Во власти небытия

— Предъявите ваши документы — произнёс Калинин, сам показывая своё удостоверение в развернутом виде.

Собеседник Резникова как-то сжался и с непониманием пробурчал: на каком основание. Резников, напротив, лишь широко улыбнулся и спокойно из заднего кармана джинс извлек паспорт.

— Иди дорогой — сказал он своему знакомому, тот недоуменно посмотрел на Резникова, затем на Калинина.

— Иди, это меня касается — повторил Резников.

Калинин ничего не сказал. Он мог лишь наблюдать, с какой потрясающей уверенностью ведет себя человек похожий на Резникова. Собеседник ещё раз посмотрел на обоих и не видя абсолютно никакой реакции со стороны полицейского, произнёс: — Ну, я пойду.

Калинин вновь промолчал, и полный мужчина скрылся в дверях рынка.

Резников протянул паспорт. Калинин внимательно смотрел на совпадающее по всем параметрам фото и незнакомые ему инициалы ""Богоявленский Борис Осипович, 1970 года рождения"".

— Что-то не так господин Калинин — произнёс Борис Осипович, и Калинин онемел от этих слов в буквальном смысле.

— Откуда вам известна моя фамилия — произнёс Калинин после небольшой паузы.

— Вы сами только что предъявили своё удостоверение — засмеялся Борис Осипович.

— ""Это был он и никто другой. Нет никакого Богоявленского, и если он даже черным по белому прописан в паспорте, на самом деле его нет. Есть только Резников, собственной персоной"".

Калинин открыл регистрацию. Там стоял штамп со странным адресом ""Калинина 1""

— ""Какая-то игра слов"" — подумал Калинин.

— Так чем могу быть обязан? — старомодно спросил Борис Осипович.

— Это ваша машина? — спросил Калинин, указывая на белую Тойоту, возле которой стоял Резников — Богоявленский.

— Нет, моя, вот рядом — ответил тот, указав рукой на стоящую рядом серую Хонду.

— Извините — проговорил Калинин, чувствуя, как краска подступает к его лицу.

— Ничего страшного, господин капитан — снова улыбался Резников — Богоявленский.

— Вы очень похожи на одного человека — произнёс Калинин, стараясь вернуть на какое-то время утраченную уверенность.

— Неужели, бывают совпадения. Хотя я в них не особо верю. Я могу идти? — спросил Резников — Богоявленский.

— Да, конечно — прошептал Калинин.

Резников — Богоявленский сделал несколько шагов к своей машине, но остановившись неожиданно произнёс.

— Господин капитан, не желаете закурить?

— Что? — не расслышал Калинин.

— Угощайтесь — Резников — Богоявленский уже стоял рядом, он так же улыбался и протягивал вытащенную из серебряного портсигара доисторическую папиросу.

— Попробуйте шикарный табак, сейчас такого вы не найдете — сказал Резников — Богоявленский, после чего демонстративно откланявшись сел в свой автомобиль, и пока Калинин смотрел то на него, то на папиросу, отъехал со стоянки, быстро исчез, слившись с разноцветным потоком авто.

Калинин продолжал рассматривать папиросу. После зажёг зажигалку.

— Действительно хороший табак — сказал он сам себе, сделав несколько глубоких, размеренных затяжек.

— ""Калинина один — это же адрес Степана Емельянова"" — поразила Калинина запоздавшая догадка.

Он, не двигаясь с места, докурил папиросу. Затем прошёл двадцать метров до свободной лавочки, что находилась совсем рядом с остановкой общественного транспорта.

— ""И что делать? Что со всем этим делать? Если я сейчас проверю, то никакого Богоявленского, зарегистрированного по адресу Калинина 1, не будет и в помине. В какую игру играют эти люди, что им нужно"" — думал Калинин.

Сейчас одиноко сидя на лавочке, он чувствовал что-то совсем неприятное, что никогда до этого не касалось, не вторгалось в его давно определившуюся жизнь. Отчетливо виделось, что впервые не он ловит злоумышленников, а происходит всё в ровной степени наоборот. Его ведут, его ловят на какую-то наживку, и неизвестно какой мотив лежит в основание данного дела.

