— Дебил! — не выдержал я, сгреб этого недоделанного героя в охапку и потащил в спальню.
Уложил. Притащил туалетной бумаги — кровь стирать, а сам помчался в ту третью комнату его квартиры, в которой никогда не был. Андрей сказал, что когда-то она принадлежала его бабушке, и он сам в нее никогда не заходил. Но точно знал, что где-то там был его тонометр. Благо я все еще был с его переводчиком, а не со своим., поэтому сразу же выудил из закромов памяти симбиота образ коричневой коробки с металлической застежкой, в которой должен лежать названный прибор.
Нашел. Прибежал обратно. Андрей лежал на кровати, накрыв лицо рукой. Из носа у него торчал скомканный обрывок мягкой туалетной бумаги. Переводчик подсказал, что обычно для таких дел используют вату, но я понятия не имел, где можно в его квартире найти данный материал, так что даже задумываться об этом не стал. Сел рядом. Коснулся. Андрей убрал от лица руку.
— Что-то вы меня совсем доконали, Ир, — сказал он и слабо улыбнулся мне.
Первым моим желанием было стукнуть его, как следует, потому что я был убежден, что он сам себя доконал. Но я, не узнавая сам себя, сдержался. Потребовал, чтобы он пошагово вслух объяснял мне, как работает этот их тонометр. Что Андрей и исполнил. С помощью его указаний и образов, щедро предоставляемых мне симбиотом, я разобрался, что к чему. По окончании процедуры, которая оказалась до смешного простой, назвал ему две цифры — сто тридцать на девяносто. Андрей кивнул с серьезным выражением лица и подтвердил, что давление повышено. Нормальным считается — сто двадцать на восемьдесят. Следующим моим шагом стали поиски лекарства. "В дверце холодильника", — сказал мне психолог. Пошарив там и вчитавшись в названия на упаковках, я все же нашел то, что он назвал. Вместе с упаковкой таблеток принес стакан воды, как просил Андрей. И имел возможность увидеть, как у них тут пьют так называемые таблетки. Он снова откинулся на кровать и прикрыл глаза, а я сидел рядом, не зная, что теперь делать. Беспокойство отпустило, но в душе все еще осталось какое-то странное тянущее чувство: то ли сожаление об утраченной возможности, то ли слишком медленно отступающий страх.
— Может быть, тоже ляжешь уже? — ворчливо протянул Андрей, не открывая глаз.
Во мне родилось возмущение.
— Да что ты за человек такой! Как ты вообще...
— Ир, я просто устал, — перебил меня Андрей, тяжело вздохнув. И я осознал, что не могу на него злиться. Молча разделся и лег к нему.
— А свет? — улыбнувшись лишь уголком губ, с закрытыми глазами спросил он.
Не удержавшись, я фыркнул и показушно, как Карл, щелкнул пальцами. Комната погрузилась во тьму.
— Ну, как ты? Подействовали твои лекарства?
— Двадцать минут нужно, чтобы подействовали. Я ведь тебе говорил.
— Угу, — вздох вырвался сам собой.
Я лежал щекой на подушке и пристально вглядывался в его профиль. В отличие от Андрея, темнота была для меня вовсе не такой непроглядной. Я ведь легко корректирую свое зрение под то или иное освещение.
Наверное, за окнами его квартиры время давно уже не совпадает с нашим. У меня на этой неделе все руки не доходили взглянуть. Но мы с ним все это время держали шторы в спальне плотно завешенными. Поэтому, даже если у них там светло, у нас всегда приятный полумрак, даже так называемым утром. Я думал об этом, смотря на него, и в какой-то момент пришел к выводу, что Андрей так и уснул, не сказав мне, подействовало ли уже лекарство, поэтому его тихий и спокойный голос, раздавшийся в темноте, стал для меня неожиданностью.
— Ты сублимируешь, — заявила эта ходячая немощь. Переводчик адекватный перевод данного слова мне не дал, значит, Андрей и сам толком не знал, что оно означает. Судя по всему, сказал чисто для того, чтобы меня огорошить. Ну что же, у него получилось.
— И что это значит? — довольно резко бросил на это я.
