Непрощенные...

— А ты?

Михал согнул правую руку в локте и смачно левой ладонью по сгибу саданул.

— Вот что я им показал. Коняжку пятками погнал — только меня и видели.

— Стреляли?

— Не. На кой я им нужен?

Он отпил из чарки и подвел черту под рассказом:

— Вот так сходил я за простым крестьянским счастьем. И больше такого лёсу, судьбы такой, не хочу.

— Нам тогда с чего помогаешь?

— Потому что вы как люди пришли, вдову грабить не стали. Мне, Ефим, что "Китай", что "Германия"... Ваши то, хоть, идейные. А немцы — просто псы злые.

Сказал, а сам глазами зыркнул. Недобро так. Мол, жрите вы друг друга, пауки, а нас в это дело не впутывайте. Знакомые мысли. Разумные.

— Не выйдет у тебя отсидеться!

— Чэму?

— Война найдет. Тут все надолго. Придется выбирать, — я посмотрел на собеседника. Слушает. — Мой тебе совет — ставь на Советы.

— Гонят их, — хмыкнул Михал, а глаза сделались серьезные, внимательные.

— Наполеон тоже гнал, Москву взял. Поляки твои с ним пошли. Чем кончилось, помнишь? И знаешь почему?

Не прерывает, слушает.

— Потому что сам сказал — "идейные". В такой войне дух больше штыков значит... Погонят немцев от Москвы, скоро погонят. А там и Берлин возьмут.

Сказал, и сам себе удивился. Это ж надо! За кого агитирую? Но, ведь, правда. Так и будет. Пожал плечами Михал, думать сел. Через минуту усмехнулся, по плечу меня хлопнул:

— До души мои побасенки берешь, Ефим, но хлопец ты мондры... умный. Оставайся! Сестре ты по душе, значит, и мне... Разам твоих русских назад чэкать будем.

Я тоже усмехнулся. "Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем... Ла-ла-ла, ла-ла-ла"... Нет, Михал, Аллах мне другой путь уготовил.

* * *

Утром Михал явился не один. За ним гуськом топали четверо пареньков возрастом от пятнадцати до семнадцати лет. Мелкие, жилистые с простыми обветренными лицами.

— Зачем привел?

Поляк усмехнулся:

— Плохо ховаетесь, товарищ. Меня, вот, хлопцы из села остановили и начали допытывать, что за красноармейцы на хуторе сестры живут, да как им в вашу армию рабочих и крестьян вступить.

Михал выглядел уставшим — сказывались посиделки ночные.

— А ты что?

— А я с утра не дужы на выдумки. Вот, сюда привел. Тебе и разбираться.

Спихнул с больной головы на здоровую.

— Так-с, — повернулся я к пацанам. — Что надо, ребята?

Вперед выступил самый мелкий:

— Товарищ красный командир, вы нас с собой в армию возьмите. Мы вместе врага бить будем! Не смотрите, что не высокие — мы выносливые.

Вот как... Молодогвардейцы пожаловали. Энтузиазм населения — это хорошо. Вот только мне эти желторотые как козе баян — в лесах батальоны окруженцев бродят. Хотели б набрать войско, давно б набрали. Рыжему идея тоже не понравится. Он считает: лучше один опытный боец, чем толпа новобранцев. Правильно считает, между прочим.

— А что вы умеете, товарищи? Кто стрелять обучен?

Потупили головы, молчат.

— Мину поставить? На карте укрепления врага зарисовать? Окоп выкопать?

Парни оживились:

— Копать можем! И по карте, если надо, то в школе учились. Мину или стрелять — этого не знаем, но, ведь, тому и научиться можно?

Я посмотрел на Михала. Бывший польский жолнер лыбился.

— Научиться? Хорошо. Будет вам учеба. Ты с нами, Михал?

Кивнул.

— Тогда каждый взял себе по винтовке из того сарая. Мешки с припасами, вижу, вы из дому взяли — их не снимать.

Пацаны кучкой сходили в сарай, прихватили по трофейному маузеру, развеселились, улыбаются. Я за это время из овина лопаты принес. Переглянулись пацаны, но спорить не стали. Взяли и лопаты.

