Седьмой Принцип

Усевшись в машину, он внезапно решил, что тотчас же отправится к Нине Филипповне. Уже по дороге обосновал свое решение предположением, что гадалка должна что-то знать, и обязательно растолкует ему, что к чему.

Оставив машину во дворе дома, Лис, стараясь не смотреть на окна своей, кто бы что ни думал, квартиры быстро прошел в подъезд. Доску он захватил с собой, чтобы не объяснять все на пальцах, а показать Нине Филипповне и послушать ее толкование. На лифте поднялся наверх. Не найдя звонка, осторожно постучал кулаком в обшарпанный дерматин двери. Ответом была тишина. Он постучал еще раз, более настойчиво, и тогда в ответ на его стук где-то в глубине квартиры возникли медленные тяжелые шаги. По тому, как помутнел дверной глазок, Лис понял, что кто-то с той стороны на него смотрит. Он улыбнулся, замок щелкнул, дверь распахнулась. На пороге, перекрывая проход корпусом, явилась Нина Филипповна. Плечи ее, словно лебедь крыльями, обнимала шаль, поверх того же ситцевого платья, которое он запомнил по прошлому разу, седые волосы, собранные в пучок, выбивались из узды и окружали лицо паутинкой. В светлых глазах ни тени тревоги, но лишь вызов и задор. Отведя волосы величественным жестом в сторону, она выглянула из двери и кинула быстрый взгляд в одну и в другую стороны.

— Ты зачем пришел? — спросила после этого резко. — Я же сказала тебе: больше не приходить.

— Обстоятельства, — промолвил Лис. — Надо кое-что уточнить.

— Ну, ладно, — сказала гадалка. — Входи, раз пришел.

Посторонившись, она пропустила Лиса в квартиру. Проход открылся очень узким, просто щель какая-то, лаз, пришлось протискиваться бочком, прижимаясь и скользя по огромному мягкому бюсту хозяйки. Лис почувствовал смущение, его даже слегка в жар бросило, но Нину Филипповну, судя по выражению лица, ситуация, только забавляла, Закрыв дверь, она повернулась в узком для нее коридоре и выдавила из него Лиса на кухню. Усадив гостя на стул, кряхтя, заняла свое место у стола, все как в прошлый раз.

— Ну, выкладывай, что у тебя, — сказала отрывисто. — Что это ты принес?

Лис видел, что Нина Филипповна как минимум недовольна его приходом, но отступать было уже поздно, да он и не собирался. Он положил панно на стол и, развернув, чтобы ей не пришлось рассматривать вверх ногами, придвинул его к хозяйке.

— Вот, — сказал, — смотрите...

Дерево на белой скатерти осветилось, будто живица, что стекает по стволам старых вишен. Нина Филипповна, замерев, долго, молча смотрела на панно, потом осторожно прикоснулась к нему ладонью, ее широко расставленные пальцы, как заметил Лис, подрагивали.

— Дерево гофер... — произнесла она тихо и таким голосом, словно нашла, наконец, подтверждение всему, о чем и так давно догадывалась. — Откуда это у тебя?

— Человек один принес, — сказал Лис. — Еще раньше, до того как все эти события начались... Я и забыл совсем. А вчера...

— И человека того зовут...

— Нарада.

Услышав имя, Нина Филипповна помрачнела. Ее лицо, похожее на сладкое печеное яблоко с плотно сжатыми пухлыми губами выглядело несколько комично, но Вене было не до смеха.

— Разговаривать надо с тем, кто тебе это панно дал, — сказала она. — Вот с ним, с Нарадой. И чем раньше ты это сделаешь, тем лучше. Избежать... Не знаю, может быть... Нет, думаю, все равно он тебя найдет. Или кто другой. Так что...

— Что это за человек? Кто он?

— Уж и не знаю, человек ли, — произнесла гадалка, как приговор.

— Я так и думал, — сообщил Лис почти равнодушно, по крайней мере, внешне, без эмоций. Внутри же, тот комок, в который превратилась его душа, ответил напряжением. Словно камень — попробовал сжаться, но больше не смог, и остался как есть.

