Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

Платок украли.

Наглый воришка вытащил его из кармана мэтра вместе с кошельком. О нет, в кошельке была медь, а платок не такой и новый, чтобы мэтр обратился к страже. Он простил воришку — люди должны прощать других людей — не зная, какое злодеяние тот задумал...

— Ваша Светлость, я уповаю на справедливость и закон, хранителем которого вы являетесь. И закон говорит, что я не виновен!

Он поклонился, прижимая синий берет к груди, и поклон был полон сдержанного достоинства.

— Ваша Светлость, — обвинитель был худ и нервозен. Он потел, боялся, своим страхом заглушая обвиняемого, и у Кайя не получалось ухватить именно мэтра Мюрича. — Прошу учесть, что обвиняемый преподавал в школе гильдии ткачей, обучая там мальчиков грамоте и счету.

— Конечно! Мое дело — нести детям знания!

— И он был знаком со всеми жертвами!

— Естественно, ведь все пропавшие дети посещали эту школу! Но кроме меня в ней работают шестеро наставников. А еще цеховые старшины. И эконом. И многие другие люди!

Он злится. Но злость — естественная эмоция, если обвинение несправедливо.

— Дети, — продолжил обвинитель, глядя себе под ноги, — без всякого страха отправились бы с обвиняемым к реке, если бы он предложил...

Слова... и только слова... а доказательств не хватает.

— Мне надо подумать, — сказал Кайя, пытаясь понять, куда же запропастился дядя. Он точно бы подсказал, что делать. — Мне надо подумать.

В зале воцарилась тишина.

Боль есть. Страх. Апатия, граничащая со смертью. И ужас...

— Он виновен, — первым нарушил молчание Урфин. Говорил он шепотом, но Кайя показалось, что голос его слишком уж громок. — Я задницей чувствую, что он виновен.

Возможно. Но Закон на стороне мэтра Мюрича, и по-хорошему это дело не стоило раздумий, но что-то мешало Кайя огласить приговор.

Нельзя обвинить невиновного. Нельзя отпустить виновного.

И что делать?

Веселый детский смех расколол тишину. Голос-колокольчик звенел, отражаясь от стен, и нарушая извечную строгость протокола. Обернулись задние ряды. И передние тоже. Судьи. Стража.

Мэтр Мюрич.

Его маска соскользнула лишь на мгновенье, обнажив истинную сущность. Кайя оглушило всплеском ярости и такой глухой, нечеловеческой ненависти, которую он встречал крайне редко.

Желание обладать.

Раскаяние.

И снова ненависть.

Он быстро взял себя в руки, добрый мэтр Мюрич.

— Какой милый ребенок, — сказал он, глядя Кайя в глаза. И верно понял все правильно, потому что улыбнулся, уже не скрывая себя и продолжил. — Неужели от Вашей Светлости?

Зря он так. Кайя на долю секунды представил, что светловолосый мальчишка, сидящий на коленях Изольды, и вправду его ребенок.

Глава 21. Непредвиденные последствия

Если слишком долго держать в руках раскаленную докрасна кочергу, в конце концов обожжешься; если поглубже полоснуть по пальцу ножом, из пальца обычно идет кровь; а если разом осушить пузырек с пометкой "Яд!", рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание.

Рассуждения о последствиях некоторых неосмотрительных поступков.

— Леди, я могу уйти? — шепотом спросил Майло.

Круглыми от ужаса глазами он смотрел на Кайя, который приближался медленно и неотвратимо, с видом настолько угрюмым, что даже мне стало неспокойно. Майло пятился, пятился, пока вовсе не скрылся за широкими моими юбками.

Возможно, в этом их высший смысл? Детей прятать?

— Беги, дорогой, — разрешил дядюшка.

И Майло не заставил повторять дважды. Исчез он очень быстро, надо думать, в самом ближайшем времени мои фрейлины получат замечательную новую сплетню, рассказанную в лицах и с немалым рвением, и всего-то за стакан молока с бисквитным пирогом.

Майло легко подкупить.

— Леди, — Кайя вежливо поклонился. — Премного рад вас видеть.

