Век Дракона 3. Вожди проклятых

— Во имя камня, Нори! Что это ты вытворяешь? Не видишь, кто перед тобой? — кожевница выпустила потупившегося Норина и вновь уперла красные руки в бока. — Забыл, кто она такая? Какого наггового дерьма ты, спрашивается, так ей рад?

Командор кашлянул — негромко, но запнувшаяся в запальчивости Мища внезапно вспомнила о его существовании.

— А то вон, гляди, — кивая на высокую фигуру в плаще, переключилась она. — Твоя ненаглядная воровка себе другого завела, длинноногого. Гляди, гляди. Что ей ты? Да она на нас...

— Погоди, тетя Мища, — Сигрун с мольбой и какой-то внутренней мукой сложила руки у сердца. — Прошу, дай мне сказать. Я...

— Мы уже порядком наслушались твоих врак еще в Орзаммаре, — Мища сплюнула под ноги и, отвернувшись, приподняла тюк со шкурами, который все это время лежал у тележного колеса. Непреклонно мотнув головой, она сунула поклажу в руки сына. — Теперь давай, мохоедка гарлокова, проваливай отсюда. У тебя, может, и нет никаких дел, а нас работа уж заждалась. Твоей милостью мы теперь не в чистой лавке торгуем, а копаемся в вонючих шкурах. И то денег не хватает!

Командор шагнул вперед, опуская капюшон. Глазам кожевников предстало его мрачное, точно рубленное из камня лицо — и ножны превосходного меча гномьей работы, которые он намеренно оставил не прикрытыми полой плаща.

— Добрые гномы, — Айан проговорил свое обращение негромко, но мать и сын услышали его. Что-то в тоне огромного человека заставило даже скандальную в своей правоте Мищу умолкнуть и позволить ему договорить. — Я знаком с Сигрун уже долгое время, и она находится под моей защитой. Вы говорите о давней и нерешенной обиде. Мне нужно знать, в чем тут дело. Отчего ты, достойная женщина, так сердита на мою... моего друга?

Сигрун бросила умоляющий взгляд теперь уже на него. Но почти сразу отвела глаза. На лице же кожевенницы попеременно сменили друг друга несколько сильных чувств. Однако, несмотря на мягкие речи, суровые черты Командора мало располагали к продолжению крика и свары. Усилием воли Мища заставила себя немного поумерить праведный гнев.

— Друга? — она всё же усмехнулась. И, не сдержавшись, снова плюнула под ноги. — Не знаю, кто ты такой, но друзей выбираешь паршиво. Хотя, длинноногий, я тебя не виню. Сама когда-то попалась на её удочку.

— Может быть, отойдем с дороги? — Норин, который так и не отнес тюк за ограду, продолжал переминаться с ноги на ногу за широкой спиной матери. Он не сводил блестевших глаз с Сигрун, которая разглядывала дорожную пыль. — Во дворе говорить будет сподручнее...

— А чего тут долго разговаривать? — кожевенница с некоторой осторожностью, но без особого страха взглянула в глаза Кусланду. — Твой друг, — Мища выделила это слово с особой насмешкой, — долгое время промышляла вороством в Орзаммаре. Слыхал небось, или она тебе не сказала? Вижу, слыхал. Ну а я собственными глазами видала, как она наггов окорочок с прилавка старого Грурга тянула. Мелкая, тощая, сопливая. Но ловкая, что детеныш тоннельника.

Кусланд посмотрел на Сигрун. Девушка не ответила на его взгляд, продолжая глядеть себе под ноги.

— Грург тогда ее поймал. Уж потом я доведалась — если бы как обычно, то ему нипочем ее не поймать. Но незадолго до того мохоедке этой свои же из Хартии бока намяли, да так, что она жрать захотела куда раньше, чем отлежалась. Потому и попалась на ерунде.

Мища вновь усмехнулась.

— Я тоже дурой была, что твоя бронтиха. Мне-то, слышь, казалось, что неприкасаемые особо выбора не имеют, вот и вырастают из них сплошь бандиты да ворьё. Кто б меня тогда надоумил, что все они одинаковые, и нутро у них сплошь гнилое... Ну, а то жалко мне ее стало. Упросила я Грурга шум не поднимать, из своего кармана за мохоедку эту заплатила, да и взяла её с собой.

Командор искренне удивился. На первый взгляд внешность неопрятной гномки не располагала к особенному милосердию.

— Ты спасла Сигрун от наказания?

— Уж спасла, — кожевница дернула плечами. — Стражники б с ней не церемонились, будь уверен. Мне бы пример с них брать. А я, дура, привела ее к себе, отмыла, приодела, накормила, да и оставила при лавке. Поверила в то, что воровка может измениться и зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Ха!

— Тетя Мища...

— Ты мне не тётькай, — кожевница фыркнула, обдав не только Сигрун, но и Кусланда. — Тоже мне, выискалась... Я к ней как к дочери относилась. А она...

Кусланд сдвинул брови.

— Что она сделала?

— А ты думаешь — что? Поработала так сколько-то, да и принялась за старое. Вишь, стирать да полы мести не про нашу цацу. И окорочков ей уж не хватило. Замахнулась ни много ни мало — на золотую статуэтку Дома Бемот, что их Совершенного изображала. Каково, а? Да еще не нашла места лучше спрятать её, чем наша лавка!

— Тетя Мища! Прошу тебя...

— Да умолкни ты, плесень! Стражники пришли прямо к нам — по наводке, а может, она сама где прокололась? И не её — это нас с Нори тащили в холодную — вместо тебя, слышишь, парша ты эдакая? Вместо тебя нас с сыном позорили перед всеми честными гномами! И казнили бы тоже из-за тебя, когда б Грург и прочие из касты не вступились. Знали, какую змею я, дура, пригрела. Открыть ведь мне глаза пытались, да я не слушала.

Мища свирепо перевела дух и вновь обернулась к Кусланду.

— Вот так-то, долговязый. Из-за твоего... "друга" нас выкинули на поверхность, как паршивых наггов! Отобрали и лавку, и последние тряпки! Даже срам нечем было прикрыть! Вот как она отплатила мне за мою доброту! И тебе отплатит, дай только срок...

Сигрун спрятала лицо в ладонях. Норин страдальчески кривился, и по всему видно — будь его воля, уже бы кинулся к ней. Но на пути стояла суровая мать. И теперь, когда Кусланд знал обстоятельства гнева Мищи, для него они выглядели вполне справедливыми.

Айан глубоко вдохнул и тронул спутницу за плечо.

— Это правда, Сигрун? Всё так и было?

Девушка отняла руки от лица. Вытерев щеки, она шмыгнула носом.

— Да, так, — глаза молодой гномки покраснели, но голос звучал твердо, хотя и негромко. — Для тети Мищи и Норина. Я действительно спрятала эту проклятую статуэтку в лавке. Но... я её не крала...

— Не крала? Ну, конечно! Она, небось, сама к тебе в руки прыгнула!

Кусланд сделал останавливающий жест.

— Прошу тебя, добрая женщина. Дай ей досказать.

— Не крала, — сдерживаясь, Сигрун укусила себя за губу. — Тетя Мища, клянусь, я никогда бы не захотела намеренно причинить боль тебе, или Норину. У меня просто... не было выбора.

Она с силой протерла щеку тыльной стороной ладони.

— Я всё помню, словно вчера. Незадолго до того, как... всё это случилось, ты послала меня к мяснику. Сделав покупки, я возвращалась домой. Но возле Нижнего моста столкнулась с... неприкасаемыми из Хартии.

Норин нахмурился.

— С хартийцами? Они посмели тебя обидеть?

Сигрун мотнула головой.

— Нет. Слишком торопились. Их преследовали стражники. Но там был Берат. И... он меня узнал.

В памяти Командора забрезжило смутное воспоминание — имя показалось ему знакомым. Несколькими мгновениями позже он догадался — Бератом звали мерзавца, который заправлял Хартией незадолго до достопамятной Джарвии.

— Он отдал мне эту проклятую статуэтку и велел надежно спрятать в лавке. И пообещал, что перережет горло вам обоим, если ослушаюсь. Он бы так и сделал. Тётя Мища, как я могла поступить иначе?

