Князь Холод-2

К трем часам ночи вернулся третий батальон, притащив с собой трех пленных офицеров, двух местных помещиков и весьма кстати для меня гостившего в одной из деревень ксендза. Мне нужны были надежные свидетели.

— Тепленькими взяли вояк, — снисходительно улыбаясь, доложил мне майор Жилин, — почти все пьяны, восемьдесят семь человек связаны и заперты в одном сарае, подпруга лошадиная вся порезана, пистолеты попорчены, порох высыпан в снег, палаши и шпаги свалены в одну кучу.

— Отлично, майор, можно и здесь начинать, чего тянуть кота за хвост?

— Вы только, это, ваше сиятельство, на рожон не лезьте, хорошо? — Жилин смущенно стянул с головы обшитую белым материалом шапку-ушанку и отер рукавицей вспотевший лоб. — Мало ли: пуля шальная прилетит или там горшок цветочный из окна... Зачем нам такие риски?

— Не волнуйтесь, Андрей Георгиевич, я буду паинькой и вообще тут постою пока.

— Так, может, это, господин генерал-майор, вздернуть его на виселице и дело с концом?

— А вот в это не лезьте. Это мое личное дело чести, — отрезал я, давая понять, что все споры на эту тему бессмысленны. — Что там у разведчиков?

— Пока ничего необычного, — ответил командир разведроты капитан Синяев, — два человека за воротами ходят, периодически поглядывают наружу, да в крайнем окне второго этажа господского дома наблюдатель, по идее, должен торчать. Но, видимо, в доме хватает занятий поинтереснее — за то время, что мы здесь сегодня, он еще ни разу не появился в окошке.

— По закону подлости он появится именно тогда, когда мы двинемся через поле, — ухмыльнулся я.

— Ничего страшного, — поспешил успокоить меня капитан, — с других сторон лес ближе подступает, а обзора туда у них нет. К тому времени, когда он нас увидит, второй батальон уже во дворе будет.

— Что ж, — я еще раз взглянул на ненавистный хутор в новый бинокль, предыдущий был утрачен при моем похищении, — тогда начинаем, с богом!

Десять минут спустя лыжная армада быстро двинулась к мирно спящему родовому гнезду семьи Курцевичей. Из сугробов перед самыми воротами поднялись одетые в белое человеческие фигуры и, помогая друг другу, ловко перемахнули во двор. Хуторские собаки зашлись истеричным лаем, но было поздно: белая людская лавина с трех сторон захлестнула двор поместья, а спустя минуту отворились ворота, впуская шедший в арьергарде третий батальон, меня в сопровождении Лукьянова, Иванникова и ранее плененных улорийцев.

Нет, не все засадники спали или развлекались, кто-то исправно исполнял свои обязанности, поэтому попытка поднять тревогу состоялась, даже шпаги пару раз звякнули друг об дружку. Но этим дело и ограничилось. Наше численное превосходство было настолько подавляющим, что этот навал даже язык не поворачивался назвать штурмом. Мои ребята просто задавили противника числом.

Вообще же и у улорийского монарха, и у тех, кто нашептывал ему эту идею, было плоховато с логикой. Почему-то они были уверены, что я явлюсь для мщения с летучим отрядом всадников численностью пятьдесят-сто человек. Ну, то что явлюсь, ладно, угадали. Но, во-первых, я со времен едва не стоившей мне сначала жизни, а потом свободы первой тимландской кампании предпочитал ходить в бой с пехотой, а не кавалерией — лихого всадника из меня так и не вышло. А во-вторых, ей-богу, какая-то унизительная недооценка моих возможностей получилась: человек, которому доверяют командование армией, по мнению организаторов засады, должен был уподобиться разбойнику с большой дороги. Или настолько велика была уверенность, что я побоюсь действовать большими силами, чтобы не спровоцировать новую войну с Улорией? Заморские комбинаторы так и не поняли, что нынче Улории впору бояться войны с Таридией, а не наоборот. Да и я не дурачок с печи, оберну всё так, что королю Яношу не придраться будет. Только бы с финальным аккордом не напортачить, а то ведь закон подлости-то никто не отменял.