— А теперь, товарищи будущие бойцы, побежали!

— Куда?

— За мной. Не отставать!

Поутру налегке бежать сплошное удовольствие. Ноги пружинили, лес обдавал лицо брызгами росы, заменяя душ. Дышалось широко, как будто домой в горы попал.

Я пробежал по балке, что вела от хутора к лесу, пронесся до лесного ручья, перепрыгнул журчащую струйку и припустил вверх по узкой лесной тропе. Сзади слышалось хриплое прерывистое дыхание.

— Быстрее, товарищи бойцы! Быстрее!

Хорошо-то как! И легко. Паляница, в тело которого я переселился, явно уважал спорт. Вот ведь какая странная вещь: тело другого человека, а чувства мои. Алю ласкает Паляница, а удовольствие получаю я. Зато бывший Паляница легко запрыгивает в танк, умело носит форму, которую я отродясь не надевал, ходит строевым и козыряет. Тело не забыло приобретенные навыки. Интересно, у рыжего также? Ему, впрочем, и привыкать не надо.

Мы углубились в лес, свернули севернее. Оглянулся. Лица раскраснелись, винтовки болтаются за спиной, пот глаза заливает.

— Быстрее, товарищи бойцы! Мы не на балете, а на войне. Тут отдохнуть не получиться.

Бегут пацаны, хрипят, но бегут. Марш-бросок километров за пять перевалил, но никто не отстал. Хотя нет — одного не вижу. Михал у ручья задержался.

— Устали?

Головами крутят — ответить сил нет.

— Раз не устали, то еще пару километров.

Побежали.

Через десять минут остановились в чащобе. Лес хороший, старый, сосны да ели. Иголки слежалые как ковер под ногами. Панский лесник дело знал — вырубки делал. Пару раз только через заросли продирались.

— На месте стой. Раз-два.

Бойцы мои желторотые на землю свалились, ртом воздух хватают. Не привыкли крестьяне к бегу, а я их еще и ускорениями подхлестнул.

— Ну, а теперь копаем.

— А?

— Не "А", боец, а копаем!

Схватили лопаты, начали дерн ковырять. Но в хвойном лесу копать — не чернозем ковырять.

— Делаем окоп полного профиля. Чтобы с головой закрывал и тебя и товарища рядом. У вас полчаса!

Сопят пацаны. Рубят коренья, дерн выворачивают. Углубляются. Через полчаса кто по пояс, кто и по грудь закопался.

Взмахнул рукой.

— Время! Отставить копку!

За время земляных работ к нам Михал подтянулся. На корень сосны уселся, цигарку в зубы вставил, смотрит, ухмыляется.

— Стрельбы!

Ребята приободрились. Винтовки с земли подобрали, в руках вертят. Забрал у ближайшего, показал, как затвор передергивать, как заряжать, про флажок предохранителя рассказал.

Забрались в свои норы недокопанные, стволы выставили.

— Ты в то дерево целишь, ты — в то, ты и ты — в те. Огонь!

Забухали винтовки. Место глухое, случайных свидетелей нет. Грибники, ягодники с началом войны по домам сидят.

Отстреляли пацаны по пять патронов, затихли.

— Ну, пошли смотреть.

Знаю, что нечего там смотреть. Но урок не для меня.

Из пяти стрелков только два по соснам попали. Остальные смазали.

— Понятно?

Стоят, головы потупив.

— Война не даст второго шанса. Если врага не завалишь, то он тебя убьет. Вы по деревьям неподвижным попасть не можете!

— Так руки трясутся!

— На фронте вы будете бегать, копать и стрелять. В такой последовательности и куда чаще, чем мы сегодня.

Глаза сощурили, злятся.

— Вот и получается, товарищи бойцы, что до того, как в Красную Армию вам вступить, надо силы подкопить, возмужать, организм тренировками подготовить.

Приосанились немного, переглядываются.

— А я пока вам пару приемов покажу. Как в лесу воевать. Как выстрел маскировать, чтобы дыма и огня не видно было, как растяжку на тропе ставить. Как костер без дыма держать, собак со следу сбивать, огонь в снегу из полена развести.

Таких знаний я дома много набрался. Учителей хватало.

Так и прозанимались.

Когда домой дошли, Олег ястребом на пацанов накинулся. Стращал, жизни учил, напоследок приказал ждать людей из центра и готовиться влиться в партизанский отряд. После чего распустил полуживых пацанов по домам.

Я собрался в хату топать, как рыжий ко мне повернулся:

— Поговорим?

Отчего же не поговорить, если собеседник умный?

* * *

— Ты чего удумал? На кой пацанов приволок? Стрельнут разок в немцев, а каратели село сожгут!

— Не жгут немцы села. Пока. На местных надеются в борьбе с коммунизмом.

Отмахнулся. Пришлось рассказать про то, что глаза у ребятишек горели, про то, что воевать им рано, но это им собственный пот должен показать, а не я. Про навыки лесной войны, что преподавал, умолчал.

Выслушал рыжий, успокоился.

— А я подумал: ковать подкрепление собрался. Из отделения партизанский отряд делать.

— Было бы из кого, сделал бы.

Глянул он исподлобья.

— Не наше дело — партизанить.

— Врага по-любому бить надо. Как получается, так и бить. Не так?

Пожал плечами.

— Может быть. Но мы по ту линию фронта будем воевать, а не здесь, при прекрасных хуторянках.

— Прекрасные радистки от хуторянок чем-то отличаются? По-другому устроены?

Ох, он вскипел! Покраснел весь, руки в кулаки сжались. Сам качается, слова подбирает. А сказать не может — по груди пятно красное расплылось. Смотрю, глаза стекленеют. Что ж мы за люди такие: чуть передышка — сразу собачиться?

Подхватил, а он ворот гимнастерки рвет, задыхается. С подоспевшим Климовичем затащили в дом, Любу, охающую, отогнали, до кровати донесли.

Пока бабы вокруг лейтенанта госбезопасности хлопотали, водой и молоком отпаивали да наново перевязывали, вышел на крыльцо. Курить хотелось.

Присел, задумался.

Это что ж получается? У меня тут кровник, из-за него я попал в прошлое. Он сестру убил, меня застрелил. Мне отомстить ему на судьбе написано. Раз сплоховал, Аллах второй шанс предоставил. А я его на руках ношу...

Ведь что думал? Застрелю-ка я рыжего в бою, когда кровь кипит. "Люгер" трофейный при для того при себе. Случится бой, суну ему ствол в лицо, шепну словечко и курок спущу. Типа шальная пуля прилетела. Коля не увидит и не услышит из-за грохота дизеля. Рыжий постоянно в открытом люке торчит, его и ранило из-за этого, — вполне возможный вариант. Разок даже "Люгер" достал. Но, как и той ночью, когда со штыком к спящему крался, не смог. Потом решил, что выберусь за линию фронта и тихо сделаю все, что нужно. Все же, воевать с рыжим и без него — две большие разницы. А нам вырваться отсюда надо. Вот вырвемся, тогда другое дело. Можно и свои дела порешать... Сегодня же и вовсе спасал его.

Обхватил подбородок, покачиваюсь, на крыльце сидя.

Неправильно это. Чужой он мне. Все — чужие. И война эта, и русские, и немцы. Аля, вот, уже не чужая, а на остальных начхать! Должно так быть, но не получается. Будто держит кто или что.

Посмотрел на ладонь, сжал ее в кулак. Кто я сейчас? Паляница, тело которого я занял, или Ильяс, поклявшийся отомстить? Кто?

Давит меня к земле кисмет, судьба моя бестолковая, придавливает, руки-ноги вяжет. Может, Аллах такое испытание дал, чтоб понял я что-то? Осознал? Только вот что?

Внезапно мысль пришла. Надо рыжего, про то, как он сидел, и что в тюрьме думал, расспросить. Пускай своими словами скажет. Мучился ли он, что девчонку невинную убил, переживал ли? Даже на Кавказе случается, что кровники мирятся. Трудное это дело: виновному покаяться нужно, прощения у родственников попросить, вину свою загладить. Не каждый сумеет. Если рыжему на Розу плевать, как на тысячи моих земляков, погибших в той войне, расплаты ему не миновать — получит сполна!

