Зверь лютый. Книга 15. Стрелка

Бабёнка была поставлена на колени на дно лодки. Животом — на одну скамейку, пятками — на другую. Коленки — широко разведены, между ними привязано поленце, чтобы не могла свести колени. Предусмотрительность "дрессировщика" простёрлась столь далеко, что на дно лодки под коленки была положена ребристая доска с ручкой, типа стиральной, только поуже.

Это из древнерусской прачечной утвари. На ней ещё музыку играют. Рубель называется. Не путать с денежной единицей Республики Беларусь.

Положена, естественно, ребристой стороной вверх.

— А это зачем?

— Это... после чуть за коленку тронул — она враз в разброс разводит.

— Оп-па... А это что?!

Мне показалось, что между ляжек женщины торчит... конец оглобли. После найденной мною утопленницы с забитым берёзовым колом...

— А это, вишь ты, зажимное поленце. Берёшь тонкое полено, снимаешь, стал быть, кору, верхний конец ножом расщепляешь. Этак вершка три. Теперя берёшь бабу за еёную потаёнку. Ты-то хоть видал когда? Ну, тады внятно будет. В ращеп — ножик вставляешь, поглубже. Наружные губки срамные её — разводишь, а внутренние — в ращеп влаживаешь. Вставил, ножик вытянул, поленце хлоп — зажало. Всё, жди-отдыхай.

— А долго?

— Да не, полсотни Богородиц. Это нынче мы чуть дольше, чисто для науки. После опять — ножичек вставили, разжал, отцепил.

— И чего?

— Оно ж кровь-то пережало. Затекло всё. Тут ты раз — снял. Бабьё на стенку лезет. Воем воет, головой обо что есть колотится.

Мой лектор продемонстрировал процедуру снятия.

Женщина не лезла на стенку исключительно из-за отсутствия оной. Воя не была, поскольку рот, явно, зажат, а головой ей ни до чего не дотянуться. Но мычание и поток попыток движений — наблюдался.

— Теперя что... теперя у её всё горит. Болит, опухло, глянь — аж в багровое отдаёт. Берём, к примеру, палец...

Новгородец обмакнул палец в принесённую мальчишкой в шапке речную ледяную воду.

— И делаем ей милость великую: холодным пальцем по сраму её горячему. Во, глянь! Она уже не отдёргивается, не зажимается — сама прижимается, да подставляется, да надевается. Хочется сучке дурной, чтобы, стало быть, жар её нутряной утишили, чтобы боль-то её поуспокоили. Сразу, дура, согласилась бы, а то... "я — мужняя жена, я — мужняя жена...". Ты — дырка ушкуйная! А муж твой — тебя на звон поменял. Ему-то, олуху пошехонскому, серебром позвони — он и отца родного продаст. Он-то ныне, поди, себе другую жёнушку выглядывает. Из подружек твоих, кто помоложе, да покрасивше.

Очередной приступ мычания подтвердил реальность выдвинутой гипотезы.

— Понятно. А зачем её малой ваш — батожком по заднице охаживал?

— А чтоб качалося. Он стукнет — она дёрнет, полешко-то свободно висит — туды-сюды на губках-то и покачается. Чтоб дура не просто колодой замерла, а судьбу свою понимала и прочувствовала. На телеге, к примеру, когда везёшь — тама дорога сама трясёт, тама и другие приёмы-способы есть. А тут вот малька посадил.

— А с плечиками не пробовали? Полено расщепить не надвое, а натрое. Боковины подрезать, середину — внутрь, чтобы — как в жизни, а губкам — каждой по расщепу?

— Чего? Во... Ну ты и умён боярич! Мудростей у тя, видать... Не. Не пойдёт. Занозы. Это ж кому ж охота — в бабской потаёнке на занозу... Хотя... Тут я нож вставил, чуть разжал, снял. А там надо в два ножа... В четыре руки... Можно попробовать...

— Ещё вопросец: ты на мужиках так не пробовал?

— На мужиках? А как это? У их же ж нету...

— А какая разница? Кровь-то у всех бежит. Ты своими защепами ток крови перекрываешь. Потом снял — пошла боль. Понятно, что на руку или ногу так не подойдёт. А вот на что поменьше...

