Крип (закончен 11.03)

Гусеничный бронетранспортер несся по улице, высекая искры из мостовой стальными звеньями. Истошно выла сирена, хотя в том не было особой нужды — никому и в голову не пришло бы хоть как-то препятствовать Отряду. Наоборот, каждый — хоть пеший, хоть на колесах — спешил убраться подальше с пути машины под красным флагом СЭОК. Старенький двигатель глотал прометий и бурчал с ровной монотонностью, что характерна для испытанных, почтенных машин с ублаготворенным Духом внутри. Обычно команда старалась выезжать составом не менее пяти транспортеров разного калибра и назначения, плюс 'БейнВульф' на случай, если все пойдет совсем плохо. Но в очередной раз бахнуло, на дело кинули резервный экипаж со штрафниками и новичками, всего десять человек плюс старший наставник. Большую Берту нельзя было причислить ни к новичкам, ни к проштрафившимся, однако других наставников на базе не оказалось, так что сбродников приняла она. Теперь предстояло как-то сообразить, как сделать дело и не убиться всем составом.

Внутри машины трясло и гремело. Берта машинально отмечала, чем заняты спутнички и прикидывала, каких неприятностей следует ждать. Каждый был при деле. Святой Человек, как обычно, молился в углу на коленях, прямо под написанным от руки плакатом 'В жопу зло!' Плакат изрядно поистрепался, несмотря на то, что представлял собой лист прочного гибкого пластика. Немудрено, учитывая, что воззвание сменило уже три бронемашины.

Священник наоборот, не молился, деловито проверяя химический распылитель, обклеенный пергаментными свитками, как ежегодное письмо Золотому Трону о хорошем поведении — марками Экклезиархии. Штатный поп вообще придерживался мнения, что молитве следует предаваться лишь по завершению доброго дела, никак не раньше.

Плакса рыдал, елозя по грязной масляной физиономии пухлыми ладонями. С ним это случалось регулярно, штатный хим-огнеметчик боялся смерти во грехе, а еще больше — огня и кислоты. Грешник, невзирая на тряску, предавался любимому занятию, вышивая на красном светоотражающем жилете очередной символ. Берта не разделяла поверья, что надо поместить на снаряжении девятьсот девяносто девять священных молитвенных строк, то злотворные силы не заметят твою душу и есть шанс попасть в три процента переживших срок Послушания. Как уже троекратная послушница Берта могла ответственно сообщить, что почетная служба Очистки косила всех, не разбирая нашивки. С другой стороны увлечение вышивкой безобидно и богоугодно, а также надежно занимало мысли, что было со всех сторон хорошо.

Савларец задрал отсутствующий нос, являя граду и миру незаживающую язву, которую вынес со своих далеких рудников. Бывший каторжник, разумеется, никогда и близко не был к знаменитым Лунам, но всем рассказывал, что выполз на свет божий из самого глубокого подземелья. Все делали вид, что верили. Савларец явно старался впечатлить новенькую, но получалось, откровенно говоря, так себе. Та как обычно ушла в себя, глядя пустыми глазами сквозь мироздание, как будто видела что-то, неподвластное взорам простых смертных. Ну, или тронулась до потери связи с реальностью.

Девица вообще была головной болью наставников, при этом никто в точности не мог сказать — почему. Да, дикарка с какого-то варварского мира плохо владела нормальной речью, вначале не умела даже по-человечески молиться и ничего не понимала в обыденной жизни. Весь отряд добродушно ржал, пересказывая друг другу, как блондинка старалась в первый раз натянуть химзащитный комбез и противогаз. А еще 'Олла' — так девчонка значилась в сопроводительных документах — была угрюмой букой, которая и с кем не дружила и даже не перекидывалась парой слов без крайней надобности. С другой стороны то, чего Олла не знала, тому быстро училась, молилась исправно, а нелюдимость — не порок. Грешник, например, вообще никогда ни с кем не разговаривал, общаясь исключительно жестами. Он считал недостойным осквернять вселенную, в которой пребывал Император, звуками ничтожной речи. Что же до снаряжения, то в Отряде правильному обращению с казенным имуществом учились быстро, как правило не дольше суток.

