Прошло много времени, прежде чем Шестому отряду SEAL повезло. Несмотря на повторяющуюся президентскую риторику о том, что террористы могут бежать, но не скроются, между октябрем 1980 года, когда был сформирован Шестой отряд SEAL и июлем 1983 года, когда я сдал свое командование, были сотни террористических инцидентов — и США мало что сделали, чтобы воспрепятствовать любому из них. Дело было не в том, что у нас не было людей или возможностей для этой работы. Более того, Шестой отряд SEAL мог нанести упреждающий удар по террористам, если имелись надежные разведданные о том, что американская цель вот-вот будет поражена. Тот факт, что было так много атак и не было никаких действий со стороны Шестого отряда, говорил мне о том что, либо наш разведывательный аппарат был испорчен без возможности восстановления и не способен добывать свежую информацию, необходимую для нанесения удара первыми, либо у администрации не было ни мужества, ни воли чтобы действовать. Кроме того, Рональд Рейган рассматривал терроризм через свою собственную идеологическую призму, вместо того, чтобы рассматривать его через чистое стекло воина. Он рассматривал террор как побочный продукт борьбы Востока и Запада, еще одну форму суррогатной войны, которую Советы вели против Запада, а не как более зловещую борьбу анархии против порядка, культуры против культуры, воинов против разбойников, социопатов против общества — которая переживет Холодную войну. Но он ошибся. Итак, Шестой отряд SEAL тренировался, репетировал и отрабатывал — все яйца в кулак. Но мы не вели никаких настоящих действий против терроризма. Мы играли в поездах, самолетах и автомобилях. Мы поехали в Вашингтон, округ Колумбия и попрактиковались в спасении заложников из поезда метро — национальная столица позволила 'Дельте' и Шестому отряду играть в новой системе городского метро, после того как она закрывалась на ночь. Мы посетили Атланту и атаковали различные типы самолетов на узловых объектах 'Истерн Айрлайнс'. Мы реквизировали гоночную трассу в Калифорнии и потратили недели, совершенствуя технику каскадеров — каждый трюк, от бутлегерских разворотов до контролируемых лобовых столкновений. Мы ходили в школу альпинизма— люди были настолько хороши в скалолазании, что когда мы заселялись в отель и я отправлял их по комнатам, они зачастую взбирались туда по наружным стенам зданий. Отряд отправился к Германию, для совместных учений с коммандос GSG-9 генерала Рики Вегенера. Мы играли в военные игры с британцами, французами и итальянцами. Но мы ничего не сделали по-настоящему. Четыре моих лодочных экипажа (помните, что во взводе есть два лодочных экипажа. Вы снова увидите этот материал) провели шесть месяцев в Египте, где они обучили некоторых из армейских рейнджеров президента Мубарака антитеррористическим действиям. Сессия была лишь умеренно успешными. Их навыки были — если говорить чрезвычайно мягко — сырыми. Несмотря на то, что мы работали с самыми элитными рейнджерами, мы обнаружили, что их меткость неудовлетворительна, их физическое состояние второсортно, а их мотивация отсутствует. Одной из причин этих недостатков была система военных каст Египта — в Египте, как и в большинстве стран третьего мира, с солдатами, которые были в основном крестьянами, обращались как с рабами, в то время как с офицерами, многие из которых были политическими назначенцами, обращались как с князьями. Часто офицеры даже не утруждали себя явкой на тренировку, полагая, что когда дело дойдет до критической ситуации, воевать будут рядовые, а не они. Концепция офицеров, идущих в первых рядах, была неизвестна; фраза 'целостность подразделения' не переводилась с языка SEAL на арабский. Я решил мотивировать офицеров своим собственным тонким способом, ударив нескольких капитанов и лейтенантов перед их людьми, когда они не могли или не хотели делать дело должным образом. Это привлекло внимание офицеров. Это также вызвало пару мигреней в Президентском дворце, который отправил 'молнию' в посольство США — меня вежливо, но твердо попросили воздержаться от мордобоя египтян. Я воздержался. (Мне следовало бы позволить продолжать мои рукоприкладные методы, потому что, по крайней мере, они работали. Так уж случилось, что ни мы, ни другие подразделения специального назначения, которые посещали Каир для обучения, помощи, воспитания, тренировок или образования, не могли принести египетским военным большой пользы. Когда дело наконец дошло до кризиса в 1985 году и египетские 'коммандос' набросились на захваченный самолет 'Эджиптэйр' на Мальте, они убили пятьдесят семь захваченных в заложники пассажиров и уничтожили самолет, который пытались спасти, на что с ужасом смотрели американские советники по специальным операциям). Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мое настроение вероятно не улучшилось из-за компрессионного перелома правой ноги во время прыжка HAHO, как раз перед тем, как нас перебросили в Каир. Вся нога была несколько болезненной и египтяне, которым сложно было управлять малыми катерами даже при самых благоприятных условиях, продолжали бить своими планширами по больной ноге каждый раз, когда мы отрабатывали проникновение и отход по воде. Пол хотел чтобы я пошел к врачу. Я отказался — я мог жить с болью, и я беспокоился, что как только я окажусь в медицинском учреждении, врачи могут объявить меня непригодным для прыжков, плавания и стрельбы с моим отрядом. Не прыгая, не плавая и не стреляя я считал, что не имею права командования — и я не собирался отказываться от Шестого отряда SEAL, пока мы не завершим хотя бы одну настоящую миссию против террористов. Поэтому я страдал молча, хотя мой мерзкий нрав часто выдавал мое отвратительное физическое состояние. За это могли поручиться несколько черно-синих офицеров египетской армии. С положительной стороны, наши шесть месяцев в Египте дали нам возможность немного узнать о арабском менталитете — по крайней мере, египетском арабском менталитете — и это был также шанс украдкой взглянуть на корабли в Суэцком канале и поработать над нападениями в гавани против реальных враждебных целей — ничего не подозревающих иностранных судов в Порт-Саиде или Суэце. Все наши находки пошли в досье. Кто знает, придется ли нам когда-нибудь действовать в Египте тайно, или останется ли Египет дружественным к США? Кроме того, Шестой отряд SEAL выполнял дипломатическую миссию — и как я узнал в семидесятых годах в школе военной разведки, все военные дипломаты — шпионы, поэтому, обучая наших курсантов, мы также создавали наши оперативные файлы и тактические базы данных. И пока мы играли, мы наблюдали, как израильтяне и Советы играли с нами с разведывательные игры, пытаясь понять, что черт возьми куча жоп с ручкой из военно-морского флота делает в Египте, кроме того, что учит египтян плавать и карабкаться по якорным цепям. Из-за нашей международной роли, мы тренировались с антитеррористическими подразделениями по всему миру. Вполне вероятно, что если нас призовут по настоящему, мы будем координировать наши действия с иностранными войсками и чем больше мы работали в прошлом, тем легче будет, если на кону будут стоять жизни заложников. Я уважал их всех — британскую SAS, французскую GIGN, итальянскую GIS, норвежских боевых пловцов специальных операций; все они были первоклассными. Но часть, с которой мы вероятно наиболее сблизились, была немецкая Grenzschutzgruppe 9, GSG-9. Ей командовал тощий, хитрый бригадный генерал по имени Ульрих Вегенер. GSG-9 участвовала в боевых действиях в Могадишо, Сомали, где в октябре 1977 года они спасли девяносто одного пассажира и экипаж угнанного самолета 'Люфтганза' 737. В 1979 году группы подразделения вылетели в Саудовскую Аравию, где фундаменталисты-шииты захватили заложников в Большой мечети в Мекке. Вегенер, тогда еще полковник, консультировал саудовцев по тактике, хотя в конце-концов GIGN, а не GSG-9 в конце-концов атаковала объект. Я познакомился с Вегенером в 1979 году. Он приехал в Вашингтон, чтобы сделать доклад в ОКНШ об антитеррористических операциях и я наблюдал, как он вошел в комнату для докладов, выпрямившись как шомпол, в безупречной форме пограничника, его уверенный в себе язык тела беззвучно кричал: 'Я знаю что мне нужно сделать — и я черт возьми, это сделаю'. И я тоже — через двадцать минут после начала доклада полковника Вегенера я был готов пройти парадным шагом через кирпичную стену и