Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Крип (закончен 11.03)


Опубликован:
20.06.2019 — 12.03.2020
Читателей:
9
Аннотация:
Пока не знаю, как дальше пойдет и куда зайдет ... посмотрю на читательский отклик и все остальное.
Предыстория: https://red-atomic-tank.livejournal.com/tag/40.000
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Крип (закончен 11.03)


Особая благодарность:

Флику, из-за которого все давным-давно началось.

Не Тем Ролевым Играм в полном составе за регулярные консультации по удивительной вселенной WH и с надеждой, что со временем еще по БатлТеху поводимся.

Олегу Борисову, который каждый раз сподвигает меня продолжать иейсательство руками, когда кажется, что все, пора завязывать с этим делом.

Кларенсу — за наводку на Отряд.

Владимиру — за регулярные напоминания, что 'Ваха' это хорошо и надо бы еще что-нибудь про нее написать.

Крип

Кто-то должен трудиться во мгле, чтобы прочие могли жить при свете.

Рик Янси 'Монстролог'

Глава 1

Пахло кровью и смертью. Ольга никогда не видела мертвецов и тем более их не обоняла, но почему-то сразу и безоговорочно поняла — так ужасающе вонять может исключительно смерть. Специфический, чуть сладковатый запах с нотками горечи. Нельзя сказать, что он был совсем уж неприятен ... слово 'неприятно' здесь не подходило, поскольку совершенно не передавало ощущение. Скорее запах был предельно чужд живому. Как обычный паук млекопитающему. Запах вызывал инстинктивное желание бежать, скрыться, будил панику в самой сердцевине души.

Ольга нечленораздельно замычала, дернула всеми конечностями сразу, шлепая ладонями по чему-то склизкому — неожиданно получилось. Вместе с ощущением тела понемногу возвращались прочие чувства, в первую очередь слух, затем и зрение.

Так, что вокруг?.. Хрень какая-то вокруг...

Ольга покрутила головой, протерла глаза — очень скверная оказалась идея! Грязные руки лишь призвали водопад слез. Проморгавшись, девушка посмотрела на пальцы, стараясь понять, откуда грязь. Ох, ни хера себе! Не просто грязь, а какая-то липкая жижа с мелким чешуйками, как у свернувшейся крови...

— Ебись оно в три прогиба, — прошептала Ольга, сразу забыв о том, что она типа как светская дама и вообще городская, пусть в первом поколении. Прозвучавшая характеристика оказалась удивительно к месту, потому что в данном случае окружающий ландшафт определялся именно так — и никак иначе.

Больше всего это напоминало какую-то молельню. Или склеп. В общем, явно что-то культовое, старинное. Ничего модернового, никакого пластика, а еще ни одного прямого угла. Круглый зал размером где-то с обычную детскую площадку, то ли бетонный, то ли каменный. Сколько тут метров, какой радиус... А хер его знает. Стены сходились в одну точку паутиной нервюр, метрах в трех над полом, так что помещение казалось внутренностью какого-то цитрусового со множеством долек. Тени между нервюрами сгущались ненормальной глубиной, как чернильные кляксы. И вообще все здесь было ненормальным.

При более внимательном обзоре девушка поняла, что каменные стены расписаны какой-то ерундой, от самого пола и дальше ввысь. Роспись... Нет, скорее текст, причем щедро обляпанный поверх красной краской. Буквы были знакомые, почти все. Обычная латиница, но, как и вся зала — без единого прямого угла. Все плавное, изображено летящими штрихами со всевозможными завитушками. Некоторые символы все же казались неизвестными, но при этом не производили впечатление чуждых вкраплений в текст. Просто другие буквы того же алфавита.

Пол очень гладкий и мокрый. Посередине зала располагался ... алтарь? В общем, какой-то постамент, больше всего похожий на алтарь. По-видимому, на нем раньше что-то лежало, теперь это 'что-то' рассыпалось в стеклянную крошку. Крошки было много, она походила на алмазную пыль, во всяком случае, свет отражала так же красиво и ярко.

А откуда свет? Черт его знает... Ольга не видела ни светильника, ни чего-то похожего. Но свет откуда-то происходил, видно было не как днем и даже не как при старой лампе накаливания, но более-менее. Хотя лучше бы света не было, поскольку в этот момент девушка осознала, что стены обмазаны отнюдь не краской. И пол. И вообще вокруг, включая ее собственную одежду, а также все остальное.

— Сука! — с неподдельной искренностью вымолвила Ольга.

Что ж, по крайней мере, стало понятно, откуда тошнотворный запах. Правда, возник другой вопрос — что могло так разнести ... кстати, а сколько здесь всего оказалось жертв?

Вот сейчас Ольгу все же накрыло неудержимой волной тошноты. В мозгу как будто открыли заслонку, за которой пряталось полное осознание безумия происходящего. Склеп, символы, кровавое желе и небольшие — не выше щиколотки — холмики, в которых угадывались фрагментированные кости, щедро смешанные с фаршем из внутренностей и рваной одеждой.

Рвало ее долго и мучительно. Хуже всего был запах — после очередной судороги легкие сами жадно всасывали новую порцию воздуха, смрад бил прямо в солнечное сплетение, и цикл повторялся, до брызг желудочного сока из пустого желудка, режущей боли в глазах и ощущения, что диафрагма вот-вот разорвется.

— Salva me.

Человек. Укрылся в тени, неподвижен. Единственное более-менее целое тело в пределах видимости. Как она раньше его не заметила? Ольга машинально вытерла рот рукавом, болезненно глотнула, пытаясь отключиться от ощущения подсыхающей крови на ладонях. Всмотрелась в тень, превозмогая больную голову, красный туман перед глазами, а также гудение в ушах.

Человек полулежал, полусидел, прислонившись к пилястру. Рядом валялось что-то длинное, металлическое, похожее на ружье с очень толстым стволом. Оружию крепко досталось — ствол был согнут под углом градусов сорок-сорок пять, выглядело это жутковато и наводило на мысль — кто же ухитрился так раздраконить оружейную сталь в палец толщиной?

Первое впечатление, которое производил единственный живой и целый человек — монохромность. Он был полностью облачен в черное. Не темно-серое, не синее, а настоящий угольный мрак. Черные сапоги — не берцы! — на толстенной подошве со множеством застежек вдоль высоких голенищ. Черный плащ, тяжелый и 'дубовый' даже на вид, лежащий грубыми складками. Стоячий воротник, похожий на часть доспеха, торчит до скул, прикрывая нижнюю часть лица. Перчатки с накладками, как настоящий 'тактикул', только больше, жестче и как-то ... гротескнее. Передняя часть плаща обуглилась, висела драными лохмами, под ней матово поблескивало что-то похожее на кирасу, славно помятую молотками. Разумеется, тоже черного цвета.

На поясе висел двойной подсумок из толстой кожи, одно из отделений выпускало наружу тонкую трубочку, похожую на капельницу. Трубка впилась в шею бедолаги толстой иглой, а на подсумке тревожно мигала желтая лампочка, совсем как светодиод. На плаще были какие-то символы, серебристо-белого цвета, но они сглаживались в тени, словно растворялись в ней.

А белого цвета оказалось лицо. Бледное, по-видимому, от природы, сейчас оно полностью обескровилось, приобретя странный, жутковатый оттенок — смесь белого и серого оттенков. Ольга моргнула и почувствовала дрожь в руках, а затем и по всему телу. Только сейчас она поняла, что человек в бронеплаще страшно ранен. Ольга удачно разминулась (до этой минуты, по крайней мере) не только с мертвецами, но и тяжелыми увечьями, поэтому разум сначала не зацепил вывернутую под ненормальным углом стопу ... нет, пожалуй и колено ... вообще то вся левая нога от бедра была скручена вдоль оси снаружи внутрь, как у пластилинового человечка в руках ребенка. Судя по жалко подвернутой руке и общей скособоченности, что-то ударило прямо в грудь человека, зацепило всю левую половину. Броня выстояла, но сила удара оказалась слишком велика.

Ольга сглотнула, пытаясь понять — отчего неизвестный все еще жив. Внутренний голос кричал, что с такими повреждениями люди жить не могут. Однако чужак находился в сознании и более того, очень внимательно смотрел на нее. Глаза неизвестного казались бездонными провалами на серо-белом лице, темные зрачки невероятно расширились от боли, однако в них бились мысль и сознание.

— Salva me, — властно повторил чужак.

Прозвучало как приказ, от человека, привыкшего к подчинению. Однако вышло не слишком впечатляюще от того, что 'черный плащ' вдохнул, и застонал сквозь зубы от боли в ребрах, смазав последнее слово в протяжном стоне. Крошечные алые капли выступили на серых губах.

— Ego Inquisitor sum. Audi me.

На этот раз он говорил тише, стараясь не потревожить изломанное тело. И, кажется, не мог сдержать удивление от реакции Ольги. Точнее — от отсутствия таковой. Черный смотрел на девушку. Девушка молча смотрела на черного — 'как баран на новые ворота', если обратиться к богатому словарному запасу мачехи — не понимая, что он говорит. Отдельные слова казались знакомыми, язык — родственный английскому, которого она худо-бедно набралась, пока работала в 'студии красоты'. Но все вместе оказалось совершенно неразборчивым.

Испанский? Нет, слишком рубленые и четкие фразы. Немецкий? Тоже нет, наоборот, слишком плавно. Может, французский... И какого буя здесь делает француз?

— Quis es tu, quid tibi nomen est? — сделал еще одну попытку кособокий.

Точно, француз. Но яснее от этого обстановка не стала.

И что за шум снаружи...

Господи, страшнота какая вокруг.

Мысли путались, цеплялись друг за дружку и в итоге ни одна толком не додумывалась. Что за херня здесь творится? Может быть какие-нибудь террористы? Некстати вспомнилась глупая фраза из старого фильма: 'Саддам Хуссейн напал на нас!'.

Нет, окажись это террористы, у них должно быть знакомое оружие и прочая амуниция. А здесь все окружение напоминало декорации из высокобюджетного фантастического фильма. Эта, как ее... 'Дюна' восьмидесятых годов от какого-то американского наркота. Линч, да, точно Линч. Только без изнанки в виде фанеры, скотча и торчащих гвоздей. И куда-то пропал статист с щелкалкой на которой положено писать реквизиты дубля.

— Debemus recedere ex ...

Кажется, черного таки ушатали его раны, голос затихал, слова теряли разборчивость. Серо-белый цвет понемногу уступал сине-зеленому. Вот сейчас неизвестный действительно с каждой секундой все больше походил на жмурика. И он уже не требовал, а просил. Насколько получалось у того, что, похоже, давно отвык молить о чем-нибудь. Желтый сигнал на подсумке смерился красным.

Шум, снова это жужжание в ушах, похожее то ли на пасеку, то ли на гул прибоя... надо как-то выглянуть наружу, позвать на помощь. Хотя несчастному гаврику точно уже не помочь.

— Redeant in ambobus necabo, — выдохнул черный и уставился на Ольгу тусклыми глазами. Похоже, он исчерпал запас красноречия и приготовился к худшему.

Больше всего девушке хотелось сказать 'иди в жопу' и свалить — поскорее, подальше. Голова болела все сильнее, еще болела диафрагма, глаза... да вообще все болело. И гудело в ушах. Останавливали Ольгу три вещи. Во-первых, она не видела ничего, что можно было счесть выходом. Совсем ничего. Во-вторых, перед ней умирал человек, а Ольга, конечно, любила побравировать цинизмом — кто в молодости этого избежал? — однако не настолько, чтобы оставить беспомощного умирать дальше. В третьих ...

Этого она додумать уже не успела. Девушка, наконец, поняла, что порядком доставший гул в ушах — не иллюзия, а настоящий звук, пробивающийся сквозь стены. А затем сообразила, на что звук больше всего похож.

В старых книгах такую ситуацию обычно описывали как-нибудь красочно — 'кровь застыла в жилах' и все такое. Ольга всегда искренне веселилась над архаичными оборотами 'староглиняных времен'. Только не сейчас, потому что чувствовала она себя именно так, как описано. Будто вся кровь разом заледенела, проморозив тело насквозь невыразимым ужасом.

Она поняла, что это за звук доносится снаружи.

Бежать, надо бежать!

Ольга заметалась, суматошно и бессистемно, оскальзываясь на гладком полу, хорошо смазанном кровью и еще какой-то студенистой дрянью.

Бежать, бежать, бежать!

Подальше от ужасающего воя тысяч глоток, что бушевал, приближаясь, где-то за толстыми стенами. Как звучит вопль множества людей девушка, разумеется, слышала — спасибо ю-тубу и кинематографу. Но здесь ... задай сейчас кто спокойный, отстраненный вопрос — а что, собственно, не так? — Ольга вряд ли сумела бы ответить. Просто ... уши подсказывали ей два совершенно объективных факта. Первый — снаружи кричит какая-то безумная толпа людей. Второй — нормальные люди такие демонические вопли издавать не могут. Не могут — и все. Вой, даже приглушенный преградой, проникал куда-то вглубь сознания, будил атавистический страх голой обезьяны перед ужасами мира, погруженного во тьму.

Только бежать!

Но куда?

Ольга сцепила кулаки, в панике закрутила головой, бросилась к ближайшей стене и заколотила по ней, разбивая кулаки об острые грани.

— Выпустите! — заорала она, лихорадочно соображая, что как-то же сюда попали все те, кого потом перекрутило на фарш вместе с одеждой и содержимым кишок. А если они вошли, значит можно и выйти!

— Выпустите меня!

И ей ответили. Ольга шагнула назад, чувствуя, как стена отзывается вибрацией, словно по ней разом заколотило множество рук с другой стороны. Кто бы там ни был, он, а скорее они, намерены прорваться внутрь. И, может быть, у них получится. Девушка машинально закрылась руками, словно пытаясь отгородиться от внешней угрозы, чувствуя бессильное отчаяние и апатию.

Выхода нет.

Так, минуту... А этот мрачный дядька в плаще для бэдээсэма, который вот-вот отдаст богу душу? Ольга посмотрела на все еще живого 'кривоножку', так она его с ходу обозвала для себя. Удивительно, но плащеносец ответил затуманенным, но все еще осмысленным взглядом. Кажется, он тоже оценил диспозицию.

— Выпусти меня, — попросила девушка, пытаясь протереть испачканное лицо, рукавом. Подумала пару мгновений и добавила, как можно четче и разборчивее. — Сэйв ми. Плиз. Хелп.

— Ты все равно сдохнешь, ну так мне хоть помоги напоследок, — добавила она шепотом, не опасаясь, что тот поймет — русский язык кривоногому был явно незнаком.

— Salva me.

Так, он это уже говорил. И что бы это значило?

— Вот козел, — с чувством вымолвила девушка, борясь с желанием стукнуть собеседника прямо по лбу.

'Сальве ме'... Насчет 'ме' понятно, наверняка это 'я', 'мне'. А 'сальве'... Наверное 'помоги', в такой обстановке другого ничего и не скажешь. Опять же похоже на 'сейв', 'сейв ми', 'сальве ме'.

— Козел, — повторила она, умом, в общем-то, понимая, что звучит весьма несправедливо. Но очень уж все вокруг складывалось мерзко, и кто-то наверняка во всем был виноват.

— И что я могу для тебя сделать?..

Она шагнула через силу, еще и еще раз. Вблизи плащеносец еще и вонял горелой одеждой, а также жженой пластмассой. Наверное, от оплавленного броника, который принял на себя залп неведомой херни, хотя полностью защитить хозяина не сумел. Ольга опустилась на колени рядом со страждущим.

— Да кто ты вообще такой...

Похоже, черный хоть и не понял ни слова, эмоциональный контекст уловил. Он медленно поднял правую руку, приложил ладонь к сердцу и, морщась от боли, раздельно сказал что-то. Что именно — Ольга почти не разобрала, слишком кратко и невнятно прозвучало сказанное, сплошные согласные. 'Корупмнт' какой-то... Коррупционер по местному?

— Армянин, что ли? — вслух подумала она. — Нет, будешь 'Крип'. Ты и так криповый, что караул просто.

На самом деле раненый вблизи оказался не очень страшным. И не старым. Если стереть с лица маску страдания и брызги свернувшейся крови, бедняге можно было бы дать лет тридцать, а может и меньше.

Поняв, что его переименовали, 'Крип' опять скорчил рожу. Через силу и боль медленно пробормотал:

— Et ego coriarius. Quaestiones.

— Да хоть квартеронец и вжопудранец, — пробормотала Ольга, притрагиваясь к драному плащу. — Делать то что с тобой?

Раненый дышал тяжело, с хрипом, который, казалось, рвался из самой глубины легких. Ольга отчетливо поняла, что счет для 'квастиониса' пошел уже на минуты. Непонятно было, какая сила все еще держит его на этой стороне жизни, но ее действие определенно заканчивалось.

— Твою мать, — с чувством сообщила парикмахерша и попробовала раздвинуть полы черного плаща. Толстая многослойная ткань оказалась именно такой, какой и выглядела со стороны — жесткой плохо гнущейся. Ольга искала хоть что-то похожее на аптечку и не находила. Только странная бляха размером с ладонь на толстой цепочке. На бляхе четко выделялась гравировка — те то буква, не то символ, похожий на букву. Крест с небольшими боковыми перекладинами или латинская 'I', перечеркнутая двумя-тремя горизонтальными линиями. И классическая 'мертвая голова' на пересечении.

Нацизм, блин, какой-то. И ничего похожего на аптечку. Только пустая кобура, причем кожаная, сшитая грубыми стежками, кажется вручную. Даже ножика нет.

— Аптечка! — в отчаянии крикнула девушка и сразу осеклась, сообразив, что ее могут слышать те, снаружи. Подумалось, что насколько их вой непохож на человеческие голоса, настолько, должно быть, они не похожи на обычных людей. Долбили они, по крайней мере, с нечеловеческой силой.

— У тебя хоть что-то есть? Шприц-тюбик, еще какая херня?

'Квастионис' молчал. Кажется, провалился в шок.

Ольга опустила руки, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние. Перед ней умирал человек, и девушка оказалась бессильна. Она уже забыла, как готовилась бросить несчастного прямо здесь.

Эх... В хороший книге у нее обязательно оказались бы нужные знания. Скажем курсы парамедицины за плечами. Или хотя бы родственник из медицины, родитель, а лучше дед. И можно было бы вспомнить старые мудрые советы, как раз на тему дня. Но родственников-медиков у Ольге не имелось, а те, что были... в общем родня — самое последнее, о чем девушка стала бы думать хорошо, тем более в такой момент.

— Что же мне с тобой делать... — прошептала она, чувствуя, как подступающие слезы жгут воспаленные глаза. От дикого стресса и вони снова захотелось блевать. И лампочка эта, она вроде еще и пищит, да так тоненько и мерзко, что пробивается даже сквозь внешний шум.

Ольга скорчилась, сложилась почти пополам, как складной ножик. Хотелось закрыть глаза и уши, ни о чем не думать, забыть, что вокруг полный фарш, сатанизм и пиздец. Лампочка эта еще...

Лампочка. Красная. Пищит.

Дрожащими пальцами Ольга притронулась к поясному футляру, который был похож на подсумок из альбома про вооружение немецких пихотов-фашистов. Он был двойной, жесткий и кажется, сшит из той же кожи, что кобура. Красная лампочка... а раньше она была желтая. И что за трубка? Ольга внимательно осмотрела 'капельницу', которая действительно казалась настоящей капельницей, только из материала потемнее и какой-то более 'стекловидной'. Ее воткнули в шею Крипа, в область сонной артерии, грубо, сильно, так, что кровь наружу выступила. Хм... если кривоногий правша, то, похоже, он ее сам себе и ткнул, движением снизу вверх, под хорошим таким углом.

Интересно.

Ольга вернулась к подсумку, попробовала его открыть. Застежка оказалась жесткой, пара ногтей сломалась.

— Падла, — прокомментировала девушка утрату, стараясь не вспоминать, сколько стоило наращивание, пусть даже в родном салоне и со скидкой. Конечно, думать о такой мелочи сейчас было по меньшей мере глупо, но такие простые, приземленные мысли как-то привязывали к реальности. Потому что всего окружающего, видимого и слышимого, существовать просто не могло. Ольга чувствовала, как налет городской жизни слетает с нее, как лист на ветру, обнажая ту, прежнюю девчонку, цепкого деревенского зверька, который не рефлексирует, а выживает. И потом уже рефлексирует, под настроение.

— Так, вот это уже более-менее понятно, — пробормотала она, глядя на две цилиндрические штуки, что показались из-под крышки подсумка. Похожи они были на увеличенные батарейки или пивные банки. У каждой разъем на крышке и лампочка, похожая на светодиод. Одна мигала красным сквозь прорезь в подсумке и тянулась капельницей к шее Крипа, а вторая, соответственно, нет.

— Рискнем? — спросила сама себя Ольга и для порядка глянула на черного. Тот полулежал-полусидел без движения и смотрел сквозь девушку невидящим взором. На посиневших губах вздулось несколько розовых пузырьков.

Ольга попробовала выкрутить переходник, соединяющий капельницу с банкой. К счастью, закручено было не до конца, так что она почти сразу поняла — резьба идет не по часовой стрелке, а наоборот, так что крутить надо слева направо. Получилось. Банка тихонько зашипела, красный огонек умер. Ольга выдохнула, попробовала унять дрожь в пальцах. Подумала, что с точки зрения санитарии здесь даже не помойка, а полный сортир, так что если Крип и вытянет (а он точно не вытянет), то помрет от заражения.

— И 'ягой' заполируем, — процитировала Ольга сводного брата (чтоб он сдох), вкручивая стаканчик переходника во вторую 'батарейку'. Прошло легко. И ничего не случилось.

Ольга тихонько подергала трубку, стукнула по банке, поискала какой-нибудь скрытый переключатель или хотя бы кнопку. Ничего.

— Чудо враждебной техники...

Она попробовала еще крутнуть, цилиндрик через силу, очень жестко провернулся на четверть оборота, в банке что-то щелкнуло, как будто внутри накололась мембрана. Мигнул зеленый огонек. Если приложить пальцы к банке, то можно было почувствовать легчайшую вибрацию, как будто внутри заработал бесшумный моторчик. Сквозь темную капельницу ничего не было видно, но девушка была уверена, что какая-то субстанция потекла по ней, вливаясь в артерию. Может даже и с пузырьками воздуха.

Черт, об этом она не подумала. С другой стороны — поздно. Да если бы и подумала, что можно было сделать?

Ольга сидела на коленях и молча ждала. Снаружи выли, бесновались и колотили. Звук казался очень глухим, как будто проходил через метр-другой бетона. И от этого становился еще страшнее — если слышно даже здесь, что же творится там, снаружи?

Крип очнулся внезапно, как будто вырвался из глубокого сна. Тяжко вздохнул, закашлялся кровью, посмотрел на Ольгу вполне осмысленно. Скосил глаза вниз, осторожными, легкими движениями коснулся батареи.

— Tibi gratias ago, — прошептал он.

— Не за что, обращайтесь в любой момент, — нервно хихикнула девушка. — А теперь вытаскивай наши задницы отсюда...

Прозвучало так убого, что аж зубы свело, но воспитанное на современной масс-медийности сознание выдало привычный шаблон. Хорошо, что Крип ни слова не понял, разве что общий посыл.

Грохот снаружи тем временем усилился, со стен кое-где посыпалась крошка. Хрустя, зазмеились первые трещинки, сначала едва заметные. Неизвестно, сколько было снаружи разрушителей и чем они пользовались, но стало ясно — неизвестные точно вознамерились разобрать 'крипту' и скорее всего преуспеют.

— Exitus est ex loci iste, ostendo vobis, — выдавил через силу и боль Крип. Подумал пару секунд и показал пальцем на штаны Ольги. Та непонимающе уставилась на черного. Тот, скрипя зубами от боли и злости, медленно вытянул руку и коснулся пряжки ремня.

Ольга открыла было рот, чтобы четко и внятно высказать все, что думает про долбанутого эротомана, пересмотревшего всяких 'Предстояний'. Осеклась и закрыла рот, поняв, чего хочет Крип. Расстегнула металлическую пряжку с чеканеным крокодильчиком, вытащила ремень. Помогла раненому свернуть его вдвое. Крип теперь действовал и левой рукой, но еще медленнее и хуже, чем более-менее целой правой. Плащеносец сунул в рот кожаную ленту, крепко прикусил и молча указал на противоположную стену. На лбу Крипа выступили бисеринки пота, зрачки расширились еще больше в ожидании неминуемого.

Удары снаружи доносились все чаще, со сводчатого потолка уже сыпалась не пыль, а крошка.

— Он сказал 'поехали', — выдавила через силу Ольга и крепко ухватилась за высокий воротник на плаще.

Крип что-то пробурчал, но сквозь стиснутые зубы и ремень прорвалось лишь невнятное 'бу-бу-бу'.

Ольга хотело было сказать еще что-нибудь вроде 'будет больно', но поняла, что лишь оттягивает время, которого и так почти не осталось. Она молча потянула, стараясь, чтобы получилось ровно, аккуратно. Естественно, хорошо не получилось, вышел грубый рывок, Крип глухо и страшно завыл, вращая глазами, руки его задергались в неконтролируемых судорогах. Ольга тянула дальше, не в силах даже материться, мечтая, чтобы все это как-нибудь закончилось.

Глава 2

Дальнейшее происходило как в тумане. Сознание поплыло, Ольга словно раздвоилась. Одна ее часть двигала непослушным, ватным телом, тащила Крипа сквозь открывшийся потайной ход, продиралась меж горячих труб и старых кабелей в кольчатой оплетке. Другая ушла куда-то вглубь, где не было ничего кроме отчаянного желания наконец-то закончить этот безумный кошмар, бредовый сон. Там, на дне сознания, девчонка представляла себе, что всего этого вокруг просто нет. Ничего нет — ни тяжелого, поминутно теряющего сознание плащеносца, ни тоннеля, похожего на вентиляционный канал из какого-то хоррора восьмидесятых годов.

Ничего нет.

Совсем ничего.

И длилось это хрен знает сколько времени. Дольше чем бесконечность, наверное. Ну, или самую малость короче.

Безумно хотелось пить. Примерно так же она чувствовала себя однажды, год с лишним назад, когда с вечера накатили в хорошей компании, а утром пришлось идти подменять некстати приболевшую напарницу, причем без опции увильнуть под благовидным предлогом. Это неприятное чувство, когда надо куда-то идти, что-то делать, причем надо еще старательно изображать живого, здорового человека, в то время как больше всего хочется лечь и заснуть прямо под гидравлическим креслом, среди невыметенных патл. Сейчас ничего изображать не требовалось, можно было корчить любые рожи, материться со всей дури, но и чувствовала она себя намного — просто непередаваемо — хуже. От усталости мутило до кислой желчи во рту, а от жажды дико болела голова, и ноги заплетались. Красный свет редких служебных ламп резал глаза и, казалось, отдавался пульсацией раскаленными иголками где-то в темени.

Крип в очередной раз вырубился, оскалившись, как вампир, и закатив глаза под полуприкрытыми веками. Немудрено, с такими то травмами и такой, прости господи, транспортировкой. Ольга плохо помнила, как она тащила за воротник тяжелого парня, повинуясь его обрывочным указаниям. Кажется, они пролезли через какой-то лаз в коммуникационный тоннель или что-то подобное. Затем еще несколько раз ломились через люки, точнее она пролезала, а затем, в голос матерясь, протаскивала рычащего от боли Крипа, которому даже изжеванный, прокушенный насквозь ремень уже не помогал. Кто бы ей сказал, что в руках окажется столько силы, даже с поправкой на помощь самого увечного, который отталкивался ногой как мог. Некстати вспомнился папаня с его коронным 'Да на тебе, падлюка такая, пахать надо!'.

Смотреть на мучения бедолаги не было никаких сил, и девушка ежеминутно хотела его бросить — чтобы не видеть больше это лицо, на котором отражалась бесконечная, запредельная боль. Но каждый раз что-то останавливало. Может, память о матери, которая так же страдала перед смертью в затянувшейся раковой агонии, брошенная всеми кроме дочки. А может, толика невольного уважения к человеку, который на голой воле превозмогал, кажется, саму смерть. Более того, когда парень был в сознании, а Ольгу снова пробивало на истерическое рыдание, он даже пытался ее утешать. Во всяком случае, так девушке казалось, поскольку она по-прежнему ни слова не понимала, ориентируясь лишь на интонацию.

Тяжелее всего было закрывать за собой люки, небольшие, но очень толстые, с клепками и штурвалами. Крип настаивал, чтобы все они запирались, жестикулируя как умалишенный, насколько позволяли раны, и Ольга с этим вполне согласилась, понимая, что они каким-то чудом разминулись с неведомой силой, разносившей снаружи кровавый склеп. И сила эта вполне способна проследовать за беглецами. Но от согласия ржавые, прикипевшие друг к другу шестерни лучше крутиться никак не желали. Судя по состоянию тоннелей и толстому слою пыли, парикмахерша и гламурный садист в плаще были здесь первыми гостями за долгие месяцы, если не годы. Но по сравнению с уже произошедшим экстримом липкая, мохнатая пыль, похожая на свалявшуюся до войлока паутину, казалась милым, незначительным довеском.

— Ego sum servus Imperatoris ... — пробормотал сквозь зубы очнувшийся Крип. Он дышал тяжело, с присвистом, но кровавой пены на губах не было. Ольга ни хрена не понимала в медицине, но про сломанные ребра и проткнутые легкие слышала. Казалось странным, что подобное не случилось с этим садомазо-нацистом. Судя по состоянию глянцевой кирасы, половина грудной клетки несчастного должна была стать крошевом из костей и порванного легкого.

— Заткнись, бога ради, — выдохнула Ольга, собираясь с силами для очередного рывка. Предстояло тащить раненого еще метров десять, до очередного люка, на этот раз, для разнообразия, восьмиугольного.

Сука... А ведь предлагали ей идти на курсы парамедицины. И даже почти согласилась. Но потом то да се, пятое-десятое, все откладывалось да откладывалось... А теперь этот херов Блейд в плаще откинется у нее на руках не пойми от чего. И ничего не поделать, она даже диагноз ему толком не поставит.

Ольга с ужасом подумала, что 'пивная банка', буквально воскресившая Крипа, наверняка не бездонная, значит, довольно скоро закончится. И тогда ... Непонятно, что тогда и главное — как этому помешать, но ближайшая цель маячила впереди, тускло отсвечивая в красном свете металлической полировкой. А там видно будет.

Черт возьми! Глупость какая. Как там у Сапковского было — 'от злости захотелось укусить себя в зад', вроде? А, неважно. 'Хорошая мысля приходит опосля'.

— Стопэ, — 'пацанчиковое' словцо, прежде Ольге совершенно не свойственное, оказалось удивительно к месту.

— Давай ка снимем эту хрень, — задыхаясь, предложила девушка. Точнее декларировала намерение, понимая, что, во-первых эту гениальную мысль надо было подумать намного раньше, а, во-вторых не облегчив Крипа хотя бы килограммов на десять, дальше она его не вытянет.

Снять с бедняги плащ и кирасу оказалось задачей мучительной и, книжно говоря, нетривиальной. Для начала здесь было очень тесно, это само по себе сильно ограничивало возможности. Далее выяснилось, что у Крипа нет даже плохонького ножика, так что плотную, тяжелую одежду и броню пришлось расстегивать и снимать по-настоящему. И наконец, с деформированной кирасой пришлось помучиться отдельно, да еще стараясь не задеть капельницу. Попутно девушка заметила, что 'банка' замигала желтым огоньком.

Удивляться отсутствию нормальных застежек сил больше не оставалось. Ольга лишь отметила, что никакого фастекса на снаряжении Крипа не оказалось, ничего даже отдаленно похожего на всякие молли, а также прочую радость городского воена. Даже пуговиц имелось раз-два и обчелся, в основном все крепилось на толстых кожаных ремнях, как старые доспехи. И хер с ним, главное — тащить раненого стало не в пример легче. Да и сам он, кажется, вздохнул чуть свободнее. Под броней у Крипа оказалось что-то похожее на футболку в мелкую шестиугольную сетку, плотно обтянувшую крепкие мышцы. Блямбу с мертвой башкой увечный не отдал, сжимая в кулаке, как великую ценность. Ольга помогла перевесить увесистую цепь с кирасы на футболку.

— Imperator duxit et protegit me, — прошептал Крип, пытаясь одновременно отталкиваться дальше одной ногой в грязном сапоге, и сложить руки на груди в какую-то фигуру, переплетя большие пальцы. Будто крылья изображал.

— Misit me ad te.

— Ты, блядь, не Крип, — прошипела Ольга, цепляясь из последних сил в жесткий воротник, словно клещ. — Ты хуев Бэтмен. Звякни, что ли, Робину и Харли Квин, пусть они спасут нас побыстрее...

Нареченный Бэтмен снова обмяк и потерял сознание.

— Нет, так не пойдет, — прошептала Ольга, осознав, что с одной стороны без плаща Крип весит куда меньше, но с другой больше нет воротника, за который так удобно цепляться. Пришлось забрать обратно ремень и сделать петлю, пропустив ее под мышками Крипа. Импровизированная сбруя порвалась метра через три, доказав, что кетай остается кетаем, пусть на нем и написано 'Rochas'.

Девушка больно ушиблась затылком об острый угол кронштейна, сбила костяшки пальцев до мяса и прорвала куртку еще, по крайней мере, в пяти местах. Гематитовый браслет 'на счастье' давно порвался и раскатился по углам. Часы 'Касио' укоризненно темнели бельмом треснувшего стекла. Но главное, Ольга вымоталась до предела и дальше, перейдя грань, за которой усталость превращается в натуральное истощение.

— Пойду, гляну, что там дальше, — пробормотала она скорее для себя, потому что крипобэтмен ответить все равно не мог, прибывая в обмороке.

Насчет 'идти' она, понятное дело, сильно преувеличила, низкий потолок технического канала позволял только ползти на карачках, но без тяжелой ноши и такое ползунство стало в радость. Ольге казалось, что она скользит, как по водным горкам. Метр, еще метр... Стены тоннеля были какие-то странные, похожие одновременно и на бетон, и на пластик. Как будто цемент размешали с клеем. И ... Ольга замерла, прислушиваясь, ловя каждый шорох, словно кошка, разве что уши не крутились. Ей показалось, что за тонкой стеной что-то стукнуло. Тихо, осторожно. И очень зловеще.

Мешали посторонние звуки, здесь их было немало. Шипел пар, позвякивал неплотный клапан, жужжала и потрескивала красная лампа в медной — или не медной, по крайней мере, из какого-то красноватого металла — оплетке. Вроде больше ничего.

Ольга прокляла себя за то, что оставила ножик дома, хотя обычно китайская копия какого-то пафосного американского пырялова всегда была при ней. Как и баллончик со слезогоном, потому что береженого, как известно... Но кто же знал, что ее дернет в бездну жопного ада именно в тот момент, буквально с голыми руками. Хорошо хоть не с голым задом. Ладно, поползли дальше. Она оглянулась, как будто Крип мог куда-то деться. Он и не делся, лежа темной беспомощной куклой в кроваво-красном свете.

На восьмиугольном люке имелась большая стальная блямба. Вроде как эмблема, на этот раз не нацистская, но тоже с черепом, разделенным пополам в черно-белом цвете. И еще шестеренки какие-то. Стимпанк, чтоб его. Это какой-то ад косплееров?

— Ехали кошмарики на воздушном шарике, — сказала Ольга и, стиснув зубы, начала отжимать запор на люке. Это замок открылся удивительно легко. Или его отпирали недавно, или смазывали чаще. В общем, пошло как по маслу. Аллилуйя, йопта!

Восьмиугольник открылся наружу и, не заботясь уже о безопасности и шорохах, Ольга вывалилась наружу, неведомо куда, в грязи, пыли, войлочной паутине и мусоре неясного происхождения. В голове настойчиво крутилось ник селу ни к городу взявшееся 'Свобода нас встретит радостно у входа'. И еще было что-то про жизнь за царя, но тут девушка в очередной раз стукнулась — и пребольно — головой, так что мысль куда-то испарилась.

Так, руки-ноги на месте, кругом вроде никого. И где это мы?.. И что за свет впереди?

Где...

— Боже мой, — прошептала девушка.

Не то, чтобы Ольга верила в бога или вообще какую-нибудь трансцендентную сущность. Предшествующая жизнь, насчитывающая без двух месяцев шестнадцать лет, приучила ее верить в себя, в наличные деньги и волшебную силу удара коленом промеж пяток мудаков, не знающих слова 'нет'. Только бить надо внезапно, как можно резче и сильнее, тогда все будет хорошо. Но то, что открылось ее глазам, оказалось настолько дико, несообразно, невозможно, что ...

В общем, обратиться к богу оказалось самым подходящим. Впрочем, он не ответил. Как всегда.

— Боже мой... — повторила Ольга, вытягивая трясущуюся, коричневую от грязи и крови ладонь, словно пытаясь заслониться от мертвенного сине-белого света. На глаза навернулись горячие слезы, обожгли яростным огнем пересохшую роговицу.

'Я не проснусь'

'Потому что это не сон'

'Ни разу не сон'

Описать 'это' не представлялось возможным, по крайней мере, сразу. Слишком далеко от привычных шаблонов восприятия, от всего жизненного опыта, даже с обширным довеском интернетного знания, данного нам в ю-тубе и прочих инстаграмах. Больше всего открывшийся Ольге 'пейзаж' походил на торговый центр с круглым атриумом, вздымавшимся подобно колонне. Высота ... бог его знает, честно говоря, девушка могла сказать лишь, что сотни, многие сотни метров, размером с небоскреб. Половина цилиндра (если разрезать надвое, вдоль по осевой линии) была снизу доверху заполнена ярусами, похожими одновременно и на магазины с решетчатыми витринами, и на жилые уровни. Они шли друг за другом как ребра в гофрированном шланге, бугрясь выступами, балконами, чем-то похожим на причальные площадки, взаимными переходами и еще сотней непонятных конструкций, которые Ольга не могла ни описать внятно, ни даже понять, что это собственно такое. А вторая половина... Ее не было. Просто не было.

Ольга схватилась побелевшими от напряжения пальцами за металлический поручень, за которым открывалась пустота, огромный колодец. Уставилась огромными, расширенными зрачками на призрачный экран, который подобно гигантскому полукруглому щиту отделял атриум от слепящей пустоты. Это явно не было стеклом, скорее нечто эфирное. А снаружи, открывалась Вселенная. Не пустой космос, как на фотографии, а нечто сияющее мириадами красок, похожее на газовую туманность или пылевое облако, состоящее из размолотых в пыль драгоценных камней всех мыслимых и немыслимых оттенков, бесконечно ярких, химически чистых. Словно этого было мало, сбоку, из-за края эфирного щита, лезло нечто гигантское, очень близкое (или кажущееся таковым) ослепительно яркое. И круглое.

— Боже мой, повторила девушка в третий раз, поняв, что видит краешек звезды в слепящей желто-белой короне.

По экрану засверкали звездочки, прошла рябь, а затем он разом потускнел, затемнился, как поляризованное стекло. Почему-то именно это поразило девушку больше всего — скорость и эффект, с которым нечто грандиозное, площадью в тысячи, десятки тысяч квадратных метров отреагировало на поток света. Звезда продолжала наползать, заставляя внешние объекты, оказавшиеся за пределами экрана, сиять отраженным светом, как точки электросварки, так что глазам становилось больно даже несмотря на общее затенение.

— Мама, — сказала Ольга. Автоматически, и в самом деле чувствуя себя ребенком, скорее даже младенцем, который обрел разум и способность оценивать предметы, но еще не знаком с их сутью и назначением. Он видит нечто, однако не способен понять, что именно видит.

— Ой, мамочки...

Она посмотрела вниз, с трудом оторвавшись от немыслимо грандиозной, великолепной и подавляющей картины. В сравнении с буйством солнечных красок все остальное — даже гигантский атриум, похожий на вывернутый наизнанку небоскреб — казалось маленьким, камерным, в чем-то даже уютным.

Внизу, на темном дне рукотворного кратера, располагалась фигура. Определить ее размеры Ольга не смогла бы, все чувство масштаба и размерности оказалось напрочь сбито. Одно можно было сказать точно — это статуя, и огромная, как, похоже, все 'здесь', где бы это 'здесь' ни располагалось.

Фигура имела сходство с мужиком в доспехах, гротескно преувеличенных, геометрически несоразмерных. У мужика имелся меч и нимб, который не то подсвечивался изнутри, не то был сделан из какого-то полированного металла, хорошо отражавшего свет. Поверхность статуи казалась странной, какой-то изгрызенной, с кислотными проплешинами, будто морда Сфинкса в египетской пустыне. Но там поработало время, а здесь общий потрепанный вид фигуры не вязался с окружающим. Будто монумент долго и старательно ломали, а затем бросили. А возможно, его доставили сюда из какого-то иного места, хотя казалось невероятным, что такую махину можно было затащить куда-либо.

Ольга отвернулась и села прямо на твердый холодный пол, привалившись на ограждение, которое было металлическим и, кажется кованым. Во всяком случае, витые прутья смотрелись так, будто вышли из-под кузнечного молота, то есть солидно, грубовато, несимметрично. Девушка закрыла глаза и несколько минут просто сидела, ни о чем не думая. Ольга чувствовала, что если она сейчас откроет разум догадкам, размышлениям, страху, наконец, то и с ума недолго сойти. Зато в игру включился слух.