Бронетранспортер дернуло особенно сильно, так что Пыхарь закашлялся, подавившись дымом свой гнусной трубки, а Доходяга приложился головой сначала о кроншейн, а затем, на противоходе, о кислотный баллон. Сквозь броню опять донесся пронзительный вой сирены, которой Водила расчищал и так свободный путь. Берта вздохнула, крепче взялась за фиксирующий поручень. Вернулась мыслями к новенькой.

Да, причин для особого беспокойства та не давала, Отряд видывал куда более колоритных адептов. Но все же ... Что-то в ней было неправильное. Что-то чуждое и странное. Не угрожающее, а именно странное. Словно девчонка спустилась с высших этажей какого-нибудь шпиля в богатом Улье, а разумом осталась в прежней жизни. Этот выезд обещал стать для Оллы первым настоящим, 'боевым', и наставника сильно беспокоила подносчица кислотного реагента. Точнее — отстраненность девушки, ее какое-то незамутненное безразличие к происходящему вокруг.

Зажглась красная лампа над боковой сдвижной панелью, заменявшей транспортеру обычный люк. Значит осталось не дольше пары минут.

Наставница отвлеклась на мгновение, а когда вновь посмотрела на подопечную, обнаружила, что та в свою очередь уставилась на Берту, причем вполне осмысленно.

— Обманул, — неожиданно выговорила Олла, с крепким акцентом, но вполне разборчиво.

В машине было дико шумно, звукоизоляция давно пришла в негодность, однако связь шла через радио и ларингофоны, так что новенькую расслышали все.

— Что? — спросила БоБе, чисто машинально, почти как обычный человек, ни разу не Наставник.

— Он меня обманул, — повторила девчонка, тускло и невыразительно, кутаясь в безразмерный комбинезон, как в теплый плащ. Прорезиненная ткань скрипела и складывалась гармошкой на сгибах. Савларец гнусно заржал, всхрапывая и роняя слизь провалом вместо носа. осекся, перехватив очень мрачный взгляд Берты.

— Так бывает, — столь же ровно и размеренно вымолвил Священник, осенив себя аквилой. — Каждого человека кто-нибудь обманывает. Лишь Император совершенен, был и пребудет, осеняя галактику Самим собой и через себя.

Олла посмотрела на попа диким взглядом и снова ушла в себя, словно развернув зрачки внутрь. Зато крепко вцепилась в противогазную сумку. БоБе вздохнула, чувствуя горячий воздух, процеженный через респиратор. Кажется, какие-то нюансы прояснились. Видимо девчонка в самом деле городская, из вербованых 'на доверии'. Такое редко, но тоже случалось. Надо полагать, долго в Отряде не заживется.

Священник поднялся, надежно схватившись за поручень, шедший под низким потолком на всю длину отсека. Громко проорал:

— Ну что, братья, надерем жопу злу?!

— В жопу зло!!! — более-менее дружно отозвался хор десяти глоток. Кажется. лишь Олла промолчала. Да, и еще Плакса, который вцепился обеими руками в распылитель, так что слезы уже беспрепятственно катились по лицу щедрыми ручейками. В машине стало холодно, несмотря на полуденную жару и работающий двигатель. Наставница увидела. как иней собирается белесой пленкой в углах и содрогнулась при мысли о том, что их ждет впереди. Если проявление настолько явственно и сильно, значит впереди настоящая Беда. И 'БейнВульфа' с его благословенной кислотной пушкой — последним аргументом на самый худший случай — нет...

— 'Хоботы' надеть! — скомандовала Берта. — Замкнутый цикл!

Моргнула красная лампа, транспортер замедлил ход, дернулся, разворачиваясь на месте и сдавая назад.

'Пошла работа'

Олла снова запуталась в противогазной снасти, Доходяга неожиданно помог ей распутать гофрированный шланг, правильно застегнул лямку, прихватывая в нужном кармане цилиндр поглотителя, чтобы не выпал. Девчонка замешкалась, натягивая маску противогаза, однако справилась. За круглыми стеклами ее взгляд окончательно утратил безумные нотки, стал пустым и невыразительным.

Берта снова тяжело вздохнула, стараясь, чтобы это выглядело незаметным в респираторе. Подумала, что блондинке все же конец, причем скорый, и тот, кто ее вербанул на службу в Очистке, был изрядным скотом. Обычному человеку не место среди послушников Адепто Пурификатум, где ад оказывается не дальше выхлопа из хим-огнемета, а то и на расстоянии простой мысли о зле.

Затем бронетранспортер вздрогнул, качнулся на изношенных амортизаторах и окончательно замер. Сдвижная панель отъехала в сторону, и времени для досужих размышлений уже не оставалось.

О Боевом ЭпидОтряде Коммунистов:

http://drugoigorod.ru/otryd/

https://vk-cc.ru/QgqEh

* * *

Фидус не любил семейный особняк. Спрятанный глубоко в толще скалы, жилой комплекс технически был скорее укрепленным бункером, однако воспроизводил антураж старинного особняка еще до-имперского периода. Жить здесь было мрачно, пусто и одиноко. Даже слуги не скрашивали бытие, потому что многим поколениям Криптманов традиционно служили сервиторы.

Фидус бродил по темной анфиладе комнат, грустно и методично напиваясь вином из глубокого подвала. Вино было хорошим, однако пьянило медленно и плохо. От него меланхолия лишь усугублялась, а мыслей оставалось чрезмерно много. Больше чем хотелось бы юному инквизитору, никчемному сыну великого отца.

'Ты обманул ее'

— Нет!

Фидус неожиданно понял, что произнес это вслух. Скорее даже выкрикнул, пытаясь заглушить тихий, но пронзительный шепот из пустоты.

'Ты ее обманул'

— Нет, — прошептал Фидус. — Я ничего не мог сделать.

'Но ты и не пытался' — не умолкал голос.

Криптман взмахнул рукой, как будто пытаясь отогнать привидение. Выронил бутылку, которая глухо стукнулась о толстый ковер. Тихо забулькало — вино пролилось тонкой струйкой, сразу впитываясь в ткань. Тени, казалось, сгустились еще больше — часть солнечных батарей, питавших напрямую светильники, вышла из строя после недавней бури. Надо было отправить наружу ремонтную бригаду, но Фидус забыл.

Криптман сел в первое попавшееся кресло, обхватил руками больную голову. Повторил в третий раз, кинул в никуда отчаянное:

— Нет...

'Да' — отозвалось из тьмы.

'Да. Ты предал человека, который не побоялся пройти сквозь ад, чтобы спасти тебя. Принес ее в жертву, чтобы не привлекать к себе большего внимания'

Девочка с соломенными волосами предстала перед внутренним взором Фидуса с такой отчетливостью, будто инквизитор смотрел на пикт. Невысокая, тоненькая, с очень красивыми глазами редкостного оттенка — прозрачно-синего, как небо на рассвете. Красивыми и очень выразительными.

— Да, я ее предал... — прошептал Фидус, как будто признание самому себе в полутемном склепе фамильного бункера могло что-то исправить или что-то изменить.

Хотелось напиться, забыть, не слушать, однако даже в хмелю инквизитор не мог скрыться от неумолчного зова совести. В синтетическом кондиционированном воздухе пахло хорошим вином, еще чуть-чуть — пылью. И тяжелой тоской.

Криптман долго, молча сидел, зарывшись пальцами в отросший ежик волос. Боль вернулась с новой силой, несмотря на уверения медиков, что организм восстановлен до прежних кондиций, включая полную регенерацию нервных окончаний. Раскаленные иголки методично терзали всю левую половину тела, от щиколотки до шеи. Пальцы дрожали в неконтролируемом треморе.

Фидус откинул голову, моргнул, чувствуя, как расплывается все в поле зрения.

— Да, я ее предал, — повторил он. — Да, это правда...

Он еще долго сидел так, уронив безвольно руки, часто моргая. Губы Младшего часто и мелко шевелились, словно Фидус вел беззвучный и яростный диалог с кем-то невидимым. Затем Криптман больно хлопнул себя по лицу, будто смахивая больно жалящее насекомое.

Она его поцеловала тогда, в их последнюю встречу, короткую и скомканную. Ольга встала на цыпочки и коснулась губами щеки Криптмана. Он молчал, потому что не знал — о чем говорить. Она тоже — девушка очень плохо владела готиком. Но в ее глазах Фидус прочитал наивную, доверчивую благодарность, а также надежду и абсолютное доверие. Веру в человека, ради которого она столько раз рисковала, и телом, и душой. В того, кто стал между ней и демоном, как настоящий герой, отринувший страх.

В того, кто уже знал, что ничем не может ей помочь. Не хочет ей помочь, чтобы не ставить под очередной удар свою и без того жалкую, неудачливую карьеру.

'Ты мне поможешь?' — спросила она, смешно коверкая ударения и разделяя слоги.

'Ты меня не бросишь?'

И он ответил:

'Да. Я помогу'

И замолчал, стиснув челюсти, прилагая немыслимые усилия для того, чтобы не выдать себя, скрыть бурю в душе. Кажется, напугал девочку каменным лицом без тени эмоций. Во всяком случае, уходила Олла, склонив голову, часто оборачиваясь с жалким, просительным взглядом. Мрачные и бессловесные адепты конвоировали девушку, что шагала прямиком к бессрочной службе в Адепто Пурификатум.

В месте, откуда не возвращаются.

'Ты мог ее спасти'

— Да, мог, — безнадежно шепнул Фидус, отвечая самому себе. — Ценой звания и регалий.

'Престав быть Инквизитором Криптманом. Разорвав длинную цепь слуг Императора, что ковалась столетиями, звено за звеном, жизнь за жизнью'

— Господи, прости меня, помоги мне, — воззвал Фидус, чувствуя, как остатки хмеля покидают сознание. Тщетно, никто не пришел на помощь и не успокоил больную совесть инквизитора.

Криптман встал и неверными шагами побрел в библиотеку. Его трясло, как в послеоперационной лихорадке, так что дорога затянулась. Библиотека встретила молодого хозяина, как и прочий дом — тишиной и полутьмой. Фидус жестом отозвал подкатившегося, было, сервитора, проследил взглядом, как машина с мозгом бывшего человека скрывается в проходе меж шкафов. Сервитор не нуждался в свете, губительном для старых фолиантов, механический слуга ориентировался при помощи инфракрасного прожектора.

Криптман тоже мог бы пройти через склад книг с закрытыми глазами, недаром он столько лет провел здесь в детстве. Но предпочел включить уютную лампу над читальным столиком. Оставалось найти искомое.

Вот ряд с избранными воспоминаниями великих деятелей Ордо Херетикус. Вот практические руководства по методам допроса и следствия, самые потрепанные, зачитанные из всех книг. Введение в искусство распутывания преступных тайн для юного инквизитора... Копии некоторых отчетов Криптманов, изданных 'ин фолио', для парадных представлений. Ежегодные справочники и глоссарии по сектам, культам, еретическим сообществам и ксено-расам. Все не то, не то.

Ага, вот.

Отдельный шкаф стоял наособицу и казался новоделом по сравнению с резным деревом, царившим в храме старой литературы. Его как будто сколотили второпях, со старанием, но без всякого опыта в плотницком деле. Надежно, прочно и слегка криво. Десяток широких полок были заполнены дневниками самого разного вида и качества, от роскошных блокнотов, обтянутых настоящей кожей, до нескольких тетрадей, сшитых в одну брошюру при помощи шила и толстой нити.

Фидус замер, глядя на последнюю полку, заполненную примерно на три четверти. И на последний дневник, изданный наиболее роскошно, по специальному заказу. Не из кожи самых преданных адептов, как бывало, но тоже весьма достойно и богато. Красно-черный томик словно завершал и венчал собой долгую череду памятных записей. И притом казался самым забытым, брошенным в тонком слое неистребимой библиотечной пыли.