— Увы, в столице для меня работы пока нет. Вот если стану доктором наук, маленький шанс появится. Во всяком случае, декан факультета сказал "может быть".
— А диссертацию Вы пишете?
— Да, через семестр рассчитываю закончить.
Как раз то, что надо! Именно через полгода мамочка Ирис будет нужна в столице, как никто другая. Я сжал ладони женщины:
— Постарайтесь защититься, умоляю. А я тут попробую повлиять на декана. Да пребудет с Вами Сила.
— И с тобой. Звони.
Я вернулся на исторический факультет, где меня встретил прямо у входа один из преподавателей, невысокий цереанин с длинной узкой бородкой и задорно подкрученными вверх усами. Оказывается, Ирис уже с борта лайнера послала сообщение и предупредила коллег о том, что за вещами её приедет соплеменница. Цереанин подождал, пока я упакую пожитки тогруты в два контейнера-чемодана, вместе со мной проверил, не осталось ли в комнате мелких вещей. А затем повёл себя как заправский кадровый офицер: отловил в коридоре гостиницы двух молодых существ мужского пола — видимо, аспирантов — и велел помочь девушке погрузить чемоданы в спидер. Аспиранты, вздыхая, поплелись выполнять задание. Один из них, похожий на панторанца, попытался познакомиться со мной поближе, но, понятно, не преуспел. Садясь в машину, я краем глаза увидел, как приятель хлопнул его по плечу и с усмешкой что-то сказал. Панторанец грустно махнул рукой: по всей видимости, с девушками у него не клеилось.
А в офисе меня ожидало приятное известие. Короткое текстовое сообщение от старшей сестры Солы гласило, что она летит на Корусант по делам Переселенческой программы и пробудет в столице три дня и две ночи. Я был просто счастлив. Сола принадлежала к числу тех, в отношении кого мои собственные чувства и чувства Падме совпадали на сто процентов, иными словами, я обожал эту женщину не меньше, чем она.
Сола ворвалась в резиденцию цоканьем каблуков, вихрем широких юбок и весёлой энергии. Расцеловала меня, фрейлин и сурового капитана Тайфо, щёки которого залил густой румянец, заметный даже на коричневой африканской коже.
— Ты одна? — спросил я.
— Да, у Дарреда других дел полно, ситуация меняется так быстро, что всё приходится делать на ручном управлении. А девочек в такое время я везти не рискнула.
— Разумеется. Во время войны детям лучше сидеть дома. Как я понимаю, ты прилетела решать вопросы в правительстве Республики?
— Не совсем. Хочу встретиться с крупными промышленниками, у кого головные офисы здесь, в столице. В последнее время среди переселенцев попадается много квалифицированных специалистов. Глупо вывозить их на аграрные планеты и заставлять кормиться с огорода.
— Определённо, — согласился я. — На заводе специалист заработает больше, значит, семья его будет лучше жить. И для экономики польза.
— Ну, вот. Я и хочу договориться о трудоустройстве таких существ.
— Идея хорошая, только мне кажется, что бегать по кабинетам в качестве просительницы неразумно. Есть способ поговорить сразу со многими, в непринуждённой обстановке.
— Внимательно слушаю.
— Слышала о Зафиеле Сноппсе, сенаторе от Корулага?
— Конечно! Это всё равно, что спросить, слышала ли я о Сети Ашгаде или Райте Сиенаре! К нему я тоже собиралась ехать.
— Вот и съездим вместе. Каждую неделю, перед выходным, он устраивает приёмы для коллег по Сенату и по бизнесу. Сенатор Ашгад, кстати, тоже будет там. Сиенара не обещаю, кажется, он улетел на Лианну на совет директоров.
— Сестрёнка, ты прелесть! Выходной у нас послезавтра?
— Кажется, да. У меня с этими законами все дни перепутались.
— Отлично! Столько времени сэкономлю!
