И это любитель собак говорит. Псарь от бога. Наверное, я еще многое в людях не понимаю, хоть и жизнь прожил. Или у них в девятнадцатом веке совсем другие стандарты были.

— Сам же проект утверждал, — удивился я.

— Так-то бумажка, а тут вживую сам видишь, — вздохнул Сосипатор. — Но мне нравится. Надеюсь, и мне тут дом построят не хуже, чем моим собакам.

— Со временем, дорогой Сосипатор, со временем, — обещал я. — Не всё сразу. Слышал, как говорят: Москва не сразу строилась. Пока тут поживешь, — кивнул я на административное здание питомника у ворот. Две бытовки были поставлены в два этажа с наружной лестницей и балконом, с которого весь питомник как на ладони. Под балконом остеклённая веранда. Первый этаж под склад. Второй для жилья — две комнаты распашонкой с печкой в тамбуре. Рядом пристроен навес для собачьей кухни с чугунной печью-плитой и дровяным складом. По-спартанки пока.

Построили питомник целиком из вывезенных мною из Москвы девяностых материалов. Даже крыша была из металлочерепицы — ее в отличие от всего остального белорусы собирали. А так питомник сладила тарабринская артель плотников. И уже перешла на соседний двор ваять из дубового лафета каркас первой конюшни. Пока еще деревянной.

Но пилорама работает, так что стройматериала пока хватает. А стены первой конюшни решили делать засыпными — опилками, пропитанными известью меж двух дощатых стен. Внешняя стена внахлест, внутренняя — в стык. Такую конструкцию уже на собачьем питомнике опробовали. Опилок у нас много пилорама производит. Успевай только солярку завозить. И с известкой проблем нет никаких. Каменщики сами щебень ракушечника на нее жгут.

А под каменную конюшню пока только траншеи под фундамент прокопали. И бутовый камень с каменоломни завезли. Цемент из Америки. Ручную бетономешалку из России девяностых. Где что выгоднее было брать, там и брали.

Между собачьим питомником и деревянной конюшней оставили место для брандмауэра. Противопожарную безопасность никто не отменял. Но его очередь последняя. Если нарубленного камня хватит.

Кони пока — все шестнадцать тяжеловозов, — на вольном выпасе внутри огороженных полей. Свежей травкой заправляются и поля удобряют. Если камни не возят.

А камни возить — целая операция. Далековато расположены каменоломни. За сутки всего одна ходка обозом получается. Туда и обратно. Пока грузят — коням на морду вешают торбу с овсом. У речки обязательная остановка — коней напоить.

Одна телега почти восемь сотен килограмм везёт. А восемь фур — шесть с половиной тонн. Можно и больше грузить, но тогда коням чаще отдых давать надо и на колёса избыточная нагрузка получается — оси деревянные. Смазываем местной нефтью, что на поверхность сочится на севере керченского полуострова — не хватало мне еще деготь из других времён таскать. Так что нашли оптимум. И так Шишкин весь извёлся. С одной стороны ему лошадок жалко, с другой — для них же конюшню из этого камня строить.

Это еще он обиженку на меня держит, что заставил я с ходу его лошадок щебень возить на дорогу — воронки от пней засыпать.

Вывез поваров-детдомовцев в ''Неандерталь''. Не без косяков. Несмотря на то, что всё было чётко оговорено с ребятами ''на берегу'' — оплата, условия работы и быта, пять лет на месте без отпуска, глухомань, полное отсутствие цивилизации и привычных для современной молодежи развлечений, невеста нашего хлебопёка, когда поняла, где оказалась, устроила нам многочасовую истерику. Не сразу, а как увидела в моем домике леопардовые шкуры и узнала, что это обитатели соседнего леса. Пришлось доставать заначку простейшего народного антидепрессанта.

Но, как бы то, ни было — хлебопечка работает, народ кормит свежим хлебом. Почти по царской армейской норме — фунт в день. Правда фунта не получается, так как форма хлебная рассчитана на буханку в 700 грамм. Но полбуханки свежего хлеба в день каждый в пайку получает.

