Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Воин-разбойник


Жанр:
Мемуары
Опубликован:
30.10.2020 — 30.10.2020
Читателей:
1
Аннотация:
Мемуары создателя и первого командира Шестого отряда SEAL ВМФ США Ричарда Марсинко
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Воин-разбойник

Ричард Марсинко, Перевод: Dannallar Редактура: PiterL Оригинал: https://royallib.com/book/Marcinko_Richard/rogue_warrior.html


"Воин-разбойник"



Предисловие

В истории ВМФ США никогда не было такого необычного воина, как Дик Марcинко. Возможно, лучшим свидетельством его способностей было то, что в августе 1980 года, в возрасте тридцати девяти лет командующий ВМФ Томас Хейворд выбрал Марсинко, что бы тот спланировал, создал, тренировал и возглавил то, что многие считают лучшей в мире антитеррористической группой, Шестой отряд SEAL. Его пусть к командованию Шестым отрядом не был прямым. Сбежав из школы и покинув разоренный дом в шахтерском районе Пенсильвании, Марcинко сделал карьеру в ВМФ и силах специального назначения своей навязчивой идеей. Будучи энергичным и агрессивным молодым офицером SEAL во Вьетнаме, он действовал в тылу врага. В то время, как другие окапывались за колючей проволокой и мешками с песком, Марсинко и его взвод — в черных пижамах, босиком, используя трофейное советское оружие и боеприпасы — охотились на вьетконговцев глубоко внутри их собственной территории. В течении полугода, "морские котики" Марсинко провели невероятные 107 боевых выходов, убив более 150 подтвержденных вьетконговцев и 84 захватив в плен. Во время двух туров во Вьетнаме Марсинко получил Серебрянную звезду, четыре Бронзовые звезды с отличием за боевые заслуги, две медали Военно-морского флота и вьетнамский Крест доблести с Серебрянной звездой. Будучи военно-морским атташе в Камбодже в 1973 и 1974 года, Марсинко занимался серфингом за патрульным катером на реке Меконг, во время засады красных кхмеров. Он провел 291 день, участвуя в боевых действиях в Камбодже и был награжден орденом Почетного легиона за свои действия. Военно-морской флот был жизнью Дика Марсинко. Он дал ему образование — диплом средней школы, степень бакалавра, даже степень магистра в области международных отношений. Он также дал ему смертоносную профессию: воина партизанской войны. Засады, мины-ловушки, экзотическое оружие, высадка с парашютом, подводные проникновения — Марсинко виртуозен во всем этом. В тот день, когда он принял командование Шестым отрядом SEAL, приказы командующего ВМФ Хейворда отданные Марсинко были краткими — почти до резкости. Ему сказали, что у него меньше полугода, чтобы ввести в строй новое подразделение. Он получил приказ выполнить эту работу во чтобы ни стоило — в личном или профессиональном плане. "Дик, ты не подведешь" — вот что сказал Хейворд. Чтобы достичь этой цели, Марсинко переписал устав специальных методов ведения войны и обучению им. Он срезал углы. Он наступал на мозоли. Он льстил и уговаривал. Он угрожал — а иногда и терроризировал. Его грех был в том, что он верил, что цель оправдывает средства; его высокомерие — в том, что он думал, что это сойдет ему с рук. Действительно, если мы говорим о Дике Марсинко как о герое (а я считаю, что так и должно быть), то он героичен в каноническом смысле этого слова: воинская гордыня Дика была слишком велика для некоторых олимпийцев Пентагона и поэтому несколько "богов"-технократов ВМФ сделали из него пример другим. Специфическим трагическим недостатком, вызвавшим падение Марсинко, было одного из его самых благородных качеств — преданность. Его верность всегда принадлежала подчиненным ему людям, а не флоту, частью которого он был. Марсинко никогда не отказывался признать это. Вскоре после того, как мы встретились, я спросил его, были ли правдивы все те прегрешения против системы, в совершении которых его обвинил ВМФ. — Абсолютно — сказал он. — Виновен по всем пунктам обвинения. Виновен в проповеди целостности подразделения превыше других ценностей. Виновен в том, что ставил своих людей выше бюрократической чепухи. Виновен в том, что потратил столько денег, сколько смог достать, чтобы должным образом обучить своих людей. Виновен в том, что готовил своих людей к войне вместо мира. Во всем этом, я действительно виноват. Mea culpa, mea culpa, mea maxima, нахрен, culpa. (Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa — традиционная формула покаяния в грехах на исповеди в римско-католической и англиканской церкви. Прим. перев.) История Дика Марсинко так же увлекательна, как и любая другая художественная литература, но это нечто большее. Это задорная хроника американского героя — воина, чье наследие все еще живет благодаря людям, которых он обучал, вел и вдохновлял. Джон Вайсман Чеви Чейз, доктор медицинских наук. Октябрь 1991 года.


Словарь

ALUSNA: Air Liaison, U.S. Naval Air (naval attache for air). — Военно-морской атташе США.

Baader-Meinhof: also known as Red Army Faction (RAF); operations are primarily ün the Federal Republic of Germany. — Баар-Майнхоф, немецкая леворадикальная террористическая группировка, действовавшая в основном в Федеративной Республике Германия, также известная как RAF (Rote Armee Fraction).

Balaclava: a knitted hood commonly used by CT operators to conceal facial features. — Балаклава, вязанный подшлемник (или капюшон), используется антитеррористическими подразделениями в качестве маски на лица.

Bearcat: radio-frequency scanner, available at Radio Shack, etc. — — 'Биркэт', радиосканнер.

Black: synonym for any covert or clandestine activity. — Синоним любых тайных или скрытых действий, 'черные операции', например.

BlackHawk: H-60 Army chopper (troop transport). — Многоцелевой американский вертолет 'Сикорский' UH-60 'Блэкхок'.

Boomer class: U.S. Navy strategic nuclear submarine. — Американские атомные подводные лодки-ракетоносцы класса 'Огайо'.

BUPERS: BUreau of PERSonnel. — Управление по делам личного состава

C-130: Hercules turboprop transport aircraft, originally made by Lockheed in 1951 and still flying all over the world. — 'Локхид' С-130 'Геркулес', турбовинтовой транспортный самолет.

C-141: Lockheed's StarLifter, a jet transport with a range of up to five thousand miles. — 'Локхид' С-141 'Старлифтер', турбореактивный транспортный самолет.

C-3: a yellowish, solid plastic explosive of pre-Vietnam War vintage, used in Mk-135 satchel charges. — С-3, оранжевая пластиковая взрывчатка до-Вьетнамской эры, использовалась в ранцевых зарядах Mk-135.

C-4: white plastic explosive. It is so stable you can ignite it and nothing bad will happen. Just don't stamp on it to put the fire out. — С4, белая пластиковая взрывчатка. Стабильна настолько, что можете использовать ее без последствий в качестве топлива, только не топчите ее, чтобы затушить.

C-5A: no explosives here — this is the Air Force's biggest transport plane. — А вот это уже не взрывчатка, а самый большой транспортный самолет американских ВВС, 'Локхид' С-5А 'Гэлэкси'.

Christians In Action: SEAL slang for Central Intelligence Agency or its personnel. — 'Христиане в действии', личный состав ЦРУ на сленге бойцов SEAL.

Chu-hoi: (Vietnamese) defector. Chu-hois were often used in Provincial Reconnaissance Units (see PRU), — Чухой (вьетнам.), перебежчик. Чухой использовались в составе провинциальных подразделений разведки, см. ППР.

CINC: Commander-IN-Chief. — Главнокомандующий (командующий).

CINCLANT: Commander-IN-Chief, AtLANTic. — Главнокомандующий ВС США в районе Атлантического океана, ГЛАВКОМАТЛАНТ.

CINCLANTFLT: Commander-IN-Chief, AtLANTic FleeT. — Командующий Атлантическим флотом США, КОМАТЛАНТФЛОТ.

CINCPAC: Commander-IN-Chief, PACific. — Главнокомандующий силами ВС США в зоне Тихого океана, ГЛАВКОМТИХ.

CINCPACFLT: Commander-IN-Chief, PACific FleeT. — Командующий Тихоокеанским флотом США, КОМТИХФЛОТ.

CNO: Chief of Naval Operations. — НВМО ВМФ США, начальник военно-морских операций военно-морского флота США, высшая административная должность в ВМС США. Традиционно переводится как главнокомандующий ВМФ США, или главный начальник штаба ВМС США.

Cobra Feast: Cambodian ceremony that makes snake-eaters eat beaucoup snake. — Поедание кобр, камбоджийская церемония, во время которой кобра поедается целиком.

Cockbreath: what SEALs call people who only pay lip service. — Трепло, человек, который много говорит, но мало делает, на сленге бойцов SEAL.

COD: Carrier On-board Delivery aircraft. — Самолет, выполняющий челночные рейсы по доставке пассажиров и грузов на борт авианосца.

COMNAVSPECWARGRU: COMmander, NAVal SPECiat WARfare GRoUp. There are two of these: ONE, based at Coronado, California; TWO, based at Little Creek, Virginia. — КОМФЛОТСПЕЦВОГРУ, командование группы специальных методов ведения войны военно-морского флота. Их два: Один, базирующаяся в Коронадо, штат Калифорния; Два — в Литтл-Крик, штат Вирджиния.

COMPHIBTRALANT: COMmander, AmPHIBious TRAining Command, AtLANTic. — командующий учебным командованием морских десантных сил Атлантического флота. КОМУЧКОМОРДЕСИЛ.

CSO: Chief of Staff Officer. — Начальник штаба.

CTJTF: CounterTerrorist Joint Task Force. — Объединенная антитеррористическая оперативная группа.

DCM: (State Department) Deputy Chief of Mission. — заместитель руководителя миссии Госдепартамента США, заместитель посла.

Di-di-mau: (Vietnamese) get outta here. — Ди-ди-мау (вьетнам.), пошел отсюда.

Dip-dunk: nerdy asshole (see NILO). — скотомудило занудный, см. также NILO или связной офицер (представитель) разведки военно-морского флота.

Diplo-dink: cookie-pushing diplomat apparatchik type. — Диплодинк — крючкотвор-бюрократ дипломатического корпуса, типа 'аппаратчик'.

Dirtbag: grungy blue-collar look favored by SEAL Team Six. — Подонок, излюбленный образ брутального 'синего воротничка' у бойцов SEAL из Шестого отряда.

DOD: Department Of Defense. — МО, министерство обороны.

Doom on you: corruption of Vietnamese phonetic for 'go fuck yourself. — Погибель тебе, искаженное фонетическое вьетнамское 'пошел ты на хер', du-ma-nhieu.

Draeger: German-manufactured oxygen rebreather unit (it produces neither bubbles nor sound and is therefore perfect for clandestine SEAL insertions). — Беспузырьковый подводный дыхательный аппарат замкнутого цикла 'Драегер', идеально подходящий для скрытого проникновения бойцов SEAL, так как не дает пузырьков и не шумит.

Dumbshit: expression of affection used by chiefs to describe their favorite people. — Тупица, выражение привязанности, используемое старшинами ВМФ для описания своих любимых подчиненных.

E-5: an E-2 is an airplane. So is an E-4 (the military designation for a 747). But an E-5... is a Navy rank, equivalent to an Army or Marine sergeant. — Как и Е-2, это самолет. Также как и Е-4 (военное обозначение для 'Боинг' 747). Но также это и флотское звание, эквивалентное сержанту армии или морской пехоты.

EC-130: A C-130 configured by the Navy (or Air Force) as a command/control/communications (C3) aircraft. — Модификация транспортного самолета С-130 в варианте самолета-командного пункта и узла связи.

Ekernferde: home of the German Frogmen. — Эккенфёрде, дом родной для немецких боевых пловцов.

EOD: Explosives Ordnance Disposal. — разминирование, обезвреживание взрывных устройств.

ERA: (Equal Rights Amendment) Marcinko's philosophy about people: Treat them ail the same — JUST LIKE SHIT. — Поправка о равных правах, философия Марсинко о людях: относитесь к ним одинаково — просто как к дерьму.

F-111: Air Force aircraft that can kick ass wherever there is air. — F-111, американский двухместный тактический бомбардировщик дальнего радиуса действия и самолет тактической поддержки, по утверждениям автора, способный наподдать всему, что находится в воздухе.

F-14: Navy aircraft that can kick ass wherever there is air, 't and land on a carrier. — 'Грумман' Ф-14 'Томкэт', палубный многоцелевой истребитель американских ВМС, по утверждению автора не только способный наподдать всему, что находится в воздухе, но и приземлиться на авианосец.

Fakahani: the district in West Beirut where the PLO made its headquarters — Факахани, район в Западном Бейруте, где размещалась штаб-квартира ООП.

Flat: configuration of parachute (it glides and sails). — парашют, имеющий прямоугольную форму, в отличии от традиционного купола и конструкцию, позволяющую выполнять скольжение и маневры в воздухе.

Four-striper: U.S. Navy captain (equal in rank to a colonel). frags: fragmentation grenades. — 'Четырехполосный' — капитан первого ранга ВМС США, эквивалентно полковнику армии или морской пехоты.

FUBAR: Fucked Up Beyond AU Repair (see GOATFUCK). — ФУБАР, испорчено без возможности восстановления.

FUC: Female Ugly Commander. — ЖУК, жутко уродливая командирша.

GED: General Equivalency Diploma (high-school equivalency). — эквивалент диплома об окончании средней школы.

Geek: durobshit (see MARCINKO). — Чудик, чудак, человек обладающий эксцентричными привычками или на чем-то зацикленный. См. Марсинко.

GIGN: Gendarmerie Nationaie (Groupemeni d'Intervention de la Gendarmerie Nationale). French counterterror unit. — антитеррористическое подразделение французской Национальной жандармерии.

GIGO: computerese for Garbage In/Garbage Out. — компьютеризированный термин, означающий мусор на входе — мусор на выходе.

GIS: Italian carabinieri CT unit (Groupe Inierventional Speciale). Known as grappa drinkers. — антитеррористическое подразделение итальянских карабинеров. Известны как любители граппы.

Goatfuck: FUBAR — Бойня. Или ФУБАР.

GSG-9: Gremchutzgruppe-9, West German CT unit. — антитеррористическое подразделение федеральной полиции ФРГ.

HAHO: High Altitude, High Opening. — прыжок с парашютом с большой высоты с ранним раскрытием.

HALO: High Altitude, Low Opening. — прыжок с парашютом с большой высоты с поздним раскрытием.

HH-53H: a Sikorsky H-53 Sea Stallion helicopter outfitted for SpecWar operations. — вертолет ВМС США 'Сикорский' 'Си Сталлион', модифицированный для нужд специальных операций.

HK: Heckler & Koch weapon, usually a 9mm submachine gun. — ХК, 'Хеклер унд Кох', оружие, обычно 9-мм пистолет-пулемет ХК МП-5

Hop and pop: this is what you're about to do if you're a SEAL carrying an HK and going out of an aircraft. — 'Хлоп и топ', то что начинается, когда бойцы SEAL с ХК в руках выходят из самолета.

HUMINT: HUMan INTelligence, gathered by an agent or agents — агентурная разведка.

Hush-puppy: silencer (suppressor) for a weapon — глушитель или шумоподавитель на оружии.

Hydra-Shok: extremely lethal hollow-point ammunition manufactured by Federal Cartridge Company — экспансивные пули 'Гидрошок', разработанные и применяемые в боеприпасах фирмы 'Федерал картридж компани'.

IBL: Inflatable Boat, Large — надувная лодка, большая.

IBS: Inflatable Boat, Small — надувная лодка, малая.

IED: Improvised Explosive Device — самодельное взрывное устройство, СВУ.

Intelbabble: bureaucratic gobbledygook often used by NILOs. — бюрократическая абракадабра, часто используемая связными офицерами разведки военно-морского флота.

JSOC: Joint Special Operations Command — Объединенное командование специальных операций, ОКСО.

JTF: Joint Task Force. — Объединенная тактическая группа

Jumpmaster: the operator responsible for the safe conduct of parachute operations — выпускающий, оператор, отвечающий за безопасное проведение прыжков с парашютом.

Kampfschwimmerkompanie: (German) combat swimmers equivalent of SEALs). — Рота боевых пловцов ФРГ, эквивалент SEAL.

KATN: Kick Ass and Take Names — надрать жопы, захватить людей — НЖЗЛ.

KC-135: USAF flying gas station — самолет-заправщик американских ВВС.

KH-11: NSA spy-in-the-sky satellite. — американский спутник-шпион KH-11 АНБ.

KIA: Killed In Action — убит в бою.

KISS: Keep It Simple, Stupid — БПД, будь проще, дурачок.

Langley: CIA headquarters — Лэнгли, штат Вирджиния, штаб-квартира ЦРУ.

LANTFLT: AtLANTic FleeT. — АТЛАНТФЛОТ, Атлантический флот ВМФ США.

LDO: Limited Duty Officer (or, in SEAL slang, Loud, Dumb, and Obnoxious). — офицер с ограниченными обязанности. Или, на жаргоне SEAL Орущий Обалдуй Обломный.

LSD: Landing Ship/Dock (amphibious ship). — Десантный корабль-док.

LSP: Louisiana State Police. — Полиция штата Луизиана.

LURPs: Rations used on LRRP (Long Range Reconnaissance Patrol) missions. — Рационы, которыми снабжались группы глубинной разведки.

LZ: Landing Zone. — Зона высадки.

M16: basic .223-caliber weapon used in Vietnam — М16, основное оружие калибра .223 во Вьетнаме.

M60: a machine gun that fires 7.62mm ammunition — единый пулемет М60 калибра 7,62х51 НАТО с ленточным питанием.

MAC-10s: submachine guns favored by drug dealers — пистолет-пулемет MAC-10, излюбленное оружие наркоторговцев.

MAC: Military Air Command (also known as trash haulers — you call, they haul). — военно-транспортное авиационное командование, также известные как мусоровозы — вы вызываете, они везут.

Marvin: SEAL rhyming slang for Army of the Republic of Vietnam (ARVN) personnel — юмористическое прозвище для личного состава армии Республики Вьетнам (АРВН) у бойцов SEAL.

KC-130: USAF special operations aircraft. — Модифицированный для нужд специальных операций самолет С-130 американских ВВС.

Memcon: MEMorandum of CONversation written by intelligence or diplomatic officers after meeting with any contacts. — Записка о переговорах, пишется разведчиками или дипломатами после разговора с любым контактом.

MEP: Movement for the Ejaculation of Palestine. — ДЭП, Движение за Эякуляцию Палестины.

Mini-14s: Ruger's ubiquitous .223-caliber semiautomatic rifle. — Мини-14, вездесущая полуавтоматическая винтовка калибра .223

MNF: MultiNational Force — Многонациональные силы по поддержанию мира в Ливане.

MOB-6: MOBility-6. SEAL Two's countertenor unit, a precursor of SEAL Team Six. — Мобильные -6, антитеррористические подразделения Второго отряда SEAL, предшественники Шестого отряда SEAL.

Mossad: Mossad Leiafkidim Meouychadim, or the Central Institute for Intelligence and Special Duties. Israel's foreign-intelligence organization — МОССАД, 'Центральный институт разведки и специальных операций'. Служба внешней разведки Израиля.

MP5: an HK submachine gun favored by CT units including i SEAL Team Six and GSG-9 — Пистолет-пулемет MP5 производства западногерманской компании 'Хеклер унд Кох', калибром 9х19 мм, излюбленное оружие антитеррористических подразделений, например Шестого отряда SEAL и GSG-9.

Navyspeak: redundant, bureaucratic naval nomenclature, either in written nonoral, or nonwritten oral, mode, indecipherable by non-military (conventional) individuals during interfacing configuration conformations — флотский жаргон, избыточные бюрократические названия, нечитаемые и непроизносимые, непонятные невоенным (обычным) людям, основанные на сокращениях. Например, ЗАМКОМПОМОРДЕ.

NCA: National Command Authority. The top-level chain of, command consisting of the president and the secretary of defense — Национальное военно-политическое руководство. Командная цепочка высшего уровня, включающая президента США и министра обороны.

NCO: Noncommissioned Officer — командный состав, не имеющий офицерского звания, унтер-офицеры, сержанты, старшины, петти-офицеры, уоррент-офицеры.

NILO: Naval Intelligence Liaison Officer (see DIP-DUNK) — офицер связи (представитель) военно-морской разведки.

NIS: Naval Security and Investigative Command (see SHIT-FOR-BRAINS) — Следственное управление военно-морского флота США. Среди прочего, также отвечает за безопасность высшего командного состава ВМС и охрану ключевых объектов ВМФ. См. также Дерьмо-вместо-мозгов.

NMN: Navyspeak for No Middle Name — Без среднего имени на жаргоне ВМФ.

Nung: Chinese mercenary — нунги, в данном случае имеются ввиду наемники китайского происхождения, использовавшиеся ЦРУ и разведкой США в Южном Вьетнаме.

NVA: North Vietnamese Army — АСВ, армия Северного Вьетнама.

OP-06: Deputy Chief of Naval Operations for Plans, Policy, and Operations — ОП-6, заместитель начальника военно-морских операций (главкома ВМФ) по планам, политике и операциям.

OP-06B: Assistant Deputy Chief of Naval Operations for Plans, Policy, and Operations. — ОП-6 'Браво', помощник заместителя начальника военно-морских операций по планам, политике и операциям.

OP-06D: formal Navy designation for the Red Cell. — ОП-6 'Дельта' — официальное название для 'Красной ячейки'.

OPSEC: Operational SECurity. Very important in black ops.— Оперативная безопасность. Очень важна при проведении 'черных' операций.

PBR: Patrol Boat/River. The Jacuzzi-powered plastic battleship used on the Vietnamese rivers — 'Пибер', ПКР — патрульный речной катер. Боевой корабль с водометными двигателями и стеклопластиковым корпусом, использовавшийся на вьетнамских реках.

Peary, Camp: CIA training facility near Williamsburg, Virginia, also known as The Farm. — Кэмп-Пири, тренировочный центр ЦРУ, недалеко от Вильямсбурга, Вирджиния, также известный как 'Ферма'.

Pencil-dicked: a no-load, bean-counting pain-in-the-ass — Карандашечлен, дармоедская крохобор-бухгателтерская заноза в заднице.

Phoque: (French) seal — 'Фок', тюлень (франц).

Phoquee: he or she who gets screwed by SEALs — 'Оттюлененные', та или тот, кого будут иметь бойцы SEAL.

Plastique: plastic explosive (see С4 and SEMTEX) — пластиковая взрывчатка, пластид.

PLF: 1. Parachute Landing Fall (how not to bust your ass). 2. Palestine Liberation Front. The terrorist group led by Muhammed at Abbas that hijacked the cruise ship Achille Lauro. — 1. Прыжок с парашютом (как не сломать себе задницу) 2. Палестинский фронт освобождения. Террористическая группа под предводительством Мухаммеда Абу Аббаса, захватившая круизный лайнер 'Ахилл Лауро'.

Plink: discriminating single shot, usually a kill shot to the head — одиночный выстрел, обычно, смертельный выстрел в голову.

PLO: Palestine Liberation Organization — ООП, организация освобождения Палестины.

PO: Petty Officer. According to Ev Barren, petty officers are petty until they become chief petty officers. Then they rule the world — Петти-офицер (старшина флота). По словам Эва Барретта, петти-офицеры остаются младшими (petty), пока они не становятся главными старшинами (chief petty officer). Тогда они правят миром.

PO2: Petty Officer Second Class (same as a staff sergeant) — Петти-офицер (старшина) 2 класса, то же самое, что штаб-сержант армии.

PO3: ditto, but Third Class (equivalent to a corporal) — петти-офицер (старшина) 3-го класса, то же самое что капрал.

PRC-101: man-portable satellite communications. — Портативный спутниковый коммуникатор.

PROCOM: PROvincial COMmander. An ARVN officer who was nominally in charge of a specific province. — ПРОКОМ, командующий провинции. Офицер АРВН, номинально командующий вооруженными силами в отдельной провинции.

Prowl and growl: see KATN. — Рыскать и рычать, то же самое что НЖЗЛ.

PRU: Provincial Reconnaissance Unit (Vietnam). U.S.-led, Vietnamese-staffed hunter/killer unit that liked to prowl and growl — ППР — провинциальные подразделения разведки, возглавляемые амеркианцами южновьетнамские подразделения поиска и уничтожения, которые любили рыскать и рычать.

PSC-1: Portable Satellite Communications terminal — портативный терминал спутниковой связи, спутниковый телефон.

PT: physical training. Hoo-yah! — ФП, физподготовка. Ху-у-я!

Quantico: home of FBI Academy and base of their Hostage Rescue Team (HRT) — Куантико, штат Вирджиния, дом родной для Академии ФБР и база для их группы освобождения заложников. А вообще там еще много чего, включая крупнейшую базу морской пехоты США, штаб-квартиру УБН и прочие интересные вещи.

Recon: reconnaissance — рекогносцировка, полевая разведка.

RFPF (Ruff-puff): Regional Force/Provincial Force (Vietnam) — 'руфф-пуфф', региональные/провинциальные силы самообороны Южного Вьетнама.

RH-53D: PAVE LOW special operations chopper — Приспособленный для ночных полетов на малых высотах вертолет CH-53.

rock and roll: fan and games, usually with a shitload of hot lead flying — рок-н-ролл, веселье и забавы, особенно связанные с большим количеством летающего раскаленного свинца.

RPG: Rocket-Propelled Grenade (Soviet-made) — РПГ, ручной противотанковый гранатомет и выпускаемая из него реактивная противотанковая граната.

RVN: Republic of VietNam — Республика Вьетнам, Южный Вьетнам.

SAS: British Special Air Service. Motto: Who dares, wins — САС, Специальная авиадесантная служба Великобритании. Девиз: 'Кто рискует, тот побеждает'.

SATCOM: SATellite COMmunications — спутниковая связь.

SBS: British Special Boat Squadron (a unit of the Royal Marines) — Специальный лодочный эскадрон (теперь служба), военно-морской аналог САС. Комплектуется из состава Королевской морской пехоты. SCIF: Special Classified Intelligence Facility (spook talk). A secure bubble room — защищенное помещение разведки.

SDV: Swimmer Delivery Vehicle — средство доставки боевых пловцов.

SEALs: the Navy's SEa-Air-Land units. The most elite special operations force in the U.S. arsenal. When they were created in 1962, there were only fifty SEALs. In SEAL slang the acronym stands for Sleep, EAt, and Live it up — Подразделения ВМФ 'Море-Воздух-Земля'. Наиболее элитное подразделение сил специальных операций в арсенале США. Когда они были созданы в 1962 году, насчитывая всего пятьдесят бойцов SEAL, на их жаргоне это означало 'Спим, Жрем, Живем'.

Seawolves: USN chopper gunships in Vietnam — 'Си Вульф', военно-морская версия 'Хьюи' UH-1B, американский военно-морской ударный вертолет во Вьетнаме.

SECDEF: SECretary of DEFense — министр обороны.

SECNAV: SECretary of the NAVy — министр военно-морского флота.

Semtex: the Czech version of C-4 plastic explosive. If it goes y, off prematurely, you end up with a canceled Czech — 'Семтекс', чешская пластиковая взрывчатка.

SFOD-D: Special Forces Operational Detachment-Delta (Delta Force) — Специальное оперативное подразделение 'Дельта', или отряд 'Дельта'. Антитеррористическое подразделение Армии США.

Shit: what happens — дерьмо, которое случается.

Shit-For-Brains: a real numb-nuts pencil-dicked asshole; or: anyone from NIS — Дерьмо-вместо-мозгов, по настоящиему тупой карандашночленный мудила, или представитель Следственного Управления ВМФ США.

Shoot and loot: the SEAL version of rape, pillage, and bum — Стрелять и хватать, версия изнасилования, грабежа и поджога в исполнении бойцов SEAL.

SIGINT: SIGnals INTelligence — служба радиоперехвата или данные, полученные с его помощью.

Smith: a Smith & Wesson pistol, generally a .357-catiber Model 66 stainless-steel revolver with four-inch barrel. — 'Смит', револьвер Смит-энд-Вессон, калибра .357, модель 66 из нержавеющей стали с четырехдюймовым стволом.

SNAFU: Situation Normal: All Fucked Up — СНАФУ, ситуация нормальная, все хреново.

SNARE: horse-collar loop used for snatching SEALs from the water into an IBL — петля, используемая для подхвата из воды бойцов SEAL с большой надувной лодки.

SOF: Special Operations Force — ССО, силы специальных операций.

SOSUS: underwater listening-device network deployed to detect hostile submarines — 'СОСУС', американская акустическая система обнаружения подводных лодок противника.

SpecWar: Special Warfare — специальные методы ведения боевых действий, неконвенциональные боевые действия, диверсии и тайные действия, направленные во вред противнику на территории третьих стран.

SR-71: high-flying intelligence collector (spy plane) — Высотный стратегический сверхзвуковой разведывательный самолет 'Локхид' SR-71 'Блэкбирд'.

STAB: SEAL Tactical Assault Boat — тактическая штурмовая лодка SEAL.

SURFLANT: SURface Force AtLANTic — Надводные силы Атлантического флота США.

SWAT: Special Weapons And Tactics — подразделения специального вооружения и тактики американской полиции, группы служащих полицейских подразделений, выполняющих штурмы при захвате заложников и захваты особо опасных преступников. Аналог СОБР.

TAD: Temporary Additional Duty. (In SEAL slang: Traveling Around Drunk.) — ВДО, временные дополнительные обязанности (на жаргоне бойцов SEAL — выпил, день освободил).

TARFU: Things Are Really Fucked Up — ТАРФУ, все действительно стало очень плохо.

TAT: Terrorist Action Team — Группа по борьбе с терроризмом.

TECHINT: TECHnical INTeIligence — техническая разведка.

UDT-21: Marcinko's first home away from home — Команда подрывников подводников номер 21, первый дом родной для Марсинко после дома.

UDT-22: Marcinko's second home away from home — Команда подрывников-подводников номер 22, второй родной дом Марсинко после дома.

UDT: Underwater Demolition Team. (In SEAL slang: UnderDeveloped Twerp, or Urinal Drain Technician.) — Команда подрывников-подводников. Группы боевых пловцов, проводящих разведку и инженерную подготовку береговой полосы перед проведением десантных операций в ВМФ США. С вашего позволения, очередные потуги на остроумие бойцов SEAL в отношении UDT я переводить не буду.

UNODIR: UNless Otherwise DIRected — 'Если не последует других распоряжений'. Стандартное сокращение в оперативных планах, принятое в ВМФ США. Ну и хитрый трюк из арсенала отдельных хитрожопых лейтенантов Второго отряда SEAL.

USNR: United States Naval Reserve — Военно-морской резерв США.

USS: United Slates Ship — Корабль военно-морского флота США.

VC: (Victor Charlie) VietCong. — 'Виктор Чарли', или просто Чарли, обозначение фонетическим кодом у американцев для бойцов и подразделений Вьетконга.

VCNO: Vice Chief of Naval Operations — Заместитель начальника военно-морских операций (вице-главком ВМФ).

W.G.M.A.T.A.T.S.: Unofficial SEAL Team Six motto: We Get More Ass Than A Toilet Seat — неофициальный девиз Шестого отряда SEAL — Мы видели больше задниц, чем туалетное сиденье.

WIA: Wounded In Action — Ранен в бою.

WPs: (Willy-Peters) White Phosphorus grenades — 'Вилли-Питерс', граната с белым фосфором.

XO: Executive Officer — Старший помощник, старпом.

Zulu: Greenwich Mean Time (GMT) designator, used in all formal military communications — 'Зулу', универсальное время по Гринвичу, используется во всех официальных военных средствах связи.


Часть первая. Чудак



Глава 1

Январь 1981 года

Это был большой первый шаг — девятнадцать тысяч футов (прим. 5700 м.) между подошвами моих ботинок и кустарниковыми зарослями — но у меня не было времени думать об этом. Горел зеленый свет и выпускающий неопределенно показывал в мою сторону, поэтому я послал ему вежливый воздушный поцелуй и вышел прогуляться — прогуляться по дальнему концу грязного трапа С-130 и нырнул в ночное небо. Точно так же, как я делал более тысячи раз до этого. Ледяной поток ударил по мне, когда затемненный самолет исчез над головой. Я посмотрел вниз. Ничего. Почти четыре мили до земли — слишком далеко, чтобы что-то разглядеть или услышать самолет. Я огляделся вокруг. Ноль. А чего я ожидал? Увидеть своих людей? Это, конечно, тоже было невозможно. Мы не зажигали никаких огней, не несли ничего отражающего свет, все были одеты в темный камуфляж из 'тигровых полос', невидимые в темноте над нашей целью, островом Вьекес в Карибском море, далеко внизу. Я сжал кулак и с молчаливым торжеством приподнял локоть. Да! Прямо сейчас! Первые восемь секунд операции прошли абсолютно гладко. До сих пор мы шли с опережением графика. Я проверил высотометр на запястье и потянул за шнур. Я почувствовал, как купол скользнул из ранца и ушел вверх. Меня рвануло к небу за лямки, будто на резиновом шнуре, как всегда происходит с парашютом. Потом внезапно и резко развернуло вправо и начал бешено, неудержимо кружить по спирали, приближая к земле. Вот тебе и идеально. Я поднял голову. Одна из секций небесно-голубого шелкового купола сложилась под боковым ветром. Я потянул за рулевые шнуры, чтобы высвободить ее и наполнить купол воздухом, но не смог этого сделать. Не помогало и то, что я нес почти сотню фунтов (около 45 кг) снаряжения, пристегнутого к специально спроектированному боевому жилету или закрепленного на моей униформе. Вес был проблемой в разреженном воздухе во время прыжков HAHO — с большой высоты и ранним открытием парашюта. Большая часть того, что я нес, было смертоносным. В набедренной кобуре лежала сделанная на заказ 'Беретта-92 SF' и одиннадцать магазинов — 165 патронов с экспансивными 'Гидра Слик', с усиленным зарядом, собранных вручную — они буквально могли снести человеку голову. На ремне, прикрепленном к моему плечу, был пистолет-пулемет 'Хеклер-Кох' MP5 специальной модификации и 600 патронов с экспансивной оболочкой, снаряженных в 30-зарядные магазины. Кроме этого были и другие вкусности: светошумовые гранаты и шумовые шашки, чтобы дезориентировать плохих парней; стробоскопы и световые палочки для направления вертолетов в зоне высадки, ножницы для резки проволоки и заборов. Кроме того, я прихватил с собой набор миниатюрных средств связи, которые мы разработали — к поясу была прикреплена надежная портативная рация 'Моторола' (она использовалась с микрофонной гарнитурой, чтобы мы могли разговаривать во время движения. Никаких шептунов в манжеты рубашки из Секретной Службы). В правом верхнем кармане моего боевого жилета был спутниковый приемо-передатчик, устройство спутниковой связи размером с сотовый телефон. По нему я мог разговаривать со своим боссом, бригадным генералом Диком Шолтесом, руководителем Объединенного командования специальных операций, который вернулся в свой оперативный центр в Форт-Брегг, Северная Каролина, так же ясно, как если бы был в соседней комнате, а не на удалении почти в две тысячи миль. Я громко рассмеялся. Может быть, мне стоит позвонить Шолтесу прямо сейчас. — Эй, генерал, я звоню по поводу небольшой сиюминутной проблемы, которая тут возникла. Дика вот-вот расплющит. Еще две секции в куполе смялись и парашют сложился пополам. Ладно, значит все испортилось. Нет проблем. Я репетировал этот прием раз восемьдесят — сто во время тренировочных прыжков. Я отцепил стропы, сбросил неисправный купол, а затем перешел в свободное падение. Пятнадцать тысяч футов (прим. 4500 м) и свободный полет. Через пять секунд я дернул за шнур второго парашюта. Он начал красиво раскрываться. Затем смялся, сложился пополам и скомкался так же, как и номер первый — безумный штопор начался снова. У меня больше не было запасных парашютов. Я рвал стропы на всю ширину, выкрикивая ругательства в пространство. Как это бывает с умирающими, мне стало совершенно ясно, , что я был тринадцатым прыгуном, вышедшим из С-130. Это была плохая шутка над Дикки. Все пошло не так, как должно было случиться. Внизу — там, где я вот-вот разобьюсь в жижу клубничного цвета, находились, как нам сказали, от тридцати до сорока вооруженных террористов, заложник и захваченное ядерное оружие. Этот тайный воздушно-десантный штурм стал кульминацией пяти месяцев мучительных тренировок по восемнадцать часов в день, семь дней в неделю. Я дико вращался в темноте, потому что ВМФ США, в своей бесконечной мудрости, выбрал меня для планирования, создания, оснащения, обучения и руководства тем, что я теперь считал самым эффективным и секретным отрядом по борьбе с терроризмом в мире — Шестым отрядом SEAL. Адмирал Томас Хейворд, командующий ВМФ, лично отдал мне приказ о создании этого подразделения, не прошло и девяносто дней после нашей катастрофической попытки спасения американских заложников, удерживаемых в Тегеране. То, что сказал командующий, было недвусмысленно: 'Дик, ты не подведешь'. Я принял его слова близко к сердцу. Шестой отряд SEAL тренировался усерднее, чем любое подразделение, когда-либо обучаемое прежде, ожидая возможность доказать скептически настроенным бюрократам в морской форме и крохоборам-бухгалтерам, распространенным в Вашингтоне, что ВМФ США может эффективно бороться с террористами. Я срезал больше, чем несколько углов и оттоптался по целому обувному магазину мозолей, выполняя приказ адмирала Хейворда. И я не терпел неудач — до сих пор, кажется. Неужели теперь это случится? Дикки получит гол всухую и пропустит все веселье, в то время как остальные парни будут надирать задницы и сделают себе имя? Ни за что. Мне было всего сорок — слишком рано, чтобы умереть. Я снова дернул за стропы. Ни за что на свете я не куплюсь на это. Только не так. Не потому, что мой возмутительно дорогой, лично отобранный, гениально модифицированный, упакованный моими любящими руками, проклятый парашют не работал. Я рвал стропы изо всех сил, на какие был способен. Наконец, две правые секции наполнились воздухом и я начал контролируемый спуск, лениво вращаясь по спирали, пока висел в обвязке, потея и пытаясь понять, где, черт возьми, нахожусь. Я был примерно в трех милях над океаном, скорость С-130 и свободное падение сильно сместили меня с первоначальной траектории полета. Внизу виднелся берег, поэтому я сверился с компасом и альтиметром и изменил курс, планируя к условленной зоне высадки площадью 300 квадратных ярдов (1 ярд — 0,91м), небольшой взлетной полосе, врезанной в неровную местность примерно в полумиле от укрытия террористов. Мы выбрали ее в качестве сборного пункта по фотографии сверхвысокого разрешения со спутника АНБ , которую нам прислали по факсу во время полета из Норфолка. Я уже был на высоте одиннадцати тысяч футов (прим. 3300 м) и по моим оптимистичным предположениям до приземления оставалось около десяти миль. Я наблюдал, как волны разбиваются о берег более чем в двух милях под моими ногами, фосфоресцирующие белые полумесяцы двигались волнистыми параллельными линиями. У воды начинались джунгли. Это были, как я знал из разведданных, кустарниковые джунгли, типичные для большей части Карибского бассейна и Латинской Америки. Не тропический лес, слава Богу, с его предательскими высокими кронами деревьев, которые превращали высадку с парашютом в сучье мучение. Если бы это был тропический лес, нам пришлось бы прыгать далеко от берега и приземляться на узкой полоске пляжа, или подойти морем с корабля-матки, невинного на вид гражданского судна, которое прошло далеко от берега, или приземлиться в специально модифицированных полужестких лодках — прорезиненных надувных плоскодонках, которые вместе с нами были бы сброшены с кораблей или низколетящих самолетов. Я поднял голову. Ни звезд, ни луны. Парашют теперь работал идеально, а по тому, как дул ветер, я знал, что легко доберусь до зоны высадки — у меня впереди было двадцать минут снижения и я решил расслабиться и наслаждаться полетом. Я решил что могу. Внезапность, конечно, все еще будет на нашей стороне. А разведданные, полученные нами во время полета из Штатов, свидетельствовали, что плохие парни нас не ждут. Не так скоро. Именно это и делало Шестой отряд SEAL таким особенным. Мы были уникальны: небольшая высокомобильная группа быстрого реагирования, обученная делать одну работу: убивать террористов и спасать заложников. И делать это лучше, чем кто-либо еще в мире. Никто не мог двигаться так быстро, как мы. Ни одно другое подразделение не смогло бы с такой легкостью явиться из воды или с неба. Отряд 'Дельта', армейское подразделение по освобождению заложников, которым первоначально командовал мой старый коллега, а, иногда, и соперник, полковник Чарли Беквит, был хорош. Но он еще был большим — более двухсот оперативников, и громоздким, как чертов слон, когда выдвигался. Все мое подразделение насчитывало только девяносто человек и мы путешествовали налегке. Мы должны были идти этим путем: нам часто приходилось плыть к нашей цели со всем необходимым на буксире. Сегодня вечером пятьдесят шесть парашютистов из Шестого отряда выбросились с трапов двух С-130, вылетевших шесть с половиной часов назад из Норфолка, штат Вирджиния. Если мой парашют был единственным, который сложился, они все к настоящему моменту должны скользить в последнем заходе на зону высадки круговыми группами из семи человек. "Падая" к земле, быстро подтягивая стропы, или 'гася' как раз перед тем, как их ноги коснутся земли. Это страховало от волочения парашютом по земле и от борозд на физиономии. Обычно я был частью группы, но теперь неотвратимо опаздывал и хотел быстро спуститься на землю, поэтому полетел прямо в посадочную зону. Когда я вошел, то услышал как тревожно зашелестели купола вокруг меня, и знал, что группа делает S-образный разворот, чтобы снизить посадочную скорость, затем кружит в штопоре и приземляется, как мы учились это делать. Что касается меня, то я вошел быстро и высоко — я не тормозил, как полагалось, не 'гасил' и снес небольшое деревце в конце заросшей взлетной полосы. Я даже не заметил, как это произошло. Я был примерно в пятнадцати футах (прим. 4,5 м) или около того а затем — бам-м — получил стволом по лицу. Это была хорошая рана. Из тех, что заставляют чувствовать себя живым. Я оставил купол в листве, спустился на палубу и начал собирать группы. Мы быстро рассчитались. Я был в восторге. Все совершили посадку с неповрежденным снаряжением. Я позвонил в ОКСО — объединенное командование специальных операций по спутниковой сязи и доложил, что нас на земле пятьдесят шесть из пятидесяти шести, и мы собираемся выдвигаться. Я и Пол Хенли, мой старший помощник — заместитель командира Шестого отряда (которого я прозвал ПиВи, из-за его прически принца Вэлианта), сформировали команды из четырех заранее подготовленные штурмовых групп. Я ударил Пола кулаком в плечо. — Пойдем, поохотимся. Используя наши спутниковые карты от АНБ, мы с оружием наготове молча двинулись гуськом на юго-запад в джунгли. Пользовались исключительно жестами, как я делал во Вьетнаме более десяти лет назад. Наше передвижение превратились в смертоносный балет — па-де-морте, над которым мы работали месяцами. Никто не произнес ни слова. Никто не должен был этого делать. Теперь мы с ПиВи думали одинаково. Он был первым человеком, которого я отобрал в Шестой — яркий, энергичный, способный офицер SEAL, который мог прыгать, стрелять и веселиться на вечеринках лучше всех. Более того, в отличии от меня, он был выпускником Академии, что давало Шестому отряду некоторый вес в глазах крохоборов. Кастовая система флота,как и любая подобная в мире, имеет репутацию жесткой. Первое, что делает большинство офицеров флота, когда они встречают вас — это смотрят на ваши руки, чтобы увидеть, носите ли вы кольцо выпускного класса Военно-морской Академии. Если вы это делаете, то являетесь частью клуба. Если нет — вы неприкасаемый. Я изначально был неприкасаемым. На костяшках пальцев у меня были только шрамы. Но я любил свою работу и был в ней чрезвычайно хорош, и в некоторых редких случаях — включая мой, военно-морской истеблишмент вознаграждает способности почти так же хорошо, как и украшения. Я посмотрел на часы. Двадцать один семнадцать. Две минуты отставания от графика, который я держал в голове. Мы получили приказ на выдвижение за двадцать семь часов до этого момента. Приказ пришел из ОКСО. Первая информация была довольно обрывочной: пуэрториканская террористическая группировка с названием 'Мачетерос', или 'рубщики с мачете', ворвалась на аэродром Национальной гвардии недалеко от Сан-Хуана и уничтожила самолеты и оборудование стоимостью 40 миллионов долларов. Так что большая часть этой истории попадет в газеты. Чего в газетах не будет, согласно ОКСО, так это того, что во время нападения 'Мачетерос' — мы обычно называли террористов по радиофонетическому коду 'Т' или 'Танго' — захватили заложника и поддон со снаряжением. В том числе, как считалось, и с ядерным оружием. Никто не был точно уверен. Не спрашивайте, как никто не может быть уверен, пропала или нет атомная бомба. Это же ВВС США, в конце концов, страна сидений для унитазов за 600 доларов и плоскогубцев за 200. Как бы то ни было, 'Мачетерос', как мне сообщили, ускользнули от сетей полицейской облавы, блокпостов и групп SWAT и сумели исчезнуть. (SWAT — группа специального вооружения и тактики полиции, специализирующаяся на освобождении заложников или захвате особо опасных преступников, аналог отечественных СОБР. Прим. перев.) За исключением того, что разведка США выследила их на Вьекесе, небольшом острове к востоку от Пуэрто-Рико, где у них был тайный тренировочный лагерь. Там они сейчас и находились. Я знал остров Вьекос. Я тренировался там в качестве члена 21-й команды подрывников-подводников два десятилетия назад. Казалось чем-то нелепым, что банда 'Танго' выбрала для своей тайной базы остров, который обычно кишел американскими военными. Кроме того, у нас было столько ложных тревог, что я подозревал, что эта схватка была просто еще одним оперативным учением, с криками 'Волк, волк!' или еще одним учебным упражнением выполняемым 'в реальном времени', известным как задача полного профиля. В самом деле, Дик Шолтес и раньше задействовал нас, но пока мы были в воздухе по пути к 'цели', выяснялось, что мы участвуем в какой-нибудь козлячей военной игре ОКСО, основанной на реальном инциденте, чтобы заставить нас думать, что мы играем всерьез. Игра это была, или нет, я был готов подыграть. Мы никогда не совершали массированной ночной выброски на цель. Кроме того, мы никогда не координировали так много элементов одновременно — скрытное проникновение, уничтожение цели, вызволение заложника и атомной бомбы, а также синхронизация эвакуации из горячей посадочной зоны, было сложнейшей задачей, которую приходилось выполнять Шестому отряду SEAL за всю его краткую историю. Сбор прошел точно по расписанию. Каждый человек в Шестом постоянно носил пейджер. Когда тот срабатывал, у него было четыре часа, чтобы появиться в условленном месте со своим снаряжением. В первые час, пока собирались расчеты, мы с ПиВи вызвали моего оперативного босса, Марко и главного старшину Шестого отряда, Биг Мака, и начали разрабатывать нашу основную стратегию. Офицеры, старшины (сержанты флота) и рядовые, все имели право голоса в том, что происходило, хотя я принимал окончательное решение 'да' или 'нет' по всем вопросам. Мы с самого начала понимали, что о морской операции не может быть и речи, потому что высадка с корабля-матки заняла бы слишком много времени. Это означало, что мы нанесем удар с воздуха. А учитывая расположение лагеря террористов, было проще войти прямо в него, чем десантироваться на наших лодках в восьми-десяти милях от берега. Первая информация, которую мы получили, поступила от парня, которого я буду называть Пепперман, бывшего подполковника морской пехоты, работавшего в Агентстве национальной безопасности в Форт-Мид, штат Мэриленд, из комнаты на пятом или шестом уровне под землей. Эта подвальная комната была центром тайных и нелегальных операций по всему миру, и мой старый друг Пепперман сидел там, как лысеющий Будда, наблюдая и слушая, что происходит. Пепперман — я назвал его так, потому что он выращивал свой собственный невероятно жгучий тайский перец на заднем дворе своего дома, кулинарный отголосок его дней специальных операций в тылу врага в Юго-Восточной Азии — был одним из тех замечательных бывших военных стервятников, которые могли достать вам все что угодно, в любое время. Во Вьетнаме он был, возможно, из тех типов, кто способен добыть бутылку 'Чиваса' или ящик пива, даже несмотря на то, что уже шесть дней находится в десятидневном патруле за Зеленой линией в Камбодже. Теперь он занимался зашифрованной секретной информацией и не было ничего такого, что бы он не мог придумать для нуждающихся друзей, если, конечно, у вас были соответствующие разрешения. Этим я и воспользовался. Он немедленно снабдил нас информацией, которая позволила мне наметить нашу основную стратегию: краткое описание того, кем были плохие парни, их история, образ действий, основные политические и военные цели. Не потребовалось много времени, чтобы добраться до сути: милыми людьми они не были. 'Мачетерос' действовали с 1978 года. Это были небольшие, хорошо финансируемые, хорошо организованные партизанские отряды ультранационалистов — их целью было вести террористическую войну против того, что в широко распространяемых 'коммюнике', которые они выпускали десятками после нападений, называли 'американским колониальным империализмом'. Они прошли обучение в Восточной Европе, благодаря КГБ — и хорошо усвоили смертоносные уроки. 'Мачетерос' провели несколько смертоносных и эффективных атак. Полдюжины пуэрториканских полицейских были застрелены, и за четырнадцать месяцев до нынешнего рейда они убили двух американских моряков и ранили трех других американских военных в отдельных засадах. Примерно через час после начала планирования, появился мой инструктор по прыжковой подготовке, боцманмат (унтер-офицерское звание во флоте, примерно соответствует старшему сержанту — прим. перев.), которого я прозвал Золотопыльный Фрэнк. Я вкратце описал ему, что происходит. Затем он и ПиВи, который был членом сборной по прыжкам с парашютом ВМФ, начали разрабатывать хитросплетения скрытной выброски 56 человек и глиссады на расстояние в десять морских миль, учитывая приблизительную нагрузку, которую каждый человек будет нести, топографию острова Вьекес и вид зоны высадки, куда мы будем приземляться. Появилась еще пара старшин SEAL, Скачки и Пальцы. Они были моими лучшими специалистами по взрывному делу и начали собирать и снаряжать связки взрывчатки, необходимые для подрыва. Но у них был один-два вопроса, на которые я не мог ответить. Например: 'Какой толщины двери, Шкипер? Они деревянные или металлические?' — Я что, чертов ясновидящий? Я позвонил в АНБ всезнайке Пепперману в его подвал. — Пепперман, это Дикки. Можете ли вы дать нам информацию о толщине и материале дверей? Он громко рассмеялся. — Это всегда было первым вопросом 'Дельты', Марсинко, придурок ты эдакий. В чем дело, разве ты не можешь быть оригинальным? Я любил, когда он так разговаривал. — Да пошел ты, тупица. Я попросил его прислать нам по факсу краткое описание объекта — лагеря террористов — чтобы Скачки мог определить примерный вес заряда, который пробьет дверь, не взорвав заложника внутри. Тем временем Пальцы (его так прозвали, потому что он потерял парочку при взрывных работах) начал собирать другие заряды взрывчатки — те, что мы использовали бы для уничтожения ядерного устройства, если его нельзя будет забрать с собой. — У меня работает 'Блэкбирд', Дик — сказал Пепперман. Это было хорошо. Это означало, что он уже поднял самолет-разведчик SR-71 и его камеры делали щелк-щелк-щелк с высоты 85000 футов (прим. 26000м). На такой высоте птичка не будет видна обычным глазом — даже в бинокль. Фотографии будут у нас самое большее через пару часов. — Мы начнем получать полное изображение через семь-восемь часов, — продолжал Пепперман. 'Полное изображение' были получены с одного из спутников KH-11, которые АНБ эксплуатировало вместе с ЦРУ и военными. — Звучит неплохо. Держи меня в курсе, квохточка. Я повесил трубку, прежде чем он успел обозвать меня в ответ. Наш связист — я звал его Амиш, в честь Дона Амиша, сыгравшего Александра Грэхема Белла в фильме тридцатых годов — явился на работу. Он начал поднимать и включать ретрансляторы спутниковой связи. Мы не любили использовать оператора в Шестом отряде SEAL; мы предпочитали работать напрямую. Наши портативные телефоны назывались PSC-1, что с жаргона ВМФ переводилось как портативные терминалы спутниковой связи. Мы с ПиВи работали на телефонах, договариваясь с ВВС о времени встречи, чтобы Шестой, заложник и атомная бомба могли быть эвакуированы вертолетами HH-53 (тяжелые транспортные вертолеты CH-53 'Си Стальоне' в модифицикации для сил специального назначения — прим. перев.) из 20-й эскадрильи специальных операций ВВС с аэродрома Херлберт, расположенного на западной окраине комплекса военно-воздушной базы Эглин во Флориде. Координация была важна: четыре HH-53 должны быть заправлены в полете парой самолетов M-130E Combat Talon, кроме того, они не могли прибыть слишком рано, потому что выдали бы нашу позицию. Если они заставят нас ждать, то сделают нас уязвимыми на враждебной — потенциально смертельной — территории. Поднявшись в воздух, они перебросят нас с Вьекеса на дружественный аэродром на главном острове, примерно в одиннадцати минутах лета. Там мы встретимся с С-141 Starlifter, из Чарльстона, Южная Каролина, который, в свою очередь доставит нас и наши посылки обратно в CONUS — континентальные Соединенные Штаты. Отряд начал собираться в середине вечера; парни прибывали со всего района Вирджиния-Бич. Мы выглядели как кучка шпаны. В Военно-морском флоте это называли 'модифицированными стандартами внешнего вида'. Я называл это 'конские хвосты', серьги, бороды, усы Фу-Манчи, байкерские куртки, майки и футболки. Машины и пикапы ребят были забиты снаряжением, прикрытым брезентом или парусиной. Я купил им все самое лучшее — от альпинистского снаряжения до беспузырьковых подводных дыхательных аппаратов Дрегера. И до тех пор, пока мы не смогли построить каждому члену команды его собственную личную клетку для оборудования, они должны были приносить все с собой каждый раз, как поступал вызов. Кто знает, куда мы пойдем. Мы стартовали в 14.00. Ребята выглядели усталыми, но готовыми, поскольку они устроились настолько удобно, как могли, в брезентовых грузовых сетках, размещенных вверху и внизу по бортам фюзеляжа С-130 или развалившись на грузовых панелях, устилавших замасленный пол. Наш психоаналитик Майк бродил взад и вперед, следя, чтобы никто слишком не переживал. Мы узнали от 'Дельты' что ПНБ — психиатр на борту — хорошая идея. Во-первых, вы не хотите, чтобы парень сошел с ума, когда он прыгает с группой. Майк знал этих людей — если он почувствует, что может возникнуть проблема, я надеялся он немедленно даст мне знать. Как только мы поднимемся в воздух, я сформулирую наши окончательные планы, основанные на информации и фотографиях, которые будут поступать на наши защищенные факсы. ПиВи и я были на разных самолетах, но могли разговаривать по защищенным телефонам или консультироваться с Диком Шолтсом из Форт-Брегг, или позвонить Пепперману в его подвал в Мэриленде за советом, если понадобится. Я поднялся по трапу в кабину пилотов и стал смотреть через фонарь, как темнеет небо. Довольно скоро мы заправились — пара заправщиков KC-135 грохотала над нами на 400 узлах, пока пилоты C-130 подводили наши самолеты к хвостовым топливным конусам, подключались к ним и закачивали топливо. Я рассеяно вытащил магазин из 'Беретты' и выщелкнул патрон в ладонь. Магазин — на самом деле, каждый патрон, который нес сегодня вечером Шестой отряд SEAL, был взят из специального отделения складов боеприпасов базы. Они были заранее снаряжены в магазины для наших 'Беретт' и пистолетов-пулеметов ХК. Их выдача была санкционировала ОКСО незадолго до нашего отбытия. Что-то было не так. Вес был неправильным — легче, чем то кастомное снаряжение, которое я помогал разрабатывать. Я провел ногтем по притупленному свинцовому углублению и оставил след. Это была порошковая пуля — чертов учебный патрон. Они посылали нас на очередное учение вхолостую — с задачей полного профиля. Черт возьми — 'Мачетерос' были вполне реальны, так почему бы, черт бы их побрал, не взять их на себя? Мы разработали хорошую миссию, основанную на реальных разведданных — и выполняли ее в соответствии с цифрами. Почему, черт возьми, они не позволили нам сделать то, чему нас учили? Полтора десятилетия назад, во Вьетнаме, я на собственном опыте узнал, что SEAL делают лучше всего: охотятся на людей и убивают их. Но даже во Вьетнаме система не позволяла мне охотиться и убивать столько врагов, сколько мне хотелось. После Вьетнама никто не давал мне шанса снова взяться за эту работу — до тех пор, пока мне не приказали создать команду людей, единственной задачей которых, как мне обещали, будет охота и уничтожение других людей. Теперь система снова взялась за свое. Мы были готовы. Способны. Смертоносны. Почему нас, черт возьми, не используют? Я никогда не рассматривал SEAL как стратегическое оружие — дорогие системы, которые вы держите в своем арсенале в качестве сдерживающих средств, но не используете. SEAL — это тактика. Мы хотим, чтобы нас посылали на задания. Мы хотим стрелять и хватать, топать и хлопать — делать все те замечательные смертоносные вещи, которые должны делать SEAL. Я уже начал верить, что у нас, наконец, появился шанс. Пуля в моей ладони говорила об обратном. Разъяренный, я направился к защищенной рации, чтобы вызвать Пола и сообщить ему, что это всего лишь очередная игра из серии, в которые наша командная структура играет с нами. На полпути вниз по трапу я притормозил. У Дикки была идея получше. Я разыграю эту маленькую шараду, как будто ничего не знаю и превращу ее в свою собственную военную игру. Во всяком случае, у меня было больше вопросов без ответов, чем у ОКСО. Например, как мои люди будут выполнять эту сложную серию задач? Все они были хороши — но кто из них станет великим под давлением соблюдения жесткого боевого графика. Поймет ли кто-нибудь из них, что мы делаем это не по настоящему, и если да, то какова будет реакция? Я хотел выяснить, кому из них я мог был приказать сделать дело — даже если бы это означало для них пойти на смерть. Быть пушечным мясом было частью задания. Каждый, кто добровольно вызвался служить в Шестом отряде SEAL, знал, что он — расходный материал, начиная от меня и кончая самым младшим салагой в команде. Это была возможность проверить эту решимость — посмотреть, кто будет играть до конца, а кто в последний момент даст задний ход. Во всяком случае, именно в этом и заключался Шестой отряд SEAL — играть до конца. О, конечно, проклятая технология войны была почти за пределами понимания — и это были не только заправки в воздухе или высокотехнологичные спутники, но и микропередатчики, и самолеты-невидимки, и сотни миллиардов долларов вложенных в техноигрушки — портативные управляемые ракеты с лазерным наведением, противотанковые пушки с компьютерными системами наведения, 'умные' бомбы и целая коллекция оружия, о котором засранцы в Пентагоне быстро бы сказали, что вы его сами выдумали. Сегодня вы можете сесть в истребитель, нажать на кнопку запуска ракеты и убить врага в двадцати, тридцати, сорока милях за горизонтом, наблюдая как его самолет взрывается на экране телевизора, точно так же, как в видеоиграх, в которые играли мои дети. И все же, после всей этой херни, компьютеров и видео, все к чему это сводилось, было главным вопросом, воплощенным в пуле на моей руке. Может ли один из моих людей посмотреть в глаза другому человеку, а затем нажать на спуск и убить этого человека, не колеблясь ни секунды? Во Вьетнаме я узнал, кто может в бою убивать, а кто — нет. Но это было пятнадцать лет назад и менее половины Шестого отряда SEAL когда-либо сражались. Так что был только один способ выяснить, кто спустит курок, а кто застынет — сыграть в эту штуку и посмотреть, кто сделает свою работу, а кто нет. Война в конце-концов, это не 'Нинтендо'. Война это не технологии или игрушки. Война — это убийство.


Глава 2

Энсайн (звание в ВМФ США, равное 2-му лейтенанту армии, прим. перев.) Индейский Еврей, наш пойнтмен, подал сигнал. Он был наполовину Якима, наполовину Бруклин, отсюда и прозвище. Я нередко подшучивал над ним, что, когда он рос, то часто ловил на острогу лосося для копчения в Колумбия-Ривер, но никогда не мог найти ни рогаликов, ни сливочного сыра (Якима — небольшой город на востоке США, неподалеку от индейской резервации. прим. перев.). Щурясь в темноте, я едва различал его на фоне листвы в 'тигровых полосах' и камуфляжной боевой раскраске. Но увидел, как он поднял руку ладонью вверх. Потом он сжал кулак. Впереди противник. Медленно и легко, с МР5 в руке, я двигался напрямик. Мы прошли около шестисот ярдов (прим. 550 м), производя гораздо больше шума, чем мне хотелось. Если бы у плохих парней были пикеты, или они развернули электронные датчики, они наверняка знали бы о нас. Это было то, над чем у нас не было возможности поработать — передвигаться большими группами. Обычно SEAL действовали отрядами по семь человек или взводами по 14 человек. Честно говоря, из-за шума мне было неуютно двигаться в составе такой многочисленной группы. Но тут уже ничего не поделаешь. Мне повезло, что за нами никто до сих пор не наблюдал. Я поравнялся с Евреем и опустился на колено рядом с ним. Он был одним из лучших, кто у меня был — бывший срочник, чья способность быстро обучаться была безграничной. Еврей олицетворял собой будущее специальных боевых действий военно-морского флота — Спецвойны на флотском жаргоне. Он был большим, умным, крепким, слишком красивым для своего же блага и удивительно ловким, когда дело доходило до искусства убивать. Я достал свой ПНВ и взглянул в него. Темнота стала осциллографически зеленой, листва потемнела на фоне яркого света. В двухстах футах (прим. 60 м) впереди виднелась проволочная изгородь высотой около восьми футов (прим. 2,4 м) с ярдом (0,91 м) колючей проволоки по верху. За ней находились два склада и еще три низких здания, похожих на казармы. Света не было — тем лучше. Территория была неухоженной — много укрытий для нас, чтобы пробраться с тыла. Оно выглядело точно так же, как на спутниковой фотографии, лежавшей у меня в кармане. Я изобразил Еврею человека с винтовкой. Есть ли часовые? Он покачал головой. Нет. Я показал ему большой палец и указал пальцем на него. Рассек воздух указательным и средним пальцами, изобразив, что выглядываю наружу. Он кивнул. Он перережет проволоку, быстро прокрадется и осмотрит. Мы ждем. Он скользнул вперед, отработанно медленно двигаясь ползком, пока не скрылся в подлеске. Как и многие мои парни, он чувствовал себя в джунглях как дома. Он был слишком молод, чтобы служить во Вьетнаме, но хорошо приспособился на тренировках SEAL в Панаме и Флориде и был одним из лучших разведчиков подразделения. То, что он был офицером, не имело значения. В Шестом офицеры и солдаты были взаимозаменяемы. У нас нет кастовой системы. Я отодвинулся и дал знак бойцам отступить. Они исчезли в темноте. Я лег, повернулся и уставился на небо, прислушиваясь ко всему необычному. Я ничего не заметил. Тишина — это хорошо. Вы могли слышать естественные звуки джунглей — насекомых, птиц, что угодно, возобновляющих свою обычную деятельность. Я прибил что-то маленькое, крылатое и острое, решившее поселиться на мочке моего уха. Прошло несколько мгновений. Еврей вернулся. — Ничего, шкипер, — прошептал он. — Вторая линия проволочных заграждений по периметру у казарм. Он указал на юго-запад. — И склады к востоку от казарм, как на фотографии. Я слышал какой-то шум — может быть, у них есть что-нибудь холодненькое. Я стукнул его локтем. — Отличная работа. Я достал из кармана фотографию с разведспутника и жестом подозвал ПиВи и офицера, которого звал лейтенант Щекастик, потому что его скуластое лицо напоминало белку, собирающую желуди. Мы втроем склонились над фотографией и я подсветил ее красным фонариком-карандашом. Я показал им, что хочу сделать и обвел фургоны указательным пальцем. — За работу. Мы должны были продвигаться четырьмя взводами по 14 человек в каждом. ПиВи с двумя двинется на юг, обойдет периметр и прорвется через забор к ближайшей казарме. Он возглавит один из своих взводов и нападет на склад, где, как мы предполагали, находится заложник. Другой (взвод) — Щекастика — нейтрализует казармы. Я со своим взводом захвачу склад, где была атомная бомба. Оставшийся взвод, разделенный на два лодочных экипажа по семь человек, будет действовать как фланговый. Они уничтожат всех плохих парней, которые встанут между нами и воротами. Когда мы отступим, они присоединятся к взводу Щекастика как блокирующий отряд, прикрывая наш отход обратно к зоне высадки на север и восток. Я надел гарнитуру на голову, закрепив ее легкой вязаной шапочкой. Затем плотно вставил наушник в левое ухо, сдвинув микрофон так, чтобы он сидел у меня на подбородке, под нижней губой. Провел провод по затылку, пропустил его в разрез на рубашке и подключил к 'Мотороле'. На мгновение нажал кнопку передачи и дважды цыкнул в микрофон — подтверждение при радиопередаче. Я слышал, что ПиВи сделал то же самое. Потом я услышал Щекастика и Еврея. Мы все были на связи и готовы выдвигаться. И если у плохих парней были радиосканеры, мы не дали им слишком много информации. По крайней мере, пока. Я махнул рукой влево, затем вправо. Бойцы SEAL отошли в тень. Я двинулся вперед по тропинке, которую проложил мне Еврей, пока не подошел к проволочному забору. Я нашел прорезь, которую он сделал, взял свои ножницы и немного увеличил ее, а затем проскользнул внутрь. Оказавшись на другой стороне, я прополз за кусты, достал очки ночного видения и надежно закрепил ремешок на затылке. Я не носил их все время, потому что они имели особенность сужать поле зрения, когда вы двигаетесь. И они сделали меня слегка тяжелым на голову, но сейчас, когда было необходимо заглянуть внутрь темного здания, они давали огромное преимущество. Я огляделся вокруг. Все чисто. Сжимая МР5 в руках, я двинулся вперед, бесшумно перемещаясь от дерева к дереву, чтобы максимально использовать преимущества от естественных укрытий. Осмотрел периметр. Чисто — ничего. Ни с одной из крыш не показывались дула. Никаких признаков жизни вообще. Мне это понравилось. В пятидесяти футах (прим. 15 м) от склада, я перевел предохранитель МР5 на автоматический огонь, поднялся в полусогнутое положение и побежал к стене из шлакоблоков. Здание, примерно сто пятьдесят на шестьдесят футов (прим. 45х18 м), было с гофрированной металлической крышей, которая опиралась на открытые металлические фермы, что позволяло потоку воздуха проникать внутрь при тропической жаре. Задние и передние входы были тяжелыми, раздвижными сегментированными металлическими дверями пятнадцатифутовой ширины (прим. 4,5 м), сдвигавшимся по рельсам. На боковой стене находились двухэтажная крытая галерея и металлическая дверь с окном, ведущая в какой-то кабинет. Внутри было светло. По обе стороны двери были окна. В левом хрипел ржавый кондиционер, и вода медленно, но постоянно, стекала, образуя большую лужу. Это подсказало мне, что он был включен некоторое время. Я обошел склад с тыла и осторожно осмотрел его. Все было чисто, никаких 'Танго' на все 360 градусов. Ничего. Это было похоже на кражу — нет, это было лучше, чем кража. Я медленно прокрался к большой двери на рельсах, двигаясь по сантиметру зараз, чтобы не шуметь. Между сегментами было небольшое пространство и присасываясь к земле, как улитка, я медленно-медленно приближался и смотрел. Насколько я знал, у 'Танго' тоже были очки ночного видения и не хотел, чтобы они меня срисовали. Я дал глазам привыкнуть к окружению. Все выглядело достаточно тихо. Внутри было пусто, за исключением нескольких 50-галлонных бочек, сложенных вдоль стены слева от меня и того, что выглядело как армейский грузовик 'три четверти тонны', припаркованный возле ворот передо мной. Вокруг внешней стены, примерно в десяти футах (прим. 3 м) от нее, располагались строительные леса, на шесть-семь футов ниже вентиляционного отверстия, где заканчивались стены и начиналась крыша. На деревянном поддоне, рядом с дверью, из-под которой пробивался луч света, стоял деревянный ящик, примерно того же размера, что и авиабомба в 2000 фунтов. Это, должно быть, атомная бомба. Что-то было... не так. Было слишком тихо. Я вжался лицом в твердую землю, чтобы рассмотреть получше. Они не могли оставить такую драгоценность без защиты, если бы только не знали, что за ними придут. Ни за что. Это была ловушка. Настороженная ловушка. Я ждал. Подготовленный. Размышляющий. Молча ухмыляясь над этими придурками. Это была игра в терпение. Все сводилось к терпению: буду я двигаться первым или они. Я знал, что они там. Я чувствовал их присутствие. Почти чувствовал их запах. Я контролировал свое дыхание, замедляя весь свой организм так же, как я делал, когда узнал во время тренировок команды подрывников-подводников, что могу сидеть на дне гавани Норфолка в течении трех с половиной минут подряд. Ох уж эти чертовы инструкторы — они любили меня, когда я начинал с ними эту игру. Во время обучения технике уклонения и побега, они заставляли нас играть в прятки. Они сбрасывали нас в воду, а потом отправляли лодки на поиски. Это было все равно, что стрелять рыбу в бочке — ты не можешь плыть быстро настолько, чтобы уйти от лодки с прожектором и тебе нужно всплывать подышать. Чтобы сделать все это еще более интересным (и придать нам дополнительный стимул) инструктора обычно выбивали из вас дерьмо, когда ловили, и они тоже были крутыми сукиными детьми. Так что я жульничал. Во всяком случае, это то, чем вы должны заниматься при уклонении от плена и побеге. Я ускользнул от них вплавь, несясь как летучая мышь из ада, пока не оказался совсем рядом с паромом Киптолик-Норфолк — на дальнем берегу, так что паром встал между ними и мной. Выбор момента был всем. Я подождал, пока паром не подошел совсем близко, а потом устроил в воде сильный шум. Когда они поймали меня в свет прожекторов, я нырнул. Я проплыл до причала под водой около тридцати ярдов (прим. 27 м) и, пока паром причаливал, насосался грязи сидя на дне и вцепившись в грязную скользкую сваю, с большим винтом, отплясывающим чанка-чунга-чанга в восьми футах (прим. 2,4 м) над моей головой. Затем я выбрался из воды и проверил, нет ли поблизости инструкторов. Их там не было. Так что я сбросил маску и ласты, залез через левый борт на паром, стащил из шкафчика комбинезон механика и вышел прямо на причал. Никто не заметил, что я был босиком. Примерно полчаса я наблюдал, как они обшаривали гавань, разыскивая меня. Потом неторопливо сошел с причала, на мелочь, найденную в комбинезоне, купил кварту пива (прим. 0,94 л) и выпил почти всю до дна. А после, когда я был уже хорош и готов, свистнул и помахал им рукой. Я позволил им посмотреть как допиваю пиво и выбрасываю бутылку в гавань. Ох, как они любили меня за это. Не знаю что взбесило их больше — то, что я сбежал или то, что я купил пива и не поделился им. Что-то шевельнулось. За бочками. Что-то там сзади. Я ждал. Внимательно посмотрел на грузовик. Там тоже что-то есть. Один или двое сзади, стволы торчат прямо над дальними воротами. Возможно М16. С боевыми прицелами? Может быть. Внутри за дверью я услышал поскрипывание. Что-то маленькое — переступание с ноги на ногу или шаркание приклада по двери. Я замер, затаив дыхание. Чунка-чунка-чунка. Ждем пока эти сукины дети выйдут. Только через несколько минут я отступил в ту же сторону, откуда пришел, тихо, дюйм за дюймом, стараясь не оставлять следов. Я обошел склад сбоку и сделал еще один круг на 360 градусов. Все еще было чисто. Я скользнул вдоль стены к окну с кондициониром, прокрался под ним, снял очки и дал глазам привыкнуть к ночи. Потом заглянул внутрь. Напротив окна за столом сидел смуглый мужчина средних лет в рубашке с короткими рукавами и замасленных брюках цвета хаки. На нем были круглые пластиковые стрелковые очки — свидетельство того, что это был условный противник, а не настоящий. Он сосредоточенно писал в блокноте со спиралью огрызком старого карандаша, толстые губы шевелились, когда он подбирал слова. У его левого локтя стояла запотевшая бутылка 'Бада'. Рядом с ней лежал иссиня-черный автоматический .45-го. Мужчина отвел взгляд от страницы, провел рукой по редеющим кудрявым волосам с проседью. Широкое лицо. Нос, который был сломан слишком много раз. Узкие, пожелтевшие глаза. Может быть, пятьдесят пять или около того. Сильные руки рабочего, которым явно было неудобно держать карандаш. Я снова опустился на корточки и вернулся к подлеску, под прикрытием которого оставил взвод. Я проинформировал командиров отделений о засаде. У всех были приборы ночного видения. Они ударят по дверям одновременно, создавая завесу огня, чтобы не обстреливать друг друга. Одно отделение двинется влево и вверх, работая по грузовику и галерее, другое зеркально — влево и вниз, беря бочки с горючим и противоположную галерею. Я возьму парня в офисе и выйду оттуда к атомной бомбе. Я нажал кнопку передатчика 'Моторолы', закрепленной на моем жилете. Рацию можно было использовать либо в режиме 'вкл/откл', либо переключить на непрерывную передачу. — Набор один. — прошептал я. Я услышал голос ПиВи — Набор два. Группа освобождения заложников была на месте. Отозвался Щекастик. — Набор три. Чистильщики казарм были готовы. — Набор четыре. Блокирующий отряд Еврея был готов. Я взглянул на часы. Мы находились на земле уже сорок семь минут. Операция должна была продлиться девяносто минут, так что четыре наших вертолета уже были в воздухе, заправлялись и находились в трех четвертях часа от посадки. Это давало нам небольшое, но приемлемое поле для ошибок. Я снова включил 'Моторолу'. — Шесть минут. Время пошло. Уйма времени, чтобы подготовиться. Я подал сигналы рукой и наблюдал, как выдвигались отделения. Они знали свое дело. За последние пять месяцев каждый из них стал превосходным стрелком. В Шестом отряде SEAL мы не тренировались со стандартными мишенями. Мы использовали карточки, размером три на пять дюймов, закрепленные на силуэтах. Нужно было уметь попасть в карточку двойкой — то есть, двумя выстрелами подряд — независимо от того, выходишь ли ты из воды с пистолетом 'Смит-Вессон' из нержавеющей стали калибра .357 'Магнум' или пробиваешься через люк угнанного самолета с помощью 'Беретты'. Правой рукой, левой рукой, одной рукой, двумя руками, мы стреляли всеми мыслимыми способами. На самом деле, мне было все равно, как стреляют мои парни, лишь бы они каждый раз собирали плотные, убивающие людей группы. Никакой концентрации на причудливых ракурсах, или выстрелах в голову. Эти техники — то, что вы видите в фильмах, а не в Шестом отряде. Мы использовали тяжелые пули, которые могли сбить с ног террориста, независимо от того, куда мы им попали. Голова, грудь, нога, рука — все это не имело значения. В снайперской стрельбе — на дистанциях шестьсот и восемьсот ярдов (прим. 550-730 м) — мы еще немного отставали. Но, в целом, мои стрелки были лучше, чем кто-либо еще в мире, включая разрекламированных 'пистольерос' из 'Дельты'. Я знал, что ПиВи был на позиции. Шестеро его стрелков убьют плохих парней, удерживающих заложника; остальные уничтожат оставшихся террористов. С ним были два санитара, на случай, если заложник будет ранен или травмирован. Два отделения Щекастика будут наводить порядок в казармах, если 'Танго' внутри забеспокоятся. Мои ребята выполнят более сложную работу. Они должны будут установить заряды и подорвать двери, а затем ударить по засаде в темноте, пока я буду брать парня в офисе. После этого нам придется придумать, как переместить атомную бомбу обратно в зону высадки — или сделать ее непригодной для использования. Цифровой таймер на моих часах работал. Он показывал, что прошла одна минута сорок секунд. Теперь я стоял под кондиционером и прохладная вода капала мне на плечо. Перед моим мысленным взором возникла картина 'танго' за столом. Я буду стрелять ему в грудь. 'Беретта' была у меня в руке, наготове. В наушнике я слышал как на открытой линии дышат Индейский Еврей, Щекастик и ПиВи. Они, наверное, тоже меня слышали. Минута пятьдесят. Четыре минуты десять секунд до контакта. Внезапно на юго-западе раздался автоматный огонь. В тоже время я услышал голос ПиВи: — Дерьмо, ранний контакт, ранний контакт, все пошли. Не было времени на проигрыш. Я встал, повернулся и пнул дверь чуть ниже ручки. Она распахнулась внутрь. Смуглый мужчина в рубашке уже стоял с пистолетом в руке, когда я вошел пригнувшись, держа 'Беретту' двумя руками. Прежде чем он успел среагировать, я выстрелил ему в грудь с полдюжины раз. Я выстрелил так быстро, что девятимиллитровый прозвучал как автомат. Пули швырнули его спиной на стену. Его 45-й отлетел. Темное пятно расползлось от центра его груди. Я извлек магазин и вставил запасной в рукоятку 'Беретты' с резиновыми накладками из держателя на моем правом запястье . Я поднял голову, услышал два взрыва за офисом, последовавших один за другим. Два других отделения уже вступили в бой. Я схватил блокнот на спиральке и бегло поискал документы. В ящике стола лежали три папки из плотной бумаги, их я тоже взял, свернул и засунул в грузовой карман моей униформы. Я выключил свет в офисе, чтобы подготовить мои глаза к очкам ночного видения. Достал спутниковый телефон и сообщил ОКСО что мы начали ранний контакт и что ускорим этап. Четыре минуты могут показаться не таким уж большим временем, но на горячей зоне высадки это вечность. Я надел свои очки ночного видения и проскользнул в дверь склада, держа 'Беретту' в правой руке. В моем наушнике слышался плотный автоматический огонь, сквозь него прозвучал хриплый голос Щекастика: — Отлично, мать твою, готово! Передние и задние ворота были нараспашку и дымовые гранаты заполнили склад непрозрачным белым туманом. Я мог слышать, как мои парни работают в комнате и стакатто 'б-р-р-р-р-рп' ответного огня М16-х. Было легко понять, кто есть кто. Бойцы SEAL вели огонь из своих МР5 контролируемыми очередями по три выстрела. Плохие парни выпускали сразу целый магазин. Я подполз к поддону и левой рукой полез в карман жилета за детектором радиоактивности. У меня за спиной послышалось какое-то движение и это был не один из нас. Я развернулся и выстрелил в тень в дыму, затем откатился назад к поддону. Индикатор показал мне, что содержимое ящика было радиоактивным. Я услышал голос ПиВи в своем ухе. — Заложник освобожден. Жив и здоров. — Окай. Щекастик? — Иду к вам. — Еврей? — Все в порядке. Слева от себя я услышал, как командир отделения 'Альфа', Пальцы, кричит: — Сторона 'Альфы' чисто! В дальнем конце склада раздалась еще одна длинная очередь из М16, затем шесть выстрелов из 'Беретты', после чего наступила тишина. Золотопыльный Ларри, командир отделения 'Браво', крикнул: — Сторона 'Браво' чисто! Я снял очки ночного видения и убрал их на место. — Потери? — Только не у нас, босс. — ПиВи? — Нет. — Щекастик? — Нет. — Еврей? — Я не видел вообще никакого боя, шкипер. — Вы не будете разочарованы. Я посмотрел на часы. Семь минут, десять секунд. Я достал из жилета спутниковый телефон. — Шестой — вся площадка зачищена. Заложник и груз под контролем. Никаких потерь, кроме плохих парней. Это было потому, что все мы стреляли холостыми — но даже так, это была чертовски хорошая работа моих ребят. Я встал и, застегнув свою 'Беретту', помахал руками в непрозрачном белом дыму, который все еще скрывал большую часть склада. — Кто-нибудь видел вентилятор, чтобы убрать отсюда этот дым? Давайте займемся этим. Я хлопнул по деревянному ящику и крикнул Золотопыльному Ларри: — Кто-нибудь, заведите 'трехчетвертной'. Давайте загрузим эту чертову штуку и уберемся отсюда. — Айе-айе, шкипер. — ПиВи? — Босс? — РПВ в ЗВ? — Заложник довольно хлипкий. Нам придется вынести его отсюда. Когда мы прибыли, 'танго' его обрабатывали — ничего серьезного, просто приставали, но он к этому не привык. Я буду готов подняться и выдвинуться через шесть-семь минут. — Десять-четыре. Щекастик? — Я тут столкнулся с некоторыми враждебными действиями. Зачищу через четыре-пять минут. У нас до хрена развединформации, шкипер. — Именно это я люблю слышать. Я услышал довольное урчание, когда Золотопыльный Ларри завел двигатель грузовика. — Мне пора. Увидимся в ЗВ. Дым в складе наконец-то рассеялся. — Кто-нибудь, найдите пару два-на-четыре или куски трубы. Давайте двинем эту штуку. Я снова проверил часы. Прошедшее время: шестьдесят три минуты. До посадки вертолетов оставалось двадцать семь минут. Боже, как летит время, когда веселишься. Мы подсунули под ящик три направляющих. По четверо взялись за направляющие, двое подстраховывали. Я показал им детектор радиоактивности. Они наблюдали, как индикатор переместился в красную зону. — Это дерьмо радиоактивно, так что любой кретин, достаточно тупой, чтобы его уронить, пострадает. На счет три, подъем и вверх. Это было похоже на кучу грузил, но легче. В среднем, в Шестом жим лежа составлял чуть меньше четырехсот фунтов (прим. 180 кг). Чтобы поднять контейнер весом в 2500 фунтов (прим. 1130 кг), нам не требовалось двенадцать человек, но я хотел, чтобы каждый поучаствовал. Я поглядывал, как они загружают его, пока проверял фото от разведки из своего кармана. Я наметил карандашом путь отхода. Это было глупостью. Что, если я словлю пулю, а плохие парни вытащат карту из моего кармана? Я тер фотографию об униформу до тех пор, пока не стер красную линию, я знал, черт возьми, куда мы идем. Золотопыльный Ларри стянул капюшон балаклавы вниз, на шею, засветив кривую грубую ухмылку на своем усатом лице. Он управлял грузовиком, а я свесился с пассажирской подножки и направлял его. Когда мы добрались до ворот, я увидел Скачки, который только что срезал замки. Он махнул нам рукой, но я услышал стрельбу со стороны казарм. — Просто двигай дальше. Нам потребовалось чуть больше десяти минут, чтобы добраться до места высадки. Мы оставили грузовик у края старой взлетно-посадочной полосы, установили периметр и стали ждать. Через пять минут прибыл взвод ПиВи. Он и один из старшин поддерживали худого седовласого мужчину далеко за пределами среднего возраста, в грязной белой рубашке и грязных серых брюках. На нем были очки в толстой оправе, которые он носил с резинкой, чтобы удерживать их на голове. Я подошел и пожал ему руку. — С Вами все в порядке, сэр? Он кивнул. — Слегка встряхнули, коммандер. (Коммандер — звание ВМС США, соответствующее капитану второго ранга или подполковнику. Прим. перев.) Акцент был чистым немецким. Интересно, где они его нашли? Но это не имело значения. Я играл роль, как будто не знал, что мы все следуем сценарию. — Немец? — Да. Спасибо, что пришли за мной. Я отвесил преувеличенный поклон в стиле 'Трех мушкетеров'. — Коммандер Отто фон Пиффл к Вашим услугам, — сказал я со сносным акцентом Отто Премингера. — Знаешь, мне доставляет удовольствие приходить к тебе на помощь, потому что зей хефф вайс заставлять тебя говорить. Глаза заложника расширились. ПиВи затрещал на беглом немецком. Он выучил этот язык во время 26-месячного пребывания в Kampfschwimmerkompanie — отряде боевых пловцов, которые были западногерманским аналогом SEAL. Заложник рассмеялся. — Что ты ему сказал? — Я сказал ему: 'Командир хотел сказать, что он рад, что с Вами все в порядке'. Потом я добавил, что ты не такой дурак и урод, как может показаться на первый взгляд. Два отделения ПиВи укрепили периметр. Часы показывали девять минут до прибытия вертолетов. Щекастик и два его отделения появились, двигаясь рысью. Четверо или пятеро бойцов несли на плечах коробки. — Вкусняшки для разведчиков — сказал Щекастик. — Всякая всячина — планы, карты, квитанции. И схемы — базы в Пуэрто-Рико и на материке. Бюрократы-жополизы из разведуправления министерства обороны будут целыми днями работать с этим в поле. Я преувеличенно отсалютовал Щекастику. — Я так люблю, когда Вы делаете их счастливыми, лейтенант. Это держит их от меня подальше. Щекастик ответил тем же жестом. — Всегда пожалуйста, сладенький пирожок. Сзади раздались выстрелы из автоматического оружия. — Давайте там поосторожнее — крикнул я. — Сейчас не время терять людей. Я уже собирался зажечь подсветку, чтобы наводить вертушки, но не было смысла подсказывать тому, кто стрелял в нас, где именно мы находились. Я увидел, как из кустов на дальнем конце поляны вышел Еврей. Я помахал ему рукой. — Еврей, что случилось? — Должно быть, у них было больше людей чем мы думали, или некоторые из тех парней, что мы подстрелили, просто встали и пошли. Мы под огнем. Парень был хорош. Он был прав насчет 'танго', которые просто ушли — только он этого не знал. Я бросил на него обеспокоенный взгляд. — Кто-нибудь пострадал? Еврей кивнул. — Двое, ничего серьезного. Один вывихнул лодыжку на тропинке, второй в темноте пробежал через кустарник. — Просто держи 'танго' подальше от наших скальпов, пока не прибудут вертушки. — Слушаюсь, шкипер. Еврей растаял в темноте. Настало время подсветить зону посадки. Мы установили шесть белых маяков и три красных. Чтобы направить вертолеты на последнем заходе, у нас были неоново-зеленые световые палочки. Стрельба становилась все ближе. Я с тревогой смотрел в небо — чертовы ВВС, вероятно, сделали перерыв на кофе — как они обычно работали — как водители из профсоюза автобусов — большую часть времени. Шесть или семь часов полета (не превышая, конечно, той или иной высоты), а затем пока-пока, смена белья, сон и чашка какао. Мы бы могли бегать неделю без сна, затем сделать прыжок с 35000 футов (прим. 10000м) и упражнения 'прыгай и топай', взять себя в руки и повторить все снова еще раз. Не то что летающие мальчики. Я проверил время. Теперь они опаздывали. Я позвонил в ОКСО. — Где, черт побери, наши вертушки? — Они в пути. Расслабься. — Расслабиться? Кто, во имя ада, были эти идиоты? Я положил немца под грузовик и присел рядом с ПиВи на корточки. Казалось, прошла целая вечность, пока мы не услышали звук винтов. Они заставили нас ждать восемнадцать минут. В горячей зоне высадки вы можете потерять весь отряд за восемнадцать минут. Четверка вертолетов с длинными заправочными соплами, торчащими из носов вертолетов как рыцарские копья, лениво кружила над зоной, выбирая места для посадки. Невероятно, они делали административный заход. То есть, они приземлялись так, как будто заходили на посадочную полосу военно-воздушной базы. Для них это были всего лишь учения — так какого черта они должны были напрягаться? Жопы с ручкой — я прибью этих сукиных детей, как только мы выберемся отсюда. Я помахал своей световой палочкой, чтобы они побыстрее снижались. Это должна была быть горячая зона — они должны были лететь, как будто велся огонь с земли. Их работа состояла в том, чтобы войти, сбросить трапы, подхватить нас и убраться к чертовой матери. Я замахал руками, как сумасшедший. Пилоты ничего не замечали. Они устроились как будто приземлились на лужайке перед Белым домом и начали глушить двигатели. — Нет-нет-нет, держите их на повышенных оборотах. Шевелись — заорал я, размахивая своей световой палочкой. Я указал на ближайший вертолет, который опускал кормовой трап. — Доставьте заложника на борт. Я наблюдал, как ПиВи и его экипаж толкали немца вверх по трапу. Это было четырнадцать плюс один. Я взмахнул светопалочкой по кругу перед пилотом. — Уматывай отсюда к чертовой матери. Он показал мне большой палец. Шестилопастный винт снова заработал, турбины набрали полную тягу и он взлетел. Осталось три. Щекастик загружал бумаги в одну птицу, в то время как мой взвод грузил атомную бомбу во вторую. Как только они ее пристегнули, я отправил отделение 'Альфа' на борт и послал вертушку в воздух. Это было два. Двадцать один боец SEAL в воздухе. Я просунул голову в передний люк третьего вертолета и крикнул пилоту: — Прибавь газу — я скажу тебе, когда лететь. Я подбежал к позиции Щекастика на периметре и указал на вертолет. — Возьми маяки и парашюты, бери мое отделение 'Браво' и уматывай отсюда к чертовой матери. Я поеду с Евреем. — Утвердительно. Он заставил своих парней работать. Одна группа собрала маяки и забросила их в вертолет, в то время как другая вытащила наши парашюты из кустов, где мы их спрятали и забросила груды шелка вверх по трапу, мимо Щекастика, который стоял наверху, давая отмашку людям и считая. Его 'Хеклер-Кох' смотрел в небо. — Давайте двигаться. Когда я увидел, что все они загружены, и находятся на борту, я указал на пилота. — Пошел! Еще двадцать бойцов SEAL ушли. Оставались четырнадцать Еврея — и я. Я вызвал Еврея через микрофон 'Моторолы'. Никто не отвечал. — Еврей, черт возьми... Я понял, что выдернул штекер из разъема. Я вставил его и снова выкрикнул его имя. — Иду, Дикки. Я подождал, пока взвод Еврея, отходивший 'лягушачьими прыжками', останавливаясь для коротких очередей из МР5, вынырнет из темноты. Я схватил пару из них за жилеты и толкнул к вертолету. Мы с Евреем были последними на борту. Когда рампа поднималась, мы прочесали зону высадки хорошим очередями из пистолет-пулеметов. — Двигай! — заорал я борттехнику. А потом мы поднялись в воздух. Миссия прошла идеально. Репетиция была это, или нет, я был одним из счастливых командиров отряда SEAL. Я посмотрел на часы. Я хлопнул Еврея ладонью по груди, опрокинув его задницу через бойлер на испуганного мастер-сержанта ВВС. Я внимательно оглядел своих бойцов. — Вы, ребята, просто замечательные. Я увидел огромный черный фюзеляж С-141, когда заходили на посадку на авиабазу главного острова. Я надеялся, что у экипажа на борту есть немного холодного пива — оно нам понадобится. Первый вертолет уже был на земле, извергая бойцов и заложника. Второй и третий как раз пристраивались. Я чувствовал себя настолько хорошо, что забыл отправить пилотов вертолетов на больничные койки, за их 18-минутную задержку и административный заход на Вьекес. Мы сели. Я выскочил первым, коснувшись земли раньше трапа. Я побежал к 'Старлифтеру'. Да — на борту было пиво. Потрясающе — мы собирались отметить по дороге домой. Я подскочил к ПиВи и Щекастику и похлопал их по спине. Я собрал свои войска. — Отличная работа. Потрясающая. Спасибо всем вам ко всем херам, вы все чумовые задорные боевые петухи, надравшие задницы мозгоклюям. О, я был горд собой. Но вполне оправдано, черт возьми. Оправданно. Учения или нет — то, что мы сделали, никогда раньше не выполнялось боевым подразделением. Мы пролетели три тысячи чертовых миль, выполнили четыремя взводами SEAL скрытный высотный ночной прыжок с ранним открытием, пролетели десять миль до нашей цели, приземлились одной группой в зоне высадки (на площади — прим. ред.) не больше пары футбольных полей, собрались, уничтожили кучу плохишей, спасли заложника, вернули атомную бомбу и не потеряли ни одного из бойцов SEAL в процессе. Вот к чему мы готовились, вот ради чего рвали свои жопы. Мы практиковались в каждом рискованном элементе — стрельбе, прыжках, полетах на парашютах, скрытном проникновении, освобождении заложников и отходе — по отдельности. Но мы никогда раньше не собирали все вместе; никогда не запускали в реальном времени полномасштабную боевую игру до сегодняшней ночи. Немец подошел ко мне. — Вы и ваши люди отлично справились, — сказал он. — Спасибо. Я горжусь ими. — Так и должно быть. Я начал было говорить что-то еще, но тут по летному полю промаршировал армейский полковник из комикса 'Битл Бейли', в накрахмаленной униформе и очках толщиной в полдюйма. — Коммандер Марсинко? — Айе-айе, сэр. — У меня сообщение для Вас, чтобы вы перезвонили в Объединенное командование специальных операций. — Конечно. Я достал из жилета спутниковый телефон и набрал номер ОКСО. — Это Марсинко. Я ждал. В трубке раздался знакомый голос. — Дик. — Сэр. — Вы прекрасно справились — лучше, чем мы ожидали. Объединенный комитет начальников штабов впечатлен. Мне это понравилось. В Объединенном комитете начальников штабов существовал некоторый скептицизм, готовы ли мы к выполнению задач. В отличии от 'Дельты', которая опиралась на британскую SAS и прошла через схожий с SAS процесс административной аттестации, я не позволял посторонним оценивать моих людей. Мой аргумент был прост: то, чему мы учились, никогда раньше не делалось. Так как же, черт возьми, какой-то четырехзвездочный, утыканный карандашами пентагоновский бумагомарака, узнает, хороши ли мы в этом или нет? Мое заключение было, он не сможет. Я недвусмысленно сказал командованию: — Большое вам спасибо, джентльмены, но я лично аттестую Шестой отряд SEAL. Но этому не суждено было случиться. Командная структура может — и должна была — навязать нам свою волю, независимо от того, что я чувствовал. Учения на Вьекесе были достаточным доказательством этого. Голос в моем ухе продолжал: — Дик, это было первоклассное учение. Я думаю, что вам и вашим войскам надо отдохнуть пару дней, пока мы будем анализировать и оценивать ситуацию. Анализируйте и оценивайте. Этот бюрократический слог меня бесил. Со времен Вьетнама даже военный лексикон сменился на управленческий. Черт возьми, нам не менеджеры были нужны, нам нужны были лидеры, воины, охотники. Вместо этого мы получили бухгалтеров. Казалось, что каждый раз, как я начинал рыскать и рычать, какой-нибудь трехзведочный жопонос надевал мне на шею поводок-удавку и дергал его, чтобы показать, что он может заставить меня отступить. Что же, пора было рычать в ответ. Набросить малость дерьма. Погрызть ковер. Сыграть сумасшедшего. Я в долгу перед своими людьми. Черт — я в долгу перед самим собой. Я повысил голос, чтобы они услышали: — Учения? Анализ? Оценка? Что за хрень, генерал? Прием. Он тоже хорошо сыграл свою роль. — До сих пор я ничего не мог сказать, Дик. Это было навязано мне Комитетом начальников штабов. Он помолчал. — И ты отлично справился. Шестой сертифицирован. Вы в деле — прямо с этого момента. — Что же, благодарю Вас за эту ценную информацию, сэр. Я уверен, что мои люди оценят Ваше мнение. Интересно, уловил он иронию в моем голосе? Я незаметно нажал кнопку передачи на спутниковом коммуникаторе и прикрыл ее рукой. Затем я продолжил свой 'разговор'. ПиВи, Щекастик и Еврей придвинулись ближе, когда мой голос стал громче и тревожнее. — Что Вы сделали? Вы подменили наши боеприпасы в оружейной? Я кричал в мертвый спутниковый телефон: — Сэр, это был полный отстой. Черт возьми, ты не можешь повесить трубку.... Полковник 'Битл Бейли' заглянул в фюзеляж моего С-141. Он повернулся ко мне. — Коммандер, у вас там пиво — это же против правил. Я двинулся к нему. — Эй, полковник, как тебе понравится новая дырка в жопе? ПиВи перехватил меня и вцепился в мой боевой жилет обеими руками, замедляя меня как морской якорь. Он на пять дюймов ниже меня, но он был боксером в Академии и он крепкий маленький забияка. — Легче, Дик. Он повернулся к полковнику. — Я думаю, будет лучше, если Вы оставите нас в покое прямо сейчас, сэр. Мы все немного взвинчены после работы, и для Вас может быть опасно оставаться здесь. Каблуки Пола волочились по асфальту. Полковник увидел хаос в моих глазах, когда я потащил за собой к нему старпома и он поспешно ретировался. Пол отпустил меня. — Он того не стоит Дик. — Да пошел ты. Щекастик и Еврей хлопнули меня по спине. — Привет, шкипер — сказал Еврей. — Насчет Объединенного комитета начальника штабов и всего этого дерьма — остынь. Все нормально. Мы знали. — Знали что? — Что это была задача полного профиля, — сказал ПиВи. — Что это были учения, — сказал Еврей. — Никаких потерь. Много стрельбы и ни одной царапины. Плюс — 'танго' носили стрелковые очки, все до одного. Я улыбался про себя. Я выбрал этих людей, потому что верил, что они умны. — Так почему же никто из вас, тупоголовых, ничего не сказал? — Я вспомнил надпись, которую каждый боец SEAL видит в тот день, когда он начинает тренировки, — сказал ПиВи. — Ту, что гласит: 'Чем больше пота ты прольешь на тренировках, тем меньше крови ты прольешь в бою'. Кроме того, мы никогда не собирали все это вместе, босс, мне показалось, что это хорошая идея, проиграть все это и посмотреть, как оно сработает. Конечно, он был прав. Я повернулся к С-141. — Давайте выдвигаться. ПиВи ударил меня по руке, достаточно сильно, чтобы причинить боль. — Айе-айе, босс. Он начертил указательным пальцем круги в воздухе. — Давайте грузиться парни. Пойдем, выпьем. Он был прав. К черту всех. Пора было выпить и двигаться домой.