— Не знаю, — покладисто подтвердил он мою догадку, — но я воспринимаю это так, что ты пытаешься переплавить одни чувства в другие. Обманываешь сам себя.
— Ты о чем? — я, действительно, не понял его в тот момент.
Но, конечно же, он бы не был тем Андреем, которого я знаю, если бы просто ответил мне на поставленный вопрос. О нет — он решил зайти издалека, и мне ничего не оставалось, как выслушать его теорию до конца.
— Ир, а у тебя друзья есть?
— С чего это ты вдруг спрашиваешь?
— Просто ответь.
— С чего бы им у меня не быть?
— С того, что я ни одного не знаю. Ты туеву кучу лет учишься в этом вашем университете, но, кроме Барсика, которым ты просто прикрывался, и Карла, который был для тебя скорее единомышленником, и не более того, мне больше и назвать некого. А говорить о том, что у тебя есть друзья среди других мерцающих — глупо. Когда ты кого-нибудь из них в последний раз видел? Не считая Ники, разумеется.
— Просто скажи мне, к чему ты клонишь.
— Просто подтверди мне, что все это время у тебя не было друзей.
— Я в них не нуждался.
— Но во мне нуждаешься. Поэтому я и говорю, что ты сублимируешь. Тебе кажется, что ты увлечен мной, но на самом деле мне не посчастливилось стать тем, с кем ты впервые в жизни захотел по-настоящему подружиться.
— Не посчастливилось? — безрадостно уточнил я, но он меня словно не услышал.
— Сам посуди. Тебе, да и мне тоже, кажется, что ты ревнуешь меня. Ты и ревнуешь, но не как к потенциальному возлюбленному, а просто как к другу, которого ты нежданно-негаданно обрел и теперь по-детски боишься потерять. Ты бесишься, когда замечаешь, что в моей жизни кроме тебя потенциально может появиться кто-то другой. Колокольчики и другие не в счет, ты умный и прекрасно понимаешь, что ты по сравнению с ними ко мне все равно ближе, а вот подружка или дружок — другое дело. Вот ты и бесишься на пустом месте.
— И к чему ты мне все это говоришь?
— Просто пытаюсь расставить точки над "ё", а вообще, — он сделал интригующую паузу и повернулся на бок лицом ко мне. В темноте мне была отчетливо видна его улыбка, — просто не спится.
— Ты ведь на Арене только так носом клевал! И еще совсем недавно чуть в обморок не грохнулся!
— А теперь разгулялся.
— Ладно. Даже если ты прав, что-то не припомню, чтобы я так сильно напрягал тебя своими попытками ухаживаний...
— О! А ты пытался за мной ухаживать?
— Для меня, если ты не в курсе, приятнее говорить так, чем употреблять эти ваше глупые жаргонизмы "подкатить" или "подъехать"! — возмутился я.
— Зато мне было бы понятнее, а то прозвучало так высокопарно, что я...
Он замолчал лишь потому, что я зажал ему рот рукой. Потом отпустил.
— Вернемся к первоначальному вопросу. Зачем ты мне все это говоришь, если я не настолько тебя достал? Или все-таки настолько?
Он завозился, подложил под щеку руку. Вздохнул и спросил:
— Скажи, тебе хотелось бы меня поцеловать или еще что-нибудь такое сделать?
На этот раз с ответом я не стал спешить. Захотел все взвесить. В чем-то Андрей определенно был прав. Мне было приятно находиться рядом с ним, было любопытно наблюдать, он был интересен мне как личность. С ним никогда не было скучно. И частенько я втайне от него гордился тем, что в чем-то приложил руку к его очередному успеху или откровению. И уж тем более мне льстило, и я не уставал это демонстрировать другим, что знаю о нем больше их всех. Наверное, все это попадает под определение дружбы и дружеской привязанности. И я даже понимаю, почему он спрашивает про поцелуи и все остальное. Остается только понять, есть ли у меня к нему то влечение, которое предусматривает наличие подобных желаний. Беда в том, что сейчас я, как и он, устал, и мысли в голове путаются. И, если подумать, во мне все еще живет память того мерцания — Ирины, девушки из их мира, которую по моей инициативе он представил родителям на дне рождения брата. Я помню его поцелуи: их вкус, их пылкость. И вопрос лишь в том, хочется ли мне их повторить?
