Атеисты. Главы 1-8

— Есть, все забыть, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!

— Честь имею! — Владимир Николаевич надел фуражку и приложил кончики пальцев к козырьку.

— Служим трудовому народу! — ответили милиционеры.

Выходя из кабинета, Кузнецов неожиданно остановился "в дверях", словно о чем-то задумался. Оперативники УгРо с неподдельным интересом буравили взглядами спину тщедушного комиссара госбезопасности.

— Вот что, майор, — Владимир Николаевич неожиданно развернулся, — я, пожалуй, заберу у тебя твоего смышленого лейтенанта. Пусть поболтается с моими ребятками... Так, на всякий случай — для связи. Вдруг, действительно и твоя помощь понадобится.

— Конечно, Владимир Николаевич, — спорить с комиссаром Дорофеев не имел никакого желания. — Петраков, поступаешь в полное распоряжение товарища комиссара.

— Есть, товарищ майор! — отчеканил Сергей.

— Тогда за мной! — произнес Кузнецов, покидая кабинет.

Петраков, не рассуждая, следом за комиссаром пошел к дверям. У самого выхода его окликнул Филиппов:

— Сережа, ты там поаккуратнее, что ли... Как-то не спокойно у меня на сердце... — признался он. — Странное какое-то дело...

— Да вы не беспокойтесь, Дорофей Петрович — я ж не первый раз замужем — прорвемся!

— Все равно посматривай по сторонам, не по себе мне чего-то...

— Все будет хорошо, Дорофей Петрович, — улыбнулся Петраков, поправляя кобуру.

— Тогда беги — начальство ждать не любит. Ни пуха!

— К черту! — произнес Сергей выскакивая из кабинета майора.

Кузнецова Сергей нагнал на улице. Пожилой комиссар спустился по ступенькам маленького крылечка и остановился возле большого черного автомобиля французской марки "Делонэ-Бельвиль", сверкающего полировкой в лучах заходящего солнца. Водитель, заметив приближающегося начальника, стремглав выскочил из просторного салона и услужливо распахнул перед комиссаром заднюю дверь.

— Садись, лейтенант, — пропустил вперед Сергея Владимир Николаевич.

Петраков, не смея перечить столь высокому чину, безропотно нырнул внутрь роскошно отделанного салона, и уселся, вжавшись плечом в закрытую противоположную дверь. После того, как на кожаное сиденье плюхнулся Владимир Николаевич, мягко щелкнул замок — водитель закрыл за шефом дверь. Комиссар дождался, пока водитель займет свое место за баранкой, и скомандовал:

— Паша, едем на Дровяной переулок восемь.

— Слушаюсь, Владимир Николаевич! — не оборачиваясь, кивнул водитель, выруливая с обочины на мостовую.

— Сережа, — по-отечески произнес Кузнецов, глядя на застывшего в неудобной позе лейтенанта, — ты бы расслабился — я ж не кусаюсь! В чем дело-то? Ты ж боевой парень! Офицер... Давай-ка начистоту.

— Начистоту... — Петраков немного помялся, а затем решительно произнес: — Хорошо, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга...

— Только давай без чинов, — попросил Кузнецов. — Зови меня Владимиром Николаевичем.

— Владимир Николаевич, если уж начистоту, то скажите: зачем я вам сдался? Не вериться мне, в то, что вы майору Дорофееву сказали... Для связи и поддержки?

— А что не так? — лукаво прищурился комиссар. — Вдруг помощь понадобится.

— Да бросьте, Владимир Николаевич — какая помощь? У вас, наверняка, своих резервов в достатке.

— Почему это ты так решил?

— Вы, Владимир Николаевич — целый комиссар госбезопасности... Кто вам откажет? Да вы, я думаю, и не просите никогда посторонних о помощи — слишком щекотливые и странные задачи вам приходиться решать...

— Молодец! — Комиссар одобрительно Петракова по плечу. — Не ошибся я в тебе: вон как ты ловко все по полочкам разложил, оперируя лишь минимумом информации.

— Так я это ж мой хлеб! — усмехнулся Сергей. — Опер и должен оперировать...

— Замечу только: хороший опер! — вставил комиссар. — Ты вот что скажи, Сережа: как тебе у Дорофеева работается?

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант, — я как-то раньше не задумывался. Работа, конечно, вы простите за откровенность, товарищ комиссар, собачья... Недаром нас легавыми называют... Но мне нравиться. Дорофей Петрович мужик нормальный, справедливый — зря не гнобит, не придирается. Так что грех мне жаловаться.

— Спасибо за откровенность, — произнес комиссар, поглядывая в окно. — А вот скажи: если я тебя к себе позову — пойдешь? Мне толковые ребята нужны.

— Вы меня извините, товарищ комиссар...

