Наследник

'С другой стороны, это дает мне полное право всласть пошариться по тем самым монастырям, и особенно — в Киево-Печерской лавре. Кстати, не стоит забывать, что в других странах тоже есть свои монастыри. Вот уж где найдется немало интересного!.. Ну, или хотя бы просто ценного'.

Раскрасневшийся подручник не заставил себя долго ждать, догнав у входа в женское царство — правда, на сей раз, свертков было два. Взяв их себе, Дмитрий спокойно прошел мимо бдительных мамок, одним только взглядом остановивших двух постельничих сторожей и Михаила Салтыкова, миновал несколько переходов, пару горниц, затем еще один переход, невольно отмечая, сколько любопытных глаз скользит по его фигуре. И это при всем при том, что сам он почти никого и не видел! Зато прекрасно чувствовал.

'Сколько же тут мамок, нянек, бабок, шептуний, потешниц и прочих приживалок!..'

— Плисол?

Малолетняя царевна, несмотря на все свои невеликие года, старательно пыталась претворить в жизнь наставления взрослых женщин: спину держать прямо, ходить с достоинством, говорить без спешки. Вот только брату это категорически не нравилось.

— Пришел, красавица, пришел. А ну иди сюда!

— И-ии!!!

Откинув свертки на лавку и подхватив Дуню на руки, он несколько раз крутанулся вокруг своей оси, вызвав к жизни довольный девчоночий визг. Опустил обратно на пол, по пути забрав у нее с головы небольшую шапочку, мимоходом дернул за одну из двух косичек и пощекотал за бока, получив в ответ новый взвизг и счастливую улыбку — нечасто, ой нечасто приходили гости к царевне Евдокии! В смысле, гости мужского пола. А с Федором играть... Во-первых, он на целый год ее младше! Во-вторых, Федька вечно сонный да квелый — даже когда она забирает у него расписные кубики и пирамидки. Так что старший брат, разговаривающий с ней по-простому, с удовольствием играющий, обнимающий, и даже несколько раз рассказавший захватывающую сказку, практически сразу покорил ее маленькое сердечко.

— А подалки плинес?!

Строгое лицо в исполнении пятилетней 'малявичны' смотрелось так комично, что Дмитрий с трудом не захохотал. Чуть повернул голову, и никакого труда уже не потребовалось — а излишне любопытная нянька, увидев, как лицо царевича разом утратило живость и закаменело высокомерным холодом, отпрянула обратно за плотную занавеску, разделяющую 'гостевую' светлицу на две части.

— Смотри.

Девочка плотно охватила ручками большую пузатую деревянную куклу и запыхтела.

— Тязолая!

— Ничего, мы вот так сделаем!

Чпок, чпок, чпок!

Непроизвольно открыв рот, изумленно-удивленная Дуня наблюдала, как одна расписная кукла под руками брата превращается в четыре.

— А это ее подружка.

Из второго свертка показалась на свет матрешка, раскрашенная в черно-красные цвета.

Чпок, чпок, чпок!

И там, где было недавно две куклы, разом стало восемь, схожих и в то же время абсолютно разных. Потом была веселая возня с новыми игрушками, требование новой сказки, и даже забота о старшем братике:

— Хосес, я заплету тебе касиську?

— Касиську?..

Подслушивавшие (а заодно и подглядывавшие) мамки и няньки разглядели, как надулся и немного покраснел от еле сдерживаемого смеха старший царевич. Чуть отвернулся в сторону, успокоился, затем сел так, чтобы малолетней хозяйке было удобно, и даже сам снял свою шитую жемчугом тафью :

— Ну заплети, похвастайся своими умениями.

Хоть и мала была царевна, а наставниц своих не посрамила: аккуратно (ну, как могла) расчесала тяжелые длинные пряди серебряным гребешком и достаточно ловко и быстро заплела их в одну большую толстую косу, схваченную светло-зеленой атласной ленточкой чуть выше середины спины.

— Воть!

