Халар уверял, что состояние головокружения и противных приступов тошноты пройдет через несколько дней, но казалось, что прошло уже очень много времени, а ничего не изменилось. Парень отлежал уже всю спину. Особенно проникся на второй день к вечеру, когда головная боль немного отступила, зато как будто переползла в поясницу. Шевелиться ему не разрешили, а спина отваливалась. Он умел подолгу находиться в засаде почти без движения (это входило в курс спец. обучения, чтобы не нарушать секретности поста), но вот так бездарно валяться на больничной койке, словно бревно, было выше его сил. Он стискивал зубы, чтобы не стонать, но скрежет зубов все равно выдавал его состояние, и Орис уговаривал товарища потерпеть, уверяя, что он прошел почти через такое же, когда ему запретили двигаться целые сутки после операции.
— Я неее мооогууу, — тихо выл Юджин.
— Саннах! — сердито выругался Орис, любимым Аслановым словечком. — Парень, да ты не выл так, когда в прошлом году получил открытый перелом руки. На вид тогда было совсем плохо, кости наружу торчали, но ты держался молодцом.
— Я тогда мог хоть башкой мотать, когда чувствовал приступ, а сейчас боюсь, сблюю...
— Держись, думай о чем-нибудь приятном. Расскажи что-нибудь...
— Не могу, — ныл Юджин. — Лучше ты расскажи, только негромко.
— Ну, слушай... — Орис без всякой задней мысли постарался вспомнить какие-нибудь самые забавные случаи, чтобы поднять настроение деморализованному сослуживцу, но тот не оценил, после первого же приступа смеха выматерившись и попросив Ориса заткнуться.
Сегодня уже было гораздо легче, Юджин даже заинтересовался появившимся в Замке новеньким пацаном.
Тесса поднялась.
— Мы не будем мешать. Рени, пойдем.
— Да пусть пацан остается, — предложил Орис, благодарно взглянув на девушку. Он прекрасно понимал, что Тесса видела его "в чем мать родила", пока они добирались до Замка, но тогда было не до смущения, а сейчас, выздоравливая, он почему-то чувствовал себя неловко перед госпожой.
— Останешься? — повернулась хозяйка к Рени.
Мальчишка бросил настороженный взгляд на лекаря, но тот добродушно усмехнулся:
— Ты меня совершенно не интересуешь, Ренальд, ни как пациент, ни в каком-то другом качестве. Мы вчера все обсудили. Если у тебя нет никаких жалоб, я к тебе не прикоснусь.
— Да, — решился Рени.
— Хорошо, — ободряюще улыбнулась девушка. — Рени, освободишься, иди к себе. У меня есть кое-какие дела. Если будет очень скучно, спросишь у Руты, где меня найти.
Кружевные манжеты шелковой сорочки мотались, постоянно мешаясь, и Рени без конца их поддергивал, пока Орис не показал, как можно завернуть их, закатав выше локтей, но шелковая ткань все равно выскальзывала. Да еще и этот дурацкий воротник, что служил своеобразным украшением, но здорово мешался в повседневной жизни...
Ренальд завидовал ребятам с их простыми незамысловатыми рубахами из грубой ткани, с их удобными штанами, пусть не такими мягкими, но зато не надо волноваться, что нечаянно испачкаются или зацепятся за что-нибудь и останется дырка... Рени не хотел быть наряженной куклой, ему хотелось все посмотреть и в доме, и во дворе. Но одному по территории гулять было страшновато. А госпожа не спешила показывать все потаенные уголки Замка-крепости.
— Орис, а тебе не жалко полосок, вдруг я испорчу...— заискивающе заглянул мальчишка в глаза взрослого парня, старательно повторяя то, что запомнил, наблюдая за ловкими пальцами бойца, уверенно сплетающими хитрый узор из кожаных заготовок.
— Не волнуйся, у меня много материала. Только, если испортишь, тогда тебе придется ждать, пока меня отсюда выпустят, и я нарежу еще, — подмигнул парень, уже в который раз усаживаясь поудобнее, пристраивая потревоженную перевязкой ногу.
