Наследник

'Черт, такая малость, а противная! Вредная! И никак в руки не дается, зар-раза'.

Полтора часа спустя, боярин Канышев с некоторым удивлением поприветствовал старшего из царевичей (младший подошел чуть раньше, и теперь разминался, увлеченно пластая своим дубовым клинком беззащитный воздух). Оглядел спокойное лицо наследника, оценил его буквально полыхающие недоброй синевой глаза, и... Вручил ученику не привычный затупленный булат сабли, а ратовище рогатинки, отполированное его же руками.

'Колено-ступня-рука, сердце-живот-бедро, левый бок-шея...'.

Привычно проговаривая про себя все свои действия, Дмитрий старательно успокаивался сам, и успокаивал весьма некстати пробудившееся средоточие — и через час занятий уже был абсолютно спокоен.

'Пятая неудача подряд! Щелчок по самолюбию и гордости получился куда как знатный. Иэх! Щит-бедро-предплечье, голова-плечо!'.

Кррак!!!

Растерянно поглядев на железко (тупое, между прочим), довольно глубоко застрявшее в плотной древесине столба, и на свежий излом на самом конце ратовища, а потом ощутив отголоски чужих эмоций, от простого любопытства и до злорадно-насмешливых — мальчик почувствовал, как отступившая было злоба возвращается. Тем временем, подошедший к слегка погнувшемуся копейному наконечнику боярин удивленно покачал головой, и с некоторой натугой, предварительно раскачав, его вытянул.

— Кхм. М-да.

В некотором сомнении махнув рукой одному из помощников, Аким тут же завернул его обратно, выразительно ткнув пальцем в вязанку деревянных клинков.

— Пора уже, Димитрий Иоаннович, тебе сабельку потяжельше взять, да вот незадача — позабыл я подобрать что-то подходящее.

Почти не слушая его словесные кружева, Дмитрий подхватил изогнутую дубовую палку и пару раз ей махнул, приноравливаясь. Чуть поддернул левой рукой, перехватывая поудобнее небольшой щит и одновременно с этим старательно отстраняясь от паутины чужих взглядов, ощущаемых как нечто противно-липкое — и мягко, почти певуче ответил на так и не заданный ему вопрос:

— Захарьины. Потом Шуйские.

— Гм. Иван Данилович!

Троюродный брат царевича тут же позабыл о стоящем напротив него княжиче Курбском, шагая к царственному родственнику и старательно скрывая довольную улыбку. Наконец-то и он постоит супротив наследника!..

— Встали. И... Начали!

Тук. Тук.

— Ха!

Данн!

Увы, поединок вышел слишком коротким: приняв удар на свой щит, и махнув 'косым с потягом' в ответ, царственный отрок дополнил его резким пинком. И если деревянный клинок сын Данилы Захарьина успешно сбил в сторону кромкой щита, то вот колено уберечь не смог — и припав на подвернувшуюся от боли ногу, тут же получил мощный рубящий удар в середину шлема.

— Хмм!.. Полегше, Димитрий Иоаннович.

Подождав, пока помощники оттащат на лавочку 'чуток сомлевшего' поединщика, боярин кликнул следующего отпрыска рода Захарьиных:

— Иван Васильевич!

Четвероюродный брат царевича шагал достаточно быстро, но вот довольной улыбки у него уже не было. Поставив их напротив друг друга, Канышев внимательно поглядел на боярича, выглядевшего очень внушительно для своих тринадцати лет, и на рослого, крупного, но все же десятилетнего наследника.

— Начали.

Тукк-донн!

— Ха!!!

Сметя хлестким ударом подставленную для отбива деревяшку — да так, будто бы ее и вовсе не существовало, Дмитрий от души 'попятнал' родственничка в козырек шлема. А затем, продолжая движение, чуть довернулся и вложился всем телом в удар, саданув кромкой своего щита по умбону чужого.

— Хэк...