Этой паре мы еще бабу дали в помощь — закваску готовить, а то молодёжь даже не знала, как обходиться без магазинных дрожжей. А местные бабы в этом доки.

Второй повар, тот, что на полевую кухню нанялся, только и сказал, когда узнал где он.

— Прикольно. А мамонты тут есть?

Когда узнал, что нет тут мамонтов, кисло выматерился.

— Ну, так не интересно. А с бабами тут как?

— Каком кверху, — ответил ему Жмуров. — За руку взял — женись.

Да и мало у нас пока женского персонала. Жена Вани Шишкина. Жена да дочь ветеринара. Моя жена, жена да дочери Сосипатора, которые еще не приехали. Еще пара тёток в возрасте. Остальные мужики тут командированные, без семей. Сказали: семьи привезут, когда будет куда — как построятся. А пока в двух больших палатках армейских монастырём живут.

На пилораме Ян Колбас с помощниками из бывших лесорубов работают ударно. Штабель бревен потихоньку тает, штабеля досок потихоньку растут. Сушатся.

Колбас нет-нет, да и напомнит мне про свою деревеньку.

— Всё помню, — отвечаю ему. — Соль. Сосипатор. Потом и моё обещание тебе исполним. Не опоздаем. Мне пока из архива еще документы не принесли. Да и на место надо съездить, своим глазом посмотреть что там, да как в 21 веке. Мало нас с эсесовцами впрямую махаться.

Архивариусов в Москве и Минске я деньгами зарядил на поиск событий в 1943 году в деревне Лапинцы Воложинского района Минской области. По возможности с полным списком жителей этой белорусской вески. Но, как это обычно и бывает, архивные крысы торопиться не любят. Как их не стимулируй. У них и своя плановая работа есть, за которую начальство спрашивает.

Пока удалось узнать только приблизительную дату события — вторая половина июля 1943 года. Списка жителей не обнаружено. Известно только то, что все они были ''заживо сожжены вместе с постройками'' в ходе карательной операции ''Герман'', в которой принимал участие украинский полицейский батальон под руководством зондеркоманды СС.

Ужаснее было другое. Архивная справка гласила, что в Белоруссии во время Великой Отечественной войны немцами и их украинскими и прибалтийскими приспешниками было уничтожено 628 сел и деревень вместе со всеми жителями, включая немощных стариков, инвалидов, и матерей с грудными детьми. Мне жизни не хватит их всех спасти, даже долгой жизни проводника. Но хоть одну веску мы спасём. Я обещал Яну.

Юшко делает полную профилактику ''шкоде'' — той скоро в поход.

Я настроился на рейд в революционную Гатчину, и уже прикидывал в фотошопе прикольные мандаты для группы захвата собак, но прибывший Тарабрин сказал, что монстра с прицепом пойдет с нами в дореволюционный Омск — за сельхозтехникой на конной тяге. Так что экипировка, соответствующая времени экспедиции.

Поедем трое. Третьим будет Юшко как наш персональный водитель. Мало людей, но больше в кабину ''шкоды'' не влезет. А кузов с прицепом будут заняты на обратном пути неудобными железками.

Оделись ''степенствами'', добавив только кожаные шофёрские куртки — для форсу, и чтобы в пути не продувало. И очки-консервы, как необходимость, кабина-то без ветрового стекла.

Темпоральное окно пробили на знакомую Тарабрину таёжную дорогу и целый час по ней тряслись, пока не выехали на широкий тракт около города. На удивление проходимость монстры была великолепной, можно катить просто по бездорожью.

Золотая осень отбирала свои права у лета, и это было насладительно для глаз.

Но сам город до того, как не въехали на центральные улицы особо не впечатлил. Озеленён был слабо. Разве что деревянные дома были очень большими, хотя и одноэтажными, но скорее длинными — окон на восемь по фасаду. А вот в центре застройка была уже каменной в два-три этажа.