записаться добровольцем в его подразделение. Позже я влез в список приглашенных на одну из вечеринок, организованных в его честь разными генералами и помощниками секретарей и познакомился с другим Ульрихом Вегенером. Этот счастливый воин называл себя Рики, а не полковником. Он был общительным, утонченным офицером, который правильно держал свой бокал и снимал своим обаянием колготки с генеральских жен. Позже, когда мне удалось убедить его посетить несколько лучших салунов Вашингтона, я обнаружил, что он любит стучать по полу ковбойскими сапогами, слушая музыку в стиле кантри, рассказывать о себе анекдоты, пить пиво в больших количествах (жалуясь, что оно слишком легкое по сравнению с mit der gutt schtuff в Германии) и в высшей степени прост в обращении. Мы с ним всю ночь бродили по барам Старого города от Александрии до Джорджтауна, веря что это любовь с первого взгляда. К тому времени как мы разделили двойные порции яичницы с ветчиной, картошкой фри по домашнему и хорошего крепкого кофе, мы не только все еще относились друг к другу с уважением на рассвете, но и обменялись тайными рукопожатиями с опознавательными кольцами и поклялись, что если когда-нибудь представится возможность иметь значимые совместные отношения в будущем, мы это сделаем. Вот так в ноябре 1982 года я очутился среди ледяного, как ведьмины сиськи, Северного моря, вцепившись в поручень внутри наполненной выхлопными газами рубки морского буксира немецкого военно-морского флота в глаз-выколи темноте, более чем в тридцати милях от ближайшей суши, наблюдая как 20-футовые волны похлопывают моих бойцов SEAL и коммандос Рики, когда они пытались убедиться что шесть бостонских вельботов, которые мы принайтовали на палубе, не смыло за борт, вместе с сорока двумя воинами-счастливчиками — объединенной ударной группой SEAL и GSG-9, направляющейся на нефтяную платформу B/44, расположенную в пятидесяти восьми милях к северо-западу от острова Зюльт, у берегов Дании. На борту платформы (которая в ходе сегодняшнего утреннего мероприятия стала известно как Грязное Имя, в память о неприлично сложной, мучительно болезненной полосе препятствий, которая едва не убила меня во время учебного курса в UDT) нас ждали западногерманские солдаты, игравшие роль как заложников, так и террористов. Наша цель состояла в том, чтобы атаковать под покровом темноты, уничтожить 'террористов' и освободить 'заложников'. Просто как кусок пирога, верно? Шестой отряд SEAL и раньше штурмовал нефтяные платформы. Мы тренировались в Мексиканском заливе и у юго-восточного побережья Тасмании, где мы разработали эффективные методы восхождения и разработали лучшие способы, чтобы занять огромные скелетоподобные структуры. Просто как кусок пирога. Сегодня ночью не было благоухающих вод Мексиканского залива. Мы столкнулись не только с ледяной погодой, но и самой грубой комбинацией моря и ветра, которую я когда-либо встречал. Боже, как я ненавидел океан в такие моменты. 40-метровый буксир продолжал вздыматься из воды и с грохотом погружаться обратно с серией дребезжащих, сотрясающих кости толчков киля. Каждый раз, когда мы поднимались в воздух, я хватался за поручень. Это было похоже на удар по яйцам — независимо от того, как тяжко вы тренируетесь, получая пинок по яйцам, это больно каждый раз, когда это происходит. Снаружи воздух был ниже нуля, с холодным ветром, который опускал его ниже минус двенадцати по Цельсию. Весь буксир был покрыт льдом. Эта была самая холодная вода, которую я когда-либо видел и самая коварная. Атлантика имеет свои длинные волны — поднимающие вас из воды достаточно высоко, чтобы увидеть горизонт, а затем бросающие вас вниз глубоко и быстро, заставляя хвататься за планшир в мгновенной панике, когда вы летите как на американских горках вниз, вниз, вниз. Тихий океан с его 60-футовыми стенами воды и траншеями глубиной в мили вызывал уважение у поколений моряков, включая меня. Но нет вод, которые были бы столь противны, столь скверны, столь жестко сжимающие ваше очко в заднице, как в Северном море. Это был восторг мазохиста: страдание во всей его красе. Вам нужны доказательства? Производители бостонских вельботов категорически заявляют, что их катера невозможно перевернуть. Чушь собачья. Грош цена. В течении первого дня испытаний у берегов Германии мощные волны Северного моря, коварные течения и сильные ветры трижды переворачивали и/или опрокидывали наши вельботы, оставив бойцов SEAL и GSG-9 мокрыми и замерзшими, пока они не смогли выровнять свои катера и вызвать буксир. Катера полностью поднимались из воды волнами, а затем переворачивались как блинчики, когда их подхватывали штормовые ветры и взбитая ветром вода. Наши замерзшие, промокшие и переохлажденные братишки-фрицы думали, что мы специально переворачиваем катера — какой-то сумасшедший обряд инициации американцев — пока мы не объяснили, что это не было частью сценария. Потом они ругали нас, за то что мы пытались загнать квадратные лодки в воду с круглыми отверстиями. ('Пытаться впихнуть кубик в круглую дырку' — идиома, обозначающая явное несоответствие одного другому, от развивающих игрушек с кубиками, шариками, треугольниками и ящиком с соответствующими отверстиями. Прим. перев.) Капитан буксира презрительно посмотрел на мой зеленоватый цвет лица и закурил трубку, наполнив и без того отравленную атмосферу рубки отвратительным запахом крепкого черного табака. Он и его команда получали профессиональное удовольствие от нашего очевидного дискомфорта. Я выбрался наружу и направился к кормовой надстройке. Трейлер Корт, Пыжик и Скачки, облаченные в термобелье, английские сухие костюмы с капюшонами и сапогами, поверх которых они надели черные разгрузочные боевые жилеты SEAL, работали на канатах, удерживающих вельботы. Змей, на усах которого образовались сосульки, перепроверял альпинистское снаряжение в катерах. Он, Трейлер и Пыжик были сегодня моими ведущими скалолазами — и они знали, что у них есть своя работа на сегодняшнюю ночь. Я крикнул вниз: — Все в порядке? Змей показал мне большой палец. — Принял, понял, шкипер. Но будет чертовски холодно, когда мы будем подниматься по этим чертовым стойкам и трубам. — Ты подписался добровольцем играть со взрослыми, жопа с ручкой. Ты мог быть обычным матросом. Змей ухватился за поручни у моих ног, подтянулся и перекувырнулся через поручни туда, где стоял я. — Ни в коем случае, шкипер. Кто, черт возьми, захотел бы оставаться на борту чертова корабля? Он, конечно, был прав — шесть месяцев без выпивки и девок были самым страшным проклятием для всех моряков флота, а Змей, бывший десантник, был не создан для такой жизни. Так что вместо этого он был промокшим, наполовину замерзшим и покрыт коркой льда, выполняя извращенную тренировочную миссию, которую мы с Рики Вегенером разработали, чтобы как можно ближе приблизиться к реальным вещам, не вызывая ненужных жертв. Мы с командиром GSG-9 сходились во мнениях по этому вопросу. Он, как и я, верил, что если учения не будут находится на самой грани оперативной безопасности, они не помогут людям выжить в реальных жизненных ситуациях. Мы оба несли груз того, что убивали людей на тренировках. Но — мы уже говорили об этом в прошлом — не было вины, тревоги и стресса лидерства, вызывающего мигрень и зубовный скрежет. Это была неотъемлемая часть ответственности, которую мы добровольно на себя взяли. Никому из нас это не нравилось, но мы оба это делали. Мы плыли уже почти четыре часа — хотя мне казалось, что прошла целая вечность — и я с трудом вернулся в рулевую рубку, где капитан сказал мне, что мы почти на стартовой позиции, в трех милях от буровой установки. — Но фрегаттен-капитан — капитан второго ранга — мы хотим обойти цель, по крайней мере дважды, чтобы убедиться, что это правильная установка, а также чтобы вы могли увидеть, как течение повлияет на ваши маленькие лодки, да? — Утвердительно. Я не собирался ему противоречить. Он знал эти воды. Я был новой пробкой, качающейся в незнакомом пруду. Как только мы увидим, как движутся течения, мы сможем решить, в каком направлении выдвигаться. Я снова прошел на корму и объяснил ситуацию бойцам. На их лицах отразилось разочарование. Трейлер Корт высказался первым. — Какого черта мы должны ждать, шкипер? Давайте просто пойдем. Раздался хор остальных, из 'правильно' и 'о'. Я понял их точку зрения. Что угодно было лучше, чем избиение, которое мы получили на