Проводив глазами отлетевшего на добрую сажень назад боярича, а затем и оценив вмятину, появившуюся у того на железной бляхе-умбона, боярин задумчиво огладил бородку. Вроде бы он покамест этому не учил? Подождав, пока подростку помогут встать и отведут на все ту же лавочку, Аким с сомнением взглянул на его брата, восьмилетнего Федора, и выкрикнул следующее имя:

— Андрей Иванович!

Старший из княжичей Шуйских послушно затрусил к наставнику, а все остальные родовитые отроки как-то потихоньку стали замедляться, в ожидании интересного зрелища.

— Встали. Погодь! Ремешок у шелома подтяни, княжич. Вот, теперь добре. И-начали!..

Следуя намертво вбитой науке о том, что лучшая защита, это нападение, Андрей быстрым подшагом сократил расстояние и резво махнул дубовым клинком, целясь в стык плеча и шеи:

Тумм!..

От мощного встречного удара его оружие просто вырвало из руки, а затем...

— Хэк!

В этот раз помощники подскочили без дополнительной команды, бережно поднимая и разгибая позеленевшего и скрючившегося в три погибели княжича, двумя руками держащегося за живот. Вернее, за отбитые сильным пинком внутренности.

— Помните ему брюхо, а то...

Увидев, как проигравшего с шумом вырвало, Канышев осекся, а потом мысленно махнул рукой — дышать начал, так и ладно. Но царевич-то как хорош, а! Пожалуй ему, как наставнику, уже есть чем гордиться. А так же похвастаться при очередном докладе великому государю — а там, глядишь, и наградят чем-нито за усердие. Недовольства же родовитых отцов Аким не боялся — то, что своих супротивников для потешных поединков называет сам наследник, уже ни для кого не было тайной.

— Неплохо, Димитрий Иоаннович. Гм. Воля твоя, но Васька Шуйский против тебя пожалуй что и мелковат будет.

— Тогда Старицкий и Милославский.

В сомнении покрутив правый кончик усов, боярин все же согласился — по годам они как раз ровесники подопечному.

— Василий Владимирович!

Еще один троюродный брат наследника от скорого поединка для себя ничего хорошего не ждал — это выдавала и легкая бледность, и слегка замедленные (скорее, слишком осторожные) движения.

— Встали. И-начали!

Подняв щит и отведя дубовый заменитель сабли чуть-чуть назад, ближайший родственник правящей династии замер на месте.

Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.

Деревянные клинки сходились и расходились, присматриваясь друг к другу, чуть вздрагивали щиты, уберегая корпус и руки, время от времени переступали ноги...

Тук-тумм!..

Подловив удачный момент, наследник Старицкого удела попытался провернуть нехитрый финт: почти одновременно с чужим ударом он нанес свой — по сабле, упершейся в умбон его щита, пытаясь выбить ее из рук. Удалось!!! Правда, не выбить, а переломить, но все равно это было победой.

— Замри! Разошлись.

Отойдя на два шага от царевича, победитель услышал неожиданное:

— Благодарю.

Вскинув глаза, удивленный Василий успел различить тень улыбки и легчайший, едва заметный благодарственный кивок. Следующий, и одновременно последний в этом занятии поединок с Федором Милославским и вовсе не принес родовитым отрокам ничего интересного, закончившись обычной для этого княжича ничьей: тот и себя хорошо показал, и наследника (вместе с наставником) порадовал.

— Закончили!..

Не успела стихнуть зычная команда боярина Канышева, как у лавочки с отдыхающими бок о бок отроками Захарьиными и Шуйским сразу засуетилась дворня — это достопочтенный доктор медицины Арнольд Линзей, вызванный еще для первого пациента, быстро осмотрел всех троих, выдал ценные указания и убыл прочь, по своим несомненно важным делам. Нет, если бы пострадал кто из царевичей, он бы несомненно все сделал сам. А так, к чему ему лишние хлопоты? Он ведь врач именно царской фамилии, а не княжеских или боярских. Впрочем, не приходилось и сомневаться, что врачебный долг (и звон серебра от благодарных родителей) все-таки заставит его навестить 'приболевших' мальчишек. Клятва Гиппократа, она такая!..

'Надо бы ее немного усовершенствовать, с учетом европейских реалий. Добавить, что-то вроде — да будет изгнан из наших рядов тот, кто лечит бесплатно! Ну, или хотя бы дешево'.

— Димитрий Иванович.

Заглядевшийся на младшего братца, возбужденно прыгающего вокруг боярина Канышева (наверняка, вымогал у того обучение какому-нибудь сильномогучему удару или тайной воинской уловке), наследник перевел взгляд на своего подручника. А потом и туда, куда тот незаметно указал, тут же зашагав навстречу четверке мужчин в боярских шубах.

'Опа! Старшие клана Шуйских в сборе. Князь Александр Горбатый-Шуйский... Экая бородища! Да и сам вельми широк и могуч, особенно в районе живота. На его фоне Федор Скопин-Шуйский, пожалуй, куда как поскромнее выглядит — пожевала его жизнь, пожевала. И собственно Шуйские: слева будущий Первый боярин Опричной думы Иван Андреевич, а справа так же будущий утопленник Петр Иванович. Красота! Так, а что за отрок с ними? Вернее, чей?'.

— Поздорову, царевич Димитрий Иванович.

— И вам того же.

У бояр, не услышавших в ответ ни своих титулов, ни чинов, а лишь вежливое равнодушие, глаза построжели и налились сдержанным неудовольствием.

— Скажи, Димитрий Иванович, сделай милость, отчего же ты так немилостив к моему Андрейке?

— У меня память хорошая.

Князья непонимающе переглянулись:

— А причем здесь?..

К четверке князей и думных бояр, и стоящему напротив их наследнику престола медленно подтянулись постельничие сторожа, да и царевич Иван тоже переминался с ноги на ногу неподалеку.

— Разве ты забыл, за что именно был убит псарями твой отец? Или, может, ты запамятовал, кого именно отравили ВАШИ отцы?

Медленно переведя взгляд на второго Шуйского, Дмитрий с немалым удовольствием увидел бледнеющие щеки. Стоявшие по краям князья старшей ветви клана тоже переглянулись, но скорее озадаченно, чем с тревогой или удивлением. Ибо, во-первых их покойные батюшки вели себя заметно спокойнее, умудрившись не замараться в смерти великой княгини Елены Глинской, а во-вторых, к их сыновьям будущий государь относился вполне дружелюбно.

— То пустые наветы, Димитрий Иванович!

Как-то странно поглядев на нервничающих мужчин, царевич холодно улыбнулся.

— Правда? Наветы, значит... А хочешь, я открою тебе, как и когда ты умрешь? Или тебе, князь Петр Иванович? Кстати.

Сделав маленькую паузу, десятилетний отрок невинно удивился:

— Не понимаю, почему ты заодно с ним. Ведь его отец отравил и твоего.

Тишина была такая, что казалось, ее можно резать ножом.

— Оставим в прошлом то, что уже не изменить. Что касается твоих сыновей, то я к ним равнодушен.

Князьям, глядевшим на будущего государя, сразу стало понятно: потомству Ивана Андреевича в царстве Московском ничего не грозит. Не будет им никакой опалы... Как и места у трона, чинов придворных, званий воинских и прочих милостей государевых. А еще стало понятно, что не стоит обманываться малыми летами царевича Дмитрия.

— Позволь спросить, Петр Иванович, кто этот отрок, столь похожий на тебя лицом?

Основатель славного города Свияжска как-то потерянно подтвердил:

— Сын. Хотел вот... К воинским занятиям приспособить.

— Да? Про старшего твоего, Ивана Петровича, я слышал немало хорошего. А еще один ученик моему дядьке не в тягость.

Увидев, как едва заметно дрогнуло лицо думного боярина (уж больно толстым вышел намек), наследник тут же 'поправился':

— Хотя, конечно, это ему решать.

Поглядев на отрока примерно двенадцати-тринадцати лет, царевич спокойно вопросил его имя. Тот, покосившись на впавшего в глубокую задумчивость отца, с едва заметной запинкой признался:

— Аникита.