На улицах повсеместно торговали арбузами. Прямо из куч, огороженных досками. Стоило все копейки. Размером полосатые ягоды были средние, далеко не астраханские с Богдино. Особого ажиотажа у местных эта торговля не вызывала.

Зазывала надрывался в крике.

— Последние арбузы. Больше завоза не будет.

Увидев мою заинтересованность, Тарабрин заметил.

— Если хочешь, то на обратном пути возьмем на всех ваших трудников. Сколь места останется. Порадуем народ.

И снова обратил свое внимание к Юшко, у которого проводник работал за штурмана в незнакомом для водителя городе.

Заселились в трехэтажную гостиницу ''Россiя''. В номер люкс, как всегда это происходит с Тарабриным. Юшко изображал слугу торговых партнеров и нес за нами наши чемоданы. А как иначе, если у него никаких документов нет? А так — сам при господах, с них и спрос.

Мы с Тарабриным держали в руках только по небольшому саквояжу, правда, тяжёлому от золота.

— Тут, по крайней мере, номера с водопроводом, ванной и электричеством, — пробурчал Тарабрин, когда я ему попенял на расточительство. — И Ваня с нами будет. Негоже слуге жить отдельно от господ. Хотя водитель авто — слуга привилегированный. Меньше, чем за пятьдесят рублей в месяц в этих палестинах и не найдёшь.

— Так много, — удивился я, уже зная, что кухарка в столицах получала всего 5 рублей в месяц. А средняя зарплата квалифицированного рабочего-металлиста примерно в 25 рублей. Это если не считать железной дороги, там расценки на квалифицированный труд выше. Машинист паровоза получал до 250 рублей в месяц. Кочегар до 150. Но разница в оплате зависела от дальности маршрута и от руководства дороги. Честные владельцы платили больше государства.

— Провинция. Что хочешь? — отмахнулся Тарабрин. — В Петербурге шофёра меньше, чем за сто рублей не нанять.

И повернулся к портье, что выдавал ключи от нашего номера, провожающего нас прислужнику, распорядился.

— Вот что, любезный, прикажи-ка ты подать нам в номер для начала сельтерской воды и все городские газеты на прошедшую неделю. Самовар попозже готовь.

— Будет исполнено, ваше степенство, — склонил тот перед Иваном Степановичем свой набриолиненный пробор.

Блин горелый! Даже в кожаной шофёрской куртке и очках-консервах на лбу Тарабрин — ''его степенство''. Это надо ж так уметь с людьми разговаривать. Причем совсем нейтральным тоном, без криков и приказов. Я, наверное, так никогда не научусь.

Пачка газет, что принесли нам в номер, была на удивление толстой. Кроме популярных деловых изданий — ''Омского телеграфа'' и ''Омского вестника'', привлекших наше внимание обилием торговой рекламы, встречались откровенно либеральные листки — ''Голос Сибири'', ''Иртыш'', ''Степной пионер'', ''Струны'' и ''Белый цветок''. Последние две газеты радовали обилием среднего качества виршами местных поэтов, несмотря на основную идеологическую направленность. ''Белый цветок'' так вообще был весь посвящен теме борьбы с туберкулёзом. Этакое ''СПИД-инфо'' начала ХХ века.

Из интересующего нас, активно пропагандировались различные локомобили и трактора с поставкой из Североамериканских Соединенных штатов по бешеным ценам и предоплате — и паровые, и на основе полудизелей, даже керосиновые и бензиновые. Конная сельхозтехника только упоминалась об адресах ее продажи и ценах. Видимо считалось, что потребитель и так про нее всё знает. Пестрело от упоминания американских, германских, австрийских, бельгийских, датских, шведских и английских брендов.

— Степаныч, — отложил я хрустящий лист газеты, — тут сказано, что производство машин ''Эльворти'' находится в Елисаветграде. Это Малороссия, насколько я понимаю. Так какого же... мы в Сибирь припёрлись?