борту буксира. Но сейчас было не время импровизировать. Нам придется оценить течение и ветры, прежде чем мы пойдем. Через полтора часа мы начали спускать лодки на воду. Это было проще сказать, чем сделать — в целом, спуск занял больше часа. Было достаточно сложно спустить вельботы на воду, не разбив их корпуса в клочья о буксир. Еще труднее было попасть в цель сорока двум стрелкам — засечь волну, а затем спрыгнуть, нагруженным взрывчаткой, оружием, боеприпасами и альпинистским снаряжением надеясь, что вас не снесет в воду 50-узловым ветром. Я перелез через поручни. Подо мной качался и переваливался вельбот. В быстрой последовательности мой разум перебирал возможные варианты. В какую сторону я прыгну/упаду/поплыву, если я промахнусь мимо катера? Если я войду в воду, должен ли я буду больше беспокоиться о винтах на вельботах или гигантских винтах буксира? Если меня унесет за корму, затягивающая сила буксира засосет меня вниз и превратит в котлету? Сколько боли я смогу вынести? Какого черта я здесь делаю? Когда я прыгнул, до меня с кристальной ясностью дошло, почему Рики Вегенер — не будь дураком — вежливо отказался от поездки на лодке в пользу игры в качестве наблюдателя на борту буровой платформы. Его доставили вертолетом, в светлое время. Вот почему он носил звезды, а я шрамы. Почти через час мы наконец загрузили всех сорока двух озлобленных и недоброжелательных стрелков в маленькие катера — может быть и не те, что были расписаны на бумаге, но по крайне мере, они сошли с проклятого буксира и направились к цели, которая, будучи нейтрализована, обозначала что они получат теплую одежду и холодное пиво — если проживут так долго. В последнюю минуту на борту буксира было решено, что на каждом вельботе пойдет по три человека: рулевой, радист и стрелок, способные открыть ответный огонь, подобрать пловцов для спасения и закрепить тросы, чтобы удержать маленькие лодки рядом с буровой установкой и буксиром. Таким образом, оставшиеся двадцать четыре стрелка оказались в любящем Северном море — двенадцать пар пловцов, по две на каждую из опор буровой установки. Море было настолько скверным, что мы часто теряли платформу из виду даже на расстоянии в тысячу метров и должны были полагаться на наших оперативников на борту буксира, работающих с транспондерами, которые мы несли и экраном радара, чтобы нас направить. В нормальных условиях мы обычно подходили к нефтяным вышкам под разными углами, чтобы обеспечить успешное скрытное нападение. Однако, в этом море мы старались держаться в пределах видимость друг от друга, чтобы ни одна лодка не потерялась. Мы повернули к огромной платформе — ее огни все еще слабо светились в темноте. Я посмотрел на часы: 01.45. Казалось, что мы провели в катерах несколько часов, хотя когда мы проводили намного позже разбор, мы узнали, что потребовалось всего пятьдесят минут, чтобы добраться до места старта пловцов. Насколько там было плохо? Настолько плохо, что даже приятно было оставить вельботы и скользнуть в ледяную воду. По крайней мере, в воде тебя не хлестал ветер. Я поправил маску и перелез через планшир с концом в руках. Каждая пара пловцов держала по одному. Идея была в том, чтобы обернуть концы вокруг опор платформы, чтобы мы не дрейфовали. Я хмуро смотрел на возможность пропавших без вести. Я поплыл к одной из громадных колонн корпуса, от которой можно было дотянуться до расчалок, позволяющих подняться на палубу и к жилым отсекам. Платформа над моей головой напоминала футуристическую космическую станцию — десятиэтажный скелет из бетона и стали. Я потянулся к одной из массивных колонн, но волна пронесла меня мимо нее. Черт. Я поплыл против течения. Теперь меня подхватила быстрина, утащила под воду и швырнула на покрытую ракушками стальную сваю. Я вынырнул на поверхность, сплевывая воду. После двух попыток мне удалось обмотать конец вокруг скобы. Сделав это, я понял что мистер Мерфи приехал с нами на платформу: вся металлическая поверхность буровой платформы была покрыта слоем льда толщиной примерно в одну восьмую дюйма. Я быстро собрал своих лучших скалолазов — Трейлера, Змея, Пыжика и Скачки и объяснил ситуацию. Они должны найти путь наверх, а затем сбросят спелеологические лестницы, которые будут закреплены титановыми крюками, позволяющие подняться остальным. Пыжик пошел первым, извиваясь на гладкой цилиндрической поверхности опоры, ругаясь так, что мог бы гордиться даже Эв Барретт. Шум не имел значения — при 50-узловом ветре никто ничего не мог услышать, и мы были уверены, что никто из террористов нас так скоро не ждал. Я взглянул на часы: 02.25. Немного отстаем от моего расписания. Я утрамбовывал воду. Я размышлял о существовании, которое для себя выбрал. Я ждал, казалось, целую вечность. — Че-е-е-е-ерт! Тело Пыжика вылетело из темноты. Он упал на воду в пяти ярдах от меня, с тошнотворным шлепком. Я подплыл к нему, уверенный что он мертв или без сознания, или что он сломал себе спину. Он лежал в воде и шевелил пальцами. Затем его маленькие рыжие усики дернулись под маской. Наконец он застонал. — Дерьмо. Там чертовски скользко. Он был в порядке, слава Богу. Я выдавил из себя улыбку. Я закатил глаза к небу. — Вставай, придурок, вставай. Ты должен идти туда. Я указал головой наверх. Он перевернулся, по собачьи подплыл к опоре и начал снова — маленький паровозик, который смог. На этот раз он снял свои резиновые перчатки. — Мои руки скользили. — Ты потеряешь малость кожи. — Ну и что — зато это даст мне сцепление. Теперь Змей, Скачки и Трейлер тоже начали подниматься. Именно Трейлер наконец поднялся достаточно высоко, чтобы закрепить первую спелеологическую лестницу, которая выглядит как одна из тех штук, по которым поднимаются воздушные гимнасты и я дал знак первым шести людям начать подъем. Вскоре за ними последовали еще три спелеологические лестницы, каждая из которых была закреплена титановым крюком. Я жестами приказал остальной команде начать штурм. План был воплощением операции 'Будь проще, дурачок'. Мы взбирались по спелеологическим лестницам, чтобы преодолеть вертикальные опоры. Затем, как только мы доберемся до самого каркаса надстройки, мы поднимемся наверх, перелезем через поручни и уничтожим плохих парней. Двадцати четырех из нас было достаточно, чтобы ударить по всем основным зонам платформы одновременно. Я наблюдал, как двое из GSG-9 втаскивали себя наверх по шторм-трапу Скачек, когда они упали. На высоте двадцати футов их накрыл мини-торнадо и крюк вылетел из ниши. Они упали обратно в воду, привязанные к концу своего напарника, всплыли на поверхность, подплыли к опоре и закрепились. Лестница ушла на глубину шести футов — дерьмо случилось. Я попытался прикинуть стоимость. Каждый титановый крюк был равен цене на билет 'Конкорда' из Нью-Йорка в Лондон. Я махнул фрицам плыть к шторм-трапу Рыжика и дал им знак подниматься. Когда я увидел, что с ними все будет в порядке, я последовал за ними — последним, кто поднимался. На полпути я выдохся. Какого черта тут делает старик? Я висел в сорока футах над бурлящим морем и смотрел на часы: 05.18. Потребовалось более трех часов, чтобы добраться от начальной позиции до позиции выхода в атаку. Пыхтя и обливаясь потом, несмотря на морозный воздух, я перебрался через перила и наблюдал, как все заняли свои заранее подготовленные позиции в так называемом режиме международной команды — смешанные пары стрелков. На палубе не было никакого движения, кроме обычных звуков ветра и моря, а также шипения, стонов, скрежета и хрипов пневматического, гидравлического и электрического оборудования. Может быть, подумал я, мистер Мерфи свалился с лестницы и этот сукин сын утонул. Я подал знак рукой. Трейлер и Малыш Рич, каждый с немецким стрелком-напарником, прикрепили взрывчатку к главному люку. Еще один из моих смертоносных стрелков, взрывоопасный маленький задира, которого я звал Крошка Карлос, вместе с Змеем, бойцом SEAL размером со шкаф, которого я звал Хо-Хо-Хо, Пыжиком и их фрицами-камрадами, заблокировали иллюминаторы, аварийные люки и генераторы. Это было слишком просто — никаких признаков плохих парней. Неужели нас подставили? Неужели это все город-ловушка? Я включил передатчик. — Пошли! Это было гребаное Четвертое июля, День взятия Бастилии и чертов юбилей Королевы одновременно. 