Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

— Впечатлят, — искреннее восхитился ромейский император. — И сколько у вас таких архи-контарионов?

— Всего полсотни, — расстроено признался Проня. — Длинные хорошо просушенные шесты трудно сыскать. Да и... — боярин запнулся, не решаясь, в отличие от протоиерея, пожаловаться на недостаток финансов.

— Ничего, теперь это моя забота, — правильно понял русича император. — Я распоряжусь, чтобы твою банду снабдили копьями. Оружие не главное, — вполголоса добавил Иоанн. — Главное, чтобы его было кому держать. А вы смогли превратить домоседов в отважных воинов, рвущихся в бой, подобных древним эллинам.

— Вифинийцы сами к нам прибились, — скромно возразил протоиерей. — Одни еще в Никомедии, другие по пути, третьи уже в столице. Мы лишь согласились принять их под свою руку и немного научили строиться, подобно настоящим воинам.

— Ну что же, — подытожил базилевс, — они хотят воевать за свою страну, не требуя за это платы, кроме хорошей кормежки, и они выглядят как войско. Значит, им можно поручить простое дело.

— Конечно, можно, — не скрывая радости, воскликнул Проня, имевший одной из целей миссии изучение ромейского военного дела. — А какое?

— Вы сами уверяли, что Мануил Дука Комнин без труда сможет вернуть Фессалонику, если дать ему сотни три мечников, верно? Так вот, вместе с моими тремястами воинов пойдут ваши, и пусть вчерашние землепашцы и торговцы думают, что враги убоялись только одного их вида, и преисполнятся от того храбрости.

— Мы можем выступать хоть с рассвета, — не менее отважно, чем его коллега-посол, добавил отец Гавриил.

— Как, разве ты не вернешься к князю? — изумился Ватац. — Ведь, насколько мне известно, патриарх склонился к согласию превратить рязанскую епархию в архиепископство, и тебе надлежит занять там подходящее место.

— Епархия подождет, — досадливо поморщился протоиерей, — а вот без моего попечения наши сотни могут поникнуть духом.

— Быть посему, — согласился император. — Готовьтесь выступать.

— Орлы, — радостно закричал боярин, так что лошади начали взволнованно прясть ушами, — завтра выступаем в поход, возрождать славную греческую империю!

В ответ и дружинники, и греки во всю глотку прокричали славу императору и князю, и даже наемники поддались общему порыву, а после запели песню, услышанную когда-то Проней от Гавриила, а здесь переделанную на местный лад. Кто эту песню сложил изначально, боярин так и не понял. Воевода утверждал, что некая воинственная дева Альвар. Но почему дева с германским, а скорее, свейским именем складывает песнь на славянском языке, осталось загадкой.

Кто историей правит на крутых поворотах?

В это смутное время все пред небом равны.

Эй, орлы-вифинийцы, надо двигать в Никею,

Поучаствовать в жизни страны.

Идти, правда, предстояло пока обратно, в Никомедию, потому что там находилась ближайшая большая гавань, способная принять длинные корабли.

Проня всю ночь перед выступлением не спал, проверяя снаряжение и пересчитывая припасы. Он то досадовал, что не всех верховых коней удалось снабдить защитными попонами, то ворчал на деревянное масло (* оливковое масло), к которому русичи так и не привыкли, и за всеми хлопотами даже забыл проверить караулы.

Рассвет "русские" сотни встретили уже за воротами города. Вместе с ними шли двести никейских лучников и сотня щитоносцев, составлявшая ядро экспедиционных сил. Разбухшая дружина посольства была, как метко заметил император, только похожа на войско, и играла роль статистов.

Своих всадников Ватац деспоту не дал. На первых порах Мануил обойдется двадцатью комонными русичами и таким же количеством легких ромейских всадников. Ну а после у него появятся салонийские воины.