— Как тебе сказать... — Тарабрин отложил свой листок. — В твоем Екатеринославле только один этот английский завод и есть. А тут и датчане свои заводики в этом городе поставили, бельгийцы, и американцы много чего интересного привозят через Владивосток. Потому и цены тут на ту же продукцию ''Эльворти'' будут немного ниже, чем брать у них с завода. Конкуренция. Никуда от ее законов не деться.

Тут нам внесли пышущий жаром самовар. И я отложил в сторону газеты и красный карандаш, которым отмечал интересующие объявления.

К чаю подали заранее мелко наколотый сахар, медовые коврижки, сладкие пряженцы, шаньги, варенье шести сортов, белый хлеб и сливочное масло.

— Извольте, ваши степенства, откушать, — поклонились нам половой из ресторана и коридорные слуги, — такого масла даже в Вологде нет. Не изволите ли к чаю ромку подать?

— Степаныч, ты как хочешь, — откликнулся я на последнее предложение полового, раскладывая салфетку, — но я грог не люблю. Лучше потом рюмку ликёра на диджестив. Типа ''Куантро'' или ''Бенедиктина''.

— Только не ярославской выделки, — бросил Тарабрин через губу.

— Не извольте беспокоиться, ваши степенства, того что вы заказываете нет в наличии, но вот ''Шартрез'' есть прямиком из Франции.

Шуршала прислуга тут как электровеники. Оно понятно, абы кто в пятирублевый номер за сутки не заселяется. Так что и чаевые с нас ждут усиленные.

Ваня Юшко только головой крутил и когда прислуга ушла, выдал нам.

— Ну, вы даёте... Прямо Штирлицы.

— Ну, а ты как думал? — усмехнулся ему Тарабрин и продолжил наш прерванный отельными слугами разговор. — Два года назад в Омске прошла Первая Сельскохозяйственная выставка, куда много кто со всего мира привез образцы своей техники. Выставка была не только сельхоз, как следовало из названия, но также торгово-промышленной и лесной. Плюс здесь сошлось пересечение двух железных дорог и водного пути, что даёт легкую доступность доставки сюда товара, чем в другие места. Так что место тут намоленное. Протоптали сюда дорожку буржуины, по ней и топают за барышами. Сюда же и покупатели со всей Сибири съезжаются и не только. Привыкли уже. Вот почему и мы здесь. Выбор тут больше, чем в любом другом месте в это время в России. А по технике так даже больший выбор, чем на Макарьевской ярмарке.

— Да, — поддакнул я и шлёпнул я свернутой газетой по столу, — я тут знакомое слово увидел — ''Болиндеръ''. На перспективу надо подумать о водопроводе с насосом от реки, а то ручей наш с водопадом мы быстро выпьем. Но это не к спеху. Адреса все на монстре объезжать будем — их тут много.

И повернулся к Юшко.

— У тебя сколько топлива?

Ваня почесал в затылке.

— Если ралли по городу устраивать не будем, а заезжать только под погрузку, то на обратный путь хватит.

— Завтра лихача наймем для разъездов, — решил Тарабрин. — А Ваню оставим монстре профилактику делать, чтобы не встать где-нибудь на обратном пути. И это... Держи. — Тарабрин протянул Юшко три империала. — Это для местных вроде как твоё жалование за месяц. Можешь тратить по своему вкусу, пока мы по делам катаемся. Табачку там прикупить, того-сего. Обедать в ресторане.

— Премия как бы тебе, — улыбнулся я. — Из зарплаты не вычитается.

И Ваня улыбнулся глупо смущённо. Он явно такого от нас не ожидал.

Катались мы с Тарабриным целый день на лихаче — извозчике с хорошим породистым рысаком в оглоблях лакированного фаэтона на резиновом ходу. Правда и стоило такое удовольствие в два раза дороже обычного ''ваньки''. И только потому, что заранее арендовали выезд на целый день. А так, по коротким маршрутам, лихачи брали еще дороже. Но понты — это наше всё. Так что и принимали нас управляющие местными отделениями иностранных фирм с соответствующим уважением.