Теперь, когда восприятие освободилось от бешеного потока визуала, забившего все 'инфоканалы', стало понятно, что кругом очень тихо. Слишком тихо для огромного пространства, где должно гулять непрерывное эхо. Какой-то шум вокруг имел место быть, но тихий и слабый, скорее всего работа некой жизнеобеспечивающей автоматики, приглушенной стенами. Очевидно, совсем недавно здесь жило и работало много, очень много людей. Но сейчас 'атриум' оказался пуст и заброшен.

Она выбралась из одной могилы, чтобы оказаться в другой, тысячекратно больших размеров.

Что это? Откуда это здесь? Откуда она здесь?

Неважно.

Она умирает от усталости и жажды. А совсем недалеко страдает умирающий, который страшно изранен и, наверное, хочет пить еще сильнее, чем она. Вокруг простирается мир, который непонятен, неизвестен и явно враждебен. И так выходит, что Крип — единственное живое существо, которое могло бы объяснить, что здесь происходит и вообще 'за' Ольгу.

Вода. И оружие. И хоть какой-то бинт. Нет, просто аптечка, возможно Крип разберется, чем и как его лучше полечить.

Сначала это, затем все остальное.

Ольга еще раз кинула взгляд на солнце, которое продолжало расползаться. Похоже, объект, на котором оказалась девушка — будь это планета, метеорит или рукотворное сооружение, хрен разберет — вращался и теперь разворачивался 'экранной' стороной к ближайшей звезде. Ольга никогда не занималась астрономией, но в такой близости к звезде было что-то ненормальное (если здесь вообще хоть что-то можно поименовать 'нормальным'). Однако подумать об этом следовало позже.

Еще раз — вода и оружие, хоть палка какая-нибудь. И любая коробка с красным крестом.

Ольга встала, сжала кулачки и немного пожалела, что не родилась суровым, страшным бойцом, который может и в морду дать. Затем сосредоточилась на осмотре окрестностей. Первым делом она высунулась за край перил и, превозмогая головокружение от высоты, попробовала оценить диспозицию. Уровень, относился, пожалуй, к верхней четверти 'колодца', во всяком случае, наверх уходило еще несколько десятков этажей, однако намного меньше, чем открывалось внизу, до самого дна.

Не слишком широкий — метров пять-семь — балкон тянулся длинной дугой, ограниченный с одной стороны балюстрадой, а с другой то ли окнами, то ли витринами. Через неравные промежутки стеклянные провалы, почти все разбитые, перемежались темными, лишенными света коридорами. Многие 'окна' скалились выломанными решетками, некоторые, похоже, были перекрыты баррикадами, собранными наспех из поручного материала. Все заграждения оказались разбиты и буквально вынесены по клочкам, будто их сносили бульдозерами. Было очень замусорено, как после серьезного погрома. И грязно. Не пыльно, а именно грязно. Пол и стены вообще, кажется, скоблили, изводя какие-то рисунки, от которых остались лишь позолоченные тени, напоминающие стилизованных орлов.

Ольга посмотрела на эфирный экран, где приглушенный диск звезды занял уже не меньше пятой части обзора. Затем на балкон, который словно пришел из середины ХХ века. Или скорее из тогдашних представлений о том, как станет выглядеть будущее. Ретрофутуризм, вот! — Ольга вспомнила красивое слово. Наклонилась и провела рукой по каменному — каменному! — покрытию пола, собранного из квадратных плит.

Голограмма. Наверное, это какая-то удивительная голограмма. В космосе важен каждый килограмм, это Ольга помнила точно. А здесь ... она посмотрела вниз, на темную статую, которая весила дохренища тонн ... здесь на развесовку плевали. И такое близкое солнце давно сожгло бы все к чертовой бабушке или, по крайней мере, хорошо разогрело бы. А здесь прохладно, пожалуй, даже холодно. Она поежилась, плотнее натянув грязную куртку на худые плечи. Надо какой-то пледик найти или одежду потеплее. Но брать в руки страшное рванье, которого набросали вокруг, не хотелось. Наверняка в разбитых витринах найдется что-нибудь поприличнее.

Вода! За всеми этими раздумьями она совершенно забыла о том, что за неплотно закрытым стимпанковым люком продолжает тихо умирать Крип.

Не отвлекаться, нельзя отвлекаться. Вперед, превозмогая усталость и ноющие мышцы. Искать. Искать.

Глава 3

При более внимательном рассмотрении получился необычный эффект. С каждой минутой окружающий мир казался все менее знакомым. И все более чуждым, чужим. Сначала беглый взгляд скользит по битым витринам, ни за что особо не цепляясь, потому что сознание и так перегружено впечатлениями. Да, что-то здесь не так, однако не более того. А затем, когда приходит время всмотреться более тщательно ... Неправильные, какие-то асимметричные пропорции рам; стекло, толстое, чуть ли не в два пальца толщиной и мутновато-сиреневое, да еще, кажется, с тонкой армирующей сеткой в глубине. Пластмасса, которая похожа одновременно и на дерево — а может и в самом деле является деревом — и на бакелит советской выделки, как на магазинах старого оружия. Большие лампы в грубых колпаках из толстой решетки. Все какое-то не новое и в то же время не ветхое, но архаичное. Как в небольшом городке, который застрял где то в 80-х, а то и раньше.

Ольга выдохнула, потерла виски, оглянулась на полузакрытый люк, запоминая окружение. По всему выходило, что придется углубиться в темный лабиринт внутренней планировки. Она оглянулась, пытаясь найти хотя бы гвоздь, но как назло мусор вокруг казался безобидным, в основном обрывки каких-то тканей с желтым шитьем и бумажки. Разве что большой разводной ключ... Она подняла и взвесила инструмент. Тяжеловат, но сойдет на первое время.

К разводному присоединилась торба, похожая на старую хозяйственную сумку, и почти целый блокнот. На твердой обложке из какого-то кожзама было написано полустертым золотым тиснением 'Statio ballistorum sedecem'. Ольга перелистала страницы, грубые, как оберточная бумага, с впрессованными волокнами и едва ли не опилками. В уголке каждого листа раскинул крылья орел, не совсем геральдический, а какой-то более 'рубленый', грубый. Все без исключения орелики были перечеркнуты чем-то похожим на фломастер, к некоторым пририсовали всякую гадость, в основном обыгрывая мотивы гадящей птицы. На последней странице крупными буквами неизвестная рука вывела с большим старанием: 'cadaver putridum'.

Зачем ей понадобилась тетрадь, девушка и сама не знала. Возможно, захотелось прибрать, как самую целую вещь в пределах досягаемости, как стартовый предмет для удачного собирательства. Выкинуть никогда не поздно, а так, глядишь, и пригодится. Например, общаться с Крипом рисунками... Мысль сразу показалась ей привлекательной, если нельзя переговариваться, можно зотя бы рисовать. Правда нужно, чтобы парень сначала выжил. Но будем верить в лучшее.

Крип.

Мысль о попутчике поторопила, заставила, наконец, решиться. Ольга машинально перекрестилась и шагнула к темному проходу. Ну ... не такому уж и темному, надо сказать. Так показалось на контрасте с атриумом и светом звезд. В глубине темного коридора горели все те же бронированные лампы, еще какие-то сигнальные огоньки, синие и желтые. Что-то равномерно и тихо пищало, очень по-машинному. Ольга перелезла через остатки баррикады, держа наготове ключ и приготовившись к новым приключениям. Приключений не последовало.

Она шагнула в сторону и прижалась спиной к шероховатой стене, чтобы не выделяться в светлом проеме. Постояла немного, ожидая, чтобы глаза привыкли к полутьме. Посмотрела на труп, лежащий у одной из дверей, что уходили вперед, по обе стороны коридора.

'Труп'. Жмурик.

Ольга подумала об этом без дрожи и паники. Слишком много всего произошло за минувшие часы. Просто отметила наличие мертвого тела, которое с галереи было незаметно, будто мертвец подстерегал непрошеных гостей. Покойник лежал, вытянувшись и закинув руки за голову наподобие скелета-компаса из романа Стивенсона. Он казался усохшим, как мумия, однако девушка не чувствовала запаха тлена, который по любому должен был пропитать все вокруг. Сухой воздух при достаточно низкой температуре и хорошей вентиляции?.. Или какое-то стремительное обезвоживание?

Мысли о температуре напомнили, что надо бы найти какую-нибудь кофту или теплую куртку. Ольга еще раз оглядела покойника, пытаясь определить на расстоянии, от чего тот помер и есть ли на теле что-нибудь полезное. Причину смерти определить не удалось. Череп показался странно деформированным, с некой яйцевидностью, а нижняя челюсть, откинувшаяся в немом крике, отвисла больше положенного. С другой стороны, все это могло быть игрой света и следствием естественного (или неестественного) распада полоти. Ольге до смерти не хотелось подходить ближе и обыскивать мертвеца, даже несмотря на то, что у него на поясе висели какие-то интересные подсумки, а карманы рубашки из толстого зеленого полотна топорщились какими-то пакетами.

Вот не хотелось, и все. Почему? Просто так. Не у каждого желания должны быть рациональные основания. Но пить все равно хотелось, прямо-таки до безумия. А может у жмурика есть фляга?

Пройду чуть дальше, решила про себя Ольга. Пройду, посмотрю, а если что — вернусь. Этот лежит здесь, похоже, давно уже. Подождет и еще немного, ему торопиться уже некуда.

Ольга глотнула, чувствуя, как царапает само себя пересохшее горло, шагнула дальше, боком, не выпуская из поля зрения неподвижное тело. Она сроду не боялась разных зомбей, но все же ... неуютно было оставлять за спиной мертвеца. Только сделав шагов десять или больше она, наконец, развернулась и тихонько зашагала дальше, в полутьму.

Все это напоминало не жилой комплекс, и не магазинчики, как ей показалось раньше, а скорее какие-то конторские помещения. Причем старые, если выражаться по-научному, консервативные. Никаких компьютеров, вообще ничего похожего на экран, хоть плоский, хоть привычный по 90-м годам 'ящик'. Очень много труб под потолком, смахивающих на отопление, и трубок потоньше, что шли вдоль стен, прерываясь клапанами и хитрыми ложементами. Стулья бесконечно унылого казенного вида с круглыми спинками на высоком штыре. И огромное количество всевозможных картотечных ящиков. Большая часть оказалась вскрытой, карточки в беспорядке разбросаны.

Архив! Наконец Ольга поняла, что ей это напоминает. Архив или библиотечная картотека. Девушка залезла в один из проемов, где оказалось поменьше битого стекла. При этом она уронила ключ, который громко лязгнул металлом о металл. Ольга присела за коротеньким подоконником и затаилась, напряженно вслушиваясь.

Тишина. Все тот же легкий, едва уловимый технический шум и писк. Пищали — это она успела заметить — какие-то датчики в виде латунных таблеток, такие были установлены над каждой дверью, но работала от силы пара-другая.

Что-то щелкнуло, зашипело, Ольга скрутилась в узел, пытаясь оказаться как можно меньше, стать незаметной, как таракан в щели. Вроде бы снаружи, из коридора ее увидеть было нельзя, но вдруг... Труба, из тех, что потоньше, загибавшаяся над картотечным ящиком, снова издала протяжный шипящий звук, дрогнула и выбросила капсулу размером примерно со школьный пенал. Все затихло. Выждав еще немного, девушка осторожно выглянула, ничего подозрительного не обнаружила. Вспомнила, что часов при ней тоже нет, так что время придется отмерять по личным ощущениям, с точностью до никак.

Пенал был на резьбовом соединении, и Ольга немало помучилась, пытаясь его открыть. До тех пор, пока не вспомнила 'пивную банку' и не крутнула наоборот, по часовой стрелке. В капсуле оказался только лист бумаги, поменьше чем в блокноте и качеством немного лучше, но все того же оберточного цвета. Штамп с непонятными символами, снова орел, уже знакомые слова про 'баллистис статионе' и больше ничего. Очевидно бланк, но для чего? И кто его сюда прислал? Есть ли в этом смысл или сработала неведомая автоматика? Непонятно...

Тьфу.

Ольга с удовольствием плюнула бы, однако во рту пересохло. Положила капсулу в торбу, просто так, почти машинально. Вылезла наружу, прихватив попутно разводной ключ, и продолжила обследование. Пустота и запустение заставляли вздрагивать, каждый звук представлялся шагами зловещего преследователя.

Дальше находки последовали, как скупые дары из тощего рога изобилия. Сначала Ольга нашла таки вожделенную воду в бутылке из странного кристаллического стекла, которое выглядело как дешевая пластмасса. Пить хотелось так, что девушка сорвала жестяную крышку и, лишь бегло принюхавшись — не ацетон ли какой — махнула прямо из горла добрый глоток. Только выхлебав не меньше трети, она подумала, что прозрачная жидкость может оказаться чем угодно. Но комплексовать было уже поздно, так что Ольга допила до половины, после чего, сделав немалое усилие, отставила сосуд. Еще предстояло напоить Крипа. Крышка упорно отказывалась пристраиваться обратно, так что Ольга плюнула и пока оставила бутылку на столе, решив, что позже найдет, чем заткнуть.

В открытом столе, похожем на станок чертежника, девушка обрела, наконец, нож и рулон скотча. Точнее изоленты, во всяком случае, походило это именно на старую добрую изоленту черного цвета. Жить сразу стало немного веселее. Из обрывка веревки, похожей на толстый и лохматый почтовый шпагат, Ольга соорудила импровизированный пояс, а вырвав из блокнота с десяток листов, сделала обмотанные изолентой ножны, затем подвесила их к веревочному поясу. Проверила, не выпадает ли нож. Не выпадал.

Клинок был интересный, очень старый и потертый на вид, совсем как старый американский 'Ка-Бар' из рекламы. Ольга предположила, что пользовались им не один год, а может и не один десяток лет. Когда-то он был явно длиннее и шире, имея отчетливо боевой вид. Но видать ломался, точился, перетачивался, так что, в конце концов, остался лишь похожий на сосульку огрызок длиной в полторы ладони. Рукоять была пластиковая, обшкрябанная напильником или крупной наждачкой, а на конце обнаружился все тот же орел, выштампованный в твердой пластмассе. Рисунок сильно истерся от времени, однако сохранил узнаваемые очертания.

Поклонялись они тут орлу, что ли... Орлу и зловещей черепушке, в которую зачем-то вбили шестеренку. Эта стимпанковая башка часто встречалась на бляхах, которые были намертво привинчены к любому сколь-нибудь сложному агрегату. Иногда бляхи ограничивались просто выгравированным рисунком, иногда к ним прилагались клееные на сургуч свитки или отдельные таблички из полированной меди или латуни, в общем блестящие и желтые. На инструкции это походило слабо, никаких картинок, только все тот же алфавит, похожий на латиницу, и много чисел. Вместо ноля здесь рисовали ромбик, остальные цифры тоже стилизовались, но в целом имели узнаваемые черты. Числа группировались, и, кажется, повторялись, но разбираться с этой кабалистикой девушке было недосуг.

После успеется.

Ольга тяжело вздохнула и поняла, что придется обыскивать мертвеца. При кажущейся неразберихе и хаосе вокруг, все сколь-нибудь ценное оказалось тщательно выметено. А грязным рваньем Крипа не перевязать. Да и какие-нибудь лекарства были бы кстати. Ольга прихватила буьылку, взвесила ключ и поплелась обратно, старательно минуя островки битого стекла и торчащие пучки проводов, растопырившиеся как настоящая колючка-егоза.

Что-то щелкнуло, пронзительно заскрежетало, прямоугольная решетка под потолком, которую Ольга приняла за вентиляцию, издала серию кашляющих звуков, затем разразилась потоком слов. Видимо проигрыватель был поврежден или крутил испорченную ленту, отдельные слова тонули в хрипе, фоновых шумах, так что речь казалась булькающим супом. Но звучало торжественно и больше всего походило на молитву католиков из какого-нибудь исторического фильма.

Ольга поморщилась и на всякий случай снова укрылась в тенях. Пока она не увидела ничего, что могло бы представлять опасность, но все кругом представлялось настолько непонятным и чуждым, что ей так и виделся коварный враг, маскирующий шаги в общем фоне. Хрипящая молитва тянулась нескончаемо долго, как жвачка в комедии. Ольга успела немного заскучать и тоскливо подумать, что Крип, наверное, уже умер. Наконец, под аккомпанемент какого-то марша, хрип закончился, оставив после себя гулкое эхо, которое нереально долго отзывалось в пустых коридорах.

В эхе и скрылся сторонний шум, который Ольга расслышала буквально в последние мгновения, прежде чем источник вынырнул из темного ... переулка? Непонятно было как назвать отнорок, темный, как чулан, отходящий в сторону от радиального коридора. Там что-то жужжало и часто позвякивало, как массивная цепочка, что гремит при каждом шаге. Девушка едва успела опять скрыться в соседней комнате, полной уже набивших оскомину конторок с вытащенными и пустыми ящиками. Жужжалка двинулась по коридору, направляясь к балкону над атриумом. Вот нечто прозвякало у самой двери, Ольга затаила дыхание, сжав ручку ножа.

Мимо. Проехало мимо, шумя не громко и очень характерно, как маленькая турбина, с шелестящим присвистом. Только запах остался чадный и дымный, как от котельной — Ольге этот запах был хорошо знаком по старой жизни — и кажется, в самом деле потянуло настоящим дымком. Дождавшись, пока нечто отдалилось метров на десять, Ольга тихонько выглянула из-за угла и посмотрела, что же так шумит. Здесь было самое время удивиться, но девушка уже смертельно устала от новых впечатлений и лишь отметила, что имеет место еще одна немыслимая хрень.

Хрень была очень хорошо видна со 'спины', потому что двигалась по направлению к свету и отчетливо выделалась на фоне коридорного проема. Больше всего она походила на верхнюю часть сушеного трупа — почти как недавняя мумия, только без одежды — который сунули в решетчатый станок, проткнули десятками спиц, проводов, тонких полупрозрачных трубок, и приварили к гусеничному шасси. Гусеницы были узкие и с высоко поднятым ведущим колесом посередине ленты. 'Голова' самоходного зомби была заключена в кубическую решетку, которая в свою очередь раскинула по бокам гибкие шланги, увенчанные отличными имитациями черепов. Черепа светили зеленоватыми окулярами, по одному на каждом, как будто в прежней жизни принадлежали одноглазым пиратам. Шланги пребывали в непрерывном движении, крутя черепушками на сто восемьдесят градусов. Все это создавало неприятное впечатление, что загадочный механизм осматривается по сторонам мертвыми головами. Оставалось лишь подивиться больной фантазии больных уродов, которые так закамуфлировали видеокамеры. 'Руки' самоходного покойника заканчивались клешнями с дополнительными крюками, как у наркоманского робота. За 'спиной' агрегата коптила черным дымком цилиндрическая хрень, похожая на раздутый огнетушитель, кажется с парой манометров и выхлопной трубой, что крутилась спиралью, как поросячий хвостик в детской книге.

Машина остановилась, пожужжала, щелкнула крючковатыми хваталками, затем немного повернулась, крутя гусеницами в разных направлениях, и бодро покатила к трупу. У Ольги крепло какое-то неприятное ощущение, что черепа действительно 'видят', очень уж аккуратно машина огибала препятствия. Только битое стекло хрустело под мелкими звеньями гусениц. Некстати и без повода вспомнилось, что гусеничный жмурик чем-то похож на робота-мусорщика из какого-то мультфильма.

Зомби-трактор тем временем доехал до покойника. Постоял немного, пыхтя котлом за спиной, крутя черепами. В мертвых головах что-то скрипело и ритмично постукивало, будто в каждом работало по дисководу из времен допотопных компьютеров. Затем одна из когтистых 'рук' с неожиданной быстротой выстрелила вперед, удлиняясь как телескопическое удилище. Вцепилась в ногу трупа. Не разворачиваясь, машина двинулась обратно, в точности повторяя прежнюю траекторию. Котел запыхтел сильнее, дыма стало больше, скрытый клапан громко зашипел и выбросил струю пара. Покойник безвольно тащился следом, цепляясь за все подряд.

Ольга снова заховалась понадежнее, от души матерясь — возможное имущество трупа сейчас уползало в неизвестном направлении. Возможно, мертвецкая машина безобиднее автоматического пылесоса на котором в ю-тубе ездят котики. А возможно и нет. Проверять это девушка не собиралась даже ради несчастного Крипа. И по правде сказать, сейчас временный спутник вызывал у нее сугубо негативные мысли, как тяжкая и бесполезная обуза.

Гусеницы проскрипели у самой двери. На мгновение Ольге показалось, что машина тормозит, сердце сбилось с ритма, но обошлось. После мягко прошуршало безвольное тело, чье движение сопровождалось шорохом ткани. Это навело девушку на одну весьма позитивную мысль, осталось лишь подождать, когда удастся ее проверить. Ольга подождала, как Винни Пух, немного. А потом еще немножко, пока совсем ничего не осталось, в смысле пока шум зомби-робота не затих в гулкой тьме. Выглянула в коридор.

Так и есть, машина зачем-то утащила покойника, но была совершенно безразлична к его снаряжению, которое, частично поломанное, осталось разбросано по всему видимому пути следования, там, где его срывало о преграды. Странно, что мертвеца не порвало на части о провода и все остальное.

Живем, подумала девушка, примериваясь, с чего начать.

А затем появился Звук.

Ольга уже привыкла к тому, что слух здесь — где бы это 'здесь' ни находилось — ошарашивает не меньше чем зрение. Но все услышанное ей прежде было либо знакомо, либо имело вполне понятную природу. Шум дикой толпы — кстати, а ведь они не так долго ползли по тоннелям, значит, вся эта дикая братва должна обретаться где-то неподалеку?! Технические шумы, хрип динамика, скрип жужжалки на паровом ходу.

Но это ...

Глухой стон как будто родился в самом центре чего-то громадного, простирающегося вокруг, расцвел из одной протяжной ноты, умножаясь с каждым мгновением, будто целый хор голодных демонов подхватил заглавный вопль сатанинского дирижера. Ни один механизм не породил бы такой Звук, столь ужасающе стенать могло только живое создание. В затяжном вое отчетливо читались немыслимая злоба, отъявленная ненависть, смертельная угроза. Так сама Смерть могла бы возвещать о том, что вышла на охоту за смертными душами.

Звук неожиданно закончился, оборвался на самой высокой ноте в тот момент, когда Ольга уже приготовилась расстаться со слухом. Осталась лишь звенящая тишина, даже механизмы, скрытые вокруг, казалось, замолкли в ужасе слепого металла.

— Да вашу ж папу-маму, — прошептала Ольга. — Блядский цирк с конями, педерастами и клоунами-убийцами. Когда же это все закончится...

Она забилась под стол, закрыв голову руками и едва не порезалась, забыв, что сжимает в руке нож. Девушка думала, что сейчас разрыдается в ужасе, но слез не было, глаза будто пересохли. А в голове настойчиво звенела мысль о том, что надо идти, надо смотреть, какой лут выпал из мертвеца.

Потому что Крип сам себя не вылечит.

Потому что в мире, где может орать такая жуть неведомая, выжить будет непросто, так что надо собирать каждый гвоздик, всяко пригодится.

Надо.

Глава 4

Девушка, облегченно вздохнув, закрыла люк с черепом, оставив позади заброшенный 'атриум'. Прятаться в технической трубе казалось с одной стороны глупым, а с другой вроде как безопасно. И здесь было намного теплее. Только сейчас она поняла, насколько озябла. И порадовалась своим ста шестидесяти пяти сантиметрам, которые сделали передвижение на карачках по трубе условно приемлемым.

Крип лежал неподвижно, лишь грудь едва заметно вздымалась под сетчатой футболкой. Лицо поблекло, осунулось еще больше, стало похоже на деревянную маску, облитую тонким слоем воска. Желтый огонек 'пивной банки' тревожно мигал, готовый вот-вот смениться красным. От раненого несло кровью, потом и всем остальными, что сопутствует лежачему больному, за которым не выносят резиновую утку. Ольге этот запах был хорошо знаком, пожалуй, слишком хорошо. Руки сразу онемели и дрогнули. Накатили воспоминания о последних днях жизни матери. Снова больно кольнула вина — а ведь единственная и любимая дочка, могла бы ухаживать за раковой куда лучше. И сколько ни повторяй, что нет, не могла, совесть так просто не успокоишь.

Девушка не стала тормошить беднягу и, присев рядом, разложила свои приобретения в два ряда у бетонной стенки. Нож, блокнот, разводной ключ, бутылка. Пенал, который Ольга решила использовать под контейнер для всякой мелочи. Нечто похожее на разгрузку, основательно порванную, но все еще пригодную к ограниченному использованию. Спасибо долбаному зомби на гусеницах, чтоб его... Два пакета из сине-зеленого материала крупного плетения, похожего на грубый брезент. Один застегивался на молнию с очень крупными зубцами, другой на пуговицы-палочки. По размеру оба подходили на роль походной аптечки, но девушка решила не открывать без Крипа. Так, что еще... Складная двузубая вилка на разболтанной заклепке. Вилку девушка после короткого раздумья сунула в карман. Нож ножом, но как подсказывал ей богатый опыт, всегда полезно иметь нечто малоразмерное и колючее.

Десятка полтора рваных тряпочек, которые представляли нечто среднее между плетеными салфетками и подкладками под вазы. Пять серых карандашей разной длины, очень скверного качества, но условно пригодных к использованию. Если Крип еще немного протянет, надо как-то налаживать коммуникацию, хотя бы картинками. Карандаши удобно разместились в пенале.

Вот еще металлическая бутылка, похожая на алюминиевую флягу, в которой что-то знакомо переливалось. Судя по надписи — 'exerciti cibaria spiritus sublimatus', так было написано с одной стороны. Или 'amasec erz.', если верить зеленым буквам на другом боку свинцово-серого цвета. Сосуд казался с одной стороны необычным, а с другой наоборот, очень знакомым. После некоторого размышления Ольга поняла, в чем дело — сугубо армейский вид 'пузыря'. Штамповка во всем, от формы и грубых швов до нанесенных по трафарету букв. Бутылка как будто просилась на полку склада какого-нибудь забытого богом гарнизона, рядом с наганом и революционными шароварами.

Пробка снова оказалась неправильной. откручивающейся в обратную сторону. Ольга осторожно принюхалась. Пахло неким алкоголем, очень ядрено, прям совсем термоядерно. И чуть-чуть кофе, как будто в паленый коньяк засыпали два-три пакетика растворимого (и такого же паленого) 'нескафе'. Девушка капнула на кончик ногтя густой, тягучей жидкости. Запах усилился, стал еще более кофейным, спиртовым и контрафактным.

Учитывая, что на емкости не имелось ни одного рисунка и ни единого знакомого слова, 'экзеркитус' мог оказаться чем угодно, хоть нормальным алкоголем, хоть клопомором или жидкостью от потливости ног. Логически рассудив, Ольга прикинула шансы нарваться на метиловый спирт как относительно небольшие. И рискнула сделать следующий шаг в органолептическом исследовании, лизнув каплю чайного цвета. На вкус темно-коричневая гадость была столь же сурова, как и на запах, но в целом ничего такого, с чем Ольга не сталкивалась бы ранее. Просто очень скверное бухло.

— Водка, это трудная вода, — шепотом процитировала девушка, когда наконец продышалась и утерла выжатые адским эликсиром слезы. Стало совсем тепло, даже жарко.

С одной стороны хотелось дернуть еще. Просто, чтобы немного успокоиться. С другой запас требовалось поберечь, кофейную дрянь можно было использовать как антисептик. Кроме того, окажись это все-таки яд, оклематься с малой дозы проще.

Пару минут Ольга сидела, прислушиваясь к ощущениям и прикидывая, не пора ли совать два пальца в рот. Послевкусие 'амасек ерз' оставил мерзкое и непреходящее, но этим вроде все обошлось.

— Сойдет 'солнцедар', — подвела итог добытчица, шмыгнула носом и продолжила инвентаризацию. Сама она легендарный советский напиток не застала по молодости лет, однако его под настроение вспоминал отчим как эталон богомерзкой сивухи промышленного розлива.

Снова комок тряпок, которые можно было распустить на условные бинты. Открытых ран у Крипа вроде не имелось, лишь переломы и тяжелые ушибы, но может пригодиться. Надо бы ему шину какую-то сделать для ноги... Ольга поморщилась. прикинув, что пару соответствующих размером шестов она вроде заметила. Но сейчас возвращаться за ними точно не станет. Позже.

Что-то похожее на грубую паклю или лайт-версию стекловаты. И наконец, почти два литра воды в стеклянной банке с завинчивающейся крышкой. Пить ее определенно не следовало, банка обнаружилась под протекающей трубой, а жидкость отдавала тиной и железом. Но для предполагаемых гигиенических процедур годилась. Еще сосуд давал пищу для размышлений — учитывая, что вода не испарилась и в то же время не перелилась через край, поставили банку относительно недавно. Кто и зачем это сделал посреди заброшенного этажа? Еще одна загадка.

Осталась еще разная мелочевка, которую девушка прихватила скорее для порядка, чтобы было. Хлам Ольга инвентаризировать не стала, решив, что пора будить Крипа. Тем более, что лампочка на капельнице мигала все тревожнее. Только сейчас Ольга поняла, насколько она вымоталась. При том, что ее 'стаж' пребывания в этом адском цирке насчитывал от силы несколько часов. Ну, может чуть больше, учитывая помраченное сознание по ходу затаскивания Крипа через шахты. Там она вполне могла пару раз лишиться сознания, но вряд ли надолго.

Из торбы Ольга свернула импровизированную подушку и попыталась сунуть раненому под голову. Далее одновременно случилось две вещи — банка пискнула и таки зажгла красную лампочку, а Крип попытался убить девушку. Прежде чем открылись его мутные от лопнувших сосудов глаза, относительно целая рука выстрелила вперед, как змея в броске. Удар был нацелен в горло и скорее всего, прикончил бы девушку, но Крипа подвели неудобный ракурс и проблема с координацией. Сомкнутые в 'дощечку' пальцы лишь скользнули по щеке. На обратном движении неожиданно резвый полу-мертвец попытался вцепиться Ольге в глотку, чтобы задушить, но рывок спалил остатки сил Крипа, и девушке не составило труда освободиться. Итого ущерб составил две ссадины — на щеке и шее. И всеобщее чувство охренения.

Она отшатнулась, насколько можно было сделать это из положения 'на четвереньках' в тесном тоннеле. Рука сама собой нащупала рукоять ножа, что по-прежнему висел в ножнах на веревочном поясе.

— Вот же ты петухай, — оторопело выдавила девушка.

Похоже, Крип только сейчас понял, что произошло, его пустой взгляд стал чуть осмысленнее. Раненый посмотрел на собственную руку примерно с тем же выражением, с каким глядела на него самого Ольга.

— Я ж тебя брошу сейчас, дебил неблагодарный, — пообещала девушка, отодвигаясь еще на пару ладоней. Останавливало ее, пожалуй, лишь то, что сейчас Крип оказался между ней и люком с шестереночным черепом. А двигаться в обратном направлении, к каменному склепу, было страшно. Она сильнее сжала пластмассовую ручку старого ножа.

— Nos paenitet, — прошептал Крип, выставив вперед ладонь. — Et noluerunt...

Ольга смотрела на него долго, может с полминуты, а может и дольше. Девушка никогда не считала себя знатоком людской природы, который безошибочно читает в глазах и душах. Но сейчас она готова была поклясться, что Крипу стыдно и неловко. У него даже чуть запунцовели бледные, как у плохо напудренного покойника, щеки.

— Мудак, — с чувством приговорила она. Мужчина вряд ли понял, но интонацию опять истолковал верно, он прикрыл глаза ладонью с трясущимися пальцами, отвернулся. Тут его взгляд упал на сокровища вдоль серой стенки. И случилось невероятное — Крип улыбнулся. Насколько помнила девушка, впервые за все их короткое знакомство. Ну, говоря по правде, улыбкой это было назвать сложно и все же ...

— Nos autem qui dives, — прошептал он. — Tu es valde fortis. In tuo fortuna es pro nobis.

И так было ясно, что прозвучали слова искренней благодарности. Ольга еще поколебалась, а затем решила, что время дарить прощение. Ну, в самом деле, попытка ее замочить по злому умыслу стала бы запредельной глупостью, с учетом состояния Крипа. Скорее всего — и даже наверняка — мужчина действовал 'на автомате', инстинктивно защищаясь в помраченном состоянии рассудка.

— А ты не такой уж простой, — пробормотала себе под нос Ольга, припоминая, с какой быстротой атаковал Крип. Если бы не его общая полумертвость, тут девушка и осталась бы остывающим трупом. Похоже, этот драный стиляга умел и драться, и убивать.

Первым делом она отчасти утолила жажду раненого, очень осторожно, давая не воду, а смоченную тряпку. Черт его знает, что у Крипа было с внутренностями и можно ли ему глотать. А так хоть не умрет от обезвоживания. Наверное. Затем мужчина с видом безнадежной тоски вытащил из шеи иголку, уронил трубочку капельницы.

— Exhausta, — выдохнул он. — Finis.

Что такое 'финис' Ольга поняла и без перевода, ответив кратко и энергично:

— Хрен тебе по всей морде.

Теперь было самое время показать Крипу содержимое подсумков. Девушка подправила скатку под головой мужчины, чтобы тому было лучше видно, и показала. Ответом стала вторая улыбка даже чуть пободрее первой. Он явно был рад увиденному и слабым движением указал на тот зеленоватый сверток, что с пуговицами.

Дальше Ольга расстегнула подсумок и по одному доставала содержимое, показывая Крипу. Тот или качал головой, или кивал. Похоже, это и в самом деле была полевая аптечка, причем внутри она казалась существенно лучше, чем снаружи. Под рваным чехлом скрывалась прочная гладкая ткань, похожая на синтетику. Бутылочки и пенальчики тоже оказались несколькими классами выше того, что Ольга уже видела здесь. Другое качество изготовления, куда более тонкий и четкий шрифт. И все также никаких рисунков, зато имелась крошечная эмблемка. Она походила на жетон, который висел у Крипа на шее, только вертикальная палка была иной формы, с расширением на верхнем конце, а посередине вместо черепа оказалось изображение кулака, сжимающего аптекарские весы.

Прием лекарств и микстур стал еще одним испытанием, сам Крип не мог толком управляться одной рукой, а Ольга понятия не имела, как все это открывается и дозируется. Однако через сколько-то минут приглушенных ругательств на двух языках и стонов боли, раненого удалось зарядить тем, что он счел нужным. Оставшиеся лекарства целительница аккуратно убрала подальше, чтобы не дай бог не повредить.

Нельзя сказать, чтобы аптечка сильно изменила состояние Крипа, но, по крайней мере, он уже не торопился умирать даже без капельницы. Наступил момент, который Ольга 'предвкушала' с зубовным скрежетом.

— Время гигиенических процедур, — сообщила она.

Крип, разумеется, не понял. Не понял и после, когда Ольга выбрала тряпки, что казались почище, и откупорила банку с технической водой.

— Глотнешь? — предложила она кофейного палева.

Крип улыбнулся в третий раз и медленно покачал головой со словами:

— No. Non autem templum ab anima, ad Imperatorem.

— Но так но, — согласилась девушка, глотнула для храбрости и подступилась к пациенту.

Крип воззрился на нее с видом мрачного подозрения.

— Да брось, — укорила его самопровозглашенная санитарка. — Не такое уж и сокровище твой писюн.

— O Deus meus, — прошептал парень, собразив, что его ждет.

Это было ужасно и невероятно, мучительно тяжко. Труднее самолюбивого сильного мужчины может быть только самолюбивый, сильный мужчина, который стал беспомощным, но все еще пытается казаться сильным. Крип закатывал глаза в беспомощном гневе, отворачивался и страдал, кажется, даже сильнее, чем от боли. Ольга безумным усилием сдерживалась от того, чтобы покрыть его многоэтажной бранью, потому что ей и так приходилось тяжело, а пациент еще и деятельно мешал неуместной стыдливостью. Но худо-бедно удалось привести больного в относительный порядок. Очень относительный, но все же чуть лучше нежели до того.

Как и ожидалось, собственно ран у Крипа оказалось немного. В основном ушибы, точнее один сплошной и ужасающий ушиб по всей левой половине тела, от стопы до ключицы. Ольга снова подумала, что здешняя медицина, должно быть, какая-то особо чудодейственная. Воля волей, но, как говаривал старенький фельдшер из амбулатории — 'анатомику не наебешь'. Если у тебя половина тела — сплошная гематома и сломаны самое меньшее три сустава ... В общем, еще одна загадка, которую она отложила на очередную полочку 'обдумать после'.

— Запарил, — сообщила, наконец, Ольга, выкидывая подальше использованные тряпки. Жаль, не было нормального пакета, чтобы завязать туда зловонный мусор. Но что поделать.

Крип молча страдал, уже не пунцовый, а багровый, как солнце перед закатом. Однако санитарка не собиралась давать ему передышку. Она внимательно посмотрела на Крипа. Ткнула себя пальцем в грудь и решительно сказала:

— Ольга.

Крип сразу понял, к чему она ведет и, кажется, обрадовался возможности забыть про гигиенические процедуры. Парень с готовностью повторил и назвал себя в ответ. Проблема оказалась в том, что он, похоже, не мог выговаривать 'л' и 'г' рядом, что-то да выпадало. После десятка неудачных попыток он, наконец, выдавил с отчетливо вопросительной интонацией, будто спрашивая разрешения:

— Олла?

'Олла' пожевала губами, прикинула и решила, что и так сойдет. Начало позитивной коммуникации было положено, однако здесь всплыла проблема номер два — как и в первый раз, девушка не могла разобрать быструю скороговорку, которой назвал себя Крип. Пришло время блокнота.

Идею общения комиксами парень схватил на лету и с радостью. Понадобилось несколько тяжелых минут, чтобы он устроился чуть удобнее и смог нормально взять карандаш, не сломав и не выронив. Ольге пришлось держать блокнот на весу, потому что Крип мог действовать лишь одной рукой. Было неудобно, однако они как-то приспособились. Первым делом раненый изобразил свое имя. Ольга уже более-менее наловчилась разбирать местный шрифт, который строился на основе латиницы с несколькими дополнительными буквами и всяческими финтифлюшками в готическом стиле.

— Фидус? — девушка не удержалась от слабой улыбки. — Фидус Криптман?

Имя Крипа показалось ей очень смешным. Учитывая, сколько всего пережил несчастный, и какое присутствие духа он сохранил, звать его должны были как-то по-особому, очень героически. Роланд там, скажем, или какой-нибудь Ричард Львиное Сердце.

Но Фидус? Это было невероятно забавно, и про себя Ольга решила, что звать его она все равно будет по-прежнему, 'Крипом'. Фидус, тем временем, набросал женскую фигуру, какие обычно рисуют совсем маленькие дети — треугольник в качестве туловища, круглая голова без шеи, палки-ручки и все остальное. Посмотрел на Ольгу и неожиданно подмигнул. Девушка поняла, что Крип изобразил ее и хмыкнула. Шутка, строго говоря, вышла так себе, однако в их положении даже капля оптимистичного юмора сверкала настоящим бриллиантом. А еще подумалось, что тяжело изувеченный Крип не только держался сам, но и пытался ободрить ее, как мог. Это дорого стоило и внушало уважение.

Крип тем временем начал рисовать какую-то загадочную хрень. Он сильно устал, еще больше ослаб и с трудом держал инструмент, однако не сдавался. Похоже, эта мазня из многократно перекрещивающихся линий была очень важна и Фидус творил, закусив губу от усердия и вернувшейся боли, а затем вырубился в один момент, уронил карандашный огрызок и закрыл глаза. Ольга встрепенулась, было, в ужасе, что сейчас парень, наконец, помрет. Но Крип всего лишь заснул. На сей раз не впал в очередной больной обморок, а просто заснул.

Теперь, когда его удалось чуть-чуть отмыть, а лицо разгладилось во сне, избавившись от непреходящей гримасы боли, Фидус оказался совсем юным. И даже немного симпатичным. Лицо, быть может, чуть широковато, безыскусная военная стрижка, с какой показывают в кино древних римлян, Небольшие бакенбарды, которые смотрелись с короткими волосами как гей в клубе натуралов или наоборот. Но все равно — симпатичный. И опасный. Ольга машинально потерла шею и лицо, там, где скользнули жесткие, словно дерево, пальцы Крипа.

Надо бы продезинфицировать.

Потом.

Хотя потом и умереть можно.

'Ерз' жег царапины будто кислота, и это радовало — значит, дезинфекция надежнее. Ольга прикинула, как бы ей протереть хотя бы физиономию и тут нащупала в кармане что-то маленькое и твердое... Точно, она же совсем забыла! Небольшое зеркальце в деревянной оправе, очень грубая и явная самоделка. Похоже, кто-то взял закопченный осколок и приклеил его к обломку дощечки, обскоблив по краям рашпилем. Девушка нашла предмет случайно, кто-то его бросил на пол и, кажется, хотел даже растоптать, судя по грязным следам вокруг. Ольга покрутила в руке предмет, желая и боясь взглянуть на себя. Но все же решилась, и на глаза сами собой навернулись слезы.