— Владимир Николаевич, — вновь поправил Кузнецов.

— Владимир Николаевич, — послушно повторил лейтенант, — предложение ваше, конечно, заманчивое, но я откажусь. Специфики не знаю, да и притерся я на старом месте...

— Ты подожди пока отказываться, — прервал Петракова комиссар. — Вот операцию на Дровяном закончим, тогда и поговорим. Идет?

— Так точно, — согласился лейтенант.

— Вот и ладушки! — довольно произнес Кузнецов. — Подъезжаем, — сказал он, когда автомобиль повернул на раздолбанную мостовую Дровяного переулка. Автомобиль несколько раз чувствительно дернулся на особо глубоких выбоинах — не спасала даже мощная подвеска, а после заскакал по остаткам брусчатки.

— Странно как-то, товарищ комиссар, — выглянув в окно, сказал Сергей, разглядывая пустынный переулок, — возле дома никого нет. А где же ваши люди? Неужели мы первые?

— А ты, Сережа, не спеши пока выводы делать, — Владимир Николаевич добродушно улыбнулся и провел сухонькой ладошкой по лысине, как будто стряхивая несуществующую пыль.

Метров за пятнадцать-двадцать до резного парадного крыльца, некогда шикарного, а теперь щеголяющего лишь облупившейся краской, воздух неожиданно заискрился и с глаз Сергея словно сдернули пелену: двор оказался заполнен людьми в форме, а дом по периметру оцеплен сотрудниками органов государственной безопасности.

— Как это? — Сергей потер кулаками неожиданно заслезившиеся глаза. — Только что никого не было. — Это что, фокус какой-то?

— Можно и так сказать, — дребезжащим смехом отозвался комиссар. — Обычная сфера невидимости, её еще называют "пологом ракшаса" — довольно простенькое заклинание, не требующие ни особых ингредиентов, ни особой подготовки...

— Заклинание?! — от волнения лейтенант забыл о субординации, непочтительно перебив комиссара на середине фразы. — Вы серьезно? Магия, колдовство?

— А что тебя смущает, Сережа?

— Вы меня проверяете, товарищ комиссар? Как я к пережиткам... Я понял, да... Со всей ответственностью заявляю: я атеист до мозга костей! Обеими руками поддерживаю теорию марксизма-ленинизма, материализма...

— Полноте, Сережа, остановись! — замахал руками Владимир Николаевич. — Никакой проверки на этот счет я не затевал! А насчет теории... Как ты объяснишь то, что видел сейчас своими глазами?

— Ну... — лейтенант задумался. — Пока не знаю, товарищ комиссар. Но уверен, что всему найдется объяснение... Без всяких предрассудков и сказок! — он решительно рубанул воздух рукой.

— Например? — спокойно поинтересовался Кузнецов.

— Ну, например, был такой магнетизер Джиурджиадзе...

— Георгий Иванович? А почему был? — перебил Петракова Владимир Николаевич. — Насколько я осведомлен, он до сих пор здравствует где-то во Франции в своем замке под Парижем.

— Так вы с ним знакомы? — догадался Сергей.

— Знаком и довольно близко, — не стал скрывать Кузнецов.

— Вот вам и ответ на вопрос! — довольно воскликнул Петраков. — Вы просто мне внушили, что возле дома никого нет!

— Ну, что ж, — словно соглашаясь, кивнул Владимир Николаевич, — достойная версия, имеющая место быть. Вот только я тебе ничего не внушал.

Водитель тем временем остановился возле крыльца бывшего особняка купца первой гильдии Акакия Хвостовского, выбрался из машины и открыл пассажирскую дверь со стороны комиссара.

— Ладно, Сереженька, все вопросы после — у нас с тобой работы непочатый край! Эх, дела наши грешные! — по-стариковски проворчал он, вылезая "на воздух".

Лейтенант не стал дожидаться Кузнецова, а распахнул автомобильную дверь со своей стороны. Заметив подъехавшее начальство, к Кузнецову начали подтягиваться старшие офицеры опергрупп. Через минуту они плотным кольцом окружили сухонького и невысокого комиссара. Петраков пристроился за плечом рыжеволосого парня с веснушчатой физиономией.

— Владимир Николаевич, разрешите доложить? — обратился к комиссару коренастый кривоногий мужик с по-обезьяньи длинными и волосатыми руками, одетый в тертую кожанку без знаков различия. Его внешний вид и манера держаться "сказали" Петракову, что в чинах кривоногий не маленьких, не в пример Кузнецову, конечно, но не меньше майора, а то и старшего.

— Докладывай, Гордей, — разрешил Кузнецов.

— Все люди на местах, — произнес кривоногий, — операцию можем начать в любой момент.