А голос у него от избытка радости, надо полагать, звенит.

— И я тоже. Рада. Наконец вас увидеть.

Надо сказать еще что-то вежливое, про погоду или там про здоровье... погода замечательная, а здоровья у Кайя на небольшую деревушку хватит. И значит, пора подойти к волнующим меня вопросам, но язык вдруг присох к нёбу, а нужные слова — вежливые, исключительно вежливые! — вдруг выветрились из головы. Платье? Подумаешь, платье. Тут суд над маньяком, а я со своими нарядами...

Дядюшка Магнус перерезал нить молчания, воскликнув:

— Урфин, мальчик мой! Я хотел с тобой побеседовать!

— Надеюсь, не в пыточной, дядюшка? Я как вас вижу, сразу начинаю вспоминать, где и чего натворил. И если что, в содеянном готов раскаяться сразу...

Эти двое удалялись, и галерея, еще минуту назад людная, пустела. Какая нечеловеческая деликатность.

— У вас чернила, — Кайя коснулся шеи. — Вот здесь. И на ухе еще...

— Да? — потерла пальцем указанное место, предполагая, что вряд ли пятно исчезнет. — Я не привыкла писать так и... я справлюсь.

— Не сомневаюсь. Мне уже доложили, что вы справляетесь. Возможно, будет удобнее продолжить беседу в саду?

Он не стал дожидаться согласия, наверное, считая, что если в сад, то в сад. Издержки самодержавия? А говорил, что самодурства не хватает. Их Светлость просто себя недооценивают.

— Жалуются? — поинтересовалась я, зная ответ.

— Жалуются, — Кайя шел очень медленно, приноравливая свой шаг к моему. — Но вы не обращайте внимания, Изольда. Я сказал, что вы вправе поступать так, как сочтете нужным. И что поддержу любое ваше начинание. Даже если вы решите перестроить замок.

Добрый он сегодня, но чужой. Отстраненный. Рядом с таким я теряюсь. А замок Наша Светлость перестраивать воздержится. Она еще не до конца разобралась с тем, как он устроен.

— Спасибо за подарки. Мне очень понравились., — благодаря урокам Ингрид, у меня уже получалось ходить, поддерживая, но не задирая юбки. Только не следовало забывать об осанке... и о посадке головы... о руках... еще пару лет и Наша Светлость совсем хорошо освоится.

— Подарки? — Кайя даже не обернулся.

Интересно, для кого я тут из себя прекрасную даму изображаю?

— Майло сказал, что от вас...

— Кто такой Майло?

Ох, и не понравился мне тон, которым вопрос был задан. И взгляд, кстати, тоже.

— Паж. Тот мальчик, который...

— Ясно. Иза, я не посылал вам подарков. Это — дядины шутки, скорее всего. Но мне следовало бы и самому подумать. Извините, если разочаровал.

— Да нет, все нормально.

Только немного грустно. Лилия не перестанет быть лилией, а каменная птичка не улетит из клетки, но радость уже не та. Неудобно как-то получилось.

— Пожалуй, мне следовало промолчать, — сказал Кайя.

— Тогда бы мы не узнали правду.

— Также приношу свои извинения за то, что не уделял вам должного внимания.

— Заняты были?

Встреченная парочка дам, похожих, как сестры близняшки, которых специально нарядили в платья разного цвета, чтобы различить, заставила меня вспомнить об осанке.

Спину держать.

Хотя бы ради профилактики сколиоза.

— Ловил черную кошку в темной комнате, — мне слышится в этом голосе насмешка.

— И как?

— Уже не уверен, что кошка и вправду существует.

Разговор снова рвется, и мы молчим. Кайя думает о чем-то своем, ему явно не до меня сейчас, а я не в состоянии подыскать вежливый предлог и удалиться.

И вообще, в сад — значит в сад.