— Время ускоряется, — сообщила Нина Филипповна. — Ты не приходи сюда больше, не приходи, ради Бога! Никак нельзя, чтобы и меня сейчас зацепило, пойми ты. Приведешь ведь за собой кого не надо, того же Нараду, а еще рано. Скоро и так все разрешится, с нами или без нас. Вот тогда не спрятаться будет, не избежать.

— Нина Филипповна, а вы при чем? — неуверенно спросил Лис.

— Все мы при чем... — ответила она тихо.

Тут, точно впервые заметив, в каком Лис пребывает состоянии и виде, спросила:

— Ты что это такой потрепанный? Словно в могиле ночевал...

Протянув руку, она пальцами смахнула комочек земли с рукава его куртки, точно как Дух до того. И вдруг осеклась, и тихо охнула:

— Господи, и в самом деле ведь, в могиле...

— Честно говоря, не все помню, что было, — сознался Лис. — Как-то все закрутилось... плотненько.

— Время ускоряется, я же сказала, — напомнила Нина Филипповна.

— Да, — согласился Лис. — Похоже, так и есть. И... Вот вы говорили про принципы... Они здесь, на доске изображены... По ходу, я уже со всеми встречался. Кроме Седьмого. Не пойму, этот Седьмой, он кто? Тут, на медальоне, пустое место. Я не соображу...

— Узнаешь еще, встретишься, — заверила его Нина Филипповна, — хотя это задача не из легких. Говорят, что это высшая награда, увидеть его, все равно как самого себя найти. Называют его Небесный человек, и он может устроить все так, как тебе надо и как тебе хорошо будет, но для этого ты должен сам понять, кто ты есть и что тебе нужно. Без Седьмого ничего не решается, в конечном итоге. Это сложно бывает объяснить, но на самом деле все просто. В общем, ты должен сам суметь подняться к нему, только так. Воспарить, взлететь. Возвыситься. Думаю, тебе будут мешать это сделать, потому что в этой истории много чего гнилого. Какая-то мерзость, которую хотят скрыть. Я не знаю конкретно что, но в общих чертах вот так. И пакость не от тебя исходит, хотя ты тоже не безгрешен. Поэтому к встрече с Седьмым тебе следует подготовиться. Вспомнить, что раньше было-не было. В этом случае у тебя будет шанс спастись. У нас появится этот шанс...

— У нас? — снова удивился, не понимая ее слов, Веня.

Нина Филипповна подвигала губами, будто собираясь что-то сказать, но промолчала. А вот глаза свои желто-электрические не спрятала, не отвела, и была в них бесконечная печаль, такая глубокая, что Лису стало неудобно, что втягивает ее в свои дела.

— Ладно, — сказала Нина Филипповна, когда пауза неприлично затянулась, и надо было что-то сказать. — Ладно.

По привычке, хлопнула себя ладонями по коленям и поднялась на ноги.

— Я сейчас ванну наберу, — объявила она. — Помоешься, приведешь себя в порядок, а то негоже в таком-то виде. Еще решит кто, что сломали тебя, а ведь это не так, верно?

Она вышла из кухни, и через какое-то время Лис услышал, как рядом, за стеной зашумела, завибрировала сильной струей вода.

— Одежду оставь здесь, — сказала Нина Филипповна, вернувшись, — я почищу, все в земле и в саже какой-то. Надо бы постирать, но уже в другой раз как-нибудь. И давай без дури, ты еще меня стесняться будешь! — добавила она, видя, что Веня замялся.

— Да я ничего! — возразил Лис. Он торопливо разделся до трусов и, бросив одежду на стуле, быстро юркнул в ванную.

