Карельский блицкриг

Когда же дисциплина была восстановлена, и красноармейцы были готовы продолжить наступление на Йолопуки, наступили сумерки, и время было безвозвратно утеряно. За ночь финны перебросили в деревню подкрепление, и когда рота капитана Пименова пошла в наступление, её встретили пулеметные очереди.

Как не топал ногами Панин и не кричал по телефону, все было напрасно. Командиры полков и дивизий дружно, в один голос потребовали остановиться, и комкор был вынужден подчиниться.

Глава X. Запоздалое начало "Рождества".

— Подайте господину главнокомандующему кофе с коньяком! — властно приказал генерал Эстерман адъютанту услужливо распахнувшего дверь его кабинета перед Маннергеймом.

Командующий Армией Перешейка предполагал, что главнокомандующий в скором времени обязательно нанести ему визит, но то, что это случиться так быстро генерал не ожидал.

Внезапный приезд вышестоящего начальства всегда вызывает неприятное напряжение и массу вопросов у любого командира, не зависимо от того какой чин и должность он занимает. Майор, полковник, генерал и даже маршал каждый имеют свои адреналиновые дожди, с некоторым отличием по силе и продолжительности.

— Прошу вас, господин маршал, присаживайтесь — расплылся в сдержанно-корректной улыбке генерал, пытаясь понять по поведению гостя, узнать с какими намерениями он приехал в его ставку.

Финские генералы хорошо изучили манеру поведения Маннергейма. Если он отказывался от чашки кофе и шел к письменному столу хозяина кабинета, значит, за этим последует разнос. Если же маршал соглашался принять угощение и садился к кофейному столику у камина, то предстоит относительно мирная беседа, в которой, впрочем, нужно было держать ухо востро. Карл Маннергейм предпочитал держать своих подчиненных в жизненном тонусе.

Судя по той неторопливой походке, с которой главнокомандующий вошел в кабинет Эстермана, генерала ожидала беседа у жарко натопленного камина, но Маннергейм преподнес собеседнику сюрприз.

Он милостиво взял из рук адъютанта чашку с кофе, но не сел за стол, а подошел к висевшей на стене карте перешейка. Сделав небольшой глоток, маршал вонзил свой орлиный взор в линию обороны войск Эстермана, что растянулась от Ладожского озера до Финского залива.

При этом он сосредоточено молчал, и генералу было непонятно, оценивает ли Маннергейм вкус поданного ему напитка или готовиться обрушить на голову командующего гром и молнии, благо было за что. Несмотря на то, что оборонительная линия ни в одном месте не была прорвана противником, в некоторых местах русские были в шаге от прорыва. И помешала им это сделать не столько храброе сопротивление финнов, сколько отсутствие у Красной армии опыта по прорыву оборонительных укреплений в зимнее время года.

Сделав второй глоток, маршал одобрительно крякнул и, подойдя к письменному столу, заговорил.

— Значит, вы считаете, что русские прочно увязли в нашем предполье и в ближайшее время не смогут проводить активные действия на вашем участке фронта?

— Да, экселенц, — подтвердил Эстерман, — те данные разведки, которыми мы располагаем, а также данные наблюдения за противником однозначно говорят в пользу этого.

— У вас крайне скудные разведывательные данные по противнику, генерал. В основном это сведения, полученные от перебежавших линию фронта жителей перешейка, а также данные радиоперехвата. Воздушная разведка поставлена из рук вон плохо, а разведки в тылу врага просто нет. Вам ничего точно неизвестно о действиях командарма Мерецкова, кроме того, что он проводит перегруппировку своих войск. Я прекрасно понимаю все имеющиеся у вас сложности, но вынужден напомнить вам, что сейчас идет война, а не маневры и противник не простит нам совершенных ошибок — недовольно произнес Маннергейм, поставив на письменный стол недопитое кофе, и выжидательно посмотрел на Эстермана.

— Все те недостатки, что вы перечислили экселенц, я прошу вас отнести к трудностям начального периода боевых действий. Мы воюем с русскими меньше двух недель и только самоотверженной работе офицеров моего штаба, нам удалось нивелировать фактор их внезапного нападения. Я полностью согласен с вами, что разведка играет важную роль в борьбе с врагом и мы уже предприняли ряд мер на исправление указанных вами ошибок. Так в штаб авиации уже направлено требование на проведение регулярной воздушной разведки на перешейке. Также опыт прошедших боев показал отсутствие у противника непрерывной линии обороны, что позволит нам забросить в его тыл группы лыжной разведки. Мною уже отдан приказ о создании таких групп для проведения диверсий на дорогах и сбора разведывательной информации — проворно отчеканил генерал.

Опытный Эстерман как ник-то другой знал, как ласкает слух высокого начальства уверения о скорейшем исправлении всех выявленных им недочетов и сделанных замечаний. Если конечно, это только досадные ошибки, а не коварное предательство или сознательное потворство противнику.

Маннергейм не был исключением из общего правила и сказанные Эстерманом слова произвели на него нужное впечатление.

