вавилон 5

крайней мере, в том, чтобы воспрепятствовать её свободному распространению.

С высоты своего положения в обществе Сенна видела, как постепенно

исчезали те, кто пытался выступить против указаний правительства, которые

якобы исходили от народа.

Народ. Великий Создатель, помоги им.

За время своего пребывания во дворце Сенна лишь несколько раз выходила

в город. Она переодевалась в свои любимую простую и относительно неброскую

одежду, отбросив в сторону богато отделанные и искусно сшитые платья. То, по

каким местам она бродила, почти наверняка вызвало бы неодобрение Лондо. И ее

очень огорчало то, что приходилось там слышать.

Там постоянно гневно отзывались о Межзвездном Альянсе, это были

душевные раны, которые никогда не заживут. Она вспомнила о ребенке, у

которого не было одной ноги по колено. Ногу раздавило упавшим обломком, и ее

пришлось ампутировать. У его родителей не было денег на протез. Она

вспомнила женщину, которая больше не могла заснуть, потому что просыпалась

от малейшего шума, раздававшегося в ночи, думая, что это падают бомбы. По

затравленному виду этой женщины Сенна видела, что та не преувеличивала свое

бедственное положение. Сердца Сенны разрывались от боли при виде всего

этого, и ей хотелось сделать все, что в ее силах, чтобы им помочь.

Несмотря на то, что все они по-разному рассказывали о своем ужасе и

подавленности, их нынешнее настроение было очень похоже. Обида на

Межзвездный Альянс до сих пор не угасла, и теперь, когда Прима Центавра

постепенно восстанавливалась, Сенна поняла, что у этого восстановления были

свои причины. И одной из этих причин было проведение каких-то ответных

ударов по Альянсу. Как именно это произойдет, никто не представлял. Все это

больше походило на подспудную ненависть, пропитавшую Приму Центавра

насквозь.

На самом деле Сенна не питала к Альянсу особой симпатии. Но некоторые

аспекты ее образования, то, чему она научилась за то недолгое время, что ей

довелось провести в обществе Телиса Элариса, о котором она продолжала

вспоминать, по крайней мере, раз в день, всегда испытывая при этом чувство

потери и горя, заставило ее понять то, что путь, на который, казалось,

ступила Республика Центавр, вряд ли был верным. Он только мог привести к

более тяжелым бедствиям. Приму Центавра сровняли с землей, но, по крайней

мере, большинство граждан республики остались в живых. Им разрешили провести

восстановление, и теперь экономика подавала признаки— слабые, но верные, —

что восстановление началось.

Если в один прекрасный день республика снова возьмется за прежнее и

вступит конфликт с Межзвездным Альянсом, то последствия будут гораздо

серьезнее. Было бы так уместно, так поэтично, если бы незаконные

масс-драйверы — устрашающей силы оружие, использующее обломки астероидов для

бомбардировки поверхности планет, — были бы обращены против Примы Центавра,

так, как некогда они применили их против нарнов. Если бы Альянс применил это

оружие, на Приме Центавра не осталось бы никого в живых. Вместо того, чтобы

восстанавливать свое былое величие, центавриане оказались бы на пути к

вымиранию. Все, что было у Примы Центавра, все, чего они достигли, хорошего

и плохого, все бы обратилось в прах, и было предано забвению.

Сенне не хотелось, чтобы это случилось, но она не знала, что нужно

предпринять, чтобы это предотвратить. Одна-единственная женщина не может

удержать Центаврианскую Республику от массового самоубийства. Именно это и

произойдет, если Прима Центавра будет продолжать идти по нынешнему пути.

Оставалось лишь надеяться на то, что ей удастся повлиять на императора.

Но он с каждым днем все сильнее отдалялся от нее.

О, это были на редкость хорошие дни. Иногда Лондо подшучивал над ней,

смеялся, нежно щипая ее за щеку в совершенно родительской манере. Иногда он

рассказывал ей истории о прежних временах республики или приводил несколько

примеров из собственной необычайно богатой коллекции немного пошлых шуток.

Короче, иногда император был тем, с кем ей искренне хотелось быть рядом.

Но в остальное время... в общем, он смотрел на нее так, как будто

находился на дне очень глубокого колодца. Он смотрел так странно, как будто

видел собственное будущее. Очевидно, это было весьма неприятное и нежеланное

будущее.

Сейчас, приближаясь к кабинету императора, Сенна надеялась, что ей

удастся застать Лондо в хорошем настроении. Если это будет так, то она могла

бы поделиться с ним своими опасениями относительно будущего Примы Центавра.

Во всем дворце больше не было никого, с кем бы она могла поговорить

более-менее откровенно. Остальные, к сожалению, были политическими

интриганами, которые могли бы использовать то, что она им скажет, против нее

самой. Она не хотела давать своим потенциальным врагам оружие против себя.

Но император...

Императора, по некоторым причинам, она не боялась. Напротив, она

боялась за него.