'КАБУ-УМ!' — заряды пробили люки, 'Ка-БАМ!' — ребята забросили в рубку светошумовые гранаты и вошли, быстро и тихо. Я последовал за ними, крепко держась за плечо Трейлера. Его 'Смит-Вессон' был наготове. За электрической панелью, скрытой дымом от вспышки, послышалось какое-то движение. Трейлер инстинктивно обернулся, взмахнул своим .357 и выжал три выстрела специальными маркирующими патронами. — Умри, ублюдок. Три красные звезды появились на груди плохого парня. Справа от него было еще какое-то движение. Напарник Трейлера — немец, развернул свой ХК Р7 и достал террориста двумя 9-миллимитровыми восковыми пулями в горло. Даже с защитой, которую он носил, этот сукин сын будет иметь проблемы с дыханием еще несколько дней. — Чисто — объявил Трейлер по рации. Теперь Карлос, Змей, Хо-Хо-Хо, Рич, Скачки и другие, начали методично, отсек за отсеком, прочесывать главные помещения буровой платформы. Я связался по рации с буксиром и 'Уалерами' и приказал им сходится. На заднем плане слышались разрозненные двух и трех-патронные очереди из пистолетов и пистолетов-пулеметов. — У меня есть заложники — живые. Это был голос Золотопыльного Ларри. — Но они опутаны проводом. Дерьмо. Они были заминированы. Где, черт бы побрал, детонатор? Он с электроцепью или радиоуправлением? Было это... Раздался безошибочно опознаваемый голос Пыжика. — Мне достался членосос с детонатором. Он спал и засунул его под свой матрац. Развяжи их, Ларри. Мы закончили учения в 07.30. Посредники (трое немцев и трое американцев) подсчитали: двое плохих парней убиты, трое ранены, восемь захвачены. Два хороших парня ранены. Двенадцать заложников освобождены, никто не пострадал. В общем, неплохое рабочее утро. Я нашел Рики на камбузе, трудящимся над дымящейся миской супа из бычьих хвостов, в свободной руке у него был ломоть черного хлеба, намазанный белым немецким маслом, а у локтя — кружка черного кофе. — Развлекаетесь, герр генерал? Он посмотрел на меня с недоброй улыбкой. Ах ты головка от члена. — Это было интересное утро. Хороший прогресс. Он сделал паузу и набрал полную ложку супа. — Но эти учения — они всегда вызывают у меня зверский аппетит. Он закусил черным хлебом. — А у тебя? А у меня? Я стоял там в своем резиновом костюме, с мокрой бородой, с замерзшими ободранными пальцами и ноющими суставами. Я облегчился в костюм — обычная практика во время операций и от меня несло уборной. — Ах ты никчемный сукин сын, петушачьеголовый дерьмомозглый застойномудый гребанный нацисткий фрицеублюдок. Ты там сидишь, жрешь свой чертов суп и ржаной хлебушек, попиваешь свой горячий гребаный кофеек, а я отмораживаю свою несчастную задницу в твоем гребаном Северном море и ты меня же еще спрашиваешь, как насчет меня? Да пошел ты на хрен, герр генерал. Он разразился хохотом. — Сдается мне, членоголовый, если ты простишь мой французский, что сегодня утром ты настоящий 'тюлень'. Сукин сын был прав. Но ведь это он носил звезды, а я шрамы. Наш визит к GSG-9 возможно, сделал нас замершими и чертовски больными. Но по крайней мере, мы могли играть с теми, кто нам нравился. Вскоре после того как мы вернулись в Штаты, меня вызвали в штаб-квартиру ОКСО и сообщили, что для тайной операции в Ливане требуется подразделение из состава Шестого отряда SEAL. В Ливане мне никто не нравился. Но зимой 1982 года в Ливане находились части американского военно-морского флота, входившие в состав многонациональных сил, которые были направлены туда сразу после массовых убийств в лагерях палестинских беженцев 'Сабра' и 'Шатила', где фалангистские ополченцы отомстили за убийство своего харизматичного лидера Башира Жмайля, убив примерно тысячу безоружных палестинских мужчин, женщин и детей в сентябре прошлого года. Так что ОКСО и — неохотно — Госдепартамент решили что два урезаных лодочных экипажа из состава Шестого отряда SEAL (двенадцать человек вместо четырнадцати) будут тайно переброшены в Бейрут. Наша миссия будет заключаться в оценке возможных террористических угроз американским целям, обследовании позиций посольства и морских пехотинцев и выработке предложений по улучшению ситуаций. Как это и случалось раньше, я должен был осуществить развертывание прямо перед Рождеством. Я тщательно сделал выбор. Конечно я возьму с собой Пола и Дюка. И я подумал, что Индейский Еврей хорошо впишется. Были включены Золотопыльные близнецы, как и Змей, Скачки, Пальцы, Пыжик и большой бородатый сукин сын, которого я звал Хо-хо-хо из-за того, как он смеялся. Я также взял нашего любимого салагу, пушечное мясо из рядовых, Малыша Рича (я сказал ему, что нам понадобится доброволец, на случай мы попадем в беду и надо будет кого-нибудь бросить на съедение волкам. Он спросил, не взять ли ему с собой красную шапочку. 'Если будет хоть немного похожа на куфию' — сказал я, 'упакуй ее'.) Дожди рано пришли в Ливан в 1982 году, было сыро и холодно, когда я пробирался через переполненный международный терминал аэропорта Бейрута, одетый только в легкую куртку и свитер с высоким воротом. Я перекинул рюкзак через плечо, взял в руку дорожную сумку и позволил людскому потоку нести себя к таможне и иммиграционным стойкам. Я летел из Норфолка в Вашингтон, из Вашингтона в Нью-Йор, из Нью-Йорка в Париж. Я переночевал в Париже и ухватил немного праздничного веселья — я никогда так и не узнал ее имя, но она была вьетнамкой и очень красивой — потом встал в пять утра и взял такси до аэропорта Орли, расположенного в получасе езды к юго-востоку от города, откуда ночным рейсом 'Мидл Ист Айрлайнс' отправился в Бейрут. Я путешествовал налегке: ручная кладь и маленький пистолет .380 калибра, который было легко спрятать, когда я проходил через металлодетектор. Наше оборудование связи, тяжелое оружие и специальные вкусняшки путешествовали с Дюком, Ларри, Фрэнком и Малышом Ричи. Им предстояла самая легкая поездка: рейсом командования ВВС из авиабазы Сигонела на Сицилии, спокойная ночь с холодным пивом, а затем ранний утренний воздушный перелет на борту военно-морского самолета С-2 'Грейхаунд', который доставил их на летную палубу авианосца США 'Индепенденс' недалеко от ливанского побережья. Оттуда мой квартет бойцов SEAL должен был проникнуть на берег вместе с отрядом морской пехоты. Потом они переоденутся, затеряются в толпе и отправятся на север в город. Я должен был забрать их вместе с багажом снаружи у терминала аэропорта через семьдесят два часа. Пол, Скачки, Пыжик и Змей должны были вылететь в Амстердам, а оттуда поездом до Афин. Они пробудут там пару дней, чтобы убедиться, что они 'чисты', а затем полетят на Кипр, где сядут на паром до Бейрута. Через восемьдесят четыре часа они будут на Музейном перекрестке — одном из немного мест, где можно пройти между Восточным и Западным Бейрутом, не попав под обстрел. У Еврея, Хо-хо-хо и Пальца был самый окольный и опасный маршрут: Лондон, Париж, Франкфурт — и Дамаск. Оказавшись в сирийской столице, они возьмут такси и отправятся в Бейрут по суше, а затем поселятся в отделе 'Саммерленд', расположенном на пляже к северу от аэропорта. В этом конкретном боевом патруле я был передовым дозорным. Я действовал в одиночку, в течение дня или около того, изучая местность, организуя транспорт, подыскивая подходящие безопасные дома и наблюдая за... чем угодно. Я улыбнулся усатому чиновнику, который поставил мне штамп в паспорте. В моем ирландском паспорте была аккуратно сложена пастельно-розовая с желтым пятидесятифунтовая ливанская банкнота, прежде чем я прошел иммиграционный контроль. Теперь у меня была двухмесячная виза, а пятьдесят фунтов исчезли. — Шукран — спасибо тебе. — Ауфван — добро пожаловать. Я поднялся по трапу к наружным дверям. Казалось, снаружи были беспорядки, но это была обычная суета, естественная для аэропортов третьего мира от Каира до Карачи. Разница в Ливане заключалась в том, что здесь все были вооружены до зубов. Трое таксистов подрались из-за меня и я сдался победителю, невысокому темноволосому человеку с единственной густой бровью и кривой улыбкой под плохо починенной заячьей губой. Он повел меня к тому, что когда-то могло быть 'Шевроле'. Я пошел вперед, глядя, как он скачет передо мной поводя плечами. Мы подошли к машине. Он помолчал. Он повернулся. Массивная бровь приподнялась почти на целый дюйм. — Куда двигаемся? — Отель 'Коммодор', Игорь. Он показал мне большой палец. — Сахафа — пресса? Журналист? — Да. Сахафа. 