Поскольку деловые планы у Солы определились, мы с удовольствием переключились на менее серьёзные темы. Сестра рассказывала мне о Набу, о своих дочерях, об отце, о матери, образ которой за последнее время плотно переплёлся в моей голове с моей собственной мамой, до того много у них было одинаковых черт характера. У них там так много всего происходило! Мне снова остро захотелось бросить всё и уехать к ним отдохнуть, ну, хоть ненадолго. Хорошо, что Сола вовремя начала расспрашивать о моём собственном житье-бытье, и я сумел напомнить себе, что есть такое слово "надо", а мечтать об отдыхе в моей ситуации — только себя изводить. Вываливать на Солу по-настоящему серьёзные проблемы тоже смысла не имело. А вот банально пожаловаться старшей сестре на тупость некоторых коллег и жадность других, на вечное хамство Бертонихи, двуличие Мотмы и трусость Фритаа... И заодно похвастаться своими успехами, кроме тех, о которых говорить нельзя вообще никому. В общем, выговорился я в тот вечер просто шикарно, несколько раз до слёз ручьями. Плакать не к лицу только мужчинам, а я-то уже вроде как девочка.
Болтая с Солой, я совсем расслабился, полагая, что уже в достаточной степени превратился в Падме, чтобы ни у кого не вызывать подозрений, и можно вести себя свободно. Ага, как же, сейчас! После нескольких часов общения сестра неожиданно, будто обухом по голове, задала вопрос:
— Ты стала какая-то странная, Падме. Что с тобой творится?
О, чёрт, чёрт!
— М-м-м... Я не странная, я задёрганная, — пробурчал я.
— Э, нет. Можно подумать, я плохо тебя изучила с детства. Ты какая-то другая. Если бы только речь, я бы отнесла это на счёт твоей работы. Но у тебя даже жесты другие. И суждения такие резкие. В тебе появилась какая-то несвойственная жёсткость.
— Что-то мужское?
— Не отшучивайся, сестра! — нахмурилась Сола.
— Правда, Сола, я не знаю, что ты такое увидела, — включил я дурочку. — Речь, жесты... Возможно, я что-то переняла от подруг, и сама не замечаю? По поводу суждений... Сама видишь, какое теперь время. В Сенате я ещё стараюсь быть дипломатичной, а с девчонками мы обо всём говорим прямо, как есть. Ну, что, допустим, если сказать "банкиры не всегда соизмеряют свои действия с интересами простых граждан", это лучше, чем "только и думают, как набить собственный карман"?
— Нет, не лучше.
— Ну, вот. Ты, видимо, об этом?
— Не только. Ты стала говорить более образно, вставляешь разные словечки, некоторые я слышу впервые.
— Вот это точно подруги виноваты. На каждой планете, где говорят на базик, есть своя местная лексика. Неудивительно, что мы ею обмениваемся. А с кем-то вообще на других языках разговариваем, как удобнее. Может быть, на днях прилетит Анакин со своей ученицей, тогда сама услышишь.
— Кстати! Что-то ты совсем не затронула эту тему. Как протекает тайная семейная жизнь?
— Нечего особо рассказывать. Видимся так редко и так ненадолго, что на любовь времени почти не бывает. Хорошо, если поговорить успеваем.
— Бедняжка.
— Увы. Я Осоку и то больше вижу. Война, что поделать.
— Война... — повторила Сола, помолчала и добавила: — По-моему, ты опять чего-то не договариваешь, нет?
— Да, — решил частично признаться я. — Меня беспокоит кое-что в его характере. Он становится нервным, вспыльчивым, даже злым, и чем дальше, тем больше.
— О-о, насколько я понимаю, для джедая это плохо.
— Скажу больше: отвратительно. В принципе, я знаю, что предпринять, надеюсь, получится.
— Будет нужна помощь — говори.
Вечером следующего дня мы поехали на приём.