— Мне было бы любопытно поцеловать тебя, — сказал я после долгого молчания, заметил, как на его лице мелькнуло странно выражение: не разочарование, а что-то схожее с недоверчивым недоумением, и я поспешил продолжить, — но острой потребности в этом я не испытываю.
Помедлив, Андрей все же улыбнулся, как человек, правильно разгадавший загадку.
— Вот видишь! Значит...
— Но это вовсе не значит, что мне будет приятно наблюдать, как ты водишь в наш дом всяких там странных личностей, толком тебе не знакомых, но вознамерившихся вытеснить меня из твоей постели. Так что и не мечтай!
— А если я заболею и умру?
— Это от чего же?
— От страшной штуки — недотрахит называется!
— Не переживай. Вот поедем в гости к Виттебрандам, развеешься.
— Куда поедем?
— К Ульке, говорю, в гости. Карл сказал, что родители колокольчиков решили отправить их всех в замок Аналой. Разумеется, с тобой и мной за компанию. А там, как раз на время каникул, выпадает местный праздник — День горючей воды, так что разгоряченных деревенских девчонок я тебе могу гарантировать.
— Вау! И ты даже будешь не против, если я уведу какую-нибудь из них на самый ближайший сеновал?
— Да хоть под ближайший куст! Только рад буду. Мы же друзья.
— Ир, а дай я тебя поцалую...
— Отвали, озабоченный! А вообще, поосторожней, то вдруг почувствую острую необходимость...
— Да ладно, — он счастливо улыбнулся мне и обнял, наверное, просто от переизбытка чувств.
Но я отчего-то испытал приступ какой-то совершенно незнакомой мне детской радости. И облегчение. Вот его-то во мне в тот момент было больше всего. Наверное, именно поэтому на общей волне я рискнул именно сейчас, в ночном полумраке, завести тот разговор, который после общения с Карлом решил отложить до завтра.
— Ты там как, спать еще не собираешься? — на всякий случай спросил я у него.
— Будешь смеяться, но теперь как-то и не хочется, — немного виновато пробормотал Андрей, разжимая объятья. Он даже слегка отодвинулся от меня, вжавшись спиной в стену. Сразу стало совсем не так уютно, поэтому, не долго думая, я сам придвинулся к нему, положив ладонь на краешек его подушки.
— Почему ты называешь университет "вашим", а не "нашим"? Все еще не отождествляешь себя с ним?
— С чего это ты вдруг...
— Карл считает, что мы все для тебя всего лишь игрушки. И я, и колокольчики, и другие тоже.
— Что ты такое говоришь?! — возмущенно начал он, но я перебил.
— Ты не воспринимаешь всерьез то, что творишь. Ты как ребенок, который дергает за все ниточки разом только для того, чтобы посмотреть, как дернется в том или ином случае попавшая тебе в руки игрушка.
— Нет!
— Но выглядит все именно так. К примеру, сегодня. Почему ты так очертя голову кинулся дружиться с Камюэлем? Неужели не понимал, что он вовсе не так прост, как ты, судя по всему, подумал?
— Да все я понял! Мы ведь с ним еще до собрания успели пересечься.
— И?
— И он меня просто взбесил. Терпеть не могу таких политиканов, как он, которые все меряют соображениями личной выгоды.
— И что же ты тогда...
— Я просто хотел выбить его из колеи. Посмотреть на него без маски. Мне показалось, что он, как Тарэль. Вспомни, каким холодным, нет, просто ледяным, вначале казался наш Огненный!
— То есть, намекаешь, что хорошенько обдумал все то, что нес в кабинете ректора?
— Конечно, нет, — убежденно заявил он, ставя меня в тупик этим заявлением, — Напротив, я действовал по наитию. Но ты пойми, я ведь не просто так это делаю. У меня чутье. Оно и раньше было, и я зарекся заглушать в себе его голос. Но у вас, уж не знаю, из-за артефакта этого... — он показал мне маленький крестик, болтающийся на цепочке у него на шее. Оказывается, Фарид уже успел его ему вернуть, а я и не заметил, когда. — Или из-за того, что я ту вашу звезду погасил в Большом Зале, но теперь я точно знаю, что, если довериться чутью, все получится куда лучше, чем когда десять раз всё взвесишь и только потом озвучишь. Думаешь, я такой продуман, что всерьез задумывался о мотивах той же Мики? Да у меня и в мыслях не было голову забивать! Просто когда разговор о ней зашел, нужные мысли сами в голову полезли!