Но Их Светлость вывел меня не в дворцовый парк с его идеальными формами, совершенными газонами и кустами, стриженными под шахматные фигуры. Этот сад начинался с арки, увитой лиловым виноградом. Ветки прогибались под тяжестью ягод, которые только-только начинали окрашиваться. Еще месяц и виноград созреет. Пока же он, цепляясь тонкими усиками молодых побегов, расползался по колоннам и статуям. Из-под виноградного покрывала, словно из-под оброненной шали, выглядывала зелень дичающего газона. Дорожки, вымощенные желтым камнем — обрывки нитей на разноцветной ткани, что то появлялись, то исчезали под пологом кустов. Причудливые деревья поднимались к стеклянному потолку.

Каменные вазы, полные цветов. Крохотный фонтанчик в тени шатрового вяза. Пруд с белыми лилиями. И кованная, но легкая, словно не из металла — из кружева сделанная — скамейка.

Сад был огромен...

Сад был великолепен!

— Мне нравится здесь бывать, — Кайя остановился у дерева с седым, каким-то бархатистым на вид стволом и с легкостью наклонил массивную ветвь. Мда, сил у Их Светлости определенно с избытком. Я слышала, как загудело дерево, готовое треснуть под рукой лорда. — Южная эйла. Видите цветы?

Мелкие, желтоватые звездочки прятались меж глянцевых листьев.

— Сорвите и разотрите.

Цветы имели слабый лимонный запах. Может, они чернилоотмывающие? Хорошо бы... Да нет, чернила остались. А запах стал сильнее.

— А вы дерево на свободу отпустите или как? — поинтересовалась я, обнюхивая пальцы.

Кайя разжал руку. Свистнула, распрямляясь, ветка, задрожал ствол, а меня осыпало цветами, мелкими ягодками и трухой.

— Извините.

— Бывает, — я вытащила из волос сухой лист, второй Кайя снял сам.

— Раскройте ладонь, — попросил он. — Запах цветов, соприкасаясь с кожей, меняется.

Я уже чувствую, не лимон, а что-то горьковатое... грейпфрут? И цитрус уходит. Полынь? Похоже, но не то. Сложный аромат, который никак не получается поймать. Но он становится резче, сильней.

Первый мотылек упал на ладонь откуда-то с ветки. Он завозился, расправляя белые с серебряным рисунком крылья. Крупный. С мохнатым, будто напудренным, тельцем, с антеннами усов и черными бусинами глаз. Мотылек не спешил улетать, но деловито исследовал мою ладонь.

А второй уже спешил на помощь.

— Полуночникам нравится этот запах, — Кайя протянул третьего мотылька.

Вот и четвертый...

Пятый опустился на волосы. Шестой, седьмой... и я все-таки сбилась со счета.

— Бабочки вам к лицу, — заметил Кайя.

— Это мотыльки!

— А есть разница?

— Огромная!

— Потом расскажете, — Кайя с самым серьезным видом протянул еще одного белокрылого полуночника. — Сейчас запах выветрится и они улетят.

Жаль, мне понравилось. Хотя... вот оно дерево. И Кайя рядом, чтобы цветочки достать. Подозреваю, что если попросить хорошо, он и дерево свернет. Правда, тогда мотылькам будет негде жить...

Полуночники поднялись одновременно, и на мгновенье я оказалась в белом пуховом облаке.

— Их привезли вместе с эйлой, говорят, эти деревья раньше росли повсюду, но теперь их почти не осталось.

Как и паладинов...

— Мой прадед построил этот сад для прабабки. Она собирала растения со всего мира, особенно такие, которые могли исчезнуть. Бабка продолжила. А вот моей матери сад был не интересен. Но его сохранили. И будут сохранять.

Кайя вел меня по дорожке. Вдоль бордюра поднималась лаванда. И робкие маргаритки выглядывали из травы. Покачивала серьгами запоздалых соцветий акация...

— Почти все предпочитают парк. Наверное, потому, что он — чище, удобней. Там дорожки широкие. И лабиринт есть. Еще кусты выстригают по-всякому. Ничего в этом не понимаю, но говорят, что так положено. Но там у меня отдохнуть не получается.

У пруда стояла косуля. Красная шубка с белыми пятнами, хвост-флаг и тонкие изящные рожки. Косуля обернулась и, смерив нас равнодушным взглядом, потянулась к воде.