— ""Закрыть к чёрту это дело. Взять за жабры алкоголика Дениса"" — думал Калинин, пытаясь обмануть самого себя, но самолюбие, не ожидая долго, заявило о себе:

— ""Нужно ещё посмотреть. Ещё посмотрим, что это за игра"" — Калинин поднялся с лавочки и двинулся в сторону от продолжавшего шуметь своей суетой районного рынка.

9.

...Павел с трудом пережил следующий день. К жуткому похмелью добавились, ещё более тяжёлые нотации со стороны благоверной супруги Оксаны. Размышления и вовсе делали из Павла живого мертвеца. Добавляющиеся к ним воспоминания имели стойкое определение кошмара, захватившего себе место в реальной действительности. От всего этого выпавший в жизненном календаре день стал для Павла самым чёрным, даже из всех тех, что когда-то казались ему наихудшими. Правда, физическое состояние малость восстановившись, сумело помочь Павлу хоть немного разогнать обступивший его мрак, только вот нужно было что-то делать. Просто сидеть и ждать, как говориться, с моря погоды, казалось Павлу стопроцентным самоубийством. Решение же не спешило хоть чем-то себя проявить. Было два варианта, но оба выглядели сомнительными. Что-то ненадежное и призрачное витало в воображение. Оно и не давало успокоиться, и пусть изначальный вариант с посещением священника не сулил чуда, но говорить нужно, и ещё важнее услышать мнение человека, который, по мнению Павла, должен ближе всех находиться к волнующим его кошмарам. Если рассказать о своих подозрениях Калинину, то это бессмысленно и даже опасно. Неизвестно, как поведет себя Резников, что может прийти в голову Выдышу.

— ""Нужно бежать, просто бежать отсюда"" — посетила Павла категоричная мысль и он, одевшись, всё же решил навестить Бориса.

— ""Лучше будет не звонить. Если его нет, тогда позвоню и договорюсь о встрече"" — думал Павел, направляясь в храм ""Святых новомученников"".

Сам храм располагался практически в центре города. Не самый высокий, но при этом сразу бросающейся в глаза своей начищенной белизной. Хорошо вписался он между двух нешироких улиц, что образовали в этом месте перекресток. Золото пяти куполов, аккуратные кресты, притягивающие к себе любого прохожего, и скромная почти домашняя ограда, внутри которой приветливо встречает ноги тротуарная плитка кирпичного оттенка. По бокам и в глубине от неё цветут свежей зеленью насаждения кустарников. Видны заботливо ухоженные клумбы с цветами, а недавно прошедший теплый летний дождик разбрызгал по цветам и кустарникам тонкие чуть заметные капельки влаги. Намочили они и тротуарную плитку, сделали её заметно темнее, прибили в песок ещё недавно лежавшую на ней пыль. Вылезло через два больших облака причудливой формы вездесущее солнце. Сильнее засверкало золото куполов. Упала на противоположный тротуар тень от крестов. Окутанный этой тенью и вошёл в ограду Павел. Проследовал к входу, забыв, перекреститься, открыл искусную дверь во внутренние апартаменты божией обители на земле.

Полумрак недолго мешал Павлу. Через минуту он уже был в одном из внутренних помещений, где радушно встретил его старый знакомый по имени Борис.

Толстоватый, но этим и округлой бородой, хорошо вписывался он в привычный образ священнослужителя. Мягкий рот, произносил такие же мягкие слова, вкрадывающиеся внутрь кошачьей лаской и обволакивающие вселенским смирением, помогающим от любой напасти. Впрочем, и не вписывалась эта напасть сюда, была абсолютно лишней. Умиротворение выгоняло отсюда всё. Мягкий обман праведной жизни заслонял собою спрятавшуюся за каждой иконой смерть, которая смотрела на прихожан большими глазами, проливала по ним свои незримые слезы, наставляя на жизнь ради смерти.

