Зря спящий проснулся

Андрею пришла шальная идея: а что, если вдруг, ребенок даже не от Сережи? А от еще кого-то третьего. Тупая пизда покоя себе никогда не найдет, а Марина как раз была из той категории женщин, которые размышляют вполне себе приземлено. И ткани этих принципов и убеждений настолько малое количество, что ее приходиться туго натягивать на всей протяженности жизни, чтобы укрыться полностью. Иногда она рвется и именно в эти прорехи улетают такие базовые, и понятные всем вещи, как преданность, настоящая любовь и необходимость в человеке.

Он собрал слюну и смачно плюнул на пол засранного лифта.

Нажал на кнопку "1".

И спустился вниз, в продрогший ад осеннего города.

ДЕНЬ 105

Вспышки света. Вспышки свет. Вспышка света.

Андрей сидел на стуле и игрался с маленьким светодиодным фонариком. Серебристая кнопка на его корпусе, сделанном где-то в подземельях Китая крохотными ручками малолетних детей, приятно щелкал каждый раз, когда психолог на нее надавливал. Казалось, что он колет грецкие орехи. На него посматривали с недовольством, но никто не спешил с нотациями.

Все ждали генерала. Тот, в несвойственной для него манере, опаздывал.

В углах комнаты металась осенняя муха. Сонная, она ударялась о стены, отскакивала от них, как бильярдный шар, и снова билась. Наверное, хотела выбраться из этого задушенного, проклятого места. Андрей следил за ней с нескрываемым удовольствием и удивлялся — неужели у нее нет чувства боли? Если так ударяться каждый раз, то недолго протянешь. А если нет боли, то нет и страха? Тогда понятно, почему мухи настолько любят дерьмо — они просто не боятся его и не брезгуют. Находят в том, что никому не нужно, неиссякаемый источник энергии. Как же это мудро с их стороны.

Он мельком прошелся по лицам, сидящим напротив. Все были по-рабочему напряжены. Горданов ничем не отличался от других, сказывалась военная выучка, и ныне все их прошлое общение, вроде бы претерпевшее изменения и потеплевшее после той знаменательной ночи, вернулось на круги своя. Он вновь стал обрывочен, груб и резок. Настоящий русский мужик.

Мужик, который порой не может сдержать своих слез.

Психолог продолжил лениво просматривать фотоальбом физиономий, каждая из которых не внушала ему ни капли симпатий, как вдруг заметил одну интересную вещь: Матвеев, выхолощенный терапевт, нервно качал между указательным и средним пальцем граненый красный карандаш. Даже не качал, а теребил, и многогранник походил на ожившую бабочку, трепещущую крыльями. Он быстро моргал, и все время смотрел куда-то вбок, будто на шею ему нацепили жесткий обездвиживающий воротник для фиксации сломанных позвонков. А вот в противоположной стороне от его взгляда, через один стул, сидел Свистов. Тот был спокоен. Победоносно поднятый вверх подбородок, не выражающие ничего глаза с прищуром, расслабленная поза. Наполеон, ни дать, ни взять.

Все это косвенно говорило о том, что перед Андреем находилось два участника конфликта. Один угнетенный, другой же наоборот, угнетатель. Матвеев непроизвольно хотел оказаться как можно дальше от своего соседа, и все контуры, все направляющие черты его фигуры, так и рвались в свободную сторону, как тупая муха, желающая выбраться из этой комнаты.

Что же могло между ними произойти?

Словно начиная прозревать, как водитель, протирающий запотевшее лобовое стекло, Андрей проанализировал поведение остальных, и понял, что у них тоже не все в порядке. Если раньше каждый из высокопоставленных работников ФСКО был на своем месте, то есть вел себя достойно и с осознанием собственной прямо-таки безграничной важности, то теперь эти видимые чувства остались лишь у полковника Горданова и начальника службы охраны Свистова.

"Чего ж у вас случилось-то за время моего отсутствия?", подумал Андрей.

Но его вопрос остался без ответа. Ни друзей, ни товарищей, с кем можно было бы перекинуться парой слов. Единственно более или менее теплые отношения у психолога сложились с Максимом и Костей, которого он видел все реже и реже. И получалось так, что он в ФСКО был ничем не лучше объекта. Друзей нет, личного тоже ничего не осталось. Только работа да примитивные, физические развлечения из серии мельтешащих перед глазами картинок или букв или бухающих нот несимфонических мелодий в ушах. Ах да, еще были еда и сон.

Полный комплект для жизнерадостного дебила.

Открылась дверь и четким, чуть ли не строевым шагом, в комнату зашел генерал Яковлев. Он бросил на стол документы, на спинку стула небрежно кинул плащ, и громогласно гаркнул:

— День добрый! Извиняюсь за опоздание, начальство немного задержало. Сегодня мы будем решать важнейший вопрос. Все здесь?

— Так точно, — ответил Горданов.

— Кхм.

Генерал раскрыл папку, покопался в листах, извлек тоненькую пачку, скрепленную зажимом, еще раз откашлялся и начал читать. И чем больше он излагал, тем беспокойнее становилось Андрею. Весь текст был написан каким-то сухим, военным языком, но он к своему ужасу понимал смысловые части. Про неуправляемость объекта, критичность ситуации, национальную безопасность и угрозу. Все эти слова были словно обвинением на суде. Для полной картины не хватало растления малолетних и контрабанды тонны героина в заднем проходе. И, что самое плохое, все это имело непосредственное отношение к Максиму.

— В итоге, комиссия допущенных к объекту специалистов, должна в сроки, указанные в данном документе, принять решение по подготовке объекта к коматозному периоду и переходу на альтернативную (единственную) ступень развития. Дата, число, подписи.

Яковлев положил бумаги на стол.

— Вот и все, — сказал он. — Конец истории. Николай Владимирович, объясните нам всем популярно, что будет на этой альтернативной ступени с объектом.

Матвеев встрепенулся, отер уголки рта и тихо, но уверенно и со знанием дела, сказал:

— Это сложная операция по блокированию и последующему отключению частей мозга объекта. В конце, эмпирическим путем, мы придем к тому, что будем знать — какая часть мозга в нем важнейшая. То есть, нет ли связи между отключениями областей и катаклизмами. Это долгосрочный проект, и в нем мы должны быть твердо уверенны, что он не приведет к катастрофе. Участки мозга буду деблокироваться при негативных последствиях.

— А как это будет происходить? Объект по-прежнему будет жить в палате?

— Нет, мы введем его в искусственную кому в изолированном инкубаторе. Прошлый опыт показал, что в бессознательном состоянии объект генерирует определенные волны, замечаемые радарами лишь с близкого расстояния. Кстати, это будет шанс для физиков — исследовать данный феномен.

— Ясно. Мне вроде бы все понятно, — подытожил генерал. — У кого-то возникли вопросы?

— У меня, — Андрей поднял два пальца.

— Какие же?

— Всего один. К господину терапевту. Вы его убить хотите? — спросил он.

— Нет. — Матвеев заметно нервничал. — Мы хотим лишь узнать, насколько далеко может зайти история с объектом в критическом случае. Нет ничего вечного. В жизни всякое случается, я три года проработал на скорой помощи и знаю, что не существует ничего постоянного. Кто-то умирает за секунды, кто-то за минуты. Он может серьезно заболеть, может упасть и удариться головой, может ночью перевернуться с кровати и сломать спину, такое тоже бывает. И это происходит в одночасье. Был человек и нету. Но у нас не совсем обычный человек.

— И поэтому вы хотите избавиться от Спящего за период, пока он будет находиться в искусственной коме?

— Мы хотим застраховать жизни шести с лишним миллиардов человек, — сказал за терапевта генерал. — Это не война, Кузнецов, и тут нет видимого противника. У нас в руках бомба замедленного действия. И там, наверху, решили выяснить, что будет, если вдруг объекта не станет. Ни один мудрый правитель — а у нас мудрые правители — не станет просто так сидеть на заднице и ждать, когда же случится непоправимое.

— А почему они раньше-то не беспокоились?! — воскликнул Андрей. Он поднял сложенные вместе ладони, как молящийся буддист, и прижал их к губам. Оглядел всех присутствующих блестящими, быстро покрасневшими по краям, глазами. — Почему?

— Потому что мы обработали уже достаточное количество материала. Прошло более ста дней с тех пор, как объект вышел из комы. И я всегда рапортовал, что все идет нормально, все хорошо. Но, — генерал сжал кулак, — реалии таковы, что внутри объекта бушуют грандиозные силы. Он их не контролирует, мы их не контролируем. И это плохо. Он находится в нашем ведении, но это ничего не означает, кроме территориального расположения.

— Расположения? То есть, как человек он вас не интересует?

— Нет. — Генерал откашлялся и испытующе посмотрел на психолога. — Нет!

— Но ведь мы можем его контролировать? Можем. Ведь вы, — он ткнул пальцем в Матвеева, — вы составляли карту его реакций! И вы знаете, куда и как нужно надавить, чтобы вызвать определенные изменения. Почему нельзя использовать пока что эту особенность Спящего?!

Матвеев посмотрел по сторонам, в поисках поддержки, но никто, похоже, не собирался перекладывать всю вину на себя раньше времени.

— Можно и так, — сказал он. Голос его то ли дрожал, то ли мягко вибрировал. — Но существует обратная сторона луны.

— Какая?

— То, что делает он. С ним нельзя договориться.

— Почему? — растерянно спросил Андрей.

Буруева деланно откашлялась и вытянула руку. Генерал одобрительно кивнул, а Матвеев облегченно бесшумно выдохнул, и обмяк на стуле.

— Потому что нельзя договориться с эмоциями, — нравоучительно сказала эта остроносая женщина, и Андрей тут же ее возненавидел. Ему захотелось схватить ее за нос и как следует приложить головой об стол. Чтобы во все стороны брызнула кровь. Чтобы запачкать ее белоснежные твердые манжеты соплями и зубной крошкой. Чтобы... Он сцепил руки между колен и вжал голову в плечи, борясь сам с собой.

— Эмоции не поддаются дрессировке извне, — продолжала Буруева. — Нам известно, что этот объект реагирует на окружающее воздействие в рамках сложившейся за многие годы личности, пусть и с полустертой памятью, но чувственное исчезает не так-то просто. И даже если уважаемые коллеги будут регулировать климат при помощи точечного воздействия, то что помешает этому объекту вне сеансов расстроиться или огорчиться? Некоторые узлы его восприятия излишне опасны, если я правильно поняла карту, которую предоставили в каждый отдел статисты. Этот объект может причинить вред и нашим людям, соотечественникам!

— Соотечественникам? — сквозь зубы спросил Андрей и вдруг заметил довольную усмешку Свистова. Он наклонил голову и натянуто улыбнулся ему в ответ, так, чтобы тот заметил. — А что скажет начальник охраны по этому поводу?

— А что он может сказать? — вмешался генерал. — Владислав Владимирович не относится к объекту с вашей точки зрения, врачебной.

— Тогда какого черта он здесь делает? — спокойно спросил Андрей, и улыбка медленно, как краснота от пощечины, сползла с лица Свистова.

— Мы следуем протоколу, — сказал Яковлев. — И согласно ему, начальник охраны должен присутствовать на всех совещаниях, посвященных объекту.

— Зачем?

— Уточни, Кузнецов, что ты имеешь в виду?

— Зачем он должен присутствовать на всех чертовых совещаниях? — Андрей наконец-то выпрямился и разжал руки.

— По протоколу...

— Я уже понял про протокол. Какой в этом практический смысл, что вы можете полезного сказать по поводу Спящего, Владислав Владиславович? — обратился он напрямую.

— Владимирович! — рявкнул Свистов и порозовел.

— Извиняюсь. Владислав Владимирович. Так что же?

Но начальник службы безопасности не успел открыть и рта, как вмешалась Буруева.

— Молодой человек, товарищ Кузнецов! Почему вы смеете в таком тоне разговаривать с коллегой, страшим по возрасту? Если хотите знать, это мы с уважаемым Владиславом Владимировичем предложили данную инициативу и отправляли письмо "наверх"!

Свистов положил руку на нафталиновое предплечье Буруевой, но было уже поздно.

Андрей хохотнул.

— Вы? Это вы сделали?

— Да, по моей инициативе! И ничего смешного.

— То есть вам, ни с того, ни с сего, захотелось вскрыть череп невинному человеку?

— Он опасен! — взвизгнула Буруева.

— Да это вы опасны со своими суждениями! Вы и весь ваш некомпетентный заговор против Спящего! Вы же даже не осознаете, чем кем имеете дело! Для вас он "что"! — Андрей вскочил со стула. Карманный фонарик упал на пол и с треском разлетелся на две части. — Мы, может быть, единственные люди во всем мире, которым посчастливилось столкнуться с таким феноменом. И вот теперь вы хотите его убить! Просто взять и умертвить, в темную, как собаку, которая гадит по углам в квартире. Разве я не прав?

— Прав, Кузнецов, прав. — Генерал успокаивающе поднял руку. — Присядь лучше.

— Я не собираюсь рассиживать здесь, зная, что вы готовите для Спящего.

— Сядь, я сказал! И тихо! — Яковлев поднялся, одернул мундир, и убедительно указал пальцем на пустующий стул позади психолога. — Сядь.

Андрей, поколебавшись, послушно опустился, положил скрещенные руки на стол и уткнулся в них головой, как страус в момент опасности, прижимающий шею к земле.

— Мы должны придти к консенсусу. Сегодня же. Никаких отлагательств. Согласно протоколу заседания, каждый из допущенных обязан поставить свою подпись под резолюцией о практическом опыте выключения объекта. Понимаешь, Кузнецов? Каждый из нас должен будет расписаться и дать согласие.

— Я не дам. Это приговор, а не резолюцию.

— Дашь, — уверенно сказал генерал.

— Нет. Это вы мне дадите, — из-за рук голос Андрея звучал глухо.

— Что?

— Один шанс.

— Какой?

— Я поговорю со Спящим.

— И что?

— Возможно, что он согласиться сотрудничать или что-то еще расскажет интересное.

— С чего бы? — это был голос Свистова и Андрей поднял голову, медленно пригладив волосы на затылке. — С чего бы объекту именно в этот день, вдруг, неожиданно, изменяться и становиться удобным для ФСКО?

Андрей внимательно смотрел на него и не мог не видеть, что Свистов куражится. Что он на подъеме, как неопытный игрок в покер, когда к нему в руки пришел флеш-рояль. Он так и светился весь изнутри, готовый пуститься в издевательский пляс.

И тогда Андрей понял, что охранка знает гораздо больше, чем все остальные. Как минимум, он знал о возможностях Максима и весь этот спектакль разыгрывался сейчас лишь для одного него, наивного психолога, решившего обмануть систему. Все они знали и ждали, когда же он расколется и признается, что обманывал. Что ездил навещать жену объекта. Что решил пойти против ФСКО в жизненных, человеческих мелочах. Но кому какое дело, мелочи или нет, не правда ли?

Он просто пошел против, жалкий врунишка.

И великаны его победили.

— Я не даю никаких гарантий, — сказал Андрей. — Просто предоставьте мне шанс поговорить со Спящим. И после разговора я подпишу резолюцию, если все останется, как и прежде, так или иначе.

— Ты хочешь спасти свою проделанную работу, я понимаю, — ласково сказал генерал. — Но размышляй логически — это маловероятно. Будь мы с тобой на войне, то я бы сказал одно: нужно отступать, жертвы напрасны.