Самого бывшего владыку Фессалоники воины впервые встретили только сейчас. Ничего выдающегося на вид в нем не было. Просто невысокий пожилой человек в обычном дорожном плаще. При ближайшем рассмотрении Мануил тоже никакого трепета и восхищения не вызывал. Да, лицо аристократическое, с аккуратно остриженной седой бородой, но на владыку он не очень-то походил. Впрочем, с сотниками деспот был вежлив, на воинов смотрел доброжелательно, а дорогу переносил стоически, хотя было видно, что старческие недуги мешают ему наслаждаться путешествием.

* * *

В Никомедии войско практически с марша отправилось прямо на причал. Имперские посланцы уже заранее зафрахтовали купеческие корабли для перевозки армии и отдельное большое судно для транспортировки лошадей. Охраняла караван судов боевая катерга, а у Холкоса им навстречу вышло еще пять галер — вся флотилия Мраморного моря. Вообще-то весь флот Никейской империи в это время насчитывал аж тридцать боевых кораблей. Но они были разбросаны по разным морям, сторожа длинное побережье страны, и вместе собирались лишь для больших сражений.

К счастью для отряда, во время путешествия море было сравнительно спокойным, и буря им не грозила, хотя немало неприятностей доставляла качка, к которой сухопутные жители не были привычны.

Капитаны галер, получившие новоизобретенные рупоры, вовсю резвились, отводя свои корабли в стороны и проверяя, на каком расстоянии они могут услышать другу друга. Катерги то смыкали походный ордер, то расходились, а моряки торговых посудин, с недоумением наблюдавшие странные маневры, лишь выразительно постукивали себя по лбу.

Но вот четырехсотверстный морской путь подошел к концу. Флотилия достигла северной оконечности острова Эвбея и от него повернула направо. Здесь длинный мыс берега заворачивался, наподобие улитки, отгораживая от бурного моря уютный Пагасетийский залив, на севере которого прятался порт Пагаса. Здесь имелась удобная пристань и, в то же время, было далеко от Салоник, где правили конкуренты Мануила. Впрочем, других удобных гаваней в Фессалии и не имелось, так что особого выбора у экспедиции не было.

— Посмотри, Василий Дмитриевич, — показал отец Григорий на берег. — Вон там, правее, город Иолк — родина знаменитого мореплавателя Иасона.

— И куда путешествовал этот отважный Ясон, — вяло поинтересовался боярин, никогда не слыхавший о таком купце.

— В Русское море.

— А, мы же по нему тоже плавали. Оно большое. А еще какие подвиги за ним числятся?

— Рассказы об Иасоне я читал в далеком детстве и могу что-то напутать. Но начну с самого начала. Воспитывали мальчика кентавры — комоне-человеки.

— Как же, слышал о таких, — оживился Проня. — Они были прекрасными стрелками из лука.

— Верно, — согласился протоиерей, — но своего подопечного кентавры учили лишь целительству, а лук ему не давали.

— Зря они так, — прокомментировал Проня древнюю легенду. — Впрочем, вот воевода Гавриил воин хоть куда, но лучник не из первых, зато лечить тоже умеет.

— Когда юноша возмужал, — продолжил повествование священник, — он отправился в свой родной город. По дороге ему пять раз встречались разбойники, но всех пятерых он убил мечом, а заодно прикончил и вепря, которого боялись местные жители.

— Это правильно, — одобрил Василий Дмитриевич. — Своего первого кабана я тоже в пятнадцать лет заколол. У меня с тех пор на ноге шрам остался. Но греки, видно, заелись, раз не хотели свининой полакомиться. А разбойников даже наш милосердный воевода Гавша убивал. Фрол Капеца сам видел, что когда тот был монахом, то одним лишь посохом перебил пять татей.