— Я рад слышать, что вы уже начали работу над ошибками. Как можно быстрее наладьте работу разведки своей армии, генерал. Ведь от успеха её работы будет зависеть и успех наступления, которое вам надлежит провести в самое ближайшее время.

Маршал произнес эти слова спокойным будничным тоном и от этого, эффект был потрясающим.

— Наступление!? Где? Когда? Зачем? — забросал вопросами Маннергейма Эстерман, чье лицо сначала побелело, а затем густо покраснело к тихой радости собеседника.

— А что это вас так удивило? Согласно вашему донесению русские понесли серьезные потери, как в живой силе, так и в танках и в ближайшее время не смогут наступать. Исходя из приведенных вами цифр, потери противника таковы, что его роты превратились во взводы, а батальоны в роты. Лучшего момента для ответного наступления просто трудно себе представить, согласитесь — с едва заметной усмешкой сказал Маннергейм, глядя, как губы командующего Армии Перешейка обиженно сжались, а сам он вытянулся перед ним во весь фронт.

— Где наступать вы сами определите. Здесь вам как говорится карты в руки и в этом деле я не намерен навязывать вам свою волю или давать какие-либо рекомендации. Что касается сроков наступления, то оно должно начаться через три, максимум четыре дня.

— Но к чему такая спешка, господин главнокомандующий? Не лучше ли подождать пока сюда не прибудет ранее обещанная нам крупнокалиберная артиллерия. С ней мы сможем нанести русским, куда больший ущерб и сможет оттеснить их от предполья — стал убеждать маршала генерал, но тот был непреклонен.

— Мы не можем ждать, Эстерман, но удар вам придется наносить именно в указанные мною сроки и, ни днем позже. В отношении крупнокалиберной артиллерией вы абсолютно правы, но нельзя забывать, что каждый день нашего бездействия только будет укреплять силы врага. Не нужно быть гениальным стратегом, чтобы предугадать следующий ход Сталина, который уже наверняка отдал приказ Ворошилову подтянуть свежие силы на перешейк и как можно быстрее бросить их на штурм наших укреплений. Все диктаторы мыслят одними категориями. Я неправ? — Маннергейм задал риторический вопрос и, не дожидаясь ответа Эстермана, продолжил.

— Свежее пополнение вы уже получили и вам, ничто не мешает нанести обескровленной армии Мерецкова такой удар, что заставит его надолго отказаться от мысли о новом штурме. Кроме солдат вы можете привлечь к наступлению местное ополчение, которое согласно вашим донесениям с нетерпением ждет возможности поквитаться с русскими.

Все, что говорил маршал, с точки стратегии было абсолютно правильным. С ним трудно было поспорить, но в этот момент Эстермана пугала не правота слов Маннергейма, а тот тон, которым это было произнесено.

В нем не было столь привычной для военных беспрекословной требовательности вышестоящего командира к своему подчиненному. Голос маршала был холоден и непреклонен и в нем, было что-то такое, что заставило Эстермана ощутить себя жертвенным бараном, которого приносят в дар кровавому богу Аресу и отнюдь не по военным соображениям.

Глядя в лицо Маннергейму, командующий Армии Перешейка, вдруг поймал себя на том, что главная суть его речи — это начать наступление в назначенный им срок, все остальное — не так важно. Главное нанести удар по войскам Мерецкову, а что это будет стоить его армии и что будет потом, осталось далеко за скобками.

Стоя вытянувшись в струнку насколько это позволяла ему комплекция, Эстерман внезапно понял, что в военные дела вмешалась политика и Маннергейм потворствует этому.

— Но господин маршал! Зачем это наступление?! — в отчаянии простонал Эстерман стремясь удержать своего главнокомандующего от неверного шага, но его действия потерпели неудачу. Быстро прочитав во взоре генерала его намерения, Маннергейм мгновенно пресек его попытку на корню.

— Вы задали слишком бестактный вопрос, генерал. Я уже сказал вам о свое решение наступать, и менять его не намерен. Сегодня вы получите письменный приказ о переходе в наступление вверенных вам войск. Если вы с ним не согласны и не намерены его выполнять, то можете подать рапорт об отставке. Желающие на ваше место найдутся, можете мне поверить — заверил Эстермана маршал, и сдержанно кивнув головой, генералу покинул его кабинет.

Причина столь жесткого поведения с Эстерманом заключалась в том, что Маннергейм не собирался посвящать его во все подробности своей стратегии. Через три дня финские войска должны были перейти в наступление на Карельском перешейке и на севере Ладоги. Вне зависимости от результатов, оно давало маршалу хорошие козыри в переговорах с западными союзниками.

Сумеют потеснить Мерецкова и Хабарова — хорошо, не сумеют — не беда. Русское наступление выдохлось и значит, можно с чистой совестью объявить, что финская армия успешно остановила продвижение врага. После этого ничто не помешает Маннергейму требовать, а не просить от англичан и французов военную помощь и при этом в совершенно ином объеме. Ведущая активные боевые действия армии нуждается в большем количестве оружия и боеприпасов, чем сидящая в обороне. Старый маршал умел хорошо считать.