Глава 3

Возвращение домой, это не то, в чем я когда-либо был хорош. В детстве я, конечно, не очень-то этим занимался. Я родился в День Благодарения, в 1940 году, в доме моей бабушки Жюстины Павлик в Лэнсфорде, штат Пенсильвания, крошечном шахтерском городке в графстве Карбон — подходяще, нет? — к востоку от Коулдейла и родного города. Для непосвященных, это примерно полчаса езды на северо-запад от Аллентауна и целая жизнь от Филадельфии. Мой отец Джордж и мать Эмили Тереза Павлик Марсинко так и не добрались до родильного отделения больницы. Типично. Я чех с обеих сторон. Моя мать невысокая и на вид славянка. Мой отец был крупным — чуть меньше шести футов (прим. 1,8м) ростом, темноволосым, задумчивым и с отвратительным характером. Все мужчины в семье — и практически все мужчины в Лэнсфорде — были шахтерами. Они рождались, работали в шахтах и умирали. Жизнь была простой и трудной, и я думаю, что некоторые из них были бы не против вытянуть себя из трясины за шнурки ботинок, но большинство были слишком бедны, чтобы купить ботинки. Мы жили на вершине холма, сразу за углом от дома Кануча, где мы покупали продукты, и старина Кануч облизывал огрызок карандаша, прежде чем записать то, что мы взяли в гроссбух. Он вел счет и получал от нас деньги в день зарплаты. Наверное, дешевле было бы делать покупки в 'Эй-энд-Пи' в шести кварталах отсюда, но вряд ли кто-нибудь это делал. Вы хотите, чтобы вас знали. Если я злобный, а есть те, кто так думает, то, вероятно, я унаследовал это от своего деда по материнской линии. Джо Павлик был сварливым, бочкообразным, вечно пьющим пиво сукиным сыном с квадратным лицом и бровями Леонида Брежнева, всю жизнь проработал на шахтах и ни разу на это не пожаловался. Я не помню, чтобы он когда-нибудь жаловался на что-нибудь. Он был настоящим бузотером — одним из тех типичных крутых парней, которых можно увидеть в барах для рабочего класса, с большими, натруженными руками, которые выглядят так, будто они созданы, чтобы лежать около старомодных пивных стаканов. Я всегда был независимым. К пяти годам у меня был уже собственный маршрут по газетам. В семь лет я уходил на целый день, пробегая через километровый железнодорожный тоннель Лихай, чтобы искупаться в водохранилище Хауто. Туда можно было попасть и по старому Лэнсфордскому водному тоннелю, но в водном тоннеле жили огромные крысы, а, кроме того, он находился дальше в горах. Поэтому я выбрал короткий путь — и свои шансы — с поездами. Меня несколько раз прижимали к стенке. В первый раз, когда на меня наехал паровоз, я думал, что умру. Я затаил дыхание и крепко зажмурился, прижимаясь к мокрой каменной стене тоннеля, когда платформа за платформой проносились мимо, выбивая ка-чанг-ка-чанг примерно в футе (прим. 0,3 м) от моего носа. Мой отец, Джордж, избил меня до полусмерти, после того, как я рассказал ему, что сделал. С тех пор каждый раз, когда я пользовался железнодорожным тоннелем, я держал рот на замке. Ни один из моих родителей не был слишком образован. Мой отец, вероятно, бросил школу около восьмого класса; моя мать, возможно, дошла до девятого или десятого (полный курс американской средней школы — 12 лет, прим. перев.). Никто из них никогда не придавал значения книжному обучению, так что я никогда не воспринимал школу всерьез. Меня гораздо больше интересовали развлечения — или зарабатывание денег. До того, как я открыл для себя женщин, веселье состояло из купания в Хауто и летних каникул в горах Катскилл — Еврейских Альпах, где у моего дяди Фрэнка и тети Хелен был пансион. Деньги всегда были проблемой. Шахты закрылись, когда я учился в седьмом классе, и после нескольких месяцев простоя мой отец, наконец, нашел работу сварщика в Нью-Брансуике, штат Нью-Джерси. Мы переехали в Нью-Браунсуик в 1952 году. Я пережил настоящий культурный шок. Лэнсфорд был городком с населением около четырех тысяч человек, в основном чехов. В Нью-Брансуике жили поляки, венгры, ирландцы, евреи, негры и латиноамериканцы. К этому нужно было привыкнуть и в результате получил и отдал больше, чем положено, синяков и ссадин на прогулке между школой и маленькой квартиркой в подвале, которую мы могли себе позволить. Жизнь дома была не из приятных. К нам переехал мамин брат — трое взрослых и двое детей (к тому времени у меня уже был брат) втиснулись в трехкомнатную квартиру. Когда мои родители ссорились, что случалось довольно часто, брат моей матери становился на ее сторону. В результате отец проводил дома все меньше и меньше времени. Мой младший брат Джоуи, которому в то время было девять или десять лет, был близок с моей матерью, поэтому он оставался с ней в доме. Что касается меня, то я терпеть не мог это место. Поэтому я уходил один, возвращаясь только для того, чтобы поспать или сделать те редкие домашние задания, которые я вообще делал. Я сбегал и работал мальчиком в боулинге, выполняя любую случайную работу, которую мог найти, даже служа в семь утра на алтарной мессе в качестве служки. В те дни, когда я решал появиться в школе, я ходил в венгерскую католическую школу Святого Ладислава, где, как и многие поколения учеников до меня, били по костяшкам пальцев монахини, злясь за неподчинение правилам. Но я никогда особенно не любил уроки. Я путешествовал через школу на автопилоте, гораздо сильнее озабоченный зарабатыванием карманных денег, чем хорошими оценками. Например, на втором курсе (второй год старшей школы, примерно девятый класс — прим. перев.), я работал по шестьдесят часов в неделю в закусочной 'Гасси', расположенной неподалеку от Ратгерского кампуса. Во время летних каникул я работал там по сто двадцать часов в неделю — с пяти утра до десяти вечера, семь дней в неделю. Часы были долгие, но деньги большие: доллар в час, черным налом. Это была настоящая сверхприбыль для 15-летнего подростка в 1955. Кроме того Гасси — его полное имя было Сальваторе Пулейо Аугустино, но я не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь им пользовался — обращался со мной, как со своей семьей. Он отвел меня наверх, где жил его отец, старик Сэл, и наполнил меня пастой с соусом, сосисками, курицей и огромной тарелкой овощей, обжаренных в оливковом масле с чесноком, вместо того чтобы я съел оставшийся от обеденного стола мясной рулет или солсберийский стейк. Старик Сэл позволял мне смотреть, как он делает вино в подвале и у меня появился настоящий вкус к кьянти. Я даже выучил достаточно итальянский, чтобы сидеть за обеденным столом, который старик Сэм просто обожал. Гасси сделал из меня настоящую чешскую гинею. Поскольку для подростка у меня было много денег в джинсах, я даже купил машину, хромированный желтый кабриолет 'Меркьюри' 1954 года, как только стал достаточно взрослым, чтобы получить водительские права — на следующий день после моего семнадцатилетия. Все стало еще интереснее, потому что 'Гасси' был притоном для многих парней из братства Рутгерса (речь о студенческом братстве колледжа — прим. перев.), некоторые из которых приняли меня как своего рода талисман. Я провел довольно много времени в Греческом доме Рутгерса, что, в конечном итоге, оказалось большим и поучительным опытом. Их влияние помогло сгладить некоторые из моих самых острых краев. Когда большинство ребят из тех же семей, что и я, щеголяли в спортивных штанах и мотоциклетных куртках, укладывая волосы в стиле Элвиса или Диона, я надевал рубашки на пуговицах, брюки-чинос и спортивные твидовые куртки 'Харрис'. Я научился пить пиво в раннем возрасте — и, что важнее, как с ним обращаться. Кроме того, мои друзья из братства обучали меня некоторым тонкостям, связанным с постоянным поиском содержательной женской компании. Внушение сработало. Летом, в промежутке между моим вторым и третьим курсом старшей школы — мне было пятнадцать — я познакомился на одной из студенческих вечеринок с красивой и утонченной молодой студенткой-учительницей по имени Люсетт. Мы сразу же нашли общий язык. Она была француженкой, а я говорил на своем пиджин-итальянском и мы общались. Я был крупным для своего возраста и всегда носил наличные в бумажнике, говорил и одевался, будто посещал Ратгерс и вел себя так, будто я владелец этого чертового дома братства, так что она никогда не считала, что я был старшеклассником. Она узнала это тяжким образом. С тем, что непостижимые восточные люди могли бы назвать порцией плохой кармы, она была назначена преподавать французский язык на третьем курсе старшей школы и в сентябре увидела мое сияющее лицо в третьем ряду. Боже мой! К тому времени, как мне исполнилось семнадцать, я пережил кучу перемен. Мои родители расстались. Мать устроилась на работу в 'Сирс' (сеть универмагов — прим. перев.), и мы — она, мой младший брат и я — переехали в государственное жилье. Мой отец снимал меблированную комнату над словацким баром 'Юско', всего в нескольких дверях от закусочной, где я работал. Он проводил там много времени, а я заглядывал к Юско в гости. Это место как будто перенесли из Лэнсфорда, с его маринованными свиными ножками в больших банках, сваренными вкрутую яйцами в мисках и тремя или четырьмя парнями, похожими на Джо Павлика, которые сидели на барных стульях с десяти утра до закрытия, непрерывно пили и курили 'Кэмел'. Мой старик там был счастлив, потому что это напоминало ему о доме. Джордж Марсинко так и не привык к Нью-Брансуику. К этому времени я проводил все меньше и меньше времени в школе — регулярно сокращая занятия — и все больше и больше времени с молодой итальянкой, вышедшей замуж за парня на двадцать семь лет старше ее и серьезно нуждавшейся в энергичных перепихонах, которые я был весьма готов предоставить. Я уволился из 'Гасси' и пошел работать барменом в греческий ресторан в самом сердце Нью-Брансуика. Примерно за половину того времени, что я проводил у Гасси, деньги были неплохие — около 200 долларов в неделю, включая чаевые. Более того, повара были готовы научить меня некоторым элементарным навыкам приготовления пищи и выпечки, поэтому я рассматривал эту работу, как способ научиться ремеслу. Для меня это было впервые. Я никогда по настоящему не задумывался о том, что я буду делать со своей жизнью. В конце-концов, я окончательно бросил школу. Как я буду называть это несколько лет спустя на официальном языке, я 'добровольно отчислился' в феврале 1958 года. Продолжать было просто бессмысленно. Во всяком случае, все классы заканчивались бакалавриатом. А кому нужен диплом об окончании старшей школы? Можно было заработать денег, снять женщин, можно было съездить на пару дней поваляться на побережье — и для этого мне не нужно было никакого образования. Так что я свалил. Кроме того, я попытался поступить на военную службу. Когда президент Эйзенхауэр отправил морскую пехоту в Ливан, я вызвался добровольцем. Мне понравились их синяя униформа и шпаги. Поэтому я зашел к вербовщику морской пехоты, и, вероятно, сказал что-то глупое вроде: — Ну, дружище, я бы хотел отправиться и пристрелить парочку плохих парней. Где моя винтовка, патроны и когда я смогу отправиться? А сержант-вербовщик, вероятно сдержавшись, чтобы не превратить меня в груду обломков, сказал: — Послушай, сынок, ты должен отправиться в учебный лагерь, прежде чем мы позволим тебе надрать кому-нибудь задницу и кроме того, ты несовершеннолетний и еще не закончил школу. Почему бы тебе не получить диплом, а потом мы поговорим. Ну, я был уверен, что к тому времени, как я все это сделаю, морпехи решат ливанскую проблему без моей помощи. Поэтому я ушел и провел прекрасное лето на пляже, работая над серьезным серферским загаром и много трахаясь. Я также потратил некоторое время, пытаясь сбросить симпатичную соседскую девушку по имени Кэтрин Энн Блэк с трехметровой доски плавательного бассейна на Ливмгстон-авеню (с доски и в мешок). Мы встречались почти все лето, когда я не болтался с другими женщинами и обнаружили, что нравимся друг другу. Мы должны были: несмотря на мою склонность к побочным связям, я продолжал возвращаться. Там было что-то необычное. Потом, в сентябре, после того как я повеселился, а Кэти вернулась в школу, я пришел в офис рекрутеров военно-морского флота и вызвался добровольцем, и, пройдя ряд тестов, был зачислен на службу . О, если бы они только знали! 15 октября 1958 года я прибыл в учебный лагерь в Грейт-Лейкс, штат Иллинойс. По какой-то необъяснимой причине я чувствовал себя лучше, проходя через ворота этого лагеря, чем когда-либо в своей жизни. Я был идеальным 'Марк-Один', 'Модификация — ноль' на военно-морском жаргоне, для самой основной модели. (Имеется ввиду классификация оружия, снаряжения и оборудования в военно-морском флоте США, отличающейся от армейской. Mk.1 Mod 0 — модель образца ?1, без модификаций. Т.е. идеальным новобранцем. Прим. перев.) Кстати, о 'ганг-хо' — я даже надраил подошвы своих сапог. Я был единственным мудаком из сотни, который действительно поверил начальству, когда они заявили нам: 'Кто сияет наполовину — только наполовину человек'. В Нью-Брансуике у меня был знакомый таксист — Джо, или что-то в этом роде. Он был моряком и дал мне свое старое руководство для Синих Курток, которое я прочел, когда мне было лет шестнадцать или около того. Он научил меня сворачивать и завязывать флотский шейный платок, а также куче других флотских вещей, так что к тому времени, как я добрался до учебного лагеря, я уже был впереди графика. Я вызвался добровольцем на все — от футбольной команды до строевой команды — и даже был назначен исполняющим обязанности старшины по спортивной подготовке на пару недель. Там было невероятное количество выпускников старшей школы, я был вовлечен в подготовку, но, в целом, это казалось хорошей сделкой: я работал на флот полный рабочий день, это давало мне полную дневную зарплату — и даже немного повеселился в процессе. Мне очень нравилось плавать, стрелять и маршировать. Книги они могли оставить себе. После Рождества я получил квалификацию радиста. Но в школе радистов не было вакансий — вместо этого я получил временное назначение в Куонсет-Пойнт, штат Род-Айленд, где помогал обучать плаванию морских летчиков во время их тренировок по выживанию. Однажды вечером на Рок-Айленде, я пошел в кино и увидел потрясающий фильм 'Фрогмен' с Ричардом Уидмарком и Даной Эндрюс. Это была история боевых пловцов команд подводников-подрывников военно-морского флота, действовавших на Тихом океане во время Второй мировой войны. Много героизма. Много песен. Как 'Гимн морской пехоты' с новыми словами: — От чертогов Монтесумы, и до Триполи, мы будем сражаться в битвах за нашу страну — прямо за КПП! Потом я вышел на улицу и подумал: 'Эй, а я ведь мог бы это сделать'. Я имею ввиду, что я был достаточно агрессивным человеком; я хотел поступить в морскую пехоту. Так что перспектива 'Подрывника Дика, крутого парня — акулы военно-морского флота' была гораздо более приятной, чем 'Пальчика Марсинко, канцеляриста-оператора телетайпа'. Кризис идентичности Подрывник Дик/Пальчик Марсинко достиг апогея несколько недель спустя, когда меня наконец перевели в радиошколу в Норфолке, штат Вирджиния. Оказалось, что Норфолк находится рядом с базой амфибий в Литтл-Крик, где на другом берегу гавани базировались команды подрывников-подводников. Я видел вблизи радистов. Я видел вблизи боевых пловцов. Никакого сравнения. Ответ был прост: давай сгребем в сумку все это радиодерьмо и пойдем прямо в боевые пловцы. Поэтому я посетил командование КПП и сказал им, что хочу сделать. Новости, которые они мне сообщили, были похожи на таковые от морской пехоты. Я не мог стать боевым пловцом, пока не получил постоянного назначения. Они не брали кандидатов из временных команд — а радиошкола была временной. Прощай Подрывник Дик, здравствуй Пальчик Марсинко. Мне понадобилось почти два года, чтобы вернуться в Литтл-Крик. Моя одиссея проходила через Дальгрен, штат Вирджиния, где ВМФ управлял центром космического наблюдения для отслеживания спутников и Неаполь, Италия, где я работал на базе ВМФ клерком на телетайпе. После пяти месяцев в Дальгрене я подал заявление на 1-й курс тренировок КПП, пройдя первый этап, который в те дни состоял из отправки на военно-морскую верфь в Вашингтоне, где меня одели в один из этих старомодных парусиновых водолазных костюмов с шлемом и толстыми воздушными шлангами и бросили в реку Анакостия, чтобы посмотреть, не страдаю ли я клаустрофобией. Я прошел тест на клаустрофобию и уже собирался отправиться на тренировочный курс КПП, когда сломал руку, ударившись ей обо что-то очень твердое — голову очень глупого моряка. Это была не моя вина. Ему следовало пригнуться. До свидания КПП. Здравствуй Неаполь. Неаполь оказался куда веселее, чем я ожидал, хотя работа была отстойной. Я понял, что не создан быть оператором телетайпа. Работа была тупой: не требовала ни воображения, ни изобретательности. Хуже того, мой напарник сводил меня с ума. Он был настоящим подлизой — курносый, прыщавый маменькин сынок по имени Гарольд, который целыми днями ковырял в ушах и жаловался на все подряд. Я назвал его Нытик. Гарольдский флотский папик был главным старшиной и рулил коммуникационным центром. Самоуверенный черный парень, лет сорока пяти, по имени Уайт, который вел себя так, будто был членом королевской фамилии. Оказавшись между ними двумя, я замышлял убийство. Ни один суд присяжных меня бы не осудил. С другой стороны, Неаполь был великолепен. Я работал и жил в многоквартирном доме в центре города, а не на военно-морской базе. Так что, в отличии от многих моряков в Италии, мне действительно удалось увидеть местных жителей. Итальянский, которому я научился у старика Гасси, помог мне выжить. И пока моя рука заживала, я бегал трусцой по неаполитанским холмам, поднимал тяжести, занимался гимнастикой и плавал. Но я все еще был в береговом составе, канцелярским оператором телетайпа. И внутри меня все еще звучал тихий голос, повторявший все громче и громче: 'КПП, КПП'. Вопрос был в том, как туда попасть. Мне предстояло преодолеть одну огромную проблему: моего командира. Насколько огромную? В двести фунтов (прим. 90 кг). И самая страшная женщина, которую я видел когда-либо в своей жизни. Я звал ее Большой Жуткой Уродливой Командиршей, или Биг ЖУК, для краткости. А еще Биг ЖУК была существом из инструкций, и у нее не хватало рабочих рук. Комбинация, которая делала невозможным мой перевод (я совершил ошибку, подписав контракт на годичное продление моего назначения в Неаполе — надеясь как можно скорее перейти в КПП). Для Биг ЖУК год означал 365 дней. В ее лексиконе не было ни слова о переводе. В конце-концов, я заставил ее это сделать. В следующий раз, когда Нытик меня разозлил, я выкинул в окно его пишущую машинку. Я бы на этом остановился, но этот маленький сукин сын не унимался: — Я собираюсь подать на тебя рапорт и скажу шефу Уайту, какой ты скверный человек. Что-то во мне щелкнуло, и я раскрыл окно его физиономией. Он пролежал в лазарете целый месяц. Что вывело шефа из себя. Он был очень крупным — шесть футов два дюйма (выше 1,8м) или около того и весил двести фунтов (прим. 90 кг) — примерно того же размера, что и мой отец. Он взял меня за жопу и потащил в душевую за шкирку, а потом прижал к кафелю. — Я должен выбить из тебя все дерьмо. Я был в подходящем настроении для чего-то подобного. — Эй, шеф, если хотите порезвиться, давайте приступим. Он сгреб меня своими огромными, как окорок, ручищами. Я выпрямился между ними и врезал ему коленом по яйцам. Он рухнул как мешок с цементом. Когда он с трудом поднялся на ноги, то снова бросился на меня и я ударил его в живот — я выучил урок, что не стоит сильно бить моряков по голове — прижал его как можно ближе, чтобы он не мог ничего особо сделать и врезал ему коленом в пах, как будто растягивал ковер от стены до стены на обрешетке, подкидывая его на пять-шесть дюймов с каждым ударом. Когда его глаза закатились, я бросил его на палубу. Некоторое время он лежал, втягивая в себя воздух. Потом он перекатился на колени, подполз на четвереньках к унитазу и его вырвало. — Я тебя достану — прохрипел он. — Ты сейчас уйдешь отсюда. О, пожалуйста, пожалуйста, Братец Медведь, брось этого кролика в терновый куст. Так что на следующий день, приведя себя в порядок, он потащил меня к Биг ЖУК. Представьте себе нечто среднее между Джаббой Хаттом и Розанной Бан — небрежно затянутое в обтягивающую белую униформу. Биг ЖУК прочла мне 'Закон о мятеже'. Там было полно 'Шеф хочет чтобы ты убрался отсюда' и 'я должна бросить тебя в карцер', но все это были пустые угрозы. Она не могла предъявить мне обвинение, потому что именно шеф первым наложил на меня лапу — это стоило бы ему работы. Может быть, я получу понижение в должности или пару взысканий, но что с того? Во всяком случае, я собирался увидеть эту суку. У меня на руках было два рапорта о переводе. Я дал ей первый. — Вот, что я Вам скажу, коммандер — это рапорт о переводе на любой проклятый корабль, который зайдет в порт. Мне все равно, даже если это USS 'Леденец'. Потом я протянул ей второй. — Это рапорт о переводе в отряд подрывников-подводников. Мне плевать, какой именно. Она вызвала меня через два дня. — Служба в море была бы для тебя слишком легкой, Марсинко. Я отправлю тебя туда, где они вышибут из тебя все это агрессивное дерьмо. Биг ЖУК приблизила свои толстые щеки и все шесть подбородков к моему лицу и усмехнулась. — Ты отправляешься в Штаты для прохождения курса подготовки в команде подрывников-подводников — немедленно! А еще люди говорят что Бога нет.


Глава 4

Литтл-Крик, штат Вирджиния — мечта мазохиста. Это место, где флот обычно собирал большие группы злых, агрессивных, самоуверенных, надирающих задницу экстравертных добровольцев-моряков и в течении шестнадцати славных недель пыток, безумия и хаоса превращал их в маленькие группы злых, агрессивных, самоуверенных, надирающих задницу экстравертных животных из UDT. Я вошел в главные ворота Литтл-Крик 21 июня 1961 года вместе с тощим маленьким сукиным сыном по имени Кен Макдональд. Это был жилистый 135-фунтовый (61 кг) старшина второго класса, с остатками британского акцента, чьи прямые волосы были такими длинными, что он удерживал их на месте заколкой для волос. Он бросил на меня один взгляд, угрюмо покачал головой и сказал: — Дружище, у тебя ничего не получится. Я никогда не тормозил на пол-дороги. Я просто мило улыбнулся ему и сказал: — Пошел ты, педрилка. Конечно, с того момента, как мы зарегистрировались, они сделали Макдональда и меня напарниками по плаванию. Мы были практически неразлучны на протяжении всего тренировочного цикла UDT и с тех пор остаемся близкими друзьями. И какой это был забавный, увлекательный цикл — сто двадцать один человек начали его вместе, как члены класса 26 команды подрывников-подводников. Двадцать четыре выжили — 20 процентов. Многие из тех, кто смылся, были так называемыми экспертами по специальным боевым действиям: зеленые береты и армейские рейнджеры, желавшие получить морскую подготовку. Мы, также, потеряли большую часть офицеров — они просто не могли этого вынести. Я? Я нашел это извращенно приятным — большую часть этого. Сегодня курс SEAL (UDT были расформированы в 1983) занимает шесть месяцев. Он называется BUD/S (Basic Underwater Demolition /SEAL — базовый курс подрывника-подводника/бойца SEAL) и включает в себя парашютную подготовку, подрывное дело и дайвинг, которым мы никогда не учились во время наших 16-ти недельных занятий UDT тридцать лет назад. Первые четыре недели я прожил спокойно. Я регулярно тренировался в Неаполе, поэтому физическая подготовка (гимнастика и бег) и плавание дались мне легко, хотя моряки, прибывшие с флота, к концу первой недели были измотаны, потому что были очень не в форме. Нас гоняли, как в аду. Каждый день мы покрывали пять-шесть миль, включая несколько старых десантных кораблей на берегу. Ты перепрыгиваешь через планшир — восьмифутовый прыжок (прим. 2,4м), падаешь на шесть футов вниз, карабкаешься через него, с трудом поднимаешься, переворачиваешься, спускаешься и так далее. За стрельбищем была большая песчаная дюна, которую инструктора звали горой Сурибачи. Они гоняли нас вверх и вниз, раз десять или около того. Когда шел дождь, они гоняли нас по грязи. Когда было сухо, они гоняли нас через прибой. Помните, как выглядели олимпийские бегуны на первых кадрах 'Огненных колесниц', все чистые, белые и светящиеся, бегущие по пляжу? Ну, мы выглядели совсем не так. Мы носили зеленую форму, тяжелые ботинки-'бундокеры', окрашенные в красный цвет и капковые спасательные жилеты, которые весили восемь фунтов (прим. 3,6кг) сухими и двадцать восемь фунтов (прим. 12,7кг) мокрыми — и инструкторы всегда умудрялись сделать их мокрыми. Инструкторы, надо отдать им должное, бежали вместе с нами. Большинство из них были настоящими Мафусаилами — стариками лет тридцати пяти. Я помню одного летчика, по имени Джон Пэриш. Он курил трубку, бегая по пляжам или вверх и вниз по горе Сурибачи. Когда у него кончался табак, он переворачивал ее вверх дном и жевал мундштук, не сбиваясь с шага. Ты учишься ненавидеть таких людей. Поначалу не было никаких погружений, за исключением некоторых базовых вещей с маской и ластами на мелководье. В основном, мы привыкали работать в водной среде, осваивали спасательные техники и обучались элементарным процедурам разведки и зачистки берега при амфибийных операциях. Но мы много плавали. Это еще мягко сказано. Вы плыли, и вы плыли бесконечно. Мы плавали днем, плавали ночью — теплая погода, холодная погода — без разницы. Вы не проверяете воду пальчиком ноги, если хотите стать боевым пловцом. Однажды ночью мы с Маком отправились на ночную разведку. Нас выкатили с десантного катера в Чесапикском заливе в тысяче метров от Литтл-Крик. Это интересная техника заброски. С борта, противоположного берегу, к катеру привязана малая надувная лодка (так что она невидима для наблюдателей с берега). Вы переваливаетесь через планшир катера в лодку, падаете в нее, отскакиваете/скатываетесь в воду и уходите под воду. Противник на берегу видит только то, что кажется десантным катером почти в двух-трех милях от берега. Боевые пловцы, которые понимают принцип драматической иронии, знают лучше. Нашей задачей в ту ночь было определить правильный пляж, проникнуть на него, отметить пляж, а, затем, проплыть обратно тысячу метров в залив, где нас снова подберет десантный катер. (Еще один интересный прием. Ты уплываешь за пределы того места, где катер пройдет мимо тебя и ждешь. Теперь, когда мимо тебя проносится катер со скоростью около десяти узлов, в надувной лодке есть боевые пловцы. Они снабжены похожими на конские хомуты приспособлениями, с помощью которых быстро идущая лодка может подхватить пловца из воды. Ты протягиваешь руку — и хлоп — тебя хлещет о борт. Если боевой пловец, использующий этот хомут, тебя не любит, он может поймать вместо руки твою шею, которая будет болеть, когда тебя хлестнет о борт. Это еще мягко сказано.) Я знал, что Мак злющий, но насколько именно злющий, я не знал до этой ночи. Вода была густо усеяна медузами и Макдональд поймал несколько из них своей маской. Жала заставили его вынырнуть на поверхность, задыхаясь, и не один раз. К тому времени, когда мы добрались до пляжа, он определенно чувствовал себя неуютно — я видел десятки укусов на его лице и шее. Как раз перед тем, как покидать пляж, я крикнул 'Тайм-аут' одному из инструкторов — Маку было больно, и я подумал, что ему нужно внимание. — Иди к черту, проклятый поляк. — Да ладно, чувак, у тебя все лицо в рубцах. Тебя сильно ужалили. — Отвали, Марсинко. Макдональд пошатываясь вошел обратно в воду и мы снова проплыли тысячу ярдов (914,4 метра) сквозь медуз. К тому времени, как нас поймали с надувной лодки, он был в состоянии легкого шока. Но он не сдавался. Он никогда не переставал плыть. Это было именно то упорство, которого ждали инструкторы. Их цель состояла в том, чтобы развить выносливость, силу и навыки работы в паре пловцов — самой основной 'командной' части UDT. И подводные работы — 'U', и подрывное дело — 'D' будут позже, если мы продержимся первые несколько недель. Для группы моряков, прикидывал я, мы использовали много дерева на тренировках. 'Дерево?' спросите вы. Бревна. Большие бревна. Длинные бревна. Тяжелые бревна — мы бежали по пляжу, подняв их над головой. Мы перепрыгивали через завалы из них. И они были использованы для особенно неприятной полосы препятствий на базе амфибийных сил в Литтл-Крик, которую мы любовно звали 'Грязное Имя'. 'Грязное Имя' представляло собой ряд бревен разной высоты и диаметра, вкопанных в землю. Цель состояла в том, чтобы перейти от одного бревна к другому, не падая и не касаясь земли. Бревна были искусно расставлены так, что если вы могли прыгнуть достаточно высоко к следующему бревну, вы обнаруживали, что не можете прыгнуть достаточно далеко; когда вы могли прыгнуть достаточно далеко, чтобы достичь следующего бревна, казалось невозможным подняться так высоко, как это было необходимо. Для инструкторов это был способ выяснить, кто из нас был достаточно мотивирован, чтобы вызвать дополнительную энергию или адреналин, которые позволили бы нам завершить курс. Для нас мотивация состояла в том, чтобы попытаться перебраться с одного бревна на другое, не сломав себе шею или ноги, либо прыгнуть ближе и распластаться на занозистых краях бревен. Кроме того, инструктора поощряли соревнования между экипажами лодок. Мы соревновались друг с другом в эстафетах по плаванию, лодочных гонках и бегу по суше. В отличии от взводов SEAL, насчитывающих четырнадцать человек, команды подрывников-подводников состояли из 20 человек. Причина заключалась в том, что двадцать человек были необходимым количеством людей для проведения 1000-ярдовой линейной разведки берега для десанта батальона морской пехоты США. Взводы из 20 человек были созданы, когда первые команды UDT были собраны в Форт-Пирсе, штат Флорида, летом 1943 года; они продержались до 1983 года, когда боевые пловцы были расформированы и все стали бойцами SEAL. SEAL более тощие: взвод SEAL состоит из двух лодочных экипажей, в каждом шесть рядовых и офицер. Обоснование такой численности заключается в том, что одно из основных видов транспорта SEAL, малая надувная лодка, вмещает семь человек и их боевое снаряжение. Эти лодки могут сбрасываться с самолетов, как резиновые утята, или запускаться под водой с подводных лодок, поэтому удобны для скрытных или тайных операций. Другие основные виды транспорта SEAL включают в себя штурмовые катера SEAL, которые представляют собой 28-футовую (прим. 8,5м) лодку из стекловолокна, приводимую в движение двумя 110-сильными двигателями 'Меркурий' и вооруженную крупнокалиберными пулеметами и другими вкусняшками; бостонские вельботы, 16-футовые (прим. 4,9м) суда, которые мы использовали в Шестом отряде или 45-футовые (прим. 13,7м) средние десантные катера — катера 'Майк', которые могли быть вооружены минометами и были полезны во Вьетнаме. Тем не менее, самый нижний общий знаменатель транспорта, малая надувная лодка, и основное подразделение SEAL — лодочный экипаж из семи человек, являются элементами, которые никогда не менялись с создания SEAL в 1961 году; они используются и в Шестом отряде SEAL. Запомните эти числа. Вы встретитись с ними снова. Воскресенье, с которого началась наша пятая неделя, принесло в казарму заметную перемену настроения. Мы с Макдональдом обычно проводили воскресенья лежа на пляже и попивая пиво. Но в этот день все было по другому. Мы остались (в расположении — прим. ред), наблюдая, как двое парней, которые уже проходили курс, но по той или иной причине бросили его, побрили головы, а затем намазали красную краску. — Интересно, что они знают такого, чего не знаем мы — сказал я Кену. Мы узнали об этом вскоре после полуночи. Инструктора вышвыривали нас из мешков, свистели в свисток и колотили веслами и в следующие шесть дней мы спали не больше двух часов в сутки. Добро пожаловать на адскую неделю. У меня была проблема с адской неделей: я приспособился делать дела на бегу. В сегодняшнем флоте, возможно, этого было достаточно, чтобы меня оправдали. Только не в 1961 году. Они ни для чего не останавливались. Решение было быстрым: пока они гоняли меня вверх и вниз по пляжу, я обнаружил, что если я бегу достаточно быстро, запах того, что стекает по моей ноге и попадает в ботинки, остается за спиной — для следующего лодочного экипажа. Инструктора преподнесли на Адскую неделю каждому из нас подарок. Каждому экипажу подарили БНЛ — большую надувную лодку — на время. Мы использовали ее в наших ежедневных 'кругосветных круизах'. О, они были веселые. Мы начинали с БНЛ на головах — коротышки подкладывали на шлемы десятилитровые канистры, чтобы нести свою долю веса, а инструктора уселись в них и били нас веслом для мотивации. Мы бежали, сбрасывали лодки в ряд дренажных канав, проходивших через огромную базу, гребли через них, подбирали лодки и снова бежали от ворот ?5 к главным воротам на болотистые равнины в двух милях от них, спускали лодки в гавань и гребли через паромный канал курсом, идущим параллельно пляжам Чесапикского залива. Мы гребли какое-то время, затем плыли против течения к берегу, высаживались на берег, забирали наши любимые БНЛ и инструкторов, бежали мимо глазеющих туристов, возвращаясь по пляжу около двадцати одной мили, так как боевой пловец плывет, бежит, хромает и ползет. А еще за победу в этой гонке награждали. Первый экипаж, который закончил работу, получал отдых перед следующим забегом. Последним ребятам доставалось поучаствовать в уникальных забавах и играх, под названием 'Цирк'. 'Цирк' работал до тех пор, пока кто-то не уходил. Ты можешь уйти, повернув свой красный шлем, упав или умерев. Умереть было проще всего — это был единственный способ больше не подвергаться издевательствам со стороны инструкторов. Издевательства были постоянными. Если вы засыпали, они обливали водой. В тех редких случаях, когда мы жрали в столовой, нам приходилось оставлять караульных у БНЛ, иначе инструктора их сдували (и нам приходилось накачивать их вручную). Так что мы врывались в столовую, жуткая толпа мерзких грязных вонючих матросов, ели без помощи посуды — вероятно, именно там было изобретено выражение вашего лица — и сменяли караул у БНЛ, чтобы они могли пожрать и отдохнуть несколько минут, прежде чем весь этот болезненный цикл начнется снова. Инструктора следили за тем, чтобы мы всегда были мокрыми, замерзшими, усталыми или больными. К третьему дню мои ноги превратились в бардак: потрескавшиеся ногти, волдыри, которые гноились из-за песка и морской воды и руки в занозах от бревен. Даже голова болела (мы должны были все время носить стальные красные шлемы — примерно на второй день я понял, зачем эти покрасили свои головы в красный цвет). Мы ползли по грязи, окруженные боевыми зарядами, которые взрывались в нескольких ярдах от нас. Мы прошли через настоящий огонь, когда бежали по полосе препятствий. И каждый раз, когда мы думали, что пробежим последний отрезок пяти-, восьми— , или десятимильного забега, нам говорили, чтобы мы взяли БНЛ и сделали тоже самое еще раз. Никто не умер и не попал в госпиталь, хотя было много растяжений и ушибов коленей, локтей, шей и плеч. Худшим днем был последний, пятница. 'День прости-прощай' или 'Итак, прощай, морячок'. Больше 'кругосветных круизов', бега, полоса препятствий, оживляемая самыми мощными боевыми зарядами, жесткий заплыв, а затем последний тур вокруг пляжа в полной форме, стальном шлеме и мокром капковом жилете. У меня есть фотография, сделанная в 'День прости-прощай' — я, должно быть, хорошо усвоил урок, потому что я прямо перед группой, бегу рядом с инструктором. В субботу Джон С. Маккейн, командующий амфибийными силами, пришел, чтобы подбодрить примерно три дюжины из нас, переживших Адскую неделю. Мы приняли его слова близко к сердцу. (Должно быть, он дома тоже был вдохновляющим. Его сын, Джон, теперь сенатор от Аризоны, был военнопленным в Ханое, с 1967 по 1973 год, где он доказал свою твердость и мужество в условиях более жестких, чем те, которые мы когда-либо испытывали). Мы были интересной группой — те, кто прошел через это, были закалены трудностями; мы были уверены, что не было никакой физической преграды, которую мы бы не преодолели. Горячая боль наших ран превратилась в теплое сияние гордости, потому что мы не сдались. Мы видели, как семь из десяти бросили, а мы — нет. Как будто меня внезапно приняли в клуб избранных, с его тайным рукопожатием и особым кольцом. Потому что теперь, пройдя через издевательства и обряд посвящения, я отправлялся в Пуэрто-Рико и Сент-Томас, где мне предстояло узнать секреты храма: навыки глубоководного погружения и методы взрывных работ, которые сделают меня настоящим боевым пловцом. Когда я оглядел тех из нас, кто выжил, я понял кое-что, что буду носить с собой всю жизнь. Это была простая, но хорошая истина: никогда не создавайте стереотипов. Никогда не предполагайте, просто глядя, что кто-то подходит для чего-то. Например, нет никакого физического прототипа для боевого пловца — или бойца SEAL, если на то пошло, хотя стереотипом наверное будет большой мускулистый парень, вроде Арнольда Шварценеггера. Я был сложен как футболист. Но мой напарник, Кен Макдональд, выглядел как зубочистка. То, что было справедливо для UDT, было справедливо два десятилетия спустя и для самого элитного подразделения флота. Золотопыльные Близнецы из Шестого отряда SEAL, Фрэнк и Ларри, были ростом всего пять футов семь дюймов (1м 68см), Змей около пяти футов десяти дюймов (1м 75см), Индейский Еврей — около шести футов (прим. 1,8м), а австралийцы Мик и Скачки были размером с большой шкаф. Если у них и было что-то общее, так это огромная грудь и большие руки, развитые после долгих занятий на тренажерах, необходимые чтобы достичь большой силы верхней части тела, чтобы лазить по канатам в скрытных морских штурмах. Но, в целом, не входящие в Шестой отряд бойцы SEAL бывают самых различных конфигураций. Однако в боевых условиях все они одинаково смертоносны. В тренировочном классе 26 UDT мы тоже были всех форм и размеров. И наши личности были столь же различны, как и наши физические типы, некоторые из нас, вроде меня, были шумными — некоторые даже могли бы сказать неприятными — время от времени. Если бы там был открыт бар, вы бы могли найти меня там в нерабочее время, веселящегося до последнего звонка. Другие были тихими, погруженными в свои думы мыслителями, проводившими свободное время за книгами. Если бы мне пришлось классифицировать тех из нас, кто прошел отбор в UDT, я бы сказал, что всех нас связывает одна вещь — вместе мы были аутсайдерами, в отличии от билетных кассиров. Некоторые могли бы назвать нас социальными неудачниками, но это было бы преувеличением. Конечно, мы были бузотерами. Мы были агрессивны, и мы любили это показывать. Помоги Господь морпеху или матросу, который решил продемонстрировать, какой он крутой парень, взявшись за боевого пловца, потому что нас убьют раньше, чем мы позволим себя избить. Но помимо агрессивности, выпендрежа и мачо-трепа, мы все были движимы чем-то, что толкало нас дальше, чем другие осмеливались пройти. Мы были ориентированы на миссию и делали то, что должны были сделать для ее достижения. Инструкторы сумели убедить нас или, может быть, мы сделали это сами, что нет ничего, что мы не могли бы сделать. Принципы, которыми я руководствовался в течении адской недели, я буду использовать снова и снова в течении следующих двух с половиной десятилетий, чтобы показать людям, которых я вел, что нет ничего, чего бы они не сделали. Моим людям не обязательно нравилось то, что они делали, но должны были делать все. Мы были настоящей дикой бандой, эти три дюжины, которые пережили 'Адскую неделю'. Худощавые, злые и самоуверенные как пятисотдолларовые проститутки; именно на таких игривых молодых головастиков американские налогоплательщики должны тратить сотни тысяч долларов, чтобы научить их взрывать все подряд. Именно это потом и произошло. Представьте себе место, где есть неограниченное количество женщин, бесконечный запас выдержанной выпивки и свежих лобстеров, и все смертоносные игрушки, с которыми вы когда-нибудь хотели поиграть. Небеса, верно? Нет. Это место существует: оно называется Сент-Томас и именно туда нас, выживших на 'Адской неделе', отправили на десять славных недель тренировок. Мы действительно тренировались. Нас учили ориентироваться под водой, используя только компас, отвес и глубиномер. Это требует концентрации, потому что под поверхностью легко дезориентироваться. Однажды мы с Маком здорово заблудились, нам повезло, что мы не утонули. Мы получили невероятное количество огорчений от офицеров-инструкторов за нашу маленькую эскападу, но мы также получили ценный урок: если вы будете дурачиться, то вы можете умереть. Это мысль раньше действительно не приходила мне в голову. Нас отправили проплыть с Рузвельт-Роудс, Пуэрто-Рико, на остров Вьекес, в семи милях к востоку. (Мы назвали Рузвельт-Роудс 'Руси Роудс'. Роудс — ROADS, означало 'Retired On Active-Duty Service', то есть, уволившихся в запас, в честь тех, кому посчастливилось нести там постоянную службу.) Фраза 'Двигалась ли земля для вас?' во время нашего пребывания в Сент-Томасе и Пуэрто-Рико приобрела совершенно новый смысл. Мы изучали тонкое искусство размещения 'бангалорских торпед' (специальные удлиненные заряды для проделывания прохода в заграждениях — прим. перев.) так, чтобы они пробивали зияющие дыры в защитном периметре из колючей проволоки. Мы тренировались уничтожать бетонные доты ранцевыми зарядами. Мы научились взрывать канал для десантного катера через риф. Я открыл для себя радости динамита, нитровзрывчатки и пластита и умудрился при этом сохранить все десять пальцев на руках. Нас обучили основам подводного плавания с аквалангом и мы впервые воспользовались безпузырьковым автономным аппаратом немецкого производства 'Драегер'. И мы плавали. О, как мы плавали. Один из наших веселых наставников, остроумный лейтенант из Новой Англии по имени Алиотти, давал нам дополнительные заплывы по субботам, чтобы держать нас подальше от дурного влияния демонов рома и распутных женщин. Хуже того, он заставлял нас тащить на буксире похожий на пузырь морской якорь, в то время как он и его спутница отдыхали на плоту и наблюдали за нашей борьбой. 'Чтобы сделать вас сильными и мужественными боевыми пловцами' — говорил он нам, когда мы жаловались. Нам не потребовалось много времени, чтобы полностью освоиться в воде; мы научились справляться с неожиданностями (этот бардак, например, когда у вас идет кровь носом, на глубине в пятнадцать саженей от лопнувших пазух. Внутренняя часть маски заполняется и вы задаетесь вопросом, нужно ли избавляться от крови, потому что рядом в воде есть барракуды, мурены и акулы. Вы все равно чистите маску. И вы выживаете). Так что мы взрывали все подряд, плавали, стреляли из 'масленок' 45-го калибра (Grease gun — жаргонное название пистолета-пулемета М3А1 за характерные очертания ствольной коробки и ствола, напоминающие смазочный пистолет. Прим. перев.) и пистолетов .38-го калибра — оружия, которое в те дни предпочитали UDT — и загорали на солнце. Но, в основном, мы веселились. Мы демонстрировали наши тела в спортивных сандалиях из буйволиной кожи, шортах и облегающих рубашках-поло всякий раз, когда забредали в Шарлотта-Амалию, столицу Сент-Томаса — что случалось практически каждую ночь. Мак познакомился с леди из Нью-Йорка, занимавшейся дизайном ювелирных украшений; я познакомился с учительницей из Нью-Джерси. Примерно в девять мы вчетвером отправлялись в клубы, танцевали, пили ром и кока-колу до часу ночи, а затем отправлялись на пляж или домой к девочкам, для уникальной формы гетеросексуальной физической подготовки, которую, я думаю, можно было бы назвать 'концентрированными горизонтальными упражнениями для таза', выполняемыми в быстрой последовательности. Примерно в пять мы просыпались и трусцой возвращались на базу на окраине Шарлотта-Амалии, делали несколько быстрых вдохов чистого кислорода для получения энергии, а затем отправлялись прямиком на гимнастику. Мы должны были: если мы пропустим утреннюю зарядку, мы не получим свободу ночью. И Боже упаси, чтобы мы пропустили хоть одну ночную вылазку. После того, как мы впервые испытали тропическое блаженство, мы вернулись в реальный мир — Литтл-Крик, где участвовали в так называемых учениях Зулу 5 Оскар. Это было изучение методов УиП — уклонения и побега, где мы научились подплывать к кораблям, прикреплять к корпусам магнитные мины и уходить незамеченными. Я, также, получил опыт плавания под паромами во время УиП. Роль моряков в учениях Зулу 5 Оскар заключалась в том, чтобы поймать нас на грязном деле. Им это никогда не удавалось. В октябре 1961 года я был назначен в UDT-21, базирующийся в Литтл-Крик; наконец я стал полноценным боевым пловцом. Честно говоря, я был всего лишь младшим боевым пловцом, без какой-либо настоящей специальности боевого пловца. Я еще не получил квалификацию водолаза и не прошел обучение прыжкам. Но все это не имело для меня никакого значения. Это было похоже на жизнь во сне. Флот меня кормил, одевал, дарил замечательные игрушки, а когда я не плавал и не взрывал все подряд, то мог пойти выпить с приятелями и выбить дерьмо из людей в барах. Не то, чтобы мы что-то начинали, но так или иначе, самые большие морские пехотинцы и матросы всегда затевали с нами драки. Может быть, это была наша зауженная униформа, с неуставными деталями, подшитыми на манжеты блузы. Может быть, наше отношение. У нас был очень агрессивный настрой. Это еще мягко сказано. Как бы то ни было, мы, похоже, постоянно ввязывались в драки. Более того, казалось, что мы всегда ввязываемся в драки — и побеждаем. Это великолепный способ установления доверия. Квалификация водолаза была на первом месте. Я вернулся в Сент-Томас на шесть недель, чтобы насладиться лангостино, теплой водой, горячими женщинами и ромом. В конце курса я был загорелым, подтянутым, хорошо отдохнувшим и щеголял 'большими часами для маленьких дятлов' из нержавеющей стали 'Тюдор дайвинг уотч', которые вам вручали после получения квалификации. Следующим стали прыжки с парашютом. Я был отправлен в Форт-Беннинг, штат Джорджия, для воздушно-десантной подготовки. Я прибыл туда в качестве члена Зоопаркового Взвода. Зоопаркового, потому что он включал в себя Кролика (как у Джона Френсиса), Пташку и Лиса, все мы устраивали животные вечеринки, в постоянной охоте на пиво и кисок. Как только я получил квалификацию, я обнаружил, что мне настолько нравится прыгать, что я начал прыгать с парашютом по выходным, экспериментируя с новыми 'плоскими' парашютами. В UDT мы прыгали только статические прыжки — используя старомодные уставные 35-футовые параболические парашюты. По традиции, это называется прыжками с вытяжным фалом. Я всегда думал об этом как о технике обезьяны-на-поводке. Я был очарован новыми 28-футовыми плоскими парашютами. В то время они использовались в основном как спасательные парашюты для пилотов, но я считал, что они имеют реальные возможности в боевых ситуациях. Конструкция делала их более управляемыми, чем 35-футовые с вытяжным фалом. Они стали еще более маневренными, после того как мы сделали отверстия новой конструкции в куполе и добавили дополнительные управляющие тяги, чтобы действительно могли управлять собой в воздухе. Мне также нравилась идея иметь собственный вытяжной шнур, вместо того, чтобы прыгать с закрепленным вытяжным фалом, который делал всю работу. Это означало, что я могу выполнять свободное падение. Мысль о свободном падении была восхитительна. А делать это было еще лучше. Свобода беззвучно лететь по небу, когда ветер свистит мимо твоего тела, не была похожа ни на что, что я когда-либо ощущал раньше. Это было то же самое чувство свободы, которое я ощущал под водой, но плыть на высоте пяти или десяти тысяч футов было еще лучше: здесь я мог дышать и видеть все на многие мили вокруг. Я поднимался столько раз, сколько мог, прыгая со все больших и больших высот, позволяя себе падать все ближе и ближе к земле, прежде чем потянуть и открыть парашют. Я терпел неудовольствие инструкторов, но понимал, что в бою ты в меньшей степени мишень, находясь в свободном падении, чем в ленивом дрейфе. Так зачем открываться на высоте пяти тысяч футов (прим. 1500м) и позволять какому-то вражескому взводу превратить тебя в мишень, когда ты можешь раскрыться на высоте в пятьсот футов (прим. 150м) и остаться в живых? Я научился укладывать и настраивать парашюты. Я купил себе спортивное 'крыло', которое модифицировал, чтобы сделать более маневренным. Я покупал все книги по прыжкам с парашютом, какие только мог найти и изучал хитросплетения построения прыжка, так чтобы вы приземлялись именно там где хотите, несмотря на термические воздействия, нисходящие потоки, снос ветром и тысячи других мелких переменных, которые могут привести к сломанным костям или разбитому черепу. Несмотря на то, что вы должны были стать квалифицированным парашютистом, ни в одной из команд UDT в пятидесятые или шестидесятые годы не было интенсивной парашютной программы: всей прыжковой подготовкой занималась Армия. На самом деле, путешествие туда и обратно для одного паршивого тренировочного прыжка могло занять целый день. Вблизи Литтл-Крик не было никаких сооружений, поэтому нам приходилось убеждать одного из пилотов с базы ВВС Лэнгли — через залив Норфолк, доставить нас в Форт Ли, сто миль к западу от Питерсберга, штат Вирджиния или примерно на то же расстояние к северо-востоку от Форт-Эй-Пи-Хилл, где были подготовленные зоны выброски. Найти пилота было несложно, так как все 'водители автобусов' ВВС США — пилоты транспортной авиации, должны были регулярно проходить квалификацию в КВДИП — компьютеризированном воздушно-десантном имитаторе полета. Если пилот все делает правильно, то сбрасывает 82-ю воздушно-десантную дивизию прямо на заданную цель. Если пилоты делают это неправильно, вы получаете Гренаду, где зоны выброски были пропущены, временной график пошел наперекосяк и десантники были поставлены под угрозу. В большинстве случаев пилоты делают это неправильно. В любом случае, вылетали ли мы с Форт-Ли или из Форта Эй-Пи-Хилл, мы делали один прыжок, а потом звонили в домой, в Литтл-Крик, и ждали автобус, который отвезет нас обратно. Большую часть времени мы проводили в ожидании в том или ином заведении, где подавали прохладительные напитки. Иногда к нам приходили гости, джентльмены в армейском хаки, которых — после обмена подобающими любезностями — мы превращали в пасту. В течении первого года или около того, как я стал боевым пловцом, у меня было два уникальных опыта. Во-первых, я женился. Счастливицей оказалась Кэти Блэк, которую я так старательно пытался столкнуть в бассейн на Увингстон-Авеню в Нью-Брансуике, летом 1958 года. С тех пор мы встречались. Я видел ее каждый раз, как приезжал домой на побывку и в то время это казалось хорошей идеей. В начале шестидесятых вы не сожительствовали, если были из хорошей католической семьи (или даже как я, из плохой католической семьи). Таким образом, мы узаконили наши отношения. Она сказала, что готова мириться с долгими периодами моего отсутствия дома; мне она очень нравилась и мы были симпатичной парой. У нас не было пышной церемонии, но она была милой. Потом у нас был короткий медовый месяц, Кэти забеременела, а я отправился в шестимесячный круиз по Средиземному морю. Типичный военно-морской брак. Второе, что со мной случилось, я стал лабораторным животным. Это была поэтическая справедливость. Кого вы найдете в наших лабораториях? Крыс, обезьян и лягушек, верно? Так что нет более совершенного животного для испытания новой системы воздушной эвакуации, чем человек-лягушка — боевой пловец. Она называлась 'Система воздушной эвакуации Фултона' или 'Небесный крюк' и я вызвался в качестве подопытного лягушонка на ВДО или временные дополнительные обязанности, что в итоге привело меня из Сент-Томаса в Панама-Сити, Флорида. 'Небесный крюк' был разработан для эвакуации оперативников сил специального назначения или агентов ЦРУ в тылу врага, скрытное и эффективное извлечение особо важных персон или эвакуации (в бессознательном состоянии) вражеских пленных, захваченных нашими войсками. (Речь идет о системе Surface-to-air recovery system, STARS — прим. перев.) Принцип был прост. Извлекаемый забирается в костюм кролика, который представляет собой усиленный цельный комбинезон с капюшоном, который снабжен тяжелым нейлоновым тросом, радиокабелем и гарнитурой в капюшоне. Трос привязывается к эластичному концу для тарзанки, длиной около восьмисот футов (примерно 244 метра — прим. перев.) которая, в свою очередь, прикрепляется к гелиевому воздушному шару, удерживаемым тросом. Затем низколетящий самолет, оснащенный выносными опорами и зацепляющими штангами, проходит на скорости около 130 узлов или около того и цепляет линь под воздушным шаром. Линь автоматически фиксируется на лебедке с помощью пиропатронов. Затем, в зависимости от типа самолета, который выполняет подхват — извлекаемый втягивается внутрь, либо через люк в брюхе, либо вверх по хвостовой рампе и алоха, бон вояж и сайонара. Систему тестировали, в основном, с помощью мешков с песком, хотя в испытаниях участвовали также двадцать два человека — лабораторные крысы — представители компании и оперативники армейских сил специального назначения. Я был первым добровольцем флота и первым подобранным, который подхвачен без какой-либо аварийной резервной парашютной системы. Я прибыл на аэродром возле Панама-Сити, переоделся в костюм кролика, пристегнулся, присел на корточки, обхватив колени руками, и стал смотреть, как военно-морской самолет Грумман С-2 'Трекер' накренился и пошел прямо на меня на высоте около пятисот футов (прим. 150м). Он пролетел над головой и зацепил линь, прикрепленный в воздушному шару. Я почувствовал что линь пошел, сделал шаг или полтора, а потом шу-у-у-ух, начался разговор о твоем положении! Я чувствовал себя так, будто летел на конце огромной резиновой ленты со скоростью 130 узлов. Я хапнул, наверное, около шести g — взмыл в воздух как мультяшный персонаж, чьи стометровые руки не могут удержаться на подоконнике или ветке дерева. Земля сказала 'прощай'. Линь тянул меня выше самолета — я летел значительно выше горизонтали — а потом началось снижение. В этот момент мне пришло в голову, что, возможно, мне следовало надеть парашют. Я имею ввиду то, что проходит через мозг обезьянки, вроде: 'Хорошо, меня подкинули. Итак, я лежу на спине и двигаюсь со скоростью 120 узлов или около того. Но двигаюсь ли я потому, что меня тянут, или веревка оборвалась и я двигаюсь сам по себе — и вот-вот шлепнусь?' Единственным способом выяснить это — посмотреть самому. Поэтому я сделал 'ножницы' и перевернулся на живот. Потрясающе. Теперь, вытянув шею по ветру, я мог видеть самолет — и линь — и знал, что я в порядке. Я попытался вызвать экипаж, но рывок оборвал радиокабель и гарнитура стала бесполезна. Так что я решил немного поразвлечься. Я сделал 'горб' — перекатывая плечи вперед и волоча руки, как вы делаете в свободном падении с парашютом, чтобы переместиться в сторону, и поднял свое тело на уровень верхней части фюзеляжа. Затем, выставив руки по бокам, я обнаружил, что могу ворочать направо и налево. Я начал кататься как на водных лыжах позади 'Трекера', обрезая винт по левому и правому борту. Я попытался помахать пилотам, но обнаружил, как позднее написал в своем отчете, что слишком резкая активация любой из моих конечностей приводит к последствиям от турбулентности. Проще говоря, если я буду двигаться слишком сильно, я начну вращаться в штопоре. Не слишком приятное ощущение. Так что следующие пятнадцать минут я лениво раскачивался вправо-влево, пока экипаж втаскивал меня внутрь, гадая, что же, черт возьми, там происходит. Когда я был уже рядом, я снова перевернулся на спину, наклонился, схватил себя за лодыжки и свернулся клубком. Это действие опустило меня, так что я качнулся, как маятник, и позволил им легче втянуть меня в трюм 'Трекера'. Моя голова оказалась на уровне палубы. Я протянул руку и залез в люк, ухмыляясь явно встревоженному борттехнику, который управлял лебедкой. — Доброе утро, шеф. — Что там у тебя, черт побери, творилось? Чертов трос качался во все стороны. Мы думали что ты без сознания, ранен или переломан. — Я просто малость покатался, как на водных лыжах, шеф. — Не выпендривайся тут, ты, дерьмомозговый тупоголовый мудила. — Ладно, шеф, вы меня поймали. Я не катался на водных лыжах. Он торжествующе улыбнулся. — Я занимался бодисерфингом! (Бодисерфинг — катание на волнах без приспособлений. Прим. перев.) Когда мы приземлились, я проинформировал кучку офицеров и представителей компании о том, что произошло и что думаю о системе. Я не стал им рассказывать об воздушном катании в стиле водных лыж, хотя и предположил, что если извлекаемый не будет обладать достаточной прыжковой квалификацией, то лучше бы его руки были связаны, чтобы он не мог пострадать от последствий турбулентности. Один из офицеров, капитан 1-го ранга, отвел меня в сторону и сказал, что, по его мнению, я сделал профессиональный доклад. Он похвалил меня за умение говорить и добавил, что у меня явно есть инициативность. — Почему бы тебе, Марсинко, не поступить в школу кандидатов в офицеры? — спросил он. Он объяснил, что военно-морской флот ежегодно принимает пятьдесят кандидатов из рядовых для участия в так называемой 'Программе интеграции офицеров' и оказался именно тем, кого они искали. — Я с удовольствием напишу тебе рекомендательное письмо. — Ну, сэр — сказал я ему — Дело в том, что я не уверен, что ШКО для меня. Прямо сейчас я бы предпочел стать старшим в команде, чем главнокомандующим всем чертовым ВМФ. — Как так? — Вы знаете старшин, сэр, они умеют все делать по-своему. Они обладают реальной властью в военно-морском флоте. Ничто не двигается, пока старшина не скажет об этом — включая адмиралов. — Как офицер, ты мог бы кое-что сделать. — Я в этом не уверен, сэр. — Почему, Марсинко? — Черт возьми, сэр, во-первых — я бросил учебу в старших классах и мне придется иметь дело со всеми этими офицерами-выпускниками Академии, так что я с самого начала окажусь в невыгодном положении. Так чего же мне ждать в перспективе? Вероятно, младший офицер на каком-нибудь корабле. И, честно говоря, быть младшим офицером флота — прошу прощения сэр, надзирающим за какими-нибудь расхристанными матросами, ну, я лучше побуду в команде. Мы плаваем. Мы ныряем. Мы прыгаем — мы постоянно в деле. Он пожевал свою трубку и кивнул, как кивают офицеры, только что выключившие все системы. — Ну, если когда-нибудь передумаешь, дай мне знать.


Глава 5

В конце-концов, я передумал насчет моего поступления в Школу кандидатов в офицеры. Но это было связано не столько с тем, что какой-то капитан 1-го ранга написал мне рекомендацию, сколько с просоленным старшиной по имени Эверетт Э. Барретт. Барретт был специалистом по обезвреживанию взрывчатых веществ и боеприпасов и специалистом по вооружению, ставший шефом, когда я был назначен во второй взвод UDT-21. Второй, только по счету, взвод, как мы его называли. Если у меня и был морской папа, то это был Эв Баррет. Поговорим об этом типе. Барретт был идеальной киноверсией главного старшины — его бы сыграл кто-нибудь вроде Уорда Бонда, если бы Уильям Холден не ухватил эту роль первым. Я думал о нем, как о старике, хотя ему, вероятно, было только около тридцати, когда я его встретил: жилистый, сероглазый с резкими чертами лица человек ростом около пяти футов и десяти дюймов (прим. 178см), с белыми — очень коротко постриженными — волосами и отсутствующим безымянным пальцем на левой руке из-за слишком большого увлечения взрывными устройствами. У него было хриплый голос лягушки-быка, которые опережал его примерно на пятнадцать секунд (вы всегда слышали Эва Баррета прежде, чем его видели) и он рычал неразборчивые ругательства в бесконечном потоке и хитроумных комбинациях — все с плоским акцентом на гласных жителя Новой Англии. Термин 'морская ругань' был, вероятно, придуман Эвереттом Э. Барреттом. Он не был образованным человеком — по крайней мере формально. Он читал вдумчиво и писал фонетически. Это как Ф-О-Н-Е-Т-И-Ц-К-И. И я не раз его ловил, читающего нам новый регламент с бумагой вверх ногами. Но вверх ногами или нет, он просматривал его, а затем столкнувшись с каким-нибудь беднягой-лейтенантом декламировал кучу официальных параграфов. Столкнувшись с представлением Барретта, большинство офицеров слегка сгибались в коленях, отвечая: — Да, конечно, шеф, как скажете. И они были готовы. Барретт знал, как напугать офицеров до смерти. Но он был хорош. Он до смерти пугал не только офицеров, но и всех нас, включая меня. Во время моего первого круиза в составе UDT-21 по Карибскому морю, рация на одной из наших лодок вышла из строя как раз перед началом десантных учений. Может я и был радистом, но не специалистом по электронике. Для Барретта это не имело значения. — Марсинко, ты, бипикающий мамососунок, тащи сюда свою тощую вихляющую жопу — прорычал он мне. Я подхватил свою тощую вихляющую жопу и предстал пред ним во всей красе. — Ты, мть твою, берешь эту растудыть-перетудыть рацию, бдь, которая пшла по растудыть ее в клюз и чинишь ее до завтрашнего утра, бдь, или я тебе буду растудыть-втудыть дрть задницу всю следующую, бдь, неделю растудыть-затудыть. -Айе, бдь, айе, шеф. Так вот, я не отличал транзистор от резистора, а фильтр от радиолампы. Но я разобрал схемы и работал всю ночь, а на следующее утро каким-то образом — я до сих пор не знаю, как и что я сделал — я собрал эту чертову рацию, и она заработала. Не то, чтобы я беспокоился о том, что Барретт будет надирать мне задницу всю следующую неделю — хотя шеф был вполне способен заставить меня лететь ей вперед следующие сорок восемь часов. Просто у него была сверхъестественная способность успешно бросать вызов людям, заставляя сделать их больше, чем они считали возможным. Всякий раз, когда кто-то говорил Эву Барретту 'Но шеф, это невозможно', Барретт смотрел на него снизу вверх и говорил: 'Просто растудыть, сделай это и заткнись, затудыть.' Барретт вцепился в меня как дрессированный сторожевой пес в пах грабителю, схватив за яйца — и не отпускал. Это было всегда, 'Марсинко, сделай это, растудыть-втудыть', и 'Марсинко, ты никчемный растудыть-взатудыть балабол, тащи сюда свою растудыть-затудыть жопу с затудыть снарягой'. Когда мы отправлялись на остров Вьекес для маневров и ночевали в палатках на пляже, он заставлял нас патрулировать местность и разгребать песок дважды в день. Вьекес всегда считался временем каникул для взводов UDT. Вы ныряли за устрицами и лангустами, пили пиво и ром, бездельничали на пляже и работали над своим загаром. Но только не под командой Эва Барретта. Он заставил меня собрать пустые банки всего взвода из-под пива, наполнить их песком и построить стены маленьких патио перед палатками. Он проектировал (а мы строили) крыши патио из пальмовых листьев и колокольчики из пивных бутылок. В какой-то момент он усадил взвод и научил нас делать шляпы из пальмовых листьев, считая что мы недостаточно заняты. Боевые пловцы делающие шляпы из пальмовых листьев? А? Но для Барретта изготовление шляп из растудыть их пальмовых листьев означало, что мы должны взбираться на самые высокие, растудыть-втудыть их пальмы, чтобы добыть самые нежные, зеленые, самые пышные втудыть их пальмовые листья на всем, затудыть его острове. Никаких одеревенелых листьев для Эва Барретта. И если вы никогда этого не делали, то забраться на 45-футовую (прим. 13м) пальму — это работа. Дело в том, что я никогда не возражал против измывательств, криков и постоянного внимания. Я рано понял, что чем больше Барретт драл тебя, тем больше он о тебе думал — поэтому он пинал меня по заднице, пока я не сдал экзамен, эквивалентный средней школе. И он позаботился о том, чтобы я прошел углубленную подготовку по прыжкам. И он оттачивал мои административные навыки, заставляя меня печатать все его отчеты по взводу. И в конце-концов, он убеждал и умасливал, и запугивал, и тиранил, и выкручивал мне руки до тех пор, пока я не подал на вступительные экзамены в Школу кандидатов в офицеры — и не сдал их. Когда мы возвращались в Литтл-Крик, он приводил меня домой на ужин и я весь вечер просиживал с Барреттом и его женой Делией, попивая пиво и слушая его рассказы о старом военно-морском флоте. Почему он усыновил меня — ведь именно это он и сделал — я до сих пор не знаю. Я был не первым моряком, которого он взял под свое крыло, и не последним. Но я рад, что он это сделал, потому что, вероятно, он провел со мной больше времени между 1961 и 1965 годами, как в UDT-21, так и в UDT-22 (новом подразделении, сформированном в 1963-м году, куда был переведен второй взвод Барретта), чем мой отец за всю жизнь. И, честно говоря, если бы вы были буйным юнцом в свои двадцать с небольшим лет (а я был) и вы искали позитивную мужскую ролевую модель (а я, вероятно, искал), вы могли бы сделать чертовски много худший выбор, чем Эверетт Э. Барретт, боец UDT, командир взвода, специалист по разминированию и вооружению. Я был хулиган. Например, когда второй взвод отправлялся в поход, мне и моему другу приходилось зачищать камбуз от матросов. Здесь уместно небольшое пояснение. На борту корабля существует жесткая кастовая система. Офицеры живут в Офицерской Стране, где рядовая блевота не отсвечивает без уважительной причины. У старшин обычно есть свой козлиный загон — собственный камбуз и кают-компания, а остальной экипаж питается на общем камбузе. Таким образом, мы и морские пехотинцы оказывались на самом дне пирамиды. Мы были классифицированы как десант, не как члены экипажа, и поэтому нам все доставалось в последнюю очередь. Мы ели последними. Мы принимали душ последними. Мы срали последними. И в случае крайней необходимости, мы умрем первыми, но взводы UDT — это маленькие сплоченные группы. Мы спали вместе, делили обязанности, плавали в парах и нам хотелось принимать пищу своей группой, а не идти на камбуз и втискиваться поодиночке среди незнакомых матросов или (что еще хуже) морпехов. А я тогда был известен как Чудик. Чудик, потому что я был достаточно чудиком, чтобы наводить лоск на подошвы своих ботинок, а не только на их верх. Мой кореш, Дэн Змуда, настоящее имя Змудаделински, псевдоним Грязь, и я разработали метод, с помощью которого можно было убрать достаточное количество матросов с камбуза, чтобы второй взвод мог есть вместе за одним столом. Разработанная нами методика была проста и эффективна. Сначала мы заходили в столовую и наполняли наши подносы до отказа едой — всем, от супа до орешков, на одном подносе. Потом я садился среди группы чистых, опрятных, хорошо одетых матросов и здоровался с ними. — Добрый день, джентльмены, — вежливо кивал я. Потом Грязь с глухим стуком падал на соседний стул. — Здорово, соседи по обжорке — добавлял он вежливо, как йомен. Сердечные приветствия, должно быть, были связаны с внешним видом Грязи. Он был сложен как пожарный кран и так же прочен, и он как бы постоянно наклонялся, словно навстречу ветру. Его круглая бульдожья челюсть вызывающе выпячивалась, большой славянский нос (сломанный во множестве драк) был слегка перекошен. Остальная часть его польского лица выглядела как обработанная пескоструйкой. Даже когда он улыбался, в его глазах появлялось это удивительное дикое выражение — что-то вроде 'смотрите внимательно, вот оно', улыбка, любимая Халком Хоганом как раз перед тем, как он разобьет Андре Гиганта (Халк Хоган и Андре Гигант — звезды профессионального реслинга 80-х годов прошлого века, прим. перев.). Талисманом команд подрывников-подводников является злобный лягушонок по имени Фредди. Он носит матросскую фуражку 'Дикси', надетую под щегольским углом. В уголке его рта надежно зажат окурок сигары. В правой руке у него зажженая динамитная шашка, а в глазах — безумный блеск. Грязь приобретал такой же вид и большинство матросов находили это тревожащим. Он идеально подходил на роль Хантца Холла для моего Лео Горси. (Пара игравших в дуэте актеров 30-х годов, примерно как сейчас Стивен Фрай и Хью Лори. Прим. перев.) Затем Грязь, который обычно ел десерт перед тем, как съесть первое блюдо, брал нож с чужого подноса, намазывал толстый слой мороженого — вкус не имел значения — поверх стейка Солсбери, добавлял полбутылки соуса и начинал есть. Грязь ел очень быстро — и без помощи столовых приборов, это было повторением Адской недели, за исключением того, что мы с Грязью были единственными за столом, кто прошел через Адскую неделю. Я всегда начинал свою трапезу с гороха. Я его ел, засасывая через нос. После первых двух вшвыркиваний, я оглядывался и причмокивал губами. — М-м-м-м. Отлично! Если в этот день не было гороха, то обычно были спагетти. Я втягивал спагетти так же через нос, хотя обнаружил, что если соус маринара был слишком острым, у меня слезились глаза. Если тонкие методы не срабатывали, мы переходили к грубым. — Кофе, мистер Грязь? — спрашивал я. — Конечно, мистер Чудик. — Сливки? — Нет, спасибо мистер Чудик. — Сахар? — Полагаю, что тоже нет. — Сопли? — я прочищал нос в его чашку. — Восхитительно. И он выпивал его залпом. Мы обнаружили, что примерно через три дня таких выступлений слух о них распространился. К концу первой недели пребывания в море нам с Грязью было достаточно зайти на камбуз, загрузить подносы и направиться к столу. Он освобождался еще до того, как мы усаживались. Когда Барретт услышал, что мы проделываем с Грязью, он просто взбесился. — Дачерттепобери, Марсинко — прорычал он — Я не могу тебя на растудым-тудыть пять минут оставить, чтобы ты на свою растудыть-едремть-тудыть жопу приключений растудыть-затудыть не заполучил. В дополнение к заболевшим ушам Грязь и я получили дополнительные наряды. Это был уникальный способ Барретта сказать 'спасибо' за представления, которые позволили взводу есть вместе. Мы с Грязью страдали молча. Мы знали, почему он это сделал: если бы он этого не сделал, он бы огреб неприятностей в старшинском загоне для козлов и поэтому, чтобы сохранить мир, он нас вздрючил. Я получил уведомление, что меня приняли в школу кандидатов в офицеры сразу после того, как я отправился на шесть месяцев в Средиземное море, на борту 'Рашмора', старинного десантного корабля-дока времен Второй мировой. Это был настоящий прощальный тур. У меня была вся обычная работа в взводе: разведка пляжей перед десантными учениями, отработка подрывов при разминировании, участие в учениях Зулу-пять-Оскар, с уклонением и побегом, которые были частью продолжающейся подготовки UDT-22. А потом была черная работа: печатание для Барретта отчетов и служебных записок, обслуживание оборудования и поддержание своей квалификации в области водолазного дела и прыжков с парашютом. В добавок ко всему, я стал все больше и больше времени проводить в Стране Офицеров, наблюдая за тем, как они действуют, как они выполняют свои обязанности, как они живут в своей кают-компании. Время от времени я поднимался на мостик, где капитан нашего десантного корабля-дока, капитан 1-го ранга Б. Б. Уитэм, даже давал мне пару раз порулить, после того как Баррет сообщил ему о том, что меня приняли в Швалку Курячьих Отбросов, как ее ласково называют на флоте. Будучи закоренелым новоангличанином, Шкипер Уитэм позаботился о том, чтобы я получил начатки офицерского мастерства. Он даже знал обо мне достаточно, чтобы правильно ко мне обращаться — как к старшему матросу Чудику. Конечно, теперь, когда я собирался стать офицером и джентльменом, мы с мистером Грязью полностью отказались от наших представлений на камбузе. Это был великий поступок, но даже великие деяния должны когда-нибудь заканчиваться. Кроме того, кто захочет, чтобы его звали энсайн Чудик? Не то, чтобы я надел на себя мантию респектабельности. Например, когда мы встали в Неаполе за припасами, я садился за руль грузовика, который нам выделяли. Моя логика была проста: я собирался управлять кораблем; управление есть управление; почему бы мне не получить всю возможную практику? Неаполь — холмистый город и там есть длинные тоннели с пешеходными тротуарами, расположенными рядом с дорожными полосами (только дураки ходили по этим узким тротуарам в тоннелях, потому что неаполитанцев сравнивают с дикарями из Бейрута, когда речь заходит о вождении). Теперь, поскольку у нас были колеса, мы могли найти время, чтобы сделать одну-две остановки для общественных напитков по пути к складу снабжения, что приводило к отставанию от графика. Я часто брал на себя задачу наверстать упущенное время, забираясь двумя колесами на тротуар и задевая стены тоннеля, чтобы обогнать медленно идущий транспорт. Этот прием не слишком радовал ни старшину, ни восьмерых боевых пловцов, ехавших сзади, ни весь автопарк. Барретт попытался исправить мой стиль вождения в своей характерной дружелюбной манере, педантично объяснив мне, что растудыть их маменьку грузовики не предназначены для езды по затудыть их, тротуарам и обочинам. Я кивнул и поехал дальше. — Понял, шеф, виноват. Виноват, конечно. Я 'достал' Барретта за неделю до того, как отбыл в ШКО. У нас были запланированы прыжки с парашютом. Я уже привлек недовольное внимание кэптена Уитэма, низким раскрытием — ожидая, пока я не окажусь ниже тысячи футов (прим. 300м), чтобы дернуть за кольцо. Уитэм чувствовал себя в большей безопасности, когда мог наблюдать в бинокль, как мы открываем парашюты. Мысль о прыжке HALO (с большой высоты с низким раскрытием) заставляла его потеть. Я был полон решимости заставить его сбросить фунтов восемь, за счет потери жидкости. Последним моим прыжком был прыжок в воду по правому борту десантного корабля. Верхушка мачты корабля находилась на высоте 138 футов (прим. 42м) над палубой. Я сказал взводу, что я буду опускаться так низко, что окажусь вровень с верхушкой мачты, когда раскроется парашют. На самом деле, я сказал всем, кого смог найти, что собираюсь раскрываться на 138 футах, за двумя примечательными исключениями: Шкипера Уитэма и Эва Барретта. У меня даже был парень по имени Темный Боб, расположившийся на палубе с 16-мм звуковой кинокамерой. Мы поднялись, набрали высоту, вошли в зону и прыгнули. Когда я позже смотрел фильм, это было замечательно. Все парашюты раскрылись очень высоко. А потом я падаю. Падаю. Падаю. Пока камера следила за мной все ближе к воде, вы отчетливо слышали голос Барретта на звуковой дорожке: — Вот мудак. Вот гребанный мудак. Вот же гребанный тупой мудак. Дергай это чертово кольцо, Марсинко, ты гребанный херосос, пилотколизный дерьмопроглот, выродок мудозвонный, дергай это чертово кольцо. Я знал, когда нужно понимать намеки, поэтому дернул кольцо. Я настроил парашют для низкого раскрытия. Он развернулся мгновенно. У меня было время на один рывок при открытии, когда я поравнялся с мачтой, а затем — всплеск — я вошел в воду. Я нырнул, скинул обвязку и вынырнул смеясь. Барретт и Б. Б. Уитэм не нашли забавным этот трюк. Шкипер даже не стал дожидаться, пока я поднимусь на борт. — Марсинко, читай по губам. Ты, мать твою, под домашним арестом — рявкнул он в мегафон. Баррет решил, что мне понадобится новая дырка в заднице, и тут же набросился на меня. Примерно через неделю я отбывал в Штаты. За день до моего убытия шеф Барретт вызвал меня в козлиный загон и велел сесть. Он достал пару банок пива, открыл их и одну протянул мне. — Дик, — сказал он, — Я думаю, у тебя все получится. Из тебя выйдет хороший офицер — если ты не слишком будешь валять дурака и будешь относится к делу серьезно. — Спасибо шеф. Я буду. Он кивнул. — Я знаю. Ты хороший мальчик. Работяга. Жесткий. Это тоже хорошо. Тебе все это понадобится, когда ты окажешься против этих гребаных тошнотиков из Академии. Он глотнул пива. — Конечно, тошнотики из Академии не слишком-то разбираются в том, как раскрыться вровень с чертовой мачтой, не так ли? Мы оба рассмеялись. — Но есть еще кое-что. — Как скажете, шеф. — Слушай — сказал он, — ты уже многому научился. И ты научишься еще многому. Я кивнул. — Да? — Так что я хочу, что бы ты мне кое-что пообещал. Мне нужно твое слово, что то, что ты получишь, ты передашь дальше. — Конечно. Я не был уверен, к чему он клонит. — Тебе интересно, что за чушь я несу, да? — Угу. — Дик, не имеет значения, работаешь ты с парнем один раз или служишь с ним много лет — ты должен относиться к нему одинаково. Ты должен ему помочь сделать его работу. Как я помог тебе — теперь твоя очередь передать это дальше. Он допил свое пиво. — Мне нужно твое слово. Я посмотрел на него. Мужик был абсолютно серьезен. — Ты его получил, шеф. Он кивнул и пошел трещиной полуулыбки. — Думай об этом, как о первом морском законе Барретта, потому что это закон военно-морского флота, Дик. В те дни я был наивен и верил ему. Нет, не совсем так. Тогда закон Эва Барретта действительно был законом военно-морского флота.


Глава 6

В декабре 1965 года я закончил Школу кандидатов в офицеры в Ньюпорте, Род-Айленд, получив звание энсайн (на всякий случай напомню — флотский аналог армейского младшего (второго) лейтенанта. Прим. перев.). Я преуспел не потому, что был умнее других, а потому, что служил в ВМС более семи лет, из них три — непосредственно во флоте, и я знал как работает система. Когда инструктора — старшины в основном — говорили во время своих лекций: 'Вы с этим еще столкнетесь', я записывал то, что они говорили, потому что знал, это снова встретится на экзаменах. Я знал, что нужно это делать, потому что так работают старшины. Когда мы готовились к смотру, я заправлял свою койку настолько туго, что четвертак отскакивал от верхней простыни, а каюта была отполирована как подошвы моих ботинок (я не напрасно был Чудиком). Когда мы рубили строевую, я маршировал так, будто был членом показательного расчета. Когда мы стреляли, я выбивал бесконечную серию десяток. Я очень рано понял, что ни один из офицеров или старшин, которые учили нас, тренировали нас, преследовали нас и проверяли нас, не мог и приблизиться к тому, чтобы запугать меня так же, как во время Адской недели в UDT. Так что я делал свою работу, брал все, что мне давали, выполнял ее без жалоб и двигался курсом через ШКО, как будто это был летний лагерь — ребята из флота были правы: ШКО действительно означало Швалку курячьих отбросов. Дело в том, что если бы персонаж Ричарда Гира в фильме 'Офицер и джентльмен' был боевым пловцом, он бы закончил чистить часы Лу Госсета еще до конца первого дня. Боевые пловцы едят строевых сержантов на закуску. А еще они знают, как выдерживать издевательства и по прежнему выполнять свою работу не жалуясь. Когда командир батальона моего учебного класса ШКО назначил меня командиром отделения, я принял закон Эва Барретта близко к сердцу. Я помогал классным задохликам в физических упражнениях; я показывал книжным червям, как работает оружие; и я учил тех, чьи оценки были низкими, слышать ключевые слова, которые вы снова увидите в этом материале, прежде чем они что-нибудь запишут. Сто процентов моего отделения были среди выпускников ШКО. Другие пострадали от значительного числа отсевов — один даже покончил с собой. По окончании курса бывший старший матрос Чудик вместе со шпалой энсайна получил награду за лидерство в классе. Моя жена, Кэти, беременная вторым ребенком, с гордостью смотрела на меня после того, как я был приписан к эскортному эсминцу 'Джозеф К. Тауссиг' в качестве 'чинарика', или офицера-механика, чьими владениями было топочное отделение, где располагались корабельные котлы. Я, безусловно, был первым офицером в кочегарке на борту 'Тауссига', который проводил собственные осмотры корпуса — я сам нырял — и который носил зеленую униформу, обшаривая под, внутри и снаружи весь котел и двигательную установку, прежде чем я подписывал, что какие-то конкретные работы были сделаны. Шесть месяцев на борту 'Тауссига' были для меня важным переходным периодом. Так вот, я жил в Офицерской Стране и ел в кают-компании, но единственное, что действительно отличало меня от остальных — это нашивки с одной шпалой на воротнике, моя бежевая униформа и тот факт, что многие из рядовых называли меня мистером Риком, что я считал предпочтительнее, чем когда меня звали мистером Диком. (Игра слов — Dick как сокращенная форма имени Ричард и dick — как мужской половой орган в разговорной речи, 'хер'. Прим. перев.) Энсайн я был или нет, но я все еще думал как рядовой. И это помогло, когда дело дошло до выполнения моей работы. Я уже слышал все оправдания рядовых, потому что я их сам использовал. Я знал, как отличить хороших старшин от плохих. С того самого дня, как я получил назначение, я знал, что не смогу принять стиль руководства выпускника Академии, который часто бывает отстраненным, холодным и отчужденным по отношению к своим людям, потому что я не отстраненный, холодный или отчужденный парень. С другой стороны, я больше не был рядовым и у меня была команда, которую я должен был возглавить — даже если лидерство означало сделать трудный выбор. Так что 'Тауссиг' стал моей лабораторией. Я пытался понять, как бы я мог использовать систему флота в своих интересах и где мог адаптировать ее. К своему удивлению, я обнаружил, что руководить нелегко. Для того, чтобы приказать человеку сделать то, что может оказаться для него фатальным, нужна такая же уверенность, как и для того, чтобы он выполнил приказ мгновенно и без вопросов. На более приземленном уровне лидерство заключается в том, чтобы научиться принимать решение, а затем придерживаться его, несмотря на то, что вас упрекают, уговаривают и упрашивают изменить свое мнение. В первый раз, когда я отменил отпуск своей команды на берег, потому что еще предстояла работа над котлами, это стало одним из самых трудных решений, которые я принимал в своей жизни. Почему? Потому что я был моряком и знал, как много означает для них ночь на берегу. Мое прошлое давало мне несколько преимуществ. Я взялся за работу с физической уверенностью боевого пловца — например я знал, что могу драться, плавать или прыгать с парашютом лучше, чем любой человек на борту 'Тауссига'. Не говоря уже о том, что я могу превратить любого, кто попытается меня достать в кучу рубленого фарша. Это сделало мою жизнь с командой намного проще. Тот факт, что я пришел из UDT, также помог мне установить хорошие рабочие отношения с моими коллегами-офицерами. Большинство из них знало, на что способны боевые пловцы и уважало меня за это, даже если у них не было никакого желания идти по моим стопам. Я также хорошо ладил с Эрлом Номерсом, шкипером 'Тауссига', и мои оценки были намного выше среднего. Но у меня не было настоящего будущего в качестве корабельного офицера и я это знал. В очереди передо мной стояло слишком много выпускников Академии. Во флоте шестидесятых годов академическое братство было очень сильным. Перстень выпускника был талисманом успеха — а я был голый. На моем горизонте не было ни авианосца, ни фрегата УРО — ни даже 'Тауссига'. Тем не менее, когда я получил свои шпалы энсайна, я принял обязательство служить во флоте. Я решил, что это станет моей карьерой. Но что я буду делать — это уже другой вопрос. Вообще-то это не совсем точно. Я знал чего я хочу — вопрос был в том, как этого добиться. Чего я хотел — так это стать бойцом SEAL. Я знал о SEAL с тех пор, как первые команды были сформированы в 1962 году. Я увидел первых бойцов SEAL в Литтл-Крик, как только вернулся из одного из своих первых карибских туров, потому что штаб квартира Второго отряда находилась прямо через футбольное поле от UDT-21. К ним было определенно другое отношение. Во-первых, они хорошо одевались. Они носили черные блестящие прыжковые ботинки Corcoran, а их брюки были заправлены в голенища, в то время как боевые пловцы носили обычные 'бундокеры' со штанинами навыпуск. Некоторое снаряжение, которым пользовались боевые пловцы, было выпущено во время Второй мировой. У SEAL все было новое: новое, смертоносное оружие; новое, экспериментальное снаряжение; даже новые, специальные методы ведения боевых действий и стратегия. А самое главное, они всегда куда-нибудь уезжали тренироваться. Может быть, это будет месяц прыжков с парашютом, или шесть недель ведения боевых действий в джунглях, или занятия в арктической школе выживания — они всегда были в движении. Оружейные школы, языковые школы — они все это делали. И хотя мне нравилось быть боевым пловцом, я заглядывал через сетчатый забор, как ребенок, впервые попавший на Бродвей, наблюдая, как приходят и уходят бойцы SEAL и клялся, что когда нибудь и я стану одним из них. Такая возможность появилась из-за Вьетнама, когда обе команды SEAL увеличили численность, примерно удвоившись в размерах. Первые американские боевые части прибыли во Вьетнам 8 марта 1965 года. В тот день подразделения третьего полка морской пехоты третьей дивизии морской пехоты высадились на берег вблизи Дананга. 'Кожаных загривков' встретила табличка с надписью: 'Добро пожаловать морской пехоте США. 12-я команда подрывников-подводников'. Боевые пловцы были одними из первых американских военных, отправившихся во Вьетнам. SEAL появились позже. Я находился на 'Тауссиге', когда в феврале 1966 года узнал, что первая команда из Первого отряда SEAL в Сан-Диего отправилась во Вьетнам. Я твердо чувствовал, что с западным побережьем в игре, Второй отряд SEAL не будет далеко отставать. Поэтому я дергал за каждую ниточку, чтобы меня туда перевели. В мою пользу говорило то, что я был молод — в то время мне было двадцать пять — и был опытным боевым пловцом. В то время было не так уж много офицеров, которые соответствовали таким требованиям. Это заняло три месяца долгих ухищрений, умасливаний, уговоров и угроз, но в мае я вернулся в Литтл-Крик и был назначен командиром отделения во Втором отряде SEAL. Проезжая через ворота номер пять в июне 1966 года, я отдал честь в ответ на приветствие караула и подумал о том, как впервые прибыл в Литтл-Крик, пройдя с Кеном Макдональдом через ворота. — Дружище, у тебя ничего не получится — вот что он сказал пять лет назад. Что ж, мы оба справились. Он еще был где-то в Средиземном море в туре с UDT-22. Проехав мимо штаб-квартиры UDT, я припарковался на стоянке для посетителей, поправил парадную блузу и отглаженные брюки цвета хаки, запер машину и вошел на кватердек Второго отряда SEAL. Билл и Джейк, два боевых пловца, которых я знал по командам, читали доску объявлений. Они обернулись, когда я вошел и отдали честь, не глядя мне в лицо. Я был просто еще одним мудилкой со шпалами. И только потом они увидели, кто это был. — Черт побери — Чудик! Я протянул руки и сгреб их. — Эй, сукины вы дети! Билл оглядел меня с ног до головы. — Значит, ты перебежал в Офицерскую Страну? — Жратва лучше. И женщины более отзывчивы. Мы все рассмеялись. — А что тут происходит? — спросил я. — Мы только что вернулись с языковых курсов — сказал Джейк. — Две недели испанского на тот случай, если вьетконговцы захватят Гондурас. Эй, Дик, ты перевелся сюда или возвращаешься в 22-й? — Сюда. Я сказал им, что хочу надирать задницы и захватывать людей, а они разгромили мне стол и отправили меня туда, где мне самое место. Я указал на дверь с надписью 'Старпом'. — Джон Ди у себя? — Ага. — Я лучше пойду доложусь. Увидимся позже, где-нибудь за пивом или еще чем-нибудь. Билл резко отсалютовал мне. — Айе-айе, энсайн Рик. Он выдавил улыбку, а затем расплылся в широкой ухмылке. — Я ни хрена в это не верю. Ты — офицер. Наконец у нас есть кто-то, кто нас понимает. Я повернулся и направился в кабинет старпома. В каком-то смысле, они были правы: я действительно понимал их, и они знали, что я буду рядом некоторое время; я не был одним из обычных офицеров SEAL, которые имели резервное назначение, делали один тур, а затем увольнялись. С другой стороны, я понимал, какие ловушки таит в себе возвращение в Литтл-Крик всего через десять месяцев после моего убытия. В сознании многих, с кем мне предстояло работать, я все еще оставался Чудиком, парнем, который ел горох и спагетти через нос. Я все еще был неуправляемым боевым пловцом в чине Е-5 по платежной ведомости, который имел репутацию животного. Я был 'давай поедем на грузовике по тротуару через тоннель в Неаполе' Марсинко. Я знал, что мне придется изменить их мнение. Я глубоко вздохнул и вошел в дверь старпома. Джо Ди Мартино поднялся, чтобы приветствовать меня. — Дик — добро пожаловать на борт. — Спасибо, Джо. Хорошо быть здесь. Он крепко пожал мне руку и похлопал по спине. Он был на десять лет старше и имел звание лейтенанта. Джо повидал бои в Корее и был в Заливе Свиней, когда ЦРУ использовало боевых пловцов для подготовки кубинского десанта перед неудавшимся вторжением. Он был одним из 'планконосцев' Второго отряда SEAL — тех шестидесяти офицеров и рядовых, которые были отобраны для формирования первого подразделения еще в январе 1962 года. Ди Мартино был похож на свое имя. Итальянский сапог просматривался на его морщинистом лице, от оливковой кожи и темных глаз, до орлиного носа и белых неровных зубов, заметных, когда он улыбался. Его униформа была какой угодно, но не официальной: шорты цвета хаки и сине-золотая футболка, в каких бойцы SEAL выходили на утренние зарядки. — Это форма одежды на сегодняшний день? Джон Ди утвердительно кивнул. — Принял, понял. Ты слишком тщательно одеваешься, Марсинко. — Я это завтра припомню. — Кофе? — Конечно. — Обслужи себя сам. Я взял бумажный стаканчик и наполнил его из электрокофеварки, стоявшей на двухстворчатом оливково-зеленом картотечном шкафу и поднял его в дымящемся молчаливом тосте в сторону Джо. — Что случилось? — Обычная чушь собачья. Мы на полпути в тренировочном цикле и тебе придется немного поиграть в догонялки. Я планирую отправить тебя в отделение 'Браво' во втором взводе, как только ты закончишь свою квалификацию. — Принял, понял. Как командир? — ТНТ? Он в порядке, но перерабатывает. Он хотел бы прыгать и стрелять, но этот сукин сын погребен под тонной бумаг. Что делает его колючим, но не принимай это близко к сердцу. На самом деле, нам надо выдвигаться прямо сейчас — увидеться с ним, пока он не стал слишком занят. Он хочет кое-что тебе сказать. — Пошли. Мы вышли в коридор. Окрашеные в шаровый цвет боевых кораблей стены давно нуждались в покраске, а полы были обшарпанными и грязными. Но было хорошее, живое чувство по отношению к этому месту. Более того, оно было одновременно неформальным и сдержанным, когда дело касалось номеров формы одежды, лоска и лака, что очень ему подходило. Джон Ди постучал в дверь командира отряда. Изнутри донеслось отчетливое рычание. — Входите! Мы вошли внутрь и отдали честь. Капитан третьего ранга (Lieutenant Commander в оригинале — прим. перев.) Том Н. Тарбокс поднял из-за стола свое невысокое грузное тело и ответил на приветствие. Его прозвали ТНТ (тринитролуол, тротил — прим. перев.), потому что он часто взрывался, не в силах держать себя в руках. Он не терпел никакой пустой болтовни. ТНТ разрешил мне сесть и прочел евангельскую проповедь. Он спросил, как поживает моя жена. Я сказал, что она должна родить второго ребенка в течение месяца. Он кивнул и велел мне обустроить Кэти как можно скорее, потому что семьи были напрасной тратой времени офицера, если они не обустроены и не пребывают в комфорте. Меня поставят работать на подводных действиях — нырять — пока я не сдам удовлетворительно по всем требованиям, предъявляемым к бойцам SEAL. Мне придется пройти через курс школы огневой поддержки, где я научусь вызывать артиллерийский огонь с боевых кораблей. Мне надо будет пройти языковую подготовку — испанский и заново сдать квалификацию прыжков HALO — по прыжкам с большой высоты с низким раскрытием, все это понятно, энсайн Марсинко? Я должен был быстро освоиться с вооружением и тактикой SEAL, и если я буду не в форме, то помоги мне Господь, потому что Тарбокс требует, чтобы его офицеры вели людей впереди, а не болтались сзади, и я ведь слышал каждое его слово, мистер? — Айе-айе, сэр. Он пожал мне руку, сказал что рад видеть меня на борту и вышвырнул нас вон. — У меня слишком много проклятой бумажной работы, чтобы играть в няньку. Увидимся позже за пивом в офицерском клубе, энсайн. А теперь унеси отсюда свою задницу. Существует огромная разница между UDT и SEAL. Как боевой пловец, я был обычным воином, чьей оперативной границей была отметка высокого уровня воды на любом пляже, куда меня отправляли на разведку. Как боец SEAL я только начинал работать на отметке прилива — а затем продвигался вглубь суши, до тех пор, пока чувствовал себя комфортно. Я был уже не просто боевым пловцом, а амфибийным коммандос, который мог преследовать врага, устраивать хитроумные засады, сбивавшие с толку и наводившие ужас на противника, уничтожать пути снабжения, захватывать пленных для допроса и помогать обучать партизан. Говоря языком войны специальными методами, когда я стал бойцом SEAL, я стал мультипликатором войск. Принцип прост: отправьте меня с 6 бойцами SEAL и мы обучим 12 партизан, которые обучат 72 партизана, которые обучат 432, которые в свою очередь обучат 2592 — и скоро у вас будет полномасштабное движение сопротивления. Можно посмотреть и по другому — оперативники специальных методов ведения войны, вроде меня, могут помочь правительству, или же они могут помочь свергнуть правительство. Все зависит от того, какую национальную политику вы хотите проводить. SEAL не занимаются политикой. Это дело политиков. Но если есть политика, позволяющая нам действовать, тогда мы можем броситься в нашу смертоносную работу с удивительной изобретательностью, страстным энтузиазмом и изрядным усердием. Именно это и произошло в сентябре 1966 года, когда незадолго до Рождества военно-морской флот приказал Второму отряду SEAL готовиться к отправке во Вьетнам. Я возвращался с тренировочного цикла в Пуэрто-Рико со своим отделением — отделение 'Браво' второго взвода — и мы только что прилетели на военно-морскую базу Норфолка, когда я увидел на летном поле нового командира отряда, капитана третьего ранга Билла Эрли. Когда мы спускались по трапу, он помахал нам рукой. Эрли, из отряда SEAL Западного побережья, которого уже прозвали Скрутелли, из-за его привычки постоянно ерзать своим шестифутовым телом, когда он садился, собрал нас, шестерых офицеров, в тесный круг вокруг себя и сообщил хорошие новости. — Нас направляют во Вьетнам. Два уменьшенных взвода — всего двадцать пять человек — прокричал он, перекрикивая 100-децибельный рев турбореактивных двигателей. — Двадцать солдат — и пятеро вас, ребята. Я никогда не был застенчивым типом. Я не стал дожидаться, пока Скрутелли закончит очередную фразу. Я схватил его за локоть и повел вниз по трапу, чтобы изложить свое дело. Он был выше меня, но я был сильнее, держал его за руку и не собирался отпускать, пока он не даст мне тот ответ, что я хочу услышать. К его чести, Эрли не смеялся надо мной, пока не услышал, как я хнычу. Потом он вырвался из моего захвата, сказал, что я несносный сукин сын, что я не должен давить на жалость и что афера не сработала. Когда он закончил сотрясать воздух по поводу моего отбытия, он добавил: — Марсинко, причина, по которой я собираюсь отправить тебя во Вьетнам, не имеет ничего общего ни с логикой, ни с теми жалкими объяснениями, что ты тут начал мне излагать. Я хочу отправить тебя к этим несчастным вьетнамским ублюдкам по двум причинам. Во-первых, это оставит тебя без твоей киски. Это сделает тебя особо злым, что приведет к большому количеству жертв среди вьетконговцев и я в результате буду хорошо выглядеть. Во-вторых, ты самый младший парень из здесь присутствующих — так что, если ты наступишь на мину, или попадешься на снайперский выстрел, мы не потеряем много опыта и я все равно буду хорошо выглядеть. Так что пакуй свою сумку. До этого момента, я никогда всерьез не думал о том, чтобы расцеловать мужчину. Недели между сентябрем и Рождеством пролетели как в тумане. Командиром взвода, который также командовал отделением 'Альфа', был лейтенант Фред Кочи. У нас с ним было около восьми недель, чтобы отобрать двенадцать отдельных бойцов SEAL и превратить нас всех в жесткую эффективную смертоносную боевую единицу. Мое отделение, 'Браво', имело настоящий потенциал. Рон Роджер, наполовину индеец, был сильным молодым парнем с адским ударом — когда он попадал куда-либо, это ломалось. Он таскал пулемет. Когда он попадал в тебя из него, ты тоже ломался. Второй номер, Джим Финли, был из тех, кто может пойти куда угодно, войти в любую чужую страну и поговорить с людьми, даже если он не говорил ни слова на этом языке. Мы называли его Мэром, потому что куда бы мы не пошли, он через несколько минут будет жать руки, как будто он чертов политик. Радистом был Джо Кэмп, настоящий шулер, удваивающий свое жалование за счет игры в покер. Боб Галлахер, смуглый ирландец, которого мы прозвали Орел (потому что он был лысый, с глазами бусинками и закончивший среднюю школу) любил устраивать драки в баре, стрелять и вообще шуметь. Мой тип парня. Я назначил его помощником командира отделения и поручил прикрывать наш тыл. Джим Ватсон — Патч, потому он любил нашивать на свою форму так много нашивок законченных курсов, что походил на ходячее объявление о наборе в армию — был нашим пойнтменом, Джим был один из 'планконосцев' Второго отряда — настоящим бойцом SEAL. Это было справедливо, что он был наконечником копья отделения 'Браво'. В отделении 'Браво' не было медика. Я сказал парням, что это потому, что салаги не умирают — только стариков, таких как антикварный Кочи в 'Альфе', понадобится залатать. За черным юмором скрывалась реальность. В самом деле, моя задача — вернуть отделение 'Браво' в целости и сохранности. Ключом к выживанию станет целостность отделения. Мы постоянно тренировались, сначала в лагере Пикетт, в Блэкстоуне, штат Вирджиния, потом в лагере Лежен, Северная Каролина. Проблемы казались бесконечными. Все мирские технические штучки, о которых я раньше даже не задумывался, теперь превратились в огромные тактические проблемы. Какие следы оставляют пять-и-один или десять-и-два при ходьбе? Как искать мины-ловушки? Как использовать пойнтмена — и что насчет тылового прикрытия? Где в отделении должен идти радист? Или пулеметчик? Если попадем в засаду, кто прорывается налево, а кто направо? Мы постоянно упражнялись в стрельбе, потому что нет правил безопасности, когда вы идете с заряженным и взведенным оружием по тропе в джунглях. Мудила, который спотыкается и стреляет своему корешу в спину, может причинить много вреда — решение состоит в том, чтобы каждый знал как все остальные носят свое оружие и за какой сектор отвечает его оружие. Пойнтмен, например, может иметь дело с большим сектором огня, чем четвертый номер, который может стрелять только от двух до четырех часов справа и от восьми до десяти часов слева. (Речь идет о несколько устаревшей, но еще использующейся системе обозначения направления ведения огня по часовому циферблату, где 12 часов — это прямо по курсу бойца. Прим. перев.) Было так много вопросов — и так мало времени, чтобы найти ответы. А как насчет проблемы стрелков-правшей? Все в моем отделении были правшами. Это означало, что мы все несли оружие, перекинув через правое плечо, направленное влево, так что с одной стороны, мы были беззащитны. Я решил, что половина из нас будет носить оружие как левши. Положительной стороной был дух отделения. Мои ребята были абсолютными отщепенцами — все, что они хотели, это достать плохишей. Я мог бы посадить их на хребте и снабжать патронами, они бы расплавили свои стволы, прежде чем уступили хотя бы дюйм. На самом деле, одной из самых сложных проблем, с которой мне довелось столкнуться вначале, было удержать их от преследования противника и попадания в засаду. Потому что если эти сукины дети из отделения 'Браво' попадали под обстрел, им хотелось ответить. (Их агрессивность сохранилась и во Вьетнаме, где все пятеро моих людей — Роджерс, Финли, Уотсон, Кэмп и Галлахер — получат Бронзовую звезду или медаль 'За отличие' от Военно-морского флота. Боб Галлахер сделал четыре тура во Вьетнам. В третьем, хотя он был настолько серьезно ранен, что едва мог идти, он спас свое отделение — вывел всех, включая командира отделения, которого Галлахер вынес, в безопасное место под сильным огнем противника. За эту эскападу Орел получил Военно-морской Крест, вторую по значимости военную награду в стране.) Но дух никого не поддерживает в живых. Мы должны были быть в состоянии убить противника, раньше, чем он убьет нас. Это гораздо сложнее, чем кажется. Впервые я осознал, насколько будет тяжело, в лагере Пикетт — в глухую осеннюю ночь. Я устроил ночную засаду, упражнение с боевыми патронами. Я разбил нас на пары вдоль гряды дюн, в сорока ярдах (прим. 36м) над искусственным каналом. Предполагалось, что ситуация будет напоминать дельту Меконга, куда нас направят. Но вместо сампана, набитого вьетконговцами и припасами, мы должны были стрелять в кусок фанеры, размером шесть на восемь футов (прим 1,8х2,4м), который тащили за джипом. Мы обустроились тихо и аккуратно — к этому времени мы уже научились передвигаться, не задевая ветви и листья, мы тихо выдвинулись на свои места и вырыли огневые позиции. Наше оружие было заряжено и взведено. Мы лежали в парах, ожидая, когда появится 'сампан'. Лес пришел в норму: единственными звуками, которые мы слышали, были птицы и жуки. Мы были в полном боевом снаряжении. Зеленая униформа, разгрузочные жилеты, набитые 30-зарядными магазинами к М-16, которыми мы были вооружены, по две фляги — все. Все что я видел, создавало проблемы. Зеленую униформу нужно было менять. Она не давала никакой маскировки; мы всегда были видны на фоне листвы. Жилеты надо было переделать, потому что они производили слишком много шума — джингл-джингл не слишком приятный звук в джунглях-джунглях (Игра слов в оригинале — 'jingle jingle', то есть, звякание колокольчика и ' jungle-jungle'. Прим. перев.). Наши ботинки оставляли след размера гринго на тропах. Легко было идти по нему, если бы вы были вьетконговцем, желающим заставить страдать янки. Мы не хотели, чтобы вьетконговцы прошли милю в наших ботинках. (Отсылка к английской пословице — 'Чтобы узнать человека, пройди милю в его ботинках', т. е. поставь себя на его место. Прим. перев.) Я подал знак рукой. 'Враг на подходе. Приготовиться.'. Отделение залегло в своих ячейках. Теперь джип начал двигаться. 'Товсь'. Я ждал. 'Сейчас!' Верхушка гребня вспыхнула, когда шесть 30-зарядных магазинов были выпущены одновременно. Я был ослеплен дульными вспышками и потерял цель из виду, но все равно продолжал стрелять. Я выбросил пустой, вставил еще один 30-зарядный магазин в свою М-16 и снова открыл огонь. Как и все остальные. — Черт тебя побери, сукин ты сын! Голос Галлахера раздался в гарнитуре, за ним последовал Галлахер, который вылетел из своей норы на шесть футов прямо в воздух. Он приземлился на своего напарника, Уотсона, и начал молотить его руками. — Ты, засранец, подонок... Я подбежал к ним и растащил в разные стороны. — Что за... — Это он виноват, мистер Рик. Галлахер сорвал с себя форменную рубашку. Его спина была покрыта красными волдырями. — Это чертовы гильзы Патча. Этот сукин сын высыпал мне их прямо за шиворот. — Я же не нарочно. — Ты, придурок... Я встряхнул их за шиворот. — Ну просто замечательно. Мы, предположительно, в центре засады, а вы, дерьмоголовые мудаки, спорите о том, куда падают ваши горячие гильзы, в то время как гребаные враги режут ваши глотки. Я потопал к колее джипа, чтобы проверить цель. — Нет, так грязную войну не ведут. То, что я обнаружил, сделало меня еще более несчастным. Нас было шестеро. Каждый из нас выпустил по два магазина, на тридцать патронов каждый, в мишень размером шесть на восемь футов, которая двигалась со скоростью пять миль в час на расстоянии 120 футов (прим. 36м). Мы сделали 360 выстрелов. В мишени было ровно два пулевых отверстия. Отделение было построено. Я просунул шариковую ручку в каждое отверстие. — Так вот что может сделать хорошо обученный, чертовски мотивированный отряд убийц, когда постарается, верно? — прорычал я в сносной пародии на Эва Барретта. Я позволил чувству вины проникнуть внутрь. Я посмотрел на удрученные лица. — Ты разве не обучался в школе снайперов? Я направил указательный палец в грудь Патча Уотсона. — Разве ты не вешаешь чертов значок эксперта в меткой стрельбе на этот ходячий рекламный щит, который ты зовешь комбинезоном? Он опустил голову от стыда. — Да, сэр, энсайн Рик. Барретт во мне взял верх. — Ну это не слишком хорошо, трах-тебядох, носить промундовывернутую клюзом медаль и прострелить в этом гребаном куске фанеры две чертовы несчастные дырки. Или я ошибаюсь, джентльмены? Ответа не было. — Парни — сказал я тихо, — это проблемы и статистика меня ни хрена не волнует. Тишина. — А теперь я скажу вам кое-что — мы все провалились. Я имею ввиду, сколько раз я попал в цель? Итак, нам нужно решить одну проблему. Давайте разберемся — не слишком ли мы опережаем цель? Может быть, мы ее недостаточно ведем? Я хочу сказать, что это дает? Мы сделали то, что было необходимо: мы тренировались снова и снова, и снова, пока не смогли изрешетить фанерную мишень, независимо от того, шла она со скоростью пять миль в час или пятнадцать. Мы практиковались в стрельбе группами по двое — помните о своем напарнике, и я говорил что вы увидите этот материал снова? — из замкнутого пространства, вроде замаскированной стрелковой ячейки или из-за деревьев. Каждый из нас научился стрелять в ограниченном пространстве, не засыпая своего соседа горячими гильзами. Наши тренировки продолжались с осени до глубокой зимы. На Хеллоуин мы посетили деревню вьетконговцев в Кэмп-Лежене, где морпехи в черных пижамах с мультяшным азиатским акцентом, вооруженные АК-47, пытались играть с нами в 'шалость или сладость'. Морские пехотинцы никогда не должны играть в войну с SEAL. Мы выдали поддельным вьетконговцам наш собственный бренд 'Прости-прощай, морпех', ловя их в мины-ловушки у их мин-ловушек, играя в прятки во время их учений с засадами и устраивая наши собственные тайные атаки на 'защищенную' деревушку вьетконговцев. Все это было забавой, играми и карнавалом. Мы прошли пешком. Мы разбили лагерь. Мы постреляли по чертовым мишеням. Когда у нас было время, мы вальсировали в Вирджинии-Бич, для полноконтактной драки в баре. Пару слов здесь на этот счет. Я всегда считал, что быть бойцом SEAL, так же как и быть полузащитником НХЛ, требует определенного количества плотных агрессивных физических контактов с другими людьми. Некоторые со мной могут не согласиться. Но я нахожу, что есть что-то действительно полезное в том, чтобы встать спиной к спине с тем, кому ты доверяешь свою жизнь и вызвать всех желающих. Конечно, вы получите определенное количество придирок из-за этих неуправляемых действий. Но, в конечном итоге, я считаю, что польза перевешивает материальную ответственность. И, как офицера, моя самая важная работа состоит в том, чтобы добиться сплоченности подразделения, и нет лучших способов выстроить ее, чем поздно вечером, в баре, когда вы и пятеро ваших парней против всего остального мира. Проповедь закончена. В начале декабря мы всей толпой отправились в лазарет и обновили наши прививки. Мы еще нянчились с ноющими руками и задницами, когда офицер базы по правовым вопросам усадил нас и составил завещания и посмертные распоряжения для тех из нас, кто отправлялся за границу. Потом пришли йомены из отдела кадров и рассказали нам о дополнительном страховании и пособиях на случай смерти, на которые мы могли бы подписаться и мы договорились, что наши чеки будут переводиться непосредственно на наши текущие счета. Это не было ерундой. Это было серьезными вещами. Мои дети, Ричи, которому было три года и маленькая Кэти — я называл ее Кэт — которая родилась 5 июля, меньше чем полгода до того, были слишком малы, чтобы понять что происходит, но моя жена, Кэти Энн, знала, и она — как и другие жены бойцов SEAL — была встревожена. Она не нервничала каждый раз, как я выпрыгивал из самолета или нырял. Ей было наплевать, что я, как боец SEAL, пять из шести предыдущих месяцев отсутствовал на тренировках. А теперь мысль о том, что я проведу шесть месяцев во Вьетнаме с сердитыми маленькими желтыми людьми, стреляющими в меня, ее совсем не радовала. Хотя я и понимал ее опасения, но не мог принять их. Война была тем, чему я учился с тех пор, как присоединился к отряду, и ничто не могло удержать меня от боя. Были слезы и сопли, много поцелуев и объятий, а потом, как раз перед Рождеством, мы, бойцы SEAL, нагруженные снаряжением по самые жабры, забрались в С-130 'Геркулес'. Вместо сидений по бокам фюзеляжа были натянуты длинные, грязные полосы брезента. В широком проходе стояли поддоны, завернутые в грузовые сети, доверху набитые смертоносными вкусняшками, необходимыми бойцам SEAL для шести месяцев игр и забав. Это был настоящий полет без удобств. Нет сидений. Нет привязных ремней. Нет столиков с подносами. Нет еды. Нет стюардесс, взбивающих подушки для подголовников. Фактически, там и подголовников не было, только труба у хвостового трапа, где мы могли отлить. В течении следующих дней мы странствовали на запад, чтобы добраться до востока, пытаясь найти место, чтобы растянуться и немного поспать. Это сложнее, чем кажется. С-130 это шумный самолет — помогает, если вы носите беруши — и это неудобный самолет, потому что нет ничего мягкого, на что можно было бы лечь. Помню, мы тогда думали, что высаживаемся на каждую чертову скалу в Тихом океане, чтобы заправиться. Мидуэй, Уэйк, Сайпан, Гуам, Филиппины — мы побывали везде. Затем полет над Южно-Китайским морем, к югу от Сайгона и долгое, ленивое приближение, которое в конце-концов привело нас в сам Вьетнам. Я поднялся по трапу в кабину и посмотрел через блистер. Я ожидал увидеть бесконечные пышные тропические джунгли. Вместо этого пейзаж был тускло-зеленым и пятнисто-коричневым, с квадратными милями лунных кратеров, изрывших землю цвета засохшей крови. — А где же, черт возьми, джунгли? — Пропали, — объяснил пилот. — Удары Б-52. Дефолианты. Напалм. Я задумался над этим. — А где мы приземлимся? — Бинь Туй. — Большой аэродром? — Не очень большой. Мы всегда оказываемся под обстрелом, так что будем действовать быстро. Как только мы оказываемся на земле, мы любим двигаться быстро — так что, если бы вы могли быстро убраться сами и убрать свое барахло, это было бы очень кстати. — Принял, понял — я сбежал вниз и нашел Кочея. — Пилот говорит, что мы садимся в горячую зону. Что насчет того, чтобы зарядиться и снарядиться прямо сейчас? Кочей вздернул подбородок и задумался. — Правила говорят нам, что мы не должны этого делать. Это тревожит Военно-воздушные силы. — А вот интересно, Чарли читали эти правила? Кочей задумался над этим на полсекунды. Потом он хлопнул меня по руке. — Ты прав. Скажим им, что все, кто захочет, может заряжаться и снаряжаться. Я собрал свое отделение и мы вытащили М-16 и магазины из наших брезентовых багажных сумок. Мы вставили 30-зарядные магазины. Затем, пока экипаж ВВС не смотрел, мы потянули за рукояти заряжения — ра-а-а-а-чет-клик! и дослали патроны в патронники. Затем мы перевели предохранители М-16 в горизонтальное положение. Теперь 'Геркулес' кружил, опустив левое крыло и опускаясь все ниже и ниже. Мы услышали скрежет выдвигавшихся гидравликой закрылков, а, затем, ба-бам-бам, мы оказались на летном поле и выруливали, и кормовой трап заскулил, медленно опускаясь к земле. Все мысли о доме исчезли. Мое сердце стучало ровно, бум-бум с частотой 120 ударов в минуту. О, это будет весело.


