Любимый город

Его захватила программа "Союза". Цель — окончательное преодоление последствий Смутного Времени. В реальности Смута не кончилась в 1612 году. Тогда предатели и трусы Минин и Пожарский предпочли помощь иностранцев опоре на собственные силы. За их слабость пришлось заплатить великому народу — сперва независимостью, потом верой, а в конце концов — собственным именем. Великая Россия исчезла, превратившись в ничтожную "москворусскую комиссарию". Правда, костромские патриоты смогли сохранить религию предков, но ценой за это был Великий Русский Раскол, когда единая Россия разделилась на две части. Московские правители предпочли пожертвовать Истинной Верой ради сохранения своей власти. Кострома сохранила Веру, но Единство пропало безвозвратно.

Программа напоминала о древнем величии — когда западные границы Державы достигали Чернигова, когда русскими и только русскими были Псков и Новгород, когда русские воеводы брали дань с сибирских народов. Разве не смогла бы Единая Россия изгнать из своих пределов всех оккупантов, как шведских так и польских, отвоевать, пусть не сразу, свои старые границы и даже расширить их? Те, кто погасил надежду на Российскую Империю от Тихого океана до Балтики, где сама Польша была бы только одной из провинций, те, кто закрыл русскому языку дорогу в Киев, Новгород и Хабаровск, были преступниками против своего народа, не заслужившими на добрую память потомков. Будущее же лежит в объединении обоих ветвей русского народа в едином государстве. Сегодня наша Россия, завтра — весь мир! Эти слова партийного гимна новый член "Союза Русского Народа" пел вместе с другими участниками собрания от всего сердца. Эти слова пела его душа.

Там его быстро заметили — уже через месяц он стал головой первичной ячейки. Его политическая активность вытеснила сначала развлечения, а потом и учёбу. Он знал, что в университете несколько раз поднимался вопрос о его отчислении за систематическую неявку на занятия, но каждый раз отклонялся — "Союз" рос в силе, среди как студентов, так и преподавателей было много его членов, и они "прикрывали" своего активиста. В конце концов он написал в деканат заявление с просьбой о предоставлении академического отпуска, и его удовлетворили. Святослав подозревал, что в Ломоносове до сих пор ожидают возвращения "студента Кривошеева". Ну разве что все архивы давно сгорели во время войны. Это всё равно теперь неважно.

Святослав собирал людей (уже не только студентов) на митинги и демонстрации "Союза" и сам на них выступал. Уже в качестве не просто главы ячейки, но одного из секретарей городской партийной управы. Но чем больше он видел митингов и манифестаций, чем больше он слышал и произносил речей, тем больше Святослава переполняло сомнение — зачем всё это? Бесчисленные собрания, принимающие бесчисленные постановления, многочисленные толпы на митингах, гласящие многоголосую "Многую лету" какому-то очередному оратору — всё это было каким-то неконкретным и ненастоящим, только подготовкой к настоящему делу, только непонятно — какому. На местных выборах "Союз" получил 32 процента голосов и стал самой сильной партией в столице комиссарии, а сам Святослав Кривошеев — одним из городских советников. Но это всё было не то. Какое ему дело до устройства городских паков или премий служащим городской канализации? К намеченной цели — Единой Державе, всё это его нисколько не приближало.

ЭТО произошло весной. Святослав точно помнил дату: 5-го марта 1989 года на площади Патриарха Аввакума проходил большой митинг "Союза Русского Народа". Он стоял на трибуне, где-то сбоку, в числе иных секретарей и активистов. Митинг был впечатляющий, на глазок выходило около двухсот тысяч. Он с удовлетворением отметил, что мужчины были почти поголовно с бородами — активная пропаганда "возвращения к истокам" уже начала приносить свои плоды. Большинство женщин накрыты свои головы платками — и, наверняка, не из-за погоды, та была солнечной и тёплой. "Двести тысяч человек — это сила!", — объявил с трибуны Голова Союза. "Двести тысяч человек — это армия! Вспомните, братья, битву под Конотопом", — возглосил он, — "Если бы у Святого Степана было бы тогда двести тысяч Воинов Веры, разве смогли бы одолеть его безбожные ляхи?".

Да, двести тысяч воинов — это сила... Воинов? Эта бесформенная толпа там внизу — воины? Да на неё не потребно даже оружия — отряд обычной полиции с дубинками и водомётами разгонит её в разные стороны за час самое большее! А первый польский регулярный полк превратит всё это "Народное Вече" в кровавое месиво и не поморщится. "Мы все можем здесь митинговать и махать на наших врагов кулаками только потому, что те ещё не взялись за нас всерьёз", — такой напрашивался вывод. Это была не сила, это была всего лишь видимость. В таком мрачном настроении он дождался своей очереди выступать. Речь он произнёс как всегда хорошо — что-то о вере, терпении и соборности, ему так же, как иным, рукоплескали и кричали "Ура". Но после митинга, когда Святослав уже садился в старый отцовский "Фиат", к нему подошёл незаметный пожилой человек. После митингов к нему часто подходили восторженные личности, поэтому он собрался так же, общими словами, сплавить и этого.

