Часть первая. Искусство прясть нити.

XVIII

Дубтах не смог отказать себе в удовольствии, и на обратном пути поглядел-таки на пресловутые "Реверсейлы". Это оказались довольно уродливые серые аппараты с кургузым вместительным туловом и четырьмя толстенными, сравнительно короткими крыльями. Узнав в них отделенных родственников и потомков геликоптеров, пилот несколько поуспокоился и без дальнейших приключений сел на натруженную палубу "Со оз-"Кронхаи". Поднятые с находящегося неподалеку вертолетоносца "Реверсейлы", не принимавшие участия в боевых действиях, нацепив неуклюжие поплавки, вылавливали где-то там болтавшихся на воде или прячущихся на берегу пилотов, своих и чужих. Конфедерация понесла тяжелые потери: было сбито восемь самолетов, еще четыре оказались серьезно повреждены, и к утру в числе погибших пришлось числить четверых. Пока же, по-птичьи зависнув над палубой на высоте нескольких миллиметров, именно в этот миг и не раньше, Дубтах ощутил вдруг, как волосы зашевелились у него под шлемом. Жар по его телу прошел волной, враз сменившись ознобом и холодным потом. Господи! Бру Друи! А с пассажиром-то что?!! Разошелся, кретин, развоевался, а там на толчке, немолодой человек! Его же придется по кусочкам собирать... А когда он вспомнил свой любимый вариант со скольжением "вперед локтем", километровые провалы "ступенчатого спуска", разворот с уходом вниз, то в ужасе зажмурился и, весь покрытый потом, приступил к освобождению геофизика из его скорбного заточения. Тот сидел таким образом, что некоторое напряжение в его фигуре, несомненно, чувствовалось, осторожно, чуть слышно посвистывая носом, дышал и, казалось, еще продолжал ждать от судьбы новых каверз. Небольшие глазки на сосредоточенном личике нервно помаргивали. У пилота воистину отлегло от сердца:

— Доктор, вы живы?

Грайне осторожно пошевелился:

— Как будто бы все цело.

— Ну тогда давайте я помогу вам выбраться.

— Буду весьма признателен... Премного благодарен...

— Вот вы тут беспокоились, — продолжал ученый чуть позже, когда они из "Ночного Дождя" выбрались и стояли, разминая ноги и задницы, — что меня будет тошнить... Должен сказать, что ничего подобного, по счастью, не было. Были некоторые неприятные ощущения, когда прижимало к потолку или к э-э-э... сантехнике, — но не тошнило.

Нет, лишний раз убеждаюсь, что развитый интеллект значительно повышает устойчивость в любых ситуациях.

— Доктор, да как вы все это перенесли-то?! Я же чер-рте-что вытворял! Там перепады ускорений от плюс трех до минус пяти были!

— Наверное, помог мой исконный пессимизм. Когда дела обстоят достаточно скверно, я всегда говорю себе: "Это еще ничего, раз я жив, — значит все самое плохое еще впереди. Разве ж не может быть и еще гораздо хуже? Может." А когда еще хуже не становится, то такая, право, радость, что вы просто не поверите... А кроме того, — я все ждал, что вы что-нибудь скажете, а вы молчали. Ну, — думаю, — значит все в порядке...

Дубтах ласково кивнул:

— Ага. По нам всего-навсего выпустили шесть ракет и, как минимум, двести снарядов. А так да, все было споко-ойно...

Давешний цепкоглазый вооруженец, заметно спавший с лица за прошедшие несколько часов, показал пальцем на пустые узлы подвески:

— Нервишки шалили? Пулял все-таки? Поди в белый свет, как в копеечку?

— Ой, пулял, дяденька, — высоким клоунским голосом заблажил Дубтах, — ой, как пуля-ал! И в белый свет, и в черный, и в небо пальцем, и в эту, как ее? Т-такой страсти сроду не видывал, аж до сих пор поджилки трясутся!