Вода била неистово мощным потоком, и ванна наполнилась уже почти доверху. Веня закрыл кран, потрогал воду рукой и удовлетворенно хмыкнул — температура ее оказалась просто идеальной. Он опустился в воду, как в женские объятия. Возникло сказочное, первобытное состояние тепла и покоя, он закрыл глаза и отдался ему без остатка. Волна ласки и нежности подхватила и понесла его, тихо кружа и покачивая. Что-то подобное он испытывал, обнимая Марину, но давно уже, очень давно. Покой, тепло, счастье... В такой последовательности. Тогда Марина и сама обнимала его и, забирая и впитывая, отдавала и дарила. Позже только позволяла... исполняла... Что еще? Терпела... Куда все пропало? Куда все пропадает? Любовь, как и жизнь, накроет с головой, завертит, закружит, а потом схлынет. Оставит на берегу, ошеломленного, дрожащего. Свойства волны. Любовь — волна. И жизнь волна. Но жизнь после себя не оставляет следов. Хорошо еще, что другие волны накатывают следом и оживляют пейзаж. Вдруг невпопад подумалось, что почти перестала вспоминаться его прежняя жизнь, он находил в ней все меньше примеров и аналогий. Видимо, прошлый его опыт иссяк, не слишком он оказался богат. Где, в чем теперь искать опоры? Он вступил на неведомую ему территорию, не заметив ограждения и запрещающих табличек. Впрочем, их могло и не быть. Как в тот раз. Но тогда, на краю мира, все было иначе.

Вот именно, на краю мира. Он на утесе, над бездной, позади него пустыня, впереди и вовсе ничего нет. Пустота. Начало начал, или же — конец всех концов, кому как больше по душе. Ему по душе быть как можно дальше, но он здесь, ждет.

Он прильнул к шее Лунного коня, волшебного зверя, живущего в этом мрачном и темном мире. Конечно, конь не взнуздан, не оседлан. Еще чего! Чудо уже то, что он позволил взобраться себе на спину. Шерсть коня серебрится, густая волнистая грива спадает на темные камни. Он намотал пряди конских волос на руки, словно плетеные вожжи, держится крепко, готов к броску. Они ждут.

Ждут, когда над бездной начнет всходить Звезда смерти. Вот только, он забыл, чем следует кормить Лунного коня? Ведь чтобы проделать, то, что собираются они, коня следует подкармливать чем-то особенным... Чем же?

А потом он увидел, как из бездны всплывает бледно голубой пузырь, предвестник Звезды, как колит она все вокруг холодными лучами, словно пиками, как срываются вслед им ураганные ветры, как на самом краю бездны, ломая камни, прорастает и сразу же расцветает, раздуваемый ветрами, Огненный цветок... Он-то им и нужен...

— Вот тебе, вытрешься, — сказала Нина Филипповна, приоткрыв дверь ванной и вешая большое махровое полотенце на крючок. — Ты заснул, что ли? Давай, не спи, времени мало.

Потревоженный внезапным ее вторжением, Лис потерял опору и сцепление со стенкой ванны и, соскользнув по ней, обрушился с головой в воду, подняв фонтан брызг.

— И в самом деле, заснул, — подтвердила догадку Нина Филипповна, чем казалась была удовлетворена.

Лис забултыхался в воде, стараясь одновременно и прикрыться двумя руками от взгляда хозяйки, и подать ей знак уйти немедленно.

— Потом, потом! — бухтел он, булькая и захлебываясь.

— Что, потом? — поинтересовалась Нина Филипповна. — Никакого потом не будет, к сожалению. И перестань сучить ногами, весь пол залил. Меня твоя личинка не интересует, и уже давно, так что успокойся. Гордиться тебе, я скажу, особенно нечем, но и комплексовать, как я погляжу, тоже не след. Давай, заканчивай помывку, я тебе поесть приготовила. Все на столе.

Нина Филипповна удалилась, прикрыв за собой дверь, которая коротко проскрипела дискантом. Лис успокоился, восстановил равновесие и кое-как отдышался. 'Надо же, заснул...' — не столько изумлялся, сколько радовался он происшедшему. Потому что устал, как оказалось, до чертиков. Расслабиться да подремать в теплой воде — как раз то, что нужно. Сон, правда, приснился странный, как все последние сны ему снятся, и какой-то тяжелый, напряженный, со всей этой пророческой предопределенностью. А, может, то и было видение? А вдруг и Синяя звезда, и Огненный цветок, и Лунный конь на самом деле существуют где-то на краю света, и встреча с ними ему еще предстоит? Он снова почувствовал, как в груди, в самом солнечном сплетении заворочался, завертелся волчком холодок. Лис схватил мочалку и стал интенсивно ее намыливать. Мочалка представляла собой рыжий моток спутанной и сбитой комками лески — точная модель того, что творилось с мыслями в его голове. И снова это тягучее чувство, будто он начинает что-то вспоминать. Ох, уж эти воспоминания, как же они его измучили. Достали! Ненужные, непрошенные, навязанные. Он, конечно, еще не разобрался в них, далеко нет. Зато понимал, что должен держать воспоминания в тайне. Кроме, конечно, Нины Филипповны, от нее бесполезно таиться, она все равно читает его мысли...