К моменту моего 'второго пришествия' во двор дома Курцевичей солдаты были разоружены и заперты в конюшне, челядь согнали на кухню, и даже снег на площадке посреди двора был старательно утоптан большой массой людей. Наскоро одетого хозяина имения как раз волокли из дому двое дюжих штурмовиков из первого батальона.

— Сделайте круг шире да зажгите побольше факелов, — распорядился я, — чтобы на темноту жалоб не было.

— Михаил Васильевич, а вдруг? — снова попытался образумить меня Игнат.

— Не каркай! — отрезал я.

Настало время того самого акта пьесы, из-за которого всю операцию можно было считать авантюрой. Но я, после долгих раздумий, решил, что именно так будет правильно.

— Господа! — я обратился к стоявшим кучкой у ворот представителям улорийского дворянства. — Я, князь Михаил Бодров, генерал-майор таридийской армии, приношу вам извинения за причиненные неудобства и призываю в свидетели предстоящего акта правосудия! Для начала поручик Иванников, пока у него не замерзли чернила, впишет в бумагу ваши имена. А после окончания действия вам будет возвращена свобода.

Хмурые лица улорийцев вытянулись от изумления, но ни возражать, ни задавать вопросы никто из них пока не решался.

Сашка Иванников быстро принялся за дело, а ко мне тем временем подошел полковник Волков:

— Михаил Васильевич, — склонившись к моему уху, тихо проговорил он, — среди пленных четверо фрадштадтцев.

— Замечательно, Петр Борисович, готовьте их к транспортировке в Таридию, — признаться, я и не рассчитывал на подобную удачу.

— Они нас замедлят.

— Поволочем на санях, придется потерпеть.

Ну вот, будет чем и Никиту Андреевича порадовать. Подставились вы, господа островитяне!

Иванников быстро справился со своей задачей, и мне можно было продолжать.

— Итак, господа, я обвиняю всем вам хорошо известного пана Анджея Курцевича в том, что он, при содействии своих фрадштадтских друзей, вероломно опоив сонным зельем, похитил меня с постоялого двора на территории Таридии. Далее, меня привезли в этот самый дом, где держали в подвале, продолжая при этом поить зельем и подвергая телесным пыткам. В частности, — я распахнул полушубок, камзол и сорочку, продемонстрировав зрителям шрам от ожога каминными щипцами, — вот здесь у меня отметочка от прижигания каленым железом осталась.

— Мы-то тут при чем? — подал голос один из местных панов.

— Пан?

— Пан Возняк, — быстро сверившись с бумагой, подсказал Иванников.

— Терпение, пан Возняк, — повторил я, — не вдаваясь в пространные подробности, скажу, что мне удалось сбежать и добраться до своей территории. Далее, я написал письмо Его Величеству Яношу Первому, в котором описал всё случившееся. Несмотря на весь праведный гнев, охвативший Его Величество при вести о таком гнусном злодеянии, король Улории не мог взять да выдать мне преступника. И вы все понимаете, почему.

Тут все улорийцы важно закивали головами, хотя я не был уверен, что уму мелкопоместного дворянина доступно понимание, что их монарх чего-то там не может. Ну, да ладно.

— Тем не менее Его Величество милостиво намекнул мне в ответном письме, что данный пан-злодей будет три месяца безвылазно находиться в своем поместье. Поручик, продемонстрируйте господам письмо.

Мой секретарь с готовностью вновь подскочил к свидетелям, сунув им под нос письмо Яноша с отчеркнутым местом про нахождение Курцевича дома и королевскими подписью и печатью. Остальное нечего им читать, не их ума дело. Главное в этом действии то, что я не лгу, а, в лучших традициях политиков и масс-медиа двадцать первого века, просто кое-что недоговариваю. Так сказать, выдергиваю фразы из контекста.

