Дилетант

— ???

— Мне не два мастера требуется, а сто пятьдесят два! Двести сорок орудий! ... Они что там ....? ... Ваша идея очень перспективна... Ну, по крайней мере, попробовать можно было бы, но где взять мне людей на этот эксперимент? ... Если только... Тут вот другая проблема, как добиться того, чтобы в стволах раковин не было?

— Ну, как я понимаю, раковины появляются из-за неравномерности остывания заготовки изнутри и снаружи?

— Заготовки? ... Впрочем, можно и так сказать. А как сделать, чтобы и изнутри и снаружи, как Вы изволили сказать, заготовка остывала одинаково?

— А ведь снаружи раковин нет?

— Всякое бывает, но снаружи они не критичны... Гм, вывернуть пушку наизнанку?

— Снаружи подогревать, изнутри охлаждать. ... Можно нарисовать?

Иван Михайлович пододвинул бумагу и достал свинцовый карандаш.

Я набросал схему Родмана. Иванов с любопытством на всё это смотрел, даже его иронический прищур куда-то пропал.

— Вот сюда подводим воду, здесь она сливается..., а здесь подогреваем. Вы пушки льёте из бронзы?

— Не только. Для флота лили из чугуна.

— Может попробовать сначала на чугуне? Он вроде бы подешевле.

Иванов долго рассматривал мой набросок, зачем-то два раза переворачивал его вверх ногами.

— А у Вас ещё никаких идей не припасено? — Опять этот прищур...

— Может рассказать ему о стали? Хантсман — то её уже лет как пятьдесят придумал.

— Так Хантсман тоже был обангличившемся немцем, по английски он вроде Гентсман.

Но моё молчание Иван Михайлович понял по своему.

— Не обижайтесь, Александр Фёдорович. Ей, ей, не хотел Вас обидеть. Просто это очень неожиданно и удивительно. Мы здесь головы ломаем, как нам и задание выполнить и качества нужного добиться, а тут приходит человек, можно сказать со стороны и предлагает сразу оба решения. Ну не удивительно ли?

— Если уж говорить откровенно, Иван Михайлович, то заслуги моей здесь никакой нет. Наверное, просто стечение обстоятельств. Я сейчас еду из Петербурга. А в столице мне попался журнал 'Le spectateur français', там я и прочитал про способ, когда формы модели разделяются на части. ... Дорога всегда, знаете ли, располагает к размышлениям, вот я и решил попробовать предложить Вам этот способ. Признаюсь честно, боялся, что Вы меня высмеете, ведь я дилетант в литейном деле. ... А это, — Я показал на схему Родмана. — Так само собой как-то вышло. Ведь это же очевидно. ... Да ещё неизвестно, получится ли.

— Очевидно! Нет, он ещё и скромничает! Да Вы, голубчик, понимаете ли, что вот здесь нарисовали? Это может сделать переворот в литейном деле! На это... — Он показал на эскизы на столе. — На это привилегию надо брать. Непременно привилегию. — И помолчав, добавил, уже спокойнее. — Если получится, а я думаю, получится, помогу Вам с её оформлением.

— Ну, если долго мучиться, что-нибудь получится...

— Вот ты зачем это сказал?

Иванов как-то странно на меня посмотрел, а потом, вдруг, разразился громким хохотом.

...

— Только, Иван Михайлович, я Вас очень прошу, если вдруг всё вот это действительно реализуется, не упоминайте моё имя.

Обедать меня Иван Михайлович пригласил к себе домой. Дом его, сравнительно небольшое деревянное строение, находится недалеко от его управления, на Московской улице. Впрочем, здесь всё недалеко.