Когда гость почти слово в слово повторил его собственные мысли об армии, оружии и силе, секретарь партийной управы ему поверил. Потому что ЖЕЛАЛ верить. И поехал с ним туда, куда он указал, куда-то за город. И там на заброшенном армейском полигоне увидел то, что втайне ждал и чего не ожидал — учения Великорусского Войска. Их было мало — примерно компания, но это было Войско, это была Сила. Такие же, как он молодые люди, владеющие оружием (не только автоматы, но и "Комары" и даже противовоздушные "Осы"), подчиняющиеся приказам командиров, подчинённые единой цели. Святослав сердцем ощутил, что его место здесь. Тем более, что, как оказалось, он ещё не забыл своего опыта службы в лядском войске и разобрал-собрал автомат быстрее всех остальных. На учебных стрельбах, устроенных перед самым заходом солнца, он тоже был одним из лучших. Но, чтобы заслужить право встать в этот строй, он должен был ещё кое-что сделать.

Войско называлось "Дружиной Николая-Угодника", в честь небесного покровителя Святой Руси. Пожилой человек, кой привёз Святослава на полигон, был его воеводой. Покамест "Дружина" была небольшой, но со временем должна была разростись. Для этого ей, однако, требовались три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги. Так, во всяком случае, сказал Воевода. Кроме денег, ей были нужны помещения: на склады с оружием, на помещения для обучения бойцов, на... на всякий случай. Святослав, в качестве городского советника, связанного с вопросами недвижимости мог быть очень полезным для "Дружины" и для самого Воеводы.

Он действительно оказался для них очень полезным. Побочным эффектом оказалось значительное количество денег на его счету — Воевода был щедр, да и другие, не связанные с ним операции давали немалый доход. Святослав мог позволить себе на многое, но деньги не приносили ему удовлетворения — зачем нужны деньги, если на них нельзя купить того, что тебе действительно нужно — причастности к Великому Делу.

Однажды он взбунтовался. Во время очередной встречи с Воеводой на тайной квартире (полученной при его участии) он объявил ему, что не согласен более быть "тайным советником Дружины". Он сделал достаточно, чтобы доказать свою полезность русскому делу. Он не желает больше заниматься финансовыми махинациями, они его тяготят и не приносят удовлетворения. Его долг — служить Великой России, но он не согласен служить ей в городской управе. Воевода напомнил ему о деньгах, которые он получил за время сотрудничества, и здесь Святославу стало на самом деле до холодного пота страшно. Он устрашился, что его могут взять просто за очередного казнокрада из управы. Умирать с таким клеймом он не желал.

Святослав Кривошеев встал и глядя в глаза Воеводе, сказал:

— Я не вор и не тать. Есмь ратник Российской Державы. Моё место — в строю Дружины, вместе с другими ратниками. Те деньги, кои у меня есть, я готов все целиком отдать на русское дело. Завтра я принесу их сюда.

Он заметил искорку любопытства в глазах воеводы. Тот согласился на встречу.

На следующий день бывший советник закрыл свои счета в банке, положил деньги в ту же сумку, куда он ещё ранее положил имевшиеся у него наличные, и пришёл на ту же тайную квартиру. Воевода его ждал. По лёгкому, почти незаметному шуму в соседней комнате, Святослав понял, что они здесь не одни. Страха не было — он был готов принять свою судьбу. Если Воевода решит его "устранить", он не будет сопротивляться — к чему? Всё одно, идти ему отсюда некуда — не на службу же в управу возвращаться. Воевода его не тронул. Он открыл сумку, молча проверил содержимое и вышел, забрав её с собой. Святослава забрали с собой двое спутников Воеводы. Никто по-прежнему не проронил ни слова.

Его везли на "Рязанце"133 далеко и долго. Он знал, что смерть ему не грозит — чтобы его "устранить", не было потребно ехать столь долго — и успокоился уже за Судиславлем. Те, кои его везли, ничего не говорили, но и глаз не завязывали. Так что, когда они проехали через какие-то ворота, он знал, что находится недалеко от Чухломы. Его проводили (один с правой, другой с левой стороны) до входа в большую бревенчатую избу.

— Милости прошу, — чтобы опередить ехавший по шоссе "Рязанец", Воевода должен был лететь по крайней мере вертолётом, — Ты прошёл испытание. Еси стрелец Дружины Николая-Угодника. Советник Святослав Кривошеев преставился, отныне тебе потребно новое имя. Сим нарекаю тебя — Индрик.

133 "Рязанец" — внедорожник, выпускающийся на Рязанском заводе самоходов

Отныне и навсегда Святослав стал Индриком — для всех окружающих и для себя самого. Старое имя потеряло значение. Иногда Индрик использовал его, но знал и чувствовал, что это всего лишь один из его псевдонимов. По-настоящему он — Индрик. Так звали мифологического отца всех зверей, по иному мнению — языческого Перуна-громовержца. Имя обязывало быть лучшим, и Индрик оправдывал его. Он был лучшим, лучшим всегда и везде. Лучший стрелок, лучший парашютист, чемпион Дружины по кун-фу, лучший, лучший, лучший... Когда его представляли "наш лучший", он знал, что это не похвала, а признание факта. Он даже не гордился тем, что он лучше всех, он просто это знал.