'Ирландский Ежедневный Флагшток'. Слышал о таком? Я наблюдал как он одарил меня, как я предположил, насмешливым взглядом. — Нет, мистер. — Ничего страшного, никто не слышал. Я забрался на пассажирское сиденье, бросил багаж на заднее сиденье и с трудом захлопнул дверцу. — Как тебя зовут, хабиби? — Хабиби? Вы говорите по арабски? — Нет, только несколько слов. Я могу сказать тебе, чтобы ты пошел на хер и спросить где писсуар. — Этого достаточно. Шофер повернулся ко мне и его улыбка стала еще более нелепой из-за состояния его губы. Он тронулся с места, не обращая внимания на поток машин по обе стороны от нас. — Зови меня Абу Саид, хабиби. Саид Абу Саид. Он покачала головой, потянулся назад и похлопал по моему багажу. — Да, хабиби — пожалуйста, не делай так — это вводит в соблазн. Положи их себе под ноги, пожалуйста. Я как следует уложил свой багаж, когда такси опасно вырулило из аэропорта. Мы миновали два ливанских блокпоста и двинулись на север по разделенной дороге, ведущей в город. Два 'Вольво', которые казалось, устроили гонку в сотне ярдов впереди нас, внезапно отскочили друг от друга. Один из них опасно вильнул, развернулся на 180 градусов и съехал на обочину шоссе. Другой 'Вольво' свернул на обочину и резко затормозил. Оба водителя вышли, размахивая пистолетами. Абу Саид вдавил педаль в пол и промчался мимо перестрелки. Добро пожаловать в Бейрут. Нам помахали при проезде через контрольно-пропускной пункт морской пехоты, где дежурили ребятишки с румянцем во всю щеку, с незаряженными М16. Одно из идиотских 'правил открытия огня', которые были продвигали бюрократы в Вашингтоне было то, что морским пехотинцам не разрешалось защищать себя. Я оглянулся через плечо. Они были легкой добычей. Я обернулся и увидел перед собой городскую россыпь разбомбленных, выпотрошенных руин. — Бурдж аль-Бараджне — палестинский лагерь, — объяснил Абу Саид, когда мы проезжали мимо. — Израильтяне не любят. На перекрестке он свернул налево, а затем вскоре свернул направо, объехав то, что осталось от транспортного кольца. Вывеска на здании слева от меня гласила, что мы только что миновали кувейтское посольство. Теперь мы миновали что-то похожее на футбольный стадино. — Спортивный центр — объяснил он. — ООП использовала его для вооружений. Израильтяне бомбят — сирийцы стреляют из танков. Все — ка-бу-у-м. Мы проехали дальше. Справа от меня дома, сплющенные как оладьи, загромождали ландшафт. — Лагерь 'Шатила' — пояснил водитель. — Ататоефк — фалангисты... Он провел пальцем по горлу. — Убили здесь много палестинцев. Мы свернули налево, потом направо, потом налево, следуя небольшой дороге в жилом районе, вдоль которой стояли припаркованные машины и жилые дома, которые, казалось, пережили войну без особого ущерба. Мы снова повернули и передо мной внезапно открылось удивительное пространство зелено-голубого Средиземноморья; прямо по левому борту. Даже при всех разрушениях вид был впечатляющим — это, должно быть, был невероятный город, прежде чем ливанцы решили совершить национальное самоубийство. Я сел поудобнее и расслабился. Через несколько сотен ярдов кабину сотряс оглушительный грохот и дрожь, за которыми почти сразу же последовал опасный взрыв, где-то позади нас. Я обернулся и увидел коричнево-черный дым, поднимающийся из жилого района, который мы только что покинули. — Что это было? Абу Саид свернул на тротуар и остановился. Он вышел из машины и оглянулся на дым. — Бомба в машине, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Опасно. — Ни хрена себе. Он вернулся в кабину, сгорбился над рулем, захлопнул дверцу и включил передачу. — Ни хрена себе, хабиби. Мы пробирались вверх по крутой узкой улице, которая прорезала городской каньон на склоне холма, а затем слалолом шла вниз по другой стороне, проскальзывая между пешеходами и припаркованными автомобилями, когда пара пожарных машин, завывая сиренами, мчалась в противоположным направлении, не обращая внимания на встречное движение. Затем появился еще один, более крутой холм. Наконец, задымив радиатором, такси с хрипом подъехало ко входу в отель. Я дал Саиду Абу Саиду сто ливанских фунтов. Он поклонился и усмехнулся. — Шукран хабиби. Пусть у Вас будет хороший отдых — и мирный. — Спасибо, — сказал я Абу. Я наклонился, чтобы поднять свой багаж. — Мне понадобится водитель на несколько дней. Ты свободен? Он утвердительно кивнул. — Триста американских долларов в день — и еще пятьдесят долларов каждый раз, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем. Я протянул ему руку. — Двести пятьдесят в день — и по пятьдесят, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем, не получив ни одного ранения. Он рассмеялся. — Сказано и сделано. Мне подождать тебя, хабиби? — Нет, увидимся завтра в восемь утра. Сегодня я хочу устроится, а потом пойду осматривать пешком достопримечательности. Я подхватил свои сумки, вошел в вестибюль 'Коммодора' и бросил их на пол у регистрационной стойки. Впереди и слева от себя я увидел уютный бар из красного винила и стеклянную дверь, ведущую к тому что казалось двором и бассейном. У 'Коммодора' была международная репутация. Это была журналистская гостиница в стиле Старого света, рай для расходных счетов. Счета из бара оформлялись как 'прачечная', счета из ресторана — 'услуги телекса' или 'междугороднего телефона'. То же самое можно было проделать с золотом или драгоценностями — можно было их купить для гостей и вставить в счет за проживание. Даже винный погреб был знаменит: сомелье 'Коммодора' мог поставить почти что угодно — лишь бы успели напечатать этикетку. Я зарегистрировался, бросил свои сумки в обшарпаной комнате с окнами на задний двор, зашел в бар, выпил пару 'Бомбеев' и вышел прогуляться. Из 'Коммодора' я вышел на Хамра-стрит, торговое сердце Западного Бейрута. Французские десантники патрулировали тротуары, прогуливаясь парочками с автоматами на шее. Их присутствие, должно быть, успокаивало: Хамра-стрит гудела. Машины и такси пронзительно сигналили непрерывной какофонии кошачьих воплей. Лавочки фаст-фуда оживленно торговали жареными цыплятами с хрустящей корочкой, шавермой и фалафелем. Стойки с напитками выдавали фраппе. Лавочники, давным давно покинувшие свои лавки из-за бомбежек и обстрелов, выкладывали свои товары и занимались торговлей прямо на тротуаре. Несмотря на мирную деятельность, кучки молодых людей в джинсах, кожаных куртках и с не слишком хорошо спрятанном оружием, слонялись вокруг различных жилых домов и витрин магазинов, испуская те же самые флюиды, которые я ощущал наблюдая за мистером Чарли в дельте Меконга более десяти лет назад. Я купил эклер в кондитерской и был поражен, увидев в подвале нечто похожее на фабрику по производству бомб, когда дверь подвала магазина приоткрылась. Обрывок информации встал на место. Бейрут был точно таким же, как Вьетнам, где мирная хижина часто скрывала вход в тайник с оружием в секретном туннеле под ней. Окай, ливанец — погибель тебе. Человек-Акула прибыл. С помощью карты я проложил себе путь к Американскому университету, побродил вдоль ворот и стен, затем медленно прошел мимо бетонных развалин, где кустами росли бугенвили, а изредка попадались уличные кошки, тощие и злобные, и вприпрыжку припустился к берегу — на Авеню-де-Пари, где семиэтажное американское посольство выходит к морю. Я прошел мимо посольства, реликта тех дней, когда посольства были открыты и не охранялись, подобно публичным библиотекам, задержался на несколько минут, чтобы посидеть и полюбоваться безжалостным ветхозаветным небом, бескомпромиссным и упрямо синим, а затем продолжил свою прогулку. Не потребовалось много времени чтобы понять, что охрана посольства в козлиной заднице. Вдоль подъездной дорожки были навалены мешки с пескам, чтобы уберечься от выстрелов с улицы. Но если бы террористы вышли на незащищенную подъездную дорожку с машиной, груженой взрывчаткой, взрыв будет направлен прямо в посольство, а не отклонен от него. И к парадному входу мог подъехать любой: не было никаких мощных барьеров, чтобы не пропускать машины, только легкие баррикады и бочки из-под топлива, набитые песком. Большинство ливанских охранников снаружи были вооружены пистолетами, но ничего более мощного. Морпехи и их дробовики были внутри, где они были нужны меньше всего. Остаток дня я бродил по улицам, изучая местность между посольством и отелем, ища квартиры, которые мы могли бы использовать как убежище. Проблема была в том, что я не мог прочитать надписи на арабском 'Сдается' или что они были вообще. Сумерки наступили рано, сразу