Сбегав за небольшим серебряным зеркальцем, Дуня торжественно вручила его брату. Подергав за косу уже себя, Дмитрий тихо фыркнул, подтянув ожидающую заслуженной похвалы девочку себе на колени. Как-то излишне плавно провел руками вдоль ее позвоночника, задержал ладонь у головы, легонько коснулся кубами подставленной щечки:

— Ты моя красавица, ты моя умница!

Увы, все хорошее рано или поздно подходит к концу: вот и сейчас полуденный колокольный звон подвел черту под играми с сестрой. Разом погрустневшая Евдокия за руку проводила брата до ближайшей няньки — где насупилась еще сильнее и резко убежала обратно, утешаться новыми куколками. Следуя дворцовыми переходами к себе в покои, где в ожидании своего ученика наверняка уже истомился бедный (к тому же еще и чересчур усердный) духовник Агапий, царевич рассеянным взглядом отмечал все признаки скорого приезда своей будущей мачехи, Гошаней свет Темрюковны. Разом 'посвежевшая' окраска многочисленных витых столбцов и перил; из небольшого закутка убрали несколько бочек, стоявших там едва ли не с прошлой зимы; засыпали землей едва заметную водоотводную канавку в земле, об которую вечно спотыкались лошади...

'М-да, она ведь и жить рядом будет, в покоях царицы. И на семейных обедах тоже будем восседать: я по правую руку отца, а она по левую. Вот ведь не было печали!..'.

По уже укоренившейся привычке тихо зайдя в покои, Дмитрий вопросительно глянул на подскочившую на ноги Авдотью (ждет?), получил утвердительный кивок и почти без остановки прошел далее. Миновал Крестовую, с удивлением обозрел пустоту комнаты для занятий, и замер на месте, видя, как духовник выходит из его Опочивальни. В душе плеснулось что-то темное, а отец Агапий перешагнул порог, брезгливо неся перед собой большой лист бумаги, густо исчерченный непонятными ему рисунками и значками. Увидев своего подопечного, монах первым же делом сурово нахмурился и подошел еще ближе. После чего и вопросил, тряся подробную схему Посольского приказа так, словно в руке у него была и не обычная бумага, а что-то мерзкое и отвратительное, наподобие порядком разложившейся и завонявшей крысиной тушки:

— Ответствуй отрок, что это такое?!

Стараясь задавить и утихомирить само по себе заполыхавшее силой средоточие, Дмитрий коротко, и при том совершенно правдиво ответил:

— Мои записи. Кто дозволил тебе искаться в опочивальне, и читать их?

Проигнорировав вопрос, чернорясник шагнул еще ближе, нависнув над хозяином покоев:

— Уж не богопротивные ли письмена ты творишь? Печати магические, знаки неведомые, бесовские... А ну, отрок, ответствуй своему духовному отцу, кто тебя сему научил!?!

Злоба мягко толкнулась царевичу в виски и выплеснулась через глаза, на краткий миг соединив их невидимой связью — и у Агапия разом зашумело в голове. Стало мокро под носом, вдобавок комната поплыла, словно после крепкой медовухи...

— Как смеешь ты, чернец, учинять мне допрос!

Царевич сделал шаг вперед — и это тут же отозвалось духовнику усилившейся слабостью и болезненным трепыханием сердца.

— Пес поганый!

Горло священника перехватило стальным обручем, не давая сделать даже мало-мальский вдох, а по щекам потекли слезы. Кровавые слезы!.. От двери в Переднюю раздался тихий вздох, затем бледная как мел Авдотья низко склонилась перед своим господином, одновременно собой же закрывая бессильно сползающую на пол фигуру в черной рясе:

— Димитрий Иванович, прости неразумного, не бери грех на душу!..

Одно страшное мгновение она была уверена, что разгневавшийся царевич ее вообще не слышит — но нет, пугающая темнота в глазах резко просветлела, а на лицо вернулось привычное выражение спокойствия. Подойдя к служителю церкви (заступать ему дорогу она не решилась), наследник подобрал с пола чуть скомканный лист, бережно отряхнул, сложил, и ушел в опочивальню, закрыв за собою дверку. Духовник, словно того и ждал, тихо застонал, затем его с шумом вырвало, а у Авдотьи разом ослабели ноги — что-то теперь будет?..