— Ах, нет, — хлопнул себя по лбу протоиерей. — Перепутал за давностью лет. Разбойников убивал Тесей. Иасон же шел спокойно, и только потерял по дороге башмак, в честь чего местные воины с тех пор носили сандаль лишь на одной ноге. Но в Иолке княжил уже не отец Иасона. Его сверг родной брат и, чтобы избавиться от племянника, узурпатор повелел ему собрать варягов и отправиться в дальние края — в Колхиду, богатую золотом. Юноша нашел полсотни охочих людей, а плотник Арго построил ему корабль, который без скромности назвал своим именем, на котором гридни и добрались до цели. Там отважный княжич поймал двух туров, запряг их, вспахал землю, и в награду получил золотую шерсть. Конечно, местный правитель хотел обмануть странников. Но его дочь Медея вышла за Иасона замуж и помогла бежать, для чего они убили медеева брата и разрубили на части. По прибытии в Иолк молодожены узнали, что дядя Иасона убил его отца и всех родственников.

— И они его за это тоже разрубили на куски? — предположил Проня.

— Верно. Как ты догадался? Вот только княжить Иасону не пришлось, жители его все равно прогнали. Но он все-таки десять лет жил счастливо с Медеей, пока вдруг не решил взять себе другую жену. Медея рассвирепела, сожгла несчастную невесту заживо, своих сыновей от Иасона тоже убила, и отправилась в Афины. Вот там-то она и попыталась отравить отважного Тесея, победителя разбойников, но не получилось.

— Злая женщина, — осуждающе покачал головой боярин.

— Она не всегда была злобная, — вздохнул протоиерей. — Например, Медея вылечила Геракла после того, как тот, убив своих детей, пребывал в расстройстве.

— Да уж, — хмыкнул боярин. — Теперь понятно, почему от прежних эллинов-героев не осталось потомства, и Грецию сейчас захватывают все, кому не лень. А с Медеей что потом сталось?

— Для нее все закончилось благополучно. Она вернулась в Колхиду, где ее отца сверг его брат...

— И убила узурпатора — предположил Проня.

— Да, разумеется... Но смотри, первая катерга уже причалила.

Игемон Никифор, возглавлявший войско, специально поплыл вперед, чтобы предупредить власти округа Димитриада о прибытии их повелителя Мануила Дука Комнина.

В Иолке уже давно заметили приближение флота, а когда Никифор, почти не лукавя, заявил тамошнему эпарху, что деспота сопровождает полтысячи пехотинцев и пятьдесят конных, то жители оставили все дела и кинулись готовить торжественную встречу.

Мануил от празднеств, на которых присутствовали и вельможи, и командиры гарнизонов, не отказался. Но, сразу после приведения к присяге всех знатных людей Димитриады, деспот распорядился снарядить два десятка гонцов, чтобы доставить послания его сторонникам по всей Фессалии.

Сторонников у свергнутого правителя оказалось немало. К нему со всех сторон спешили и гонцы от вятших фессалийцев, и даже небольшие отряды местных вельмож.

Никейский полководец Никифор тоже времени зря не терял, и поспешно заменил гарнизоны во всех крепостях по берегам Пагасетийского залива, посадив в каждой по десятку своих лучников. Высвободившиеся воины примкнули к основному войску, распределившись по сотням.

Одним словом, все шло, как и задумывалось, но помимо воев, знати и солидных горожан, в лагерь Мануила устремились также обычные поденщики, ремесленники и сельские парики. Простому люду, в общем-то, зачастую было абсолютно все равно, кто из Дук воссядет на троне. Но им хотелось, чтобы поскорее закончились войны, раздиравшие страну последние десятилетия.

Мануил Дука на чернь посматривал презрительно, да и Никифор от таких помощников был явно не в восторге. Но волонтеров не гнали и автоматически записывали в русскую дружину, уже разросшуюся вдвое. Даже самых низкорослых крестьян, не доросших до пяти поусов (* футов) и потому не годившихся в ратники, все равно оставляли, зачислив в обслугу.

Новички по указанию боярина ставили себе палатки, оборудовали отхожие места, вкапывали столбы для упражнения с мечом, мастерили учебное оружие и немедля принимались за тренировки.

Как организовывать военный лагерь, боярин Проня хорошо знал, а отец Григорий к тому же помнил основное правило в лучших монастырях — нельзя позволять братии маяться бездельем. Поэтому в дружине до заката солнца были запрещены любые развлечения. Весь день ополченцы учились ходить колонной и шеренгой, держать ровно копья, бить по столбу мечом, и осваивали основы греческой борьбы с элементами вольной, изобретенной воеводой Гавриилом. Правда, игемон Никифор к приемам непривычной борьбы поначалу относился насмешливо, считая хватание руками за ноги моветоном, но потом все же попросил и своих щитоносцев обучить подсечкам и подножкам.

Не все выдерживали подобную муштру. Некоторые греки уходили, разочарованные тяготами ратной жизни, а иных бездельников прогоняли сами воеводы. Но большинство пришедших фессалийцев все же оставались и упорно изучали воинскую науку.

Проблем, конечно, хватало. Хотя Никифор выгреб все арсеналы округа, но оружия и щитов на разросшееся войско совершенно не хватало. Не имелось в достатке продовольствия, обозных повозок, шатров, да и просто приличной одежды. А ведь некоторые парики являлись в таком рванье, что стыдно было по улице пройти. Да и инструкторов, способных объясниться с греками, в дружине почти не имелось, а помощи от никейцев практически не было. Конечно, игемон выделил несколько своих десятников, но те относились к податному люду столь пренебрежительно, что больше вредили процессу обучения, чем помогали.

Пришлось роль младшего комсостава взвалить на плечи тех из наемников и ополченцев, кто был способен быстро перетолмачить команды воеводы. Первым вырос до полусотника купец Гавриил. Сказался менталитет торговца, обладавшего широким кругозором и быстро усваивавшего все новое. Другой полусотней диметриадцев поставили командовать генуэзца Пьетро. Тот, хотя и выглядел, как типичный ломбардец — невысокий, смуглый и сероглазый, но шпарил и по-славянски, и по-гречески, а уж во владении всеми видами оружия мог посоперничать и с боярином. Ему под стать был и константинополец Константин. Он, правда, родился не в великой столице, к тому времени уже захваченной латинянами, а в Нимфее. Но грек любил прихвастнуть, что его родители были родом из самого Города, в честь которого и назвали сына.

Из дружинников участь командовать оружниками выпала только Лиховиду, на свою беду, делавшему заметные успехи в освоении эллинского наречия. К тому же Проня рассудил, что там, где греки не поймут слов, помогут здоровенные лиховидовские ручищи, привыкшие обуздывать самых сноровистых лошадей.

Еще одно затруднение касалось метательного оружия. Воевода Гавриил поучал, что на войне первое преимущество всегда за воинами, умеющими поражать врага издали. Однако учить греческих хлебопашцев стрелять из лука было бесполезно, а самострелов в войске почти не имелось. Но протоиерей вспомнил, как легионеры древних ромеев, не умевшие метать стрелы, часто побеждали противника сулицами, и даже редко когда доводили дело до мечей. Вот метанию дротиков эллинов и стали обучать, благо особой точности от них не требовалось.

* * *

Через неделю, закрепившись в заливе, никейский игемон после совета со своими сподвижниками решил, что настала пора двигать дальше на запад, к Фарсалу.

Боя не ожидалось, и шествие войска больше напоминало парад. Отряды шли среди зеленых плодородных полей и обильных садов, не утруждаясь высылкой дозоров, и отправляя вперед лишь гонцов, известить греков о своем приближении и подготовить к торжественной встрече.

Длинная колонна пехоты, всадников и повозок двигалась неторопливо, но еще задолго до полудня, пройдя полтора десятка верст, никейцы уже подошли к городку Велестино — маленькому, но имевшему неплохую цитадель на холме. Велестинойцы уже ждали своего деспота и никейцев, и ворота крепости были гостеприимно распахнуты.