Оруженец попытался было окинуть его презрительным взглядом, но, поглядев в ясные, немигающие, пустые глаза этого горохового шута, только сплюнул в открытый зев подъемника... А собственно, — чего он прицепился-то к парню? Пролетел больше трех тысяч километров, отыскал, привез, в мясорубке этой побывал и из нее без дыр выбрался. Если кто-нибудь думает, что это просто, то пусть попробует сам, а что пулял без толку, так это и понять можно: с одной стороны — страшно, а с другой, все-таки, наверное хотел, как лучше.

Усиленная палубная команда по приказу обоих командиров приняла пищу и воспользовалась стимулятором: существовала серьезная опасность того, что после таких суток люди начнут ошибаться и просто от усталости наделают больших бед. Поэтому, когда начали возвращаться истребители прикрытия, их встретили люди с горящими лицами и слишком порывистыми движениями. Работали они, словно автоматы, глаза не успевали следить за их движениями, когда очередной самолет останавливался после зацепа. Казалось, — не проходило и двух минут, — и машина исчезала с палубы, как и не бывало. Кроме того, — в воздухе постоянно находилась сменная тройка специально для встречи возвращающихся. Еще через несколько часов на расстоянии прямой видимости показались тяжелые "Реверсейлы": согласно договоренности определенная часть членов экспедиции была доставлена на авианосец. Вылезший из одной из машин первый пилот с тигриными, желтыми глазами курил, разминая ноги, а потом вдруг спросил:

— Господин ном-капитан, там один пассажир, — ну, уж так прям упрашивал, чтобы его не везли на авианосец. Чтобы, значит, к себе везли. Вы не в курсе, с чего такая немилость к авианосцам?

— Ума не приложу, — проговорил Бригадир, — вы бы его самого спросили.

Сам он вылетал дважды и успокоился только тогда, когда узнал, что "Реверсейлы" вернулись все, а экспедиция вывезена до последнего человека. Пилоты за редким исключением возвращались всклокоченные, мокрые от пота и ожесточенные, но к вечеру, искупавшись, выпив-закусив, отдохнув, отчасти пришли в норму. Оценив это, Бригадир, отчасти с целью укрепления дисциплины, назначил разбор полетов на вечер этого же дня. Тут его подчиненным не помог глухой ропот и весь набор косых взглядов. С другой стороны, — некоторые обстоятельства дня вообще и боя — в частности вообще вызывали серьезное недоумение у многих. Получив к четырем часам пополудни все боевые записи вернувшихся машин, к моменту разбора Бригадир был во всеоружии. Оглядев собравшихся, напряженно смотрящих на него пилотов, он слегка нахмурился:

— А где Подкидыш? Кто владеет вопросом?

— Я. Господин Людвиг просил передать, что не будучи членом соединения не считает себя вправе присутствовать, хотя и очень хотел бы. Передал вот беллограмму на тот случай, если вас это заинтересует.

— Очень, очень с его стороны щедро. А уж до чего молодой человек скромен и деликатен, — аж глаза щиплет... Давайте скоренько ознакомимся?

И, услыхав одобрительный гул голосов, он включил воспроизведение записи. С великолепной небрежностью мастера, не снимая руки с клавиш, он то гнал изображение с едва уловимой взглядом скоростью, то замедлял действо так, что даже пушечные снаряды ползли по экрану короткими рывками и медленно, словно больные гусеницы.

— Ага, это, значит, после этого "правая-вторая" оказалась у него за краем тактического планшета...

— А потом — тем более. Нет, надо его звать. Это для него будет сюрпризом.

В ходе разбора были показательно выявлены отдельные случаи неразберихи и несогласованности действий. Было отмечено, что при вполне даже удовлетворительном мастерстве пилотажа тактическое мастерство некоторых пилотов не может быть признано соответствующим высоким требованиям, столь характерным именно для нашей части. Слава богу, никто не только не струсил, но даже и не проявил вполне естественной для людей, не принимавших участия в боевых действиях, растерянности. Во всяком случае радует высокая согласованность действий, высочайший уровень взаимовыручки и общая нацеленность личного состава исключительно на победу — и т.д. Сделали выводы, зарубили у себя на носу: этим — чтоб впредь неповадно было, а вот этим, наоборот, — чтоб повадно. А в конце живого обсуждения, закончившегося выводами, выраженными в официальных, мертвых, как вера в Перуна, словах, воздвигся, опершись руками на пульт, Бригадир:

— А в заключение должен признать, как бы это ни было неприятно, что наибольшей эффективностью отличались действия нашего противноватого гостя в этом его брюнетистом аппарате. — Он развел руками. — Увы! Быть объективными — наша обязанность.

— Бригадир!

— Что такое?

— Вы насчет противноватого — не обобщайте, я его теперь за отца родного... И при каждой встрече выпивку буду ставить. До самой смертыньки.

— Все равно обидно.

Приведенный в каюту ном-капитана дежурным, Дубтах был чист, свеж и румян, аки майская роза. Он замечательно отдохнул, был доволен собой и оттого находился в благодушном настроении, но даже невзирая на это, а может быть даже, — благодаря этому, он почувствовал в своем организме оживление некоего бесенка, которого он сам называл Демоном Сорной Риторики. Разумеется, он дал самому себе страшную клятву, что язык прикусит, будет с собой бороться и нечистую силу на подиум — постарается не выпустить ни в коем случае.

— Добрый вечер, господин Людвиг. Проходите, располагайтесь.

— Приветствую вас, господин ном-капитан.

— Мы тут с "белкой" вашей познакомились и сочли ее весьма поучительной... Как по вашему мнению, — вы сколько истребителей давеча сбили?

— Полагаю — пять.

— А "ведьмины кудри" по флангу — ваша милость развесила?

— Воистину. На "Уатах — 8".

— Тогда — тоже восемь. На две машины не дотянули до мирового рекорда шестидесятитрехлетней давности.

— У меня очень хорошая машина. На ней и не такое сделать можно.

— Вполне возможно. Вот только дело в том, что я при всем старании не смог отыскать в ваших действиях тактических огрехов. Не знаю, смог бы я сам отыскать в тех же условиях и за сопоставимое время столь же удачное решение, но оценить сделанное я, надеюсь, способен. Скажите честно, — воевали?

Дубтах, скосив глаза и сделав деревянное выражение лица, ответил:

— Скажем, — применение боевого оружия по реальным целям, действительно, могло иметь место.

— "Перелетная птица"?

— Пожалуй, но не во вполне обычном понимании этого термина.

— Своей уклончивой манерой вы хотите навести меня на мысль, что работаете на Институт Анализа. Вот только беда в том, что я по чистой случайности отлично знаю, что представляют собой их пилоты... Так вот, — у вас не то, что совсем другая, а попросту противоположная манера пилотажа... А еще они просто-напросто не умеют сбивать.

— Разумеется, — солидно проговорил Дубтах, — Институт организация весьма разветвленная и почти самодостаточная, но и он не может быть всеобъемлющим. При необходимости они привлекают людей со стороны, с совершенно иной подготовкой.

— Вот и проговорились!

— Ничего подобного.

— А звание-то у вас какое, господин Людвиг?

— Советник Второго Ранга.

— Тьфу! Я настоящее спрашиваю!

— Поскольку в настоящий момент я никоим образом не нахожусь на действительной военной службе, именно это звание является самым настоящим.

— Ага. Это вы в университете научились летать на этом вашем агрегате и сбивать по восемь самолетов за вылет.

— Нет, этому меня научили в Третьей Высшей Школе ВВС, по спецкурсу.

— Это в каком году?

— Немного позже вас, но не думаю, чтобы у нас с вами были общие знакомые. Кроме того, — моего имени нет в официальных списках.

— Но за Отечество-то вы малость полетали?

— И это спрашивает командир "крыла"! И вы можете себе представить сухопутного летунца, будь он хоть семи пядей, садящимся на ваш ипподром?

— А-а-а... Ну тогда хоть что-то начинает проясняться! Слава богу.