Глава 7

Было тепло и влажно, свежо и по деревенски пасторально, как свиной навоз. Вы знаете, что когда выходите из самолета, ощущается первое дуновение странного, нового воздуха, которое сразу говорит вам о том, где вы находитесь? Первое дуновение, донесшееся от опущенного трапа, напомнило мне Пуэрто-Рико, и я сразу понял, что Вьетнам мне понравится. Я огляделся. Вокруг были мешки с песком и укрытия для самолетов. Прямо над покрытием взлетной полосы вумп-вумп-вумпали 'Хьюи'. Но там были и пальмы, и рисовые поля, а за колючей проволокой и минными полями виднелись крестьянские хижины с цыплятами, снующими по дворам и свиньями, валяющимися в грязи за грубыми деревянными заборами. Я потянулся, подняв М-16 словно гантель, и набрал полные легкие прекрасного, влажного, тропического, пропитанного горючим воздуха. О да. Пуэрто-Рико. Панама. Аромат был определенно из третьего мира. Странно, но для того, кто никогда не проводил много времени в третьем мире, это было жутко похоже на возвращение домой. Через пару часов мы обосновались в Тре Нок, примерно в миле от авиабазы Бинь Туй. Тре Нок находилась на реке Бассак, одной из пяти основных водных артерий, проходящих через дельту Меконга. (С юга на север это были реки Меконг, Бассак, Котьен, Хамлуонг и Метоу. Каждая из них следует в основном течении с запада на восток, из Камбоджи в Южно-Китайское море). В Тре Нок у военно-морского флота была штаб квартира патрульных речных катеров; 116-я оперативная группа. Мы были назначены в 116-ю для поддержки в регионе операций на реках, которые получили соответствующе звучащее кодовое название 'Гейм Уорден', наша задача заключалась в помощи ПРК в перехвате поставок Вьетконга, которые осуществлялись на курсирующих сампанах или носильщиками — перетаскиванием через отмели. Мы также должны были перехватывать курьеров ВК, убивать или захватывать их и передавать разведке флота всю информацию, которую они несли. Мы проехали пару километров от Бинь Туй до Тре Нок и, когда прибыли, уже наполовину ожидали увидеть палатки и уборные с дырами в полу. Судя по слухам, которые до нас дошли перед отбытием, условия жизни в штабе 'речников' были примитивными. Ничего подобного. Когда мы подъехали, я увидел бетонные здания, кондиционеры, торчащие из нескольких окон, приличных размеров камбуз, большой док и механические мастерские, а, так же, штаб-квартиру, которая хоть и не была Литтл-Крик, была намного лучше, чем кто-либо ожидал. Как только мы подъехали, четверо лейтенантов — Джек Райнболт, Ларри Бейли, Боб Гормли, Фред Кочи и я, оставили два взвода снаружи и побрели в душный штаб 116-й оперативной группы, которой командовал старший офицер, носивший звание коммодора (звание в ВМФ США, эквивалентное бригадному генералу в армии или морской пехоте; выше капитана 1-го ранга, но ниже контр-адмирала. В данном случае, однако, это не воинское звание, а должность командира соединения. прим. перев.). Мы предъявили наши документы, прошли по коридору и постучали в дверь кабинета коммодора. — Входите. Мы вошли в комнату, затуманенную сигаретным дымом. Коммодор, капитан 1-го ранга, в грязной бежевой рубашке с закатанными до бицепсов рукавами, не глядя помахал нам рукой. Мы небрежно отдали ему честь. Коммодор поднял голову. Он посмотрел в нашем направлении, затем сфокусировался на мне. — Срань Господня. Марсинко, ты все еще раскрываешься низко, чудик? Уитэм, бывший капитан ДКД-114, 'Рашмора', на котором я совершил свой последний поход в качестве рядового боевого пловца, раздавил свою неизменную сигарету в обрезе гильзы, служившим ему пепельницей, подскочил, хлопнул меня по плечу и потряс правую руку. — Сукин ты сын! Уитэм внимательно осмотрел 'шпалы' на моем воротнике. Он протянул руки и дотронулся до них, чтобы убедиться, что они настоящие. 'Гусиные лапки' вокруг его глаз сморщились в то, что я запомнил как обветренную улыбку новоангличанина. — Я бы никогда не поверил, что ты прошел через ШКО. Наконец, он обратил внимание на остальных четырех парней в комнате, велев им стоять 'вольно', а затем добродушно толкнул меня в грудь. — Этот сукин сын чуть не довел меня до сердечного приступа, когда он был рядовым, а я командовал десантным кораблем-доком, — объяснил он, радостно хлопнув меня по руке. — Черт возьми, сэр, — серьезно сказал Райнболт, который был старшим из SEAL, — он все еще так делает. На тренировке он... — Молодец, Марсинко — перебил его коммодор. — Читайте по губам. Если мне что-то и нравится в офицере, то это последовательность. Он посмотрел на меня, как на блудного сына. — Верно, чудик ты эдакий? Что я мог сказать? Этот человек был князем. Затем Уитэм усадил нас и рассказал о нашей жизни в обозримом будущем. Мы разместимся в одном из полудюжины одноэтажных бетонных зданий с плоской крышей, разделенных на четырехместные спальные комнаты. У нас будет столовая, душ — все удобства, даже горничная, которая проследит за чистотой нашей одежды. И ей не придется отлынивать, потому что Уитэм хотел, чтобы мы были заняты. — Вам придется провести много времени в грязи, так что, надеюсь, вы не против испачкаться. В конце-концов он выгнал нас, сказав, чтобы мы разобрались через несколько часов, а потом он увидит нас позже за пивом. Б. Б. Уитэм был склонен к преуменьшению. Потребовалась почти неделя, чтобы привести все в порядок. Боеприпасы должны были быть помещены на склад, оборудование рассортировано и разложено, а наше оружие вычищено. Я быстро стал фанатом чистки оружия, потому что понял, что климат начнет уничтожать его в течении нескольких часов. Влага, грязь, пыль, ржавчина — мы постоянно с ними боролись. К концу третьего дня я начал беспокоиться. Четверка лейтенантов — Райнболт, Кочи, Бейли и Гормли — отправилась на север, в специальную зону Ранг Сат, убийственное мангровое болото площадью 600 квадратных километров, простиравшееся от Сайгона до Южно-Китайского моря, с визитом к Первому отряду SEAL — увидеть своими глазами, какими методами ведется война. Их целью было скопировать технику Первого отряда SEAL — устроить статическую засаду и ждать появления противника. Тем временем мальчик-энсайн и его веселая шайка салаг-идиотов остались не у дел. Мы были слишком молоды, чтобы тащиться за ними, сказали взрослые. — Отдохни немного — сказал мне Джей Райнболт. — Иди, поиграй со своими игрушками. Так что я сидел, дулся и ловил немного солнца примерно половину дня. Это был проигрыш. Я пришел не загорать — так что я посетил лавочку разведки, где спросил гадателей по голубиным потрохам, как работают вьетконговцы в этом районе, и где их скорее всего можно будет найти. В тот вечер шестерка щенков из SEAL разделила ящик пива и составила заговор. Когда взрослые уходят и оставляют детишек без присмотра, могут произойти всевозможные непредвиденные приключения. На следующее утро Орел и я неторопливо спустились к причалу и мило поболтали на борту ПРК насчет утреннего патрулирования. Патрульный речной катер — это замечательный катер. Он тридцать один фут (9,45м) в длину и в качестве двигателя имеет водометы, что означает небольшую осадку, и он быстр — примерно двадцать восемь или двадцать девять узлов — и очень маневренный. Они были вооружены спаркой пулеметов .50 калибра в носовой части, нарезными 81-мм минометами в корме и 40-мм гранатометами 'Ханивел' Мк 18 с ручным приводом (перезарядки — прим. ред.) над люком двигателя. Экипажи также брали с собой в ассортименте М-16, пулеметы М60, автоматические .45 и иногда .38-е. Так что — в дополнение к скорости — ПРК были смертельно опасны. Команда отчалила и мы вошли в непрозрачные зелено-коричневые воды. Еще не было восьми, а температура уже перевалила за 90 градусов по Фаренгейту (32 градуса по Цельсию — прим. перев.). Влажность была ужасной — можно было почти разглядеть движение воздуха, если рубануть его ребром ладони. Перекрывая рычание мотора, я спросил одного из членов экипажа, можно ли постоять на мостике и получив утвердительный кивок, забрался в кабину и бочком подобрался к шефу, который сидел за штурвалом. Он был архетипичен — на вид ему было хорошо за тридцать, с редеющими светло-каштановыми волосами, подстриженными в плоскость на макушке и с 'белыми стенами' по бокам. Его уши торчали, как ручки кувшина. Татуировки бежали по его мускулистым предплечьям и исчезали под изящно закатанными рукавами выгоревшей рабочей рубашки из темно-синей ткани 'шамбре'. Большинство матросов, управлявших ПРК, были одеты в зеленое или бежевое. Только не этот парень. Он был старомодной мамочкой и хотел, чтобы вы это знали. — Утро, шеф. Он крутанул штурвал и катер пошел по течению. Теперь чуть прибавил газу, двигая катер против течения. Он хранил молчание до тех пор, пока мы не оказались на расстоянии двух пальцев от причала. Затем он приказал стрелкам почистить их оружие. Наконец он повернулся ко мне. — Утро... сэр. Между первым и вторым словами была тысяча одна, тысяча две, тысяча три паузы. Я посмотрел на зеленый кустарник, который покрывал берег реки, теперь в пятидесяти метрах от меня. — Хороший денек для прогулки. Шеф. — Если Вы так говорите... сэр. Он отвернулся и выкрикнул свою растудыть-затудыть команду одному из матросов на артиллерийской палубе. Я знал о чем он думает. Здесь был еще один ганг-хо, придурок, тошнотный энсайн, который хотел пробить свой билет, сыграть в военную игру или две и вернуться домой. Я подождал, пока он снова повернется к консоли, и игнорировал меня еще примерно девяносто секунд. — Эй, пошел на хер. Шеф. Это привлекло его внимание. — Что-то сказали? — Я сказал, 'Пошел на хер, шеф'. Я здесь для того, чтобы поболтать, так что вломи мне. Врежь. Покажи мне настоящего ни-от-кого-дерьма-нетерпилу. — Что тут, черт возьми, происходит? Он снова крутанул штурвал, выводя нас на середину канала. Он убавил газ, так что мы двигались ровно, но очень медленно, сунул руку под бронежилет, вытащил из кармана рубашки 'Лаки Страйк', постучал ей по крышке часов, закурил и глубоко выдохнул через нос. — Ты гнойный гребанный жопоумник — сэр. — Именно это мне говорили в команде. Насмешливая складка бровей. — Ты из команды? — UDT-21 и 22. Пять лет. — А где вы совершали свои круизы? Я ткнул большим пальцем назад в Тре Нок. — Последние два с стариной Би Би Уитэмом в Средиземке на борту 'Рашмора'. — На 114? Ни хрена себе. — Ни хрена себе. Он переключил свое внимание на реку, которая струилась за боротом. Катер едва двигался против течения. Подобно зависанию вертолета, это пилотажное движение, требующее подготовки и опыта. Он указал на правый борт. — Там есть песчаная отмель. Тебе захочется посмотреть на нее, когда будете выводить свои лодки. — Принял, шеф. — Сигарету? Я отрицательно покачал головой. — Ты когда-нибудь бывал в Неаполе? — Черт, шеф, да каждый проклятый круиз. А до этого я там год проработал радистом, с 1960 по 1961. — И какой у тебя был ранг? — В Неаполе? Е3, шеф — 'назначенный нападающий'. Он затянулся и выдохнул идеальное кольцо дыма, которое висело во влажном воздухе, казалось, целую вечность. — Мне всегда нравился чертов Неаполь. Я отсидел пять лет в Неаполе, с пятьдесят пятого по шестидесятый. Я растолстел, питаясь пастой и много трахался — я жил с чертовой bella ragazza — и я цапался с чертовыми офицерами. Это был отличный гребаный тур. — Самая чертовски уродливая женщина-офицер, которую я когда-либо знал, рулила долбанным центром связи в растудыть его Неаполе, в 1960 и 61-м годах. — Я о ней слышал. Две сотни чертовых фунтов. — Я звал ее Биг ЖУК — Большой Жутко Уродливой Командиршей. Он едва сдержал улыбку, но удержался, чтобы не пойти дальше. — Вот ни хрена же себе. Он оглядел меня с ног до головы, совсем как Эв Барретт. Еще раз затянулся сигаретой, выдохнул и щелчком отправил ее по совершенной параболической дуге в Бассак. Он посмотрел, как она зашипела и исчезла в коричневой воде. — Как ты сказал, тебя зовут, сынок? Я улыбнулся улыбкой свежеиспеченного благословленного. — Марсинко, шеф. Марсинко. Но зови меня Рик. Офицеры редко слушают рядовых достаточно внимательно. Я это делал. У меня это вошло в привычку. И я многому научился. Например, от своего свежеобретенного морского папочки-шефа на ПРК, я узнал, что Чарли имеют привычку увязывать свои операции с нашими патрулями ПРК. Офицеры в 116-м отформатировали войну. Операции проводились по учебнику: постоянно и последовательно. В результате, сказал шеф, Чарли точно знали, как мы действуем. Все, что надо было сделать Чарли, это подождать, пока пройдет ПРК. Потом он пошлет приманку — может быть гражданского, может быть, добровольца — через реку на сампане или плоту. Если бедолагу подстрелят или захватят, ну что же, очень печально. Но Чарли также предполагали, что согласно нашим официальным методикам действий ВМС США, как только действие было начато, выполнено и прекращено, на этом было все — и ПРК двинется дальше. После того как он, пыхтя, исчезнет из виду, ВК отправят свои основные конвои снабжения или войска и двинутся через реку. Лучше всего ложные цели работают, если вы способны установить свои часы по действиям противника, а ВК смогли установить их с помощью ВМС США. Я был полон решимости это изменить. Во-первых, я должен был посмотреть, какую я могу собрать огневую мощь. Примерно в тринадцати километрах к западу от Тре Нок находилось место под названием переправа Джульетта, которое было очагом активности ВК. Чуть ниже по течению от Джульетты был небольшой остров — примерно триста на сто метров. Это была зона свободного огня: в ней нигде не было своих. В ту же ночь, после того как я совершил круиз на ПРК, я взял отделение 'Браво' и загрузил пару штурмовых тактических лодок SEAL. ШТЛ сделаны из стекловолокна, с двумя 110-сильным подвесными моторами 'Меркурий'. Они быстрые. В средней части судна установлена тренога для крупнокалиберного пулемета. Передние планшири имеют штыревые установки для пулеметов М60 по правому и левому борту. У нас были также 57-мм и 90-мм безоткатные пушки (безоткатные орудия М18 и М67 — прим. перев.), позволявшие стрелять с плеча, которые вели огонь как фугасными, так и картечными выстрелами, которые были наполнены круглыми пулями и причиняли много травм, если в кого-то попадали. Мы уложили достаточно боеприпасов, чтобы понизить осадку ШТЛ на полфута, а затем в 18.30 отправились в небольшой прогулочный круиз к переправе Джульетты. Патч Уотсон уселся за штурвал ШТЛ номер один, Боб Галлахер вел ШТЛ номер два, в ста ярдах на моем левом фланге. Мы почти добрались до Джульетты, когда Галлахер вызвал меня по рации. — Мистер Рик? — Принял, Орел. — Посмотри, какая рыба прыгает позади вас. Я обернулся — действительно, будто стайка маленьких фосфоресцирующих рыбок рассекла спокойную темную гладь реки. Я посмотрел еще раз. — Черт, Орел, это не рыба — это гребаный автоматический огонь. Я похлопал Патча по плечу. — Разворачивай. Я смотрел как пули следуют за нами, плинк-плинк-плинк. Мы ничего не слышали из-за шума, производимого нашими 'Меркуриями'. Но Чарли чертовски точно стреляли по нам и огонь велся, должно быть, с острова свободного огня. Мы завороженно смотрели, как пули падают в воду. Рядом со мной стоял боец SEAL по имени Гарри Мэттингли, который отправился вместе со мной. Внезапно он закричал: — Черт, в меня попали! Я повалил его на палубу и осмотрел. Пуля отрикошетировала от воды и попала ему прямо между глаз. Он истекал кровью, как в аду. Но он был в порядке — рана была только поверхностной. Его лицо было меньше чем в футе от моего — это дерьмо было реальным. — Ты везучий сукин сын, — сказал я. — Вставай и стреляй в них в ответ. Патч крутанул руль, Галлахер последовал за ним и обе ШТЛ направились к дальнему берегу реки. Я схватил радиомикрофон. — Я следую за тобой. Когда он начнет стрелять в вас, я замечу вспышки и врежу из безоткатки. В течении двух часов мы обстреливали остров всем, что у нас было, чередуя лодки Орла и мою, когда надо было перезарядиться, расходовали боеприпасы и уходили. Судя по жалкому количеству ответного огня, я предположил, что там было не больше одного-двух ВК. Но цифры не имели значения. Важно было то, что они стреляли в нас, а мы им отвечали огнем. Примерно в 20.00 я решил вызвать воздушную поддержку. Я взял рацию и запросил 'Призрака', позывной для 'Пфаффа, дракона волшебного' — С-47 с четыремя пушками Гатлинга 'Вулкан', каждая из которых давала 6300 выстрелов в минуту. — Никто не может задействовать нас без согласования с ПРОКОМ — вьетнамским командующим провинцией, "Серебряная пуля", — сказал по радио голос ВВС. "Серебряной пулей" был я — это был самый грандиозный радиопозывной, который я мог придумать на тот момент. Разрешение? Нет проблем. Я просто вытащил ПРОКОМ из постели и запросил огневую поддержку. — Я должен запросить вас согласно уставу, сэр. — Вы еще кто такой? Я рассказал ему. Он громко застонал. — Вы, американское мудачье, вечно создаете проблемы. Но все же разрешил мне задействовать 'Призрака'. Мы наблюдали, как самолет плыл в ста метрах над островом со скоростью около девяносто узлов. Даже в темноте мы могли видеть деревья, кусты и землю, взлетающие, когда 'Вулканы' обрабатывали сушу. 'Призрак' сделал пять медленных, смертельных заходов, а затем взмахнул крыльями, накренился и полетел на север. Я связался с ними по рации. — Спасибо ребята. "Серебряная пуля" передачу закончил. Я связался с Галлахером. — Неплохо, да? — Точно, энсайн Серебряная пуля. Я слышал через динамик, как хохотал Орел. — Почему ты просто не назвал себя Горячим Членом? — Я бы так и сделал, если бы додумался. Я развернул свою ШТЛ на левый борт. — Идем домой. У нас было четыре часа веселья и сейчас было 22.30, самое время для нескольких прохладных часов. — Время для 'Миллера' — сообщил я по рации Галлахеру. (В данном случае, видимо, речь идет о пиве 'Миллер'. прим. перев.) Мы развернули лодки и потащили наши задницы вниз по реке, как чертова армада двадцатого века. Я не мог перестать улыбаться. Мы расстреляли все чертовы патроны, которые взяли с собой, и от нас несло кордитом и потом. Мы превращались в воинов, которыми всегда хотели быть. Война была великолепна! Естественный подъем продолжался до тех пор, пока мы не добрались до дока. Я видел с реки, что какой-то мужлан-придурок прыгал вверх и вниз, как обезьянка на поводке, а его рот работал в такте четыре четверти. Когда мы подошли ближе, я его разглядел. Это был начальник оперативного отдела, капитан третьего ранга по имени Хэнк Мастин. Так вот, Мастина я знал только понаслышке. Он был выпускником Академии, чьи дедушка и папа были адмиралами и все это просто впечатлило меня до чертиков, верно? Когда мы были уже в двадцати ярдах, я услышал, как он вопит, перекрывая хриплый рокот наших двух 'Меркуриев'. — Какого хера ты вызываешь воздушную поддержку без моего разрешения? Кто дал тебе чертовы полномочия вытащить чертова ПРОКОМа из его чертовой постели? Кто дал тебе разрешение использовать позывные этого чертового подразделения? Честно говоря, я никогда не задавался ни одним из этих вопросов вообще. Вы вели войну и все тут. Вы не снимали шляпу и не спрашивали: — А можно? Поэтому я ответил ему тем же. — Эй ты, скотомудило, я пришел надрать жопу кое-кому из ВК, и достать несколько гребаных имен ВК — и именно это я сегодня и сделал. И если тебе это не нравится, то пошел ты и весь твой гребанный вид мозгоклюйных членоносов-карандашеточцев мудилозастойных . Он побледнел, завопив: — У тебя неприятности, мистер, — и ушел прочь. Я вообще не вспоминал об этом инциденте до следующего дня. Каждый день, сразу после полудня, капитан 1-го ранга Би Би Уитэм обычно лежал в гамаке, который повесил рядом со своим коммодорским домиком, читал, курил, пил кофе и работал над своим загаром. На следующий день после нашей эскапады он окликнул меня, когда я проходил мимо, направляясь пожрать. Он сдернул синюю бейсболку, скрывавшую его густые, коротко подстриженные светлые волосы, сдвинул очки на лоб и прищурившись посмотрел на меня. — Дик, ты начинаешь. Он потянулся за сигаретой, закурил и выпустил дым в мою сторону. — Ты и так в беде. — Moi? (Я? — французский. прим. перев.) — Out, toi, mon petit phoc. (Да, ты, мой маленький тюлень — французский. прим. перев.) Какого черта он там бормочет? — Да что я сделал-то? Я действительно не знал. Уитэм сменил сигарету на чашку с кофе, сделал глоток, поставил чашку на стол из патронных ящиков и взял снова свою 'Мальборо'. — Слова 'Хэнк' и 'Мастин' что-нибудь для тебя значат? — Ах, этот.... Уитем раздраженно покусывал свои жесткие светлые усы. — Не надо мне тут 'Ах, этот'. Он вполне может отправить тебя под трибунал. Он старший офицер. У него есть связи в Вашингтоне, он выпускник Академии. И он неплохой парень — на самом деле, энсайн Чудик, если вы познакомитесь с ним поближе и он не захочет отрезать твои яйца и подвесить их на гребаном флагштоке, он может стать тебе настоящим помощником. — Айе-айе, сэр. — И не надо мне тут 'айе-айе' с лошадиным дерьмом, Дик. Я серьезно говорю, что он может помочь тебе. Хэнк составляет оперативные планы. — Ну и что? Важное дело. — Ты самый высокомерный энсайн, которого я когда-либо встречал. Уитэм затянулся 'Мальборо'. — Читай по губам, Дик. Он тот, кто разработал здесь развертывание отряда SEAL. — Но он же не SEAL, сэр. Это какой-то черт из Академии, который говорит мне: 'Когда ты столкнешься с противником, ты должен спросить меня, прежде чем выпустить хотя бы одну чертову пулю'. — Это не то, что он тебе сказал. — Это то, как я его понял. — Вы идете и устраиваете стрельбу в зоне свободного огня, никому об этом не сказав. Вы поднимаете с постели командующего провинцией, чтобы он разрешил использование огневой поддержки и чтобы ее санкционировать, вы используете 116-ю оперативную группу — коммодором которой я являюсь — и ее позывной. И ты говоришь мне, что это Хэнк Мастин мудак, потому что он расстроен? Черт с ним, Дик — я расстроен. — Хорошо, наверное я слегка погорячился вчера вечером. — Читай по губам. Сдержанность, сдержанность, сдержанность. Если ты будешь слишком часто говорить капитанам третьего ранга идти на хер, как ты это сделал прошлой ночью, они вышвырнут тебя отсюда в наручниках. — Окай, я понял, принял к исполнению. Уитэм покачал головой. — Хорошо. Он сделал паузу и отхлебнул кофе. — Дело в том, что здесь должен быть какой-то порядок, Дик. — Я согласен. Но как мне кажется, шкипер, здесь все думают очень традиционно. Вы ходите на лодках, вы слушаете старшин. Из того, что я слышал, Чарли знает, что мы собираемся делать, потому что мы все делаем по учебнику. — И что? — И то, что пришло время для новых учебников, которые он еще не выучил. Уитэм покачал головой. — У нас есть новые учебники. И Хэнк Мастин написал их — SEAL будут поддерживать операции на реках и... — Шкипер, это мы должны составить наш собственный план. Он рассматривает SEAL как вспомогательное подразделение. К черту все это. Шкипер, Хэнк Мастин, может быть, и потрясающий парень, но то, что он придумал — это обычное застойное мышление Академии ВМФ. Ради Бога, шкипер, SEAL должны быть нетрадиционными. Это значит, действовать не по учебникам. Я подождал, пока он допьет свой кофе. — Я прибыл сюда не для того, чтобы сидеть и ждать, пока Чарли найдут меня, шкипер. Я хочу надрать задницу Чарли на его собственной территории. Это нетрадиционно. — Как вчера вечером? — Эй, вчера вечером это была всего лишь репетиция. Я хотел дать своим парням немного практики, прежде чем мы начнем действовать по настоящему. Уитэм вздохнул. — Вот что я скажу тебе, Дик. Здесь нет никакой практики — никаких репетиций. Каждый чертов день, это все по настоящему. Если вы хотите четыре часа тратить мои боеприпасы, доставьте мне захваченного вьетконговца или какую-то информацию, или еще что-то, что я мог бы использовать. Он был прав. Черт возьми, он был прав. Его тон смягчился. — Вы там хоть что-то добыли? — Если на том острове вообще было что-нибудь. Шкипер, там ничего не двигалось после того, как мы закончили. Мы вернулись домой совершенно пустые. Ни одного патрона не осталось — даже в М-16. — Парень, тебе нравится жить опасно — он покачал головой. — Слушай, держись пару недель подальше от Хэнка Мастина. Я все улажу и вы станете друзьями. Но Иисусе — что за способ начать. Он опустил темные очки, надел кепку с длинным козырьком и взял книгу в мягкой обложке. — Свободен, энсайн Чудик.


Глава 8

Отделение 'Браво' не увидело никаких боевых действий в течении недели после моей маленькой эскапады. Я был младшим офицером, и лейтенанты решили, что боевые патрули будут назначаться в порядке старшинства. 'Браво' пришлось ждать до последнего. После того, что нами ощущалось бесконечным затишьем, мы, наконец, отправились. Я получил кое-какие сведения о деятельности ВК на перекрестке Джульетты, недалеко от острова свободного огня, где мы проверяли нашу огневую мощь. Теперь 'Браво' снова попытает там счастья, и на этот раз, как я надеялся, лицом к лицу с мистером Чарли. Мы планировали хрестоматийную операцию на реке. — Считайте это задачей БПД — Будь Проще, Дурачок, — сказал я своим ребятам. И действительно, план был настолько элементарен, что даже Хэнк Мастин его бы разработал. Мы высаживались на самую западную оконечность острова свободного огня, откуда открывался вид на переправу Джульета, главную точку пересечения ВК реки Бассак. Там мы дожидаемся, когда появится курьер ВК. Мы устроим засаду, убьем его, соберем все разведданные, какие сможем, принесем их шкиперу Уитэму, нас погладят по головке и скажут 'молодцы', а потом мы пойдем искать холодное пиво и веселиться. Убийство было важным элементом по нескольким причинам. Во-первых, для этого мы и находились во Вьетнаме. Во-вторых, вы никогда не знаете, сможете ли убить кого-то, пока это не сделаете. Я хотел убедиться, что каждый член 'Браво' справится с этой задачей. Это может оказаться смертельно опасным для команды, если хотя бы один человек будет колебаться. Мы покинули Тре Нок сразу после захода солнца, все на одной ШТЛ. Мы закрасили лица и руки черным гримом, надели камуфляжную зелень, тропические ботинки, мягкие шапочки и разгрузки, и мы несли по одной фляге, боевому ножу и много-много пуль и гранат. Мы были частью небольшой флотилии. Один из лейтенантов Второго отряда SEAL, Ларри Бейли, взял на себя командование одним из катеров 'Майк' — то есть, бронированного среднего десантного катера, или СДКА, оснащенного 81-мм минометом, плюс парой М60 и крупнокалиберных пулеметов. Вторым катером 'Майк' командовал офицер из Первого отряда SEAL, временно прикомандированный из зоны Ранг Сат. Он был симпатичным белобрысым калифорнийским серфером, которого я назову Адамом Генри. Он мне не нравился. Кроме того, к нам присоединился один из ПРК 116-го соединения с его пулеметами и 40-мм гранатометом. Если мы попадем в беду, Адам сыграет в Джона Уэйна — он будет стрелять как черт по Чарли, пока ШТЛ не прорвется к береговой линии и быстро нас вытащит. Задача Ларри состояла в том, чтобы искать и вынюхивать любого ВК, пересекающего реку выше по течению. Как я думаю теперь, Ларри был бы лучшим выбором для роли Джона Уэйна. Смуглый, долговязый техасец с глазами кобры, он был самым агрессивным из лейтенантов во время нашей подготовки перед отправкой. Было предрешено, что Ларри станет 'тигром' Второго отряда SEAL во Вьетнаме. Лодки поравнялись с нашей целью. ШТЛ двигалась к острову на шести узлах, в то время как ПРК и оба 'Майка' продолжали идти вверх по реке. Адаму не нужно было идти с нами. Рычание их мощных двигателей и 'Меркурии' ШТЛ заглушат любой шум, который создаст наша высадка, в то время как более крупные суда не позволят ни одному ВК на переправе Джульетты увидеть с берега реки, как мы высаживаемся из штурмовой лодки. Мы находились в шестидесяти ярдах (прим. 55м) к югу от острова и чуть восточнее его оконечности. Я похлопал Патча Уотсона. Он перекатился через дальний планширь и упал в теплую воду. Теперь пошел Рон Роджер. Потом я, Джо Кэмп, Джим Финли и последним — Орел Галлахер. ШТЛ продолжала идти вверх по реке, медленно исчезая в темноте. Наполовину приподнявшись из воды, мы медленно гребли к острову, стараясь двигаться как можно тише. В восьми ярдах (прим. 7,3м) от южного берега я опустил ноги вниз и меня тут же засосало в ил, скрывший мои ботинки. Я высвободился и снова принялся грести по собачьи, пока мои колени не коснулись грязного дна. Я осторожно выбрался на заросший травой берег, поднял М-16 над головой и снял с предохранителя. Я ждал. К плеску воды добавился шум от остальных бойцов SEAL, которые подходили один за другим. Я всмотрелся. Мы все были в присутствующих и учтенных. Я подал сигналы рукой: двигаться вверх по берегу; рассредоточиться по заранее назначенным позициям; установить периметр. Гул от катеров слышался теперь довольно далеко. Я поежился в прохладном вечернем воздухе. Никогда бы не подумал, что буду дрожать во Вьетнаме, но мне было зябко. Мы ползли вверх по берегу, продвигаясь дюйм за дюймом, вдоль пятидесятиярдовой (прим. 45м) оконечности острова, пока не устроили засаду за обломком поваленного дерева. Четверо из нас — Патч Уотсон, радист Кэмп, Рон Роджер с пулеметом 'Стоунер' и я — разделились на две пары в восьми ярдах друг от друга и внимательно осмотрели южный берег реки, песчаную косу и грязевую отмель в ста пятидесяти ярдах (прим. 137м) от нас. Джим Финли и Орел Галлахер заняли позицию в арьергарде, в пятнадцати ярдах (прим. 13,7м) от берега и прикрыли наши задницы. К этому времени я уже совсем не слышал катеров поддержки и меня вдруг охватило невероятное чувство одиночества. Одновременно меня накрыла паранойя в степени, которой я раньше никогда не знал. Черт — мы действительно были в джунглях, с боевым оружием и людьми, которые хотят нас убить. Если это ловушка, если Чарли поджидают нас... Господи. Я встряхнулся и вышел из этого состояния. Я моргнул, крепко зажмурив глаза, а затем открыл их, чтобы взять под контроль гиперстадию, через которую я летел. Попробовал упражнения на контроль дыхания. Они сработали. Я расслабился. На моих часах было 21.40. Нам потребовалось около двадцати минут, чтобы пробраться через двадцать пять ярдов (прим. 23м) зарослей кустарника и речной травы к месту засады. К этому моменту мы находились на позиции около получаса. Остров принял наше появление и снова ожили звуки неведомых тварей, которые щебетали, свистели и жужжали вокруг нас. Я обнаружил, что внешний шум был громким и решил, что он был усилен моим тревожным состоянием. Мы не произнесли ни слова с тех пор, как покинули штурмовую лодку. Нам и не нужно было этого делать. Я поднял голову. Небо было таким ясным, каким я его никогда не видел. Звезды — миллионы звезд сияли так ярко, словно это была свежая осенняя ночь в Новой Англии. Воздух стал довольно прохладным, и мои зубы начали стучать. Я заставил себя сжать челюсти, чтобы остановиться. Как чертовски нелепо. Замерзнуть в тропических джунглях. Я думал об Эве Барретте, о Грязи, о том, как низко я раскрылся в своем последнем средиземноморском круизе. Я думал о Сент-Томасе — ром и кока-кола и трахе с этой замечательной учительницей из Нью-Джерси с большими сиськами. Я подумал, что может быть, завтра, напишу открытку каждому из моих детей. Сувениры для них, когда они научатся читать. Я вспомнил, как мне было семь лет и я испугался в первый раз, когда грузовой поезд прижал меня к стене в тоннеле. Тут я его услышал. Скрип-скрип. Волосы на затылке у меня встали дыбом. Мурашки побежали по коже. Скрип-скрип. Дерево по дереву. Весло в уключине. Скрип-скрип. С песчаной отмели, напротив того места, где мы лежали, в медленно текущую реку сунулся нос маленького сампана. Я медленно поднял палец. Ждем. Он в 150 метрах отсюда. Он подойдет ближе. Не спугните его слишком рано. Я затаил дыхание. Ни один волосок ни на одном из моих парней не шевельнулся, хотя четыре ствола следовали за сампаном. Он приближался медленно, мучительно медленно. Один вьетнамец, в черной пижаме, без шляпы, оружия не видно. Как азиатский гондольер, он описывал своим единственным веслом скрипучую постоянную букву 'J', выгребая против медленного течения Бассака. Он шел прямо на нас. Я выстрелил первым, когда он был в менее чем двадцати футах ( 6м) от меня. Остальные выстрелили так быстро после меня, что бедняга, должно быть, подумал, что смотрит на один большой 16-дюймовый ствол. О чем бы он не подумал, это была его последняя мысль. Мы одновременно выпустили по нему по полному 30-зарядному магазину. Но действительно разрушительным был 'Стонер' Рона Роджера — сто пятьдесят патронов калибра .223, каждый двадцатый из которых был трассирующим. — Пошли! Я вскочил на ноги, выкарабкиваясь на берег и бросился вниз, чтобы перехватить тело вьетконговца и вытряхнуть все, что можно, из изрешеченного сампана, прежде чем он утонет. Патч был у меня хвосте, Рон Роджер тоже не отставал. Я расплескивал воду, мои ноги скользили по илу. Сампан начал погружаться в воду. Это превращалось в гонку. Теперь я плыл. — Подходим. Мы с Патчем добрались до сампана первыми. Я перегнулся через планширь. Внутри лодка была покрыта кровью, осколками костей и обрывками черной пижамы. Но она была пуста, если не считать небольшого матерчатого мешочка, который я схватил. — Найди его — крикнул я. Патч нырнул. Я последовал за ним. Мы вынырнули с пустыми руками. Вероятно, его отбросило назад в воду 'Стонером'. Вот дерьмо. Мы волокли сампан, когда вода вокруг нас начала плескаться. На берегу Джо Кэмп подал сигнал рукой. — Автоматический огонь — одиннадцать часов. Он бросился на землю и выпустил весь магазин, ведя прикрывающий огонь. — Тащите ваши жопы обратно на берег. Мы с Патчем поплыли изо всех сил, волоча за собой сампан и добрались до берега. Мы вскарабкались на свои огневые позиции и я бросился к рации. У М-16 и 'Стонера' не было нужной нам дальности. Пора было вызывать кавалерию — ПРК и катера 'Майк', на которых были крупнокалиберные пулеметы, .57 безоткатки и минометы. Я схватил гарнитуру у Джо Кэмпа и дал наши позывные и координаты. Никакого ответа. Только статика. Я пытался снова и снова, но безуспешно. Настойчивый голос Орла Галлахера прорвался через перестрелку. — Они идут с обратной стороны, мистер Рик. Были ли на острове ВК? Я не собирался рисковать своими людьми. — Используй гранаты. Осколочные и ВиПи. ВиПи были зажигательными, с белым фосфором, который ярко горел. И да поможет Господь любому, кто под него попадет. Мы вели огонь минут восемь-десять, целую вечность, пока я вызывал и вызывал, пытаясь добыть патрульный катер или 'Майка'. Наконец, показалась одна из штурмовых лодок. Мы двинулись вниз по берегу, ведя прикрывающий огонь в то время как скользили, ныряли и катились через подлесок джунглей. Пули вьетконговцев рвали листья над нашими головами или закапывались неуютно близко, пока мы пробирались к лодке. Я запрыгнул в лодку и обнаружил, что в ней уже находятся трое матросов с ПКР и два человека экипажа. Штурмовая лодка рассчитана поднять девятерых. Сейчас в ней будет одиннадцать и она будет перегружена. Я махнул своим людям подниматься на борт. ШТЛ дала задний ход своим сдвоенными 'Меркуриями' и попятилась от острова — на песчаную отмель. Пока матросы стреляли над нашими головами, Патч, Финли и я перескочили через борт, столкнули лодку на воду, снова забрались в лодку и прижали задницы. Я был в ярости. Это еще мягко сказано. Мне хотелось кого-нибудь убить. — Где 'Майк' Генри? Где ПКР? И что тут делают эти матросы? — Лейтенант Генри увидел сампан и бросился в погоню. Он не думал, что у вас будут какие-либо проблемы, так что взял два остальных катера и послал нас за вами. Господи, он должен был прикрыть нашу задачу, а не гоняться за сампанами вьетконговцев. Если бы Чарли двинули значительный контингент, отделение 'Браво', благодаря Адаму Генри, пошло бы на гамбургеры прямо сейчас. Черт бы его побрал. Я проверил своих парней, чтобы убедиться, что у нас все пальцы на руках и ногах, затем поднял глаза и заметил, что мы удаляемся от Тре Нок, двигаясь дальше вверх по реке. Я схватил матроса за его бронежилет. — Что за чертовщина творится? — Лейтенант Генри вызывает вас. — Эй, мои парни замерзли и промокли. Давай развернемся. — Никак нет, сэр. Я обдумал возможные варианты. Может быть, Адам попал в беду и мы ему нужны, чтобы спасти его задницу. Это было маловероятно, но не исключено. Мы сидели на корточках на палубе и я исходил паром минут пятнадцать, пока мы не добрались до катера 'Майка' Генри, пыхтя двигавшегося вверх по реке, и не пришвартовались со стороны берега. Я вскарабкался наверх и нашел Генри. — Что за чертовщина, Адам? У тебя проблемы? Он покачал головой. — Не-а — примерно в двух кликах отсюда атакуют аванпост. Я хочу пойти и поддержать его. — К черту это. Я беру своих парней и мы идем домой. Он удерживающе положил руку на лямки моей разгрузки. — Нет, Дик, ты мне можешь понадобиться. Будет лучше, если ты останешься на 'Майке'. ШТЛ слишком мала и, к тому же, не имеет брони. Я осторожно убрал его руку. — Слушай, чмырь, сейчас уже почти двадцать три часа. Мои парни сегодня сделали свой бросок костей, мы перехватили курьера ВК и перехватили его удачно. Почему бы нам не взять наши игрушки и не пойти домой? Мы не хотим играть с тобой прямо сейчас. — Играть? Детская голубизна в его глазах, казалось, потемнела. — Так ты, черт возьми, Марсинко, думаешь, что все это — игры? — Эй, придурок, единственные игры в которые ты сейчас играешь, это те что ты пытаешься играть со мной. — Ты что, черт возьми, имеешь ввиду? — Я имею ввиду, что ты, твою мать, оставил меня там на суше. Предполагалось, что ты будешь меня поддерживать, а не искать своих собственных ВК, чтобы в них пострелять. — Если бы все было достаточно плохо, я бы там был. — Неужели? — Это точно, Дик, и ты это знаешь. — Я не знаю, что бы ты сделал или не сделал. Я сгреб его за рубашку обеими руками и подтащил к своему носу. — Слушай ты, придурок застояломудильный карандаши тебе в гузно, мы попали под огонь автоматического оружия с обеих сторон — тебе этого недостаточно? Штурмовая лодка, которую вы в конце-концов отправили, чтобы подобрать нас, была набита гребаными зеваками-матросами, и мы застряли на проклятой песчаной отмели, пока Чарли делали бац-бац по острову, это достаточно плохо для тебя? Я умолял прикрыть нас огнем, а ты ушел так чертовски далеко вверх по реке, что оказался вне досягаемости рации. Это достаточно плохо для тебя, котик? Я толкнул его спиной к переборке рубки, снова и снова слышался звук от ударов по серому металлу. — Я вот что имею ввиду, мой старый друг, как, черт возьми, ты определяешь 'достаточно плохо'? Он опустился в сидячее положение и просто застыл в этой позе, его глаза были расфокусированны. Я чувствовал себя так, будто сломал этому сукину сыну шею. Затем я вернулся на ту часть палубы, где теперь находилось мое отделение. Промокшие, замерзшие и несчастные мы наблюдали, как Адам приказал 'Майку' занять позицию для открытия огня. Невероятный кайф, который мы испытали всего несколько минут назад, полностью испарился. Этот равнодушный непроверенный засранец превратил нас из воинов в зрителей. Он пытался убить себя, но делал это за счет моих людей, а мне это совсем не понравилось. Он открыл огонь и к оскорблению добавилась обида — я увидел, что раскаленные гильзы крупнокалиберного пулемета дождем посыпались в мою штурмовую лодку, с ее открытой рубкой и бензобаками. Хуже того, поскольку она была пришвартована к 'Майку' со стороны берега, в нее стреляли плохиши. Катера 'Майк' были бронированы. ШТЛ это стекловолокно. После примерно пяти минут ошибок Генри, с меня было довольно. — Пошли, парни, мы идем домой. Мы перекатились через борт, не обращая внимания на ведущийся огонь, горячие крупнокалиберные гильзы с 'Майка' и водяные столбы от мин вьетконговцев. Мы запрыгнули в ШТЛ. Галлахер нажал на стартер, Джим Финли и Патч Уотсон резали швартовы, пока Джо Кэмп и Рон Роджер вели прикрывающий огонь. Я схватился за руль, рванул с места и вдавил педаль в пол. Двойняшки 'Меркюри' легко несли нас сквозь водяные смерчи от вражеского огня. Я резко повернул, обрезая гладким корпусом ШТЛ корму 'Майка' и на максимальной скорости направился вниз по реке. Я видел лицо Адама Генри, когда мы умчались прочь. Он что-то кричал мне, но из-за рева 'Меркюри' ничего нельзя было расслышать. Я отсалютовал ему средним пальцем. Следующая неделя. Отделение 'Браво' и я не слишком-то нежно попрощались с Тре Нок. Шкипер Уитэм не был дураком, он понял, что я собираюсь убить Генри, или Хэнк Мастин собирается отправить меня в кандалах в Ливенворт. (Форт-Ливенворт, штат Канзас, где располагается тюрьма строгого режима Министерства Обороны США. прим. перев.) Так что было решено, что 'Веселая банда Убийц-мародеров Марсинко' отправится на сорок километров в северо-восточном направлении, к Му Тхо. Там флот держал на реке флотилию патрульных речных катеров. И там, решил коммодор Уитэм, в безопасности от Хэнка Мастина, я смогу расширить горизонты развернутых SEAL во Вьетнаме в районе Дельты, не испытывая в этом процессе искушения убить кого-нибудь из моих американских коллег-офицеров голыми руками. Старшим в Му Тхо оказался потрясающий офицер по имени Тул, капитан 2-го ранга, который раньше не работал с SEAL, но обладал достаточным здравым смыслом оставить меня в покое, пока я даю ему результаты. Тул был необычным военно-морским боссом — худым, злым, язвительным, ироничным ворчуном, чья агрессивность была большим подспорьем для боевого духа 'Браво' в Му Тхо. Он носил оливково-серую камуфляжную форму вместо бежевой офицерской блузы и слаксов. Он доверял своим старшинам. Он выходил на ПКР и вставал за крупнокалиберный пулемет. Он действительно шел увидеть лично, на что похож бой. Лучше всего было то, что он не усомнился во мне и не устанавливал параметры, ограничивающие нас. Он инстинктивно понял, что SEAL — необычные воины, и призвал меня быть настолько нетрадиционным, насколько я считал разумным и эффективным. 'Браво' отвечало за прикрытие 60-мильного участка реки, вместе с ее бесчисленными каналами, притоками, протоками, ручьями, ручейками, заливчиками и канавами. Му Тхо был попроще, чем Тре Нок. Причал для ПРК был построен из деревянных досок на плавающих 50-галлонных бочках из-под топлива, прикрепленных к паре хлипких свай. Офисы, склады и мастерские были расположены прямо на берегу реки в сборных помещениях из бетонных плит и алюминиевого сайдинга — или в полукруглых металлических ангарах. Однако, мы жили хорошо. В паре кварталов от реки стояла старая гостиница в европейском стиле — возможно, ее перенесли из Парижа Хемингуэя, где спали американцы. Там были скрипучие вентиляторы, подвешенные к высоким потолкам, жалюзи на окнах и французская мебель. К этому времени мы уже привыкли к вьетнамской кухне и, хотя в отеле и на базе ВМФ подавали блюда в западном стиле, каждый день навещали бесчисленных продавцов по пути к реке и обратно, пробуя и экспериментируя. На самом деле, Джим Финли — Мэр — каким-то образом умудрился в течении нескольких часов после нашего прибытия улизнуть и найти лучшую дюжину закусочных. К тому времени, как остальные из нас нашли время, чтобы выйти с базы, он вел нас от стойки к стойке, и нас приветствовали словно давно потерянных членов семьи. Мы без суеты начали свое патрулирование, катаясь по реке с ПРК, разговаривая со старшинами, узнавая, какими маршрутами двигались Чарли, когда они пересекали реку, где они устраивали свои переправы и почему они двигались. Затем последовали короткие патрули — ночные вылазки, вроде той, что мы делали из Тре Нок и статические засады. Я называл эти патрули 'Мастинами', потому что именно так Хэнк представлял себе действия SEAL — в качестве поддержки всего спектра речных операций. Но я хотел выйти за пределы 'Мастинов', в 'Марсинкос'. 'Марсинкос' предполагало более длительное патрулирование — двенадцать, восемнадцать, даже двадцать часов в дельте — и другую тактику. Агрессивную тактику. Мне казалось вполне логичным, что чем ближе Чарли подходили к дельте, тем более настороженными они становились. И почему? Потому что именно там находились катера, 'майки' и SEALS. Но когда Чарли еще оставались в своих конвоях, в трехстах, пятистах, семистах метрах от реки, они были расслаблены — потому что они были на своей территории. Инстинктивно я понимал, что чем раньше смогу ударить по Чарли, тем больше я причиню вреда. Но я знал, что мы еще не можем идти с мячом к сетке. Мы еще были зелеными, все еще изучали законы джунглей. Поэтому, как и в первые дни обучения в UDT, я не делал ничего вопиющего. Вместо этого, не подвергая опасности 'Браво', я укрепил уверенность отделения аккуратными ударами, патрулями, которые гарантированно включали убийства вьетконговцев. Но каждый раз, когда мы патрулировали, я уводил нас все дальше и дальше вверх по каналам. Когда 'Браво' освоились с каналами, мы вышли на дамбы. Мы начинали ярд за ярдом, пока нам не стало комфортно продвигаться на километр или два. Мы схватили нашего первого пленного — Патч Уотсон и Орел Галлахер вынырнули на него из зарослей тростника и чуть не довели беднягу до сердечного приступа — и допросили его, прежде чем передать АРВН, Армии республики Вьетнам, которую я обычно называл 'Марвин-Арвин'. Примерно через месяц я повел ребят еще дальше. Мы выходили ночью, скатывались с ШТЛ, переплывали канал, взбирались на дамбу или тропу и устраивали засаду на триста-четыреста ярдов (прим. 270-365м) дальше от берега, чем ожидали Чарли. По мере того, как мы становились все более уверенными в себе, мы продвигались все дальше и дальше от реки, проходя по дамбам, по которым курьеры ВК доставляли разведданные, устраивали засады на конвои сампанов, когда они грузили барахло, которое везли через Камбоджу из Ханоя по тропе Хо Ши Мина. Мы учились вести разведку и то, что нужно искать. Сначала мы оставляли кое-что из личных вещей ВК. Потом я понял, что это был важный источник сведений и мы собирали все, что могли достать. Забудьте все эти телевизионные сцены с 'ворчуном', который находит фотографию жены и детей мертвого ВК и переход к сентиментальным вставкам, когда он понимает, что только что убил другого человека. Такие сцены, вероятно, написаны людьми, в которых никогда ожесточенно не стреляли. Дело в том, что товарищ Виктор Чарли хотел, чтобы мы были мертвы, еще мертвее, мертвее всех. И если находка на трупе ВК милого снимка или письма каким-то образом помогало нам в попытке достать его первым, ну очень плохо все для мистера Чарли, миссис Чарли и всех крошек Чарли. Еще я использовал мины-ловушки для убитых нами ВК. Враг часто устанавливал мины-ловушки на своих мертвецах, так что и мы с ними это проделывали. Мне было приятно услышать взрыв, после того как мы покинули район. Одним Чарли стало меньше, чтобы стрелять в нас, а, может даже, и побольше. Это, вероятно, выглядит так, будто я был хладнокровным, бесчувственным чуваком, расслабляющимся во Вьетнаме. Дело в том, что на поле боя очень мало времени для самоанализа. Мы ежедневно видели врага вблизи, и нам иногда приходилось смотреть ему в глаза, когда мы его убивали. Это дает вам другую точку зрения. Очень быстро вы узнаете, что ваши люди — ваше подразделение — это все. Как мафиози, ты даешь клятву на крови своим людям. Ты бережешь их, лелеешь, защищаешь. Ты воспринимаешь их слабости как свои. Вы должны быть полностью преданы своим людям — и они будут такими же по отношению к вам. Я рассматриваю свой первый тур во Вьетнаме как своего рода Бытие Специальных Методов Ведения Войны, в котором я был воссоздан из первобытной грязи дельты и очищающего жара огня нашего оружия. Вначале был я зеленым энсайном, который всю свою жизнь только и делал, что говорил о том, как надрать задницы и захватить пленных, но никогда этого не делал. Затем наступил вечер и утро моего Первого Дня — остров свободного огня, куда отправился я, чтобы поднять шум и поиграть со своими игрушками. Вечером и утром моего Второго Дня была засада на курьера, где узнал я, как использовать воду и землю в интересах своих и как убить врага моего. Вечером и утром Третьего Дня научился я ценить плоды разведки, и начал я собирать каждый клочок бумаги, дабы узнать, где находится голова Чарли. Вечером и утром Четвертого Дня научился я не действовать по установленному распорядку, и поэтому начал работать как днем, так и ночью, выбирая цели по возможности, вместо того, чтобы возвращаться в одни и те же места снова и снова. Вечером и утром Пятого Дня начал я взывать к нашим системам поддержки — 'Плодитесь и разможайтесь'. И воистину, там были вертолеты и 'Призраки', катера 'Майк' и ПРК, и были они хороши и смертельно опасны, и помогли они мне убить врагов моих. Вечером и утром Шестого Дня начал я создавать операции по своему образу и подобию — расширяя их дальность, свирепость и мощь, сплетая вместе десятки разрозненных нитей. Я начал прислушиваться к разведданным от 'Марвин-Арвин', а также к нашим собственным; начал я брать чухои — перебежчиков — в патрули, наблюдая, как они передвигаются по тропам и обращая пристальное внимание на то, как разговаривают они с местными жителями, или ищут мины ловушки и скрытые бункеры, чтобы мог я научить своих бойцов копировать методы их. Фактически, вьетконговцы изменили мой взгляд на ведение войны. Чарли воевали весьма неплохо — я должен был быть лучше. Поэтому я забрал то, что работало и выбросил то, что не работало, я переделал такие основы, как методы нашего патрулирования: от Чарли, к примеру, я научился путешествовать налегке. К началу весны 1967 года мы уже носили одну флягу вместо двух положенных, заменив вес воды пулями и гранатами. Мы не брали с собой еды — не было никакой причины оставлять мусор и, в любом случае, мы никогда не были в поле достаточно долго, чтобы потребовались пайки. Мы изменили наше полевое снаряжение, поменяв рюкзаки на разгрузочные жилеты, в карманах которых мы проделали отверстия, чтобы из них немедленно сливались грязь и вода, мы не брали запасную одежду или пончо. Мы спали под открытым небом, маскируясь тем, что нас окружало. Как и ВК, мы стали партизанами, живущими за счет земли, вместо того, чтобы действовать как захватчики. Техника сработала. 'Браво' не несло потерь, за исключением нескольких царапин, синяков и мелких ран. Не было ни серьезных ранений, ни убитых в бою. По мере того, как мы все больше знакомились с этим регионом, наша смертоносная эффективность возрастала. Это делало меня счастливым. Это приводило шкипера Тула в восторг. И после того, как я объединил все эти вещи и овладел искусством выслеживания и убийства, наступил вечер и утро Седьмого Дня. Согласно Библии, на Седьмой день Господь отдыхал. Но для SEAL вечер и утро Седьмого Дня — это время пойти и уничтожить своего противника. В конце-концов, Господь SEAL — это Яхве, Господь Ветхого Завета, суровый, мстящий око за око Господь пустыни, Господь, который сказал: 'Теперь иди и порази Амалика, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему'. Позвольте мне сказать иначе: у каждого из нас есть свое видение Высшего Существа. В моем понимании Господь — это главстаршина UDT. И говорит он совсем как Эв Барретт. И он не дает отпусков за хорошее поведение. Вечер и утро моего Седьмого Дня выпали на 18-е мая 1967 года на густо заросшем участке земли под названием остров Ило-Ило, в дельте Меконга.

Глава 9

В середине апреля Фред Кочи и его отделение 'Альфа' покинули Тре Нок и присоединились ко мне в Ми Тхо. Здесь было достаточно задач для двух отделений, и Фред, как и я, предпочитал агрессивный стиль патрулирования. К маю нам оставалось всего две недели до окончания нашего тура, а это означало, что патрулей больше не будет. Вместо этого наше время было потрачено на упаковку снаряжения, часть которого отправят вместе с нами в Литтл-Крик, а остальное будет храниться в контейнерах, для следующего контингента Второго отряда SEAL. У меня были смешанные чувства по поводу отъезда. Я считал наш тур успешным. 'Браво' провело около пятидесяти патрулей. Мы научились использовать джунгли в своих интересах. Мы усовершенствовали наши методы — целостность подразделения, которую я проповедовал во время наших тренировок, действительно сформировалась. Теперь мы могли двигаться, думать и воевать, как один человек. Но у нас не было ни одной операции, которая бы проверила все, чему мы научились. Мы изводили Чарли, брали пленных, расстреливали сампаны, сжигали припасы. Иногда мы их убивали — у отделения 'Браво' было восемнадцать подтвержденных убитых ВК и пять вероятных, к тому времени, как мы должны были уходить — и я считал, что число 'вероятных' находится на самом низком уровне шкалы. И все же, мы не провели то, что я считал крупной операцией — то, что действительно сильно заставило страдать мистера Чарли. Вот тут и нарисовался остров Ило-ило. Я слышал об Ило-ило уже несколько месяцев. При этом ничего от офицера связи разведки военно-морского флота в Ми Тхо. Но разведке военно-морского флота, которую некоторые люди считают оксюмороном, обычно требовалось девяносто дней, прежде чем они наконец сообщали что-то на уровне отделений. (В оригинале игра слов: IIo-ilo, название острова и NILO — Naval Inteligence Liason Officer. Прим. перев.) Мне всегда казалось странным, что военно-морской флот никогда не считал, что разведданные могут быть также полезны подразделениям в поле, как и адмиралам. Так что, хотя разведывательные белки были великолепны в сборе своих фактоидных орешков, анализе того, что у них было, в написании пачек докладов и записок, они почти никогда не отправляли ничего обратно в нашу сторону. Это кое-что говорит о том, как военно-морской флот вел войны, даже тогда. Проблема сбора разведывательной информации в те дни (и, в значительной степени, сегодня) заключается в том, что практически любой сбор военной разведывательной информации направлен на поддержку — и, следовательно, доводится до сведения — больших подразделений. И все же, для SEAL, даже рота из 100 человек — это многовато, если вы столкнетесь с ней на узкой тропе в джунглях. Несмотря на то, что ВМФ никогда не знал об Ило-ило, это название постоянно всплывало то тут, то там. Деревенские старейшины по всей реке упоминали о нем. Захваченные ВК говорили о нем. Чухой сплетничали на его счет. Суслики-разведчики 'Марвин-Арвин' болтали об этом месте. 'Марвины' верили, что это большой узел для отдыха и пополнения ВК, куда Чарли отправляет своих парней, после того, как они нас преследовали. Чухой полагали, что это плацдарм для ударов ВК на север, по зоне Ранг Сат, или в северо-восточную часть дельты Меконга. Что бы это ни было, я чувствовал, что стоит прогуляться и выяснить. Ило-ило находился в устье дельты, где река Митхо впадала в Южно-Китайское море. Остров в форме мускатного ореха лежал в трех восьмых мили от обоих берегов. Он был не так уж велик — около полумили в длину и тысячу футов (прим. 300м) в ширину. На его западной оконечности был большой канал, который тянулся на восток делая множество S-образных изгибов, прорезая какой-то невероятно густой подлесок, пока наконец не заканчивался. На противоположной — самой восточной стороне — в океан впадала еще одна сеть небольших каналов. С воздуха они походили на паутину, извивающуюся на север и юг в беспорядочных геометрических узорах. Мне показалось, что Ило-ило был идеальной недвижимостью для крупного лагеря ВК. Он имел те же три предпосылки, что и хорошая инвестиционная недвижимость в любой точки мира: местоположение, местоположение и местоположение. И, самое главное, это была девственная территория: там никогда не проводились американские операции. Я поделился идеей с капитаном 2-го ранга Тулом. Он одобрил дневную операцию. Я рассказал об этом и Фреду Кочи. — Звучит забавно, Рик. Не возражаешь, если я отправлюсь с тобой? Меня это вполне устраивало. Мне нравился Кочи. Как и я, он был парнем из Пенсильвании. В отличии от меня, он был одним из тех вечно спокойных, невозмутимых типов — если бы мы вдвоем пробежали три мили, я бы вспотел к финишу; Кочи, легко сложенный парень шести футов (1,83м) ростом, выглядел бы так же круто, как и на старте. Он был методичным основательным планировщиком. Лучше всего было то, что он был надежен в бою — фактически, бой был единственным моментом, когда Фред действительно волновался. — Конечно, будет здорово, если ты поиграешь с нами, если захочешь. Но ты должен принести свои собственные игрушки. Ило-ило находился в сорока милях вниз по реке от Ми Тхо, слишком далеко для ШТЛ. Итак, ранним утром 18-го мая мы принайтовали ШТЛ по обе стороны от СДКА типа 'Майк', навалили столько боеприпасов, сколько могли утащить не потонув, и поплыли вниз по реке со скоростью восемь узлов. Денек был типично вьетнамский. Весенняя погода в дельте Меконга: тридцать с лишним градусов Цельсия, влажность 100 процентов. В своем камуфляже 'тигровые полосы' и с зачерненными лицами, мы изнемогали от жары. Путешествие вниз по реке заняло четыре часа, показавшихся бесконечными. Незадолго до полудня мы прибыли к неприятному сюрпризу — огромному скоплению ила дельты. Когда мы приблизились к Ило-ило, катер едва не сел на мель на нескольких песчаных отмелях, перекрывающих русло — проблема была в иле, который, вероятно, проделал весь этот путь из Камбоджи. Но, откуда бы он не взялся, это был явный облом. Было невозможно зайти в лоб, что, судя по карте, было наиболее эффективным способом высадиться на остров. Когда сомневаешься, импровизируй. Так что 'Браво', Кочи и я загрузились в ШТЛ и оставив катер чунка-чункать у берега, двинулись обходить остров сзади, чтобы посмотреть, нет ли со стороны океана другого подхода. Мы обогнули юго-западную оконечность острова, пару раз сделали финты, чтобы сбить с толку любого, кто мог за нами наблюдать, затем скатились из лодок с противоположной от берега стороны и заплыли в самый широкий из каналов. Грязь была серьезным фактором даже для пловца, потому что вода была заполнена илом. По мере того, как мы продвигались вперед, погружаясь в канал по грудь, становилось все хуже. Дно было липким, как горячая смола, что замедляло наше продвижение, и, что еще хуже, делало его шумным. Грязь была везде: в карманах, ботинках, оружии, магазинах. Пройдя по каналу одну восьмую мили, мы выбрались на берег, установили оборонительный периметр и полчаса чистили оружие. Ил был настолько густым, что нам пришлось разобрать магазины к М-16 и промыть пружины и подаватели. На дне каждого был почти дюйм ила — более чем достаточно, чтобы сделать их совершенно непригодными. Температура поднялась примерно до сорока градусов по Цельсию. Мужики уже начали стонать. Я слышал, как Орел Галлахер бормотал Фреду Кочи о сумасшедшем мистере Рике, его извращенных представлениях о патрулировании и качестве грязи в канале. Патч Уотсон поднял глаза к небу и спросил Господа, чем он заслужил такую жалкую участь. Рон Роджер сыграл роль Господа: — Потому что ты выводишь меня из себя, сын мой, — сказал он гулким басом. Я всегда верил, что стонущий моряк — счастливый моряк, поэтому решил привести людей в восторг, покинув узкие каналы. Вместо этого мы прокладывали тропу через густой кустарник и под кустарником к центру острова. Там я надеялся найти основной канал и следовать по его извилистым изгибам на запад. Если бы на Ило-ило были ВК, а я был убежден, что так и есть — они бы держались возле этого основного канала. Мы двигались под звуки грохочущих облаков и ворчание ШТЛ. Патч Уотсон шел головным дозорным. За ним Рон Роджерс с пулеметом 'Стонер'. Затем я, за мной Кэмп, Финли, Кочи и Орел Галлахер. Мы нашли несколько тропинок, хотя они явно не использовались уже какое-то время. Тем не менее, мы держались в стороне — нет смысла натыкаться на враждебно настроенных незнакомцев — и прорубили новую тропу, держась на расстоянии пяти ярдов друг от друга, внимательно высматривая любые признаки присутствия Чарли. Это была тяжелая работа и мы измеряли продвижение в футах, а не ярдах (1фут=0,33 ярда). В основном рубил Патч Уотсон, который был головным дозорным. Именно он больше всего рубил и резал своим мачете, одновременно оставаясь начеку в поисках растяжек, мин-ловушек и ям с кольями пунги. Ило-ило отличался от любого места, которое я видел во Вьетнаме. Растительность больше походила на прибрежные острова Вирджинии или Северной Каролины, чем на джунгли Юго-Восточной Азии. На берегу не было пальм; вместо них мы нашли плотные, крепкие молодые побеги, колючий кустарник и густую лозу, резать которые приходилось мачете. По мере того, как мы продвигались вглубь острова, он становился все более тропическим, с пальмами, широколистными растениями джунглей и высокими болотными травами, к которым мы привыкли в дельте. Незадолго до двух часов дня пошел дождь. Прохлада была желанной — от нас шел пар, вода лилась потоком минут пятнадцать, а потом перешла в морось. Наконец, он прератился. А мы нет. Патч Уотсон поднял руку. Я подал сигнал к привалу. Он сунул мачете обратно в ножны и вернулся к тому месту, где я сидел на корточках, и тоже присел, тяжело опираясь на свой CAR-15. Его униформа, пропитанная водой дельты, дождем и потом, утроила в весе. — Мистер Рик? — Ага. — К черту это дерьмо. С меня хватит. — Ты устал? — Устал? Я уже рыдаю в лохмотья. Здесь ничего нет. — Это ты говоришь? — Это говорят чертовы джунгли, мистер Рико — громко и четко. Давайте свалим эту операцию на козлину Адама Генри — и мы выйдет сухими из воды. Я ничего не вижу в шести футах (1,83м) перед собой. Давайте возвращаться к лодке. Я отрицательно покачал головой. — Я люблю тебя Патч, но тебя надо менять. Если ты думаешь, что мы тут ничего не найдем, ты не будешь держать ухо востро. Нам нужен свежий человек в головном дозоре, потому что где-то тут есть ВК. Я чую их запах. Я помахал рукой Кэмпу. — Джо — подожди еще минуту, потом смени Патча. Кэмп кивнул. Мы только поднялись на ноги, и Кэмп не прошел и трех метров, как поднял руку, подавая мне знак пройти вперед. Я остановил колонну и двинулся вперед, к Кэмпу. Кэмп указал пальцем. Я посмотрел. Это был канал, футов десять (прим. 3м) шириной. На дальней стороне находилась большая бамбуковая хижина, построенная на сваях в пяти или шести футах от земли, чтобы защитить ее от приливных волн. Эврика. Мы заполучили приз. Я махнул Патчу Уотсону пройти вперед и показал пальцем. — Срань Господня. Ну, я облажался, мистер Рик. — Заметь, это ты сказал, не я. Я подал знак рукой. Двое расположились справа, трое в центре и двое слева. Двигаясь бесшумно, мы проскользнули сквозь невысокую растительность, с кромки берега спустились в канал, погрузились по шею в воду и переправились на другую сторону. Мы лежали на спине, на дальней стороне, защищенные естественным выступом четырехфутовой (прим. 1,2м) насыпи. Наше оружие было уравновешено на груди. Я подал знак Галлахеру и Патчу. Они поднялись на берег и поползли к хижине. Через несколько секунд они перекатились через край и, возбужденные, спустились к воде. Галлахер был в полном восторге: — Там пусто, мистер Рик, но Чарли там были. Они там были. И, похоже, пару часов назад. Там есть очаг для приготовления пищи, он все еще теплый. — Отлично. Я описал в воздухе круг указательным пальцем. Мы подтянулись к берегу, выставили охрану периметра и обыскали хижину. Там были большие банки с медицинским оборудованием, какие-то бумаги и кое-что еще. Мы взяли все, что смогли унести и подожгли остальное. Я связался по рации с катером. — Браво вызывает Доксайдера. — Доксайдер на связи. — Мы тут заполучили приз, так что кончайте загорать, ребята. — Приняли, Браво. Ваше место? — Идем вверх по большому каналу, к главному выходу. — Принял-понял, Браво. Мы будем ждать. Мы поделили добытое у ВК, рассовав все по карманам нашей униформы. Затем мы двинулись по каналу на запад, двигаясь медленно и осторожно. Передвигаться по воде, было, конечно, легче, чем прорубаться через растительность, но нигде не было написано, что Чарли не будут устраивать ловушек в каналах, так же как они это делали на тропинках в джунглях, поэтому мы держали глаза открытыми. Чтобы скрыть наши передвижения и не быть замеченными, мы двигались в воде пригнувшись, используя насыпь, которая возвышалась на три-четыре фута (прим. 0,9-1,2м). Не успели мы пройти и трехсот ярдов, как резко свернули влево. В ноздри ударил сильный запах дыма. Удивительно, как часто это случалось в дельте: мы ничего не слышали, не видели и не чуяли, пока не оказывались прямо над ними. Как будто джунгли были невидимыми стенами разделены на комнаты. Патч подал сигнал. — Враг впереди. Мы продвигались дюйм за дюймом, пока не услышали голоса, а затем поползли еще медленнее, оставляя берег канала между нами и звуками вьетнамцев. Я высунул нос выше края насыпи. Не далее чем в двадцати ярдах (прим. 18м) находилась большая поляна — примерно двадцать на двадцать пять метров — с тремя хижинами на сваях и большим кухонным навесом. Перед хижинами, наблюдая за кипящим котелком и болтая как бойскауты, сидели на корточках пятеро вьетконговцев в шортах и свободных пижамных рубахах. Их АК-47 были прислонены к козлам напротив хижин, сандалии сняты. Трое из них курили. Вдалеке я слышал рычание дизелей 'Майка'. Чарли тоже их слышали, но это их не касалось. Наверное сотни катеров с пыхтением проплывали мимо Ило-ило и ни одного непрошеного гостя. Так что Чарли не волновались. Никакой наблюдения они не вели. В этом не было необходимости: Чарли знали, что они могут читать американцев как книгу. Я сполз вниз, с трудом удерживаясь от улыбки. Мы собирались написать им новую главу и, насколько я мог судить, с неожиданным финалом,. Жестом руки я отправил отделение в путь и мы рассредоточились по огневым позициям. Канал подковой изгибался вокруг хижин, что означало в тактическом отношении для нас две замечательные вещи. Во-первых, он держал нас вне поля зрения, пока мы не спеша обходили ничего не подозревающих ВК. Во-вторых, это давало нам естественную зону поражения, потому что наш расширенный сектор огня охватывал область хижин с трех сторон, а не напрямую. По моему сигналу мы перевалили наши М-16 и 'Стонер' через край насыпи и открыли по ним огонь очередями. Все шло прекрасно, пока кто-то — никто так никогда и не признался в этом позже — не решил помочь делу, бросив осколочную гранату. Граната отскочила от ствола дерева и — почти как в замедленной съемке — покатилась обратно к нам, подпрыгивая и неумолимо приближаясь к нашим огневым позициям. — Вот чё-о-о-о-орт — голос Фреда Кочи громко и отчетливо перекрыл ружейный огонь. — Грана-а-а-ата — все вниз! Семь человек скатились назад и нырнули под воду, преследуемые грохотом и смертоносными металлическими осколками. Я вынырнул, извергая солоноватую воду канала, как фонтанная статуя. — Все в порядке? Никто не был в отключке. Мы прекратили свою стрельбу. Джим Финли выглянул из-за края канала. — Они уже в прошлом. Патч и Орел бросились вверх по берегу, за ними последовали Кочи, я и остальные. Патч перекатил тела, чтобы посмотреть как мы справились и убедиться, что никто из них не играет в опоссума. Мы хорошо в них попали, с большим количеством попаданий в голову и ранений в верхнюю часть туловища. Мы схватили оружие. Я быстро его осмотрел. Это были шикарные АК-47. Я забрал один из них, перекинул ремень через плечо и передал остальные Патчу, Галлахеру и Кочи. АК были редкостью. Затем мы тщательно осмотрели местность, подбирая все, что смогли найти. Я был в эйфории. То, на что мы наткнулись, было именно тем, что я надеялся найти: крупная перевалочная база ВК, пит-стоп для курьеров, когда они двигались на север и юг, идя в Сайгон или из Сайгона, или на запад, к камбоджийской границе. Это был самый большой лагерь ВК, который я когда-либо видел. За хижинами виднелась пара замаскированных бункеров. Мы взорвали их гранатами. Мы взяли матерчатые сумки, которые ВК носили вместо планшетов, и все бумаги, которые смогли захватить. Мы нашли канистру с керосином, облили все медикаменты и продукты, а потом подожгли. Мы уложили ВК в аккуратный ряд, чтобы их приятели могли легко их найти. Потом мы заминировали трупы. Апрельский розыгрыш, мистер Чарли. Мы также сделали открытие. Снаружи хижин стояли три пары чего-то, напоминавшего резиновые снегоступы, сделанные из старых шин и брезента. Рон Роджер нашел и принес одну из них мне. — Что это за чертовщина? Я почесал в затылке. — Ты мне скажи. Кочи пощупал найденное. — Похожи на снегоступы. Орел Галлахер кивнул. — Грязеступы, — сказал он. Он указал на трупы ВК. — Как правило, они весят не больше семидесяти пяти фунтов (прим. 35 кг), даже промокнув насквозь. Они носят их и ходят по воде — не проваливаясь в грязь. Мы, большие гринго, в наших чертовых ботинках, тонем, как камни. Чарли скользит — он изобразил, как кто-то катается на коньках — и не оставляет следов. Кочей кивнул. — Звучит похоже на правду, по-моему. Он огляделся. — Дик? — Подлые маленькие ублюдки, не так ли? Я посмотрел на часы: 16.55 Почти пять часов на земле. — Я считаю, нам стоит уходить. Не думаю, что мы сможем унести еще какие-нибудь сувениры. Мы построились и вернулись в канал, нагруженные добычей. Впереди шли два стрелка, затем носильщики трофеев. Пора было стать особенно осторожными, потому что Чарли не могли не знать, что у них гости. Я посмотрел назад, на пять трупов. Несчастные матери никогда не узнают, что за чертовщина на них обрушилась. Хорошо — так и должно быть. Здесь следует обратить внимание на то, как американцы обычно относятся к убийству. Как и большинство представителей моего поколения, я вырос на вестернах, где герой — Хопалонг, или Рой, или Джим — по-рыцарски отбрасывает пистолет, когда у злодея в черной шляпе кончаются патроны и побеждает плохого парня голыми руками. Это может сработать на целлулоиде, но не в реальной жизни. В реальной жизни вы стреляете в ублюдка и убиваете его насмерть, независимо от того, вооружен он или нет; тянется ли он за своим оружием; выглядит ли он опасным или кажется безвредным. Таким образом, вы останетесь живы и ваши люди останутся живы. Многие наши старшие офицеры в это не верят. Они бы предпочли, чтобы убили нас, а не наших врагов. Такое отношение глупо и неправильно. Во Вьетнаме я был свидетелем большого количества примеров, когда старшие офицеры, сидевшие большую часть времени за столами, давали друг другу медали — и речь сейчас идет о Бронзовых Звездах или Серебрянных Звездах — потому что они катались на 'пибере' или 'Майке' один-два раза. Это были те же самые люди, которые прыгали на меня за то, что мои методы допроса могли быть немного грубыми — я не заходил дальше рукоприкладства с ВК или шлепков по ним, чтобы получить информацию. Или злились на меня, потому что я позволял своим мародерам сделать фарш из двух-трех молодых, невинно выглядящих, ничего не подозревающих ВК. Ну, я не собирался беспокоиться о том, правильно ли я убиваю ВК (интересно, что такое неподобающее убийство), потому что, по крайней мере, я и мои ребята были в пустошах, убивая их, а не сидели за письменным столом, в уютном бункере, поглаживая своих мулов. Во время американского вторжения в Панаму сержант армии США завалил несколько панамских гражданских лиц — 'гражданских лиц', напавших с ручными гранатами на американских солдат на блокпосту . Офицеры наградили его за то, что он, вероятно, спас жизни своим товарищам, отдав его под суд. Они не только разрушили боевой дух, но и причинили по отношению к сержанту огромную несправедливость. К счастью, его признали невиновным. Но нельзя недооценивать тот леденящий душу эффект, который оказывают такие действия на боевые части. И наоборот, летом 1990 года лейтенант израильского военно-морского флота, командовавший патрульным кораблем, убил четырех палестинских террористов, расстреляв их в воде из пулемета, после того, как потопил резиновую лодку, на которой они пытались проникнуть на израильское побережье. Он оправдывал свой поступок тем, что не знал, прячут ли они ручные гранаты, которые могли быть использованы против его корабля и людей. Командующий израильским флотом произвел лейтенанта в капитаны прямо на месте. Послание, громко и четко отправленное молодым израильским офицерам было правильным: вы будете вознаграждены за то, что ставите жизни ваших солдат выше жизни ваших врагов. По мне, 'Пурпурное сердце' это не знак чести. Честно говоря, я всегда считал их медалями врагу за меткую стрельбу и счастлив, что никогда не 'награждался' им. Итак, моя философия в бою всегда заключалась в том, чтобы убить моего врага до того, как у него появится шанс убить меня, и использовал все, что для этого потребуется. Я никогда не давал Чарли передышки. Я стрелял из засады. Я использовал превосходящую огневую мощь. Я никогда не вступал в рукопашный бой, если не было абсолютно никакой альтернативы — для меня боевой нож был инструментом, а не оружием. Все эти окрики, бои на ножах, карате-дзюдо-кунфу которые вы видите в фильмах про Рэмбо-Джембо, это просто чушь собачья. Реальные правила войны просты и эффективны: держитесь на расстоянии вытянутой руки, когда это возможно, и стреляйте без колебаний во врага, прежде чем он вас увидит. Так что тот факт, что семеро из нас только что сделали кровавый фарш из пяти недоедающих, ничего не подозревающих, невооруженных вьетнамцев, не показался мне безжалостным, аморальным или несправедливым. Все мои бойцы были еще живы, а противника стало на пять человек меньше. Мы двинулись на запад, используя канал как прикрытие. Примерно в пятистах ярдах от хижин ВК, мы выбили еще очки: сампаны. Их было, наверное, с полдюжины, принайтовленных вместе и пришвартованных к берегу. Не было никаких признаков жизни, но мы продвигались осторожно, три бойца приблизились под водой, чтобы обойти лодки ВК, затем подошли и скользнули через планширь только после того, как мы тщательно проверили на мины-ловушки. Сампаны были пусты. Мы потопили их и двинулись так быстро, как только могли. Не пройдя и пятидесяти ярдов по каналу, Уотсон высоко поднял руку. Он махнул мне рукой вперед. — Мистер Рик... Я видел это. -Иисусе. Поперек канала в пять ярдов шириной была натянута растяжка, почти такая же невидимая, как одиночная нить паутины. Мы отступили. — Давай отследим ее. Мы с Патчем направились к противоположным берегам. Я проследил за нитью, которая вела вверх по насыпи, через изгородь из колючего кустарника, к толстому стволу дерева, где была прикреплена к кумулятивному заряду. Эти ублюдки — они были хороши. Я свистнул Орлу Галлахеру, эксперту 'Браво' по разминированию. Орел осторожно снял заряд и мы снова двинулись вперед. В десяти ярдах вверх по каналу, мы обнаружили еще одну серию мин-ловушек. На этот раз Чарли заложили заряды в самом канале и протянули растяжки и ручные детонаторы через густые заросли, которые спускались прямо к воде. Черт возьми, если бы мы вошли через парадную дверь, нас бы порубили на куски. Неудивительно, что ВК на перевалочной базе не волновались. Я сильно вспотел, поэтому снова спустился в канал, чтобы остыть, и ухватился за свисающую ветку, чтобы не упасть. Еще один урок усвоен. По умолчанию, мы воспользовались черным ходом. Может быть, в будущем нам стоит тратить больше времени на поиски задних дверей, когда мы будем навещать мистера Чарли. Я рассеяно взглянул на ветку, за которую ухватился, чтобы перехватиться поудобнее и подтянуться вперед. В трех дюймах от моего сустава покоилась голова гадюки, ее характерный узор в виде лилий был виден на фоне темной коры дерева. Вот дерьмо. У Дикки был тяжелый день в джунглях. Там было много грязи. Граната в меня полетела рикошетом. Я чуть не подорвался на мине ловушке. А вот еще змея, способная убить меня за десять секунд. Прикрытые веками глаза гадюки и мои встретились. Мои говорили: — Ах ты сукин сын, если ты меня не тронешь и я тебя не трону. Медленно, медленно, медленно я скользил все глубже и глубже в воду. Просто... дай... моим ... пальцам.... соскользнуть... прочь. В двух футах ниже по течению, вне пределов досягаемости, я указал на ветку. — Там гадюка. Удар мачете Джима Финли разрубил змею длиной в фут пополам. Он с улыбкой протянул мне еще шевелящуюся филейную часть. — Проголодались, мистер Рик? Нам потребовалось еще два часа, чтобы добраться до устья канала. Мы могли бы двигаться быстрее, но я нервничал из-за мин-ловушек, не говоря уже о гадюках. Кроме того, мы были медлительны из-за веса трофеев — АК, медикаментов, документов, записных книжек, дневников и других бумажек. Был уже почти вечер, когда я связался по рации с ШТЛ, чтобы вытащить нас. Мы встретились с катером, поднялись на борт и направились вверх по реке, измученные и возбужденные. У нас были веские причины быть и теми, и другими. Мы потратили весь день на эту операцию и отправились туда, куда еще не ступала нога американца. Экскурсию 'Браво' на остров Ило-ило ВМС США назвали 'самой успешной операцией SEAL в дельте'. За то, что я ее возглавлял, я получил первую из своих четырех Бронзовых звезд, а также вьетнамский Крест Доблести с Серебряной звездой от АРВН. Это был долгий вечер и утро моего Седьмого Дня. Мы задремали на обратном пути к Ми Тхо. Гневное божество SEAL, наконец, позволил своим смертным детям отдохнуть. Мне снились горячие женщины и холодное пиво.


Глава 10

Я вернулся в Штаты из своего первого вьетнамского тура со смешанными чувствами. Я положительно оценивал действия своего отделения. Мы стали цельным подразделением — мыслили и действовали как единое целое — защищая друг друга как от вьетнамских врагов, так и от американской бюрократии. Я был счастлив, что привез их домой хотя помятых и поцарапанных, но никто не был серьезно ранен. Я был в восторге от того, что каждый боец отделения 'Браво' был награжден, за то, что он сделал во Вьетнаме. Я также был доволен собственным прогрессом. Я проявил себя в бою — и вскоре после возвращения в Штаты был произведен в лейтенанты. Медали и благодарности в приказе были внешним свидетельством чего-то более важного. Теперь я верил в себя, как в лидера. Мои инстинкты насчет боя оказались верными и, в значительной степени, надежными. Более того, я сумел найти способ победить систему, который мы были обременены, или, по крайней мере, заставить ее работать в нашу пользу. С другой стороны, я был обескуражен высоким уровнем беспорядка и безмозглости, которые, казалось, пронизывали все наши действия во Вьетнаме. Слишком часто нас, SEAL, отправляли на войну малосмыслящие морские офицеры, не имевшие ни малейшего представления о наших возможностях, или о том, как их использовать. Поэтому они использовали нас так же, как свои регулярные части. Это бы сработало, если у вас был батальон немотивированных 'ворчунов'. Но не в том случае, если вы отправили в поле небольшие смертоносные отряды хорошо обученных людей, которые могут думать сами и гордятся тем, что проявляют инициативу. Я видел и лучшее, и худшее от своих товарищей-офицеров во Вьетнаме. С одной стороны, были такие парни как Фред Кочи, который повел бы своих людей в ад и обратно, если бы у нас был шанс перехватить конвой ВК или потопить группу сампанов, но были и другие — трусы, которые посылали своих людей делать то, что не хотели или не могли сделать сами. А бюрократы, которые занимались бумажной работой вместо того, чтобы вести своих людей на поле боя, потом представляли себя к Серебрянным звездам только за то, что услышали звуки стрельбы. И воры — офицеры, которые попросту воровали свои награды. Я помню одного скотомудилу в звании капитана (он звал себя Орлом, но он был настоящим индюком), который украл Серебрянную звезду у рядового — он фактически присвоил себе эту проклятую медаль — потому что Линдон Джонсон приезжал в Камрань и он хотел, чтобы президент повесил ее ему. Был ли этот капитан в бою? Скажем так — он катался на ПРК каждые шесть-семь дней. Все остальное время он перебирал бумаги. Неужели в него стреляли? Может быть, раз или два. Не так, как в рядовых, старшину, который командовал катером и которые были в самом замесе в течении нескольких месяцев. Но этого старшину бортанули. Конечно, он в конце-концов получил свою медаль, но президент должен был повесить ее на грудь ему, а не приколоть на мундир какого-то самодовольного говнюка. Такое поведение, когда речь шла о медалях, было типичным для Хэнка Мастина, который едва не отдал нас под трибунал из-за первой ночи отделения 'Браво' на реке — в ту ночь, когда я вызвал 'Призрака', мы расстреляли остров свободного огня и вернулись обратно без единого патрона, оставшегося в нашем оружии. Так вот, по дороге на гауптвахту произошла забавная вещь: оказалось, что по счастливой случайности 'Браво' прервало то, что военно-морская разведка позже описала как форсирование реки основными силами северовьетнамцев. Мы вляпались в самую гущу событий и по чистой случайности устроили противнику королевский облом. Угадайте, кто получил Бронзовую звезду за то, что теперь называлось первой успешной операцией SEAL в дельте? Это был капитан третьего ранга Хэнк Мастин. Не важно, что его вклад в вечернее представление был меньше нуля. Так что, вернувшись в Штаты в начале июня, я отправился в наградной отдел главного Военно-морского корпуса в Вашингтоне, штат Колумбия и подал на это жалобу. Я не знаю, отобрали ли они когда-нибудь Бронзовую звезду у Мастина — все, что я хотел, это чтобы было записано мое личное возражение. Но в одном я был уверен: судя по тому, как на меня смотрели, ни один энсайн никогда раньше не подавал возражений против медали капитану третьего ранга. Во Вьетнаме я приобрел репутацию негодяя, отщепенца, одиночки. Отчасти это было заслуженно — мне всегда было трудно подчиняться приказам людей, которых я не уважаю, и я давал им это понять. Мои характеристики с 1967 года отражают мое бунтарское отношение. Я был признан 'Выдающимся — один из 100' в таких областях как воображение, трудолюбие, инициатива, отношение к делу ('позитивная и восторженная манера, в которой он выполняет свои обязанности') и профессиональные знания. Но меня оценивали только как 'исключительного' в таких областях как надежность, личное поведение и сотрудничество. Теперь 'исключительный' может звучать хорошо, но — как мне сказали в то время — это не слишком помогает загладить прежние карьерные грехи. И области, где я был оценен ниже всего, были теми областями, которые выше всего ценило мое начальство. Мое личное поведение было агрессивным и резким. Я ругался как матрос. Я был не против рукоприкладства по отношению к людям, если они меня бесили. Я был готов к сотрудничеству, когда верил, что это пойдет на пользу моим парням, но я не стеснялся сказать людям, чтобы они отвалили, вне зависимости от количества полос на их рукавах. И я был надежен в следующем порядке: к моему отделению, моему взводу и Второму отряду SEAL. Это были мои приоритеты. Остальные были сами по себе, насколько я мог судить. Так что эти характеристики были честным отражением того, кем я был в эти дни. Будучи рядовым, я ненавидел бюрократию, но ничего не мог с ней поделать. Вот почему я хотел стать старшиной. Насколько я мог судить, флотом управляли старшины, а не офицеры. Вот почему я сказал капитану 1-го ранга, который хотел направить меня в ШКО, что предпочел бы быть старшиной в команде, чем адмиралом. И все же, будучи энсайном, я надеялся, что смогу изменить систему — сдвинуть ее, хоть на йоту. Я обнаружил другое. На самом деле, как энсайн, я был даже более бухгалтером и бумагомаракой чем в те времена, когда был рядовым. Как матрос в UDT, я был защищен шефом Барреттом от глупости офицеров. Как офицеру, мне приходилось ежедневно — даже ежечасно — сталкиваться с хроническим сволочизмом своих коллег. В полевых условиях, например, мы проводили в патруле по два, а то и по три дня, и никто в 'Браво' не жаловался. Но мне казалось, что всякий раз, когда нам нужно было для чего-то съездить в местный отдел кадров, четверо вкрадчивых аппаратчиков, сидевших за столами, шарахались от меня и моих людей в сторону, пока они делали запланированный перерыв на кофе, и да поможет вам Господь, если вы попросите у них лишние десять секунд времени. Так вот, 'Браво' был боевой единицей — и мы выглядели соответствующе. Я начал возмущаться ухмылками и насмешками, которые встречали нас, когда мы входили в чей-нибудь офис без отглаженной формы или безупречно закатанных рукавов рубашки. Я не раз попадал в неприятности за то, что тащил за лацканы через стойку какого-нибудь назойливого сукина сына и приказывал ему ответить на мой чертов матросский вопрос или помочь нам заполнить эти чертовы бланки — прямо сейчас, сию же минуту — или пострадать от переломанных костей или еще чего похуже. Потом была кастовая система. В какой-то момент мы с Патчем Уотсоном были в Сайгоне, гоняясь за каким-то снаряжением и решили, что неплохо было бы перехватить себе настоящий американский стейк и пару прохладительных напитков. Так что мы направились к ближайшей жральне — это оказался офицерский клуб — и вошли в дверь. Там дежурил военный полицейский. Он посмотрел на мои 'шпалы' энсайна и кивнул. Но он положил руку на грудь Патча. Это был опасный поступок. — Извините, сэр — сказал он мне — Только для офицеров. Я сграбастал Патча прежде, чем он успел нанести телесные повреждения. Потом мы вышли за дверь и завернули за угол. Мы были одеты в зеленую униформу и фуражки морской пехоты, поэтому я взял свои 'шпалы' энсайна, закрепил одну в центре моей фуражки, а одну в центре фуражки Патча, как у лейтенантов морской пехоты. Потом мы вернулись обратно, отсалютовали военной полиции и заполучили наши стейки. К черту правила: я всегда чувствовал, что если человек достаточно хорош, чтобы умереть со мной, он достаточно хорош, чтобы со мной есть. Однако многие из моих коллег-офицеров думают иначе. Это их прерогатива. Только не просите меня с ними служить. Может быть, я и не мог иметь дело с бюрократией, но она определенно могла иметь дело со мной. В конце июня 1967 года, всего через две недели после моего возвращения домой, мне было поручено отправиться в тур по линии связи с общественностью. SEAL всегда были сверхсекретным подразделением. Во Вьетнаме мы даже не носили именных нашивок. Вместо этого нам дали номера — мой был 635. Теперь же, как ни в чем не бывало, ВМФ решил, что хочет предать гласности наличие собственных подразделений специального назначения. У нас никогда не было никаких причин для такого резкого поворота, хотя, по слухам, главком уже устал читать об армейских 'зеленых беретах'. Какова бы ни была причина, меня отправили в пиар-тур объяснять, что такое SEAL, и что мы делали во Вьетнаме. Кульминацией стала поездка в Нью-Йорк, где я давал интервью газетам и демонстрировал оружие SEAL на борту корабля в гавани Нью-Йорка, а на следующее утро обнаружил свое имя и фотографию в 'Нью-Йорк дейли ньюс'. Автор, обозреватель Сидни Филдс сказал, что у меня 'голливудская внешность'. (Я всегда считал, что Филдс должен был получить 'Пулитцера' за эту колонку). Одним из последствий моих пятнадцати минут славы было то, что пять месяцев спустя я обнаружил свое имя на обложке мужского журнала. Я не мог поверить в то, что я прочел, открыв его. Это была чудовищно написанная выдумка, где меня заставили выпрыгнуть из самолета на высоте двадцати пяти тысяч футов (прим. 7600м) над дельтой Меконга с 57-мм безоткаткой! Заголовок гласил: 'Лейтенант 'Подрывник' Дик Марсинко — самый смертоносный флотский человек-акула во Вьетнаме'. Автор статьи никогда не брал у меня интервью. Он стащил часть материала из 'Нью-Йорк дейли ньюс', а остальное, должно быть, выдумал. Кстати — шумиха от моего рекламного тура длилась дольше, чем я ожидал. Во-первых, после выхода номера c моим фото на обложке, никто больше не называл меня мистером Риком. Я был либо 'Подрывник', либо Дик, либо 'Подрывник Дик'. Второе последствие вскрылось позже. Оказалось, вьетконговцы и северовьетнамцы тоже читают мужские журналы. Вернувшись в Литтл-Крик, я убедил командира Второго отряда SEAL Скрутелли Эрли назначить меня на второй тур во Вьетнам. Будучи лейтенантом, я имел право командовать своим взводом. В первый раз я был салагой — салагой-энсайном, и, хотя Фред Кочи давал мне полную свободу действий, я не мог быть настолько низким и грязным, как мне хотелось. Более того, если бы мне дали полный взвод, я мог бы использовать более крупное подразделение из 14 человек, чтобы расширить параметры флотской войны специальными методами дальше, чем они были ранее когда-либо продвинуты — хотя, конечно, я никому не говорил этого в командной структуре. Это заняло у меня около двух недель постоянного лоббирования, но после некоторых необходимых телодвижений, шкипер Эрли, наконец, дал мне восьмой взвод. Я думал об этом как о раннем рождественском подарке — что-то вроде электрической железной дороге для взрослых. Мое желание получить второй боевой тур не слишком хорошо сказалось на моем домашнем фронте. С обучением SEAL, шестимесячным пребыванием во Вьетнаме и трехнедельным пребыванием в Бинь Тху, чтобы помочь подготовить новых бойцов SEAL, моим пиар-туром, я отсутствовал почти целый год. И теперь я собирался снова уйти и кто знает, когда я вернусь. Я был чужим для своих детей и своей жены. Но дело в том, что я хотел поехать, я привык получать то, что хотел и к счастью или к несчастью, Кэти подписалась быть женой военного моряка. Я уверен, что это было для нее тяжело, но она ничем не отличалась от тысяч других флотских жен, живших в пределах ста квадратных миль или около того, которые составляли Вирджиния-Бич и Норфолк. Каждая семья, отправляющая кого-то в заморскую службу, была вынуждена мириться с разлукой и неудобствами. Кроме того, наши мужские и женские роли в конце шестидесятых были гораздо более четко определены, чем сейчас. В те времена Кэти заботилась о детях, а я о парнях. Я обнаружил, что когда ты в поле, ползешь по рисовой чеке, окруженный людьми, которые хотят тебя убить, ты не тратишь много времени на мысли о доме и очаге. На самом деле, ты вообще не тратишь время на размышления об этих вещах — потому что, если ты не сосредоточишься на убийстве врага, он убьет тебя первым. В то время для меня домашняя жизнь была менее важна, чем работа. Я понимаю, что говорить такие вещи сегодня может показаться бесчувственным, бессердечным и непросвещенным. Хорошо, может быть я был бесчувственным, бессердечным и непросвещенным. Но большинство из нас, SEAL, вели себя именно так. И, по правде говоря, я чувствовал себя ближе к людям, с которыми служил, чем к жене и детям. Мы пережили вместе больше, чем большинство мужей и жен за всю жизнь. Я попытался взять реванш с тренировками восьмого взвода. Я был полон решимости начать действовать, как только мы попадем во Вьетнам, и я хотел подготовить людей к тому, что их ждет. Я довел их до предела. Я отвез их в Панаму, чтобы они привыкли работать в тропическом климате, позволив латиноамериканским инструкторам специальных подразделений Армии показать свой номер 'Джунгли твой друг'. Затем я вызвался со своим взводом добровольцем в качестве 'агрессора' во время тренировок 'зеленых беретов'. Я был рад видеть, как мы выбили дерьмо из Армии. Мы играли с ними в разные головоломные игры: подкрадывались по ночам и привязывали их к гамакам. Украли у них еду и оружие. Вытаскивали из карманов бумажники и писали мерзкие письма их женам и подругам. Несколько офицеров специальных подразделений обвинили нас в нечестной игре. — Скажите это ВК, когда будете сидеть по ту сторону камбоджийской границы — ответил я. — Просто идите в джунгли со скрещенными пальцами и кричите — 'друзья'. Они обратят внимание. Они просто обожают играть честно. Каждый ВК, которого я когда-либо убил, носил переплетенный в кожу экземпляр правил маркиза Куинсберри рядом с портретом Хо Ши Мина. Правила? Я их кучу поломал во время тренировок. Но я больше беспокоился о том, чтобы сделать ситуацию реалистичной для солдат, чем о том, как бы не задеть самолюбие какого-нибудь офицера. Например, несмотря на правила, я делал упор на занятия с боевой стрельбой, которые имитировали ситуации во Вьетнаме, а не безопасные легкие упражнения, которые не готовят вас к тому, что в вас будут стрелять. Когда мы ходили по тропам в Кемп-Пикетт или Форт-Эй-Пи-Хилл, мы делали это со взведенным и заряженным оружием — так же, как ходили по тропам. во Вьетнаме. Я помнил, как плохо второй взвод стрелял по буксируемым мишеням, поэтому мы неделями тренировались, пока не смогли поразить то, во что целились — днем или ночью. Мы снова и снова отрабатывали технику проникновения и эвакуации, пока не смогли быстро и бесшумно организовать засаду, потому что под огнем я обнаружил, что именно в это время подразделение наиболее уязвимо. Я учил бойцов восьмого взвода оттачивать свои инстинкты и немедленно реагировать. — Никогда ничего не предполагай — твердил я. — Даже когда ты чувствуешь себя в полной безопасности. Я бесконечно проповедовал целостность подразделения. И мы практиковали то, что я проповедовал. Мы ели, пили и веселились всей компанией. Мы разоряли бары в Вирджиния-Бич, а когда заканчивались все желающие, мы начинали крушить друг друга. Это был нетрадиционный способ инициации всех этих четырнадцати человек, которые обучались как воины, но — за несколькими исключениями — еще не побывали в битве. И то, как я их готовил, останется со мной: я будут использовать эти методы снова, когда буду командовать Вторым отрядом SEAL и я буду снова использовать их, чтобы сколотить Шестой отряд SEAL. То, что я делал тогда, в 1967 году, я делал от балды. Но мои инстинкты были верными. Бесконечные контакты заставили взвод думать, как единое целое. Каждый из них чувствовал себя с другими комфортно, в то время как шероховатости и раздражающие привычки стирались изо дня в день, трением тел и личностей. Мы начали мыслить, как семья, ставить потребности группы выше наших личных желаний. Пьянка была важным элементом процессом слияния. Это было больше, чем просто бесцельные вечеринки с мачо-дерьмом или состязание 'выпей-одним-глотком' в доме студенческого братства. Я всегда верил во фразу 'истина в вине'. Пять или шесть часов буйной вечеринки после 12-часового дня жестких тренировок позволили мне увидеть, как мои ребята будут действовать, когда они будут разбиты, почти неуправляемы и чудачить — и как хороши они будут на следующее утро, когда будут поддерживать пульсирующие головы с налитыми кровью глазами — но все еще должны будут проплыть шесть или семь миль, бежать десять, или сдавать квалификацию по стрельбе. Дело в том, что вы можете многое рассказать о человеке по тому, как он обращается со своим алкоголем. Время в баре было еще и социальным ускорителем. Чем больше они вместе пили, тем сильнее притирались друг к другу и бросали вызов миру, тем теснее становились их отношения. Я никогда не верил, что человек должен пить алкоголь, чтобы проявить себя, но я верю, что такое маленькое и сплоченное подразделение как взвод SEAL должно регулярно — каждую ночь — веселиться вместе, чтобы достичь такого слияния, которое может развиться только в нерабочее время. Эта уникальная форма развития целостности подразделения работала. К концу ноября у меня было четырнадцать крутых ублюдков; люди которые будут — и делали это — пить мочу друг у друга, которые, я был в этом уверен, будут лучшими в охоте и убийствах. Это была первоклассная группа, которая отправилась в начале декабря 1967 года в двухнедельную одиссею, заканчивающуюся в Бинь Тху, республика Вьетнам. Мы остановились на несколько дней в Калифорнии для отдыха и пополнения, и я знал, что обучение взвода было завершено. Когда мы отправились в Тихуану, на два дня непрерывной вечеринки, большинство парней предпочло вернуться обратно в Штаты нелегально, вместо того, чтобы пройти через обычные пограничные переходы. Моим вторым номером был лейтенант Фрэнк Дж. Бойс, он же Горди, парень, напоминавший маленький пожарный гидрант. Горди был настоящей карманной ракетой: надменный, напористый, придирчивый, напыщенный — все, что я люблю в мужиках. Он был из офицеров запаса, моложе меня, родом из 'старых денег' Новой Англии — его отец был приятелем Эллсворта Банкера, посла США во Вьетнаме. Но Горди никогда не позволял богатству или происхождению его напрягать. На самом деле, Горди был настолько сумасшедшим, что казался ненормальным. Например, он не пил. Но даже употребляя водопроводную воду или кока-колу, он мог отмочить что-нибудь не хуже, чем иной после ящика пива. Он был неутомимым ходоком, вечеринкой студенческого братства из одного человека. Потом был Гарри Хамфрис. Гарри был парнем из Джерси, крупным, крепким, темноволосым парнем шести футов (1,83 м ) и весом в двести фунтов (прим. 91 кг). А главное, он был настоящим отщепенцем. Он происходил из богатой ирландской семьи в Джерси-Сити и учился в Ратгерсе. Но жизнь в колледже не давала ему достаточно впечатлений, поэтому он завербовался во флот и прошел отбор в UDT. Когда я познакомился с ним, он служил в четвертом взводе 22-го отряда UDT. К тому времени, как я закончил свой первый тур во Вьетнаме и вернулся домой, заминка Гарри уже закончилась. Он вернулся в Джерси-Сити, и мать припрягла его к семейному делу по переработке жиров. Для меня очистка сала казалась пустой тратой его настоящих талантов. И все же, условия, в которых он разлагался, были шикарными. Он променял казарму для рядовых на фамильное поместье Хамфрисов, квадратный квартал в Джерси-Сити, окруженный десятифутовой (прим. 3м) стеной. Внутри, за коваными железными воротами — вроде поместья Крестного отца — стояли семь почти одинаковых домов из красного кирпича. Гарри дали один, где он жил со своей женой Пэт, бывшей моделью, с которой он познакомился в Сент-Томасе и одним маленьким ребенком. Непыльно так. Джерси-Сити был не так уж далеко от Нью-Бумсвика, поэтому во время поездки к своей родне я заглянул в усадьбу Хамфрисов. Мы с Гарри пропустили пару стаканчиков холодненького и решили догнаться. После нескольких кружек пива Гарри дал понять, что ему скучно перерабатывать топленое сало и жир. — Я жалею, что не остался в команде, Дик. Сейчас бы меня уже, поди, отправили во Вьетнам, как и тебя. Я сыграл хладнокровно. Я рассказал Гарри, как мне было весело в моем первом туре. Я рассказал ему, что сделал в 'Браво' и в какие игры мы могли играть. — Я, кстати, собираюсь вернуться. Мне дают собственный взвод. — Ни хрена себе. Это здорово, Дик. — Здорово? Черт, Гарри, это настоящие каникулы. Восторг и веселье. Жизнь в грязи. В тебя стреляют. Стреляешь в япошек. Сплошная веселуха. Хамфрис поднес стакан к кончику носа и посмотрел сквозь пиво на зеркало в баре. Я знал, о чем он думает. Я забросил наживку. — Ты прав — жаль, что ты ушел. Мы могли был по-настоящему повеселиться вместе. Он кивнул. — Это точно. Он отхлебнул пива. — Знаешь, я ведь не так уж долго отсутствовал — я мог бы легко наверстать пропущенное, если бы ты взял меня в SEAL. — Какого черта ты хочешь променять то, что у тебя есть, на солдатское жалование? — Потому что я занимаюсь этим чертовым бизнесом по переработке жира, Дик, и не хочу им заниматься. Я поставил пиво на стойку. — Вот что я скажу — если ты хочешь снова записаться, я, наверное, смогу тебя пристроить в SEAL. Ты квалифицированный парашютист и ныряльщик. Остальное мы сможем добрать за пару месяцев. Он задумался на несколько минут. На его лице появилась самодовольная ухмылка. — Ты знаешь, Пэт меня убьет — сказал он. — Не-а. — Хочешь поспорить? Ей нравится, что я занимаюсь делом. Она любит это место, особенно теперь, когда беременна вторым нашим ребенком. У нас есть все, что мы хотим — и что она получит в Вирджинии-Бич? Передвижной дом? — Она к этому привыкнет. — Неверно. Она может это сделать, но она никогда к этому не привыкнет. От отхлебнул свое пиво. — И моя семья на дерьмо изойдет, когда узнает, что я захочу выйти. Я ударил его по плечу. Крепко. — Выйти? — Из дела. Я хлопнул его еще раз. — К черту бизнес. Когда тебе будет сорок, ты сможешь заниматься бизнесом. Тебе сколько? Двадцать шесть, двадцать семь лет? Это время веселиться. Хлопать и топать. Стрелять и хватать. А потом... Потом ты можешь вернуться, носить серые фланелевые костюмы всю оставшуюся жизнь и никто не будет с тобой спорить. Я допил пиво, заказал еще по одной и чокнулся с ним бокалами. — Ну же, Гарри, вот тебе причина, по которой ты в первую очередь присоединился к команде: быть охотником. Мне не пришлось долго его убеждать, потому что Гарри принял решение задолго до того, как мы пошли за пивом. Но вы не смогли бы убедить его жену или мать, что его возвращение не было полностью и целиком моей виной. Больше всего расстроилась старшая миссис Хамфрис. К тому времени, как Гарри и Пэт переехали на юг, в Вирджиния-Бич, у Пэт родился еще один ребенок. Мама Гарри приехала с ними, чтобы позаботиться о ребенке, пока они не найдут себе жилье (и да, в конце концов, они нашли себе отдельный дом). В последний раз, когда я ее видел, она трясла у меня перед носом грязным подгузником и вопила как сморщенная ирландская баньши. — Черт бы тебя побрал, Ричард Марсинко. Ты заставил моего мальчика снова записаться на службу, а теперь везешь его во Вьетнам, где его могут убить и оставляешь нас с этим! Я посмотрел на Гарри, и насмешливое облегчение в его взгляде сказало мне: — Лучше мы, чем она. Моим взводным медиком был Док Никсон. Он был из 'планконосцев' Второго отряда SEAL — одним из первых бойцов SEAL на восточном побережье. Его первым именем было Гай, вторым Ричард, но не помню, что бы его кто-нибудь звал иначе, чем Док. Это был задумчивый голубоглазый воин. Настоящий раб своего члена — опасный мужчина для женщин. 'Стонер' номер один был Рон Роджер, который знал, чего от меня ждать, потому что он был частью отделения 'Браво' в моем предыдущем туре. Орел Галлахер и Патч Уотсон тоже собирались вернуться во Вьетнам, но, на этот раз, их назначили в седьмой взвод. Роджер, однако, пошел со мной. Это меня обрадовало — сукин сын был хорошим бойцом. Его удары все еще крушили все, во что попадали — и не было ничего, что бы он не сделал, если бы его попросили. Затем был Луис Кучински — еще один 'планконосец' Второго отряда. Я называл его Хосс или Ски. Он был архетипичным большим, ушастым поляком — боцманматом; сильным и молчаливым. Его лицо было таким грубым и рябым, словно его только что обработали пескоструйкой. И умным — ему не надо было ничего повторять дважды. На самом деле, Хоссу и один раз редко приходилось что-либо говорить. Кучински был женат на красивой, длинноволосой, крошечной, как москит, женщине, по имени Тигр, которая любила его настолько сильно и всецело, что пыталась регулярно выбить из него дерьмо, когда они выпивали вместе несколько кружек пива. Она отбивалась, а он только смеялся и смеялся, поднимал ее и целовал до чертиков. Фрэнк Скализ был коротышкой, астматически худым курильщиком из Блэксбурга, штат Вирджиния, захудалого городка в предгорьях Аппалачей, примерно в двадцати пяти милях от Роанока. Он был нашим горцем — охотником, который следил за тем, чтобы ели бельчатину или оленину каждый раз, как мы отправлялись на маневры в Кэмп-Пикетт или Форт-Эй-Пи-Хилл, и варил нам утренний кофе с яичной скорлупой и грязными носками в котелке. Он был крошечным парнем — не более 140 фунтов (прим. 64 кг), если промок насквозь, с густой бородой, которую нужно было брить дважды или трижды в день. На самом деле, он был похож на шахтера, потому что сколько бы воды мы не потратили на него в душе или другом водоеме, где оказывались, у него на коже был бы серый угольный налет. Вы могли оставить его на солнце на несколько недель, и он все равно выглядел бы болезненно. Я звал его Тормоз Фрэнк, потому что двигался он именно так — вяло. Никогда настолько быстро, чтобы вызвать хоть какой-то ветерок в своем кильватере. Он был старомодным моряком. Обычно он держал во фляжке бурбон, а в уголке рта у него всегда торчала неизменная сигарета. Сколлиз постоянно страдал от резкого кашля курильщика, который ему каким-то образом удавалось заглушить каждый раз, как мы выходили на патрулирование. Он ненавидел плавать, но я не мог пожелать лучшего человека с паяльной лампой — или винтовкой. Фредди Тутман был панамец, темнокожий, спокойный, испаноговорящий гигант, который оказался подарком для работы с вьетнамцами. Может быть, это было сходство темпераментов или, может быть, это было удовольствие от совпадений антивьетконговского настроя. Как бы то ни было, он находил истинное удовольствие, руководя в рамках программы 'Феникс' рейдами организованными ППР, провинциальными подразделениями разведки, состоящими из перебежчиков-вьетконговцев. 'Стонер' номер два, Кларенс Ришер, был из взвода Джеймса Дина. Долговязый кудрявый молодой бунтарь с очаровательными черными глазами, он рос на нескольких военных базах, где служил его отец, подполковник морской пехоты. Ришер был салагой во взводе — не хронологически, но потому, как он себя вел. Он был тихим и капризным, когда не получал того, чего хотел. Он был озорным, но не таким грубым, как большинство 'стариков' из команд UDT. Фрэнк Скализ или Рон Роджер, например, просто швыряли вас в стену и выбивали из вас дерьмо, если хотели немного повеселиться. Ришер больше увлекался словесной чепухой — вроде дразнилок на школьном дворе, которые казалось, всегда вырождались в 'сам дурак' и 'сам дважды дурак'. Я всегда считал, что бойцам SEAL не следует играть в такие детские игры, и это меня беспокоило. Что еще больше беспокоило меня в Ришере, так это то, как он пил. Он был счастливым пьяницей. Но после нескольких кружек пива, он, казалось, всегда погружался в монолог о папе-полковнике. Через некоторое время это стало похоже на мыльную оперу. Он поступил на флот потому, что папа был морпехом. Он стал рядовым, потому что папа каким-то образом внушил ему, что он недостаточно хорош, чтобы стать офицером. Он стал бойцом SEAL, потому что это лучший способ доказать папе, что он тоже мужик. Ришер женился незадолго до нашего отбытия во Вьетнам. Не потому, что он был отчаянно влюблен, и не потому, что он боялся потерять девушку. Он сделал это, потому что каким-то образом он почувствовал, что так и должно быть. Но салага или нет, Ришер был также талантлив с пулеметом 'Стонер'. Он был большим — выше шести футов и сильным — 190 фунтов или около того — и мог нести почти половину собственного веса в боеприпасах. Парень, возможно, был незрелой занозой в заднице, но он всегда тянул свою долю. Деннис Дрейди был еще одним старомодным подонком. Он был взводным доставалой — с синдромом матушки-наседки — который постоянно приставал к нам, пока мы не выбивали из него все дерьмо. — Ты взял достаточно патронов? — спрашивал он у Хосса. — Ты не забыл почистить пулемет этим утром? — спрашивал он у Рона Роджера или Кларенса Ришера. — Ты взял свежие данные у разведки? — спрашивал он у меня. Дрейди был невысоким парнем, с длинным носом, маленькими черными глазками, вытянутым лицом и большими, как у крысы, передними зубами, придававшими ему вид хорька или злобного грызуна. Сходство усиливалось прямыми волосами мышиного цвета и быстрыми, почти нервными, движениями. Я постоянно подавлял желание придушить его, потому что он действительно был нудным. С другой стороны, без Денниса мы, наверное, забыли бы свои головы. У него была отличная память на детали. Он был талантливым и одаренным пойнтменом. А что касается домогательств, то когда мы оказывались в тридцати-сорока кликах от дружественных сил и обнаруживали, что забыли дополнительный боекомплект для АК-47 или потеряли моток растяжки, то чаще всего именно Дрейди с самодовольной ухмылкой совал руку в карман, находил недостающее и говорил мне: — Вы хотите сказать, что не захватили это с собой, сэр? Он может быть и произносил 'сэр', но он произносил его по буквам, как 'сур'. Мне нравилось, когда он так делал. Всего нас было четырнадцать человек, один лучше другого, и взводная статистика показывала это. Мы прибыли в Бинь Тху 17 декабря 1967 года и отбыли 20 июня 1968 года. За шесть месяцев мы провели 107 боевых патрулей. Мы убили 165 вьетконговцев, которых могли подтвердить, плюс еще 60 или около того вероятно. Мы захватили чуть меньше 100 вьетконговцев, уничтожили пять тонн их риса, одиннадцать тонн медикаментов, захватили кучу оружия, взрывчатки и других смертоносных вещей, потопили десятки сампанов и взорвали больше хижин, бункеров и заблокировали каналов больше, чем мне хотелось бы помнить. Мы делали это не просиживая на задницах в статических засадах. Это была пассивная тактика, которую Хэнк Мастин изобрел во время моего первого тура. А серферы-простаки с западного побережья из Первого отряда SEAL все еще покорно выходили и прятались каждую ночь в джунглях, ожидая появления ВК — и регулярно давали себя убивать в большом количестве, когда это делали. В этом и заключалась суть проблемы: роль SEAL во Вьетнаме была сформулирована, разработана и осуществлялась под руководством не SEAL. Это было неправильно. Вьетнам был первой войной, в который SEAL участвовали. Все то, чему нас учили, нам не позволяли делать. Почему? Простой ответ заключался в том, что нами командовали офицеры, прошедшие подготовку капитанов кораблей, авиаторов или подводников с атомоходов, а не подлые испорченные безбашенные бойцы джунглей. То, в чем мы нуждались, так это в воинах с медными яйцами. То, что мы получили, были застойномудные бюрократы. Они думали о войне обычными методами, как о статичном событии, в котором есть линии фронта. Они думали о Вьетнаме так, как если бы это были Корея или Европа во Второй мировой войне — войне, где одна сторона нападает на другую, территория захвачена, война выиграна. Они понятия не имели о партизанских операциях, о войнах, выигранных или проигранных на уровне отделения. Хуже всего было то, что они хотели от SEAL пассивности. Не я. Я хотел пойти на охоту, черт возьми.