после 16.30, и когда на улицах стало темно, я вернулся в 'Коммодор' и его дружелюбный бар. Поднявшись в номер я тщательно проверил свой багаж: его уже обыскали. Это было нормально — в нем не было ничего, что могло бы рассказать кому-либо обо мне, кроме того, что у меня не было бритвы, мои книги в мягких обложках были британскими изданиями и у меня был чистый репортерский блокнот. Спустившись вниз я даже не успел сесть на табурет, как бармен уже поставил передо мной двойной 'Бомбей' с камнями. В моем номере, возможно были грязные потертые ковры, паршивая сантехника и откидная кровать, но бар был строго на пять звезд. Все дело в приоритетах — а у 'Коммодора' были свои приоритеты. Абу Саид сидел перед отелем в восемь часов следующим утром, его мотор громко стучал. Я прыгнул на переднее сиденье. — Йалла, пошли. — Куда? — Кофе. Отведи меня в лучшую кофейню, которую ты знаешь. — Будет сделано, хабиби. Абу Саид влажно улыбнулся сквозь усы, нажал на акселератор и покатил вниз по склону холма к набережной. Мы ехали на юг по Прибрежной дороге к Халде. Ехали — это очень мягко сказано. Абу Саид водил как боец SEAL. Шоссе было дорогой с раздельными полосами и всякий раз, когда поток на юг был для него слишком медленным, он перескакивал разделитель, включал свои фары, жал на клаксон и вел по встречной северной полосе, делая обходные маневры, петляя по обочине и меняя полосу, когда легковые машины и грузовики сворачивали, чтобы уйти с нашего пути. Примерно в шести кликах к югу от аэропорта, он свернул на изрытую колеями грунтовую дорогу, проскочил еще половину клика и с визгом остановился перед маленьким безымянным магазинчиком, окна которого были прикрыты двойным слоем мешков с песком. — Лучший кофе в Бейруте. Кофе моего кузена. — Потрясающе. Теперь, Абу Саид, будь так добр, присоединись ко мне. Мне нужна твоя помощь и твой совет. В тот день вездесущий Абу Саид помог найти мне две квартиры: одну для моего 'новостного агентства', вторую для моих 'фотографов' и 'техников', которые должны были прибыть на следующий день. Я заплатил аренду за месяц, плюс еще за один месяц в виде бакшиша, всеохватывающем подкупе-подмазывании-ускорении-халяве-чаевых, которые смазывают колеса по всему Ближнему Востоку и завладел двумя связками ключей. Я выписался из 'Коммодора' и бросил свои сумки в большей из двух квартир. И я нанял еще одного из бесчисленных кузенов Абу Саида в качестве второго водителя. Это дало нам два псевдо 'Шевроле' и двух усатых водителей, по имени Абу Саид, поэтому я быстро начал называть одно 'Такси Альфа' и второе 'Такси Браво'. К закату третьего дня команда прибыла в аэропорт целой и невредимой. Я захватил Дюка, Ларри, Фрэнка и Малыша Ричи из аэропорта, подобрал Пола, Змея, Пыжика и Скачки на Музейном перекрестке и отправился в отель 'Саммерленд', который находился недалеко от пляжа к западу от 'Шатилы', где нашел Еврея, Хо-хо-хо и Пальца, державших оборону в баре. Мне потребовалось почти два часа, чтобы отделить их от трех восхитительных молодых существ, которые хотели поехать с нами. Конспиративные дома — вернее, конспиративные квартиры — не могли бы быть расположены лучше. Один из них, стоял на набережной, не далее чем в шестистах ярдах от американского посольства; четырехкомнатная квартира на третьем этаже выходила окнами на Средиземное море, на север, с видом на Джунию, опорный пункт христиан-маронитов. Вторая квартира находилась рядом с штаб-квартирой Детского фонда ООН. Она была меньше, но уютнее. И давала нам хороший доступ к заднему входу в посольство. Связь была важна. Группа Дюка привезла с собой несколько защищенных раций и мы организовали три отдельные сети. Одна из них обеспечивала связь между квартирами; другая, использующая миниатюрные передатчики, предназначалась для использования на улице. У нас была даже спутниковая тарелка и спутниковые телефоны, так что мы в случае необходимости могли связаться с ОКСО. Всегда настороже, Дюк принес новую игрушку — ручной шифратор. Чтобы использовать его, вы набирали шифрующий код, а затем записывали сообщение на пленку. Вы звонили по открытой линии — можно пользоваться телефонами-автоматами, гостиничными линиями, чем угодно — а потом проигрывали пленку. Принимающая сторона записывала сообщение на пленку и использовала тот же цифровой код для расшифровки сообщения. Комбинации можно было менять ежедневно или даже ежечасно, если это необходимо. Условия нашей работы были жесткими. Посольство знало, что сюда прибывает группа из ОКСО для оценки ситуации, но диплодинки из посольства не хотели иметь с нами ничего общего. С их точки зрения, охрана посольства была в полнейшем порядке и беспокоится было не о чем; это был веселый сезон, и фа-ла-ла, ла-ла-ла-ла. К черту их — мы их спасем, несмотря ни на что. Я разделил нас на пары. Пол и Дюк, Змей и Пыжик, Золотопыльные близнецы, Ричи и Хо-хо-хо, Еврей и я. Задача состояла в том, чтобы выяснить, существует ли террористическая угроза и если да, то как ей можно противостоять. Мы уже знали, что по морским пехотинцам вели снайперский огонь из трущоб шиитов, обращенных к аэропорту, так что я отправил Пола и Дюка на разведку района с одной стороны и Золотопыльных близнецов с противоположной, для оценки цели. Змей, Пыжик, Еврей и я сосредоточимся на посольстве. Две другие пары обычно выслушивали и вынюхивали, оценивая настроение в городе и пытаясь определить конкретные проблемные области. Конкретные — чушь, весь город был проблемной областью. На следующее утро мы с Евреем отправились на тихую прогулку по аккуратно подстриженным дорожкам, проходившим через Американский университет Бейрута, находившийся позади посольства. У Еврея была камера с автофокусом, и для любого прохожего он был просто еще одним придурком, делающим случайные снимки. Однако то, что он на самом деле делал, было классической оценкой цели: создание визуального 'повествования', показывающего насколько незащищенной была тыловая часть посольства, и как легко было ее взломать со всех сторон. Мы гуляли, разговаривали и делали фотографии около часа, а потом решили найти место перекусить. Выйдя из маленькой лавки на Бхаази-стрит, Еврей повернулся ко мне. — Улыбнись... Он поднял камеру. Я помахал рукой. — Привет мама. Он резко отвернулся и мы пошли дальше по улице. В мгновение ока шестеро подростков — четверо с пистолетами наизготовку и двое с АК-47 бросились на нас из переулка, что-то быстро бормоча по арабски, указывая на камеру Еврея и подавая нам знак остановится. Еврей приготовился защищаться. Я остановил его движением брови — мы не хотели никаких неприятностей средь бела дня на людной улице. Я поднял руки и прислонился спиной к стене. Еврей сделал тоже самое. — Что случилось? — я ободряюще улыбнулся бандитам. Никакой реакции. — Parlez vous franfais? Один из детишек ответил мне на французском с сильным акцентом. — Ты кто такой? — Je suis journaliste. Сахафа, пресса. Он перевел своим друзьям. Их это не впечатлило. АК нацелились на наши глотки. Я отметил, для протокола, что переводчики огня стояли на автоматическом, а детишки держали пальцы на спусковых крючках. Я попытался вспомнить, сколько фунтов составляет усилие, чтобы спустить курок АК. Я решил что это мелочь, которую я не хочу вспоминать. Говоривший по-французски снова повернулся ко мне. — Твой друг фотографировать секретный военный объект. Я сказал Еврею, что он сделал. — Стыдись, придурок — упрекнул я его. Еврей опустил голову и что-то пробормотал себе под нос. Затем он вскрыл заднюю часть камеры, достал пленку, вытащил ее из кассеты, размотав весь рулон. — Спроси их, все ли теперь в порядке — потому что если это не так, я собираюсь замочить этих козлов. Франкоговорящий забрал пленку Еврея. Оружие было опущено. — Что за объект нам попался? — спросил я. Мальчик указал на на витрину магазина. — Ополченцы жить здесь. Мурабитун. — Это секретный объект? Мальчик серьезно кивнул. — Вся улица принадлежать Мирабитун. — А соседняя улица? — я указал на запад. Он помотал головой. — Держать Амаль — шиитские ополченцы, — пояснил он. — А там что? — я указал на восток. — Одна улица Мирабитун, следующая улица — Сирийская национальная партия. Он указал на трущобы за Хамрой. — Там Хезболла — партия Бога ополчения шиитов. Я грациозно склонил голову. — Шуркан. Merci beacoup. Мы с Евреем повернулись и пошли прочь. — Прямо как в проклятом Южном Бронксе, — сказал Еврей. — Каждая улица это территория другой банды. К концу первой недели мы уже знали, что 'они' следят за посольством. Но мы не знали, что такие 'они'. Было слишком много опасных шаблонов — одни и те же легковые машины, проезжающие мимо в неурочное время; одни и те же бородатые лица, останавливающиеся, как будто подсчитывая сколько охранников на посту; одни и те же грузовики и такси, прощупывающие боковые ворота и парадный вход, чтобы проверить, остановят ли их. Я установил несколько собственных шаблонов. Мы наблюдали за посольством двадцать четыре часа в сутки, используя камеры, бинокли и пассивные очки ночного видения. Змей и Пыжик, которым выпадала ночная смена, стали приходить и уходить, карабкаясь вверх и вниз по внешней стороне жилого дома. Таким образом, они не тревожили бандитов, которые часто спали на лестничной клетке и никто не услышит лифт, когда они выйдут или зайдут. Из того, что мы могли сказать, в Западном Бейруте было примерно две дюжины отдельных вооруженных группировок, не считая многонациональных сил ООН, израильтян, сирийцев или нас. Сюда входили ополченцы, частные армии, уличные банды, просто головорезы и закоренелые террористы, так что у нас был полный спектр возможностей для выбора плохих парней. К началу второй недели нашего пребывания в Бейруте мы слышали, как взорвалось с полдюжины заминированных автомобилей. Пару раз мы спешили на место происшествия, чтобы посмотреть, насколько велик ущерб. Он был значительным. Упакуйте в 'Мердседес' сто килограммов взрывчатки, столько же гвоздей и другого металлолома, взорвите его в людном районе в час пик и вы можете нанести приличный ущерб. Есть также что-то врожденно ужасающее в концепции заминированных автомобилей. Любой автомобиль может стать одним из них. Они предназначены для убийства невинных людей в ужасающей манере; они почти незаметны без специального оборудования; и они могут быть подорваны с помощью часового таймера, пульта с инфракрасным сигналом или с помощью дистанционного радиоуправляемого устройства. Арсенал, доступный якобы разоруженным бейрутским ополченцам был впечатляющим. Но ни танк, ни реактивный гранатомет, ни миномет, ни даже гаубица не производили такого ужасающего удара, как заминированный автомобиль. Набеги Пола на трущобы Южного Бейрута также привели к пессимистическому прогнозу. — Морских пехотинцев втягивают в бои, которые они не могут закончить, — сказал он. Пол объяснил, что морские пехотинцы столкнулись с шиитскими и друзскими партизанами. С юга, по его словам, израильтяне вели разведку огнем, обстреливая шиитские трущобы в Хай-эль-Селлуме. Морские пехотинцы стояли в низменности, рядом с аэропортом, в то время как ополченцы удерживали возвышенности на холмах к востоку. Это само по себе было безумием. Но правила открытия огня, из десяти пунктов, которыми руководствовались морские пехотинцы, по заключению Пола были безумием абсолютным: 'Когда вы находитесь на посту, в мобильном или пешем патруле, заряженный магазин должен быть примкнут к оружию, затвор закрыт, оружие на предохранителе, патрон в патронник не дослан. Не досылайте патрон в патронник, если только это не приказано уполномоченным офицером, если вы не вовлечены в непосредственную самооборону, где разрешено открывать огонь на поражение.' — Единственная инструкция, которую они не дали этим несчастным ублюдкам такова: 'Когда начнется стрельба, наклонитесь, просуньте свою голову между ног и поцелуйте себя в жопу на прощание'. Охрана морской пехоты, заключил Пол, была столь же скверной как и посольства. Мы отпраздновали Сочельник пробежкой с целью подслушивания и вынюхивания и заглянув в посольство, чтобы посмотреть, насколько близко мы сможем подобраться незамеченными. Ответ был не слишком хорош: Пальцы, Дюк и Малыш Ричи смогли установить достаточно 'зарядов' — мы использовали пластиковые бутылки с водой — чтобы превратить все здание в груду бетонных развалин и никто их не видел и не остановил. Ларри и Фрэнк взяли кусок пластиковой трубы размером с базуку и обошли здание со стороны пляжа, оставив пластиковую трубу нацеленную на офис, где, как мы полагали, находилась резидентура ЦРУ. Змей и Пыжик забрались по задней стене посольства, обошли ее и оставили записку размером четыре на шесть дюйма на закрытом окне. Там было написано: 'Ребята тут были и всех вас поимели'. Мы с Полом снова занялись парадным входом. Если бы мы были убийцами, это была бы настоящая бойня. Ливанские охранники спали, морские пехотинцы были внутри, и безопасность посольства была просто шуткой. Даже египтяне бы лучше справились. На Рождество мы накрыли стол в большой конспиративной квартире с видом на море, пируя жареным цыпленком, картошкой фри и пивом, пока мужики обсуждали, как 'танго' ударят по посольству. — РПГ — сказал Пыжик — Это лучший выбор оружия в регионе — каждое ополчение имеет их сотни. — К тому же, — добавил Фрэнк, — С помощью РПГ можно попасть куда угодно — вломиться в любую квартиру и нацелиться на чертов офис посла. — Не на его офис, — поправил Пол. — На офис его секретаря — вон тот, с окном наружу. — Как скажешь, шкипер, — сказал Пыжик. — Я имею ввиду, что их много, они просты в использовании и эффективны. — Вы можете легко скоординировать атаку РПГ, — вмешался Малыш Ричи. — Ударить двадцатью, даже тридцатью одновременно — это вызовет панику. Пальцы открыл бутылку 'Хейнекена' и сделал долгий медленный глоток. Он рыгнул и вздохнул. — Я бы сделал по другому. — Как по другому? — Пыжик обмакнул куриную ножку в чесночный соус и принялся жевать. — Атака РПГ, Пыжик. Мне кажется, если уж ты собрался врезать по посольству, то надо врезать сильно. — Партизаны обстреливали посольство в Сальвадоре из РПГ. — сказал Змей. — Они их и на Филлипинах использовали. Ну и что? Это ничего не значит. — Пальцы был непреклонен. — Во-первых, они были партизанами, а не террористами. Во-вторых, у них не было ничего потяжелее. — Ну и что? — Пыжик отправил трехочковым кость в мусорную корзину. Хо-хо-хо оценивающе заметил: — Думаю, Пальцы прав. РПГ это возможно, но у них тут есть и минометы, плюс у Амаля есть куча бронетранспортеров, оставленных ООП и один или два танка. — У Хезболлы тоже есть танки, — сказал Дюк. — И может быть даже гаубицы. — Дерьмо, — сказал Пол. — У этих чертовых фалангистов брони больше, чем у ливанской армии — но что это доказывает? — Это доказывает, — сказал Еврей, — что это место — чертова пороховая бочка. Золотопыльный Ларри сидел на угловом подоконнике, тихо потягивая пиво, и общаясь со Средизомноморьем. Он повернулся, чтобы бросить меланхоличный взгляд на остальных. — Я вам открою маленький секрет, ребята, — протянул он. — Если бы я был гребаным 'танго', я бы не стал портить свою гребаную тактическую внезапность какой-нибудь долбаной РПГ. Если хочешь привлечь чье-то внимание, ты врежешь ублюдку между глаз чертовым брусом два на четыре дюйма. Вы устроите самый большой взрыв, который можете устроить — и это будет чертова гребаная заминированная машина, и это чертова правда, и это все, что она написала. Он снова вернулся к наблюдению за своим морем. Я расхохотался. — Ну, спасибо, черт бы тебя побрал, шеф. Я допил свое пиво. — Джентльмены, — сказал я, — это возможно самое длинное замечание, которое мы когда-либо слышали от Ларри, возможно вообще самое длинное замечание, которое кто-либо когда-либо слышал от Ларри. Поэтому к нему надо отнестись с уважением. — Ну, он прав, — сказал Пальцы. — Держу пари на свою жопу, что он прав, — сказал я. — Заминированная машина — это то, что они используют. Так что давайте займемся обратным проектированием: они хотят зайти в заднюю дверь Дяди Сэма, а мы не хотим их туда пустить. Как это сделать? Через пять дней мы получили ответ. Я перезвонил техномагам по своему спутниковому телефону и объяснил проблему. Они прислали нам два черных ящика и одну страницу с инструкцией. Концепция была достаточно проста: бомбы с радиоподрывом получают сигнал на определенной частоте. Если вы будете передавать диапазон частот, используемых в устройствах радиоуправления и попадете на активную, детонатор активируется и бомба взорвется. Черные ящики имели радиус действия в 1000 футов. Вопрос был в том, сработают ли они. Был только один способ проверить. Мы с Полом взяли по одному, упаковали их в нейлоновые рюкзаки, а потом он, Пальцы, Ларри и я отправились на неспешную прогулку по Западному Бейруту. Я ехал с Абу Саидом Альфой, Пол взял Абу Саида Браво. Мы ехали медленно. Ларри сидел на заднем сиденье, его дипломат, приспособленный для ношения пистолета-пулемета ХК МР5К покоился на коленях. Все, что должен был сделать Ларри чтобы выстрелить — это нажать на спуск на рукоятке дипломата. На чемоданчике была наклеена эмблема телевизионной новостной компании. Я сидел впереди, рюкзак на коленях, черный ящик был включен. Мы проехали по Комиче Аль-Мазраа до северной окраины Факахани, района, где располагались офисы ООП во время ее длительной оккупации Ливана. Теперь в наименее разрушенных зданиях появились новые жильцы — ливанские мусульмане. По словам Абу Саида, многие из них были бедными шиитами. Оттуда мы отправимся на юг, к Бир-Хассану и Бир-Абеду, двум беднейшим шиитским районам. Это было вполне подходящее место для изготовителей бомб. — Чего ты хотеть в первую очередь? — спросил Абу Саид. — Показать моему коллеге старые офисы ООП, — сказал я. — Он телевизионный продюсер из Америки, очень важный человек, что называется, большая пушка. Я даже сказал это с невозмутимым видом. — А, большая пушка. Ливанец хмыкнул. — Я брать тебя с собой. Мы свернули с шоссе, направляясь к лабиринту разбомбленных домов, бункеров и офисов, которые когда-то были домом для легионов Ясира Арафата. Улицы, все еще усеянные обломками и массивными кусками бетона, были тем не менее заполнены людьми. Абу Саид указал на обугленный дом справа. — Здесь был один из офисов Арафата. Ларри хмыкнул. — А там — через дорогу — еще офисы ООП. Ларри выглянул в открытое окно. — А кто сейчас здесь живет? — Здесь живут шииты. Шииты, потерявшие свои дома. Мы объехали квартал, пока Абу Саид указывал на другие бывшие объекты ООП. Затем он снова повернул на юг, и мы двинулись к старому лагерю 'Сабра'. В двух кварталах впереди трехэтажное здание внезапно взорвалось, как вулкан. Большой красный огненный шар поглотил дом; грохот взрыва был оглушительным; ударная волна подбросила наше такси на фут в воздух. — Иисусе — Ларри нырнул на пол, когда в крышу машины врезался бетонный осколок. — Разворачивай машину и жди меня здесь. Я выскочил из машины и побежал в сторону взрыва. Ларри последовал за мной, с дипломатом наизготовку. Чем ближе я подходил, чем жарче становилось. Пламя было повсюду. Полдюжины автомобилей подбросило в воздух как спичечные коробки; там, где раньше был жилой дом, теперь зияла воронка глубиной около тридцати футов, заполненная горящими обломками. Десятки ливанцев, некоторые кусками, лежали на улице. Двое мужчин пытались взломать дверь горящего фургона, в котором, как в ловушке, оказались две женщины. Когда пламя поднялось выше, они бросили свои усилия; люди смотрели, с ужасом и отвращением, но не в силах оторваться, как пламя пожирало женщин. Вдалеке послышались сирены и гудки. Пара пикапов с 20-мм зенитками, прикрученными в кузове, выкатились на улицу, двое наводчиков, одетых, как мне показалось несколько странно для артиллеристов — в короткие кожанные куртки с подкладкой и дизайнерские джинсы, вслепую палили в воздух. Они должно быть решили, что это была израильская бомбежка. Я схватил Ларри за плечо, и мы пошли обратно к такси. — Это было на самом деле, или это кино снимали? — спросил я, когда мы протискивались между истерящими ливанцами. — Разве это имеет значение, босс? Я остановился, чтобы оглянуться на бойню. — Теперь уже нет. Моя просьба о встрече со старшим из американским консулов была удовлетворена, но неохотно. Чтобы обеспечить оперативную безопасность, пришли только мы с Полом, и мы попытались изменить нашу внешность, на случай, если наблюдатели снимали на фото или видео приходящих и уходящих. Нас провели в огромный кабинет на одном из верхних этажей. Через несколько минут прибыл консул и его помощник. Он был еще одним дипломатом, будто отобранным на эту роль для кино: высокий, седовласый, с аристократической внешностью. Он явно не хотел присутствовать на этой встрече и не скрывал этого. Нас представили друг другу. Он холодно пожал руки мне и Полу, потом сел на диван и стал ждать, когда мы начнем представление. Я захватил с собой наш черный ящик, а также кое-какие собранные нами сведения о состоянии безопасности посольства. — Сэр, мои люди и я провели почти три недели, обследуя ваше расположение и мы считаем, что вы уязвимы для атаки. — Если Вы так считаете, капитан 2-го ранга, уверяю Вас, что я приму это к сведению. — Мы следили за вашей системой безопасности, в ней зияют дыры. Он прочистил горло. — Каким-то образом, капитан 2-го ранга, это посольство сумело устоять в гражданской войне в Ливане, которое не прекращается с 1975 года. Мы вынесли ООП, сирийцев и израильтян. Мы все еще здесь. Теперь приехали вы, провели три недели в стране — мгновенно став экспертами — вы говорите мне, что моя система безопасности имеет 'зияющие дыры'. Позвольте напомнить Вам, кавторанг, что я знаю эту страну, этих людей и знаю и доверяю своим подчиненным. С безопасностью посольства все в порядке. Это моя позиция. — Но за последние несколько недель ситуация изменилась, сэр. Наши опросы показывают, что американцы начинают восприниматься как союзники маронитов, а не как честные посредники, защищающие всех ливанцев. Есть недовольство в шиитских, суннитских и друзских общинах и... Он прервал меня. — Я все прекрасно понимаю, кавторанг, насчет здешней политической ситуации. И хотя ситуация несколько изменилась, наша позиция в области охраны не нуждается в изменениях. — При всем моем уважении, сэр, я думаю, что ваша ситуация вот-вот станет совершенно иной. Дипломат покраснел. — Кавторанг, нет необходимости... — Наша оценка ситуации указывает на высокую вероятность того, что посольство в ближайшем будущем окажется в эпицентре взрыва заминированной машины. Поэтому, я настоятельно рекомендую Вам, сэр, изменить схему подъезда к посольству, усилить вооруженное присутствие по периметру и использовать устройства, подобные этому. Я указал на ящик. — Что это такое? — Это широковещательный радиопередатчик, который передает сигнал на частотах, обычно используемых для подрыва заминированных машин. Его радиус действия составляет около тысячи футов. Мы предлагаем Вам установить пару таких на крыше. Таким образом, любая заминированная машина с радиоподрывом в окрестностях взорвется раньше, чем они подойдут достаточно близко, чтобы нанести какой-либо ущерб посольству. Он недоверчиво посмотрел на меня. — Вы хотите сказать, что мы уничтожим бомбу в машине до того, как она попадет в посольство? — Да, сэр. — Но это же приведет к жертвам. — Да сэр, но... — Это неприемлемо, — заявил он. — Что такое? — Сопутствующие потери. Мы не можем допустить жертв. Неизбирательные жертвы плохо скажутся на нашем дипломатическом имидже. — Простите мой французский, но на хрен ваш дипломатический имидж. Мы говорим о том, чтобы сохранить жизнь Вам и вашим людям. — Но не таким образом. Старший консул посмотрел на черный ящик с отвращением. — Такие вещи... неправильны. Это неподходящий способ вести дело, кавторанг. Такие устройства были бы несправедливы по отношению к ливанскому населению и я отказываюсь иметь с ними что-либо общее. Он встал. — А теперь прошу меня извинить. Спасибо что зашли, капитан второго ранга. Надеюсь, Вы и ваши люди благополучно доберетесь домой. Ну и к черту его и всех дипломатов. В тот же день мы упаковали свои игрушки, проехали через линию морпехов, предъявили свои флотские удостоверения, переправились на 'Индепенденс' и были отправлены в Сигонеллу, а затем обратно в Норфолк. Старший американский консул не был в числе шестидесяти трех погибших, когда 18 апреля, примерно через девяносто дней после того, как мы покинули Бейрут, террорист-смертник за рулем грузовика, нагруженного взрывчаткой, превратил его семиэтажную дипломатическую сказку в руины. Он отделался едва ли не царапиной, что говорит кое-что о везении, которое иногда сопутствует дуракам. У заминированных машин есть резервные радиодетонаторы, на случай, если водители-самоубийцы струсят в момент истины. Если бы наши черные ящики находились бы на его крыше, бомба, по всей вероятности, была бы взорвана до того, как ее протащили через пару хлипких баррикад прямо к парадной двери посольства. Но, как он сказал, во время нашего доклада, наши черные ящики могли привести к жертвам среди гражданского населения Ливана. И не дай Бог, если погибнут ливанцы, когда вместо них могут умереть американцы.