— Давненько, давненько Павел не вспоминал ты старого друга, а я вот совсем недавно вспомнил тебя, и не поверишь, видел тебя в очень странном сне. Удивился, проснувшись, кто-кто только ты Павел совсем не подходил для столь тревожного сновидения — ласково, елейно встретил Павла Борис.

— Что же было в этом сне? — с неподдельным интересом спросил Павел.

— Снилось мне, что прячешься ты в каком-то мрачном подвале. Практически разрушенном, покинутым жизнью, а я ищу тебя, хочу вызволить оттуда, но ты забиваешься в угол всё дальше и вроде боишься меня.

— Недалеко от истины Борис был твой сон, видимо, поэтому и захотел я тебя увидеть переговорить.

— Что-то случилось у тебя в семье или с родителями? — спросил Борис, усевшись в глубокое мягкое кресло.

Над его головой были несколько икон обрамленных в красивые дорогие рамки. Скромно и просто побеленные стены. Шкаф с книгами и бумагами. Простой стол на нём светильник и всего два мягких стула с ажурными высокими спинками для гостей.

— Нет, в семье всё хорошо. С родителями тоже, слава богу. Со мной Борис проблемы и нешуточные проблемы.

— Трудно понять и даже не представляю — откровенно произнёс Борис, глядя Павлу прямо в глаза.

Павел долго не мог подобрать нужные слова, и Борис, не дождавшись Павла, обратился к другу.

— Чувствую, что попал ты в какую-то криминальную историю. От чего-то не вижу другого — начал Борис, но Павел его перебил.

— Ты прав, но не я что-то натворил. Рядом со мной случилось, а я получается свидетель.

-Что тогда в этом страшного — удивился Борис.

— Дело тёмное. Страшно мне, в угол я загнан. Выхода из этого не вижу. Спать нормально не могу — резко изменив спокойную тональность на импульсивную, произнёс Павел.

— Не волнуйся, успокойся. Я с тобой и бог всегда с нами — сказал Борис, взявшись рукой за свой большой крест на груди.

— Сомневаюсь я, Борис, в том, что бог всегда с нами. Впервые сомневаюсь от того, что столкнулся я с посланцами тьмы. Видел их, разговаривал с ними. Вот так же, как с тобой. Они существуют, спокойно расхаживают рядом с нами, и нет у них, и тени боязни. Божественными словами они говорят и крестятся перед образами в церкви. Ни грянул гром, никто не поразил их молниями. Страшно мне Борис. Поэтому и пришёл я к тебе.

— Не могу понять, о чем ты Павел. Где мог ты увидеть посланников тьмы и не принял ли ты кого-то другого за них. Слишком странно звучат твои слова.

— Ничего мне не привиделось. Я даже участвовал в их страшном деле, точнее был свидетелем убийства мальчишки.

— Где это было? О чем ты говоришь. Тебя, вероятно, заставили там быть, или видел ты случайно? — забеспокоился Борис.

— Нет, было это неслучайно. Осознанно взяли они меня туда в своё время.

— Господи спаси и помилуй! О каком ещё времени ты говоришь. Я начинаю беспокоиться, тебе Павел может врач нужен?

— Обычное время, ровно сто лет назад — произнёс Павел и вытер платком пот со лба.

— Сто лет назад? Большевики были те люди, христопродавцы чертовы.

Борис начал неистово креститься, поднявшись с кресла и обратившись к всепрощающим ликам.

— Это Борис были не большевики и не варнаки каторжники. Они и не были, они есть. Я уже говорил тебе. Здесь, там, сейчас. Молятся они тому, что и ты, то же самое святым почитают.

Борис с недоумением смотрел на Павла, стоя перед ним.

-Ты Павел ересь говоришь — жёстко произнёс Борис.

— Если это ересь, что тогда святая истина. Может она в убийстве этого пацана? Люди эти белая кость, гордость России, и, как я понимаю, обман моего несчастного мировоззрения.