Часть 2. Если не приказано иначе



Глава 11

Попасть в Бинь Тху было все равно, что вернуться домой — за исключением того, что за шесть месяцев моего отсутствия кое-что изменилось. Весь военно-морской комплекс был перенесен на несколько километров дальше по дороге и увеличен в размерах более чем вдвое по сравнению с первоначальными. К тому времени, как восьмой взвод высадился 17 декабря, новые постройки утратили лоск, грязь на улицах и атмосферу новостройки. Это было почти что вернуться в Литтл-Крик. Исчезли обветшалые причалы с их шаткими сваями и плавающими бочками из-под масла, появились новые пирсы из бетона и дерева. В деревянных казармах были кондиционеры, окна, туалеты и душевые в американском стиле, и в том же американском стиле давление воды в трубах. Офисы в жестяных полукруглых ангарах времен Второй мировой исчезли. Новый комплекс складов и ремонтных мастерских был построен из стальных А-образных рам, стоявших на массивных бетонных плитах. Даже была построена небольшая взлетная полоса. Там были офицерский клуб, клуб для рядовых и сержантов, тренажерный зал, навесы для снаряжения, и десятки административных офисов с кондиционерами, где жили белки-разведчики, печатавшие отчеты, которые исчезали в пустоте и, вероятно, заканчивали свою жизнь в адмиральском ведре для бумаг на Гавайях или в Пентагоне. Я разместил свое подразделение, доложил Хэнку Мастину, который был все еще на месте в качестве начальника оперативного отдела (хотя он возвращался домой через несколько недель). Я привез Хэнку пару посылок из дома, и он при виде меня выглядел счастливым. Его дружелюбное выражение лица сказало мне, что моей жалобе на его Бронзовую звезду не дали хода. Мастин напомнил, что я в стране в качестве части команды, а не для того, чтобы играть в Одинокого Рейнджера. Он сказал, что я должен буду подавать оперативные планы, чтобы держать штаб в курсе, чем занимается восьмой взвод и тратить большую часть времени для поддержки операций на реке. — Здесь все изменилось, Дик. Потратьте пару недель, чтобы ознакомиться с текущими процедурами, а затем приступайте к работе. Я пожал ему руку, похлопал по бицепсу, отдал честь и сказал: — Как скажете, сэр. Вот что я сказал. Однако, через шесть дней после нашего прибытия, Восьмой взвод уже потихоньку ускользал прочь. Не обремененные такими тонкостями, как субординация или 'с вашего разрешения, сэр', Мускулистые Мажорные Мочилы-Мародеры Марсинко разработали свою собственную уникальную форму речной поддержки. Мы отправились в свой первый патруль 26 декабря — со смертельными вестями о беспокойстве и отсутствии каких-либо приятных известий для ВК. Мои эльфы совершили ночную вылазку на остров Тань Бинь на реке Меконг в провинции Винь Лонг, отправились на охоту и убили пятерых мистеров Чарли. Плилятного, вашу мать, Лоздества. Когда штаб обнаружил, что я никого не поддерживаю этой ночью, они попытались вызвать меня по радио, чтобы отозвать нас. Каким-то образом, как я серьезно объяснил им позже, сигналы от Бинь Тху к 'пиберу' были слишком слабыми, чтобы их можно было разобрать. И после того, как мы высадились, ну, мы перешли на режим радиомолчания, так что наши приемники были выключены. Кроме того — я сообщил им, что делаю. Я написал свой оперативный план, как мне и было приказано. 'Если не будет приказано иное' — написал я — 'Восьмой взвод тайно высадится на острове Тань Динь, чтобы произвести разведку местности, и выяснить, где сосредоточены войска противника, курьерские сети, коммуникационные здания и основная инфраструктура ВК'. Не имело значения, что Хэнк Мастин или командир 116-й тактической группы, недоумок-капитан 1-го ранга, не провели операцию на реке в пятнадцати милях до Тань Дин. Я написал план, оставил его в центре связи и приказал радисту подождать два часа, прежде чем он доставит его Мастину. Никто не давал мне иных указаний, так что мы делали именно то, что хотели. К тому времени, как мы вернулись, Хэнк был вне себя от ярости. Но что он мог поделать? Мы получили пять подтвержденных убийств и еще три вероятных — хорошая ночная работа для опытного взвода, не то что для кучки зеленых новичков. Он только покачал головой, без особого энтузиазма выпроводил меня и остался в одиночестве. Это установило порядок дейстий. Следующей ночью, поскольку не поступало иных приказов, мы охотились на юге и востоке до острова Данг, почти до самого Китайского моря, и убили трех ВК. Шесть дней спустя, 2 января 1968 года, мы праздновали День ООН, охотясь на ВК в Ке Са, в провинции Ба Сюйен к востоку от Бинь Тху. В ту ночь мы уложили полдюжины. Счастливый Фрэнк Сколлиз сказал мне, что мы, вероятно, уже превысили лимит на отстрел. — К исходу ночи мы точно станем браконьерами, босс — сказал он, смеясь, после того, как подошли катера, чтобы нас забрать и мы, съежившись, сидели на палубе 'пибера', потягивая пару холодненького. Сорок восемь часов спустя мы исчезли под водой в провинции Фонг Динь, близ Кантхо, и среди ночи утащили пятерых ВК из их хижин. Поблизости спала еще, наверное, дюжина врагов, но никто не слышал, как мы вошли и вышли. 9 января мы исчезли во время двухдневного патрулирования в провинции Фонг Динь. ВК выставили много пикетов в этом районе, потому что мы заставили их потерять лицо, похитив пятерых солдат. Мы взяли их снова — ранили двоих и утащили еще шестерых прямо из хижин. Это становилось забавным. К концу наших первых двадцати пяти дней мы выполнили чуть меньше дюжины патрулей, убили около двух дюжин вьетконговцев, захватили еще дюжину, разрушили сорок девять хижин, шестьдесят четыре бункера, уничтожили три тысячи фунтов (примерно 1,3 тн) риса, сожгли две рыбацкие базы и потопили кучу сампанов. Я слышал, как некоторые ворчали по поводу наших методов, но никто, начиная с Хэнка Мастина, не мог пожаловаться, потому что мы были чертовски эффективны. Мистер Чарли определенно знал, что кто-то скверный только что вселился к нему в качестве соседа. Он просто не знал точно, кто мы такие — и мы не собирались об этом сообщать. Одна из причин замешательства ВК была в том, что мы уже начали превращаться в туземцев. Я перестал носить американские армейские ботинки во время моего первого вьетнамского тура, взяв вместо них кроссовкоподобные ботинки, которые носили южновьетнамские войска. Нет смысла оставлять следы от подошвы 11-го гринго-размера с клеймом правительства США, чтобы мистер Чарли следовал по ним. В течении первого месяца нашего пребывания в стране мы начали обменивать наши легкие 'Марвин-Арвин' ботинки на сделанные из покрышек сандалии, столь любимые вьетконговцами. Мы носили их не в каждом патруле, только тогда, когда на мили уходили по узеньким каналам и дамбам, разведывая деревню ВК, прежде чем пробраться внутрь и похитить тела. По мере того, как мы продвигались все дальше и дальше вверх по дамбам в джунгли, я даже начал ходить по тропинкам босиком. Было легче чувствовать мины-ловушки без обуви — и отпечатки, которые я оставлял, действительно заставили ВК почесать головы. Некоторые парни начали оставлять свои М16, беря вместо них трофейные АК-47. Патронов для АК всегда было много, потому что мы их забирали с трупов ВК — в округе было больше вьетконговцев, чем круглоглазых — и эти винтовки издавали свой собственный характерный звук, совсем не похожий на 'кра-а-а-ак' высокоскоростных патронов .223 калибра к М16. Это было больше, чем просто смена обуви и оружия. Мы начали думать, как партизаны, становясь все более и более жуткими и грязными. Хосс Кучински всегда носил с собой два-три одноразовых противотанковых гранатомета. Они были полезны при взрыве хижин или разрушении тоннелей. Мы оставляли трубы от них — заминированные. Мы также проверяли боеприпасы ВК. Если мы найдем большой тайник с ними, то прихватили бы пару ящиков, а потом поработали над ними так, чтобы они взорвались при выстреле. В следующий раз мы возьмем ящики с собой и оставим их в тайнике. На твою погибель, Чарли. Я открывал для себя новые и удивительные способы, которыми можно морочить голову мистеру Чарли. Иногда мы носили ботинки гринго достаточно долго, чтобы оставить заметный след — след настолько широкий и глубокий, что он сиял, как неоновый. Но потом мы переходили на вьетнамские ботинки или сандалии, или ходили босиком, осторожно возвращаясь назад и — как раз там, где следы гринго становились наиболее заметными, прятали в траве нажимные коврики. Коврики были детонаторами, которые мы прикрепляли к минам 'Клеймор' — смертоносным осколочным фугасным зарядам. Это был вполне респектабельный способ восьмого взвода сказать ВК: 'Привет ребята, мы ту-у-у-у-т' В первую неделю января я столкнулся со своим приятелем из SEAL, по имени Хосе Тейлор, который был прикреплен к отряду 'Майк', элитному специальному подразделению быстрого реагирования ЦРУ. Отряды 'Майк' работали с группами монтаньяров, организовывая быстрые и эффективные рейды на крупные позиции ВК и АСВ или приходя на помощь подразделениям спецназа, которые были в опасности. Некоторые люди из отрядов 'Майк' начали носить черные пижамы ВК во время своих рейдов и эта идея мне показалась хорошей. Я спросил, не может ли он принести мне пару дюжин, большого размера. Они прибыли на следующий день. Из другого источника я нарыл несколько старых французских камуфляжных костюмов и ими мы тоже запаслись. Я хотел заставить ВК задуматься, кто же на самом деле эти люди в Масках. Это призраки в черных пижамах или остатки французского Иностранного легиона? Нас было 14 человек — или 114? Чем менее уверенными были ВК, тем лучше было моим бойцам SEAL. Я был твердо уверен, что мы должны расширить зону наших операций. Несмотря на то, что некоторые из старших офицеров считали мои вылазки 'если не поступят иные указания' возмутительными, потому что они не были направлены на прямую поддержку более крупных операций, я был убежден, что то, что я делал, подпадало под классификацию обычных операций SEAL: проникновения, засады и захваты. И все они были связаны с водой, будь то реки, каналы или рисовые чеки. В моем первом туре, я начал бить ВК, когда застигал их врасплох. Я сделал это, выйдя из реки и поднявшись по более мелким каналам и притокам, двигаясь вдоль дамб, чтобы ударить по противнику прежде, чем тот перейдет в режим боевой готовности и обороны. Теперь я хотел подобраться поближе к основным путям снабжения, чтобы отрубить голову мистеру Чарли еще до того, как остановится. Насколько я мог судить, лучше всего это было сделать на камбоджийской границе, где сотни — даже тысячи — северных вьетнамцев регулярно проникали со своими конвоями снабжения вдоль ряда троп Хо Ши Мина, ведущих с севера. Ближайший к Камбодже столицей провинции был город Тяу Док, расположенный в пяти километрах от границы. Проблема была в том, что хотя Тяу Док и располагался прямо на реке Бассак, которая протекала на северо-запад до Пномпеня, он находился примерно в семидесяти пяти милях от Бинь Тху и флот не вел поблизости никаких речных операций. И, как я проверил, даже не планировал. Хуже того — армейские подразделения специального назначения считали Тяу Док своей собственной территорией и флотское начальство не собиралось трепать перья армейскому. Пришло время для еще одного 'если не поступят иные указания'. Горди и я сидели в офицерском клубе и пропустили по парочке холодных коктейлей, когда я заговорил с ним о Камбодже. Он был готов ко всему, поскольку только что закончил свой гвоздь командной программы представлений под названием 'Танец подгорающей задницы', который обычно вызывал переполох. ТПЗ? Это был трюк исполнителя, в ходе которого Горди сначала напивался бутылированной воды или, возможно, даже чего-нибудь крепкого, вроде имбирного эля. Потом он вскакивал на стол, сбрасывал труселя и брюки, засовывал в щель между ягодицами туалетную бумагу, раскатывал ее футов на шесть и просил кого-нибудь ее поджечь. Цель состояла в том, чтобы посмотреть, насколько близко он сможет подпустить пламя к своей заднице, прежде чем потушить огонь. Это было великолепное, классическое представление в стиле SEAL. Ему было больно, поскольку именно этим вечером он слишком долго тянул, прежде чем затушить. — Слушай, дерьмомозглый, у меня есть идеальное лекарство для твоего подгорающего сфинктера, — сказал я ему. — И что это, босс? — Пара дней осмотра достопримечательностей во время каникул. Это было в канун вьетнамского Лунного Нового Года — Тет — когда обычно все замедлялось. — Какое-то особенное место? — Я думаю насчет Тяу Док. — Тяу Док на праздник Тет. Горди на несколько секунд задумался. — Мы бегло осматриваем достопримечательности, а перед самым прекращением огня уходим в лес и там устанавливаем пост прослушивания. На его лице появилось блаженное выражение. Горди знал, что потом произойдет. Эту технику я изобрел во время своего первого тура. Когда мне приказывали не вступать в контакт с противником, я просто устанавливал пост прослушивания так далеко за линией фронта, что на меня натыкались и начиналась стрельба. Мне разрешали отстреливаться. — Это должно будет по настоящему вывести всех из себя, — сказал он. — Я тоже так думаю. — Как мы это сделаем? — Мы это сделаем по любому. — 'Если не будет других указаний'? — Что угодно. К черту их. Если кто-нибудь спросит, мы вывели взвод на отдых и пополнение. Итак, во второй неделе января, я реквизировал пару вертолетов ВМФ 'Си Вульф', взял с собой на прогулку весь взвод и помчался вверх по реке, распевая на ходу 'I Can't Get No Satisfaction'. Пилоты тоже прониклись настроением, жужжа над деревнями и и резко снижаясь, чтобы омыть свои полозья в реке, пока мы неслись вверх по Бассаку на северо-запад в Тяу Док. Мы приземлились в пыльном комплексе сил специального назначения на окраине города возле старого французского отеля, укреплений из мешков с песком, полукруглых железных ангаров связистов, бункеров с боеприпасами, колючей проволоки и сторожевых вышек. Мы оделись, как подобает хорошим туристам: полностью закамуфлированные лица, на головы намотаны банданы, щеголяем в новеньких черных пижамах и вьетнамских ботинках. На наших шеях висели патронташи в стиле Панчо Вильи, мы несли хороший ассортимент специального оружия, чтобы помочь нам принять участие в любом шоу, где нас могли попросить о выступлении. Я таскал в плечевой кобуре 9-мм пистолет с глушителем и перекинул через руку шведский пистолет-пулемет 'Карл Густав'. Горди Бойс взял свой короткоствольный помповый дробовик 12-го калибра из нержавеющей стали с насадкой 'утконос'. Он выплевывал смертоносный горизонтальный сноп картечи и был эффективен на рисовых чеках. Хосс Кучински взвалил на спину четыре одноразовых противотанковых гранатомета. Род Роджерс и Кларенс Ришер тащили свои 'Стонеры' и обмотали патронными лентами торсы. Док Никсон и несколько других парней были с АК-47. Никто не имел ни 'собачьих' жетонов, ни нашивок со званием или подразделением. Шестеро из нас выскочили из первого вертолета, помахали ему и затем привели на посадку второй. Он извергнул остатки взвода, поднялся в небо, развернулся и полетел на юг. Из штаба выскочил сержант-майор спецназа с широко раскрытыми глазами, похожий на Утреннюю Королеву. Он смотрел на нас сквозь пыль и выражение его лица говорило мне, что ему не понравилось то, что он увидел. — Ты кто такой, черт побери? — Марсинко — сказал я с усмешкой — Лейтенант Джей Джей Марсинко, Второй отряд SEAL, сержант. Я отдал честь. Он в конце-концов, тоже. — Мы из отряда речных сил в Бинь Тхо. Он тупо посмотрел на меня. Я говорил медленно. — SEAL — вы же слышали о нас? Военно-морское подразделение специальных методов ведения войны, приданное 116-й оперативной группе? Я говорил в пустоту. — Мы заинтересованы в том, чтобы изучить уязвимые места в Чау Фу и расширить нашу морскую деятельность на ваш театр военных действий. — У нас нет уязвимых мест, сэр. Я подмигнул ему сквозь камуфляж. — Рад это слышать, сержант. И заодно — шел бы ты на хрен. По его просьбе нас с Горди проводили к командиру, полковнику, чей безупречно чистый кабинет мог похвастаться огромным американским флагом на шестифутовом древке, возвышающимся за его серо-стальным письменным столом. Он был похож на призывной плакат: накрахмаленная униформа, полевой ремень и сделанный на заказ 'Кольт' .45 калибра из нержавеющей стали. Сидит по стойке смирно, старательно закатанные рукава рубашки обнажают загорелые бицепсы, серо-стальные волосы аккуратно и строго подстрижены. Все складки были безупречно отутюжены. Его салют посрамил бы строевую команду. Но все это было лишь фасадом. Сидя за изготовленной вручную табличкой 'Главный советник сектора', полковник Блеск и Треск плевался и от него пахло несвежим перегаром от виски. Его глаза за блестящими летными очками в золотой оправе предательски мерцали набрякшими красными прожилками вен алкоголика. Позади них помещалась перепуганная душа манекена, потерявшего всякую жажду боя. Я читал его как книгу — и мне не особенно нравилось ни одно из предложений. Он приветствовал нас с Горди с той неприязнью и отвращением, какие матроны с Парк-Авеню приберегают для пускающего слюни уличного люда, вторгающегося в их пространство. Он спросил, почему я не ношу никаких знаков отличия или жетонов и почему у меня неуставное оружие. Больше всего он хотел знать, кто, черт возьми, послал меня на его священную территорию без письменного разрешения. Я придержал язык и объяснился. Я рассказал Его Возвышенности, что такое SEAL и как мы можем ему помочь, предоставив навыки, которых не было у его парней из сил специального назначения. Он смотрел прямо сквозь меня, когда я говорил, но кивал во всех соответствующих местах. Затем я попросил его дать мне представление об обстановке в поле. — В поле мы держим ситуацию под контролем, лейтенант. Я высылаю регулярные патрули и они отслеживают все нежелательные передвижения противника. ВК и кадровые северовьетнамцы многочисленны, но их держат в узде благодаря постоянной деятельности передовых патрулей. Кроме того, я рад сказать, что мы тесно сотрудничаем с нашими доблестными коллегами из АРВН. Конечно, это была обычная чушь собачья. Но подтекст полковника был ясен. Он не хотел ни меня, ни того, что я ему предлагал. Он подчеркнул тот факт, что американские войска — подразделения численностью по 12 человек — были размещены по всему региону, работая с 'Марвин-Арвин' в тесном контакте и координируя свои действия с РСПС — подразделениями Региональных сил и Провинциальных сил, известных как 'рус-пус' — которые, как предполагалось, должны были выявлять деятельность вьетконговцев или кадровых северных вьетнамцев на уровне деревень. — Насколько я понимаю, все идет гладко... лейтенант. Я не уверен, что нам здесь нужны ваши уникальные способности. В любом случае, похоже, это слишком длинный маршрут снабжения из Бинь Тху. — Не более чем получасовой подскок на вертолете, сэр. На самом деле, не более чем хлоп и топ. Он кивнул. — Рад это слышать, сынок. Если что-нибудь случится, я вам сообщу. Он отсалютовал, затем развернул свое хорошо смазанное кресло обратно к бумагам. Мы были вольны разойтись. Я и Горди вышли на улицу. — Ну и черт с ним. Он не хочет, чтобы кто-то опрокинул его чертову тележку с яблоками. Здесь слишком мило и тихо. Я построил взвод. — Идем, прогуляемся. Будучи SEAL, мы направились в первую очередь к чему-нибудь жидкому. Мы брели по набережной, останавливаясь на пару кружек пива и несколько спринг-роллов, так как шли через старый французский колониальный город. Пройдя с четверть мили по набережной, мы наткнулись на большой белый дом, выходивший прямо на Бассак. Это была нехилая резиденция: колючая проволока снаружи, мощно вооруженные охранники в черных пижамах, похожих на наши, подозрительно рассматривающие нас, пока мы прогуливались по дороге. Я пригляделся к охранникам. Это были не вьетнамцы, а китайские нунги, подлые наемники, способные мать убить. Они были самой горячей едой, что приходилось мне пробовать. Они могли убить тебя просто за то, что ты на них смотришь — и им нравилось убивать тебя медленно. Мой тип людей. Они работали на моих собратьев по оружию, из организации, которую мы нежно называли 'христиане в действии' — или ЦРУ (в оригинале 'Christians In Action — the CIA.'. Прим. перев.) Мы поднялись на крыльцо, и я позвонил в дверь. На звонок вышел тощий загорелый рыжеволосый мужик лет двадцати пяти, одетый в мятые тропические брюки, сандалии, светло-голубой баронг — филлипинскую рубашку, похожую на кубинскую, и с любимым многими американцами во Вьетнаме полуавтоматическим пистолетом 'Кольт' .45 калибр. — Привет, — сказал он, не моргнув глазом. — Меня зовут Дрю Дикс и я региональный советник по работе с общественностью. Кто ты такой, черт возьми. — Привет, Дрю, — сказал я. — Меня зовут Дик Марсинко. Я из SEAL, и я делаю глупости. Я бы хотел немного вина для моих людей, немного сена для моих лошадей и немного грязи для моей черепахи. — Ну, здорово, черт побери — прорычал он и широко распахнул дверь. — Что насчет двух из трех? Добро пожаловать в Белый Дом. Заходи, выпей чего-нибудь холодненького и мы поговорим о тех глупостях, на которые способен человек, здесь наверху. Я улыбнулся сквозь свой камуфляж. — Луи, это может стать началом прекрасной дружбы. (Цитата из кинофильма 'Касабланка' — прим. перев.) Как ССП, или старший советник провинции для гражданских операций и программы поддержки развития умиротворения, или CORDS, начатой в 1967 году, Дрю Дикс координировал гражданские программы умиротворения, как с американскими, так и с вьетнамскими военными операциями. Это была тяжелая работа. Дрю был сержантом из сил специального назначения, которого одолжили CORDS. Он приложил все усилия, чтобы создать разведывательную сеть в этом районе и тесно сотрудничать с вьетнамцами. Он рассказал нам, что постоянно расстраивается как из-за структуры вьетнамского общества, так и из-за тупоголовости на улице в лагере Армии, где задавал тон Полковник Хруст и Блеск. Как и в любой гражданской войне, сказал Дрю, семьи были разделены как по географическому, так и по идеологическому признаку. Таким образом, вполне было возможно, что офицер АРВН оказывался против кадрового вьетконговца, который был его кузеном, дядей или даже братом. Часто случалось так, что противоборствующие стороны вместе росли, и при проведении операций обеими сторонами известие о них передавалось через линию фронта. — Часто случается, что Чарли проводят операцию, а Марвины-Арвины выходят, чтобы по ним ударить, раздается много выстрелов, но никто ни в кого не попал и тогда они отступают и уходят на ночь домой. Честно говоря, Марсинко, это отстой. — А что же полковник Треск и Блеск? — А что с ним? — А разве он... — Черт возьми, Марсинко, он уже несколько недель не покидает своего проклятого лагеря. Мы собираем разведданные и передаем ему, а он сидит на них, пока не становится слишком поздно что-то делать, а потом высылает символический отряд — он хуже, чем чертовы вьетнамцы. Мнение Дикса подтвердил и его друг Уэсти. — Этот жалкий ублюда-а-к даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь нам, с тем пор как мы открыли лавочку, — сказал Уэсти с густым луизианским акцентом. Человек из ЦРУ вытер свое красное лунообразное лицо синей банданой, которую держал в заднем кармане. — Ни даже жопу не оторвал — прорычал он, указывая носом в сторону резиденции полковника. Мне нравился Уэсти. Он был медлителен в движениях. Он был пробурбоненным офицером спецназа лет сорока пяти — вероятно майор, одолженный Лэнгли. Он перестал ползать по джунглям и теперь проводил время в кресле-качалке в Белом Доме, совершенно довольный, что Дрю взял на себя все боевые действия. За обедом в стиле Нунгов, во время которого мы вспотели, как свиньи, Дрю и Уэсти рассказали нам, каково это — жить на камбоджийской границе. — Просто помните, что как только вы покидаете город — сказали они нам — все будет принадлежать ВК. У них есть большой тренировочный центр в Камбодже. Есть маршрут снабжения, который идет через Семь Гор, что на юго-запад от Тянь Док, а затем ведет прямо на юг, к дельте. — Ты очень хорошо следишь за Чарли — сказал Горди. Дрю кивнул. — У нас отличная разведка. Проблема в том, что мы ничего не можем с этим сделать. Он допил пиво, открыл еще одну банку и сделал большой глоток. — Нунги не могут выходить каждый день, а полковник — трус. Я поднял свое пиво в честь агента ЦРУ. — Мы, конечно, хотели бы заполучить часть ваших боев. Черт возьми, Уэсти, у тебя есть информация, а у меня — мои звери. Похоже, мы могли бы сделать хороший бизнес. Уэсти взял кусочек красного тайского перца, прожевал его, вытер лоб большой синей банданой, которую использовал вместо носового платка, и потянул пиво. — Черт возьми, Марсинко, если ты хочешь стрелять в узкоглазых, просто иди туда, мальчик. Сейчас их никто не беспокоит. На следующее утро я включил радио, вызвал моих 'Си Вульфов' и мы отправились обратно, в Бинь Тху. Как только я прибыл, то договорился, что два 'пибера' будут отправлены в Тянь Док по Бассак. После беседы со старшинами я убедился, что они будут загружены отличной военно-морской закуской, отличными военно-морскими боеприпасами и отличным гражданским пивом. Затем я нанес светский визит в соседнюю эскадрилью 'Си Вульфов' и сообщил им об обнаружении нами открытого сезона охоты на Чарли в Тяу Док. Это очень обрадовало пилотов и обеспечило нам поддержку с воздуха, когда она нам понадобится. Мы выходили еще на несколько патрулей в пределах Бинь Тху, пока занимались бумажной работой по переброске 'пиберов', перетасовкам и сокращениям. Затем, двадцать восьмого января, я подал Хэнку Мастину 'Если не последует других распоряжений', и мы отправились на охоту. Мы покинули Тяу Док вечером тридцать первого — в канун Тет. Идея состояла в том, чтобы установить пост прослушивания над каналом Винь Те, примерно в полутора тысячах ярдов (прим. 1,3 км) к северу от города. Канал находился всего в двухстах ярдах (прим. 180м) к югу от камбоджийской границы и тянулся параллельно ей на многие мили. Сидя там, мы представляли собой заманчивую для ВК цель — и если бы они сделали шаг, чтобы захватить нас, мы вышибли бы из них дерьмо. Полковник Треск и Блеск — я начал звать его Трус и Блеск — приказал мне, прежде чем мы вышли, написать план на открытие огня, чего я не никогда в жизни не делал. В принципе, план открытия огня должен был дать ему координаты моей позиции на карте, чтобы он мог вызвать артиллерийскую поддержку, если она мне понадобится. План открытия огня может быть и сработает, если у вас дивизия, спотыкающаяся в джунглях. Но SEAL не хотят или не нуждаются в массированной поддержке наземной артиллерии с огневой базы в двадцати милях от них. У них есть своя собственная огневая поддержка — и если им будет нужно больше, они могут вызвать минометы с десантных катеров или безоткатные орудия и пулеметы с 'пиберов'. Кроме того, планы на открытие огня носят ограничительный характер. Во-первых, они дают вам меньше выбора. Мы могли действовать только в трех небольших районах, потому что артиллерийские крючкотворы либо не могли, либо не хотели наносить на свои карты больше трех координат. Так что, если бы мы не столкнулись с проблемами на первой базе, второй базе или третьей базе, мы не получили бы огневой поддержки. Но меня это не беспокоило. Что меня по настоящему выводило из себя, так это то, что мои люди и я были уязвимы для дружественного огня, если бы отклонились от тех областей, которые указали. Еще одна проблема с планами открытия огня — оперативная безопасность. Чем больше людей будет знать о том, где я буду, тем больше шансов, что кто-то позволит узнать об этом мистеру Чарли. Полковник Трус и Блеск поддерживал тесные контакты с 'Марвин-Арвинами'. И было много Марвинов, которые имели родственников среди вьетконговцев. Я подумывал, не послать ли к черту полковника Дерьмоглава, но Дрю и Уэсти предупредили меня, чтобы я не шутил. Так что я подал документы, взяв себе скромный, изящный, самоуничижительный позывной Человек-Акула Один. Затем мы взяли наш 'пибер' и двинулись вверх по реке. Нас было одиннадцать, ушедших в сумерки, нагруженных таким количеством смертоносных вкусняшек, сколько смогли унести. В арьегарде Хосс Кучински нес с собой полдюжины одноразовых противотанковых гранатометов. У меня были 9-мм пистолет с глушителем и М-16 с большим запасом патронов. У Ришера был его 'Стонер'; Деннис Дрейди и Фрэнк Сколиз несли дополнительные магазины. Док Никсон нес рацию и набил свои медицинские подсумки осколочными гранатами. Мы могли отсутствовать два-три дня — кто знает, как долго продлится перемирие, и мы хотели быть готовы. Дрю Дикс, Уэсти и нунги наблюдали, как мы отходили от пирса у Белого Дома, двигаясь медленно, потому что наши экипажи 'пиберов' не знали реки. Мы оставили Тяу Док позади и пошли на север. Я стоял на мостике, рядом с командиром катера, опытным старшиной по имени Джек. Он отрегулировал мощность и внимательно осмотрел реку, отыскивая песчаные отмели. — Хотите повеселиться, мистер Дик? — Надеюсь что так, шеф. — Как долго вы собираетесь отсутствовать? — Дня два, если повезет. Он кивнул, сунул руку в карман, достал сигарету и закурил. — Звучит неплохо. Он глубоко затянулся и выпустил дым через нос. — Мы остаемся здесь на ночь, — сказал он. — Нет смысла крутиться здесь завтра днем, но мы вернемся на место завтра вечером. — Звучит неплохо для меня, шеф. Я сделал паузу. — Эта часть реки для тебя в новинку. Он покачал головой. — В новинку для всех. Мы должны быть здесь очень осторожны. Я знал, о чем он говорит, и дело было не только в песчаных отмелях. Река к северу от Тянь Дока сужалась и делала много поворотов на девяносто градусов. Многие из этих поворотов заставляли вас пересечь красную линию — невидимую границу, разделяющую Вьетнам и Камбоджу. Сегодняшняя миссия, по сути, должна была начаться во Вьетнаме, хотя где она закончится можно было только гадать. Идея состояла в том, чтобы зайти с севера от канала Винь Те — с той стороны, откуда американцев ожидали меньше всего — и устроить засаду, под видом поста прослушивания. Если я был прав, мы поймаем мистера Чарли за попыткой нарушить праздничное перемирие Тет и надерем ему задницу. Если я ошибся, мы проведем два чудесных спокойных дня в сельской местности и вернемся домой не вспотев. Примерно в восьми километрах от города, чуть ниже Красной Линии, Джек начал серию маневров, приведших 'пибер' близко к береговой линии. После трех или четырех таких финтов мы незаметно высадились, оставив Джека и его экипаж продолжать игру. Если Чарли и наблюдали за ними, то не имели ни малейшего представления, что происходит, поскольку ни один 'пибер' никогда не забирался так далеко вверх по Бассаку. Когда мы перелезли через борт, коричневая вода оказалась теплой. Мы быстро выбрались на берег, заползли в подлесок, вынули заглушки из ружейных стволов и двинулись по берегу. Ландшафт, заполненный высокими камышами и густыми зелеными кустами, которые царапались, как падуб, когда мы скользили под ними, больше походил на Вирджинию, чем на Вьетнам. К тому моменту, как мы отошли на двадцать ярдов (прим. 18м) от реки, земля стала плоской и твердой, а растительность — колючей. В восьми-десяти километрах впереди виднелась гора. По карте я знал, что это уже в Камбодже. С другой стороны — и мы тоже. Важное дело. Мы взяли направление и начали двигаться на юго-запад вдоль ряда дамб, проходящих через ряд осушенных рисовых чек, разделенных небольшими канавами. За плоскими полями виднелась линия деревьев. Где-то на юге, сразу за линией деревьев, лежал канал Винь Те. Я хотел пересечь равнину, пробраться через линию деревьев к каналу и устроить засаду. ВК прибудут из Камбоджи, следуя своим маршрутом к тайникам с припасами. Мы бы их дождались и гонг-хайфал-чой — счастливого Нового Года! Было уже около 22.30. Мы двигались очень медленно, потому что получили от нунгов информацию о минных полях ВК, хотя до сих пор ни одного не обнаружили. Взвод растянулся примерно на двадцать пять ярдов (прим. 23м). Мои кролики, Денни Йента Дрэди, Джон Сондерс и Джон Энграфт, были впереди, вынюхивая путь через рисовые поля для остальных, чтобы они следовали за ними. Потом шел Ришер со 'Стонером'. Я двигался позади Ришера, за мной следовал Док Никсон, несущий рацию. Дуэйн Шваленберг шел след-в-след за Доком. Фрэнк Сколлиз, Горди Бойс, Гарри Хамфрис и Хосс Кучински замыкали шествие. Я хотел, чтобы 'старики' — они терпеть не могли, когда я так говорил — остались позади. Их инстинкты были безупречны — и они могли упасть и выстрелить до того, как я им сказал хотя бы слово. Мы повернули на восток. Я надеялся на темную ночь и мое желание исполнилось. Мы захватили с собой прицелы 'Старлайт', устройства для усиления света низкой интенсивности, которые позволяли нам видеть в темноте. Я нес один из них. Как и Горди Бойс, и Денни Дрэди. Если бы там прятались ВК, мы бы увидели их раньше, чем они нас — по крайней мере, мы на это надеялись. Впереди нас небо было черным. Однако позади, в Тяу Док, полковник Трус и Блеск, очевидно, решил запустить осветительные ракеты. Так что к югу от нас небо было ярким, почти как тогда, когда поднимаясь ночью на Джерси Турнпайк, прямо над съездом номер 13, вы впервые видите огни Нью-Йорка. Скоро мы повернем на юг и наши прицелы 'Старлайт' не смогут нам помочь. Может быть, подумал я, полковник поднимет достаточно шума, чтобы никто не услышал и не обратил внимание на одиннадцать бойцов SEAL. Верный шанс. Я едва различал Денни Дрэди, который медленно продвигался вперед в ста футах (прим. 30м) впереди нас. Он поднял руку. Мы все застыли. Мы не продвинулись еще и на двадцать ярдов. Дрэди махнул мне, чтобы я шел вперед — медленно. Я подошел к его плечу. Суетливый коротышка показывал пальцем, как охотничий пес, идущий по следу. Я проследил за его дрожащим пальцем. Он был едва виден в мякине на поле, но зоркие глаза Денни его заметили — нажимной детонатор вьетконговской противопехотной мины. — Дерьмо. Мы были в начале, середине или конце минного поля? Я понятия не имел. Я подал взводу знак не двигаться. — Минное поле — прошипел я. Предупреждение было передано обратно по цепочке. Мои чувства были настолько обострены, что я почувствовал, как одинокая струйка пота пробежала по внутренней стороне моей рубашки. Напряженная обстановка была наэлектризована. Мы с Денни вместе обошли мину по периметру, медленно вытащили ее из ямки и осторожно положили на землю. — Хорошая работа, Йента. А теперь проложи мне дорогу, — сказал я. Он кивнул, и его маленькие круглые глазки-бусинки заблестели от возбуждения. — Айе-айе, босс. Престо-изменение — вы на пути. — Да пошел ты, Йента. Он послал мне воздушный поцелуй. — Не раньше, чем ты побреешься. Дрэди опустился на колени, достал нож и, прощупывая землю, двинулся вперед дюйм за дюймом, расчищая путь шириной в восемнадцать дюймов (прим. 45см) для остальных. Мы крадучись медленно следовали за ним, пока он изучал каждую шишку и бугорок. Нам потребовался почти час, чтобы пройти меньше двухсот футов (прим. 60м). Мы не чувствовали себя в безопасности, пока не пересекли небольшую дренажную канаву и не свернули на восток, подальше от того места, где, по мнению Денни, находилось минное поле. Он в изнеможении свалился в канаву. — Черт, босс с меня хватит. У него была на то веская причина. Он был весь мокрый от пота; его мышиные волосы под черным платком, повязанным вокруг лба, спутались. Глаза покраснели от усталости и напряжения. Но он провел нас через это. На полпути через поле он вытащил еще одну мину и направил нас в безопасное место, оставив незаметные метки, чтобы мы могли найти дорогу назад, если понадобится. Я стукнул его по руке. — Сделай перерыв. Я пока возьму дозор на себя. — Спасибо, босс. Мы двинулись к видневшейся вдали линии деревьев. Я пошел медленным шагом, двигаясь так же осторожно — мины были все еще возможны. Было странно находиться в дозоре, в роли, которую я обычно не брал во взводе. Я хотел быть среди людей и мог бы контролировать все как впереди, так и позади. Но сегодня вечером, когда Денни был измотан, я почему-то почувствовал, что настала моя очередь. Во время моего первого тура я наблюдал, как Патч Уотсон терял пять, шесть, даже семь фунтов (прим. 2-3кг) веса каждый раз, когда отделение 'Браво' выходило на патрулирование, только из-за умственного и физического напряжения, вызванного передовым дозором. А Патч был крупным, здоровенным могучим парнем. Денни Дрэди был тощим изначально — теперь же напряжение, с которым мы пробирались через минное поле, начало сказываться и он выглядел как пресловутая утонувшая крыса. Нет вопросов, передовой дозор выматывает тебя. Никогда не было ни одного фильма или книги о войне, которые адекватно описывали бы ошеломляющие ощущения, которые воздействуют на ваш разум или тело, когда вы являетесь передовым дозорным в боевой ситуации. Ты не можешь остановиться даже на микросекунду. Каждая молекула в твоем теле становится антенной, поглощающей бесконечную последовательность внешних раздражителей, которые бомбардируют ваши чувства, оценивая каждое бесконечное малое изменение, происходящее вокруг тебя. Зрение, осязание, слух, обоняние, вкус — каждое из этих чувств используется в полной мере. А если ты облажаешься, то умрешь. Когда мы подошли к линии деревьев, я был в ярдах пятнадцати (прим. 14м) впереди Денни. Я медленно переставлял одну ногу перед другой, дюйм за дюймом двигаясь в сухой дренажной канаве. Мой взгляд скользнул по кустам за краем канавы, затем опустился в поисках любых признаков следов, не говоря уже о растяжках. Мои пальцы ощупывали землю в попытках найти нажимные пластины или минные взрыватели. Мои уши прислушивались к любым посторонним звукам — легко различимым, как скрежет металла о металл отводимого назад затвора АК-47, или хуже того, подобно звуку человеческого дыхания. Мой нос дергался, как у ищейки, в поисках характерного запаха тел ВК, усиленного соусом ныок мам, которым они поливали все, что ели. Я остановился. Я затаил дыхание. Там что-то было. Я чувствовал это. Почти ощутил его вкус. Волосы на моем затылке встали дыбом. Позади ждал взвод. До сих пор не знаю, почему я сделал то, что сделал. Инстинкт? Может быть. Удача? Вероятно. Я бросился на землю. Когда я падал, не далее как в десяти футах (прим. 3м) от меня полыхнула дульная вспышка АК-47. Я перекатился, поливая по вспышкам из своей М-16 и криком скомандовал взводу открыть ответный огонь. Они уже обстреливали линию деревьев над моей головой, крича мне, чтобы я возвращался. Я полз на коленях и локтях к своему взводу, вслепую отстреливаясь через плечо, в то время как в шести дюймах над моей головой бушевала перестрелка. — Что за... — крикнул я Горди Бойсу. Он спокойно сменил магазин и обстрелял очередями линию деревьев. — Много дульных вспышек — проорал он мне. — Может быть, тридцать или сорок ублюдков. Я пригляделся к ведущемуся по нам огню. — Черт, может быть даже больше. Давай убираться отсюда к чертовой матери. Я перекатился дальше по канаве. — Хосс... — Босс? Я указал на ВК. — Гранатометы, Ски. Бей по ним. Большой поляк взвел один из своих одноразовых противотанковых гранатометов, нацелил его на линию деревьев и выпустил в самое большое скопление дульных вспышек. Следом за огнем и грохотом разрыва раздались крики. Я сделал круговое движение правой рукой. — Давайте двигаться. Стреляя на ходу, мы поползли назад тем же путем, каким пришли. Мы не достигли нашей цели — засады, третьей базы, — но мы обогнули первую и вторую, так что я схватил рацию у Дока Никсона и вызвал полковника Труса и Блеска, чтобы заполучить его хваленую артиллерийскую поддержку. Голос на другом конце ответил, как в плохой пародии на военный фильм. — Невозможно, Человек-Акула Один, прием. — Почему нет, Командование? — Потому что у нас здесь напряженная ситуация в командном центре — вьетконговцы атакуют и никакие ресурсы не могут быть направлены в вашу сторону. Вы сами по себе. Типично. Большое вам спасибо за заботу, полковник, подумал я. Я напомнил себе, что должен буду его навестить, когда все закончится, оторвать ему обе гребаные руки, избить ими до полусмерти, взять то, что останется от чертовых обрубков и засунуть ему в задницу. Я выставил другую частоту клавиатурой рации и вызвал 'пибер'. — Джунглевый Гимнаст, это Человек-Акула Один. Мы отходим — преследуемые одной недружественной группой и с малым боезапасом. Мне нужна огневая поддержка в точке эвакуации 'Альфа'. Голос Джека прозвучал громко и отчетливо. — Принял-понял, Человек-Акула Один. Я выдвигаюсь. Мы будем ждать. Надерем кому-нибудь задницу на обратном пути. Мне пришлось рассмеяться. Господи, благослови всех старшин военно-морского флота. Ладно, такси мы вызвали. Но сначала нам надо было добраться до проклятой реки. Я видел, как в тени, не более чем в пятидесяти ярдах (прим. 45м) от нас, двигались ВК. Их было гораздо больше, чем нас, и они это знали. Они бросились в погоню по горячим следам — такого со мной еще никогда не случалось. Я отчетливо увидел одного из них и полил его, как из шланга, из М-16. Он упал, но на смену ему возникло еще трое. Я тоже поливал их и продолжал двигаться, уворачиваясь от ответного огня. Хосс припал на колено и выпустил одну из своих противотанковых ракет. Осталось еще две. Ришер просил еще одну ленту к 'Стонеру'. Больше лент к 'Стонеру' не было. Гарри Хамфрис крикнул, что него осталось всего три магазина для АК. Он был не один такой. У всех нас кончались патроны. Если 'пибер' пропустит встречу, мы будем фаршем. Впереди Денни Дрэди рысцой шел по минному полю. Мы, молясь, двинулись по его стопам. Должно быть, это сработало, потому что мы ничего не взорвали. Может быть, несколько сукиных детей из ВК подорвут себя, когда пойдут за нами. Мы промчались через осушенные рисовые чеки, держась в канавах пониже. Ветки, от которых нам раньше удавалось уклоняться, теперь превратились в остроконечное оружие, которое хлестало нас, когда мы проходили мимо. Лозы превратились в растяжки. Выбоины поджидали, чтобы сломать нам лодыжки. Все шло совсем не так, как я планировал. К тому времени, как мы добрались до берега реки, мы уже бежали со всех ног, а десятки ВК преследовали нас по горячим следам. 'Пибер' был на месте — уткнувшись носом в берег — как раз там, где и должен. Его крупнокалиберная пулеметная спарка и минометы веи прикрывающий огонь , пока мы карабкались по планширям, выгребали на течение, давали реверс двигателям, крутились в развороте и выбирались на середину реки. Я пересчитал всех по головам, затем рухнул на мостике. Команда обстреливала берег, и чудесный смертоносный запах кордита окутал меня. Джек прибавил скорость и катер помчался в ночь, двигаясь на юг. Я мог видеть трассеры, летевшие к нам от береговой линии, но мы быстро вышли из зоны досягаемости. Я поднялся на ноги и хлопнул по плечу шефа. — Спасибо, что спас наши задницы, Джек. — Забудь. Но мы еще не закончили, мистер Дик. — Что случилось? — Тянь Док — его захватили. Вьетконг предпринял мощную атаку на город, полагая, что все расслабились во время перемирия Тет. — Ни хрена себе? — Ни хрена себе, сэр. И знаете, что еще? Этот тупой крючкотворный дерьмомешок застойномудоносный полковник держит всех своих парней внутри комплекса. У Уэсти и Дрю возникли серьезные проблемы. Мы им нужны. — Ах, вот как? Домой, Джеймс, — и не зависай на светофорах.


Глава 12

Мы добрались до Тяу Док в полной темноте, но высадились только на рассвете. Я не был хорошо знаком с планировкой города и, кроме того, мы не могли отличить хороших парней от плохих без опознавательных знаков. Так что мы, продрогнув до костей, сидели на корточках и прислушивались к перестрелке. Как раз перед шестью Джек направил нос катера на широкую каменную лестницу, и мы перелезли через планшир прямо под главной городской площадью, примерно в четверти мили к северу от Белого Дома. Там шла мощная перестрелка. Уворачиваясь от пуль и минометных разрывов, мы побежали, кувыркаясь задницей через чайник, в комплекс подразделений специального назначения, где я ворвался в ТОЦ — тактический оперативный центр — чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит. Измотанный майор спецназа в безупречной униформе быстро выдал мне информацию. Ситуация была скверной, сказал он, вьетконговцы — сколько их было, он не знал — захватили большую часть города. Гражданские оказались в ловушке — он не знал сколько и где. Этот человек был кладезем полезной информации. А потом он сообщил мне хорошие новости: полковник Трус и Блеск, заговорщицки прошептал мне он, перешел все границы. Сейчас он заперся в радиорубке, где сидел, прослушивая переговоры. Но сэр полковник все еще здесь формально командовал, сказал мне майор. Более того, он приказал, чтобы американские войска не предпринимали никаких действий за пределами лагеря, и майор с удовольствием подчинился этому приказу. Я связался по радио с Уэсти. — Тут у нас жопа козлиная. — Я знаю. Сколько у тебя с собой? — Одиннадцать. — Отлично. Я с тремя дюжинами нунгов на южной окраине города. Ты и твои парни возьмите северную сторону. Смоем ВК обратно, тем же путем, каким они пришли. — Принял. У тебя есть боеприпасы? — Все что тебе нужно. — Что насчет медэвака? — Я могу его обеспечить, если он тебе понадобится. — Что насчет полковника Дерьмоглава? Уэсти фыркнул. — Да пошел он. Я сам прикончу этого сукина сына, когда все закончится. — Чур, я первый. Он рассмеялся. По рации это звучало как грохот жести. — Есть еще одна проблема. — Что? — Трое американских гражданских — медсестра и две школьные учительницы — прижаты в нескольких кварталах от вас. — У меня нет транспорта, Уэсти, и я не знаю города. Подожди секунду. Я повернулся к майору. — Уэсти говорит, что мы можем помочь попавшим в беду гражданским женщинам, майор. Может, сходим за ними? Он пожал плечами. — Ничего не могу сделать, лейтенант. — Послушайте... — Эй, лейтенант, приказ полковника гласит, что никто не должен выходить отсюда. Теперь, когда ты здесь, это касается и тебя, и твоих людей. Он взял кружку с кофе и начал пить. Я схватил эту жопу с ручкой за отглаженные лацканы его униформы. Чашка взлетела в воздух и кофе выплеснулся на всех вокруг. Я приподнял его на шесть дюймов над землей. — Скажи это еще раз, майор. — Окай, окай. Вы можете идти. Но наши парни остаются. — Вы, зайки, херососы-затейники, можете трахать себя день и ночь, мне все равно. Я швырнул его через всю комнату и наблюдал, как он рухнул у стены. Я снова взялся за рацию. — Можешь послать кого-нибудь, чтобы подобрать нас? — У нас есть джип с крупнокалиберным. Я отправлю Дрю — он знает, где гражданские. — Мы будем готовы. Я распорядился взять десять портативных раций, убедился, что батареи свежие и настроил их на канал Уэсти. Потом мы все выбрались на солнечный свет. Дрю на джипе появился примерно через шесть минут, заложив хороший вираж, когда влетел, накренившись, на территорию комплекса, преследуемый автоматическим огнем. Я жестом пригласил Гарри и Дока Никсона в машину. — Идите, поиграйте в кавалерию. Может быть, вам даже что-то перепадет. Гарри поднял вверх большой палец. — Надеюсь на это. Он уселся на заднее сиденье, взял в руки рукояти пулемета и выдал короткую очередь. — Отлично работает! — Увидимся — Дрю резко развернулся. Мы вели прикрывающий огонь, когда они умчались. Ришер, Дрэди, Хосс Кучински, Джонни Энграфт и я составляли один блокирующий отряд. Фрэнк Коллинз, Дуэйн Шваленберг, Горди Бойс и Джек Сондерс составили другой, и мы все направились к Белому дому. Это было похоже на сериал 'Бой'. Тяу Док был французским городом и мы сражались за каждую улицу, каждый переулок, каждый дом, в азиатской версии Второй мировой войны. Мы заметили огонь, ведущийся из окна; я вызывал Хосса. — Там... Он наводил гранатомет, стрелял через (оконную) раму, потом мы с Дрэди вышибали дверь и врывались внутрь, стреляя, чтобы прикончить ВК. Если кто-то выбегал, Ришер убивал их с помощью 'Стонера', и мы шли к следующему дому. — Огонь с крыши — крикнул мне Дрэди. — Я вижу их — Ришер... Ришер взмахом навел пулемет вверх. Пули прорезали край крыши, как циркулярной пилой. Один из ВК рухнул на улицу с высоты двух этажей. Мы прошли еще несколько ярдов и зачистили еще два дома. По нам все еще велся огонь сверху. ВК подали мне хорошую идею — я указал наверх. — Давайте, возьмем их сверху. Мы вышибли дверь, вскарабкались на два лестничных пролета и вылезли через люк на крышу. Дома стояли бок о бок, достаточно близко, чтобы мы могли прыгать с крыши на крышу. В двадцати ярдах от нас стоял ВК с ручной гранатой без чеки. Я вскинул свою М-16 и прошил его поперек груди. Он упал на гранату сверху. Она разорвала его на три части и сбросила с крыши. Мы прошли по одной улице, завернули за угол и пошли по следующей, стреляя вниз по скоплениям ВК. Это была изнурительная работа. К середине утра мы зачистили только три улицы. Как я узнал позже, Гарри и Док тем временем развлекались по-своему. Они остановились перед домом, где жила медсестра по имени Мэгги. Огонь велся со второго этажа. Не обращая внимания на пули, Дрю вышиб дверь, а Гарри открыл ответный огонь из крупнокалиберного пулемета, в то время как Док Никсон стрелял в окно из своей М-16. Когда Дрю вошел в парадную дверь, трое ВК уже заходили через заднюю. Он уложил их очередью из своей М-16. Еще одна пара бросилась на него с лестницы. Он убил и их тоже. — Мэгги, Мэгги, это Дрю, ты где, черт возьми? — Здесь — ответил дрожащий голос из шкафа в гостиной. Дрю подбежал и вытащил испуганную медсестру из того места, где она пряталась. Он обнял ее одной рукой. — Пошли. Пока они убегали, в заднюю дверь вошли еще несколько ВК. Дрю развернулся, вытолкнул Мэгги за дверь и выстрелил в них. Он захлопнул входную дверь, швырнул медсестру в джип, где она приземлилась на Дока Никсона, и они помчались обратно к Белому дому. В общей сложности, Гарри, Док и Дрю совершили шесть поездок туда и обратно — и они вытащили всех гражданских без единой царапины. Но Док Никсон настаивал, что лучше всего было, когда Мэгги приземлилась на него сверху. — Какие замечательные коленки, — сказал он мне, — мой тип женщин. Вскоре после полудня ВК начал собираться обратно. Их было немного — не больше двух сотен, но нас, включая нунгов, было меньше пятидесяти, чтобы противостоять им. Тем не менее, мы захватили многие из их позиций к середине ночи и они исчезли, растворившись в лабиринте улиц и переулков Тяу Док, или переодевшись и снова став лояльным, послушным, дружелюбным местным населением. Хорошей новостью было то, что нунги Уэсти успешно выбили врага из южной части города, оттеснив его на восток, в сельскую местность. Плохая новость заключалась в том, что во время боя взорвался склад для хранения топлива и многих гражданских поджарило. Резкий запах горящей плоти чувствовался за полмили. На следующий день мы запланировали эвакуацию вертолетами всех обожженых вьетнамцев, кого только смогли. Джек даже взял нескольких на 'пибер', проплыв по реке вниз до госпиталя в Са Дек, что на реке Меконг. Мэгги отправилась с ними, а когда вернулась, ее одежда пахла так, словно она провела восемь часов за работой у барбекю. В первые же часы атаки ВК заняли огневые позиции в церкви и госпитале Тяу Док. Это партизанская тактика, все еще используемая сегодня, которая заставляет любого атакующего уничтожить гражданскую цель, что обеспечивает партизанам выигрыш в пропаганде, даже если они фактически проигрывают сражение. Именно это и произошло в Тяу Док — мы вытеснили ВК, но церковь и больница оказалась в руинах. И в течении нескольких дней кадры ВК начали распространять эту информацию по сельской местности, что круглоглазые бандиты (это были мы) уничтожили гражданские объекты без причины. Кроме того, только после двенадцати часов мы впервые увидели, как 'Марвин-Арвин' высунули носы из своего оборонительного периметра, который находился рядом с армейским комплексом. Это было в порядке вещей — Марвины обычно предпочитали не высовываться во время враждебных действий — в конце концов, их обучал полковник Трус и Блеск, а он все еще сидел запершись в радиорубке. Но потом они всегда приходили на приборку — я всегда думал, что это потому, что тогда они могли собрать много сувениров от ВК, чтобы продать их потом на черном рынке. Но Марвины были не одиноки в своей трусости. Как только мы зачистим всех ВК, полковник Дерьмоглав вероятно, наденет бронежилет, проведет инспекцию и получит медаль. (Я не знаю, что случилось с полковником, но Дрю Дикс действительно получил Медаль Почета за свои действия в бою за Тяу Док. Единственное, чего я в этом не понимаю, так это что Гарри и Док Никсон все время были с Дрю, и все, что они когда либо получали, были Бронзовые звезды. Это заставило меня задуматься, были ли критерии выше для SEAL, чем для 'зеленых беретов'.) Когда ВК отступили, мы решили расширить зачистку города, работая квартал за кварталом, Мы разделились на пары и, как полицейские в патруле, прогуливались по тротуарам. Мы с Хоссом Кучински перешли на одну сторону улицы, Сколлиз и Ришер — на другую. Вражеский огонь был неровным — в одну минуту почти без выстрелов, а в следующую буквально шквальный. Мы работали по заранее разработанному плану. Я подкрадывался к двери, пинал ее, бросал гранату и ждал, не случится ли чего. Если все было чисто, Хосс перепрыгивал через меня и вышибал следующую дверь. Если я что-нибудь услышу, то подожду, пока не взорвется граната, а потом войду и зачищу комнату своей М-16. Бойцы SEAL на противоположной стороне улице делали то же самое. Это был идеальный способ провести прекрасный солнечный день Тета в большом столичном Тяу Док. Потом мы попали под обстрел с другой стороны улицы. Мы с Хоссом нырнули в дверной проем. И Сколлиз тоже. Но не Ришер. Парнишка взял свой 'Стонер' и вышел на середину улицы, крича и стреляя. Это был Додж-Сити, штат Вьетнам. Он держал пулемет на весу, на его лице играла безумная улыбка. — Ну же, придурки, ну же, придурки! — вопил он. Они стреляли в него — вы могли бы увидеть фонтанчики от пуль на земле возле его ног. Он не обращал на них внимания. Хосс и я орали на него: — Убирайся с улицы, мудила! — Ложись, придурок! Он смеялся. Этот сумасшедший ублюдок действительно смеялся. Затем — это было невероятно, миг тишины посреди всего этого шума и суматохи. Я знал, что произойдет. Я завопил Ришеру: — Не-е-е-е-т... Было уже слишком поздно. Я все слышал. Один выстрел. Один снайперский выстрел. Пуля попала ему прямо в лоб. Он выронил 'Стонер' и осел на землю. Я был достаточно быстр, чтобы подхватить его. Хосс выпустил ракету в том направлении, откуда раздался выстрел. Я не знаю, попал ли он во что-нибудь. Я был занят другим. Я потащил Ришера с улицы. Моя рука, которая поддерживала его затылок, была влажной. Пуля прошла навылет. Его мозги вываливались мне на ладонь. Я попытался затолкать их обратно в череп, но это было невозможно. Я накачал его обезболивающим, но он все равно ничего не почувствовал. Хосс вызвал медэвак. Мы связались по рации с Дрю, Доком Никсоном и Гарри, которые под обстрелом подъехали на джипе, чтобы забрать нас и отвезти на вертолетную площадку Уэсти, которая находилась примерно в шести кварталах отсюда. Они прибыли через несколько минут. Дрю был за рулем. Гарри выскочил и подхватил Ришера за ноги. Док взял его под плечами. Я держал голову. — Дерьмо. Гарри положил тело парнишки на заднее сиденье джипа. Он держал одну из рук Ришера, его лицо было мрачным. Док Никсон держал другую руку. — Ты тупой ублюдок — сказал Гарри Ришеру. — У Уэсти есть пара ящиков холодного пива. По крайней мере, ты мог бы подождать... Док накрыл Ришера одеялом. Каким-то образом мы все забрались в джип и Дрю поехал. Он уходил. Я сразу ввел ему морфий, и он не испытывал никакой боли. Но он уходил. Это было видно по его глазам. Его глаза были уже мертвы. Он тоже это знал. Он посмотрел на меня, словно провинившийся щенок. Я злился на этого сукиного сына. Он сам на это напросился. — Ты тупой членодышащий застойномудный придурок — повторял я, держа его голову в своих руках и пытаясь большим пальцем затолкать его чертовы мозги обратно в разбитый череп. Моя черная пижама промокла насквозь от его крови. Мои руки были липкими. Я чувствовал осколки черепа на кончиках пальцев. — Ты тупой, безмозглый ублюдок — это все что я мог сказать, когда он умирал у меня на коленях. В тот момент во мне бушевала невероятная ярость. Часть ее была адресована Ришеру. Если бы он не умирал, я бы вероятно пришиб его сам. Он умирал, потому что был глуп: он шел посреди улицы. Вы не делаете такого, и он знал это и все равно сделал это, и поэтому был тупым спермодышащим мудаком, и он заслужил то, что получил. Но он этого не заслужил, и пока он лежал, положив голову мне на колени и с мозгами в моей руке, я знал, что он этого совсем не заслужил. В тот момент я ощущал невероятную ярость, потому что я чувствовал, в первую очередь, что Ришер не должен был быть там. Мы были SEAL. Мы были воинами джунглей, а не тупыми городскими полицейскими. Чертов полковник и спецназ должны были быть на улицах, а не сидеть за шестью рядами колючей проволоки и десятифутовыми бетонными стенами, в своем аккуратном, как гребаный Вест-Пойнт-парк, комплексе. В тот момент во мне бушевала невероятная ярость, потому что мой человек был убит каким-то чертовым, вонючим, весящим семьдесят фунтов в намокшем состоянии, из числа застойномудных вьетконговских мистеров Чарли снайпером. В тот момент я ненавидел всех вьетнамцев, бесполезный класс недочеловеков, которым были необходимы две палки, чтобы поднять зернышко риса, но только одна, чтобы утащить два ведра дерьма. И в тот момент во мне бушевала невероятная ярость, потому что когда Ришера застрелили, мое собственное бессмертие тоже было украдено. В первую же ночь во Вьетнаме пуля АК пролетела через реку и попала парню рядом со мной между глаз. Почему он, а не я? Однажды я бежал босиком по тропинке на острове Дунг и человек позади меня наступил прямо на мой след — и бам — взорвалась маленькая мина. Взрыв сорвал ботинок с его ноги. Почему он, а не я? Парни по обе стороны от меня были ранены. Почему они, а не я? Почему? Потому что я был чертовым бессмертным, вот почему. Именно это я чувствовал. Вот почему я пошел бы куда угодно — несмотря ни на что — и сказал бы своим людям, что они всегда будут в порядке. Звон в ушах, да. Царапины — да, даже случайная легкая контузия время от времени. Но никто не умирает вместе с Марсинко. Гребаная целостность подразделения. Никто не умирает. Вы будете в порядке с лейтенантом Риком Марсинко, Подрывником Диком, Человеком-Акулой дельты. А теперь слушайте это; никто не умирает. За последние двенадцать часов я успел увернуться от пули АК, выпущенной мне прямо в лицо с десяти шагов, и выжил. Ночью я провел свой взвод по минному полю — и мы обошлись без единой царапины. За нами гналась рота ВК — и ни у кого не было ничего серьезнее вывихнутой лодыжки. Одиннадцать бойцов взяли на себя две сотни ВК, и мы выгнали их из северной части Тяу Док, квартал за кварталом, черт возьми, и худшее, что было, это усталость... До сих пор. Я не знаю, кого ненавидел больше: подонка из ВК, застрелившего Ришера, или полковника Труса и Блеска, который был слишком слаб, чтобы драться самому, или проклятых вьетнамцев, которые творили это дерьмо друг с другом поколениями. Дело в том, что никому из вышеперечисленных не стоило бы пытаться загладить свою вину передо мной прямо сейчас. Это было бы слишком опасно. Я погладил умирающее лицо Ришера своей рукой. — Ты тупой безмозглый ублюдок. Я извлек несколько горьких уроков из смерти Ришера. Самый важный из них повлиял на то, как я вел войну с тех пор. Моей главной задачей, как я теперь понимал, было вернуть моих людей домой живыми. Как я это сделаю, для меня не имело никакого значения. Если это означало, что во время допросов я становился более жестким, даже жестоким по отношению к подозреваемым, так тому и быть. Если это означало, что мы должны были стать более безумными в бою, то это то, что мы сделаем. В самом деле, если сохранить нам всем жизнь было моим первым приоритетом, то убийство ВК было вторым. И, в третьих, развитие тактики SEAL — использование войны для поиска наиболее эффективного способа применения SEAL во враждебной среде. Эти уроки остались со мной до конца моей карьеры. Есть те, кто считает меня кровожадным — слишком 'грязным' — когда дело касается тактики. Дело в том, что сделаю все, чтобы мои люди остались живы и убью столько врагов, сколько смогу. Кроме того, после Тяу Док я понял, что мы, американцы, ничего для вьетнамцев не значим. Ни для наших предполагаемых союзников на Юге, ни для наших противников с Севера. Это была их война. Они боролись веками. Мы были просто еще одним препятствием для них, еще одним эфемерным вторжением круглоглазых белокожих злых духов. Поэтому они не будут связывать себя с нами — ни как с союзниками, ни как с противниками. Например, с тех пор, как мужской журнал поместил меня на свою обложку — 'Лейтенант Подрывник Дик Марсинко — самый смертоносный Человек-Акула во Вьетнаме' — вот как это читалось, я стал мишенью для десятков шуток и подколок со стороны моих товарищей в SEAL. Я не заморачивался на этот счет — я отвечал каждому из шутников. И я могу понять шутку, так же хорошо, как и любой другой. Однако меня не слишком интересовали плакаты 'Разыскивается ВК', прикрепленные к деревьям и хижинам по всей дельте примерно через три месяца после публикации этой статьи. Первая из них гласила: 'Награда в 50 000 пиастров любому, кто сможет убить младшего лейтенанта Подрывника Дика Марсинко, серолицего убийцу, который принес смерть и разрушение в провинцию Тяу Док во время лунного Нового Года'. Это был я, все в порядке. И меня не очень волновал тот факт, что они не только знали мое имя, но и знали, что я был в Тяу Док во время Тет. Вот вам и оперативная безопасность. Я снял еще один во время рейда, который мы устроили в Ке Са в середине мая. 'Награда в 10 000 пиастров, каждому, кто сможет убить командира секретной группы голубоглазых убийц, вырезавших много семей (здесь) во время Дня ООН 2 января 1968 года.' Это тоже был я. Мы были единственными, кто действовал в Ке Са второго января. Мы убили шестерых — может быть, даже семерых вьетконговцев. Такой тактики от ВК следовало ожидать — хотя, честно говоря, мне показалось забавным, что они читают журнал 'Male'. Мне потребовалось больше времени, чтобы научиться 'читать' союзников. У них были свои способы играть с тобой в игры разума. Когда взвод проходил через деревню, мы часто останавливались перекусить. Горди и я носили с собой вьетнамские пиастры, и мы всегда платили за рис и рыбу, которую ели. Это служило двум целям. Во-первых, нам не нужно было носить с собой еду, что позволяло взять этот вес патронами. Во-вторых, это, как мне казалось, приближало нас к населению. Я так думал, потому что мне, круглоглазому, было понятно, что если я буду есть с ними и проводить с ними время, они начнут нам доверять. И в самом деле, жители деревни, с которыми мы проводили время, были дружелюбны. Они часто подходили к нам и трогали нас, когда мы сидели на корточках с мисками риса. Поначалу, я думал, что это потому, что мы чужаки, и они хотят пощупать нашу униформу, сделанную из незнакомого материала, увидеть вблизи наше оружие и посмотреть, похожа ли наша белая волосатая кожа на их гладкую желтую кожу. Потом я узнал, что они на самом деле делали, когда прикасались к нам. Они передавали нам своих демонов. Они защищали себя и свои деревни, передавая злых духов круглоглазым, прикасаясь к ним. Во Вьетнаме злые духи передаются именно таким путем. Так что я начал передавать их обратно. Когда дети прикасались ко мне, трогая меня за колени, я брал их на руки и размазывал немного камуфляжного грима на их лица или волосы. Когда старейшины гладили мои руки, чтобы почувствовать волосы, я тер их в ответ. Я улыбался, хватал их и говорили 'Чао Хом`Най Деп Трой' что было равносильно 'Хорошего дня'. Хочешь поиметь меня, Чарли? Ду-ма-нью — пошел ты! Погибель тебе, Чарли.


Глава 13

Я вернулся в Вирджиния-Бич в начале июля 1968 года, чтобы выполнить задание, которое оказалось сложнее, чем бои с вьетконговцами — стать полноценным мужем и отцом. Моему сыну, Ричи, было пять; моей дочери, Кэти, было три. Ни один из них не видел меня раньше. (Маленькая Кэти кричала и кричала, когда я брал ее на руки в первые две недели пребывания дома.) Впрочем, и Кэти Энн я почти не видел. В промежутках между тренировками и двумя вьетнамскими турами я отсутствовал больше двадцати из двадцати четырех предыдущих месяцев — и визиты домой были урывками, на одну или две недели. Так что мне предстояло основательно освоиться, не говоря уже о двухстраничном, напечатанном через один интервал списке 'Дорогой-сделай-это' — работ по дому и хозяйству — которые были отложены на время моей заграничной командировки. Я гордился нашим домом, крошечным, сложенным из кирпича, в стиле ранчо, за углом от торгового центра Принцессы Анны. Помещение было небольшое и скромно обставленное. Но он был наш, мы купили его между моим первым и вторым вьетнамскими турами. Одно это делало меня непохожим на моих родителей, которые никогда не владели ни одним из домов, в которых мы жили. Летом 1968 года я проводил дни в отряде, работая инструктором для ребят, которые собирались отправиться во Вьетнам. Большую часть времени мы проводили в месте, которое мы называли 'мрачным болотом', находившимся неподалеку от границы с Северной Каролиной. Я взял Ричи с собой в одну из поездок. Он был в восторге. Он делил со мной спальный мешок и расстреливал пивные банки из пневматического пистолета, который я ему купил. Он встретил нескольких бойцов SEAL из восьмого взвода и с изумлением наблюдал, как Фредди Тутман ловил голыми руками водяных щитомордников и сворачивал им шеи. Он также попробовал свою первую оленину. Однажды ночью олень совершил ошибку, решив переплыть реку прямо у нашего лагеря. Ребята увидели его и я спрыгнул с пирса с коротким мачете, перерезал ему глотку и потащил под воду, чтобы утопить. Потом я вытащил его на берег, и Ричи наблюдал, как я его потрошил — я даже показал ему, как мы научились заползать внутрь туши, чтобы не замерзнуть, во время тренировок по выживанию — и он впервые отведал жареные отбивные из Бэмби. Они ему понравились. Я играл в тренера бойцов SEAL до ноября. Затем я вызвался добровольцем во Вьетнам. Моим доводом было то, что я не могу быть эффективным тренером, если не буду знать, что происходит в стране. Игры, которые срабатывали для меня в течении первых шести месяцев 1968 года, могут не сработать для бойцов SEAL, отправляющихся в первые шесть месяцев 1969. Однако у флота были другие планы. В своей бесконечной мудрости управление по делам личного состава ВМФ назначило меня на вакантную должность советника по специальным операциям в COMPHIBTRALANT. Для непосвященных, на флотском языке это КОМандующий амФИБийной ПОДготовки АтЛАНТического Командования. Я все еще буду работать в Литтл-Крик — на самом деле COMPHIBTRALANT находился в двух кварталах от штаба Второго отряда SEAL. Но эти два квартала тротуара были разделены огромной пропастью традиций и поведения. Как советник по специальным операциям командующего амфибийной подготовкой Атлантического командования, я занимал штабную должность. В Отряде все вращалось вокруг физического аспекта. Вы бесконечно тренируетесь. Вы с парнями пьете каждый вечер. Мир был грубым мачо, полным иди-ты-на-хрен крутых разговоров и я самый скверный ублюдок в этом квартале. Униформой на день были футболка и шорты, и если ваши волосы были не совсем идеально причесаны, ну хрен с ними, придурок. А теперь я вдруг превращусь в офицера, которого всегда высмеивал — в штабного тошнотика. Перспектива превратиться в бюрократа, зануду, нытика, волокушу с бумагами, меня нисколько не вдохновляла. И я не стеснялся выражать свои чувства любому, кто был готов слушать. — На кой черт мне все это штабное дерьмо? — я спросил об этом Кэти Энн как-то вечером. Мы сидели в нашей гостиной. Детей уже уложили на ночь и у нас в руках была пара кружек пива. — Даже не знаю. Зачем тебе это нужно? Это был правильный вопрос. Я подумал об этом. — Карьера, наверное. — И что? — Тут столько всякой ерунды вовлечено, — уклончиво ответил я. Я потягивал пиво, глядя поверх банки на жену. На самом деле, я беспокоился вовсе не о бюрократической ерунде. Я знал, что справлюсь с этим. То, что вызывало у меня тревогу было более фундаментальным и глубоко укоренившимся. В COMPHIBTRALANT, я знал что мне придется проявить себя на поле боя, которое, насколько я мог судить, не было склонно в мою пользу. Во Вьетнаме я столкнулся нос к носу с выпускниками военно-морской академии или колледжа подготовки офицеров резерва и победил. Я был более сильным и находчивым воином, чем любой из них и они это знали. Поскольку я был рядовым, я мог трепаться с экипажами катеров или поливать матросов двухминутным потоком ненормативной лексики, столь же красноречивой, как у у любого корабельного старшины. Поскольку я потратил все свое время, раздвигая границы специальных методов ведения боевых действий, не было ничего, что я не сделал бы на поле боя — с разрешения или без разрешения моего начальства. Это было прекрасно, пока я был за рубежом. Но репутация буйного отщепенца, которую я завоевал во Вьетнаме, не была чем-то таким, что в конечном счете пошло бы на пользу моей военно-морской карьере. Офиеры регулярного флота — корабельные, авиаторы и подводники — не доверяют специалистам по специальным методам ведения войны. Это жизненный факт. Даже когда я стал капитаном 2-го ранга, сопливые энсайны, прямо из Академии, смотрели на эмблему 'Будвайзера' — орел, якорь и трезубец, эмблему, которую носят все бойцы SEAL — на моей форменной тужурке и усмехались. Они знали, что в кастовой системе флота я был неприкасаемым; что мой вид считался непредсказуемыми амбалами. Они знали, что будут адмиралами, а мы, SEAL — нет. Более того, успех в COMPHIBTRALANT будет зависеть от того, как я выражу и поведу себя, и честно говоря, я понятия не имел, смогу ли я его осуществить. Несмотря на то, что меня только что повысили до лейтенанта, я все еще не закончил школу. Мой аттестат о среднем образовании был получен во время средиземноморского круиза по приказу Эва Барретта, чьи навыки правописания заканчивались где-то в пределах слов с тремя слогами. Конечно, я занимался бумажной работой Барретта во время моего пребывания в UDT-21 и UDT-22 и писал послебоевые отчеты, характеристики и благодарственные выписки для моих отделений и взвода во Вьетнаме. Но у меня было никакого опыта в написании отчетов, никакой подготовки в ремесле Макиавелли составления служебных записок. Как штабной офицер COMPHIBTRALANT я был также уязвим, как любой жук из офицеров военно-морской разведки был бы по настоящему уязвим в Тяу Док во время Тет. К моим тревогам добавился еще один элемент: Кэти Энн. Она никогда не бралась за 'добровольную' волонтерскую работу, которую полагалась выполнять офицерским женам. Как она могла? Она застряла дома, с двумя маленькими детьми, домом, который нужно содержать и мужем, которого не было дома почти два года. Тем не менее, если бы планировал сделать флот своей жизнью — а я так и сделал — у нас обоих была куча шероховатостей, которые нужно было бы сгладить в большой спешке. Мне нужно было бы получить высшее образование, а Кэти начать вести себя как жене младшего офицера, если мы хотим подняться по старомодной карьерной лестнице. В животе у меня порхало больше бабочек от нового назначения, чем когда-либо во Вьетнаме. В тот день, когда я встретился с адмиралом, все изменилось к лучшему. Однажды утром меня вызвали в его кабинет на представление командиру 'встречай и приветствуй'. Адмиралом был двухзвездный Рэй Пит, безукоризненно одетый офицер с кустистыми бровями, выглядевший так, словно его отобрали на эту роль через кастинг. Я видел как он садился в машину или выходил из нее на базе. Для мелкого змееда вроде меня, он был впечатляющим. У него никогда не выбивался ни единый волос. Его ботинки были начищены до зеркального блеска, ногти аккуратно отполированы, галстук идеально завязан, а складки на брюках были подобны бритве. Это было совершенно обескураживающе. Я, должно быть, потратил часа два, готовясь к встрече с ним. Не думаю, что я когда либо так работал над лоском и полировкой — даже в мои дни Чудика, когда я начищал и верх, и подошвы своих ботинок. Адъютант в берете провел меня в огромный шикарный кабинет. Адмирал Пит развернул свое кресло с высокой спинкой и посмотрел на меня через стол размером с авианосец. Я отдал честь, он ответил мне тем же, сердито глядя на меня. Затем, на его лице появилась улыбка, теплая, как восход солнца во Вьетнаме. Он встал, вышел из-за стола и пожал мне руку. — Рад видеть тебя на борту, сынок. — Спасибо, сэр. — Садись. Он указал на кресло с подлокотниками в конце длинного кофейного столика вишневого цвета. Я сел по стойке 'смирно'. Он занял место с краю, на диване времен Королевы Анны, рядом с инкрустированным угловым столиком, на котором стояла богато украшенная медная лампа, сделанная из старинного огнетушителя, многоканальный телефонный аппарат и стопка отчетов высотой в фут, у которых цвет каждого титульного листа обозначал уровень секретности содержащихся сведений. Стопка была похожа на радугу. — Итак, лейтенант, что привело тебя в COMPHIBTRALANT? Я задумался над тем, как ответить на этот вопрос. Чудик внутри меня ответил бы: 'Потому что пришло время для назначения крючкотвором-тошнотиком, и говноеды-мудозвоны из управления по делам личного состава не позволят мне вернуться во Вьетнам'. Однако, я посмотрел адмиралу Питу прямо в глаза и сказал: — Ну, сэр, я только что провел последние полтора года во Вьетнаме и я подумал, что пришло время дать молодым парням шанс немного повоевать, в то время как воспользовался возможностью развить навыки штабной работы. Я сказал это, не моргнув глазом. — Вы там неплохо поработали — Серебряная звезда, четыре Бронзовых звезды, две медали ВМФ 'За отличие'. — Да, сэр, но... — Но? — Адмирал, я чертовски хороший боец SEAL, и я люблю драться. Но чтобы сделать настоящую карьеру на флоте, я должен понимать, как работает флот — и вы можете этому научиться только как штабной офицер. Кроме того, сэр, работа здесь также позволит посещать мне вечернюю школу. Вы видите мой китель, сэр. У меня нет степени колледжа. Я думаю, что важно пойти в вечернюю школу, чтобы я мог ее закончить для участия в конкурсе на программу получения ученой степени от ВМФ в Монтерее. Пит кивнул. — Я думаю, ты реалистично смотришь на вещи, сынок, — сказал он. Мы поговорили еще минут двадцать или около того. Он расспрашивал меня о моей семье, о том, почему я стал бойцом SEAL и о том, на что похож Вьетнам. Он сказал мне, чего от меня ждет, а именно: начать координировать действия SEAL с командованием подготовки амфибийных сил и представлять точку зрения на ведение войны нетрадиционными методами в его штабе. Настало время уходить. В комнату проскользнул адъютант и осторожно кашлянул. — Ваша следующая встреча, сэр. Ожидают снаружи. Я встал и энергично отдал честь. — Спасибо за уделенное мне время, сэр. В дверях я обернулся к Питу. — Между прочим, адмирал — сказал я — Если Вам когда-нибудь захочется пострелять, прыгнуть с парашютом или попробовать свои силы в подрывном деле, я уверен, что смогу это устроить. Брови адмирала поднялись вверх на целый дюйм, как будто его ударило током. Потом он громко рассмеялся. — Я буду иметь это ввиду, лейтенант. Свободны. На адаптацию ушло несколько месяцев, но я действительно начал получать удовольствие от штабной работы в начале 1969 года. Отчасти это было связано с проблемой включения точки зрения SEAL в доктрину амфибийный боевых действий, чего не было в COMPHIBTRALANT до моего назначения. Любым успехам, которые выпали на мою долю, я обязан адмиралу Питу, который был понимающим и поддерживающим боссом, на которого я работал и долговязому капитану 1-го ранга, по имени Боб Стэнтон, который появился через несколько недель после моего старта. Боб был назначен в COMPHIBTRALANT, пока флот решал, получит ли он свою первую звезду. Он приехал из Вашингтона на 'Фиате-600', похожем на одну из тех жестяных цирковых машинок. Я смотрел, как он из нее вылезал. Это было похоже на Джека и Бобовый стебель: он все рос и рос. Я никогда раньше не встречал такого высокого человека — должно быть, он был почти семи футов ростом. Стэнтон был бывшим офицером UDT, что означало, что мы с ним говорили на одном языке. Кроме того — он принадлежал к старомодному типу флотских офицеров, действовавших в соответствии с первым морским законом Эва Барретта, а это означало, что он взял меня под свое крыло. Он научил меня тонкостям получения 'отруба', или одобрения вышестоящего начальства на черновой докладной записке, которая на самом деле может ему совсем не понравиться. Он дал мне исследовательские задания, которые заставили меня близко познакомиться с библиотекой базы. Он правил синим карандашом мои записки и отчеты, заставляя меня переписывать их снова и снова, пока они не начинали выглядеть написанными на английском, а не на бюрократическом языке. Он защищал меня от ударов в спину, которые являются обычным делом во всех штабах. К тому времени, как капитан 1-го ранга Боб ушел, я уже мог плыть самостоятельно. Работа, возможно, была трудной, но мне было приятно, что я мог делать ее также хорошо, как и любой из моих дипломированных коллег. Рабочие дни были сносными, хотя и длинными. Я являлся на доклад к восьми и заканчивал к четырем, а затем ехал за тридцать миль в колледж Уильяма и Марии, или в университет Старого Доминиона, чтобы провести пять часов на вечерних занятиях. После школы я отправлялся домой, приходил около полуночи и поздно ужинал. У меня было несколько минут с Кэти Энн, я читал до двух книги, а затем спал до шести. Мои выходные были моей собственностью. Я играл с детьми, наверстывал упущенное по хозяйству — как-то летом, мне даже удалось разбить призовой цветник. Раз в месяц мне надо было проходить переподготовку по подрывному делу, раз в квартал я сдавал экзамены по прыжкам с парашютом, а раз в полгода — по подводному плаванию. Но кроме этого, у меня практически не было контактов ни со Вторым отрядом SEAL, ни с кем либо из друзей из UDT. Если бы у меня был конкретный вопрос об операциях, я бы им позвонил. Но ночные распития пива в местных барах и драки ушли в прошлое. Впервые с тех пор, как я женился, я был полноценным мужем и отцом. Все оказалось не так плохо, как я думал. Примерно через год после моего назначения, адмирала Пита сменил старый морской волк по имени Тед Снайдер, бывший подводник, который держал в своей комнате отдыха ревун с подводной лодки. Когда после виски он становился слегка игривым слышно было за полмили — ау-у-у-у, а-у-у-у-у, погружение! Погружение! Снайдер и Пит были противоположностями почти во всех отношениях. Пит был профессиональным бюрократом, бумажным воином; Снайдер был настоящим моряком и профессиональным корабельным офицером. Пит был президентом банка, безупречным в своем поведении; Снайдер был более неформальным — даже по флотски сквернословил, время от времени. Но я был рад служить с ними обоими. От Пита я научился ценить планирование, которое входит в хорошую штабную работу. Вы не можете управлять большими подразделениями, принимая решения 'по ходу дела', и методичный стиль командования Пита, делай-на-счет, научил меня как тактике, так и исполнению. От Снайдера я узнал кое-что столь же ценное: внимательности и чуткости флаг-офицеров. Старик открыл мне глаза. Он брал меня с собой на совещания и позволял присутствовать. Он водил меня на коктейль-вечеринки, подмигивая и кивая — 'купи этому парню выпить' или 'возьми у него номер телефона'. Он рассказывал мне об офицерской политике, учил меня тому, как заработать очки на различной общественной деятельности, например, стать скаутмейстером или выступать с речами в местном Ротари-клубе, что советы по продвижению имеют большое значение при принятии решений. Чтобы помочь мне продвинуться по старой карьерной лестнице, он включил меня в совет директоров 'Планетария', жилья в Литтл-Крик для посещающих флаг-офицеров. Почему 'Планетария'? Потому что именно там спали 'звезды'. Поговорим о том, чтобы убрать соль. Вы не разговариваете со стюардами в стиле Эва Барретта. И вы не ведете раздери-побери-задери-тебя разговоров с женами адмиралов, когда обсуждаете декор. Прекрасномыслящая миссис Вице-адмирал Джонс не любит, когда молодой лейтенант Дик произносит слово 'черт'. Я выучил новое слово: тонкость. Я обнаружил, что такие мелкие детали, как красиво расставленные свежие цветы, могут сделать другом на всю жизнь жену вице-адмирала — что, как напоминал мне адмирал Снайдер, часто было так же важно, как подружиться с самим вице-адмиралом. Чтобы заострить мое горохофшмаркивающее и спагеттиносовтягивающее социальное изящество, он приказал мне взять на себя организацию его личных коктейльных приемов. Так я научился общаться с поставщиками базы. Весь мой предыдущий опыт работы с продуктами заключался в подаче на столы картошки с мясом на 'Гасси' и нарядах в пекарне во время службы в команде подрывников-подводников. Теперь же я стал мастером по части холодных и горячих закусок, экзотических ликеров и импортных вин — и даже выяснил с помощью исключения, какие ножи и вилки требуются для каких блюд. С той же энергией, которую я вкладывал в подготовку отделения 'Браво' или восьмого взвода, я теперь направился в новую и неизведанную область общественного питания. Был требователен, как дотошный метрдотель — следил, чтобы все было доставлено и приготовлено вовремя. Но что еще более важно, когда эти вечеринки флагманов развернулись передо мной, был поднят занавес над стилем жизни, о котором я ничего не знал. Как боец команды подрывников-подводников, даже как офицер SEAL, я высмеивал все, что касалось поведения в стиле 'оттопыренный мизинчик'. Это было что-то, что я имитировал, прежде чем выбросить кого-то из окна. Теперь я понял, что напыщенный хлам, как я его называл, был частью сложного социального ритуала. Это был код — код, который я успешно начал взламывать. И как быстро обратил мое внимание адмирал Снайдер, как только я успешно взломаю код, не было такой высоты, которой не могла бы достичь моя карьера. Итак — как же учится ребенок? Ребенок учится через подражание. Мои регулярные контакты со стюардами на камбузе позволили нам с Кэти Энн начать устраивать собственные приемы, хотя и с лейтенантским бюджетом. Я шел в 'Планетарий' и говорил старшине: 'Шеф, я планирую пригласить тридцать человек в субботу вечером. Бюджет — шестьдесят долларов'. За эти шестьдесят долларов мы получали еду и выпивку, а также двух стюардов в накрахмаленных белых пиджаках, которые подавали все, как полагается. Обстановка, возможно, была не столь элегантной как у Снайдеров, но мы определенно были на пару шагов выше барбекю с пивом и креветками на заднем дворе, которые мы устраивали в командах. И мы стали давать приемы постоянно, взяв за правило устраивать коктейль-вечеринку каждые два месяца в течении полутора последних лет, что я был в штабе Снайдера. Список приглашенных был разнообразен — это были офицеры из COMPHIBTRALANT, а также мои старые коллеги из Второго отряда SEAL, такие как Фред Кочи и Джейк Райнболт. Был и Горди Бойс. Но его больше не поощряли исполнять Танец Подгорающей Задницы. Адмирал Снайдер также подтолкнул меня написать статью об использовании дистанционных датчиков в речной войне, статью, которую он прогнал по каналам, пока она не была принята в качестве официальной доктрины флота и не получил для меня поощрение в приказе. По его настоянию, я также сделал устный доклад Комитету по амфибийным боевым действиям об усовершенствованных способах доставки UDT или групп SEAL на место, включая одну рекомендацию (впоследствии она была действительно реализована) о реконфигурации ядерных подводных лодок в качестве носителя средств доставки SEAL, например с возможностью выпуска ПНБП — подводных носителей боевых пловцов, и других средств транспортировки SEAL. Тяжелая работа хорошо оплачивалась. Снайдер подписал мне потрясающий набор характеристик ('Р. Марсинко — один из самых преданных, трудолюбивых и профессионально осведомленных офицеров, которых наблюдал этот старший офицер, который ест, спит и думает о войне специальными методами, особенно о деятельности SEAL). Но более того, он позвонил в программу ВМФ в Монтерее, Калифорния и фактически приказал им принять меня на 1971-72 учебный год. Они так и сделали. Я пошел и купил 'Фольксваген-кемпер' — один из тех игрушечных фургончиков с матерчатой откидной крышей. Потом я прицепил его к нашему потрепанному 'Рено'; мы упаковались, попрощались, уложили детей в фургоне и отправились в Калифорнию, выглядя для всего мира как семья цыган. Мы провели шестнадцать славных месяцев в Монтерее, где я наконец получил степень бакалавра в области международных отношений. Когда я не ходил в школу, не играл в боулинг, не прыгал с трамплина, не ходил в походы в калифорнийские горы и не катался на лошади, которую купил детям, я занимался общественными делами. Я вступил в студенческое общество 'Джейси'. Я стал вожаком стаи у волчат-скаутов (мои волчата, возможно, были единственными, кто когда-либо охотился, убивал и освежевывал лягушек, поедая свежие лягушачьи лапки во время походов с ночевкой. Некоторых папаш тошнило, но с детьми все было в порядке). Я регулярно выступал на публичных собраниях, рассказывая о методах флота в войне специальными методами в общественных организациях в церквях и школах. Я был выбран для включения в издание 1972 года 'Выдающиеся молодые люди Америки'. И я могу лично засвидетельствовать, что общественная деятельность работает — я был произведен в капитаны 3-го ранга в 1972 году, на два года раньше. В течении последних шести месяцев учебы в колледже, я три дня в неделю посещал курсы вьетнамского языка в армейской школе иностранных языков. Ходили слухи, что меня собираются отправить обратно во Вьетнам в качестве главного круглоглазого советника всех SEAL южновьетнамского военно-морского флота. Но в последнюю минуту эта работа была отозвана, часть вьетнамизации войны. Вместо этого мне позвонили из офиса адмирала в Вашингтоне. — Капитан 3-го ранга Марсинко? — Слушаю. — Пожалуйста, доложите как можно скорее, когда Вам будет удобно приступить к обучению. — Обучению? — В школе Военно-морской разведки. Вы отобраны, чтобы стать главным военно-морским атташе в Камбодже — как только вы закончите получение необходимых разведывательной и языковой квалификации.