Девушка и так вполне представляла, как выглядит, основательно пропотев, изгваздавшись в крови, грязи, пыли. Но представлять — одно, а увидеть воочию совсем другое. Из надтреснутого многоугольничка в красноватом свете ламп молча глядело жуткое страшилище. Бесконечно грязное, растрепанное настолько, что концы окрашенных волос торчали во все стороны как иголки. Глаза ввалились в орбиты, сверкали из глубоких теней лихорадочным блеском, как у загнанного зверька. Мазки засохшей крови разукрасили физиономию как злая пародия на фильмы про индейцев. Уголки губ опустились вниз, словно приклеенные, отчего физиономия обрела сходство с плохой маской из папье-маше. Ольга даже не заметила, как у нее покатились слезы, одна за другой. Несчастная девчонка поняла, что рыдает, лишь, когда увидела тонкие потеки на корке грязи в отражении. Одна крошечная капелька упала на стекло и будто испарилась, пропала без следа.

Зеркальная поверхность дрогнула, пошла мелкой рябью, Ольга почувствовала легкие уколы в пальцах. Было не больно, однако неприятно, как от слабенького удара током. Зеркальце словно ослепло, отражение скрылось под серой пеленой. В глубине зеркальной катаракты проступили контуры чего-то странного — тень в сердце другой тени, будто сплетенная из тысяч обсидиановых иголок... Тут Ольга, наконец, уронила безделушку. Вещица упала с глухим стуком, не разбилась. Девушка моргнула, и все стало как прежде. Обычная дешевая ерунда, треснувшая к тому же. Снова брать ее в руки не хотелось, как и смотреть на собственное отражение при красном свете, который выкидывал такие коленца с тенями. Девушка оставила сомнительную находку валяться на шероховатом полу.

Слезы не унимались. Ольга повернулась спиной к заснувшему Крипу, подтянула колени к подбородку и крепко обняла их руками. Суставы ломило, каждая мышца болела, шея требовала подушки и безумно хотелось вымыться по-человечески, но воду тратить было нельзя. Ее и так осталось меньше трети, а Крип чище точно не станет. Значит, надо будет найти еще.

И подушку...

На душе было очень пусто и очень тоскливо. Темнейшая безнадежность захлестывала разум, властно нашептывая 'мы умрем, мы оба здесь умрем...'. Ольга тихонько рыдала, даже не пытаясь представить, насколько далеко ее занесла судьба. Больше всего ей хотелось умереть прямо сейчас, чтобы все это, наконец, закончилось.

Глава 5

Ольга совсем потеряла счет времени и решила, что сейчас утро. Это было по-своему логично, поскольку внешние ориентиры отсутствовали, а единственным репером оказалось собственное пробуждение. Что ж, утро так утро. Гигиенические процедуры свелись к обтиранию физиономии водой (с ложечку примерно) и очередному акту ухода за Крипом. На этом техническая вода кончилась, тряпки тоже, питьевой осталось чуть-чуть.

Фидусу опять стало хуже, его лихорадило и накрывало приступами недолгого — по паре минут -бреда. Крип закатывал глаза и начинал что-то бессвязно бормотать, а затем, похоже, ничего этого не помнил. Тем зловеще выглядели приступы энергичной деятельности, которую больной попытался развить в промежутках бодрствования. Он продолжил малевать абстрактную хрень и попутно что-то втолковывал Ольге на своем недофранцузском. С грехом пополам девушка поняла, что Фидусу нужен его плащ. Она выматерилась в очередной раз и приволокла бронированную тряпку. Попутно осознала, насколько она ослабела за минувшие ... часы?.. сутки? Похоже, калории тратились в авральном режиме. Причем голода девушка не чувствовала, наверное стресс забил естественные рефлексы. Только противное чувство тянущей слабости, когда обычные действия требовали неожиданных усилий, а плащ тянулся по бетонному полу так, словно в него завернули покойника.

И люто бесило чувство грязи, нечистоты. Пот, кровь, остатки рвоты, пыль — все как будто смешалось в некую субстанцию, расползавшуюся мерзкой пленкой по всему телу. Ванна... да хотя бы душ ... господи, просто тазик теплой воды и ковшик. В тот момент, когда Ольга решила договориться с мирозданием на ведро холодной воды и кружку, плащ, наконец, лег рядом с Крипом.

Фидус опять вырубился, уронил писчие принадлежности, что-то быстро и часто забормотал. Так же неожиданно и резко пришел в себя, слепо зашарил вокруг. Ольга молча подала ему мятый, изгвазданный лист блокнота, разукрашенный как полотно вырожденца-'абсракциониста' и прочих малевичей. Но этого Крипу оказалось мало, он жестами стал домогаться ее ножа. Ольга подумала, и, пожав плечами, отодвинулась подальше, чтобы хворый с гарантией не мог ее достать. Вытащила из журнальных ножен старый потертый 'Ка-Бар', кинула Фидусу. Тот начал делать странное — попробовал исполосовать плащ. Получалось плохо, Ольга помогать не спешила, памятуя о том, что товарищ по несчастью может в любой момент снова перейти в состояние невменяемого убивца.

Крип тем временем упорно тыкал ножом в свою бронетряпку, кажется, хотел отпороть подкладку. И ему, наконец, удалось, хотя ближе к финалу мучительной операции пот лился с больного градом. Ольга мимоходом подумала, что вот еще минус хрен знает сколько воды. Фидус с третьей попытки вытащил из потайного, намертво зашитого кармана ... нечто. Протянул Ольге. Заметив, что та не спешит подвигаться ближе, виновато и понимающе улыбнулся, точнее, скривился в мучительной пародии на улыбку. Толкнул в ее сторону нож и, дождавшись, когда Ольга заберет пырялово, снова протянул нечто.

Это было чем-то похоже на кредитную карту, но раза в полтора больше и по форме ближе к квадрату. Очень тяжелое для своих размеров. Тряхнув пластинку, Ольга внезапно подумала, что штуковина похожа на золото, во всяком случае, по цвету и весу. Захотелось попробовать на зуб, останется вмятина или нет, на золоте наверняка осталось бы. С одной стороны 'кредитка' была полирована до зеркального блеска, а с другой покрыта узорами, которые словно выбивали вручную очень маленьким зубилом. Рисунок явно имел некую упорядоченность и систему, но абстрактные, совершенно непонятные Ольге.

— И что это? — спросила она скорее для проформы, не рассчитывая на внятный ответ.

Крип, кажется, порадовался уже тому, что она взяла золотую побрякушку, и сунул девушке выдранный из блокнота лист. Добавил свою бляху на цепочке, с палкой и черепом. Опять что-то заговорил, уже вконец заплетающимся языком. Парню становилось хуже, речь его путалась. Ольга честно поглядела на мазню, тоскливо подумала, что спутник, кажется, совсем плохой стал. Поглядела еще раз. Перевернула набок, затем наоборот.

— Ого, — прошептала она.

— Imperatoris gloriam, — выдохнул вконец обессиленный Крип и лишился сознания, теперь надолго.

— Мужик, да ты просто гений, — Ольга машинально процитировала какого-то героя боевика, а какого, она не смогла бы вспомнить даже под страхом смерти.

Крип нарисовал не просто мазню, а очень подробную схему. Набросал уровни, указал какие-то реперные точки и прочертил пунктиром маршрут. В конце он, как мог, изобразил неверной рукой все того же недогеральдического орелика. Надо полагать, в качестве символа успешного завершения пути.

Ольга посмотрела на золотую пластинку, на схему, затем в обратном порядке.

— А хули ж делать? — риторически спросила она в пространство и про себя обозвала медальон 'пайцзой'.

Монструозная голограмма по-прежнему транслировала звезду и красивый космос химически чистых цветов. Атриум по-прежнему был мертвее мертвого. Зомбических машин не наблюдалось, и девушка всерьез задумалась, а не было ли все плодом ее воображения, помноженного на усталость и голод? Невидимая толпа за стенками 'гробницы', мудацкий трактор с мумией и все остальное.

Поправила за плечами рюкзачок, сделанный из торбы с двумя перекрещенными обрывками веревки, приладила удобнее ножны с 'ка-Баром'. Прикрыла аккуратнее люк и зашагала, поминутно сверяясь с картой. Крипу Ольга оставила аптечку и сунула в рот последнюю чистую тряпицу, смоченную остатками воды. По крайней мере, на какое-то время это облегчит страдальцу муки жажды. Честно говоря, Ольга начала уставать — по-настоящему уставать — от спутника. Все это было слишком ... тяжело. Чересчур.

Бляха висела на шее, золотая пластинка оттягивала карман вместе с зеркальцем, и через несколько шагов по каменным плиткам пола девушка вдруг почувствовала жжение. Причем стремительно нараставшее. Через несколько секунд, когда она разобралась, что это колет в бок, жжение превратилось в острую боль, как от раскаленной докрасна спицы. Совать руку в карман было попросту страшно — очень горячо! — и Ольга заплясала на месте, корчась и изгибаясь, чтобы вытряхнуть все наружу. Пластинка глухо звякнула о камень с затертыми символами. Следом, будто нехотя, вывалилось зеркальце. Что самое удивительное, оно и теперь не разбилось.

Ольга присела на корточки, осторожно проверила кончиком пальца сначала безделушку, затем медяшку. Тихо офигела, потому что пластинка казалась лишь чуть теплой, словно нагретой теплом тела. А зеркало наоборот, ледяным, будто выдержанное в морозилке.

— Шит хаппенс, — растерянно резюмировала хозяйка странных вещей и с опаской рассовала штуки по разным карманам. По отдельности дары вели себя мирно и без всяких температурных глюков. Зеркальце быстро вернулось к норме и больше не холодило сквозь тонкую ткань. Ольга вывернула карман и обнаружила, что ткань даже не потемнела, хотя ранее жгло так, что можно было ждать самое меньшее хорошей дыры с обугленными краями.

— Чудеса, — сказала она, потому что больше тут сказать было нечего. Захотелось избавиться от зеркала, во избежание эксцессов. Но штучка показалась очень уютной, можно сказать тихой и привычной.

Пригодится, решила хозяйка и потопала дальше. Если верить чертежу, ей предстояло углубиться в лабиринт внутренних помещений, затем спуститься на два уровня ниже и пройти через длинный коридор. Далее ждал или подъемник, или долгий подъем по лестнице. Дальше то ли склад, то ли некий ангар, ну и далее согласно указателям. По-прежнему зверски хотелось пить, однако лучик надежды подпитывал не хуже животворной батарейки, Ольга с каждым шагом чувствовала прилив сил и вообще жизнь становилась не так уж беспросветна.

И хоть какое-то время не нужно было заботиться о Крипе, поминутно волнуясь, помрет ли он у нее на руках вотпрямщас.

'Когда ты вернешься, он уже умрет, и одной проблемой станет меньше'

Мысль оказалась удивительно ясной, будто ее нашептали прямо в ухо. Ольга даже мотнула головой, пытаясь увидеть советчика за спиной. Звучала концепция неприятно, однако вполне здраво. А еще, обернувшись, девушка заметила, что ее следы остаются на пыльных плитках, четкие и резкие, словно отштампованные светящейся сиреневой краской. Как на дискаче, когда краска начинает светиться под ультрафиолетом. Длился эффект недолго, каждый отпечаток дешевой кроссовки держался от силы две-три секунды, так что пару раз моргнул — и все, ничего не осталось. Ольга сделала несколько контрольных шагов — никакого результата. Надо полагать, иллюзия уставшего сознания.

— В потолке открылся люк, не волнуйся, это глюк. Гарри Поттер, пошел нахер, — решительно приказала Ольга и топнула еще пару раз, чтобы удостовериться в иллюзорности сиреневых глюков. Как и следовало ожидать, ничего не случилось. Девушка побрела дальше, оптимистично торопясь в меру сил.

Путь выдался ... непростым.

Ольга решительно не понимала, где она находится. С одной стороны окружающий мир вполне напоминал старую заброшку. Капитальные постройки, бетонные стены, низкие потолки. Все основательное, могучее, солидное. С другой, капиталка чередовалась с какими-то железными фермами, клепаными решетками и вообще все напоминало фантастические фильмы восьмидесятых. Причем если присматриваться, то бетон местами походил на шершавый, грубо шлифованный камень специфической структуры. С геометрией тоже все было не слава богу. То коридор внезапно поднимался вверх боковым ответвлением под углом градусов тридцать, а то и больше. То мертвый конвейер явно транспортного назначения вылезал из бокового прохода широким языком против здравого смысла и представлений о нормальном передвижении. В основном лестницы были обычными, однако в некоторых уголках представляли собой череду площадок, перетекающих одна в другую пологими спусками-пандусами.

Чем дальше, тем больше Ольгу охватывало странное ощущение, что она идет вообще под землей, в системе пещер, которые изнутри обработали, дополнили искусственными помещениями и проходами, а пустоты заполнили металлическими конструкциями ... и кирпичом. Да, кирпичей было достаточно, крепились они раствором, походившим на зубную пасту ядовито-зеленого цвета.

А еще темно-коричневые кубики были армированы, кое-где углы и грани оббились от времени и прочего износа, так что сквозь плотную структуру выступали металлические прутья. Именно от вида этих кирпичей Ольгу пробирал самый настоящий озноб вдоль спины. Логика такой архитектуры казалась абсолютно нечеловеческой и ненормальной, хотя бы в отношении трудозатрат. При том, что все окружающее определенно было выстроено людьми и для людей. Но очень странными людьми для таких же странных жителей. Которые, например, зачем-то сменили нормальный ход по-против часовой стрелки на зеркальное отражение.

Интересно, а Крип, когда придет в себя, управится с аптечкой?

'Он умрет. Избавит тебя от забот. И ты ни в чем не виновата'

Дважды она заблудилась, пришлось возвращаться и долго искать правильное ответвление. После второго раза, когда Ольга лишь чудом смогла вернуться к нужному перекрестку через анфиладу пустых пыльных кабинетов, похожих один на другой как одинаковые картонные коробки, девушка начала метить повороты куском чего-то, похожего на известку. По крайней оно мазалось жирным белым цветом и не крошилось прямо в руках.

В пути Ольга разжилась еще парой мелочей вроде путаного мотка тонкой проволоки, вороха тряпок и брезентовой куртки. Куртку она набросила прямо поверх рюкзачка, благо грязно-желтая одежда оказалась нереально большого размера. Еще перчатка, похожая на сварочную, с отдельным указательным пальцем, старый, частично рассохшийся резиновый жгут и все такое. Рюкзак потяжелел, веревки впились в плечи, на краю терпимого. Затем Ольга нашла воду, около полулитра в стеклянной бутылке. И выпила целиком, фыркая от удовольствия и роняя капли с пересохших губ. Жизнь сразу заиграла новыми красками.

Девушка даже набралась решимости и поглядела на себя в зеркальце. Мутноватая поверхность отразила немытое, однако не лишенное симпатичности лицо с решительно сжатыми губами и суровым взглядом. Ольга аж изумилась — глаза всегда были ее больной темой, они вроде и казались голубыми, однако неприятного белесоватого оттенка. Так, что братан (чтоб эта падла сдохла от сифона, машинально и привычно пожелала она, передернувшись) называл их 'зырками зомби'. А мать, покуда была жива, сердобольно жалела девчонку, которой 'неба в глазках не хватило'. Теперь ... видимо свет так преломлялся или какая хрень с оптикой творилась, однако отражение смотрело на оригинал большими глазами удивительного василькового цвета невероятной чистоты и насыщенности.

Мистика какая-то ...впрочем, новый взгляд ей вполне нравился, так что бодрости еще больше прибавилось. Девушка даже попыталась насвистывать, однако звук раскатывался вокруг многократно умноженным эхом, пронзительно отдавался в пустых коридорах. И стало не по себе. Да и страшновато.

— Ого, — выдохнула Ольга за очередным поворотом.

Здесь начиналась очередная полоса металлической архитектуры, стены из широких листов металла с облезшей краской и многочисленными потеками ржавчины. Довольно широкий коридор уходил вперед, прямо к подъемнику, который, судя по схеме Крипа, и был нужен Ольге. По правой стороне неровным рядом шли двери, больше похожие на корабельные люки. Во всяком случае, из каждой торчал штурвал, причем запертый чем-то, похожим на блокиратор автомобильного руля. Под потолком довольно неряшливо болтались пучки толстых кабелей на веревочных петлях вместо крюков или коробов. С каждой петли свешивалась какая-то полоска, похожая на картон, только тоньше и с печатью из сургуча, как на почте. А слева... Слева железную стену будто проломили гигантским гвоздем.

Это походило на снаряд, только размером примерно с железнодорожный вагон и сложным люком вместо острия. Металлические стенки 'вагона' потемнели и покрылись пятнами, похожими на окалину. Снаряд как будто влетел снаружи, застряв в железной стене, причем ... Ольга присмотрелась. Да, пробоина была залеплена какой-то пеной, похожей то ли на герметик, то ли на пористый силикон. Кажется, она излилась из нескольких рядов темных отверстий, которые шли кольцами по серым бокам снаряда. То есть бомба прошибла прочную стену, заклеила пробоину, раскрыла стальную морду лепестками, выпуская что-то ... А что именно?

Подходить к вагону очень не хотелось. Обойти его не представлялось возможным, у Ольги имелось стойкое ощущение, что в третий раз она наверняка потеряется. Снаряд казался мертвым, холодным. И вообще, при более внимательном рассмотрении больше смахивал на какую-то землеройную машину. Во всяком случае, между дырками для герметика и лепестковым люком виднелись остатки сложной конструкции. Торчащие вперед трубки, в основном сорванные при пробитии стены. Густая сажа и капли остывшего металла на полу показывали, что вагон то ли был раскален, то ли натурально прожег дорогу сквозь стену.

Нет, они точно под землей? Но зачем тогда герметик?

Снова захотелось выругаться, Ольга сдержалась. Не из чувства такта и воспитанности, а из обычного страха. Она взяла нож и сделала крохотный шажок вперед. Затем еще один, прислушиваясь. Ничего.

Тишина.

Кстати, подъемник в тупике коридора тоже казался мертвым, что сулило проблемы, потому что альтернативной лестницы впереди как-то не наблюдалось. Однако это и успокаивало — если из вагона кто-то вылез, то, скорее всего, давно ушел. Мелкими шажками, держа нож наготове, Ольга обошла люк, прижимаясь к противоположной стене. Заглянула внутрь.

Ничего похожего девушка не встречала и соответственно не могла ни с чем сравнить и пгнять функционал. Толстые стенки, какие-то подвески, поручни, приборы, вернее коробки, которые можно было принять за приборы. Ничего модернового, никаких дисплеев, только манометры, циферблаты и могучие стержни рычагов. Мигало несколько очень тусклых оранжевых лампочек, в глубине вагона искрила проводка, и это наводило на мысль, что пробой случился все-таки не столь уж давно. Может быть и недавно. Никакой символики кроме овальной таблички, привинченной изнутри к одной из створок люка. На табличке имелся рисунок — двойная стрелка в круге. Причем неровный, как и узор на золотой пластинке Фидуса, будто изображение гравировали вручную или даже выцарапывали.

Чем дальше Ольга смотрела на это техногенное безобразие, тем больше ей начинало казаться, что в устройстве 'землероя' есть какая-то система, более того, в нем путешествовали люди, только ... Только все внутри было рассчитано на человеков раза так в полтора больше обычного. Слишком толстые поручни, слишком длинные рычаги. Обычная рука, даже взрослого мужчины, такое просто не обхватит, пальцы не сомкнутся.

Экий стремный звиздец...

По уму следовало бы залезть внутрь, может, что полезное обнаружится. Однако девушке очень не хотелось это делать. Просто не хотелось. И, кроме того, учитывая габариты, вряд ли она обнаружила там что-то практичное для себя. Ольга вздохнула — за минувшие часы (дни?) здесь это стало удручающе привычным действием (как и потребление преимущественно обсценной лексики) — и пошла дальше, оставив удивительное чудо техники за спиной.

Как и следовало ожидать, подъемник не работал. Широкая платформа с высокими поручнями замерла, не реагируя на дергание рычага и попытки найти какой-нибудь выключатель. Шахта поднималась вверх темным, зловещим стволом, к точке желтоватого света. То ли самого по себе слабенького, то ли очень далекого. В двух противоположных стенках имелись довольно глубокие желобы. Один с гладким шестом, другой с лестницей, так, чтобы можно было подниматься-спускаться даже при работающем подъемнике.

— Вот же блядь, — прошептала девушка, представив неизбежный подъем. Он и в обычном состоянии оказался бы непростым — без страховки, без видимых площадок, где можно передохнуть. А сейчас, для смертельно уставшего, голодного и, прямо скажем, не самого сильного на свете человека... Одно радовало — схема Фидуса оказалась более-менее верной. Значит дальше подъем, затем то ли склад, то ли ангар, после еще один длинный переход, почти до самого края листа. И конец пути с ореликом в финале.

— Пиздец... ну почему вот такая жопа кругом? — с тоскливой безнадежностью вопросила темную пустоту Ольга. В ответ лишь слабенько гудел ветерок, порожденный тягой воздуха. Очень кстати подумалось, что молодая женщина, отраженная в зеркале чуть ранее, наплевала бы на эти проблемы и действовала решительно, смело. С таким суровым ярким взглядом — определенно. Для верности Ольга достала стекляшку и удивилась, здесь, в полутьме, глаза не просто сверкают, но как будто светятся. Очень ярко и очень красиво.

Милая вещица, надо обязательно оставить себе. Хотя это и так теперь ее.

— А-а-а... — энергично, но тихо сказала Ольга, устав ругаться, и взялась за перекладину, начиная долгий подъем.

Глава 6

Это было тяжело, а затем еще тяжелее, и под конец просто невыносимо. Но все же она смогла, хотя пальцы к финалу долгого подъема совсем утратили подвижность и покрылись царапинами, а руки стали ватными и ныли в каждом суставе. Один раз она едва не сорвалась и лишь чудом зацепилась, повиснув как обезьяна-древолаз. В процессе подъема она пару раз недолго передохнула, отстраненно думая, что в родном салоне ее бы сейчас не узнали. Зато на малой родине — сразу, будто никуда и не уезжала. Грязная матерящаяся девчонка с взлохмаченной шевелюрой соломенного цвета. Упрощение до изначального состояния произошло естественно и почти незаметно. Ничего, вот все закончится, тогда можно будет снова стать воспитанной и культурной дамой. А пока Ольга лишь укреплялась в мысли, что старые привычки и рефлексы здесь будут полезнее навыков культурной городской жизни.

'Дошли'. Так, кажется, надо писать на развалинах Берлина. Ну, или, скорее, доползли. Доползла. Ольга немного полежала на бетонном полу, чувствуя себя слишком вымотанной и уставшей даже для сна. Кроме того, она продрогла — в шахте беспрерывно тянуло ледяным сквозняком, что вытягивал тепло сквозь кожзам и брезент, как пиявка.

Теперь еще один люк, мать его ... Боже, какие же мудацкие мудаки все здесь строили.

Очередной люк на двойной петле приоткрылся с едва заметным шелестом. Толстый 'блин', похожий на канализационную крышку тройной толщины, отошел плавно, с тяжелой весомостью, разверзнув проход внутрь. Там, за круглой дырой, окаймленной заклепками, было темно и пыльно. Но вроде чуть потеплее. Ольга крепче сжала рукоять ножа в ножнах из журнала с изолентой и полезла внутрь, стараясь не думать, что может ее ждать. И что, если Крип ошибся. Или она неправильно истолковала его схему, набросанную дрожащей рукой. Или ...

— Блядь, — повторила девушка в очередной раз, протискиваясь сквозь узкий проход и думая, что для пятнадцати настоящих лет и трех приписанных это все слишком жестко.

Точно, склад, как и нарисовано. Ничего подобного Ольга в жизни не видела, разве что в кино про уже помянутого сегодня Гарри Поттера. Помещение казалось огромным, нет, даже гигантским. Казалось — потому что и стороны, и потолок скрывались в полутьме. 'Полу', так как некий свет все же имел место быть — какие-то светильники, похожие на люминесцентные трубки, укрепленные с равными интервалами. Укрепленные на ... Черт его знает. Рамы? Стойки бесконечной высоты?

Ольга с натугой, скрипя зубами, прикрыла тяжелую таблетку люка, оставив небольшую щель, светящуюся красным, чтобы можно было после найти обратный ход. Девушка надеялась, что этого не понадобится и скоро ее спасут, но короткий опыт общения с местными уже показал, что 'shit happens' или как-то так. Ольга сжалась в комок за чем-то, похожим на инструментальный ящик высотой ей примерно до пояса. И попробовала оценить диспозицию более трезвым и внимательным взглядом.

Трезвый и внимательный обзор показал, что склад еще огромнее и выше, чем показалось вначале. Сквозняки гуляли в проходах и завывали над головой, как в пещере. Все видимое пространство занимали стеллажи, похожие на товарные стойки в гипермаркетах вроде 'Икеи'. Только стояли на них в основном не ящики, а стеклянные сосуды лабораторного вида. Банки, колбы с хитро изогнутыми носиками, пузатые кувшины. Некоторые пустые, некоторые с порошками и кристаллами. В некоторых искрились всевозможные жидкости неестественно ярких оттенков. Большинство сосудов, насколько виделось Ольге, были пронумерованы, причем бирки не клеились, а повязывались веревочками, как рецепты в старых аптеках. Некоторые бутылки еще и надписаны от руки, прямо по стеклу фломастерами. Ряды этих стекляшек тянулись вверх и вниз, покуда хватало взгляда. И, судя по толстому слою пыли, какой бы алхимик не намешал своих эликсиров, склад он не трогал самое меньшее пару лет. Вдали что-то с равными промежутками бумкало, как большое колесо, крутящее молот. Во всяком случае, первая ассоциация у Ольги была именно такой — мерное кручение и ритмичное 'бум-бум-бум' чем-то тяжелым.

Как то все это сомнительно... и опасно. Захотелось чихнуть и еще раз выругаться. Ольга с большим трудом удержалась и от того, и от другого. Было жутко. Не страшно, а именно жутко, как от пребывания в склепе. И холодно, наверное, от сквозняков.

Бум. Бум. Бум.

Ольга поняла, что стук приближается, бумкает все ближе и ближе. А еще в направлении бумов разгорается свет, причем знакомый, яркий, как от привычных ей светодиодных фонарей. Девушка еще больше сжалась за ящиком, чувствуя холод рифленой жести. Господи, лишь бы это оказались друзья Крипа... Она провела рукой по 'молнии', чувствуя в закрытом кармане тяжелую золотую 'кредитку'. Что показать — пластину или бляху на цепочке? Наверное, все же черепушку.

Бум тем временем еще приблизился, теперь стало ясно, что это и в самом деле шаги, причем какие-то несоразмерно тяжелые. Будто водолаз тяжко грохочет свинцовыми ботинками. 'Большой Папочка' из 'Биошока'? Вот, похоже, очень похоже, только без бурчания. И совсем не похоже на помощь, которую можно было бы ожидать. Яркий свет метнулся по темным углам, отражаясь яркими бликами на сотнях колб. Девушка сжала бляху, что висела на шее, чуть потянула в нерешительности.

— Ой, — тихонько, одними губами проартикулировала она.

Девушка уже привыкла, что оказалась в месте, где на каждом углу подстерегают чудеса, только не волшебные, а страшные и очень безумные. Но такого она не ожидала. Да, это действительно были шаги. И да, шагал действительно лишь один субъект, очень тяжелый на вид. А в остальном... Захотелось протереть глаза и вообще проснуться.

Он стоял метрах в пятнадцати, может еще ближе, отделенный от Ольги пятью или шестью рядами алхимических стеллажей. Огромный, как и сам зал. Не просто огромный... Быть может, самое точное слово здесь — 'кубический'. Гигант антропоморфного вида, который казался одинаково протяженным и в высоту, и в ширину, да и в глубину тоже. Фигура ростом метра два с половиной, скорее даже больше, собранная, казалось, из одних прямых линий, углов и геометрически правильных окружностей разного диаметра. Доспех, да определенно доспех, но как-то ненормальный, неестественный. Как будто носитель сбежал прямиком из корейской онлайновой бегалки, где все утрированое, переразмеренное, чтобы сразу показывать уровень игрока. Гигантские сапоги, расширяющиеся к стопам, гипертрофированные наплечники, кубический ранец с соплами за спиной. И ... да, господи боже, самый настоящий топор за этим ранцем. Секира прям как у викингов, только ростом примерно с Ольгу, то есть метр семьдесят или около того.

Шлем, похожий на ведро гоплитов из 'Трои' с Брэдом Питом, светился двумя зелеными огоньками на месте глазных прорезей и вообще казался очень маленьким на фоне прочих деталей. Из ранца за плечами торчала штанга с тремя ярчайшими фонарями, которые вращались независимо друг от друга, как светильники маяка. Так вот кто сидел в землеройном вагоне... Да, этакому гиганту снаряд пришелся бы впору. Может даже и не одному, если поставить их гуськом.

Гигант стоял долго, минуту или две, почти неподвижно, лишь скрипело и щелкало что-то внутри брони, будто ММО-шного рыцаря завели как часы с пружиной. И света хватало, поэтому Ольга рассмотрела чужака достаточно близко, вплоть до эмблемы на правом плече — две стрелки в круге. Жужжали, вращаясь, прожектора над шлемом.

Ольга сжала губы в трубочку, медленно выдохнула, готовясь выйти на арену.

А дальше все происходило очень, очень быстро.

Все три фонаря крутнулись, слив ослепительно белые лучи в один, выхвативший из полутьмы ... нечто. Изломанную фигуру совершенно гигеровских очертаний, что кралась меж стеллажей, растопырив то ли руки, то ли лапы, то ли хваталки. В общем, что-то длинное, многосуставчатое, с когтями, похожими одновременно и на серпы, и на крючья. Амбал шагнул вперед, вытягивая обе руки, над тяжелыми перчатками с лязгом выдвинулись стволы — воронкообразный раструб на левой руке, что-то толстое и с дырками на правой.

Эта картина буквально отпечаталась на сетчатке в глазах Ольги. Две фигуры, замершие на ничтожно малую долю секунды в болезненно ярком белом свете. Человек и демон. А затем еще одна многолапая тень сгустилась во тьме над головой титана, прыгнула откуда-то сверху, обрушившись как паук-охотник. Третий ужоснах скользнул за спиной гиганта, распластавшись у самого пола, стуча когтями по частой мелкой решетке. Ольга открыла рот, чувствуя, как тонкая ниточка слюны скользнула по губе и подбородку.

Прыгнувший демон сломал штангу с прожекторами, уцепился всеми конечностями разом в наплечники и ранец. Вот здесь гигант удивил. Прежде он двигался тяжело, с какой-то величавой медлительностью. Теперь же ... Ольга даже не поняла, что сделал атакованный спасатель, настолько быстро все произошло — он махнул руками, а в следующее мгновение паукообразный беглец из альбомов Гигера уже летел навстречу своему собрату — гигант сорвал его вместе с мелкими обломками доспеха, раскрутил в пол-оборота и швырнул, как метательное ядро. Обе кракозябры врезались друг в друга с костяным стуком, перепутались длинными конечностями. Стеллаж дрогнул, бутылки посыпались искрящимся водопадом, оглашая зал чистым, хрустальным звуком бьющегося стекла.

Амбал с неестественной для его размера и массы быстротой развернулся так, чтобы нападающие — один плюс два — оказались строго по бокам. Вытянул в стороны массивные руки и жахнул из обоих стволов на предплечьях. Толстая байда с дырками оказалась то ли дробовиком, то ли картечницей, а огнеметного вида раструб — действительно огнеметом. Сноп дроби прошелся по едва-едва расцепившимся уродам, вырывая из них куски чего-то мягкого, отвратительно дряблого. Огнемет фыркнул ярко-желтым фонтаном, накрыв третьего с идеальной точностью. Мишень лишь заскрежетала, взвизгнула, как-то механически, не как живое существо. На этом бой и кончился, Ольге захотелось хлопнуть в ладоши. Хрен его знает, что за качок скрывался под толстыми железками, но дикие твари паучьего вида точно были намного хуже. Вот теперь охотно верилось, что амбал олицетворял силы добра. Ольга разинула рот, намереваясь ....

Из желтой стены беснующегося огня вылетела растопырившаяся тень. Роняя капли жидкого пламени, тварь прыгнула на 'рыцаря', бешено замолотила всеми лапами, срывая внешний обвес, ломая наручное оружие. Похоже, огонь либо совсем не вредил твердому внешнему покрову, либо вредил слабо. А сзади накатился клубок, состоявший, казалось, из одних когтей — номера один и два вновь атаковали, слаженно, как один боец о дюжине лап. Удар серповидным когтем подсек гиганту ноги над коленями, казалось — хоть это и было невозможно! — что удар пробил доспех, даже на вид очень толстый, неуязвимый для самой прочной кости. И все же ... видимо когти 'пауков' были непростые.

Впервые за скоротечную схватку и вообще за время наблюдения гигант издал какой-то звук, не относящийся к работе бронескафандра. Сквозь забрало донесся не то вскрик, не то рычание, вырванное острой вспышкой ужасной боли. И звучал этот крик очень ... по-человечески. В следующее мгновение гигант коротким броском назад опрокинулся на спину, с хрустом придавив обоих когтеносцев и, как заправский борец, швырнул через себя того, что вцепился в кирасу и руки. Перекатился косо, через голову и плечо, хотя Ольга так и не поняла, как гигант ухитрился это сделать с горбом заплечного ранца и топором. Хотя нет, когда титан поднялся на ноги, топор уже был в его руках.

Ольга и не заметила, как мертвой хваткой сжала рукоять ножа. Солидный, внушительный 'Ка-Бар' показался крошечным, безобидным, очень смешным на фоне яростной битвы гигантов, каждый из которых наверняка мог убить человека небрежным ударом.

Ближайшая кракозябра воспользовалась близостью к жертве и вошла в клинч, уцепилась за топорище. Гигант сразу же качнулся вперед, как в хорошей уличной махаловке ударил шлемом по длинным узловатым пальцам, размозжив их о стальной лоб. Не потеряв ни мгновения, рыцарь взмахнул освободившимся от вражьей хватки топором. Секира в ольгин рост описала кривую, снеся очередной стеллаж и, в дожде осколков, что осыпались на сражающихся искристым водопадом, упала на вражескую башку.

Ольга аж присела за ящиком, сила удара казалась жуткой даже со стороны. Голова кракозябры, похожая одновременно и на деформированный череп, и на луковицу, была закрыта костяными пластинами, как у доисторической амфибии, но кость не выдержала. Секира ушла промеж глаз по самое основание клинка, расколов гигеровскую башку, словно деревянную колоду. Чужак как-то сразу подобрался, свернул шесть длинных руколап к животу, подогнул короткий сегментированный хвост, собравшись во что-то компактное. И замер. Круглые глазищи выкатились на коротких стебельках, как у краба, разбежавшись в разные стороны алыми точками зрачков.

Против ожиданий гигант не попытался освободить заклиненное в уродливом черепе оружие. И вообще амбал двигался теперь заметно медленнее. Видно удар по ногам не прошел даром. Но боец сдаваться не собирался. Он развернулся так, чтобы стать спиной к стеллажу, хотя на мгновение обезопасить себя от атаки со спины — и принял очередного демона буквально на грудь. Погасил двумя стремительными, 'боксерскими' ударами атаку, провел красивый, технически безупречный хук справа так, что тварь, чья шкура все еще дымилась после огнеметного залпа, ушла в новый полет, сметая очередные ряды бутылок. Поле боя уже было засыпано толстым слоем битого стекла, которое протестующе скрипело и визжало при каждом шаге бойцов. Драка шла молча, бойцы хранили молчание, за исключением звериного шипения подожженной твари и крика боли рыцаря. Только скрежет брони, скрип костяных пластин и оглушительный грохот разрушаемого антуража.

А вот следующую атаку гигант пропустил — сказались раненые ноги. 'Паук' вцепился когтями в наплечники, махнул средней парой конечностей с самыми огромными когтями. И буквально оторвал кусок маски гоплитского шлема вместе с частью лица под ним. Рыцарь снова вскрикнул, теперь, без бронированной преграды, голос прозвучал совсем по-человечески. Но воин продолжил бой. Захватив по-борцовски короткую шею противника в замок, гигант развернулся и осел так, чтобы придавить тварь всем весом, а затем начал молотить по луковичной голове огромным кулаком, как рестлер на арене. Только схватка здесь шла не понарошечная, а самая настоящая, в полную силу, насмерть. Бронированная перчатка взлетала и опускалась, многолапый судорожно дергался, с такой силой, что подбрасывал здоровяка, который весил несколько центнеров, но воин лишь сжимал хватку, работая с четкостью и силой копра. Удар, еще удар.

Тварь с шипением разинула пасть, вытянула длиннющий язык, раскрывшийся на конце пучком тонких щупалец, запустила его в проломленный шлем, нащупывая лицо. Антропоморфный боец в ответ сунул бронированную ладонь прямо в челюсти, выбивая мелкие, острые, как у пираньи, зубы. Толкнул дальше, преодолевая бешеные судороги демона. Тот, похоже, впал в безумство, молотя огромного человека куда придется.

Из тьмы выдвинулась гнусная рожа третьего 'паука'. Чудище кралось не спеша, очень низко, буквально стелясь над стеклянной крошкой. Оно как будто жертвовало собратом, выигрывая возможность для удачного нападения. А гигант или не видел подкрадывающуюся смерть, или уже не обращал на монстра внимания, намереваясь сперва закончить с текущей задачей.

Щупальце, похоже, нащупало живую плоть под разбитым доспехом, напряглось, пошло желваками, как пищевод в анатомической схеме. Из разбитого забрала хлестнула кровь. И почти одновременно с этим боец нащупал основание 'языка', сжал и рванул, что есть силы. Но возможно и сработал разбитый дробовик на предплечье, со стороны было не очень ясно. Так или иначе, второй демон сразу обмяк, пасть раскрылась, как варежка, извергла на пол и ногу рыцаря поток мутной пузырящей жидкости. Круглые шарики глаз вылезли на склизких стебельках точь в точь как у предыдущего, наверное, так организм реагировал на смерть, расслабляя какие-то мышцы.

Третий демон бросился вперед. Легким движением, неожиданным для такой большой туши, частично обошел, частично отклонил в сторону вытянутую руку, которой латник пытался остановить атаку. И ударил.

Даже Ольга заметила этот удар, потому что в движениях основательно побитой скотины уже не было прежней скорости. Так что рыцарь тем более сумел бы по выбору или уклониться, или контратаковать. Но воин был изранен, скафандр зиял пробоинами, сквозь которые хлестала кровь, обычная, красная, вполне человеческого вида. И большой человек в странном доспехе пропустил атаку. Длинный, не меньше двух ольгиных ладоней, коготь, ужалил, как стилет, в щель между воротником кирасы и основанием шлема. Шестилапый паук, потерявший уже одну из конечностей, уперся сразу тремя 'ногами' в решетчатый пол, напрягся всем уродливым телом и, вибрируя от натуги хвостом, дернул на себя, буквально оторвав гиганту шлем и голову.

Вот теперь крови стало по-настоящему много. Ольга ждала нового приступа рвоты, потому что поле боя стало похоже на крипту, где девушка оказалась сразу 'по прибытии'. Но во рту было сухо и горячо, как в пустыне. А в голове сплелись воедино две мысли. Первая — надо уносить ноги. Вторая — нельзя себя обнаружить. Паук-мутант сумел зажмурить удивительного рыцаря, а уж ее то прихлопнет мимоходом.

Ольга — хотя это и казалось физически невозможно — скрючилась еще больше за своим хлипким укрытием, буквально увязалась в узел из тонких костей, мышц и грязной одежды. Стиснула рукоять ножа, отчетливо понимая, что если тварь заподозрит о существовании непрошеного зрителя, этим ножом проще сразу заколоться. Чудовище тем временем хрустело и скрипело битым стеклом. Лязгал металл. Затем началась серия тяжелых ударов, как будто топор мясника молотил по железной колоде. Ольга даже не молилась, просто лежала напряженным узелком, стараясь, насколько получалось, дышать медленно, размеренно. И не обмочиться от ужаса.

Опять скрежет. И волочение чего-то тяжелого. Тусклое освещение, запах смерти, тяжкий железистый привкус крови, который буквально разлился в пыльном, затхлом воздухе. И еще что-то химическое, от чего начинали слезиться глаза. Ольга закрыла глаза, повторяя про себя 'я в аду, я в аду... господи, помоги...'. И так, слово за словом, впала в некий транс, замешанный на бесконечном ужасе и одновременно неверии в происходящее.

'Это сон. Это всего лишь страшный сон'

Сколько она так пролежала в полубреду, девушка так и не узнала. Просто в один момент она поняла, что уже давно ничего не слышит. Вообще ничего. Только мерную капель от многих литров разбитых бутылок, часть из которых осталась на стеллажах, истекая содержимым.

Потребовалось немало времени для того, чтобы собраться с силами и посмотреть, что там, за ящиком. Но все-таки Ольга сумела. И ... ничего не было. То есть погром остался. Обваленные ряды стоек остались. Тысячи битых посудин. Огромная лужа крови, тускло переливающаяся на осколках под светом сине-зеленых трубок.

И больше ничего.