Нету на них Мигеля Сервета с концепцией двух кругов кровообращения!

Я сам, кстати, кроме самой концепции и не знаю ничего по теме. Но, рассуждая по аналогии... Два часа — предел для жгута на конечности. А вот, если, к примеру, зажать поленцем... Ухо, а не то, что вы подумали!

Мой "просветитель" пришёл в полный восторг. Хорошо его понимаю: когда ученик вдруг настолько воспринимает смысл излагаемого материала, что готов, пусть даже и коряво, но продолжить тему, предложить что-то своё — это очень радует.

— Ну, лих, ну, сведущ! Откуда ж у тебя, боярич, такие-то премудрости?! Я-то, помолоду к пруссам хаживал, на Янтарном берегу зимовал. Пруссы-то деревами с полячками-полонянками — такие шутки уделывают...! Враз и веру свою забывают, и язык, и мужей-детей-родителей. Только водичка течёт. С какой — слёзки ясные, с какой — желтенькое, а то — красненькое.

Где-то я что-то похожее слышал... Насчёт пруссов... Не от Кастуся — у нас другие разговоры были, не от Фанга — голядь пруссов не любит.

— А ещё чему тебя пруссы выучили?

"Экскурсовод" скинул остальное тряпьё и продолжил:

— Тута под пупком поленце положено. Ты глянь как она поставлена: весь вес — на коленки да на пупок. Брюшко-то у неё слабоватенькое. Три десятка добрых молодцев на нём как погукаются... Полежит в напряг — брюшко-то и окрепнет. Только корму давать не надо — обделается. Задок у её... перестаралися малость в прошлую-то ночь. Ни цо, нынче отболит — завтра годна будет и с этой стороны... На сиськах — защепы такие ж. Сиськи у ентой дуры... одно название. Надувать надо.

"Эксперт по надуванию" повторил манипуляции по снятию. Даже в темноте был виден фиолетовый оттенок, маленьких, в размер лесного яблока, грудочек этой крестьянки.

— А главное, конечно, вот.

Я сперва не понял. Экскурсовод показывал на голову женщины.

Какой-то ременной намордник, стягивающий ей челюсти, так, что только мычать может? Хорошо затянутый ошейник с закруткой? Наглазники?

— Главное — кос-то нет! Всё — ей теперь на люди не выйти. Только в омут. Вот отойдут у ей ножки, кинется она сдуру в побег. А куда? До первого прохожего-проезжего. Ну мужики-то... понятно — зае...ут. Но не сразу. А бабы-то — сразу дубьём забьют, в клочки порвут. Или, к примеру, к начальству. Да кто ж с сучкой обскубанной говорить-то будет? И на порог не пустят. Ножней у нас нет — так, ножиками откочерыжили. Да, вот ещё: ты елки-сосёнки для таких дел не бери — смолятся они да занозятся. Березу бери, дуб...

Разве мог я тогда, в темноте Верхней Волги, выслушивая советы опытного "эксперта по деревоприменению", предвидеть, что через семь лет на другом краю страны буду перебирать кучу полешек, отбрасывая еловые, дабы "привести к послушанию" королеву, мать трёх королей... Что от этого "щепного товара", порушится одно из сильнейших королевств христианских, что миллионы людей погибнут или будут угнаны...

Планы, предвиденья, прозрения, предсказания... ерунда всё это! Да, я строил планы. Когда было из чего. И предвидения случались. Когда было что. А так-то... просто шёл, смотрел, думал. Учился. Учился у туземцев, у "Святой Руси". "Мне учиться — что с горы катиться". И восприяв науки разные, применял их по моему понятию уместности.

Не надо из меня великого пророка да чудотворца строить. Стройте ученика прилежного.

"Коллега-эксперт", кажется, предполагал, что я немедленно приступлю к реализации его технологии на других... субъектах. Но насчёт ёлок-сосёнок он зря сказал. Потому что я вспомнил. Что была у меня наложница с "деревянным именем" — Елица. И приключилася с ней историца...

Мы выбрались из лодки, малёк закидал бабёнку тряпками, побежал, пока старшие присматривают, до ветру.

— Э... Милейший, скажи мне — нет ли у тебя брата? А у него — сынка взрослого?

— Э... Уважаемый, почто спрашиваешь?