Глава 14

Я перевез Кэти Энн и детей обратно, в Вирджинию-Бич, купил новый дом, устроил их и записал в школу, а затем поехал на север, чтобы начать восьмимесячное обучение в школе шпионов в Вашингтоне. Посольские атташе — будь они направлены к союзникам или к противникам, обучаются как шпионы. Разница в том, что мы следим за союзниками более тонко, чем за противниками. И, в отличие от офицеров разведки из ЦРУ, которые работают тайно под дипломатическим прикрытием, среди стран существует общее понимание, что военные атташе — это, прежде всего, сборщики разведданных, сообщающие обо всем, что видят, в свою штаб-квартиру. Мы с коллегами изучали деликатное искусство шпионажа. Нас учили таким основам, как правильно сделать снимок и затем самим проявить пленку. Мы научились превращаться в ходячие дихотомии — улыбка с одной стороны, ножи с другой, сохраняя при этом со всеми сердечные отношения. Действительно, инструктора потратили много времени на то, чтобы научить нас выживать в различных социальных ситуациях. Нас учили как напоить других и при этом оставаться трезвыми. Нас учили делать осторожные заметки (в виде записок огрызком карандаша на маленьком листке бумаги, спрятанном в кармане брюк. Мне всегда казалось, что это слегка напоминает почесывание своих яиц). Мы были обучены тонкостям подхалимажа и вытягивания информации из коллег-атташе. Нас приучили к тайным радостям распространения дезинформации. Мне дали ускоренный курс по ЭлРа — электронной разведке — чтобы я знал, какие антенны искать в полевых условиях. Я изучал расшифровку фотографий и научился определять, что перевозят корабли, анализируя контейнеры на палубе. И, конечно, мы обучались искусству и ремеслу мемконского письма. Мемконы — это товарный запас дипломатического набора. Это слово акроним из MEMorandum of CONservation (записка о переговорах). И если вы когда-либо беседовали с дипломатом или шпионом в официальной обстановке, ваши реплики, вероятно, были записаны на бумаге и лежат где-то в справочной папке. Чтобы отточить наши новоприобретенные таланты, мы занимались бесконечными упражнениями, пытаясь вытянуть друг у друга информацию, устраивали вечеринки в баре офицерского клуба ВМФ в Анакостии, чтобы посмотреть, кто может оставаться самым трезвым, выезжали в сельскую местность Вирджинии, чтобы тайно сфотографировать загородные поместья. После школы шпионов я утрамбовал шесть месяцев изучения французского языка в шестнадцать недель; привел в порядок домашние дела; реквизировал вкусняшки SEAL из Второго отряда, чтобы отправить их в Пномпень; и улетел на славный Восток, не испытывая никаких угрызений совести, покинув Кэти Энн и детей. Во-первых, это будет опасное задание. Пномпень был зоной боевых действий, так что военно-морской флот не был заинтересован в том, чтобы иждивенцы сопровождали тех, кто там служил. Во-вторых, в течении четырех последних лет я играл дома папу и мужа — и довольно успешно. Теперь настала очередь Кэти Энн взять инициативу в свои руки и позволить мне делать мою работу. У нас всегда был традиционный дом, в котором я работал на полную ставку офицером ВМФ, а Кэти Энн была матерью и домохозяйкой. Это ее устраивало — она сама на этом настаивала — и меня тоже. Мы взяли один длинный уик-энд перед моим отъездом — для похода в Западную Вирджинию. Это был идеальный уик-энд: ясное небо, прохладные вечера и закаты, которые словно сошли с рекламы Кодака. Я готовил гамбургеры и хот-доги, мы ели печеные бобы и салат из капусты, а потом сидели у палатки, наблюдая, как угасает огонь и рассматривали небо в поисках падающих звезд. Потом дети забрались в свои спальные мешки и уснули. Мы с Кэти остались на улице и выпили по паре кружек пива. Я ткнул большим пальцем в сторону спящих детей. — Я буду скучать по ним. — Они тоже будут скучать по тебе. Они только познакомились с тобой, а теперь ты снова уезжаешь. — Эй — потерянные дети это часть того, что значит быть бойцом SEAL. — Бывают времена, Дик, когда твое существование как бойца SEAL начинает нас всех раздражать. — Это то, что я есть, Кэти — то, что я делаю. У меня была только одна забота при назначении в Камбоджу: назначение на этот пост на один-два года исключало меня из бюрократической цепочки, ведущей к возможности получения командной должности. До того, как я покинул штаб COMPHIBTRALANT, командующий Командованием поддержки десантных операций Атлантического флота в Норфолке, адмирал Мур, вышестояший по бумажной тропе относительно COMPHIBTRALANT, дал мне выдающуюся характеристику. 'Лейтенант Марсинко — один из самых многообещающих молодых офицеров, которых я знал, с большим потенциалом для военно-морской карьеры' — писал он. 'В порядке продолжения своего развития, рекомендуется, чтобы после завершения его аспирантуры в Монтерее он был рассмотрен для командования отрядом SEAL. Он рекомендован для ускоренного продвижения по службе'. Командовать отрядом SEAL? Для меня это звучало хорошо. Честно говоря, я никогда не думал, чтобы стать командиром отряда SEAL — или любого другого отряда, если уж на то пошло. Командование частью было работой для выпускников Академии, или офицеров запаса флота, которые процветали на бумажной работе. Это была работа для стариков, а не для молодых воинов, как я. Кроме того, в глубине своей души я все еще был Чудиком — парнем, который добровольно отказался от средней школы и завербовался во флот, потому что это был один из способов выбраться из тупика моего существования в Нью-Брансуике. Но после Вьетнама, когда моя просоленность была уменьшена такими адмиралами как Пит и Снайдер, я начал изучать варианты, о которых никогда не думал. Было очевидно, что флот станет моей жизнью. Но теперь, когда за плечами у меня было штабное назначение, а на стене висел диплом колледжа, мой карьерный путь мог действительно сделать неожиданный поворот к старомодному 'конусу' командира. Это меня до чертиков обрадовало. Проблема была в том, что люди, с которыми мне предстояло соревноваться, потратили больше времени на то, чтобы набрать очки, чем я. Я все еще был очень молодым капитаном 3-го ранга. Я не проводил время в Группе Один по специальным методам ведения войны или Группе Два по специальным методам ведения войны, мне не поручали проводить регату SEAL в Коронадо или организовать олимпийскую команду ВМФ по бобслею. Что еще более важно, назначение в Пномпень сделало бы невозможным для меня получение очень важного назначения на должность старшего помощника командира. Старший помощник командира — старпом на флотском жаргоне — это оперативные офицеры подразделения, менеджеры по кадрам и главные планировщики. Вам нужны три лодки на воде в 14.25? Обратитесь к старпому. Нужны восемь добровольцев для какой-то грязной работы? Обратитесь к старпому. Вас снова оттрахал командир и вы хотите отплатить ему тем же? Поговорите со старпомом. Старпом изучает, как думает командир, затем предвидит, что ему понадобится и выполняет работу еще до того, как командир об этом скажет. Они также являются советниками командира — единственным человеком, с которым командир может поговорить и — надеюсь — получить от него честное мнение. Великий старпом может создать подразделение. Недостаточно великий может навредить. Однако у меня не будет шанса стать ни тем, ни другим. Я прибыл в Пномпень в сентябре 1973 года, с удовольствием вдыхая резкий азиатский воздух, наполнивший мои ноздри. Город представлял собой невероятную смесь третьего мира и французского колониализма. Я опустил стекла посольской машины, которая встретила меня в аэропорту, и глубоко вздохнул. Камбоджиец-водитель вытянул шею, чтобы взглянуть на меня. — Vous etes officier de marine? (Вы морской офицер? фр.) — D'accord (Правильно. фр.), — сказал я. — Прямо в точку. Я указал на 'Будвайзер' у себя на груди. — Je suis un phoque (Я 'тюлень'. фр.) — я из SEAL. Я выглянул в окно и увидел реку с ее паромами и плавучими ресторанами. Вдали виднелся Серебряный дворец. Пыльные улицы были запружены людьми — красивыми, смуглыми дружелюбными людьми. — Oui, je suis un officier phoque (Да, я офицер 'тюленей'), — повторил я опять и громко рассмеялся. — И я не могу дождаться встречи с 'тюленями'! Жизнь оказалась лучше, чем я ожидал. Вместо комнаты в казарме или холостяцкой офицерской квартиры мне выделили двухэтажный дом с садом в четверть акра, наполненным тропическими цветами и сотнями орхидей. В доме были большие комнаты с белеными стенами — идеальное место для приемов. Там были Соан — слуга один-за-пятерых, и водитель — Пак Бан — и через месяц после того, как я устроился, появилась команда племянников, племянниц и других родственников, и мой штат перевалил за полдюжины. Какого черта — цифры не имели значения. Я дал Сотану пачку денег и велел одеть всех одинаково. Девочек в черные саронги, а мальчиков — в черные брюки и белые рубашки. В качестве завершающего штриха я одел на них белые флотские жилетки, на которых была вышита золотом только что утвержденная в качестве официальной эмблема 'Будвайзер' (Орел, пистолет, якорь и трезубец). Я был в деле. Или мне так казалось. Я отправился нанести визит вежливости коммодору Вонгу Саренди, командующему военно-морским флотом Камбоджи и был возвращен к реальности. Во-первых, мой тщательно изученный французский был практически бесполезен. Камбоджийцы говорили на своем собственном французском языке, почти так же, как гаитяне говорят на своем. Поэтому, хотя я заикался изо всех сил, но в основном мне приходилось говорить по английски. Во-вторых, командующий держался со мной на расстоянии, даже холодно. Я узнал почему позже — в тот же день, в посольстве. Офицер, которого я заменил, был капитаном 2-го ранга — a capitaine de fregate. Я был всего лишь a capitaine de corvette — капитаном 3-го ранга. Итак, командующий разволновался насчет того, что США не озаботились послать к нему самого лучшего, и он воспринял это как дипломатическое оскорбление. Да и черт с ним — он никогда до этого не встречал бойцов SEAL. Посольство располагалось в большом белом здании в одном квартале от реки. Оно было окружено кованой железной оградой, увенчанной колючей проволокой — легкая цель для 'красных кхмеров', подумал я, въезжая в ворота. В резиденции посла не было, поэтому я связался с заместителем главы миссии, или ЗГМ, Томом Эндерсом. Эндерс, протеже Генри Киссинджера, представлял собой внушительную фигуру. Он был ростом около шести футов восьми дюймов (прим. 203см), с длинными серебристо-серыми волосами, зачесанными назад за ушами и толстыми, как донышки у бутылок 'Кока-колы', линзами очков. Выходец из знатной семьи Коннектикута, получивший образование в Йеле, этот человек выглядел так, словно он был рожден для ношения костюмов в тонкую полоску. Он мельком глянул на меня и объяснил ситуацию раскатистым аристократическим басом. Первое: сельскую местность, в основном, контролировали коммунистические отряды 'красных кхмеров' — раз, так что все, что доставлялось правительству, от пуль до риса и мыла, они получали по реке — два, парень, которого я заменял, был то, что надо, но не слишком много сделал для улучшения ситуации — три. Ситуация была проста — кхмерский флот был в значительной степени неэффективен в предотвращении нападений 'красных кхмеров' на конвои снабжения, которые шли вверх по реке из Южно-Китайского моря. Четвертое: число террористических атак в Понмпене за последние шесть месяцев увеличилось в два раза, что не слишком способствовало укреплению морального духа и общественного доверия. — Что-нибудь еще? — Конечно, капитан 3-го ранга — исправьте это. Айе, черт возьми, айе, сэр. Так я и думал. Я прикусил язык. — Мы попробуем, сэр. Вообще-то, мне нравился Эндерс. Он не был ежедневно выжидающим, запискописательным слабоколенным диплодинком из Госдепартамента, который сдавался при малейшем намеке на угрозу. Эндерс никогда не отступал от драки. Он понимал необходимость тайных операций и войны нетрадиционными методами. Он постоянно давил на камбоджийцев, стараясь подготовить их к решительному нападению на 'красных кхмеров'. Исправить это? Окай. Я быстро выработал для себя распорядок. Я вставал в 5.00, ехал в штаб-квартиру ВМФ Камбоджи и получал сводку разведданных о операциях за прошедший день и планах на текущие операции, в 7.30 шел в посольство, брал кофе и докладывал Эндерсу. Потом я отправлялся домой, часок тренировался, приводил себя в порядок и возвращался в штаб флота. Я оставался там весь день, наблюдая и слушая, или отправлялся на патрулирование реки. Ранним вечером я возвращался к себе на виллу, чтобы поужинать, вздремнуть часок, а затем около 22.00 возвращался в штаб, чтобы посмотреть, как они справляются с ночными операциями. Если камбоджийцы проводили операцию — а это случалось почти каждую ночь — я следовал за ними по пятам, чтобы посмотреть, как они справляются. С 03.00 до 04.00 я дремал дома, а затем вставал, переодевался и снова возвращался в штаб кхмеров в 05.00. Я провел в Пномпене в общей сложности 396 дней. В течении 291 из них я был в бою. Несмотря на мое неудачное начало с главкомом, я хорошо ладил с начальником оперативного отдела, энергичным офицером-кхмером по имени Ким Симанх, который хорошо говорил по английски и предоставил мне свободный доступ в его штаб-квартиру. Даже главком — именно так все называли коммодора Вонга Саренди — после того как он три недели наблюдал за моими приходами и уходами, внезапно решил, что ну да, он все-таки может говорить на английском. Однажды он подошел и обнял меня, и с тех пор не было ничего такого, чего бы я не получил от камбоджийцев, если попросил. Я стал сотрудничать с кхмерами: я начал ездить на 'пиберах', которые защищали конвои, показывая младшим офицерам-кхмерам — я звал их 'минками', от Marine Nationale Khmer — как дейстовать против засад противника. Как-то ночью я отправил два 'пибера' вниз по реке зачистить место засады 'красных кхмеров' — примерно в двадцати пяти милях к югу от Пномпеня. Они обстреляли малый десантный катер недалеко от центра узкого русла реки Меконг. На фарватере катер получил пробоину в двигательном отсеке. Однако, затонул он лишь частично, так как внутренние отсеки, называемые коффердамами, все еще были заполнены воздухом. Таким образом, нос корабля выступал на четыре-пять футов над поверхностью реки, и когда движение замедлялось, чтобы его обойти, плохие парни на берегах реки открывали огонь менее чем со ста ярдов. Очевидно, мы должны были подорвать катер. Я объяснил Киму Симанху, как я это сделаю. Я протяну вдоль киля линь, к которому прикреплю пару ранцевых зарядов. Когда я подорву оба ранца одновременно, это будет то, что боевые пловцы называют 'пузырьковым' зарядом. Он поднимет весь МДКА на несколько футов над дном реки. Корпус треснет под собственным весом судна и упадет обратно в ил. Треснувший корпус, в свою очередь, выпустит весь воздух, оставшийся в коффердамах и судно красиво осядет на дно двумя или тремя частями. Я сказал ему, что это хрестоматийный пример операции UDT и прекрасная возможность для обучения молодых офицеров — 'минков' и их людей. Вернувшись на виллу Марсинко, я провел там пару часов, приводя в порядок свое снаряжение. Я обрезал взрыватели до нужной длины, сложил вместе детонирующие шнуры и соорудил капсюли-детонаторы. Затем я подготовил два запала, закатал их в презервативы и завязал концы, чтобы они оставались водонепроницаемыми. Это был старый трюк боевых пловцов. Мне был нужен только один запал для подрыва обоих ранцевых зарядов, но Эв Барретт научил меня всегда устанавливать их попарно. — Ты, растудыть-затудыть-взатудыть, — ласково ворчал он — Вот что, черт тебя возьми, ты собираешься делать, растудыть его взатудыть, сидя на пятидесяти футах под водой, когда не сработает единственный запал, который ты взял с собой, растудыть-взатудыть? Отвечай, ты, долбанный мозгозаплесневелый говнюк, сфинктерогубый жопорукий чудик, Марсинко. Единственный правильный ответ конечно был: — Айе-айе, шеф, я установлю два запала, как ты любезно предлагаешь мне сделать. Слуга номер один Сотан, критически наблюдал за тем, как я закатывал запалы в резинки. — Вы сегодня ночью собираетесь трахи-трахи, мистер Дик? — спросил он. — Bien sitr (можешь быть уверен, фр.). Я собираюсь хорошенько трахнуть 'красных кхмеров', — сказал я, рассматривая свою работу. — Засадить им как следует. Сотан скорчил гримасу. — По мне, так это пустая трата хорошей резины. Это было как раз в конце сезона муссонов — ноябре — и ночи были настолько влажными, что вы промокали просто выйдя на улицу. Река была высокой. Мы покинули доки и водометы 'пиберов' зарычали, когда старшины-кхмеры осторожно вывели их на стрежень. Со мной были один камбоджийский капитан третьего ранга, два лейтенанта и двенадцать рядовых. Для меня было очень важно научить камбоджийских офицеров идти впереди. В Камбодже это было проблемой — офицеры, как правило, оставались позади, позволяя своим солдатам вести подлые и грязные бои. Таким образом войны не выигрывают. Я решил уговорить их, несколько легкомысленно: — Почему, — все время спрашивал я, — вы позволяете своим рядовым заграбастать все веселье? Мы были в пяти милях к югу от столицы, когда попали под обстрел. Первой реакцией офицеров был приказ развернуть катера обратно к городу. Я отменил приказ, запустил сигнальную ракету в направлении обстрела, ухватился за установленный на 'пибере' крупнокалиберный пулемет и обстрелял береговую линию. — Видишь? — я сделал знак старшему 'минку' — Теперь ты. Капитан 3 ранга кивнул мне, взялся за рукояти и выпустил длинную очередь. Вражеская стрельба прекратилась. Я хлопнул его по спине. Примерно через час мы остановились к северу от места засад. В джунглях сегодня было тихо — никаких 'красных кхмеров'. По крайней мере, пока. Рулевой 'пибера' указал на что-то в воде, примерно в ста ярдах к югу от нас. Я посветил прожектором — тупой серый нос десантного катера высовывался из воды. — Давайте, подойдем поближе. Мы остановились рядом. Я вылез из своего зеленого комбинезона и вытащил из нейлоновой сумки надувной жилет, баллоны и редуктор, маску, ласты, грузила и водонепроницаемый фонарь на длинном лине. — Вы, ребята, подождите здесь. Я влез в свое снаряжение, повесил на шею фонарь и пару ранцевых зарядов Mk-135, перевалился назад через борт и упал в воду. Течение оказалось сильнее, чем я ожидал, и сорок фунтов (прим. 18кг) взрывчатки, которые я тащил, тоже не очень помогали. Я подплыл к затонувшему катеру, привязал конец к его носу, погрузился и ощупью опустился по левому борту. Пока я держался одной рукой, а другой светил себе, мне пришло в голову, что 'красные кхмеры' могли установить мины-ловушки внутри развалины. Гибель тебе, Подрывник. Вода была непрозрачной — полной муссонного ила — и мне было трудно что-либо разглядеть. Я потянулся вдоль планшира, пока не достиг грязного речного дна, а затем обогнул десантный катер. Там, где широкая корма зарылась в грязь, я привязал конец и прикрепил ранцевые заряды на расстоянии десяти футов (прим. 3м) друг от друга. Затем я вынырнул на поверхность и помахал рукой 'пиберам', стоявшим в пятидесяти футах (прим. 15м) от меня. Я вытащил свой загубник. — Брось мне линь! Я вернулся на борт патрульного катера и объяснил, что я сделал. — А теперь мы взорвем засранца. Это было просто: я ныряю обратно вниз, прикрепляю водонепроницаемый таймер, выставляю его, возвращаюсь обратно на катер и смотрю как МДКА распадается на части. Базовые вещи для боевого пловца. Вот только во время второго спуска меня поджидал мистер Мерфи. Во-первых, я порезал руку, когда спускался по килю МДКА. Ничего смертельного, но пришлось наложить швы, чтобы все исправить. Затем я обнаружил, что один из ранцевых зарядов оторвался и мне потребовалось пять минут, чтобы его найти. Затем я снова порезался о корпус. Все становилось сложнее, чем мне хотелось бы. Наконец, все было на своих местах. Я дважды проверил взрывчатку. Я еще раз проверил детонаторы. Я все перепроверил. Затем я нажал кнопку инициатора на своем запале. Ничего не произошло. Я потянулся к второму запалу и дернул его. Этот сработал идеально. Спасибо, Эв Барретт. Наконец я вынырнул, моя маска осторожно высунулась из воды у носа МДКА, фонарик был маяком, так что 'пиберы' могли меня видеть. Я установил задержку таймера на десять минут. Пуля отскочила от металла в шести дюймах от моей головы. Объявились чертовы 'красные кхмеры'. Я переплыл на другую сторону судна и стал искать свои катера. Их нигде не было видно — они включили режим мудаков, и я поклялся, что убью кап-три 'минков', если когда-нибудь доберусь до него. Затем обрушился шквал звона, дребезга и звуков выстрелов, и я снова нырнул в темноту. Это было весело. В двадцати пяти футах подо мной находилось сорок фунтов взрывчатки C-3, настроенных на взрыв через семь минут. 'Красные кхмеры' палили по мне с обоих берегов, и мои чертовы 'пиберы' уже свалили. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал рычание водометов на поверхности — я выскочил как пробка, помахал им фонарем и, не обращая внимания на вскипающую от выстрелов поверхность воды, поплыл как летучая мышь из ада. Я ухватился за свисающий конец, подтянулся к борту, поднялся и перевалился через планшир. — Уматываем отсюда — сейчас рванет! Я не думаю, что мы отошли на двести ярдов, когда взорвались заряды — водяной гейзер залил 'пибер' и ударная волна подняла мой катер в воздух. Когда я вернулся, Ким Симанх был штаб-квартире. Он посмотрел на мою окровавленную грязную одежду и угрюмое лицо, а потом искоса взглянул на меня. — Плохой день в офисе, капитан третьего ранга? Я пару дней не ходил на катерах. С меня было довольно. Самым большим моим вкладом для главкома было создание отряда камбоджийской морской пехоты — хотя сами камбоджийцы звали их 'пехота военно-морского флота' — подразделения численностью 2000 человек, использовавших 105-мм гаубицы и базирующиеся вдоль реки Меконг для защиты конвоев и нанесения ударов по 'красным кхмерам'. Я рассказал Киму Симанху и главкому о своих двух турах в дельте Меконга; объяснил, как я наносил удары ВК на дамбах, прежде чем они успевали подготовиться, и как эта тактика может сработать и для них. Ким Симанх загорелся этой идеей. И, как я и надеялся, пехота морского флота действительно сократила частоту и интенсивность засад 'красных кхмеров'. Том Эндерс был счастлив. И я чувствовал, что отрабатываю свое жалование. Жизнь, должен добавить, не была сплошным нудным трудом. Я веселился как мог. Я возглавил несколько засад, которые снова заставили течь соки. И я занялся боди-серфингом. Река Меконг к югу от Пномпеня широкая, теплая и спокойная, и я обычно прыгал в воду с буксирным концом и страховочной обвязкой с кормы патрульных катеров. Если бы я об этом подумал, то попросил бы кого-нибудь из Второго отряда SEAL прислать мне пару водных лыж. Но я обошелся тем, что у меня было: своими двумя ногами. Во время одной из вылазок мой 'пибер' примерно в пятнадцати милях к югу от города попал под обстрел и сбавил ход, чтобы подобрать меня. Я замахал им и заорал рулевому, чтобы он вдавил педаль газа в пол: — Идиоты — foutez Ie camp d'ici!— уматывайте отсюда к чертовой матери! Потом я упал на живот и позволил им тащить меня вверх по реке. Черт, безопаснее было проскочить через засаду, чем предоставить противнику медленно движущуюся мишень для развлекательной стрельбы. Моя общественная жизнь была столь же насыщенной, как и мое профессиональное расписание. Женщины были в изобилии. Там были местные МСТМ — маленькие смуглые машинки для траха — доставляемые в бесконечном количестве моим слугой Сотаном. Там была британская медсестра, которая целыми днями околачивалась у меня дома и молодая секретарша из французского посольства, которая считала что я неплохой 'тюлень' для американца. Два-три раза в неделю я обедал с командующим флотом и его заместителем, которого звали — я клянусь — Су Шеф. (Т. е. как шеф-повара в ресторане. Прим. перев) Теперь, пока мы ели цыпленка с лемонграсс и пили коньяк 'Хеннесси', наша беседа легко переходила с французского на английский и пиджин-кхмерский. Я устраивал коктейльные приемы по меньшей мере раз в неделю, обеды — два раза в месяц, смешиваясь и взбалтываясь с атташе из других посольств в лучших традициях шпионской школы. Моим излюбленным противником был советский военно-морской атташе Василий. Мы пили рюмку за рюмкой — я со своим джином, он со своей водкой — и врали друг другу. — Сколько у тебя детей, Марсинко? — Семь. Все мальчики. А у тебя? — Никого. Я холостяк! Верный шанс. У него, ходили слухи, была жена дома в Москве и трое детей, и он, вероятно, тоже знал всю мою историю. Но мы сидели, пили и лгали, и все хорошо проводили время, а налогоплательщики оплачивали счет. Самым большим недостатком моего назначения было то, что я ходил на множество кхмерских похорон. Дело в том, что камбоджийцы теряли много людей. Эти потери поставили меня, как законного представителя американского правительства, перед этической дилеммой. Причина была в том, что я знал, что главком ВМФ снимал пенку с американской военной помощи, а также получал долю от всех гражданских конвоев, которые он защищал. Если бы я был строго официальным атташе, я бы доложил о его действиях. Но правда заключалась в том, что он это делал, чтобы заботиться о своих людях. В отличие от США, камбоджийцы не выплачивали никаких пособий в случае смерти, так что если моряка хоронили, его семью вычеркивали из платежной ведомости. Главком и Су Шеф помогали семьям погибших в бою из своих взяток. Я считал то, что они делали, было потрясающе для боевого духа, поэтому держал рот на замке. Примерно через полгода после моего приезда, Су Шеф и Ким Симанх решили, что они действительно будут есть из одной тарелки со мной. Я уже прошел с ними через кучу тонких кхмерских трюков и отплатил им сполна. В конце-концов, я был ветераном мозготраха с вьетнамцами. Но они продолжали играть со мной в свои игры. Например, поедание черепахи. Камбоджийская традиция гласит, что если она передана тебе головой вперед, это означает, что у тебя вялый хрен. Отлично, после того, как я это усвоил, я верну ее назад тем же путем — головой вперед, прямо Киму Симанху. Поиметь меня? Не, ребята — Домах'нхйею. Поиметь вас. Когда я это проделал, главком начал хохотать. — Видите ли — сказал он своим помощникам, — tu as completement oublie que nos ami Ie capitaine de corvette petit Richard, Ie grand phoque americain, a barbouille Ie camouflage sur les visages des enfants vietnamiens (вы забываете, что наш старый приятель, капитан третьего ранга малыш Ричард, большой американский 'тюлень', имел обыкновение мазать лица вьетнамских детей камуфляжем, фр.) Теперь все должно было стать серьезно. Мы забрались в старый черный 'Форд-Фэткон', которым пользовался Су Шеф, и поехали на квартиру Кима Симанха. Там собралось около трех дюжин старших офицеров флота. — Bienvenu, Ричард, — сказал Ким Симанх. Он указал на стол и показал, куда мне следует сесть. — Добро пожаловать на поедание кобры. Я улыбнулся ему. — Ты хитрый маленький темнокожий сукин сын. — Большое тебе спасибо, ты, ширинкососущий обезьяномехий язычник. Я расхохотался — этот человек действительно учился говорить, как боец SEAL. Покончив с любезностями, мы начали обед с зеленого салата. Салат требовалось малость пожевать, потому что в нем были маленькие кусочки кожи кобры. Я закончил и положил палочки для еды. — Хорошо. — Я рад, что тебе понравилось — сказал Ким Симанх, вызывая слуг. Затем последовал кебаб из мяса кобры, которое не так уж сильно отличается от гремучих змей. Я съел две порции. — Тебе, наверное, нравятся кобры — сказал Ким Симанх. — Вот почему бойцов SEAL зовут змеедами, — ответил я. Он загадочно улыбнулся и велел подавать следующее блюдо. Прибыли яйца кобры. Они были слегка с душком, но не хуже китайских тысячелетних яиц или корейских маринованных яиц. Что же будет дальше? Принесли два подноса с рюмками. На одном был коньяк. В других была непрозрачная темная жидкость. — А это что такое? — спросил я своего любезного хозяина. — А-а-а — протянул Ким Симанх. — Le sang du cobra — кровь кобры. Он поднял свою рюмку. — Твое здоровье. Я поднял свою. — И твое тоже. Мы выпили. Сначала кровь, потом коньяк. Коньяк никогда не был таким вкусным. Су Шеф не мог сдержаться. — А теперь десерт. Он буквально подпрыгивал на стуле. Десерт? Мне понравилось, как это прозвучало. На своей квартире, когда я заказывал 'десерт', мой слуга номер один Сотан приводил МСМТ и я поедал свой 'десерт' в постели. В комнате воцарилась тишина. Я понял, что МСМТ сегодня не будет. Вместо этого пятеро слуг внесли подносы с чем-то, похожим на огромные старомодные бокалы. В каждой был коньяк и что-то еще. Оно было похоже на маринованного детеныша осьминога. — Qu'est-ce que c'est que ca? (Что это такое? фр.) Глаза Кима Симанха злобно сузились. — Это, мой друг, le venin — яд кобры. Мешочки с ядом. Это было действительно отвратительно, по настоящему дьявольское. Мешочки лежали на дне бокалов, непрозрачные, липкие и отвратительные. Это были не горные устрицы. Я не поклонник горных устриц, но я бы высосал пять дюжин, вместо одного из этих маленьких сокровищ. Ким Симанх усмехнулся и взял свой стакан. — Твое здоровье. — И твое тоже. Я жадно проглотил мешочек и коньяк, не жуя и не пробуя на вкус. Невероятно — мне удалось проглотить его целиком. Но я почувствовал, когда он подействовал. Не прошло и трех секунд, как мои предплечья покрылись крупными каплями пота. Затем все мое тело — грудь, ноги, спина — начали обильно потеть, сочась через мою униформу. Комната потеряла цвет и стала черно-белой. Я видел точки. Это было похоже на прохождение девятого витка на истребителе. Как мне показалось, я боролся за сознание в течении нескольких минут, но, на самом деле, прошло не более тридцати секунд. А потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Пот прекратился; мое тело стало странно расслабленным и прохладным. Мое зрение вернулось в норму. Я вытер глаза, сложил руки перед собой и исполнил традиционные камбоджийские жесты благодарного смирения Киму Симанху. — Пожалуйста, сэр, можно мне еще? Камбоджийский военно-морской флот был небольшой организацией, так что не понадобилось много времени, чтобы слух о моем маленьком поедании кобры обеспечил мне уважение, куда бы я не направился. Но это также положило начало неприятной традиции среди кхмерских командиров, которые каждый раз пытались приготовить мне причудливую маленькую закуску, которую я не стану есть. Чтобы я отказался от еды? Этого никогда не случалось. Тушеные куриные клювы? Съел их. Хвост крокодила? Ел жареным, запеченым, пареным и соленым. Рыбьи глаза? Съел целый котелок. Собака? К тому времени, как я покинул Пномпень, я мог бы написать камбоджийскую кулинарную книгу под названием '50 способов собаку съесть'. Мне нравились жареные тараканы, жареные личинки, опарыши в чили и чесночном соусе. Один предприимчивый молодой офицер морской пехоты кормил меня сырыми обезьяньими мозгами, добытыми из еще живой обезьяны. Их я тоже съел. По правде говоря, в течении следующих шести месяцев были моменты, когда я вспоминал поедание кобры — яд и все такое — с нежной ностальгией. Именно в Камбодже я впервые узнал о визитах законодателей. Это тоже было потрясающе. За время моего пребывания в Пномпене, мы получили довольно много коделей. Кодель — это бюрократический термин для ДЕЛегации Конгресса. Как утверждается, эти поездки — которые спонсируются различными комитетами Палаты представителей и Сената, подкомитетами и рабочими группами — являются миссиями по поиску фактов, которые помогают нашим должным образом избранным слугам общества принимать обоснованные решения, когда они голосуют за будущее страны. Однако большинство коделей, с которыми я проводил время, состояли из конгрессменов и сенаторов, которые только хотели делать покупки или трахаться, или то и другое вместе. Сначала я был оскорблен — возмущен тем, что они ничего не хотят узнать о Камбодже, или выяснить, справляются ли военные со своими задачами. Но сотрудники посольства ввели меня в курс дела. Были легионы ужасных историй о постыдных методах, которыми кодели действовали за границей. Секретари посольств рассказывали истории о том, как конгрессмены лапали их, или что еще хуже — насиловали, без всяких последствий. У дипломатов и консулов тоже были свои истории о том, как они вытаскивали того или иного конгрессмена или сенатора из тюрьмы в Гонконге, Каракасе или Варшаве. Так что, когда я осознал, что эти поездки были на самом деле бессмысленны — отпусками, проводимыми за счет налогоплательщиков — я не спросил, что могу сделать для законодателей моей страны, или что они могут сделать для меня. Я просто написал трехстраничный доклад о состоянии камбоджийских вооруженных сил, совал его каждому высокопоставленному конгрессмену и сенатору и велел им его прочитать в самолете, летящем домой. Это давало им много свободного времени для выполнения их настоящей миссии: посещения лучших ювелирных магазинов, покупки невероятных и дешевых храмовых украшений и контрабанды резьбы по камню или античных Будд домой на личном самолете ВВС. Больше всего коделов интересовал вопрос, где конгрессмен может получить абсолютно идеальный минет или какой-нибудь невероятный траха-траха. Мой дипломатичный ответ был всегда один и тот же: 'Для Вас — где угодно, конгрессмен'. Я предоставлял им в пользование свою машину, а Пак Бан возил их по окрестностям, чтобы они украсили себя драгоценностями или кончили. Я возвращался обратно к работе. Генри Киссинджер, который тогда был советником по национальной безопасности, часто звонил в посольство. Том Эндерс иногда приглашал меня в 'пузырь' — сверхсекретную комнату внутри комнаты, где мы принимали самые секретные звонки и вели самые секретные разговоры, чтобы послушать грохочущие тевтонские размышления Киссинджера о приливах и отливах событий в Юго-Восточной Азии и его планах по привлечению 'красных кхмеров' к столу переговоров. Я слушал Генри, когда тот пытался играть Меттерниха, но, на самом деле, он выглядел не как великий государственный деятель, а, скорее, как мой дедушка Джо Павлик, размышляющий о плачевном состоянии мира, сидючи в шахтерском баре в Лэнсфорде, штат Пенсильвания. С одной стороны, игры разума Киссинджера ничего не стоили. 'Красные кхмеры' выигрывали в Камбодже потому, что они были более свирепыми на поле боя — и к черту переговоры. С другой стороны, я многое почерпнул из услышанного. Я смог воочию увидеть, как мыслит Госдепартамент. Я узнал о различных рычагах на Туманном Дне, каждый из которых хотел иметь свою собственную гегемонию в камбоджийской политике. Я узнал, как работает отдел стран и как информация, отправленная послом, проходит через дипломатическую капиллярную систему. Я также выяснил, что слишком многие дипломаты считают, что любые переговоры лучше, чем их отсутствие, и, веря в это, скорее продадут камбоджийцев, чем столкнутся с возможностью занять жесткую позицию. А потом, после приучения к хитросплетениям дипломатии, пришло время двигаться дальше. Не то чтобы мне особенно хотелось возвращаться в Штаты. На самом деле, несмотря на то, что я знал о назначении меня командиром Второй группы SEAL, я не хотел покидать Камбоджу. Мне нравились кхмеры. Они были в основном любовниками, а не бойцами, но могли бы хорошо сражаться, если бы им дали правильную подготовку и мотивацию. Я достиг всех целей, которые поручил мне Том Эндерс, когда я приехал. За четырнадцать месяцев, проведенных в Пномпене, я сумел утроить численность личного состава старшинского корпуса, а также создать и ввести в строй отряд морской пехоты, который доказал свою мощь и эффективность в бою. И кроме того, я добыл для главкома ВМФ новые катера — бронированные канонерки, которые мы называли мониторами — и три гаубичные батареи. Вливания живой силы и вооружений, а также новая наступательная тактика сработали. Число конвоев, потерянных в результате действий 'красных кхмеров' сократилось почти до нуля. Взрывы в Пномпене были взяты под контроль. Я продлил свой тур почти на три месяца, чтобы остаться на сухой сезон, когда катера были наиболее уязвимы. Потом прибыла моя замена. Джордж Уортингтон был бойцом SEAL иного рода. Он был высоким, худощавым, аристократическим выпускником Военно-Морской Академии, чей талант заключался скорее в том, чтобы утвердиться в качестве Ie grand phoque (большого 'тюленя', фр.) в коктейль-баре у бассейна в спортивном центре, чем в том, чтобы играть в полноконтактный 'отсоси мудила' с 'красными кхмерами'. Долговязый холостяк, умеющий вести вежливые разговоры с лучшими из них, он заслужил в Пномпене репутацию Ie nageur d'amour, 'любовного пловца', тогда как я заслужил репутацию le nageur de combat, боевого пловца. Маловероятно, что он когда-нибудь будет заниматься бодисерфингом на реке Меконг, не говоря уже о приглашении на поедание кобр. Я упирался, но в конце-концов получил приказ уйти — мне недвусмысленно сказали, что я потеряю свое повышение до капитана второго ранга, как и шансы на получение полевого командования, если останусь в Пномпене. Поэтому я назначил дату отбытия, и в этот день, к сожалению, убыл. Однако за месяц до того, как я это сделал, мы с главкомом съели вместе много кобр. Мы и десерт ели тоже. Ням-ням.


Глава 15

Церемония смены командования — ритуал столь же древний, как и военно-морской флот. В Уставе говорится: 'Офицер, который должен быть освобожден от командования, должен в момент передачи своего командования призвать всех к строю. Офицер, который должен быть освобожден от должности, должен зачитать приказ по подразделению и передать командование своему преемнику, который должен прочитать его приказ и принять командование'. Уникальность заключается в том, что во время формализованной передачи командования, полное принятие ответственности, полномочий и подотчетности — за корабль или подразделение — передается непосредственно от одного офицера флота другому. Такого в вооруженных силах больше нигде не происходит. Моя предстоящая смена командования была организована в огромном спортзале базы амфибийных сил ВМФ в Литтл-Крик, поскольку в октябре было слишком холодно проводить ее на открытом воздухе. В северном конце длинного, обнесенного стеной здания, был сооружен подиум. Позади него американский флаг размером двадцать на тридцать футов (прим. 6х9м) создавал трогательный патриотический фон. На полированной баскетбольной площадке от боковой двери до трибуны расстелили красный ковер. По краям ковра стояли хромированные пятидюймовые гильзы, с натянутыми между ними белеными накрахмаленными канатами. Старший боцманат и пятеро боцманов замерли по стойке 'смирно', готовые высвистеть в дудки сигнал официального присутствия командира на борту. Для гостей и друзей было приготовлено около двухсот мест. Кэти Энн и дети заняли центральные места в первом ряду. Моя мать, Эмили, приехала в сопровождении двух моих дядей. Это доставило мне немалое удовлетворение. К моей карьере на флоте в семье относились с полным безразличием. Им было все равно, что я пережил Адскую неделю и стал боевым пловцом. Когда я закончил ШКО, они неохотно отметили, что я это сделал. Никто не пришел посмотреть, как я получаю свои четыре Бронзовые или Серебряную звезды. Но теперь, когда я собирался стать командиром элитного подразделения, они не могли быть более милыми. Там были и подарки для детей, и предложения поддержки, и комплименты в изобилии. Тем не менее, я принял похвалу с необходимой долей соли, потому что — по правде говоря — когда я сидел на трибуне и смотрел на свою мать и своих дядей, я также видел лица офицеров и рядовых, к которым я чувствовал себя гораздо ближе, чем когда-либо к своей плоти и крови. Бойцы Второго отряда SEAL повзводно стояли по стойке 'смирно', блистая своей темно-синей униформой. На их груди красовались ряды планок боевых наград и благодарностей. Каждый член отряда, служивший с 1966 по 1972 год, провел по меньшей мере два тура во Вьетнаме; многие провели там три или четыре тура; некоторые шесть. Можно было сказать, кто на борту новичок — на их груди было пусто. Рядом с бойцами Второго отряда SEAL стояли представители от UDT и других подразделений флота. Смена командования, как и все флотские церемонии, не признает сушу. Символика и терминология — морские. Штаб-квартира Второго отряда SEAL, из которой только что вышла официальная делегация, известна как квотердек. И когда мы вошли в спортзал, зазвучал сигнал прибытия на корабль — кланг-кланг, клангкланг, кланг-кланг, кланг-кланг — и мы взошли на борт, отдавая честь старшему боцманату, в соответствии с нашими званиями; нас выкликали, словно мы взбирались с барки на линкор. Кланг-кланг, кланг-кланг. — Капитан третьего ранга, ВМФ США, прибыл. Это был я. Я прошагал по красной ковровой дорожке прямо, отдал в ответ честь, поднялся на трибуну и стал ждать начала веселья. Это не заняло много времени. Капеллан прочел молитву. Приглашенный оратор был представлен и сделал несколько кратких замечаний. Боб Гормли, уходящий командир Второго отряда, зачитал свой приказ. Затем я прочитал свой: 'Капитану третьего ранга Ричарду (без промежуточных иницалов) Марсинко от управления делами личного состава: Вы принимаете командование Вторым отрядом SEAL с 10 октября 1974 года'. Боб посмотрел на меня. — Я готов к смене, — сказал он. Я посмотрел на него и ответил: — Я сменяю Вас, сэр. Если верить большим часам на боковой стене спортзала было 10.38. Двадцать девять минут назад меня приветствовали на борту в качестве еще одного тридцатитрехлетнего капитана третьего ранга. Когда я покинул трибуну, старший боцманат выкрикнул: — Второй отряд SEAL, к отходу. Эти слова прозвучали для меня как музыка. Хотя церемония была практически безупречной, мой путь к командованию был не особенно легким. Одной из причин являлся мой быстрый рост в сообществе специальных методов ведения войны. Я сменил Боба Гормли, который был капитан-лейтенантом, когда я был энсайном. Теперь мы оба были капитанами 3-го ранга. Это означало, что он получил только одно звание за прошедшие восемь лет. Меня повысили на три звания. Более того, я перепрыгнул через поколение офицеров сил специального назначения, чтобы иметь возможность получить командование Вторым отрядом SEAL. Это сделало некоторых людей очень несчастными, особенно тех, кто пролетел мимо. С другой стороны, я шел на риск, на который многие из офицеров SEAL предпочитали не идти. Большинство из тех, через кого я перепрыгнул, остались в Литтл-Крике, где они обзаводились недвижимостью, играли в волейбол и футбол по выходным, присоединялись к парашютной команде и пили пиво в офицерском клубе. Возможно, что еще более важно, они образовывали клинья и рычаги, чтобы помогать друг другу в личном или профессиональном плане. Я вернулся из Пномпеня никому ничего не задолжав. Я был аутсайдером, который взял трехлетнюю штабную работу без повышения в звании или зарплате, закончил колледж, а затем отправился за границу в Камбоджу в качестве атташе. В сообществе сил специального назначения некоторые рассматривали эти назначения как дезертирство, а не как способ расширения возможностей. Это была их проблема, не моя. Я чувствовал, что мои три года в штабе COMPHIBTRALANT и последующий тур в качестве атташе, дали мне возможность вращаться в кругах, в которых бойцы SEAL раньше не появлялись — что могло быть только к лучшему для сил специального назначения в целом и Второго отряда SEAL в частности. Например, я приехал домой в короткий отпуск в мае 1974 года, чтобы проинформировать председателя Объединенного комитета начальников штабов и главного командующего ВМФ о ситуации в Камбодже. Пока я был в Вашингтоне, у меня была возможность посетить Литтл-Крик для церемонии смены командования во Второй группе специальных методов ведения боевых действий ВМФ. Там я встретил контр-адмирала Грина, человека, на которого мне предстояло работать, когда я вернусь, чтобы возглавить Второй отряд SEAL. После он спросил, кто я такой и почему на мне эполет с четырьмя золотыми полосами (что означало, что я представляю офицера с четырьмя звездами). Я объяснил, что являюсь военно-морским атташе в Пномпене и представляю президента Соединенных Штатов. Мы немного поболтали с адмиралом Грином. Он спросил о ситуации, и я коротко рассказал ему о Камбодже, отдал честь и позволил ему вернуться к гостям. Я продолжал смешиваться и взбалтываться. Я видел, как он время от времени поглядывал на меня, отмечая, что я могу разговаривать с трехзвездными адмиралами, так же легко, как со старшинами, наблюдал как я держу коктейль, не проливая его на подбородок, одобрительно кивая, когда я смешил адмиральских жен. Теперь, как командир Второго отряда SEAL, я буду работать на этого парня — и его штаб. В мою пользу было то, что я уже встречался с ним на приеме, и он знал, что я способен проинформировать председателя Объединенного комитета начальников штабов и главнокомандующего ВМФ. С другой стороны, Боб Гормли, проработавший на адмирала Грина почти полгода, так его и не узнал. Позиция Боба была такова: 'Если штаб специально не звонит, не беспокой их'. Это было типично для командира SEAL — у меня было такое же отношение, когда я был во Вьетнаме (помните все эти 'Если не поступит иных распоряжений'?) Но во Вьетнаме у меня было только четырнадцать человек, о которых я должен был беспокоиться, и другие, кто возьмет на себя ответственность, если я облажаюсь. Теперь у меня было 150 и цепочка замыкалась на мне. Более того, как командир части, нравится мне это или нет, я должен был существовать — и преуспевать — в командой структуре. Второй отряд SEAL вписывался в параметры стратегических рамок. Как бы мне не хотелось, чтобы все было иначе, Второй отряд SEAL не был автономен. Так что если мне нужны большие бюджеты, лучшее оборудование, более экзотическое обучение и первоклассное оружие, мне придется пройти через адмирала Грина и его штаб, чтобы их получить. Такова политическая реальность. Для меня, однако, существовала более глубокая проблема. Командование — будь то кораблем, подводной лодкой, военно-морским авиакрылом или отрядом SEAL — это единственный в своей жизни опыт. Большинству офицеров выпадает лишь один шанс. Я решил, что не собираюсь транжирить свое пребывание во Втором отряде. Действительно, то, как я возглавлю Второй, было предметом некоторой озабоченности — как для меня, так и для моей части. Я вернулся из Камбоджи в начале сентября и провел много времени — некоторые люди думали, что слишком много времени, болтаясь вокруг Второго отряда SEAL. Я пил с людьми и за пивом слушал их жалобы. Они сказали мне, как они были счастливы, что я, старый парень из Отряда, собираюсь взять его на себя. Люди были открыты и беззащитны передо мной. В конце-концов — я был Рик Чудик из UDT-22, парень, который всасывал горох через нос. Или я был мистером Риком, энсайном из отделения 'Браво', чьи мажорные мародеры посеяли хаос среди ВК и довели до сумашествия Хэнка Мастина. Или я был Подрывник Дик, Человек-Акула из дельты, который бегал босиком по джунглям и говорил полковникам сил специального назначения 'Поцелуй меня в жопу'. Если честно — я был всем этим — и я больше не был ни одним из них. Да, я любил хорошую драку. Да, мне нравилось пить с парнями пиво. Да, у меня не было проблем с тем, чтобы приказать офицерам любого ранга идти к черту. Но это был 1974-й. Я был вдали от отряда в течении шести лет и я изменился — изменился радикально. Изначальная энергия еще присутствовала. Но большинство моих шероховатостей были сглажены, либо в процессе обучения, либо наблюдением за тем, как наиболее искушенным оперативникам сходило с рук то, что не сходило с рук другим. Поэтому я прислушался, когда бойцы заговорили о возвращении старых добрых денечков, когда Рой Бэм, первый командир Второго отряда, по утрам проводил бойцов через двухчасовую физподготовку, за которой следовал четырехмильный забег в 'Устричный клуб', где они весь остаток дня пили пиво. Но я ничего никому не обещал. Я побывал в Форт-Эй-Пи-Хилл, где Второй проводил полевые учения и наблюдал, как тренируются взводы. Я бродил туда-сюда по офисам, наблюдая, как обрабатываются бумаги и разрабатываются задания. То, что я увидел, мне тоже не очень понравилось. В терминах отрядных подонков, все было отстойным. Бюджет — отстой. Стандарты внешнего вида — отстой. Состояние зданий — отстой. Снаряжение — отстой. Я не был счастливым туристом, когда бродил округ, заглядывая в укромные уголки и закоулки. Во время моей рекогносцировки, я попросил оперативного офицера Второго отряда, Ричи Куна, быть моим старпомом. Кун был крепким, как скала, шестифутовым (прим. 180см) лейтенантом, который отслужил два тура во Вьетнаме в качестве энсайна. Темноволосый 27-летний парень, щеголявший кудряшками как у Бадди Холли — впоследствии совершил тур по обмену с известным британским Специальным Лодочным Эскадроном. Это была флотская версия SAS и их учения были жестче, чем все, что мы когда-либо делали в SEAL. Служба за границей расширила кругозор Ричи, так же как и мой тур в качестве атташе расширил мой собственный. Он получил от британцев нечто большее, чем просто вкус к портвейну — он был прокован на их уникальной наковальне. Он вернулся еще более прочным, надежным и с богатым воображением, чем уходил. Кроме того, британцы передали ему свою склонность к организации. Действительно, Ричи теперь был превосходным менеджером, что было абсолютным требованием для хорошего старпома. Лучше всего было то, что он мог делать все вышеперечисленные вещи со сносным акцентом кокни. Хотя я никогда не работал с Ричи, он показался мне человеком, которого я хотел бы видеть своим вторым номером: он был честен, надежен и испытан в бою. У него было потрясающее чувство юмора — это человек был более крупной и утонченной версией Горди Бойса. Более того, у него было хорошие инстинкты: мог предсказать, как я отреагирую, и был по большей части прав. И он обладал той сдержанной жесткой личностью, которую я искал в своих офицерах. Я пригласил его выпить пива и задал ему этот вопрос. Кун, безумец, показал мне большой палец. Смена командования произошла в пятницу утром. Я отпустил всех на выходные и приказал Ричи собрать офицеров в моей каюте в 09.00 в понедельник. Рано утром в понедельник я запрыгнул в командирский джип Второго отряда и проехал шесть кварталов до КОМФЛОТСПЕЦВОГРУ Два, командования Второй группой специальных методов ведения войны военно-морского флота в переводе с флотского языка — и нанес визит вежливости адмиралу Грину. Я явился по полной форме, свежеподстриженный, с короткими висками, которые мы называли 'белыми стенами' и мышцами, распирающими форму после моей часовой тренировки. Я засвидетельствовал адмиралу свое почтение, а затем сообщил ему, что, хотя я подписался на командование, я не подписывался на снаряжение, потому что оно не соответствует моим стандартам. Поэтому, доложил я, мне необходимо провести полномасштабную инвентаризацию во Втором отряде. — Пока я занимаюсь этим, — продолжал я — Как насчет того, чтобы начальник штаба Командования специальных методов боевых действий, капитан 1-го ранга Крейвенер, одновременно проведет полную административную инспекцию? Адмирал Грин криво усмехнулся. — Это будет означать много работы — и для Второго отряда SEAL, и для моего штаба. — Да, сэр. Полная инвентаризация означала, что каждая гайка и болт, каждый патрон и боек, каждый акваланг и дыхательный аппарат Эмерсона, должны были быть пересчитаны, так же, как каждая учетная карточка, блокнот и скрепка. К тому времени, как мы закончим, мы будем знать, сколько чертовых скрепок принадлежит Второму отряду SEAL. Административная инспекция заставила бы нас отстаивать наши методы обучения, наши военные планы и наш бюджет. Каждый аспект оперативных и организационных процедур Второго отряда SEAL будет тщательно изучен с помощью пресловутого частого гребня. — Я так понимаю, Дик, ты считаешь, что это оправдает затраченные время и силы. — Сэр, административная инспекция не проводилась более шести лет. Наша миссия изменилась после Вьетнама. Пришло время посмотреть, как мы ведем дело. Он молча кивнул. — И ты сказал, что не расписался за снаряжение? — Адмирал, я полагаю, что многое из того, что у нас есть, было вывезено из Вьетнама в плохом состоянии. Инвентаризация показала, что у нас есть полный комплект, но я бы поставил пять к одному, что большинство из этого не слишком хорошо работает. Дело в том, что если я это подпишу, то оно станет моим, независимо от того, работает оно или нет. Адмирал пристально на меня посмотрел. — Понял, — наконец сказал он. Он постучал по столу, в знак того, что я свободен. — Держи меня в курсе, Дик. И скажи начальнику штаба, что я согласен с административной инспекцией. Через полчаса я вышел из штаба КОМФЛОТСПЕЦВОГРУ Два, оставив начальника штаба и большую его часть с открытыми ртами. И вообще, кто был этот мудозвон — блеск-и-треск с бычьей шеей и 'белыми стенами'? Марсинко? Невозможно. Ричи Кун приказал офицерам Второго отряда ждать меня в каюте разместившись на полу, потому что там было всего четыре стула. Большинство из них было в синих с золотом футболках и бежевых шортах, которые были дневной униформой для бойцов SEAL. Это должно было измениться. Ричи, у которого было предчувствие, надел свою униформу. К счастью для него. Я вошел. Ричи подал команду — 'Смирно!'. Они с трудом поднялись на ноги. Кто-то сказал: 'Эй, Человек-Акула...', но я оборвал его холодным взглядом. — Джентльмены — сказал я — я только что проинформировал адмирала и вызвался провести административную инспекцию и полную инвентаризацию. — Что за...? — Более того, это место — настоящий гальюн, — сказал я. — Я провел весь прошлый месяц, суя повсюду вокруг свой нос и могу сказать вам, джентльмены, что мне здесь очень мало что нравится. Я положил обе руки на стол. — Мне не нравится этот чертов штаб. Мне не нравятся тренировки спустя рукава. Мне не нравятся эти гребаные планы на случай войны. Я обвел взглядом комнату. — Мне вообще тут ничего не нравится, черт возьми. Мой голос звучал громче, глубже и настойчивее — Барретт во мне взял верх. — С этого момента вы будете заниматься кое-чем еще, кроме игр с бойцами. Вы, черт вас возьми, будете учиться вести за собой. Вы научитесь писать гребаные бумаги. Вы научитесь писать докладные записки. Вы научитесь составлять гребаные планы. Я повернулся к Ричи. — Старпом? Он вытянулся по стойке 'смирно' в лучшем британском стиле. — Сэр? — Вы позвоните в офицерский клуб и закажете стол на шестнадцать человек, на пять дней в неделю для ланча. С двенадцати тридцати до четырнадцати ровно. Все офицеры, как ожидается, будут присоединяться к командиру за ланчем, ежедневно. Это пойдет для выработки целостности подразделения. — Есть, сэр. Тишина. Их лица были словно каменные. Два энсайна приоткрыли рты на целых два дюйма. Я поразил их всех насмерть. — И с этого момента вы будете сами убирать свои собственные кабинеты — и я имею ввиду чистоту. Я хочу вымыть окна изнутри и снаружи. Я хочу, чтобы палубу драили — вы, джентльмены, а не какой-нибудь салага — лакей. Они стали невидимыми. Я снова повернулся к Ричи. — Старпом. — Да, сэр? — Вы передадите слово в слово. Никаких бород. Усов больше не будет. Стрижки снова в моде. Крахмал снова в моде. — Есть, сэр. — Старпом. — Сэр? — Вы передадите мои слова. Позвоните в 'Военторг' (Post Exchange в оригинале — прим. перев.) и сообщите, что скоро последует заказ на визитные карточки и церемониальные шпаги. Все офицеры будут носить с собой визитные карточки. И все офицеры приобретут шпаги. Я снова повернулся к своим офицерам. Их пепельные лица выглядели так, будто их засосало в трясину. — Джентльмены — сказал я. — Вы научитесь обычной рутинной вежливости и протоколу. Я сделал эффектную паузу. — Потому что с сегодняшнего дня, джентльмены, вы все возвращаетесь в гребаный флот. Я снова повернулся к Ричи. — Я думаю, на сегодня достаточно, старпом, — сладко сказал я. — Я хочу, чтобы весь отряд был в сборе в тринадцать ноль ноль. Разойдись. Я вышел из комнаты и даже не оглянулся. Это было весело. Конечно, они меня проверяли. Растительность на лице стала первой. Парень с самой красивой бородой пришел ко мне в кабинет и отказался ее сбривать. Это был Эдди Магс. Он не был чужаком. У нас было три совместных круиза в Средиземноморье на борту 'Рашмора' в составе UDT-22. Как и я, он был одним из парней Эва Барретта. Он наблюдал, как я засасывал горох через нос в рамках водевильного номера мистера Грязи и мистера Чудика на камбузе. В Барселоне мы влипли в неприятности. Мы снимали шалав в Риме. Мы напились в Афинах. В ту ночь, когда я вел грузовик по тоннелям в Неаполе, царапая стены, когда я обгонял другие машины, он был сзади, крича и вопя как индеец, когда шеф Баррет выдавал в мой адрес растудыть-затудыть-перетудыть в сотню децибел. Он был Мордой, круглолицым сукиным сыном с большими кулаками, а я — Чудиком, любителем борьбы на руках, и мы были закадычными приятелями. Ричи Кун проводил его внутрь. Он отдал честь. Я ответил. Я сидел за столом, передо мной стояла кружка дымящегося кофе — прямо как настоящий флотский офицер. — Вольно. Он сцепил руки за спиной и расставил ноги. На мгновение воцарилось неловкое молчание. Я отхлебнул кофе и спокойно посмотрел на него, вспоминая старые добрые времена. Думаю, он делал то же самое. — Морда? — Мистер Рик. — Ты хотел меня видеть. Он молча кивнул. — Сэр, это насчет моей бороды. Я хотел бы ее оставить. Это... Я прервал его. — Слушай, Морда, я ничего не имею против бород. Военно-морской флот считает, что моряк может ее носить. Но в SEAL они представляют опасность. Если у тебя густая борода и ты надеваешь маску, есть хорошие шансы, что она не будет плотно прилегать к лицу. Это опасно. Может быть, другим командирам было до крысиной жопы все это, но не мне. И раз уж ты все равно идешь стричься, то можно снять всю растительность разом — так что усы тоже отменяются. Я выдавил из себя легкую улыбку. — Так что я смогу увидеть, если ты надуваешь мне губки. — Да, сэр, я понимаю Ваши чувства. Но в правилах ВМФ написано, что мы можем носить их. Пока не изменятся правила, сэр, я оставлю бороду. — Ты можешь оставить ее себе, Морда. Но не во Втором отряде SEAL. Я отхлебнул кофе. — Ты уходишь отсюда. Он посмотрел на меня настолько ошеломленно, будто я в него выстрелил. — Ты сделал свой выбор, Морда, а я сделал свой. Тебя подставили твои собратья. Они — и ты — думали, что я ни за что на свете не стану давить на тебя. Мой голос сделался жестким. — Проблема в том, что никоим образом, никто во всем мире не будет давить на меня. В уголках его глаз появились слезы. — Сэр... — Это конец, Морда. Ты теперь история. Даю тебе два дня. Выясни, куда бы ты хотел уйти и я сделаю все возможное, чтобы ты получил то, что хочешь. У него отвисла челюсть, но он не мог вымолвить ни слова. Мое собственное лицо превратилось в бесстрастный камень. — Мне жаль — мы могли бы использовать тебя здесь, — сказал я ему. — Но теперь ты можешь пойти и сказать парням: 'Не связывайтесь с командиром, потому что он будет драть вас так, как вас никогда до это не драли'. — Свободен. Я отдал честь, затем повернулся на стуле к груде бумаг, лежавших на шкафу позади меня, когда Морда развернулся и ушел. Я не хотел, чтобы он оглянулся и увидел, что решение далось мне так же тяжело, как и ему. Были бойцы SEAL, которые считали, что я был слишком жесток с людьми во время моего пребывания в должности. Но они не были из Второго отряда SEAL. Бойцам Второго отряда SEAL нравились вызовы — я знаю это, потому что у меня был чрезвычайно высокий процент удержания кадров в течении того времени, когда я служил в качестве командира подразделения — более 80 процентов завербованных людей оставались со мной. Одна из основных проблем, с которой я столкнулся в случае со Вторым отрядом SEAL, заключалась в том, что слишком многих младших офицеров направляли на административную работу, вместо того, чтобы отправлять в поле. Сидя за столом ты не возглавишь воинов. Мне нужно было найти для Второго отряда талантливого в административной ерунде молодого офицера, чтобы держать форт, пока мы, воины, выходим поиграть. Это не так-то просто. Тюленям было трудно ладить с типами, не относящимися к спецназу и административные тошнотики приходили и уходили со скоростью офисных поденщиков. Но мне пришла в голову одна мысль — инспектор по делам SEAL, Дик Лайонс, был моим старым другом. Мы вместе прошли через ШКО. Пока я прыгал из самолета и месил грязь в дельте, он стал корабельным офицером. Теперь он управлял письменным столом в Вашингтоне. Будучи способным администратором, он знал, где я смогу найти свежее мясо. Я ему позвонил. — Да, у меня есть еще тепленький, Дик. — Держу пари, что так оно и есть, злобный ирландский выскочка. Кто он такой? — Его имя Том Уильямс, лейтенант. — Статус? — Он офицер запаса, прошел летную подготовку, но у него не было необходимых данных, чтобы получить место в эскадрилье и его бортанули. Его направили в подразделение SOSUS на Бермудах — одну из тех станций слежения с подводными акустическими датчиками, которые мы используем против советских подводных лодок. Там его тоже надули, потому что он был младше по возрасту и званию трех честолюбивых болванов, которые не хотели конкуренции и решили запороть ему характеристику, чтобы избавиться от него и теперь — хотя он об этом еще не знает — ВМФ собирается вышвырнуть его на улицу. — Иисусе. — Это трудная сделка. Он неплохой парень. Большой потенциал, но воспользоваться им некому. — Хочешь поспорим? Лайонс рассмеялся. Это был громкий, теплый, неистовый смех ирландца, который привлекал внимание людей в салунах и притягивал женщин. — Ты окажешь мне услугу. Мне нужно спрятать его где-нибудь на полгода, чтобы система о нем забыла и он остался на службе. — Пришли его ко мне, Лайонс. Отправь его в дом отца Марсинко для непослушных мальчиков. Я обещаю, что буду воспитывать ребенка. — Ты дашь ему чертов диплом аспиранта, — прорычал Лайонс. — Просто сохрани его в целости, окай? Лейтенант Томас Р. Уильямс прибыл через несколько дней. Это был невысокий, легко сложенный офицер, чье застенчивое поведение придавало ему сходство с бухгалтером из отдела кадров киностудии. Он отметился, заселился в офицерское общежитие для холостяков и явился на службу, выглядя более чем неуверенно. Я видел, как его гоняли по квотердеку офицеры SEAL. Мы, как правило, самоуверенные сукины дети и вид этого бедного шлемиля, пытающегося добиться успеха перед лицом свирепствующей годковщины, заставил меня съежится. Но у Уильямся хватило мужества — инстинктивно он стоял на своем. У парня было сердце. Что ему было нужно, так это научиться быть уверенным в себе. И он должен был начать тренироваться. Роль 97-фунтового слабака (44кг) — не самая веселая роль, когда тебя назначают в отряд SEAL. Хотя в то время Том был женат, он приехал один, потому что это назначение он принял как временное (ну, это он так думал). И вот однажды вечером, примерно через неделю после его приезда, мы с Кэти Энн пригласили его на ужин. Когда она накормила его изрядным количеством пива, пасты, большим зеленым салатом и мороженым, а потом удалилась, я схватил еще пару пива из холодильника и жестом пригласил Тома следовать за мной в кабинет. Я упал на диван. Он взял пиво и сел на кресло, держа пиво на коленях. Я отсалютовал банкой в его сторону. — Добро пожаловать в Литтл-Крик. — Спасибо, — он сделал глоток. — Это приятно отличается от Бермудских островов. — Дик Лайонс решил, что тебе здесь понравится. Он кивнул. — Так и есть — пока что. — Парни доставляют тебе неприятности? Он пожал плечами. — Не так уж и плохо. — Значит, они не очень стараются. Я допил пиво и поставил банку на журнал 'Тайм', лежащий на кофейном столике. — Том, я хочу поговорить с тобой напрямую. Он посмотрел на меня глазами щенка, которого вот-вот усыпят. Он уже проходил через это раньше — когда его исключили из летной школы и когда его поимели на SOSUS. По его лицу я понял, что он думает, будто я собираюсь его убить. Он с трудом сглотнул. — Как скажете, сэр. — Флот собирается вышвырнуть тебя. Он густо покраснел. — Что? — Ты труп, парень. Они думают, что ты не сможешь здесь выжить. — Это... Он булькнул пивом, нечаянно уронив его на ковер. — О черт, сэр, мне очень жаль... Я схватил кухонное полотенце, прихватил еще пару пива, вернулся и вытер ковер. — Не беспокойся об этом. Здесь. Он взял пиво у меня из руки и выпил его залпом. — Черт возьми! Он швырнул пустую банку на стол. Я принес ему еще одну, и он начал с ней возиться. Теперь его лицо стало мертвенно-бледным. — Черт бы меня побрал. — Что? — Черт бы побрал флот. Да раздери флот всеми возможными способами. — Послушай меня, Том, ты же офицер запаса. Скажи в ответ 'да'. Иди домой, делай деньги. Выбирайся из этой крысиной гонки. Он покачал головой. — Не выход. Интересно — челюсть у парня оставалось твердой, когда он переживал это. У него была выдержка. — Ладно, так что ты хочешь делать? — Я хочу остаться в этом чертовом военно-морском флоте. Он сделал паузу. — Придурки. Он посмотрел на меня и невольно рассмеялся. — Черт бы меня побрал — это я придурок. — Окей, молодой Том Уильямс, черт тебя заберет, можешь быть уверен. Я проглотил остатки пива, сграбастал еще пару, открыл их, дал одно ему и сел нос к носу. — Дик Лайонс говорит, что ты хороший парень. Мне нравится то, что я вижу. Что ты скажешь, если мы слегка поимеем флот? Его глаза загорелись. — Для меня звучит неплохо. — Вот тебе распорядок. Мне нужен крутой администратор, и ты уже завербован. Ты будешь делать свою работу, а я буду тебя защищать. Отряд защитит тебя. — Я в вашем распоряжении. — Не так быстро. Это еще не все. Ты пройдешь физподготовку с отрядом. Ты приведешь себя в форму. И ты пройдешь отборочный курс. — Иисусе... — Ты получишь квалификацию офицера SEAL. — Но... — Я ничего не хочу слышать, Том. Второй отряд SEAL — это семья, и я хочу, чтобы ты был ее частью. Это означает, что ты должен пройти инициацию — то есть, отборочный курс. Так что будешь худым и злым. Работай со мной и я буду работать с тобой. А потом мы вернемся и найдем тех жалких гребаных членососов, дерьмомозглых козложопых мудаков, которые кинули тебя, и проделаем им новые сфинктеры. Парень рассмеялся моим смехом. Он поднял руку, плюнул на ладонь и протянул мне. — Договорились, шкипер. Я сделал то же самое. Он воспринимал меня всерьез — и мы его тоже восприняли всерьез. 'Квалифицированная' кают-компания немилосердно издевалась над ним. Но по моему приказу, они практиковали Первый морской закон Эва Барретта. Они показывали ему приемы этого ремесла и шаг за шагом знакомили с основами подводного плавания и подрывного дела, прыжками с парашютом и тактикой нетрадиционного ведения войны. Том тренировался с бойцами каждое утро, выжимая из своего тела больше, чем он когда-либо думал возможным из него выжать. Он делал все — бегал, плавал, лазал по канату, упражнялся в стрельбе. Через шесть месяцев он был готов и мы отправили его на отборочный курс. Он легко справился и мы, примерно через год после того, как он поднялся на борт, встретили его дома в октябре 1975 года, приколов 'Будвайзер' к его кителю. У этой истории есть постскриптум. Когда 30 ноября 1990 года Том Уильямс прошел по красной ковровой дорожке вдоль натянутых корабельных канатов к трибуне в Доме Собраний на военно-морской базе Литтл-Крик, приветствуя его прозвучал сигнал 'Прибытие командира на борт' и старший боцманат прокричал: 'Капитан второго ранга, военно-морской флот США, прибыл!'. Сорок минут спустя, когда он уходил, сигнал зазвучал снова: кланг-кланг, кланг-кланг. Но на этот раз старшина объявил: 'Второй отряд SEAL, к отходу!' — и Том Уильямс гордо отдал честь и прошествовал по красной ковровой дорожке в качестве шестнадцатого командира Второго отряда SEAL. После того, как я принял командование, мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что мало что изменилось в том, как флот рассматривал специальные методы ведения войны в целом и отряды SEAL частности. Наши задачи ставились идиотами из Вашингтона, которые были либо корабельными офицерами, либо подводниками-атомщиками; офицерами, которые понятия не имели о возможностях SEAL или ограничениях таких элементов, как рельеф, погода, или то, что стратег и философ XIX века фон Клаузевиц называл 'трениями' — туман войны, который является причудливым способом переформулировать закон Мерфи: 'Все, что может пойти не так, пойдет не так'. Результатом такого расплывчатого мышления в Пентагоне было то, что во время учений нам давали задание типа 'нейтрализовать противника, пройдя десять километров через болотистую местность за пять часов'. Вы не можете продвигаться через враждебную территорию по болоту со скоростью два клика в час даже на катере, не то что пешком. Неужели никто из этих людей не пробирался через дельту Меконга, обходя мины-ловушки, ямы с кольями-пунджи и растяжки? Подразделение флота, которое я возглавлял, не было заострено на одном конце, выкрашено в шаровый цвет и названо в честь штата. (намек на линейный корабль — прим. ред.) А 'нейтрализовать противника?' — Значит ли это, что я могу убить этих ублюдков? Адмирал, Ваша Светлость, сэр? — Нет, нас беспокоит тот имидж, который вы создадите в средствах массовой информации, если вы станете причиной большого количества жертв. Просто нейтрализуйте их. — У вас есть какие-нибудь предложения, как мне это сделать? Адмирал, Ваше Важнейшество? Возможно, я смогу нанять роту проституток, чтобы занять их, пока я проберусь внутрь и свяжу их? — Это ваша проблема, капитан 2-го ранга. Просто подайте свой план в трех экземплярах, подпишите каждый экземпляр, удостоверяя тот факт, что если есть какие-либо ошибки, они были вашей виной, а не нашей, а затем сожгите их, чтобы мы не оставили бумажного следа для средств массовой информации и Конгресса. — Айе-айе, Ваша Милость. Должен же быть лучший способ ведения дел. Командная цепочка была такой громоздкой, что мешала тому, что SEAL делают лучше всего. Итак, одной из моих первых целей было изменить то, как запросы поднимались вверх по лестнице, а приказы спускались вниз. Это стало проще, когда во Вторую группу специальных методов ведения войны прибыл новый коммодор — капитан 1-го ранга по имени Дик Куган, из корабельных офицеров, но из тех, кто когда-то работал на реке Меконг. Так что он знал о SEAL, знал о действиях на реках и был открыт для новых идей. Более того, как выяснилось, он оставил жену и детей в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Он был celibataire geographique, проживая в офицерском общежитии для холостяков, которое располагалось как раз напротив штаб-квартиры Второго отряда SEAL. Одно время начальником штаба у Кугана был Скотт Салливан, из SEAL с Западного побережья. Что является достаточно существенным. Прежде всего, SEAL Восточного побережья не слишком высокого мнения о SEAL Западного побережья. Во Вьетнаме группы из Первого отряда SEAL были гораздо более пассивными чем мы, сидя в специальной зоне Ранг Сат на своих задницах, а не выходя в деревни и сельскую местность. В США западнопобережники, как правило, более ориентированы на систему, чем те из нас, кто живет в Литтл-Крик. В терминах рок-н-ролла, если мы во Втором отряде SEAL были 'Роллинг стоунз', то SEAL из Калифорнии были 'Monkees'. Итак, Скотт Салливан открыл лавочку. Ему не нравилось Восточное побережье, ему не нравился Второй отряд SEAL, и я ему тоже не нравился. Я бы сказал, что на его вкус я слишком часто трахался. Я был слишком мокрым и диким. Мне не хотелось возвращаться в половине пятого домой, сидеть за обеденным столом напротив жены, интересуясь, как прошел ее день. Я не спрашивал 'Разрешите' каждый раз, когда надо было моргнуть и у меня была отвратительная привычка идти прямо к коммодору, когда мне нужно было получить ответ на срочный вопрос. Это действительно нарушало чувство порядка и приличия Скотта. Я приходил в три тридцать, мне нужно было что-то от коммодора и я пытался с ним увидеться. Чаще всего Скотт говорил: — Он занят, Дик. Я займусь этим завтра. — Но мне нужно знать это сейчас, Скотт. — Ну, это невозможно. Он занят. После одного слишком большого количества 'это невозможно' я создал альтернативную систему. Как вы помните, коммодор Куган жил в офицерском общежитии для холостяков, прямо напротив нашего штаба. Каждый день после работы Дик Куган приезжал, парковался, бросал портфель, шел в бар общежития выпить пива, а потом возвращался в свою комнату, чтобы сделать домашнюю работу, которую принес с собой. Он был не из тех, кто валяет дурака, поэтому все, что он делал — это работал. Я созвал в своей каюте всех младших офицеров. — Отныне — сказал я им — Мы несем коммодорскую вахту. Вы назначите себе расписание. Вы будете наблюдать, как он подъедет. Вы пойдете в бар общежития. Вы сядете на табурет рядом с коммодором и составите ему компанию. Вы, мать вашу, будете его развлекать. Вы будете ему рассказывать, вашу мать, истории о том, что мы делаем, и как замечательно мы это делаем. И каждый попавший на вахту коммодора офицер зайдет ко мне перед тем, как пойти на эту работу, просто на тот случай, если мне понадобится какой-нибудь лакомый кусочек от коммодора в этот конкретный день. Я регулярно вел программу по связям с общественностью. Однажды вечером коммодор узнал о моей пиар-программе. В другой раз он узнал об учениях в Форт-Эй-Пи-Хилл. Потом он узнал о нашей новой тактике борьбы с повстанцами. Офицеры даже пригласили его поиграть с нами в военные игры, и он согласился. А однажды мне понадобилось смотаться в Форт-Брегг, в 240 милях отсюда. Я пил пиво с Куганом и спросил, не хочет ли он прогуляться. — Конечно, Дик. И мы отправились в путь. На следующее утро Скотт Салливан искал своего босса повсюду — кроме как со мной — он наблюдал за учениями сил специального назначения и изучал новые вещи о возможностях спецназа. Обычно такие трюки выводили Скотта из себя. Салливан свирепел. Он терпеть не мог, когда я заканчивал разговор с коммодором после рабочего дня в баре ОХО, а потом, на следующее утро, рассказывал ему о решениях, к которым мы пришли. — Ты не можешь так делать — ныл он. — Сделай это сам, Скотт — говорил я. — Читай по губам — я работаю не на тебя. Я работаю на коммодора. Это рано пришло в голову. У меня было двое иностранных офицеров во Втором отряде, работавших по обмену. Один был британцем из SBS — специального лодочного эскадрона, с которым Ричи Кун служил в туре. Другим был немец из Kampfschwimmerkompanie, немецких боевых пловцов. Я считал, что бойцы SEAL должны тренироваться вместе с другими подразделениями специального назначения НАТО, и я получил одобрение Дика Кугана на планы поехать в Европу и сделать именно это. Потом Руди, немец, который был прикомандирован к нам на год, предложил, что было бы здорово, если бы к нам приехала группа Kampfschwimmerkompanie и мы бы поехали в Пуэрто-Рико и поиграли бы там. Поэтому он составил сообщение своему боссу — тот одобрил идею и отправил отряд немцев тренироваться вместе с нами. Но, будучи хорошим аккуратным немцем, он также связался с офисом министра обороны в Бонне. Бюрократы в Бонне пришли в ярость, потому что все делалось не по порядку и мало кто спрашивал: 'А можно?' От немецкого министра обороны в Пентагон поступило неприятное сообщение. Его передали главкому ВМФ. Главком ВМФ сказал: 'Эй, там' — и послал молнию в CINCLANTFLT, который отбомбился по КОМФЛОТСПЕЦВОГРУ Два, где эстафету с благодарностью принял Скотт Салливан, который вызвал меня на ковер, и по заслугам надрал мне задницу. — Кто ты такой, черт тебя возьми, чтобы просить офицеров по обмену отправлять сообщения их чертову министру обороны, Марсинко? Ты может быть и не работаешь на меня, но эта чертова субординация еще применима к тебе — и когда речь заходит об обмене сообщениями, который является административной, а не тактической функцией, я твой Господь, ты слышишь меня, черт тебя возьми, ясно и, черт бы тебя побрал, четко? Он действительно держал меня за яйца. — Айе-айе, сэр. — Так что с этого момента, Марсинко, любые проклятые сообщения ты отправляешь через штаб — то есть, через меня. Понял? — Но... — Никаких 'но'. Ты безудержно нарушаешь субординацию. Ты пытался выставить меня дураком. Ты ткнул меня в это носом. Теперь пришло время расплаты. С этого момента каждое проклятое исходящее сообщение должно быть согласовано со штабом и завизировано мной, или оно никуда не отправляется. После службы мы с Ричи Куном нашли себе кабинку в уютной таверне и поговорили об этом. Я рассуждал об убийстве. Он вернул меня на землю. Я описал уникальные формы пыток. Он, будучи превосходным старпомом, направлял мою энергию в более реалистичное и конструктивное русло. Мы пили пиво. Мы составили заговор. Мы строили планы. Скотт надрал мне задницу в четверг. В пятницу мы не отправляли никаких сообщений. В следующие выходные я набрал текст для черновиков сообщений. К тому времени, как мы закончили, я набрал примерно 150. В 06.30 утра, в понедельник, я подписал их там, где было написано 'Составил', проставил на каждом время, а затем отнес из в штаб. — Доброе утро, Скотт. Он увидел у меня четырнадцатидюймовую стопку бумаги. — Какого черта... — У меня для тебя есть парочка сообщений на подпись. — Оставь их у моей секретарши. Я доберусь до них, когда у меня будет время. Он посмотрел на меня с недоброй усмешкой. — У меня будет время. — Как скажешь, Скотт. Но у них всех есть отметка о времени, и многие из них критичны по времени, поэтому, если они опоздают с получением, это отразится на ваших часах, не моих. И я вышел. К тому времени, как я вернулся в свою каюту, от него пришло сообщение, чтобы я немедленно вернулся в штаб. — Да пошел он, — сказал я ординарцу. — Мы не на него работаем. Пусть подождет. Через полчаса он перезвонил мне. — Я отдаю тебе прямой приказ — вернись, черт тебя возьми, сюда и забери эти проклятые сообщения. — Что сказать? — Ты слышал меня ясно и четко, Марсинко — возвращайся, черт бы тебя побрал, обратно и это приказ. — Извини, Скотт, но я не работаю на тебя, так что ты не можешь мне ничего приказывать. Что же касается сообщений, то я всего лишь последовал твоим руководящим указаниям. Вы хотели получать все наши сообщения — вы их получили. А теперь, придурок, мяч на твоей стороне. Вам придется их отправить. Я не могу, потому что ты еще не подписал ни одно из них, и я составитель, а не согласующий офицер. И кроме того, Скотт, ты же наш штабной тошнилка-бумагомарака. Так что занимайся своими чертовыми бумагами — мне надо бежать к чертовой команде. — Марсинко ... — Да пошел ты, капитан второго ранга. Чмоки себя в жопи, как мы привыкли говорить. Он с воплями бросился к коммодору, но это ему не сильно помогло. Ему все равно пришлось подписывать каждое сообщение. И в тот же день рассыльный доставил мне из штаба листок бумаги с подписью Скотта, в котором говорилось, что я имею право снова лично отправлять свои собственные сообщения. В тот вечер я сам принял коммодорскую вахту. Я подсел к Дику Кугану, который сидел за стойкой бара, заказал себе 'Бомбей' со льдом и спросил: — Ну и как дела, сэр? Он как-то странно посмотрел на меня. — Я слышал, что вы со Скоттом серьезно делали их сегодня. — Господи, да я ничего не знаю об этом, коммодор. Ну Вы знаете, он руководит Вашим штабом, а я — своей командой, и я стараюсь, что бы все шло гладко. — Сегодня все было не так уж гладко. Скотт мне сказал, что ты действительно перешел черту. — Коммодор, иногда я следую его указаниям. Но когда мне не нравятся его указания, я получаю Ваши. Не думаю, что ему это очень нравится. Куган рассмеялся. — Наверное, ему это совсем не нравится. Он заказал себе новый напиток и велел бармену налить мне второй 'Бомбей' со льдом. — Вот что я скажу тебе, Дик. — сказал он, нагибаясь к краю моего стакана. — Этот сукин сын ходил взад и вперед по квотердеку, плюясь кирпичами. Сегодня он действительно разговаривал сам с собой. Я поднял бокал с джином и произнес за него тост. — Просто делаю мою работу, сэр.


Глава 16

Я никогда не собирался наживать себе врагов. Но я всегда был агрессивным и целеустремленным существом, так что я делал все возможное, чтобы выполнить свою работу — и к черту последствия. Такое отношение никогда не делало моими друзьями большинство обычных офицеров флота, многих из которых я запугивал, принуждал, задавливал, угрожал, а, иногда, и вколачивал в бетон. И, все же, я преуспевал в системе. Одна из причин заключалась в том, что мои противники, обычно, недооценивали меня. Они видели только сильно пьющего, дерущегося в барах, безумца-под-огнем Марсинко. Они никогда не знали, что мои характеристики, данные мне в качестве штабного работника и атташе, говорили о той же компетентности, как из Вьетнама. Они думали, что если у меня обхват груди 35 дюймов (прим. 90см), а длина руки только 32 (прим. 80см), и я сказал 'твою мать' адмиралам, то я всего лишь крупный недалекий змеед со сбитыми костяшками пальцев. Конечно, я говорил 'твою мать' адмиралам, но не всем адмиралам — только тем, кто говорил 'твою мать' мне первым. Я, как известно, использую слова больше чем с одним слогом; я пишу связные документы в простых декларативных предложениях. Это всегда служило моей цели — выводить людей из равновесия. Я вывел Чарли из равновесия во Вьетнаме, жестко ударив его там, где они ожидали удара меньше всего. Я выводил из равновесия своих бойцов и офицеров, требуя сделать от них на 100 процентов больше, чем они рассчитывали. И я выводил из равновесия таких жоп с ручками, как Скотт Салливан, сочетая непредсказуемость, бюрократические преследования, ненормативную лексику и скрытую угрозу грубого физического насилия для запугивания. Большую часть времени это было дело — дело, направленное на достижение политических результатов, но Скотт и ему подобные этого не осознавали. Действительно, мои враги традиционно упускали из виду тот факт, что я всегда был политической тварью. Например, в самом начале своей карьеры, я обнаружил, что легче сбросить что-то на людей c большой высоты, чем проталкивать вверх по цепочке командования. Я высказал идею поступить в колледж адмиралу Пилю, вместо того, чтобы спрашивать 'Можно?' какого-нибудь капитана 2-го ранга; как атташе, я докладывал адмиралам, которые могли помочь военно-морскому флоту Камбоджи, вместо того, чтобы тратить свое время на младших офицеров, которые этого не могли — и когда я хотел взять Второй отряд для полного развертывания в Пуэрто-Рико, к примеру, я не стал писать докладную записку Скотту Салливану и просить его: 'Пожалуйста, сэр, передайте это'. Я добился встречи со знакомым вице-адмиралом и продал ему идею о переброске Второго отряда SEAL на Руси-Роудс: полностью, с припасами и стволами, для десятинедельных полномасштабных учений. Моя логика была неопровержима: в сценарии войны между СССР и США мы не станем перебрасывать Второй отряд отделение за отделением. Вместо этого весь отряд будет переведен на передовую позицию. Но до сих пор вся команда никогда не перебрасывалась сразу, и не кажется ли адмиралу, что пришло время проверить, возможно ли это? — Абсолютно верно — сказал адмирал. — Я прослежу, чтобы это было одобрено — сказал адмирал. Так что я наблюдал, в качестве невинного свидетеля, как он сбросил мой план с трехзвездного неба вниз, на головы ничего не подозревающих младших офицеров. Когда коммодоры и капитаны 1-го ранга пришли ко мне и вопросили: 'Что ты сделал, и почему ты причиняешь нам все это дерьмо?' я невинно посмотрел на них и спросил — 'Я?'. Вот что я сказал. Конечно, все мы знали, что это не так. Вот что я подумал: 'Parce que je suis un phoc et vous etes les phocees' (Да буду я тем, кто тюленит и будете вы теми, кого оттюленят, фр.) Но у меня была правдоподобная отмазка — и я получил переброску для своей команды. Это тоже был полный успех: первое полномасштабное развертывание всего отряда SEAL и его вспомогательных механизмов. Тем не менее, офицеры, которых я обидел, вероятно, занесли мое имя в мусорную корзину 'Что посеешь — то и пожнешь'. Меня обвиняли в высокомерии — и я признаю это. Меня обвиняли в том, что я тычу людей носом в навоз — и мне это нравится. Виновен по всем пунктам. Честно говоря, есть часть меня, которая всегда была саморазрушительной — часть, которая хочет 'раскрыться низко', независимо от того, какие могут быть последствия. Отчасти это легко объяснить: мне нравится жить на грани, доводить себя до абсолютного предела, чувствовать себя бессмертным. В бытность рядовым, мою склонность к саморазрушению можно было объяснить избыточностью (или глупостью) молодости. Будучи младшим офицером во Вьетнаме, я мог бы сослаться на жажду крови и экстаз боевой адреналиновой зависимости, если хотите. Но, как командир подразделения, я не имел никакого стоящего оправдания, чтобы играть в злонамеренные игры с начальством, которые будут преследовать меня позже. Но именно это я и сделал — и они, действительно, вернулись и ударили по мне. В большинстве случаев я сражался за своих людей — за их благополучие, комфорт или за то, чтобы они имели лучшее снаряжение и подготовку. В других случаях я собачился с моими собратьями-офицерами потому, что мне просто не нравилось их отношение. Например, во время моего второго тура во Вьетнам, в 1968 году, командиром Второго отряда SEAL был капитан третьего ранга Тед Лайон, или, как он педантично подписывал все свои рапорты, Эдвард Лайон III — преждевременно поседевший, аскетически худой, прямой, словно шомпол, марафонец, чья спартанская, аскетичная, уставная точка зрения казалась — по крайней мере мне — своего рода аскетическим менталитетом, который слишком часто является печальным продуктом властных внушающих чувство вины монахинь приходской школы. Тед был хорошим командиром, потому что он оставил меня в покое и написал отличные характеристики ('Динамичный, агрессивный офицер... атлетического сложения и прекрасной внешности... без колебаний рекомендованный к продвижению по службе, когда это будет необходимо', вот пример его прозы). Но, как у вождя бойцов SEAL, морского папочки, человека, на которого можно равняться, я обнаружил, что у него недостает тех невыразимых, смертоносных качеств охотника, которые делают великих воинов великими воинами. Когда я думал о Теде, что по правде говоря, случалось не так уж часто, я всегда представлял его с полным бумаг планшетом в руке, а не с М16. Прошло восемь лет, наступил 1976 год. Теперь я был капитаном 3-го ранга и выполнял прежнюю работу Теда, командуя Вторым отрядом SEAL. Он, капитан 2-го ранга, командовал UDT-21. Наши церемонии передачи командования были назначены на один и тот же день. Примерно за два месяца до того, как они должны были состояться, мне позвонил Тед. — Дик, не мог бы ты изменить дату передачи командования? Я планировал использовать парадный плац, но, судя по календарю, вы уже забронировали его для своей церемонии. Мне кажется, что поскольку я старше тебя, ты мог бы сдвинуться с пятницы обратно на среду и позволить мне занять его. Он говорил так... чопорно. Что было, то было. Тед был чопорным засранцем с планшетом для бумаг в руках, и я его терпеть не мог. Так что к черту его. — Отвали — сказал я Теду. — Я это давно планировал. — И я тоже. — Ну, тогда тебе следовало спланировать все это получше, мозгодерьмовый ты наш, не так ли? Я забил этот чертов плац, и так оно и останется. Если, конечно, ты не хочешь поделить его, там достаточно места. Его голос стал ледяным. — Нет, спасибо, Дик. Я должен буду использовать другое расположение. Так он и сделал. Свою передачу командования он провел за зданием ангара автобазы — на маленькой, замасленной щебеночной стоянке. А я провел свою на безукоризненно ухоженном плацу, с трибунами и большим флотским оркестром, играювшим 'Якоря подняты', когда прибыли гости. Я забыл об этом инциденте. Тед Лайон — нет. После того, как оставил Второй отряд, я провел десять месяцев в Монтгомери, штат Алабама, посещая курс Воздушного командования и штабной работы ВВС на авиабазе Максвелл, одновременно я получал степень магистра политических наук в университете Оберна. Из Алабамы я переехал прямо в Вашингтон. Кэти и дети приехали два месяца спустя. Была открытая вакансия офицера в ОП-6, обозначение на флотском жаргоне для заместителя начальника отдела военно-морских операций, текущих планов и политики. Моя карьера была в режиме 'удержания': я не имел права на вторую командную должность и не имел достаточно выслуги в качестве капитана 3-го ранга, чтобы снова получить повышение. Поэтому мне нужно было найти службу, где я мог бы подождать, пока не стану капитаном 2-го ранга, собирая сеть морских папочек, которые мне понадобятся, чтобы прыгнуть до капитана 1-го ранга, а затем на небосвод флагманов. Кроме того, я никогда не был в Пентагоне, и мысль о знакомстве с этими 17, 5 милями коридоров — не говоря уже о множестве дружественных адмиралов — казалась мне в то время хорошей идеей. Реальность ситуации отличалась от моих представлений. Действующие флотские офицеры, будь то капитаны второго ранга или капитаны третьего ранга, занимали самые нижние ступени в 'цепочке отрубов' — бумажной кадровой лестницы, спускающейся от начальника военно-морских операций, командующего ВМС и Объединенного комитета начальников штабов. Бюрократия Пентагона очень похожа на бюрократию Конгресса. Наверху, на Капитолийском холме, это могут быть члены, голосующие за законопроекты. Но пусть не будет недоразумений: именно сотрудники Конгресса выполняют закулисную работу; именно помощникам законодателя приходится вести большую часть междоусобных переговоров, которые делают возможными эти законопроекты; и именно сотрудники комитетов и подкомитетов разрабатывают точные формулировки законодательства. Мы, безликие создания, делали почти тоже самое для главкома ВМС, точно так же, как другие офицеры из каждого вида вооруженных сил работали на своих начальников штабов. Каждый из нас представлял собой смесь научного сотрудника и лоббиста, который вел переговоры с нашими коллегами и пытался продать точку зрения нашего конкретного вида вооруженных сил. Получив задачу, мы писали докладную записку для офицеров-планировщиков, которые были в основном капитанами 1-го ранга. Это были старшие сотрудники, те, кто рискнул бы отправиться на трех— и четырехзведочные небеса, чтобы доложить олимпийцам. Иногда младших тошнотиков вроде меня приглашали нести чей-нибудь портфель, запустить слайд-проектор или взять в руки указку. Но общее правило заключалось в том, что оперативные офицеры редко — если вообще когда-нибудь — встречались лицом к лицу с адмиралами. Так обстоят дела в сети. Если мы их не видели, то они видели наши документы: мы предоставляли практически все справочные записки для начальника военно-морских операций, когда он присутствовал на заседаниях ОКНШ. Мы, конечно, не докладывали главкому ВМФ — он получал информацию с ложечки от вице-командующего ВМФ или одного из многочисленных заместителей, помощников, или помощников заместителей главкома. Они, в свою очередь, получали доклады от офицеров-планировщиков. Мы докладывали офицерам-планировщикам. Это было что-то вроде детской игры в 'глухой телефон'. Когда главком задавал вопрос, он падал на нас, как глубинная бомба. Мы должны были провести исследование и составить ответ. Наши начальники 'рубили' или одобряли нашу работу и передавали ее наверх по служебной лестнице. На каждой ступеньке докладная записка или отчет получали новое согласование. Если они его не получали, то их отправляли обратно, для дополнительной доработки или изменения тона, или содержания. Однако, я наслаждался двумя невероятными росчерками удачи, которые подняли меня выше и быстрее, чем я мог ожидать. Во-первых, мне посчастливилось работать на капитана 1-го ранга по имени Эйс Лайонс. Эйс был выпусником Академии, с бочкообразной грудью и тонкой талией, офицером с мостика лет сорока с небольшим, который три года проработал старшим адъютантом заместителя начальника военно-морских операций (по текущим планам и политике). Он был одним из золотых мальчиков флота — на быстром пути в адмиралы. Но, в отличии от большинства тех, кто поднимал флаг на флагштоке, Эйс мыслил как воин и часто ругался как матрос. Я нашел обнадеживающим то, что он называл меня 'жопа с ручкой' и понял, что делаю успехи, когда это прозвище изменилось на 'дерьмоглава'. Мне не раз приходило в голову, что Эйс каким-то образом родня Эву Барретту. Второй момент наступил примерно через пять месяцев службы, когда мне дали дополнительное портфолио — разведданые. Офицер разведки уходил; он знал, что я был атташе, а это означало, что я знал о разведывательной работе. Более того, как оперативник спецназа, я понимал, насколько ценной может быть 'горячая' разведка. Эйс дал мне свободу расширить операции спецназа в планах ОКНШ. Мне удалось познакомиться с большинством ключевых игроков на уровне четырех звезд. Работа в разведке дала мне настоящий ключ к власти в Пентагоне — закрытую информацию. Теперь мне разрешили читать материалы, которые не мог видеть никто, кроме главкома или его заместителя. Это давало мне много времени для общения с ними обоими. Каждое утро я приходил на работу на два часа раньше и читал телеграммы, просматривал сообщения ЦРУ и Разведывательного управления Министерства обороны и проверял перехваты АНБ. Затем я выделял наиболее важные разделы, поправлял галстук, надевал спортивную куртку и шел на доклад к заместителю главкома по планам и политике, прямолинейному трехзведочнику Уильяму Кроу, который позже стал председателем Объединенного комитета начальников штабов. Мне нравился Кроу — крупный, дружелюбный, похожий на медведя человек, имевший репутацию первоклассного, хотя и несколько книжного, администратора. В 1946 году он окончил Военно-Морскую Академию, получил степень магистра в Стенфорде, степень доктора философии в Принстоне и образование в качестве советника ВМФ Вьетнама. Несмотря на его учтивые манеры с подчиненными и мягкий кентуккийский акцент, он был одним из тех адмиралов, которым я мог сказать 'твою мать'. Его кабинет на четвертом этаже кольца 'Е' был огромен, и полки за его столом были заполнены огромной коллекцией шапок — от старых пожарных касок и французских беретов до шлемов английских 'бобби' и клетчатых кепок для гольфа. Прошло не более нескольких месяцев, прежде чем Кроу начал звонить мне каждый раз, когда ему было что-то нужно из разведывательных лавочек. Я стал псевдо-офицером антикризисного управления, имея дело с оперативниками из ЦРУ, АНБ, РУМО, НСБ — целым алфавитным супом шпионов. Мои допуски были астрономическими — кодовые слова, буквы — что позволяло мне видеть все — от спутниковых фотографий высокого разрешения до подводных перехватов. Конец семидесятых был временем перемен в разведывательном сообществе. Директор ЦРУ при президенте Джимми Картере, адмирал Стенсфилд Тернер, переориентировал приоритеты с агентурной разведки — HUMINT, как ее называют на сленге, на перехват сигналов, сбор технической информации и электронное наблюдение, которые известны как SIGINT, TECHINT и ELINT соответственно. Безличная природа этих видов разведки, вероятно, понравилась удаленному Тернеру, подводнику-атомщику, который был одним из тех людей шаблона Хаймана Риковера, которые предпочитают статистические модели реальной жизни, потому что они аккуратнее и не жалуются. Но тут есть одна проблема: война не подчиняется никаким статистическим закономерностям. Война совершенно непредсказуема. Это непрерывная серия неудач, каждая из которых хуже предыдущей. Даже самые нижние из солдат Второй мировой знали это. 'Как дела, солдат?' — SNAFU, ответят они. Ситуация нормальная, все хреново. Или TARFU — все действительно паршиво. Или FUBAR — все безнадежно развалено. Но детишки Тернера не знали ни что такое SNAFU, ни TARFU, ни FUBAR, потому что они никогда не потели, лежа в засаде и ожидая появления Чарли, наблюдая, как ситуация превращается в дерьмо. Самый большой недостаток разведки техническими средствами заключается в том, что она опирается на статистические модели. Допустим, у США есть шпионский спутник в воздухе. И допустим, что объект наблюдения скрыт от его камер низкой облачностью. Тогда чаще всего — потому что вам нужны немедленно разведданные — вундеркинды берут кадры из предыдущих проходов и разрабатывают симуляцию. — Так было раньше, — говорят они, — так же должно быть и сейчас. Кроме того, вундеркинды — математики, аналитики и профессора, и они никогда не были под обстрелом. Они не понимают приманки и обмана; они не понимают воли противника к победе или гения одного конкретного командира. Они не могут сказать вам, выдержит ли пористость песка, на который вы смотрите, вес самолета С-130 или только 'Арава' с укороченным взлетом и посадкой. Или песчаный участок в двухстах милях внизу — это на самом деле бассейн с зыбучими песками, образовавшийся всего две недели назад. Поэтому, передавая краткие сводки разведданных Кроу и его группе, я часто добавлял свои собственные идеи — собранных из других источников — давая им лучшее представление о доступных альтернативах, добавляя как оперативники спецназа могли представить информацию, которую не могли дать ни спутниковая система, ни высоколетящий 'Блэкбирд' SR-71. К концу 1978 года мы с Биллом Кроу стали называть друг друга по имени: он называл меня Диком, а я его адмиралом. 4 ноября 1979 года иранские боевики захватили посольство США в Тегеране и взяли в заложники весь его дипломатический персонал. Восемь дней спустя Объединенный комитет начальников штабов поручил генерал-майору Джеймсу Воту сформировать оперативную группу — она называлась ГАТ — группа антитерроризма — которая должна была разработать военный вариант спасения заложников. Я был назначен в ГАТ как один из двух представителей флота. Мне инстинктивно нравился Вот. Это был медленно говорящий, хладнокровный южнокаролинец, костлявый, с подвывающим акцентом десантник, бывший стрелок, служивший во Второй мировой войне, Корее и Вьетнаме. Он никогда не чувствовал себя комфортно в костюме или парадной униформе, но носил полевую форму, будто она была специально для него сшита. Вог выглядел и говорил, как мои старые парни из восьмого взвода во Вьетнаме — Фрэнк Сколлиз или Хосс Кучински — люди, которые, казалось, всегда испытывали боль, но просто продолжали идти и идти. Чтобы возглавить спасательную операцию был выбран полковник Чарли Беквит, которого я впервые встретил во Вьетнаме. 'Заряженный Чарли', как его часто называли, был одним из лучших воинов Армии в нетрадиционных боевых действиях. Матерщинник, растягивающий слова ветеран сотен операций сил специального назначения, Чарли понял, что существует потребность в элитном, мобильном, хорошо обученном подразделении для борьбы с терроризмом, проведения хирургически точных операций в тылу врага, сбора разведданных и предоставления нетрадиционных сценариев конфликтов с низкой интенсивностью. Подразделение, которое он задумал и создал для выполнения этой работы, называлось SFOD-D — оперативный отряд 'D' сил специального назначения или, чаще, отряд 'Дельта'. Председатель ОКНШ, генерал ВВС Дэвид Джонс был совершенно неподходящим человеком, чтобы отвечать за любую миссию, требующих использование возможностей спецназа. Он обладал личность, которая гарантировала бы ему успех в любой крупной корпорации. Он был высок, хорошо сложен, ярок — даже ученый, и по слухам талантливый, хотя и холодный, менеджер. Однако никто и никогда не называл его харизматичным лидером. Генерал Джонс любил обсуждать варианты. Бесконечно. В какой-то момент он приказал нам написать и кратко изложить ему сорок два отдельных варианта спасательной операции, каждый из которых был более неправдоподобен, чем предыдущий. Один из его вундеркиндов придумал вариант с вертолетом, в котором заложников освобождал отряд, совершивший аварийную посадку на крышу посольства. А как они смогут эвакуироваться? Ага — ты только что нашел один маленький изъян в плане! Как и большинство военных аппаратчиков, Дэйви Джонс брезгливо относился к мысли о потерях. Я обнаружил это, когда мы планировали операцию по проникновению, чтобы проверить пористость песка на посадочной площадке, которую мы называли 'Пустыня Один'. Это испытание было необходимо, чтобы проверить, выдержит ли грунт вес полностью загруженного С-130. Кто-то задал очевидный вопрос: — Что произойдет, если пара иранцев появится, когда вы будете проводить испытания? Без раздумий я сказал: — Вы убиваете членососов. В комнате воцарилась тишина. Лицо Дейви Джонса окаменело. Он бросил на меня свирепый взгляд и если бы только взглядом можно было привлечь к судебной ответственности, я был уже сидел в тюрьме Ливенворта, приговоренный к каторжным работам. — Как ты мог даже подумать об этом? Как же я мог не подумать об этом? Я попытался отвлечь его. — Извините, генерал, но если там кто-то есть, то он нарушает иранский комендантский час, и поэтому все, что я сделаю — это выполню волю Аллаха. Председатель не счел меня забавным. Но я видел, как Джим Вог подавил смешок. Джонс отменил мою диверсионную схему, потому что он считал, что это вызовет слишком много жертв среди иранцев. Одной из потенциальных проблем, с которыми столкнется 'Дельта', будут иранские ВВС. План спасения предусматривал доставку заложников вертолетом из Тегерана на неиспользуемый иранский аэродром Манзария, расположенный примерно в получасе лета от Тегерана. 'Дельта' и заложники были уязвимы — во время посадки, полета вертолета и пересадки — для ударов ВВС. Моя идея состояла в том, чтобы разбомбить тегеранский аэропорт — который использовался для военных вылетов, чтобы 'Дельту' и заложников нельзя было преследовать. Я разработал удар с воздуха одним самолетом, который назвал 'Атака деревянных солдат'. Это была настоящая операция БПД (Будь Проще, Дурачок): С-130, с которого я и двое других бойцов SEAL сбрасывали десятки снаряженных взрывчаткой железнодорожных шпал, прикрепленных к парашютам. Деревянные солдатики должны были взорваться при ударе. Десятифутовые воронки, которые они оставят на взлетно-посадочных полосах, выведут объект из строя. Будут сброшены и другие, более мелкие заряды — трубы, набитые пластиковой взрывчаткой, которые могут уничтожить любой наземный личный состав. Трубы будут обмотаны цепями, которые разорвутся и разлетятся, когда взорвется С-4, как великанская картечь, совсем как огромные мины 'Клеймор'. Раскаленные звенья цепей могли повредить вспомогательное оборудование, пробить и поджечь топливные баки, а также вызвать всеобщий хаос. У другой группы деревянных солдат будут прикреплены связки петард, так что когда они будут спускаться, они будут это делать со звуком бр-р-р-р-р-р, как будто высаживаются десантники с автоматами 'Томпсон'. Доставленная должным образом посылка выведет Тегеранский аэропорт из строя. Не менее важно было и то, что это послужит отвлекающим маневром, пока Чарли и его парни из 'Дельты' будут врываться в посольский комплекс в центре города. А если иранцы нас собьют, ну что же, тогда мы потеряли бы один С-130, пятерых пилотов и трех бойцов SEAL — не о чем говорить. По соображениям безопасности — например из-за того, что Советы постоянно прослушивали большой объем сообщений в этом районе — Чарли Беквит перевел 'Дельту' из ее штаб-квартиры в Форт-Брегг, недалеко от Файеттвилла, штат Северная Каролина, в меньшую и более безопасную тренировочную зону — 'Дельта' звала ее Кэмп-Смоки, хотя на самом деле это был Кэмп-Пири, огромный полигон ЦРУ для подготовки шпионов, лазутчиков и оперативников под прикрытием. 'Ферма', как ее называют в мире шпионов, представляет собой участок земли площадью 25 квадратных миль, к северо-востоку от Уильямсбурга, штат Вирджиния, между федеральным шоссе ?64 и Джеймс-Ривер. Именно там ЦРУ построило для Чарли и его людей макет здания посольства в Тегеране, чтобы они могли отрепетировать каждый свой шаг, как только перелезут через стену. Тем временем я совершенствовал свой проект деревянных солдатиков. После работы в Пентагоне я садился за руль или улетал, встречался с бойцами SEAL, которых отобрал себе в помощники — с парой рядовых из Второго отряда, по имени Ларри и Боб — и мы принимались за работу, часто на всю ночь. В 'темную сотню' я улетал обратно на север — чтобы успеть прочитать и уточнить ежедневную разведывательную сводку для адмирала Кроу до начала официального рабочего дня в 08.00. Чарли Беквиту понравилась идея деревянных солдатиков. Девиду Джонсу — нет. Чтобы покончить с этим — и с чем-нибудь подобным — председатель издал нелепое постановление: 'Вы не должны убивать', сказал он своим солдатам. Второй — и более значительный — провал был в части агентурной разведки. Короче говоря, ее просто не было. Насколько я могу судить, в Иране у ЦРУ не было ни одного оперативника на месте. Мы смогли получить фрагменты информации через иностранные посольства, и в Иране еще оставался большой контингент иностранных граждан — турки, немцы, французы, ирландцы, канадцы — но не было организованной сети, и никто не поставлял 'горячую' информацию, необходимую команде оперативников спецназа для проведения спасательной операции. Поэтому одна из целей ГАТ состояла в том, чтобы внедрить в Иран как можно больше операторов, чтобы иметь по крайней мере несколько активных на местах. Каждый вид вооруженных сил был проинструктирован искать говорящих на фарси и, учитывая требования безопасности спасательной операции, я был выбран в качестве 'выключателя' от ВМФ для всех потенциальных лазутчиков. Моряков, говоривших на фарси, отбирали с помощью компьютерного поиска. Им было приказано оставить свои подразделения — без объяснения причин — и лететь в Вашингтон. Более десятка моряков появились на различных столичных аэродромах. Я встречался с ними, приводил их к себе домой, приводил к клятве — и подписи под обязательством хранить тайну, а затем передавал их раздельщикам мяса из штаба Вога. Некоторые были отвергнуты, другие предпочли не идти добровольцами. Среди тех, кто действительно решил стать частью миссии, был капитан ВМФ из Аннаполиса, который согласился вести грузовик, набитый бойцами 'Дельты' в Тегеран. Два бойца SEAL также были отобраны в качестве лазутчиков. Оба работали на меня, когда я командовал Вторым отрядом SEAL. Один — я назову его Клейн — был американцем в первом поколении, выросшим в немецко-говорящей семье. Он был тайно переправлен в Иран как немецкий бизнесмен и его информация о комплексе посольства оказалась бесценной. (Он был 'благодарен' за то, что был брошен после разгрома в 'Пустыне Один' — без намека на то, что произошло. Будучи бойцом SEAL, а потому уверенным в себе, он прошел пешком шестьсот миль от Тегерана до турецкой границы, перебрался в безопасное место и отправился на поиски тех придурков-вундеркиндов, бросивших его на произвол судьбы с жаждой убийства в глазах. Невероятно, но Клейн, чья разведывательная информация в реальном времени была критична для миссии, никогда не был вознагражден за то, что он сделал. Ни медалей, ни благодарностей, ни повышения по службе, ни даже 'молодец'. Я не могу винить его за то, что он ожесточился.) Вторым бойцом SEAL был маленький парень по имени Джоуи, которого переодели монахом. Его следовало бы назвать Братом Диком, потому что он был дамским угодником. Джоуи пробыл на земле недолго — всего несколько дней. Но он сделал свое дело и ушел чисто. Ночь на 24 апреля 1980 года, была вероятно самой длинной в моей жизни. Нас было около сорока человек, набившихся в СЗПР — специальное защищенное помещение разведки — на втором этаже Пентагона, сразу через коридор от большой ситуационной комнаты ОКНШ с ее экранами, размерами в стену, современными коммуникациями, техно-свистелками и электронно-перделками. Там, на другой стороне коридора, была обитая толстым войлоком дверь. Председатель ОКНШ Джонс и остальные члены Объединенного комитета начальников штабов сидели в своих мягких вращающихся креслах, что-то чертили в своих личных блокнотах или делали то, что обычно делают четырехзведные. Мы, младшие действующие офицеры, планировщики, шпионы и спецназовцы, сидели на литом пластике и работали до головной боли, усугубляемой передозом кофеина. Наше СЗПР был фактически контейнером размером 16 на 30 футов (прим. 4,9х9,1м), подвешенным внутри большего помещения, чтобы исключить любое применение подслушивающих устройств. Мы вошли в него только пройдя через три контрольно-пропускных пункта СОО — специального оперативного отдела, каждый из которых был укомплектован вооруженной охраной. В СЗПР были приподнятые полы, низкие потолки и флуоресцентные лампы, придававшие всему зеленоватый оттенок. В центре стояли два длинных стола для совещаний. На столах (вместе с коллекцией заплесневелых кофейных чашек, засыпанных крошками бумажных тарелок и набитых окурками пепельниц) стояло с полдюжины маленьких квадратных динамиков. Динамики были прикреплены к кабелям, которые тянулись через пол к стенным разъемам. Два динамика были помечены как АНБ. Они должны были озвучивать перехваты электронной разведки Агентства Национальной Безопасности. Остальные передавали сообщения из Вади-Кены, Масиры, 'Пустыни Один' и Тегерана, где у одного из американских агентов на земле была своя радиостанция PRC-101, подключенная к спутниковой сети. Все они работали на одной частоте, так что мы слышали передачи 'Дельты', болтовню пилотов вертолетов и комментарии генерала Вога — все одновременно. У одной стены стояли столы, за которыми мы, офицеры группы антитерроризма, расположились лагерем с тех пор, как вошли в банду в ноябре прошлого года. Другая стена была увешана картами, схемами и фотографиями намеченных районов. Прямо перед стеной, на верхних роликах были черные шторы, которые можно было задернуть, прежде чем кто-то, без соответствующего допуска войдет в СЗПР. Там стояла пара пюпитров для докладов, а под столами, у столов и вдоль стен лежали стопки папок и блокнотов, снабжавших нас справочной информацией об Иране, боевиках, иранских военных, заложниках, их семьях, а, также, бумагами с изложением сценариев всех мыслимых способов освобождения наших людей. Я чувствовал себя уязвимым и беспомощным, сидя в одной рубашке на краю серого металлического стола и потягивая холодный кофе из бумажного стаканчика. Я чувствовал, что должен быть с 'Дельтой' или проникнуть в Иран, чтобы помочь с миссией, вместо того, чтобы быть низведенным до кабинетной работы. С Чарли у нас был только один флотский офицер — капитан 1-го ранга, который вызвался добровольцем в качестве водителя грузовика — и никаких бойцов SEAL. Черт возьми, я тоже должен был быть там. Мои глаза блуждали по комнате, затуманенной сигаретным дымом. В этот момент я понял, какое напряжение должно было быть у людей в центре управления полетами в Хьюстоне, когда лунный модуль покинул 'Апполон-11' и начал свое падение на лунную поверхность. Они ничего не могли бы сделать, если бы что-то пошло не так. Если что-то случится с 'Дельтой', мы тоже ничего не сможем сделать. Я допил свой кофе, смял чашку и запустил ее по дуге в оливково-серую мусорную корзину в десяти футах от нас. Попадание. Два очка. Может быть, это было предзнаменование. Мы слышали каждое движение 'Дельты' через динамики. Наша защищенная спутниковая связь — SATCOM — транслировала американский треп. Иранские сообщения отслеживались и передавались в режиме реального времени большими ушами АНБ в Форт-Миде. Это было похоже на живое международное радиошоу, без дикторов и сценария. Мы слышали, как Чарли покинул Египет и прибыл в Масиру; мы слышали, как восемь вертолетов RH-53D покинули палубу авианосца 'Нимиц' в Оманском заливе, по пути к месту встречи в 'Пустыне Один', где они должны были забрать спасательную команду, которая сейчас летела из Масиры на транспортных самолетах МС-130. Мы услышали, как первый вертолет доложил 'ноги сухие', когда он пересек иранское побережье к западу от Чах-Бахара. Почти сразу же в Иране зазвонили в колокола. Военные аванпосты докладывали Тегерану о вторжении. Были выдвинуты подразделения ополчения. Реактивные истребители были подняты в воздух. Что, черт возьми, происходит? Как они так скоро о нас узнали? Прошло долгих пять минут, прежде чем мы поняли, что иранцы реагируют не нас — схватка шла на северо-западе, недалеко от иракской границы. Вдоль южного побережья, где мы действовали, все было в полном порядке. Остальные вертолеты выкрикнули 'ноги сухие', они были над сушей. 'Дельта' уже преодолела половину расстояния до 'Пустыни Один' на борту своих МС-130. Пока они еще были в воздухе, у нас появились первые признаки опасности. Перехват АНБ сообщил нам, что у одного из вертолетов возникли механические проблемы. Мы слушали, как поврежденный вертолет на авторотации приземлился в пустыне и его экипаж был подобран другим RH-53D. Два других вертолета попали в песчаную бурю и сбились с курса. Что же, потеря одного-двух вертолетов была предвидена. Мы все еще находились в режиме SNAFU — все нормально, все хреново. Первый этап высадки 'Дельты' в 'Пустыне Один' прошел гладко. И тут заработал закон мистера Мерфи. Мимо посадочной площадки проехал иранский автобус. Он был остановлен и его сорок пять или около того пассажиров были задержаны под охраной. Через несколько мгновений с другой стороны, показался бензовоз. Он был остановлен выстрелом, но водитель прыгнул в другую машину, которая ехала по дороге и скрылся. Тем временем пламя от горящего бензовоза поднялось в пустынное небо более чем на сотню футов. Мы дошли до стадии TARFU. — А что нам делать с иранцами из автобуса? — спросил кто-то из 'Пустыни Один' генерала Вога в Египте. Я ответил за него. — Убейте этих сукиных детей. Мои коллеги недоверчиво на меня посмотрели. — Просто шучу — сказал я им. Я вовсе не шутил. Вог передал приказал отправить их на С-130 и вернуть после операции. Теперь в бестелесных голосах, звучавших в наших динамиках, было настоящее смятение. Все шло не по плану. Там было слишком много элементов. Там было несколько самолетов. Были пилоты вертолетов, которые, несмотря на свою подготовку, все еще испытывали дискомфорт, выполняя дальние полеты над пустынной местностью. На месте в составе командной цепочки был Руби Голдбер, наземный командир от ВВС на 'Пустыне Один', отвечавший двухзвездному армейскому генералу в Египте, который был осаждаем полчищами трех— и четырехзвездочников из Вашингтона. Это нарушало самое важное правило, которое я знал о специальных операциях — делайте их как можно более простыми, дурачки, и они, вероятно, сработают. У меня были очень плохие предчувствия по поводу того, что происходит в Иране. И все же — это должно было сработать. Мы занимались этим уже пять месяцев. Это был Суперкубок и Мировая серия, все в одном флаконе. За соседним столом парень из ЦРУ, которого я назову Джонсом, разочаровано покачал головой. — Знаешь, ты был прав, — тихо сказал он. Джонс был старомодным воином, который боролся против растущей бюрократии ЦРУ и ее технологических пристрастий под руководством Стенсфилда Тернера. Мы говорили на одном языке. — Это будет форменная бойня — сказал он. Я кивнул в знак согласия, хотя ни Джонс, ни я не хотели, чтобы это было правдой. Только шесть из восьми вертолетов прибыли в 'Пустыню Один'; только пять были в состоянии лететь. План всегда предусматривал, что как минимум шестеро из них доставят 'Дельту' к месту укрытия, а затем прибудут в Тегеран и подберут заложников и их спасателей. Чарли решил дать отмену. Это было его решение. Генерал Вог в Египте хотел, чтобы он продолжал. Как и другие, включая меня. Но вы не сомневаетесь в человеке на земле. Это было решение Чарли, и он решил все отменить. Он говорил как человек, только что потерявший лучшего друга, когда объявил, что возвращается домой. А потом случилось настоящее дерьмо. Один из вертолетов, маневрируя, чтобы пополнить свои топливные баки для долгого обратного полета к 'Нимицу', врезался в самолет-заправщик ЕС-130, в который только что загрузилось 'синее' подразделение 'Дельты'. Вертолет и самолет взорвались огромным огненным шаром. Миссия прошла весь путь до FUBAR. Сжав кулаки, онемев от ужаса, некоторые из нас глотали слезы, мы слышали крики и хаос — звуки храбрецов, горящих заживо. Затем, после того, что казалось вечностью криков, беспорядка, взрывов и опустошения, мы услышали, как оставшиеся С-130 оторвались от земли и то, что осталось от 'Дельты', полетело обратно в Масиру. Сказать, что мы все были в печали в этой прокуренной комнате с спертым воздухом, было бы грубым преуменьшением. Это было немыслимо. Мы только что провалили операцию, на планирование которой ушло полгода, а финансирования — миллиарды. И не было никакого способа спасти ее. Фингал под глазом, который Соединенные Штаты вот-вот получат в мировом мнении, будет лечиться долго-долго. Предполагаемая доминирующая сверхдержава мира только что выполнила удар по воротам кучки тряпкоголовых террористов без подготовки, в одно касание, по скользящей шайбе и забила в собственные ворота. Бай-бай, оревуар, чао, алоха, адиос, сайонара. Завтрашнего дня не будет. Честно говоря, я мало что помню о той ночи. Да, надо было кое-что еще сделать. Спасательная работа — например, вернуть назад агентов, которых мы забросили в Тегеран. Но я почти ничего не помню из того, что было сказано, или из того, что я сделал, или кто-то еще. Помню, мне захотелось проломить кому-нибудь голову о стену, но я никак не мог понять, чью голову я хочу разбить. Даже смерть Ришера не подействовала на меня так сильно, как разгром в 'Пустыне Один'. Ришер был ответственен за себя — его убило собственное безрассудство. И кроме того, это случилось в бою. Люди умирают в бою. В 'Пустыне Один' мы все приложили руку к смерти людей, которые умирали безо всякой причины; храбрецов убивали прежде, чем им позволяли сделать то, чему их учили. Сверху до низу, это была одна огромная бойня. Одна большая потеря.