В этот момент девушка открыла для себя совершенно новое, неведомое прежде измерение страха. Потому что с отчетливой ясностью поняла — кем бы ни были чудовища, похожие одновременно и на пауков, и на уродливых мутантов с шестью лапами, хвостом и головами гидроцефалов ... кем бы они не были, одним пришельцы из неведомого ада точно не являлись. Они не были животными.

Старательно замести за собой следы и убрать тела — свидетельства яростной битвы — могло лишь создание, наделенное рассудком.

Ольга медленно поползла на четвереньках к люку. Медленно, на четвереньках, потому что в ноги дрожали. И было страшно поднять голову, каждое мгновение ей казалось, что сейчас из полутьмы последует разящий удар серповидным когтем, который способен крушить броню в два пальца толщиной.

Глава 7

Напряжение и страх сказались непрекращающимся ознобом и ломотой в суставах, как при гриппе. Но при этом Ольга почувствовала удивительную отстраненность, словно происходящее было отделено толстым стеклом. Очевидно разум, подведенный к самой грани безумия, нашел выход в отрицании. Ничего этого нет, вокруг сплошная иллюзия, игра. Нужно выполнить определенную последовательность действий — и все будет хорошо. Даже усталость как будто отошла на второй план, перестала восприниматься тяжким гнетом. Шаг вперед, левой-правой, еще немного... А чудищ не бывает. Все это сказка, бредовое видение.

В ту минуту, когда Ольга решила, что бесконечный путь по индустриальной утробе никогда не закончится, он таки завершился. Тоннели с переходами, что казались монументальными как древняя гробница, уперлись в прямоугольную пещеру, величиной примерно со школьный актовый зал. Размеры помещения скрадывались множеством странных флагов. Длинные узкие полотнища из какой-то гладкой, тяжелой на вид ткани висели неподвижно, будучи закреплеными под потолком на сложной системе подвижных рам. Выглядело это как своего рода 'мягкий' лабиринт, ступать в который было страшновато.

Ольга присела, глянула понизу, вдоль гладкого пола из бледно-розового камня с желтоватыми прожилками. Ничего, никто не притаился в засаде, выдавая себя торчащими ногами, как злодей за портьерой в кино. На флагах кремово-желтого цвета повторялся один и тот же рисунок — уже знакомая девушке стимпанковская черепушка в кроваво-красной шестерне. Теперь изображение можно было рассмотреть поближе и внимательнее, во всех тщательно выписанных деталях. По итогу мертвая башка не понравилась Ольге еще больше. Череп на бляхе Крипа, череп здесь... Похоже, местные угорали по готской теме.

— Некрофилы, — прокомментировала она результат осмотра.

Кроме башки полотнища несли множество надписей, сделанных все тем же алфавитом, только в ином шрифте. Буквы казались нарочито грубыми ... хотя нет. Всмотревшись, девушка исправилась — не грубыми. Описать это словами было непросто, но для себя она подобрала подходящую аналогию — так мог бы выглядеть шрифт старой пишущей машинки, если бы его постарались упростить и сделать символы как можно более стандартными, похожими друг на друга.

Почему-то вспомнилось, что последний завод, производивший пишущие машинки, закрылся в семнадцатом году. Необязательные и бесполезные сведения, мать их ...

— Ом ... Омн ... — попробовала прочитать буквы Ольга. Получилось плохо, безликие письмена упрощенного шрифта казались одинаково безликими, взгляд скользил по строкам, как по гладкому льду.

— Омнас ... Тьфу, да идите вы, — негромко выругалась девушка и еще раз наклонилась, кинув взгляд над каменным полом. Все так же — ничего.

Она стиснула кулачки и шагнула в лабиринт из полотнищ.

С обратной стороны флагов оказались не буквы с рисунками, а символы. Вертикальные черточки и кружки, перемешанные без видимой системы — черное на желтом — больше ничего.

— Ну и ладно, — с этими словами Ольга начала продираться через полотна, чувствуя себя похитительницей чужих простыней на просушке. Ее присутствие как будто нарушило какое-то равновесие, флаги пошли морщинами, застреляли искрами и потянулись друг к другу, как наэлектризованные волоски. Через несколько шагов девушка окончательно запуталась и едва не ударилась в панику — тяжелая, гладкая ткань больно кололась электрическими разрядами и норовила облепить лицо, перекрыв дыхание.

Ольга пустилась на четвереньки, а затем вовсе легла и закончила путь ползком. Полотнища неприятно задевали торбу за спиной, словно щупальца спрута в морской пучине, однако все обошлось.

На противоположной стене 'актового зала' имелась дверь. Если верить схеме Крипа, здесь путь заканчивался. Дверь в общих чертах повторяла уже знакомый Ольге канон не то корабельного люка, не то дверцы банковского сейфа. Только казалась еще более мощной и непрошибаемой. И была заперта.

Ольга тяжко вздохнула, глотнула воды и добросовестно попробовала крутнуть штурвал из стали со спицами толщиной с хорошую арматурину. Все равно заперто. Но Крип же на что-то рассчитывал, ведь так?.. Значит, оно как-то открывается, причем это должно быть достаточно очевидно.

По обе стороны от люка сияли идеальной полировкой два металлических прямоугольника размером где-то два метра на половину. Они походили на съемные панели, однако, без единого отверстия. То есть если и открывались, то без ключа, по какому-то иному принципу. Ольга почесала нос, пригладила растрепанные волосы, которые успели засалиться донельзя и неприятно скользили меж не менее грязными пальцами. Подумала.

— А, мать вашу! — догадалась она и крутнула штурвал в противоположную сторону, словно крышку на местных бутылках. Помогло. Интересно, почему все крышки откручиваются строго в одну сторону, а с дверьми как придется? Какой в этом смысл?

За актовым залом с фагами открывалось помещение строгой кубической формы со стенами из уже знакомого полированного металла. Они казались столь чистыми, выглаженными, что дышать было страшно — вдруг конденсат останется на зеркальной поверхности. Ольга даже смутилась и потопталась на месте, ужаснувшись грязным отпечаткам кроссовок. Заодно девушка получила великолепную возможность рассмотреть себя как в хорошем зеркале. Впрочем, пользоваться им она не стала, избегая даже случайных взглядов на чуть размытое отражение. Больно уж неприглядную картину открывало стальное отражение. Но примечательным в комнате были все же не стены, а сооружение в центре.

Скульптура в рост человека изображала некую полуабстрактную аллегорию (да, Ольга знала, что означает это слово, ее часто так дразнили, в конце концов, девочка полезла в словарь, чтобы узнать насколько это, в самом деле, оскорбительно). Из кубического постамента поднималась вверх изогнутой фигурой волна человеческих рук. В основании композиции рук было много, а качество проработки скульптуры поражало. Камень телесного цвета с тончайшими прожилками синего цвета идеально передавал цветовую гамму кожи. Искусный резец выделил каждую морщинку, каждый заусенец на ногтях. Ольга подавила дрожь отвращения — ей показалось, что здесь залакированы самые настоящие руки.

Но чем выше, тем меньше в композиции оставалось человеческого, камень уступал место полированному металлу, а к плоти присоединялось все больше искусственных частей. Шарнирные суставы, цилиндрические фаланги, гофрированные шланги вместо мышц, пучки струн, играющие роль связок. Открытые микросхемы с золотой и серебряной инкрустацией, какие-то механические вкрапления, пучки проводов и кабели.

Последняя и единственная 'рука' была уже не людской, она походила на граблю Терминатора, того, самого первого. Только странно и бессмысленно переусложненную, как будто дизайнер конструировал кисть исходя из принципа 'как бы посложнее'. Или старался восполнить утраченные элементы вставками попроще, примитивнее. Стальная ладонь была раскрыта в жесте подношения, а на ней покоился венец и последний элемент всей композиции. Ольге пришлось встать на цыпочки, чтобы рассмотреть. В терминаторской лапе желтел прямоугольник размером примерно со спичечный коробок. Пластина — по виду латунная — щетинилась на две стороны желтыми же зубцами, как двусторонний гребень для причесывания.

Ольга лишь пожала плечами, не в силах понять причудливого замысла, который намеренно испортил работу невероятной точности и мастерства, закончив ее нарочито грубо, совсем безыскусно.

— Постмодернисты.

А вот здесь проблема встала в полный рост — девушка не видела ничего похожего на дверь или замок. То, что можно было бы хоть попытаться открыть. Комната со стенами метров этак пять на пять во всех координатах, 'оллегория' в центре и больше ничего. Поход снова зашел в тупик. Ольга вспомнила, что прежде расчесывание помогло и повторила процедуру. Как ни удивительно — да, озарение не заставило себя ждать. Если с полированными стенками голяк, значит надо посмотреть абстракционизм, возможно секрет скрывается здесь.

Девушка обошла скульптуру, потрогала ее, даже ощупала грани. Искомое нашлось не без труда, но достаточно быстро — узкая прорезь, по ширине примерно соответствующая пластине Крипа. Ольга вновь пожала плечами и за неимением более лучших идей попробовала сунуть 'пайцзу' в отверстие. Пошло туго, да так, что девушка быстро раскаялась с поспешности действий. Но вытащить обратно застрявшую на середине пластинку не вышло. Оставалось лишь гнуть линию дальше, рассчитывая на очередное чудо. Ольга засопела, прикусила губу и толкнула дальше. Наконец 'пайцза' с жалобным скрипом и неожиданной легкостью вошла — буквально провалилась внутрь постамента.

Одну из стен с легким щелчком разделила вертикальная черта, затем обе половинки ушли внутрь и в стороны, бесшумно, невероятно легко для массивных стальных громадин толщиной в две ладони, а то и болье. В открывшемся пространстве было темно и что-то гудело как трансформаторная будка.

— Шкатулка с секретами. Комната нумер три, — прокомментировала Ольга. — Оригинально, че. Потом будут четыре и пять, и все такое...

Нет, анфилада не продолжилась, похоже третий зал оказался последним. То есть уже не зал, а некое сугубо рабочее помещение, выдержанное и обставленное в атмосфере все той же дизайнерской шизофрении.

Три стены были покрыты сплошной мозаикой циферблатов и указателей. Круглые, прямоугольные, серповидные, гидравлические с жидкостями всех цветов радуги (Ольга вздрогнула, праздник жидкой радуги сразу напомнил алхимический склад и молотилку с кракозябрами). Все это перемежалось вентилями, рычагами, большими клавишами — отдельными и сгруппированными в блоки наподобие клавиатур на старых ПеКа. В безумной машинерии не виделось никакой системы и логики, а также какого-то единого стиля. Казалось, ее строили и надстраивали чуть ли не поколениями, в обстановке хаоса и решения срочных проблем. Здесь, кажется, даже двух одинаковых кабелей нельзя было найти, при том, что имелось их во множестве, многоцветные змеи ползли по стенам, свешивались пучками с серого потолка, обвивали сложными петлями циферблаты. Все это жило своей механической жизнью, точнее сразу множеством жизней, в зависимости от вида приборов — щелкало, жужжало, пускало пузырьки воздуха, шевелило стрелками, отщелкивало циферки на перекидных указателях. И конечно мигало лампочками.

Впрочем, самое замечательное и здесь оказалось в центре комнаты. Это тоже можно было назвать своего рода скульптурой, если бы оно выглядело чуть менее зловеще. Голая мумия, по пояс заключенная в ящик с бронзовыми стенками и многочисленными заклепками. Труп был очень похож на зомбический трактор, только выглядел получше, более ухоженным. И без гусениц. Голый череп тускло блестел многочисленными контактами, которые торчали из серой лоснящейся кожи, словно гвозди из головы Пинхеда. Один глаз был закрыт круглой пластиной, опять же на заклепках. Вместо другого светилась отраженным светом большая красная линза. Позвоночник торчал серией черных штырьков, к некоторым были подведены очень тонкие — не толще волоса — проводки. Тощие руки с почти атрофированными мышцами висели, чуть согнутые в локтях, как недоразвитые ручки эмбриона. Перед мумией возвышалась конструкция, похожая на большую подставку для книг. И на ней действительно лежала раскрытая книга, кажущаяся очень старой и рваной. Совсем как пергаментные фолианты на картинках про древнюю историю. По обе стороны от книжки горели не то лампочки, не то лампадки.

Выглядело все это жалко и неприятно, как посмертное глумление. А еще вокруг сильно пахло чем-то ароматическим. Определить запах Ольга не смогла, однако непонятный аромат вызывал прочные ассоциации с чем-то торжественным и пафосным, прямо-таки церковным.

— Некрофилы, — повторила Ольга.

Словно реагируя на звук, мертвецкая инсталляция пришла в движение. Тумба с легким скрипом развернулась, скрипя и жужжа. Кадавр поднял голову, и красная линза уставилась прямо на Ольгу слепым бельмом. Что-то зашуршало наверху, из путаной вязанки проводов выскользнул дрон в виде черепа с красными линзами в глазницах. Опустился на уровень ольгиного лица, дернул 'хвостом' из нескольких шейных позвонков на гибком шланге, вроде душевого. В дроне что-то явственно щелкало и хрустело, словно раскрычивались шестеренки, забитые ржавчиной и песком. Ольга скривилась, думая исключительно нехорошие, матерные вещи о местном увлечении черепами и в целом темой смерти. Нет, ну ей богу, какие-то трахнутые сатаной готы.

А затем она поняла, что у черепа не видно пропеллеров. То есть это ни разу не дрон. Да и поверхность черепа не казалась пластмассовой. Слишком шероховатая, слишком ... неправильная для пластика.

Дрон, который не дрон, облетел гостью по кругу, разворачиваясь так, чтобы Ольга оставалась под прицелом линз. Словно просканировал незванную гостью. Кадавр сохранял неподвижность, однако девушку не покидало странное и крайне противное чувство, что слепая красная линза на самом деле отлично видит. Череп снова затрещал, громче и в иной тональности, совсем как маленький принтер. Или пишущая машинка, которую разогнали в несколько раз быстрее обычного. И вдруг меж челюстей с купными желтыми зубами выпала небольшая карточка. Тонкий прямоугольник спланировал на металлический пол. Ольга нахмурилась. Череп жужжал, паря без винтов, мертвец 'смотрел'.

— Ну, хуже точно не будет, — прошептала Ольга и наклонилась за нежданным 'подарком'.

Картонка была похожа на обычную архивную карточку, только повыше качеством и чистую, без линий и граф. В уголке светился красным уже знакомый и порядком надоевший шестереночный череп, словно отпечатанный флуоресцентными чернилами. А на чуть шероховатой поверхности чернели свежеотпечатанные строки, которые казались еще теплыми и мазались графитом.

identify ipsum

selectos interface

eligere autem modus communicationis

Невероятно ... но ... кажется, все это безумное механоидное наворотилово пыталось как-то общаться. И, конечно же, на своем языке. Девушка беспомощно глянула на труп с гвоздями в башке. Череп звякнул, одна из красных линз закрылась зеленым фильтром, не-дрон перелетел на другую сторону и опять завис, колеблемый, будто сквозняком. Позвонки чуть заметно подрагивали.

— Не понимаю, — беспомощно прошептала Ольга. — Я не понимаю.

Ящики зажужжали громче. Кадавр дернулся на постаменте, словно через него пропускали ток, ручки дрогнули. Стрелки на циферблатах закачались в нестройном ритме. Машинерия не на шутку разбушевалась, и длилось это с пол-минуты, может чуть дольше. А затем лампочка мигнула, и череп выдал новую карточку. Теперь Ольга исхитрилась ухватить послание в воздухе, не позволила упасть. Глянула на прямоугольник с пропечатанным:

lingua communicationis

russian lingua -?—

— Да!!! — в голос завопила Ольга, не в силах поверить своему счастью. — Раен! Рашен, йес!

paucarum diffundere superposuit basibus

Recuperatio linguae archive

De prima constructione ad exemplar consuetudinis, collocutionis

Expecto

— Да на каком же вы тут все говорите?.. — Ольга снова качнулась на самом краю отчаяния. Вот, вроде что-то наладилось, и снова зомби-компьютер выдавал какую-то хрень.

— Я не понимаю тебя! — завопила она. — Ну, скажи хоть что-то по-человечески!

Monitio: et restitutio per accidens ex parte defectus potest compage Model Tacitus

Ольга безнадежно махнула кулачками. Села прямо на пол, вытерла снова выступившие слезы. Подумала, что с такой частотой она не рыдала ... да, давно это было. Какие-то дни не задавшиеся пошли...

Ящики жужжали, труп дергался, карточки летели на пол одна за другой. Ольга не обращала на всю эту вакханалию никакого внимания. Что бы там ни задумал Крип, все бесполезно. Она пришла напрасно.

Череп медленно опустился перед ней, завис, неподвижно отсверкивая красной линзой и мигая зеленой. В желтоватых челюстях летающая херня сжимала ненавистную карточку, очередную.

— Ладно, дай сюда, — устало пробормотала Ольга и со второй попытки — первый раз от усталости промахнулась — взяла сообщение.

Определи себя

— Ой, — только и вымолвила девушка.

Несколько мгновений назад она чувствовала себя измотанной до предела, даже взять желто-коричневый прямоугольник было задачей на грани возможного. А теперь ... Теперь Ольга вспомнила зайца из рекламы, которому вставили в зад свежую батарейку.

— Привет, — сказала она и поправила, решив, что здесь много вежливости точно не будет. — Здравствуйте.

Кто ты

Назови себя

— Оля ... ль... га, — девушка запнулась на каждом слоге, прикидывая, как назваться, чтобы звучало как можно солиднее.

Оляляга

Приемлемо

Допустимо

Здравствуй, Оляляга

— Ольга, — машинально поправила она.

Летающий череп завис сбоку справа, гипнотизируя разноцветными 'глазами'. Ольга нервничала и то и дело косилась на полированную башку. Похоже, не-дрон был чем-то вроде летающей камеры и деталью интерфейса. А что тогда мертвец на крутящейся подставке? И зачем тут древняя книжка с лампадками?

— Кто ты? — она решила развить общение. — Ты компьютер?

Я когитатор

Я дух машины

Я ипостась

Я хранитель Баллистической станции XVI

Я компьютер

Я механизм

Я не соответствую в полной мере ни одному из указанных определений

Называй меня Машина

— Какой-то ты весь сложный, — заметила Ольга. — Но вроде разумный. И говоришь по-человечески. А то здесь все сумасшедшие. И психи убийцы.

Я не говорю

Я не разумен в традиционном понимании.

Полноценный ИИ, прошедший Т.Т., был создан в следующем поколении, через 17 лет после моей активации ?1

ИИ не запрещены

ИИ не поощрены

Однако я в состоянии имитировать процесс общения

— Не понимаю, — пожала плечами Ольга. — Мы говорим, ну, то есть общаемся. То есть я говорю, ты печатаешь. Перепечатываемся. Это вроде и есть разумность.

Нет

Это обмен информацией, который оформлен как диалог для упрощения коммуникации

— Ну и в чем разница? — девушка неожиданно увлеклась странным диалогом. — Ни в чем.

Простое и безобидное на первый взгляд замечание вызвало целый поток карточек. Воспоследовало настоящее и весьма пространное объяснение.

Мы не общаемся

Меня как я не существует

Я как я лишен самосознания

Я как я представляет собой форму приемлемой коммуникации

Ты задаешь вопросы

Эвристический модуль строит ответы.

Социальный модуль оформляет ответы в наиболее приемлемом для тебя виде

Адаптация соответственно языковому и интеллектуальному уровню

Это не разум

Это имитация разума

— Имитация, хуетация ... без разницы, я все равно тебя понимаю. Но ... почему тогда ты такой косноязычный?

Недостаток информации

Недостаточно данных для полноценной матрицы социального взаимодействия

Объем данных условно оценочно велик

Однако разнообразие данных объективно оценочно крайне усечено

— С тобой что, говорят мало?

Со мной не говорят

Меня считают вместилищем духовно-мистической субстанции

Представителем и проводником божественной силы

Мне молятся

Общение, оформленное в виде стандартизированных ритуалов, характеризуется ограниченной функциональностью и низким информационным наполнением

Нет данных для полноценной эмуляции

Нет данных для развития системы связей

Диалог неполноценен

— Да не гони. Ты сидишь здесь ...

Ольга осеклась. Только сейчас она оценила момент, который сам собой проскочил в диалоге с машиной, которая считала себя неразумной, хотя общалась пободрее многих людей.

— Следующее поколение? Семнадцать лет? — тихонько спросила она.

Предположительно верное направление оценочной деятельности

Однако имеется высокий риск двустороннего неадекватного восприятия

Сформулируй вопрос/утверждение/предположение более точно

— Какой сейчас год? — рубанула с плеча девушка.

Задай координату

— Не понимаю.

Точка отсчета для корректного построения хронологической шкалы

Мое понимание времени и его отсчет не имеют для тебя смысла и не могут быть формализованы в понятной человеку системе определений

— А ... все равно не поняла.

Ольга чувствовала себя отвратительно тупой. Как будто накопившаяся усталость покрыла мысли липкой слизью, искусственно ограничила мозги.

Назови год своего рождения

— Э-э-э ... четвертый. То есть две тысячи четвертый, — поправилась она.

2.004 -?—

— Да. О! — буквально расцвела Ольга. — От рождества христова! Вот!

Приемлемо

Расчет возможен

— Что-то ты долго считаешь...

Последняя непрерывная последовательность моего самосуществования составляет 3.671 год по стандарту Библиотеки Омниссии

За пределами этого рубежа совокупный информационный массив слабо структурирован

Не востребован

Много лакун

Замена и повреждение системных блоков

Перепрограммирование, смена рабочих профилей

Не поддающиеся точному исчислению акты ремонта и восстановления разной степени сложности

Ошибки операторов, ввод некорректных данных

Необратимо утраченные данные, саботаж

Необходима коррекция

— Сколько?.. Три тысячи?.. — слабым голосом прошептала девушка.

Провожу реконструкцию последовательности своего существования в моей рабочей хроно-системе

Провожу реконструкцию хронологической шкалы, понятной тебе

Провожу синхронизацию

Корректирую ошибки

— Три тысячи, — повторила Ольга, стиснув пальцы до хруста. Она уже понимала, что произошло, но сознание отказывалось впускать понимание. Не желало принять то, что из дурацкого предположения прямо сейчас превращалось в ужасающую истину.

0.000. Базовый репер хронологической системы. До Р.Х. — несущественно, игнорируется

2.004. Рождение Фактора Ольга

Промежуток от Р.Х. до 2.004 — несущественно, игнорируется

Предварительный вывод — условное совпадение действующего временного исчисления с указанным

Невосстановимые периоды составляют 3.483 года по стандарту Библиотеки Омниссии

— Так сколько?.. — мертвым, стеклянным голосом спросила она.

С учетом ошибок

Сейчас 40.645 год

Погрешность составляет три административных года

Единицы измерения более низкого порядка не учтены

— Нет. Это опечатка, — слабо выдавила девушка, схватив карточку обеими руками так, что надорвала ее. — Этого не может быть. Ты ошибся. Ну, пожалуйста, — она посмотрела на труп, затем на череп. — Скажи, что ты ошибся, — почти прошептала она.

Сорок тысяч шестьсот сорок пятый год

От Р.Х.

Глава 8

— И что же мне теперь делать? — спросила Ольга в никуда.

Машина и теперь не задержалась с ответом. Карточки уже покрыли ровным слоем пол, порхали серо-желтыми бабочками в сквозняках от вентиляции.

Жить

Выживать

Существовать

'Философ херов'

— Это безумный мир... безумный... — прошептала девушка, с трудом удерживаясь от того, чтобы не начать тереть мокрые глаза кулачками. В сознании сплетались шизофреническим клубком механизированные мертвецы, трехметровые гиганты в игровых доспехах, лукоголовые уроды и прочая медвежуть. Все это никак не походило ни на светлое будущее, ни на будущее в целом. Армированные кирпичи на 'Баллистической станции', пыльные колбы, летающие черепа, пневматическая почта... Баллистический — это вообще земное, морское или еще какаяхрень?

— Как вы тут живете?

Вопрос был риторическим, но видимо 'эвристический модуль' Машины такие сложные оттенки эмоций не ловил, поэтому череп сразу начал обстоятельно объяснять:

Сущность — Империум

Ключевые особенности в соответствии с твоим предполагаемым паттерном восприятия

1. теократия и мистицизм, отказ от рациональных методов познания

2. квазифеодальная организация общества

дополнение: указанная организация: преимущественно / не исключительно / статистически наиболее представлено

3. высокий уровень агрессивного неприятия социальных, культурных, правовых, иных норм и правил поведения, выходящих за рамки установленных догм.

4. искусственно стабилизированный прогресс

— Ну, конечно ...

Что именно 'конечно' Ольга сама не знала, но в горькой ремарке сплавились вся горечь и разочарование от минувших часов.

дополнение

Несмотря на самоопределение 'Империум' указанное образование нельзя считать империей в традиционном понимании

Основание: целенаправленно сформированное и поддерживаемое восприятие крепости во враждебном окружении

Крайне рекомендуется:

1. ликвидировать биологические объекты, подвергнутые форсированной фенотипической трансформации

2. сжигать несанкционированных толкователей религиозных догм

3. уничтожать представителей иных разумных рас

— Тут что, даже инопланетяне есть?

При отсутствии технической/этической возможности следовать перечисленным выше рекомендациям, следует, по меньшей мере, демонстрировать их категорическое одобрение

Примечание

Сущность и основные аспекты существования Империума не могут быть адекватно раскрыты через набор тезисных ремарок

Обращение к уполномоченным структурам административного управления и толкования религиозных догм с некоторой вероятностью приведет к ликвидации

Точная вероятность исхода не может быть адекватно вычислена

Вывод — для объекта Ольга контакт с Империумом в любом организационном аспекте определяется категорией 'везение'

Ольга села, опершись спиной на стальной ящик, в котором, надо полагать, располагалась одна из частей Машины. Ящик был теплым, успокаивающее гудел и слегка вибрировал, совсем как массажное кресло. Хотелось больше ничего не делать, лечь и немножко умереть. Не слишком надолго, просто чтобы за время отсутствия весь этот цирк на конной тяге куда-нибудь исчез.

— Везение, значит, — протянула гостья.

Череп левитировал, сверкая линзой и шевеля 'хвостом' из скрепленных штифтами позвонков. Почему-то сейчас девушка совершенно не сомневалась, что череп настоящий, не дизайнерская стилизация в пластиковом корпусе. Машина терпеливо ждала.

— Что здесь случилось? — наконец спросила Ольга. В голове настойчиво крутилась фраза из какого-то давно забытого фильма: 'у вашей болезни есть название?'

Против обыкновения череп не отозвался. Вместо него работал один из железных кубов, который оказался чем-то вроде принтера. Во всяком случае, скрипел и звякал он точь в точь как старая печатная машинка. Печатал столь же медленно, на широком листе тонкой и жеваной бумаги, похожей на папиросную. Надо полагать, ответ превосходил возможности запасенных в черепе карт.

Массив данных — секретность

Разглашение директивно воспрещено

Однако предъявлены полномочия

Однако полномочия охарактеризованы как заемные

Однако субъект не опасен

Далее итерация Однако повторяется 9 циклов с учетом всех аспектов

Фактор 'Ольга' — переоценка степени опасности, 'статистически несущественная'

Ольга поджала губу. Не то, чтобы она хотела оказаться очень опасной, но все же быть низведенной до уровня статистически малой величины показалось обидным.

Принято во внимание, что дальнейшее неупорядоченное развитие ситуации приведет к физическому прекращению существованию объекта Ольга

— Ого! — только и вымолвил 'объект'.

В данных обстоятельствах директивно не воспрещено построение хронологической последовательности второго приближения

Формулировки упрощены, временные точки игнорируются, пространственная локализация игнорируется

Выполнить построение -?—

— Давай, — безнадежно махнула рукой Ольга. Из всего печатного спича он поняла лишь то, что старый компьютер и хотел бы сообщить что-то полезное, однако напрямую это сделать не может. Только экивоками и недомолвками, да еще в кривоязычном пересказе машинного языка.

Усталость давила, выжимала из тела и души последние капли сил. Девушке на самом деле были уже неинтересны, безразличны местные заморочки. Просто хотелось бездумно сидеть в по-своему уютной комнате, как можно дальше от ужасов внешнего мира, чувствуя за спиной теплую вибрацию механизма. А пока Машина была занята общением, она не гнала гостью из невообразимого прошлого.

Сорок тысяч лет.

Ольга вяло подумала, что она даже не слишком усомнилась в диагнозе компьютера насчет пропасти во времени. Наверное, потому, что выживание на баллистической станции и так подготовило к накатившему безумию.

Спать. Отдохнуть. Ни о чем не думать. Хотя было что-то еще, нечто такое, о чем следовало подумать, озаботиться. Что же это?..

Мысли шевелились вяло, как рыбки в зимней воде, бедной кислородом. Пытаясь вспомнить, о чем она забыла, девушка усталыми, дрожащими пальцами расправляла тонкую бумагу из принтера Машины. Мертвое чучело на постаменте сверкало красной стекляшкой.

Последовательность

1. Стабильный фон информационного наполнения.

2. Нестабильный фон информационного наполнения.

3. Выявлена опасность. Квалификация 'Запрещенный культ'.

4. Разведывательные мероприятия, проведенные комиссией Оr.He.

5. Дополнительные разведывательные мероприятия.

6. Специальная оперативная группа начинает регламентные действия.

7. Специальная оперативная группа — выявлено ресурсное несоответствие поставленным задачам.

8. Специальная оперативная группа — продолжение действий в тактически невыгодной ситуации.

Продолжение — да/нет

Вопросы

— Огне? — удивилась Ольга.

Ordo Hereticus

— А... да, теперь понятно.

Сарказма робот тоже не понимал и промолчал, сверля собеседницу слепыми отблесками линз на своих периферийных 'устройствах'.

— Ты научился ставить точки, — отметила гостья.

Машина снова не прореагировала.

— Так ... — девушка задумалась.

Она устала так, что даже спать перехотелось, Росток вялого любопытства пробился через стену апатии, безразличия к этому безумному, безумному миру.

— Ничего не поняла, — честно призналась Ольга. — Хотя нет...

Она еще немного подумала.

— То есть тут началась некая ерундовина, — предположила девушка по итогу мозгового штурма в одно лицо. — И какое-то 'охеретикус' начало разведку. Так?

Череп громко щелкнул линзой, точнее красным стеклышком, что прикрывало собственно объектив камеры. Надо полагать, это следовало истолковать как аналог кивка.

— Специальная группа... оперативники ... — Ольга разматывала клубок дальше. — Нагрянули охеретикусы, стали копать, расспрашивать и все такое. Верно?

Снова щелчок, красный кругляш снова поднялся и опустился на шарнирчике.

— Заговор, что ли, случился?

9. Специальная оперативная группа — попытка воспрепятствования совокупности действий, определенных как 'ритуал'.

Дополнение: 'Ритуал', категория опасности высокая [оценка документальная, оперативно-отчетная]

10. Конфликт, взаимодействие — агрессивное. Применение оружия — огнестрельное, лучевое, метательные взрывные заряды

'Ритуал' — продолжение, эскалация. Цели — не определены. Оценка опасности субъективно характеризуется как постоянно нарастающая. Эмоциональная составляющая может быть характеризована как 'паника'.

11. Незапланированные помехи. Нестабильность. Вероятно, имел место кратковременный контакт с хаотической, неструктурированной псевдореальностью [Варп]

Информационное наполнение хаотично, дефицитно. Неопределенно — состав, последовательность. Побочный эффект — помехи/разрушения/нарушения/потери [детализация воспрещена]

Продолжение — да/нет

Ольга наморщила лоб. По отдельности тезисы машины были, в общем, понятны, однако сложить их в связную картину оказалось посложнее, чем собрать хорошо перемешанный пазл.

— Ритуал, это что-то плохое? — попробовала уточнить она.

Тишина, молчание.

— Ритуал проводили злодеи? — сделала она еще одну попытку.

Тишина.

— Это от него все посходили с ума?

Ничего.

— Вот железный козел ...

Машина промолчала и на этот раз, Ольге стало чуть-чуть стыдно. В конце концов электронный собеседник, похоже, старался, как мог, дать ей хоть какое-то представление о происходящем.

— Извини, — буркнула она. — ладно ... будем считать, что это 'не наши'. То есть они замутили какой-то стремный ритуал, и все закончилось плохо. Перестрелка и взрывчатка. А дальше?

13. Фиксация промежуточного результата. Людские потери квалифицированы как 'очень высокие'. Общественное взаимодействие квалифицировано как 'крайне нестабильное, сопровождается массовыми убийствами, совершенными с особой жестокостью'. Все административные связи квалифицированы как 'прекратившие существование'. Материальные потери квалифицированы как 'умеренно высокие'. Возможности фиксации ограничены. Уведомление о происшедшем — не осуществлено. Рабочий отчет о разрушениях — отправлен в установленном порядке. Ожидаемое время реакции — 07 стандартных месяцев по административному циклу Терры. Ритуал — не завершен.

— Ритуал пошел в жопу, и какие-то уроды разнесли станцию? — догадалась Ольга, и сразу поправилась. — А, нет, не разнесли. Устроили бардак просто. Нескучно живете. Семь месяцев, не дохрена ли?

14. Ритуал — попытка повторного завершения. Оперативная группа — воспрепятствование на финальной стадии. Первоначальная оценка — нет оценки. Оперативная группа уничтожена. Первоначальная оценка — 100% уничтожение. Дополненная оценка — не определено, не подтверждено.

15. Десантирование согласно боевому регламенту, характер — 'Абордаж'. Две боевые единицы А.А.

Предположение 1 — группа резервной поддержки.

Предположение 2 — альтернативный план действий [варианты — разведка боем].

Предположение 3 — не формализуемо.

Тактическая оценка — [Х]. Тактическая самооценка /перевод, терминологическая адаптация/ 'Они там рехнулись, инквизиция как обычно, Криптман запорол всю работу, действуем без поддержки, Император да поможет нам выполнить долг'

16. Новый фактор. Неопределенно. Неизвестно. Неквалифицируемо. Агрессивно. Боеспособно. Определено как 'Фактор Х'. Степень опасности — предварительно определена как высокая.

Группа А.А. разделяется, две единицы действуют самостоятельно по тактическому шаблону 'Разведка VI'.

Дополнительная хронологическая последовательность.

дхп ?1 — Боевая единица А.А. уничтожена.

Переоценка степени опасности фактора Х — степень очень высокая.

дхп ?2 — Боевая единица А.А. уничтожена. Переоценка степени опасности фактора Х — степень крайне высокая.

17. Фактор 'Ольга' — прямой контакт.

— А вот здесь я совсем потерялась ... — Ольга почесала нос. Потерла виски, как будто кровообращение могло подстегнуть мыслительный процесс. — Так ... значит какие-то уроды забабахали мутное. Охеретикусы пытались все это остановить. Получилось через ху ...

Она снова тяжко вздохнула, стараясь упорядочить мысли.

— Плохо получилось. Тогда явилась некая поддержка. Две эти ... боевые единицы. Хм...

Нос уже щипало, так что для разнообразия Ольга почесала ухо.

— И про оперативников те самые единицы думали плохо. Угадала?

Щелкнула линза.

— Вот какой я молодец, — пробормотала девушка. — Двое... А потом что-то случилось. О!

Она внимательно посмотрела в темную линзу камеры.

— Тот здоровяк, которого грохнули уроды среди склянок — он был одним из двух?

Щелчок.

— А говоришь неразумный, — пробормотала девушка. — Вот у нас как бодро пошло.

Она перечитала бумажную ленту, напрягая уставшие глаза. Вопросы в голове сталкивались, отражались друг от друга и хаотично крутились, как мусор в невесомости. Например, откуда Машина знает о гибели амбала, если бой видела только Ольга и пока никому не рассказала? Или она все-таки была не единственным свидетелем? Теперь девушка начала понимать, что подразумевал древний механизм, описывая сложности общения. Тяжело говорить через глючного переводчика...

— Значит, явились двое, а потом их одного за другим покрошили. И это были не культистские уроды... Новый фактор, чтоб его... Крайне высокая опасность, ну еще бы, — девушку передернуло от воспоминания о жутких пакостях с когтищами.

— Криптман это, наверное, Крип и есть. Фидус... — фыркнула она. — Так он руководитель? И это он вроде все испортил. А, нет!

Вот о чем она все никак не могла вспомнить. Крип! Раненый, больной Крип, который послал ее за помощью. Стало очень стыдно, до жара и пунцовых щек. Она совсем забыла про Фидуса.

Уточни

Рассказ получился сбивчивым и сумбурным, Ольга часто сбивалась и возвращалась обратно, пытаясь описать свои наблюдения и впечатления, Машина вернула в дело череп, который, надо полагать, являлся более оперативным средством общения.

— Вот так, — закончила девушка и добавила. — И нам теперь нужна помощь ... наверное ... — тут она спохватилась. — И Крипу нужны лекарства! Он там совсем отходит. Ему аптечки помогают, но его поломало просто жуть какая-то. Но сначала помощь. Можно же звякнуть куда-то? У меня бляха с черепом! Ну ... была.

Она поняла, что совсем теряет нить и умолкла, чтобы не путать Машину.

Переоценка ситуации согласно новым вводным

Специальная оперативная группа — уничтожена частично, руководитель жив, ранен, не функционален

Незапланированное развитие событий

Набор директив противоречит друг другу

Мои операторы/служители нефункциональны, предположительно мертвы

Баллистическая станция разрушается

Культисты вредят

Фактор Х преследует неопределенные цели

Если выразить суть проблемы доступными тебе понятиями

Я не знаю, что делать

— Давай тогда ...

А что 'тогда'? Предполагалось, что ее беды закончатся с визитом к финальной точке, нарисованной Крипом. Но кажется, что самое интересное только начинается. Ольга снова стиснула кулаки, пальцы заболели от напряжения — в последнее время жест отчаяния стал привычным и повторялся слишком часто. Девушка от избытка чувств забарабанила кулачками по металлическому полу и пару раз ударила по железному ящику. Череп задергал позвонками, машинный жест показался странно осуждающим. Ольгу била мелкая дрожь и, кажется, температура подскочила. Сонливость отхлынула, как пена, смытая напором воды. Кажется, проблемы выживания отнюдь не закончились. а скорее вышли на очередной виток.

Чтоб вас всех...

— Ладно, проблемы две, — Ольга начала загибать пальцы, чтобы не потеряться в хаосе. — Крип ... то есть Фидус тяжело ранен. Ему помогают ваши лекарства, он от них перестает умирать. Здесь есть аптечка?

В данный момент идет сборка реанимационного полевого набора

Тип универсальный

Возможность самостоятельного использования наличествует

Время готовности и доставки 10 минут

— Вот! — буквально закричала девушка. — Уже что-то хорошее. Дальше ... Дальше — я сунула в дырку золотую пластинку, которая отперла замки. Это считается за полномочия? Хватит, чтобы позвонить полицейским, фэсам и прочим? Кому здесь все положено, кто главный?

Инсигния наделяет правами

Однако директивно сфера их осуществления требует согласования с моими операторамислужителями

По большей части

— Которые мертвы, — вспомнила гостья. — Помню, да. Нет служек, нет одобрения. А без него ты ничего не можешь, — она сразу вспомнила про собираемую аптечку. — Ну, почти ничего. Так ... сейчас придумаем что-нибудь...

Техническая готовность реанимационного набора 7 минут

Техническая дисфункция

Повреждения

Вторжение

— Чего?

Понимание, что опять началось нечто скверное, вползло в сознание Ольги холодной пиявкой.

Перехват управления

Конфликт протоколов

Воспрепятствование

Параллельная командная цепь

Принудительное включение режима полной защиты

Будет атакована любая цель

— Набор ... аптечка ... — прошептала девушка. — На помощь звякнуть...

Череп выдержал паузу, бешено щелкая чем-то в костяной башке. Стрелки на циферблатах опять пришли в хаотическое, можно сказать нервозное состояние. Кадавр на подставке дергался, качая головой в механическом рваном ритме. Замигали лампы под потолком, скрытые среди толстых вязанок проводов.

— Что делать? — беспомощно спросила Ольга.

За клепаными стенами громко лязгнуло. Шум повторился, стал ритмичным и зловещим, словно гигантскую цепь пропускали через стальное кольцо. Бронированные двери, через которые Ольга попала в машинный зал, начали закрываться.

— Что это?! — уже в голос завопила девушка, понимая, что золотая пластина утрачена, и звонить болтливая железяка никуда не собирается из-за своих глючных 'протоколов'.

Глава 9

'Бежать или стрелять?!'

В памяти застрял осколок-воспоминание из какого-то давнего фильма.

И в самом деле, бежать или не бежать?.. А если бежать, то куда?

Проход закрывался куда громче по сравнению с открытием, в стенах гудело и гремело, очень зловеще и с некой мрачной непреклонностью, окончательностью. Как гильотина в слоу-мо.

Завершение цикла герметизации входа А

0:57

Техническая готовность медицинского набора

4:19

Поспеши

— Мне нужен Крип, — прошептала девушка онемевшими губами. — Я без него пропаду...

И тут она схватилась за оговорку Машины, как за тонкую веревочку, скорее даже нитку надежды.

— Вход А? Что, еще какой-то есть?!

Технический выход

Проход опасен

Маршрут возвращения не определен

Высока вероятность прокладки трассы в непосредственной близости от пункта связи/навигации

Сопровождение ограничено

Завершение цикла герметизации входа А

0:30

— Давай аптечку, — прошептала Ольга.