— Плохо тебе Павел. Не могут борцы с большевизмом стать посланниками сатаны, и не может их быть здесь вовсе, потому что сложили они головы и души свои в борьбе со слугами сатаны. Воспеты они храмами, поклонами. Прошли во имя их памяти крестные ходы. Иконы написаны, свечи зажжены. Предстали слуги сатаны перед тобою, обернувшись в белое воинство, чтобы опорочить священное дело. Потомками духовной славы, которой мы с тобой являемся, дышим этим, восхищаемся этим. Мои слова громко звучат и должны они дойти до твоего сознания. Не бойся, верь мне. Пойдем к алтарю — Борис, возбудившись от собственных слов, схватил Павла за руку и потащил из своего кабинета в убранство храма.

Две согнутые одетые в чёрное старушки шарахнулись в сторону от возбужденного вида иерея Бориса. Ещё несколько подобных старушкам прихожан, забыв о таинстве обращения к вечному, с нескрываемым интересом смотрели на происходящее, а одна из женщин начала что-то тихо шептать своей подруге, которая сидела в одном из углов за столиком со свечками и ладанками на продажу. Подруга — продавец даже приподнялась со своего места, видя, как увлеченно машет руками Борис.

— Молись Павел, искренни, молись и слушай меня — громко говорил Борис, не обращая никакого внимания на присутствующих рядом.

Павел начал исполнять указания Бориса, но молитв он, к сожалению, не знал, поэтому быстро крестился и шептал что-то похожее на набор божественной абракадабры, состоящей из знакомых, избитых очень много раз фраз.

— Проси всевышнего, чтобы ересь покинула тебя и даже тень от неё не падала на твоё сознание в храме ""Святых новомученников"". Ты сейчас к богу обращаешься. Он услышит тебя, успокоения даст и на путь истинный наставит. По-другому увидишь ты всё и растворятся всё твои страхи, даже если сам нечистый подослал к тебе всё это.

Павел бубнил и крестился. Старушки продолжали наблюдать процесс сходный с изгнанием бесов.

— Нет, Борис — неожиданно прошептал Павел, обратив свой взгляд к окошкам арочной формы.

— Что нет? — изумился Борис.

— Он здесь — упавшим, тихим голосом произнёс Павел и начал непроизвольно прятаться за спину Бориса.

— Кто ещё здесь? — спросил Борис и тут же понял, о ком говорил Павел.

Борис смело двинулся к высокому мужчине, в деловом костюме с гладко выбритым лицом и приятной улыбкой, которую дополняла наивность открытых голубых глаз.

— Здравствуйте, мой любезный Петр Аркадьевич. Какими судьбами вы к нам настолько неожиданно, но от этого ещё более приятно для вашего скромного слуги — разливался ласковым голосом Борис, здороваясь за руку с Петром Аркадьевичем.

Павел с ужасом наблюдал картину, которая не помещалась в его сознание.

— ""Бежать, бежать"" — стучало у него в висках.

Выдыш собственной персоной жал руку Борису, говорил что-то неслышимое Павлом. Делал он это мягко. Открытая чистота окружала его ореолом полного дружелюбия, и Борис расплывался в услужливости перед тем, кто, без всякого сомнения, не являлся самим собой для Павла, но был этим самым Петром Аркадьевичем не только для Бориса, но и для всей умиротворенной обстановки таинственного полумрака, от множества зажжённых вокруг свечей.

Выдыш, он же Петр Аркадьевич, изредка поглядывал на находящегося в явном ступоре Павла.

— Познакомьтесь — произнёс Борис, и они с Петром Аркадьевичем сделала два шага в сторону Павла.

Тот продолжал стоять, как вкопанный и, несмотря, на продолжавшую стучать в голове фразу: ""бежать, бежать"", не мог сделать не единого движения.

— Петр Аркадьевич Столпнин — протягивая руку, спокойно произнёс Выдыш.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, не изменился ничем глубокий взгляд, и лишь где-то очень глубоко внутри, Павел видел мерцающий блеск несомненной насмешки, которая играла своим значимым превосходством над всеми находящимися здесь, над всеми теми, кто ещё собирался сюда войти.