Глава 17

В кино звуковая дорожка превращалась в 'Несбыточную мечту' из 'Человека из Ламанчи' и доблестные солдаты восставали из пепла, шли и побеждали. В реальной жизни так не бывает. В реальной жизни солдаты умирают. В реальной жизни боги на Капитолийском холме и в Белом доме требуют человеческих жертвоприношений. Так что Чарли Беквит и Джим Вог были возложены Дейви Джонсом и остальным начальством, хотя не на них заканчивался мостик. Чарли — не политик — не понимал, что происходит, пока не стало слишком поздно. Я встретил его, когда он шел по коридору кольца 'Е' примерно через неделю после 'Пустыни Один'. Его глаза смотрели одурманено, с тысячеярдным взглядом. — Дик, — сказал он, указывая на офис ОКНШ большим пальцем, — Эти парни только что бросили меня в бою. Этот опыт стал настоящей, большой зарубкой на кривой обучения и для меня тоже. Я видел, как они выпотрошили Чарли Беквита, хорошего и жесткого мужика, который пошел и поставил свою жизнь на карту, потому что он верил в миссию и верил в своих людей, но ему не дали шанса сделать все по своему. А затем, забрав большую часть контроля и управления, большая бюрократическая машина обвинила его в своих ошибках. — Ага, — голос в моей голове, который всегда звучал как Эверетт Э. Барретт, прорычал мне, — Марсинко, ты, дермомозглый тупоголовый мудаковатый Чудик, если они тебе когда-нибудь дадут подобную возможность, они отдерут тебя так же сильно, как они отодрали Чарли Беквита. И никто не пел 'Несбыточную мечту' (или что еще, если уж на то пошло), при работе над операциями 'Снежная птица' и 'Медоед', вторым комплексом планов по спасению американских заложников в Иране, начавшейся 26 апреля 1980 года, всего через два дня после 'Пустыни Один'. Одновременно по приказу министра обороны Гарольда Брауна была организована совместная оперативная группа, или СОГ. Мандат предусматривал планирование и проведение военных операций, направленных на противодействие террористическим актам, направленных против Соединенных Штатов, их интересов или граждан. Хотя СОГ будет включать в себя подразделения армии, военно-морского флота и ВВС, каждый вид вооруженных сил будет находиться вне своей обычной административной цепочки подчинения, подчиняясь вместо этого армейскому генералу в Форт-Брегг, Северная Каролина. Идея была довольно радикальной для вооруженных сил. Это означало, что вместо обычной работы по отдельности и часто в прямой конкуренции друг с другом, войска, приданные СОГ будут работать вместе. Контроль и управление будут объединены. Левая рука будет знать, что делает правая. Или, как я проповедовал своему взводу SEAL во Вьетнаме, будет целостность подразделения. Поговорите мне об революционной концепции! Я был назначен в СОГ в качестве офицера от военно-морского флота и помог сформулировать первоначальный язык, который определял ее миссию и организацию. Я работал в подвальном офисе в недрах Пентагона что — учитывая настроение здания — меня вполне устраивало. Тремя этажами выше меня Чарли Беквит также помогал набрасывать документы СОГ. Объединенное командование специальных операций было тем, о чем Чарли мечтал многие годы. Будучи лояльным типом армейских сил специального назначения, Чарли разработал свою версию СОГ вокруг уникальных способностей 'Дельты'. Но так как он был также реалистом, Чарли понял, что СОГ также будет нуждаться в SEAL для целей на морских объектах: танкерах, круизных лайнерах и военных ресурсах, таких как военно-морские верфи, авианосцы и атомные подводные лодки. Я также считал, что SEAL должны быть вовлечены, но не в качестве дополнительного подразделения под чьим-то большим пальцем. Я был убежден, что весь отряд SEAL был необходим для СОГ. Поэтому, когда в мае 1980 года на моем столе появился первый черновик штатных документов, я слегка изменил прозу Чарли. Как и было сказано, в штатном расписании было указано 'подразделение SEAL'. Я вычеркнул слово 'подразделение' и заменил его словом 'команда'. Разница в значении этих двух слов была огромна. Подразделение SEAL было небольшой группой — один или два взвода — которое станет морским вспомогательным подразделением отряда 'Дельта', поставив флот в невыгодное положение вспомогательного подразделения армии. Действительно, в то время как СОГ была разработана, чтобы уменьшить межведомственное соперничество, на карту было поставлено определенное количество эго и гордости военно-морского флота, независимо от того, во что министр обороны или кто-либо еще, возможно, хотели бы верить. Команда SEAL означала автономное подразделение SEAL, с собственным командиром. Команда SEAL станет равноправным игроком в СОГ, наряду с 'Дельтой' и Первым крылом специальных операций ВВС. Я передал расписание дальше. В следующий раз, когда оно попало на мой стол, слова 'команда SEAL' были еще там. В середине июня Объединенный комитет начальников штабов должен был проголосовать за окончательный проект меморандума ОКНШ. В случае одобрения, что было практически верным делом, он будет направлен в качестве доктрины всем командующим основных театров действий, а также руководителям военных разведывательных служб. Новая команда SEAL будет отлита в граните. Конечно, внеся свои редакторские правки, я создал одну крошечную, незначительную проблему: не было никакой существующей команды SEAL, которая могла бы стать частью СОГ. Поэтому, прежде чем план вступит в силу, я должен буду ее создать. Тогда встал вопрос, какие бойцы SEAL должны стать частью СОГ? В военно-морском флоте уже была создана специальная контртеррористическая — или КТ — подготовка для SEAL. На Западном побережье четыре из двенадцати взводов Первого отряда SEAL прошли курс КТ. На Восточном побережье Второй отряд SEAL выделил два из десяти своих взводов для задач КТ. Молодой капитан 3-го ранга, которого я назову Полом Хенли, офицер, который руководил программой КТ во Втором отряде, называл свои взводы КТ МОБ-6 или Мобильность-6. Несмотря на то, что на Западном побережье было обучено больше бойцов SEAL, чем на Восточном, контртеррористические операции Пола Хенли были спланированы и выполнены лучше, чем что-либо на Западном побережье. Одна из причин этого была в том, что в Первом отряде оперативники проходили подготовку и затем возвращались в свои обычные взводы. На Восточном побережье МОБ-6 всегда работал как единое целое. Мне это нравилось. Это указывало на то, что МОБ-6 обладает целостностью подразделения. Кроме того, поскольку Второй отряд SEAL действовал в основном (но не исключительно) в странах НАТО, МОБ-6 проводили совместные учения с британским специальным лодочным эскадроном, SBS; немецкой Gremschutzgruppe-9, GSG-9, французской CIGN (подразделением быстрого реагирования национальной жандармерии); итальянской группой специального проникновения GIS; боевыми пловцами датского королевского флота; а также контртеррористическими подразделениями из таких стран как Турция, Испания и Бельгия. Мне это тоже понравилось. На Западном побережье контртеррористическая подготовка строилась главным образом вокруг навыков стрельбы. Командир МОБ-6, Пол Хенли, также улучшал навыки своих людей в стрельбе. Но в отличии от SEAL Западного побережья, его взводы МОБ-6 также поднимались на борт кораблей, аналогично группам SBS. Они экспериментировали, взбираясь на нефтяные вышки в Северном море. Они практиковались в спасении заложников и нейтрализации захватчиков. Хенли обучал своих людей также, как это делал бы я, если бы все еще командовал Вторым отрядом. Но насколько хороши бы они не были, в МОБ-6 было только два взвода. Мне нужно было по меньшей мере шесть взводов, чтобы сформировать ядро новой команды. Это означало, что четыре взвода должны были прибыть с Западного побережья или из личного состава Второго отряда, не входящих в МОБ-6. Командирам это совсем не понравится. Тем не менее, это, что было нам нужно: шесть взводов phoques (тюленей, фр.). Тюлень шесть. Мерзкие матьих тюленята. И террористы будут оттюленены. (Здесь игра слов: SEAL, как известно, также можно перевести как 'тюлень', а phoques звучит аналогично английскому fuck. Прим. перев.) Мой номинальный босс, капитан первого ранга Джим Бейкер, настолько привык к моим вылазкам в мир 'черных' программ и спецназа, что у него выработалась привычка время от времени поглядывать на мою работу, прикрывая глаза и разводя в стороны пальцы на полдюйма. — О, Господи — говорил он. — Ричард, что ты со мной делаешь? Дай мне взглянуть. Как только он видел, что я написал, он снова закрывал глаза. — Не хочу ни знать, ни видеть. — Тогда как же нам поступить с этим невидимым и неизвестным документом, который наводит на мысль о убийствах и хаосе? Я всегда спрашивал вежливо. — Подделай мою подпись и отправь наверх. После этого мы хохотали до упаду. Однако эту докладную записку, я оставил при себе. Капитан Бейкер обычно проскальзывал за мой стол и пытался подглядывать, но я ему этого не позволял. Я переворачивал бумаги, прежде чем он успевал что-либо увидеть, вскакивал со стула и усаживался на них. — Ты скотина — говорил он, пытаясь сдвинуть меня в сторону. — Я выше тебя по званию. Дай посмотреть. Я беспомощно пожимал плечами. — У тебя есть три звезды? — Ричард... — Ты ел кобру? — Ричард... — Джим, эту докладную могут читать только люди, во-первых, с тремя звездами на плечах или, во-вторых, евшие кобру. Я помахал обложкой в его направлении. — Видишь? Бейкер вернулся к столу. — Ты меня доведешь до сердечного приступа, Ричард. Он наблюдал, как я засовывал свою маленькую записку в секретную папку с кодовым словом и яркой полосой длиной в полтора дюйма, цвета фиолетового дыма от гранаты, идущей по диагонали спереди и сзади. Он к этому привык. Большая часть моей работы была связана с шпионажем. — О, я понял — это такого рода записка. Я подмигнул ему и махнул папкой в его сторону. — Правильно, капитан 1-го ранга. Я мог бы рассказать тебе, что здесь, но тогда мне пришлось бы тебя убить. Он покраснел как свекла и захихикал: — О Боже, о Боже, хорошо, хорошо, ладно, ладно. Я ничего не хочу знать. Я никогда тебя не видел. Я даже не знаю как тебя зовут. Зажав папку под мышкой, как футбольный мяч, я взбежал по пяти подвальным ступенькам и зашагал по коридору четвертого этажа кольца 'Е', мои ботинки выбивали следы на мраморном полу. Подойдя к офису Билла Кроу, я остановился. чтобы перевести дух. Я собирался сыграть в покер с очень высокими ставками, и хотел казаться спокойным. Кроу был тогда заместителем начальника военно-морских операций по планам и политике. Несмотря на то, что он был подчинен заместителю начальника военно-морских операций, адмиралу Джеймсу Уоткинсу, Кроу вытеснил Уоткинса как ближайший и наиболее доверенный советник командующего ВМФ Томаса Хейворда. Это было естественно: Кроу руководил операциями, а Уоткинс был главным администратором. Таким образом отношения Билла Кроу с главкомом больше напоминали отношения старпома, чем помощника-администратора — менее формальными и более разговорными. Как бы то ни было, по слухам из Пентагона, Кроу фактически заменил Уоткинса в качестве главного орудия главкома ВМФ. Если бы я хотел получить благословение главкома для своего плана, мне сначала надо было получить согласование Билла Кроу. Я открыл дверь в апартаменты Кроу. Один из его адъютантов, капитан 1-го ранга, поднял глаза от стола в другом конце комнаты. Я помахал папкой перед его носом, чтобы он мог разглядеть характерную фиолетовую полосу. — Надо увидеть Старика. Всякие кодовые слова. Он махнул мне рукой, чтобы я проходил. Я проскользнул в адмиральский салон и закрыл за собой тяжелую дверь. Кроу поднял глаза от его стола. — Заходи, Дик. Он указал мне на стул перед его столом. — Причаливай. Что у тебя сегодня на уме, кроме твоей прически? Я положил перед ним папку. Адмирал Кроу опустил очки на переносицу, закинул ноги на стол, подвинул записку к животу и медленно прочитал ее, хмуро глядя на страницы. Он поднял голову. — Кто-нибудь знает об этом? — Нет сэр, я работаю над этим сам. Он хмыкнул и вернулся к чтению. Я в это время изучал огромную коллекцию шляп, которые стояли на полудюжине полок позади стола Кроу. Наконец, он закончил. Очки для чтения были сдвинуты вверх, пока не оказались на лбу, прямо над бровями. Он внимательно посмотрел на меня, его лицо мне ничего не говорило, а затем расплылся в широкой улыбке. — Мне это нравится. Это доведет Армию до сердечного приступа. Я могу гарантировать, что главкому это тоже понравится. Он посмотрел на меня и для убедительности хлопнул ладонью по столу. — Сделай это, Дик, поторопись с этим. То, что я создал, было новым подразделением SEAL, посвященным исключительно борьбе с терроризмом — оно станет равноправной частью СОГ, наряду с 'Дельтой' и спецназом ВВС, с международными морскими обязанностями. Не, чтобы я подразумевал, что наша работа остановится на отметке прилива. Пока мы носим воду в наших флягах, мы будем находится в морской среде — или достаточно близко, для меня. Я назвал подразделение Шестым отрядом SEAL. Шесть, потому что там уже было шесть взводов, прошедших контртеррористическую подготовку. И шесть, потому что это число заставило бы Советы поверить, что где-то есть еще пять отрядов SEAL. Погибель вам, русские. Шестой отряд SEAL будет тощим и злым — семьдесят пять рядовых и пятнадцать офицеров. Они будут выглядеть как гражданские. Измененные стандарты внешнего вида: длинные волосы, серьги, бороды и усы — будут поддерживаться, так что они сойдут за работяг в любой точке мира. Языковые навыки будут поощряться. В отличии от Первого или Второго отрядов SEAL, деятельность которых была ограничена географически, Шестой отряд SEAL будет готов к развертыванию в любой точке мира с базы в Вирджинии за четыре часа. Первоначальная миссия Шестого состояла в том, чтобы присоединиться ко второй операции по освобождению заложников, которая планировалась, хотя и не была запланирована. Цель Шестого — скрытно проникнуть в Иран, где мы уничтожим ряд иранских военных объектов непосредственно перед второй попыткой спасательной операции 'Дельты'. Но конечная контртеррористическая миссия Шестого будет гораздо более масштабной. Как я уже писал в своей записке, для команды было крайне важно подготовиться практически к любому сценарию на море. В моем предложении уверенно говорилось, что Шестой отряд SEAL будет действовать через шесть месяцев после того, как мы получим разрешение начать процесс отбора — шесть месяцев для девяноста человек, чтобы перейти от старта к преодолению звукового барьера. Я верил, что это возможно. Я даже составил календарный план на первый год подготовки Шестого отряда SEAL. На бумаге было 12 месяцев и 365 дней и я потратил неделю, пытаясь уложить 408 дней обучения в эту 365-дневную коробку. Я решил, что люди будут спать в самолетах. Конец весны и начало лета 1980 года были потрачены на то, чтобы сгладить логистические детали, продумать бюджет и списки снаряжения, и проработать как можно больше мелочей. Проект 'Шестой отряд' держался в строжайшем секрете и я работал в бюрократическом вакууме, но даже в этом случае в сообществе специальных методов ведения войны флота ходили слухи, что что-то затевается. Закончив работу в Пентагоне, я отправлялся в Литтл-Крик, три с половиной часа. Визиты были неформальными: я проводил время с главными старшинами Второго отряда SEAL и за кружкой пива задавал вопросы. 'Как бы ты сделал это, шеф?' или 'Если вам пришлось бы сделать то-то и то-то, как лучше всего сделать это тихо?' Ночь за ночью я проводил на кухне моего старого друга, главстаршины по имени Мак, которого знал с тех пор, как мы проходили обучение в UDT. Работая над испачканными кофе стопками желтой линованной бумаги, Мак, чиф-петти-офицер, которого я звал Пальцы и я, набросали требования к материально-техническому обеспечению для новой команды SEAL. Мы также набросали предварительный бюджет и организационные схемы и составили списки закупок новых и замечательных игрушек для мужчин, чтобы поиграть с ними. Мы разработали тренировочный цикл, в котором две команды по три взвода в каждой сменяли друг друга по непрерывному графику стрельб, прыжков, подводных работ и контртеррористических учений по спасению заложников. Если Шестой оторвется от земли, решил я, Мак должен стать его главстаршиной. Он был крепкой, жилистой маленькой пташкой. Его сардонический, часто насмешливый стиль управления будет держать бойцов в тонусе; его долгий командный опыт будет поддерживать вращение шестеренок. Я также хотел, чтобы Пальцы был на борту. Оба сказали, что придут поиграть, хотя Мак горько жаловался на прыжки с парашютом. Он всегда ненавидел выпрыгивать из совершенно исправного самолета. Я также много внимания уделил тому, что Пол Хенли сделал с МОБ-6. Хенли только что повысили до капитана 3-го ранга и он был в процессе перевода на Западное побережье, где он был назначен старпомом учебного подразделения BUD/S в Коронадо. Он посетил меня в моем подвальном убежище, как раз перед тем, как он и его жена Мерилин уехали в Калифорнию. Он прибыл, чтобы встретиться с менеджерами по личному составу в управлении кадров и пожаловался мне на свое новое назначение. Эд никогда не работал с Полом, но мне он понравился. Он был бы, как я уже рассчитывал, идеальным старпомом для Шестого отряда SEAL. У Пола была настоящая история успеха: он был выпускником Военно-Морской Академии, который пробился наверх из бедного трудного ирландского района Филадельфии под названием Фиштаун. Пол был невысоким парнем, темноволосым и с резкими чертами лица, но крутым забиякой, с которым лучше не связываться. Он совершил ошибку, сказав своим кураторам на первом курсе в Аннаполисе, что хочет стать боевым пловцом. Ни за что. Выпускники Академии, как ему сказали, не становятся змеедами. Если вы хотите добиться успехами, вы должны водить корабли. Так что, после того как он в 1970 получил 'шпалу' энсайна, Пола отправили служить на корабли. Он все равно попал на BUD/S и даже попал туда по лучшей из причин, насколько я мог судить: драка. Однажды вечером он был в клубе младших офицеров, под названием 'База' и ввязался в драку между капитаном 2-го ранга, который слегка перебрал с соусом и парой больших, опасных, с полузащитников размером лейтенантов, которые решили добавить несколько новых шрамов на лице кавторанга. Пол уложил обоих летех на пол и вывел кавторанга из клуба до того, как появился береговой патруль. Не прошло и трех месяцев, как он уже был на отборочном курсе BUS/S, результат телефонного звонка одного кавторанга другому кавторангу. Пол добился много для парня, который был в SEAL меньше десяти лет. Он был опытным парашютистом — членом парашютной сборной ВМФ. Он прослужил двадцать шесть месяцев в Kampfschwimmers, западногерманской роте боевых пловцов, базирующейся в Экернфорде, на Балтийском море и свободно говорил по немецки. Вежливый, хорошо ладящий со своими людьми и всеми уважаемый, он вероятно, получит должность командира, как только станет кавторангом. Но у Пола был менталитет воина и он ненавидел мысль о двухлетнем назначении, которое будет держать его прикованным к письменному столу, за написанием рапортов о тупых стажерах, которые только что упали с бревен и вывихнули лодыжки. В последнюю неделю июня он сидел в моем подвальном кабинете и жаловался на свою печальную судьбу. — Что же мне теперь делать, Дик? Я пожал плечами, я не собирался рассказывать ему о Шестом отряде — пока. — Ты отправишься туда и будешь делать свою работу. — А что с МОБ-6? — А что с ними? — Я только что привел их в форму. Мы только начали подходить к некоторым интересным сценариям. Я рассказывал им о тактике абордажа SBS? Корабль в пути. Ну, я ее переделал и... Я прервал его: — Слушай, парниша, у тебя есть хороший младший офицер, чтобы возглавить МОБ-6. Подумай об этом, как о зарабатывании очков. Он уехал в Калифорнию, но продолжал вопить и брыкаться. Вряд ли он знал, что я приготовлю для него, если все пойдет по плану. Согласно плану, это также означало, что я должен был внести некоторые изменения в свое собственное расписание. Меня выбрали для обучения в Национальном Военном колледже в Форт Лесли Макнейр, на 1980-81 учебный год. Отбор в Военный колледж — это практически обязательное условие для продвижение до капитана 1-го ранга, коммодора, а затем вверх по служебной лестнице до звания флагмана. Курсы преподаются выдающимися преподавателями. Его коллегии — 'командно-отобранные' элита вооруженных сил, госдепартамента и ЦРУ. Военный колледж — это нечто большее, чем просто академический год с низким давлением и заполненным общественным графиком, он позволяет сформировать профессиональные связи, которые принесут солидные дивиденды позже в карьере, когда то, кого вы знаете, так же важно как и то, что вы знаете. Я был готов к году развлечений и игр. Как и Кэти. Наши дети были подростками и не нуждались в постоянной материнской опеке, которую она обеспечивала так долго. Я служил на флоте почти двадцать два года и в начале 1980 года Кэти начала просить меня подумать об отставке. Я мог понять ее беспокойство: это было похоже на то, как если бы она подписалась на 20 лет разлуки в качестве флотской жены, но она не была уверена, что сможет продержаться тридцать. Этого следовало ожидать — тридцать лет долгий срок, чтобы жить в постоянной эмоциональной и физической разлуке. Но в глубине души Кэти также знала, что я еще не готов к отставке, так что год в Военном колледже казался отличным компромиссом. Это будет 12-месячный отпуск. Мы могли бы расслабиться, найти время друг для друга и наслаждаться коктейльными приемами, пикниками, поездками и другими привилегиями в Форт Макнейр. Но, честно говоря, я воспринимал Шестой отряд SEAL в качестве его командира и я не собирался отдыхать, пока не добьюсь своего. Учебный год в Военном колледже начинался в августе. Я ничего не сказал Кэти, но в последнюю неделю июня я попросил о встрече с Биллом Кроу. — У меня проблема, адмирал — сказал я ему. — Давай поговорим, Дик. — В следующем году я должен поступить в Военный колледж. — Именно туда тебе и надо идти — перебил он. — Признайся, Дик, тебе нужно отдохнуть. Год в Макнейр пойдет тебе на пользу. — Я в этом не сомневаюсь, сэр. Но как вы знаете, я в последние несколько недель работал над концепцией Шестого отряда SEAL и мы до сих пор не знаем, кто будет командиром. Тот кого вы выберете, может повлиять на мое решение, идти туда или нет. — Ну, я думаю, что если бы присматривали, ты был бы в коротком списке. Ты квалифицирован, чтобы возглавить Шестой отряд. Но Дик, никто еще не думал о выборе будущего командира. — Ну адмирал, если говорить прямо, я бы хотел, чтобы меня включили в этот список. — Я в этом не сомневаюсь. С другой стороны, Дик, ты прошибаешь стены уже два года и может быть, было бы лучше, если бы ты уделил время себе и своей жене. Наслаждайтесь Военным колледжем. Расскажи им там о змеедах. — Если Вы считаете, что я должен следовать именно этому курсу, адмирал, я так и сделаю. Но сэр, я занимаюсь этим делом почти три года, с момента падения Шаха до 'Пустыни Один'. — Я это знаю. — Ну, сэр, и если говорить откровенно, адмирал, все что касалось специальных методов ведения войны, было настоящим козлиным дерьмом. Чарли Беквит провалился, потому что люди вокруг него не имели ни малейшего представления о том, что такое специальные методы ведения войны или как использовать людей. Черт возьми, адмирал, такие идиотские мысли идут со времен Вьетнама. Мои бойцы SEAL всегда подчинялись каким-то тупицам, которые не знали, что мы делаем или как мы это делаем. Может я ошибаюсь, может это мое чертово эго, но я верю, что смогу реально изменить ситуацию, когда мы попробуем во второй раз. Я знаю людей. Я знаю это сообщество... Он заставил меня остановиться. — Да, я знаю, знаю. Но Дик, мы действительно не думали об этом. Теперь, когда я знаю, что ты заинтересован, я подниму этот вопрос. Помни однако: окончательное решение о командире для Шестого отряда SEAL остается за начальником военно-морских операций, а не за мной. — Вы думаете, мне следует поговорить с адмиралом Хейвордом, сэр? Он протер стекла очков, внимательно осмотрел их и снова одел. — Не думаю, что это могло бы как-то тебе повредить. Он насмешливо посмотрел на меня. — Но Дик... — Сэр? — Мудрый совет. Не используй 'козлиное дерьмо' как существительное с адмиралом Хейвордом. Я засмеялся отдавая честь. — Айе-айе, сэр. Но я знал, что Кроу говорит серьезно. Если бы хотел командовать Шестым отрядом — а я хотел этого больше, чем чего-либо в своей жизни — я знал, что у меня будет только один шанс попросить адмирала Хейворда об этой работе. Я тщательно обдумывал свои действия и слова, прокручивая в голове ряд сценариев, пока не убедился, что о чем бы Хейворд меня не спросил, я отреагирую должным образом. Через неделю меня попросили отнести разведывательный пакет в каюту главкома. Это была та самая возможность, которую я так долго ждал. Я передал папку и встал перед его столом. Главком был высоким сухопарым морским летчиком, который всегда выглядел так, как будто должен был носить огромные солнцезащитные очки в авиаторской оправе. Крупный, добродушный, лысеющий Билл Кроу излучал простодушие; Том Хейворд излучал формальность. — Прошу прощения, сэр. Он поднял глаза и посмотрел на меня. — Да? — Простите за то, что прерываю Вас, сэр, но я хотел спросить, не окажете ли Вы мне огромную личную услугу и не дадите ли совет? Я надеялся что это вступление сработает с главкомом. Обычно адмиралы любят давать советы. Но Том Хейворд не был обычным адмиралом. Он был единственным в своем роде в военно-морском флоте. Ты не стоишь рядом и не стреляешь покурить у главкома. Мое задание состояло в том, чтобы доставить ему бумаги, а затем быстро и бесшумно удалиться. — Конечно, Дик. Он не сводил с меня глаз, пока я стоял по стойке 'смирно'. Он не предложил мне сесть. — Сэр, — спокойно сказал я, — Я не знаю, известно ли Вам об этом, но мне приказано в августе явиться в Национальный Военный колледж. Я надеялся, что мое колотящееся сердце не выдаст меня. Я чувствовал, как кровь пульсирует в висках, запястьях и груди. — Я этого не знал. Поздравляю. — Благодарю Вас, сэр. Но видите ли, теперь на линии новая команда — Шестой отряд SEAL. И я хотел спросить Вас, сэр, не будете ли Вы так любезны посоветовать мне, рассматривать ли мне себя в качестве потенциального кандидата. Если бы меня рассматривали, какое из назначений Вы бы мне рекомендовали принять — Военный колледж или Шестой отряд SEAL? Главком откинулся на спинку стула с высокой спинкой и сложил ладони шпилем. — Я знаю как много ты работал, Дик — сказал он. — Я знаю, что ты был под сильным давлением. И я знаю, сколько часов ты потратил на это. Он не сводил с меня глаз. Как будто выслеживал цель. — Как дела у тебя в семье? Отличный вопрос. Подтекст был понятен: выдержит ли ваш брак еще два года постоянной разлуки или распадется? Я почти наверняка знал, что распадется — Кэти и я уже были не в лучших отношениях — но я был готов использовать этот шанс, чтобы заполучить эту команду. Я решил парировать удар. — Ну, сэр, я женат на военно-морской жене и у меня двое военно-морских детей. Его брови поднялись на одну восьмую дюйма, потом все вернулось в норму. — Звучит неплохо, — сказал он. Он помолчал, потом продолжил. — Ну, Билл Кроу сказал мне, что ты его человек, потому что уже некоторое время несешь нагрузку, связанную с контртеррористической подготовкой. Но это будет трудная работа. Вопрос в том, Дик, какое назначение ты бы предпочел? Оно будет моим, если я попрошу. Невыразимое спокойствие овладело мной — то самое спокойствие, которое я знал в бою. Время замедлилось. Я упивался каждой миллисекундой. Я вспомнил некоторых людей, которые довели меня до такого невероятного положения. Эв Барретт, Б. Б. Уитэм. Игл Галлахер и Джим Финли и Патч Уотсон и Рон Роджер из отделения 'Браво', моя первая боевая команда — Гарри Хамфрис, Хосс Кучински, Фрэнк Сколлиз и Горди Бойз из замечательной чокнутой шайки убийц из восьмого взвода. В тот же миг, я оказался снова в Тяу Док, держа тело Кларенса Ришера в своих руках. Найдутся ли в новом подразделении такие же как он? Возможно. Смогу ли я принять этот вызов? Принять такое давление? Черт побери, да, мог бы. Я знал, что вся моя жизнь была потрачена на подготовку к этому единственному шансу из миллиона снова стать настоящим воином, у руля подразделения, которое я создал по своему образу и подобию. Я посмотрел главкому прямо в глаза. Мой голос был ровным и спокойным. Я говорил формально, потому что это, что нравилось главкому. — Сэр, Вы же знаете, что я был бы горд быть первым командиром Шестого отряда. Командование — это первое, что приходит в голову каждому моряку и это командование будет особенным для меня, потому что я так много сделал для его создания. Главком кивнул. — С удовольствием, Дик. Я бы хотел, чтобы ты стал первым командиром Шестого отряда SEAL. Фейерверк гремел в моем мозгу, настоящий праздник Четвертого июля, но я не подавал и намека на взрывы. — Большое спасибо, сэр. Тогда, я думаю, что Военный колледж больше не является предметом обсуждения.


Глава 18

В июле 1980 в Литтл-Крик состоялась конференция по специальным методам ведения войны. Я принял в ней участие. Я много слушал, но мало говорил. Я очень хотел бы сказать коммодорам, управлявшим ФЛОТСПЕЦВОГРУ Один и Два — Дэйву Шайбли и Теду Лиону — что я должен был сформировать новую команду и я буду совершать набеги на их территорию за свежим мясом после 15 августа. Но главком приказал мне не говорить ни слова о Шестом отряде SEAL и мое согласие было вопросом здравого смысла и элементарной математики. Тэд и Дейв были каперангами и как ни крути, четыре 'шпалы' плюс четыре 'шпалы' не равняются четырем звездам. Работая над бюджетом подразделения, я начал осознавать всю глубину приверженности военно-морского флота Шестому отряду. Учебных патронов на девяносто человек Шестого отряда SEAL было запланировано больше, чем на весь Корпус морской пехоты США. Общий бюджет на первый год для Шестого отряда SEAL был больше чем для SEAL Западного и Восточного побережья вместе взятых — примерно столько же, как два истребителя F-14. Но деньги мало что значат без правильных людей. 16 августа, на следующий день после того. как подразделение официально было 'создано' на бумаге, я поехал в Литтл-Крик, чтобы начать опрашивать потенциальных членов команды. Я нанес визит вежливости коммодору Второй группы специальных методов войны военно-морского флота Теду Лайону. Тед был все таким же чопорным, как и тогда, когда мы поссорились из-за плаца в Литтл-Крик. Ему не слишком понравилось, как я выгляжу. Я отпустил волосы и бороду, поэтому был необычайно лохмат. Вместо накрахмаленной униформы я надел джинсы, рубашку с расстегнутым воротом и спортивную куртку. Мои начищенные ботинки давно исчезли. Вместо этого на мне были потрепанные кроссовки. Я опустился в кресло в его спартанском, тщательно обставленном кабинете. — Доброе утро, Тед. Он отдал формальное приветствие. — Кавторанг. Это будет одним из тех еще дней. Я встал и отдал в ответ честь. — Сэр. Может быть я и сказал 'сэр', но подумал 'ублюдок'. Я объяснил, что делаю в Литтл-Крик и что я немедленно начну опрос потенциальных членов команды. Тед покачал головой. — Нет, Дик, никаких бумаг на этот счет не было. И в отличии от других, я делаю все по инструкции. Он постучал костяшками пальцев по столу, подчеркивая каждый слог. — По уставу. Я вытаращился на него. — Ты же не серьезно? — О да, еще как. Да кто ты такой, черт возьми, чтобы врываться сюда и сеять хаос? Эта команда не будет реагировать на такое поведение. Здесь мы действительно соблюдаем некоторые формальности. Так что, отныне если тебе что-то нужно, Дик — если отныне тебе вообще что-то нужно, Дик — изложи это в письменном виде. Пошли по цепочке командования. Отправь его в штаб, который оценит твое предложение. Если штаб одобрит, то твое предложение будет отправлено наверх, для принятия соответствующих мер. — Ну и пошел ты к черту, Тед. — И не смей так со мной разговаривать. В отличии от тех дней, когда каждый из нас был командиром части, теперь я твой непосредственный начальник. На самом деле, он не был. Я бы не стал отчитываться перед Тедом — он не входил в цепочку командования Шестого отряда. Однако Тед считал, что все тюлени Восточного побережья, включая Шестой отряд, входят в его административную компетенцию. И он был полон решимости заставить меня повиноваться. Сейчас было не место и не время, чтобы переть на него. Поэтому я встал, стиснул зубы и отдал честь. — Айе-айе, коммодор. Итак, какие документы Вам нужны, сэр, чтобы я мог начать собеседование с потенциальным личным составом для моей новой команды? Тед ухмыльнулся. — Докладной записки с визой от главкома ВМФ, направленной на согласование через командование Атлантического флота и командующего надводными силами Атлантического флота и группы специальных методов войны военно-морского флота, будет достаточно — если ты сможешь ее заполучить. — Знаешь что, Тед — сегодня суббота. Пойду выпью пива с ребятами. Я вернусь на следующей неделе и мы поговорим. В следующую среду, в 09.15 возвышенный коммодор Эдвард Лайон III недоверчиво качал головой, читая 'молнию' от адмирала Хейворда, которую я направил прямо к Теду. Она была согласована с командующим Атлантическим флотом и командующим надводными силами Атлантического флота и командующим группы специальных методов ведения войны военно-морского флота, как и приказал Тед. Суть телекса была проста: 'Ты, жопа с ручкой, убирайся с дороги Марсинко, или я тебя раздавлю как жука. Дайте ему все, чего он хочет. Следуйте полученным указаниям. Люблю-целую. Адмирал Томас Хейворд, главнокомандующий ВМФ'. Ненависть, с которой Тед смотрел на меня, была невероятной. Неудивительно. Его дочь, которая работала барменом, видела как я пил с несколькими бойцами SEAL в выходные и сообщила об этом папе, который начал нашу встречу, ругая меня за якобы нарушение правил оперативной безопасности. Но, несмотря на взгляды и обвинения, Тед ничего не мог поделать. Три часа спустя я проводил собеседование с кандидатами в Шестой отряд SEAL. Я провел четыре дня, оценивая моряков из Второго отряда SEAL и команд UDT в Литтл-Крик. Для многих из тех, кто служил под моим началом шесть лет назад, это был шок. Они помнили командира, который носил коротко подстриженные виски — 'белые стены', требовал, чтобы бойцы отряда сбривали все волосы на лице и приказывал своим офицерам носить визитные карточки. Теперь их опрашивал парень, больше похожий на Лобо, человека-волка, который настоятельно советовал им держать свои волосы нечесаными и прокалывать уши. Что я там искал? Стрелков, конечно. Если вы не можете убить плохого парня, все остальное — FUBAR. Второй вопрос — как лучше добраться туда, где находятся плохие парни? Остров Ило-ило научил меня этому: кто будет стучать в переднюю дверь и глотать пули, когда можно вломиться через заднюю дверь и накормить всех свинцом. И пакет опций включает в себя все виды забавных способов добраться до задней двери: вы можете приплыть под водой, или на лодке или прилететь на вертолете, вы можете вскарабкаться или прыгнуть с парашютом. Третий вопрос: какие люди смогут войти в заднюю дверь легче всего? Подонки. Подонки с профсоюзными навыками — водители грузовиков, крановщики, каменщики, электрики, грузчики. Но я искал не просто каких-то подонков. Мне нужны были мотивированные подонки, парни, которые стараются изо всех сил. Я просмотрел записи каждого кандидата в BUD/S, чтобы увидеть, какое они заняли место в своих классах. В то время, как номеру первому, возможно, все удавалось легко, парень, который был семьдесят седьмым, вероятно, скулил как сучка все время, проведенное в воде, не любил ползать по грязи и ненавидел подрывное дело — но он никогда не сдавался. Опыт научил меня, что бородавочники, которые все это выдерживают, в бою лучше, чем эти ваши естественные газели. Я сделал свой отбор — чуть меньше половины отряда. Остальные приедут в Шестой из Калифорнии. Я позвонил Полу Хенли в Коронадо. — Пол — старпом, как дела? Как служба? — Неплохо. Жить можно. Я хихикнул. — Потрясающе. Как насчет того, чтобы пожить моим старпомом? — Что... — Я серьезно. У меня есть для тебя работа. — В чем дело? — Не могу говорить по телефону. Завтра я лечу в Сан-Диего, проводить собеседования. Я дал ему номер рейса. — Встретимся в аэропорту, я все объясню. И скажи Мэрилин, чтобы начинала собираться. Твоя задница окажется на Востоке меньше чем через две недели. 1 сентября был День Труда. 2 сентября я покинул Пентагон, чтобы принять новое командование. Я получил теплые проводы от адмирала Кроу, засвидетельствовал свое почтение контр-адмиралу по имени Арт Моро, который устроил мне несколько забегов с препятствиями, когда я собирал Шестой отряд SEAL и позвонил Эйсу Лайонсу, который получил свою вторую звезду и возглавлял мобильный отряд материально-технического обеспечения Седьмого флота в Тихом океане. Моей последней остановкой была каюта главкома. Билл Кроу отвел меня туда. Том Хейворд встал из-за стола и обошел его кругом. — Я хотел бы поблагодарить Вас, сэр, за предоставленную возможность командовать Шестым отрядом SEAL. — Ты был лучшим человеком для этой работы, кавторанг, — сказал Хейворд. — У Вас есть какой-нибудь последнее напутствие для меня? Главком взял мою руку торжественно, но тепло пожал ее. — Да, Дик, — сказал он. — Все сводится к следующему: ты не подведешь. Это приказ. Когда я въехал в 20.00 в ворота Литтл-Крик, меня уже ждала кучка моих будущих бойцов. Это было похоже на возвращение домой Папы-Медведя — куча 'Папа, папа, что ты мне принес?'. Мы пошли в частный клуб, управляемый Братским Орденом UDT/SEAL, рядом с базой и за несколькими упаковками пива, я сказал им в общих чертах, что я попрошу их не ожидать большого отпуска между следующим утром и, ох, 1996 годом. Лица вытянулись. — Я сказал, что это будет тяжкая работа парни. Я не говорил, что это будет весело. Я взял барную салфетку с ручкой и нарисовал глобус, обрамленный старомодным унитазным сиденьем в виде подковы. Над рисунком я написал 'PHOC-6' а снизу М. В. Б. З. У. С. — Это эмблема подразделения, — сказал я, когда салфетка пошла от человека к человеку. Кто-то спросил меня, что все это означает. — Phoc — означает 'тюлень' на французском. Глобус означает, что наша миссия охватывает весь мир, а буквы снизу означают: 'Мы видели больше задниц, чем унитазное сиденье'. В ту ночь нас было около тридцати человек — 'основное ядро' Шестого отряда SEAL, офицеров, старшин и рядовых. Это была одна из лучших вещей в Шестом отряде — никакой кастовой системы в моем подразделении. Если человек был достаточно хорош, чтобы вместе с ним умереть, он был достаточно хорош, чтобы вместе с ним есть, пить и трахаться. Шестой отряд SEAL будет управляться в соответствии с Первым морским законом Эва Барретта и Первым законом целостности подразделения Марсинко: к черту всех, кроме нас. Пол Хенли сидел рядом со мной, слушал и почти ничего не говорил. Это было в порядке вещей. Он был Инь для моего Янь. Я был архетипичным ГТН — громким, тупым и несносным; он был тихим и глубоким. Пол не видел боя, но все остальное работало на него: языковые навыки, антитеррористическая подготовка, мозги и ему было двадцать восемь или двадцать девять. Прощай 'корветт', здравствуй 'универсал'. В моей книжке это было плюсом — ребенок требовал ответственности. После того, как он закончил ШКО, я подергал за несколько ниточек и отправил Еврея во Второй отряд SEAL. Шестой отряд SEAL был в разработке и я хотел, чтобы он был частью посылки. Получив назначение в Литтл-Крик, Еврей будет лежать на полке, пока Папочка Подрывник не вернется домой. У рядовых, обменивавшихся историями в клубе в тот вечер, прошлое было столь же разнообразным, как и у офицеров. Я выбрал их за молодость и выносливость, за боевой опыт, языковые способности и агрессивность. А пару салаг выбрали потому, что Шестой отряд, как и все подразделения, нуждался в пушечном мясе. Бэби Рич был одним из них. Когда я проводил собеседования с предполагаемыми членами Шестого отряда SEAL, я бросил взгляд на круглое, наивное детское лицо Рича, неуклюжее высокое тело и кулаки размером с окорок и рассмеялся: — Что, черт возьми, заставляет тебя думать, что ты сможешь это потянуть, салага? — Я знаю, что смогу, сэр. Я отрицательно покачал головой. — Ты же обычный маленький грубиян, вишенка. Если я тебя возьму, ты будешь расходным материалом, малыш. Если там будет веревка, по которой нужно будет вскарабкаться, и кажется, что она вот-вот оборвется, ты тот, кто пойдет наверх, чтобы проверить. Если нам понадобится выбросить парашютиста из самолета, чтобы проверить ветер — ты будешь им. Я бросил на него свой взгляд Человека-Акулы Безумного Отто и пошевелил бровями. — Как это тебе покажется? — По-моему, это звучит чертовски забавно, капитан второго ранга. Он стукнул кулаком по столу, для пущей убедительности. — Рассчитывайте на меня. Черт, сэр, я всегда хотел быть гребаным бойцом SEAL — и теперь, когда им стал, я хочу быть лучшем гребаным бойцом SEAL на свете. Так что, если это означает что меня убьют в вашем подразделении, а не сидеть где-то с большим пальцем в жопе, я скажу — пусть будет так. Конечно, я взял его — а кто бы не взял? Других я отобрал просто потому, что они были сумасшедшими. Я прикинул, что если мы собираемся прыгать из самолета на высоте тридцати пяти тысяч футов в свободное падение, а потом еще планировать еще пятнадцать на парашютах, то быть сумасшедшим определенно необходимо. Ты хочешь быть сумасшедшим? Окай — там был Змей, прошедший в темпе вальса среди лучших в своем курсе. Змей был темноволосый петти-офицер третьего класса. Бывший десантник из восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии и квалифицированный радист, Змей сочетал в себе природные атлетические данные со значительной силой и воображением. Мне он нравился, потому что он не пытался перехитрить тебя — он просто каждый раз превосходил тебя. Рыжик-Пыжик был еще одним петти-офицером 3-го класса. Рыжик был спелеологом с тихоокеанского северо-запада, специализировавшийся на стрельбе и женщинах. Он был смертельно опасен и в том, и в другом. Рыжик получил свое прозвище от итальянцев, во время двух операций SEAL в Средиземном море. Его медно-рыжие волосы вечно торчали во все стороны, почти как петушиный хвост. Местные жители в Неаполе и Риме показывали на него пальцем и восклицали на пиджин-инглиш: 'Мистера Рыжика-Пыжика!' Прозвище прижилось. Ларри и Фрэнк были моими Золотопыльными близнецами. Они познакомились как напарники во время BUD/S и стали близки, как братья. Несмотря на то, что Ларри работал во Втором отряде SEAL в Вирджинии, а Фрэнк был направлен на BUD/S в Коронадо, штат Калифорния, они все равно начинали и заканчивали предложения друг друга без затруднений. Но поговорим о противоположностях. Золотопыльный Ларри имел грязно-светлые волосы и лицо, выглядевшее так, будто он пережил слишком много драк. Золотопыльный Фрэнк был темноволос и выглядел как более массивная версия актера Марка Хармона. Ларри был угрюм — в экстазе он выглядел так, будто у него в жизни никогда не было ни одного счастливого момента. Фрэнк был жизнерадостным, с улыбкой в глаза, из тех парней, которые слоняются по барам и непринужденно беседуют с дамами. Навыки Ларри включали в себя специализацию по вооружениям (он помогал мне делать моих деревянных солдатиков для рейда в Иран) и воздушным операциям — он мог управлять самолетом. Он видел бой как морской пехотинец, так что я знал, что он нажмет на курок, если придется. Более того, я был его командиром в течении короткого времени во Втором отряде SEAL. Он прибыл как раз в тот момент, когда мы с моим преемником менялись командованием. Я не очень хорошо знал Ларри, но он произвел на меня впечатление надежного и уравновешенного человека — первого, кто приходит и последнего, кто уходит. На самом деле, если существовал какой-то тип человека, которого я представлял себе всякий раз, когда думал об архетипическом планконосце Шестого отряда SEAL, то это был Ларри. Он был из моряков в традициях Эва Барретта, петти-офицера 2 класса, который никогда не прекращал работать с подчиненными ему людьми. Ларри был создан для Шестого отряда, прежде чем появился отряд. Золотоносный Фрэнк был неизвестной величиной, насколько я мог судить. Но однажды вечером, когда я проводил собеседование с личным составом в Литтл-Крик, Ларри поручился за мастерство своего кореша, написал имя своего Золотопыльного близнеца на промокшей салфетке и сунул мне ее в карман. — Он служит инструктором на курсе BUD/S, шкипер. Когда я появился в Коронадо, чтобы заняться своей вербовкой, салфетка лежала передо мной на столе. Вошел Фрэнк. — Имя? Он назвал его мне. Он никогда меня раньше не видел и не знал чего ожидать. Он получил мой номер безумного капитана второго ранга. Я поднял грязную салфетку и сделал вид, что пытаюсь ее прочитать. Я вертел ее во все стороны, морщась и громко ломая голову над чернильными кляксами. — Тебя зовут не Фнннунк Фунннннуфф? — Никак нет, сэр. Он повторил свое имя. Я окинул его критическим взглядом, потом снова посмотрел на салфетку. Отрицательно покачал головой. — А ты уверен что тебя зовут не Фнннунк Фунннннуфф? — Да, сэр. — Твой номер социального страхования? Он назвал его. — Ты кореш Ларри. — Ага. Я скомкал коктейльную салфетку и отправил ее трехочковым броском в ближайшую мусорную корзину. — Ты получил эту работу. А теперь убирайся отсюда. — Э-э, кавторанг... — Чего? — Что за работа? — Ты хочешь сказать, Ларри тебе не рассказал? — Нет, сэр, он только сказал, чтобы я пришел и если Вы спросите, не нужна ли мне работа, сказать 'да'. Фрэнк оказался в полном порядке. Он стал летчиком. И он помогал нам оттачивать нашу работу с парашютом и снайпинг, так как он был изобретательным и опытным парашютистом и метким стрелком. Но в ту, первую, ночь в Литлл-Крик я надрал ему задницу. Он явился в футболке с эмблемой SEAL. — Эй дерьмомозглый... Я схватил его за возмутительную одежду. — Ты знаешь, что значит 'оперативная безопасность'? Скачки был выбором Пола. Бывший чемпион штата по борьбе, он ушел из ВМФ и убирал урожай в Огайо, когда я позвонил ему и обрисовал возможности, если он снова вернется на службу. Через несколько дней он уже был в Литтл-Крик, улыбаясь своей фирменной улыбкой во все здоровенные зубы в ярд шириной. Крупный, сильный и устрашающий, Скачки был одним из тех редких людей, которые не знают страха. Лучше всего было то, что он мог летать на чем угодно — от крошечного 'Пайпера' до 727 'Боинга', он забирался в кабину и через несколько минут поднимал нас с земли. Пальцы был старшиной, который знал меня достаточно долго, чтобы называть меня Подрывник Дик и помнить почему. Он не очень-то походил на архетипического бойца SEAL. Он даже в насквозь промокшем состоянии весил не более 150 фунтов, с ушами, как у Дамбо, большими голубыми глазами и метаболизмом, который работал так быстро, что он вероятно, сжигал сотню калорий каждый раз, когда он моргал. Специалист по обезвреживанию взрывных устройств, он мог сосчитать только до девяти, используя свои пальцы, за что и получил свое прозвище. И у него был рот, который не переставал двигаться. У Пальцы было, по крайней мере, одно мнение по любому вопросу. Иногда у него было два или три мнения. Конфликтовали они или нет, не имело значения — через некоторое время мы поняли. что в нем уживалось несколько личностей. Он был был стрелком и мародером, боевым трудоголиком, которого оценивали на 'двойку' по внешнему виду — он всегда выглядел как настоящий подонок — но на 'пять с плюсом' по результатам. Он помог нам с Маком планировать Шестой отряд и был именно той жопой с ручкой по системам аудивизуального наблюдения, которого я искал. Шестой отряд SEAL должен был постоянно базироваться примерно в тридцати милях от Норфолка. Однако наши здания еще не будут достроены почти год. А пока нам нужно было где-то повесить шляпы, сложить наше снаряжение, принять телефонные звонки и потерпеть. Литлл-Крик был удобным и привычным для большинства из нас местом, поэтому мы устроились в двух курятниках в пятнадцати ярдах позади штаб-квартиры Второго отряда SEAL. По крайней мере, они мне показались похожими на курятники — деревянные строения времен Второй мировой войны, шириной в сорок и длиной в восемьдесят футов, построенные на бетонных плитах. Один из них использовался для собраний Клуба Жен; в другом было логово волчат-скаутов с базы. Я, мой старший помощник, мой оперативный офицер и главстаршина моей команды, Мак, все делили пространство в одной комнате. Я забрал себе лучшую мебель: серый металлический стол на трех ножках, который мы вытащили из кучи хлама и качающееся вращающееся кресло. Ансамбль Пола был похож, но в еще худшем состоянии. Украшения наших стен достались нам от волчат-скаутов, за исключением коллажа, где какой-то умник прилепил мое лицо на туловище четырехзвездного главкома ВМФ. Наше расположение не было идеальным — и не только потому, что наши каюты были тесными и плохо подходящими для наших нужд. Расположение было слишком заметным. В конце-концов, мы якобы были сверхсекретным подразделением. Мы были одеты в гражданскую одежду; я приказал своим людям снять пропуска базы с их автомобилей, выдав им вместо этого пропуска на магнитных полосах, которые они прикрепят, как только въедут в ворота. Мы приходили и уходили во внеурочное время — в Шестом отряде SEAL не было ничего военного — и я хотел именно этого. Но менее чем в ста футах от нас бойцы SEAL из Второго отряда, одетые в зеленую униформу, смотрели, разинув рты, как колонны грузовиков подкатывают к нашим сараям, выгружая вкусняшки ящик за ящиком. Я смотрел через сетчатый забор, отделявший мальчиков от мужчин и цыкал на них. — Не возжелай — говорил я им укоризненно. А возжелать было чего. Имущество, скапливающееся в наших сараях выглядело как смертоносная высокобюджетная версия 'Заграничного плавания'. Парки и ботинки из гортекса. Парашюты. Альпинистское снаряжение. Шлемы и защитные очки. Рюкзаки и багажные мешки из баллистического нейлона. Лыжи. Акваланги. Гидрокостюмы. Камуфляж для любой окружающей среды, от Арктики до пустыни. Револьверы 'Смит-энд-Вессон' .357 калибра из нержавеющей стали, чтобы они не заржавели, когда мы с ними будем плавать. Автоматические 9-мм пистолеты 'Беретта'. Пистолеты-пулеметы ХК, с глушителями и без них. Автоматические карабины 'Мини-14' Рюгера, .22 калибра из нержавеющей стали, с глушителями. Снайперские винтовки. Оглушающие гранаты. Взрывчатка C-4. Мины 'Клеймор'. Радиоуправляемые дистанционные детонаторы. И сотни тысяч патронов. Мы установили на крышах антенны и развернули собственную сеть защищенной связи. Мы использовали 'уоки-токи', влагозащищенные портативные рации, спутниковую связь и спутниковые мини-тарелки. Каждому человеку был выдан защищенный пейджер. Когда он сработает, он должен был появиться, готовый к развертыванию и полностью экипированный, в течении четырех часов. Если бы была мобилизована вторая миссия по спасению заложников, мы были бы готовы выдвигаться — даже если бы мы еще не закончили нашу подготовку. На обустройство ушло две недели. Я привез Кэти и детей из Вашингтона. Все что они знали, это то, что Военный колледж вылетел в окно, и у папы была новая работа, о которой он не мог говорить — но святые угодники, папа — твои волосы и борода определенно становятся длинными. Люди, прибывшие с Западного побережья должны были найти жилье, транспорт и приспособиться. Тренировки однако начались сразу же, как только мы намекнули, что придется много полазать, так что ребята сразу же начали ходить в тренировочный зал базы и работать на силу с верхней частью тела. Мы также начали работать с огнестрельным оружием. Большинство бойцов SEAL считают себя отличными стрелками. Я же, с другой стороны, помнил, как плохо обстояли дела с отделением 'Браво' второго взвода, перед тем как мы отправились во Вьетнам в 1967, когда я и мои пятеро Дениэлов Бунов попали всего двумя пулями из 360 в медленно движущийся кусок фанеры размером шесть на восемь футов. Стрелки Шестого отряда SEAL должны были быть в состоянии сбить свои цели одним-двумя выстрелами из любого положения. Это означало, что наша стрельба должна была быть инстинктивной и точной. Чтобы достичь этой цели, я разработал программу, в ходе которой каждый боец Шестого отряда должен был отстрелять минимум 2500 патронов в неделю, каждую неделю. Это было больше, чем большинство бойцов SEAL отстреливает за год. Были затруднения, но по моему настоянию, мы начали с самых основ. Каждый вечер, когда закрывался пистолетный тир в Штабном колледже вооруженных сил, мы собирали группы и работали с 17.00 до 23.00. В течении первых двух дней мы даже не использовали боеприпасы. Люди развешивали силуэтные мишени на каждой дорожке, а затем практиковались в прицеливании и спуске своих 'Смит-энд-Вессонов' 66-й модели калибра .357 из нержавеющей стали. Мы начали с холощения на трех ярдах, затем продвинулись на пять ярдов, семь, десять, пятнадцать, и наконец, двадцать ярдов. Упражнение было примитивным, начиналось медленно, становясь быстрым: глядишь в прицел, прицеливаешься, потом стреляешь. Прицеливаешься, потом стреляешь. Прицеливаешься, стреляешь. Прицеливаешься/стреляешь. На третий день мы снова попробовали эти упражнения, затем повторили их с боевыми патронами. Мы тщательно осматривали каждую мишень, чтобы определить, кто сильно кренится, стреляя высоко в час; кто сжимал слишком сильно, что сгруппировывало выстрелы ниже-влево или ниже-вправо; кто ожидал отдачи, дергая пистолет или ломал запястье слишком высоко или слишком низко. Были отмечены проблемы и внесены исправления. Не прошло и недели, как ребята уже стреляли метко. Теперь им оставалось только научиться стрелять на поражение. Мы сделали дверные проемы из деревянных брусков два на четыре дюйма и брезента. И мы снова начали без патронов, обучая людей входить в дверь поодиночке, затем парами, затем группами по четверо, и наконец, группами по шесть человек. Они сплетались в смертельной, сложной хореографии, пока все не овладели искусством танцевать через дверь и входить в комнату, не будучи убитыми или убивая человека впереди. Мы начали обсуждать тактику зачистки комнаты, определения друга или врага. И пока одна группа SEAL работала над входом, другая группа, двумя дорожками дальше по стрельбищу, работала над основами стрельбы, выпуская патрон за патроном по силуэтным мишеням. Но теперь я добавил новый поворот. Люди приклеивали по карточке три на пять дюймов на каждый силуэт, иногда на голову, иногда на туловище, плечо, пах или шею. Очки начислялись только в том случае, если они попадали в карточку — любые другие отверстия в мишени означали, что им придется начинать все сначала. Я также поощрял людей разбиваться на пары и соревноваться в стрельбе на пиво. Золотопыльные близнецы, Фрэнк и Ларри, были естественными и голосистыми соперниками. Мак и Пальцы встали в пару, поддевая друг друга, когда они дырявили бумагу. Старпом Пол, чья короткая стрижка в стиле морпеха красиво обрастала кудрявыми локонами принца Вэлианта, перестреливался с Евреем. А Змей соревновался против Рыжика-Пыжика, я слышал как они поносили друг друга из-за перестрелки — и помоги Господи бедному балбесу, промахнувшемуся по карточке. На второй неделе мы начали, очень осторожно, посылая по одному парню за раз, двигаться по стрельбищу, используя боевые патроны. Это было что-то новое для всех. Одно дело — прицелиться и выстрелить, когда смотришь на силуэт. Совсем другое дело, когда вы движетесь к нему, пригибаясь, или бегом. К концу недели я смог добавить дверные косяки к сценарию и наблюдать, как четыре бойца SEAL одновременно 'входили' в зону и зачищали ее боевыми патронами. Работа не обходилась без проблем и опасностей. В помещении не было надлежащей вентиляции, поэтом нам приходилось регулярно прерываться, чтобы его проветрить. А бетонные стены и пол делали это место подверженным рикошетам. Было несколько близких звонков и мои ребята получали небольшой ушиб или два, когда мы стреляли боевыми патронами под углами, для которых объект не был спроектирован. Тем не менее, это было все, что у нас было, поэтому мы его использовали. Каждый вечер, после того, как мы заканчивали, мы выезжали из ворот номер пять в колонне, подъезжали к бульвару Вирджиния-Бич, сворачивали налево и через три квартала останавливались перед ветхим одноэтажным складом, выкрашенный в неопределенный и неопределяемый темный цвет. Это было наше постоянное пристанище, бар, который мы посетили в первую ночь, когда я прибыл в качестве командира Шестого отряда, бар БО. Это было послеобеденное совместное заведение, управляемое братским орденом UDT/SEAL. В двух скудно обставленных, тускло освещенных комнатах пребывали автоматы для игры в пинбол, карточные столики, пара баров и микроволновка для разогрева сэндвичей и пиццы; вместе с дружелюбной группой действующих и отставных боевых пловцов, поклонниц SEAL, подружек и даже по случаю жены или двух. Заведение было открыто всю ночь, и если и было какое-то одно место, где была выстроена целостность подразделения Шестого отряда SEAL, то это было бар БО, в течении первых трех недель сентября 1980 года. Поскольку мы только стреляли, мы все пахли свинцом и порохом — не так резко, как от кордита, но это говорило о том, что нам было весело. Мы были как бы под кайфом от упражнений, и парни с Восточного побережья играли в мозгомойку с бойцами SEAL с Западного побережья и наоборот — вроде как в первый день в детском саду, где ребятишки решают, кто будет первым играть в песочнице. Женщин было много — и они были доступны. Кроме того, мы были новичками в квартале и старожилы хотели проверить нас. Проверка обычно проходила с помощью кулаков и стульев. Я наблюдал, как формируется партнерство — кто с кем корешится; я сидел у стойки бара, потягивая свой 'Бомбей' с камнями и делал примечания в уме, кто может обращаться с выпивкой, а кто нет. Я замечал, кто из моих парней в Шестом отряде были агрессивны, а какие были пассивны. Когда случалась драка, я стоял в стороне и позволял им происходить, вмешиваясь и разнимая людей только если казалось, что они вот-вот нанесут серьезный урон. Первые ласточки были хороши. Мои люди могли драться между собой, но как только вмешивались чужаки, они набрасывались на чужаков и втаптывали их в пол. Пока отряд набирал физическую форму, Пол и я оттачивали график тренировок. К четвертой неделе сентября мы сделали в Литлл-Крик все, что могли. Большая часть снаряжения была доставлена — а то что осталось, можно было перенаправить. Теперь предстояла серьезная работа: наша первая поездка во Флориду, где в укромном уголке авиабазы ВВС Эглин мы всерьез приступим к тренировкам. События давили так плотно, что я даже еще не провел полное собрание отряда. Так что за два дня до нашего отъезда во Флориду, я занял аудиторию базы на вечер и собрал отряд. Я выставил у дверей Пола и главстаршину отряда Мака, чтобы они отгоняли посторонних. Затем я поднялся на сцену. За моей спиной висел огромный американский флаг. Если это была версия заставки фильма 'Паттон' в варианте Шестого отряда, то сходство на этом заканчивалось. Мне не хватало револьвера с рукояткой из слоновой кости, начищенных кавалерийских сапог, не говоря уже о сверкающей каске. С бородой и длинными волосами, я был больше похож на дикаря. И мой способ доведения своих мыслей до аудитории несколько отличался от гортанного рычания Джорджа К. Скотта. Я посмотрел на своих бойцов, рассыпавшихся по первым десяти рядам аудитории. — Пошли вы все на хрен, задиры, — сказал я вместо приветствия. Раздались редкие смешки. Я ходил взад и вперед, выискивая лица. Мне понравилось то, что я увидел. — Джентльмены, — сказал я, — это будет не шутка. Послышался одобрительный ропот. — Вы знаете, для чего мы здесь — для борьбы с терроризмом. А что такое борьба с терроризмом? Это значит, что мы трахнем их прежде, чем они трахнут нас. Дюжина мужчин зааплодировала. — Прямо сейчас — ответил я, — Самое время, да, черт возьми? Я махнул рукой собранным бойцам SEAL. — Вы все талантливые спецназовцы. Вы все — на данный момент — одаренные стрелки. Вы заполучили кучу кисок... Я был прерван смехом. — А теперь мы отправляемся в путь и заставим себя еще раз все это доказать. Редкие аплодисменты и свист. — Но прежде, чем мы это сделаем, я хочу вам кое-что сказать. Первое. Вам не обязательно должно нравится все что вы делаете. Дело в том, что мне плевать, нравится вам все что вы делаете или нет. Все, что вам нужно, это сделать это. Второе. Вы и есть система, джентльмены. Мостик кончается на каждом из вас. Я купил для вас ваше собственное снаряжение и вы будете заботиться о нем. У вас, придурков, лучшие игрушки, какие только можно купить за деньги. Если ваше оборудование вышло из строя, то это потому что вы облажались — а не оно. Так что я не приму никаких проклятых оправданий — 'механизм не сработал, сэр' или 'я получил неисправный акваланг, сэр' или 'я нес не то оружие, сэр'. Вы и есть чертова система. Провал ложится на ваши плечи. Я не приму никаких оправданий. Ни от кого. Меня прислал сюда главком ВМФ Хейворд. И знаете, что он сказал, черт возьми, джентльмены? Он сказал: 'Дик, ты не подведешь'. Так что я не допущу провала, джентльмены и вы не провалитесь. Я расхаживал взад-вперед перед флагом. — Для Шестого отряда SEAL я, нахрен, отменяю правила. Вы это уже видели на стрельбище. А теперь слушайте: каждый из вас всегда будет носить оружие. На службе, вне службы, в свободное время — даже если вам выпал шанс потрахаться — в дороге, где угодно. Вы, джентльмены, станете живым воплощением 'ношу ружье, готов к путешествиям'. Почему? Потому что чем больше вы привыкнете к весу и положению пистолета, тем менее очевидным он станет. Тем меньше вы будете думать об этом. Тем больше он станет частью вас. Когда мы будем действовать тайно — а поверьте мне, мы будем действовать тайно — я не хочу, чтобы вы игрались с кобурой, куда вы засунули ваш револьвер .38 калибра, так что какой-нибудь тупоголовый дерьмомозглый плоскозадый обезьян из службы безопасности аэропорта в Уагадугу ловит вас за руку и бросает в яму. Этого, мать вашу, не случится в мою смену. Слушайте внимательно, джентльмены, потому что вы еще услышите эти слова: безопасность выброшена в окно. Мы будем тренироваться так же, как будем драться — яйца в кулак. Это означает, что некоторые из вас получат травмы во время тренировки. Некоторые из вас могут умереть. Это реальность. Но мы будем прикрывать друг другу спину. Мы будем заботиться друг о друге. Если ты облажаешься и потеряешь своего напарника, я потеряю тебя. Поверьте мне, просто допустите несчастный случай со смертельным исходом и я вышвырну вас. Вы станете историей. Ваша преданность, прежде всего, должна быть отдана вашему напарнику, вашему отделению, вашему взводу и отряду. Я закон, джентльмены — и мой закон прост. Это чертова целостность подразделения. Воцарилась абсолютная тишина. Хорошо. Я завладел их вниманием. Я сгорбился и перешел в режим Крестного отца, говоря со сносным акцентом Вито Карлеоне. — Этот отряд... он будет похож на чертову мафию. Я... капо ди капо тутти, Падрон. Я делаю предложения, от которых никто не отказывается. И я... я забочусь обо всех. Более того — мы одна семья. И ты никогда не говоришь о семейных делах вне семьи. У тебя проблема — приходишь ко мне. Прежде чем ты пойдешь куда-нибудь еще, ты сначала придешь ко мне. Я подошел к закрытому пюпитру справа на сцене и откинул черную шторку, открывая большую карту Ирана. — Мы получили задание. Мы еще даже не подразделение, но у нас есть миссия — и это нормально для курса. Хорошо, вы видите карту. Вы знаете, где это. Вы знаете, кого там до сих пор держат. Мы на дежурстве. Наш номер был опубликован. Я сменил изображение, показывая список из семи целей, которые нам было поручено нейтрализовать, пока отряд 'Дельта' шел за заложниками. Я показал их все, одну за одной. — Такова наша задача, джентльмены. Это тоже дерьмово — настоящая бойня, если хотите знать мое мнение. Но знаете что? Нам не обязана нравится наша миссия — мы просто должны ее выполнить. Так что когда тренировка становится жаркой и тяжелой, и вы думаете 'Я устал' или 'Старик слишком давит' или ты боишься что мы слишком быстро едем и это будет гребанная мясорубка, запомните — это не должно вам нравится. Вы просто должны это сделать. Теперь вы знаете, в чем заключается наша миссия. Каждый раз, когда вы проходите в тренировочном режиме, я хочу, чтобы вы думали о том, как вы собираетесь применить эту тренировку на цели. Каждый раз, когда вы думаете, что я слишком к вам строг, думайте об этих целях. Каждый раз, когда вы хотите расслабиться, думайте об этих целях. Вот и вся чертова история, в двух словах, джентльмены. Все сводится к следующему: я даю вам инструменты. Я даю вам поддержку и прикрываю спину. Если случится дерьмо, я возьму его на себя. Если будет критика, я приму ее за вас. Все, о чем вам нужно беспокоиться — это как хорошо справится со своей работой, вы можете делать все, черт возьми, что угодно. И оставьте этих членосососущих пилоткодышащих говномозглых пентагоновских скотомудил-крючкотворов для меня. Это моя гребаная работа. Мне это тоже не должно нравится. Все, что я должен сделать, просто сделать это.


Глава 19

Меня часто спрашивали, хочу ли я когда-нибудь признать себя виновным, за то, что я столько лет играл с системой. Разве я не чувствовал себя виноватым за то, что использовал так много мата? Разве я не чувствовал себя виноватым в том, что использовал силовые методы, чтобы получить то, что хотел? Разве не чувствовал себя виноватым, заставляя своих начальников есть дерьмо? Мой ответ был один и тот же: виновен — абсолютно. Виновен по всем пунктам обвинения. Виновен в том, что ставил своих людей выше бюрократической ерунды. Виновен в том, что потратил столько денег, сколько смог достать, чтобы обучить своих людей должным образом. Виновен в том, что готовился к войне вместо мира. Во всем этом я действительно виновен. Mea culpa, mea culpa, mea maxima, вашу мать, culpa. Так что, пока мои люди летели во Флориду, чтобы начать 'грязную дюжину' тренировок на авиабазе ВВС Эглм, я боролся с бюрократией за то, как будет управляться Шестой отряд SEAL и где он впишется в цепочку командования. Они должны были прыгать с самолетов, спускаться на веревках из вертолетов и стрелять до посинения. Мне пришлось вести бумажную войну, страница за проклятой страницей. Мне это не нравилось. Но я это сделал. На схемах, Шестой отряд подчинялся командующему Объединенным Командованием Специальных Операций — ОКСО — бригадному генералу Дику Шолтесу, который находился в Форт-Брегг. Он в свою очередь, отвечал перед НКО — Национальным Командным Органом, управляемым Объединенным комитетом начальников штабов. Мой философский взгляд на то, как работает эта пирамида, был прост: президент мной владеет, ОКНШ мной управляет и ОКСО говорит мне, когда я могу вламываться в окна. Насколько я понимал, административная цепочка командования ВМС могла выполнять только одну функцию для Шестого отряда SEAL — функцию трех 'З', типа: 'Замри, заткнись, заплати'. Организационно это был НАДВОДСИЛАТЛАНТФЛОТ (SURFLANT — Surface Force Atlantic) — Надводные силы Атлантического флота — мой финансовый менеджер. Именно там оплачивались все счета Шестого отряда SEAL. Но согласно бюрократии флота, НАДВОДСИЛАТЛАНТФЛОТ и Шестой отряд SEAL не могли общаться напрямую. Вместо этого был вставлен организационный интерфейс. Почему? Это был хороший вопрос, на который у меня нет ответа. Одно из объяснений, которое я придумал, состояло в том, что командование надводных сил Атлантического флота не могло говорить на языке SEAL, а я якобы не мог говорить разговаривать на языке флота. Как бы то ни было, интерфейсом, предназначенным встать между нами было ФЛОТСПЕЦВОГРУ Два, которой командовал коммодор Тед Лайон. Тед не говорил ни на языке SEAL, ни на флотском. Но он бегло говорил на тарабарщине. Чтобы сделать ситуацию еще более приятной, Тед убедил себя, что он был важным компонентом в моей линии субординации. Мы дрались. Он видел во мне упрямого помоечного пса, которого нужно было заставить подчинятся, поэтому он дергал меня за цепь при каждом удобном случае. Я видел в нем недалекого бумагомараку, и когда пытался дернуть, я выгрызал из него куски. Он подвергал сомнению практически все специальное снаряжение, которое я покупал, напоминая Вашингтону, что оно было не принятым на снабжение и не нужным. Я заказал немецкие беспузырьковые дыхательные аппараты 'Драегер' для Шестого отряда, Тед заявил, что мы не можем их приобрести, потому что, во-первых, они были зарубежными закупками, а во-вторых, у нас были уже принятые на снабжение в подразделениях аппараты 'Эмерсон'. Я перепрыгнул через него и заполучил 'Драегеры'. Затем я закупил немецкие пистолеты-пулеметы Хеклер-Кох MP5 калибром 9 мм. Он снова пожаловался. — Почему иностранное оружие? Мы же можем взять MAC-10, за треть цены. — Потому что Хеклер-Кох лучше, Тед. Они точнее. Они устойчивее. Они хорошо подходят к нашей миссии. — Я категорически против этого. Он позвал своих раввинов, а я своих. Шестой отряд SEAL получил МР5. Военно-морской флот выделил нам четыре джипа 'Игл', как тактические оперативные машины. Мы использовали их, но честно говоря, они нам не слишком помогали. Для учений в Штатах они были хороши. Но за границей было трудно найти запасные части для 'Иглов'. Кроме того, в тех регионах мира, где мы будем играть, даже просто вождение американской машины привлекает к вам чрезмерное внимание. Итак используя пару контактов в Бонне, я закупил два сделанных на заказ бронированных седана 'Мердседес' 500-й серии и четыре джипа 'Мердседес', за 160 000 долларов, со скидкой более 60 процентов. Снаружи седаны выглядели как большие автомобили, распространенные в Европе, на Ближнем Востоке и во всех Америках. Но внутри они были приспособлены для немецкого антитеррористического подразделения GSG9, со скрытыми амбразурами, таранными бамперами, скрытыми полицейскими огнями, сиренами и системами связи. У джипов были турельные башенки на крышах и другие прелести. Тед пришел в ярость. Но я запихнул 'Мердседесы' ему в глотку, закрыл рот, зажал челюсти и заставил проглотить. В перерывах между схватками с Тедом, я заглядывал к своим людям, когда они проходили тренировочный цикл. К середине октября все они получили квалификацию по прыжкам HALO — прыжкам с большой высоты с низким раскрытием (даже главстаршина отряда Мак, которого пришлось выпихивать с трапа С-130 во время его первого прыжка). Мы также начали работать над быстрым спуском по канату, который был способом спустить шесть человек на палубу с высоты шестидесяти футов менее чем за четыре секунды. Концы, которые мы использовали, были британскими — мягкие скрученные нейлоновые лини обратного плетения, которые позволяли тормозить себя руками. В отличии от спуска по канату, который использует линь, пропущенный через обвязку, быстрый спуск был просто контролируемым падением. К примеру, если бы мы захотели выполнить быстрый спуск по канату на подзор кормы движущегося корабля, наш вертолет подошел бы на уровне гребней волны с кормы, чтобы избежать обнаружения. Его звук будет заглушен кораблем. Затем в последний момент, вертолет быстро поднимался или делал 'свечку' над кормой, зависал, пока выбрасывались два троса и шесть человек спускались по ним, затем делал быстрый разворот и исчезал. Техника требует посекундного расчета времени и первоклассного пилотирования. Пилот вертолета должен компенсировать смещение веса, когда сбрасываются тросы и по ним спускаются люди. Он также должен двигаться вместе с океанскими волнами. Пятифутовые волны могут означать неприятный десятифутовый прыжок с конца троса, если пилот облажается. Стрелковые упражнения тоже прогрессировали: команда с каждым днем становилось все более точной. Поначалу мне удавалось постоять за себя с любым из людей в Шестом отряде. Теперь, проведя пару часов на стрельбище, я сам проставлялся пивом. Экипажи лодок из семи человек стреляли теперь так много — в пределах трех тысяч выстрелов на человека в неделю — что у некоторых 'Беретт' образовались трещины в рамках и производителю пришлось их так сильно модифицировать, что у Шестого отряда SEAL, по сути, появились пистолеты изготовленные на заказ. Не все шло гладко. У нас был первый несчастный случай со смертельным исходом на тренировке в Эглине. Это произошло во время упражнений по зачистке помещения в боевыми патронами, а жертвой стал один молодой боец SEAL американо-китайского происхождения, которого я назову Донни Ли. В отдаленном углу Эглин мы вкопали столбы, четыре на четыре дюйма, между которыми натянули брезент, имитируя комнаты. В комнатах, которые мы могли настроить так как хотели — большие, маленькие, прямоугольные, квадратные, трапецевидные — также были дверные косяки и фанерные двери. Внутри полотняных стен были установлены силуэтные мишени, изображающие террористов и их заложников. Задача упражнения заключалась в том, чтобы пары бойцов SEAL заходили в комнаты и 'чистили' их, убив плохих парней и не причинив вреда заложникам. Эта тренировка была обычной для команд по спасению заложников. На самом деле, Чарли Беквит использовал почти такую же технику при обучении 'Дельты' несколько лет назад. Цель состояла в том, чтобы развить скорость наших стрелков и отточить их интуицию. Оперативник, который может отличить хорошего парня от плохого за секунду, абсолютно бесполезен. Гражданские могут отличить хороших парней от плохих примерно за восемь десятых секунды. Оперативники антитеррористических групп должны действовать с шагом в долю секунды — и их решения должны приниматься инстинктивно и правильно. Спасение заложников — это также тщательно поставленное упражнение. Посекундые движения репетировались месяцами почти во всех возможных комбинациях, так что если происходит событие 'А', оперативники инстинктивно реагируют 'Б'. В этот конкретный день мы начали работать с револьверами. Это существенно, потому что мы носили свои .357 невзведенными и стреляли самовзводом. После перерыва, группы перешли на 'Беретты'. Это полуавтоматические пистолеты с УСМ двойного действия. Для зачистки помещения мы носили их с боевым патроном в патроннике и взведенным курком, что превращало их в оружие одинарного действия. Величина давления на спуск, необходимого для выстрела из взведенного пистолета одинарного действия, значительно меньше, чем в режиме двойного действия. Кроме того, мы изменили порядок, в котором люди входили в дверь. Обычно пара бойцов входила в дверь в одной и той же последовательности. Но иногда мы меняли их местами — потому что в реальной жизни действует закон мистера Мерфи. Мы хотели быть готовыми к тому, что может пойти не так — потому что, в самом деле, все это действительно пойдет не так. Донни все утро был на подхвате. Теперь он входил в дверь первым. Когда его напарник, которого я назову Джейк, последовал за ним, Джейк споткнулся, накренился вперед и выпустил одну пулю в спину Донни Ли. Рана оказалась не смертельной, и его быстро доставили в госпиталь. Я приехал сразу после того, как его вкатили в операционную. Донни был хорошим парнем — немного зеленым, но его инстинкты были в порядке. У него всегда была наготове улыбка и он сделал бы все, о чем его попросили бы сделать. Что меня так сильно расстроило в этой неудаче, так то, что это было сделано с ним, а не им самим. Совершенно подавленный, я сидел на больничной кушетке, держа в руках бумажный стаканчик с кофе из автомата, и ждал, пока выйдет доктор, чтобы вынести вердикт. Он был оптимистичным. Я почувствовал некоторое облегчение. Примерно через два дня мы перевезли Донни в госпиталь военно-морского флота — где доктора настояли на том, что бы снова его вскрыть. После второй операции парнишке стало хуже — кто бы мог подумать, ведь его дважды за неделю вскрыли от носа до кормы. Я все еще был расстроен из-за несчастного случая, но приучил себя принять тот факт, что боец Шестого отряда SEAL может погибнуть на тренировке. Но я сдержал свое слово своим людям: не прошло и двадцати четырех часов, как напарник Донни Ли, Джейк, перестал быть членом Шестого отряда SEAL. На самом деле, Джейк даже не был больше бойцом SEAL. Я приказал перевести его в другой род службы военно-морского флота. Он совершил тягчайший грех для бойца SEAL — ранил своего напарника. Если бы мы были на настоящей операции, не думаю, что Джейк ее бы пережил. Мы привезли мать Донни с Гавайев. Ситуация была для нее самой тяжелой. Она понятия не имела, что делал Донни, и не могла понять, как он пострадал. Хуже всего было то, что я ничего не мог ей сказать. — Как он был ранен? — спрашивала снова и снова миссис Ли. — На тренировке. — Какой тренировке? — Простите, мэм, я просто не могу сказать. Примерно через неделю у Донни развилась тяжелая стафиллококовая инфекция. Потом он впал в кому. Каждый день в госпитале я наблюдал за парнишкой в его респираторе по нескольку часов. Я уже привык орать на него. — Вставай, черт тебя возьми, Донни Ли — кричал я. Часто, когда я делал так, он дергался. Миссис Ли приходила в восторг. — Он слышит тебя, он слышит тебя, — говорила она мне. Она была мамой: до самого конца она не сдавалась. Смерть Донни не нарушила темпа и интенсивности наших тренировок. Я не мог этого допустить. В реальном мире вы не останавливаетесь, не сосете палец и не говорите, говорите, говорите. Не тогда, когда перед тобой стоит миссия. Все эти голливудские фильмы, где какой-нибудь парнишка умирает на тренировке, а его лучший друг впадает в панику и не может летать (на ум приходит 'Top Gun') или делать свое дело — полная чушь. Если люди не могу справиться с этим, они знают, что должны будут уйти. Не через месяц, неделю или день, а через час или минуту. Вы не даете второго шанса в элитных подразделениях; вы не балуете людей и не проводите много времени, играя с ними в психолога. Вот почему они являются элитными подразделениями в первую очередь. Люди идут добровольцами в отряд 'Дельта' или Шестой отряд SEAL, потому что хотят делать то, что никто до них еще не делал. Они не идут добровольцами за медалями, славой или похвалой. Они добровольно идут на это, потому что хотят выйти за пределы любого опыта, который знали раньше — и либо преуспеть, либо умереть, пытаясь это сделать. Это не преувеличение. Это простой факт. Итак, смерть или не смерть, мы продолжали работать. Важно было не останавливаться. Я хотел что бы Шестой отряд отодвинул край конверта — чтобы иметь возможность вломиться в заднюю дверь врага так, как никто никогда не делал этого раньше. Я разбил команду на две группы — Синюю и Золотую — и пока Синие ехали в Луизиану и практиковались залазить на нефтяные вышки в Мексиканском заливе, Золотые ехали в Аризону где я арендовал тридцать миль воздушного пространства и мы начинали учиться прыжкам HAHO — с большой высоты с ранним раскрытием. Эта техника имела для меня смысл. Вот ты плохой парень. Ты слышишь самолет. Ты смотрешь вверх. Кучка придурошных жоп с ручкой из SEAL выбрасывается на тебя. Ты их снимаешь, пока они летят вниз. 'Тюленей' поимели. Но в случае с HAHO самолет летит на высоте тридцати тысяч футов, и может на двадцати миль в стороне. Ты его никогда не увидишь. Ты его никогда не услышишь. А потом вдруг: 'Привет, с Первым апреля, ублюдок. У тебя спина белая.' Мы начали использовать парашюты в качестве парапланов; мы купили мини-баллоны с кислородом, чтобы не потерять сознание, закрепили фонари на наших шлемах и компасы на запястьях. Мы прыгали ночью с 'Старлифлеров' С-141, летевших так высоко, что без компасов невозможно было отличить огни Феникса от огней Тусона. Во время дневных прыжков HAHO, один из моих лучших парашютистов, парень, которого я назову Нестле, получил отказ примерно на двадцати тысячах футов. Он попытался срезать — то есть, отстегнуть свой неисправный парашют, перейти в свободное падение на пару тысяч футов, а затем раскрыть запасной. Он успешно срезал, но его запасной парашют тоже отказал. Смерть была зарегистрирована как несчастный случай со спортивным парашютом на частном объекте, откуда мы взлетели, и тело Нестле было доставлено в морг. Затем, через несколько часов, местный репортер начал задавать вопросы о сорока или около того, 'спортсменах-парашютистах', которые арендовали целый аэродром и выпрыгивали из больших черных пташек, у которых даже не было опознавательных знаков. Это были мы. Меня даже не было на месте, но Трейлер Курт и еще один из моих быстро соображающих офицеров, провели напряженный день. В конечном итоге, они похитили тело Нестле из местного морга и доставили его на военную базу, прежде чем власти и пресса добрались до них. Шестой отряд SEAL был не в том положении, чтобы его кто-то допрашивал. К тому времени, как я появился, Золотая команда уже возобновила свои тренировки с прыжками HAHO. Люди знали, что не могут позволить себе сбиться с шага, поэтому они этого не сделали. Их спокойная яростная решимость продолжать заставляла меня гордиться — что является простым способом сказать сложную вещь. Позвольте мне пояснить. Как боец SEAL, вы не тратите много времени на философствование о том, что вы делаете. Как говорится в рекламе, 'Вы просто делаете это'. Но те из нас, кто был бойцом SEAL, знают, что значит 'делать это' — мы знаем, как продолжать играть через боль. Мы знаем, что смерть — это всегда реальная возможность. Таковы факты жизни. Но мы на них не останавливаемся. Спортивные комментаторы — особенно те, кто освещают игры НФЛ — тратят много времени на разговоры о том, как игроки играют со сломанными костями, растяжениями и вывихами суставов. Сами игроки не слишком много говорят. Они просто стискивают зубы и бьют по линии. Таковы и бойцы SEAL. С прыжками HAHO и HALO в нашем кармане, я начал спрашивать себя, как еще мы могли бы зайти через заднюю дверь к плохим парням. Мне пришло в голову, что скрытое проникновение можно эффективно осуществить, выпрыгнув из коммерческого самолета. Все, что вам нужно сделать, это отклонить самолет с намеченного курса на несколько минут из-за 'неисправности двигателя' или 'падения давления в кабине'. К примеру: скажем, нам поручено проникнуть в Ливию и взорвать завод химического оружия, которого, по словам Каддафи, не существует, или нанести удар по тренировочному лагерю глубоко в Ливийской пустыне и уничтожить две дюжины террористов Абу Нидаля. Решение: мы реквизируем — с помощью местного правительства, конечно — регулярный рейс 'Египт Айр' или 'Роял Айр Марок', который проходит через ливийское воздушное пространство в непосредственной близости от объекта, который мы хотим посетить. Власти ссаживают пассажиров, но самолет взлетает по расписанию — с нами на борту. Как только он приближается к району цели, пилот объявляет об уходе с эшелона и снижает самолет, скажем, с тридцати девяти тысяч до тридцати двух тысяч футов в течении нескольких минут, а затем отклоняется от курса примерно на пятьдесят-сто миль. В нужный момент Шестой отряд выходит за дверь. Затем пилот сообщает что все неполадки устранены и возвращается на прежний курс. Тем временем, мы пролетим еще сорок миль, соберемся, ударим по заводу или убьем террористов, а затем тихо эвакуируемся. Погибель тебе, Муаммар. Никто из военных не делал ничего подобного. Поэтому я арендовал у 'Брениф Айрлайнс' 727-й и пару пилотов и со Скачками на месте второго пилота мы пролетели над сельской Аризоной и попрактиковались в прыжках из самолета. Для Дикки эти упражнения тоже не были развлечением, но я дал слово своим людям, что никогда их не попросят сделать то, что я не сделаю первым. 'Я не прикажу тебе трахнуть кого-нибудь, кого сам не стал бы трахать и я не собираюсь приказывать идти тебя туда, куда я сам не пойду', вот как я это сформулировал. Поэтому я выпрыгнул из самолета с Золотой командой, возродил себя 'Бомбеем' и 'Бен Геем', полетел в Луизиану и пошел на восхождение на нефтяную вышку с Синей. Потом я уполз обратно в Литтл-Крик, где Тед Лайон использовал меня как свою личную боксерскую грушу. Он был не одинок. Секретность, окружавшая Шестой отряд, повлияла на мою домашнюю жизнь больше, чем любая другая работа, которую я когда-либо имел. Кэти не могла наслаждаться никакими привилегиями или социальными бонусами, которыми обычно пользуется жена командира, такими как близость к вершине поддерживающих порядок на базе, уважение молодых жен и большая осведомленность. Я был совершенно секретен. Я был в дороге. Она не только была отрезана от обычных офисных сплетен, но и большую часть времени проводила одна. Когда я командовал Вторым отрядом SEAL, я тоже часто бывал в разъездах. Но тогда она могла делиться своими проблемами с другими молодыми матерями. Теперь она была старше большинства офицерских жен, наши дети стали подростками — и не нуждались в ней так сильно — и она не знала, что я делаю и не могла говорить о том, о чем могла бы догадаться. Суть в том, что наши отношения пострадали. Мы ссорились по любому поводу. Мы отдалились друг от друга. Дом стал местом, где можно было оставить свои сумки, постираться и остаться на пару ночей. Это был не дом. Но я не собирался позволять своей личной жизни влиять на мою команду. Вы не должны позволять своим чувствам к жене и детям мешать выполнению работы — если вы это сделаете, вы можете стать небрежным, а небрежность с моей стороны, могла привести к смертельным исходам. Дело не в том, что браки не могут и не переживают сильного давления команд, подобных Шестому отряду SEAL на своих командиров. Чарли Беквит и его жена Кэтрин прекрасно справились с формированием и развертыванием отряда 'Дельты'. Брак Пола Хенли пережил формирование Шестого отряда. Но слабые браки, каким вероятно стал мой, возможно обречены. И честно говоря, я в то время вовсе не был заботливым мужем. Я понимаю, что доставил жене много хлопот. Я знаю, что создал военно-морскому флоту Экседрин Головоболь Номер Шесть. Сам факт того, что Шестой отряд SEAL был секретным подразделением, вызывал проблемы, достаточные для того, чтобы добавить любому административному офицеру седых волос. Официально Шестого отряда SEAL даже не существовало. Может, я и был командиром, но без команды. Я числился директором гражданского исследовательского центра в районе Тайдуотера, примерно в тридцати милях от Норфолка. Во-вторых Шестой отряд путешествовал почти 100 процентов времени. Ни одно военно-морское подразделение никогда не проводило так много времени в дороге — оставаясь, по большей части, на гражданских объектах. Мы пользовались — и злоупотребляли — арендованными машинами, летали коммерческими рейсами (с контрабандой оружия на борту) и бронировали себе номера в отелях и мотелях без военных удостоверений. Может мы и тренировались в Эглине, но останавливались в полудюжине мотелей в этом районе, а не самой базе. Канцелярские придурки заскулили. Я сказал им, чтобы они засунули свои жалобы подальше. Логистика Шестого отряда SEAL превратилась в административный и бухгалтерский кошмар. Представьте себе, что вы пытаетесь следить примерно за восемьюдесятью парнями, путешествующими двадцать девять дней в месяц под вымышленными именами. Там было огромное количество квитанций, стопки ваучеров и пачки заявлений, подлежащих проверке. Путаница усугублялась тем, что мы имели дело в основном с наличными деньгами, чтобы не оставлять бумажного следа (мы, в конце-концов, были якобы секретным подразделением). И когда мы путешествовали по военным приказам, мы использовали поддельные удостоверения, несуществующие знаки различия подразделений и подписывали квитанции всевозможными именами — ни одно из них не было нашим. Такие вещи, вероятно, создавали флотским бухгалтерам постоянную крапивницу. Я знал по личному опыту, что они выдали Теду Лайону Экседрин Головоболь Номер Шесть. Даже если мы не использовали коммерческие ресурсы, мы создавали ВМФ проблемы. ВВС тогда только начинали развертывание гигантских транспортников С-5А и гигантский самолет мог взять весь отряд и все снаряжение в один рейс, в то время как путешествие на С-130 или С-141 требовало нескольких самолетов и мы все должны были одновременно заботиться о целостности подразделения, помните? Мы с полдюжины раз отрабатывали погрузку, потом реквизировали С-5А и ВВС доставили нас в Луизиану, где мы приземлились на пункте резерва военно-морского флота недалеко от Нового Орлеана. Мы не позаботились о предварительном предупреждении или 'разрешите приземлиться, сэр'. База узнала о нас когда наш С-5А — а это чертовски большой самолет — приземлился, подрулил к стоянке, открылась передняя часть и более полудюжины легковых и грузовых машин, набитых длинноволосыми подонками, размахивающими автоматическим оружием, высыпали наружу и проехали через главные ворота, даже не поздоровавшись. Был, конечно, один мудила-офицер, которой кинулся по взлетной полосе, чтобы поприветствовать и зарегистрировать нас. Он пыхтел и сопел, и отчаянно размахивал планшетом. — Кто вы такие? Откуда взялись? Кто сказал, что вы здесь можете приземлиться? Куда вы следуете? Я послал ему воздушный поцелуй, показал несколько фальшивых удостоверений личности, подписал его бумаги именем Дуайта Дэвида Эйзенхауэра и сказал, чтобы он отвалил. — Не беспокойтесь насчет всего этого, лейтенант. Затем я вдавил педаль газа в пол и исчез. Каким-то образом, весть о нашем визите дошла до Литтл-Крик и я создал прикрытие для Шестого отряда, 'Фрипорт Марин Корпорейшн'. Там были визитные карточки и бланки, и мы требовали корпоративной скидки, когда регистрировались в гостиницах для отдыха и арендовали автомобили. Я подружился с майором полиции по имени Билли По, который командовал группой быстрого реагирования полиции штата Луизиана. Билли раздобыл нам техпаспорта и водительские лицензии, чтобы мы могли поменять вирджинские номера на машинах, которые только что привезли из Литтл-Крик и регистрироваться в отелях и мотелях с соответствующими луизианскими номерами. Может быть, каджуны (луизианцы французского происхождения — прим. перев.) и не возражали против того, чтобы мы делали то, что делали, но военно-морскому флоту это совсем не понравилось. В последние дни 1980-го все пошло наперекосяк. У нас с Тедом Лайоном была изрядная доля стычек— сражений по всем вопросам, начиная от закупок и заканчивая структурой командования и я выиграл каждую из них. Он поквитался способом, который знал лучше всего: на бумаге. Как коммодор ФЛОТСПЕЦВОГРУ Два, Тед написал мою характеристику. То, что он сочинил для осени и зимы 1980 года, было произведением искусства. 'Капитан 2-го ранга Марсинко это немыслимо увлеченный инновациями офицер, который многого добился в Шестом отряде SEAL' — написал Тед. Но его беспокоило, продолжал он, что 'Марсинко, однако, постоянно проявлял черту, которая очень беспокоит офицера-докладчика и командование нашего рода войск; в частности, он безгранично не соблюдает субординацию... отношения, которые существуют между неоперившейся командой кавторанга Марсинко и остальными в структурах специальных методах войны, можно было бы описать как 'Мы делаем так, как мы хотим' или 'Кому вы здесь нужны'. Я считаю, что это люди прямо отражает таковое у того, кто их возглавляет... Однако кавторанг Марсинко должен соответствовать порядку, принятому в военно-морском флоте и мои усилия направлены на то, что он это сделал.' Теперь Тед снова вызвал меня в свой кабинет, вызвал на ковер, который я слишком хорошо знал и высказал мне еще одно свое мнение. — Дик, внешний вид людей под твоей командой позорит флот. Я объяснил — как мне показалось, терпеливо — что Шестому отряду SEAL было дано разрешение действовать в соответствии с измененными стандартами внешнего вида. — Есть измененное, а есть неприемлимое. Твоя команда неприемлима. Я хочу, чтобы ты их привел в порядок. — А как же гражданский вид, который они должны иметь, Тед? Они должны быть в состоянии сойти за рабочих, или студентов или... — Пусть наденут парики — перебил он. — Отличная идея, Тед. Только один пришедший на ум момент. Я просто вижу, как они в свободном падении, с двадцати пяти тысяч футов, надевают свои гребаные парики. Или — как насчет того, если они влетают на тросе в окно — 'Извините, мистер Террорист, но мне нужно поправить парик, прежде чем я тебя грохну.' — Дик... — Что это за тупоумная дерьмомозглая скотомудильская идея, Тед? Эти парни должны будут проходить через иностранные аэропорты или пункты пограничного контроля, где стоит гребаная тайная полиция — и ты хочешь, чтобы они носили чертовы парики? Ты что, совсем спятил? Он ощетинился. — Я говорю о поддержании хоть какой-нибудь дисциплины. Твои люди выходят из-под контроля. Он нахмурился. Что-то на его столе лежало неровно. Тед осторожно сдвинул стакан с заточенными карандашами на полдюйма, возвращая его на место. Потом он вернулся ко мне. — Послушай Дик, я не говорю о коротких висках. Но измененные стандарты внешнего вида означают волосы, которые касаются ушей, а не усы Фу Манчу и 'конские хвосты'. Это оскорбительно для военно-морского флота. Они слишком выделяют твоих людей. Что приводит меня к второй проблеме. Я получаю жалобы от других командиров — у них начинаются трудности с собственными людьми. Шестой отряд SEAL оказывает плохое влияние и разрушает всю базу. — Очень жаль, Тед. Я кажется припоминаю, что когда я командовал Вторым отрядом SEAL, у меня было твердое правило — никаких волос на лице и я его придерживался. Если нынешний командир не может справиться со своими людьми, это его проблема, а не моя. Тед закатил глаза и отпустил меня. Примерно через неделю, я обнаружил что он получил длинную служебную записку от командующего надводными силами Атлантического флота, адмирала Дж. Д. Джонсона, в которой жаловался на стандарты внешнего вида в Шестом отряде и требовал, чтобы Тед что-то с этим сделал. Я не мог доказать, что Тед подстроил жалобу адмирала, но догадывался, что стоит за этим именно он. Что же, были способы управиться с коммодором Лайоном. Один из первых уроков, который я усвоил во Вьетнаме, был таков: 'Не жди, пока враг сам придет к тебе — иди на врага'. Конечно, коммодор Эдвард Лайон III не знал такой тактики. Он никогда не участвовал в боях во Вьетнаме. Погибель тебе, Тед. Я позвонил бригадному генералу Ричарду Шолтесу, командующему объединенным командованием специальных операций — ОКСО — в Форт-Брегг. Шолтес был настоящим боссом. Как и в случае с Биллом Кроу, мы с Шолтесом обращались друг к другу по имени. — Генерал, — сказал я — я тут получил целую кучу критики от нашей жопы с ручкой в виде коммодора Теда Лайона. Как насчет того, чтобы провести проверку личного состава? Вы — оперативный командующий и если у нас слишком длинные волосы или наше расположение не соответствует требованиям, это зависит от Вас, чтобы мы встали по стойке 'смирно', а не от Теда. Шолтс согласился и сказал, что появится в следующую субботу, в 9.00. Как правило, проверка внешнего вида проводится на плацу. Но поскольку Шестой отряд был секретным подразделением, мы провели свою в одном из двух курятников, на задворках Второго отряда SEAL. В пятницу весь отряд приводил в порядок расположение — офицеры и рядовые, вместе — сгребая сухие листья и сосновые шишки. Я подумал было обрамить дорожки пивными банками, в стиле Эва Барретта, но решил, что в этом случае будет лучше меньше, да лучше. Затем мы как можно тщательнее вычистили курятники, хотя ничего не могли сделать, чтобы улучшить то, что было изначально дерьмовой ситуацией. В субботу в 07.00 я собрал всю команду, одетую по форме 'А' — парадная синяя униформа и медали. Офицеры были при шпагах и носили белые перчатки. Мы были впечатляющей группой: один из моих главных старшин, Майк Т., получил медаль Почета Конгресса во Вьетнаме. Он носил ее на шее. Там было множество других наград, от Бронзовых и Серебряных звезд до различных медалей 'За отличие', наград за участие в кампании и Пурпурных сердец. Я никогда не был поклонником медалей. Во Вьетнаме Дрю Дикс и Гарри Хамфрис отправились спасать медсестру Мэгги и кучу других гражданских лиц во время битвы за Тяу Док. Армия наградила Дрю Медалью Почета за его действия в тот день. Я представил Гарри на Бронзовую звезду, хотя когда узнал, что Армия дала Дрю, я повысил ее до Серебряной звезды. Насколько я мог судить, Гарри просто выполнял свою работу в качестве бойца SEAL и к черту медали. Другие, однако, были впечатлены наградами. Итак, мы все надели все медали, которые у нас были. Я заставил отряд несколько раз встать в строй, по стойке 'смирно', просто чтобы убить время. Металл, лязгавший у них на груди, походил на звякание металлофона. Мы обсудили некоторые детали, затем я проскользнул на свое рабочее место в курятнике и стал ждать появления Дика Шолтса. Мне хотелось побыть с ним наедине пару минут. Дик Шолтс не был спецназовцем — на самом деле, хотя он и закончил школу сил специального назначения, он всегда отказывался носить зеленый берет. Он был гораздо более старомодным солдатом, обычным грубым воином, который с гордостью носил свою заколку восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии на галстуке и пряжку ремня всякий раз, когда переодевался в гражданскую одежду. У меня всегда было чувство, что он был немного разочарован тем, что ему дали под командование ОКСО. Он бы предпочел возглавить воздушно-десантную дивизию. Но, если он и был разочарован, мы не могли этого сказать по его стилю руководства, которые поддерживающим и жопопинательным в его стиле. Ровно в 09.00 генерал Шолтес прибыл из Форт-Брегг, его большой вертолет садился на главной посадочной площадке в Литтл-Крик. Я послал одного из своих административных тошнотиков, что бы его встретить, объяснив, что я был в форме и поэтому не мог появиться на базе. Чтобы добраться до наших курятников, ему пришлось пройти через территорию Второго отряда SEAL, которая была не слишком-то вылизана. Генерал Шолтес все внимательно записал, и вошел в переднюю дверь моего штаба. Я отдал честь. — Сэр. Он ответил на приветствие, окинув взглядом мою форму, шпагу, белые перчатки, Серебряную звезду, четыре Бронзовых звезды и волосы на моем лице человека-волка. — Хорошая борода, Дик. Ты всегда позволяешь своим бровям расти до щек? — Только когда мне позволено изменить стандарты внешнего вида или в джунглях, сэр. Он пожал плечами. — Звучит неплохо. Он начал внимательно осматриваться и его лицо нахмурилось. — Никаких покрытий — ничего на полу? — Неа. — И на стенах тоже ничего нет? — Мне очень жаль, сэр. — Эти столы выглядят как мусор. — Так и есть генерал. — Господи, Дик. Ну и гадюшник. И это все, что они тебе могут дать? — Я рад, что Вы заметили. Этот кабинет я делю со старпомом, начальником оперативного отдела и моим главстаршиной отряда. Если хотите, я покажу гальюны. Они оба смывают по команде, во всяком случае, в пятидесяти процентах случаев. — Пропустим это — сказал Шолтес. — Кофе у тебя есть? — Да, сэр. — Ну и как дела идут — за исключением расположения? — Неплохо. Я налил кружку и передал ему. — Я не возражаю против этого гадюшника только потому, что мы переедем на нашу постоянную базу, как только они закончат строить там наши объекты. Кроме того, генерал, мы здесь редко бываем. Если посмотреть на задний двор, то там не найдешь ни одной нефтяной вышки, на которую можно было бы взобраться, ни одного корабля, на который можно было бы высадиться. И оперативная безопасность не позволяет нам бросить якоря на базе амфибийных сил. Мы уходим далеко в океан, чтобы преследовать корабли. Мы стреляем во Флориде, прыгаем в Аризоне и карабкаемся в Луизиане. Кроме того, здесь слишком много бойцов SEAL. Они знают нас, мы знаем их — и от этого у всех трудности. — Согласен. А что насчет этой ерунды с субординацией? — Думаю, мне придется с этим смириться. Шолтес согласно кивнул. — Крупные организации — сказал он — Испытывают трудности с невиданными доселе делами. Они живут по уставу. Они живут по твердым правилам. Но в твоем случае, Дик, нет никакого устава. В войне специальными методами нет правил — или по крайней мере, нет правил, понятных любому, чья карьера была потрачена на традиционное мышление. Взять хотя бы Теда Лайона... — А мне обязательно это делать? Он засмеялся. — Я думал, у тебя контры с ним. Смотри, Тед, вероятно, смотрит на вас так же, как штабные офицеры смотрят на что-то или кого-то необычного, как на какого-то бродячего слона, топчущего всю их территорию. Он обращается с вашими запросами так же, как с записками о заказе большого количества туалетной бумаги или шариковых ручек. У таких людей нет видения — они не могут понять, почему миссия, которую вам поручили, дает вам какой-то приоритет. Они хотят, чтобы ты стоял в очереди с остальными. — Я умом понимаю это, сэр. Но жить с этим становится все труднее, день ото дня. — Принял, понял — сказал Шолтес. — Дело в том, генерал, что все это куча проклятых тупомумных застойномудных гнидосборных идиотств, вроде этого причесочно-стандартного дерьма, которое привело Вас сюда сегодня. Я рассказал Шолтсу о предложении Теда, чтобы Шестой отряд носил парики. — Этот парень действительно выглядит тугодумом. Он допил кофе и встал. — Ну Дик, давай приступим. Мы вышли в проулок между курятниками. У двери я крикнул: — Прибыла группа проверки! Дверь открылась изнутри. Ее открыл Майк Т. Генерал оглянулся на меня через плечо. — Сукин ты сын — сказал с улыбкой на лице. Затем он отдал честь Майку. Протокол требовал, что всем, награжденным Медалью Почета, отдают честь. Майк ответил на приветствие, с широкой улыбкой на лице. Я услышал, как внутри Пол скомандовал: — На палубе — смирно! И звук команды, вставшей 'смирно' как один человек — банг. Я стоял у плеча Шолтеса. — Сэр, — сказал я, — мы готовы к Вашему смотру. Так что он ходил взад и вперед вдоль шеренги, останавливаясь у каждого бойца, чтобы осмотреть его медали и проверить стандарты прически. Никто не носил сережек и конских хвостиков, все были вымыты и причесаны. Они не выглядели симпатичными, но выглядели вполне презентабельно. Минут через восемь или десять, генерал увидел достаточно и встал перед отрядом. — Пусть они встанут 'вольно', Дик. Я кивнул Полу. — Отряд — вольно. — Я рад быть здесь, — сказал Шолтес. — Рад потому, что горжусь вами, мужчины — горжусь тем, как далеко вы продвинулись за столь краткое время. Горжусь тем, что вы посвятили себя выполнению трудной миссии, которую, я знаю, вы выполните так, как вам прикажут. И горжусь тем, что вы выглядите в отличной форме. Он прочистил горло. — Я впечатлен наградами, которые вы носите. Для меня очевидно, что вы знаете свою службу и хорошо с ней справляетесь. Однако, я опечален условиями, в которых вы здесь живете. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вашему командиру исправить ситуацию. Вы, джентльмены, приобретаете опыт, которого нет ни у кого в мире. Продолжайте в том же духе и да благослови вас Господь. На следующей неделе мне сообщили о 'молнии', посланной генералом Шолтсом адмиралу Джонсону. Суть послания была такова: 'Уважаемый адмирал, я рад сообщить что провел успешную проверку личного состава Шестого отряда SEAL. Люди соответствовали моим стандартам внешнего вида, учитывая секретную миссию мирового масштаба, порученную им для выполнения. Однако я был потрясен условиями жизни их отряда в Литтл-Крик. Еще более меня ужаснуло плачевное состояние комплекса Второго отряда SEAL, через который мне пришлось пройти, чтобы посетить Шестой отряд SEAL. Количество банок из под содовой и пива, окурков и прочего мусора на земле было шокирующим и серьезным доказательством того, что эти детали не заботят должным образом власть предержащих. Мне кажется, что вместо того, чтобы беспокоить Шестой отряд SEAL, административная линия командования ФЛОТСПЕЦВОГРУ Два под командованием коммодора Эдварда Лайона III могла бы лучше потратить свое время на решение вопросов, которые ее действительно касаются. Далее следуют сильные выражения. Люблю-целую и пошли вы на хер, ваши кореша из ОКСО.' Снова погибель тебе, Тед. В перерывах между тренировками, Пол и я устраивали головоломные игры с нашими любимыми маленькими мальчикам. Мы проводили день, например, в двадцати пяти милях от берега в океане, носясь через 12-футовые волны на наших бостонских вельботах, работая над техникой абордажа. Высадка на корабль, идущий со скоростью, скажем, двадцать узлов, была простой. Все, что нам нужно было сделать, это незаметно подогнать наши лодки к большому, огромному кораблю, прицепить стальную лестницу на 30-футовом шесте к носу и взобраться наверх. Конечно, волны били по нашим вельботам как сумасшедшие, трап был холодный и скользкий, и мы должны были быть готовы выстрелить в любого, кто выглянет из-за кормы, когда мы поднимались на борт. А если кто-то из нас подскользнется и упадет, винт, который, пока мы взбирались, крутился у нас между ног, превратит несчастного в котлету. С моей точки зрения, такие действия были проще простого — если это люди делали, я тоже поднимался по концу, или вылазил из люка, или падал в воду. Тем не менее, по причинам, которых я никогда не мог объяснить, ребята возвращались в Литтл-Крик измученными этими веселыми, игривыми 14-часовыми экскурсиями. Так что я освобождал их от командирской вахты в баре Братства Ордена — причудливый способ сказать, что я собираюсь выпить с ними — и позволял им пойти домой, чтобы повидать своих жен и подружек пару часов, пока мы с Полом выпьем наедине пива. Потом, когда мы уже почти слышали звуки секса и засосов, мы сигналили общий сбор и смотрели, как быстро они прибудут обратно на базу. Люди ненавидели меня за это, но это был способ держать их в тонусе — видеть, кто явился, а кто выключил свой пейджер, пока он занимался сексом; или кто забудет свое оружие или парашют. После дюжины пробежек вхолостую, весь отряд был зол на меня, за то что я кричал 'Волк!', в то время когда они думали, что имеют право на несколько часов отдыха. Тем хуже для них — единственный способ добиться успеха в развертывании по тревоге — это практиковаться, практиковаться и практиковаться. Они сплачивались и стонали и обзывали меня такими словами, о которых Эв Барретт даже не помышлял. Но они упорно трудились — и остались на борту. За три года, что я был командиром Шестого отряда SEAL, единственными людьми, которые покинули отряд, были те, кого я отстранил. Несмотря на ужасный график, отсутствие передышек и невероятное давление, мой коэффициент удержания был 100 процентов. И у нас даже было время повеселиться, время от времени. Мы приняли участие в соревнованиях по стрельбе с 'Дельтой' в Форт-Брегг и выступили более чем достойно. На самом деле, они отобрали для соревнования своих лучших стрелков, в то время как я послал Пола и кого-то еще, кто был на этой неделе в Литтл-Крик. Официально соревнование закончилось вничью. Но мы победили — и они это знали. Конкуренция была хороша для обоих подразделений, потому что, на самом деле, не было никого, кто бы даже близко подобрался к нам. Конкуренция была естественной: 'Дельта' была более чем в два раза больше Шестого отряда SEAL и мы с Чарли бесконечно спорили обо всем, начиная от численности моего подразделения и заканчивая выбором оружия ('Дельта' использовали в качестве своего основного пистолета .45-е, в то время как Шестой отряд использовал 9-мм и .357) и управлением с тактикой. Я полагал, что 'Дельта' находилась под чрезмерным влиянием официальных административных и учебных структур британской SAS; Чарли считал, что Шестой отряд SEAL находился под чрезмерным влиянием братьев Маркс. Мы согласились не соглашаться и соревнования по стрельбе не доказали ничего кроме того, что мой лихорадочный и хаотичный график тренировок был столь же эффективен, как и его более контролируемый и жесткий. Однако в одной области между 'Дельтой' и Шестым отрядом существовало полное сотрудничество и полное согласие: подразделения обменивались важнейшей информацией об оружии. Пули, специальные боеприпасы, подрывные заряды, светошумовые и оглушающие гранаты — как только кто-нибудь из Шестого услышит о чем-то новом, они позвонят в 'Дельту', чтобы узнать, не испытывалось ли это в Форт-Брегг. И люди из 'Дельты' сделают тоже самое для нас. Хотя мы практиковались в высадке на движущиеся корабли, Шестой отряд никогда не проводил полномасштабных штурмовых учений на гражданском пассажирском лайнере, захваченном террористами. Этот сценарий казался нам логичным (а также Фронту Освобождения Палестины. ФОП, террористическая группировка, связанная с Ираком, Сирией и Ливией, захватит круизный лайнер 'Акилле Лауро' пять лет спустя). Поэтому я позвонил своему другу, которого назову Итальянским Жеребчиком, который был старшим офицером команды по спасению заложников ФБР. Мы с Жеребчиком познакомились, когда он был инструктором по вооружениям в академии ФБР в Квантико. Он стал частью неофициальной разведывательной сети, которую я создал за годы работы в Пентагоне. Бывший полицейский офицер со Среднего Запада с телосложением культуриста, специалист по оружию и обладающий потрясающий чувством юмора, Жеребчик и я быстро подружились. Большинство агентов ФБР, которых я когда-либо встречал, вели себя как страховые агенты. Этот Жеребчик был штангистом, любителем вечеринок — настоящий охотник за кисками — и чертовски хорошим стрелком. Если кто-то и знает, где мне найти Корабль Любви напрокат, так это он. — Я все проверю и свяжусь с тобой через пару дней, дружище — сказал мне Жеребчик. Через несколько дней он позвонил с хорошими новостями: норвежская круизная компания была готова одолжить нам Корабль Любви, шедший пустым между Джексонвиллом и Майами. Жеребчик сказал, что команда корабля, свободная от вахт, сыграет роль 'пассажиров', его агенты ФБР будут изображать плохих парней — ценный урок для них — и Шестой отряд сыграет роль кавалерии. Мы организовали полномасштабную операцию, отслеживая лайнер, когда он вышел из Джексонвилля и пошел в сторону южных морских путей, слушая как ударили 'террористы' — экипаж передавал ложный сигнал бедствия, а террористы захватили радио, чтобы передать свои требования. Мы установили командно-диспетчерский пункт, окружили район незаметными судами-наблюдателями (мы знаем, что они были осторожны, потому что парни Жеребчика из ФБР искали нас, но так и не увидели), и когда мы были готовы, пошли на перехват. Я находился в командном вертолете, руководя экипажем катера, который должен был закрепить вытяжной линь на корме Корабля Любви, наблюдая за происходящим из кормового люка. У меня была связь, позволявшая мне вещать, подобно голосу Господа в наушниках всех игроков одновременно. Пол, у которого была новая радиогарнитура, подчеркивающая его прическу Доблестного Принца, отвечал за шесть моторных катеров. Пулеметчики на одном из вельботов и снайперы на двух маленьких вертолетах могли подстрелить любого из 'танго' ФБР, который бы нас заметил. Мы убьем их прежде, чем они успеют предупредить своих приятелей или расстрелять заложников. Мы ударили по кораблю в 22.00, когда видимость была лучшей для нас (у нас были приборы ночного видения) и худшей для террористов (у них их не было). Все было спланировано до секунды. Каждый человек знал, что ему делать. Но никто не помнил что мы были не одни в нашей миссии: мистер Мерфи и его коварный закон тоже отправились на эту прогулку. Если мы не будем одновременно осторожны и удачливы, то скоро попадем в зону TARFU. Ладно, класс, давайте посмотрим, как 'тюленей' оттюленили. Я с ужасом наблюдал, как мои маленькие вертолеты со снайперами едва не устроили столкновение, потому что пилоты не общались должным образом друг с другом. Я увидел что катера приближаются не под тем углом — проклятые 'танго' их сразу засекли. Затем 'Блэкхок', на котором был я, слишком быстро 'вспыхнул' над кормой Корабля Любви и мои 'Похмельные детишки' перелетели через поручни раньше, чем снайперы успели их прикрыть. — К черту это. Я сбросил наушники, ухватился за толстый нейлоновый трос и сам прыгнул за борт — как раз в тот момент, когда я ухватился за канат, 'Блэкхок' задрал нос и начал отваливать от корабля. Дерьмо. Мистер Мерфи захихикал. — Марсинко, ты тупомозглый застойномудный жоподырый придурок — чертовы пилоты вертолета видели, как ушли шесть человек — они понятия не имеют, что бы тоже на тросе. Я посмотрел вниз. Подо мной была палуба, но уже не такая большая. Я бросил трос и пролетел последние двенадцать футов или около того, взлетая задницей выше чайника. Я ударился о палубу на подъеме волны и как только корма упала, я заскользил к планширу, яростно суча ножками, но безрезультатно. Это было похоже на скольжение по чертовой дорожке для боулинга. — Ах ты дерьмозглый — злорадствовал мистер Мерфи. — Это же круизный лайнер, с натертыми воском палубами. Мистер Мерфи был прав: мы никогда не думали о вощеных палубах. Корабли военно-морского флота не вощат палубы. Мы потеряли элемент внезапности, так что 'террористы' были готовы нас встретить, и устроили большую перестрелку. Вопрос о том, кто кого убил, не был проблемой, поскольку мы использовали специальные канадские тренировочные патроны — Simmunition FX, наполненные флоуресцентным красным маркировочным составом, поэтому, когда в кого-то попадали, мы знали что онн был подстрелен. Красная краска также помогла нам понять, чего стоила вся эта наша целевая работа с карточками три на пять дюйма. Как только мы вступили в бой, ситуация улучшилась. Бойцы SEAL двигались в своих заранее отрепетированных 'танцах', зачищая каюты и салоны, спасая заложников и 'убивая' плохих парней. Они выглядели как смертоносные демоны, когда роились по кораблю, в своих камуфляжных униформах, капюшонах балаклав, перчатках и затемненными камуляжем лицами. Наши системы связи работали, так что мы знали где все находятся и что делает каждая команда. Наша стрельба стоила своих денег — она была намного лучше, чем у 'террористов' ФБР. Итак, несмотря на то что мы потеряли трех бойцов SEAL, мы уничтожили меткими выстрелами всех плохих парней. На мой взгляд, три потери — вполне приемлемый показатель для первых учений. Мы многому научились во время нашего круиза на Корабле Любви. Например, хотя мы убили всех плохих парней, которые в нас стреляли, у нас не было достаточно людей на борту, чтобы допросить всех пассажиров и убедиться, что вокруг нет 'спящих' террористов. Бойцов SEAL не хватало даже на то, чтобы взять корабль под охрану, не говоря уже о том, чтобы иметь дело с ранеными заложниками и одновременно допрашивать истерящих пассажиров. Я понял, что если мы когда-нибудь сделаем это по настоящему, то Шестому отряду понадобится поддержка 'Дельты' или ФБР. После учений Жеребчик и я прошлись по всем пунктам, чтобы посмотреть, где все пошло правильно, а где нет. Он, например, был обеспокоен тем, что Шестой отряд SEAL не сохранял улики, а просто двигал все вокруг. — Дружище, ты не можешь так делать — настаивал он. — Если вы собираетесь вернуть судно обратно в территориальные воды США, следователи должны будут следовать рекомендациям Министерства юстиции, иначе эти подонки уйдут. — Если они еще будут в живых. Жеребчик улыбнулся. — Подловил. Тем не менее, факт оставался фактом: если бы мы захватили корабль в международных водах и нам приказали доставить нескольких террористов живыми, мы должны были бы быть безупречны в том, как мы выполняли свою работу и обращались как с уликами, так и с подозреваемыми. Я сделал себе пометку и попросил людей запомнить формулу Миранды — хотя было сомнительно, что мы когда-нибудь произнесем это вслух. Единственное предупреждение, которое я хотел сделать террористу было 'С Первым апреля, ублюдок'. Со временем фактор 'крика волки' стал чем-то вроде проблемы. Наши тренировки были усложнены рядом ложным тревог, в которые мы были вовлечены ОКСО, а затем был дан отбой. Однажды это был угон самолета. Другой раз это был теракт. В третий раз это была пара сумасшедших кубинцев. Дошло до того, что я собрал всех и произнес речь, сказав что мы собираемся надрать гребаные задницы и захватить кое-кого и трахнуть всех террористов, и трахнуть всех коммунистов и вообще порвать гребаный мир, кроме Шестого отряда SEAL. Я и вправду завелся. Тогда Доблестный Принц встал и сказал: 'На самом деле, командир хотел сказать следующее...' и истолковывал мои разглагольствования и бред и объяснял, что все что у нас есть — это предварительные указания и ничего еще не решено и так далее и тому подобное и не давал мне грызть ковер и делать из себя чертова дурака. Это было так плохо, что я звонил в ОКСО, пожаловаться на то, что они снова и снова дают нам отбой. Я не хотел больше никаких учений. Я хотел первую ночь отделения 'Браво' на реке у переправы 'Джульет'. Мне нужен был остров Ило-Ило. Я хотел восьмой взвод в Тяу Док, я хотел, что бы Шестой отряд SEAL пошел и убил кучу узкоглазых. Мы не могли пойти и убить кого-нибудь в Иране. Была заключена тайная сделка и когда Джимми Картер летел обратно в Плейнс, штат Джорджия, в день инаугурации 1981 года, пятьдесят три американских заложника были освобождены захватившими их террористами-шиитами. Вот и вся наша первоначальная миссия в рамках второй попытки по освобождению заложников. Это оставляло нам нашу роль в борьбе с терроризмом. Я думал, что наше время наконец пришло позже, в январе 1981 года, когда 'Мачетерос', пуэрториканская террористическая организация, взорвала кучу самолетов рядом с Сан-Хуаном. Я получил сообщение от ОКСО о похищенном ядерном устройстве и морской среде — острове Вьекес, где я обучался как подводник. Ситуация выглядела неплохо. Все признаки были налицо: свежие разведданные от АНБ; сбор и переброска в реальном времени — и массовый ночной прыжок HAHO 56 человек и десятимильное планирование к нашей цели, чего раньше не делало ни одно подразделение. Мы собрались. Мы пошли. Но Вьекес тоже оказался выстрелом вхолостую. Учение — то, что они называли миссией полного профиля. Мне пришло в голову, когда мы с Полом сидели в баре Братского Ордена на следующий день после того, как мы вылетели домой из Пуэрто-Рико, что это может быть отрадным для людей, хотя в конечном счете, неблагоприятно для нашей карьеры, если мы нападем с боевыми патронами на штаб-квартиру ОКСО. Пол допил пиво и заказал еще по кружке. — Не волнуйся, босс, скоро нам повезет.


