Звери пламени. Часть первая

— Ну, судя по вашим скорбным лицам, летальный исход мне не грозит, — просипела она. — Андрис, я тебя, конечно, очень рада видеть, но если тебя здесь увидит еще кто-нибудь...

— Это еще кто?! — рявкнул возникший прямо посреди комнаты "еще кто-нибудь", на ходу сдергивая летный шлем и без особых церемоний швыряя его прямо на кровать. — Алхимик, я оторву твою дурную башку к гребаным демонам! Я кого просил за ребенком посмотреть?! И вообще — что вы здесь развели?!

Таэс мрачно подумала, что нормальный учитель сидит с учеником сам, а не спихивает его такому же малолетке. Это не говоря уже о том, что доверить ребенка такому бабнику и раздолбаю мог только Папаша, то есть идиот. Это же, не меняя выражений, она с немалым удовольствием повторила вслух прежде, чем Алхимик вообще открыл рот.

— И в карцер не отправить, жалость-то какая... — ядовито просипела она напоследок, довольно улыбаясь. Повисла гробовая тишина с настораживающим злорадным оттенком.

— Все вон.

Танна и прихвативший ребенка Алхимик прыснули за дверь с неожиданной резвостью. Фрей к "Армагеддону" не относился, поэтому набычился, готовый держать оборону до последнего. Андрис поднял на Йенериса спокойный взгляд, как ни странно, обладающий схожим эффектом.

У шейров нет телепатов, как и любых других менталистов — но все же... Таэс могла бы поклясться, что поверх ее головы идет разговор, чисто мужской разговор — всего лишь взглядами. И Ноа явно был настроен агрессивно.

Она непроизвольно поискала глазами Тоби — но осаживать брата было некому.

Наконец Йенерис гадко ухмыльнулся и преувеличенно аккуратно уложил на коврик у кровати плотный серый чехол.

— Ладно. Общайся, радость моя.

Он развернулся и направился к выходу, остановленный твердым:

— Вы ошибаетесь. Я этого не сделаю — по своей воле.

— А будет ли разница, если по чужой? — он обернулся и с холодной злостью посмотрел на шейра. — Уж мне-то не надо сказки рассказывать. Не девица. Можно подумать, не знаю, как это бывает.

— Опыт? — такого — ядовито-саркастичного — выражения лица она у Андриса не видела никогда. И поглубже зарылась в одеяло, ничего не понимая и со странной тревогой наблюдая за ними, уже, видимо, забывшими даже, что говорят вслух.

— И еще какой, — в тон ему ответил Йенерис. — Скажите-ка лучше, у вас есть сестра?

— Есть, — чуть помедлив, ответил шейр. — У меня трое сестер.

— Вот и подумайте над этим, — припечатал он и вышел, хлопнув дверью. Снова повисла тишина, глухая и неудобная. Таэс поерзала и все-таки робко спросила:

— Андрис... вы о чем вообще?

Он провел рукой по лицу, и через полминуты хмуро ответил:

— Меня только что отчитали, как мальчика, в глубоко нецензурной форме. И что самое неприятное — совершенно справедливо, — он встал и ласково провел пальцами по ее волосам. — Знаешь, я, наверное, пойду — у тебя действительно могут быть неприятности. Главное, я убедился, что с тобой уже все в порядке.

— Но как ты отсюда...

— Если не ошибаюсь, Эдвин ждет меня в коридоре, так что не волнуйся, — он наклонился и быстро поцеловал ее в нос. — Приходи в норму, я буду ждать.

"Там, снаружи..." — пронеслось у Таэс в голове, пока она с тоской провожала его взглядом. Что-то случилось, что-то, чего она не понимала, и потому ей было тревожно. А Андрис... он все еще считает ее ребенком — как Сеширо. Они вообще оказались на удивление похожи — двое самых главных мужчин в ее жизни.

Они даже целовались по-настоящему всего-то раз — Баренту тогда пришла фантазия устроить вечеринку "для своих", и Андрис был явно навеселе. Правда, в процессе он как-то очень быстро протрезвел, посерьезнел и сказал, что ей давно пора в казарму, пока не хватились.

Поэтому, дожив до двадцати девяти лет, шесть из которых проработав в квартале притонов и борделей, в своем личном багаже Таэс имела опыт трех с половиной поцелуев, что тщательно скрывала даже от Роана с Фреем. Это если посчитать заодно Лео (ее перекосило), чертова старика и "чмок" в четырехлетнем возрасте от соседа по песочнице. И если — чем не шутит Бездна — Йенерис соизволил напомнить, сколько лет ей, а сколько — Андрису, который, как ни крути, его ровесник... То там этот опыт и останется на ближайшие десять лет.

А вот что по этому поводу думала она сама, Таэс пока не решила.

Фрей тяжеловато поднялся и, вздохнув, начал собирать фишки с одеяла. И недоуменно уставился на нее, услышав задумчивое:

— Слушай, а... Ты когда первый раз с девушкой... ну, того?

— ...Эсса, у тебя поехала крыша. Но ты не переживай, есть от чего, — он плюхнулся на кровать. — Ты что, думаешь, я помню?... А вообще, давай лучше расскажу, как тут все вокруг тебя прыгали, хочешь?

— Ты мне лучше расскажи, как сюда прошел Андрис и где Роан, Папаша и прочие заинтересованные лица, — Таэс медленно села на кровати. Жизнерадостность Фрея внезапно стала раздражать. Так же, как и он сам.

— Ну, у Папаши радости до задницы — чертит тебе новый график мутаций, час назад ушел только. Он вообще-то Мару с тобой оставлял, но его уволокла Железная Дева, он меня попросил... А, ты же не знаешь, наверное. Тут такое творилось среди "макушки", когда поняли, что ты хлыст держать можешь... Совещание нагнали, все обсуждали, что с тобой делать и где взять хлыст... Ну, перед тем, как Сеширо отозвали...

— Сеширо уехал?! — Таэс подбросило на постели как пружиной. Сердце защемило. — Как же... Он ведь даже...

— Не уехал. Его отозвали... Что-то происходит, Эсса, — Фрей поднял на нее неожиданно серьезный взгляд. — И здесь, и в филиалах... Но у нас здесь каймей и две трети Лучей, а на Таэре — он один... Он почти сутки сидел у тебя в палате, ждал, что очнешься, чтобы попрощаться... Не дождался.

— Черт... — она закрыла лицо ладонями. Процедила: — И откуда, интересно, ты все это знаешь?

Раздражение нарастало, уже с примесью обиды. Настолько, что она с трудом удерживалась, чтобы не послать его куда подальше.

— Пришлось тут потолкаться. И поторчать под кое-какими дверьми — не могли же мы просто сидеть, когда вокруг тебя явно что-то твориться. Спецпропуски в таком деле — это, знаешь ли, хорошее подспорье.

— Могли бы и раньше все сказать! Я чуть крышей не поехала...

— Ты ей поехала, — напомнил он. — Можно подумать, мы раньше сами знали... Вот, а Ро-ро до сих пор висит у кого-то под окном, так что явится, думаю, с новостями. А что до твоего ненаглядного... По-моему, у него самого здесь какие-то знакомства, присмотрелась бы ты к нему... Его Алхимик приволок на буксире — под килограммом мороков, здесь только снял, ага. Обратно, думаю, потащит так же...

Как всегда вовремя в дверях показался Папаша с выводком медицинских роботов, и разговор пришлось свернуть. Рутинные медицинские тесты вызывали непонятно откуда взявшуюся настороженность, а щебетание Папаши — и вовсе вспышку страха, иррациональную и нелепую.

Сам же Нерхара старательно обходил некий невидимый круг на полу и к ней благоразумно не приближался — один раз, когда он размашисто взмахнул рукой, широкий рукав накидки почти коснулся ее лица. Таэс отшатнулась в приступе почти животной паники, будто...

Она понимала, что ведет себя неадекватно, и даже, сцепив зубы и сосредоточившись, понимала, что это всего лишь Папаша, самое безобидное существо во всей Ширра-не — Мара, и тот кровожаднее. Но, но, но...

Страх и почти леденящее чувство одиночества нарастали, пока Таэс не выпалила:

— Отойди.

У кровати что-то шевельнулось. Папаша против обыкновения сделал в точности то, что его просили, и сделал это почти молча, обронив только:

— Лучше подними.

Таэс бросила быстрый взгляд на пол. Оставленный Йенерисом сверток на коврике дергался почти истерично, а она наконец вычленила из среди собственных эмоций почти неразличимую грань, за которой они становились чужими. На серый пластик не хотелось даже смотреть — она уже поняла, что это, — но руки тянулись к нему сами.

У нее на коленях сверток успокоился, вздрагивая только, когда очередной робот подбирался слишком близко. Они не пугали, но вызывали подозрение, как всякий незнакомый и потенциально опасный объект. Она посмотрела на Папашу, застывшего у узкого окна на другом конце палаты. Если не считать эмоционального перекоса, ее мозг работал на удивление четко — и следствия он понимал. Но не причины.

— Хлыст боится тебя. Почему?

— Может, потому что я охотник? — Папаша послал ей недоуменный взгляд, сдобренный растерянной улыбкой. Таэс качнула головой: Фрей его всего лишь раздражал. Конечно, здесь могли быть варианты, но дело было не в этом. Она положила ладонь на застежку и начала рывками распускать магнитные узлы.

— Мимо.

Улыбка потухла. Он протянул руку за результатами тестов, забрав считыватель у ближайшего робота. Светлые глаза неожиданно цепко вгляделись в текст.

— Ширра-не можно поздравить, я думаю.

Разошелся последний узел, и Таэс с запозданием осознала, что делает. Из разворошенных складок навстречу метнулась гибкая зеленая плеть, коснулась кожи, и она провалилась в непрекращающийся кошмар последних пяти суток — чернильную пустоту Тенет.

— Иногда я думаю, есть ли у тебя совесть в принципе.

— А что это? — губы белокурого мужчины вздрагивают, привычно силясь изобразить усмешку.

— Не смешно.

— Ты солдат, ты не поймешь... Хотя... Когда ты в последний раз спокойно спал по ночам?

— Когда надрался до зеленых чертей в глазах. Не переводи разговор, пророки никогда не спят спокойно, — чиркнул запал, закурилась едким дымком "юла". — Боги мои, как же хочется набить тебе морду... Столько лет прошло, а все еще — хочется. Сколько же жизней ты испоганил...

Охотник с холодными как ледышки глазами затянулся и выпустил дым в потолок.

— Спас гораздо больше, и ты сам это знаешь, Старик... — третий мужчина привычно застыл у окна, провожая взглядом встающую луну. — Или мне ты скажешь тоже самое?

— Пока не заслужил, — "юла" описывает круг в гибких пальцах, — Во все времена совести у тебя было гораздо больше, чем ты признавался. В отличие от него. И как вы спелись, — мужчина качнул головой, — уму непостижимо.

— Это называется просто: "предубеждение".

— Предубеждение... Знаешь, Венсен, у меня просто хорошая память. Я родился и вырос свободным, и я хорошо это помню. Ты — увы — уже нет. Скажи спасибо нашему многоуважаемому фарру.

— ...Неужели многоуважаемый фарр пророк не видит моей мучительной смерти? — блондин криво усмехается, глядя в окно.

— Фарр пророк много чего видит — в основном того, от чего хочется уйти в месячный запой. Но твоей смерти, к сожалению, там нет. Я уже и не знаю, возможна ли она в принципе.

— Еще как возможна, боюсь только, фарр пророк не потянет...

— Прекратите оба — я не для этого рискнул вас свести в одной комнате. Наши общие проблемы поважнее, вам не кажется?

...

...

— ...Я могу у тебя попросить прощения, Старик. Я могу его попросить у каждого — но это ничего не изменит. Мы спасали наш мир. Есть оправданные жертвы.

— Я помню. Очень хорошо. Это единственное, что тебя спасает, Зарянка.

С черными кругами под глазами, Таэс брела по коридору преподавательского крыла, напоминая несвежего зомби даже самой себе. Уже четверо суток, стоило хоть на секунду ослабить концентрацию — и она соскальзывала на Изнанку. Днем, ночью, вместо сна и бодрствования — расчерченная паутиной пустота преследовала ее с настойчивостью застарелого ночного кошмара. Отличаясь, впрочем, от него способностью убивать.

Воображаемые ужасы безопасны, в отличие от мира материального — и Таэс боялась даже закрыть глаза.

Все чаще и чаще она возвращалась к одному месту — раздувшемуся брюху инкубатора. На вторые сутки крылья раскрылись повторно — уже на Изнанке, а сподвигший на это т'хор оставил длинный рваный разрез через всю голень, оставшийся в реальности. На третьи она начала забывать про существование Лица — настолько, что на нее перестали обращать внимание даже т'хоры. Чужие воспоминания, чужие чувства оплетали сознание, так же, как гибкие зеленые плети — тело. Хлыст перекраивал чуждое ему создание Лица в то, которому был дан с рождения.

За окном палаты рвались фейерверки и сверкали праздничные голографии — город отмечал Первый День Года.

На другой его стороне пульсирующий бугор мерцал мертвенным зеленым светом, и, лежа на нем, прижавшись лицом к прозрачной перепонке, она бездумно наблюдала. Бледные личинки наскучили много часов назад, но огромный темный кокон, повисший у самой перепонки, вызвал короткий проблеск интереса. В смутных воспоминаниях, заменивших собственные, такие далекие и нереальные, не было ничего похожего.

Внезапное чувство опасности заставило ощетиниться крылья клинками. Треснула скорлупа кокона, спадая высохшей шкуркой. Чьи-то руки сдернули ее вниз, в пустоту. Она развернулась в воздухе, расправляя крылья, готовая ударить — и увидела колеблющийся мужской силуэт с развернутыми крыльями.

Брат.

Гротескно перекошенный реальный мир потонул в грохоте фейерверков за окном, отшвырнув Тенета.

Через час она узнала и Нерхару, не подходившего ближе дверного проема, и Йенериса, сидевшего у ее кровати с собственным хлыстом на коленях и в трансформации.

Сама Таэс из нее так и не смогла выйти. Еще через десять минут она об этом пожалела: брата навязчиво хотелось коснуться, ткнуться лбом в мягкие волосы на затылке, не отпускать от себя — он был своим, правильным. Сознание сработало автоматически, отталкивая — слова лились сами собой, и что-то из того, что девушка даже не запомнила, достигло цели — он ушел, бросив на ходу:

— Захочешь жить своими мозгами, а не его — сама прискачешь. Я к тебе больше бегать не буду.

Промучившись больше суток, она сдалась. Последние силы уходили на то, чтобы ежесекундно напоминать себе, кто она есть. Что есть реальность.

Афишировать свою слабость хотелось меньше всего, а камеры в палате отсутствовали. Поэтому открыть окно и спланировать вниз удалось незамеченной. Сложнее было найти на третьем этаже преподавательского корпуса незапертое окно со стороны общего коридора.

Но она справилась.

Таэс привалилась к стене, вцепляясь ногтями в ладонь — боль прочищала сознание, хоть и ненадолго. С ненавистью посмотрела на нужную дверь и уже подняла руку, чтобы нажать на звонок, но обнаружила, что та не заперта.

Девушка была слишком занята попытками удержать Лицо Мира на месте, чтобы вовремя понять, чем это могло быть вызвано. Поэтому, шмыгнув внутрь и наткнувшись уже в прихожей на характерную дорожку из одежды, сворачивающую за угол, она с запозданием прокляла Йенериса и его многочисленных баб, и спешно подобрала хлыст, прижав его к груди. Как ни странно, тот был абсолютно спокоен, будто посторонних не было совсем. Может, дамочка уже ушла?...

А Фрей еще клялся, что Ноа никого не приводит домой...

Осторожно переступая, Таэс заглянула в гостиную, снова отметив ненормальный для Йенериса порядок. Мелькнула дурацкая мысль, что живет он все-таки не один.