* * *

— Батюшка.

Необычайно красивый мальчик, очень рослый для своих лет, почтительно поклонился великому государю Иоанну Васильевичу, выглядевшему так, словно он и не спал вовсе этой ночью. Едва заметные мешки под глазами, отчетливый запах вина, немного осунувшееся лицо с четко обрисовавшимися морщинами...

— Владыко.

Московский и всея Руси митрополит выглядел получше, но тоже утренней свежестью не блистал.

— Утро доброе, отрок. Садись-ка рядом, вопросить тебя хочу.

Подождав, пока первенец царя усядется на указанное ему место, Макарий ласково, и словно бы о чем-то несущественном поинтересовался:

— Помнишь ли ты Символ веры? Зачти мне начальные строки.

— Верую в единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единага Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденного прежде всех век...

— Какой ты молодец. Омой руки свои и чело вон в той чаше.

Заметно удивившись, царевич все же послушно дошел до небольшой серебряной купели и немного в ней поплескался, утершись расшитым большими крестами рушником, после чего опять же вернулся на свое место.

— Хмм!..

Не дав митрополиту договорить, великий князь, всего за пару минут резко добравший жизнерадостности, мягко спросил:

— Митя, а что это за рисунки непонятные? Баловство какое, или иное что?

В руке государя прошелестел все тот же злополучный лист бумаги.

— Эту схему я сам начертал, батюшка, для леготы в учебе.

— Схему? Слово-то какое, дивное. Никак греческое?

Митрополит и царь коротко переглянулись.

— Да, батюшка. Бумага же сия суть роспись Посольского приказа, с указанием чинов и обязанностей всех тех людишек, кто в нем служит. Вот на самом верху думной дьяк Иван Висковатов. Рядышком, но чуть ниже, его товарищ. Под ними семнадцать подьячих, у каждого по три писца, здесь отдельно указаны толмачи...

Всего за четверть часа девятилетний мальчик рассказал об одном из важнейших приказов царства Московского столько, сколько и сам государь не знал. Кто в приказной избе с кем враждует или дружит, кто в службе усерден, а у кого должного прилежания никогда и небыло (зато гонору всегда с избытком), в чем силен каждый из подьячих посольского приказа и в чем он слаб.

— Довольно, сыно, довольно! Толково придумал, хвалю. И много у тебя этих?..

Иоанн Васильевич как бы приценился к новому словечку, и с сомнением его произнес:

— Схем?

— Почти для всех приказов есть, батюшка, кроме земского, разбойного и бронного.

— Изрядно, весьма изрядно.

Пользуясь образовавшейся паузой, расспросную эстафету перехватил митрополит Макарий:

— А чем это записано? Вроде и кириллица, но ни устав, ни полуустав, даже на скоропись не походит. Буквицы вроде бы и схожие, да пишутся странно, несколько незнакомых...

— Я свою скоропись измыслил, владыко — чтобы успевать записывать все наставления учителей. И цифирь арабскую тоже свою. Правда, все одно сокращать слова приходится, вот как здесь, например.

— М-да?..

— Довольно. Митя, расскажи, что там у тебя приключилось с духовником?

Царевич отвернулся от своей схемы, на примере которой показывал основные правила русского языка двадцать первого века, и положил руки на колени.

— Я вчера задержался у сестры, поэтому немного припоздал на урок божественного с отцом Агапием. Когда зашел в покои, увидел, как он ищется в моей опочивальне.

Услышав последнее, церковный иерарх досадливо поморщился, а светский властитель задумчиво нахмурился, тут же непроизвольно положив пальцы на виски.

— Он меня вопросил о найденном, я ответил. Потом сам его спросил, по чьему дозволу он переворошил все мои вещи. Он же в ответ стал лаяться на меня всяко, и обвинил в волховстве.

Увидев, как отец опять нахмурился и прикрыл глаза, Дмитрий легко поднялся, обошел столец, на котором сидел батюшка, и охватил его виски своими ладонями.

— Ох!..