Брянск сейчас, по моим меркам, просто большое село. По словам Ивана Михайловича здесь всего-то чуть более пятисот дворов, а населения — даже менее четырёх тысяч. В основном всё деревянное. Даже остатки крепости на Покровской горе, и те деревянные. Из кирпичных строений, кроме Литейного двора — Покровский собор, Спасо-Поликарпов монастырь, храм в честь Смоленской иконы Божией Матери и здание таможни. Правда на Красной площади (вот так!) начато строительство здания городского магистратат, думы и управы — значительное сооружение с высокой квадратной башней. Про магистра, думу и управу я у Ивана Михайловича спрашивать постеснялся. Мне казалось, что это всё одно и то же. А вдруг нет? Это же вещи для них элементарные, а я вот не знаю. Оправдывайся потом.

— Иван Михайлович, а железом вы занимаетесь?

— Прошу прощение, Александр Фёдорович, Вы имеете ввиду — выплавляем ли мы крицу? Нет, не выплавляем. Если нам, для каких-то нужд нужно железо, нам его поставляет Андрей Андреевич Гончаров, у него завод в Радице. Домна и шесть молотов.

-Гончаров?!!! Кто такой? Никогда про такого заводчика не слышал. Были Мальцевы, Губонины, Никулин был, ... кто ещё? ... Ах, да — Могилевцевы...

— А здесь все подозрительные — 'шпиёны'. И не забывай — ты вообще-то в опале. Тебе приказано ехать в имение, вот и ехай, и не чирикай!

Дом Ивана Михайловича изнутри мне показался больше чем снаружи. Первый этаж, по-видимому, для прислуги, кухни и подсобных помещений, на втором живут сами хозяева. Лестница на второй этаж крутовата для меня. Поднимался, подтягиваясь за перила. В небольшом холе на втором этаже (или это называется вестибюль? ну, в общем, небольшая комната с цветами в кадках) нас встретила невысокая худенькая женщина, жена Ивана Михайловича — Устинья Михайловна. Меня представили.

— Вот рекомендую Вам, Устинья Михайловна, отставной капитан лейб-гвардии Ржевский Александр Фёдорович, к нам проездом из Петербурга.

Я поцеловал маленькую сухенькую ручку. Женщина явно побаливает.

А какие глаза! Омут, а не глаза, и где-то в самой глубине ...тоска? ... печаль?

Парадная комната большая, светлая, окна выходят на обе стороны. Стены обиты светлой тканью с зеленоватым оттенком, в левом углу изразцовая печь. Красивая! Обеденный стол был накрыт на три персоны.

Перекрестившись, уселись за стол. Суп разливала сама хозяйка, хотя горничная тоже присутствовала.

— Александр Фёдорович, расскажите же нам, пожалуйста, как там, в Петербурге, что нового? Мы здесь в провинции новости узнаём с большим опозданием. Надеюсь, новой войны с османами не намечается? — Хозяйка дома взяла бразды правления в свои руки.

— Новой войны с Османской империей не намечается, по крайней мере, ближайшие лет десять. В Петербурге, когда я уезжал, было ветрено и шёл дождь.— Блин, что рассказывать-то? Стабильности нет, террористы захватили самолёт? Светские сплетни? Да я их просто не знаю. Международную обстановку? Три раза ха! Раздел Польши её вряд ли интересует. Сейчас спросит, почему я в отставке или видел ли Императрицу. Что-то же надо говорить. Анекдот? А уместно ли? И какой?

— Дорогая, видишь, Александр Фёдорович смущается. Дай ему немного попривыкнуть у нас.— Иван Михайлович пришёл мне на помощь.

— Вы сегодня приехали?

— Нет, вчера. Остановился на постоялом дворе возле Поликарповского монастыря.

— Надолго к нам?

— Завтра собираюсь ехать к себе в имение. У меня от батюшки осталось имение в Карачевском уезде.

И тут Устинья Михайловна закашлялась. Лёгкое покашливание через какое-то время перешло в приступ. Кашель сухой, нехороший! Лицо её покраснело. Она встала из-за стола и, с трудом извинившись, направилась к выходу. Горничная последовала за ней.

