Может быть, я и не мог иметь дело с бюрократией, но она определенно могла иметь дело со мной. В конце июня 1967 года, всего через две недели после моего возвращения домой, мне было поручено отправиться в тур по линии связи с общественностью. SEAL всегда были сверхсекретным подразделением. Во Вьетнаме мы даже не носили именных нашивок. Вместо этого нам дали номера — мой был 635. Теперь же, как ни в чем не бывало, ВМФ решил, что хочет предать гласности наличие собственных подразделений специального назначения.

У нас никогда не было никаких причин для такого резкого поворота, хотя, по слухам, главком уже устал читать об армейских «зеленых беретах». Какова бы ни была причина, меня отправили в пиар-тур объяснять, что такое SEAL, и что мы делали во Вьетнаме. Кульминацией стала поездка в Нью-Йорк, где я давал интервью газетам и демонстрировал оружие SEAL на борту корабля в гавани Нью-Йорка, а на следующее утро обнаружил свое имя и фотографию в «Нью-Йорк дейли ньюс». Автор, обозреватель Сидни Филдс сказал, что у меня «голливудская внешность». (Я всегда считал, что Филдс должен был получить «Пулитцера» за эту колонку).

Одним из последствий моих пятнадцати минут славы было то, что пять месяцев спустя я обнаружил свое имя на обложке мужского журнала. Я не мог поверить в то, что я прочел, открыв его. Это была чудовищно написанная выдумка, где меня заставили выпрыгнуть из самолета на высоте двадцати пяти тысяч футов (прим. 7600м) над дельтой Меконга с 57-мм безоткаткой! Заголовок гласил: «Лейтенант «Подрывник» Дик Марсинко — самый смертоносный флотский человек-акула во Вьетнаме». Автор статьи никогда не брал у меня интервью. Он стащил часть материала из «Нью-Йорк дейли ньюс», а остальное, должно быть, выдумал.

Кстати — шумиха от моего рекламного тура длилась дольше, чем я ожидал. Во-первых, после выхода номера c моим фото на обложке, никто больше не называл меня мистером Риком. Я был либо «Подрывник», либо Дик, либо «Подрывник Дик». Второе последствие вскрылось позже. Оказалось, вьетконговцы и северовьетнамцы тоже читают мужские журналы.

Вернувшись в Литтл-Крик, я убедил командира Второго отряда SEAL Скрутелли Эрли назначить меня на второй тур во Вьетнам. Будучи лейтенантом, я имел право командовать своим взводом. В первый раз я был салагой — салагой-энсайном, и, хотя Фред Кочи давал мне полную свободу действий, я не мог быть настолько низким и грязным, как мне хотелось. Более того, если бы мне дали полный взвод, я мог бы использовать более крупное подразделение из 14 человек, чтобы расширить параметры флотской войны специальными методами дальше, чем они были ранее когда-либо продвинуты — хотя, конечно, я никому не говорил этого в командной структуре.

Это заняло у меня около двух недель постоянного лоббирования, но после некоторых необходимых телодвижений, шкипер Эрли, наконец, дал мне восьмой взвод. Я думал об этом как о раннем рождественском подарке — что-то вроде электрической железной дороге для взрослых.

Мое желание получить второй боевой тур не слишком хорошо сказалось на моем домашнем фронте. С обучением SEAL, шестимесячным пребыванием во Вьетнаме и трехнедельным пребыванием в Бинь Тху, чтобы помочь подготовить новых бойцов SEAL, моим пиар-туром, я отсутствовал почти целый год. И теперь я собирался снова уйти и кто знает, когда я вернусь. Я был чужим для своих детей и своей жены. Но дело в том, что я хотел поехать, я привык получать то, что хотел и к счастью или к несчастью, Кэти подписалась быть женой военного моряка.

Я уверен, что это было для нее тяжело, но она ничем не отличалась от тысяч других флотских жен, живших в пределах ста квадратных миль или около того, которые составляли Вирджиния-Бич и Норфолк. Каждая семья, отправляющая кого-то в заморскую службу, была вынуждена мириться с разлукой и неудобствами.