Закончив свои объяснения с командующим перешейком, Маннергейм намеривался покинуть полевую ставку Эстермана, но не успел этого сделать. Он уже был возле двери, когда послышался топот многочисленных ног и раздались испуганные крики — Воздух! Русские самолеты! Они нас выследили!!

Причины подобного поведения заключались в том, что ставка Эстермана находилась в глубине леса. Она совершенно не просматривалась с воздуха и по этой причине не имела зенитного прикрытия. Были только посты воздушного наблюдения, которые в случаи приближения самолетов противника подавали сигнал тревоги и звонком на аэродром поднимались два звена истребителей.

За все время боевых действий наблюдатели засекли только один пролет советского истребителя, чей курс пролегал далеко в стороне от ставки Эстермана. Тогда все обошлось объявлением воздушной тревоги и даже не пришлось поднимать самолеты прикрытия.

На этот раз в гости к командующему Армией перешейка пожаловал целый тяжелый бомбардировщик ТБ-3. Вся комичность ситуации заключалась в том, что летел не со стороны передовой, а из глубокого финского тыла. Из-за этого посты наблюдения слишком поздно подняли тревогу и вызванные на защиту ставки истребители, никак не успевали прикрыть её.

Самолет капитана Кондратьева входил в состав эскадрильи отправленной на бомбежку Выборга. По данным разведки там было отмечено скопление прибывших из глубины Финляндии новых войск и командование решило нанести по ним удар авиацией.

Под прикрытием истребителей, бомбардировщики вылетели на Выборг напрямую через залив, но на подлете к цели столкнулись с сопротивлением противника. Поднятые в воздух истребители и поступившие из Швеции зенитки серьезно осложнили работу "сталинских соколов".

Не имя достаточного боевого опыта, капитан Кондратьев испугался и развернул свою машину, не долетев до цели. Опасаясь преследования вражескими истребителями, он повел свою машину не над морем, а углубился на территорию противника, решив вернуться на базу через линию фронта.

Имея на своем борту полную бомбовую загрузку, он не мог совершить посадку и потому, решил опустошить свое чрево над территорией противника.

Перед вылетом, комиссар эскадрильи провел с летчиками беседу о необходимости нанесения бомбового удара исключительно по войскам противника.

— Вражеские газеты обвиняют нас в уничтожении сугубо гражданских объектов вместе с мирным населением. Политуправление фронтом прекрасно понимает, что идет война и потери среди жителей городов неизбежны, но вместе с этим, убедительно требует, чтобы бомбы падали туда, куда им следует падать. Не хватало, чтобы газетчики ставили вас в один ряд со стервятниками Геринга, превративших в руины Гернику и Варшаву.

Комиссар говорил весьма образно и потому, Кондратьев решил сбросить бомбы вдали от хуторов и проезжих дорог, прямо на лесную чащобу.

О том, что прямо по курсу самолета находится полевая ставка генерала Эстермана, он совершенно не знал, однако по иронии судьбы, сброшенные им бомбы, упали в опасной близости от столь важного объекта финнов.

Мощные взрывы основательно потревожили стены и пол убежища, куда был спешно эвакуирован Маннергейм. Сидя в сухом и теплом подвале, финский маршал со страхом спрашивал себя, выдержат ли перекрытия ставки прямого попадания авиабомбы. Шанс на подобное на войне всегда есть, но судьба хранила Маннергейма.

Неудачный с его точки зрения налет вражеской авиации, позволил финскому главнокомандующему бросить злой упрек в адрес своих противников.

— Эти русские мало в чем изменились за последние двадцать лет. Они всё также скверно воюют! Их разведка узнала о местонахождении ставки Эстермана и время моего визита к нему, и они так бездарно распорядились с полученными козырями. Вместо эскадрильи тяжелых бомбардировщиков они послали только один самолет. Уму непостижимо!

— Прикажите сообщить об этом налете журналистам? Газетчики сумеют достойно преподнести народу ваше чудесное спасение от рук врага — учтиво предложил адъютант, явственно видя аршинные заголовки финских газет, но Маннергейм ответил категорическим отказом.

— В первую очередь следует выяснить, откуда русским стало известно о моем приезде в ставку к Эстерману и её местонахождение. Передайте начальнику контрразведки, пусть срочно займется этим делом. Наверняка это дело русских шпионов и сочувствующих им коммунистов — распорядился маршал, и адъютант торопливо ему козырнул.

Назначенное Маннергеймом наступление финских войск началось, как и приказал маршал ровно через три дня.

Все что предписывал главнокомандующий генералу Эстерману, было выполнено с точностью до запятой. Понесшие потери соединения защитников Карельского перешейка были пополнены свежими силами. Боеприпасы были завезены в расчете полторы нормы на орудие и точно в назначенное время, финская артиллерия ударила по позициям противника.