Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

Вот только мне сейчас теологией заниматься! И я позвал Чимахая.

Зачем я его сюда притащил? — А что, были варианты? — Он сказал, что пойдёт.

Вы что, думаете, что "вручение себя" означает утрату собственной воли? — Это вы так думаете. У Чимахая своя точка зрения.

Спорить с "железным дровосеком православия"? Явного вреда я не видел, а возможная польза... была возможна. Да вообще: я стараюсь не мешать своим людям проявлять их таланты.

Иеромонах Теофил дрался... громко. Вполне по-Чимахаевски. Как на лесосеке, но с приговором. В ярости орал молитвы, пополам с матюками, и рубил топорами с двух рук. По-христиански: крест-накрест. Эффективно.

Что это отнюдь не "кроткая проповедь смирения и любви"... Ну, извините, в это раз не получилось. А такое: "Не мир я принёс вам, но меч" — не слышали? У Чимахая ни одного "принесённого меча" не было, но в наших местностях и топоры не худо применяют. На "лавры" Иисуса и не претендует. Просто вразумляет упорствующих. С двух рук.

"То — вместе, то — опять,

А то — попеременно".

Соратники — впечатлились. Нурманы потом спрашивали — где я такого бешеного берсерка откопал? А литвины интересовались новостями из Ромова — явно человек от Криве-Кривайто, прямиком от Перуна.

Отмывшись от чужой крови и выковыряв чужие мозги из швов кафтана, Чимахай, после боя, приступил к умиротворению и в последний путь провожанию всех желающих.

Язычники приходили в восторг от кадила, одеяния и песнопения. Умирающие звали для собственного отпевания. Ежели такой боец перед своим богом за уходящую душу попросит — будет правильно.

Два уцелевших карта-жреца популярностью не пользовались — пересидели весь бой в лагере. Мулл и раввинов у нас не было. Так что Чимахай давал утешение и грехов отпущение за все пользующиеся спросом религиозные системы.

* * *

Когда из тебя вытекает кровь, когда ты видишь это снаружи и чувствуешь изнутри, когда конец твоей, именно твоей, личной, единственный, уникальной жизни... вот он. "До рассвета не доживёт". Нужно быть очень... цельным человеком, чтобы не испугаться неизвестности, не возжелать хоть какого-нибудь, хоть в шкуре козла или муравья, в сомне ангелов или тенью в Элезеуме, продолжения существования. Себя.

"А что потом? Что прячут небеса?

Куда летят отпетые из гроба?

Они увидят Господа глаза?

Иль, может, снова матери утробу?".

"Дальше — тишина" — требует очень большой... самодостаточности.

* * *

Пришлось оторвать моего "бесогона" от утешения умирающих.

"Мёртвым — покой, живым — забота".

Развернул "железного дровосека" в сторону "заботы". И "бесогон" повёл обряд крещения. В походных условиях по сокращённой программе. Но вода — была. Много: инязор предложил креститься всем своим. Принять "свет истины" от "славного героя", рубившегося с ними в одном строю, в одном бою... Это было уместно, "правильно".

Чисто для знатоков.

Обряд крещения, как и другие основные христианские обряды, может выполнять только поп. Принятие монашества — постриг — такого права не даёт. Чимахай прошёл обряд рукоположения перед отправкой ко мне. Мануил Кастрат и его окружение понимали, что помимо "мирного пастыря" для "окормления" уже существующей паствы, в моих местах будет происходить и крещение "диких язычников". Для чего потребен "пастырь воинствующий".

Ещё: в православии по канону обряд крещения совершается троекратным погружением всего тела с головой в купель. Не по здешним погодам. Однако допускается, в особых случаях, и, близкий к Католическому, вариант обливанием или окроплением.

Понятно, что ни белых одежд новообращённым, ни предшествующего многодневного поста не было. Но вид Чимахая в золочёной робе, препоясанного воинским поясом с заткнутыми за него блистающими, свеже-наточенными топорами, помахивающего кадилом и рычащего сорванным в бою голосом обязательные тайносовершительные слова — внушал, просветлял и способствовал.

Наверняка, не все из присутствующих хотели. Но Вечкенза был... несколько напряжён. А процесс сбора в обратный путь убедил многих, что наука Ноготка... от частоты применения только улучшается.

Ярость людей, потерявших близких, не получивших ожидаемой добычи, вынужденных следовать правилам какого-то чужака, просто замученных ночёвками на холоде, под открытым небом, рвалась наружу. Общенародную злобу одним блеском палаческой секиры не остановишь. И тогда, на общем собрании командиров отрядов, подняв в свой черёд поминальную чашу, я задал вопрос:

— Что дальше?

Самород переводил, и я видел: нет, не этого ожидали от меня вожди ополчения. На поминальной тризне говорят о прошлом — не о будущем.

Извините, ребята, но "Зверь Лютый" живёт не по обычаю, а по нужде. Даже на похоронах. Как минимум — на чужих.

— Здесь говорят о павших героях. Я буду говорить о не павших. И — о не героях.

Проливать слёзы о прошлом — нормально. "Чтобы помнили". Но мне важнее — не "проливать слёзы" в будущем.

— Вот, были люди, которые пришли с нами сюда, на поле битвы. Но струсили и убежали. Мы их наказали. Смертью. За то, что они предали нас, оставили умирать под саблями кыпчаков. Их — не стало. Но есть другие. Когда вы, там, на засеке, все как один, грудью, дружно, очертя голову, встали на пути нашествия, ради спасение вашей отчизны... А вы знаете, как давно кыпчаки мечтают захватить Эрзянь Мастор? Поставить свою юрты на пепелищах ваших кудо, истоптать копытами своих коней ваши луга. Надеть колодки на ваши шеи, гнать вас плетями перед собой. Таскать на кошму и брюхатить ваших жён и дев. Чтобы славная сильная кровь эрзя влилась в поганую кровь этих... бараньих пастухов. И вот вы, по призыву мудрого и храброго инязора встали на защиту отеческих нив, весей и пажитей. И выстояли. Против бесчисленных ордынских полчищ. Вы — победили! Вы — храбрецы! Вы — герои! Вам — слава! Но множество таких же, прекрасных, храбрых героев — легли в эти снега. Потому что вас было мало. Потому что многие — не пошли с вами. Они взвалили на вас этот труд. И эту смерть. Они спрятались в своих тёплых домах. Они решили: "Мой кудо далеко. Авось, кыпчаки не дойдут. Авось, если и дойдут — я откуплюсь".

Я внимательно оглядел толпу нынешних командиров. Почти никого не осталось. Из тех, кто начинал поход. Другие люди. Моложе, жестче, свободнее. Они стали лидерами не по длине бороды, не потому что — "атя", а по длине топора, потому что — убийцы.

Фраза: "я — откуплюсь" вызывает у них... очень нехорошее чувство. Потому что "откупиться" в их жизнях до похода, они могли только работой. Своим трудом, куском своей жизни, своей свободы.

— Вы — проливали кровь. Вы хороните своих боевых товарищей. Ваших братьев. Вы защитили свою родину. Теперь будет правильно, если те, кого вы защитили — вам заплатят. За вашу храбрость, за вашу доблесть. Если они согласны откупиться от кровожадных кипчаков — смогут поддержать и своих защитников.

Идея воспринималась с восторгом. Это ж — по правде! По справедливости! "Каждому — по труду" — почти социализм.

— Инязор Вечкенза Пичаевич! Тебе, как Ине, как великому азору всей Мордвы, придётся взять на себя труд. Труд установления справедливости. Вот сидят перед тобой герои. Которые, не щадя даже и живота своего, защищали отчизну от злобных врагов. Теперь каждый из них должен получить вознаграждение. Достойное. За проявленную им храбрость. Доброго коня, молодую жену, булатную саблю, крепких волов, кусок пахотной земли, людей для её обработки, кудо для жизни. Да, инязор. Эти герои достойны целого дома. Дома, в котором они будут азорами. Не по праву рождения, не по прожитым годам, но по своей доблести. И по твоей воле.

Идея феодального лена пошла с трудом. Мысль о награждении не куском ткани или железа, бабой или лошадью, а владением с людьми... пока не прижилась. Ничего, дорастут. Конкретная форма феодализма... посмотрим.

* * *

Для того, чтобы управлять народом — его надо разделить. Выбрать каких-то особенных, "вятших". Вопрос всегда: по какому критерию выбирать? Было — по возрасту, станет — по успешности в сече топорами.

Для моих целей не годится ни то, ни другое. Но важно не это. Важна перемена. Начав меняться в себе, эрзя получают шанс. Выжить. А не сгинуть, стать прахом и тленом на мордовских полях, под моими, или позже, Батыевыми ударами.

Выжить — людьми. Личностями. Наборами генов и аллелей. Народ — "историко-культурная общность", сумма привычек, традиций, стереотипов — погибнет в любом случае. Потому что изменится. Под давлением внутренних и внешних обстоятельств. Обжираться вылежавшейся в тепле медвежатиной... — медведи кончатся.

Процесс изменений — "история". "Конец истории" — когда меняться станет некому.

Забавно. Меньше года назад один чванливый мордовский мажор кричал мне в лицо:

— Я вырву твоё сердце! Я съем твою печень! Ха-ха-ха...

И пошла эскалация.

И вот, только что — остановили вражеское нашествие, героически защитили родину и свободу. Это правда: на Земляничном ручье эрзя своими жизнями, своей кровью спасали свою отчизну, Эрзянь Мастор.

Мелочь мелкая — перед этим тайно, подло, по-воровски напали на мирные становища и вырезали половину орды.

"Мирные становища" — где вы такое видели, в какой орде?! 2-4% воинов в населении — это уже развитое средневековье, в племенах — вооружены 18-20%. Всё взрослое мужское население — воины. Поголовно.

"Напали подло" — или тактически гениально? Проявив храбрость и мужество, проведя тяжелейший марш, не щадя своих сил и жизней, выполнив поставленную задачу...

Страдания одной юношеской задницы, приделанной к одной глупой голове, развернулись в героическую отечественную войну и грядущую справедливую революцию. Феодальную, конечно, но — революцию.

"Тем, кто любит колбасу и уважает закон, не стоит видеть, как делается то и другое".

"Колбасный принцип" вполне относится и к "законом истории".

* * *

— И тебе, инязор, только тебе, предстоит распределить награждение героев среди остального народа, среди тех, кто струсил, или поленился, или слишком глуп, или слишком слаб... Среди тех, кого надо защищать. Кто должен содержать. Кормить, одевать, вооружать, прислуживать... Вознаграждение — вам. Героям. Защитникам. Победителям.

И мы выпили.

Едва я уселся и потянулся к закуске, как к моему плечу прилип Вечкенза со страстным испуганным шёпотом:

— Я же не могу! Я же не умею! Как это по справедливости?! Я же не знаю!

Эх... ни капусточки, ни огурчиков — одно пережаренное мясо. Придётся отвечать.

— Не трясись так. Я помогу. Чай, земля не первый год стоит. Многие народы через это прошли, многие люди так делали. Надо в старых книгах посмотреть, сведущих людей поспрашивать. Помощников обученных тебе пришлю. Не дрейфь, Вечкенза, прорвёмся.

Чуть забегая вперёд: баронов и графьёв в мордве не получилось. Победители в битве при Земляничном ручье не понимали идеи феодализма. Но эта группа в несколько сот мужчин сумела сделать главное: они сломали традиционную, геронтократическую элиту племени. А стать новой элитой, закостенеть в этом состоянии — не успели. Слишком быстро менялся мир — история вокруг меня неслась галопом.

Часть этих людей погибла в стычках внутри эрзя, часть вновь окрестьянилась. Некоторые попали на службу ко мне. Но эти "новые люди" сделали главное: снесли "старых людей", убрали верхушку, главный тормоз на пути вовлечения народа в процесс ускоренного прогресса.

Обратная дорога... Неделя мёрзлой степи. Слава богу, что в ней текут реки, растут деревья, встречаются селения. Степь под Арзамасом более похожа на южно-русскую, как на юге Белгородчины или на севере Луганщины. Это не бесконечная ровная, продуваемая насквозь и насмерть ледяными ветрами, тарелка Таврических степей.

Мы потеряли почти весь скот, полон и треть людей. Одни умерли, другие отстали, разошлись по домам. Но те 4 сотни эрзя, которых Вечкенза вывел к своему Пичай-кудо — были его люди. Торопясь во Всеволжск, я мог уже надеяться, что его так просто не съедят.

Вечкенза начал прижимать те кудо, которые не послали людей в поход. Сначала просто требовал "отступное". Потом начал "выкручивать досуха". Тех, кто возражал, начинал рассуждать о своём праве, о древней воле, о народном собрании, спрашивал:

— Всё это хорошее — будет у тебя под саблей кыпчакского хана? Какое у тебя право под ханской плетью? Какая у тебя воля под копытом степного коня? Так почему же ты не пришёл защищать всё это хорошее — туда, на Земляничный ручей?

И глядя бешеными глазами в лицо очередного кудати, ошарашенного наглым тоном безбородого сопляка, приказывал своим людям идти в кладовые.

Недовольные пытались взяться за оружие. Став, таким образом, мятежниками. Ветераны Вечкензы были опытнее и лучше вооружены. А главное: организованы. Они были многочисленнее. В каждом отдельном месте, куда они приходили. Да и я несколько раз посылал отряды.

Инязору попробовали угрожать гневом богов. Тогда Вечкенза психанул. И — крестил всех эрзя.

Мда... Ё-моё и бздынь в придачу.

Почайны в Мордве нет. Но и Теша вполне годится. Он начал охоту на жрецов, шаманов, святилища.

Всякая власть освящается религией, всякая господствующая религия — освящает господствующую власть. Чтобы сменить власть — нужно сменить веру. Кудати восставали против Ине, карты их поддержали. Вечкенза взбесился и принялся резать и тех, и других. Выжигая святилища в пепел вместе с жрецами и "истинно верующими". Наплевав на угрозы божественных наказаний: ему не страшно — с ним сила Христова.

Заодно досталось и немногочисленным мусульманам и давно уже живущим в некоторых местах этой земли иудеям и русским язычникам. А я прислал ему несколько попов, книги, облачения, сосуды.

Реакция Боголюбского... восторг в захлёбе!

Крещение мордвы и муромы для русских князей... со времён святых Бориса и Глеба и до Батыя... и много после...

Подвиг. Деяние, сравнимое по важности с крещением самой Руси. Ну, не вровень, а вот на равноапостольную княгиню Ольгу... "Заря перед рассветом". А "Зверь Лютый"? — "Ветерок перед восходом"?

Боголюбский... После самоубийства Изяслава, гибели Калауза с семейством, сведений о спасённой и сохранённой мною Софье, публичной казни Феодора Ростовского... при том, что ему непрерывно "дули в уши" страдальцы по Клязьменскому каравану... и другим моим, не прекращающимся... хепенсам...

Известие о разгроме целой орды Башкорда произвело впечатление. Вызывало уважение. Но — в рамках обычного. "Мы тут все такие. Мы и сами поганых бьём. Чуть лучше, чуть удачливее...". А вот новость о крещении морды... Да ещё и "Мордовской Руси"! Что была вечным унижением, занозой в чести всех князей Залессья...

В Боголюбово и во Владимире отслужили молебны в "одоление поганых язычников". И меня добрым словом помянули.

Лазарь принимал поздравления, сочился радостью и передал мне похвалы князя Андрея.

Повторюсь: отношение князя Андрея ко мне было важнейшим условием выживания Всеволжска. Ни тактическая находка с одновременным ударом через непроходимый лес по зимним становищам орды, ни жестокая сеча на Земляничном ручье — его отношения ко мне принципиально не изменили. Только добавили осторожности, опаски. А вот "подвиг" — не в бою, но в вере — открыл... нет, не "кредит доверия" — Боголюбский никому не доверяет, но "окно возможностей".