Кроме того, наши мужские и женские роли в конце шестидесятых были гораздо более четко определены, чем сейчас. В те времена Кэти заботилась о детях, а я о парнях. Я обнаружил, что когда ты в поле, ползешь по рисовой чеке, окруженный людьми, которые хотят тебя убить, ты не тратишь много времени на мысли о доме и очаге. На самом деле, ты вообще не тратишь время на размышления об этих вещах — потому что, если ты не сосредоточишься на убийстве врага, он убьет тебя первым. В то время для меня домашняя жизнь была менее важна, чем работа. Я понимаю, что говорить такие вещи сегодня может показаться бесчувственным, бессердечным и непросвещенным. Хорошо, может быть я был бесчувственным, бессердечным и непросвещенным. Но большинство из нас, SEAL, вели себя именно так. И, по правде говоря, я чувствовал себя ближе к людям, с которыми служил, чем к жене и детям. Мы пережили вместе больше, чем большинство мужей и жен за всю жизнь.

Я попытался взять реванш с тренировками восьмого взвода. Я был полон решимости начать действовать, как только мы попадем во Вьетнам, и я хотел подготовить людей к тому, что их ждет.

Я довел их до предела. Я отвез их в Панаму, чтобы они привыкли работать в тропическом климате, позволив латиноамериканским инструкторам специальных подразделений Армии показать свой номер «Джунгли твой друг». Затем я вызвался со своим взводом добровольцем в качестве «агрессора» во время тренировок «зеленых беретов». Я был рад видеть, как мы выбили дерьмо из Армии. Мы играли с ними в разные головоломные игры: подкрадывались по ночам и привязывали их к гамакам. Украли у них еду и оружие. Вытаскивали из карманов бумажники и писали мерзкие письма их женам и подругам. Несколько офицеров специальных подразделений обвинили нас в нечестной игре.

— Скажите это ВК, когда будете сидеть по ту сторону камбоджийской границы — ответил я. — Просто идите в джунгли со скрещенными пальцами и кричите — «друзья». Они обратят внимание. Они просто обожают играть честно. Каждый ВК, которого я когда-либо убил, носил переплетенный в кожу экземпляр правил маркиза Куинсберри рядом с портретом Хо Ши Мина.

Правила? Я их кучу поломал во время тренировок. Но я больше беспокоился о том, чтобы сделать ситуацию реалистичной для солдат, чем о том, как бы не задеть самолюбие какого-нибудь офицера. Например, несмотря на правила, я делал упор на занятия с боевой стрельбой, которые имитировали ситуации во Вьетнаме, а не безопасные легкие упражнения, которые не готовят вас к тому, что в вас будут стрелять. Когда мы ходили по тропам в Кэмп-Пикетт или Форт-Эй-Пи-Хилл, мы делали это со взведенным и заряженным оружием — так же, как ходили по тропам. во Вьетнаме. Я помнил, как плохо второй взвод стрелял по буксируемым мишеням, поэтому мы неделями тренировались, пока не смогли поразить то, во что целились — днем или ночью. Мы снова и снова отрабатывали технику проникновения и эвакуации, пока не смогли быстро и бесшумно организовать засаду, потому что под огнем я обнаружил, что именно в это время подразделение наиболее уязвимо.

Я учил бойцов восьмого взвода оттачивать свои инстинкты и немедленно реагировать.

— Никогда ничего не предполагай — твердил я. — Даже когда ты чувствуешь себя в полной безопасности.

Я бесконечно проповедовал целостность подразделения. И мы практиковали то, что я проповедовал. Мы ели, пили и веселились всей компанией. Мы разоряли бары в Вирджиния-Бич, а когда заканчивались все желающие, мы начинали крушить друг друга. Это был нетрадиционный способ инициации всех этих четырнадцати человек, которые обучались как воины, но — за несколькими исключениями — еще не побывали в битве. И то, как я их готовил, останется со мной: я будут использовать эти методы снова, когда буду командовать Вторым отрядом SEAL и я буду снова использовать их, чтобы сколотить Шестой отряд SEAL.

То, что я делал тогда, в 1967 году, я делал от балды. Но мои инстинкты были верными. Бесконечные контакты заставили взвод думать, как единое целое. Каждый из них чувствовал себя с другими комфортно, в то время как шероховатости и раздражающие привычки стирались изо дня в день, трением тел и личностей. Мы начали мыслить, как семья, ставить потребности группы выше наших личных желаний.

Пьянка была важным элементом процессом слияния. Это было больше, чем просто бесцельные вечеринки с мачо-дерьмом или состязание «выпей-одним-глотком» в доме студенческого братства. Я всегда верил во фразу «истина в вине». Пять или шесть часов буйной вечеринки после 12-часового дня жестких тренировок позволили мне увидеть, как мои ребята будут действовать, когда они будут разбиты, почти неуправляемы и чудачить — и как хороши они будут на следующее утро, когда будут поддерживать пульсирующие головы с налитыми кровью глазами — но все еще должны будут проплыть шесть или семь миль, бежать десять, или сдавать квалификацию по стрельбе.

Дело в том, что вы можете многое рассказать о человеке по тому, как он обращается со своим алкоголем.

Время в баре было еще и социальным ускорителем. Чем больше они вместе пили, тем сильнее притирались друг к другу и бросали вызов миру, тем теснее становились их отношения. Я никогда не верил, что человек должен пить алкоголь, чтобы проявить себя, но я верю, что такое маленькое и сплоченное подразделение как взвод SEAL должно регулярно — каждую ночь — веселиться вместе, чтобы достичь такого слияния, которое может развиться только в нерабочее время. Эта уникальная форма развития целостности подразделения работала. К концу ноября у меня было четырнадцать крутых ублюдков; люди которые будут — и делали это — пить мочу друг у друга, которые, я был в этом уверен, будут лучшими в охоте и убийствах.

Это была первоклассная группа, которая отправилась в начале декабря 1967 года в двухнедельную одиссею, заканчивающуюся в Бинь Тху, республика Вьетнам. Мы остановились на несколько дней в Калифорнии для отдыха и пополнения, и я знал, что обучение взвода было завершено. Когда мы отправились в Тихуану, на два дня непрерывной вечеринки, большинство парней предпочло вернуться обратно в Штаты нелегально, вместо того, чтобы пройти через обычные пограничные переходы.

Моим вторым номером был лейтенант Фрэнк Дж. Бойс, он же Горди, парень, напоминавший маленький пожарный гидрант. Горди был настоящей карманной ракетой: надменный, напористый, придирчивый, напыщенный — все, что я люблю в мужиках. Он был из офицеров запаса, моложе меня, родом из «старых денег» Новой Англии — его отец был приятелем Эллсворта Банкера, посла США во Вьетнаме. Но Горди никогда не позволял богатству или происхождению его напрягать. На самом деле, Горди был настолько сумасшедшим, что казался ненормальным. Например, он не пил. Но даже употребляя водопроводную воду или кока-колу, он мог отмочить что-нибудь не хуже, чем иной после ящика пива. Он был неутомимым ходоком, вечеринкой студенческого братства из одного человека.

Потом был Гарри Хамфрис. Гарри был парнем из Джерси, крупным, крепким, темноволосым парнем шести футов (1,83 м ) и весом в двести фунтов (прим. 91 кг). А главное, он был настоящим отщепенцем. Он происходил из богатой ирландской семьи в Джерси-Сити и учился в Ратгерсе. Но жизнь в колледже не давала ему достаточно впечатлений, поэтому он завербовался во флот и прошел отбор в UDT. Когда я познакомился с ним, он служил в четвертом взводе 22-го отряда UDT. К тому времени, как я закончил свой первый тур во Вьетнаме и вернулся домой, заминка Гарри уже закончилась. Он вернулся в Джерси-Сити, и мать припрягла его к семейному делу по переработке жиров. Для меня очистка сала казалась пустой тратой его настоящих талантов.

И все же, условия, в которых он разлагался, были шикарными. Он променял казарму для рядовых на фамильное поместье Хамфрисов, квадратный квартал в Джерси-Сити, окруженный десятифутовой (прим. 3м) стеной. Внутри, за коваными железными воротами — вроде поместья Крестного отца — стояли семь почти одинаковых домов из красного кирпича. Гарри дали один, где он жил со своей женой Пэт, бывшей моделью, с которой он познакомился в Сент-Томасе и одним маленьким ребенком. Непыльно так. Джерси-Сити был не так уж далеко от Нью-Бумсвика, поэтому во время поездки к своей родне я заглянул в усадьбу Хамфрисов. Мы с Гарри пропустили пару стаканчиков холодненького и решили догнаться.

После нескольких кружек пива Гарри дал понять, что ему скучно перерабатывать топленое сало и жир.

— Я жалею, что не остался в команде, Дик. Сейчас бы меня уже, поди, отправили во Вьетнам, как и тебя.

Я сыграл хладнокровно. Я рассказал Гарри, как мне было весело в моем первом туре. Я рассказал ему, что сделал в «Браво» и в какие игры мы могли играть.

— Я, кстати, собираюсь вернуться. Мне дают собственный взвод.

— Ни хрена себе. Это здорово, Дик.

— Здорово? Черт, Гарри, это настоящие каникулы. Восторг и веселье. Жизнь в грязи. В тебя стреляют. Стреляешь в япошек. Сплошная веселуха.

Хамфрис поднес стакан к кончику носа и посмотрел сквозь пиво на зеркало в баре. Я знал, о чем он думает. Я забросил наживку.

— Ты прав — жаль, что ты ушел. Мы могли бы по-настоящему повеселиться вместе.

Он кивнул.

— Это точно.

Он отхлебнул пива.

— Знаешь, я ведь не так уж долго отсутствовал — я мог бы легко наверстать пропущенное, если бы ты взял меня в SEAL.

— Какого черта ты хочешь променять то, что у тебя есть, на солдатское жалование?

— Потому что я занимаюсь этим чертовым бизнесом по переработке жира, Дик, и не хочу им заниматься.

Я поставил пиво на стойку.

— Вот что я скажу — если ты хочешь снова записаться, я, наверное, смогу тебя пристроить в SEAL. Ты квалифицированный парашютист и ныряльщик. Остальное мы сможем добрать за пару месяцев.

Он задумался на несколько минут. На его лице появилась самодовольная ухмылка.

— Ты знаешь, Пэт меня убьет — сказал он.

— Не-а.

— Хочешь поспорить? Ей нравится, что я занимаюсь делом. Она любит это место, особенно теперь, когда беременна вторым нашим ребенком. У нас есть все, что мы хотим — и что она получит в Вирджинии-Бич? Передвижной дом?

— Она к этому привыкнет.

— Неверно. Она может это сделать, но она никогда к этому не привыкнет.

От отхлебнул свое пиво.

— И моя семья на дерьмо изойдет, когда узнает, что я захочу выйти.

Я ударил его по плечу. Крепко.

— Выйти?

— Из дела.

Я хлопнул его еще раз.

— К черту бизнес. Когда тебе будет сорок, ты сможешь заниматься бизнесом. Тебе сколько? Двадцать шесть, двадцать семь лет? Это время веселиться. Хлопать и топать. Стрелять и хватать. А потом… Потом ты можешь вернуться, носить серые фланелевые костюмы всю оставшуюся жизнь и никто не будет с тобой спорить.

Я допил пиво, заказал еще по одной и чокнулся с ним бокалами.

— Ну же, Гарри, вот тебе причина, по которой ты в первую очередь присоединился к команде: быть охотником.