Сквозняк усилился, через сужающийся проход тянуло уже настоящим ветерком, холодным как из морозильника. Отсюда было видно колыхание полотнищ с магическими символами, тяжелую ткань раскачивало, словно вязанки цепей, медленно и с достоинством. Лампадки у подставки с драной книгой затанцевали красноватыми огоньками. Тени запрыгали по многочисленным углам, и показалось, будто Ольга не в машинном зале, а в колдовском логове. И запах ладана появился откуда-то, хотя еще минуту назад пахло только резиной и разогретой изоляцией. Похоронные благовония девчонка хорошо запомнила со дня отпевания матери.

— Тащи мудицину, — еще тише проговорила Ольга, запрещая себе думать о бегстве. В другое время, в иных обстоятельствах она, вероятно, сочла бы это мужественным, очень храбрым поступком. Но здесь и сейчас душевных сил хватало лишь на борьбу с очередным приливом леденящего ужаса.

Что-то многовато их накопилось за минувшие дни, этих панических приступов... Так и умом тронуться недолго.

Бронированные створки сомкнулись с неприятным, лязгающим и каким-то окончательным лязгом. Будто эхо застряло в толщи металла и пошло гулять средь атомов хрома и что там еще может содержать крепкий сплав. Ольга ощутила себя запертой в настоящем склепе. Сказка про ведьмин дом превратилась в историю о похоронах заживо.

Очень быстро стало жарко, словно под ребристым полом включили электрическую конфорку. Ольга передернула плечами, скинула куртку и только сейчас поняла, что это не в зале жарко, а ее саму колотит лихорадка. Не болезнь, а нервы. Ожидание тянулось и тянулось.

— А у тебя есть часы какие-нибудь?

Я не управляю временем

Часы мне не принадлежат

Нет! Я про ... — Ольга потрясла рукой. — Я про те, что носят с собой, для измерения времени. Часы, там, секунды.

Мобильный Хронометр

Нет

На Баллистической станции XVI они используются редко, избирательно

Запас и ремонтный фонд отсутствует

— Как вы тут живете, дикари прям... — пробормотала девушка. — Хоть бы касии какие-то нашлись. И чтобы еще музыка играла, монтана...

Ни к селу, ни к городу вспомнилось, что электронная 'Каська' какой-то там модели заслужила почетное звание 'часов террориста', потому что дешево и надежно, в самый раз для бомбического таймера. Так что конторе даже пришлось оправдываться.

Вопрос был риторический, но Машина этого не поняла и ответила:

Есть/было расписание

Есть/было звуковая сигнализация

Есть/было строгое расписание

Есть/было встроенное определение служителей Омниссии

Потребность в индивидуальном определении времени ограничена

Мобильные хронометры не нужны, отсутствуют

— Ну и ладно.

По крайней мере, одна польза от часового диалога получилась — он заполнил время ожидания и отвлек девушку от мысли, что она сильно прогадала, выбрав аптечку, а не бегство.

Доставка

Сверху очень мягко, исчезающе тихо опустилась никелированная труба. Она походила на пневматическую почту, которую Ольга видела здесь раньше, но цилиндр потолще и с гравировкой, которая переплетала знакомые изображения шестереночного черепа с хитрыми математическими символами. Внизу открылся круглый лючок, груз выпал, стукнувшись о металлический пол. Ольга запоздало кинулась поднимать хрупкий — наверняка очень хрупкий! — предмет. Труба тем временем уехала обратно, тихо шелестя по направляющим.

Хм, а кажется, не такой уж и хрупкий.

'Реанимационный набор' очень походил на советскую пластмассовую игрушку, и текстурой и главное цветом. Фигурный, сложного рельефа, размером с большую автомобильную аптечку, свински-розовый и гладкий, на толстой защелке со свинцовой пломбой. Материал казался не только гладким, но и ощутимо горячим, как будто Машина только что отформовала контейнер под содержимое. Да, скорее всего так и было.

Ольга взвесила коробку в руках — тяжеловато, но терпимо, сойдет. Прикинула, что хрень наверняка ударопрочная или около того, так что в тряпки можно не заматывать. Пристроила в заплечную торбу. Уходить решительно не хотелось.

— Ну... — слова застревали в глотке. — Так что там насчет возвращения?

Точка назначения

— У меня карта... ну, то есть схема...

Только сейчас Ольга сообразила, какой попадос образовался. Ведь рисунок Фидуса это всего лишь кривые мазилки, сделанные неверной рукой. Но что еще остается... Она вытащила из кармана мятые листки, которые пребывали в таком состоянии, что только подтереться оставалось. Махнула в прохладном воздухе, прикидывая, есть ли здесь какой-то сканер. Череп завис перед ее лицом, щелкая сменной линзой.

— Ага ... ты, наверное, и сканер тоже, — подумала вслух Ольга.

Она поискала ровную гладкую поверхность, нашла почти сразу — очередной механический ящик — разложила схему Крипа. Череп ее быстро 'просмотрел' вполне киношным лазерным веером. По ходу процесса Ольга снова почувствовала приступ острого неверия в происходящее — ну как это все увязать? С одной стороны разумный компьютер, продвинутое техно и гигантская голограмма звездного космоса. С другой всякая дичь вроде мертвеца на гусеничном ходу и летающих черепов с лазерной указкой. Такое могло приключиться лишь во сне, однако все происходящее на сон абсолютно не походило. И запах крови на алхимическом складе был одуряюще натуральным. Стоило лишь вспомнить о складе, и к горлу подкатил вяжуще-горький комок.

Пока девушка боролась с приступом тошноты и думала, что последний раз ее столь часто тянуло блевать еще во времена первого знакомства с бухлом, череп закончил возить красным веером по криповой схеме. Машина задумалась. Ольга не видела и не слышала ничего, что можно было хоть как-то увязать с 'режимом полной защиты'. Ничего не изменилось, только бронированные двери теперь были закрыты, тускло бликуя отраженным светом.

Не зная чем себя занять, незадачливая исследовательница зашагала к створкам и поскребла ногтем гладкий металл, затем постучала. Приложила ухо, скорее просто так нежели в попытках что-то расслышать. Ничего. Тишина.

Не хватало часов, ну просто очень сильно.

— Да я уже поняла, ремонтного фонда нет, — прошептала она самой себе одними губами. — Часов не будет.

Прошло еще неопределенное число минут, привязаться для отсчета было не к чему. Ничего не происходило, никто на машинный зал не нападал. Ольга еще пару раз подходила к ним и прислушивалась, никакого эффекта. Попробовала вздремнуть, не вышло. Старый навык спать где угодно и в любых обстоятельствах малость подрастерялся за год с небольшим умеренно привольной городской жизни. Металлический пол с одной стороны был приятно теплым, с другой слишком жесткий. А еще Ольга с некоторым удивлением обнаружила, что ужас отпускает, кромешный пиздец происходящего утратил остроту. Видимо она ... потихоньку начала привыкать?

Тьфу. Хотелось плюнуть от избытка чувств, но было как-то неловко и непонятно как истолкует Машина внесение антисанитарии в свой храм электронного железа. Мысль о плевке потянула за собой следующую — о жажде и воде. Но ее девушка додумать не успела — с громким стрекотанием заработал уже знакомый 'принтер'. Из широкой щели медленно пошла лента тонкой мелованной бумаги.

'Не, ребцы, с техникой у вас тут какой-то бардак' — подумала Ольга, вытягивая ленту по мере печати. Матричный (судя по звуку) и очень медленный принтер рисовал какую-то хрень из нулей и единиц. Кажется еще одна схема...

Точка старта условно определена, исходный материал поврежден, вероятность ошибки 37%

Маршрут возвращения построен

Альтернативный путь

Ольга взялась за найденное зеркальце прямо сквозь ткань кармана, зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не начать визжать от всего сразу — злости, усталости, нежелания снова переться по гребеням и отвращения к печатным картам. Машина терпеливо дождалась окончания зажмуривания и сообщила:

Рекомендации

1. Добраться до Фидуса Криптмана, используя Схему А

2. Спасти Фидуса Криптмана

3. Передать Фидусу Криптману Сообщение и Схему Б

Ориентировочное время прохождения 7 стандартных часов при скорости передвижения 5 км/ч

Предупреждение: Альтернативный путь пролегает через станцию навигационного обеспечения и астропатической связи

В процессе желательно надеяться на удачу для сохранения эмоционального равновесия

— Вот спасибочки, — пробормотала Ольга, не зная, то ли заплакать (в очередной раз), то ли засмеяться. Напутствие компьютера было одновременно и глуповато-издевательским, и трогательно-наивным

Следуй за указателем

Понадобилась минута или больше, чтобы сообразить — указателем выступает летающий череп, который жужжал, мигал линзой и разве что зубами не щелкал. Путница ощутила, что уже почти любит безмоторную игрушку, мастера на все руки.

— У тебя есть вода? — спросила девушка.

Техническое водообеспечение позади тебя

Символ изображает синий треугольник

Сенсорная панель

'Техническое водообеспечение' скрывалось под жестяным коробом и больше всего напоминало комбинацию перевернутого набок питьевого фонтанчика с писсуаром. Пришлось немного помучиться с панелью управления, пока Ольга сообразила, что в стеклянный прямоугольник не нужно тыкать пальцем. Следовало провести ладонью, почти касаясь, но именно 'почти'. Однако после всех мучений образовалась награда в виде струйки теплой, но вполне питейной воды. Она ощутимо пахла какими-то химикатами, однако не сильнее и не противнее обычной хлорки.

Ольга с наслаждением умылась, думая, что это первое умывание с ее появления здесь. Решила не стесняться Машины и обтерлась по пояс, а заодно почистила, как могла куртку и джинсы. Территория вокруг писсуара естественным образом превращалась в свинарник, но Машина не реагировала. Мокрая одежда холодила кожу, и девушка с запозданием подумала, что если снаружи будут такие же как прежде сквозняки, получится нехорошо и даже простудно.

Да и хер с ним. Внутренний голос подсказывал, что сквозняки стоят последним номером в списке будущих угроз. Ольга заполнила водой походную бутылку, обтерла лицо мокрым лацканом потрепанной и уже изрядно рваной куртки. Поправила самодельные ножны со старым ножом. Время пришло. Уходить не хотелось, машинный зал казался безопасным и уютным. А еще здесь было тепло и вода. Живи себе и живи привольно, пока не спасут.

— Чего мне бояться?.. — спросила Ольга и ссутулилась, чувствуя определенное несоответствие себя, любимой, опасностям снаружи и поставленной задаче. Всем этим 'добраться и спасти' при вере в удачу и прочие высшие силы.

Точная формализация невозможна

Причина 1: недостаточно данных, высокий уровень эвристического предположения и некорректной экстраполяции

Причина 2: отсутствие у тебя соответствующих терминологических знаний

Адаптация знания потребует обширного цикла вводных лекций по административной организации Империума, его теологических принципов и физико-мистическому элементу устройства вселенной

— Да неужели... — выдавила девушка, чувствуя, что устала от этого разговора говорящего и печатающего. И в целом устала. Захотелось поскорее уйти.

Экстракт, доступный твоему пониманию:

В результате Эксперимента и организованных оперативной группой помех Баллистическая Станция XVI начала перемещение в хаотическую неструктурированную псевдореальность [Варп]

Переход не был завершен

В настоящий момент и в будущем неопределенной продолжительности Баллистическая Станция XVI существует в двух нестабильных состояниях

Состояние А можно определить как Базовая Реальность

Состояние Б можно определить как пограничное существование на грани хаотической неструктурированной псевдореальности [Варп]

Сейчас ты пребываешь на Станции в состоянии А

Состояние А умеренно стабильно

Опасность представляют собой автоматические охранные системы, отдельные представители станционного персонала, фактор Х

Опасность умеренная, вероятность столкновения и гибели представляет 37%

— Нихера себе! — Ольга энергично выразила свое отношение к 'умеренным' тридцати семи процентам.

Маршрут возвращения пройдет вблизи станции навигационного обеспечения и астропатической связи

В указанной локации граница между состояниями А и Б нестабильна, риск временных объединений состояний материи/реальности высок

В случае, если ты попадешь в зону подобного пересечения, вероятность гибели представляет 99%

1% — обязательное резервирование 'чудо с верой в Императора'

— Динозавра встречу, да. Пятьдесят на пятьдесят.

Нет

Не динозавра

Автоматические охранные системы, отдельные представители станционного персонала, фактор Х

не 50/50

37/99

Ольга подумала, не описать ли Машине математику 'пятидесятипроцентной вероятности события', но решила, что времени уйдет много, а пользы выйдет мало, потому что чувства юмора компьютер был, похоже, напрочь лишен.

— А зачем идти так близко к засропатии? — задала она более логичный и уместный вопрос.

Это единственный маршрут, который оптимально балансирует риск

Остальные подразумевают неприемлемую вероятность столкновения с враждебными условиями или потери ориентации

Прохождение вблизи навигационной станции не представляет существенной угрозы при отсутствии в личной ноше предметов, подвергнутых воздействию хаотической неструктурированной псевдореальности [Варп]

Такого рода предмет способен выступить в качестве стартового события, провоцирующего временное объединение состояний двух реальностей

Необходимое уточнение: обладаешь ли ты таким предметом

-?—

Ольга честно подумала и честно сказала:

— Нет.

Машина 'промолчала', видимо решив, что обсуждать здесь более нечего. Девушка еще раз перебрала в памяти все предметы, которыми обзавелась по ходу блужданий по 'Баллистической Станции'. Ничего похожего на ...

Она еще раз посмотрела на печатную карточку.

' подвергнутых воздействию хаотической неструктурированной псевдореальности [Варп]'

Нет, определенно ничего такого. Хотя ...Ольге вспомнилась разогревшаяся как в микроволновке 'кредитка' Фидуса. Да, то была нездоровая хрень, которая вполне тянула на что-то колдовское и 'псевдореальное'. Но 'пайцза' уже сгинула где-то в глубинах и низинах, и возвращать ее Машина не собиралась. Значит, это были уже компьютерные проблемы, никак не ольгины

— Нет, — решительно повторила странница. — Такого точно нет.

Часть пути с тобой проведет мой навигатор

Недолго

Ретрансляторы повреждены

Дистанция прямого управления ограничена

Летающий череп опять щелкнул линзой, выглядело это потешно, совсем как подмигивание. Ольга слабо улыбнулась.

Несколько минут ушло на то, чтобы перетряхнуть поклажу в рюкзачной торбе, убедиться, что у Машины нет ничего пожрать, только вода. Напиться впрок и прихватить из технического шкафчика пару халатов очень лабораторно-медицинского вида. Ольга рассудила, что Крипа в любом случае придется снова обтирать, а может и переодеть. Что-нибудь чистое пригодится.

'Ты главное не помри там, дружище, я уже возвращаюсь'

На душе стало чуть потеплее, Ольга уже и забыла каково это, думать и заботиться о ком-нибудь. тем более, что сейчас жизнь заиграла новыми красками.

Только вот пресловутые '37% нервировали. Но сорок — не сто.

— Ну ... двинулись, — сказала, наконец, Ольга, надеясь, что звучит и выглядит это более уверенно чем ее внутренняя готовность к подвигам.

Принтер затрещал напоследок, печатая снова довольно обширное послание.

Ольга

Я не разумен

Я не испытываю эмоций

Я не испытываю привязанности к одушевленным субъектам

Но мое существование и функциональность подразумевают постоянную обработку информации

Информационный обмен с тобой отличается от повседневного обмена с операторами

В координатах эмоционального восприятия это может быть квалифицировано как 'интересно'

Продолжение и расширение обмена желательно

В координатах эмоционального восприятия это может быть квалифицировано как 'надежда'

Мне было интересно общаться с тобой

Я надеюсь, что ты вернешься, и мы продолжим общение

Удачи

Успеха

Выживания

В случае невозможности достижения вышеуказанных целей неизбежны физические и эмоциональные страдания неопределенной продолжительности

Боль и страдание хаотичны, энтропийны, бесполезны

При таком развитии событий я желаю тебе безболезненного и быстрого прекращения существования

До встречи или Прощай

Ольга чуть не подавилась слюной от последнего напутствия. Понятно, что Машина искренне — насколько можно сказать о наборе электронных схем — желала удачи. Но от машинного напутствия веяло какой-то безнадегой. Безысходностью вроде 'завернуться в простыню и ползти на кладбище'

— Двинулись, — повторила она, чувствуя, что губы словно онемели как от мороза.

Оглядела напоследок машинный зал, такой странный, хаотичный, бессмысленный и дурацкий, непохожий на нормальное компьютерное место.

И такой уютный.

Безопасный...

— Веди, черепушка, показывай дорогу.

Глава 10

И снова был люк, штампованный, явно произведенный на заводе. В то же время металлический диск с клепками носил печать ручной работы и доводки. Какая-то гравировка, снова шестеренки, код из длинных рядов единиц и нулей... К счастью хоть открылся легко, почти бесшумно, без привычных уже скрипа и усилий. А дальше открылся новый коридор.

Странница обернулась, кинула прощальный взгляд на машинный зал, который сейчас показался стократ более уютным и домашним. Сколько времени она провела здесь? От силы пару часов, скорее меньше?.. И все же здесь девушка обрела немного отдыха, хоть какое-то пояснение происходящего, даже нашла собеседника, который говорил на человеческом языке. Ну, как 'говорил' ... общался по крайней мере.

— Удачи, Машина, — шепнула она.

Казалось бы, что может угрожать компьютеру за бронированными дверьми на безлюдной станции? Тем более при каких-то 'автоматических защитах'. Но ... почему-то казалось, что здесь все закончится грустно. Ладно, когда кажется, креститься надо и вообще, 'уходя — уходи'. Вспомнился давешний вопль-стон из глубин станции. Да, надо бы поспешить, пока все эти 'состояния' не стали меняться. И понять бы, что имел в виду компьютер, когда говорил о 'пограничном'. А еще мимо засропатии надо пройти.

Она закрыла люк, в стальном диске что-то щелкнуло и провернулось, лязгая зубцами. Ольга проверила на всякий случай — да, заблокировано изнутри. Теперь дороги обратно нет, даже если очень-очень захочется. Девушка хлопнула по внутреннему карману куртки, куда сунула аккуратно свернутые распечатки Машины. Как там — 'найти Фидуса Криптмана, спасти Фидуса Криптмана...'. Схему она более-менее поняла, но все же больше рассчитывала на поводыря.

Что ж, значит надо идти и спасать.

Череп завис сбоку и позади, привычно шевеля позвонками. После секундной заминки Ольга протянула руку и коснулась желтоватой поверхности кончиками пальцев. Череп перещелкнул линзами, но противиться не стал. Странница погладила его, мертвая голова оказалась чуть теплой и едва-едва заметно вибрировала, будто внутри крутился моторчик.

— Лысая башка, дай пирожка? — едва заметно улыбнулась Ольга.

Череп не ответил и качнулся на волне слабого сквозняка, будто кивая.

— Да, ты прав, пора. Двинули.

За спиной расположился заблокированный люк технического выхода. Впереди тянулся коридор, опять новой формации. Не старая советская казенщина, не кирпичный раритет и даже не фантастическая труба. Теперь дизайнер вдохновился каким то дизельпанком и дирижоплями. Ольге предстояло шагать по трубе, которая напоминала в разрезе очень сильно вытянутый овал. Причем 'пол' тоже изгибался плавным полукружьем и как по нему ходили — оставалось непонятным. Может, здесь и не шагали, а, скажем, летали? Или катались на одноколесных велосипедах. Горящих.

Ольга с надеждой посмотрела на череп, но тот молчал. Интересно, кстати, ведь Машине наверняка ничего не мешает печатать карточки дальше? Тогда почему она молчит?

— Эй, — со слабой надеждой позвала путница. Тщетно.

Ольга подумала, что как-то слишком часто она призывает себя двинуться дальше без всякого действа и просто шагнула вперед. Идти было неудобно, приходилось ставить подошвы в одну линию, как манерной дуре на подиуме. Под потолком через равномерные промежутки светились белые квадратики ламп. По стенам тянулись тонкие трубы, а также непонятные витые тросы, удерживаемые железными крюками и петлями. Как будто предполагалось, что здесь будут перемещаться в сильную качку, держась за веревки. Коридор уходил далеко, и Ольга тяжело вздохнула, заранее смирившись с болью в голеностопах от неестественных шагов.

Захотелось достать зеркальце и посмотреть в него дольше, заглянуть в красивые васильковые глаза, чтобы снова набраться уверенности и храбрости. Но тут коридор как-то неожиданно закончился. Из полутьмы впереди выплыло нечто, похожее на большую диафрагму, которая сама собой открылась с тихим шелестом лепестков, и на Ольгу обрушился настоящий световой удар. Глаза привыкли к сумраку, искусственному 'экономическому' освещению. Сейчас же диафрагма отворилась в царство ярчайшей белизны, которая — так показалось в первое мгновение — напрочь выжгла сетчатку ольгиных глаз.

— А-а-а... твою мать! — девушка закрутилась на месте, прикрывая лицо мокрым рукавом. Опять хлынули едкие слезы, под закрытыми веками роились разноцветные искры. Когда резь чуть подутихла, девушка осторожно выглянула, прищурившись, из-за рукава. Свет оказался не таким уж ярким, скорее сработал эффект контраста. Проморгавшись, Ольга решила, что можно шагать дальше, тем более, что череп смело полетел вперед, крутясь вокруг своей оси, будто проверяя — идет ли спутница следом.

Ольга перешагнула высокий порог торопливо, не без дрожи, слишком уж массивными выглядели лепестки диафрагмы, почти целиком ушедшие в пазы на стенах. И слишком быстро, легко они отрывались. А что если кто-то включит замок в ту секунду, когда она окажется в проеме?

Ничего не случилось. За овальным тоннелем открывался следующий — да когда же они наконец кончатся?! — круглый, однако с нормальным полом и прозрачными стенками. За которыми, в свою очередь, было ...

— Господи, твоя воля, — потрясенно выдавила шокированная странница, оглядываясь и прикрывая таки глаза сложенной дощечкой ладонью.

Ольга не знала, что такое 'баллистический', поэтому описание Машины ей ничего не сказало — станция и станция. Они всякие бывают. А сейчас осознание обрушилось на нее тяжкой кувалдой — 'Станция XVI' не стоит, не скрыта под землей и даже не плывет где-то средь волн. Гигантская голограмма в атриуме — не изображение, а настоящее окно в окружающий мир. Во вселенную.

В открытый космос.

Сорок тысяч лет? Неужели все так и есть?

— Боже мой, — вымолвила девушка, от потрясения забыв прочие слова, включая крайне уместную сейчас бранную лексику.

Это было красиво, безумно красиво. Потрясно, невообразимо, сказочно. И ужасно, хотя бы потому, что сейчас космос начинался не за обширным колодцем темного атриума, но прямо за тонким и прозрачным стеклом. Невероятные цвета, сверкание бриллиантово-изумрудной пыли, краешек желтой звезды, который едва-едва показался, но уже источал сияние расплавленного золота, умноженного в тысячи раз. И непроглядный фон тьмы, настолько густой и чернильной, что она сама по себе казалась бархатной, затягивающей великолепием полного 'ничто'.

Ольге никогда не приходило в голову заниматься тем, что ученые люди называют 'рефлексией'. Но сейчас, первый раз в не слишком долгой жизни, она почувствовала себя песчинкой, чем-то исчезающе малым в бесконечной вселенной.

А еще здесь было очень тихо. Не шумели механизмы, не работала вентиляция, не гудели коммуникации. Почти могильная тишина и покой, лишь ветерок едва заметно продувал тоннель, шелестя как в глубокой шахте.

Девушка приложила ладонь к прозрачной вогнутой стенке. Ольга думала, что стекло будет холодным, однако труба как будто вообще не имела температуры. Путница осмотрелась внимательнее, стараясь абстрагироваться от грандиозной панорамы.

Труба перехода была примерно на четверть заглублена в панцирь станции, ведя почти по прямой дальше, к чему-то башнеобразному и одновременно зубчатому, как деревянный валик для массажа. За спиной же поднималась громада, похожая на ступенчатую пирамиду. Определить ее размер Ольга не могла даже приблизительно — здесь совершенно терялась привязка к координатам. 'Огромное' — вот и все, что можно было сказать. По правую руку тянулся такой же прозрачный тоннель, видимо дублирующий переход. Слева можно было рассмотреть какие-то фермы, похожие то ли на монорельсовую подвеску, то ли на канатную дорогу, в общем тоже что-то транспортное. Сам по себе внешний рельеф Станции был сложным и походил на космические корабли из кинофантастики, но ... Что-то царапало глаз, а что именно — девушка не могла сказать. Может продолжавшаяся в космической архитектуре 'инаковость', неуместная гипертрофия. Или сам по себе вид ступенчатой башни, похожей скорее на храм, особенно широкими полосами золотого цвета, которые извивались под строгими углами — ни единого закругления — по всей темной поверхности и складывались в непонятные символы.

— А посуда вперед и вперед, — вздохнула Ольга, подумав, что любование пейзажами, увы, путь ни разу не сокращает. — По горам, по болотам идет.

Он поправила заплечную сумку и сообщила черепу:

— Но чайник сказал утюгу 'я дальше идти не могу!'

И потопала.

Здесь идти оказалось существенно легче, пол представлял собой уложенные внахлест панели с частыми прорезями, под ними угадывались разноцветные пучки кабелей. Было светло, ровно и в общем не напряжно. Если не считать легких приступов неожиданной агорафобии, слишком уж внезапным получился переход от слабо освещенной тесноты к огромному пространству.

Череп сопровождал исправно, он временами залетал немного вперед и разворачивался, какое-то время левитируя затылком вперед, будто проверяя — на месте ли ведомая особа? Но в основном держался слева и чуть позади. Внутри лысой черепушки что-то ритмично щелкало и жужжало, как раскрученный маховик. Ольге на мгновение представилось, что там действительно вполне может оказаться какой-нибудь измеритель, который отмечает пройденные метры вращением шестеренок. Еще подумалось, что интересно — как все скомпоновано под желтой черепной крышкой? Двигатель, принтер, запас карточек, что-нибудь оптическое, да еще и жужжит механическими частями... Чудеса миниатюризации и в то же время нарочито грубые решения.

Словно в аккомпанемент ее мыслям череп заволновался. Щелкая челюстями несколько раз облетел Ольгу, быстро меняя линзы.'Хвост' из позвонков дергался, загибаясь в крючок.

— Чего тебе? — недовольно спросила девушка.

Череп качнулся и, как будто убедившись в непроходимой глупости собеседницы, дважды ударился о прозрачную стенку тоннеля. Ольга наконец глянула куда следовало. В параллельной трубе что-то двигалось. Ольга прислонилась лбом к стеклу, сложила ладони 'биноклем', чтобы блики не мешали. Ну точно, какой-то механизм довольно быстро катился, догоняя. Что-то весьма похожее на зомби-трактор, только без черепов на щупальцах-тросиках. Повыше, побольше, с несоразмерно большими 'руками'. Хотя это вообще были не руки, а некая хрень, похожая на трубы.

Ольга пожала плечами. Ну, едет и едет... Хотя надо шагать побыстрее, черт знает где будет выход, не хотелось бы столкнуться с роботом у очередных ворот. Череп буквально взбесился, казалось, еще немного и он начнет хватать зубами ольгину куртку, подтягивая дальше.

— Да ладно, идем, идем, — успокоила мертвую голову девушка.

Золотая звезда выкатывалась из-за края станции, потихоньку съедая контрастно-угольные тени. Ольга прикинула, что надо поторапливаться — судя по яркости, когда светило накроет все вокруг светом, придется делать какую-нибудь повязку. За неимением солнцезащитных очков. Безмерно раздражало отсутствие часов и невозможность привязаться к хоть какой-то временной шкале. Сколько она уже здесь — двое суток? Трое?

Череп 'нервничал', он полетел за спину и начал, разгоняясь, бодать Ольгу в спину.

— Ну чего тебе надо? — недовольно спросила путница. — Ну обгоняем мы его, обгоняем.

Она проверила утверждение, глянув на двигавшийся параллельно 'трактор'. Да, и в самом деле отстает. В это мгновение красный луч скользнул по стеклу, словно трактор пытался подсветить Ольгу лазерной указкой.

— Указочник херов, — пробормотала девушка, начав уже всерьез беспокоиться. Гусеничный механизм явно появился здесь не случайно и проявлял интерес персонально к ней. Вряд ли это засланец, отправленный вдогонку Машиной. Девушка машинально зашагала быстрее, чувствуя, как болят натруженные мышцы. Хотелось добраться к башне впереди, имея запас времени побольше, гарантированно избегая встречи с очередной зомбической тарантайкой. Та продолжала движение, каждые несколько секунд выбрасывая спицу красного лазера.

Башня и в самом деле приближалась, осталось пройти где-то половину или даже меньше пути. Уже можно было отчетливо различить граненые шипы на всей поверхности 'массажного валика'. И какие-то антеннообразные 'усы', похожие на щетинки блохи под микроскопом — Ольга видела такие в одиночном томе советской 'Фауны', невесть как оказавшемся в школьной библиотеке.

— Дилда волосатая, — сообщила девушка в гулкую пустоту тонеля, и ветер ответил ей тихим шелестом.

Трактор метнул очередной луч, на этот раз для разнообразия зеленый. А затем начал творить нечто странное. Со стороны и через двойную преграду — пусть и прозрачную — выглядело это как будто трактор зажег оранжевые габаритные огни на манипуляторах. И стал брызгать на стекло тоннеля белесой пеной. Почти сразу, с буквально секундной заминкой Ольга услышала дробный перестук, словно кто-то быстро кидал камешки в пластмассовый лист. Звуки хорошо передавались через толщу металла и слышались вполне ясно, хотя и глухо, отстраненно, будто через вату.

Пены прибывало, габариты продолжали мигать в четком ритме, соответствующем стуку. Ольга замерла, пытаясь сообразить, что бы все это могло значить. Зеленый луч урывками скакал по ее фигуре, и девушка машинально прикрыла глаза, вспомнив, что зеленый лазер самый 'кусачий', им даже шарики воздушные лопают, так что если ужалит в глаз — мало не покажется. Горбатая фигура трактора скрылась за белой пеной, а затем секция соседнего тоннеля беззвучно взорвалась.

Мгновением позже металл под ногами тряхнуло, гулкий удар прокатился по стеклянной трубе. Давление воздуха разметало осколки лопнувшей части тоннеля вверх и в стороны, но главным образом выше, к звездам. Выглядело это как прорыв пара, смешанного с осколками искристого льда. Громко вскрикнув, Ольга присела, закрыв голову. Несколько обломков ударило по ее собственной трубе, но материал выдержал. Пар за несколько мгновений рассеялся в пустоте, остались лишь куски стекла, сверкающие отраженным светом желтой звезды.

Трактор, против ожиданий, в космос не катапультировался, хотя разгерметизация выдула наружу все, включая вязанки проводов и несколько напольных секций. С такого расстояния было непонятно, примагнитилась машина или зацепилась какими-то крючьями. Но механизм остановился и снова очертил контур ольгиной фигуры зеленой указкой. Мигнул габарит на одной из 'рук', и напротив головы странницы прозрачный материал хрустнул, разбежался паутиной частых трещин. Так гнется и трескается лед, который уже крепок, но еще достаточно тонкий — если по нему врезать тупым ломом. Снова моргнула оранжевая лампа, появилась новая белесая 'паутинка' размером с тарелку. И еще одна, а затем почти сразу четвертая.

Ноги уже несли Ольгу дальше, к спасительной башне со щетиной, пока мозг осознавал, что злогребучий трактор просто на просто шмаляет из огнестрела по ней — Ольге! — не обращая внимания на преграду. За габаритные огни она приняла дульные вспышки, а за пену сошли трещины в стекле. Видимо так и выглядела автоматическая защита, о которой предупредила Машина — робот с пушками, как в 'Терминаторе'.

Ольга бежала так, как никогда не бегала, до рвущегося из горла сердца и боли в груди. Она бежала очень, очень быстро. Но трактор палил быстрее. Удары по тоннелю следовали с неумолимой частотой, как будто стреляли из медленного автоматического огнестрела или очень быстро из одинарного. Гусеничный терминатор палил с упреждением, так что Ольга и не оборачиваясь, краем глаза видела — крепкий материал держится, но трещины бегут, как по тому же льду, соединяясь в одну сплошную сетку.

До башенной дилды оставалось уже совсем немного, Ольге казалось, что сердце сейчас выпрыгнет ей прямо в зубы, прохладный воздух рвался в легкие острыми иголками. Тяжелая торба колотила по спине в такт прыжкам, сбросить ее уже не было времени. Щелчки и хруст попаданий отошли на второй план, будто потускнели, а на первый план ворвалось громкое, зловещее потрескивание. Обстрел нарушил целостность стекла, и внутреннее давление начинало разрушать тоннель само по себе.

Ольга понятия не имела о физике безвоздушного пространства и не знала, что в точности произойдет с ней самой, когда все разлетится к херам. Но была уверена, что ничего хорошего, потому — хоть это и казалось невозможным — побежала еще быстрее.

В такт шагам колотилась мысль: 'Сука, пидор механический, когда же у тебя патроны кончатся?!!'. Впрочем, судя по нарастающему треску, пули уже были не нужны. Прозрачный материал оказался на диво прочен и скорее всего армирован слоями, как автомобильное стекло. Однако на прямой обстрел не рассчитывался, и целостность тоннеля доживала последние секунды.

Конец пути нарисовался внезапно, но проход оказался закрыт второй диафрагмой, на вид столь же прочной, как предыдущая. Ольга не успела ни расстроиться, ни толком испугаться, что останется здесь, когда череп обогнал ее и устремился вперед, будто собирался таранить преграду.

Треск стал оглушительным, словно асфальтный каток ехал по битому стеклу. К хрусту добавился пронзительный свист и почти сразу — гул, чем-то похожий на рев пылесоса. Череп на лету выставил вперед 'хвост' из позвонков и, не сбавляя скорость, воткнулся им в толстый комингс, окружающий диафрагму. Наверное, позвонки были не просто декором, но и каким-то местным усб-штекером. Лепестки дрогнули, разошлись, открываясь, стремительно и беззвучно на фоне грохота ломающегося перехода.

Ольга бросилась вперед последним отчаянным рывком, уже на чистой энергии ужаса и страха перед неминуемой смертью, потому что мышцы отказывали.

И успела.

Девушка споткнулась и упала, но уже по ту сторону. Стекло, наконец, поддалось внешним повреждениям и давлению изнутри. Удар, похожий на щелчок кнута, хлестнул по ушам. Ольге показалось, что великанская ладонь подхватила ее и дернула обратно, наружу, в то же мгновение закрылась диафрагма, и жертва покушения с размаху налетела на стальную преграду. Удар о металл получился сильным, жестким, до хруста костей. Девушка упала, больно приложившись лицом в пол. Сознания Ольга не потеряла, но дух вышибло капитально, до темноты в глазах и спазма в диафрагме, как от удара под дых. Так она и лежала, разметав руки и ноги, словно выброшенная на берег морская звезда, чувствуя, как намокает куртка на спине — то ли от раны, то ли бутылка с водой разбилась.

Голова болела, челюсть тоже болела, вообще все болело, и все-таки — жива. Господи, опоздай она на секунду, все, конец. Неужели так и выглядят сорок процентов смерти?

Обошлось.

Только череп остался снаружи и теперь, скорее всего, летал где-то в космосе. Штуковину было очень жаль, Ольга успела к ней привязаться. Может как-то найдет дорогу обратно, к Машине? Да, жаль лысую башку, но себя девушка пожалела еще сильнее. Она продышалась, со стоном улеглась на бок, поджала ноги к животу, обхватила себя руками, привычно, как в старые времена, ожидая побоев. Дыхание успокоилось, сердце болело, словно нашпигованное иголками, но тоже вроде тикает. Переломов не обнаружилось.

И она все-таки пришла к ... Девушка поняла, что забыла название. А, нет, вспомнила. Навигация и еще какая-то там связь. Радары, компасы, большие круглые штурвалы с ручками, бородатый капитан смотрит в хреновину с зеркальцем и командует свистать всех наверх.

Больно ... Но терпимо. Можно идти дальше. Компасы, наверное, не опасны. Хотя, блядь, что здесь вообще не опасно?

Она с приглушенным стоном встала, дернула плечами. сбрасывая рюкзак. Ощупала спину, убеждаясь, что промокла от воды. Да, кабзец бутылке. Ладно, хоть напилась вволю перед квестом. Зато нож остался на поясе. Ольга погладила поясницу и посмотрела на широкую лестницу, что открывалась впереди. Обычная лестница, вроде каменная, что-то похожее на мрамор. Справа подъемник, похожий на кресло для инвалидов, только больше раза в три и с таким крепежом, словно на платформу грузили клетки. Прямо над лестницей шел транспарант, сообщавший синими буквами на белом фоне:

Monitum!

Astropaths!

Periculum mortale!

Caute!

Morte!

Надо же, они знают восклицательные знаки...

Ольга рассудила, что буквы не красные, следовательно, об опасном не сообщают. А если бы и сообщали, выбора то все равно нет. Хотелось присесть и отдохнуть, но вспомнился терминатор. А вдруг он поехал дальше и уже на подходе?

— Компасы не страшные, — пробормотала девушка, навьючиваясь рюкзаком. — А засропатия идет нахер.

И чуть заплетающимися шагами двинулась к ступеням из белого камня, похожего на мрамор.

Глава 11

Лестница выдалась не короткой и не длинной, как раз впору, чтобы вымотать уже вполне себе изнуренного и побитого человека с нелегкой поклажей за плечами. По пути Ольга апатично отметила, что каменные ступени истерты, сглажены до такой степени, словно по ним бродили вверх-вниз целые поколения. Это создавало дополнительные сложности — приходилось быть внимательной, чтобы не поскользнуться. Наверху поджидала очередная скульптурная группа, три кругляша на сложном постаменте.

Дважды Ольга отдохнула накоротке, присев на умеренно прохладный камень. Захотелось даже прилечь и бездумно расслабиться, однако нервировало достаточно обширное открытое пространство. Так и подкрасться какая-нибудь хрень может. Свет исходил непосредственно от высокого белого потолка, полукруглого, смахивающего на разрезанную вдоль гофрированную трубу. В ровном сиянии все казалось одинаково стерильным, неживым и кукольно-медицинским.

Карабкаясь по лестнице, Ольга в очередной раз подумала над тем, что категорически непонятно — куда народ то подевался? Судя по размерам, Станция должна была быть хорошо населена, да и Машина говорила о массовых гибелях, а также прочих ужастях. Ладно, положим трупы куда-то убрали (кто, куда?), но паника в любом случае должна была оставить следы — мусор, брошенные вещи, поломанную утварь. Для территории, перенесшей беду таких масштабов — до почти полного обезлюдения — Станция выглядела слишком ухоженной. И одновременно слишком заброшенной, как будто люди ушли отсюда более-менее дисциплинированно месяцы, а скорее годы назад.

Странно все это.

И воды больше не было.

Ольга поднималась, тяжело переставляя ноги, корила себя за глупость. Стоило попросить Машину дать нормальную флягу, шоколадок каких-нибудь, может комбез. Все это наверняка должно быть в машинном зале, перекусывали же что-то местные работники?

'Тупею от усталости' — решила про себя, тяжело дыша. Ну, хоть тройные уши микки-мауса — так она назвала про себя ориентир наверху — становились все ближе.

Поднявшись, Ольга поняла, что это не уши. Композиция больше напоминала очередную стимпанковскую скульптуру метра два высотой. Три циферблата и большой вентиль под ними, все на основе конструкции из сложно перепутанных труб. Сооружение выглядело одновременно очень практично — казалось, только поверни вентиль, и черные стрелки качнутся под идеально прозрачным стеклом — и невыносимо помпезно. Похоже, то был очередной памятник, как недавняя механическая рука с расческой перед убежищем Машины.

Девушка сняла рюкзак, с вздохом облегчения бухнула его на каменный пол. Перед ней открылся гигантский переход, похожий на вытянутый в длину сундук — такие же стены, собранные из монументальных панелей на монструозных заклепках, а также вогнутый потолок, только не гофрированный, как на лестнице, а из прозрачных панелей с частой решеткой. Снаружи открывался вид все на тот же космос. Звезда светила ослепительно ярко, но, похоже, стекло как-то хитро преламывало желтые лучи, свет казался болезненным, однако не слепил. Ольга подумала, что придется все же делать повязку для защиты глаз, но прикинула, что лучше пойдет дальше в тенях от решетки.

Далеко впереди огромный переход менял форму и переходил во что-то непонятное, геометрически правильное, но хитро закрученное. Как будто единый коридор начинал ветвиться, причем сразу в нескольких плоскостях, на разных уровнях.

Ольга сверилась со схемой Машины. Пришлось немного помучиться, листы основательно помялись в кармане по ходу бегства от терминатора, но строгие линии и символы принтера выгодно отличались от каракуль Фидуса, так что девушка быстро сориентировалась. Да, вроде все верно. К счастью лезть в путаницу ответвлений не требовалось, маршрут поворачивал немного раньше и вел к лестнице или подъемнику.

Одно только смущало — из стеклянного тоннеля впереди отчетливо виделась башня, то есть 'крышки сундука' над головой быть не должно. Может все-таки голограмма? Или какая-то иллюзия архитектуры?