Иванов сидел какой-то ссутулившийся, сразу резко постаревший.

— Иван Михайлович, может Вам стоит пойти к супруге?...

— Она меня отправит к Вам. Скажет, что негоже гостя одного оставлять. Вы простите, голубчик, что так....

— Что Вы, что Вы, Иван Михайлович... А, простите, давно этот кашель...

— Да вот с осени, уже с полгода.

— А доктора что говорят?

Иванов вздохнул как-то обречённо.

— А доктора наши брянские говорят, что чахотка... Хочу её вот в Петербург... или в Москву свозить. Показать тамошним докторам, они наверное больше наших понимают... Вот только дороги подсохнут.

Чахотка! Туберкулез! Женщина просто обречена и знает это, вот откуда и тоска в глазах... А до стрептомицина ещё полтора века.

— У меня есть знакомый врач в Петербурге, если надумаете везти Устинью Михайловну в Петербург, я могу написать ему.

— Весьма буду Вам признателен, Александр Фёдорович.

— Скажите, а при кашле кровь не отхаркивается?

— Н-нет... Не замечали.

— Ну что ж, пока видимо начальная стадия.

— Может попробовать... Поможет вряд ли..., но чем Чёрт не шутит, когда Бог спит.

— Иван Михайлович, есть у меня один рецепт... э-э-э ... поможет, не поможет, не знаю, но вдруг...

В глазах Иванова вспыхнула ма-аленькая такая искорка надежды. Даже плечи чуть расправились.

— Есть у Вас чем записать?

Иванов принёс бумагу и чернила. И собрался записывать сам. Ну, сам, так сам.

— Записывайте, Иван Михайлович. Положите кусок хлеба в закрытую ёмкость, оставьте его лежать, пока на нём не начнут появляться споры плесени, тогда поломайте его на мелкие кусочки, увлажните их. В скобках запишите — слегка спрысните водой. И положите обратно в ту же закрытую ёмкость. Следите за развитием плесени и не снимайте её, пока большая часть культуры не приобретёт характерный зелёный цвет. По мере роста плесень пройдёт белую, голубую и зелёную стадию развития. Именно зелёная плесень содержит необходимый нам продукт. На зелёных участках плесень самая плотная — это высшая стадия развития. Как можно использовать зелёную плесень. Вариант 1, для приёма внутрь. Раскрошите хлеб и наполните крошками большую чашку. Залейте тёплой водой. В скобках запишите — не кипятком. Перемешайте и пейте ежедневно, пока снадобье не подействует. Учтите, что на хлебе вырастет не только плесень. Мало того, что это зелье будет тошнотворным на вкус, оно может запросто вызвать расстройство желудка.

— А вариант второй?

— Вариант второй это для ран. А Вашей жене срочно климат надо менять.

А может это и не туберкулёз... Как местные эскулапы это определили? Может бронхиальная астма?... Или аллергия?...

— Ни фига ты не врач, а вот барсучий жир точно вреден не будет!

— Климат? ... Климат...

— Надо ехать туда, где погода потеплее и воздух посуше... И еще... очень полезно будет барсучий жир. Ложку перед едой... съедать натощак по столовой ложке. Запивать теплой водой или несладким чаем, а спустя 30-40 минут употреблять пищу.

— Подождите, сейчас запишу.

— Да, ещё одно. Употреблять 2 недели, после сделать перерыв на 1,5-2 месяца. И,... пожалуй, с первым рецептом повремените... Попробуйте сначала барсучий жир. ... А насчёт переехать куда-нибудь южнее, подумайте.

Всё, вроде больше ничего не помню... В прошлой жизни тёща так тестя лечила от бронхиальной астмы...

— Ещё раз, покорнейше прошу простить меня, Александр Фёдорович, но откуда Вы черпаете такие... знания? Давече Вы, походя, можно сказать, предложили решение двух проблем, над которыми я бьюсь уже десять лет, как сюда приехал. Сейчас Вы даёте рекомендации, ... признаюсь честно, Вы сейчас нам с женой надежду вернули, ведь наши брянские врачи только руками разводили... Кто Вы?

Действительно, чего здесь распелся... Сейчас 'шпиёном' станешь! Эскулап хренов! Парацельс недоделанный!

Я молча вытащил высочайшее предписание и протянул Иванову.

Иван Михайлович, также молча, развернул его и стал читать.

....

— Понятно... Где-то, что-то, кому-то сказали... — Он не спросил, он констатировал! — А какая должность у Вас была в полку?

Вот, блин! Что ж сказать, чтобы и не соврать, но и в подробности не вдаваться?

— Сказать откровенно, в полку я только числился. Да и назначен-то я был только в январе. Я преподавал механику... младшим цесаревичам.

Вот тут у него глаза, что называется, полезли на лоб.

А что ты хотел? Иван Михайлович, что называется, рабочая лошадка. На таких, с одной стороны, всё держится и такими всё делается, но в высших сферах они никогда не вращаются. Вспомни себя. Ты хоть раз общался, ну хотя бы с представителем канцелярии президента? Вот и он первый раз, может быть, видит 'особу, приближённую к императору'.

— Н-да, чем выше взлетаешь, тем больнее падать. ... А не выпить ли нам ратафии? Устинья Михайловна делает чудную ратафию...

Карачевский пристав Андрей Андреевич Колотов внешность имеет самую, можно сказать, выдающуюся. Выдаётся, в первую очередь, живот. Ей-ей — месяцев семь беременности. Нос у него тоже выдающийся — крупный такой нос, весь в синих прожилках. Росту он не большого, но и не маленького. Видно, что человек солидный, обстоятельный, ... но и авантюрная жилка тоже имеется.

Моему приезду удивился.

— Господин поручик, Александр Фёдорович, какими судьбами? Вернулись? А я, грешным делом подумал, что вот уедете в Петербург, да там и останетесь. Надолго в родные пенаты, или только проверить хозяйство?

— Пришла ему бумага о надзоре за мной или нет? И придёт ли? Ну что я, государственный преступник что ли? Прямо уж и сразу под надзор полиции. Ведь наверняка, когда Екатерине доложили о моём разговоре с Павлом, я просто попал под её настроение. Было бы хорошее настроение, могла бы ограничиться и mündliche трёпкой, или, даже, просто слегка пожурить.

— Так что делать? Говорить ему о высочайшем предписании? Ведь сразу же его отношение ко мне изменится, потому, как наша с ним авантюра с документами Габриэля в его глазах теперь может выглядеть и не безобидным нарушением закона... А тут ещё и Савва! ... А может никаких бумаг и не будет? И я сейчас сам усугублю ситуацию, рассказав правду о своих питерских похождениях? Он же назвал меня поручиком...

Письмо от Габриэля пришло аккурат после похорон Степана, то есть ровно через две недели, как он, в смысле — Габриель, уехал. Пришло оно вместе с запросом от калужского коменданта бригадира Кудрявцева, который предлагал подтвердить личность лица, задержанного в городе Калуга без каких-либо документов. По словам задержанного он 'является швейцарской нации и именуется Жан Самуэль Паули из города Берна' и направляется в Карачевский уезд Орловской губернии по приглашению г-на Ржевского Александра Фёдоровича. Письмо от Габриэля, даже не письмо, а коротенькая записка, содержала только несколько слов на немецком: 'Bitte helfen Sie mir. Ich bin in eine schlechte Geschichte geraten'. И подпись: 'Jean Samuel Pauli (Gabriel)'. Задать вопрос, почему швейцарец пишет по немецки, а не по французски, полицейским чинам в голову видимо не пришло. А может для калужских полицейских чинов что француз, что немец, что турок — один чёрт, басурманин?