Птицы радовались приходу весны — и бегству холода и февральской слякоти. Воробьи купались в лужице, чистили пёрышки и чирикали без удержу. Вот самый большой — и самый наглый — из них оттолкнул собратьев, чтобы попрыгать на самой глубине. О, да, это был истинный дукс: не обращая внимания на досадливое и гневное чириканье "простонародья", этот воробей наслаждался жизнью, ванной и солнечным светом. Пресытившись он вальяжно, переваливаясь с лапки на лапку, подобрался к ограде сада. Низенькаякирпичная стена, пронизанная ветвящимися трещинами, с которой за зиму облетела побелка, закрывал дуксу воробьёв путь к новорожденной зелени сада. Птичке это, видимо, было совсем не по нутру. Он попрыгал, чирикая, вдоль ограды. Приноравливался, не иначе. Оглянувшись на стайку воробьёв, не без любопытства наблюдавших, что же предпримет наглец, дукс взлетел. Полёт его, тяжёлый, длился недолго — и вот воробей уже взобрался на забор, чтобы затем пропасть среди деревьев сада. Стая, недолго думая, последовала примеру дукса.
Филофей, вздохнув, перевёл внимание на другое живописнейшее зрелище. Смуглянка аркадка, с копной чёрных волос, водопадом спускавшихся до самого пояса, смывала пыль с цветастых стёкол окна. Девушка, поймав взгляд Ириника, лишь поводила носиком и продолжила уборку. Филофей явно был не в её вкусе.
"Вот вечно" — вздохнул "ночник" и выбрал другую "мишень": купол церкви Святого Георгия. Само здание, овеваемое морским бризом,
Лучи весеннего играли на сусальном золоте, водили безумные хороводы, ничуть не смущаясь святостью и серьёзностью места. Не знали "солнечные зайчики", что изволили веселиться на куполе церкви, посвящённой святому покровителю "ночников". Именно здесь отпевали всех погибших хранителей ночного сна и покоя империи и её императора. Именно здесь "ночникам" воздавали последние почести. Только вот жаль, что даже обычного "спасибо" солдаты виглы не получали при жизни. Только смерть давало возможность получить заслуженную награду. Чем же они заслужили такое отношение? Ненавидимые, зачастую незаслуженно, презираемые теми, чей покой стерегут, оплёванные, охуленные, "ночники" продолжали нести бремя службы своей до последнего часа, до самой смерти. И, к сожалению, она приходила к "ночным стражам" много раньше, чем к простым аркадцам. Но, несмотря ни на что, люди шли в "ночную стражу", по разным причинам, но — шли. И с каждым годом — всё меньше...
— Иллюстрий! Иллюстрий Филофей! — голос одного из "ночников", Евсефия, прервал, без малейшего сомнения, высокопарные размышления Ириника. — Иллюстрий!
Прохожие расступались, давая дорогу бежавшему сломя голову человеку в сером шерстяном плаще и красных штанах варварского покроя. "Ночники" не любили носить форму виглы днём: люди-то их не очень привечали. Порой можно было и камнем по затылку получить. Тем более — нижние чины "ночной стражи" могли примелькаться, и это повредило бы будущим расследованиям.
— Иллюстрий! — Евсефий нагнал Филофея у самого поворота на улицу Георгия.
Ириник неодобрительно посмотрел на "ночника", позабывшего о предосторожности и во весь голос выкрикивавшего имя Филофея. Люди уже начали подозрительно коситься на "ночников", многие переходили на другую сторону улицы. В последнее время стало небезопасно держаться возле двух странных людей. Вдруг — колдуны? Еретики? Постоишь с ними — и проблем не оберёшься, в гости заглянешь к инквизиторам, а после не вернёшься. Или, что ещё хуже, окажешься подозреваемым в заговоре против императора...Ну уж нет, такого никому не надо было!
К сожалению, Филофей не обратил ни малейшего внимания, что один из нищих, "слепец", повернул голову в их сторону и замер. Даже милостыню клянчить перестал. Ириник был очень умным человеком, но, к сожалению, он не был внимательным человеком. А в службе "ночника" это было слишком непредусмотрительно...