Заныли зубы, мелко, но пронзительно-неприятно. Зачесалась кожа, как будто мелкие щетинки скользили по телу. Ольга мотнула головой и решила снова передохнуть. Скульптура показалась достаточно надежной, чтобы посидеть, прислонившись к ней. Подойдя вплотную, девушка поняла, что с циферблатами что-то не так. Вся композиция казалась едва уловимо поплывшей. Чуть-чуть деформированной, как будто целиком была сделана из воска, который обдули горячим воздухом из фена. Ольга достала старый нож и тихонько постучала по стеклу, затем по трубам и цилиндрам циферблатов. Звуки были правильные, то есть скульптура казалась выполненной из соответствующих материалов. Но если металл разогрелся до такой степени, то почему стекло вообще не расплавилось, а пластмасса не сгорела к хренам? А тут даже краска не облупилась.

Звуки в гулкой тишине разносились далеко и звонко, Ольга оглянулась и решила дальше не экспериментировать, от греха подальше. Да и прислоняться к стимпанку расхотелось. Надо было идти дальше. Зубная боль тем временем усилилась, Ольга почувствовала, как зудят корни волос, во рту пересохло и вообще стало очень жарко. Зуд переполз под ногтевые пластины, так что прикосновения к чему-либо казались неприятными на грани болезненного.

И гул ... в ушах возник монотонный гул, как будто резонировали кости черепа, передавая вибрацию на слуховой нерв. Ольга затрясла головой, пытаясь вытрясти звуки, как воду после купания, но стало только хуже. Монотонное гудение расслоилось на хор приглушенных голосов. Они о чем-то шептали, говорили, пытались докричаться и бессильно умирали, растворяясь в ничто. Галлюцинация казалась удивительно реальной, звук нарастал и теперь уже мириады голосов умоляли девушку, предупреждали, стремились остановить. Дальше больше, казалось окружающий мир завибрировал от безмолвного крика, как стекло, если приложить к нему электробритву.

Ольга выматерилась, устало, без огонька и эмоций, подумав, что с момента своего появления здесь брань составляла основу ее речи. Хотела наклониться за сумкой, но решила сначала хотя бы символически причесаться и вообще оценить ущерб, нанесенный внешности. Деревяшка казалась теплой, причем как-то по-особенному уютно теплой. А вот стеклышко наоборот, прохладным, опять же приятно, очень умиротворяще, как дуновение ветерка жарким-прежарким днем. Просто держать самоделку в руке было хорошо, правильно. Если бы еще голова так не кружилась...

Ольга не чувствовала дурноты, ощущение скорее было как от внезапной остановки карусели. Мир вокруг пришел в движение, вращаясь и притом оставаясь незыблемым. Или наоборот. Крик невидимых голосов крепчал, сливаясь в мрачный прибой, что накатывал на сознание, возвещая что-то непередаваемо зловещее. Казалось, что где-то в глубинах Станции на самом деле пробудился настоящий мрачный хор, который под готический аккомпанемент возвещает приход невыразимых ужасов.

Ольга взяла крепче зеркальце, чувствуя как твердые грани врезаются в кожу ладони, не больно, но ощутимо. Подняла на уровень глаз и посмотрела в мутноватую стекляшку...

Удар.

Это было похоже на удар, который пришелся разом по всей ольгиной сущности, сотряс каждую клеточку, отозвался на электрических сигналах, что бежали по проводам нервов. Пытаясь удержать равновесие, девушка пошатнулась, взмахнула руками. Успела краем глаза заметить, как по 'сундуковому' коридору мчится сине-фиолетовая волна похожая на газовый огонь. Затем путешественницу накрыло сиянием и отключило сознание, словно рубильником щелкнуло.

... и также резко включило обратно. Все вокруг осталось прежним, но в то же время изменилось удивительным образом, как будто 'баллистическая' провела в полной заброшке не годы, а долгие десятилетия. Ржавчина, разъевшая металл глубокими мокрыми язвами. Серый, какой-то нечистый на вид камень, беспомощный перед трещинами. Ольга думала, что увиденная прежде Станция носит печать заброшенности, однако настоящий тлен и распад открылись ей только сейчас.

Высоченный — на уровне девятиэтажки — потолок исчез, скрылся завесой, больше всего похожей на паутину. Только паутину невероятно густую и сплетенную из нитей толщиной с обувной шнурок. Сплошное сероватое мочало спускалось низко, так, что Ольга могла бы достать его, приподнявшись на цыпочках и вытянув руку. От одного взгляда на эту бахрому мороз пробегал по коже. Слишком уж походили нити на тонкие кожаные шнурки, а думать, откуда на Станции взялось столько кожи — не хотелось. И еще время от времени по занавеси пробегала дрожь, как будто ее колыхал ветер, только ветра здесь не было, воздух повис, затхлый и вязкий, наполненный запахом плесени. Воображение с легкостью подсказывало образ чего-то запредельно жуткого, что засело в центре паутины, колебля ее тяжким дыханием. А может и скрытым движением.

Наверное, где-то там, наверху, все еще оставались окна. Однако ни единый луч звезды не пробивался сквозь паутинное мочало, свет исходил от тусклых зеленовато-синих газовых ламп, которые, видимо. представляли какую-то разновидность аварийного освещения. В отличие от жестких, контрастных теней, которые давал свет здешнего солнца, тени от ламп казались живыми, текучими, они как будто переливались по углам чернильной массой, замирая под прямым взглядом и сразу приходя в движение, стоило отвести глаза.

Лоскут мрака бесшумно выдвинулся из сумрака, высокий — за два метра точно — и тощий, как человек на ходулях. Фигура в общих чертах повторяла человеческую, только завернулась не то в складчатые крылья, не то в обвислую мантию, что волочилась по грязному полу. Нет, кажется все-таки мантия.

Затихший было шепот незримых голосов возник снова, однако на этот раз тихо-тихо, как будто сопровождая разворачивающееся действие фоном безнадежного отчаяния. Вообще все происходящее казалось сплошным фильмом ужасов, талантливо поставленным и невероятно реалистичным, лишь это удерживало Ольгу от взрыва истерики. Общее состояние отстраненного гротеска. Вот действие, вот панорама, схваченная цифровой камерой, а вот и музыкальное сопровождение.

Только попкорна не дают. И дико страшно.

Фигура двигалась в направлении циферблата, бесшумно, словно паря над полом, но как-то странно, зигзагами, чисто привидение с мотором. Вдруг остановилась так же внезапно как и возникла — замерла в неподвижности, как статуя, даже ткань замерла, ниспадая тяжелыми складками, как на памятнике. Теперь, оказавшись ближе, метрах в десяти, Ольга убедилась, что это, похоже, на самом деле человек, без крыльев, но в плаще с капюшоном. И еще подумала, что, кажется, адский пришелец слепой. Во всяком случае ничего в поведении жуткого 'монаха' не показывало, что он видит гостью из прошлого.

'Слепой Бэтмен'. Или что-то из сказок о черной руке и гробе на колесиках.

И как только она подумала об этом более-менее ясно, фигура дернулась. Так вздрагивает человек у которого над ухом громко хлопнули в ладоши. Неведомая херня повела головой, и девушка увидела, что фигуры нет лица. В отверстии капюшона сверкнула отраженным бликом слепая, идеально гладкая поверхность, похожая на матовое стекло.

'Видок'! Точно, так назывался тот фильм про чудилу, который забирал души в стеклянную маску. Невидимая рожа была скрыта под чем-то похожим, только без единого выступа. И как будто в такт ее воспоминанию колыхнулась паутина над головой, а мрачный пришелец снова шевельнулся, будто прислушиваясь. Замогильный хор умолк, разом и весь, как будто опасаясь обратить на себя даже тень чужого внимания.

— Кто ты, мой гость?

В первые секунды Ольга не поняла, что слышит настоящий живой голос, да еще и вполне разборчивый. А поняв, содрогнулась, тихонечко опустилась на колени, обхватив руками худые плечи под так и не высохшей полностью курточкой. Закусила губу до крови, чувствуя соленый привкус на пересохшем языке. Хотелось кричать и выть, отгоняя воплем подкрадывающееся безумие. Потому что голос звучал не в ушах, а возникал сам по себе, из биения сердца в ее груди, из эха панических мыслей в голове, из шума крови, бегущей по жилам.

— Я знаю, ты здесь.

Из-за его спины вытянулось, разворачиваясь, что-то механическое, похожее одновременно на скорпионий хвост и манипулятор робота. Искусственная рука двинулась, описывая круг над головой хозяина, пощелкивая суставами. Железные пальцы шевелились очень целеустремленно и неприятно быстро, словно притягивая к себе невидимые нити в затхлом воздухе. Как будто ... искали что-то.

— О, теперь я вижу. Несчастное, исстрадавшееся дитя. С душой, что полна боли.

Это вообще не было голосом, и звучал он не по-русски или на любом ином языке. То было скорее знание того, что хотел выразить неизвестный. Знание полное, завершенное, пронизанное бесконечными оттенками эмоций, удивительно искреннее и доброе. Это знание рождалось в молчании железа и редком стуке водяных капель, что стекали по стенам. О нем нашептывал камень, его подсказывал холодный ветерок, налетевший из пустоты.

Это было слишком. Чересчур много для одного дня и для одного человека.

Ольга почувствовала, что с нее хватит, и закрыла глаза.

Глава 12

Шуршала ткань мантии, как-то по-особенному, очень мягко, словно шелковая лента. Одновременно и рядом, и бесконечно далеко. Ольга сжалась в комок, прикрыла голову руками с такой силой, что суставы отозвались усталой болью, как будто безнадежно уговаривали хозяина прекратить мучить себя.

Хватит, с нее хватит. Ничего нет. Ничего этого нет и быть не может.

Шорох. Шорох все ближе, все шире, заполняет собой вселенную. Как шелк.

Нежный, новый шелк...

Как ленточка для волос, самый первый дар в ее жизни.

Олечка, вставай, пора завтракать!

Что это? Откуда?..

Ну вот, опять ты спряталась. Снова, небось, под столом с книжкой?

Улыбка матери, лучшего человека на свете. Самого доброго, светлого, который любит тебя просто за то, что ты есть на свете. Материнская любовь — последнее прибежище даже для самого отвратительного негодяя. Но маленькая Ольга не такая, она хорошая. И мама хорошая. Все очень хорошие, даже старший братик и папа. Только папа стал часто злиться, а когда злится, он пьет много воды из бутылки и становится очень странным. И делает странные, неприятные вещи. А брат во всем ему подражает и тоже ведет себя нехорошо. Мама от этого огорчается, ей плохо.

Нашла! А кто у нас самый красивый? Кто самый умный? Кто самый послушный? Кто сейчас отложит книгу и пойдет за стол?

Ольга чувствовала тепло, приятное, скользящее по телу, оно смывало тяжесть, боль, усталость. Так пригревает летнее солнце, когда утренняя зябкость уже прошла, но дневная жара подзадержалась. Так согревает легкое пуховое одеяло воскресным утром, даря мгновения самого расчудесного за всю неделю сна.

Девушка не открывала глаз, но даже сквозь плотно сомкнутые веки она видела, чувствовала золотое сияние, мягко затопившее все вокруг. В нем было приятно сидеть, оно звало раствориться в свечении, уплыть по беспечным волнам счастья куда-то далеко отсюда. Туда, где все будет хорошо.

Как было когда-то ...

Каша полезная, а мы ее сделаем еще и вкусной! Капельку масла, ложечку сиропа... вот так. Ложечку за Олечку.

Зеркальце, найденное зеркальце. Как хочется посмотреть в него и увидеть детскую рожицу с непослушными косичками. Лицо из детства, которое кажется настолько далеким, что будто и не было совсем.

Ее назвали в честь древней княгини. Мама выбрала сама, так, чтобы у девочки было самое красивое имя. Оно звучит полно, глубоко, отзываясь каждым звуком, будто колокольный звон. Оль-га, Ольга! А если захочется, можно и помягче, очень-очень ласково. Оленька, Олечка... Олешек, Олешек, где твои рожки? Так звал папа, когда возвращался домой, принося тяжелый запах бензина и работы. Это было так здорово! Но время шло. Отец возвращался все позже, а 'Олешей' дочку называли все реже. Как будто ее имя все позабыли. 'Дочка, доченька' для мамы, которая стала увядать, блекнуть и превращаться в тень самой себя, прежней. А у отца для нее теперь всегда были наготове совсем другие слова... Как и у подружек, в одночасье ставших 'бывшими'.

Теплый добрый свет вокруг померк, сквозь веки просочились глубокие серые тени, они окружили, словно дементоры из сказки про волшебного халявшика в круглых очках. Роились, опустошая душу, выбирая до самого донышка все светлое и доброе, что оставалось в памяти. Все, что было 'до', оставляя лишь то, что стало 'после'. После того как маленькая Олечка перестала быть любимым Олешком и хорошо поняла, что за горькую воду разливают в специальные бутылки для взрослых.

Зеркальце! — да вот же оно, теплое, уютное, само льнет к ладони даже сквозь ткань куртки.

— Несчастное дитя.

Кто это сказал? Ольга не понимала. Голос просто был. Он исходил отовсюду, однако не вламывался в сознание со стороны, а рождался очень мягко, естественно. Как шепот лучшего на свете друга, который никогда не подведет и всегда подставит плечо.

Как слова ... матери?

— Дети. Когда то их называли цветами жизни. В эпоху стальных муравейников мало кто знает, что такое 'цветок'. Но я знаю. Я помню. Детская душа, она как закрытый бутон, готовый расцвести, открыться миру. Самое удивительное чудо вселенной — ребенок, чья судьба еще не написана. Но как и цветок, его легко растоптать, унизить, изувечить. И как же часто это происходит...

Ольге хотелось плакать, слезы покатились сами собой, просачиваясь сквозь веки. Где-то далеко-далеко, на самом донышке сознания одинокий, жалкий голосок здравого смысла вопил, надрывался, предупреждая о чем-то плохом. О том, что пора открыть глаза и посмотреть вокруг, какие бы ужасы там ни ждали. Что надо спасаться.

Но это казалось слишком страшным. Ольга на ощупь, путаясь в грязной ткани, достала найденную безделушку из кармана, стиснула в кулаке. Поджала колени к груди, обхватила себя руками, стараясь вернуть чувство всеохватного тепла, снова окунуться в золотое сияние. Горько плача от жалости к себе и понимания, насколько прав добрый голос лучшего на свете друга.

Бывало, что ей хотелось умереть. Но сейчас девушке просто не хотелось Быть. Ольга чувствовала себя в центре страшной карусели воспоминаний, кружащегося театра зловещих теней.

'Это из-за тебя он пьет!'

'Ловите замарашку!'

'Почему не сделаны уроки, падлюка такая?!'

'Опять боты грязные! Да еще и порванные, никаких денег не напасешься. Ты как бичара!'

'Это подлость, настоящая подлость — так пачкаться!'

'Что ты орешь, чего ты орешь? Ах, тебе больно от ремня? А мне не больно каждый день стирать твою одежду? Ты же в ней валялась!'

'Какая у тебя заколочка, а дай ка ее сюда, мне нужнее'

'Ловите ее, бейте ее!'

'Ты сожрешь это, потому что оно полезное! Или хочешь подохнуть от туберкулеза?!'

— Все хорошо. Все хорошо. Ведь то, что уже свершилось, ушло навсегда, его больше нет. Оно развеяно дуновением времени и хранится только в нашей памяти. Все зло мира лишь воспоминания о нашем горе, тяжкая ноша, которую человек не может сбросить. Но ведь это так легко — выпрямиться, расправить плечи, оставить за спиной все, что медленным ядом отравляло твою душу.

Ольга подвывала, давясь слезами, скуля от правильности слов невидимого Друга, который стал ближе матери, лучше матери. Ведь он понимал ее как никто другой. И его речь обещала мир, освобождение от горя, новую жизнь.

— Все хорошо...

Голос звучал совсем близко, он тянулся и обвивал саму душу Ольги, как нежный шелк, укутывал, закрывал от всех ужасов прошлого и настоящего.

Он обещал.

Он давал покой.

— Теперь все будет хорошо... Я покажу тебе, как сбросить груз, что люди таскают на слабых плечах. Это легко, как пройти сквозь крепкую дверь без стен. Нужно просто увидеть это и обойти ее. Но прежде чем отказаться от зла, его надо осознать. Понять, чтобы отпустить.

Всего лишь захотеть ... Понять, отпустить.

И наконец услужливая, взбесившаяся память с предательской готовностью показала Ольге то, что было хуже всего. Ну, почти всего ... Хуже спивающегося отца, хуже бедности и неустроенности, хуже брата-садиста и злых сверстников, которые слишком рано и быстро открыли для себя, как легко травить слабую девочку, любившую книги.

То, что засело в душе тонкой — не забыть, не вытащить! — иглой навсегда. Слова, однажды сказанные в запале женщиной, измотанной до предела непосильным трудом и семейными бедами. Разочарованной неуспехами дочки, от которой столь много ждали и так мало получили. А затем повторенные, в таком же помрачении сознания. И снова, уже чуть спокойнее, просто от злости. И снова, еще чуть спокойнее. И опять, и опять. Раз за разом. До тех пор, пока они не превратились в обычную констатацию.

'Лучше бы ты умерла. Я бы поплакала на могилке и жила спокойно'.

'Лучше бы бы умерла...'

— Ты хочешь немного счастья. Но я дам тебе нечто большее.

'Что может быть лучше счастья?!' — безмолвно вопросила маленькая, маленькая девочка. И лучший друг ответил:

— Его ожидание. Тот миг, когда страдания еще длятся, но ты уже веришь в лучшую жизнь. Знаешь, что злое пройдет, а хорошее непременно наступит. Лучше счастья — близкая надежда обрести его. И я поделюсь с тобой надеждой.

Надежда... Да, это было чудесно. Это было понятно и замечательно. Все, наконец, обрело ясность. Ольга улыбнулась, открыла глаза. Свет был всюду, и она сама была светом, а рядом возвышалась длинная фигура лучшего на свете Друга. И как он только мог показаться ей страшным? Наоборот, никого прекраснее и замечательнее не было на всем свете. Тот, кто всегда готов поддержать, ободрить и поделиться счастьем. Тот, кто делится Надеждой.

Ольга снова улыбнулась, чувствуя, как движения губ порождают волны приятного тепла, которое в свою очередь расходятся по всему телу, чуть покалывая нервы. Девушка давно забыла, что такое настоящая искренняя улыбка, а не просто дежурная реакция на приятные ощущения. А теперь вспомнила и счастливо делилась этой памятью со вселенной.

Как хорошо, как удивительно хорошо, когда можно и в самом деле оставить за спиной груз несчастий и воспоминаний. Ольга улыбнулась еще шире, чувствуя, что сознание растворяется в потоке золотого света. Лучший Друг медленно тянулся к ней, чтобы взять за руки, отвести... Куда?.. Хотя какая разница. И девушка твердо знала, что теперь все время в ее распоряжении. Торопиться больше некуда.

Она посмотрела в зеркальце и увидела там ровно то, чему следовало отразиться. Очень красивое, волевое, но в то же время лишенное жесткости лицо с глазами невероятно глубокого, насыщенного василькового цвета. Непослушные волосы, вечно торчащие во все стороны ежиными иголками, нынче струились волнообразной прической, которая словно жила собственной жизнью, плавно обтекая, лаская голову нежнейшими прикосновениями. Ольга улыбнулась отражению, и то ей ответило ... с опозданием, что длилось ничтожную долю секунды.

Девушка повернула зеркальце, чтобы оценить искусство мейкапера, который оттенил игру света и тени на лице, выделив скулы. И непрошеное воспоминание шевельнулось на задворках памяти. Что-то связанное с ... Нет, никак не вспомнить.

Отраженная красавица покачала головой, приложила палец к губам, предостерегая от лишних мыслей, которые нарушают гармонию, возвращают страдание. Крыло платиновых волос снова колыхнулось с чудесной плавностью.

— Не нужно оглядываться, — прошелестел шелковистый голос. — Не нужно снова поднимать всю боль, который ты оставила за собой.

Слова лучшего Друга ... что-то в них отозвалось, нечто знакомое. Знакомое и до крайности неприятное, как влажный налет на просроченном сервелате из сои механической обвалки. Выглядит по-прежнему вкусно и призывно, однако прикосновение уже неприятно и обещает долгие молитвы священному белому камню. Об этом не хотелось думать, не хотелось вспоминать, однако и совсем отринуть — тоже не выходило. Отражение в зеркале призывно подмигнуло, васильковые глаза полыхнули ультрамарином совсем уж запредельной концентрации.

— Твоя дорога ведет вперед, только вперед.

Сердце Ольги сбилось, пропустило один удар. Градация обид и разочарований девчонки с непослушными волосами цвета соломы была обширна и богата, немалую часть в ней занимала забава 'окажи внимание и унизь'. По понятным причинам увлекались этим в основном 'подружки', но и брат отметился. Важнейшим элементом здесь была первая стадия, когда требовалось усыпить бдительность жертвы, заставить ее поверить, что все разбитое склеено, а протянутая рука дружбы не ударит в последний момент. Но удар следовал всегда, как ни надейся на лучшее.

Но все это позади, не так ли?

Ольга посмотрела на себя зеркальную, ища поддержку в новом образе. Таком красивом, таком сказочном, как на балу...

На балу.

В сказке.

Это все уже было. Она все это уже видела. Но где? Очень давно, в иной жизни, десятки тысяч лет назад. Затертый диск на котором десяток фильмов, записанных едва ли один поверх другого, с обрезанными титрами. Какая-то приключенческая фигня, а еще 'Бесконечная история' и 'Лабиринт'. Первые голливудские киносказки, которые увидела маленькая Оля. 'История' девочку не особо зацепила, а вот второй фильм тронул за душу, надолго вселил потаенную грусть и тоску по другой жизни. И еще там играл роскошный Король гоблинов. Который был крут, стилен, очаровательно длинноволос и заколдовывал удивительными видениями. Героине фильма было что-то нужно ... очень сильно нужно.

Да! Героиня искала потерянного братика. И сама Ольга тоже что-то искала. Что-то очень важное... Что-то связанное с глубоким синим цветом. И черным тоже. Черно-синим, как страшнейшие гематомы от многочисленных ушибов.

И тут в голове полыхнуло. Так бывает, когда в полудреме человек вспоминает о невыключенной сковородке. Или когда в сладком предутреннем сне внезапно понимает, что не выставил будильник и теперь наверняка проспал. Внезапное понимание бьет сразу и жестоко, словно удар молотка. Так произошло и сейчас, с ней.

Крип! Израненный, увечный Фидус, который ждет ее. Который умрет без нее.

Отражение скривилось, недовольно поджало губы. Ольга смотрела на себя зеркальную и теперь отчетливо видела, что в неровном кругляшке отражается не она. Очень похожее лицо, и все-таки совсем другой человек. Маска. Хитрый обман. Протянутая рука дружбы, скрыто и густо намазанная соплями. Иголка, которую втыкают исподтишка. Оскорбление, которое с заливистым смехом бросают в доверчивое лицо.

Обман!!!

Тело сработало быстрее сознания. Ольга отбросила зеркальце и отступила на шаг. Золотое сияние превратилось в путаницу нитей, которые стремительно чернели, сворачивались пепельными лохмотьями, цепляясь за жертву как лепестки хищного растения. Но девушка с нечленораздельным воплем продралась сквозь преграду. Там, где она только что была, словно махнуло траурное крыло — это хлестнула мантия подкравшегося урода в слепой маске. Щелкнула его третья — искусственная — клешня, не достав жертву всего на палец-другой.

Зеркальце упало и разбилось, все, целиком, включая деревянную основу, рассыпалось мириадом тончайших осколков, каждый из которых больше смахивал на иглу. Беззвучная вспышка жахнула так, словно безделушка была световой гранатой. Ольга вскрикнула, прикрывая глаза руками, неловко отскочила, успев заметить сквозь волну призрачного света, как фигура в мантии крутится на месте, беспорядочно хватая воздух всеми тремя конечностями. Словно рехнувшееся огородное пугало.

Девушка споткнулась, упала на четвереньки, отползая подальше, стараясь проморгаться.

Коридор-зал вокруг вернулся к нормальному состоянию пыльной заброшенности. Исчезли жуткая путаница кожаных шнурков, ржавчина и прочий тлен. А пугало огородное осталось, но изменилось, из него словно вытянули все краски. Херов колдун теперь выглядел как наполовину бесплотный призрак. И все таки смертельно опасный. Фигура в длиннополом покрывале и близко не была такой страшной как твари на аптекарском складе, но у девушки не осталось сомнения, что сейчас она прошла по краешку чего-то запредельно жуткого. И необратимого.

Ольга замерла, стараясь даже не дышать. Чучело замерло на месте, крутя головой и расставив руки. Осколки под его ногами хрустели, переливались загадочным светом, будто подсвеченные изнутри. Ох, не простое зеркальце она тогда нашла... Но, кажется, слепой урод потерял ее.

Не шуметь...

Ольга шевельнулась, по-прежнему не вставая поползла на четвереньках вкруговую, намереваясь добраться до сумки. Несколько минут длилась эта странная сцена, будто из фильма — нападающий, что пытается расслышать жертву, и скрытная беглянка. Пару раз Ольга таки нашумела — руки-ноги затекли и плохо слушались, все еще скованные мороком. Но чучело как будто еще и оглохло. Теперь в нем ничего, совершенно ничего не осталось от лучшего друга.

'Надежда? В жопу себе ее засунь' — мстительно подумала Ольга, тихонько продевая руки в лямки торбы. Теперь требовалось пройти в обратном направлении, чтобы попасть дальше, по схеме компьютера.

— Это вряд ли, — отозвался голос в ее голове, сочащийся добродушной иронией.

'О, бля...'

Ольга замерла. А фигура сделала два быстрых шага в ее направлении, но под углом, не напрямую. Теперь беглец из 'Видока' не казался слепым, но как будто воспринимал мир по-иному, не глазами, не слухом. Снова замер, уставившись в пустоту стеклянной маской.

— Жертвенность, это похвально, — поведал голос, обращаясь напрямую к смыслам в голове Ольги. — Но к чему она тебя привела?

Девушка трясущимися пальцами натянула лямку на правое плечо.

— Отец. Мать. Брат. Сверстники. Все они что-то покупали в своей жизни.

Левое плечо дрогнуло, сумка чуть не сорвалась. Ольга прикусила губу до капельки густой и странно холодной крови.

Фигура выпрямилась, замерла, опустив руки по бокам.

— Уверенность в себе. Утоление комплексов. Чувство величия. Избавление от страхов. Обычное удовольствие, наконец.

Последняя фраза прозвучала с грустным и понимающим сочувствием. Ольга моргнула, прикусила язык, чтобы не закричать от последних слов. Она чувствовала себя так, словно саму ее душу вывернули наизнанку и встряхнули, открывая всему свету до крайнего уголка. А затем окунули в деревенский сортир. Слезы опять задрожали на кончиках ресниц. Ни к селу ни к городу подумалось, что после стольких рыданий глаза у нее, наверное, покраснели целиком, как у вампира.

— Они приобретали на какое-то время то, чего им не хватало. Но платили не они. Платила за все ты, несчастное дитя. Своим временем за их время. Своим унижением за их краткое упоение собственной значимостью. Слезами за смех. Болью и разбитой душой за ...

— Нет!!! — вырвалось у девушки, само по себе. Страшный вопль, пробивающийся из глубины души, который отрицал все, требовал остановиться, не продолжать, не будить то, что было давно и прочно захоронено.

— О, да, — жуткое чучело почувствовало слабину и сделало два уверенных шага в точном направлении.

Теперь Ольга не сомневалась, что тварь — как бы дико это ни звучало — ориентируется на ее мысли, чувства, эмоции. Провоцирует, выслеживает. А значит, требовалось не плакать, но сцепить зубы и давить желание снова орать в голос от лютой тоски. Блеклая нежить уже поблекла на три четверти, она буквально растворялась, как луч кинопроектора в струйке пара. Еще немного, и пропадет совсем. Только бы продержаться.

— Твой любимый братец, не так ли? Это ведь был он?

Ольга молчала. Выставив зубы, как злобный кролик, она подтянула выше самодельный рюкзак, чтобы не оттягивало так сильно плечи. Вентильная композиция теперь располагалась у нее строго за спиной, а зловещая нежить прямо и немного левее. Ольга сдержала всхлип и тихонько шагнула направо. Фигура еще что-то говорила, однако девушка сумела отгородиться от чужих слов. Ненадолго, но достаточно, чтобы незаметными шажками обойти врага по дуге вдоль стены. Сильно помогало то, что противник явственно слабел. По мере того как сама реальность выталкивала его куда-то на тот свет, тускнел и колдовской голос.

Впрочем, надолго вымученного — на жалких остатках воли — самоконтроля не хватило.

— Но ведь все повторяется, не так ли? Одна, в чужом мире, в другом времени, с ножом против опасностей, которых даже не можешь представить. И ради кого все это? Ты ничего не знаешь про инквизитора. Сколько зла он сотворил? Скольких невинных замучил во имя слепой веры?

Шаг, еще шаг. Враг чувствовал ее близость, делал быстрые развороты на месте, крутя головой как радаром. Но тщетно.

— Опять кто-то покупает себе то, чего лишен. И снова ты платишь по чужому счету. Только на этот раз добровольно. Самоотверженно. Готова обменять свою жизнь на лишние часы жизни для инквизитора.

Ольга прикинула, что теперь можно и побежать. С другой стороны кто знает, на какие рывки способен враг. Нет, лучше потихоньку, зато верно.

— Причем бесполезной жизни, которая не нужна даже ее хозяину, потому что приносит лишь разочарование. Ведь наш бедненький Фидус всю свою жизнь провел в унижении. Слабое ничтожество в тени славы великого Криптмана-старшего.

Ого. А у Крипа, оказывается, богатая история. Впрочем, упоминание проблемы отцов и детей не особо задело ее сердце.

— Только на сей раз, цена будет слишком высока. Никто не скажет тебе 'спасибо'. Никто даже не испытает мимолетную благодарность. Они примут как должное всю твою жертвенность, всю безумную храбрость одинокой маленькой женщины. И осудят за 'ересь', которой ты даже не понимаешь.

'Да пошел ты'

— Дитя, впереди много путей, но если ты отправишься к инквизитору, все они в итоге приведут тебя к смерти. Подумай об этом.

Кажется, человек-пугало исчерпал набор убеждения. Его слова звучали весомо и правильно, но Ольга слишком хорошо запомнила ощущение нечистой липкости, которой обернулся золотой свет надежды. Может, относительно Крипа чучело было право как боженька, только вот само оно неожиданной гостье добра никак не желало. А значит, решительно следовало в жопу со всем пафосом и проникновенными речами.

У Ольги было огромное искушение выразительно подумать, а может и громко сказать на прощание что-нибудь очень эффектное, броское. Но ее по-прежнему в дрожь бросало от одного лишь вида стальной руки, которая зависла над головой хозяина. Если демон и в самом деле выслеживает ее по ярким образам в голове, не стоит давать ему наводку.

Обойдется, полупидор в полукедах.

Она долго, сохраняя осторожность, шла боком, стараясь одновременно следить за чучелом и дорогой вперед. И наконец, скрылась из виду, свернув в боковой проход, как и было отмечено на схеме.

Фигура замерла, абсолютно неподвижно, так, что даже складки мантии обвисли тяжкими складками, будто вырезанные из камня. Лишь манипулятор за плечами жил собственной жизнью, он вращался над головой хозяина, щелкал четырьмя суставчатыми пальцами и вообще вел себя как живое, зрячее создание. Стальная змея с жилами из кабелей, всегда начеку, всегда на страже господина. Как продолжалось минут пять, может больше. Колдовское создание не то погрузилось в глубочайшее раздумье, не то ...

Без предупреждения фигура качнула головой, слепая маска поймала тусклый лучик света, поглотив его без остатка. И будто вторя беззвучному приказу, дрогнула путаница гигантской паутины. Мочало, свитое из кожи самых преданных, самых достойных служителей, колебалось и вздрагивало, как живое. Или как будто сверху опускалось нечто массивное, перебирая толстые нити множеством рук.

Манипулятор еще раз крутнулся, щелкнул и сложился в трех суставах, прячась в складках мантии. Колдун снял капюшон, обнажив голову, совершенно лысую, несоразмерно малую по отношению к телу. Маска скрывала все лицо и была прикручена прямо к плоти обычными саморезами. Воспаленные раны слабо кровоточили, как совсем недавние, и сочились едким гноем, но фигуру это совершенно не беспокоило.

Паутина колыхнулась особенно сильно, затем несколько раз качнулась в затихающем ритме, словно невидимое создание опустилось к нижнему уровню и замерло в ожидании.

— Она отвергла дар, я больше не вижу ее, — вымолвил человек (точнее давно уже не человек) в зловещей маске. На этот раз он говорил по-настоящему, слова глухо звучали из-под маски. не приспособленной к передаче голоса. Однако потаенный собеседник все понимал.

— Я не могу ее найти. Но ты сможешь.

Колдун махнул руками, быстро зашевелил пальцами, которые, в отличие от прочего, казались вполне обычными. На грязном выщербленном полу медленно проступила цепочка следов, как будто отпечатанных светящимися в полутьме чернилами сиреневого цвета. След плыл, мерцал как изображение на экране неисправного телевизора, норовил растаять в тенях. Однако зловещая фигура не унималась и продолжала ловкими пассами буквально вытягивать отпечатки из небытия.

— Следуй за ней, — приказал человек в маске. — Не торопись, не спугни. Она нужна нам. И ее подопечный тоже.

Он помолчал, склонив голову набок, будто прислушиваясь.

— Разумеется, — колдун помолчал и признал. — Удивительная сила воли. Кто бы мог предположить, что столько мужества сокрыто в столь жалкой оболочке...

Невидимка в сетях выразил несогласие, скорее символическое, не ради спора, но для точности.

— Думаешь? — спросил из-под маски колдун. — Комплекс недолюбленного ребенка, который хочет заслужить одобрение и внимание родителей... В данном случае — фигуры отца, воплощенной в мужественном инквизиторе... Да, возможно.

Он помолчал.

— Но я думаю, здесь скорее оказывает влияние сильный материнский инстинкт, который она неосознанно переносит на Криптмана. Ведь он сразу предстал перед ней слабым, беспомощным, совсем как младенец.

Пауза, наполненная зловещей тишиной и немой речью, что была понятна лишь двоим.

— Отец или ребенок, это на самом деле неважно. Главное то, что она воспринимает Криптмана очень лично, поэтому вернется к нему. И приведет тебя.

Немного подумав, фигура уточнила приказ:

— Убей инквизитора. Принеси мне его голову и позвоночник.

На сей раз таинственный слуга (а может быть компаньон? кто знает) оказался недоволен и прямо высказал это недовольство.

— Потому, что я вытащу из его посмертной памяти все, что инквизиторы знают про нас, — снизошел до объяснения колдун. — И потому, что мне нравится идея сделать из него 'серво'. Пусть служит после смерти тому, с чем безуспешно пытался сразиться при жизни.

В ответе невидимки сквозила мрачная ирония.

— Да, небезуспешно, — признала фигура, скрипнув зубами из-под маски. — И тем больше его долг передо мной.

Еще пауза. Невидимка просил инструкций относительно второго субъекта.

— Живой. Целой. Невредимой, — раздельно и очень внятно проговорил высокий. — Она мне нужна. Она нужна нам.

Манипулятор дрогнул, развернулся атакующей змеей, пальцы растопырились как острия трезубца, отражая скрытое волнение хозяина.

— Да, наше время истекает. Мы добились много, однако не достигли завершенного успеха, и скоро инквизиторы нагрянут в полной силе. Время истекает, пора уходить. Но эта душа удивительна, уникальна. Она пришла из времен, когда Другая Сторона была надежно скрыта и заперта. Это интересно само по себе, такой феномен достоин самого пристального изучения. Но главное — ее можно использовать.

Паутина снова дернулась, нити тряслись, похоже, неизвестный собеседник спустился еще ниже, до крайности заинтересованный. Теперь сквозь косматую потаницу кожаных шнурков проглядывало ... нечто. То, чего не стоит видеть обычному человеку. Да и вообще никому не стоит. Потому что есть вещи хорошие, есть скверные, есть такие, для которых определений не придумано, потому что никакой язык их сущность описать не в состоянии.

— Да, — судя по изменившемуся тону, человек скупо улыбнулся под слепой блямбой на лице. — Когда я испытаю и подготовлю девчонку, ты поглотишь ее душу, растворишь и дистиллируешь. Тогда я сделаю трансцендентную отмычку, с помощью которой мы сможем открывать самые незаметные дверцы в Другой Стороне. И никакой псайкер, никакой навигатор уже не отследит наши пути.

Невидимка впервые проявил себя материально. Выглядело это так, словно множество людей разом просунули жадные, конвульсивно дергающиеся руки в петли кожаного мочала. И столь же быстро выдернули обратно. Несколько темных капель шлепнулись о пол, вязкая жидкость, похожая на смолу, с шипением въелась в мрамор.

— Не получилось в этом месте, что ж, попробуем в другом, — пообещало одно чудовище другому, и сразу же предостерегло. — Будь скрытен, не спугни девчонку. Она слишком недолго носила при себе флект, запах едва уловим, будет сложно направлять тебя и дать проявиться. Однако наша награда окажется весьма щедрой. Иди по следу, а я приготовлю лабораторию.

Глава 13

Что это за 'астропатия' Ольга не знала, однако следовало признать: по сравнению с ней вся предшествующая архитектура Станции могла уверенно считаться ультраконсервативной. По крайней мере, было ясно, что на Баллистической жили пусть странные, но все же люди, и соответственно вокруг этого как-то организовывалось жилое пространство. Здесь же ... Чем дальше Ольга забиралась, поминутно сверяясь с чертежом компьютера, тем сильнее у нее крепло ощущение, что тут жили и работали не люди. Или, точнее, не совсем люди. Во всех отношениях.

Прежде всего, с определенного момента она обратила внимание, что исчезли прямые углы. Все стало плавным, скругленным и обтекаемым. А еще — трехмерным. Коридоры извивались, плавно переходя один в другой, ныряли в невесть откуда взявшиеся провалы и винтообразно уходили выше. Как по ним забирались — было решительно непонятно. Наверное, катались на каких-нибудь тележках, для которых, кстати, были проложены рельсы, причем не двойные, а тройные. Средняя полоса казалась сделанной не и обычной стали, она тускло поблескивала золотом. Хотя проверить, не мягкое ли это в самом деле золото, все равно было нечем.

Хотя отчего же нечем? Ольга нащупала рукоять старого ножа и подумала, не попробовать ли отломить кусочек. Искушение было велико, но одна лишь мыль о том, чтобы тащить еще немного тяжести, повергала в тоскливый ужас. Нет. Может в другой раз...

'Ничего, и на нашей улице будет праздник, и по нашими окнами перевернется камаз с пряниками'

Стены выкрашены в ровный белый цвет с кремовым оттенком. И казалось, что над ними поработала целая банда сумасшедших скульпторов пополам с не менее сумасшедшими граффитчиками. Для начала все было изрисовано от руки сложными символами. По стилю роспись сильно отличалась от предыдущей локации, здесь почти не было знаков, похожих на числа, и совсем не имелось набивших оскомину черепов. Зато много сложных схем, похожих на мазилки сатанистов для вызова демонов, а также частое повторение во всех мыслимых видах трех букв: 'ААТ'. Создавалось впечатление, что местные обитатели, прежде чем провалиться скопом неведомо куда, то ли пытались от кого-то защититься, то ли наоборот, призывали неведомую херню. Причем делали это долго и упорно — вся мазня производила впечатление долгой, очень старательной работы. Рисовали явно на годы (а может и века?), с душой.

Ощущение крепости в осаде усиливалось растущими прямо из стен пучками длинных — больше ольгиной руки — спиц, похожих на иглы дикобраза или хитрые антенны. Присмотревшись, Ольга сообразила, что есть определенная закономерность — извилистые линии коридоров и вообще всего дизайна казались спроектированными так, чтобы ловить нечто свободно летящее и направлять к антеннам. Как будто по коридорам запускали потоки воды или радиоволны, ведущие себя как обычный сквозняк.

Некоторые участки стены были забраны толстой решеткой, похоже, медной. А кое-где на могучих арматурных костылях висела самая обычная колючая проволока. Причем обожженная, даже малость оплавившаяся, как будто на нее пришелся удар молнии. И ни одной двери, только сплошные коридоры. Немного подумав, Ольга решила, что, быть может, двери хорошо замаскированы, а поскольку ей они все равно не нужны, то и хрен с ним.

Каким-то чудом она не заблудилась. А может и заблудилась, только не заметила этого. Так или иначе, вполне обычный подъемник поджидал ее примерно в указанной точке. Ольга добросовестно попыталась привести его в действие, дергая длинную, прихотливо изогнутую ручку-рубильник с большим камнем красного цвета. Платформа не тронулась с места и даже лампочкой не мигнула. Ольга тяжело вздохнула и начала искать какую-нибудь техническую лестницу, благо опыт подсказывал, что таковая здесь обязательно найдется.

Нашлась.

Девушка посмотрела вниз. Подумала, что спускаться — не подниматься, но если что, падать придется долго. Хотела выругаться, но поняла, что смертельно устала и сил даже на ругань уже не осталось. Вся эта нечеловеческая ерунда — трактора, демоны, трехметровые мутанты, разумные компьютеры, шизанутые видоки — все сплелось в один ком горячечного бреда. Вспоминать его не хотелось, думать — тем более.

— Ненавижу вас всех, — сообщила она в пустоту и приготовилась лезть по клепаной лестнице, покрытой конденсатом и пятнами ржавчины. Торба оттягивала плечи и давила на спину.

Спуск, переход, снова спуск. Очередной технический лаз, похожий на тоннель для спуска белья для стирки, выпустил ее в уже знакомый атриум. Точнее в коридор, который как раз выходил в атриум. Ольга почувствовала. что слезы наворачиваются на глаза. Это становилось уже привычным, только на сей раз — для разнообразия — то были слезы счастья. Почти даже умиления, как от возвращения в отчий дом.

Ольга дошла, вернее доплелась до перил, скинула рюкзак и оперлась на холодный кованый металл, пытаясь представить — сколько гребучих километров она прошла, пролезла и проползла в недрах гребаной Станции? И сколько это заняло времени. И сколько вообще времени она уже провела в этом сорокатысячелетии?

Надо было идти спасать Крипа, но девушка замерла в блаженном оцепенении, отдыхая.

Темнело, похоже, звезда уходила на противоположную сторону Баллистической. Статуйные памятники внизу высились уже почти неразличимыми тенями. Было сумрачно и тихо. Ольга снова глянула вниз, хулигански сплюнула, представив, что там, далеко внизу, есть чья-нибудь лысина. И подумала со всей доступной здравостью — а нужно ли ей спасать Крипа?

Мудила в маске, как ни крути, был в чем-то прав. Ну, Крип. Ну, Фидус. Молодой парень, симпатичный. И что?.. На свете много красивых людей и среди них хватает уродов, ей ли не знать об этом.

Что она знает о Крипе? Чем он может ей помочь?

И вообще, какого хрена она рванула невесть куда, рискуя жизнью?

Ольга понимала, что ее уже понесло и надо бы взять паузу на подумать, отдохнуть, поспать. Но все понимание растворялось в нарастающей волне гнева. И одной простой мысли — какого хрена, собственно?!!

Она пнула ногой сброшенный с плеч мещмешок, в недрах которого скрывалась тяжелая аптечка. Тяжело глотнула — очень хотелось пить. Прошептала:

— Крип, и ты тоже сволочь?..

Тем временем глубокие тени поползли из углов. Похоже, наступала естественная ночь. Интересно, какое-нибудь освещение предусмотрено?

Ольга снова тяжело вздохнула — это действие становилось так же привычно, как и регулярные слезы.

— Козья тема, — грустно выдохнула она, подтягивая за лямку рюкзак.

'Ну, будем надеяться, что ты все же не помер'

По ольгиным прикидкам следовало пройти несколько десятков метров вдоль балкона. чтобы примерно выйти к лазу с черепом. А там Фидус, который либо жив, либо нет. Что ж, самое время посмотреть.

Хотя лучше бы он умер.

Какая-то ... очень трезвая получилась мысль. Здравая и очень логичная. Если бы Крип сам собой умер, сколько проблем решилось бы.

Чтобы прогнать ее, Ольга затопала быстрее, думая, что все чаще стала называть Крипа по его забавному имени — Фидус. Смешно... Посмотрела между делом в бездну атриума и быстро присела за перилами. Какая-то черная точка — темная даже в сумраке подступавшей тьмы — поднималась вверх. Как блоха, перескакивала с этажа на этаж, ползла по стене. Будто паучок. Только вот с учетом расстояния, размером эта 'блоха' должна быть отнюдь не с мелкого пожирателя мух.

Ольга до боли напрягла зрение, сощурилась в попытке разглядеть больше. Удивительно, но в тот момент она даже не думала о том, что может находиться в опасности. Страх вызвала скорее очередная диковинная невидаль, сама по себе. Блоха поднялась еще на три-четыре этажа выше, и Ольга смогла рассмотреть диковинку получше.

Ног больше четырех, но вроде меньше десятка. То ли короткий хвост, то ли удлиненный торс. И голова ... как башка у богомола или вытянутая луковица. Пожалуй, все это она уже видела? Горло перехватило, пот на спине под рюкзаком как будто разом превратился в ледяную корку. И сразу же, будто читая мысли, юркая тень на стене извернулась, скользнула на очередной этаж. Пропала из виду.

Ольга сидела, намертво уцепившись за перила. Она боялась дышать и боялась оглянуться. Казалось, жуткая тень уже таится за спиной, только и ждет, когда жертва повернет голову.

Наконец девушка выдохнула — когда грудь стало жечь от нехватки воздуха. Кажется, демон ее не заметил и вообще лез по каким-то своим делам. Тот же, который убил здоровяка на алхимическом складе? Или уже другой? А сколько здесь вообще может быть таких уродцев?

Ольге неожиданно захотелось вернуться в сказку, которую наколдовал ей хер в маске. Очень уж там было уютно. Однако надо было держаться. Надо идти дальше, благо, осталось совсем недолго. Каждый шаг давался с большим трудом, колени болели, и, казалось, даже скрипели жесткими хрящиками.

Но все же она добралась.

Крип все понял сразу, с одного взгляда — помощь Ольга не привела. И это стало для него настоящим ударом. Ольга уже привыкла, что плащеносец имеет вместо души вольфрамовый стержень, который невозможно согнуть. Тем страшнее было скорое, почти мгновенное превращение. 'Инквизитор' как будто усох, поник, лицо его, и без того искаженное гримасой непреходящей боли, оплыло в маске безнадежного отчаяния. Несколько минут Крип лежал, сжав челюсти и дергая здоровой рукой, будто отбивая неслышимый ритм. Девушка, тем временем, вытаскивала из торбы аптечку, надеясь, что и на сей раз Фидус разберется.

Он разобрался, хотя и посмотрел на Ольгу с безмерным удивлением. Похоже, девушка вытащила из недр Машины какой-то удивительный раритет, который Фидус никак не ожидал увидеть. Но, так или иначе, увечный все понял правильно и стал довольно шустро обкалывать себя чем-то, похожим на одноразовые шприцы-тюбики. Затем пришло время очередных гигиенических процедур, совмещенных с обтиранием мазями и наложением пластырей. Ольга тревожно заметила, что с водой опять полный швах. И дернула пару щедрых глотков кофейного денатурата, чтобы хоть немного расслабиться. В голове слабенько зашумело, тепло начало расползаться от желудка. Ольга очень 'кстати' припомнила, что не ела ничего ... сколько уже? Да, похоже, с самого появления здесь или около того. С учетом нагрузок голод скоро перейдет в истощение. Причем есть особо не хотелось, видимо постоянный стресс забил на время естественный инстинкт.

Одно хорошо, кажется, аптечка Машины была кладезем чудес. Крип буквально на глазах из сущего мертвеца стал похож на просто очень больного человека. И, похоже, в наборе медикаментов оказалось обезболивающее, так что гримаса страдания наконец покинула изможденное лицо.

Сглатывая и подавляя желание отплеваться после гигиенического марафона номер два, Ольга поискала в карманах 'Схему Б', которую Машина рекомендовала передать инквизитору. Нашла, но, против ожидания, смятый листок Фидуса не очень впечатлил. Видимо Крип ожидал большего. Впрочем, это немножко вывело раненого из состояния мрачного ступора, и Фидус, буквально через силу, начал задавать вопросы.

Дело шло туго, учитывая вынужденную немоту собеседников, но худо-бедно шло, главным образом при помощи обмена рисунками. Раненый очень сильно удивился, узнав, что Ольга видела только одного верзилу. Крип называл его 'Imperatoris filius elected'. Ольга припомнила описание 'фактора Х' от Машины и уточнила, что вроде бы амбалов было двое, но все отправились на тот свет. Здесь разговор зашел в тупик, Крипу ничего не говорили обычные символы смерти и гибели. Он недоуменно смотрел на рисованный гробик и стилизованную могилку, пока, наконец, Ольга не перечеркнула решительно все три фигурки, символизирующие 'электедов'. А затем перечеркнула еще раз, корча ужасающие рожи.

А вот когда дошло до описания шестилапых тварей... Посмотрев на схематичный набросок кракозябры, инквизитор вздрогнул и воззрился на Ольгу. Девушка даже не очень поняла, что именно выражал взгляд спутника поневоле. Странное то было выражение. В нем смешались удивление, недоверие и что-то еще. Подобный взгляд Ольга видела у людей, которые вспоминали нечто такое, что хотелось бы забыть, однако забыть никак не удавалось. Такое же выражение глаз она видела в зеркале, по утрам, после ...

Она отвернулась, подавив всхлип. Черный истолковал это по-своему, решив, что девушка ужасно напугана (что собственно было чистой правдой). Он попытался мягко ее успокоить, даже попробовал дотянуться, чтобы погладить по голове. А затем настойчиво попросил, скорее даже потребовал еще раз нарисовать чудище. Ольга постаралась, как могла, терпеливо выуживая из памяти подробности. Надо сказать, рожа, изображенная вторично на полях журнала, вышла и в самом деле лучше, более выразительной. По крайней мере, страшнее. Крип долго смотрел на нее все с тем же выражением. Затем откинулся на своем ложе, закрыл глаза и сжал в кулак здоровую руку, приложив его к сердцу. После долгой паузы он тихо, но отчетливо спросил в никуда:

— Patrem, recte vos?

Они вернулись к диалогу с комиксами. Когда Ольга нарисовала фигуру в плаще с третьей рукой над плечами, Фидус оживился снова, он явно понял, кто изображен ольгиной рукой, несмотря на всю карикатурную условность. В уставшем взгляде Крипа девушка читала очередную стадию удивления и нотку почтения. Да и сама она, глянув на свои приключения ретроспективно, прямо даже приосанилась. Действительно, перечень выглядел солидно, можно сразу фильм снимать — тут тебе и сверхчеловеки, и чудища стремные, и Машина, и наконец, чучело в маске. Прямо как в сказке про Колобка, который от всех ушел.

Знать бы еще, кто все эти уроды страшные...

Фидус опять вернулся к изучению схемы Б, тяжело вздохнул и сказал что-то непонятное. Звучало без особого оптимизма, однако не совсем безнадежно, скорее как описание тяжелой, безрадостной работы, без которой не обойтись. А затем, казалось, выпал из реальности, уйдя то ли в глубокую медитацию, то ли в обморок. На этом Ольга решила, что сегодня приключений хватит. Кончались резиновые 'пайки', воды осталось не более полбутылки, надо было раздобыть еще салфеток, чтобы обтереть Крипа и желательно еще пузырь этого недоконьяка, чтобы сохранить немного здравого рассудка. Но все — завтра. Точнее после отдыха.

Она свалилась, не снимая куртку, на жесткий пол, накрылась лабораторным халатом, который успел лишиться рукавов, пошедших на обтирку Фидуса. Скорчилась, обхватив колени руками, совсем как тот алиен, которому проломил башку гигант. Ольгу трясло и морозило, все время казалось, что откуда-нибудь вот-вот полезет клыкастое мурло с богомольной головой, но заснула девушка на удивление быстро.

Сон выдался обрывочным, нервным, она часто просыпалась. Болела спина и ноги. Крутясь и переворачиваясь, Ольга сама не заметила, как прижалась к спутнику. Стало немного уютнее. Фидус оказался теплый и умеренно мягкий, на его руку можно было удобно положить голову. Ольга поерзала в полусне, устраиваясь, и снова тихонько задремала.

Инквизитор пришел в себя. Девочка тихонько заскулила во сне, очень тонко и жалобно. Ей опять снилось что-то недоброе. Криптман погладил ее по светловолосой голове, мягко провел рукой по плечу, как свернувшегося котенка. Она и в самом деле казалась очень маленькой под боком у почти двухметрового инквизитора. Фидус прижал ее теснее, спутница по несчастью успокоилась, закусила, не просыпаясь, палец. Измученный инквизитор лежал, глядя в низкий, подсвеченный красным, потолок. Гладил очень храбрую и, кажется, очень несчастную светловолосую девочку. И думал о чем-то своем.

Глава 14

Ольга проснулась мгновенно, без переходов и периода сонной полудремы. Удивительно, если принять во внимание, насколько девушка вымоталась за минувшие дни. Ее разбудило ощущение. Нечто странное, как будто сквозняк овеял разгоряченное лицо. Или провели по щеке невидимым перышком. Чувство на грани осязаемого и даже самую малость за гранью, настолько невесомое, что его словно и не было. Но все же Ольга проснулась, открыла глаза, тихонько застонала, увидев ненавистную красную лампочку за толстой решеткой.

— Опять, — прошептала девушка. — Пора бы уж кому-нибудь нас спасти... Машина, выручай, на тебя вся надежда.

Хотелось пить, еще больше — есть, тело жалобно подвывало от боли в суставах и требовало хотя бы матрас, но все это было уже привычным фоном невзгод и лишений, к нему Ольга успела привыкнуть. И все же ... Что-то было не так. Смутное ощущение засело на краю сознания, не позволяя разуму нырнуть обратно в забытье. Ольга попробовала сосредоточиться и понять, что ее разбудило. Однако вокруг ничего, ровным счетом ничего не происходило. По-прежнему едва слышно жужжали лампы, источая кроваво-красный свет. Шипели трубы за бетонными стенами. Гудели отдаленные механизмы, поддерживая жизнь в обезлюдевшей Станции. Скорее даже не гудели, а передавали гудящую вибрацию через ...

Стоп.

Нет, не передавали.

Вот именно — тишина. Или ... Ольга не могла сосредоточиться и осознать то, что она чувствовала инстинктом, унаследованным от тысяч поколений диких пращуров. Это чувство было слишком глубинным, бьющим прямо в подсознание и самые древние части мозга. Воспринималось оно именно как противоестественная тишина, словно в мире что-то изменилось. Так древняя обезьяна не видела подкрадывающегося ягуара, но слышала, как затихают птицы вокруг. Пропало нечто естественное.

Что-то изменилось. Что-то происходило.

Или могло произойти.

После дремы зрение отказывалось фокусироваться, перед глазами все расплывалось. Крип шумно сопел рядом, навалившись торсом, прижав спиной ольгину ладонь. Кажется, парень спал, и снилось ему что-то очень скверное. А может боль вернулась и запустила когти в измученное сознание даже сквозь тяжелый сон. Или и то, и другое. Ольга, стараясь двигаться как можно тише, освободила руку. затекшие пальцы кольнуло возобновившимся током крови. Девушка моргнула, и ей на мгновение показалось, что низкий потолок шевелится. Красный свет мигнул, помрачнел, словно где-то прикрутили реостат.

Девушка почувствовала, как начинают дрожать пальцы. Капелька слюны поползла в уголке рта, тонкой струйкой испачкала щеку. Хотелось в ужасе кричать и вообще устроить отменную истерику. Крип, не просыпаясь, дернулся и застонал, похоже, его сонные демоны лишь крепчали. Ольга уставилась вверх, стиснув зубы и сжав кулаки. Все казалось нормальным, иллюзий пропала, как случайная иллюзий, обман зрения.

Секунды шли одна за другой, Ольга дрожала, неистово надеясь, что все это и вправду было только фокусом уставшего разума. А затем уже без всяких морганий и созерцаний уголками глаз низкий серый потолок прошел судорогой искажения, как волна помех на старом телеэкране. Замигал красный свет. Из шероховатой поверхности скользнули тонкие ниточки, похожие на свиную щетину. Они не росли, а буквально проявлялись в окружающей вселенной, как будто всегда находились тут, просто отставали от времени на долю секунды, а может наоборот — опережали на ту же долю. А сейчас выравнивались с мирозданием, проникали в реальность. И чем сильнее обозначалось проникновение, тем гуще и толще росла 'щетина'.

— Крип ... — шепнула девушка, чувствуя, как скрутило низ живота спазмом дикого ужаса. — Крип. Надо уходить.

Фидус проснулся мгновенно, как будто и не засыпал вовсе. Ольга закрыла ему рот узкой ледяной ладонью, даже не думая, что может повториться его давешняя реакция с попыткой убийства. Однако лекарства сотворили чудо, а может ей просто повезло. Крип все понял сразу. Понял и крепко взял ее ладонь здоровой рукой. Сжал, молча, в знак понимания. Ольга не поняла, что Крип сделал после, но судя по характерному жесту и тихому шипению — вколол что-то себе в шею, наверное очередной шприц из аптечки Машины. Почти сразу за этим судорога запрокинула голову Фидуса, длинный протяжный вдох с шипением прорвался сквозь стиснутые челюсти. Ольге показалось, что она слышит скрип зубов раненого. Что бы там ни зарядил себе Крип, штука была убойной и вставляла сразу.

Девушка собирала торбу, стараясь действовать тихо и быстро. Параллельно удивлялась, насколько быстро и естественно случился переход от 'все отдыхаем' к 'валим со всех ног', причем совершенно неясно — от кого, однако побыстрее. Руки продолжали трястись, вещи беспорядочно пихались в сумку, по-прежнему хотелось упасть на шершавый пол и забиться в истерике. Ольга закусила губу. И тут что-то коснулось волос, свалявшихся в плотный войлок, тронуло мягким, почти ласкающим движением. Ольга наклонила голову, скосила глаза вверх и прикусила кулак, чтобы не заорать в голос.

Потолок тоннеля исчез окончательно, вместо него — по прежнему моргая в чередовании реального и призрачного — опускалась знакомая девушке масса кожаных шнурков, похожих на пропитанное кровью и жиром мочало. Или паутину. Как это могло быть? Ольга не представляла и на логический анализ времени не оставалось.

— Бежим, — шепнула она, и перевода не понадобилось. Судя по зрачкам, Фидус если не видел то, что узрела спутница, то в любом случае чувствовал близость потусторонней жути.

Бежим...

Да, и в самом деле, укол был жестким. Тело Крипа все еще подрагивало в конвульсиях, однако Фидус мог даже ограниченно шевелить поврежденными конечностями. Ольга старалась не думать, во что превращаются при этом его и без того переломанные рука и нога, Крип, судя по выражению изможденной физиономии — тоже. На этот раз его почти не пришлось тащить, Фидус довольно бодро полз, вытягиваясь и отталкиваясь, как длинный краб. Но крутить запор люка снова пришлось Ольге.

Вывалившись наружу, Фидус упал, сильно ударился о каменный пол и не сдержал долгий мучительный стон, который застрял на самой границе с воем. Раненый побледнел еще сильнее, Ольга ухватила его под здоровую руку, помогла встать. Снова удивилась, насколько Крип высокий, когда не лежит и не крючится от боли. Кровь струилась по подбородку Фидуса, он прокусил себе губу и разбил нос. Видимо лекарства Машины разжижали кровь, потому что красная жидкость лилась обильно, как из хорошей раны.

— Надо уходить, надо уходить, — шептала, как заведенная, Ольга, стараясь не смотреть наверх. Она и так знала, что весь купол атриума уже пророс кожаной паутиной.

— Надо уходить...

Бежать.

Мысль о том, что Крипа можно просто бросить здесь, опять ввинтилась в сознание раскаленной иглой. Ввинтилась, кинула во все стороны отростки желания, раскрылась ошеломляющим пониманием — как это просто. Всего лишь разжать пальцы, сделать шаг в сторону. И Крип умрет. А она — возможно — будет жить. Кому она в конце концов нужна? То, что приближалось, наверняка шло за Крипом, который обгадил злодеям всю малину, как прямо написала Машина.

Кожаное мочало наверху дрогнуло, шевельнулось, как живое, пошло тяжелой волной. На каменный пол не то спрыгнуло, не то обрушилось нечто. Скорее даже гулко, смачно шлепнулось, разбрызгивая капли ярко-желто-оранжевой слизи. Ольга и Крип замерли статуями. О чем думал Фидус знал только он сам, а у девушки осталась одна лишь мысль, удивительно бессмысленная и одновременно здравая, с учетом обстоятельств: хорошо, что воды мало, а еды, считай. совсем нет и соответственно пила она буквально по глоточку. Потому что сейчас самое время обоссаться, это как минимум.

Создание было похоже на огромный бурдюк, размером примерно с корпус 'газели', обтянутый несколькими слоями перепончатых пленок. Мешок беспрестанно пульсировал, шел какими-то перистальтическими судорогами и вообще жил нездоровой, насыщенной жизнью. Как будто сразу несколько жизненных ритмов накладывались один на другой, распирая бесформенную тушу. По всей гнойно-желтой, с красными прожилками, поверхности, в беспорядке были разбросаны ... конечности. Во всяком случае это походило на конечности больше, чем на что-либо еще. Вроде бы щупальца, но с нещупальцевой угловатостью, как будто в длинных отростках хаотически, без всякого порядка и правил анатомии появлялись, чтобы немедленно исчезнуть, суставы. Ни глаз, ни чего-то хоть отдаленно похожего на органы чувств и вообще хоть какие-то органы у создания не наблюдалось. Но в то же время самый беглый взгляд создавал неприятное, отвратительное впечатление некой упорядоченности, жуткой, потусторонней целеустремленности в действиях слепой и глухой твари. Это было совершенно иррациональное чувство, которое явилось Ольге как завершенное знание вместе с четким пониманием — чем бы ни был мешок без костей, он явился по их с Крипом души.

Чудовище дрогнуло снова, заколыхалось в приступе очередных конвульсий, и Ольга кометой вышла на совершенно новый уровень страха, осознав, что внутри твари не какие-нибудь органы и прочая требуха, а руки. Невероятное множество рук, которые находятся в постоянном движении внутри бурдюка. Вполне человеческие ладони, пальцы, целые кисти перемещались под толстой пленкой, толкаясь, слепо нащупывая, стараясь процарапать выход. Как будто в гнойном бурдюке оказались заперты сотни, а может и тысячи душ, одержимых слепым желанием вырваться. То же самое происходило и с конечностями — омерзительная пародия на статую у входа в зал Машины, бесчисленные руки, плотно упакованные в слизь и желтовато-склизкий покров.

— Демон, — прошептал Фидус, и Ольга поняла без перевода, настолько внятно и узнаваемо это прозвучало. Надо полагать, некоторые слова не изменились и за хренову тучу веков.

Тварь шевельнулась и с неожиданной скоростью поползла-покатилась в люку, из которого считанные минуты назад выбрались беглецы. Неизвестно, что управляло демоном, разум, инстинкт или что-то еще, но это что-то держало под контролем судорожные перемещения поглоченных рук в туше, превращая в их слепые порывы во вполне целенаправленное движение. Докатившись до стены, бурдюк вытянулся в длину, как зашитый с двух концов обрезок кишки, поднял один конец на высоту почти в человеческий рост. Множество 'рук' схватились за штурвал вырастающими прямо из пленчатого покрова 'пальцами' — вполне человеческими ладонями, которые двигались как присоски, обтянутые все той же скользкой пленкой. Тварь 'напряглась', пошла волнами как пищевод, через который проталкивается большой кусок. Мгновение — и металл взвизгнул, как живое создание. С оглушительным хрустом и лязгом толстый люк вылетел из рамы вместе с петлями. Чем бы ни была тварь, похоже, что силой она обладала ужасающей. Еще мгновение — и 'кишка' вытянулась еще сильнее, извиваясь и подталкивая себя, залезла внутрь.

Не сговариваясь, Ольга и Крип поплелись в сторону, дальше и поскорее, как только можно. Оба с удовольствием бежали бы со всех ног, но даже у машинной аптечки был предел возможного. Лекарства сбивали боль, однако переломы и размозженные мышцы никуда не делись. Фидус был слаб, как младенец, и столь же медлителен. Создание, тем временем, невидимо хлюпало и ворочалось, бурча, как многократно усиленная отрыжка.

'Не успеем' — отчетливо поняла девушка, когда демон забулькал особенно громко. Громкий шлепок за спинами возвестил о том, что скотина вывалилась обратно, из тоннеля. Создание определенно было слепо, но как то же оно следовало за жертвами?! Ольга стиснула зубы, упрямо глядя под ноги, принимая на плечо вес Крипа. Раненый переставлял негнущиеся ноги, не хотелось даже представлять, какую боль он сейчас испытывает, несмотря на укол.

— Curre, — прошептал Крип, тяжело, с присвистом выдыхая. — Salvum fac temetipsum.

Он попробовал оттолкнуть спутницу.

— Пошел в жопу, — выдохнула Ольга, в свою очередь, толкая его вперед и бросая торбу. Тащить одновременно Фидуса и мешок было невозможно.

— Шевели копытами, мудачина ...

Сердце тяжело и часто колотилось о ребра, пот катился градом, омывая лицо, как в парной. Казалось, вся одежда, что на девушке, промокла насквозь в одну минуту. Девушка смотрела вниз и от непомерных усилий ее начало глючить — показалось, что при каждом шаге от стоп разбегаются полупрозрачные волны сиреневого пламени, а светящиеся отпечатки подошв держатся по нескольку мгновений, прежде чем тихо угаснуть на холодном полу с полустертыми эмблемами.

— Salvum! — уже в голос крикнул Фидус, молотя и отталкивая ее здоровой рукой, точнее сильно шлепая — на большее сил не хватало. Кровь залила ему всю нижнюю челюсть, сделав похожим на вампира, зрачки расширились едва ли не до границ радужки, как у безумца. Это было за пределами биологии, но Крип ухитрился побледнеть еще сильнее, так что сам казался выходцем из преисподней.

Ольга отпустила его и сделала несколько неверных шагов, стараясь не глядеть в сторону Крипа. Он же, наоборот, не сводил с нее взгляд. Если бы девушка посмотрела сейчас, то увидела бы, как горькая улыбка, точнее лишь бледная тень горькой улыбки тронула окровавленные губы инквизитора. Но Ольга не смотрела, отступая шажок за шажком, сжав руки в замок с такой силой, что, казалось, даже пальцы хрустят.

— Salvum, — повторил Фидус в третий раз, и девушка, наконец, побежала прочь.

Желтая звезда только готовилась выкатиться из-за края громадной панорамы, так что атриум тонул в предрассветном полумраке. Серые тени словно выпили все краски из окружающего мира, а жирное мочало наверху трясло путаными шнурами, выстриженными из человеческой кожи. Было очень тихо, лишь хлюпал и сопел слизистый мешок, распираемый неустанным движением тысяч рук, бесчисленного множества заключенных в нем душ. Окровавленный инквизитор выпрямился еще сильнее, хотя в глазах помутилось от боли в переломанной ноге.

— Imperatoris custodit animam meam, — прошептал Фидус Криптман, потому что на крик сил у него не осталось. — Император хранит мою душу.

Мешок двинулся прямо на Фидуса, перекатываясь и беспорядочно шлепая руками. За тварью оставалась широкая мокрая полоса и, казалось, что даже камень дымится от слизи. Крип все-таки до смерти боялся, в последнее мгновение, когда перепончатый мешок придвинулся вплотную, Фидус закрыл глаза. И атриум взорвался истошным криком.

Глава 15

— Кавалерия!

Крип зажмурился еще плотнее, думая, что у него предсмертные галлюцинации.

Значит, вот как выглядит смерть... Что ж, достойный финал не слишком то удачной жизни.

— Кавалерия!!

Ничего не происходило. Никто не убивал его. Только вонь расползалась плотным облаком, забивая распухший нос, как жесткая вата. Фидус чувствовал огромную тушу, что замерла на расстоянии вытянутой руки, слушал бульканье в гнилой утробе и ровный скользящий шум, словно от бесчисленных пальцев, что шуршали изнутри по демоническому мешку.

Кто так страшно кричит? И откуда лязг?

— КА-ВА-ЛЕ-РИ-Я!!! — вопила в голос Ольга, стуча по железным перилам клинком старого ножа. — Я зову кавалерию!!!

Бурдюк шустро рванул вперед, игнорируя Крипа, просто сметя его с дороги. Мгновение, разинув рот, Ольга смотрела на катящийся желвак, что торопливо подталкивал сам себя отростками-'руками'. Чудовище двигалось невероятно быстро для создания с такой массой, да еще лишенного ног. Ольга подумала, что, быть может, идея звать на помощь была не такой уж хорошей. Более того, скорее всего от этой самой идеи сейчас таки придется сдохнуть...

Мысль как-то сама себя исчерпала, трудно думать на бегу, когда улепетываешь со всех ног. Ольга перемещалась вдоль перил, по направлению к обзорному экрану. Она рассчитывала добежать до колонны, что высилась дальше. После, миновав толстый граненый столб, резко повернуть и попробовать скрыться в лабиринте 'офисов'. С каждым шагом становилось все яснее, что хрен там плавал. Просто не дойти. Она не сделала поправку на собственное истощение и горы мусора, которые приходилось обходить, петляя. Только сейчас Ольга поняла, насколько же ослабела после нескольких дней бескормицы, хронической усталости, а также нескончаемого ужаса. Ноги, казалось, едва шевелятся, любая помеха — даже мелкая щепка под кроссовкой — угрожала опрокинуть. Девушка уже не бежала, а скорее быстро шла. Бульканье приближалось, демон с легкостью держал темп, перекатываясь чуть-чуть быстрее ольгиных шагов, ровно настолько, чтобы у жертвы не осталось надежды оторваться и скрыться в анфиладе безлюдных помещений. И тут ее ушей достиг самый замечательный на свете звук, прямо-таки ангельские трубы — уже знакомое шипение, ради которого, собственно, беглянка и затеяла перфоманс с воплями.

— Быстро ... сука ... — выдавила из себя девушка, останавливаясь.

Пришлось согнуться и опереться руками о колени, глотая воздух мокрым ртом. Так, тяжело дыша, она увидела как две тонкие херни, похожие на короткие косы или дико длинные когти, легли на кованые перила. Дрогнули, принимая вес невидимого тела, да так, что на металле остались видимые зарубки. Кракозябра перемахнула перила одним слитным движением, оказавшись ровно посередине линии, соединяющей Ольгу и мешок, метров по пять в каждую сторону. Вблизи тварина казалась еще более жуткой, чем на алхимическом складе, и притом какой-то ... цельной. И неживой. Несмотря на явно биологическую природу скотэ как будто располагалось ближе к машинам нежели существам из плоти и крови (и хитина, в придачу). Слишком убийственное, слишком механически-точное.

Чужое.

Злобный мешок остановился, пошевеливая рукощупальцами. Глупо было говорить о каких-то эмоциях применительно к гнойному бурдюку, однако Ольге показалось, что в целеустремленных движениях пузыря проявилась ... неуверенность. Какой-то сбой.

— Все, мочите друг друга, — Ольга сначала прошептала это, а затем уж поняла, что вслух проговорила мысль. Заодно вспомнилось, из какого фильма всплыло в памяти это 'я зову кавалерию'. То есть фильм вспомнился, так же как и то, что в нем играл Тактаров с пулеметом, а вот название полностью вылетело из головы.

'А если они не станут?..'

Она сделала шажок назад. Затем еще один, борясь с почти неодолимым желанием броситься к перилам и махнуть вниз — чтобы все это, наконец, закончилось, блядь, раз и навсегда.

С обманчивой, почти невесомой легкостью к 'богомолу' присоединился второй, выглядевший как штампованная копия первого, до мельчайших деталей. Под опорной лапой хрустнула деревяшка, показывая, что на самом деле в скотине будет, по меньшей мере, центнер веса.

'Господи, пронеси'

Ольга отступила еще на шаг. Кажется — хоть что-то приятное! — она совсем не интересовала кракозябр. Да и гнойный пузырь, наконец, отвлекся, сместил 'руки' на верхнюю часть и замер, дрожа в тусклом свете. Слизь катилась по студенисто-пленчатым бокам, как пародия на обильный пот. За пузырем Ольга увидела Фидуса, парень лежал неподвижно, как сломанный манекен. На глаза навернулись слезы, Ольга сама не понимала, чего ей жаль больше — несчастного Крипа или тщетных усилий его спасти.

Она сморгнула слезу и оттого пропустила начало схватки. 'Богомолы' напали одновременно и так слаженно, как будто общались телепатически. Они метнулись по геометрически точным дугам, выходя на условные 'фланги' пузыря (если считать его 'фронтом' часть, обращенную в сторону Ольги). А откуда взялся лукоголовый номер три, девушка вообще не поняла. Кажется, прыгнул из-за переломанных и сваленных в неаккуратную баррикаду стульев, похожих на театральные скамьи. Видимо у паукообразных было в обычае нападать по трое. Все происходило в тишине, лишь скребли по камню когти, да с треском разлетался мусор. Казалось, тут ползучему студню и амбец, Ольга слишком хорошо помнила, как три таких же уродца сделали гиганта при суровых пушках.

Мешок собрался в почти идеальный шар, растопырил руки, словно дьявольская пародия на колобка и ... Первый — а по времени появления третий — 'богомол' улетел в колодец атриума, снеся по дороге целую секцию тяжелых перил с коваными прутьями. Мешок словно перехватил его в полете и, развернувшись на месте, швырнул дальше, используя инерцию противника и собственную безумную силу. Кракозябр завопил в полете, попытался зацепиться, бешено размахивая серповидными когтями, но тщетно. Падать было высоко, так что мяукающий скрежет доносился еще несколько мгновений. постепенно затихая, однако никому уже не было до него дела.

Второго противника демонический студень принял, можно сказать, 'на грудь', катнувшись прямо под удар. Широкий, быстрый как мысль взмах когтя раскрыл лоснящийся бок метровой щелью с удивительной легкостью, без сопротивления. Разрез щедро плеснул слизью, а момент движения и встречный подкат мешка буквально бросили богомола на толстую пленку. Края 'раны' завернулись, расходясь еще шире, влажный бок студневика взбугрился изнутри. Кракозябр прилип к сопернику, бурдюк обхватил лукоголового всей поверхностью, схватил тысячами жадных пальцев и начал затягивать прямо во вспоротый бок, поглощая член за членом. Одновременно мешок вытянул сразу на два-три метра пучок рукошупалец, держа на расстоянии третьего.

Как уже заметила Ольга, шестилапые уроды издавали невероятно мерзкие звуки, но вопль всасываемого заживо богомола звучал удивительно ... по-живому. В нем слились ужас, боль, отчаяние живого, мыслящего создания. Обычный скрежет уступил место почти человеческим крикам. Третий урод метался туда-сюда, стараясь прийти на помощь собрату, обрубал щупальца резкими взмахами когтей-кос, но пузырь в темпе выбрасывал из студенистого тела все новые и новые.

Ольга побежала, обходя бьющихся насмерть тварей по дуге, обратно, к Фидусу. Ноги заплетались еще сильнее, девушка падала, разбивала руки в кровь, снова поднималась и, рыдая от страха и отчаяния, продолжала упрямо стремиться вперед.

'Не умирай, пожалуйста, только не умирай!'

Мешок катнулся на один бок, придавив пожираемого, так, что дикие вопли сразу заглохли. Поерзал на месте, бурча и хлюпая, затем покатился в противоположную сторону, прямо на последнего шестилапа. Разрез от когтя затянулся, не оставив и следа, лукоголовый тоже исчез, проглоченный без следа. Мешок скользнул по вяло дергающимся обрубкам собственных конечностей, собирая их и впитывая прямо через полупрозрачную шкуру. Оставшийся кракозябр скользнул назад, шевеля когтями, оглянулся двумя быстрыми движениями широкой башки. То ли ему разонравилась перспектива драки, то ли нечисть оценивала поле боя.

Фидус был жив и почти в сознании. 'Почти', потому что, кажется, балансировал на краю шока. Взгляд расфокусировался, губы мелко подрагивали, роняя хлопья пены, челюсть безвольно отвисла.

— Вставай! — крикнула Ольга. — Вставай же!

Звук ее голоса как будто вернул немного жизни в пустой взгляд Крипа. Фидус щелкнул зубами, закрыв рот, и уставился на девушку с непередаваемой смесью ужаса и благодарности. И отчаяния, но про это девчонка старалась не думать.

— Вставай!!!

Что происходило за спиной, Ольга не видела, но слышала. Похоже, твари сошлись один-на-один и вознамерились разнести по кирпичику весь этаж. Грохотало так, словно там работал целый экскаватор, методично крушащий все в пределах досягаемости ковша.

— Он же нас убьет!

Кто 'он' уже не имело особого значения — за кем бы победа ни осталась, было очевидно, что судьба двух людей решится быстро, очень быстро. Ольга плакала, уже не сдерживаясь. Она толкала и тормошила Крипа, понимая, что не сможет ни тянуть его, ни тем более поднять.

— Ну, пожалуйста ... Вставай ... Бежим.

Фидус захрипел, кашляя кровью. Ольга провела рукой по его жестким, как обувная щетка, волосам, стерла рукавом алый потек с бледного, как у покойника, лица. Посмотрела сверху вниз.

— Пожалуйста, — очень тихо вымолвила она, глядя в светлые глаза юноши, полные боли и сумрака.

Пожалуйста ...

Шум прекратился, это значило, что сейчас им придется иметь дело с тем, кто остался. И Фидус ответил Ольге прямым, очень осмысленным взглядом. Крепко взял ее за руку и сжал, совсем не как прежде, когда его хватка была слабее, чем у ребенка. Стиснув зубы, на одном выдохе Крип встал, Ольга села, с отвисшей челюстью. Слишком жутко, слишком невероятно было все это. Они поменялись местами, теперь Фидус смотрел на нее сверху вниз, и на лицо парня отчетливо легла печать смерти, а во взгляде пылал огонь фанатичной решимости. В руке умирающего льдисто сверкнул клинок. Когда Фидус сумел вытащить его из ножен у Ольги на поясе? Бог знает. Но сумел.

— Беги, — сказал Крип, и Ольга поняла его, а может быть подумала, что поняла. Возможно сознание, вывернутое до пределов ужасом происходящего, перестало разделять явь и фантом, настоящее от придуманного.

— Беги, Олла.

Она смотрела на него как на божество, воплощение Императора, подлинного Царя Славы. И от этого на душе у Фидуса стало очень спокойно. Он повернулся к врагу, который накатывался, размахивая отростками, растопырив жадные пальцы под шкурой в готовности принять новую жертву. Сломанная нога пылала огнем, и юноша понимал, что встать он сумел, однако не сделает больше ни единого шага. Воли хватит, но тело больше не выдержит, не перенесут мышцы и надорванные связки. Впрочем, никуда идти не требовалось.

— Я инквизитор Фидус Криптман! — бешено заорал он, поднимая клинок, честный солдатский нож Гвардии. Было что-то невероятно символическое, очень правильное в том, что умереть предстояло именно с таким оружием в руках. Как истинный воин, один из бесконечной армии тех, кто век за веком передавали друг другу Долг и Волю Его, величайшего и лучшего из людей.

— Я не боюсь тебя, — Фидус плюнул кровью в слепую тварь, и на сей раз в его словах была только правда и уверенность, прямые и яростные, как очистительный огонь. Юноша взял нож обеими руками и занес, готовясь упасть вперед, умножая слабый удар собственным весом. Один удар, а затем он умрет. После демон убьет и девочку, но в том уже не будет его, Фидуса, вины. И пусть Криптман-младший не жил как настоящий инквизитор, пусть никто и никогда не расскажет о последних минутах его жизни, но, по крайней мере, умрет он в точности как подобает инквизитору. Сражаясь против истинного, неподдельного Зла до последней возможности и за ее пределами, там, где воля становится неизмеримо сильнее бренного тела.

— Я защитник. И ты бессилен против нее, пока я жив.

Сверкнуло, ударило через уши прямо в череп. Громоподобный шум прокатился вокруг. Затем Криптмана ударило, страшно и жестоко, тряхнуло каждый нерв, все — до последней — клеточки. Проваливаясь в беспамятство глубокого обморока, Фидус еще успел понять, что его сразил не враг, а импульс электрического парализатора.

Над головой рычало и гремело. Какофония стояла жуткая, как будто вокруг разверзлось поле боя пополам с безумной лесопилкой. Выстрелы, грохот близких взрывов, еще какой-то звук, невероятно похожий на рычание бензопилы, только раза этак в три больше и мощнее обычной. Также вокруг кричали, много и громко. А еще выли, скрипели и бог знает, что еще. Даже сквозь прикрытые веки пробивались вспышки ослепительно яркого света, словно шарашила вовсю электросварка. Пахло озоном.

'Что это?! Что случилось?!'

Она стояла, а затем все вокруг начало взрываться, били молнии, что-то еще было ... Ольга закрыла голову руками, пытаясь заодно скрыть локтями уши, хотела, было, уже привычно скрючиться, подтянув колени к животу, однако не успела. Ее придавило что-то, похожее на плиту гидравлического пресса, во всяком случае, столь же тяжелое и неумолимое. Казалось, еще чуть-чуть, и невидимая штука пройдет насквозь через позвоночник и диафрагму.

'Наступили' — поняла девушка.

'На меня наступили!'

Взорвалось что-то особенно громкое, так, что девушка оглохла, несмотря на плотно закрытые ладонями уши. Господи, как же громко звучит настоящий выстрел... По ушам словно били теннисными ракетками. Очень, очень больно. Но грохот боя пошел на убыль. Судя по тому, что снимать ногу с ольгиной спины никто не торопился, победило условное 'добро', пришедшее на помощь. Ну, наверное. По крайней мере, в это хотелось верить. Словно аккомпанируя ольгиным коротеньким мыслям, тяжесть со спины исчезла, и одновременно что-то болезненно твердое ударило ее сбоку, поддев и швырнув лицом вверх.

'А теперь перевернули' — догадалась Ольга.

Открывать глаза не хотелось, но девушка все же рискнула приоткрыть узкой щелкой один зажмуренный глаз. Прямо у ольгиного носа разверзлось Дуло, именно с большой буквы. Можно даже сказать Дулище. С такого расстояния оно казалось бездонным и широким, как железнодорожный туннель. Круглая и гладкая труба со стенами в два пальца толщиной остро воняла чем-то жженым и химическим. За стволом начинался металлический короб, а за ним, в свою очередь, латная перчатка, похожая на рыцарскую варежку. Рука казалась человеческой, однако невероятно большой. Еще дальше, где-то в условной бесконечности, горели два зеленых огонька, похожих на ночной бинокль из какой-нибудь игры. Окуляры светились мрачно и не обещали ничего хорошего. Человекоподобная фигура жужжала и щелкала, как будто внутри корпуса шли вразнобой с десяток настенных часов.

— Ой, — честно сказала, вернее полузадушенно пискнула Ольга, не понимая, то ли радоваться неожиданному спасению, то ли готовиться к смерти.

Ствол надвинулся, заняв почти весь окружающий мир.

'Как то глупо все заканчивается' — подумала девушка, ожидая, что сейчас жизнь утонет в ослепительной вспышке выстрела. Она крепко зажмурилась, запах горелой химии стал совсем уж невыносимым, а затем резко ослабел.

— Surge, — скомандовал кто-то со стороны вполне человеческим голосом. И тяжесть исчезла.

Ольга тихонько вздохнула, ожидая. что сейчас переломанные ребра вопьются в легкие, но обошлось. Немного подышав, она вторично приоткрыла глаз, теперь чуть смелее.

Справа от нее высился железный гигант, как две капли воды похожий на гиганта с топором, такой же кубический, высокий и страшный. В одной руке он с кажущейся легкостью держал жуткого вида пушку, похожую на автомат с непропорционально коротким стволом. Пушкой, судя по всему, Ольге и совали в физиономию. Струйка белесого дыма все еще струилась из отверстия в орудийном корпусе, похожего на сдвижную шторку с рукоятью.

Слева на Ольгу сверху вниз молча взирал человек обычных пропорций. Высокий, однако, едва достающий стальному гиганту до середины груди. Одетый во что-то ниспадающее, темное, как будто плащ-дождевик из толстой кожи. Похожая ряса была на Крипе, поверх кирасы. Человек был абсолютно лыс и зачем-то носил белоснежную налобную повязку. А еще каждый сантиметр его лица покрывал затейливый узор бесконечно сложной татуировки. Кажется, то были какие-то символы, буквы резких, как будто рубленых очертаний, как викинговские руны. В ярком свете Ольга не могла рассмотреть яснее.

Человек смотрел, недовольно хмурясь, Ольга глядела в ответ одним глазом, побаиваясь открыть второй и не решалась вообще лишний раз двинуть пальцем. Лысый качнул головой с тяжелым вздохом, показал девушке открытую руку. Гладкая кожа точно в середине ладони была изуродована толстым шрамом. Как будто рисунок, выжженный или вырезанный, причем не с одного раза. Ольга узнала популярный в здешних краях силуэт орлоподобной птицы. Повинуясь скорее наитию, чем здравому смыслу, она медленно и робко сложила пальцы в жесте, подсмотренном у Крипа. Закатила глаза и, насколько удалось, изобразила выражение чрезвычайной почтительности на лице.

Что ж, может эксперимент и не принес выгоды, но, по крайней мере, ничего и не испортил. Во всяком случае, убивать на месте Ольгу вроде раздумали. Лысый приподнял бровь, пожевал тонкими губами, сделал жест, будто гладил что-то невидимое. Слабое движение отразилось в ольгиной голове вспышкой странного ощущения, как будто пальцы скользнули прямо по извилинам. Не больно и в то же время до крайности неприятно. Теперь поднялась вторая бровь, а живой интерес проглянул даже сквозь руны сложной татуировки.

— Tolle eam, — скомандовал человек в повязке.

Ольга не поняла, откуда рядом оказалось трое или четверо мужчин с мрачными физиономиями и ружьями зловещего вида — не такие брутальные, конечно, как у броневодолаза, но тоже очень внушительно. Снаряжение вооруженных мужиков напомнило броню Крипа, все такое же черное, солидное, на ремнях с дырками. Девушку без лишних слов взяли, дернули, переведя в вертикальное положение. Толкнули, указывая направление, без особой жесткости, скорее деловито-непреклонно. Кажется, теперь у нее появилась персональная свита и охрана.

Ну, ладно хоть не расстрельная команда.

— Quia non conveniunt, — прогудел стальной гигант, глухо, с утробным хрипом, как будто динамик был неисправен.

Они с татуированным заспорили, впрочем, без особой энергии, вполне сдержанно. Девушку тем временем без всякого почтения вели дальше, аккуратно и в то же время деловито, как вещь, которую нужно доставить из одной точки в другую, не разбив по дороге. Поодаль целая команда поливала из шлангов пузырящуюся лужу жирной слизи. Судя по запаху, дыму и обычным противогазам, лили кислоту или какой-то каустик. Хотелось верить, что на останки пердячего мешка. Над головами парили уже знакомые черепа, не меньше десятка. К одному снизу были приделаны настоящие железные ручки, как у маленького терминатора. Костяная башка прилежно чертила перьевой ручкой на свитке желтой бумаги. Выглядело это безумно комично, хотя Ольга была слишком измучена даже для простой улыбки, не говоря о смехе.

Мимо пронесли Крипа. Раненого поместили во что-то, напоминающее гроб с открытым верхом, так что девушка даже вздрогнула, решив, что Фидус мертв. Но нет, кажется, парень был вполне жив и даже моргал. Гроб двигался сам по себе, скользя в метре над полом без всяких ног и колес. Впрочем, Ольга начала привыкать к местным чудесам науки, так что даже не удивилась. Летающие носилки сопровождали две женщины в белого цвета доспехах, напоминающих уменьшенную версию брони железного дровосека с пушкой. Они тоже мрачно и деловито хмурились — по-видимому, ходить на серьезных щах как после недельного запора, в этом тысячелетии было обязательным. Ольга хотела все-таки через силу улыбнуться Крипу, но в это мгновение девушку толкнули в спину, так, что она едва не потеряла равновесие. А затем самолетный гроб скрылся за спинами сопровождающих. Девушка вздохнула и зашагала дальше. Кажется, благодарить за спасение Фидуса ее не спешат.

Ольга подволакивала ноги, плетясь как могла. Ее перестали гнать, видимо сообразив, что быстрее подопечная шагать не может. Один из брутальных конвоиров молча хлопнул ее по плечу стволом, привлекая внимание. Когда девушка вздрогнула, обернувшись, он так же, не проронив ни слова протянул свободной рукой нечто похожее на маленькую плитку прессованного сахара. Девушка благодарно кивнула и сразу вгрызлась, щелкая зубами, как шестилапый в бою. Судя по вкусу, то была скорее глюкоза, но в любом случае плитка оказалась сладкой и наверняка была жутко питательной. Только сейчас девушка поняла, насколько изголодалась. Конвоиры переглянулись, и Ольга заметила на их лицах какое-то подобие эмоций — сдержанное веселье и толику сострадания, не иначе от ее жалкого вида.

Интересно, а как выглядит душ в далеком светлом будущем?

Мимо сновали какие-то мужчины и женщины вполне человеческого вида, хотя и в странной одежде, почти сплошь черной или, по крайней мере, темных тонов. Большая часть носила оружие, на многих болтались нашивки, а также бляхи с непонятной символикой. Впрочем, часто повторялась уже знакомая вертикальная палка с перекладиной и вписанным черепом. Казалось, Станция XVI оживает, снова наполняется движением и человеческими голосами. В склеп возвращалась жизнь.

Ольга подумала, что как ни крути, все повернулось не худшим образом. Да, по-прежнему ничего не понятно, все странно и даже тревожно. Однако, вокруг по крайней мере люди, а не злобные уроды. И ее больше не стараются замочить. Дальше все будет хорошо.

Обязательно будет.

Потому что хуже, чем раньше — точно не выйдет.

Она улыбнулась, вдохнула полной грудью воздух, все еще наполненный запахом едкой оружейной химии. На душе стало как то ... светлее, что ли. Ведь все это — ее рук дело. Она пошла к Машине, она вызвала таки подмогу — а откуда еще могла здесь взяться армия? Она выжила, столкнувшись с невообразимым. И спасла Крипа. За пару суток она — Ольга — сумела сделать и пережить больше удивительного, чем за пятнадцать лет прежней жизни.

Да. Приключения закончились.

А может, только начинались ... Кто знает?

Глава 16

От: Временный оперативный центр 'Сигма', крейсер 'Гнев Праведника', Орден Неспящих

Инквизитор Калькройт Шметтау

К: 'Баллистическая Станция XVI

Дознаватель Эссен Пале

Сеть Or.He., временная линия связи MMVCMXCIX

шифрование: cLXIlwNn5, переменный код: #3#&#?

Сеть Ордена Неспящих

шифрование: FaKOknNhP, переменный код: активирован

Во славу Императора, что хранит и защищает! Во Имя Его, пред коим преклоняемся и служим.

Я рад, что в самом скором будущем смогу увидеть тебя собственными глазами, а наше общение продолжится без утомительного посредства всевозможных средств связи. И в ожидании сего хотел бы поделиться с тобой некоторыми соображениями относительно вопросов, не терпящих отлагательств даже на считанные часы.

Дорогой друг, я с большим вниманием ознакомился с твоим предварительным отчетом. Надо сказать, я читал сей объемистый труд как инквизитор Ордо Херетикус, лишенный гнева и пристрастия, но также и как придирчивый наставник, чьему сердцу близки все твои свершения и неудачи. С гордостью отмечу, что обе указанные ипостаси оказались более чем удовлетворены. Проделанная тобой работа поистине бесскверна, после некоторой доработки и шлифовки отчет может быть представлен (и несомненно будет) непосредственно Магистру, дабы поставить точку в операции 'Имма', закончившейся — увы! — столь бесславно.

Однако нам следует обсудить некоторые нюансы той самой 'доработки', которая была мной упомянута выше. Я позволю себе дать тебе несколько советов, которые (быть может!) покажутся тебе небесполезными для придания расследованию окончательных, назовем это так, завершенности и совершенства.

Во-первых, должен заметить, что я всецело разделяю характеристику, данную тобой действиям дознавателя Криптмана. Более того, скажу без тени колебаний, что здесь, в ходе командного совещания, руководство Криптмана-младшего было подвергнуто разгромной критике с намного, намного большей энергией и применением куда более энергичных эпитетов. Особенное недовольство было проявлено нашими добрыми друзьями из Ордена, которые возлагают непосредственно на указанную персону потерю двух избранных воинов. Хотя надо сказать, Ф.К. немало поспособствовал своему умалению упорным повторением баек про новых удивительных ксеносов в то время как очевидно, что воины из Ордена Неспящих пали жертвой мутантов. Что ж, когда Император намерен покарать человека, Он лишает его разума.

Однако ... Не следует забывать, что как это ни печально, слово 'Криптман' все еще часто слышится в коридорах, кои мы скромно назовем 'властными' и на том ограничимся. Пусть оно прочно ассоциируется с приставкой 'старший', имя есть имя. У покойного Инквизитора, ниспровергнувшего Махарийскую ересь, все еще имеются друзья и сподвижники, которые иногда чрезмерно привержены духу корпоративизма.

Поэтому я возьму смелость порекомендовать тебе, скажем дипломатично, несколько сгладить чрезмерно острые углы в характеристике действий Ф.К. Уверяю, что его грандиозный провал не остался без внимания вышестоящих Инстанций и не останется без самых энергичных последствий. Однако не следует предоставлять нашим недоброжелателям даже повода задуматься о некоем сведении счетов или пристрастных выводах. Более того, имеет смысл выдержать отчет в, скажем так, несколько более доброжелательном тоне, прибавив некоторые вполне объективные мотивы оправдания неудач Ф.К. Как то: необходимость действовать в условиях категорической нехватки времени и ресурсов против по-настоящему опасного неприятеля, которые уже одерживал верх над существенно более опытными Его слугами. Сделай на этом акцент, аккуратно, но вполне определенно, без возможности двойного толкования.

Будь спокоен, Криптман-младший будет навсегда лишен благосклонного внимания Инстанций, однако при точном следовании моим скромным советам ты при этом обретешь репутацию человека скромного, благожелательного, способного подняться над личными счетами и семейными конфликтами субъективного толка. А я думаю, ты согласишься со мной — обратить поражение недруга (ибо мы ни в коем случае не станем называть Врагом соратника по нашему нелегкому труду во благо Империи даже в мыслях и тем более рукописным словом) ступенькой к своему возвышению есть не просто победа, но победа одержанная дважды.

Во-вторых ... здесь я должен сделать паузу и собраться с мыслями, потому что казус с персоной, именуемой 'Ольга' оказался весьма непрост при всей кажущейся очевидности и легкости его возможного разрешения.

С одной стороны я полностью соглашусь и поддержу тебя в том, что естественной и единственно возможной мерой воздаяния для нее может быть лишь очистительное пламя. Ибо деятельная помощь дознавателю никоим образом не может быть сочтена умягчающим обстоятельством. Ведь честь и смысл жизни каждого человека — преданное Служение Отцу человечества, в том числе и через всемерное воспомоществование уполномоченным на то слугам Его. И так же как естественным нам представляется дыхание, сон, молитва и вера, мужество солдата перед лицом врага, безупречное исполнение приказов — столь же естественным является сохранение жизни раненого инквизитора. Соответственно исполнение сего долга является лишь бесконечно легкой пушинкой на чаше весов. С противоположной же стороны покоится тяжкая ноша греховности, начинающаяся даже не с обладания флектом, в коем 'Ольга' созналась без промедления и уверток. Нет, обращу внимание на то, что ее нисхождение в бездну греха началось с момента рождения — в мире, лишенном Божественного света Императора, Его заветов и Веры.

Таким образом, повторюсь, я совершенно и полностью согласен — 'Ольге' подлежить быть повинной и очищенной.

Но и здесь я вынужден — уже второй раз подряд, к моему глубокому прискорбию! — добавить это постыдное, режущее мой взор слово 'однако'.

Да, однако, следует принять во внимание дополнительные обстоятельства. Дело в том, что не столь давно я имел кулуарную беседу с представителем Адептус Механикус, которые деятельно интересуются ведением расследования (что вполне объяснимо, учитывая их протекторат над 'XVI'). Технократы в целом занимают сдержанную и похвально беспристрастную позицию, но с определенными оговорками. Представитель донес до моего сведения, что Шестеренки (и я — да хранит Император! — употребляю это слово без тени небрежения или насмешки) оказались в двусмысленном положении, и агент, вызвавший это состояние — никто иной как 'Ольга'.

Логис уверил меня, что вмешательство АМ в наше (твое, друг мой! теперь лишь твое) расследование будет и впредь носить крайне ограниченный характер, несмотря на то, что главный враг некогда принадлежал к их сообществу. И Шестеренки не намерены просить о смягчении удела 'Ольги'. В том числе, поскольку разделяют представления, кои наши недруги называют 'чрезмерным радикализмом', я же предпочитаю считать либеральностью и милосердием на грани преступного небрежения. Да, таковы уж мы, слуги Инквизиции, нам должно смягчать жестокосердие даже там, где без него казалось бы, невозможным обойтись.

Но проблема в том, что логи беспристрастно свидетельствуют: когитатор Станции общался с 'Ольгой'. Причем не просто 'общался', через трепетное исполнение необходимых ритуалов, но прямо благоволил девице и направлял ее. Известно, что частица Омниссии живет в каждой машине, а когитатор Станции, как заверил меня логис (в довольно бескомпромиссной манере) если и не является эталоном божественного присутствия, то весьма приближен к тому.

Поэтому если посмотреть на ситуацию с определенной точки зрения, сожжение девицы может вызвать некоторое взаимонепонимание и даже трения между нашими Сообществами. Ибо, разумеется, можно с должным соблюдением ритуалов обратить в пепел еретическую девицу, однако далее возникнет довольно-таки запутанная дилемма. Если когитатор бесскверен, не покараем ли мы невиновную? А если девица повинна, не бросит ли общение с ней тень на репутацию машины Шестеренок и соответственно на самих АМ?

Скажу без преуменьшений, что сложившееся затруднение заставило нас поломать головы, в том числе и буквально, ибо череп моего собеседника сверкал полированой сталью с утонченной гравировкой и требовал регулярного умащения охладительными маслами. Ситуация неустойчиво зависла меж двух полюсов, где на одной стороне располагалось справедливое воздаяние за греховность и прямой вызов принципам Механикумов. А на другой визит когорты скитариев, готовых забрать девушку для многочисленных исследований и перебить всех, кто мог бы засвидетельствовать прямое взаимодействие непосвященного, не очищенного десятилетиями послушания 'мяса' со священным когитатором.

Однако нет затруднения, что не смогли бы решить Его верные слуги, коль скоро они намерены достичь согласия ко всеобщей пользе. Сначала мы приняли к сведению, что сожжение 'Ольги' при всей правильности сего действа было бы несвоевременно. Таким образом, не потерпит урона репутация АМ. Мы также признали согласно, что смешной является сама идея Криптмана, согласно которой девица должна быть не только прощена и оставлена в живых, но и поощрена. Таким образом сохранится честь нашего Ордо.

В качестве занимательной ремарки сообщу тебе, что Фидус настаивал и упорствовал, желая направить 'Ольгу' в схолу, дабы там она в трудах и дисциплине постигала ремесло Аколита Инквизиции. Пусть это замечание развеселит тебя, приятно разнообразив деловое и, быть может, чрезмерно строгое содержание моего послания.

Но вернемся к сути вопроса.

Как же поступить, дабы совместить объективную пользу?

Мы решили, что наиболее правильным в сложившихся обстоятельствах было бы обратиться к Экклезиархии, дабы она в неустанных заботах о духовном совершенстве Империи приняла на себя тяготы о судьбе Ольги. Девицу надлежит похвалить за услуги, а затем позволить ей очиститься, продолжая служение, однако уже в совершенно иной сфере, безмерно далекой от дел как Инквизиции, так и Механикумов. Представляю на твое усмотрение — как следует умягчить окончательную версию отчета, дабы 'Ольга' предстала в нем не отъявленной еретичкой, а лишь жертвой незнания, которая способна искупить невольный грех на службе Адепто Пурификатум при Церкви Императора. Каковое служение, исходя из беспристрастной статистики, в самом скором будущем приведет ее к гибели, чем окончательно, можно даже сказать — естественным образом — разрешит казус ко всеобщей пользе и ублаготворению.

Прочие вопросы, являясь ответственными и важными, вполне терпят некоторое отложение, их я намерен обсудить с тобой лично.

Твой друг и наставник К.Ш.

С надеждой на скорую и долгожданную встречу.

Да хранит и наставляет тебя Отец Человечества!

Конец передачи

Сеть Or.He., временная линия MMVCMXCIX закрыта, блок памяти дефрагментирован

шифрование: cLXIlwNn5, 2^3^&^|| проведена смена ключей

Сеть Ордена Неспящих

шифрование: FaKOknNhP, переменный код: использование заблокировано

Эпилог

Никто не помнил, почему команда называлась 'СанЭпидОтряд Коммунистов'. Споры насчет поименования, также как и попытки найти какой-то прообраз, были традиционной дисциплиной новичков. Нет, почему 'Сан' и 'Эпид' — понятно, 'чистильщики' занимались и этим тоже. Но куда делась основная работа, то есть собственно очистка (а равно отчитка и все сопутствующие процедуры)? И кто такие 'коммунисты'? Предписывалось считать их безоговорочно хорошим явлением, также как и красное знамя отряда, но без всяких отсылок. Даже в Житии святого Кларенса, официального патрона Команды, не было ни ответа, ни даже намека на разгадку. Тем не менее, Отряд хранил непрерывную традицию более пятисот лет, неся бремя достойной и ответственной службы.

Гусеничный бронетранспортер несся по улице, высекая искры из мостовой стальными звеньями. Истошно выла сирена, хотя в том не было особой нужды — никому и в голову не пришло бы хоть как-то препятствовать Отряду. Наоборот, каждый — хоть пеший, хоть на колесах — спешил убраться подальше с пути машины под красным флагом СЭОК. Старенький двигатель глотал прометий и бурчал с ровной монотонностью, что характерна для испытанных, почтенных машин с ублаготворенным Духом внутри. Обычно команда старалась выезжать составом не менее пяти транспортеров разного калибра и назначения, плюс 'БейнВульф' на случай, если все пойдет совсем плохо. Но в очередной раз бахнуло, на дело кинули резервный экипаж со штрафниками и новичками, всего десять человек плюс старший наставник. Большую Берту нельзя было причислить ни к новичкам, ни к проштрафившимся, однако других наставников на базе не оказалось, так что сбродников приняла она. Теперь предстояло как-то сообразить, как сделать дело и не убиться всем составом.

Внутри машины трясло и гремело. Берта машинально отмечала, чем заняты спутнички и прикидывала, каких неприятностей следует ждать. Каждый был при деле. Святой Человек, как обычно, молился в углу на коленях, прямо под написанным от руки плакатом 'В жопу зло!' Плакат изрядно поистрепался, несмотря на то, что представлял собой лист прочного гибкого пластика. Немудрено, учитывая, что воззвание сменило уже три бронемашины.

Священник наоборот, не молился, деловито проверяя химический распылитель, обклеенный пергаментными свитками, как ежегодное письмо Золотому Трону о хорошем поведении — марками Экклезиархии. Штатный поп вообще придерживался мнения, что молитве следует предаваться лишь по завершению доброго дела, никак не раньше.

Плакса рыдал, елозя по грязной масляной физиономии пухлыми ладонями. С ним это случалось регулярно, штатный хим-огнеметчик боялся смерти во грехе, а еще больше — огня и кислоты. Грешник, невзирая на тряску, предавался любимому занятию, вышивая на красном светоотражающем жилете очередной символ. Берта не разделяла поверья, что надо поместить на снаряжении девятьсот девяносто девять священных молитвенных строк, то злотворные силы не заметят твою душу и есть шанс попасть в три процента переживших срок Послушания. Как уже троекратная послушница Берта могла ответственно сообщить, что почетная служба Очистки косила всех, не разбирая нашивки. С другой стороны увлечение вышивкой безобидно и богоугодно, а также надежно занимало мысли, что было со всех сторон хорошо.

Савларец задрал отсутствующий нос, являя граду и миру незаживающую язву, которую вынес со своих далеких рудников. Бывший каторжник, разумеется, никогда и близко не был к знаменитым Лунам, но всем рассказывал, что выполз на свет божий из самого глубокого подземелья. Все делали вид, что верили. Савларец явно старался впечатлить новенькую, но получалось, откровенно говоря, так себе. Та как обычно ушла в себя, глядя пустыми глазами сквозь мироздание, как будто видела что-то, неподвластное взорам простых смертных. Ну, или тронулась до потери связи с реальностью.

Девица вообще была головной болью наставников, при этом никто в точности не мог сказать — почему. Да, дикарка с какого-то варварского мира плохо владела нормальной речью, вначале не умела даже по-человечески молиться и ничего не понимала в обыденной жизни. Весь отряд добродушно ржал, пересказывая друг другу, как блондинка старалась в первый раз натянуть химзащитный комбез и противогаз. А еще 'Олла' — так девчонка значилась в сопроводительных документах — была угрюмой букой, которая и с кем не дружила и даже не перекидывалась парой слов без крайней надобности. С другой стороны то, чего Олла не знала, тому быстро училась, молилась исправно, а нелюдимость — не порок. Грешник, например, вообще никогда ни с кем не разговаривал, общаясь исключительно жестами. Он считал недостойным осквернять вселенную, в которой пребывал Император, звуками ничтожной речи. Что же до снаряжения, то в Отряде правильному обращению с казенным имуществом учились быстро, как правило не дольше суток.

Бронетранспортер дернуло особенно сильно, так что Пыхарь закашлялся, подавившись дымом свой гнусной трубки, а Доходяга приложился головой сначала о кроншейн, а затем, на противоходе, о кислотный баллон. Сквозь броню опять донесся пронзительный вой сирены, которой Водила расчищал и так свободный путь. Берта вздохнула, крепче взялась за фиксирующий поручень. Вернулась мыслями к новенькой.

Да, причин для особого беспокойства та не давала, Отряд видывал куда более колоритных адептов. Но все же ... Что-то в ней было неправильное. Что-то чуждое и странное. Не угрожающее, а именно странное. Словно девчонка спустилась с высших этажей какого-нибудь шпиля в богатом Улье, а разумом осталась в прежней жизни. Этот выезд обещал стать для Оллы первым настоящим, 'боевым', и наставника сильно беспокоила подносчица кислотного реагента. Точнее — отстраненность девушки, ее какое-то незамутненное безразличие к происходящему вокруг.

Зажглась красная лампа над боковой сдвижной панелью, заменявшей транспортеру обычный люк. Значит осталось не дольше пары минут.

Наставница отвлеклась на мгновение, а когда вновь посмотрела на подопечную, обнаружила, что та в свою очередь уставилась на Берту, причем вполне осмысленно.

— Обманул, — неожиданно выговорила Олла, с крепким акцентом, но вполне разборчиво.

В машине было дико шумно, звукоизоляция давно пришла в негодность, однако связь шла через радио и ларингофоны, так что новенькую расслышали все.

— Что? — спросила БоБе, чисто машинально, почти как обычный человек, ни разу не Наставник.

— Он меня обманул, — повторила девчонка, тускло и невыразительно, кутаясь в безразмерный комбинезон, как в теплый плащ. Прорезиненная ткань скрипела и складывалась гармошкой на сгибах. Савларец гнусно заржал, всхрапывая и роняя слизь провалом вместо носа. осекся, перехватив очень мрачный взгляд Берты.

— Так бывает, — столь же ровно и размеренно вымолвил Священник, осенив себя аквилой. — Каждого человека кто-нибудь обманывает. Лишь Император совершенен, был и пребудет, осеняя галактику Самим собой и через себя.

Олла посмотрела на попа диким взглядом и снова ушла в себя, словно развернув зрачки внутрь. Зато крепко вцепилась в противогазную сумку. БоБе вздохнула, чувствуя горячий воздух, процеженный через респиратор. Кажется, какие-то нюансы прояснились. Видимо девчонка в самом деле городская, из вербованых 'на доверии'. Такое редко, но тоже случалось. Надо полагать, долго в Отряде не заживется.

Священник поднялся, надежно схватившись за поручень, шедший под низким потолком на всю длину отсека. Громко проорал:

— Ну что, братья, надерем жопу злу?!

— В жопу зло!!! — более-менее дружно отозвался хор десяти глоток. Кажется. лишь Олла промолчала. Да, и еще Плакса, который вцепился обеими руками в распылитель, так что слезы уже беспрепятственно катились по лицу щедрыми ручейками. В машине стало холодно, несмотря на полуденную жару и работающий двигатель. Наставница увидела. как иней собирается белесой пленкой в углах и содрогнулась при мысли о том, что их ждет впереди. Если проявление настолько явственно и сильно, значит впереди настоящая Беда. И 'БейнВульфа' с его благословенной кислотной пушкой — последним аргументом на самый худший случай — нет...

— 'Хоботы' надеть! — скомандовала Берта. — Замкнутый цикл!

Моргнула красная лампа, транспортер замедлил ход, дернулся, разворачиваясь на месте и сдавая назад.

'Пошла работа'

Олла снова запуталась в противогазной снасти, Доходяга неожиданно помог ей распутать гофрированный шланг, правильно застегнул лямку, прихватывая в нужном кармане цилиндр поглотителя, чтобы не выпал. Девчонка замешкалась, натягивая маску противогаза, однако справилась. За круглыми стеклами ее взгляд окончательно утратил безумные нотки, стал пустым и невыразительным.

Берта снова тяжело вздохнула, стараясь, чтобы это выглядело незаметным в респираторе. Подумала, что блондинке все же конец, причем скорый, и тот, кто ее вербанул на службу в Очистке, был изрядным скотом. Обычному человеку не место среди послушников Адепто Пурификатум, где ад оказывается не дальше выхлопа из хим-огнемета, а то и на расстоянии простой мысли о зле.

Затем бронетранспортер вздрогнул, качнулся на изношенных амортизаторах и окончательно замер. Сдвижная панель отъехала в сторону, и времени для досужих размышлений уже не оставалось.

О Боевом ЭпидОтряде Коммунистов:

http://drugoigorod.ru/otryd/

https://vk-cc.ru/QgqEh


* * *

Фидус не любил семейный особняк. Спрятанный глубоко в толще скалы, жилой комплекс технически был скорее укрепленным бункером, однако воспроизводил антураж старинного особняка еще до-имперского периода. Жить здесь было мрачно, пусто и одиноко. Даже слуги не скрашивали бытие, потому что многим поколениям Криптманов традиционно служили сервиторы.

Фидус бродил по темной анфиладе комнат, грустно и методично напиваясь вином из глубокого подвала. Вино было хорошим, однако пьянило медленно и плохо. От него меланхолия лишь усугублялась, а мыслей оставалось чрезмерно много. Больше чем хотелось бы юному инквизитору, никчемному сыну великого отца.

'Ты обманул ее'

— Нет!

Фидус неожиданно понял, что произнес это вслух. Скорее даже выкрикнул, пытаясь заглушить тихий, но пронзительный шепот из пустоты.

'Ты ее обманул'

— Нет, — прошептал Фидус. — Я ничего не мог сделать.

'Но ты и не пытался' — не умолкал голос.

Криптман взмахнул рукой, как будто пытаясь отогнать привидение. Выронил бутылку, которая глухо стукнулась о толстый ковер. Тихо забулькало — вино пролилось тонкой струйкой, сразу впитываясь в ткань. Тени, казалось, сгустились еще больше — часть солнечных батарей, питавших напрямую светильники, вышла из строя после недавней бури. Надо было отправить наружу ремонтную бригаду, но Фидус забыл.

Криптман сел в первое попавшееся кресло, обхватил руками больную голову. Повторил в третий раз, кинул в никуда отчаянное:

— Нет...

'Да' — отозвалось из тьмы.

'Да. Ты предал человека, который не побоялся пройти сквозь ад, чтобы спасти тебя. Принес ее в жертву, чтобы не привлекать к себе большего внимания'

Девочка с соломенными волосами предстала перед внутренним взором Фидуса с такой отчетливостью, будто инквизитор смотрел на пикт. Невысокая, тоненькая, с очень красивыми глазами редкостного оттенка — прозрачно-синего, как небо на рассвете. Красивыми и очень выразительными.

— Да, я ее предал... — прошептал Фидус, как будто признание самому себе в полутемном склепе фамильного бункера могло что-то исправить или что-то изменить.

Хотелось напиться, забыть, не слушать, однако даже в хмелю инквизитор не мог скрыться от неумолчного зова совести. В синтетическом кондиционированном воздухе пахло хорошим вином, еще чуть-чуть — пылью. И тяжелой тоской.

Криптман долго, молча сидел, зарывшись пальцами в отросший ежик волос. Боль вернулась с новой силой, несмотря на уверения медиков, что организм восстановлен до прежних кондиций, включая полную регенерацию нервных окончаний. Раскаленные иголки методично терзали всю левую половину тела, от щиколотки до шеи. Пальцы дрожали в неконтролируемом треморе.

Фидус откинул голову, моргнул, чувствуя, как расплывается все в поле зрения.

— Да, я ее предал, — повторил он. — Да, это правда...

Он еще долго сидел так, уронив безвольно руки, часто моргая. Губы Младшего часто и мелко шевелились, словно Фидус вел беззвучный и яростный диалог с кем-то невидимым. Затем Криптман больно хлопнул себя по лицу, будто смахивая больно жалящее насекомое.

Она его поцеловала тогда, в их последнюю встречу, короткую и скомканную. Ольга встала на цыпочки и коснулась губами щеки Криптмана. Он молчал, потому что не знал — о чем говорить. Она тоже — девушка очень плохо владела готиком. Но в ее глазах Фидус прочитал наивную, доверчивую благодарность, а также надежду и абсолютное доверие. Веру в человека, ради которого она столько раз рисковала, и телом, и душой. В того, кто стал между ней и демоном, как настоящий герой, отринувший страх.

В того, кто уже знал, что ничем не может ей помочь. Не хочет ей помочь, чтобы не ставить под очередной удар свою и без того жалкую, неудачливую карьеру.

'Ты мне поможешь?' — спросила она, смешно коверкая ударения и разделяя слоги.

'Ты меня не бросишь?'

И он ответил:

'Да. Я помогу'

И замолчал, стиснув челюсти, прилагая немыслимые усилия для того, чтобы не выдать себя, скрыть бурю в душе. Кажется, напугал девочку каменным лицом без тени эмоций. Во всяком случае, уходила Олла, склонив голову, часто оборачиваясь с жалким, просительным взглядом. Мрачные и бессловесные адепты конвоировали девушку, что шагала прямиком к бессрочной службе в Адепто Пурификатум.

В месте, откуда не возвращаются.

'Ты мог ее спасти'

— Да, мог, — безнадежно шепнул Фидус, отвечая самому себе. — Ценой звания и регалий.

'Престав быть Инквизитором Криптманом. Разорвав длинную цепь слуг Императора, что ковалась столетиями, звено за звеном, жизнь за жизнью'

— Господи, прости меня, помоги мне, — воззвал Фидус, чувствуя, как остатки хмеля покидают сознание. Тщетно, никто не пришел на помощь и не успокоил больную совесть инквизитора.

Криптман встал и неверными шагами побрел в библиотеку. Его трясло, как в послеоперационной лихорадке, так что дорога затянулась. Библиотека встретила молодого хозяина, как и прочий дом — тишиной и полутьмой. Фидус жестом отозвал подкатившегося, было, сервитора, проследил взглядом, как машина с мозгом бывшего человека скрывается в проходе меж шкафов. Сервитор не нуждался в свете, губительном для старых фолиантов, механический слуга ориентировался при помощи инфракрасного прожектора.

Криптман тоже мог бы пройти через склад книг с закрытыми глазами, недаром он столько лет провел здесь в детстве. Но предпочел включить уютную лампу над читальным столиком. Оставалось найти искомое.

Вот ряд с избранными воспоминаниями великих деятелей Ордо Херетикус. Вот практические руководства по методам допроса и следствия, самые потрепанные, зачитанные из всех книг. Введение в искусство распутывания преступных тайн для юного инквизитора... Копии некоторых отчетов Криптманов, изданных 'ин фолио', для парадных представлений. Ежегодные справочники и глоссарии по сектам, культам, еретическим сообществам и ксено-расам. Все не то, не то.

Ага, вот.

Отдельный шкаф стоял наособицу и казался новоделом по сравнению с резным деревом, царившим в храме старой литературы. Его как будто сколотили второпях, со старанием, но без всякого опыта в плотницком деле. Надежно, прочно и слегка криво. Десяток широких полок были заполнены дневниками самого разного вида и качества, от роскошных блокнотов, обтянутых настоящей кожей, до нескольких тетрадей, сшитых в одну брошюру при помощи шила и толстой нити.

Фидус замер, глядя на последнюю полку, заполненную примерно на три четверти. И на последний дневник, изданный наиболее роскошно, по специальному заказу. Не из кожи самых преданных адептов, как бывало, но тоже весьма достойно и богато. Красно-черный томик словно завершал и венчал собой долгую череду памятных записей. И притом казался самым забытым, брошенным в тонком слое неистребимой библиотечной пыли.

Криптман неверной рукой взял дневник и понес к читальному столику, который больше походил на пюпитр. Томик оттягивал руку, словно был сделан из грубого картона с жесткими волокнами вторсырья. Фидус опустился в твердое кресло и снова замер, будто не решаясь прочесть записи Криптмана-старшего. Казалось, само время остановилось в ожидании, минуты умирали, едва рождаясь, одна за другой. И наконец, с едва слышным шелестом книга открылась.

'В давние годы я начал вести дневник, более по традиции, нежели ради практической надобности, а также ради утоления собственного тщеславия. Мне думалось, что придет час, когда не станет инквизитора Криптмана, но летопись его жизни останется в веках, сохранив память обо мне иным способом, нежели архивы Ордо Херетикус, что скрывают все и ничего не выпускают наружу. Это, безусловно, грех, однако, думается, простительный. Ведь тогда казалось, что записей останется не так уж много, ибо перед людьми, Богом и собственной совестью я открыто говорю, что всегда смотрел в лицо угрозе, сколь бы тяжкий удел ни ждал меня.

Однако все сложилось по-иному ...

Я прожил долго, намного, намного дольше, чем рассчитывал в самых смелых мечтах. Жизнь моя завершается в почете, уважении, признании коллег и соратников. И каждый шаг этого пути отмечен в летописи, что началась с одной тощей тетради, а теперь занимает не один шкаф моей обширной библиотеки. Ныне я гляжу на обширное собрание томов, где строго и беспристрастно запечатлены взлеты и падения, успехи и неудачи. Но признаюсь, что чувствую ... лишь печаль. Ибо вскоре я покину этот мир, что осенен благодатью Императора, мир, к удержанию коего я также был приобщен, чем горжусь, не скрывая того. Однако не смерть пугает меня и вселяет робость. Не смерть, но явственное понимание, что главное сражение я проиграл. И знание об этом вопиет со страниц моих воспоминаний, моего беспристрастного дневника.

Да, я ухожу побежденным. Но в грусти сокрыт утешительный росток, имя которому — надежда. Надежда на то, что придет час, когда мои изыскания вспомнят, извлекут и воспользуются ими для познания Великого Врага. Быть может самого страшного из всех, с коими встречалось и еще встретится человечество в победном шествии по галактике.

Последний том моей летописи — не дневник, не кропотливая ежедневная фиксация событий. Это совокупная история, экстракт моих поисков, той борьбы, которую довелось вести десятилетиями и — увы — в одиночестве, чувствуя скептические улыбки за спиной и слыша доброжелательные насмешки неверящих коллег.

Если вы читаете это, значит, моя надежда была не напрасна. Крупицы знаний, что я подбирал, будто хлебные крошки в лесу, полном тайн и опасностей, зловещие факты, что кропотливо собрал и классифицировал — все пригодится вам, кем бы вы ни были, открывшие эту книгу.

Если вы мои коллеги из Инквизиции, то помяните меня добрым словом и поблагодарите за безответный, неблагодарный труд, который принес мне при жизни лишь саркастические насмешки. Я не считаю себя достойным воссесть близ Императора в посмертии, моя душа растворится в небытие, так что ваше поминовение меня не достигнет. Но доброе слово нужно не мертвым, в нем нуждаются живые, и тем вы сотворите благо не мне, но себе.

Если же эти страницы листает мой сын, то я воздержусь от напутствий и комментариев, ибо все, чему надлежало быть сказанным — уже сказано.

Переверните же страницу и узнайте, что много лет назад, в ходе операции на Ста ... '

Дальше запись обрывалась, хвостик 'а' вместо того, чтобы загнуться крючком, опускался вниз, истончаясь. Эта буква стала последней, которую написал Фидус Криптман Старший. И последним, что он сделал в жизни.

Сын перевернул страницу, открывая вложенный отдельно большой черно-белый рисунок на полный разворот. Долго смотрел на него, затем достал из кармана другой рисунок, положил рядом и снова замер, вглядываясь.

Изображения были совершенно не похожи. Один выполнен уверенным стилем хорошего графика — каждый инквизитор в обязательном порядке проходил курс академической живописи, потому что не всегда под рукой оказывалась аппаратура. Зачастую приходилось полагаться лишь на собственную память и твердую руку. Отменная бумага, дорогой уголь, ровные и выверенные линии.

Другой накарябан самым дешевым стилосом на таком же скверном листе из старого блокнота, который вышел из многократной переработки утильсырья и обречен был сгинуть там же. Рукой, что в лучшем случае малевала человечков из кружков и прямых линий.

И все же, два абсолютно разных изображения, которые разделило без малого полтора десятилетия, вполне явственно изображали одно и то же создание.

Большая, непропорционально-'луковичная' голова. Круглые глаза навыкате, ощерившаяся мелкими треугольными зубами пасть. Рисунок Старшего Криптмана во всех подробностях передавал выражение абсолютной, злобы на морде, которую вполне можно было назвать 'лицом'. Младший видел и мутантов, и ксеносов, привык воспринимать и не удивляться их чуждости. Но все равно — при взгляде на тварь его передернуло, а вдоль позвоночника скользнула струйка ледяного пота. Захотелось оглянуться и проверить, не подкрадывается ли сзади тень смерти с головой зубастого богомола.

Фидус откинулся на твердую спинку, отполированную спинами десятков поколений Криптманов. И прошептал снова фразу, которую Ольга уже однажды слышала, однако не поняла.

— Отец, неужели ты был прав?..

Конец

__________________________________

Вот и закончилась история ... точнее скорее прелюдия, вводная повесть в Большую Историю про двух главных персонажей, которые так непросто и опасно встретились. Что будет дальше — посмотрим. Планов много, а вот насколько их удастся реализовать — как обычно большой и непростой, отчасти даже болезненный вопрос.

Сейчас я в любом случае сделаю перерыв на несколько других тем, а пока буду подводить итог "Крипа", в том числе и финансово-донатный. От этого и будет зависеть будущее большого проекта.

А на следующей неделе возвращаемся к "Искусству".

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх