Сказ о космических ушельцах

Дело твое.

Если вдруг позвать меня захочешь в вышине,

Крикни в окно.

Эй, где ты, ветер мой, эй, где же ты?

И я вернусь домой,

Даже с самой большой высоты...

Пp.:

А я хочу как ветер петь,

И над землей лететь,

Hо так высока и так близка

Дорога в облака!

Песня всех цапнула за живое. Кто-то даже прослезился. Попросили ещё. Пришлось слегка переделать ещё одну:

Поздний час, половина первого,

Семь тысяч над землёй,

Гул винтов, обрывки сна.

За бортом облаками белыми

Лежит пейзаж ночной,

А над ним летит Луна.

Тайное движенье

В небе без конца,

В звёздах отражение

Твоего лица...

Ты далеко от меня,

За пеленой дpyгого дня,

Hо даже время мне

Не в силах помешать

Пройти небесный океан

И, разогнав крылом туман,

Сойдя с ночных небес,

Скорей тебя обнять.

За бортом полночь всё уверенней,

Спит автопилот,

Там, внизу, наверно, дождь.

Ночь длинна, но курс проложен верный,

Сквозь тёмный небосвод

В те места, где ты живёшь.

Тайное движенье

В небе без конца,

Вижу отраженье

Твоего лица...

Ты далеко от меня,

За пеленой дpyгого дня,

Hо даже вечность мне

Не сможет помешать

Перелететь океан

И, разогнав крылом туман,

Придя с ночных небес,

Тепло тебя обнять...

* * *

На рассвете взлетели за лидером СБ. Полная девятка строем троек. Собрались на кругу над аэродромом, чуть качнули крыльями на прощание. Ланьчжоу, чужой, суровый город, мы сроднились с тобой! Мы вернёмся, если на то будет воля Небесных Богов— все. С победами.

Запомнилась посадка для дозаправки на аэродроме Саньян . Чуть не гробанулся, когда колесо попало в плохо утрамбованную землю свежезасыпанной воронки от бомбы. После посадки в Ханькоу зачехлили самолеты и отправились в клуб, где нам предстояло прожить не один день. Пару дней мы приводили в порядок материальную часть, изучали район боевых вылетов. На китайских картах, (других не было), все надписи были сделаны на китайском языке, понять их мы, конечно, не могли, оставалось только догадываться и ориентироваться по изгибам рек. Карту пришлось "поднимать" дописывая по-русски названия. Кроме того, наносили все известные аэродромы, новые дороги, перемены рельефа после разлива в результате подрыва дамб.

Город состоит из трёх частей — Учан, Ханькоу и Ханьян, которые вместе именуются "Три города Уханя". Эти три части стоят напротив друг друга по разным берегам рек Янцзы и Ханьшуй, они в это время ещё не связаны мостами через огромную, километра полтора шириной, полноводную реку. Центр города находится на равнине, в то время как его южная часть холмиста.

Город окружён озёрами и болотами, образованными частично из остатков старого русла реки Янцзы, выезд через зону озёр осуществляется по дамбам

Здание, где мы разместились, находилось на берегу Янцзы. На набережной выстроились консульства различных государств, которые мы распознавали по флагам.

В нашей гостинице был кинозал, через день там показывали советские и иностранные фильмы. На втором этаже нам отвели большую комнату для отдыха. К потолку были подвешены вентиляторы, над каждой кроватью — марлевый полог от насекомых. В столовой официантами работали китайцы. Пищу готовили русскую, и сервировка стола была для нас тоже привычной. В этом клубе до нас жили наши добровольцы— бомбардировщики Т. Т. Хрюкина. А теперь этот город почти прифронтовой. Здесь традиционно сильно было русское присутствие. В результате Второй Опиумной войны Ханькоу был открыт для международной торговли. В городе были созданы иностранные концессии — британская, французская, германская, японская и русская. В 1873 г. С.В. Литвинов перевёл сюда свою фабрику кирпичного чая, где она выросла в крупнейшего в мире производителя кирпичного чая. В 1874 г. за ним последовали фирма Молчанова и Печатнова, помню у тётки в "горке" были красивые жестяные коробочки из-под местного чая с картинками города. Вот такое пересечение с детством. Нашлась тут православная церковь. < dd> Через город проходит железная дорога, но моста через реку нет— вагоны перевозят на паромах. Иногда целый день уходит на погрузку— найтовку— переправу, разгрузку. Очень многое при этом делается вручную.

Воздушных тревоги пока редки, противник накапливал силы.

В городе война не особенно чувствовалась. Глядя на жителей, иногда трудно было поверить, что военные действия в Китае идут больше года. Торговцы регулярно получали товары из Сянгана и других южных городов. В городе живут русские белоэмигранты, которые занимали целые улицы. Многие из них вели торговые дела.

В центре города, по левому берегу реки, расположены богатые кварталы, на окраинах в крайней нищете живёт беднота. По улице ходить было невозможно. Моментально нас окружала толпа оборванных ребятишек, которые просили денег, приговаривая: "Папы нет, мамы нет, кушать нечего". От нищих не было отбоя. Пытались обратиться к полицейскому, он развёл руками.

Военные условия требовали постоянной бдительности. Кое-кто из торговцев, к которым мы обращались за покупками, видимо, были вражескими агентами. Решили игнорировать богатство местных магазинов, быстро купив всё необходимое в одной лавочке. Потом случайно заглянул в лавку напротив— там на глаза попались джинсы. Настоящие, американские, толстые, синие, с заклёпками. Взял не глядя, первые же подошедшие по фигуре. Тут они считались рабочими штанами горняков, стоили недорого. Мода до них ещё не добралась, это были добротные прочные штаны. В самый раз возиться с самолётом.

— Сражение при Ухани

Япония стремилась к захвату Уханя — промышленного, экономического, административного центра.

Жить стали по-походному, на аэродроме. Так было удобнее, особенно учитывая крайне слабую китайскую систему ВНОС. О РЛС тут ещё и не мечтали, первые образцы ещё дорабатывались в Москве и Ленинграде. Потому с утра дежурили под навесами у капониров для истребителей. Сигналы с КДП подавались флагами. Единственная на всю округу "радиолиния" — это рация у меня, и приёмник у ведомого. Радиооборудование для "вышки"— ещё где-то едет.

На второй день к городу вдоль реки подошли девять лёгких японских бомбардировщиков, это была их ошибка— с дальней пристани китайцы позвонили нам по телефону.. Взлетели по тревоге двумя тройками, оставив одно звено для дежурства на аэродроме. Каково же было наше удивление, когда мы приблизились к целям. Это была девятка поплавковых бипланов напоминающих Каваниси E7K — прямоугольные в плане крылья с полукруглыми законцовками, длинный фюзеляж и поплавки, радиальный мотор. Истребителей прикрытия рядом не оказалось. Это просто подарок! Комэск качнул крыльями, мы сорвались в атаку. По радио приказал первому ведомому бить левого крайнего, сам выбрал головного в третьем звене. Командирское звено обрушилось на лидера японцев. Первый же заход шестёрки от солнца — три горящих японца, включая лидера, дымными метеорами ухнули в плавни, остальные сбросили бомбы в реку и сомкнулись, отворачивая на форсаже. Второй заход — ещё два бомбера горят, но второй ведомый первого звена— Алексей— вышел из боя прошитый очередью японского стрелка, со снижением потянул на базу, мотор явно давал перебои. Третий заход— опять стреляю с ближнего расстояния. Все мои товарищи уже на таком сближении отворачивают, а я только открываю огонь, заходя опять из "мёртвой" зоны. Попал, от японца полетели ошмётки, стрелок точно убит. Проскакиваю снизу вверх почти за крылом чуть не столкнувшись, мимо проходит трасса с соседнего по строю вражеского бомбера. Первое звено завалило "своего", он штопорит за реку. Вражеский строй распался. Делаю ещё заход на крайнего, от его хвоста только что отвалил кто-то из наших, снова сзади— снизу, огонь с самой малой дистанции. Жалко, что нет счётчика выстрелов, но уже чувствую, что боеприпасов мало. Самолёт противника хорошо разгоревшись падает штопоря. Замечаю у себя на плоскости несколько пулевых дырочек. Разворот, подъём немного вверх, снова атака. Мои товарищи меня не поддерживают. Ничего, огонь в упор, попал, он горит! Но патронные ящики пусты... С сожалением оглядываю алчным оком пару удирающих самураев.

На аэродром пришли поодиночке. Алексея на лётном поле не было, на земле по пути его машину мы не заметили. После боя едва нахожу в себе силы вылезти из кабины. Монотонная тряска, рёв и завывание мотора, попадающий в кабину на эволюциях выхлоп — всё утомляет. Перегрузки и нервное напряжение боя— выматывают. Влажная духота— просто убивает. И это тут осень! Нервы, сжатые в бою пружиной, после боя медленно отходят, оставляя в душе ощущение сосущей пустоты и облегчения. Жив!

К самолёту подбегают наши и китайские техники. Нашёл в себе силы обойти машину. Дырок много, штук десять. Ничего серьёзного. Прошу у старшего техника подготовить машину через час. В ответ— недоумённый взгляд. Здесь ещё все в плену милых добрых заблуждений мирного времени. Вылет в день— это ОГРОМНОЕ напряжение! Так записано в документах. Пять— шесть вылетов в день— это из раздела ненаучной фантастики. Считается, что уже во втором вылете лётчик потеряет осмотрительность от переутомления. Десять вылетов за ночь— не смешите! Это немыслимо!!! Даже на У-2. А уж если был воздушный бой... Тут лётчика надо в санаторий, и долго ублажать. Вот в таких представлениях тут живут люди. Они в это ВЕРЯТ! А вера— страшная сила. Если под гипнозом прикоснуться к руке человека тупым концом карандаша, предварительно уверив его, что это сигарета— будет настоящий ожог! Ничего, я-то поработал лётчиком— инструктором в аэроклубе, знаю, что десять вылетов в день— это мало. Даже с курсантами, каждый из которых может меня угробить не хуже японца. В авиации самое сложное: взлёт— посадка, и воздушный бой... Но страшнее этого— паникующий в истерике юнец в размере бычка во второй кабине. Плавали— знаем.

От вышки КДП идёт командир.

— Алексей не вернулся, ты его там, на земле, не видел?

-Нет, и дымного столба не было.

-Плохо дело!

-Ничего, на биплане не пропадёт (это такая расхожая шутка). Сидит где-то на вынужденной, подогретую водку кушает с местными, прибудет в паланкине (такие случаи уже были, пока не с нами)...

— Твоими бы устами...— говорит командир— сильно тебя побили? — он вопросительно взмахнул рукой в сторону моего "чижа", вкруг коего суетились техники.

Ничего, сейчас десяток дырочек заклеят... И надо бы слетать.

-Куда?

— Поискать базу этих сегодняшних затейников. Вниз по реке. Недалеко. Если их сейчас прищучить, то будет много легче всем.

-Эк ты развоевался! Голову не вскружило в круговерти?

— Мысль пришла. Почему они послали поплавковых? А это самый надёжный путь— по реке. Тут сейчас идёт "Сражение при Ухани", эпическая битва, по местным масштабам. Чан Кайши бросил сюда все силы, японцы не отстают. Значит, линия подвоза одна— Янцзы. Гораздо проще подогнать авиаматку по реке вплотную к фронту, с реки же летать, нежели строить аэродромы в местной грязи и восстанавливать "железку". Сегодняшняя девятка— это, скорее всего, разведка боем. А значит— тихонечко, прямо через час, взлетаем шестёркой...

— А кого оставить на прикрытие аэродрома?

— Вон китайская четвёртая авиагруппа, пусть сами себя и прикрывают!

http://www.airwiki.org/history/aces/ace2ww/pilot/foto/chin01.jpg

Гладиатор 1, пилот — Артур Чин, Ханькоу, 1938 г.