Его командиры это тоже замечали. Индрик быстро рос по служебной лестнице — вместе с разраставшейся Дружиной Николая-Угодника. За пару лет он стал сотником, а его Дружина — совершенно законным военным формированием, подчинённым Комиссару. Главнокомандующий Вооружёнными Силами Великоруссии в штатском несколько раз посещал базу Дружины и в блеске вспышек газетчиков обменивался рукопожатиями с Воеводой и офицерами. Потом он уезжал, и все забывали о его существовании. Только изредка Воевода упоминал его имя, он говорил о нём "наш Канцлер" — с язвительной иронией.

Дружина стала силой, с которой нужно было считаться, и против которой стало опасно выступать. В этом убедились несколько лядских подпевал из "Голоса Костромы", пробовавших остановить лавину русской свободы. Индрик даже удивился, насколько операции по их устранению оказались будничными: подъезд дома, багажник машины, лесная дорога, перерезанное горло, труп в яме с известью. Индрик запомнил своего первого убитого, но не испытал при этом никакого волнения: жалкий толстяк, сначала запирающийся, а потом молящий о пощаде, не вызвал никаких чувств, кроме презрения, и никаких желаний, кроме как побыстрее закочить дело и вымыть руки. После этого он удостоился похвалы от Воеводы, тот сказал ему, что доволен своим новым офицером для особых поручений. Или, как говорили в Старые Времена — "держальником". Вот этой похвалой Индрик был действительно горд.

Увы, всё произошло из праха и всё братится в прах. И настал тот День. День Испытания Господнего. День, когда Индрик, подобно Иову, потерял всё. В этот День Воевода вызвал его к себе.

— Сотник, у тебя суть срочные дела?

— Ныне забираю на станции очередную партию "Ос".

— Туда поедет Кобра. Твоё задание будет иным. Пойдём прогуляемся.

Главная база Дружины в Чухломе разрослась в целый посёлок: казармы, офицерские дома, склады, магазины, лётное поле для вертолётов. В том числе большой парк — Воевода любил природу, а кроме того, использовал парк для самых тайных разговоров — стенам своего кабинета он не доверял. Во время неторопливой прогулки он объяснил, что именно должен сделать Индрик. Он знал многое, но всех тайн и секретов Воеводы не знал никто.

В Московской беспеке был "жучок". Москворусы были братским народом, но слишком уж прониклись лядским духом, чтобы доверять им без оглядки. А Истинный Воин использует для Дела не только добродетель, но и порок — не только у врагов, но и у друзей. Да и можно ли доверять тем, кои сами продают важное сообщение за деньги? Так во всяком случае, желал сделать "жучок" из Москвы. Индрик должен был выслушать вестника и оценить: сообщение, ситуацию и самого московского гостя. Воевода выбрал для этого своего держальника, и тот не мог его подвести. В Кострому сотник полетел вертолётом Воеводы — времени до встречи с поручиком Логиновым, как представился "жучок", было мало, и не стоило его тратить на гонку по шоссе. Через час Индрик был уже в Костроме, а ещё через полчаса — сидел в тайной квартире на диване вместе с московским гостем.

Тот выглядел расслабленным. Купите — хорошо, не купите — ну и ладно. Вместе с тем, предложение казалось серьёзным — поручик Логинов действительно работал в Оперативном отделе Москворусского КУБа. Люди Воеводы проверили это ещё до того, как договорились с ним о встрече.

— Пятьсот тысяч гривен, — кивнул головой Логинов, — так, как договаривались, двумя партиями. Сто сейчас, четыреста — когда убедитесь, что так оно и есть.

Условия были оговорены заранее. Московский гость их просто повторял. По всему, у него было нечто серьёзное. Во всяком случае — стоящее пятисот тысяч гривен. Индрик достал из своей сумки полиэтиленовый пакет и передал собеседнику. Тот выложил оттуда пачки денег, пересчитал. Разумеется, сошлось. Дружине не было смысла обманывать жадного москаля. А вот ему? Поручик положил пачки денег обратно в пакет и положил его в сумку к себе.

— Во второй половине сентября у вас будут большие проблемы, — сообщил поручик, — Для Министерства обороны ваша Дружина уже давно бельмо на глазу, и они, наконец, решились.

Индрик изобразил заинтересованность. Сообщения о лядских заговорах против Великоруссии появлялись регулярно. Сообщения о некоторых из них попадали в газеты, и тогда Воевода использовал очередной приступ паники для выбивания дополнительных денег на усиление Дружины. Если это такая же утка, то пятьсот тысяч — определённо чересчур. Хватит с этого Логинова и задатка. А потом пули в затылок или ножа между рёбер.

— Они решили пойти в обход Канцлера. Москворусский Комиссар здесь тоже не у дел — формально это будет всего лишь операция по пресечению контрабанды оружия из Великоруссии через Углич, — лицо собеседника не выражало никаких эмоций.