Глава 20

Прошло много времени, прежде чем Шестому отряду SEAL повезло. Несмотря на повторяющуюся президентскую риторику о том, что террористы могут бежать, но не скроются, между октябрем 1980 года, когда был сформирован Шестой отряд SEAL и июлем 1983 года, когда я сдал свое командование, были сотни террористических инцидентов — и США мало что сделали, чтобы воспрепятствовать любому из них. Дело было не в том, что у нас не было людей или возможностей для этой работы. Более того, Шестой отряд SEAL мог нанести упреждающий удар по террористам, если имелись надежные разведданные о том, что американская цель вот-вот будет поражена. Тот факт, что было так много атак и не было никаких действий со стороны Шестого отряда, говорил мне о том что, либо наш разведывательный аппарат был испорчен без возможности восстановления и не способен добывать свежую информацию, необходимую для нанесения удара первыми, либо у администрации не было ни мужества, ни воли чтобы действовать. Кроме того, Рональд Рейган рассматривал терроризм через свою собственную идеологическую призму, вместо того, чтобы рассматривать его через чистое стекло воина. Он рассматривал террор как побочный продукт борьбы Востока и Запада, еще одну форму суррогатной войны, которую Советы вели против Запада, а не как более зловещую борьбу анархии против порядка, культуры против культуры, воинов против разбойников, социопатов против общества — которая переживет Холодную войну. Но он ошибся. Итак, Шестой отряд SEAL тренировался, репетировал и отрабатывал — все яйца в кулак. Но мы не вели никаких настоящих действий против терроризма. Мы играли в поездах, самолетах и автомобилях. Мы поехали в Вашингтон, округ Колумбия и попрактиковались в спасении заложников из поезда метро — национальная столица позволила 'Дельте' и Шестому отряду играть в новой системе городского метро, после того как она закрывалась на ночь. Мы посетили Атланту и атаковали различные типы самолетов на узловых объектах 'Истерн Айрлайнс'. Мы реквизировали гоночную трассу в Калифорнии и потратили недели, совершенствуя технику каскадеров — каждый трюк, от бутлегерских разворотов до контролируемых лобовых столкновений. Мы ходили в школу альпинизма— люди были настолько хороши в скалолазании, что когда мы заселялись в отель и я отправлял их по комнатам, они зачастую взбирались туда по наружным стенам зданий. Отряд отправился к Германию, для совместных учений с коммандос GSG-9 генерала Рики Вегенера. Мы играли в военные игры с британцами, французами и итальянцами. Но мы ничего не сделали по-настоящему. Четыре моих лодочных экипажа (помните, что во взводе есть два лодочных экипажа. Вы снова увидите этот материал) провели шесть месяцев в Египте, где они обучили некоторых из армейских рейнджеров президента Мубарака антитеррористическим действиям. Сессия была лишь умеренно успешными. Их навыки были — если говорить чрезвычайно мягко — сырыми. Несмотря на то, что мы работали с самыми элитными рейнджерами, мы обнаружили, что их меткость неудовлетворительна, их физическое состояние второсортно, а их мотивация отсутствует. Одной из причин этих недостатков была система военных каст Египта — в Египте, как и в большинстве стран третьего мира, с солдатами, которые были в основном крестьянами, обращались как с рабами, в то время как с офицерами, многие из которых были политическими назначенцами, обращались как с князьями. Часто офицеры даже не утруждали себя явкой на тренировку, полагая, что когда дело дойдет до критической ситуации, воевать будут рядовые, а не они. Концепция офицеров, идущих в первых рядах, была неизвестна; фраза 'целостность подразделения' не переводилась с языка SEAL на арабский. Я решил мотивировать офицеров своим собственным тонким способом, ударив нескольких капитанов и лейтенантов перед их людьми, когда они не могли или не хотели делать дело должным образом. Это привлекло внимание офицеров. Это также вызвало пару мигреней в Президентском дворце, который отправил 'молнию' в посольство США — меня вежливо, но твердо попросили воздержаться от мордобоя египтян. Я воздержался. (Мне следовало бы позволить продолжать мои рукоприкладные методы, потому что, по крайней мере, они работали. Так уж случилось, что ни мы, ни другие подразделения специального назначения, которые посещали Каир для обучения, помощи, воспитания, тренировок или образования, не могли принести египетским военным большой пользы. Когда дело наконец дошло до кризиса в 1985 году и египетские 'коммандос' набросились на захваченный самолет 'Эджиптэйр' на Мальте, они убили пятьдесят семь захваченных в заложники пассажиров и уничтожили самолет, который пытались спасти, на что с ужасом смотрели американские советники по специальным операциям). Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мое настроение вероятно не улучшилось из-за компрессионного перелома правой ноги во время прыжка HAHO, как раз перед тем, как нас перебросили в Каир. Вся нога была несколько болезненной и египтяне, которым сложно было управлять малыми катерами даже при самых благоприятных условиях, продолжали бить своими планширами по больной ноге каждый раз, когда мы отрабатывали проникновение и отход по воде. Пол хотел чтобы я пошел к врачу. Я отказался — я мог жить с болью, и я беспокоился, что как только я окажусь в медицинском учреждении, врачи могут объявить меня непригодным для прыжков, плавания и стрельбы с моим отрядом. Не прыгая, не плавая и не стреляя я считал, что не имею права командования — и я не собирался отказываться от Шестого отряда SEAL, пока мы не завершим хотя бы одну настоящую миссию против террористов. Поэтому я страдал молча, хотя мой мерзкий нрав часто выдавал мое отвратительное физическое состояние. За это могли поручиться несколько черно-синих офицеров египетской армии. С положительной стороны, наши шесть месяцев в Египте дали нам возможность немного узнать о арабском менталитете — по крайней мере, египетском арабском менталитете — и это был также шанс украдкой взглянуть на корабли в Суэцком канале и поработать над нападениями в гавани против реальных враждебных целей — ничего не подозревающих иностранных судов в Порт-Саиде или Суэце. Все наши находки пошли в досье. Кто знает, придется ли нам когда-нибудь действовать в Египте тайно, или останется ли Египет дружественным к США? Кроме того, Шестой отряд SEAL выполнял дипломатическую миссию — и как я узнал в семидесятых годах в школе военной разведки, все военные дипломаты — шпионы, поэтому, обучая наших курсантов, мы также создавали наши оперативные файлы и тактические базы данных. И пока мы играли, мы наблюдали, как израильтяне и Советы играли с нами с разведывательные игры, пытаясь понять, что черт возьми куча жоп с ручкой из военно-морского флота делает в Египте, кроме того, что учит египтян плавать и карабкаться по якорным цепям. Из-за нашей международной роли, мы тренировались с антитеррористическими подразделениями по всему миру. Вполне вероятно, что если нас призовут по настоящему, мы будем координировать наши действия с иностранными войсками и чем больше мы работали в прошлом, тем легче будет, если на кону будут стоять жизни заложников. Я уважал их всех — британскую SAS, французскую GIGN, итальянскую GIS, норвежских боевых пловцов специальных операций; все они были первоклассными. Но часть, с которой мы вероятно наиболее сблизились, была немецкая Grenzschutzgruppe 9, GSG-9. Ей командовал тощий, хитрый бригадный генерал по имени Ульрих Вегенер. GSG-9 участвовала в боевых действиях в Могадишо, Сомали, где в октябре 1977 года они спасли девяносто одного пассажира и экипаж угнанного самолета 'Люфтганза' 737. В 1979 году группы подразделения вылетели в Саудовскую Аравию, где фундаменталисты-шииты захватили заложников в Большой мечети в Мекке. Вегенер, тогда еще полковник, консультировал саудовцев по тактике, хотя в конце-концов GIGN, а не GSG-9 в конце-концов атаковала объект. Я познакомился с Вегенером в 1979 году. Он приехал в Вашингтон, чтобы сделать доклад в ОКНШ об антитеррористических операциях и я наблюдал, как он вошел в комнату для докладов, выпрямившись как шомпол, в безупречной форме пограничника, его уверенный в себе язык тела беззвучно кричал: 'Я знаю что мне нужно сделать — и я черт возьми, это сделаю'. И я тоже — через двадцать минут после начала доклада полковника Вегенера я был готов пройти парадным шагом через кирпичную стену и записаться добровольцем в его подразделение. Позже я влез в список приглашенных на одну из вечеринок, организованных в его честь разными генералами и помощниками секретарей и познакомился с другим Ульрихом Вегенером. Этот счастливый воин называл себя Рики, а не полковником. Он был общительным, утонченным офицером, который правильно держал свой бокал и снимал своим обаянием колготки с генеральских жен. Позже, когда мне удалось убедить его посетить несколько лучших салунов Вашингтона, я обнаружил, что он любит стучать по полу ковбойскими сапогами, слушая музыку в стиле кантри, рассказывать о себе анекдоты, пить пиво в больших количествах (жалуясь, что оно слишком легкое по сравнению с mit der gutt schtuff в Германии) и в высшей степени прост в обращении. Мы с ним всю ночь бродили по барам Старого города от Александрии до Джорджтауна, веря что это любовь с первого взгляда. К тому времени как мы разделили двойные порции яичницы с ветчиной, картошкой фри по домашнему и хорошего крепкого кофе, мы не только все еще относились друг к другу с уважением на рассвете, но и обменялись тайными рукопожатиями с опознавательными кольцами и поклялись, что если когда-нибудь представится возможность иметь значимые совместные отношения в будущем, мы это сделаем. Вот так в ноябре 1982 года я очутился среди ледяного, как ведьмины сиськи, Северного моря, вцепившись в поручень внутри наполненной выхлопными газами рубки морского буксира немецкого военно-морского флота в глаз-выколи темноте, более чем в тридцати милях от ближайшей суши, наблюдая как 20-футовые волны похлопывают моих бойцов SEAL и коммандос Рики, когда они пытались убедиться что шесть бостонских вельботов, которые мы принайтовали на палубе, не смыло за борт, вместе с сорока двумя воинами-счастливчиками — объединенной ударной группой SEAL и GSG-9, направляющейся на нефтяную платформу B/44, расположенную в пятидесяти восьми милях к северо-западу от острова Зюльт, у берегов Дании. На борту платформы (которая в ходе сегодняшнего утреннего мероприятия стала известно как Грязное Имя, в память о неприлично сложной, мучительно болезненной полосе препятствий, которая едва не убила меня во время учебного курса в UDT) нас ждали западногерманские солдаты, игравшие роль как заложников, так и террористов. Наша цель состояла в том, чтобы атаковать под покровом темноты, уничтожить 'террористов' и освободить 'заложников'. Просто как кусок пирога, верно? Шестой отряд SEAL и раньше штурмовал нефтяные платформы. Мы тренировались в Мексиканском заливе и у юго-восточного побережья Тасмании, где мы разработали эффективные методы восхождения и разработали лучшие способы, чтобы занять огромные скелетоподобные структуры. Просто как кусок пирога. Сегодня ночью не было благоухающих вод Мексиканского залива. Мы столкнулись не только с ледяной погодой, но и самой грубой комбинацией моря и ветра, которую я когда-либо встречал. Боже, как я ненавидел океан в такие моменты. 40-метровый буксир продолжал вздыматься из воды и с грохотом погружаться обратно с серией дребезжащих, сотрясающих кости толчков киля. Каждый раз, когда мы поднимались в воздух, я хватался за поручень. Это было похоже на удар по яйцам — независимо от того, как тяжко вы тренируетесь, получая пинок по яйцам, это больно каждый раз, когда это происходит. Снаружи воздух был ниже нуля, с холодным ветром, который опускал его ниже минус двенадцати по Цельсию. Весь буксир был покрыт льдом. Эта была самая холодная вода, которую я когда-либо видел и самая коварная. Атлантика имеет свои длинные волны — поднимающие вас из воды достаточно высоко, чтобы увидеть горизонт, а затем бросающие вас вниз глубоко и быстро, заставляя хвататься за планшир в мгновенной панике, когда вы летите как на американских горках вниз, вниз, вниз. Тихий океан с его 60-футовыми стенами воды и траншеями глубиной в мили вызывал уважение у поколений моряков, включая меня. Но нет вод, которые были бы столь противны, столь скверны, столь жестко сжимающие ваше очко в заднице, как в Северном море. Это был восторг мазохиста: страдание во всей его красе. Вам нужны доказательства? Производители бостонских вельботов категорически заявляют, что их катера невозможно перевернуть. Чушь собачья. Грош цена. В течении первого дня испытаний у берегов Германии мощные волны Северного моря, коварные течения и сильные ветры трижды переворачивали и/или опрокидывали наши вельботы, оставив бойцов SEAL и GSG-9 мокрыми и замерзшими, пока они не смогли выровнять свои катера и вызвать буксир. Катера полностью поднимались из воды волнами, а затем переворачивались как блинчики, когда их подхватывали штормовые ветры и взбитая ветром вода. Наши замерзшие, промокшие и переохлажденные братишки-фрицы думали, что мы специально переворачиваем катера — какой-то сумасшедший обряд инициации американцев — пока мы не объяснили, что это не было частью сценария. Потом они ругали нас, за то что мы пытались загнать квадратные лодки в воду с круглыми отверстиями. ('Пытаться впихнуть кубик в круглую дырку' — идиома, обозначающая явное несоответствие одного другому, от развивающих игрушек с кубиками, шариками, треугольниками и ящиком с соответствующими отверстиями. Прим. перев.) Капитан буксира презрительно посмотрел на мой зеленоватый цвет лица и закурил трубку, наполнив и без того отравленную атмосферу рубки отвратительным запахом крепкого черного табака. Он и его команда получали профессиональное удовольствие от нашего очевидного дискомфорта. Я выбрался наружу и направился к кормовой надстройке. Трейлер Корт, Пыжик и Скачки, облаченные в термобелье, английские сухие костюмы с капюшонами и сапогами, поверх которых они надели черные разгрузочные боевые жилеты SEAL, работали на канатах, удерживающих вельботы. Змей, на усах которого образовались сосульки, перепроверял альпинистское снаряжение в катерах. Он, Трейлер и Пыжик были сегодня моими ведущими скалолазами — и они знали, что у них есть своя работа на сегодняшнюю ночь. Я крикнул вниз: — Все в порядке? Змей показал мне большой палец. — Принял, понял, шкипер. Но будет чертовски холодно, когда мы будем подниматься по этим чертовым стойкам и трубам. — Ты подписался добровольцем играть со взрослыми, жопа с ручкой. Ты мог быть обычным матросом. Змей ухватился за поручни у моих ног, подтянулся и перекувырнулся через поручни туда, где стоял я. — Ни в коем случае, шкипер. Кто, черт возьми, захотел бы оставаться на борту чертова корабля? Он, конечно, был прав — шесть месяцев без выпивки и девок были самым страшным проклятием для всех моряков флота, а Змей, бывший десантник, был не создан для такой жизни. Так что вместо этого он был промокшим, наполовину замерзшим и покрыт коркой льда, выполняя извращенную тренировочную миссию, которую мы с Рики Вегенером разработали, чтобы как можно ближе приблизиться к реальным вещам, не вызывая ненужных жертв. Мы с командиром GSG-9 сходились во мнениях по этому вопросу. Он, как и я, верил, что если учения не будут находится на самой грани оперативной безопасности, они не помогут людям выжить в реальных жизненных ситуациях. Мы оба несли груз того, что убивали людей на тренировках. Но — мы уже говорили об этом в прошлом — не было вины, тревоги и стресса лидерства, вызывающего мигрень и зубовный скрежет. Это была неотъемлемая часть ответственности, которую мы добровольно на себя взяли. Никому из нас это не нравилось, но мы оба это делали. Мы плыли уже почти четыре часа — хотя мне казалось, что прошла целая вечность — и я с трудом вернулся в рулевую рубку, где капитан сказал мне, что мы почти на стартовой позиции, в трех милях от буровой установки. — Но фрегаттен-капитан — капитан второго ранга — мы хотим обойти цель, по крайней мере дважды, чтобы убедиться, что это правильная установка, а также чтобы вы могли увидеть, как течение повлияет на ваши маленькие лодки, да? — Утвердительно. Я не собирался ему противоречить. Он знал эти воды. Я был новой пробкой, качающейся в незнакомом пруду. Как только мы увидим, как движутся течения, мы сможем решить, в каком направлении выдвигаться. Я снова прошел на корму и объяснил ситуацию бойцам. На их лицах отразилось разочарование. Трейлер Корт высказался первым. — Какого черта мы должны ждать, шкипер? Давайте просто пойдем. Раздался хор остальных, из 'правильно' и 'о'. Я понял их точку зрения. Что угодно было лучше, чем избиение, которое мы получили на борту буксира. Но сейчас было не время импровизировать. Нам придется оценить течение и ветры, прежде чем мы пойдем. Через полтора часа мы начали спускать лодки на воду. Это было проще сказать, чем сделать — в целом, спуск занял больше часа. Было достаточно сложно спустить вельботы на воду, не разбив их корпуса в клочья о буксир. Еще труднее было попасть в цель сорока двум стрелкам — засечь волну, а затем спрыгнуть, нагруженным взрывчаткой, оружием, боеприпасами и альпинистским снаряжением надеясь, что вас не снесет в воду 50-узловым ветром. Я перелез через поручни. Подо мной качался и переваливался вельбот. В быстрой последовательности мой разум перебирал возможные варианты. В какую сторону я прыгну/упаду/поплыву, если я промахнусь мимо катера? Если я войду в воду, должен ли я буду больше беспокоиться о винтах на вельботах или гигантских винтах буксира? Если меня унесет за корму, затягивающая сила буксира засосет меня вниз и превратит в котлету? Сколько боли я смогу вынести? Какого черта я здесь делаю? Когда я прыгнул, до меня с кристальной ясностью дошло, почему Рики Вегенер — не будь дураком — вежливо отказался от поездки на лодке в пользу игры в качестве наблюдателя на борту буровой платформы. Его доставили вертолетом, в светлое время. Вот почему он носил звезды, а я шрамы. Почти через час мы наконец загрузили всех сорока двух озлобленных и недоброжелательных стрелков в маленькие катера — может быть и не те, что были расписаны на бумаге, но по крайне мере, они сошли с проклятого буксира и направились к цели, которая, будучи нейтрализована, обозначала что они получат теплую одежду и холодное пиво — если проживут так долго. В последнюю минуту на борту буксира было решено, что на каждом вельботе пойдет по три человека: рулевой, радист и стрелок, способные открыть ответный огонь, подобрать пловцов для спасения и закрепить тросы, чтобы удержать маленькие лодки рядом с буровой установкой и буксиром. Таким образом, оставшиеся двадцать четыре стрелка оказались в любящем Северном море — двенадцать пар пловцов, по две на каждую из опор буровой установки. Море было настолько скверным, что мы часто теряли платформу из виду даже на расстоянии в тысячу метров и должны были полагаться на наших оперативников на борту буксира, работающих с транспондерами, которые мы несли и экраном радара, чтобы нас направить. В нормальных условиях мы обычно подходили к нефтяным вышкам под разными углами, чтобы обеспечить успешное скрытное нападение. Однако, в этом море мы старались держаться в пределах видимость друг от друга, чтобы ни одна лодка не потерялась. Мы повернули к огромной платформе — ее огни все еще слабо светились в темноте. Я посмотрел на часы: 01.45. Казалось, что мы провели в катерах несколько часов, хотя когда мы проводили намного позже разбор, мы узнали, что потребовалось всего пятьдесят минут, чтобы добраться до места старта пловцов. Насколько там было плохо? Настолько плохо, что даже приятно было оставить вельботы и скользнуть в ледяную воду. По крайней мере, в воде тебя не хлестал ветер. Я поправил маску и перелез через планшир с концом в руках. Каждая пара пловцов держала по одному. Идея была в том, чтобы обернуть концы вокруг опор платформы, чтобы мы не дрейфовали. Я хмуро смотрел на возможность пропавших без вести. Я поплыл к одной из громадных колонн корпуса, от которой можно было дотянуться до расчалок, позволяющих подняться на палубу и к жилым отсекам. Платформа над моей головой напоминала футуристическую космическую станцию — десятиэтажный скелет из бетона и стали. Я потянулся к одной из массивных колонн, но волна пронесла меня мимо нее. Черт. Я поплыл против течения. Теперь меня подхватила быстрина, утащила под воду и швырнула на покрытую ракушками стальную сваю. Я вынырнул на поверхность, сплевывая воду. После двух попыток мне удалось обмотать конец вокруг скобы. Сделав это, я понял что мистер Мерфи приехал с нами на платформу: вся металлическая поверхность буровой платформы была покрыта слоем льда толщиной примерно в одну восьмую дюйма. Я быстро собрал своих лучших скалолазов — Трейлера, Змея, Пыжика и Скачки и объяснил ситуацию. Они должны найти путь наверх, а затем сбросят спелеологические лестницы, которые будут закреплены титановыми крюками, позволяющие подняться остальным. Пыжик пошел первым, извиваясь на гладкой цилиндрической поверхности опоры, ругаясь так, что мог бы гордиться даже Эв Барретт. Шум не имел значения — при 50-узловом ветре никто ничего не мог услышать, и мы были уверены, что никто из террористов нас так скоро не ждал. Я взглянул на часы: 02.25. Немного отстаем от моего расписания. Я утрамбовывал воду. Я размышлял о существовании, которое для себя выбрал. Я ждал, казалось, целую вечность. — Че-е-е-е-ерт! Тело Пыжика вылетело из темноты. Он упал на воду в пяти ярдах от меня, с тошнотворным шлепком. Я подплыл к нему, уверенный что он мертв или без сознания, или что он сломал себе спину. Он лежал в воде и шевелил пальцами. Затем его маленькие рыжие усики дернулись под маской. Наконец он застонал. — Дерьмо. Там чертовски скользко. Он был в порядке, слава Богу. Я выдавил из себя улыбку. Я закатил глаза к небу. — Вставай, придурок, вставай. Ты должен идти туда. Я указал головой наверх. Он перевернулся, по собачьи подплыл к опоре и начал снова — маленький паровозик, который смог. На этот раз он снял свои резиновые перчатки. — Мои руки скользили. — Ты потеряешь малость кожи. — Ну и что — зато это даст мне сцепление. Теперь Змей, Скачки и Трейлер тоже начали подниматься. Именно Трейлер наконец поднялся достаточно высоко, чтобы закрепить первую спелеологическую лестницу, которая выглядит как одна из тех штук, по которым поднимаются воздушные гимнасты и я дал знак первым шести людям начать подъем. Вскоре за ними последовали еще три спелеологические лестницы, каждая из которых была закреплена титановым крюком. Я жестами приказал остальной команде начать штурм. План был воплощением операции 'Будь проще, дурачок'. Мы взбирались по спелеологическим лестницам, чтобы преодолеть вертикальные опоры. Затем, как только мы доберемся до самого каркаса надстройки, мы поднимемся наверх, перелезем через поручни и уничтожим плохих парней. Двадцати четырех из нас было достаточно, чтобы ударить по всем основным зонам платформы одновременно. Я наблюдал, как двое из GSG-9 втаскивали себя наверх по шторм-трапу Скачек, когда они упали. На высоте двадцати футов их накрыл мини-торнадо и крюк вылетел из ниши. Они упали обратно в воду, привязанные к концу своего напарника, всплыли на поверхность, подплыли к опоре и закрепились. Лестница ушла на глубину шести футов — дерьмо случилось. Я попытался прикинуть стоимость. Каждый титановый крюк был равен цене на билет 'Конкорда' из Нью-Йорка в Лондон. Я махнул фрицам плыть к шторм-трапу Рыжика и дал им знак подниматься. Когда я увидел, что с ними все будет в порядке, я последовал за ними — последним, кто поднимался. На полпути я выдохся. Какого черта тут делает старик? Я висел в сорока футах над бурлящим морем и смотрел на часы: 05.18. Потребовалось более трех часов, чтобы добраться от начальной позиции до позиции выхода в атаку. Пыхтя и обливаясь потом, несмотря на морозный воздух, я перебрался через перила и наблюдал, как все заняли свои заранее подготовленные позиции в так называемом режиме международной команды — смешанные пары стрелков. На палубе не было никакого движения, кроме обычных звуков ветра и моря, а также шипения, стонов, скрежета и хрипов пневматического, гидравлического и электрического оборудования. Может быть, подумал я, мистер Мерфи свалился с лестницы и этот сукин сын утонул. Я подал знак рукой. Трейлер и Малыш Рич, каждый с немецким стрелком-напарником, прикрепили взрывчатку к главному люку. Еще один из моих смертоносных стрелков, взрывоопасный маленький задира, которого я звал Крошка Карлос, вместе с Змеем, бойцом SEAL размером со шкаф, которого я звал Хо-Хо-Хо, Пыжиком и их фрицами-камрадами, заблокировали иллюминаторы, аварийные люки и генераторы. Это было слишком просто — никаких признаков плохих парней. Неужели нас подставили? Неужели это все город-ловушка? Я включил передатчик. — Пошли! Это было гребаное Четвертое июля, День взятия Бастилии и чертов юбилей Королевы одновременно. 'КАБУ-УМ!' — заряды пробили люки, 'Ка-БАМ!' — ребята забросили в рубку светошумовые гранаты и вошли, быстро и тихо. Я последовал за ними, крепко держась за плечо Трейлера. Его 'Смит-Вессон' был наготове. За электрической панелью, скрытой дымом от вспышки, послышалось какое-то движение. Трейлер инстинктивно обернулся, взмахнул своим .357 и выжал три выстрела специальными маркирующими патронами. — Умри, ублюдок. Три красные звезды появились на груди плохого парня. Справа от него было еще какое-то движение. Напарник Трейлера — немец, развернул свой ХК Р7 и достал террориста двумя 9-миллимитровыми восковыми пулями в горло. Даже с защитой, которую он носил, этот сукин сын будет иметь проблемы с дыханием еще несколько дней. — Чисто — объявил Трейлер по рации. Теперь Карлос, Змей, Хо-Хо-Хо, Рич, Скачки и другие, начали методично, отсек за отсеком, прочесывать главные помещения буровой платформы. Я связался по рации с буксиром и 'Уалерами' и приказал им сходится. На заднем плане слышались разрозненные двух и трех-патронные очереди из пистолетов и пистолетов-пулеметов. — У меня есть заложники — живые. Это был голос Золотопыльного Ларри. — Но они опутаны проводом. Дерьмо. Они были заминированы. Где, черт бы побрал, детонатор? Он с электроцепью или радиоуправлением? Было это... Раздался безошибочно опознаваемый голос Пыжика. — Мне достался членосос с детонатором. Он спал и засунул его под свой матрац. Развяжи их, Ларри. Мы закончили учения в 07.30. Посредники (трое немцев и трое американцев) подсчитали: двое плохих парней убиты, трое ранены, восемь захвачены. Два хороших парня ранены. Двенадцать заложников освобождены, никто не пострадал. В общем, неплохое рабочее утро. Я нашел Рики на камбузе, трудящимся над дымящейся миской супа из бычьих хвостов, в свободной руке у него был ломоть черного хлеба, намазанный белым немецким маслом, а у локтя — кружка черного кофе. — Развлекаетесь, герр генерал? Он посмотрел на меня с недоброй улыбкой. Ах ты головка от члена. — Это было интересное утро. Хороший прогресс. Он сделал паузу и набрал полную ложку супа. — Но эти учения — они всегда вызывают у меня зверский аппетит. Он закусил черным хлебом. — А у тебя? А у меня? Я стоял там в своем резиновом костюме, с мокрой бородой, с замерзшими ободранными пальцами и ноющими суставами. Я облегчился в костюм — обычная практика во время операций и от меня несло уборной. — Ах ты никчемный сукин сын, петушачьеголовый дерьмомозглый застойномудый гребанный нацисткий фрицеублюдок. Ты там сидишь, жрешь свой чертов суп и ржаной хлебушек, попиваешь свой горячий гребаный кофеек, а я отмораживаю свою несчастную задницу в твоем гребаном Северном море и ты меня же еще спрашиваешь, как насчет меня? Да пошел ты на хрен, герр генерал. Он разразился хохотом. — Сдается мне, членоголовый, если ты простишь мой французский, что сегодня утром ты настоящий 'тюлень'. Сукин сын был прав. Но ведь это он носил звезды, а я шрамы. Наш визит к GSG-9 возможно, сделал нас замершими и чертовски больными. Но по крайней мере, мы могли играть с теми, кто нам нравился. Вскоре после того как мы вернулись в Штаты, меня вызвали в штаб-квартиру ОКСО и сообщили, что для тайной операции в Ливане требуется подразделение из состава Шестого отряда SEAL. В Ливане мне никто не нравился. Но зимой 1982 года в Ливане находились части американского военно-морского флота, входившие в состав многонациональных сил, которые были направлены туда сразу после массовых убийств в лагерях палестинских беженцев 'Сабра' и 'Шатила', где фалангистские ополченцы отомстили за убийство своего харизматичного лидера Башира Жмайля, убив примерно тысячу безоружных палестинских мужчин, женщин и детей в сентябре прошлого года. Так что ОКСО и — неохотно — Госдепартамент решили что два урезаных лодочных экипажа из состава Шестого отряда SEAL (двенадцать человек вместо четырнадцати) будут тайно переброшены в Бейрут. Наша миссия будет заключаться в оценке возможных террористических угроз американским целям, обследовании позиций посольства и морских пехотинцев и выработке предложений по улучшению ситуаций. Как это и случалось раньше, я должен был осуществить развертывание прямо перед Рождеством. Я тщательно сделал выбор. Конечно я возьму с собой Пола и Дюка. И я подумал, что Индейский Еврей хорошо впишется. Были включены Золотопыльные близнецы, как и Змей, Скачки, Пальцы, Пыжик и большой бородатый сукин сын, которого я звал Хо-хо-хо из-за того, как он смеялся. Я также взял нашего любимого салагу, пушечное мясо из рядовых, Малыша Рича (я сказал ему, что нам понадобится доброволец, на случай мы попадем в беду и надо будет кого-нибудь бросить на съедение волкам. Он спросил, не взять ли ему с собой красную шапочку. 'Если будет хоть немного похожа на куфию' — сказал я, 'упакуй ее'.) Дожди рано пришли в Ливан в 1982 году, было сыро и холодно, когда я пробирался через переполненный международный терминал аэропорта Бейрута, одетый только в легкую куртку и свитер с высоким воротом. Я перекинул рюкзак через плечо, взял в руку дорожную сумку и позволил людскому потоку нести себя к таможне и иммиграционным стойкам. Я летел из Норфолка в Вашингтон, из Вашингтона в Нью-Йор, из Нью-Йорка в Париж. Я переночевал в Париже и ухватил немного праздничного веселья — я никогда так и не узнал ее имя, но она была вьетнамкой и очень красивой — потом встал в пять утра и взял такси до аэропорта Орли, расположенного в получасе езды к юго-востоку от города, откуда ночным рейсом 'Мидл Ист Айрлайнс' отправился в Бейрут. Я путешествовал налегке: ручная кладь и маленький пистолет .380 калибра, который было легко спрятать, когда я проходил через металлодетектор. Наше оборудование связи, тяжелое оружие и специальные вкусняшки путешествовали с Дюком, Ларри, Фрэнком и Малышом Ричи. Им предстояла самая легкая поездка: рейсом командования ВВС из авиабазы Сигонела на Сицилии, спокойная ночь с холодным пивом, а затем ранний утренний воздушный перелет на борту военно-морского самолета С-2 'Грейхаунд', который доставил их на летную палубу авианосца США 'Индепенденс' недалеко от ливанского побережья. Оттуда мой квартет бойцов SEAL должен был проникнуть на берег вместе с отрядом морской пехоты. Потом они переоденутся, затеряются в толпе и отправятся на север в город. Я должен был забрать их вместе с багажом снаружи у терминала аэропорта через семьдесят два часа. Пол, Скачки, Пыжик и Змей должны были вылететь в Амстердам, а оттуда поездом до Афин. Они пробудут там пару дней, чтобы убедиться, что они 'чисты', а затем полетят на Кипр, где сядут на паром до Бейрута. Через восемьдесят четыре часа они будут на Музейном перекрестке — одном из немного мест, где можно пройти между Восточным и Западным Бейрутом, не попав под обстрел. У Еврея, Хо-хо-хо и Пальца был самый окольный и опасный маршрут: Лондон, Париж, Франкфурт — и Дамаск. Оказавшись в сирийской столице, они возьмут такси и отправятся в Бейрут по суше, а затем поселятся в отделе 'Саммерленд', расположенном на пляже к северу от аэропорта. В этом конкретном боевом патруле я был передовым дозорным. Я действовал в одиночку, в течение дня или около того, изучая местность, организуя транспорт, подыскивая подходящие безопасные дома и наблюдая за... чем угодно. Я улыбнулся усатому чиновнику, который поставил мне штамп в паспорте. В моем ирландском паспорте была аккуратно сложена пастельно-розовая с желтым пятидесятифунтовая ливанская банкнота, прежде чем я прошел иммиграционный контроль. Теперь у меня была двухмесячная виза, а пятьдесят фунтов исчезли. — Шукран — спасибо тебе. — Ауфван — добро пожаловать. Я поднялся по трапу к наружным дверям. Казалось, снаружи были беспорядки, но это была обычная суета, естественная для аэропортов третьего мира от Каира до Карачи. Разница в Ливане заключалась в том, что здесь все были вооружены до зубов. Трое таксистов подрались из-за меня и я сдался победителю, невысокому темноволосому человеку с единственной густой бровью и кривой улыбкой под плохо починенной заячьей губой. Он повел меня к тому, что когда-то могло быть 'Шевроле'. Я пошел вперед, глядя, как он скачет передо мной поводя плечами. Мы подошли к машине. Он помолчал. Он повернулся. Массивная бровь приподнялась почти на целый дюйм. — Куда двигаемся? — Отель 'Коммодор', Игорь. Он показал мне большой палец. — Сахафа — пресса? Журналист? — Да. Сахафа. 'Ирландский Ежедневный Флагшток'. Слышал о таком? Я наблюдал как он одарил меня, как я предположил, насмешливым взглядом. — Нет, мистер. — Ничего страшного, никто не слышал. Я забрался на пассажирское сиденье, бросил багаж на заднее сиденье и с трудом захлопнул дверцу. — Как тебя зовут, хабиби? — Хабиби? Вы говорите по арабски? — Нет, только несколько слов. Я могу сказать тебе, чтобы ты пошел на хер и спросить где писсуар. — Этого достаточно. Шофер повернулся ко мне и его улыбка стала еще более нелепой из-за состояния его губы. Он тронулся с места, не обращая внимания на поток машин по обе стороны от нас. — Зови меня Абу Саид, хабиби. Саид Абу Саид. Он покачала головой, потянулся назад и похлопал по моему багажу. — Да, хабиби — пожалуйста, не делай так — это вводит в соблазн. Положи их себе под ноги, пожалуйста. Я как следует уложил свой багаж, когда такси опасно вырулило из аэропорта. Мы миновали два ливанских блокпоста и двинулись на север по разделенной дороге, ведущей в город. Два 'Вольво', которые казалось, устроили гонку в сотне ярдов впереди нас, внезапно отскочили друг от друга. Один из них опасно вильнул, развернулся на 180 градусов и съехал на обочину шоссе. Другой 'Вольво' свернул на обочину и резко затормозил. Оба водителя вышли, размахивая пистолетами. Абу Саид вдавил педаль в пол и промчался мимо перестрелки. Добро пожаловать в Бейрут. Нам помахали при проезде через контрольно-пропускной пункт морской пехоты, где дежурили ребятишки с румянцем во всю щеку, с незаряженными М16. Одно из идиотских 'правил открытия огня', которые были продвигали бюрократы в Вашингтоне было то, что морским пехотинцам не разрешалось защищать себя. Я оглянулся через плечо. Они были легкой добычей. Я обернулся и увидел перед собой городскую россыпь разбомбленных, выпотрошенных руин. — Бурдж аль-Бараджне — палестинский лагерь, — объяснил Абу Саид, когда мы проезжали мимо. — Израильтяне не любят. На перекрестке он свернул налево, а затем вскоре свернул направо, объехав то, что осталось от транспортного кольца. Вывеска на здании слева от меня гласила, что мы только что миновали кувейтское посольство. Теперь мы миновали что-то похожее на футбольный стадино. — Спортивный центр — объяснил он. — ООП использовала его для вооружений. Израильтяне бомбят — сирийцы стреляют из танков. Все — ка-бу-у-м. Мы проехали дальше. Справа от меня дома, сплющенные как оладьи, загромождали ландшафт. — Лагерь 'Шатила' — пояснил водитель. — Ататоефк — фалангисты... Он провел пальцем по горлу. — Убили здесь много палестинцев. Мы свернули налево, потом направо, потом налево, следуя небольшой дороге в жилом районе, вдоль которой стояли припаркованные машины и жилые дома, которые, казалось, пережили войну без особого ущерба. Мы снова повернули и передо мной внезапно открылось удивительное пространство зелено-голубого Средиземноморья; прямо по левому борту. Даже при всех разрушениях вид был впечатляющим — это, должно быть, был невероятный город, прежде чем ливанцы решили совершить национальное самоубийство. Я сел поудобнее и расслабился. Через несколько сотен ярдов кабину сотряс оглушительный грохот и дрожь, за которыми почти сразу же последовал опасный взрыв, где-то позади нас. Я обернулся и увидел коричнево-черный дым, поднимающийся из жилого района, который мы только что покинули. — Что это было? Абу Саид свернул на тротуар и остановился. Он вышел из машины и оглянулся на дым. — Бомба в машине, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Опасно. — Ни хрена себе. Он вернулся в кабину, сгорбился над рулем, захлопнул дверцу и включил передачу. — Ни хрена себе, хабиби. Мы пробирались вверх по крутой узкой улице, которая прорезала городской каньон на склоне холма, а затем слалолом шла вниз по другой стороне, проскальзывая между пешеходами и припаркованными автомобилями, когда пара пожарных машин, завывая сиренами, мчалась в противоположным направлении, не обращая внимания на встречное движение. Затем появился еще один, более крутой холм. Наконец, задымив радиатором, такси с хрипом подъехало ко входу в отель. Я дал Саиду Абу Саиду сто ливанских фунтов. Он поклонился и усмехнулся. — Шукран хабиби. Пусть у Вас будет хороший отдых — и мирный. — Спасибо, — сказал я Абу. Я наклонился, чтобы поднять свой багаж. — Мне понадобится водитель на несколько дней. Ты свободен? Он утвердительно кивнул. — Триста американских долларов в день — и еще пятьдесят долларов каждый раз, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем. Я протянул ему руку. — Двести пятьдесят в день — и по пятьдесят, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем, не получив ни одного ранения. Он рассмеялся. — Сказано и сделано. Мне подождать тебя, хабиби? — Нет, увидимся завтра в восемь утра. Сегодня я хочу устроится, а потом пойду осматривать пешком достопримечательности. Я подхватил свои сумки, вошел в вестибюль 'Коммодора' и бросил их на пол у регистрационной стойки. Впереди и слева от себя я увидел уютный бар из красного винила и стеклянную дверь, ведущую к тому что казалось двором и бассейном. У 'Коммодора' была международная репутация. Это была журналистская гостиница в стиле Старого света, рай для расходных счетов. Счета из бара оформлялись как 'прачечная', счета из ресторана — 'услуги телекса' или 'междугороднего телефона'. То же самое можно было проделать с золотом или драгоценностями — можно было их купить для гостей и вставить в счет за проживание. Даже винный погреб был знаменит: сомелье 'Коммодора' мог поставить почти что угодно — лишь бы успели напечатать этикетку. Я зарегистрировался, бросил свои сумки в обшарпаной комнате с окнами на задний двор, зашел в бар, выпил пару 'Бомбеев' и вышел прогуляться. Из 'Коммодора' я вышел на Хамра-стрит, торговое сердце Западного Бейрута. Французские десантники патрулировали тротуары, прогуливаясь парочками с автоматами на шее. Их присутствие, должно быть, успокаивало: Хамра-стрит гудела. Машины и такси пронзительно сигналили непрерывной какофонии кошачьих воплей. Лавочки фаст-фуда оживленно торговали жареными цыплятами с хрустящей корочкой, шавермой и фалафелем. Стойки с напитками выдавали фраппе. Лавочники, давным давно покинувшие свои лавки из-за бомбежек и обстрелов, выкладывали свои товары и занимались торговлей прямо на тротуаре. Несмотря на мирную деятельность, кучки молодых людей в джинсах, кожаных куртках и с не слишком хорошо спрятанном оружием, слонялись вокруг различных жилых домов и витрин магазинов, испуская те же самые флюиды, которые я ощущал наблюдая за мистером Чарли в дельте Меконга более десяти лет назад. Я купил эклер в кондитерской и был поражен, увидев в подвале нечто похожее на фабрику по производству бомб, когда дверь подвала магазина приоткрылась. Обрывок информации встал на место. Бейрут был точно таким же, как Вьетнам, где мирная хижина часто скрывала вход в тайник с оружием в секретном туннеле под ней. Окай, ливанец — погибель тебе. Человек-Акула прибыл. С помощью карты я проложил себе путь к Американскому университету, побродил вдоль ворот и стен, затем медленно прошел мимо бетонных развалин, где кустами росли бугенвили, а изредка попадались уличные кошки, тощие и злобные, и вприпрыжку припустился к берегу — на Авеню-де-Пари, где семиэтажное американское посольство выходит к морю. Я прошел мимо посольства, реликта тех дней, когда посольства были открыты и не охранялись, подобно публичным библиотекам, задержался на несколько минут, чтобы посидеть и полюбоваться безжалостным ветхозаветным небом, бескомпромиссным и упрямо синим, а затем продолжил свою прогулку. Не потребовалось много времени чтобы понять, что охрана посольства в козлиной заднице. Вдоль подъездной дорожки были навалены мешки с пескам, чтобы уберечься от выстрелов с улицы. Но если бы террористы вышли на незащищенную подъездную дорожку с машиной, груженой взрывчаткой, взрыв будет направлен прямо в посольство, а не отклонен от него. И к парадному входу мог подъехать любой: не было никаких мощных барьеров, чтобы не пропускать машины, только легкие баррикады и бочки из-под топлива, набитые песком. Большинство ливанских охранников снаружи были вооружены пистолетами, но ничего более мощного. Морпехи и их дробовики были внутри, где они были нужны меньше всего. Остаток дня я бродил по улицам, изучая местность между посольством и отелем, ища квартиры, которые мы могли бы использовать как убежище. Проблема была в том, что я не мог прочитать надписи на арабском 'Сдается' или что они были вообще. Сумерки наступили рано, сразу после 16.30, и когда на улицах стало темно, я вернулся в 'Коммодор' и его дружелюбный бар. Поднявшись в номер я тщательно проверил свой багаж: его уже обыскали. Это было нормально — в нем не было ничего, что могло бы рассказать кому-либо обо мне, кроме того, что у меня не было бритвы, мои книги в мягких обложках были британскими изданиями и у меня был чистый репортерский блокнот. Спустившись вниз я даже не успел сесть на табурет, как бармен уже поставил передо мной двойной 'Бомбей' с камнями. В моем номере, возможно были грязные потертые ковры, паршивая сантехника и откидная кровать, но бар был строго на пять звезд. Все дело в приоритетах — а у 'Коммодора' были свои приоритеты. Абу Саид сидел перед отелем в восемь часов следующим утром, его мотор громко стучал. Я прыгнул на переднее сиденье. — Йалла, пошли. — Куда? — Кофе. Отведи меня в лучшую кофейню, которую ты знаешь. — Будет сделано, хабиби. Абу Саид влажно улыбнулся сквозь усы, нажал на акселератор и покатил вниз по склону холма к набережной. Мы ехали на юг по Прибрежной дороге к Халде. Ехали — это очень мягко сказано. Абу Саид водил как боец SEAL. Шоссе было дорогой с раздельными полосами и всякий раз, когда поток на юг был для него слишком медленным, он перескакивал разделитель, включал свои фары, жал на клаксон и вел по встречной северной полосе, делая обходные маневры, петляя по обочине и меняя полосу, когда легковые машины и грузовики сворачивали, чтобы уйти с нашего пути. Примерно в шести кликах к югу от аэропорта, он свернул на изрытую колеями грунтовую дорогу, проскочил еще половину клика и с визгом остановился перед маленьким безымянным магазинчиком, окна которого были прикрыты двойным слоем мешков с песком. — Лучший кофе в Бейруте. Кофе моего кузена. — Потрясающе. Теперь, Абу Саид, будь так добр, присоединись ко мне. Мне нужна твоя помощь и твой совет. В тот день вездесущий Абу Саид помог найти мне две квартиры: одну для моего 'новостного агентства', вторую для моих 'фотографов' и 'техников', которые должны были прибыть на следующий день. Я заплатил аренду за месяц, плюс еще за один месяц в виде бакшиша, всеохватывающем подкупе-подмазывании-ускорении-халяве-чаевых, которые смазывают колеса по всему Ближнему Востоку и завладел двумя связками ключей. Я выписался из 'Коммодора' и бросил свои сумки в большей из двух квартир. И я нанял еще одного из бесчисленных кузенов Абу Саида в качестве второго водителя. Это дало нам два псевдо 'Шевроле' и двух усатых водителей, по имени Абу Саид, поэтому я быстро начал называть одно 'Такси Альфа' и второе 'Такси Браво'. К закату третьего дня команда прибыла в аэропорт целой и невредимой. Я захватил Дюка, Ларри, Фрэнка и Малыша Ричи из аэропорта, подобрал Пола, Змея, Пыжика и Скачки на Музейном перекрестке и отправился в отель 'Саммерленд', который находился недалеко от пляжа к западу от 'Шатилы', где нашел Еврея, Хо-хо-хо и Пальца, державших оборону в баре. Мне потребовалось почти два часа, чтобы отделить их от трех восхитительных молодых существ, которые хотели поехать с нами. Конспиративные дома — вернее, конспиративные квартиры — не могли бы быть расположены лучше. Один из них, стоял на набережной, не далее чем в шестистах ярдах от американского посольства; четырехкомнатная квартира на третьем этаже выходила окнами на Средиземное море, на север, с видом на Джунию, опорный пункт христиан-маронитов. Вторая квартира находилась рядом с штаб-квартирой Детского фонда ООН. Она была меньше, но уютнее. И давала нам хороший доступ к заднему входу в посольство. Связь была важна. Группа Дюка привезла с собой несколько защищенных раций и мы организовали три отдельные сети. Одна из них обеспечивала связь между квартирами; другая, использующая миниатюрные передатчики, предназначалась для использования на улице. У нас была даже спутниковая тарелка и спутниковые телефоны, так что мы в случае необходимости могли связаться с ОКСО. Всегда настороже, Дюк принес новую игрушку — ручной шифратор. Чтобы использовать его, вы набирали шифрующий код, а затем записывали сообщение на пленку. Вы звонили по открытой линии — можно пользоваться телефонами-автоматами, гостиничными линиями, чем угодно — а потом проигрывали пленку. Принимающая сторона записывала сообщение на пленку и использовала тот же цифровой код для расшифровки сообщения. Комбинации можно было менять ежедневно или даже ежечасно, если это необходимо. Условия нашей работы были жесткими. Посольство знало, что сюда прибывает группа из ОКСО для оценки ситуации, но диплодинки из посольства не хотели иметь с нами ничего общего. С их точки зрения, охрана посольства была в полнейшем порядке и беспокоится было не о чем; это был веселый сезон, и фа-ла-ла, ла-ла-ла-ла. К черту их — мы их спасем, несмотря ни на что. Я разделил нас на пары. Пол и Дюк, Змей и Пыжик, Золотопыльные близнецы, Ричи и Хо-хо-хо, Еврей и я. Задача состояла в том, чтобы выяснить, существует ли террористическая угроза и если да, то как ей можно противостоять. Мы уже знали, что по морским пехотинцам вели снайперский огонь из трущоб шиитов, обращенных к аэропорту, так что я отправил Пола и Дюка на разведку района с одной стороны и Золотопыльных близнецов с противоположной, для оценки цели. Змей, Пыжик, Еврей и я сосредоточимся на посольстве. Две другие пары обычно выслушивали и вынюхивали, оценивая настроение в городе и пытаясь определить конкретные проблемные области. Конкретные — чушь, весь город был проблемной областью. На следующее утро мы с Евреем отправились на тихую прогулку по аккуратно подстриженным дорожкам, проходившим через Американский университет Бейрута, находившийся позади посольства. У Еврея была камера с автофокусом, и для любого прохожего он был просто еще одним придурком, делающим случайные снимки. Однако то, что он на самом деле делал, было классической оценкой цели: создание визуального 'повествования', показывающего насколько незащищенной была тыловая часть посольства, и как легко было ее взломать со всех сторон. Мы гуляли, разговаривали и делали фотографии около часа, а потом решили найти место перекусить. Выйдя из маленькой лавки на Бхаази-стрит, Еврей повернулся ко мне. — Улыбнись... Он поднял камеру. Я помахал рукой. — Привет мама. Он резко отвернулся и мы пошли дальше по улице. В мгновение ока шестеро подростков — четверо с пистолетами наизготовку и двое с АК-47 бросились на нас из переулка, что-то быстро бормоча по арабски, указывая на камеру Еврея и подавая нам знак остановится. Еврей приготовился защищаться. Я остановил его движением брови — мы не хотели никаких неприятностей средь бела дня на людной улице. Я поднял руки и прислонился спиной к стене. Еврей сделал тоже самое. — Что случилось? — я ободряюще улыбнулся бандитам. Никакой реакции. — Parlez vous franfais? Один из детишек ответил мне на французском с сильным акцентом. — Ты кто такой? — Je suis journaliste. Сахафа, пресса. Он перевел своим друзьям. Их это не впечатлило. АК нацелились на наши глотки. Я отметил, для протокола, что переводчики огня стояли на автоматическом, а детишки держали пальцы на спусковых крючках. Я попытался вспомнить, сколько фунтов составляет усилие, чтобы спустить курок АК. Я решил что это мелочь, которую я не хочу вспоминать. Говоривший по-французски снова повернулся ко мне. — Твой друг фотографировать секретный военный объект. Я сказал Еврею, что он сделал. — Стыдись, придурок — упрекнул я его. Еврей опустил голову и что-то пробормотал себе под нос. Затем он вскрыл заднюю часть камеры, достал пленку, вытащил ее из кассеты, размотав весь рулон. — Спроси их, все ли теперь в порядке — потому что если это не так, я собираюсь замочить этих козлов. Франкоговорящий забрал пленку Еврея. Оружие было опущено. — Что за объект нам попался? — спросил я. Мальчик указал на на витрину магазина. — Ополченцы жить здесь. Мурабитун. — Это секретный объект? Мальчик серьезно кивнул. — Вся улица принадлежать Мирабитун. — А соседняя улица? — я указал на запад. Он помотал головой. — Держать Амаль — шиитские ополченцы, — пояснил он. — А там что? — я указал на восток. — Одна улица Мирабитун, следующая улица — Сирийская национальная партия. Он указал на трущобы за Хамрой. — Там Хезболла — партия Бога ополчения шиитов. Я грациозно склонил голову. — Шуркан. Merci beacoup. Мы с Евреем повернулись и пошли прочь. — Прямо как в проклятом Южном Бронксе, — сказал Еврей. — Каждая улица это территория другой банды. К концу первой недели мы уже знали, что 'они' следят за посольством. Но мы не знали, что такие 'они'. Было слишком много опасных шаблонов — одни и те же легковые машины, проезжающие мимо в неурочное время; одни и те же бородатые лица, останавливающиеся, как будто подсчитывая сколько охранников на посту; одни и те же грузовики и такси, прощупывающие боковые ворота и парадный вход, чтобы проверить, остановят ли их. Я установил несколько собственных шаблонов. Мы наблюдали за посольством двадцать четыре часа в сутки, используя камеры, бинокли и пассивные очки ночного видения. Змей и Пыжик, которым выпадала ночная смена, стали приходить и уходить, карабкаясь вверх и вниз по внешней стороне жилого дома. Таким образом, они не тревожили бандитов, которые часто спали на лестничной клетке и никто не услышит лифт, когда они выйдут или зайдут. Из того, что мы могли сказать, в Западном Бейруте было примерно две дюжины отдельных вооруженных группировок, не считая многонациональных сил ООН, израильтян, сирийцев или нас. Сюда входили ополченцы, частные армии, уличные банды, просто головорезы и закоренелые террористы, так что у нас был полный спектр возможностей для выбора плохих парней. К началу второй недели нашего пребывания в Бейруте мы слышали, как взорвалось с полдюжины заминированных автомобилей. Пару раз мы спешили на место происшествия, чтобы посмотреть, насколько велик ущерб. Он был значительным. Упакуйте в 'Мердседес' сто килограммов взрывчатки, столько же гвоздей и другого металлолома, взорвите его в людном районе в час пик и вы можете нанести приличный ущерб. Есть также что-то врожденно ужасающее в концепции заминированных автомобилей. Любой автомобиль может стать одним из них. Они предназначены для убийства невинных людей в ужасающей манере; они почти незаметны без специального оборудования; и они могут быть подорваны с помощью часового таймера, пульта с инфракрасным сигналом или с помощью дистанционного радиоуправляемого устройства. Арсенал, доступный якобы разоруженным бейрутским ополченцам был впечатляющим. Но ни танк, ни реактивный гранатомет, ни миномет, ни даже гаубица не производили такого ужасающего удара, как заминированный автомобиль. Набеги Пола на трущобы Южного Бейрута также привели к пессимистическому прогнозу. — Морских пехотинцев втягивают в бои, которые они не могут закончить, — сказал он. Пол объяснил, что морские пехотинцы столкнулись с шиитскими и друзскими партизанами. С юга, по его словам, израильтяне вели разведку огнем, обстреливая шиитские трущобы в Хай-эль-Селлуме. Морские пехотинцы стояли в низменности, рядом с аэропортом, в то время как ополченцы удерживали возвышенности на холмах к востоку. Это само по себе было безумием. Но правила открытия огня, из десяти пунктов, которыми руководствовались морские пехотинцы, по заключению Пола были безумием абсолютным: 'Когда вы находитесь на посту, в мобильном или пешем патруле, заряженный магазин должен быть примкнут к оружию, затвор закрыт, оружие на предохранителе, патрон в патронник не дослан. Не досылайте патрон в патронник, если только это не приказано уполномоченным офицером, если вы не вовлечены в непосредственную самооборону, где разрешено открывать огонь на поражение.' — Единственная инструкция, которую они не дали этим несчастным ублюдкам такова: 'Когда начнется стрельба, наклонитесь, просуньте свою голову между ног и поцелуйте себя в жопу на прощание'. Охрана морской пехоты, заключил Пол, была столь же скверной как и посольства. Мы отпраздновали Сочельник пробежкой с целью подслушивания и вынюхивания и заглянув в посольство, чтобы посмотреть, насколько близко мы сможем подобраться незамеченными. Ответ был не слишком хорош: Пальцы, Дюк и Малыш Ричи смогли установить достаточно 'зарядов' — мы использовали пластиковые бутылки с водой — чтобы превратить все здание в груду бетонных развалин и никто их не видел и не остановил. Ларри и Фрэнк взяли кусок пластиковой трубы размером с базуку и обошли здание со стороны пляжа, оставив пластиковую трубу нацеленную на офис, где, как мы полагали, находилась резидентура ЦРУ. Змей и Пыжик забрались по задней стене посольства, обошли ее и оставили записку размером четыре на шесть дюйма на закрытом окне. Там было написано: 'Ребята тут были и всех вас поимели'. Мы с Полом снова занялись парадным входом. Если бы мы были убийцами, это была бы настоящая бойня. Ливанские охранники спали, морские пехотинцы были внутри, и безопасность посольства была просто шуткой. Даже египтяне бы лучше справились. На Рождество мы накрыли стол в большой конспиративной квартире с видом на море, пируя жареным цыпленком, картошкой фри и пивом, пока мужики обсуждали, как 'танго' ударят по посольству. — РПГ — сказал Пыжик — Это лучший выбор оружия в регионе — каждое ополчение имеет их сотни. — К тому же, — добавил Фрэнк, — С помощью РПГ можно попасть куда угодно — вломиться в любую квартиру и нацелиться на чертов офис посла. — Не на его офис, — поправил Пол. — На офис его секретаря — вон тот, с окном наружу. — Как скажешь, шкипер, — сказал Пыжик. — Я имею ввиду, что их много, они просты в использовании и эффективны. — Вы можете легко скоординировать атаку РПГ, — вмешался Малыш Ричи. — Ударить двадцатью, даже тридцатью одновременно — это вызовет панику. Пальцы открыл бутылку 'Хейнекена' и сделал долгий медленный глоток. Он рыгнул и вздохнул. — Я бы сделал по другому. — Как по другому? — Пыжик обмакнул куриную ножку в чесночный соус и принялся жевать. — Атака РПГ, Пыжик. Мне кажется, если уж ты собрался врезать по посольству, то надо врезать сильно. — Партизаны обстреливали посольство в Сальвадоре из РПГ. — сказал Змей. — Они их и на Филлипинах использовали. Ну и что? Это ничего не значит. — Пальцы был непреклонен. — Во-первых, они были партизанами, а не террористами. Во-вторых, у них не было ничего потяжелее. — Ну и что? — Пыжик отправил трехочковым кость в мусорную корзину. Хо-хо-хо оценивающе заметил: — Думаю, Пальцы прав. РПГ это возможно, но у них тут есть и минометы, плюс у Амаля есть куча бронетранспортеров, оставленных ООП и один или два танка. — У Хезболлы тоже есть танки, — сказал Дюк. — И может быть даже гаубицы. — Дерьмо, — сказал Пол. — У этих чертовых фалангистов брони больше, чем у ливанской армии — но что это доказывает? — Это доказывает, — сказал Еврей, — что это место — чертова пороховая бочка. Золотопыльный Ларри сидел на угловом подоконнике, тихо потягивая пиво, и общаясь со Средизомноморьем. Он повернулся, чтобы бросить меланхоличный взгляд на остальных. — Я вам открою маленький секрет, ребята, — протянул он. — Если бы я был гребаным 'танго', я бы не стал портить свою гребаную тактическую внезапность какой-нибудь долбаной РПГ. Если хочешь привлечь чье-то внимание, ты врежешь ублюдку между глаз чертовым брусом два на четыре дюйма. Вы устроите самый большой взрыв, который можете устроить — и это будет чертова гребаная заминированная машина, и это чертова правда, и это все, что она написала. Он снова вернулся к наблюдению за своим морем. Я расхохотался. — Ну, спасибо, черт бы тебя побрал, шеф. Я допил свое пиво. — Джентльмены, — сказал я, — это возможно самое длинное замечание, которое мы когда-либо слышали от Ларри, возможно вообще самое длинное замечание, которое кто-либо когда-либо слышал от Ларри. Поэтому к нему надо отнестись с уважением. — Ну, он прав, — сказал Пальцы. — Держу пари на свою жопу, что он прав, — сказал я. — Заминированная машина — это то, что они используют. Так что давайте займемся обратным проектированием: они хотят зайти в заднюю дверь Дяди Сэма, а мы не хотим их туда пустить. Как это сделать? Через пять дней мы получили ответ. Я перезвонил техномагам по своему спутниковому телефону и объяснил проблему. Они прислали нам два черных ящика и одну страницу с инструкцией. Концепция была достаточно проста: бомбы с радиоподрывом получают сигнал на определенной частоте. Если вы будете передавать диапазон частот, используемых в устройствах радиоуправления и попадете на активную, детонатор активируется и бомба взорвется. Черные ящики имели радиус действия в 1000 футов. Вопрос был в том, сработают ли они. Был только один способ проверить. Мы с Полом взяли по одному, упаковали их в нейлоновые рюкзаки, а потом он, Пальцы, Ларри и я отправились на неспешную прогулку по Западному Бейруту. Я ехал с Абу Саидом Альфой, Пол взял Абу Саида Браво. Мы ехали медленно. Ларри сидел на заднем сиденье, его дипломат, приспособленный для ношения пистолета-пулемета ХК МР5К покоился на коленях. Все, что должен был сделать Ларри чтобы выстрелить — это нажать на спуск на рукоятке дипломата. На чемоданчике была наклеена эмблема телевизионной новостной компании. Я сидел впереди, рюкзак на коленях, черный ящик был включен. Мы проехали по Комиче Аль-Мазраа до северной окраины Факахани, района, где располагались офисы ООП во время ее длительной оккупации Ливана. Теперь в наименее разрушенных зданиях появились новые жильцы — ливанские мусульмане. По словам Абу Саида, многие из них были бедными шиитами. Оттуда мы отправимся на юг, к Бир-Хассану и Бир-Абеду, двум беднейшим шиитским районам. Это было вполне подходящее место для изготовителей бомб. — Чего ты хотеть в первую очередь? — спросил Абу Саид. — Показать моему коллеге старые офисы ООП, — сказал я. — Он телевизионный продюсер из Америки, очень важный человек, что называется, большая пушка. Я даже сказал это с невозмутимым видом. — А, большая пушка. Ливанец хмыкнул. — Я брать тебя с собой. Мы свернули с шоссе, направляясь к лабиринту разбомбленных домов, бункеров и офисов, которые когда-то были домом для легионов Ясира Арафата. Улицы, все еще усеянные обломками и массивными кусками бетона, были тем не менее заполнены людьми. Абу Саид указал на обугленный дом справа. — Здесь был один из офисов Арафата. Ларри хмыкнул. — А там — через дорогу — еще офисы ООП. Ларри выглянул в открытое окно. — А кто сейчас здесь живет? — Здесь живут шииты. Шииты, потерявшие свои дома. Мы объехали квартал, пока Абу Саид указывал на другие бывшие объекты ООП. Затем он снова повернул на юг, и мы двинулись к старому лагерю 'Сабра'. В двух кварталах впереди трехэтажное здание внезапно взорвалось, как вулкан. Большой красный огненный шар поглотил дом; грохот взрыва был оглушительным; ударная волна подбросила наше такси на фут в воздух. — Иисусе — Ларри нырнул на пол, когда в крышу машины врезался бетонный осколок. — Разворачивай машину и жди меня здесь. Я выскочил из машины и побежал в сторону взрыва. Ларри последовал за мной, с дипломатом наизготовку. Чем ближе я подходил, чем жарче становилось. Пламя было повсюду. Полдюжины автомобилей подбросило в воздух как спичечные коробки; там, где раньше был жилой дом, теперь зияла воронка глубиной около тридцати футов, заполненная горящими обломками. Десятки ливанцев, некоторые кусками, лежали на улице. Двое мужчин пытались взломать дверь горящего фургона, в котором, как в ловушке, оказались две женщины. Когда пламя поднялось выше, они бросили свои усилия; люди смотрели, с ужасом и отвращением, но не в силах оторваться, как пламя пожирало женщин. Вдалеке послышались сирены и гудки. Пара пикапов с 20-мм зенитками, прикрученными в кузове, выкатились на улицу, двое наводчиков, одетых, как мне показалось несколько странно для артиллеристов — в короткие кожанные куртки с подкладкой и дизайнерские джинсы, вслепую палили в воздух. Они должно быть решили, что это была израильская бомбежка. Я схватил Ларри за плечо, и мы пошли обратно к такси. — Это было на самом деле, или это кино снимали? — спросил я, когда мы протискивались между истерящими ливанцами. — Разве это имеет значение, босс? Я остановился, чтобы оглянуться на бойню. — Теперь уже нет. Моя просьба о встрече со старшим из американским консулов была удовлетворена, но неохотно. Чтобы обеспечить оперативную безопасность, пришли только мы с Полом, и мы попытались изменить нашу внешность, на случай, если наблюдатели снимали на фото или видео приходящих и уходящих. Нас провели в огромный кабинет на одном из верхних этажей. Через несколько минут прибыл консул и его помощник. Он был еще одним дипломатом, будто отобранным на эту роль для кино: высокий, седовласый, с аристократической внешностью. Он явно не хотел присутствовать на этой встрече и не скрывал этого. Нас представили друг другу. Он холодно пожал руки мне и Полу, потом сел на диван и стал ждать, когда мы начнем представление. Я захватил с собой наш черный ящик, а также кое-какие собранные нами сведения о состоянии безопасности посольства. — Сэр, мои люди и я провели почти три недели, обследуя ваше расположение и мы считаем, что вы уязвимы для атаки. — Если Вы так считаете, капитан 2-го ранга, уверяю Вас, что я приму это к сведению. — Мы следили за вашей системой безопасности, в ней зияют дыры. Он прочистил горло. — Каким-то образом, капитан 2-го ранга, это посольство сумело устоять в гражданской войне в Ливане, которое не прекращается с 1975 года. Мы вынесли ООП, сирийцев и израильтян. Мы все еще здесь. Теперь приехали вы, провели три недели в стране — мгновенно став экспертами — вы говорите мне, что моя система безопасности имеет 'зияющие дыры'. Позвольте напомнить Вам, кавторанг, что я знаю эту страну, этих людей и знаю и доверяю своим подчиненным. С безопасностью посольства все в порядке. Это моя позиция. — Но за последние несколько недель ситуация изменилась, сэр. Наши опросы показывают, что американцы начинают восприниматься как союзники маронитов, а не как честные посредники, защищающие всех ливанцев. Есть недовольство в шиитских, суннитских и друзских общинах и... Он прервал меня. — Я все прекрасно понимаю, кавторанг, насчет здешней политической ситуации. И хотя ситуация несколько изменилась, наша позиция в области охраны не нуждается в изменениях. — При всем моем уважении, сэр, я думаю, что ваша ситуация вот-вот станет совершенно иной. Дипломат покраснел. — Кавторанг, нет необходимости... — Наша оценка ситуации указывает на высокую вероятность того, что посольство в ближайшем будущем окажется в эпицентре взрыва заминированной машины. Поэтому, я настоятельно рекомендую Вам, сэр, изменить схему подъезда к посольству, усилить вооруженное присутствие по периметру и использовать устройства, подобные этому. Я указал на ящик. — Что это такое? — Это широковещательный радиопередатчик, который передает сигнал на частотах, обычно используемых для подрыва заминированных машин. Его радиус действия составляет около тысячи футов. Мы предлагаем Вам установить пару таких на крыше. Таким образом, любая заминированная машина с радиоподрывом в окрестностях взорвется раньше, чем они подойдут достаточно близко, чтобы нанести какой-либо ущерб посольству. Он недоверчиво посмотрел на меня. — Вы хотите сказать, что мы уничтожим бомбу в машине до того, как она попадет в посольство? — Да, сэр. — Но это же приведет к жертвам. — Да сэр, но... — Это неприемлемо, — заявил он. — Что такое? — Сопутствующие потери. Мы не можем допустить жертв. Неизбирательные жертвы плохо скажутся на нашем дипломатическом имидже. — Простите мой французский, но на хрен ваш дипломатический имидж. Мы говорим о том, чтобы сохранить жизнь Вам и вашим людям. — Но не таким образом. Старший консул посмотрел на черный ящик с отвращением. — Такие вещи... неправильны. Это неподходящий способ вести дело, кавторанг. Такие устройства были бы несправедливы по отношению к ливанскому населению и я отказываюсь иметь с ними что-либо общее. Он встал. — А теперь прошу меня извинить. Спасибо что зашли, капитан второго ранга. Надеюсь, Вы и ваши люди благополучно доберетесь домой. Ну и к черту его и всех дипломатов. В тот же день мы упаковали свои игрушки, проехали через линию морпехов, предъявили свои флотские удостоверения, переправились на 'Индепенденс' и были отправлены в Сигонеллу, а затем обратно в Норфолк. Старший американский консул не был в числе шестидесяти трех погибших, когда 18 апреля, примерно через девяносто дней после того, как мы покинули Бейрут, террорист-смертник за рулем грузовика, нагруженного взрывчаткой, превратил его семиэтажную дипломатическую сказку в руины. Он отделался едва ли не царапиной, что говорит кое-что о везении, которое иногда сопутствует дуракам. У заминированных машин есть резервные радиодетонаторы, на случай, если водители-самоубийцы струсят в момент истины. Если бы наши черные ящики находились бы на его крыше, бомба, по всей вероятности, была бы взорвана до того, как ее протащили через пару хлипких баррикад прямо к парадной двери посольства. Но, как он сказал, во время нашего доклада, наши черные ящики могли привести к жертвам среди гражданского населения Ливана. И не дай Бог, если погибнут ливанцы, когда вместо них могут умереть американцы.