— Завелись как-то, — сказал Кайя, пожав плечами. — Здесь много всякой мелочи.

Косуля не выглядела мелочью. Я видела их по телевизору, и еще в зверинце, который был проездом и оставил странное послевкусие — удивление и жалость — но чтобы вот так, в парке... и чтобы подойти позволила. Лишь когда я протянула руку, чтобы погладить, косуля отпрянула.

— Они дикие, Иза. Просто не боятся. Но если хотите, то я вам поймаю.

Я представила, как Кайя носится по саду за ошалевшей от ужаса косулей. Хрустят деревья и, не выдержав столкновения с Их Светлостью, падают, погребая под ветвями редкие цветы. Косуля близка к обмороку, а я сижу, вся такая, в кружевах и томительном ожидании...

— Не надо! Пусть... пусть бегает.

Косуля, не подозревая, насколько ей повезло, остановилась метрах в пяти и с пренаглым видом, неподобающим копытному, принялась объедать куст. А мы продолжили путь.

— Вы ведь хотели поговорить о чем-то? — напомнил Кайя.

— Да... о девочках. Им нужна семья. И я подумала, что возможно...

Не получается у меня внятно мысли излагать, но Кайя слушает, не перебивая. И когда я замолкаю, говорит:

— Я рад, что вы занялись этой проблемой, но...

Вот сейчас очередную мою гениальную идею выкорчуют на корню.

— ...но я попрошу вас довести дело. Составьте список. И мы вместе посмотрим, кому из выбранных вами семей можно доверить ребенка.

Моя инициатива принята? И мне же придется воплощать идею в жизнь. Как-то я на такое не рассчитывала.

— На свадьбу приедут все, кто имеет герб. И вам не составит труда поговорить с тем или иным человеком...

Конечно, не составит. Я только и делаю, что веду светские беседы, изъясняясь с подобающей изысканностью.

— Дело в том, — Кайя приподнял ветвь, перегородившую тропу, — что моя просьба будет воспринята, как приказ.

А приказывать в подобном деле не следует. Я понимаю. И соглашаясь, перехожу ко второму пункту.

— Еще мне нужно найти Сержанта.

— Зачем? — и снова этот тон, от которого я цепенею.

— Хотела спасибо сказать. И вообще как-то неудобно получилось... ушла и все.

— Изольда, не думаю, что кто-то на вас обиделся. Семья умеет быть благодарной.

То есть, встретиться не выйдет. Спасибо сказали за меня, и Нашей Светлости рекомендуют забыть неприятное происшествие?

— Сержант и его люди получили работу. Не следует их отвлекать.

Щелчок по носу, несколько болезненный для самолюбия, и я замолкаю.

Мы идем мимо очередного фонтана, на сей раз неработающего. И странного растения, безлистные стебли которого топорщились колючками. По горбатому мостику, переброшенному через ручей, и вдоль аллеи статуй.

— Не сердитесь, Иза. Никто не желает вас обидеть. Вы же сказали не все, что собирались?

Его проницательность раздражает. И да, у меня остался еще один невыясненный вопрос.

— Мне доставили платье... — Черт, я не знаю, как объяснить ему, чем именно оно мне не нравится, и почему я не хочу его надевать. Платье безумно дорогое и, возможно, идеальное по меркам местной моды. А у меня капризы.

— Это... оно, безусловно, очень красивое... — я вздохнула, отпуская язык на свободу, но в кои-то веки он свободы не желал.

— Вы так не думаете.

— Его шили не для меня. Я понимаю, что у вас здесь свои правила! И вы планировали другую свадьбу, но... я не могу выходить замуж в чужом платье! Пусть даже его перешили на меня. Это обидно, в конце-то концов!

Вот и высказалась.

— Иза, посмотрите на меня, пожалуйста.

Посмотрю. Мне не сложно. На него даже приятно смотреть. И черные ленты на солнце уже не черные — темно-лиловые. Они медленно перетекают друг в друга, словно старые гадюки, которым слишком лениво двигаться под раскаленной кожей.