— И все же, это очень легкомысленно с твоей стороны, — не стал я сдаваться без боя, хотя его мотивы и стали для меня куда понятнее.
— Но ведь хорошо же все получилось! — отчаянно запротестовал он.
— А если когда-нибудь не получится? Только представь. Однажды, в самый ответственный момент...
— Даже думать об этом не хочу, — убежденно пробормотал Андрей.
— Ну и зря.
Мы оба надолго замолчали. Первым тишину нарушил он.
— Ир, я правда не играю. Я... — он осекся, но снова заставил себя говорить, я видел это по его лицу. Похоже, он забыл, что я прекрасно вижу в темноте, поэтому не скрывал эмоции. — Я вами живу, Ир. Всеми вами. У меня иногда такие идиотские мысли в голове мелькают, что вся моя предыдущая жизнь — это сон, и только теперь, с вами, у вас я живу по-настоящему...
Он огорошил меня, раздавил своим признанием. Мне одновременно стало и стыдно за наши с Карлом общие подозрения, и радостно оттого, что, по большей части, они все же не подтвердились, и грустно от того, что в этот момент я кое-что осознал для себя. И прежде, чем мы оба все же соизволили заткнуться и уснуть, я сказал то, о чем до сих пор не жалею:
— Можешь думать, что хочешь, но я увлечен тобой, Андрей. И жажда поцелуев, точнее, её отсутствие — это еще не показатель...
Машмул Верь-Явь
Жизнь делает такие кульбиты, что я за ней не успеваю. Я ведь уже говорил, как сильно раздражал меня Алиэль даже после того, как мне удалось в лекарском крыле поговорить с Андреем. Я все время подсознательно ждал от него очередного подвоха, предательства, унижения. Дождался. Подвоха, но совсем не того, что ждал. И это было настолько неожиданно, что я растерялся. Да, растерялся и лишь много позже понял, что вовсе не охладел к нему, как думал тогда. И чувства проснулись снова.
Начну по порядку. Этот новый для меня виток начался в тот день, когда он сам, первый, пришел ко мне в комнату. Конечно, поначалу я не понял, что он, как истинный рыцарь, сделал это только ради Антилии, которая встречалась на их светлой половине с Карундом. И в первый момент все мои мысли были лишь о том, что наш светлый недотрога с присущим ему тайным любопытством решил узнать, каково это — провести ночь с мужчиной. Вот и пришел. Развлечься захотелось. Так я думал. Но его признание относительно Лии и Кара меня поразило до глубины души. А потом...
Мне совсем не даются эти их светлые формулы. Наша магия другая, и формулы у нас иные, к тому же, я старше остальных, поэтому мне сложнее перебарывать в себе заложенные с малых лет стереотипы. Я запутался и наделал ошибок в расчетах, а он помог. И это снова удивило меня настолько, что я попробовал раскрыться ему. Не бездумно, нет, и вовсе не поддавшись порыву, как могло показаться. Мне хотелось вытянуть из него хоть немного информации и самую небольшую толику чувств, если он, конечно, был на них способен.
Вытянул. Немного, но мне тогда хватило. А потом... Все так быстро завертелось. Я уже не мог остановиться. Я провоцировал его на каждом углу и каждый раз с откровенностью ребенка удивлялся, когда он отвечал мне. Когда бросал все эти свои говорящие взгляды, когда срывался на глухое рычание или шипение, возмущаясь моими словами и намеками, когда неосознанно со своей стороны придвигался ближе. Я все это подмечал, и душа готова была вывернуться наизнанку от радости: неподдельной, детской, наивной до ужаса, но все же я ликовал. Не как победитель, наконец загнавший в угол арены очередного противника, нет. Мне было радостно оттого, что я не ошибся: где-то глубоко внутри Алиэль был именно таким, каким представлялся мне в первые дни жизни при университете. И я все еще желал быть с ним.