Апартаменты представительства Корулага имеют довольно замысловатую конфигурацию. В высоту они занимают три этажа высотного здания, однако, примерно на двух третях площади перекрытия между нижними разобраны, и в этом объёме раскинулся зал для мероприятий. Убранству его мог бы позавидовать любой арабский шейх или индийский раджа: стилистика, конечно же, совсем другая, но столь же роскошно, помпезно и излишне ярко. В дальнем конце зала располагается длинный, во всю ширину небоскрёба, балкон, куда с левой стороны, если смотреть от входа, ведёт изогнутая лестница. Справа, симметрично, едва заметно поблёскивает высококачественным транспаристилом прозрачный колодец внутреннего лифта, кабину которого украшает декоративная балюстрада с точно такими же перилами и изогнутыми стойками, как на балконе и лестнице. Я знал, что непосредственно за балконом находятся приёмная и кабинет сенатора Сноппса, они также высотой в два этажа, только со смещением на уровень вверх. Под ними остаётся место для служебных помещений и комнат технического персонала, а над самим залом приёмов размещаются личные покои сенатора. Судя по информации разведки Альдераана, в нескольких помещениях верхнего яруса пол выполнен из транспаристиловых плит односторонней прозрачности с регулируемым затемнением, чтобы хозяин, его помощники и офицеры охраны при желании могли наблюдать всё происходящее в зале, стоя над ним, словно греческие боги на Олимпе. Это могло показаться забавной причудой, на деле же очень хорошо характеризовало самого Зафиеля Сноппса. Примерно та же картина наблюдалась за трапезой, куда нас пригласили после короткой прелюдии. Хозяин, правда, сидел за общим столом, ведь большинство собравшихся были либо ровней ему по положению, либо членами семей сенаторов, как Сола. Тем не менее, и тут он сумел выделить себя на фоне гостей: особое кресло, отличающиеся столовые приборы. Главное же, прислуживал ему не дройд-официант, как нам, а живая служанка, худенькая розовая твилека. Девушка была красива, как подавляющее большинство представительниц её вида, но внимание моё она привлекла не этим. У меня аж сердце кольнуло, до чего она напоминала мою одноклассницу, которой, к сожалению, уже не было в живых. Очки бы ей — ну, копия! Только одноклассница, несмотря на тяжёлую болезнь, что в двадцатилетнем возрасте свела её в могилу, всегда выглядела жизнерадостной, много улыбалась, жестикулировала, у служанки же на лице застыло сосредоточенное выражение, взгляд вниз, ни одного лишнего движения. Она определённо стремилась добиться той же быстроты и точности, какой обладали манипуляторы дройдов. Ей это почти удавалось. Ошиблась девушка всего один раз, и она быстро поправила поставленный на стол фужер. Однако, Сноппс моментально обратил на это внимание. Лицо его приняло недовольное выражение.
— Всё, всё, пошла вон! — проворчал сенатор, отмахиваясь, словно от назойливой мухи, и доверительно сообщил сидящему по правую руку контр-адмиралу Мокслю из разведки флота: — Вот, подарили проблему, как будто без неё раздражающих факторов недоставало!
— Глупа? — сочувственно спросил Моксль. — Я слышал, рабыни, воспитанные на Рилоте, в большинстве своём умом не блещут, их учат только танцевать, готовить еду да угождать в постели.
М-да, подумал я, из Вас, господин адмирал, такой же разведчик, как из меня домохозяйка. Верить обывательским штампам, распространяемым, кстати, самими же твилеками, дабы их женщин не воспринимали всерьёз, облегчая, тем самым, плетение закулисных интриг... Сенатор Сноппс, тем временем, покачал головой:
— Наоборот. Чересчур умна. Вообразите, адмирал, эта дрянь однажды посмела напомнить мне об обещании, данном другому члену Сената! Как будто это её ума дело!
— Да, возмутительно, — согласился Моксль. — Подчинённые всегда обязаны соблюдать субординацию, иначе получится не офис, а балаган.
— Тем более, своё место должна знать собственность, — Сноппс глотнул из бокала с минералкой, поправил широкие рукава камзола. — Всё собираюсь её продать, да времени нет возиться.