— Орис, а давай ты мне схему нарисуешь и пропишешь самые сложные места. Я до завтра все выучу, честное слово!
— Пхе... — раздалось с кровати Юджина.
Орис смутился:
— Эээ... Лучше давай, я тебе нарисую, а ты сам подпишешь? Ты ведь, кажется, умеешь писать?
— Конечно, — недоуменно пожал плечами Рени. — Кто же писать не умеет — только маленькие детки.
— Рени — ты неправ...
— Почему? — обернулся мальчишка к Юджину.
— Не все умеют читать и писать, некоторые вместо пера учились держать в руках оружие...
Щека Рени болезненно дернулась — его только что ткнули мордой в то, что он ничего не значит как мужчина. Густо покраснев, он уткнулся в кожаные полоски, выморожено замерев, забыв только что показанную схему.
Орис покосился на мальчишку:
— Рени? Ты чего?
Блондинистые локоны чуть шевельнулись, только обозначая покачивание головой — отстаньте.
Но Орис был умным парнем:
— Ренальд, взгляни на меня! — потребовал он.
Голос был тихим, но не предполагал ослушания. Рени поднял несчастный взгляд, ожидая дальнейших подколок. Кому нужно его умение грамотно, красиво писать и читать в крепости, населенной в основном воинами, подчиняющимися лаэру-варвару. Единственную книгу он видел в руках у Тессы...
— Рени, если бы у меня была возможность, я бы с удовольствием приобрел такой полезный навык, — доверительно произнес Орис. — К сожалению, в семье нас было много, и на учебу детям у моих родителей не хватило денег, учился лишь старший сын, а я был четвертым. Я умею писать свое имя, я могу разобрать надписи на вывесках в городе — и не больше, но не надо думать, что меня это удовлетворяет, что у нас, у солдатни, в головах только...
— Ты что?! — поразился Ренальд, вытаращив глаза. — Я вовсе так не думаю! Если хочешь, я тебя научу!
— Представляю, как это будет выглядеть... ха-ха-ха, — закатился Юджин и тут же зашипел, стиснув зубы и болезненно скривившись.
— Не обращай внимания, — махнул рукой Орис. — Что взять с контуженного?
— Э! Я все слышу! — возмутился парень с перебинтованной головой, обиженно надувшись.
Рени закусил губу — до того получилось комично.
— Рен, ты, в самом деле, взялся бы объяснить мне кое-какие правила?
Наложник недоверчиво посмотрел на парня. Не похоже, что Орис издевался. Он сейчас так же с затаенным ожиданием внимательно смотрел на него.
— Я не знаю...
— Я тебе заплачу, я знаю, как дорого стоит обучение...
— Ты что? — изумился Рени. — Я ведь тебе ничего не смогу заплатить за то, что ты учишь меня... Ой! Я не подумал... прости, что не сообразил раньше... — мальчишка с огромным сожалением отодвинул от себя начатую заготовку будущего браслета и рыпнулся встать.
— Сидеть! — Орис для убедительности перехватил тонкое запястье мальчишки.
— У тебя с головой порядок, Рен? Или сотрясение Юджина заразно, и тебе как-то передалась его глупость за столь короткий срок?
— Я... я не понимаю, — сморщился Рени. — Объясни, пожалуйста.
— Я прекрасно осознаю, каково твое положение в Замке, Мелкий, — сердито высказался Орис, отпуская напряженную худую руку пацана. — И я тебя научу всему, что знаю сам, если ты окажешься способным принять мои знания. Меня попросила госпожа Тесса, и я не намерен ей отказывать. Ни о какой материальной оплате речь и не шла. Но твои знания, если ты поделишься ими со мной, вряд ли принесут пользу господам, поэтому я готов их купить. Вдруг тебе понадобится какая-нибудь мелочь — в жизни все бывает, а так у тебя будут собственные монетки. Мне все равно они ни к чему в таком количестве — я не собираюсь менять место службы... вот только встану на обе ноги и снова в строй...