Она заглянула в кабинет и увидела, что он лежит, навалившись на стол.

На короткое мгновение она подумала, что он умер. А потом Сенна услышала храп

и поняла, что Лондо жив, хотя в это с трудом верилось. Затем ей вдруг в

голову пришла ужасная мысль: "Жаль, что он не умер. Он бы умер в хорошей

форме". Она тут же одернула себя за такую мысль. Что за глупости приходят в

ее голову, особенно сейчас, когда императору так тяжело на душе.

Она задумчиво рассматривала его, мечтая найти способ выяснить, что у

него на уме. Она бы почувствовала, что он думает, сумела бы унять его боль.

Сделать все, что в ее силах, чтобы помочь этому, в сущности, хорошему

центаврианину. Или, по крайней мере, понять, кто он такой, что его гложет.

Затем она заметила, что он над чем-то работал. Его рука на чем-то

лежала. Она не осмелилась дотронуться до него, чтобы отодвинуть руку и по

лучше разглядеть то, что он держал, но тут он, будто почувствовав ее взгляд,

сам пошевелил рукой. Рука соскользнула со стола и плетью повисла вдоль бока.

Сенна присмотрелась внимательнее и увидела, что это была книга. Книга,

которую он, по-видимому, писал от руки. Весьма, весьма старомодно. Как ей

казалось, большинство предпочитало инфокристаллы и тому подобное. Ей

оставалось только гадать, зачем он решил работать в такой старомодной

манере. Возможно, он чувствовал, что таким образом вкладывает в эту работу

что-то личное. Или, возможно, его вдохновили известные исторические книги:

большинство из них были написаны прежними императорами от руки. Продолжая

эту традицию, он чувствовал, в своем роде, что является живой связью с

прошлым.

С чисто практической точки зрения, он собрал все свои записи в этой

книге, которую мог носить с собой, и это значило, что все его мысли и

наблюдения всегда были у него под рукой. Когда твои записи хранятся в

компьютере, пусть даже в виде личного файла, всегда существует вероятность

того, что кто-то сумеет проникнуть в систему и получить доступ к этому

файлу.

Ей захотелось взять эту книгу и посмотреть, что там написано. Вряд ли

что-либо может ей сейчас помешать, разве что совесть. Было ясно, что работа

над книгой еще не закончена, вряд ли Лондо придется по душе то, что кто-то

увидит это до того, как он ее допишет.

Это уж точно...

Ну... если она не будет перелистывать ее, то вряд ли это будет столь

явным преступлением. Она просто посмотрит на то, что уже было открыто. И кто

будет ее за это винить? Она же не станет об этом болтать на каждом углу. К

тому же, Лондо наверняка рано или поздно собирается это опубликовать. Какой

толк от записей, если их никто не будет читать? А ведь это были исторические

хроники, она была в этом уверена. Потому что она... в общем... она случайно

посмотрела на титульный лист и увидела слово, осторожно выведенное почерком

Лондо. Затем, еще более осторожно, она положила книгу обратно и посмотрела

на то, что только что написал Лондо. Книга уже была наполовину дописана.

Очевидно, Лондо много работал над ней.

Она принялась читать, не дотрагиваясь до книги. Но, увидев, о чем идет

речь, она удивленно расширила глаза.

Минбар! Император был на Минбаре! Она вспомнила, что он улетал с Примы

Центавра около пяти месяцев назад. Его поездка не афишировалась и была

весьма неожиданной. Дурла пытался сделать вид, будто он об этом знал

заранее, но даже он, казалось, был застигнут врасплох.

Лондо не было около трех недель, и это вызвало некоторое смятение и

пересуды при дворе, хотя Дурла изо всех сил старался это пресекать. А потом,

спустя некоторое время, император вернулся. Сенна поняла, что именно тогда

она заметила, насколько он изменился. Лондо казалось... стал ниже ростом. Он

был весь какой-то съежившийся. Она не могла понять причин, но была уверена в

том, что ей это не почудилось. Произошло что-то очень скверное, и теперь она

выяснит, что же это было такое. То, что так огорчило императора, должно

быть, случилось на Минбаре.

Забыв про свое прежнее намерение, Сенна отмела в сторону все свои

ложные разногласия и принялась за чтение. Она по-прежнему не прикасалась к

книге, будто это прикосновение могло как-то нарушить уединение. Вместо этого

она оперлась локтями о стол и погрузилась в чтение.

Вероятно, Лондо ездил на Минбар для того, чтобы встретиться с Деленн и

Шериданом. Деленн ждала ребенка, и в том месте, где начиналась страница,

Лондо говорил о встрече с президентом Межзвездного Альянса и его "милой

женой".

Сенна продолжила чтение:

"Было ясно, что в моем присутствии они вели себя настороженно. Я видел

это по глазам Шеридана, чувствовал это даже тогда, когда он не смотрел на

меня. Он был подозрителен и недоверчив. Полагаю, мне не стоит винить его за

это. Они не ожидали, что я вот так запросто приеду на Минбар. Теперь я был

здесь, и они не знали, чего можно от меня ждать. Особенно трудно было

Шеридану. Он-то считал себя отличным стратегом, а мое появление на Минбаре

не вписывалось ни в какие ворота.

Что же до меня... у меня были собственные трудности, мои собственные

"тайны". Не то, чтобы я был взволнован больше обычного, вынашивая свои

собственные планы, но я, определенно, был более оживлен, чем было

необходимо. Это, конечно же, только вызвало еще большие подозрения.

Мы сидели в гостиной, которая, должен я заметить, не отличалась особой

роскошью. Время, проведенное во дворце на Приме Центавра, показало мне, что

он был для меня скорее тюрьмой, нежели домом. Но, по крайней мере, это была

роскошная тюрьма. Еда здесь, как я подозревал, была совершенно несъедобна.

Даже тщательно приготовленные минбарцами деликатесы были, лучшем случае,

нежными. Но я с улыбкой все это ел, пока мы опять разговаривали — уже в

который раз — о том, насколько Деленн и Шеридан удивлены моим визитом.

Удивлены... и даже несколько смущены. Когда я отметил это, они, конечно же,

стали это отрицать. Они старались быть вежливыми. Учитывая цель моего

визита, такое беспокойство выглядело странным.

Мы завели разговор о том, что вообще удивляет людей.

— Оборотная сторона положения императора, — добавил я потом, — или

президента, в вашем случае... это то, что на свете есть не так уж много

людей, которые рады видеть вас на этом месте. Они приходят в ярость оттого,

что вы все еще живы и в одиночку удерживаете власть. Знание о том, что с

каждой вашей удачей они понемногу умирают в душе... доставляет необычайное

удовлетворение...

Шеридан бросил в сторону Деленн смущенный взгляд, а потом выдавил на

своем лице вежливую улыбку.

— На самом деле, я так не считаю, — произнес он.

Я вспомнил те взгляды, которыми меня награждали мои министры, их хитрые

глаза, смотревшие мне в спину, когда я проходил мимо, чувствуя, что они

мечтают вонзить кинжал в мою спину.

— О, у вас еще все впереди, — заверил его я.

Повисло неловкое молчание — еще одно за этот вечер, — а потом в

разговор вступила Деленн:

— Поймите меня правильно, император Моллари...

Я укоризненно покачал пальцем.

— Пожалуйста, зовите меня Лондо.

— Вы же сами сказали, что мы должны называть вас император Моллари, —

сказал Шеридан.

Заметив выражение лица Деленн, я ответил:

— Вы не так искушены в подобных вещах, как Деленн, — эти слова вызвали

первую искреннюю улыбку за этот вечер, — Продолжайте, Деленн.

— Просто я хотела сказать, что за последнее время ваше отношение к

нам... — она запнулась, подыскивая нужное слово, — ... совершенно

изменилось. Когда все мы были на Приме Центавра, вы говорили совсем иное...

Я пренебрежительно отмахнулся.

— Игра на публику, Деленн, ничего больше. Мне было нужно заставить мой

народ собраться духом, чтобы начать долгий и трудный процесс восстановления.

Есть политика, — и потом я многозначительно посмотрел на них, — и есть

дружба. А когда я услышал о том, что вы ждете ребенка, и что вы решили

поселиться здесь... как же я мог не приехать сюда, чтобы лично поздравить

вас?"

Когда Сенна прочитала это, ее сердца учащенно забились. В последнее

время Лондо был таким мрачным, таким угрюмым. Неужели он мог по-разному

относиться к своему народу и советникам? И в то же время искренне

беспокоиться о своих друзьях? По каким-то причинам Сенне захотелось больше

узнать о Лондо. О таком Лондо, который искренне желает примирения. Она уже

видела, что это возможно, но не была полностью уверена в том, что ей

нравится такой путь. Но она понимала его. Говорить народу то, что нужно для

того, чтобы его взбодрить. Да. В этом был резон. После всех сражений и

бомбардировок... народ сильно в этом нуждался. В первую очередь, он должен

был позаботиться о населении, чтобы побудить их к действию, поднять их дух.

И, если сначала это были отрицательные эмоции... что ж, по крайней мере, это

были хоть какие-то эмоции. Пока было так, он мог вертеть ими так, как ему

вздумается.

Она снова уставилась в книгу и продолжила чтение...

"Деленн и Шеридан переглянулись, и я мог бы сказать, о чем они

подумали. Они надеялись, что я сказал им правду... но они не были в этом

уверены.

Полагаю, что не должен корить их за это. Я так долго жил среди лжи, что

уже не был уверен в том, что такое — правда".

Лицо Сенны вытянулось, когда она прочитала эти слова. Она совершенно не

ожидала этого.

"... я так долго жил среди лжи". Что он имел в виду?

"Пока Шеридан и Деленн пытались скрыть свои истинные мысли, я