— Подождите! — один из моих невольных зрителей, судя по знакам различия — гусарский хорунжий, сморщил лоб в явном мысленном затруднении. — Здесь какая-то ошибка! Мы направлены в этот район именно для обеспечения безопасности пана Курцевича!

Смотри-ка какой аккуратный, ни словом не обмолвился о выставленной на меня засаде.

— Правильно, пан хорунжий! — я даже глазом не моргнул. — Всё сделано для того, чтобы пан Анджей чувствовал себя спокойно. Как видите, план блестяще сработал. И вот — я здесь.

— Вы не имеете права казнить улорийских подданных! Это не сойдет вам с рук! — вмешался второй гусарский офицер, в чине ротмистра.

— А право драться на дуэли с улорийским подданным я имею? — резко ответил я вопросом на вопрос и тут же ответил: — Полагаю, что имею. Вас же призываю засвидетельствовать честность поединка.

— Вы будете драться с Курцевичем на шпагах? — удивленно вскричал хорунжий. — А если он вас убьет?

— Значит, останется в живых.

— Мы вам не верим! — заявил пан Возняк.

— Я не нуждаюсь в вашей вере, просто подтвердите потом, что всё было по-честному.

На этой жизнеутверждающей ноте я распрощался со свидетелями, пора было заняться непосредственным участником процесса.

Игнат принес мне шпагу хозяина дома, я вытянул ее из ножен, взвесил в руке. Потяжелее моей будет. Хотя длина клинка, на глаз, такая же. Ну, может, на пару сантиметров длиннее. Тут скорее рукоять и затейливая гарда дают дополнительный вес. Некритично.

Я подошел к удерживаемому солдатами Курцевичу и воткнул шпагу в снег перед ним.

— Ну что, пан Анджей, сейчас тебе придется сразиться со мной. Один на один, всё по-честному. Не как в прошлый раз.

— Нужно было тебя сразу убить! — с ненавистью заявил мне сын покойного коронного маршала, как только его руки оказались свободны. Он торопливо схватил шпагу, словно боялся, что мои бойцы не позволят ему этого сделать.

— Прекрасно, — удовлетворенно заявил я, — прекрасно, что ты не отказываешься. В противном случае мне пришлось бы тебя повесить. Но это было бы не совсем правильно.

— Ты сам будешь драться со мной? — недоверчиво поинтересовался Курцевич, украдкой осматриваясь по сторонам.

— Да уж не сомневайся!

— А если я тебя убью?

— Это для тебя единственный шанс остаться в живых.

— Я тебе не верю!

— Да плевать мне на твои 'верю или не верю'! — ей-богу, я уже устал от разговоров в эту ночь. — Приступим!

Я сбросил на руки Лукьянову полушубок и камзол. Вот и наступило время того самого авантюрного момента. Достанется мне 'на орехи', когда весть об этом дойдет до Ивангорода! В том, конечно, случае, если я останусь жив.

Нет, в себе я нисколько не сомневался, просто любой поединок таит в себе массу неожиданностей. Успех в нем зависит от массы нюансов, и в любой отдельно взятый день записной фаворит может потерпеть поражение от аутсайдера. Потому что к этому приведет какая-то определенная комбинация нюансов, на данный день и час дающая ему преимущество над соперником.

Никаких сведений об уровне мастерства пана Курцевича у меня не было. То есть записным бретером он точно не был, но это еще не говорило о том, что он является плохим фехтовальщиком.

Моему противнику придется драться в окружении врагов. Возможно, это будет давить на него психологически, а может, напротив — сыграет роль фактор загнанного в угол зверя.

У меня же могут возникнуть проблемы с физическим состоянием — я ведь только что отмахал два десятка километров на лыжах. С ног от усталости не валюсь, но и свежестью блеснуть не смогу. Мышцы натружены, и глупо ожидать от них сейчас абсолютного послушания.

Что ж, пусть бог рассудит, кому из нас жить, кому умирать. Конечно, с точки зрения высокой политики, да и просто здравого смысла, эта дуэль является полной глупостью. Но зато такой поступок будет благородным, если хотите, по-пацански правильным и не оставит моим врагам ни единого шанса выжать какую-либо выгоду из всей этой истории с похищением. Логика логикой, а если есть возможность создать нужное общественное мнение, то грех не воспользоваться ею. Итак, приступим!

Я отсалютовал противнику и зрителям шпагой и стал в стойку. Пан Анджей не стал утруждать себя формальностями — резко бросился на меня, пытаясь с ходу достать клинком. Пришлось отскочить назад, в тот же миг у меня появилась возможность контратаковать сделавшего чересчур длинный шаг оппонента, но я замешкался и упустил шанс.

Курцевич же и не думал останавливаться! Он продолжил наседать и принялся наносить рубящие удары такой силы, словно задался целью разрубить меня напополам. С фехтовальным искусством такая тактика не имела ничего общего, зато могла быть действенной в сутолоке боя. На беду улорийца, места для маневра у меня было предостаточно, потому я постоянно разрывал дистанцию и его шпага лишь со свистом рассекала морозный воздух. Напрасно он так: как бы ты ни был тренирован, но тяжесть шпаги вкупе с энергозатратными движениями дадут о себе знать. А сын Адама Курцевича вовсе не выглядит атлетом и ни ростом, ни телосложением нисколько не напоминает покойного отца. Да, собственно, это уже начинало сказываться.

Израсходовав впустую весь свой начальный запал, хозяин имения остановился перевести дух. Только это не входило в мои планы. Я осторожно пошел вперед, поигрывая оружием. Тяжело дыша, Курцевич напряженно следил за мной прищуренными глазами.

Сделав пару обманных движений, я провел пробную атаку, нацеленную на вооруженную руку противника. Он парировал и тут же попытался ткнуть острием клинка мне в лицо. Я уклонился влево и с быстрым шагом вперед нанес укол в плечо, тут же отскочил назад, уходя от ответного удара. Пан Анджей на мгновение замер, с удивлением глядя на расплывающееся по рукаву пятно крови, потом лицо его искривилось в гримасе гнева, и он вновь бросился в бешеную атаку.

Несколько следующих минут выдались для меня непростыми: чем вступать с Курцевичем в яростный обмен ударами, я предпочел отступать, постоянно меняя направление. Причем действовал мой противник настолько активно, что какое-то время мне было даже не до контратакующих действий.

Но вот движения пана Анджея замедлились, потяжелели, раз за разом рука со шпагой стала уходить слишком далеко в сторону, открывая доступ к хозяйскому телу. Пришло время действовать. Когда в очередной раз Курцевич сверху вниз разрубил воздух в том месте, где я находился мгновение назад, я двинулся вперед. Сбив обратно вниз едва начавший подниматься от земли клинок, я нанес укол в оставленную открытой правую часть груди соперника. Тот, каким-то непостижимым образом выгнувшись назад, сумел избежать серьезного ранения — острие моей шпаги вошло в тело не более чем на сантиметр. Что творит с людьми жажда жизни! Прямо чудеса ловкости проявляет мой противник!

Но теперь уже я не собирался останавливаться, атаковал то слева, то справа, путал улорийца финтами, угрожал то голове, то руке с оружием, то слишком медленно убиравшейся с линии атаки ноге. Анджей Курцевич защищался из последних сил, лицо его налилось кровью, пот заливал глаза, воздух с хрипом вырывался из открытого рта, на его теле кровоточили пять или шесть небольших ран. А мне в голову пришла очень нехорошая мысль.

Как-то я совершенно не предусмотрел вариант событий, при котором обессиленный враг упадет на утоптанный снег и объявит себя проигравшим. Что мне тогда делать? Добить такого противника я уже совершенно точно не смогу, но ни прощать, ни брать его в плен я тоже не собирался. Вот так номер будет, если всё случится именно так!