— Ну вот сколькораз мне придётся повторить: я не столь высокого положения, чтоб носить этот титул. И...
Ириник заметил, что Евсефий жутко волновался. В такие моменты у "ночника" дёргалось левое плечо. Причём не абы как дёргалось, а "выбивало" ритм гимна, который исполняли в большом императорском дворце в самых торжественных случаях. Причём сам Евсефий, начисто лишённый и голоса, и слуха, не мог даже первых двух нот той мелодии напеть. Однако плечо-то, плечо! Не сбилось ни разу с ритма, и не подумайте! Не оскудела земля аркадская ещё талантами!
— Так это, — Евсефий прошамкал что-то губами. Филофею отчего-то подумалось, что губы "ночника" прошептали "иллюстрий". — Беда! Беда! Только что ещё колдун объявился! В Девте шорох навёл — и был таков! Срочно надо туда! Срочно! Еле Вас нашёл!
Филофей как раз собирался помолиться Святому Георгию, заступничества и силы попросить...Но, залюбовавшись весенней Аркадией, всё начисто позабыл. Нет, надо было помолиться, надо, авось и не было бы этого колдуна. Расплодились! То ни одного, то целая свора!
— Хорошо, пошли. По дороге всё расскажешь. К счастью, отсюда недалеко...— вздохнул Ириник и бросил прощальный взгляд на купол Святого Георгия: не судьба...
— Верно мыслите...— Евсефий снова прошамкал. Ну точно, "иллюстрий" шепчет! — А Вы не знаете, нам когда ещё одну повозку выдадут? А то сапоги сбиваем, мозоли натираем, покой империи защищаем — а нам такое вот "спасибо"! Жена уже который месяц говорит: не буду чинить сапоги, и всё! А на сапожника денег нету...
"Слепец" провожал удаляющихся "ночников" взглядом...
Ириник, конечно, не мог прочувствовать всю тяжесть положения Евсефия: Филофей-то женат не был. Зато он понимал, каково это — жить на маленькое жалование "ночника". Две трети кандидатов в "ночную стражу" отказывались работать за такие жалкие оболы. На книги, любимые книги средств катастрофически не хватало. Спасала только библиотека Большого Императорского дворца. Да вот только там было слишком много отделов, куда "ночников" не допускали. А там было самое интересное! Конечно, за отдельную плату туда могли допустить, но Ириник был против взяток. Он вообще не любил лжи и вранья. Правда, понятия о них у Филофея были своеобразные.
— Зоя, едва дома появляюсь, начинает свою песню. Где жалованье за месяц? Где новый хитон для сына? Где деньги на тунику, как у соседки Марины...— Евсефий загибал пальцы, считая претензии жены. — Надо и парнишку накормить-обуть, и в школу хоть что-то собрать, и учителям подарки каждый месяц, и...
— Евсефий, может, всё-таки о колдуне что-нибудь расскажешь? — с надеждой спросил Филофей. Он, конечно, рад был бы хоть чем-то помочь Евсефию, но ведь все "ночники" страдали от задержек жалованья и проблем в семье. Если, конечно, она у них была: многие ночные стражи не могли найти терпеливых и понимающих спутниц жизни. Или не успевали, погибая в засадах и боях с врагами империи.
Сам Евсефий трижды стучался во врата рая, но вовремя возвращался: лекари спасли. Но след свой — бессонница и жуткие шрамы у печени и под сердцем — те "прогулки" навсегда оставили на теле Евсефия. Да и сам Филофей солидарность проявил: до самой смерти будет носить "последний поцелуй" стилета под левым ключицей.
— Так я это, и рассказываю...
Опять Евсефий сказал про себя? "Иллюстрий". Вот что значит выучка, помноженная на привычку!
— Утром, солнце даже подняться не успело, гончарную мастерскую разнесло в щепки каким-то бесовским колдовством. Хозяин вместе со всей семьё погиб, они на втором этаже жили. Соседи, как всегда, ничего не видели...
— А откуда же тогда известно, что это колдун? Мало ли. Вдруг огонь Калиникоса там был? Сам же неделю назад арестовывал подпольных торговцев этой весёлой штукой. Может, в той мастерской склад был огонька? — Филофей искренне наделся, что дело не будет касаться колдовства или чего-либо подобного. Ну не хотелось ему снова иметь дело с инквизиторами!
— Так Вы мне рассказать до конца дайте, — всплеснул руками Евсефий. — Об чём и толкую! Был колдун! Был! Его ребята из "утренней стражи" заприметили. Стоял себе и стоял возле мастерской, потом руками помахал — и всё, жарьте мясцо на углях...Ну у патрульных, конечно, с собой не было. А так бы знатная еда получилась. И было бы чем заняться, нас поджидая. Да и перед работой...
— Евсефий, давай-ка снова о колдуне, — у Филофея в животе заурчало так, что небеса могли услышать! — Не стоит натощак о мясе жареном рассуждать.
— Да что — мясо? Тьфу! Вот если б "морскую свинину"! Люблю её с петрушечкой...— Евсефий поймал взгляд Филофея, в котором собралась вся печаль аркадского народа. — А потом "утренники" сообщили начальству, те уже к нам сунулись, мол, наша епархия. Дело-то ещё до восхода произошло, нам и спаты в руки!
— Как же мне надоели "дневники": как только не изощряются, только б отделаться от очередного трупа или разбоя. Помнишь день летнего солнцестояния? Я никогда бы не поверил, что они могут такое!
— Так это, вся вигла вспоминает! Что ещё может так скрасить вахту, как не старая добрая байка о "дневниках"?
А дело было так. Самую короткую ночь в году сменило утро. Через считанные мгновения поднялся жуткий гвалт: выяснилось, что с торговой катерги пропали какие-то невероятно редкие свиньи. Капитан судна, божившийся, что потеряет из-за этого всё своё состояние, а заодно и жизнь, молил о скорейшем расследовании. К сожалению, он не знал аркадских порядков. Дело должна была взять на себя таможенники. Однако те, перед этим напившиеся неизвестно чем ("ночники" вот уже третий год искали состав сего чудодейственного зелья), вынесли следующий вердикт. Ссылаясь на показания видоков, таможенники заявили, что свиньи перепрыгнули пристань и оказались на торговой площади напротив гавани. Следовательно, взять расследование на себя должны были "дневники". Однако те, в свою очередь (не иначе, как раздобыв остатки чудодейственного питья), выяснили (а видоки, неизвестно откуда взявшиеся, подтвердили) следующее. Оказывается, свиньи-то были иноземные (на что указывает капитан) и потому умели не только пристани перепрыгивать, но и говорить на особом языке. К сожалению, переводчика разыскать не успели, ибо времени на это не было. Однако (зелье как раз начинало набирать силу) удалось установить, что эти свиньи, привезённые из заморских земель южных варваров, имели своей целью шпионаж и разведку в пользу вражеских государей. Капитана взяли под стражу за помощь врагам: он же, как-никак, этих свиней привёз, может, специально выпустил! А крик поднял — так, для виду, чтобы подозрение от себя отвести!
Но зелье продолжало действовать, мозги у "дневников" заработали вовсю, и они указали в прошении начальству следующее. Ночь-то — самая короткая, так? Обычно она длится намного дольше. Следовательно, произойди это в другое время года или даже на неделю позже, свиньи должны были убежать в ночное время. Логично? Невероятно логично. А раз это было ночное время, следовательно, дело должна расследовать "ночная стража". И преступление по их части, как выяснилось, и время самое то. Начальство (как ни странно, им никакого зелья не понадобилось), рассмотрев доводы "дневников", приняло решение: дело передать "ночной страже". И точка.
Свиней, к сожалению, допросить не смогли: судя по данным "послухов", шпионы были пойманы верными и преданными императору жителями Аркадии и преданы казни через поедание. Капитана (его "ночникам" так и не выдали) продержали "где надо" полтора месяца, выясняя, каким образом тот должен был передавать донесения свиней их руководству. Бедняга сошёл с ума: на шестой неделе он захрюкал и запрыгал по камере. Его пришлось отправить в богоугодное заведение на лечение. Последнее продолжалось довольно-таки долго. Капитан выздоровел, но до конца жизни не мог без содрогания смотреть на таможенников, корабли и свинину. Говорят, что если он слышал хрюканье, то немедля забивался в угол, вооружившись тем, что под руку подвернулось, и кричал: "Живым не возьмёте, гады!".
— Да, весёлое было дело...— вздохнул Ириник. — Если бы все преступления, совершаемые в Аркадии, были такими...горелым пахнет!
И вправду, воздух хранил в себе запах горевшей мастерской. Похоже, что "ночники" были у цели.
— Да тут ещё не так разило! Ветер кой-как развеял гарь. Мы вот-вот будем у мастерской! Эх, только б не "следики"...
— Будем надеяться на лучшее. Неужели у Длани веры нет дел важней сгоревшей мастерской?
Оказалось, что нет. Инквизиторы расположили кордоны на дальних подступах, блокировав едва ли не всю Лихую улицу. Прохожих настойчиво просили идти другой дорогой весьма решительного вида служители Инквизиции. Пятеро-шестеро послушников в белых рясах, булавами и чеканами, прикрывали одного-двух "следиков", готовых в любой момент вступить в противоборство с нечистой силой. Досталось и тем, кто совершенно не был связан сересью и демонами.
— И это я, дукс Спафарий Меотий, должен пойти другой улицей? Да как вы, жалкие богомольцы, смеете мне указывать? Да я! — надменный юнец, лет восемнадцати, решил покуражиться.
Он, делая вид, что не замечает послушников, хотел было оттолкнуть "следика" — но через мгновение оказался на брусчатке, лицом в луже грязи. Инквизиторам, судя по улыбающимся лицам, доставило это немалое удовольствие: какое-никакое, а разнообразие.
— Мимо! Мимо проходите! — окликнул Евсефия и Филофея один из послушников, поигрывая чеканом. — Или тоже хотите принять омовение?
— Ой как хотим, благословенные Аркаром, ай как страстно желаем этого! — ухмыльнулся Евсефий и достал из-за пазухи бережно хранимый им листок. Да не простой листок, а с большой-пребольшой печатью императора Ватаца, да будет благословенно имя его!
Послушник мигом приуныл, и улыбка начала мерзкой кляксой сползать с лица его. А уж когда Филофей последовал примеру Евсефия и тоже показал защитную грамоту Ватаца — на инквизитора стало больно смотреть. Ещё бы: лишить человека ощущения своей силы и значимости — это ли не самый больной удар подобным мелким сошкам, только-только начавшим пробовать власть на вкус?
— Дайте-ка взглянуть, — один из старших инквизиторов протянул руку в требовательном жесте. — Колдун может принять любую личину.
— Понимаем, мы Вас так прекрасно понимаем! — хором ответили "ночники" и протянули документы.
Инквизитор довольно— таки долго и очень пристально вчитывался в содержание бумаг, ногтем поскоблил сургуч печати и вздохнул.
— А теперь перекреститесь и молитву Аркару вознесите. Таковы уж правила, служители виглы, — взгляд из-под насупленных бровей продолжал буравить "ночников".
— Нет ничего проще, — коротко кивнул Филофей и, крестясь, начал творить молитву.
— А то как же, святой отец, эт мы мигом! — Евсефий с особой страстью начал креститься. — Аркар наш...
— Хорошо, — одобрительно сказал инквизитор и махнул рукой, давая знак остальным служителям Длани веры дать дорогу "ночникам. — Да не оставит Аркар в трудах!
— Благодарим Вас, святой отец! — Евсефий ответил за обоих. — И Вам Аркара в помощь!
— Аркар не покидает нас ни днём, ни ночью, — спокойно ответил инквизитор.
— Отделались, — облегчённо выдохнул Евсефий. — А тут их не было, когда я уходил...