— Наивный ты!— командир, похоже, задумался...

— Словом, подвешиваем по паре "соток" на внешние, идём вдоль реки на небольшой высоте внимательно осматривая берега. Если авиаматка замаскирована у берега, то искать надо не её, а след от неровности прибрежного течения. Его хорошо видно в илистой воде. Как раз в полдень, по бликам.

— А отдохнуть?

— Нам что, часа не хватит? Зато нас там не ждут. Или водку кушать? Так на такой "отдых" никакого здоровья не хватит.

— Не кипятись, пошли чаю выпьем.

— О, это святое! А что к чаю?

— Найдётся всё, мы сегодня в героях.

За разговором подошли к небольшому бамбуковому домику, почти верандочке, где мы обычно коротали время у КДП, тут уже кипел китайский самовар. Была только наша пятёрка, третье звено дежурило у самолётов. Место Алексея неприятно пустовало. Со стоном занял свое, очень удобное плетёное кресло, скинув походя американскую кожаную куртку, в которой привык тут летать.

Молча пьём горячий чай. Вкусный, местный, очень свежий. Хороший вкус, изумительно чистый цвет в белейшей фарфоровой чашке. А запах!!! Какая-то выпечка, нечто вроде печенья. Не гадательного. Гадать сегодня не надо.

Обсудили вылет. Разогнали японцев хорошо, любо— дорого посмотреть. Составили отчёт, поделили сбитых. На моё звено записали двоих. Тоже хлеб. Помолчали, переводя дух после ещё чашечки хорошего чая. Напряжение прошедшего боя совсем отпустило. Жарко светило солнце, ветерок нежно ласкал кожу, надрывались местные цикады, какие-то птички пели в вышине. Лепота!

Командир посмотрел на меня вопросительно

— Изложи свою идею?

— Всё просто, поднимаемся сейчас, подвесив пару соток под внешние замки каждый. Идём по южным плавням, линия соприкосновения недалеко. Постов у японцев там быть не должно. Кроме того, есть подозрения, что авиаматка флотская, а японские армейцы флоту не совсем товарищи.

Мои товарищи улыбнулись, все считали, что это у меня "пунктик"— никто не мог поверить в то, что у японцев может быть такой изъян. Командир внимательно оглядел всех.

-Кто летит?

Я ответил, осмотрев своих:

— Моё звено, и добровольцы.

Добровольцами, естественно, хотели быть все. Командир сбегал к коменданту аэродрома утрясти вылет, а мы пошли по самолётам, руководить подвеской бомб и заправкой.

Сразу выяснилось— русских "соток" не подвезли. Были только какие-то английские авиабомбы, килограмм под 80. Замки доработаны, с горем пополам подходят к нашим держателям. У машин оживление, китайские кули длинной вереницей несут топливо. Доставленные на руках из французского Индокитая двадцатилитровые жестянки подносят попарно на коромыслах к машинам, тяжёлым трёхгранником в паре углов дырявят крышку. Бензин на жаре воняет так, что режет глаза.

В разгар подвески и заправки бегом прискакал командир.

— Вылет будет. Комендант очень допытывался— куда и зачем. Я посмотрел на телефоны у него на столе, и решил не говорить. Он очень обиделся. Но попросил привезти данные о линии фронта. Опять китайское командование потеряло пару дивизий.

Взлетали четвёркой, у командира не запустился побитый пулями мотор. По резервному плану перестроились в строй вертикально эшелонированных пар. Маршрут отработан. Три больших ориентира, четыре курса. Там— как получится. В расчётное время вышли к реке, она блестела на полуденном солнце как зеркало. Переменная облачность три балла, нижняя кромка около тысячи. Жизнь— прекрасна! А тут война...

Пары разделились, каждая осматривает свой берег. Усиленно крутим головами— не хватало нам ещё попасться в прицел охреневшим от безнаказанности японцам. С тех пор, как наши истребители отошли на переформирование японцы почувствовали себя в местном небе королями.