— Увидимся на следующем занятии.

Оставив за спиной бояр, буквально ошеломленных и растоптанных состоявшимся разговором, Дмитрий позволил себе немножечко улыбнуться.

'Тем для обсуждения подкинул, единство и родственную любовь в клане Шуйских укрепил, да еще душеньку успокоил, на Захарьиных. День. Да что там день! Целый месяц прожит не зря. Н-да, а теперь надо подумать, как объяснить произошедшее батюшке. Причем в наиболее выгодном для себя любимого свете'.

Почти дойдя до теремной лестницы, десятилетний царевич вдруг намертво встал, буквально оцепенев:

— Мить, ты чего? Ну Митя!?..

Переведя шалый взгляд на младшего братца, старший как-то растерянно выдал:

— Один килограмм равен весу кубического дециметра чистой воды при температуре в четыре градуса. А одна аптекарская унция весит двадцать девять целых, восемьдесят шесть сотых грамма.

Иван быстро глянул по сторонам, потом на лицо брата, и опять осмотрелся, только уже помедленнее. Подумал, затем подшагнул поближе, и громким заговорщицким шепотом поинтересовался:

— Это, Мить. А ты сейчас с кем разговаривал?..

* * *

Следующим днем его весьма ожидаемо позвали к отцу, причем известить об этом явился вернейший и любимейший из псов государевых — князь Афанасий Вяземский.

'Похоже, разговор мне предстоит серьезный'.

Это мнение только укрепилось при виде серьезного выражения на отцовском челе, и хмурого личика Василия свет Михайловича Захарьина. Чей отпрыск столь неудачно стукнулся своим шлемом о дубовую сабельку наследника, что заработал что-то вроде сотрясения и отливающих синевой теней под глазами.

— Батюшка.

— Сынок.

Погладив первенца по плечу, великий государь сразу перешел к делу:

— Супружница Василия сильно захворала, и ныне лежит при смерти. Арнольдишка ее усердно врачевал, а до него и иные лекаря старались, да только все бестолку.

Озабоченность царственного отца сразу нашла свое объяснение: когда-то, на заре его жизни, у него была любимая няня, Аграфена Челяднина, насильно затем постриженная в монахини ненавистными опекунами. А княгиня Анастасия Дмитриевна по отцу была Бельская, по матери же — как раз Челяднина, и сильно напоминала своим обликом ту самую няню, неизменно вызывая у властного государя Московского самые лучшие и светлые чувства. Поэтому, прижав к себе наследника, Иоанн Васильевич тихо шепнул:

— Только на тебя надежа и осталась, сыно.

Недолгие сборы и путь до боярских палат (обычного терема в два поверха, стены которого немного осели и уже изрядно потемнели от времени) заняли меньше получаса. Суета на подворье, с трудом вместившем полусотню личной охраны царевича, растерянные лица челяди, несколько быстроногих куриц-пеструшек, удивительно ловко разбежавшихся в стороны от жеребцов, долбленая колода под водопой, почему-то оказавшаяся аккурат посередке двора...

'Да-а, небогато живет дядька мой троюродный. Или это я так привык к удобству и разным приятным излишествам Теремного дворца?'.

Укладывать своего аргамака в заботливо взбитую грязь на подворье Дмитрий не стал, ограничившись тем, что подъехал на Беляше поближе к крыльцу, а затем на него же удачно и спрыгнул. Принял от Салтыкова небольшое моченое яблоко, поднес поближе к удивительно мягким губам ахалтекинца и подождал, пока тот с явным удовольствием схрумкает круглую 'похвалу'. Времени как раз хватило, чтобы грузный хозяин спешился и взобрался на крыльцо родимого дома.

— Гость в дом — Бог в дом, Димитрий... Иванович.

Внутри палаты выглядели заметно лучше, чем снаружи: росписей по штукатурке было маловато, зато побелка, обильная резьба по дереву и прочие мелкие радости деревянного зодчества присутствовали в полном объеме. Как и еще один мелкий родственничек мужеского пола, с довольно неприятным на слух именем Протасий.