Кто и за что дёрнул меня в этот момент, не знаю. Я расстегнул ожерелье с драгоценными камнями, секунду подержал над столом в вытянутой руке и разжал пальцы со словами:
— Надеюсь, за строптивую рабыню этого хватит?
Все взгляды устремились на меня.
— Сенатор Амидала, Вы это серьёзно? — спросил Зафиель.
— Сенатор Сноппс, шутить я склонна лишь со своими подругами, к коллегам я всегда отношусь серьёзно и с подобающим уважением. Вы изъявили желание продать. Я покупаю.
— Что же, я полагаю, цена даже завышена. Забирайте девчонку вместе со всеми её платьями.
— Распорядитесь прислать её к моему спидеру ко времени отлёта, — произнёс я, закрывая тему.
Остаток обеда Зафиелю Сноппсу прислуживала другая женщина — заметно старше, одетая в мундир, какие носила охрана сенатора. Она была значительно менее ловкой, видно, не привыкла выполнять обязанности прислуги. Сенатора это заметно раздражало, а я, поглядывая в его сторону из-под ресниц, ощущал своеобразное удовлетворение от удачно сделанной пакости. Стыдно, конечно, но, как говорится, до того хороший человек, что и гадость сделать не грех.
— Хочешь оставить девочку при себе? — тихо спросила Сола, когда мы вышли из-за стола, и приём перетёк в фазу неформального общения.
— О, как бы хотелось, — вздохнул я. — Не представляешь, как многое бы это упростило. Но нельзя. Посторонний в доме...
— Да, во время войны это риск, хоть проверяй, хоть не проверяй, — согласилась сестра. — А на улицу тоже не выставишь. Послушай-ка, помнишь нашу родственницу, которая в балете на Кристофсисе работала? Ну, микси.
Микси? Твилека-полукровка с человеческим цветом кожи? Разве у Падме есть такая родственница? Я, во всяком случае, ничего подобного припомнить не мог. Видя моё озадаченное выражение лица, Сола продолжала:
— Нет, видимо, не помнишь, ты маленькая была, когда она прилетала. Ладно, не суть. Главное, они сейчас с подругами создали собственную труппу, могу попросить устроить девочку к ним.
— Отличный вариант! — воскликнул я. — А я её, всё-таки, попроверяю через свою агентуру.
— Договорились. Я посмотрю в Голонете, где они гастролируют, какие там часовые пояса, и позвоню.
— Завтра посмотришь, — остановил её я. — Иди лучше, общайся с ранкорами бизнеса, пока возможность есть.
— Да-да, конечно.
Для Солы вечер прошёл весьма плодотворно: она добилась и от Сноппса, и от Ашгада согласия на приём семей беженцев, где, по крайней мере, один из супругов имеет рабочую специальность. Сенаторы-предприниматели согласились оплачивать и билеты до места — самые простые, грузопассажирским транспортом, но всё же. Ещё один промышленник присоединился к ним, правда, без перевозки, четвёртый обещал вынести вопрос на совет директоров корпорации. Райта, барона Сиенского, на приёме не было, однако, сенатор Ашгад, его давний торговый партнёр, заверил, что переговорит с ним при первой же возможности. Пока сестра занималась переговорами, я вёл светские беседы и получал политические бонусы от своего благородного порыва. Жёны сразу нескольких гостей наперебой выразили мне восхищение, ещё одна дама заявила, что тоже противница рабства, у неё-де две горничные, она их как только купила, сразу стала платить жалование. Потом подошёл один из коллег-сенаторов, тоже сказал, что это достойный поступок. Я вежливо кивал, улыбался, а сам гадал, сколько времени может занять у Кои пробивка девушки-служанки через свои контакты, и насколько твёрдую гарантию сможет дать она. Набуанская контрразведка делала подобные вещи от семидесяти до девяноста дней, республиканская — что-нибудь около пятидесяти, однако, и те, и другие допускали десять процентов ошибки. Для меня — недопустимо большой риск. Пять процентов и то многовато...