Мир — тесен. Особенно — для той малой доли людей, которые в нём двигаются. Бывалые воины, истовые паломники, дальние купцы-гости...

Почти все люди живут в своём тесном "мире" — деревенской общине. Но и те, кто вышел в "большой мир", кто топчет дальние дороги, скоро узнают, что и на другом конце света всегда сыщется такой "подорожник", который тебя знает, или о тебе слышал, или вёл дела с твоими знакомыми...

— Такой молодой мужичок, очень исполнительный и деловой, хорошо грамотен, женат, с женой своей весьма в любви и согласии...

— Он тебе денег задолжал?

— Что ты! Как можно! Ну, если не родня — извини...

— Стой. Ты ж... ты ж смоленский! Как я раньше... И имя-то у тебя — Иван Рябина! А Рябиновка, часом, не ваша ли вотчина?

— Точно. Угадал. Значит, это твой племяш ко мне с обозом тогда из Новгорода пришёл? Толковый. Я думал его приказчиком в имении поставить, да не схотел он. В офени выпросился.

"Эксперт" разулыбался, едва ли не обниматься кинулся:

— Племяш — он такой! Как он там? Пойдём к костру, посидим-потолкуем. Мы ж там всем семейством запереживались вовсе. Баба его всё слёзы выплакала, на дорогу глядючи. Как расскажу ей — такая радость будет...!

Восторг и благожелательность. Только я помню рассказ тогда, в моём пытошном застенке: именно этот человек подтолкнул своего племянника "сбегать посмотреть на тот конец", откуда пришёл в Новгород мой хлебный обоз. Тесен мир, тесен...

— Расскажу, не велик труд. Только ты мне сперва девку отдашь.

— Да я ж говорил: тебе — завсегда, без серебра и очереди...

— Насовсем.

— А? Не... Ты чего?! Это ж не по-людски, не по-человечески.... то — сказ, а то — баба... да ну, окстись!... я на ней по корове в день сберегу, по две заработаю... да ты подумай, у тя ж головушка светлая, ты ж вот ныне сходу такую штуку интересную... Не, ты сравни в цене...

Я ждал. Не умён. Хитёр, опытен, выучен... а — не умён. Не может понять, что торга не будет.

А я-то — "умён"? Только та же "корова в день", ну "пол-коровы" — и в нашей хоругви. Пока мы её решаем дополнительными строевыми и физкультурными упражнениями. Резан старается. Но времени мало: кусок вечера от швартовки до отбоя. Минус ужин и гигиенические процедуры. По-настоящему парней не умотать. Чуть ребятки втянутся... Да и самому... на мозги давит.

Может, не надо было открываться этому... "эксперту"? — Так он и сам мог в любой день додуматься! После "божьего поля" всё войско в курсе, что я — смоленский, что — Рябина. Теперь я хоть чётко знаю: к кому спиной...

— Ну как — по рукам?

— Бабу отвязать, завернуть, отнести к моему костру. Потом — сказ.

— Не, ну мы ж договорились!

— Твои договоры — твои заботы. Другой цены у меня для тебя нет. Я спать пойду. Тебе "дырка ушкуйная" дороже племяша? "Дырку" — и другую найдёшь, а племяш у тебя... Говоришь, баба его все слёзы выплакала? Значит, и дальше... ей писать нечем будет.

В самом деле я развернулся и пошёл к своему костру. На условной границе между нашими стягами дядя догнал, схватил за рукав.

— Ладно, согласный, забирай. Ну, чего там у племяша?

— Повторяю медленно: бабу отвязать...

Он всплёскивает руками, мечется, фыркает:

— Ну что ж ты такой... недоверчивый?! Ну прям как нерусский! Ну я ж сказал — согласный...

Дядя, тебя в 90-х не кидали? — А меня кидали. На ломщиков не натыкался? Тебе дальше по списку, где я опыта поднабирался? Это ж чисто случайно, что в Хопер-Инвест с МММ... а уж на улицах, в подъездах, поездах, подворотнях... Задержки с зарплатой... задержки с доставкой... турфирма вылетает вместе с офисом... со всем экс-совейским народом... Я уже лапшу с ушей не снимаю, я из неё — обед варю.

— Повторяю медленно...