Глава 21

Я сдал командование Шестым отрядом SEAL капитану первого ранга Бобу Гормли в июле 1983 года. Я не собирался уходить, но я занимал этот пост уже три года (большинство командований длится два года) и я начал улавливать серию тонких намеков, что военно-морской флот хотел видеть меня где-нибудь еще. Насколько тонкими были эти намеки? Один пример. Буквенные оценки на характеристиках похожи на школьные. 'А' отлично, 'F' неудовлетворительно. Тед Лайон регулярно ставил мне 'B' и 'C'. Он засыпал меня комментариями вроде: 'Хотя кавторанг Марсинко все еще находится под моим административным управлением, он находится под оперативным управлением командующего Объединенного командования специальных операций и именно последний может лучше всего сказать, стоят ли достижения Шестого отряда SEAL того, чтобы оставить в должности его командира, который щеголяет авторитетом и негативно воздействует (вне пределов своего командования) на поддержание порядка и дисциплины'. Вице-адмириал Д. Д. Джонсон, командовавший надводными силами Атлантического флота, регулярно принимал сторону Теда, пока Дик Шолтес не провел проверку нашего внешнего вида. После визита Шолтеса отношение Дейва Джонсона изменилось. Он стал поддерживать и помогать мне — и отписывал мне по поводу каждой неудовлетворительной характеристики от Теда. Адмирал Джонсон подал рапорт с особым мнением. 'Шестой отряд SEAL это совершенно секретный отряд с прямым подчинением Белому дому и ОКНШ' — говорилось в ответе Джонсона. 'Нет другой такой организации, как эта. Таким образом, его структура, процедуры и обучение должны были быть задуманы без использования ролевой модели. Ему пришлось преодолеть неизбежную инерцию 'системы', приспособленной к менее насущным требованиям. Ему часто приходилось выходить за пределы системы, чтобы уложиться в жесткие временные рамки создания Шестого отряда SEAL. Он неизбежно вызывал поднятие бровей. Я не представляю, как он мог бы избежать этого. Делающие и говорящие часто расходятся во мнениях... к сожалению, строго засекреченный характер этого проекта, вкупе с запутанной цепочкой командования, должен был заставить капитана второго ранга Марсинко получить менее чем восторженную оценку его непосредственным начальством'. Но все похвалы вице-адмирала Джонсона не могли помочь в долгосрочной перспективе. Истеблишмент SEAL хотел меня убрать. Итак, в своей последней характеристике в качестве командира Шестого отряда SEAL я получил оценки 'H' и 'I' — настолько низкие, что они были зашкаливающие. Вы получите литеру 'H', если командующий ВМФ застанет вас на том, что вы изображаете зверя с двумя спинами с его женой, в его постели, в день их годовщины. Вы получите 'I', если лишите девственности четырнадцатилетнюю дочь главкома ВМФ на бильярдном столе в местном салуне, под одобрительные возгласы благодарной толпы похотливых бойцов SEAL. Я получил свои 'H' и 'I' за то, что к 1983 году я сделал больше, чем просто грубо обошел Теда Лайона. Что я сделал с Тедом, я повторил с коммодором ФЛОТСПЕЦВОГРУ Один в Коронадо, Дейвом Шабли, и его преемником, Каталом 'Ирландцем' Флинном. К 1983 году я разосрался, угрожая, отталкивая, провоцируя, оскорбляя и портя отношения с коммодорами сил специальных методов войны флота на обоих побережьях. Что касается меня, то я действовал вполне оправдано — у меня была миссия, которую я должен был выполнить. По их мнению, я перешел все границы. Я забрал их лучших людей. Пока они выкраивали каждый пенни, я — в их глазах — раскуривал сигары от подожженных стодолларовых купюр. У меня были все самые красивые игрушки. Хуже всего было то, что я разрушил их систему. Я относился к своему самому младшему по званию матросу с большим уважением, чем к большинству капитанов первого ранга и коммодоров сил специальных методов войны. Я ел и пил со своими рядовыми и старшинами; я устраивал шумные вечеринки; я говорил 'на хер' флагманским офицерам. Были телефонные звонки, служебные записки и совещания. Решение было принято — и в июне 1983 года мне сообщили, что меня собираются заменить и сказали, кто меня заменит. Я всегда надеялся, что Пол Хенли пойдет по моим стопам. Но этому не суждено было случится. Менее чем через четыре недели меня не стало. У меня не было права голоса в этом вопросе. Решение о моем уходе было принято командованием флота по инициативе коммодоров сил специальных операций и их начальников штабов. У меня не было права голоса. Я также не мог никак повлиять: мой командир был армейским бригадным генералом. Он мог защищать меня, пока я был командиром Шестого отряда. Но он не мог помешать военно-морскому флоту меня убрать. Погибель тебе, Подрывник. Было немного от обычных церемоний, которые предшествуют смене командования и никакой ностальгии, esprit de corps и товарищества. Я не получил ни памятной таблички, ни каких-либо других подарков, обычно даримых уходящим, потому что мои бойцы не знали, что я ухожу, чтобы успеть их сделать. Не было ни красной ковровой дорожки, ни старшего боцманата, провожающего меня на берег, ни корабельной рынды, ни перчаток, ни шпаг, ни блеска и шика на моей церемонии. У меня был большой плац и флотский оркестр, исполнявший мне отвальную, когда я покинул Второй отряд SEAL в Литтл-Крике. Эта смена командования проходила за закрытыми дверями на нашем сверхсекретном объекте в Дам Нек. Я был в штатском. Я говорил меньше десяти минут, пересказывая некоторые физические и бюрократические трудности, через которые мы вместе прошли в Шестом отряде. Потом мы с Бобом зачитали наши приказы. Я солгал, когда дошел до той части, где говорилось о том, что готово передать командование. Но это не имело значения. Слова были сказаны. Передача власти была завершена. Все было кончено. Я чувствовал себя опустошенным, одиноким, преданным, разъяренным. И все это, как я полагал, не без оснований: во многих отношениях я провел большую часть своей взрослой жизни, готовясь командовать подразделением, подобным Шестому отряду SEAL и вести его в бой. Я осуществил большую часть своей мечты — я задумал, спроектировал, создал, оснастил и обучил то, что я считал лучшей группой воинов в истории нации. Но теперь меня оттеснили в сторону, прежде чем я смог достичь цели, которую всегда считал самой важной — вести своих людей в бой. Я чувствовал себя обезглавленным. Я повел горстку людей в офицерский клуб Дам Нек, пропустить чего-нибудь холодненького, а потом... я ушел. Да, я часто бываю резким и несносным. Но даже мои враги признают, что Шестой отряд SEAL был самым хорошо обученным, смертоносным и боеспособным из всех когда-либо созданных антитеррористических подразделений. Да, мы нарушили правила. Черт — да мы просто скомкали правила и выбросили их в окно. Но правила, которые мы выбросили, были написаны для авианосных боевых групп и атомных подводных лодок, а не для отделений из семи человек. Как SEAL мы должны были написать свою собственную книгу правил — импровизированную Библию доктрины неконвенциональной войны. Это было достаточно сложно в системе, которую исторически было сложнее развернуть, чем линкор на полной скорости. Проблема усугублялась еще и тем, что Шестой отряд SEAL не только переписал устав обычного военно-морского флота, но также послал к черту устав SEAL. Шестой отряд SEAL никак не вписывался в систему военно-морского флота. Мы были сиротами, изгоями, париями — и я был главным парией, когда меня отодвинули в сторону, все начало меняться в Шестом отряде. Боб придерживался дресс-кода в стиле Теда Лайонса: никаких усов Фу Манчи, никаких хвостиков, никаких сережек. Волосы могли касаться воротника, но не опускаться ниже его. Мужчины, которых я выбрал из-за их внешности подонков, теперь начали напоминать отбросы яппи. Однако более важным для успеха миссии Шестого отряда SEAL было изменение стиля руководства, которое установил Боб. Он был пассивным, а не активным командиром. Я всегда шел впереди. Боб шел сзади. Он оставался в своем кабинете и посылал людей в поле. Он не тренировался вместе с ними. Он с ними не пил. Он с ними не общался. При Бобе Гормли целостность подразделения не распространялась на его командира. Я слышал об этих тревожных событиях, но издалека. Мне предстоял тридцатидневный отпуск, и я хотел использовать его весь. Я не мог вспомнить, когда в последний раз получал тридцатидневный отпуск. Моя жена гостила у своей семьи в Нью-Джерси, а я провел месяц, нанося новый слой краски на наш дом. Это упражнение пошло мне на пользу — оно помогло избавиться от некоторого разочарования, которое я испытывал. Затем, отдохнувший и загорелый, я поехал в Вашингтон. Военно-морской флот все еще должен был мне год обучения в Национальном Военном колледже, и пришло время этим заняться. Вот только я не попал в Национальный Военный колледж. Никто не предупредил меня, что меня бортанули. Собственно, если бы не некоторые старшины, которые шепотом говорили о том, что должно было произойти, я бы появился в Форт-Макнайр, зарегистрировался и испытал бы позор, когда мне бы публично сообщили, что военно-морской флот удалил мое имя из списка обучающихся. Но моя разведывательная сеть Шестого отряда SEAL все еще действовала. Поэтому меня предупредили и я там не появился. Вместо этого, я отправился в управление вооруженных сил по личному составу и столкнулся там с контр-адмиралом, которого знал несколько лет. Я буду звать его Дейв. Он не выглядел счастливым, увидев меня. — Я слышал, что я не попадаю в Национальный Военный колледж. Дейв хмыкнул, откашлялся и наконец заговорил: — Ну Дик, политика заключается в том, чтобы не посылать туда людей без девяносто пяти процентных шансов, что они получат повышение до капитана первого ранга. — Это относится ко мне? — Выходит что так. У тебя в личном деле есть Статья 15 — официальное письмо с выговором. — Я подаю аппеляцию. Мне сделали выговор за автомобильную аварию, в которой я даже не был за рулем. Мой водитель вел машину, а не я. — Вопрос кто в этом виноват не уместен. В письме говорится, что твой водитель был на дежурстве более восьми часов — это слишком долго для него. — Мы не пробивали наши табели в шесть часов, Дейв. — Я знаю. Но правило есть правило. Ты его нарушил и тебя поймали. Кроме того, все это дело прошлое. Суть в том, что твоя аппеляция не будет удовлетворена. Ты не будешь учиться в Национальном Военном колледже. — Это забавно. — Почему? — Потому что я еще не подал аппеляцию. Как черт возьми, они могут отклонить то, что еще даже не написано? Дейв слабо улыбнулся. — Эй, кавторанг, это уже выше моей должности. — Так что мне просто отвалить, да? Он пожал плечами. — Слушай, Дик, у тебя отличное личное дело. Ты набрал много очков. Я могу добыть тебе что-нибудь классное на Гавайях. Или в Норфолке — штабная работа до 1998 года. Затем ты уходишь в отставку с тридцатью годами безупречной службы. — Звучит очень уютно. — И даже лучше — мы говорим о загородном клубе. Норфолк был бы идеальным местом. Это близко к вашему дому. Ты можешь приходить поздно и уходить рано — будешь сидеть дома у бассейна каждый день в 15.00. Подберешь себе недвижимость. Подготовишь себя к выходу в отставку. — Не обижайся Дейв, но пошел ты. Я не собираюсь идти домой и умирать. Еще нет. — Все зависит от тебя. Но если бы ты был умнее, ты бы последовал моему совету. — Черт, ты знаешь меня уже пятнадцать лет и я никогда не был очень умным, адмирал — вот и вся моя чертова проблема. Я просто один из тех дураков, которые любят работу. Мой бывший босс Эйс Лайон перевелся обратно в Пентагон. Последние два года Эйс, получивший звание вице-адмирала — три звезды — командовал Вторым флотом и его зона ответственности простиралась от Карибского до Северного моря. Теперь он получил место Билла Кроу в качестве заместителя главкома по планам и политике. Эйс Лайонс был, по сути, оперативным боссом всего военно-морского флота США. Пошел прямо к нему в каюту и поплакался ему в плечико. Он, как военно-морской папочка, каким он всегда был, усадил меня к себе на колени, погладил по голове, вытер нос и сочувствующе покудахтал. Затем он дал мне пинка под зад и посоветовал найти какую-нибудь работу. К осени 1983 года Эйс позаботился о том, что бы я был надежно упрятан в переполненном углу командного центра военно-морского флота Пентагона, шумной, переполненной серии кают на четвертом этаже кольца 'D', где я работал одним из потных кабанчиков, которые постоянно отслеживали морские перемещения и кризисы по всему миру. Однажды в сентябре я поднял глаза и увидел стайку белок-разведчиков, которые вылезли из своих защищенных норок с секретными данными и принялись изучать морские карты, висевшие на стене. У меня в голове зажегся маленький красный огонек. Обычно эти парни не покидали своих рабочих мест, если только они не выиграли Суперкубок или какая-нибудь международная катастрофа четвертого класса не была неизбежна. В сентябре было еще слишком рано для Суперкубка. Я прокрался по комнате и с трудом протиснулся в группу. — Эй, парни! Какую страну мы сегодня теряем? Мой юмор не был оценен по достоинству. Но прежде, чем меня прогнали, один из бельчат обернулся и я услышал слово, которое не должен был слышать: 'Гренада'. Я попробовал свою версию остроумного ответа. — Гренада? Что там происходит — карнавал? Нет ответа. — Да ладно вам, парни, если есть хоть малейший шанс на то, что у вас есть киска, я хочу быть включен. Тишина. Я удалился, вежливо бросив им в спину 'слушаю вас', направляясь обратно к столу, где стоял защищенный телефон. Они никогда не должны были меня помещать в командный центр с защищенной линией и компьютерным справочником, который содержал приоритет вызова. Это делало кражу информации слишком легкой. Через три часа, семь старшин и кучку младших офицеров, у меня было довольно хорошее представление о том, что должно было произойти. Мы собирались вторгнуться на Гренаду и Шестой отряд SEAL должен был участвовать в операции. Черт! Я сдал командование меньше чем за девяносто дней до этого. Я все еще считал Шестой отряд своим подразделением. Черт побери, я же его комплектовал и оснащал. Я обучил этих людей. Я превратил их в лучших стрелков и грабителей в мире. А теперь кто-то другой поведет их на войну. Это было чертовски неправильно. Нет в мире справедливости. Шесть минут спустя я уже сидел в каюте Эйса, умоляя дать мне возможность отправиться в каком-нибудь качестве, в любом качестве — помогать, наблюдать, советовать, докладывать — что угодно, только не сидеть на заднице в комнате без окон и слушать доклады, поступающие по рации. — Я уже делал это раньше, Эйс — во время 'Пустыни один' и я поклялся, что никогда больше так не встряну. Вице-адмирал Джеймс А. Лайонс-младший ответил мне так деликатно, как я того заслуживал: — Пошел на хер, мудила. Ты остаешься тут. Через пять минут после того, как ты выйдешь за дверь, ты начнешь считать что ты тут главный и тебе придется чертовски дорого за это заплатить. Черт возьми, Дик, ты теперь не главный — ты теперь отстранен. Теперь ты работаешь здесь — на меня. Так что тащи свою дерьмомозглую жопу обратно в командный центр ВМФ, где тебе самое место. Заметив огромную гримасу на моем лице, Эйс смягчил удар. — Окай, окай — слушай Дик, держись в курсе. Я назначу тебя главным докладчиком по Гренаде для министра по делам ВМФ. Докладчиком, черт бы побрал. Поджав хвост, я вернулся в свой угол и нахмурился. Но держался в курсе событий. Чем больше я узнавал о Гренаде, тем больше съеживался. Поговорим о козлиной жопе мирового класса. Как это было спланировано? Плохо. Насколько я мог восстановить — и как я докладывал министру по делам военно-морского флота Джону Леману — вот что произошло: — Кстати, а где находится Гренада, адмирал? — Будь я проклят, если знаю. Возьмите карту, каперанг, я как-то слышал это название — может быть оно есть в одном из наших планов операций на островах. — Да, вот оно в атласе, сэр, но черт возьми — у нас нет ни одной тактической карты, ни даже навигационной карты. — Отлично, дуй в центр города, в туристическое агентство и найти какие-нибудь чертовы туристические карты. Им-то точно пришлось их сделать. И именно это они, черт бы их побрал, и сделали. — Вот разведсводки, адмирал, командующий вооруженными силами США в Атлантике, командующий Атлантическим флотом США. — Черт. Какого дьявола граждане США учатся там в медицинской школе? Чему, черт бы их побрал, они учатся, колдовству? Вуду? Эй, какого хрена там делают все эти кубинцы? Почему мы не знали о них раньше? Как же мы это пропустили? Что за способ испортить мне выходные! Черт возьми, каперанг, мы же с женой должны были участвовать в парном турнире по гольфу, и это придется отменить. Я буду дома по уши в дерьме. — Ну сэр, есть еще одна маленькая проблемка, только что появившаяся. Кажется, мы полагаем, что эти вот кубинцы держат этих вот студентов в заложниках на этом самом острове. — Ну и кто, черт возьми, занимается заложниками, каперанг? — ОКСО занимается, сэр. Отряд 'Дельта'. Шестой отряд SEAL. — Ну тогда садись на гребанный телефон и вызывай их И вот еще что, каперанг, вызывай морпехов. Они занимаются островами. Иводзима, Гуадалканал, Окинава — ну ты помнишь. Насколько я помню, у нас есть амфибийная группа морской пехоты быстрого реагирования, которая как раз собирается отправится через лужу в Бейрут. У меня есть отличная идея. Давайте отправим их на Гренаду и дадим по дороге поучаствовать в боях. Пусть запачкают свои ботинки. Пусть поссут в кусты. Тогда они будут готовы к встрече с этими тряпкоголовыми в Средиземке. За одни славные безумные выходные план был вычищен, надраен, причесан и изменен, чтобы задействовать ОКСО — и вуаля — дело пошло! Но на каждом С-141 'Старлифтер', летящем на юг с армейскими рейнджерами, на каждом самолете связи и управления EC-135, на каждом танкодесантном корабле и каждом корабле-доке амфибийной группы морской пехоты, на каждом военном самолете, вертолете или корабле США злонамеренный безбилетник умудрялся прокрасться на борт незамеченным. Его звали Мерфи и его слово было законом. — ОКСО было хорошо организовано и подготовлено для проведения операций по освобождению заложников. Подразделения ОКСО имели специальное снаряжение, вспомогательные средства и самое главное, собственную защищенную сеть связи. Мерфи: Подразделения ОКСО не могли связаться с командиром конвенциональных сил оперативной группы (на море) или морской пехоты. — Шестой отряд SEAL должен был быть переброшен способом воздух-море на военный корабль ВМС США у берегов Гренады. Мерфи: Никто не сказал пилоту, что он не был над целью, когда тот сигнализировал о снижении. Никто не предупредил бойцов SEAL о сильном ветре над поверхностью и сильном волнении. Никто не проверил, находится ли корабль в нужном месте. В результате четверо хорошо подготовленных членов моего Шестого отряда SEAL утонули в море. Они не были убиты в бою. На самом деле, что делало их смерть преступной, так это то, что у них вообще не было шанса кого-либо убить. Они прыгнули с более чем ста фунтами снаряжения в море с волнами высотой 12 футов и утонули. В этом мире нет ни малейшей справедливости. Я доложил министру ВМС Леману об их смерти. Я рассказал ему о Бобе Шамбергере, планконосце Шестого отряда SEAL. Он был старшиной, командиром экипажа, настоящим отцом для своих людей. Он заставлял срыгивать их младенцев, вытаскивал их из тюрьмы, помогал им с личными и профессиональными проблемами и погиб из-за Мерфи. И я рассказал ему о Кадьяке, который только что стал отцом. Малыш был горд как павлин, что теперь у него появился наследник, еще один будущий член Шестого отряда SEAL. Он тоже погиб от рук Мерфи. Вместе с ними погибли еще двое стрелков. Четверо воинов из Шестого отряда SEAL теперь стоят вечной вахтой на дне океана, ожидая следующего призыва на новую войну. — Местные члены правительства острова были заранее уведомлены о готовящихся действиях, несмотря на то, что было общеизвестно, что большинство из них находились под контролем GDI — кубинской разведки. Сеньор Мерфи получил известие заранее и сообщил кубинцам о Гренаде, так что они были готовы к встрече с гринго. — У ЦРУ не было постоянных агентов или оперативников на Гренаде. Но 'Христиане в действии' знали что делать. Мерфи позаботился о том, чтобы планирование скрытых операций взяли на себя два ветерана превратившейся в бойню операции 'Пустыня один', подполковник Дик Гадд, к тому времени в отставке и действующий полковник ВВС Боб Даттон (оба позже прославятся в рамках скандала 'Иран-контрас'.) Мистер Здравый Смысл говорил: — В последний раз, когда эти ребята пытались организовать операцию, это не сработало. Мерфи отвечал: — Не волнуйся, они справятся. Мистер Здравый Смысл говорил: — Но ведь они офицеры ВВС, а кубинцы находятся на земле. Мерфи отвечал: — Ну чё ты, ну чё ты, я ж те грю — они справятся. — Первый самолет 'Старлифтер' с штурмовой группой десантников, с вооруженной до зубов ударно-штурмовой группой рейнджеров, промахнулся с заходом, потому что компьютеризированная бортовая система сброса — вышла из строя. Так что самолет ?1 ушел на второй круг и рейнджеры на втором С-141 выпрыгнули первыми. Мерфи: Второй самолет был заполнен клерками и поварами — ротой тылового обеспечения рейнджеров, чье оружие, вероятно, даже не было заряжено. — Генерал ВВС, отвечавший за доставку одного из вертолетных подразделений для 'Дельты' и бойцов SEAL, решил, что не следует нарушать ограничения по снижению шума на соседнем острове и вылетать до рассвета. Он не хотел никого будить. Кроме того, генерал вероятно полагал, что таким образом спецназовцы смогут атаковать свои цели средь бела дня и будут лучше их видеть. Результаты, которые очень понравились Мерфи, включали в себя большое количество раненых в бою и подбитых вертолетов. — Бойцы SEAL атаковали и успешно захватили радиостанцию острова. После нейтрализации захваченного противником объекта, они сообщили по рации что их миссия закончена и где части, которым они должны передать объект? — Войска? Вы хотите, чтобы кто-то пришел и действительно взял под свою ответственность вашу цель? Извините, капитан-лейтенант, это не входит в наши планы. Почему бы Вам и вашим людям не выйти из боя и не вернуться на ваши корабли. — И как это сделать, сэр? — Почему бы не вплавь, капитан-лейтенант? Именно так, черт возьми, они это и сделали. Даже после того, как остров был занят, мистер Мерфи не сдавался. Каким-то образом он обманом заставил вице-адмирала Джо Меткалфа, командующего оперативной группой, отправить домой слишком много сувениров в виде автоматов АК-47. Разоблачение оплошности Меткалфа в прессе стоило ему четвертой звезды и вынудило преждевременно уйти в отставку. Как я выяснил для министра военно-морского флота Лемана, главным победителем в операции 'Правое дело' был сеньор Мерфи. Несмотря на то, что студенты-медики были освобождены без потерь, четверо бойцов SEAL погибли без всякой причины, командование и управление потерпели полное фиаско, стрелки 'Дельты' и Шестого отряда SEAL использовались вместо хирургически точных действий в стиле специальных методов боевых действий как ударные части, потери из-за небрежности и глупости исчислялись десятками, а военно-воздушные силы функционировали скорее как профсоюз лифтеров, чем как боевой отряд пилотов. Этого было достаточно, чтобы меня стошнило. В начале 1984 года меня вызвали в каюту Эйса. — Знаешь, что было моей головной болью во Втором флоте? — спросил он. — Приезжие конгрессмены? — Не строй из себя умника, Дик. Я говорю о настоящей причине для головной боли. — Нет, сэр. — Хорошо я тебе расскажу. Дело в том, что военно-морской флот, как институт, настолько сосредоточен на советской угрозе, что мы не тратим ни время, ни силы на борьбу с другими, возможно не менее опасными потенциальными противниками. Я молча кивнул. Я не зря был командиром Шестого отряда SEAL последние три года. — Терроризм. — Умница. Он побарабанил костяшками пальцев по столу. — Мы военно-морской флот мирного времени, Дик, и мы думаем как военно-морской флот мирного времени. Это создает определенные обязательства, когда речь заходит о борьбе с терроризмом. Немцы, итальянцы, французы, британцы — все они ежедневно имеют дело с терроризмом. Британский флот изучает не только советскую угрозу, но и угрозу ИРА. Французы должны беспокоится о баскских террористах и 'Прямом действии'. Немцы — 'Роте Армее Фракцион' и Баадер-Мейнхоф. Итальянцы? 'Красные бригады'. А мы пока просто беспечно идем вперед. А потом вдруг все это дерьмо попадает в вентилятор — какой-то мудак взрывает посольство в Бейруте, или мы получаем разведданные, что иранцы собираются атаковать Шестой флот с помощью дронов-камикадзе или дистанционно управляемых катеров, и мы начинаем беситься, потому что мы не готовы. — Ну, адмирал, — сказал я, — одна из самых больших проблем, с которой я столкнулся в Шестом отряде, заключалась в том, чтобы убедить чертову командную цепочку, что антитеррор — это то, что нужно флоту. — Какова обычная реакция? — Много дыма и зеркал. Большинство командиров было больше озабочены тем, как я играю на их территории, чем тем, взорвет ли их штаб-квартиру какой-нибудь тряпкоголовый. Это было также плохо, как во Вьетнаме. Знаешь, я и мой взвод появлялись в каком-нибудь лагере спецназа в глуши, и этот чертов командир начинал жаловаться на то, что мы едим его пайки, пользуемся его питьевой водой и не дай Бог, если нам понадобятся пули и гранаты. — Это было похоже на: 'Мы точно сражаемся с одним врагом?' — Точно. На лице Эйса появилась кривая усмешка. — Это как раз проблема. Он встал и начал расхаживать по комнате. — Система, — сказал он, — имеет тенденцию становится статичной, неподвижной, негибкой. Это опасно. Мы, как командиры, склонны реагировать, а не инициировать. Это тоже опасно. Почему опасно? Потому что эти условия ведут к самоуспокоенности. А самодовольство — это самый страшный враг, который только может быть у военных. — Айе-айе, сэр. — Можешь в задницу себе засунуть свое 'айе-айе, сэр'. Эйс положил обе руки ладонями вниз на стол и наклонился вперед, словно гордый проповедник за кафедрой. — Суть в том, мой мальчик, что мы не готовы. Военно-морской флот к этому не готов. У военно-морского флота есть тридцать гребаных руководств о гребаных общественных отношениях, но ни одного гребаного листка бумаги о том, что делать, если мы столкнемся с возможностью террориста-смертника или дистанционно управляемого катера, наполненного 'семтексом'. Мы ставим штампы 'Совершенно секретно' на миллионы бумаг, но наши самые чувствительные объекты открыты для атаки двадцать четыре часа в стуки. Я начал понимать, к чему он клонит. — Послушай, — продолжал Эйс, начал похлопывать в так его шагам, — кто отвечает за безопасность военно-морского флота? Бюрократы. Идиоты из канцеляристов. Они думают обо всем пассивно. Сколько у нас замков? Сколько футов цепи вы используете, чтобы запирать ворота каждую ночь? Сколько контрольных списков? Так, черт побери, нельзя вести охрану, Дик. Он стукнул кулаком по столу — Вы не можете заставить людей изменить свое отношению к терроризму — вы должны подтолкнуть их. Вот почему я хочу встряхнуть всю систему. Вот почему я хочу встряхнуть вольер военно-морского флота так, как ее никогда раньше не трясли. Я хочу, что бы командиры наших баз увидели, насколько они на самом деле уязвимы. Я хочу засунуть это к ним — и пусть они учатся на своем опыте, учатся чему-то, что они положат в ящик стола и не забудут. Я хочу покончить со всем этим чертовым самодовольством. Эта угроза реальна. Я это знаю. Ты это знаешь — и им пора тоже это знать. Он посмотрел на меня с тем же восторженным и зловещим выражением лица, какое бывает у больших начальников, когда замышляют новый и злобно коварный способ поиграть в игры разума с ничего не подозревающими офицерами. — Иди и напиши мне чертову служебную записку. Разработай мне подразделение для проверки уязвимости флота против террористов. Приходи с ней в следующем месяце. А теперь убирайся отсюда к чертовой матери и принимайся за работу. Я назвал его 'Красная ячейка', хотя официально оно числилось в книгах как OП-06 'Дельта'. В отряде было четырнадцать планконосцев, трое офицеров и одиннадцать рядовых — один взвод, два лодочных экипажа, семь пар пловцов. Это была классическая структура SEAL. Тринадцать из нас были из Шестого отряда SEAL. Единственным аутсайдером был рыжеволосый нью-йоркский ирландец с детским лицом по имени Стив Хартман, получивший две Серебрянные звезды за секретные миссии в Лаосе и Северном Вьетнаме как боец отряда глубокой разведки морской пехоты. Хартман не был оперативником в формальном, военном понимании этого слова — он никогда не служил в спецназе или SEAL. Однако он был злоумным от рождения, чьи таланты включали взлом замков, гонки на мотоциклах, прыжки с парашютом и драки в салунах. У него были черные пояса по трем различным стилям карате и достаточно возможностей, чтобы использовать их все с пользой для себя. Хартман был единственным из нас, кроме меня, кто когда-либо ел сырые обезьяньи мозги. У него также был также умный рот системы Mk1. mod 0, который он приобрел надлежащим образом: сидя на коленях своей бабушки по материнской линии. Бабушка Ноэль держала полицейский салун в Джексон-Хайтс, районе в Квинсе, где знают как загнуть. Она держала бейсбольную биту под стойкой бара — и умела ей пользоваться. Вам бы понравился Хартман. Может он и не был бойцом SEAL, но говорил он по флотски, что означало, что он ругался как старшина, и он бывал на атомных подводных лодках. Это означало, что он может быть передовым дозорным — в конце-концов, он был тем, кто светится в темноте. Но самое главное, поскольку мы поддерживали старую традицию Шестого отряда SEAL стрелять на пиво и обед, он стал (пока его стрелковые навыки не улучшились, что заняло около месяца) постоянным источником выпивки и закуски для остальных. Из Шестого отряда я уташил капитана третьего ранга Дюка, в качестве старпома 'Красной ячейки' и капитан-лейтенанта Трейлера Корта. Я бы с удовольствием взял к себе Пола Хенли, но его уже перевели в другое место и он был недоступен. Среди рядовых были Рыжик-Пыжик, Малыш Рич, Скачки, Змей, Щекастик, Хо-хо-хо, Золотопыльные близнецы Фрэнк и Ларри, и парнишка, которого я звал Минкстер, умник по имени Арти Ф. и мой любимый труподел-оружейный эксперт Док Трембли. Их тоже не нужно было уговаривать пойти поиграть со мной. Боб Гормли развел в Шестом бюрократию. Там урезались часы по отработке вышибания дверей и увеличивались на бумажную работу, стрижку и игру в рэгби. Командир хмурился, увидев что отряд пьет и веселится, как парни обычно это делали. Змей снова хотел носить серьги. Малыш Рич, считавший всех офицеров придурками, громко жаловался на всю эту бумажную волокиту. Пришло известие, что если кто-то несчастлив, то может уйти. Он ушел — и приплыл прямо в мои объятья. Остальные услышали что я собираю новую команду и один за другим прибежали ко мне — папочка, папочка, можно я тоже поиграю? Это был классический случай того, как корабли покидали тонущую крысу. Кроме того, у меня была идеальная работа для моих любимых подонков. После почти года подготовки, штатных расписаний и бюрократической борьбы, я смог собрать своих бойцов и произнести тайное слово: 'Мы будем террористами'. Для этих воинов-нонконформистов это было идеальное задание: за исключением поддержания их квалификации SEAL в подводном плавании, прыжках с парашютом и подрывных работа, мы были сами по себе. Не было ни формального цикла обучения, ни организованной программы. Каждый человек отвечал за то, чтобы поддержать в форме себя и свои способности. Моя личная ситуация тоже была приятной. Несмотря на 'H' и 'I' в моих характеристиках, я наконец-то одел мундир капитана 1-го ранга в феврале 1985 года. Мой послужной список — по поводу которого возникли некоторые разногласия — был тщательно изучен юридическим помощником Эйса Лайона, капитаном первого ранга Морисом Синором. Синор потратил сотни часов в течении практически пяти месяцев, изучая мои характеристики, взвешивая мои плюсы и минусы. По его мнению (и несмотря на интенсивное враждебное лоббирование со стороны коммодоров командования групп специальных методов ведения войны флота с западного и восточного побережий, а также большого контингента капитанов первого ранга и одно— двухзведных адмиралов, с которыми я спорил) я заслужил право на повышение. Эйс, следуя инструкции, отправил выводы Синора адмиралу Рону Хейсу, заместителю главкома ВМФ, который, после того как его штаб согласился с выводами Синора, одобрил мое повышение. После Эйс сказал мне: 'Дик, это вероятно единственный раз за последние несколько лет, когда система абсолютно работала в твою пользу'. Он был недалек от истины. Временно или нет, но я был четырехполосным. И еще кое-что: я работал на Эйса Лайонса, и — через него — на главкома ВМФ. Я истолковал это так, что я не подчиняюсь приказам и не терплю никакого дерьма от кого-либо еще. Самоуверенный — бессмертный, как и до смерти Ришера — я чувствовал, что мое подразделение имеет иммунитет к аппаратчикам, бухгалтерам и тому вирулентному штамму мудачества, который поражал большую часть флота. Насколько я мог судить, не было ни одного одно— двух— трех— или четырехзведочного адмирала, кроме главкома ВМФ, который мог бы наложить на нас лапу. Мои друзья обвиняли меня в том, что я живу в мире фантазий, что меня вполне устраивало. 'Красная ячейка' была приписана к Пентагону, но нашей настоящей штаб-квартирой был бар на Восточной Дюк-стрит, под названием 'Стрелок МакГи', где взвод собирался почти каждый вечер, чтобы выпить, подраться и повыпендриваться друг перед другом. Делать было больше нечего: к 1985 году мы с женой расстались. Это было правильное решение. Мы с Кэти отдалились друг от друга. У нас больше не было ничего общего — я был полностью сосредоточен на своей работе, а это означало, что большую часть времени я путешествовал. Когда я наконец вернулся в Вирджиния-Бич — Кэти отказалась переезжать в Вашингтон, я предпочитал общество других бойцов SEAL обществу жены, поэтому я находил предлоги, что прийти домой попозже и уйти пораньше. Я проводил много времени в полудюжине баров Вирджинии-Бич, где тусовались бойцы SEAL. Действительно, ужин в доме Марсинко — те несколько раз, когда я был поблизости — проходил в неловком болезненном молчании. Наше совместное пребывание было настолько ужасным, что Кэти, вероятно, приветствовала мое отсутствие. Дети выросли и смогли смириться с разрывом. Мы все обсудили, и я съехал. Она взяла дом в Вирджинии-Бич и виделась со всеми нашими старыми друзьями. Я переехал в однокомнатную квартиру в Старом городе в Александрии и начал существование холостяка. Квартира была маленькая, но была недалеко от Пентагона — и нашей неофициальной штаб-квартиры в 'Стрелке'. Змей и его жена Китти даже сняли квартиру на Дюк-стрит напротив 'Стрелка', пентхаус с двумя спальнями, который они делили с Рыжиком-Пыжиком. Почти каждую ночь Пыжик и Змей взбирались на крышу здания, чтобы попасть домой. Подъем часто становился гонкой, на которой остальные из нас делали ставки, наблюдая как они карабкаются со стоянки 'Стрелка МакГи'. Если Змей и Пыжик возвращались домой в неподходящий, по мнению Китти час — а это случалось довольно часто — она увеличивала уровень сложности, запирая дверь террасы, что заставляло их висеть снаружи, удерживаясь пальцами, пока они взламывали окна. Когда это случалось, добровольцы иногда совершали восхождение, чтобы помочь несчастным бойцам SEAL. Если 'Стрелок' штаб-квартирой 'Красной ячейки', мир был нашей игровой площадкой. Мы могли действовать как настоящие террористы: путешествовать инкогнито, тайно проносить оружие на борт коммерческих рейсов, проверять цели до того, как нанести удар, затем покупать материалы для наших бомб в хозяйственных магазинах, или красть то, что нам нужно с военно-морских баз, импровизировать подрывные заряды и делать бомбы самостоятельно. В конце-концов, когда мы были готовы, мы звонили с серией угроз в адрес объекта и организовывали наши удары. (Игра в террористов не является чем-то новым для боевых пловцов. Самый первый раз из них был в Форт-Пирсе, штат Флорида, в 1943 году. Тогда они назывались S&R, разведчики и рейдеры, и тогда они организовали 'выпускное' учение с проникновением и похищением адмирала в налете на штаб Седьмого округа военно-морского флота в Майами. И это во время полной боевой готовности!) Иногда мы использовали военный транспорт, чтобы добраться до нашей цели. Но по большей части, мы были подобны революционным партизанам председателя Мао Цзэдуна, 'пробирающимися сквозь массы, как рыба сквозь воду'. На самом деле, одной из главных забот главкома ВМФ адмирала Джеймса Уоткинса заключалась в том, сможем ли мы взять с собой достаточно снаряжения на гражданские самолеты. Ему не о чем было беспокоиться — я доказал это однажды осенним вечером. Я только что вернулся из Лос-Анджелеса, где проводил быстрое обследование системы безопасности и Эйс приказал мне как можно быстрее подняться в каюту главкома. Я явился в джинсах, рабочей рубашке, блейзере и кроссовках и меня немедленно провели внутрь. Адмирал Уоткинс сидел за своим столом, Эйс сидел напротив него. Я отдал честь. — Сэр? Уоткинс поднял на меня глаза. — Меня беспокоит, что ваша группа OП-06 Дельта летает коммерческими авиалиниями, каперанг. Новые меры безопасности в большинстве аэропортов не позволят вам эффективно перемещать 'Ячейку', тем более, что Эйс сообщил мне, что вы будете брать с собой оружие и снаряжение. — Не думаю, сэр. — Почему нет? — Ну, адмирал... Я сунул руку в карман джинсов и вытащив оттуда заряженный короткоствольный револьвер .38 калибра, положил его на стол главкома. — Так уж получилось, что я только что прилетел из Лос-Анджелеса. Теперь я снял ремень. В пряжке был спрятан трехдюймовый кинжал. — И я нес, — я достал из заднего кармана пару наручников, — все это. Я вытащил куртки складную пружинную дубинку. Она присоединилась к остальным вкусняшкам на столе. Адмирал Уоткинс смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — И все это вы везли коммерческим рейсом, и вас не задержали? — Айе-айе, сэр. Он рассмеялся. — Свободны, каперанг. Не забудьте свои игрушки. Он повернулся к Эйсу. — Эйс, я рад, что парень на нашей стороне. Во Вьетнаме я усвоил, что лучше всего бить Чарли через черный ход; теперь я стану Чарли и буду бить флот через его собственный черный ход. Миссией 'Красной ячейки', как мы и предполагали с Эйсом, состояла в том, чтобы проверить уязвимость баз, узлов связи и управления, оперативных центров и военно-морских сил. Они действительно собирались заплатить нам за то, чтобы мы вынесли мозг людям — это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Несмотря на мои надменные речи перед людьми, Эйс составил толстую книгу рекомендаций, чтобы быть уверенным, что 'Красная ячейка' действует в соответствии с правилами. Флотский юрист путешествовал с подразделением, чтобы убедиться, действуем ли мы в рамках закона. Каждый сценарий тщательно разрабатывался, чтобы выявить слабые места базы, затем одобрялся — сначала Эйсом, потом заместителем главкома ВМФ Хейсом и его штабом, и наконец, командующим военно-морскими силами того театра, где мы будем действовать. Эйс слишком хорошо знал мою склонность к импровизациям: 'Отклонитесь от того, о чем мы договорились, и ты со своими парнями станешь историей' — предупредил он меня. Я ему поверил. И — по большей части — я выполнял его приказы. Каждый из командующих базой также будет заранее проинформирован о том, по каким целям мы будем наносить удар и когда мы будем наносить удар, чтобы они могли усилить безопасность. Если бы это было необходимо, посредники использовали бы правила о количестве жертв на учениях, где мы использовали бомбы, направленные против личного состава. И чтобы помочь каждой базе исправить все, что было не так, каждое учение будет записываться на видео. Используя оборудование для условий низкой освещенности и бывший оперативников SEAL в качестве операторов, мы давали телевизионные наглядные уроки о том, как не надо иметь дело с террористами. Видеозапись также служила неопровержимым доказательством того, что ячейка сделала то, о чем мы говорили — ни один командующий базы не сможет оспорить, где мы были, а где нет. — Идея — прорычал Эйс, — не в том, чтобы вы, придурки, палили и хватали как кучка безумцев. Идея состоит в том, что мы учим военно-морской флот, как усложнить жизнь террористам. Они как проклятые домушники. Если террористическая группа проводит оценку целей на двух базах и одна из них выглядит подготовленной, они ударят по менее подготовленной базе. Это то, что мы хотим донести до понимания командующих базами. Ранней весной 1985 года 'Красная ячейка' провела генеральную репетицию в Норфолке. Местность была знакомой, так что операция не требовала большой предварительной работы со стороны 'Красной ячейки'. Настоящая работа заключалась в том, что бы найти способы включения съемочных групп в наши террористические 'атаки'. В конце-концов, мои люди не только должны были пройти через кордоны безопасности — каждая операция также должна была быть записана на пленку. К счастью, в качестве операторов были наняты три бывших моряка из Шестого отряда SEAL, и они могли красться и подглядывать почти также хорошо, как 'Красная ячейка'. Всего за несколько дней нам удалось обрушить опустошение на Второй флот и штаб-квартиру Атлантического флота бомбами, минами-ловушками и дымовыми гранатами — и записать большую часть этого на пленку. После Норфолка я созвал собрание 'Ячейки' в 'Стрелке' и поднял тост с 'Бомбеем' за своих парней. — Окай, задиры, мы во всем разобрались — теперь время отправляться в дорогу. Главком ВМФ Уоткинс был подводником на атомоходах. Так где же начать нашу серию хлопков с притопом, как не в Нью-Лондоне, штат Коннектикут, родном доме для атомных подводных лодок класса 'Трайдент' и 'Бумер'. Я посетил Нью-Лондон и проинформировал соответствующих командующих, которые не были в восторге от нашего предстоящего прибытия. Несмотря на их прохладный прием, мы разработали ряд сценариев, которые были согласованы вверх и вниз по командной цепочке. Наконец, в начале июня, мы отправились на север, чтобы их навестить. База — точнее две базы — располагались на берегу Темз-ривер, примерно в шести милях к северу от пролива Лонг-Айленд. Верхний объект содержал обычные флотские вещи, необходимые для существования — офицерское общежитие, тыловые службы, кинотеатр, военторг и казармы, а также узлы связи и управления для обеих баз. Что более важно, там же был арсенал с боеприпасами — где хранилось тактическое оружие, такое как торпеды и более тайное, ядерное оружие. Ниже по реке был укрытия, где стояли подводные лодки класса 'Бумер' ('Трайденты' были слишком велики, что бы проходить под мостом федерального шоссе 1-95, и швартовались в другом месте). Мы открыли лавочку в Гротоне, штат Коннектикут, чуть дальше по дороге и приступили к сбору информации. База, как вскоре выяснилась, была открыта настежь. Насколько широко? У нее не было настоящих ворот, только въезд. По оси север-юг между верней и нижней базой шли железнодорожные пути. Заборы из проволочной сетки, чтобы люди не забредали с правой стороны дороги на базу, сгнили и проржавели. Вдоль самого восточного периметра верхней базы никакого забора не было вообще — только 100-футовый сланцевый утес, усеяный кустарником, гвоздичным перцем и чертополохом. У его подножия было здание арсенала, окруженное в один ряд сетчатым забором высотой восемь футов. Мы придержали три дня. Щекастик пошел в магазин скобяных изделий и купил три пакета вкусняшек, которые он превратил в зажигательные устройства, бомбы и мины-ловушки. Бомбы были связаны с воспламеняющейся бумагой; мины-ловушки и зажигалки в качестве 'взрывчатки' имели фотовспышки. Я взял напрокат небольшой самолет и Скачки провел нас под мостом 1-95, замочив колеса в Темз-ривер, когда мы низко спикировали. Мы зажужжали над стоянками подводных лодок. Никто нам даже не помахал. Мы арендовали катер и подняли советский флаг на его носу, затем проплыли мимо базы, в то время как мы открыто записывали на видео подводные лодки в их сухих доках, захватывая секретные детали их конструкции. Сухие доки были открыты и незащищены — если бы решили протаранить одну из подводных лодок, ничего бы нам не помешало. Затем Минкстер — у которого был лучший арабский акцент — позвонил с первой угрозой. Он набрал центральный коммутатор Нью-Лондона. — Военно-морская база подводных лодок, чем я могу вам помочь? — Ага — сказал Минкстер — это 'Движение за свободную эякуляцию Палестины. Освободите всех наши пленных, или вы, сионистские неверные, пострадаете. Затем он повесил трубку, как раз когда бедный оператор собирался сказать 'Что-о-о-о-о?'. В ту ночь база была в полной боевой готовности. Морские пехотинцы патрулировали линию ограждения у главного въезда. У боковых ворот, где единственная дорога вела к госпиталю базы, стояли пикеты военно-морской охраны. Датчики движения вокруг здания арсенала были включены. Но датчики защищали только две стороны здания. В конце-концов, кто будет так невоспитан, чтобы выдать два притопа три прихлопа сзади? Рейдеры Рики — вот кто. Пока мы с Щекастиком наблюдали с вершины, Фрэнк, Ларри, Змей и Пыжик быстро спустились вниз по склону, бесшумно двигаясь через широко раскрытую 'заднюю дверь'. Я подтолкнул Щекастика локтем. — Это как будто снова остров Ило-Ило. Все следят за входной дверью, а мы стреляем и хватаем на заднем дворе. После того, как квартет бойцов SEAL осуществил проникновение в защищенную зону, мы спустили съемочную группу, которая расположилась, чтобы заснять действие. Вставляйте кассету. Ларри и Фрэнк нырнули под сетчатый забор и прокрались с одной стороны здания арсенала; Пыжик и Змей пошли в другую сторону. Часовой с дробовиком, в патронник которого не был дослан патрон, велел им остановиться. Прежде чем он среагировал, Змей 'застрелил' его из пистолета с глушителем и тот упал. Посредник признал его убитым. А потом началось самое интересное. Пыжик заминировал пару баллонов с пропаном. Затем они со Змеем вскрыли замок боковой двери и установили взрывчатку с таймером рядом с зоной подготовки ядерного оружия. Среди торпед были спрятаны еще СВУ — самодельные взрывные устройства. В довершении всего Ларри и Фрэнк повесили на здании арсенала огромный плакат, сделанный из простыни. Надпись гласила: 'БА-БАХ! Любим-целуем, Движение за свободное семяизвержение Палестины'. Потом все взобрались на скалу, мы запрыгнули в машины, припаркованные на самом видном месте у обочины и уехали. После успешно проделанной ночью работы, мы отправились на более серьезную террористическую вечеринку. В одном из баров, которые мы осмотрели, мы подобрали пару наиболее симпатичных сотрудниц 'Дженерал Дайнемикс'. Пока они танцевали грязные танцы с Пыжиком и Золотопыльным Фрэнком, я стащил их удостоверения. Гибель вам, дамочки. Мы без проблем добрались до верхней базы. На второй день мы нанесли удары по госпиталю, коммуникационному узлу и зданию штаба, и все это без сопротивления. Причина была очевидна с самого начала: подводники — очень организованные люди. Они работают по контрольным спискам. Как только что-то было проверено, оно вычеркивается из списка и больше не проверяется. Террористы не работают по контрольным спискам, они поражают цели по возможности. Так что, мы подождем, пока это место не проверит охрана, а затем ударим по нему, уверенные, что нас никто не будет поджидать. То же самое оказалось верным и для стоянок подводных лодок. Так что на День Второй, я отправил Минкстера, Малыша Рича, Скачки и Умника Арти вверх по реке, примерно в четверти мили к затону для яхт. Там они переоделись в гидрокостюмы, сложили одежду в непромокаемые мешки, и поплыли к стоянкам подводных лодок. Они взобрались на сваи, снова переоделись, повесили сумки на пирсе и принялись за работу. Во-первых, они нашли часовых, которые спокойно пили кофе в своих будках и заставили их замолчать. Затем они спрятали взрывчатку за рулями одной атомной подводной лодки. Они поднялись на борт еще одной подводной лодки класса 'Бумер' и разместили подрывные заряды в рубке управления, в ядерно-реакторном отсеке и торпедном отсеке. Когда их останавливали, они выходили из положения, называя себя обслуживающим персоналом из 'Дженерал Дайнемикс'. Никто не спрашивал у них удостоверения личности, а если и спросил, они бы показали удостоверения, украденные мною прошлой ночью. Они бы помахали ими — большие пальцы удобно прикрывают фотографию — и никто бы ничего не заподозрил. Бойцы SEAL закончили свою работу, снова надели гидрокостюмы и поплыли по реке вверх к яхт-клубу, где мы их подобрали. Затем мы все вышли и отошли. Командующий базы, капитан первого ранга, был недоволен, когда мы показали ему записи. Его босс, двухзведный командующий эскадрой, которого я назову адмирал Самоуверенность, был еще менее очарован. — Каперанг, — заявил он, — это учение было нечестным и не должно засчитываться. Ваши люди играли не по правилам. — По каким правилам, сэр? — Ну вы спустились со скалы, чтобы напасть на мой арсенал. Вы никогда не говорили мне, что вы это сделаете — только сказали, что нападете на него. Вы плыли вниз по реке и поднялись в доки, когда атаковали подводные лодки. Если бы мы знали, что вы придете с той стороны, мы бы уже ждали. Мы не можем поставить людей следить за всем. — Я уверен, что Абу Нидаль или Народный фронт освобождения Палестины примут во внимание Ваши взгляды, если решат нанести удар по Вашей базе, сэр. — Не умничайте тут передо мной, каперанг. Я? Дикки? — Нет, сэр. Даже не смею думать об этом, сэр. Командующий базы пристально на меня посмотрел. — Ваши так называемые террористы позвонили и сказали, что они собираются ударить по военторгу. Мы были готовы, но они этого не сделали. — Нет, капитан первого ранга, вместо этого мы атаковали центр связи. — Это неправильно. — Послушайте, джентльмены, давайте я вам все объясню. Террористы не действуют по каким-либо правилам. У вас здесь хорошая миленькая база, и она вероятно, работает очень эффективно. Но в том, что касается безопасности, вы чрезвычайно уязвимы. Вы не проявляете никакой инициативы — на пленках, которые главком с удовольствием посмотрит, потому что, как вы знаете, он из подводников-атомоходчиков, показано как я подорвал две ваши атомные подводные лодки и если бы я захотел, я мог бы подорвать их все. Адмирал Самоуверенность ощетинился. — Это совсем другое дело. Каперанг, ваши люди не имели права подниматься на борт атомных подводных лодок. У них нет допуска. — Тогда почему вы нас не остановили? — Это нечестный вопрос. — Адмирал, нечестность не имеет с этим ничего общего. Мы согласились, что подводные лодки были честной добычей. Лучшая защита от вражеских подводных лодок — держать их в порту. Таким образом, все что нужно плохим парням — это вывести из строя один руль управления или один винт — и ваш многомиллиардный ядерный флот закупорен. Я бросил украденные удостоверения на стол Самоуверенности. — Возможно, вы захотите их вернуть. — Господи, — выдохнул он, — вот это... — Адмирал, — перебил я, — у морских пехотинцев, которые охраняют ваш главный въезд не используются те же радиочастоты, что и у охранников, патрулирующих периметр базы. Охранники могут связаться с вашей службой безопасности, но не с службой следственного управления военно-морского флота на пирсе. Никто не носит заряженного оружия. Никто не останавливает незваных гостей. Ваши заграждения по периметру всего шесть футов высотой. И любой может приплыть по реке на стоянку подводных лодок. Безопасность здесь отстойная. Самоуверенность стал раздражителеным. — Не нарушайте субординацию, каперанг. Он уже начал выводить меня из себя, но я придержал язык. -Адмирал, я не нарушаю субординации. Заместитель главкома по планам и политике беспокоится о безопасности Вашего объекта. Я думаю, у него есть веские причины для беспокойства, потому что безопасность здесь действительно отстойная — и это именно то, что я собираюсь указать в своем отчете. Когда я уходил, добрый адмирал уже строчил письмо Эйсу с жалобой на меня. Это должно было стать первым из многих, которые Эйс обо мне получит. Мы за неделю проделали хорошую работу. Мы показали косяки на базе подводных лодок и дали сотрудникам службы безопасности пищу для размышлений. Нам даже удалось разозлить адмирала, что я воспринял как комплимент. Я бы с удовольствием продолжал бы терроризировать его все выходные, но местная регата на Темз-ривер заставила нас отменить наши планы. Эйс твердо придерживался определенных правил: мы можем иметь всех вокруг, связанных с военно-морским флотом, но не невинных гражданских лиц. Тем не менее, это был слишком хороший уик-энд, чтобы просто поехать домой. Поэтому вместо того, чтобы вернуться в Вашингтон, мы поехали на север в Массачусетс, чтобы устроить двухдневный загул. Один из членов нашей гражданской съемочной группы был планконосцем Шестого отряда SEAL — высокий бывший лейтенант, известный как Сенатор. Его военно-морская карьера была прервана несчастным случаем на тренировке в Шестом отряде, когда он потерял глаз. Теперь он работал с консалтинговой фирмой по вопросам обороны, которая организовывала видеосъемку атак 'Красной ячейки'. У родителей Сенатора был большой дом прямо на пляже в Южном Массачусетсе, примерно в сорока минутах езды от Бостона и мы поехали туда. Мы купили достаточно пива, чтобы потопить ялик и провели выходные, поедая кукурузу, лобстеров и мидий, приготовленных прямо на пляже в 48-часовой безостановочной вечеринке. Вечеринка? Это превратилось в Марди Гра. По мере того, как празднование становилось все более громким и шумным, начали появляться соседи. Женщины глазели на мускулистых бойцов SEAL. Бойцы SEAL кадрили хорошеньких женщин. Пыжик влюбился. Мы боролись друг с другом и швыряли в прибой всех, до кого могли дотянутся, особенно хорошеньких юных созданий. Мы играли в морской волейбол, который является полноконтактным видом спорта. Мы сделали дорожки из пустых пивных банок в стиле Эверетта Э. Барретта, чтобы продемонстрировать наши таланты в ландшафтном дизайне. И мы приготовили еду бойцов SEAL. Мы вырыли огромную, покрытую водорослями яму, в которой пекли омаров, моллюсков, кукурузу и картофель. Позже, после достаточного количества пива, шестифутовое ложе из углей пригодилось для прогулок по огню. Один из нас предпочитал готовить свой собственный, уникальный рацион. Родители Сенатора зачарованно, с ужасом и изумлением наблюдали как Золотопыльный Ларри, действительно, приводил себя в наилучшее расположении духа. Он довел себя пивасиком до квинтэссенции веселья Золотопыльного Ларри, а затем отправился бродить в одиночестве по пляжу. Через некоторое время — никто не смог точно сказать — он вернулся, неся мертвую чайку. Он молча стоял, угрюмо глядя в костер, который мы развели, и откусил птице голову. — Что делает этот парень? — спросил папа Сенатора, наблюдая за чавкающим Ларри. — Он готовит тартар из морских чаек — терпеливо объяснил Дюк. Остальную часть команды пришлось физически удерживать от начала охоты на падаль, чтобы найти еще больше мертвых существ для поедания их Ларри. Это была долгая, долгая ночь. В воскресенье утром, когда все пришли в себя, мы взяли напрокат лодку для ловли омаров, наполнили ее пятью или шестью ящиками пива и провели утро, крейсируя вдоль побережья. Примерно после третьего ящика, Змей решил, что он поедет на плоскодонке, которую буксировал краболов. Он спустился по буксирному тросу и устроился там, с парой упаковок пива. Остальные довольствовались тем, что лежали на солнышке, глядя на огромные дома, возвышавшиеся над далеким пляжем. И тут Трейлеру Корту пришла в голову блестящая идея: — Прыжок и подьем — крикнул он. — Бойцы SEAL, в воду! Приказ есть приказ. Надо подавать пример. Не дожидаясь ответа, я перемахнул через носовой поручень и бросился в Атлантику, нырнув головой вперед и поплыв под водой от левого борта лодки. Ой — вода была чертовски холодной, настолько, что могла заставить мои яйца лопнуть. Я вынырнул на поверхность, и начал барахтаться в воде, как раз вовремя, что бы увидеть большую мускулистую руку Змея, летящую на меня словно дубина. Он схватил меня за горло и швырнул в плоскодонку. — Спасибо, — прохрипел я. — В любое время, кэп. Змей указал на Золотопыльного Ларри и тот сорвался с носа головой вперед. — Лучше пошевеливайся, кэп, а то скоро будет очередь Ларри. Волоча нижнюю часть тела в воде, я пробирался по пятидесятифутовому буксирному тросу обратно в лодку. Прежде чем я, наконец, перелез через поручень, я потерял свои теннисные туфли и один из носков при этом полоскании. Измученный, я ощупью пробирался вперед на четвереньках. — Как это было, кэр? — спросил Пыжик. — Это было как персиковый утенок, Пыжик. Почему бы тебе тоже не попробовать? Я лежал на спине на передней палубе краболова, холодный, мокрый и соленый. Мой бумажник хлюпал. Моя обувь уплыла. Отпечатки пальцев Змея были видны как пять засосов на моей шее, там где он одной рукой вытащил меня из воды. Мое адамово яблоко пульсировало от боли. Но солнце ярко светило и небо было голубым и кто-то стоял надо мной, капая пиво в мой открытый рот. Я подумал: 'Господь Бог поместил меня на эту землю, чтобы я мог быть здесь и делать это с этими людьми — моими людьми'. Это было абсолютно, неопровержимо, совершенно, полностью черт его возьми, идеально.


Глава 22

Гражданская жизнь, День труда отмечает конец летних каникул, время, когда, хотя время года еще не сменилось, есть это невыразимое чувство грядущих изменений — внутреннее чувство, что что-то вот-вот произойдет. Именно это произошло с 'Красной ячейкой' в выходные в День труда 1985 года. Мы провели хорошую весну и прекрасное лето, встряхивая команды и обескураживая командующих по всей стране. Лучше всего было то, что чувствовал себя столь же близким к людям в 'Ячейке', как и к своей первой команде во Вьетнаме, отделению 'Браво' второго взвода. За исключением того, что вместо Патча Уотсона, Орла Галлахера, Рона Роджера, Джима Финли и Джо Кэмпа — которые были самой сумасшедшей кучкой стрелков-мародеров, которых я когда-либо знал — у меня было четырнадцать парней, которые могли стрелять и хватать ничуть не хуже — и летать на своих собственных самолетах и вертолетах, выполнять прыжки HAHO с высоты семи миль, и оснащены с тщательностью отобранными вкусняшками, о которых мы даже не мечтали во Вьетнаме, и иметь адмиралов способами, доселе неизвестными в истории флота. Но перемены определенно витали в воздухе. Эйс Лайонс только что получил известие о своем повышении. Ему предстояло получить четвертую звезду и отправиться на Гавайи, где он стал главнокомандующим Тихоокеанским флотом. Последствия этого шага были огромны. Быстрый просмотр главкомов или заместителей главкомов ВМФ показывал, что многие из них служили в Седьмом флоте, возглавляли Тихоокеанское командование или были назначены главнокомандующими Тихоокеанским флотом. Таким образом, существовала вероятность, что перемещение Эйса в конечном счете приведет к его выбору в качестве главкома ВМФ. Однако, оглядываясь назад, можно сказать, что повышение было эффективным — даже коварным — способом вытащить Эйса из города и из петли власти. Он воспринимался большей частью военно-морского истеблишмента, который в основном состоял из бюрократов-атомщиков, как нарушитель спокойствия, подстрекатель толпы и жесткий человек. Эйс, возможно, и был способен представлять военно-морской флот на переговорах с Советами в Москве, по поводу инцидентов на море в 1984 году, но дома он представлял твердолобую, казалось бы, несговорчивую точку зрения, которую другим четырехзвездочным адмиралам было сложно переварить. Что больше всего их беспокоило в Эйсе, так это имевшийся у него менталитет воина. Он был дерзок и нетрадиционен. Он мог ругаться как старшина, он уважал людей, которые служили под его началом, он настаивал на том, что надо встряхнуть систему, и он не боялся называть вещи своими именами. Это сочетание делало его слишком большой угрозой для слишком многих. Таким образом, Эйса повысили с его штабной должности по планам и политике, где он не командовал большим количеством людей, но то, что он говорил и делал, имело существенное влияние на весь военно-морской флот США, двадцать четыре часа в сутки. Вместо этого его отправили в Гонолулу, где он командовал более чем 250000 человек личного состава и управлял годовым бюджетом в размере более 5,5 миллиардов долларов, но был благополучно удален из политического мейнстрима. Что еще более важно, так это то, что касалось меня и моих маленьких операций 'Красной ячейки'. Теперь Эйс будет в шести тысячах миль от возможности прикрыть тыл Подрывника Дика. Конечно, ужасные последствия перевода Эйса не сразу дошли до меня. Ни в коем случае. В самом деле, если бы в 1985 году я так же остро ощущал бы опасность попасть в засаду, как в 1967-м, у меня на затылке волосы бы встали дыбом и я бы бродил по коридорам Пентагона с заряженной винтовкой М-16. Но этого не случилось. Мне было слишком весело. Мы с ребятами собирались провести выходные в День труда 1985 года с Рональдом Рейганом. Ну на самом деле, мы были не с президентом, а с его самолетом. Борт ВВС ?1 размещался на военно-морской базе Пойнт-Мугу, примерно в 125 милях от президентского ранчо в Санта-Барбаре, когда там отдыхали Рейганы. Со всей дополнительной охраной вокруг, это казалось прекрасной возможностью поиграть в наши фирменные развлечения и игры. Командиром базы в Мугу был военно-морской летчик по имени Горди Накагава. Горди дважды был военнопленным: сначала как интернированный во время Второй мировой войны, а затем как военно-морской летчик, когда его захватили вьетконговцы. Я любил и восхищался Горди. В отличии от большинства командиров баз он серьезно относился к безопасности. Он даже сформировал команду специального вооружения и тактики на Пойнт-Мугу — она была необычна тем, что в ней были и мужчины и женщины — которых он любовно называл своими Рэмбо и Рэмбеттами. Горди Накагава был стрелком мирового класса и игроком и ему нравилась перспектива того, что его люди получат возможность сыграть рок-н-ролл с 'Красной ячейкой', когда борт ?1 будет на земле. У Секретной службы была иная точка зрения. — Мы не играем в игры, — сказали они. — Точка. Я пожал плечами. Как угодно. Просто потому, что они не хотели играть с нами, не означало что мы не могли играть с ними. Мы перебросили всю 'Ячейку' в Калифорнию, за исключением Хартмана, которого оставили присматривать за офисом, за что он так меня никогда и не простил. К счастью для него, 'Стрелок' в День труда был открыт. Мы с Горди остановились именно на этих выходных, потому что даже с бортом ?1 на взлетной полосе база будет напоминать Сонную Лощину. Работа не входит в лексикон военно-морского флота в выходные дни — особенно в длинные праздничные выходные. Тревога никогда не была профилактическим словом на флоте по воскресеньям, когда все отсыпаются. Это исторический факт: помните Перл-Харбор? 'Ячейка' прибыла за десять дней до начала народных гуляний, просочившись коммерческими авиарейсами в Лос-Анджелес и Санта-Барбару. Парни арендовали с полдюжины машин, от 'каддилаков' до пикапов. Мы поехали в Мугу, и остановились в том же мотеле, которым пользовались Секретная служба борта ?1 и служба безопасности ВВС. Это позволило бы нам следить за оппонентами — тем временем, тяжелое снаряжение и съемочная группа прибыла на борту самолета ВМФ, который летел на военно-морскую авиабазу Аламеда. Устроившись, 'Красная ячейка' начала осматривать базу. Я оставался на заднем плане, играя Абу Нидаля, позволяя 'Ячейке' действовать с собственной скоростью. Люди знали, что наша цель — проверить каждый элемент аппарата безопасности базы, но вопрос о том, как именно они это сделают, оставался на них. Я мог бы предложить некоторые детали, или разработать особенно злобную операцию, которую я хотел бы увидеть выполненной особым образом. Но по большей части, они были предоставлены сами себе. Моя главная роль заключалась в наблюдении, чтобы я мог помочь внести предложения после учений. Так что я проводил время с Горди, чтобы узнать, чем занимаются его люди, или отправлялся на патрулирование с Бобом Лазером, начальником службы безопасности Пойнт-Мугу, чтобы показать ему, на что ему стоит обратить внимание. Большую часть времени, однако, я дрейфовал между моими командами, наблюдая за приготовлениями и держа их на длинном поводке, когда они открывали новые и хитрые способы, для получения удовольствия в извращенной форме. Рыжик-Пыжик (я всегда думал, что пора его переименовать в Пыжика-Бомбежика) 'одолжил' десятискоростной велосипед и объехал каждый участок дороги рядом с Пойнт-Мугу. Его блуждания привели к редко используемым задним воротам, позади взлетно-посадочной полосы. К своему великому удовольствию, он обнаружил, что широкие ворота заперты простым замком и цепью. Он купил болторез, перерезал цепь, поглубже спрятал замок и заменил его своими цепью и замком. Дюк тем временем арендовал лодку на местной пристани. Он и Ларри катались вдоль берега, разглядывая женщин, загоравших топлесс. Они также сделали съемку береговой линии Пойнт-Мугу с точки зрения вероятных позиций наземных датчиков. Через полевой бинокль они также следили за командой быстрого реагирования базы и патрулями охранников. Служба безопасности военно-морского флота и морская пехота выполняли свои предсказуемые, словно по часам, дежурные обходы. Террористы, как и настоящие плохие парни, делали обильные записи. Чтобы обеспечивать целостность своего подразделения, 'Красная ячейка' массово проверяли местные бары и салуны. И мы снова получили ценную информацию. Кто и где пил? О чем сплетничали? Какие нашивки носят люди? Часто, когда передовой дозор находился внутри, смешиваясь с толпой и поглощая холодное пиво, джин 'Бомбей' или другие разнообразные высококачественные напитки, двое или трое замыкающих оставались на парковке, снимая наклейки с ветровых щитков и бамперов, чтобы 'Ячейка' могла использовать их на наших собственных арендованных машинах. К вечеру пятницы мы были готовы. Ячейка прощупала базу в поисках слабых мест. Многие из них были найдены. Это была детская забава — перелезть через забор посреди бела дня, да еще рядом с главными воротами. Как? Скачки проехал мимо ворот, сигналя и ругаясь на охранников, бросив пару пакетов с молоком в их направлении, когда он проезжал мимо. Йа-ху-у — все смотрят на Скачки. Тем временем, в десяти футах от них, Хо-хо-хо и Док Трембли перепрыгнули через восьмифутовый забор и побежали прочь. Гибель вам, привратники. Это были основы. Мы также взломали клеммные коробки и прослушивали телефоны. Мы отслеживали полицейские радиочастоты с помощью сканеров 'Биркэт'. Мы составили свои собственные тактические карты, вместе с кратчайшими путями, задними дверями и маршрутами отхода. Цели были оценены, отобраны и расставлены по приоритету. Борт ВВС ?1 уже приземлился и встал на стоянку в отдаленном углу поля, окруженный пиджаками из Секретной службы и 'синими одеялами' из ВВС — личным составом подразделения охраны в голубых беретах. Нам было все равно, двадцать человек охраняют самолет или двести. Затем мы приступили к работе. Для базы, которая якобы находилась в состоянии боевой готовности, это место, казалось, едва дышало. Часовые смотрели телевизор в своих навесах. Взлетно-посадочная полоса с ее F-18 'Хорнет' была пуста. Охранники приходили и уходили по расписанию. Никто не занимался делом. Даже телефонистка, принявшая угрозу Минкстера от имени 'Движения за семяизвержение Палестины' не работала на всех оборотах. — Это 'Движение за семяизвержение Палестины'. Если израильтяне не освободят сто семьдесят три наших политических заключенных в течении двух часов, ваш объект будет залит американской кровью. Мать всех войн начнется на вашей проклятой сионистской территории. — Не могли бы вы повторить это название по буквам, звонящий? — Это С как в семяизвержении, Е как в семяизвержении, М как в семяизврежении, Я как в семяизвержении... Минкстер бубнил в трубку со своим лучшим акцентом Ясира Арафата. Ах да, Пойнт-Мугу был похож на сонный городок в Южной Калифорнии за несколько часов до начала рабочего дня. Именно поэтому мой собственный партизанский ОСЛСМ (основной личный состав миссии), капитан-лейтенант Трейлер Корт, одетый в украденную униформу капитана второго ранга вместо черной пижами и куфии, зарегистрировался в пятницу вечером в 19.00. Он подъехал к воротам и объяснил охранникам, что должен явиться на службу во вторник, но приехал пораньше, чтобы провести выходные в офицерском общежитии и не платить по счету в мотеле. У Трейлера было удостоверение, украденное нами в баре пару дней назад, но в этом не было необходимости: косячники из службы безопасности военно-морского флота пропустили его, ничего не проверив. Он направился прямиком в офицерское общежитие для холостяков, пробрался в неиспользуемую комнату, и распаковал оружие, приборы ночного видения, радиоборудование и взрывные устройства, которые мы тайком пронесли на базу. Затем он воспользовался своим карманным шифратором, чтобы позвонить нам по телефону в своей комнату и сообщить, что берег чист. Отлично. Я отправил Хо-хо-хо, Скачки и Малыша Рича, одетых в модные черные шмотки через забор. Никто их не видел и не останавливал. Они пошли в комнату Трейлера, переоделись в рабочую одежду, взяли взрывное оборудование и вышли, чтобы украсть снарядный погрузчик, который мы заметили, сидя у автопарка накануне. Троица подъехала на снарядном погрузчике к складу боеприпасов и ворвалась внутрь. Они загрузили его с помощью вилочного погрузчика паллетами с ярко-синими муляжами 500-фунтовых бомб, которые там нашли. Бомбы они оснастили дистанционно управляемыми детонаторами и минами ловушками, накрыли громоздкий груз маскировочным брезентом и отвезли весь груз обратно на стоянку офицерского общежития, где за ним мог приглядывать Тейлор. Затем, выглядя столь же невинными, как Хьюи, Луи и Дьюи (шкодливые племянники Дональда Дака — прим. перев.), они неторопливо вышли через главные ворота, помахав на ходу охранникам. Тем временем Фрэнк и Змей переоделись в гидрокостюмы для своего собственного варианта тихого вечернего проникновения. Пыжик отвез их к месту на шоссе тихоокеанского побережья, прямо над заповедником дикой природы, который тянулся вдоль северной оконечности базы. В сопровождении бывшего товарища по Шестому отряду, нашего оператора по имени Нейл, они проплыли немного вниз по небольшой реке, пока не достигли болотистого заповедника дикой природы. Мужики попытались проникнуть прямо через заповедник, но их остановила грязь глубиной в четыре фута. Поэтому они изменили курс и пошли по сухопутному маршруту, огибая периметр заповедника, двигаясь на юго-восток методичным, болезненным переползанием по-пластунски. Примерно через восемьсот ярдов медленного переползания, когда они прошли через дренажную трубу, которую служба безопасности забыла заблокировать решеткой или экранами, террористы столкнулись с патрулем Рэмбо/Рэмбетт. Четверка из отряда SWAT в черной форме патрулировала периметр базы. Бойцы SEAL молча лежали в футовой болотной траве, а ботинки полицейских проходили в нескольких дюймах от их носов. Один из спецназовцев присел на корточки на краю дренажной трубы и закурил сигарету. К нему присоединился еще один. Тем временем Фрэнк, Змей и Нейл были заняты тем, что старались не обращать внимание на муравьев, ползающих по лицам их гидрокостюмам. Казалось прошла целая вечность, прежде чем Рэмбо и Рэмбетты наконец продолжили свое патрулирование, но не раньше, чем один из полицейских нечаянно оставил отпечаток своего ботинка на зачерненной руке Фрэнка. Оставшись одни, они продолжили свою миссию. Медленно двигаясь, Змей, Фрэнк и Нейл прокрались по дренажной канаве вдоль рулежной дорожки. Змей и Фрэнк вломились в ангар, переоделись в найденные там комбинезоны, вышли на взлетную полосу и засунули взрывчатку в воздухозаборники полудюжины истребителей F-18. Нейл записал все это на пленку, используя ночной объектив. Выполнив задание, они направились прямо к задним воротам, отперли их, выскользнули наружу и снова заперли ворота. Пыжик поджидал их — в конце-концов, это было время 'Миллера'. Минкстеру и Щекастику не нашлось времени для 'Миллера'. Они были в первый день моим пушечным мясом. Мне нужна была диверсия, чтобы убедиться, что Фрэнк и Змей смогут пробраться на взлетную полосу. Поэтому я отправил их на склад топлива, на другом конце базы, где они произвели достаточно шума, чтобы вызвать ответную реакцию. Это было важно: я хотел посмотреть, кто поднимет тревогу. Будут ли это охранники-подрядчики, полиция Министерства обороны, или направят Рэмбо/Рэмбетт? А когда копы поймают плохих парней, как они с ними поступят? Мы следили за передвижениями властей по нашим сканерам полицейского диапазона. Трейлер, сидевший с прибором ночного видения на крыше офицерского общежития, мог дать нам беглый комментарий о том, кто двигался и куда они направлялись. Это было похоже на фильм о путешествиях. Полиция Министерства обороны догнала Щекастика и Минкстера как раз в тот момент, когда они 'закладывали' взрывчатку. Они выдали себя, намеренно пройдя через область, богатую на датчики. Копы окружили моих ребят и схватили их. Затем их быстро обыскали, надели наручники, кинули на заднее сиденье автомобиля и отвезли в полицейский участок Министерства обороны, расположенный за пределами базы Пойнт-Мугу. Вот только обыскали их не очень тщательно. У Щекастика в кармане был ключ от наручников и пистолет в паховой кобуре. Его обыскивала женщина, которая, по понятным причинам, была сдержана в том, чтобы по-деловому ощупать его пах, тем более что Щекастик ее подначивал на этот счет: 'Эй, детка, как насчет смазки — давай, просто положи свою руку туда, где горячо и твердо'. Большая ошибка номер один. Щекастик был вооружен и очень опасен. Оказавшись внутри участка, он с пользой использовал и ключ и пистолет. Во-первых, он освободил Минкстера. Затем, они вдвоем захватили всех полицейских, а также их участок. Теперь полицейским пришлось вызывать группу быстрого реагирования на помощь. Тем временем, Дюк и Змей 'взорвали' главную антенну Пойнт-Мугу. Все коммуникации между штабом Рэмбо/Рэмбетт и остальными службами быстрого реагирования прекратились, поскольку посредник решил, что взрыв 'Красной ячейки' нанес достаточный ущерь, чтобы прекратить работу полицейского узла связи и управления. 'Взрыв' также вывел из строя пожарную часть базы, которая уже была издергана ложными тревогами, генерируемыми 'Красной ячейкой', предусмотрительно обеспеченные Пыжиком. Вот тебе и ночка началась. С первыми лучами солнца обнаружился еще один сбой системы безопасности. Мы, террористы, были свежими — мы все немного отдохнули. Силы безопасности, напротив, начали уставать — они не планировали отдыхать посменно. Горди создал команду, но у него не было скамейки запасных. Все были подняты сразу и все еще находились на дежурстве. Это была большая ошибка номер два. Уставший полицейский — это беспечный полицейский. Сразу после рассвета, Хо-хо-хо, Рич и Скачки захватили полдюжины ранних завтракающих — включая женщин и детей — в кафетерии Мугу, который находился за пределами базы, чуть дальше по дороге от главных ворот. Они завязали пленникам глаза и передали их Золотопыльным близнецам в качестве человеческой валюты. Теперь полицейские оказались между пресловутым молотом и наковальней: было обычной практикой не обменивать захваченных копов, но женщины и дети были совсем другим делом. С измученными полицейскими переговорщиками была заключена сделка и сразу после 9.00 Минкстер и Щекастик были освобождены из полицейского участка. Мы знали, что полицейские планируют поставить блок-пост в полумиле от участка, потому что подслушивали их переговоры и телефонные звонки. Так что мы сделали неожиданное. Золотопыльные близнецы обменяли заложников на наших людей. Затем Фрэнк помчался в одном направлении, которого никто не ожидал — прямо через главные ворота на базу. Мы слушали крики отчаяния по полицейским рациям, затем — после первоначального замешательства — мы услышали восторги торжества. Теперь они верили, что 'Красная ячейка' облажалась по-королевски — потому что машина для побега направлялась прямо к взлетно-посадочной полосе, с которой, как они знали, не было выхода. Фрэнк и его арендованная машина, сопровождаемая тремя джипами, нагруженными Рэмбо и Рэмбеттами, повели веселую погоню по всей базе. Он промчался по глухим переулкам, сламировал не в ту сторону по улицам с односторонним движением и развернулся назад, чтобы поиграть в 'цыплячьи бега' с преследователями. Он вылетел на взлетную полосу и помчался прямо по ней. К тому времени, как он подъехал к задним воротам, в облаке пыли и бодром 'Хей-хо, Сильвер', он должно быть выжимал уже под 150. — Эй, — спросил Щекастик, — как мы, черт возьми, оторвемся? — Не беспокойся, — ответил Фрэнк. — Вуаля! Щекастик взглянул через лобовое стекло. Кто стоял у задних ворот? Миста Рыжик-Пыжик, со своим десятискоростным велосипедом, цепью из закаленной стали и его замком 'Медеко' с ключом. Пыжик отвесил поклон. Фрэнк проехал мимо. Пыжик закрыл ворота. Все разъехались. Мы получили замечательное видео Рэмбо и Рэмбетт, пытающихся сломать замок и цепь. Что, конечно, было невозможно. Спецназу не выдали болторезов, и они не хотели таранить ворота и портить свои джипы, не говоря уже о порче государственного имущества. И снова настало время 'Миллера'. В воскресенье мы играли в 'Честер, Честер, хулиган' с местной полицией. Скачки, Док Трембли и Хо-хо-хо протолкались через вестибюль жилого комплекса семей рядового состава, расположенного в полумиле от главных ворот. Появление трех зловещего вида парней в черных футболках, джинсах и балаклавах, вооруженных автоматами, вызвало настоящие вопли у папочек и мамочек. Десятки людей позвонили в службу 911, чтобы сообщить об инциденте. Мы использовали жалобы, чтобы связать местную полицию, команду агентов ФБР, которые пришли поиграть, полицию Министерства обороны, и два джипа с Рэмбо и Рэмбеттами Боба Лазера. Это выглядело как съезд полицейских за пределами жилого комплекса: дюжина автомобилей с мигалками, и четыре правоохранительные организации, долго и громко спорящие о том, кто здесь, черт возьми, главный. Нам конечно, было без разницы, кто по их мнению здесь главный. Мы знали кто здесь главный — мы сами. Итак, пока копы спорили, мы взорвали дымовые шашки в главном здании штаб-квартиры, на электростанции, в ценном оружейном складе Горди Накагавы и на складе горючего. Погибель вам, копы. Последовавшие взрывы вызвали на место проишествия местную пожарную охрану. Это также вызвало шестимильную пробку на шоссе Тихоокеанского побережья, проходившем за пределами базы. Почему несчастные отдыхающие и воскресные водители проклинали полицию? Потому что сотрудники службы безопасности перекрыли движение, чтобы каждую машину поблизости можно было проверить на наличие террористов. Между тем, медицинские учреждения в Пойнт-Мугу теперь были перегружены до предела. Госпиталь базы был предназначен для ежедневных болячек — они специализируются на ушных болях, носовых кровотечениях и вывихнутых лодыжках. Теперь они имели дело с десятками жертв 'шоковых травм', 'тяжелораненых' и 'умирающих пациентов' и врачи начали говорить — 'Ого, на это я не подписывался'. Горди Накагава наблюдал за хаосом из своего кабинета с кривой усмешкой. — Проблема, — сказал я ему, — в дымоходной организации. — А? — Представь себе, что твоя база представляет собой ряд параллельных дымовых труб — дымоходов — окруженных по периметру забором. Ваша система безопасности подчиняется одной организации — следственному управлению военно-морского флота. Ваш медицинский дымоход отчитывается перед другой: военно-морской госпиталь в Бетесде. Ваш личный состав при прибытии докладывает в управление по делам личного состава. Ваше авиакрыло подчиняется военно-морской авиации. Они могут находится на одной базе и все могут вам подчинятся, но у каждого из них есть отдельные командные полномочия. Как террорист, я использую эту систему против вас. Я противопоставляю каждый сектор вашей базы другим секторам и результаты — я указал в окно на шумный затор — поистине великолепны. Горди задумался. — Хитрый дьявол, не так ли? К утру понедельника мы закончили. Военно-морская авиабаза Пойнт-Мугу погрузилась в хаос, вплоть до анархии. Мы взорвали большинство наших целей без сопротивления. Местные копы настолько устали, что промахивались мимо дверей. Пожарные лезли на стены. Врачи были на грани того, чтобы устроить сидячую забастовку. ФБР собрало свои игрушки и отправилось домой, потому что никто не играл честно. Только Береговая охрана продолжала беззаботно ходить вдоль берега, даже не дрогнув. Горди был в восторге от этих учений, потому что смог увидеть, где находятся его уязвимые места. Боб Лазер был счастлив, потому что смог позволить своим Рэмбо и Рэмбеттам взять яйца и сиськи в кулак. Их ошибки будут исправлены и в следующий раз они будут намного лучше. Я был в эйфории, потому что мои ребята тяжело работали, хорошо поиграли — и повеселились. Парочка даже умудрилась поспать, что было больше, чем я мог сказать о себе. Пора было уже возвращаться домой. Но оставалась еще одна, сочная, неотразимая цель — Борт ВВС ?1, который должен был вылететь около полудня, и она была слишком заманчива, чтобы ее можно было проигнорировать. Одетые в комбинезоны механиков Фрэнк и Щекастик забрались в снарядный погрузчик, который все выходные оставался припаркованным у офицерского общежития, и поехали в дальний угол поля, где заправлялся и обслуживался президентский 707-й. Они выбрались наружу и активировали взрывчатку, прикрепленную к поддонам с 500-фунтовыми бомбами. Просто для повышения внимательности, Щекастик установил еще один заряд: он заминировал водительское сиденье снарядного погрузчика. Закончив свою работу, Фрэнк и Щекастик неторопливо вернулись в офицерское общежитие и переоделись в комнате Трейлера. Все трое собрали вещи в машину и подготовились к отъезду. Затем они поднялись на крышу общежития, чтобы посмотреть на результаты своей работы. В качестве прощального дружеского жеста, мы также заложили взрывчатку в грузовике группы быстрого реагирования. Когда Минкстер по телефону сообщил Бобу Лазеру о нашей угрозе борту ВВС ?1, практически все Рэмбо и Рэмбетты бросились к грузовику, который 'взорвался' в облаке дыма. Посредники вынесли вердикт: десять убитых, десять раненых. Погибель вам, Рэмбо и Рэмбетты. Когда выжившие бойцы группы специального вооружения и тактики наконец обнаружили снарядный погрузчик (им понадобилось больше часа, чтобы добраться до стоянки, примыкающей к борту ВВС ?1), они подошли к нему с большой осторожностью. Вы бы могли увидеть тревожные взгляды в наших видеосъемках камерой с длиннофокусным объективом. Они собирались сделать все по учебнику. Они оцепили территорию. Они вызвали команду разминирования. Они прибыли и у них ушло пятнадцать минут на консультации. Затем, осторожно, взрывчатка в кузове была обезврежена, провод за проводом. Когда бомбы были благополучно обезврежены, один из Рэмбо забрался в кабину, чтобы отогнать машину. Ба-бах — наша мина-ловушка из дымовой гранаты взорвалась и 'взорвала' весь поддон с 500-фунтовыми бомбами. Это была мечта боевого пловца, ставшая явью — живая иллюстрация из учебника по подрывному делу. Трейлер сообщил мне по рации, что вид с крыши общежития был впечатляющий. — Шкипер, не хватало только титров: 'Конец — производство Дика Марсинко, сценаристы 'Красная ячейка'. Я взревел. — Подожди, пока они не увидят чертов сиквел! Сезон сменился с теплого и дружелюбного на холодный и морозный вскоре после того, как мы вернулись из Мугу. На прощальной вечеринке в честь Эйса Лайонса я познакомился с его преемником, моим новым боссом в OП-06, сухопарым лысеющим вице-адмиралом по имени Дональд Джонс. Я немного знал Джонса. Будучи сотрудником объединенного комитета начальников штабов, он помог мне перевести одноглазого оперативного офицера из Коронадо в Шестой отряд SEAL. Джонс был неотъемлемой частью мафии Коронадо, которая включала офицеров, которым я нравился — таких как Боб Стэнтон, капитан первого ранга, который научил меня писать служебные записки, когда я получил первую штабную должность в COMPHIBTRALANT — и офицеров, которым я не нравился, таких как Катал 'Ирландец' Флинн, злобный сукин сын, который был коммодором SEAL Западного побережья в то время, когда я формировал Шестой отряд. Джонс также был дружен с преемником Флинна, Ч-ч-чаком Леймоном, которому я нравился еще меньше чем 'Ирландцу'. Мало было того, что 'Ирландца' вот-вот должны были назначить руководителем Следственного Управления ВМФ (NIS) — по мнению Эйса, он был слишком жестким и недалеким, чтобы брать на себя такую ответственность. Но теперь ОП-06 была передана приятному, но ни в коем случае не агрессивному адмиралу, летчику противолодочной авиации, чья почтительная личность была прямо противоположна тому, что требовала эта служба. Смысл жизни Эйса состоял в том, чтобы раскачивать лодку. Джонс был менее склонен поднимать волну. Вечеринка Эйса проходила в офицерском клубе Форт-Майерса. Мы собрали несколько подарков — прощальным салютом Эйсу была заминированная бутылка водки — которые были преподнесены с большой помпой. После церемонии и речей наступило время ритуальных похлопываний по спине и горячих закусок. Меня снова представили вице-адмиралу Джонсу. Он протянул мне руку для рукопожатия. Его хватка напоминала дохлую рыбу. Вместо приветствия он сказал: 'Я удивлен, что Вы еще не в тюрьме'. Если бы я был проницательным, то понял бы, что работа на этого парня не станет одним из величайших удовольствий в жизни. Я, однако, нашел разумный ответ и вернулся к своему 'Бомбею'. Первый звонок. Примерно через месяц, я совсем забыл о приветствии вице-адмирала Джонса. — Кто-нибудь хочет провести отпуск в Европе? Рука Дюка взметнулась вверх. Как и Малыша Рича и Хартмана. — Очень жаль, задиры. Я уже составил список. Золотопыльные близнецы и Хо-хо-хо. Это будет короткая поездка, так что путешествуем налегке. Мы летели военными самолетами. Первый рейс был в Лондон, где мы пересели на маленький двухмоторный самолет, чтобы сделать две остановки: в Сигонелле и в Неаполе. На этом рейсе у меня появился еще один друг, двухзведочный, который думал, что самолет в его полном распоряжении. Когда он увидел Ларри, Фрэнка, Хо-хо-хо и меня — одетых в джинсы, с длинными волосами и усами Фу Манчи, без единого 'Айе-айе, сэр' — он пришел в ярость. Адъютант осведомился, как обычно делают адъютанты, кто мы такие. — Я выполняю поручение главкома ВМФ, — сказал я. — Пока. Через минуту он вернулся. — Где ваше официальное разрешение? Я показал ему средний палец. — Здесь. Чао. Минутой позже он возник опять. — Адмирал хочет видеть ваши удостоверения личности. — Если адмирал хочет увидеть мое гребаное удостоверение личности, я буду счастлив, мать его, пойти и показать его нахрен. Но что касается остальных членов моей команды, то это не его дело. Я назвал адъютанту имя и адрес вице-адмирала Джонса. — Пожалуйста, все запросы отправляйте туда. А теперь, будь любезен, стань хорошим мальчиком и свали к черту? Двухзвездочный больше не задавал вопросов. Но Джонс получил письмо. В отличии от Эйса, он не отправлял жалобы в мусорную корзину. Он цеплялся за них. Возможно, я выглядел слегка игривым, когда я сообщил своим людям, что мы едем в Неаполь. Однако причина нашего визита была далеко не легкомысленной. В Италии существовала реальная террористическая угроза. В 1981 году 'Красные бригады' похитили бригадного генерала Джеймса Дозье в Вероне. Его продержали сорок два дня, а потом освободили итальянские антитеррористические подразделения. В 1984 году они убили Лемона Ханта, американского начальника многонациональных сил, контролировавших мирное соглашение между Израилем и Египтом. Эти и другие действия вызвали у Эйса Лайонса большую озабоченность по поводу уязвимости трехзведочного адмирала военно-морского флота США в Неаполе, которого я буду звать Мотт. Несмотря на то, что Эйс стал главнокомандующим Тихоокеанским флотом, и больше не курировал 'Красную ячейку', он хотел, чтобы я со своим подразделением занялся Неаполем — и я согласился. Когда мы приехали, я увидел что Неаполь был таким же оживленным, каким я его помнил. Я подумал о посещении нескольких мест, где бывал во время своего годичного тура, когда я служил под началом БигЖУК, или баров, где бывал с Эвом Барреттом во время пребывания во втором взводе UDT-22. Но у нас было всего пять дней, так что мы сразу приступили к работе. Мы взяли напрокат две машины и мотоцикл, и поехали к дому адмирала, чтобы за ним понаблюдать. Мы слонялись по улицам, ведущим к дому адмирала, уворачиваясь от неаполитанских такси, автомобилей, автобусов и велосипедов. Мы пару раз обошли его по кругу, чтобы узнать планировку. Потом мы позвонили в дверь. Дверь открыла мисс Мотт. Это была привлекательная женщина, лет тридцати, с уверенной улыбкой и непринужденными манерами. Я представился, представил Ларри, Фрэнка и Хо-хо-хо, объяснил кто мы такие и чем занимаемся. Казалось, она вздохнула с облегчением. — Я говорила адмиралу, что мы уязвимы, — сказала она. — Со всей этой активностью 'Красных бригад' и похищениями мафии, я немного нервничаю. А теперь, когда захватили корабль — 'Ахилл Лауро', кто знает что будет дальше. Но Следственное Управление ВМФ говорит, что мы здесь в полной безопасности. Дом обнесен высокой стеной, у нас есть два огромных сторожевых пса и нас повсюду возит вооруженный водитель. — Для начала выглядит неплохо. Посмотрим, чем мы сможем помочь. Адмирал спустился вниз и тепло приветствовал нас. — Давай я вам все покажу, — сказал он. Он вывел нас наружу. — Мы на вершине холма, и это хорошо, — сказал он. — И мы часть комплекса — вокруг нас флотские, так что если что-то случится, мы можем позвать на помощь. — Может быть, — сказал я. — А? Я подошел к серой коробке, прикрепленной к стене и открыл ее. Там был рубильник питания. Я повернул ручку вниз. Из глубины дома до меня донесся крик миссис Адмирал: — Что случилось со светом? Я снова включил рубильник. — Вот тебе и электричество. — NIS никогда этого не замечал, — сказал адмирал. — Сценарий первый: они выключают Вам электроэнергию. Вы выходите чтобы ее включить. Они хватают Вас, запихивают в багажник своей машины, до автострады пять минут езды — и та-да-а-а — Вы еще один генерал Дозье. Лицо адмирала Мотта явно омрачилось. Хо-хо-хо вскрыл крышку люка прямо перед воротами адмирала Мотта. Он поддел один край и приподнял стальной диск, так, как будто это было папье-маше. Ларри и Фрэнк посветили фонариками в темноту. — Сценарий второй: десять килограмм пластида, чтобы удивить Вас, когда Вы войдете в свои ворота. Лицо адмирала вытянулось еще на дюйм. — Ваши водопроводные трубы тоже там. К ним легко получить доступ. Может быть, немного капнуть бактерий в водопроводную воду. — Черт, — сказал адмирал — NIS тоже никогда мне об этом не рассказывало. — Фрэнк, — сказал я, — покажи адмиралу, как легко нанести ему визит. Фрэнк без труда перелез через стену, пересек лужайку перед домом, взобрался на увитую виноградом беседку и через тридцать секунд был уже в окне адмиральской спальни. Он помахал нам рукой. — Но NIS утыкали битым стеклом верхнюю часть стены, чтобы никто не смог перелезть через нее. — Я предполагаю, они пропустили одно или два места. — Хорошо. Собаки остановят любого, кто перелезет через стены. — Ларри... Ларри достал из сумки на плече 9-мм пистолет с глушителем. — Экспансивные дозвуковые пули, — сухо ответил он. — Смертельно опасны для собак. Адмирал Мотт наморщил брови. — Что вы предлагаете, капитан первого ранга? — Я составлю Вам длинный список предложений, сэр, после того, как мы проведем полное обследование — через пять дней. Но сейчас, почему бы Вам не поставить всех в боевую готовность и NIS не взять ваш дом под охрану. А мы пока попытаемся взять Вас в заложники. И таким образом мы проверим остальные меры безопасности, которые предпринимает NIS. Он пожал мне руку. — Звучит заманчиво, каперанг. Я с интересом буду ждать вашего доклада. Я надеюсь увидеть Вас и ваших людей до того, как вы уедете. — Думаю, Вы можете на это рассчитывать, сэр, — сказал я с понимающей улыбкой. И база НАТО и база ВМС в Неаполе уже были приведены в полную боевую готовность из-за инциеднта с 'Ахиллом Лауро', который произошел во время нашего пребывания в Неаполе. Но безопасность все равно была шуткой. В первую же ночь мы похитили адмирала Мотта. Он выступил с хорошо принятой речью в офицерском клубе на базе НАТО — событие освещалось по телевидению, не меньше. Его жена с гордостью наблюдала за происходящим. Мы следили за ним настолько пристально, что даже египтяне бы почувствовали неладное. NIS щелкали клювом. Мы фотографировали; мы задавали вопросы; мы просто вредили сами себе. Ничего. Ни единого укуса. Вооруженный и опасный водитель адмирала Мотта тоже нас не видел. Мы прошли в офицерский клуб не предъявив удостоверений личности, говоря жестко и действуя так, будто владеем этим местом. Охрана нас пропустила. Мы последовали за машиной Мотта на базу и как только она свернула в холмы, столкнули ее с дороги, прижав к деревьям. Ларри и Фрэнк выскочили из машины, натянув балаклавы на лица. Они усмирили вооруженного водителя, вытащили адмирала через дверь, связали и завязали ему глаза, а затем бесцеремонно швырнули в багажник своей машины. Миссис Мотт совершенно обезумела. Это не было развлечением, на которое она подписывалась. Хо-хо-хо вежливо помахал ей рукой, развернулся и умчался прочь. — Чао, миссис Мотт — крикнул он. Они отвезли адмирала к его дому — он на самом деле, приехал раньше чем его жена — и высадили его. Ларри сказал мне, что он был ошарашен, но храбро улыбался и бормотал злые слова о NIS, когда он шатаясь вошел в свои ворота. В ту ночь Ларри и Фрэнк устроили засаду в саду Мотта, спрятавшись среди деревьев за высокими стенами. Ларри даже заглянул во двор и подружился с двумя огромными сторожевыми бульмастифами. Он привязал им на шеи записки, в качестве доказательства того, что он играл с ними. Затем, точно в 07.30 подъехала машина адмирала, чтобы отвезти его в офис. Водитель посигналил. Адмирал Мотт вышел из своей парадной двери и направился к воротам. Ларри спрыгнул с дерева. — Bon giorno, Ammiragho. (Доброе утро, адмирал — итал. прим. перев.) — О нет, только не это. — Si, Ammiraglio, ripetutamente. (Да, адмирал, опять — итал. прим. перев.) Он ткнул адмирала пистолетом под ребра и они двинулись к машине, не отставая друг от друга. Водитель и человек из военно-морской службы безопасности сидели на переднем сиденье. Ларри был вежлив. Они с адмиралом немного поболтали. Никто даже косо не взглянул. Они вместе приехали на военно-морскую базу, миновали ворота, морских пехотинцев и поднялись на лифте в командный центр. — А теперь откроем Ваш сейф и я посмотрю все оперативные коды, — предложил Ларри. — Может быть, ты предпочтешь чашечку замечательного эспрессо? Ларри отрицательно покачал головой. — Нет, сэр. Но может быть, у вас найдется морская чайка? Позже, в тот же день, Ларри и Фрэнк 'отстреливали' офицеров. Личный состав военно-морского флота постоянно предупреждали о тяжелых последствиях ношения униформы на работе и использования номерных знаков НАТО на своих автомобилях. Но униформа была дешевле, чем цивильная одежда, а номера НАТО означали легкую парковку в запретных зонах. Итак, Ларри и Фрэнк взяли свои мотороллеры и стали ждать у ворот военно-морской базы. Они следовали за автомобилями с номерами НАТО, управляемыми мужчинами в бежевых тужурках военно-морского флота — со знаками различия и всем остальным, поверх их гражданских рубашек. Они останавливались рядом на светофоре и приклеивали наклейку на стекло водителя. А потом с ревом выруливали на проезжую часть. На наклейках были дырки от пуль и надпись: 'Вы еще один мертвый военно-морской придурок. Любим-целуем, Красные бригады'. Кстати, эти наклейки было чертовски сложно отодрать. Мы провели пять плодотворных дней. Но поговорим о взволнованных адмиралах. К тому времени, как мы вылетели из Неаполя в Лондон и вернулись домой, адмирал Мотт проделал своим людям из службы безопасности новые дырки в заднице и послал шквал 'молний' в штаб-квартиру Следственного управления ВМФ по поводу идиотов, якобы отправленных для обеспечения его безопасности. Возможно, он был доволен нашей работой, но офицер, отвечающий за этих 'идиотов' в NIS, с другой стороны, был решительно не в восторге от нашего выступления. И как назло, главным офицером был никто иной как 'Ирландец' Флинн — старый и дорогой друг нашего нового босса, адмирала Джонса. Второй звонок. Моя карьера умерла в тот день, когда Эйс уехал на Гавайи, но я этого не знал. Другие — да. Но только не я. Одурманенный собственным бессмертием, я продолжал играть в свою версию хардбола. Мой брак распался и 'Красная ячейка' стала моей жизнью, моим существованием, моим смыслом жизни. Кроме того, у меня было все. Я носил четыре 'полосы'. Я собрал то, что считал самой лучшей командной воинов неконвенциональной войны в мире. Мы работали там, где и как я хотел работать; мы делали то, что я хотел чтобы мы делали. Впервые в моей карьере никто не дергал меня за поводок, никто не надевал на меня намордник и не привязывал. Затем, Эйс ушел, чтобы стать главнокомандующим Тихоокеанским флотом и толстая защитная стена, прикрывавшая мою спину и фланги, исчезла. Бывший заместитель Эйса, Фил Дур, пытался мне что-то подсказать, но я не слушал. Не прошло и недели после моего возвращения из Неаполя, как я столкнулся с Филом, когда шел по коридорам ОП-06, пытаясь что-то найти. Я давно его не видел — по крайней мере, с тех пор как Эйс уехал в Перл-Харбор. Мне нравился Фил. Крупный, круглолицый парень, который двигался как поляк, таскающий снасти в Пенсильвании, он усердно и преданно работал на Эйса. Он хлопнул меня по плечу и спросил как идут дела. Я в две минуты изложил ему нашу операцию в Неаполе, которая заставила его подавлять смешки. Тот факт, что мы дважды за двенадцать часов похитили адмирала Мотта, заставили его зарычать. Затем он отвел меня в сторону. — Дик, сделай себе одолжение. — Конечно. — Уматывай из города. — Что... Он ткнул большим пальцем в сторону двери ОП-06. — Они больше не хотят тебя видеть. Ты их позоришь. Ты их огорчаешь. Адмиралы пишут на тебя жалобы и новичок воспринимает их всерьез. Эйс мог прикрыть твою задницу. А теперь этого не будет. — Я уже большой мальчик, Фил. — Они достанут вас. Они начинают расследование, инициированное вашими старыми 'друзьями' с Западного побережья. — Это все полная чушь. Кроме того, мне нечего скрывать. Я могу ответить на все, что они выдвинут против меня. Он прижал меня спиной к стене коридора. — Ты можешь быть самым крупным парнем во всей чертовой общаге, но это ни черта не будет значить. Поверь мне, Дик, они подвесят тебя сушиться. — Ерунда. — Тебе потребовалось много времени, чтобы получить свои четыре нашивки. Хочешь их сохранить? Уматывай к чертовой матери из города. Но я знал лучше. — К черту их всех, — сказал я ему. — Я остаюсь. Третий звонок.


Глава 23

Я должен был последовать совету Фила Дура. Потому что, в то время как 'Красная ячейка' беспечно играла в Плохих Мальчишек Пеков (известный отрицательный персонаж детских книжек — прим. перев.) по всему миру, Следственное управление ВМФ, NIS, под руководством 'Ирландца' Флинна тайно организовывала свою собственную партизанскую атаку— на меня и на Шестой отряд SEAL. Операция NIS получила кодовое название 'Железный орел'. Расследование стало достоянием общественности, когда Джон Б. Мейсон, один из планконосцев Шестого отряда, был обвинен по тридцати семи пунктам в подаче ложных финансовых отчетов о поездках и даже ложных показаний. (В сентябре 1987 года Мейсон наконец признал себя виновным по четырем пунктам обвинения в подделке квитанций и краже снаряжения для подводного плавания в 1983 и 1984 годах на сумму 3800 долларов). Кроме того, двое рядовых, которые пришли в Шестой отряд уже после моего ухода были отданы под трибунал за подачу ложных финансовых отчетов и квитанций. Боб Гормли, который был командиром Шестого отряда, в то время как двое матросов совершали свои преступления, был повышен в должности. Я попал под расследование NIS. В конечном счете, 'Железный орел' превратился в охоту на ведьм, которая заняла шестьсот человеколет времени NIS. По данным ГСУ — главного счетного управления — сто человеколет обходятся флоту примерно в 10 миллионов долларов. Так что военно-морской флот потратил около 60 миллионов долларов на мое расследование и ничего не нашел. Ладно, не совсем ничего. Если в Следственном управлении намеревались погубить мою карьеру, то операция увенчалась полным успехом. Погибель тебе, Человек-Акула. 3-го апреля 1986 года меня уволили из 'Красной ячейки'. Новый ОП-06 'Браво' (это на флотском языке так называется титул начальника отдела военно-политической политики и текущих планов канцелярии заместителя главнокомандующего ВМФ по планам, политике и операциям), контр-адмирал Роджер Бекон, приказал мне 'явиться к коменданту военно-морского округа Вашингтона к 16.00. Вы находитесь под следствием'. Как и было приказано, я явился на вашингтонскую военно-морскую верфь. Начальник штаба 'приветствовал' меня на борту, а затем резко уволил меня 'до дальнейшего уведомления'. Следующие полгода я провел, сидя в своей однокомнатной квартире в Старом городе, ожидая дальнейших указаний. Время не было потрачено впустую: я занялся чтением. Я также вернулся к привычке начищать и верх и подошвы моих ботинок. Один раз чудик, навсегда чудик. 22 июля 1986 года, после всего лишь двадцати пяти дней пребывания в должности, вновь назначенный министр военно-морского флота Джеймс Уэбб каким-то образом нашел время прочесть все мое досье, после чего он административно исключил меня из списка на повышение в звании капитана первого ранга. Юрисконсультом Уэбба был капитан первого ранга по имени Руди — тот самый Руди, который выступал против моего повышения, когда восемнадцать месяцев назад, будучи капитаном второго ранга, он был юрисконсультом заместителя главкома ВМФ Рона Хейса. 20 мая 1986 года года я подвергся 17-часовому допросу в NIS. Стенограмма была немедленно засекречена и мне было отказано в доступе к ней. Это был не единственный документ, который мне не разрешили увидеть. В конце-концов, NIS вытащило шестьдесят четыре коробки с записями из Шестого отряда SEAL, которые заполнили три сейфа засекреченными материалами: картотечные шкафы были забиты тысячами квитанций, ваучеров, записок, служебных записок и меморандумов. Мне не разрешили ничего из этого увидеть. Секретность однако не удержала источники NIS от утечки историй внутри сообщества сил специальных методов ведения военных действий о 'доказательствах', которые накапливались против меня. NIS конфисковало пистолет, который я получил — через несколько месяцев после того как я покинул пост командира Шестого отряда SEAL — моими бывшими сослуживцами по Шестому отряду, а также одну из двух серебрянных пряжек, которые они сделали для нас с Полом. Несмотря на то, что все люди, опрошенные NIS поклялись под присягой что все скинулись по 20 долларов на подарки, и они не были приобретены за государственный счет, мой пистолет и пряжка все еще у NIS. Они конфисковали и пряжку Пола, хотя мы не могли понять почему. В сентябре 1987 года министр военно-морского флота Джеймс Уэбб вынудил Эйса Лайонса уйти в отставку. Предшественник Уэбба, Джон Леман, описал увольнение Эйса с должности главнокомандующего Тихоокеанского флота как 'месть ботаников'. Я уволился из военно-морского флота в звании капитана второго ранга 1 февраля 1989 года, после тридцати лет, трех месяцев и семнадцати дней действительной службы. Несмотря на то, что я находился под следствием более двух лет, Следственное Управление ВМФ не выдвинуло против меня никаких обвинений в каких-либо нарушениях. В июле 1989 меня 'пригласили' принять участие в слушаниях большого жюри по поводу предполагаемого завышения цен на специальные гранаты, используемые Шестым отрядом SEAL, 'Дельтой' и другими элитными подразделениями, аризонской компанией, в которой бывший боец SEAL, Джон Мейсон, имел финансовый интерес. Мейсон отбывал пятилетний испытательный срок, после того как в сентябре 1987 года признал себя виновным в подделке дорожных чеков и краже снаряжения для подводного плавания на 3800 долларов в 1983 и 1984 годах, когда он служил в Шестом отряде SEAL. Мейсону дали условный срок вместо тюремного заключения при условии. что он будет сотрудничать в других расследованиях — в частности, против меня. После слушания дела, прокурор США в Александрии, штат Вирджиния, решил выдвинуть против меня обвинение в сговоре. В сентябре 1989 года меня инструктировал Боб Гормли (он и я вместе служили во время моего первого вьетнамского тура в 1967 году, когда он был лейтенантом, а я энсайном; затем в 9174 году мы оба были капитанами третьего ранга, я сменял его на посту командира Второго отряда SEAL. В 1983 году он был капитаном первого ранга, а я капитаном второго ранга и он сменил меня на посту командира Шестого отряда SEAL. Все еще будучи капитаном первого ранга, Боб возглавлял отдел планов и политики специальных методов военных действий военно-морского флота) о том, что я мог и чего не мог рассказывать о своей военно-морской карьере. Многие из моих ранее не засекреченных характеристик теперь были произвольно поставлены под гриф военно-морским флотом. Для моей защиты было крайне важно, чтобы я смог объяснить, что я делал как сотрудник ОП-06 и командир Шестого отряда SEAL. Но военно-морской флот постановил, что большая часть моей деятельности между 1977 и 1985 годами не может быть раскрыта. После того, как военно-морской флот надел на меня намордник, мое дело дошло до суда. В ноябре 1989 года я был обвинен по трем пунктам обвинения в сговоре. Джон Мейсон, который был уже осужденным преступником, очень хотевшим заключить сделку с правительством, был главным свидетелем обвинения против меня. По одному пункту меня оправдали, по двум другим мнения присяжных разделились. Второй судебный процесс состоялся с 16 по 24 января 1990 года. Я был оправдан по одному из двух оставшихся пунктов обвинения в сговоре и осужден по последнему пункту обвинения в сговоре — но не раньше, чем судья сломил колебания присяжных, дав им новые и конкретные инструкции, которые привели меня к признанию виновным. 9 марта 1990 года я был приговорен к двадцати одному месяцу тюрьмы и штрафу в 10000 долларов. Утром, 16 апреля 1990 года, в понедельник после Пасхи я сдался в федеральном исправительном учреждении Питерсберга, штат Вирджиния. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Не потому что я боялся тюрьмы — видит Бог, я могу сам о себе позаботиться, и да поможет Господь тому человеку, который поднимет на меня руку — а потому, что я знал, что меня пустили по накатанной дорожке. Я злился на систему, за то что она сделала со мной, и на себя самого, за то, что не смог все сделать лучше. Кстати, я зарегистрировался не один: мой старый друг мистер Мерфи приехал вместе с нами. Поскольку был Пасхальный понедельник, и многие сотрудники взяли выходной, меня не сразу отправили в исправительно-трудовой лагерь, а полтора дня продержали в тюрьме строгого режима через дорогу, пока меня не зарегистрировали. Поскольку я не был принят должным образом, еду мне дали — но не столовые приборы. Я не возражал есть макароны таким образом (в конце-концов. в мои дни Чудика я вообще ел их через нос), но вот овсянка представляла собой экстраординарный вызов. Когда я пересек улицу и оказался в исправительно-трудовом лагере 'Болотный' с его пятиэтажным общежитием, спортзалом и шестью десятыми мили шлаковой дорожки, ситуация улучшилась. Я бывал в местах и похуже. Жратва была того же сорта, что и в офицерском клубе в Литтл-Крик. Мои товарищи по лагерю, смесь белых воротничков, наркодилеров и стукачей, большинство из которых понятия не имели кто я и что сделал, напоминали мне некоторых из Пентагона. Никто не беспокоил меня — включая охранников (которые известны как хаски — хари с ключами) и я держался в основном сам по себе. Жизнь безусловно сносная. По кабельному телевидению идет Си-эн-эн и канал HBO. Я прочитал более шестидесяти книг с тех пор, как приехал сюда. Я тренируюсь два-три раза в день. Мой весь упал с 235 фунтов до 195, талия — с 36 до 31 дюйма, я жму 500 фунтов жимом лежа и тягаю 190 фунтов на тренажере для пресса. Я зарабатываю колоссальные шестьдесят пять пенсов в час на своей работе в тюрьме — садоводстве, ландшафтном дизайне и выполнении работ по техническому обслуживанию на тюремной фабрике 'UNICOR', которая делает все, от электрических кабелей для правительства до столов для правительственных офисов. Половина моей зарплаты идет на выплату штрафа. Я сижу в своей камере на третьем этаже, которую делю с байкером-наркодилером по имени Джесси и сочиняю эти слова. У меня также было много времени за эти месяцы, чтобы подумать о прошлом — и о будущем. Одним из самых приятных аспектов моего заключения была почта. Я получил десятки писем от бойцов SEAL и боевых пловцов, с которыми служил. Эв Барретт, вышедший в отставку и живущий во Флориде, нацарапал мне пару записок, в которых он просил держать мой нос чистым и на тему, что он обо мне думает. Патч Уотсон постоянно присылает мне бюллетени из музея UDT/SEAL в Форт-Пирс, Флорида, где он сейчас работает помощником куратора. Даже Пол Хенли, который ненавидит что-либо писать, ухитрился отправить мне пару писем. Десятки бойцов SEAL, которых я отобрал для Шестого отряда — некоторые из них все еще там, другие, которые ушли в отставку или на другие назначения — написали мне, советуя хранить веру, передавая кое-какие сплетни или напоминая, что они еще вспоминают меня за кружечкой холодненького. Письма от парней из Шестого отряда тем более важны, что некоторых из них предупредили, что контакт со мной может означать потерю их допуска безопасности или их службы в Шестом отряде, но они все равно мне написали. Дело в том, что сидя здесь, внутри, было бы легко обратиться внутрь себя и ожесточиться, говоря все время 'что за херня...' и проклинать мир. Но эти открытки и письма подкачали меня, придали сил. Я всегда проповедовал сплоченность подразделения. Здесь, за решеткой, эти слова вернулись ко мне по почте и я понял, что кое-чего достиг. В конце-концов, бойцы SEAL, которых я выбрал и обучил — это мое настоящее наследие. И несмотря на попытки флота уничтожить многое из того, что я создал, это наследие продолжает жить. Конечно, все изменилось. Шестой отряд — это гораздо более конвенциональная часть, чем в мои дни. Теперь это огромная часть — более чем в три раза, чем тогда, когда я ее возглавлял — и она также громоздка как 'Дельта'. 'Красная ячейка' все еще существует. Но акцент был смещен с 'покажи мне' на 'подскажи мне'. Они проводят не так много приближенных к боевым действиям учений — и когда они их проводят, сценарии направлены на то, чтобы позволить командирам баз выигрывать чаще, чем проигрывать. Но люди, которых я отобрал и обучил, передают то, чему я их научил новому поколению бойцов SEAL. Некоторые из салаг, которых я отобрал в качестве младшего-младшего пушечного мяса, теперь стали старшими — главными старшинами, капитанами третьего и второго ранга — и подобно партизанам, они тихо работают в системе, чтобы создать подразделения спецназа так, как я учил их делать. Они держат меня в курсе своих успехов. И они научились делать это по своему. Когда мои бойцы SEAL разрабатывают сегодня свои оперативные планы, они планируют не 'Мастинос', они планируют 'Марсинкос'. Что касается того, что нас ждет впереди, я всегда шутил о том, что Шестой отряд SEAL надо сделать коммерческим предприятием. 'Вы вызываете, Я везу'. НЖЗЛ Инкорпорейтед — Надрать Жопу, Захватить Людей, Все включено. Это не так уж неправдоподобно. У правительства США есть руководящие принципы, которые предписывают непринятие убийства в качестве национальной политики. У него есть правила, которые гласят, что враждебные цели, такие как военные химические заводы, ядерные объекты и оружие могут быть поражаемы только во время полномасштабных военных ударов. Но что происходит, когда сверхдержава, такая как Соединенные Штаты, сталкивается с Муаммаром Каддафи, Мануэлем Норьегой или Саддамом Хуссейном? Израильтяне имеют возможность наносить превентивные удары по конкретным целям, как это было в апреле 1989 года, когда объединенное подразделение 'Моссада' и армейских коммандос убили террориста номер два в ООП, Абу Джихада в его доме в Тунисе. Другие страны, включая Францию и Великобританию, также тайно поражали цели — как человеческие, так и иные. Советы ведут активную кампанию тайных операций. Однако Соединенные Штаты всегда неохотно вели подобные теневые войны против своих врагов. Один из способов для США нанести ответный удар и сохранить возможность правдоподобного отрицания — это заключить субподряд на свои тайные удары. Так что вместо того, чтобы начать сложную, дорогостоящую крупную военную операцию против Муаммара Каддаффи, например, пусть вместо этого всю работу сделает компания Подрывника Дика, НЖЗЛ Инк. Просто позвоните 1-800-SEAL R US. Подумайте об этом: у меня есть друзья, ушедшие в отставку из Шестого отряда SEAL, которые могут летать на чем угодно — от 'Цессны' до 737 и вертолета HH-53H 'Сикорский'. У меня есть собственная разведывательная сеть. Я могу достать специальное снаряжение. Все эти элементы легко воссоздаются вне военных рамок. Личный состав не проблема: самой трудной задачей будет отобрать тех немногих, на ком я остановлю свой окончательный выбор. ЖНЗЛ могла сделать эту работу, будучи худой и злой. Самое большое — два взвода. Четыре лодочных экипажа. Четырнадцать пар пловцов. Помогая друг другу по закону Эва Барретта. Проникая по двое, по четверо, по морю, по воздуху или по суше. Как SEAL. Живя за счет земли. Входя через заднюю дверь, как на острове Ило-ило. Ведя разведку, как Шестой отряд SEAL. Отслеживая шаблоны, как 'Красная ячейка'. Затем, когда мы готовы, мы выдаем с притопом и прихлопом. Мы стреляем и хватаем. Мы выскальзываем через заднюю дверь. Если нас поймают? Очень жаль, мы знали на что шли. Мы — пушечное мясо, расходный материал. И у правительства все еще есть правдоподобное оправдание. Вы хотите чтобы были один-два химических завода Каддафи? Вам нужно похитить Мануэля Норьегу? Вы хотите испарить иракские ядерные объекты в Багдаде? Ну что же, господин президент, господин министр обороны, господин председатель объединенного комитета начальников штабов, господин главком ВМФ — вы звоните, я везу. О, половину гонорара вперед, пожалуйста. Это не так уж неправдоподобно. Поверьте мне. На Рождество 1990 года мне дали пятидневный отпуск из тюрьмы. Я провел его в своей однокомнатной квартире в Старом городе, навещая друзей, которых не видел месяцами, готовя изобилие острой пищи, смакуя свой первый бифштекс из филейной вырезки за восемь месяцев, наслаждаясь свободой соблюдать свой собственный совершенно неконтролируемый график и наслаждаясь праздничным духом. В канун Рождества у меня был гость. Я буду звать его Тони Меркальди. Тони работает в одном из теневых агентств, которые не указывают номер телефонов ни в одном из правительственных справочников. Он один из тех о ком пишут авторы шпионских романов, но никогда их не встречают. Я знаю его уже несколько лет и могу поручиться, что он хорош в своем деле. Он крупный мужик, но обманчиво крупный. Если вы посмотрите на него дважды — а вы к этому будете не склонны, он покажется вам ничем не примечательным и обыкновенным. Каштановые волосы, не слишком длинные, не слишком короткие; круглое лицо, которое сливается с ним; телосложение, которые ничего не говорит о человеке. Именно это и делает его таким эффективным. Люди не запоминают его, когда он действует. Я взял пальто Тони, налил ему выпить, взял диетическую 'Пепси-колу' для себя — нам не разрешают пить в увольнительных — и мы устроились на моем диване. Он поднял за меня тост. — Счастливого Рождества, Подрывник! — Спасибо. Приятно провести несколько дней за забором. — Держу пари. Мы немного поговорили, сплетничая о старых друзьях и смеясь над тем, что мы делали в прошлом. Я был рад его видеть. Затем Тони стал серьезен. Он увеличил громкость моего радиоприемника до тех пор, пока не не стала некомфортной и придвинулся ближе ко мне. — Как насчет постоянного отпуска из Петерсбурга? — Только если вместе с кучей кисок. — Я серьезно. — Я тоже. Кроме того — я не знаю. Просто я зарабатываю неплохие деньги и учусь ремеслу. К весне я буду чертовски хорошим садовником. Он засмеялся. — У тебя уже есть профессия. — Какая именно? — Взлом ключевых объектов. Насколько помню, вы доставили немало хлопот. — А, это ремесло. — Это ремесло. Его голос стал ниже. — У нас проблема, Дик. Ты же следишь за новостями. Ты знаешь что происходит в Ираке. Будет война — и погибнут люди. — Ну и что? — Как ты относишься к тому, чтобы немного помочь? — Зависит от. — От чего? — От условий. И от проблемы. — Проблема в том, что мы определили ряд потенциальных целей в районе Багдада, которые должны быть идентифицированы и устранены... — Устранены? — Либо их вывозят — что мне кажется непрактичным, но ты же знаешь, как лажают ребята, которые выбирают варианты, либо их уничтожают там, где они живут. Я молча кивнул. Он не просил невозможного. — Окай. Каковы прогнозы и статистика? — Военные игры дают восемьдесят процентов потерь, если пошлют Шестой отряд. — Это чертовски много. — Все изменилось с тех пор, как ты был командиром. Это стало более обременительно для дела. Планы должны пройти юристов и управленцев — они обычно лажают. — Так ты хочешь послать меня вместо себя. Он молча кивнул. — Кое-кто считает, что ты можешь свести процент потерь к сорока процентам. Я криво усмехнулся. — Приятно знать, что некоторые люди еще заботятся о том, что бы отправить лучших. В каких условиях я буду действовать? — Поскольку ты будешь охотится за законными военными целями, лучшее из условий, что ты снова наденешь свою старую униформу. Таким образом все будет официально — мы говорим о военных целях, в конце-концов. — Ответ из трех слов: пошел ты, хреносос. Ни за что. Этот мудильный дерьмомозглый чудик выучил трудные уроки. Флот потратил миллионы, пытаясь однажды меня поиметь. Я не собираюсь давать ему второй шанс, снова надев униформу. Он поднял руки. — Понимаю, Дик. Я знал, что ты так скажешь, но мне приказали спросить. Он пригубил выпивку. — Так при каких условиях ты согласишься на эту работу? Я немного подумал об этом. — Мой отбор людей, мои правила. Неограниченный бюджет. Вы называете мне цель. Вы устанавливаете сроки. После этого вы оставляете меня в покое. — Я передам сообщение. Он наклонился вперед, убавил громкость радиоприемника, встал, потянулся и взял свое пальто со стула, куда я его бросил. — Сохраняй веру, брат. Мы будем на связи. Мой отпуск закончился в ночь на 26 декабря, когда я сдался дружелюбному и всегда веселому Федеральному бюро тюрем в Петерсбурге. 15 января пришло и ушло. Операция 'Щит в пустыне' стала операцией 'Буря в пустыне'. Я все еще за решеткой. но все может быть не так уж неправдоподобно, как кажется: Тони наконец-то ответил мне. На день Святого Валентина пришла открытка со знакомым почерком. Загадочное послание внутри было коротким и милым. 'Дорогой Французский трахарь — утихни', гласило оно. 'Но всегда помни, что сказал тебе Томми Х.' Оно было подписано: 'До тех пор, пока мы не встретимся снова, в лучших условиях'. Я разорвал карточку на мелкие кусочки и спрятал поглубже в голове. Фонетически, на французском 'Трахарь — утихни' звучит как 'Phoque Six' — Шестой отряд SEAL. А Томас Хейворд был главкомом ВМФ, который назначил меня командиром. Именно он сказал мне: 'Дик, ты не подведешь'. А 'лучшие условия'? О, мне очень понравилась эта мысль. Так что, погибель тебе, военно-морской флот — последует четкий сигнал. Я вернусь... но не в униформу. И я не потерплю неудачи.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх