Ответ

— Я в резиновых сапогах, поэтому уже могу посмотреть, — довольно сказал он вышедшей из машины племяннице. — Не вздумай идти следом! Вода холодная, а ты у нас дохлая.

Сеймур осторожно спустился по мокрым ступенькам и двинулся по коридору, разбрызгивая воду, доходившую до середины голени. Освещение обеспечивал закреплённый на лбу фонарь. Проверка одного из стоявших на стеллажах контейнеров вызвала такую радость, что он чуть было не закричал. Внутри было сухо! Вода не попала и в морозильные камеры, но они были отключены.

"Здесь так холодно, что они не полностью оттаяли, — подумал он, открывая камеры одну за другой. — Если их быстро включить, всё замороженное можно сохранить! Значит, в первую очередь нужно заняться генератором и проверить проводку. Без этого я ничего здесь не высушу. Нужно включать нагрев и вытяжную вентиляцию. Сегодня уберём воду, а завтра попрошу слетать со мной кого-нибудь из инженеров".

В последние дни он не выезжал в свою резиденцию или в Кремль и работал, не выходя из квартиры. Установленное оборудование позволяло получать любую информацию, приватно общаться с нужными людьми и контролировать выполнение своих распоряжений. Дополнительную охрану получили все родственники, а жена сидела в квартире вместе с ним. Были серьёзные основания поступать именно так, хотя принятые меры не давали гарантию безопасности. Звонок прервал нерадостные размышления.

— Ты сильно занят? — спросил связавшийся с ним мужчина лет шестидесяти, похожий на актёра Янковского. — Хотел встретиться и поговорить.

— Для тебя время найду, — ответил президент. — Поужинаешь с нами?

— Я уже ел, поэтому только попью чаю. Буду через десять минут.

— Оля! — крикнул Николай Дмитриевич находившейся в соседней комнате жене. — Сейчас подъедет Берестов. Анна здесь?

— Она приготовила ужин и ушла, — ответила приоткрывшая дверь Ольга Егоровна. — Павел будет ужинать?

— Нет, только выпьет чай.

— Чай я заварю сама. Скажешь, когда вы закончите с разговорами.

Президент связался с охраной и распорядился пропустить к нему Павла Берестова, после чего стал просматривать вечернюю информацию. За этим занятием его и застал гость.

— Садись, — махнул рукой на кресло Мурадов. — Сейчас закончу и поговорим.

— Что-нибудь интересное? — бросив взгляд на экран президентского комма, спросил Берестов.

— Информация о сегодняшнем совещании в Карсон-Сити.

— У них же только десять утра, — удивился гость. — Или американский президент собирает совещания по ночам?

— Они недавно начали, — усмехнулся Мурадов. — Мне пока передали перечень обсуждаемых вопросов. Ночью он не будет работать, этим занимался только наш Сталин. Ладно, остальное подождёт. Что у тебя за разговор?

— Ты долго думаешь сидеть взаперти? Учти, что если и дальше будешь ограничиваться полумерами, то рано или поздно тебя достанут. Нужно или двигаться дальше, или всё отыграть назад и надеяться на то, что тебя простят.

— Если двинусь дальше, меня точно грохнут, — сказал президент. — Сейчас мной недовольны, а после этого будут ненавидеть. Чувствуешь разницу?

— Их возможности убавятся, а твои возрастут, не говоря уже о поддержке народа! Сам же знаешь, что с ними невозможно двигаться дальше. Как и твой предшественник, ты использовал систему откатов и смог укрепить армию, но теперь этот ресурс закрыт, а из бюджета много не получишь! Как только соберёшь думских говорунов, тебе многое припомнят! Каждые два депутата из трёх куплены твоими противниками! Не собирать их вообще? Ты готов к диктатуре? Так ведь политическая власть без финансовой может быть только на время! Ты таскаешь за хвост ядовитую гадину и при этом не хочешь вырвать ей зубы!

— Была бы у неё одна голова! — сердито ответил Мурадов. — Это гидра, у которой замучаешься рвать зубы, а у меня не так уж много сторонников. И мне чертовски не хочется раньше времени уходить к предкам! Ты прав в том, что эту ситуацию нужно как-то решать, но я пока не знаю как. Эта война больно ударила по многим, а я ещё добавил. Мои меры можно отменить, а потери уже не отменишь! Рухнула мировая финансовая система, и сгорели все хранимые в ней капиталы. Осталась реальная экономика и те активы, которые не потеряли цену, но я и здесь их прижал! И не прижать просто не мог, чтобы не допустить обвала в экономике! Я всех спас, но благодарности не дождусь, скорее, наоборот, постараются устроить последнюю неприятность!

— Ну и устрой эту неприятность им, — посоветовал Берестов. — У нас это просто, а в Азии нужно убирать всю родню. Можешь взять всё себе, народ и этому будет аплодировать. Если ты после такой войны объявишь себя императором, поддержат и это! У людей есть вера в тебя и огромное желание перемен. Все разуверились в нашей элите и поверят любому, кто...

— Давай не будем об этом, — прервал его президент. — Прежде чем так замахиваться, нужно многое готовить, иначе оторвут руку раньше, чем кого-то ударишь. А об императоре забудь, чтобы я больше не слышал от тебя этого слова!

— Как скажешь, — согласился Павел Сергеевич. — Только если начнёшь, знай, что я тебя поддержу. И не только я, среди промышленников таких будет много! Они понимают, что не в наших силах было избежать этой пробы сил и нынешние трудности только на время, поэтому не винят в них тебя. Если расчистишь дорогу тем, кто хочет развивать производство, за тебя всех порвут в клочья! Нынешнюю Думу созывать нельзя, сначала нужно провести новые выборы, причём уже после чистки. У тебя в руках силовые министерства, а это реальная власть. Какое-то время можно продержаться, а если его правильно использовать...

— Как все толкают меня к диктатуре! — невесело усмехнулся Мурадов. — Хочешь, скажу то, что никому не говорил? Я устал, Павел! Устал от власти, от изматывающей душу ответственности, даже от всеобщей почтительности! А если брать власть так, как ты говоришь, нужно становиться кем-то вроде императора. Стоит уйти — и конец! Все корешки не выполешь, так что уцелевшие найдут способ отыграться не на мне, так на моих близких, что ещё хуже! Твои друзья поддержат, пока я у власти и им это выгодно, а народ... Я уже вспоминал Сталина, вспомни и ты. Этого человека любили и боялись. Он боролся с врагами государства так, как считал правильным, и не грёб из государственной кормушки! После его смерти остались китель и пара сапог. Могут этим похвастать те, кто пришёл позже? И что в итоге осталось от народной любви? А ведь мне придётся действовать точно так же, разве что масштабы репрессий будут намного меньше. Так что не нужно меня подталкивать! Я должен всё обдумать и правильно рассчитать, чтобы сыграть без ошибки. Она будет слишком дорого стоить, и не для меня одного!

Глава 14

— Расскажи, как ты потеряла семью, — попросила Вера. — На тебе самой нет ни царапины...

Она только что позавтракала вместе с соседкой по комнате, а после столовой девочки вышли в парк и сели на одну из скамеек.

— Ты долго думала? — Лена постучала себя пальцем по виску. — Об этом не принято спрашивать. Если будешь приставать с такими вопросами, могут и врезать. Разве тебе самой приятно о таком говорить?

— Сразу не могла, всё время ревела, — призналась Вера, — а теперь уже намного легче. Радости от такого разговора не будет, но бить кого-нибудь по лицу... Я просто подумала, что если ты была в убежище, почему в нём не спаслись они?

— А где ты была во время войны?

— Мы всей семьёй летали в Англию. Там родителей и убили, а нам в головы записали всякую чушь и продали в чужие семьи. Нам — это мне и моему брату.

— Ни фига себе! — удивилась Лена. — С тобой всё ясно. Народ начали вывозить из городов и распихивать по убежищам в самом начале войны. Кто был дома или на улице, тех и забрали. Мои уехали на дачу, там их и накрыло. У девочки, с которой я сюда поступала, родители ехали в электричке. Заранее никого не предупредили, поэтому все занимались своими делами. Кому-то повезло, кому-то нет. Расскажи об Англии. Неужели там так мало своих детей, что хватают чужих и для этого убивают их родителей?

— Похищают тех, кто приглянулся, и за большие деньги продают богатым, — объяснила Вера. — Умные, красивые и хорошая наследственность. В приютах в основном дети алкашей, поэтому их берут редко. Раньше такого не было, а когда научились писать знания в мозг... Смотри, мой брат! А этот юноша живёт с ним в одной комнате. Ой, они сейчас подерутся!

Лена вскочила с лавочки вслед за соседкой и увидела на дорожке двух юношей. Тот, который был выше и, видимо, старше, схватил одной рукой младшего за ворот рубахи, а другую отвёл для удара.

— А ну стой, сволочь! — закричала Вера, заставив обоих обернуться, и бросилась выручать брата.

Высокий, видимо, не расслышал крика и не понял, что ей от него нужно. Пробежав за несколько секунд разделявшее их расстояние, Вера прыгнула на обидчика, сбив его с ног. Сама не упала, потому что поддержал брат.

— Ну вы меня достали! — закричал поднявшийся юноша. — Ты кто такая?

— Я его сестра! — Вера двинулась к нему, но её удержал Олег.

— Такая же чокнутая! — зло сказал высокий. — Эх, жаль, что нельзя тебе врезать!

— Будь с ним поосторожней, — сказал брат. — Это потенциальный жених. Видишь, какой красавчик? И он почти такой же умный, как и я. Хотя от ненависти до любви...

— Он не будет ждать четыре года, — отозвалась она. — Если умный и красивый, скоро окольцуют. Кажется, я слишком сильно его толкнула. Тебе помочь почиститься?

— Уйди! — отшатнулся он от девочки. — Оба психи! — И поспешил уйти, заметно прихрамывая на левую ногу.

— Я помешала? — виновато спросила Вера. — Только сейчас сообразила, что он тебе не противник. Ой, Олег, у тебя разорван ворот! И в этом опять виновата я! Я зашью, нужно только найти чем. Лена, у тебя есть иголка и нитки? — обратилась она к подошедшей Игнатовой и сразу же представила её брату: — Это моя соседка, которую я тебе расхвалила.

— Красивая соседка, — одобрил он, заставив Лену покраснеть. — Жаль, что она так молода, а я уже занят. Ладно, девочки, вы гуляйте, а я пойду. Не колотись, сам зашью.

Олег вернулся в свою комнату и обнаружил Ивана, лежавшего на кровати в привычной позе — лицом к стене.

— У тебя грязь на спине, — сказал он Звереву. — Давай помогу почистить, а то тебе самому неудобно.

— Отстань, — ответил тот. — Если будешь приставать, сменю комнату!

— Ты сильно меня напугал. Вань, как ты думаешь, мне очень приятно жить с таким, как ты? Весь день молчишь и демонстрируешь мне свою спину! Здесь все потеряли семьи, но прошло уже достаточно времени, чтобы утихла первая боль и люди не бросались на других! Многие малыши нормальнее тебя. Не пора ли взяться за ум? Скоро начнётся учёба, ты и тогда будешь изображать вселенскую печаль?

— Ты потерял только родителей, — ответил Иван. — Тебе меня не понять!

— Да, тебе тяжелей, — признал Олег. — Если бы погибли мои девушка и сестра, мне было бы хуже, но всё равно вёл бы себя иначе! Для тебя жизнь не закончилась, она только начинается! Родителей и братьев никто не заменит, а другую любовь найдёшь. Я понял бы какую-нибудь девчонку, которая живёт не умом, а чувствами, и бросается с балкона, когда на них не ответили, но ты же голова!

— Что тебе от меня нужно?

— Пока только иголка и нитки. Ты порвал мне воротник рубашки. Мог бы и зашить, но, так и быть, сделаю сам.

— Возьми в левом отделении шкафа, — буркнул Иван. — Порвал не я, а твоя сумасшедшая сестра, вот пусть она и зашивает!

— Что дашь? — спросил оборванец.

— Полную сумку одежды саудовского принца, — пообещала Нина, торопливо расстегнула сумку и достала белоснежную джалабию. — Будешь одет богаче вашего премьера!

— Есть золото? — спросил египтянин. — Одной одежды будет мало!

— Дам свои серьги, — поколебавшись, решила она. — Больше ничего нет.

— Жди, — сказал он и ушёл.

Вчера, когда расстались с наёмниками, ехали недолго. Встретив съезд, Нина не задумываясь повернула на него грузовик. Вскоре увидели большой одноэтажный дом, окружённый финиковыми пальмами. Она остановила машину и направилась к собравшимся возле дома людям. Это были два уже немолодых египтянина и женщина лет тридцати. Они были так шокированы видом одетой в джалабию женщины, что даже не сразу заметили в её руках пистолет. Вид вооружённого автоматом Калхоуна добавил страха, и все без слов отдали свои коммы и были загнаны в одну из комнат. Джон запер окна ставнями и забрал ключи, а Нина разыскала две посудины, которые можно было использовать вместо горшков, и передала их узникам вместе с водой и кое-какой едой из холодильника. Ушли, когда начало темнеть. Перед этим хорошо поужинали и переоделись в одежду хозяев. Нина взяла с собой коммуникатор хозяйки, а Джон — один из принадлежавших мужчинам. Свои выключили и спрятали в одежде. Грузовик оставили, заменив его колёсной "шевроле". У египтян забрали всю еду, которая не должна была быстро испортиться. Их собирались позже освободить, позвонив в любой полицейский участок.

До Порт-Саида доехали за полчаса и встретили только один патруль полиции. На них не обратили внимания и не помешали добраться до порта. А вот дальше получилось не так, как планировали. Неизвестно, по какой причине, но ночью порт охраняли военные патрули. Пришлось поездить по городу, пока нашли где остановиться и переждать.

Утром в порту не было охраны, кроме нескольких скучавших полицейских. Нужен был корабль, который идёт в Европу, но Нина не могла ходить по пирсам, а Джон не знал языка. Пришлось рискнуть и договориться с увиденным бродягой.

— Вряд ли он нас сдаст, — сказал Джон. — Не получит вообще ничего, разве что неприятности от полиции.

Так и вышло. Примерно через час бродяга вернулся на то же место.

— Давай серьги! — протянул он руку. — Скажу корабли, тогда отдашь сумку. У меня без обмана, клянусь Аллахом!

— Держи, — Нина протянула ему серьги. — Ну!

— Не торопи, женщина! — сказал он, внимательно осматривая украшения. — Вроде золото. Слушай, что скажу. В Европу идут только два корабля. Один везёт продовольствие во Францию, а второй поплывёт в Россию. Во Францию...

— Чей корабль идёт в Россию и когда? — перебила она. — О Франции расскажешь потом.

— В Россию сейчас может идти только русский корабль. Это какой-то сухогруз. Я не знаю, что на нём везут, а отходит завтра утром. Он где-то там! Будешь слушать остальное? Если нет, отдай мне сумку!

— Джон, я еду в Россию! — сказала Нина, вернувшись к машине. — Здесь русский корабль, который уходит завтра утром! Это судьба! Если хочешь, поплывём вдвоём. Не знаю, как с этим сейчас, а до войны было нетрудно получить гражданство.

— А есть другие, — спросил Калхоун, — или он один?

— На день позже уходит во Францию какое-то египетское судно с продуктами. Туда меня точно не пустят, да я и не рвусь. Франция пострадала от цунами, перегружена беженцами, и мне там точно никто не обрадуется.

— А на русское пустят?

— Должны. Если бы было пассажирское сообщение, могли бы отказать, а сейчас не бросят соотечественницу. И судового механика возьмут. Переждёшь в России, а потом, если не понравится, сможешь уехать.