— А как же твоя семья? Может быть, твоим родителям нужно помочь?
— Нет никого... Не кому больше помогать, — помрачнел Орис.
— Прости... — виновато прошептал мальчишка.
— Ничего... Все нормально. Они уже давно умерли...
— Орис, я не знаю, какой из меня получится учитель, но я тебе обязательно расскажу и покажу, как писать буквы — сложно только вначале, правда... Просто я подумал, что ты взрослый и не захочешь слушать меня. Я ведь... Почему ты не попросишь, чтобы тебя научил кто-то из твоих товарищей?
— А они, через одного, из таких же неучей, — улыбнулся Орис.
— Хочешь, я прямо сейчас расскажу тебе алфавит?
— Я знаю алфавит... кажется, — смутился взрослый парень.
— Хорошо! — оживился мальчишка. — Тогда расскажи, а я тебя поправлю, если ты ошибешься.
— Прямо сейчас? — застеснялся вдруг Орис, покосившись на Юджина, закусившего кусок одеяла, чтобы не ржать, слушая своего товарища и хозяйского наложника.
Жаль, ребята не слышат...
— Ну да, ты же не обидишься, если я тебе скажу, где ты неправ. Так всегда учителя поступают... — так же слегка порозовел Рени от осознания собственной значимости...
* * *
— Мартин! — окликнула комендантша сына, забавляющегося во дворе с котенком.
Этот маленький комок шерсти за непродолжительное время стал всеобщим любимцем — жутко независимый, но очень игривый, он заставлял даже взрослых мужчин чувствовать себя детьми, и каждый норовил его подкормить чем-то вкусненьким, почесать за ухом, чтобы услышать довольное мурчание. Котенок не откликался ни на одну из предлагаемых ребятами кличек, зато на обычное "кис-кис" реагировал мгновенно. Но, в зависимости от своего настроения, мог вертеться под ногами, даже когда его гнали прочь, а мог ни с того, ни с сего чего-то испугаться и отсиживаться в колючих кустах, не реагируя даже на еду, которой его пытались выманить.
Парень живо вскочил и подошел к матери.
Выспросив интересующие ее подробности, она отпустила отпрыска и вернулась к себе.
Госпожа Тесса спрашивала, нельзя ли воспользоваться кое-какими старыми вещами Мартина, пока Рени не соберут собственный гардероб. Обе женщины прекрасно понимали, что новенькому мальчишке в крепости некомфортно в одежде, в которой предполагается сидеть в своих покоях, ублажая господский взор своей изысканностью и опрятностью.
У Марты был единственный сын, который в последнее время очень быстро вытянулся, и осталось много хорошей одежды, практически новой — Ренальду, оказавшемуся на полголовы ниже и гораздо "дохлее", можно было без труда собрать подходящий гардеробчик простых удобных вещей. В детстве на сыне коменданта все буквально "горело" — ни дня не обходилось без стирки и штопанья новых дыр. Марта ругалась, но Инвар только посмеивался — нормальный пацан растет... Повзрослев, Мартин стал аккуратнее, но других детей в семье не было...
Поговорив с Мартой, хозяйка Замка ушла, пообещав, что сама зайдет и отберет подходящие тряпки из того, что комендантша сочтет возможным предложить.
Через час она вернулась и застыла в нерешительности, услышав, как разоряется Мартин, споря с матерью. Тесса застала только последние фразы ссоры.
— ...я не хочу, чтобы мои вещи носил какой-то...
— Еще раз услышу это слово, — перебила мать, — получишь по губам! Ты все равно из всего вырос! Это все просто лежит ненужным хламом, я не буду ничего перешивать — это бесполезно! Что плохого в том, что вещи пригодятся мальчику?
— Если они тебе мешают — сожги! Или раздай нищим! Мам, я не хочу, чтобы надо мной вся крепость потешалась, подкалывая! — кипятился мальчишка. — Я — воин, а он всего лишь — хозяйская игрушка! Я не хочу, чтобы он ходил в вещах, которые носил я, ясно тебе?! Ты бы вот хотела, чтобы твои платья донашивала какая-нибудь шлюха?! Ты бы...
Звук звонкой пощечины прервал дальнейшие излияния пацана.
Тесса вздрогнула. Рука у комендантши была тяжелой. Но, как ни странно, несмотря на то, что ей стало обидно за Рени, она прекрасно понимала чувства Мартина. Парень не зря боялся — ребята, конечно, не преминули бы пройтись по поводу "наследства" вещичек самого младшего из личного состава гарнизона крепости, даже не зло, а просто из желания побалагурить, но для самолюбивого мальчишки это оказалось бы слишком болезненно. Тем более, если увидят, что младшего Караскета это сильно заедает, шуток будет много — особых развлечений-то у солдат нет...
— Никогда не думала, что мой сын окажется таким свинтусом! Убирайся с глаз моих! — в сердцах прикрикнула Марта.
— Вообще не приду больше! В казарме останусь! — добавил масла в огонь парень, выскакивая из комнаты, и чуть не налетел на Тессу.
Поняв, что она слышала часть неприятного разговора, он жутко смутился и покраснел.
Госпожа посторонилась, смерив его холодным взглядом. Мартин прекрасно отдавал себе отчет, что только что оскорбил хозяйского мальчишку. Как бы там не было — раб, он и есть раб, и не в его власти распоряжаться теперь своей судьбой. И если его приобрели не для хозяйственных черных работ, а для разнообразия в любовных играх в хозяйской спальне — не солдату осуждать поступки своего лаэра.
Повисла неловкая пауза. Мартин понял, как здорово влип, и теперь молча стоял перед женой Аслана навытяжку, не смея поднять глаз.
Тесса не хотела лишних конфликтов, тем более с ровесником Рени, втайне надеясь, что когда-нибудь у мальчишек могли бы найтись общие интересы, но видимо, это тот самый случай, когда от нее ничего не зависит. Не все снисходительно-нейтрально отнеслись к наложнику, некоторые откровенно кривились даже при упоминании о "нежном мальчике", не смея высказываться вслух при господах, но она даже не хотела думать о том, как отзывались о нем между собой.
— Простите... — выдавил Мартин.
— Я... я хотела... как хорошо, что я застала тебя здесь, — наконец справилась с негодованием и растерянностью Тесса. — Я должна была в первую очередь спросить твоего согласия, но теперь уже услышала твое мнение, извини, Мартин.
Вышедшая следом сердитая комендантша, услышав голос хозяйки, так и застыла с рубашкой сына в руках, которую она подобрала с пола, когда тот расшвырял собранные матерью вещи для раба, молниеносно сообразив, что надо спасать непутевое чадо.
— Да не слушайте Вы его, он просто...
Мартин открыл рот и захлопал ресницами. Он ожидал окрика, наказания за распущенный язык в виде максимального количества нарядов вне очереди, предусмотренного Замковым Уставом, карцера с хлебом и водой или, если уж Тесса совсем не в настроении, десятка плетей перед всем строем. Лаэр никогда не унижал своих солдат, хотя и пугал подобной перспективой, пребывая в мрачном расположении духа. То, что он не практиковал такое наказание в своей крепости, еще не означало, что никто из ребят не видел, как это выглядит, и не представлял себя на месте тех бедолаг, которые корчились, закусив деревянный "костыль" или тряпичный жгут, пока кожа на спине превращалась в кровавые лохмотья. В руках умелого экзекутора достаточно было и пяти-семи ударов плетью, чтобы сломать здорового мужика, а про тех, кому "прописывали" пятьдесят — вообще говорить было нечего. Потеря сознания наказуемого не прерывала процесса наказания. Его просто обливали ледяной водой до тех пор, пока он не приходил в себя, и продолжали отсчитывать удары. Жуткое зрелище. После такого еще никто не встал с лавки самостоятельно. А если наказывали, привязав вздернутые руки к позорному столбу, кисти (а то и локти, и плечи) были вывернуты из суставов. Теряя сознание, оседая, но не в состоянии отцепить руки, человек своим весом сам вредил себе.