— Но это же очевидно! Именно поэтому послали меня, а не кого-нибудь похлеще. Только прослужил я недолго...

— Что так?

— Ну, официальным поводом было то, что я как-то невзначай придумал новый способ применения одного распространенного вида оружия, и поэтому был отозван именно на этот предмет...

— Так это вашими стараниями мы получаем все эти высокомудрые инструкции?

— Нет, что вы. У меня нет никакого литературного таланта, огранка всех этих военнолитературных бриллиантов — не моя стезя, я рудокоп и добываю алмазы. Но сдается мне, что это был только предлог: я ж никуда не вписывался! Под конец они сами настолько запутались с этим экспериментом, что и не рады были, даже при самом высоком бюрократическом покровительстве. В восемнадцать лет! Сержант!! Пилотирует сверхзвуковой истребитель!!! На авианосце!!!!! Представляете себе этот ужас?

И Дубтах нервно облизал губы, сам напугавшись обрисованной картины.

— Да— а... Аж холодный пот...

— Так что коленом под зад — на гражданку, и с тех пор, со всеми удобствами, — вольнонаемным. Только вот нанимают почему-то по большей части разные силовые ведомства... А тогда мой старик еще шутил, что я своим присутствием нарушил как минимум двести тридцать три пункта в сорока пяти параграфах разных наистрожайших инструкций... Хотя, с другой стороны, какая ж это шутка?

— А старик...

— Он у меня фермер. Богатый скотовод из Тынгу. Ага. Вот вы со скольких лет летаете?

— С... с...

— А я — если не с пяти, так уж с шести — точно.

Тут последние препоны, не выдержав напора превосходящей нечистой силы, рухнули, и Дубтах ну, — ф-фсе рассказал: про то, как в возрасте полутора лет забрался в любимый папашин "Вэнд— 200" и запустил двигатель; про то, как в пятилетнем возрасте сдал родителю экзамен по матчасти и пилотажу; про то, как год спустя на оружии (Боги... что я несу!) поклялся папане : "В воздухе — не баловаться. Про то, как свято эту клятву соблюдал в своих, — с этого момента — вполне самостоятельных, — полетах. Брехня ложилась на эпическое полотно его начисто выдуманной жизни широкими, свободными, мастерскими мазками, образуя тончайшие оттенки и детали сочных, тонко подмеченных, достовернейших подробностей, выдуманных прямо на ходу. Лилась из него легко, свободно и безболезненно, как некая жидкость при холере. Брехня била из него пышными, подобными страусиным перьям, струями, как вода из старинного фонтана. Ой-й, — думал он, — да что ж это я делаю— та? Зачем несу всю эту кошмарную ахинею явно хорошему человеку? Но кто способен бороться с вдохновением? А это, что ни говори, было именно вдохновение. Тут он собрал оставшиеся силы и честно прикусил виртуозно ускользающий язык.

— Да, — потрясенно сказал Бригадир, — а на каком пароходе вы служили?

— Боюсь, — Дубтах грустно покачал головой, — я и так рассказал уже слишком много... Я думаю, что такого рода случай вам, при ваших знакомствах, будет не так уж сложно вычислить.

— Не сказать, чтобы я вам поверил так уж безоговорочно...

— Вот тебе! Впрочем, — и слава богу!

— ... но дело обстоит таким образом, что ваше вмешательство избавило нас от множества неприятностей. Компьютер утверждает, что без вашего вмешательства наши потери составили бы не восемь, а от тринадцати и до пятнадцати машин даже при самых оптимальных действиях личного состава. Кроме того, — существует и катастрофический вариант, практически сводящийся к гибели всего полукрыла... Вы представляете себе?! В мирное время! З— за этих... А!

— Так вот, — продолжил он, с поразительной скоростью вернув прежнее душевное равновесие, — я просто обязан послать на вас соответствующее представление. Это, как минимум, Золотой Дубовый Лист вместе с положенной кавалеру, в мирное время, солидной денежной премией. И соответствующие постоянные льготы и выплаты.