Макарий, открывший было рот для вопроса, что же было такого дальше, что духовник по сию пору лежит пластом и стонет, невольно поперхнулся — при виде того, как светлеет и свежеет лицо государя. О чем-то глубоко задумался, время от времени косясь то на купель, почти до краев наполненную святой водой с самого Афона (да и сам он ее на всякий случай дополнительно освятил), то на царя, чьи морщинки разглаживались прямо на его глазах. А потом медленно, осторожно, и словно бы с опаской посетовал:

— Нога что-то разболелось... Видать, сызнова к дождю. Руки у тебя легкие, отроче, не поможешь ли?

Детская рука почти невесомо легла на правое колено. Кстати, и в самом деле вечно ноющее слабой болью — возраст, будь он неладен, возраст!.. А рука немного полежала и убралась, забрав с собой застарелую ломоту. Владычный митрополит встал, немного походил, в растерянности потыкал пальцами в лист, вглядываясь, и в упор не видя все его странные значки и сокращения.

— Давно ли ты можешь целить наложением рук, отрок?

Иерарх следил только за наследником, а посему упустил из вида, как переменилось лицо его царственного отца.

— С тех пор как умер и воскрес, владыко.

Тут уж лицо переменилось и у изрядно умудренного жизнью Макария, вдобавок они с великим князем синхронно перекрестились.

— Когда же это?.. Гхм.

Архипастырю душ православных внезапно вспомнилось, как старший из царевичей угасал в Александровской слободе, его худенькое тельце и землистый цвет лица.

— Отчего же таил в себе столь великий дар?

— А я не хочу, и не буду целить никого, кроме родной крови. Поэтому, владыко, боль твоя со временем вернется.

Оценив неожиданно жесткий изгиб юных губ сына (а владыке отчего-то померещилось, что у юного отрока из глаз на миг проглянул его ровесник), в разговор вмешался отец. Вполне уже отошедший от новости касательно того, что у него в семье растет будущий высокочтимый святой — пусть в отдаленной, но все же вполне вероятной перспективе.

— Это знак благоволения Господня! Благодарственный молебен!..

— Не стоит торопиться, государь.

Без всякого почтения прервав великого князя, митрополит ласково, но в то же время быстро выпроводил юного наследника из своих покоев. Два высших лица государства Московского помолчали — один успокаиваясь и отгоняя прочь радостное возбуждение и гордость, а второй борясь с собственной растерянностью и обдумывая дальнейшие шаги. Как оказалось, мысли у царя и митрополита шли по схожим дорожкам:

— Надобно Митеньку в Кирилло-Белозерскую обитель...

— К святому старцу Зосиме, что тако же осенен благодатью лечить человецев простым наложением рук. Там и воссияет истина, не желанием нашим, но волею Его!

В покоях вновь сгустилась тишина.

* * *

В поездку по святым местам царевич Димитрий Иоаннович выехал (вернее, выплыл, по Волге-матушке) тихо и скромно: всего лишь полсотни дворцовых стражей охраны, личная челядинка, боярин Канышев, двое подьячих Бронного и Земского приказов (дабы не прекращать учение наследника государственным делам) и комнатный боярин митрополита Макария. Еще было несколько слуг и повар, а в последний момент в распоряжение скромного путешественника откомандировали стольника из тех, что помоложе. Ах да!.. Недавно появившийся подручник наследника Михайло Салтыков тоже плыл — и надо было видеть, какими завидущими, или даже откровенно злыми глазами провожали его остающиеся в Москве родовитые отроки. Да и отцы их тоже, время от времени, нехорошо так поглядывали на оружничего, умудрившегося в обход более знатных бояр да князей пристроить своего отпрыска в ближний круг будущего государя. Сам же путь в неполных шестнадцать дней для Дмитрия пролетел быстро и незаметно: упражнения в лучной стрельбе, с саблей и особенно рогатинкой, к которой у него оказался природный талант; редкие уроки верховой езды во время коротких остановок на берегу, общество словоохотливых подьячих... А перед тем как заснуть, он за три-четыре часа полностью выматывал и 'осушал' средоточие, по капельке, по чуть-чуть развивая и усиливая свои силы — а вместе с ними и возможности. Красота!..