Плюнул, матюкнулся, побежал своих тормошить. И куда только благообразие с вежливостью подевалось?

Притащили куль в овчине. Положили к ногам. Заглянул — точно.

— К костру.

— Да ты цего?! Да ты оммануть меня надумал...!

— К костру. Чтобы все видели, что ты сам отдал.

Отнесли, положили.

— Ну, говори.

— Твой племянник соблазнил мою наложницу. Дабы она вынесла серебро из кладовых моих. Попался. Был бит кнутом. Нещадно. Денёк помучился и сдох. Похоронен по христианскому обряду на кладбище в сельце моём, Пердуновкой именуемой. Всё.

Он сперва ахнул, потом руками замахал, кинулся хватать меня за грудки:

— Ты... ты... с-сука...

— Ошибся, дядя. Я — не сука, я — кобель. "Зверь Лютый".

И — с двух рук по почкам. Так и он повис. На моих... "грудках". С подвыванием. Ушкуйники подскочили, отцепили, увели к себе.

Лазарь возле меня с ноги на ногу переминается, саблей комаров отгоняет:

— Иване, а это чего было?

— Разговор был. Душевно-торговый. Натуральный обмен: товар на новости. Новости... сам видешь — не понравились. Резан, с этой ночи — костровых постоянно.

Только сели — малёк прискакивает:

— Эта... ну... а овчину с вязками?

Куль развязал, бабёнку у костра вывернул и убёг.

Наши... Вся хоругвь в полном составе. Сорок юбилейных рублей разных цветов.

— Во, бл... Баба! Бл...! Ну ни х... Ё! Дык она ж больная!

Ну, типа, да.

Конец пятьдесят восьмой части

Часть 59. "Сидят и слушают бойцы — Товарищи мои..."

Глава 321

* * *

"Я прошла в свою ванную комнату. Встав под струи воды, приняла душ. Вытерлась полотенцем, кинула его на сушилку у стены. Так, в неглиже, прошла через спальню в бело-бежевых тонах, вошла в гардеробную. Из большого зеркала на меня смотрела симпатичная, а при правильном макияже даже красивая, девушка, на вид лет двадцати двух. Волосы черные, ниже лопаток, в стрижке удлиненный каскад. Глаза ярко зеленого цвета с длинными и густыми ресницами. Брови красивой формой изгибались над зеленью глаз. Губы пухлые, с четким контуром и острым бантиком, ярко-розового цвета. Фигурка тоже не подкачала, но на любителя. Высокая грудь второго размера с крупными розовыми сосками, тонкая талия, длинные ноги и упругая задница. Но тело было слегка перекачено. Из восьми кубиков, на животе видны четыре, икры подтянуты, бедра тверды с выраженным мышечным слоем, на руках так же видны сухие, тренированные мышцы"...

Мда... Я-то вообще... всеядный. Или здесь правильнее — всетыдный? Всетыкный? В разумных, конечно, размерах. И — частотах. Но вот таких... сущностей — здесь просто нет. Совсем. По каждому пункту. Начиная с — "в свою ванную комнату".

Насчёт кубиков... интересно. А они — с буковками? Или — со зверюшками? Или — с символикой?

Графическая последовательность из звезды, круга, квадрата и треугольника... слева-направо... русскоязычными по всему миру читается мгновенно и однозначно.

Подавляющее большинство туземцев вызывает у меня впечатление нездоровых людей. Данный экземпляр... Ей лет 16-18, понятие "дефицит веса" — первое, что всплывает в памяти при взгляде на любую её часть. Дальше — только узники Маутхаузена.

Это не чисто русское. Святая инквизиция, например, была отнюдь не отмороженным разгулом мракобесия, а вполне стройной, обеспеченной нормативами и инструкциями, юридически и методически целостной системой. Были разработаны и неукоснительно исполнялись наработанные методики получения объективных доказательств вины подозреваемых.

Как всем известно, ведьмы летают на шабаши на мётлах. Авторитетные мудрецы, из известнейших схоластов и натур-философов, после многочисленных исследований и экспериментов, установили, что грузоподъёмность летающей метлы не может превосходить трёх пудов. Следовательно, если вес женщины, подозреваемой в ведовстве — больше, то летать она не способна, обвинение — ложное.