Сигрун умолкла, бессильно опустив руки. Остальные молчали тоже. Наконец Мища, поколебавшись, шагнула к своей бывшей помощнице и, взяв за плечо, внимательно посмотрела в глаза.

Кожевенница изучала лицо девушки довольно долго, однако Сигрун не отводила и не прятала взгляда. Наконец Мища едва заметно хмыкнула, отступая назад.

— Ну, надо же, — уже несколько другим тоном проговорила она. — Сбрендила я, наверное, но сдается мне, ты не врешь. Предки... Что ж это выходит, неправа я была насчет тебя?

Она тяжело вздохнула.

— Да только для нас теперь разницы нет. Лавку мы всё равно потеряли. И касту, и дом. Всё потеряли, вот так вот. Ну, и что теперь прикажешь с тобой делать?

Сигрун сняла с пальца и протянула Мище серебренное кольцо — несомненно, гномьей работы, однако грубоватое и простое.

— Оно... моего друга из Легиона, которого уже больше нет, — ладонь девушки едва заметно дрогнула. — Всё, что у меня есть. Прошу, возьмите. Это очень мало. Но клянусь, я найду способ... не успокоюсь, пока не смогу вам помочь...

— Ваше положение так бедственно, как вы говорите?

Мища, Норин и Сигрун обернулись к Командору.

— После приговора нас выбросили за ворота Орзаммара в том, что было, — молодой гном переглянулся с матерью. — Мне удалось припрятать серьги с крохотными камушками. В день ареста я купил их для... не важно. Хранил их в нашейном мешочке со священным камнем. Мы сумели их продать и на эти деньги добраться до Амарантайна.

— И с тех пор крутимся здесь, как тоннельники, и впахиваем, что твои бронто, — бывшая торговка безнадежно махнула рукой. — А толку нет и нет. Занялись было шкурами — все, на что хватило остатков денег. Но вот удача к нам не приходит, долговязый. Торговцы мы, не кожевенники.

Она вздохнула вновь.

— Забери своё кольцо, мохоедка. Что с него за корысть? Вижу ж — для тебя оно не просто цацка, а мы за него разве что горсть медяков и выручим. — мотнув головой куда-то назад, Мища подавила третий вздох. — Толстый Карл вон лавку продает. Старый стал, хочет дунуть к дочке, в Денерим. Лавка у него прямо скажем, хорошая. Купить её, глядишь, дела наши на лад бы пошли. Но где ж взять почти пятнадцать золотых?

Сигрун опустила голову. Но почти сразу подняла её, с какой-то безумной надеждой взглянув на Командора.

Тот понял её без слов.

— Они так дороги тебе? — только спросил он.

— Они — моя единственная семья. Другой у меня никогда не было.

Айан кивнул и, вытащив из-за пазухи увесистый кошель, вложил его в руки недоумевающей кожевницы.

— Здесь двенадцать золотых и еще почти четыре — серебром и медью. Это не вернет вам дома, но лавку Толстого Карла купить сможете, — он помедлил. — Еще утром идите в городскую управу. Вам выдадут грамоту, освобождающую от налогов сроком на десять лет.

Дрожащими пальцами Мища рванула завязки кошеля, который оттягивал ей руку. И обомлела, увидев настоящее золото.

— Да... как же это... за что это, а?

Командор дернул плечами.

— Вы помогли Сигрун, когда она в этом сильно нуждалась. Она — мой друг, и я хочу отплатить вам тем же.

— Сп...пасибо... я... добрый господин...

Кусланд едва заметно кивнул в ответ и накинул капюшон.

— Нам пора, — он посмотрел на Сигрун, потом — на все еще ошарашенных кожевенников. — Или... Ты еще желаешь попасть сегодня к торговцам?

Девушка вопросительно взглянула на старых знакомых.

— Тетя Мища...

Но бывшая торговка уже пришла в себя. Хрипло откашлявшись, она решительно кивнула.

— Ты, девчонка... если хочешь, в гости-то зайди. Мы с Норином сейчас тюки занесем, и сложим. А потом пирог буду печь. Поможешь мне, или как?

Часть 24

На Амарантайн опускались вечение сумерки. Горячий безветренный воздух наполнился чадом зажигаемых огней и готовящейся пищи. Ругань, взрывы смеха, нестройное пение и звон бьющейся посуды из расположенной поблизости харчевни напоминали о большом скоплении людей, эльфов и гномов под одной крышей. Шарканье ног, звон оружия маявшихся от жары стражников, мычание скота и лошадиное ржание, квохтание кур и собачий лай никуда не делись, но сделались как будто приглушённее. Исчезли звуки, что сопутствовали работам в мастерских, но им на смену пришли иные, не менее разнообразные и не давившие забыть ни на миг, что вокруг жил своей жизнью огромный портовый город, который теперь принимал один из своих обычных летних вечеров.

Разнообразные запахи с улицы, в смешении с жарой и вонью от чанов с киснувшими в них кожами делали дух под крышей обиталища Мищи и её сына почти непереносимым. Однако Сигрун этого не замечала. Закатав рукава и повязав не очень чистый передник хозяйки дома, гномья девушка уже довольно долгое время вовсю помогала месить тесто и накладывать начинку.

Наконец, последний противень с пирожками был заложен в печь. Кожевенница с усилием задвинула заслонку и упала на скамью, тяжело отдуваясь и обмахивая себя ладонью.

— Фух! Хвала предкам, я уж думала, мы будем лепить их до утра.

Сигрун улыбнулась, шмыгнув носом, и отёрла пот той стороной ладони, которая была не так сильно выпачкана мукой.

— Ну? Как в старые добрые времена, а, мохоедка?

— Да, тётя Мища.

Бывшая торговка понимающе кивнула.

— Только вот над головой камня больше нет, — она ещё раз с шумом выдохнула и бросила испытывающий взгляд на молодую помощницу. — Я тя слушала-слушала, а так и не спросила. Ты как, успела уж обвыкнуться здесь?

Сигрун неопределённо повела плечом.

— Я же на поверхности совсем недолго. Многое по-другому. К чему-то сложно притерпеться...

— Например, к тому, что у твоего мужика... эта... ну... ноги в три раза длиннее, чем было бы привычно?

Молодая гномка вынужденно рассмеялась, сама присаживаясь напротив. Мища покачала головой.

— Это кто мог подумать, но только не я. Надо ж, кого выцепила бродяжка из Пыльного — сам Командор Серых Стражей и эрл Амарантайна! — она хмыкнула, шумно поддув волосы на лбу. — Бератову башку не иначе, как камнееды грызли. Такой талант не разглядеть! Тебе не в ворьё, а в Алмазные залы прямая была бы дорога. Охмурила б какого принца, щас бы на перинах спала, да с золота ела...

Сигрун махнула рукой.

— Тетя Мища, я же всё тебе рассказала. У меня нет... такого таланта. С Айан... С Командором Кусландом это... всё это вышло случайно. Только один раз. И с тех пор... Ничего больше не было. Совсем.

Мища фыркнула.

— А как бы что больше случиться-то могло, как ты ему казать-то себя кажешь, а тронуть не даёшь?

Гномья девушка порывисто вздохнула и махнула рукой.

— Давай не будем об этом, тётя Мища. Ты... расскажи мне лучше о вас.

Некоторое время бывшая торговка молчала, испытывающе глядя на собеседницу. Так ничего для себя и не выглядев, неодобрительно прицыкнула.

— О нас? О нас я уж всё рассказала. Прибавить нечего. Разве что только Норин едва не свихнулся, как тебя живьём-то встретил. Как бы не натворил чего... Всё ж хорошо, что он жениха твоего своими глазами видал, а то...

— Командор мне не жених.

— Ну, может и не жених, а как есть похож. Я что ж, не видела, как он на тебя смотрит?

— Как?

— Как-как, — бывшая торговка пододвинула небольшую скамейку и поочередно положила на неё обе ноги. — Так, как будто готов весь мир к твоим ногам положить, а не паршивые пятнадцать золотых. Стало быть, не жених. Ну ладно. А отчего ж не попробовать его оженихать, а, девка? Попробовать-то можно. Серые — это тебе не храмовники, им жениться можно. А этот хоть и благородных кровей, а всё ж не похож он на всех этих гордецов-дворяшек, что на нас как на мусор глядят. Будь я тобой, как есть рискнула. Чего тебе терять?