— Нина Филипповна, — не выдержав, взялся спрашивать Лис, съев предварительно тарелку борща с тремя кусками хлеба и напившись сладкого компота, — Нина Филипповна, а вот как вы думаете, Лунного коня, чем кормят?

Гадалка долгим взглядом, каким смотрят в ночь, или на дорогу, посмотрела в его лицо, и прочитал в ее глазах Лис и печаль, и горечь, и невыразимую грусть, и неразделенное страдание. Стыдно ему стало за свой вопрос, словно глупость он сморозил несусветную.

— Известно чем, — тем не менее, со вздохом ответила Нина Филипповна. — Сердцем этого зверя кормят.

И прикрыла рот ладонью, испугавшись своих слов.

— К-каким сердцем, — заикаясь, осмелился на уточнение Лис.

— Вестимо, своим, — подтвердила Нина Филипповна. — Где взять другое, ежели сидишь у коня на спине?

— Но ведь... Это жизнь?

— Вот именно, жизнь. Поэтому надеюсь, что ты найдешь себе лошадку поскромней... Ну, ладно, — подвела черту. — Пора.

— Подожди-ка, — остановила она его у двери. Пошла зачем-то в комнату, а, вернувшись, сунула ему в нагрудный карман куртки очки с круглыми синими стеклами, толстыми, почти непрозрачными — совершенно антикварную вещь. — Тебе пригодятся, — ответила на его немой вопрос и осторожно, словно благословляя, погладила карман подушечками пальцев.

— Найди Нараду, — велела ему напоследок. — Дощечку свою взял? Хорошо. Все остальное, думаю, он сам тебе объяснит и расскажет. Он для того здесь и объявился. Но про меня ему не говори, даже не упоминай, незачем ему знать обо мне...

— Мы с вами еще увидимся? — спросил Лис, при этом захрипел и закашлялся.

— Увидимся, конечно, — сказала Нина Филипповна, сложив губы и пухлые щеки в смешную гримаску серьезности и значительности. — Где-нибудь, когда-нибудь — обязательно увидимся. Ну, храни тебя Бог.

С этими словами она вытолкала его из квартиры и закрыла дверь.

Спускаясь по лестнице, Лис спиной ощущал взгляд янтарных совиных глаз Нины Филипповны. Совершенно совиных...

Глава 15

Нарада

Нараду Вениамин нашел точно там, где говорила Анна — в центре, на перекрестке у Гастронома. Он сидел в позе лотоса на расстеленной прямо на асфальте домотканой подстилке из верблюжьей шерсти. Прислонившись спиной к газетному киоску, бренчал на своей балалайке. Лис совершенно определенно знал, что никакая это не балалайка, а индийская вина, и что не завывание ветра в дымоходе воспроизводит сей уличный музыкант, а воспевает гимны, молитвы и мантры своим самым главным и правильным богам, но по дурацкой привычке, за которую сам себя корил, внутренне ерничал. Нервничал, что поделать.

Перед Нарадой полукругом стояли десятка полтора зрителей и молча, с подобающим вниманием и даже почтением слушали его песнопения. Когда очередной гимн заканчивался, граждане бросали монеты в стоявшую на подстилке круглую деревянную плошку, затертую до черноты, засаленную, щербатую по краю, и уходили, притихшие и одухотворенные. На их место тут же становились другие, перекресток был людным, и недостатка в слушателях не ощущалось, по крайней мере, сейчас, в середине рабочего дня.

Лису показалось удивительным, что, сколько бы в плошку ни бросали денег, в ней всегда оставалось не более трех монет на самом дне. 'Что за фокус такой? — подивился он. — Одно слово: факир'.