На том и точка. Поговорим, как наедине останемся. А "Люгер" пусть за поясом ждет. Не помешает.

Глава 10

На станции царил переполох. Между составов метались люди, из горящих вагонов тащили ящики с боеприпасами, несли раненых, стаскивали в сторону убитых. Последних было много. Они лежали возле развороченных бомбами путей: в защитной форме и черных куртках железнодорожников, попадались и гражданские — вороха неопрятно смятой одежды, совсем недавно бывшие живыми людьми.

Генерал скрипнул зубами, но смолчал. Сопровождавший его полковник покосился, но не решился что-либо сказать.

— Когда восстановят путь? — отрывисто спросил генерал.

— Обещали к вечеру.

— Никакого "вечера"! Через два часа все должно работать! Позаботьтесь, чтоб первыми пускали эшелоны с боеприпасами. Людей выгружать в Чаусах — сорок километров пешком пройдут. А вот без снарядов никак! Ясно?

— Так точно! — вытянулся полковник.

— Если дорогу перережут... — генерал не договорил, но полковник понял. Могилев практически в кольце, немцы обошли город с севера и юга. Стоит перерезать единственный оставшийся железнодорожный путь, как боеприпасы придется доставлять по воздуху. На самолетах много не навозишь...

— Что с авиационным прикрытием? — вновь спросил генерал.

— Все тоже! — вздохнул полковник. — Нет, и не обещают. Аэродромы перебазировали, истребителям лететь далеко.

— Пусть дают бомбардировщики! Сжечь немцев на аэродромах, как они нас жгли!

— Без истребителей бомбардировщики не доберутся, пробовали уже. Сбивают. Немцев в небе — тучи.

Командующий, не сдержавшись, выругался.

— Товарищ генерал! — решился полковник. — Разрешите?

— Говори! — разрешил комкор.

— Я слышал: у чекистов за линией фронта есть диверсионная группа, даже с танком.

— Да ну? — удивился генерал.

— Так точно! Несколько дней назад штаб получил немецкие планы атаки города. Исходя из них, оборонительные рубежи меняют. Карты немецкого наступления заодно с немецким майором захватили эти диверсанты.

— Откуда знаешь?

— Приятель в штабе фронта служил, рассказывал.

— Группа большая?

— Десять-пятнадцать человек.

— Мало! — покачал головой генерал.

— Для диверсий хватает... С первого дня воюют. Сам отряд — сборная "солянка" из разных частей, но ядро — танкисты 22-й дивизии.

— Из 22-й? Ее ж расформировали!

— Потому чекисты забрали отряд себе. Командиром в группе простой сержант был, так его к лейтенантскому званию представили.

— Толковый, значит, сержант... — задумался генерал. — Раз живой до сих пор.

— Уже лейтенант.

— Ну-ну.

— Все войска в городе, в том числе НКВД и НКГБ подчинены вам, — напомнил полковник.

— Да... — командующий осмотрел суету у железнодорожной насыпи. -Мне... — он повернулся к заму. — Привлекай чекистов! Пускай передают нам свою "солянку"! Если получится, диверсионную группу им в подкрепление выбросим. Не удастся, пусть сами выкручиваться, но аэродром уничтожить! Любой ценой! Местонахождение аэродрома известно?

— Примерно.

— Сбросьте группе координаты и приказ. Передышка в пару дней нам вот как нужна! — генерал провел ребром ладони по горлу. — Сообщите группе: после удара их выведут. Мы им "окно" сделаем и прикрытие.

Полковник глянул удивленно. Генерал посмотрел на него, на суету у вагонов, еще раз на полковника.

— Передай, чтобы не трухали. Будет чекистам отход. Только аэродром обязательно уничтожить! А не справятся, пусть там и остаются! — отрезал генерал и пошел к машине.

"Какой "отход"? Ведь не уцелеет никто! Это же смертники!" — думал полковник, поспешая следом.

— Личному составу на линии фронта довести, что передовые части резерва развертываются за нашей спиной. Надо только пару дней, ну, неделю продержаться. В землю вгрызться.

Полковник кивнул и поспешил следом. Генерал быстро вышагивал к вагонам, на ходу распекая железнодорожное начальство.