— Отлично, — похвалил Гордея комиссар, — а теперь коротенько: что происходит?

— Поступил сигнал, — продолжил доклад кривоногий, — от дворника Федора Епанчина...

— Дворник здесь? — уточнил комиссар.

— Так точно!

— Тогда давай его сюда! — распорядился Владимир Николаевич. — Послушаем из первых уст.

— Да он "на кочерге", Владимир Николаевич, — потупился Гордей.

— Пьяный, что ль? — уточнил комиссар.

— Так точно, не доглядел, — нехотя признал свою вину кривоногий. — И где только нашел — ведь как приехали еще вменяемым был...

— Что, совсем "лыка не вяжет"?

— Да, нет, наоборот — слишком много болтает.

— Ладно, давайте его сюда, сам побеседую, — решил Владимир Николаевич.

— Слушаюсь! Пантелеев! — Гордей качнул квадратным подбородком и от группы офицеров отделился тот самый рыжеволосый веснушчатый опер, за спиной которого примостился Петраков. Добежав до кособокой сторожки, притулившейся у северной стороны особняка, Пантелеев вытащил из её полутемного чрева поддатого дворника.

— Давай, пошевеливайся, образина — тебя сам комиссар госбезопасности видеть хочет! — подталкивая Федора в спину, рассерженно шипел оперативник.

— Сам? Ик.. комиссссар? — загребая заплетающимися ногами придорожную пыль, опешил дворник.

— Сам-сам! Иди, давай! И смотри у меня! — Пантелеев пригрозил пьянчужке кулаком. — Быстро в расход пущу!

— За что, товарищ начальник? — не на шутку перепугавшийся Епанчин даже немного протрезвел. — Я ж как на духу... И сигнализировал сей момент, как только... Вот те крест, вот те крест! — Федор несколько раз мелко перекрестился.

— Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, дворник Федор Епанчин доставлен! — Пантелеев болезненно пихнул дворника локтем, прошипев напоследок: — Как стоишь перед товарищем комиссаром, скотина?

— Максим! — укоризненно протянул комиссар.

— Виноват! Больше не повториться!

— Товарищ комиссар, я уже вашим молодцам... — Епанчин оторвал взгляд от земли и боязливо взглянул на Кузнецова. Их взгляды встретились. Неожиданно кирпично-бордовая физиономия дворника посерела, зрачки расширились, а губы задергались. — Тов-варищ ко-мис-сар... — заикаясь, произнес дворник. Его сутулая спина выпрямилась, словно Епанчин в одночасье проглотил свой лом. Дрожащими руками Федор одернул грязный фартук, а затем прижал ладони ко швам, вытянувшись во фрунт. — Ваше высокоблагородия... Вы же... когда батяню мово... Сколько лет... А вы всё... — протрезвевший окончательно дворник понес с точки зрения Петракова какую-то околесицу.

— Успокойся, Федор! — положив руку на плечо дворнику и завораживающе глядя ему в глаза, мягко произнес Владимир Николаевич. — В этот раз все обойдется. Все будет хорошо. Понял?

— П-понял, — успокаиваясь, произнес Епанчин, постепенно приходя в норму.

— Отлично! Теперь, голубчик, давай по порядку: что, как и когда? С самого начала.

— С самого... да... Я ведь как жоп... то есть, как сердцем чуял, ваше высокоблагородия, что не закончилась та история... Как вот серпом оно мне по яй... душе... — затараторил он. Кузнецов молча слушал словоблудие дворника, не перебивая, а тот не замолкая ни на секунду, продолжал изливать душу комиссару: — Часа в четыре пополудни началось... Я в дворницкой сидел, бляху, стал быть, полировал...

— Знаем мы, чего ты там полировал, — недовольно заметил кривоногий.

— Гордей... — одернул подчиненного Владимир Николаевич. — Что дальше, Федор?

— Первыми, стал быть, прусаки со всех щелей поперли, — продолжил дворник, — и всей кодлой за вороты — шасть!

— Тараканы? — уточнил комиссар.

— Они родимыя, — судорожно сглотнув, кивнул дворник. — Со всего дома, словно их кто поганой метлой погонял! Я так кумекаю, что ни одной усатой морды нонче в особняке не осталось.

— Ясно.

— А опосля крысюки с мышами побегли, а чуть погодя — жильцы... Никого в доме не осталось...

— А ты, Федор, не спрашивал, куда они на ночь глядя подались? — спросил дворника комиссар.

— Спрошал. Ить как не спросить-то, когда такое твориться? — развел руками Епанчин. — Токма не ответил нихто, словно в рот воды — оловянными глазьями вращали и ни гу-гу! А, нет, постой: старуха Кузьминична походя брякнула, што голос какой-то у нее в голове... Да токмо она известное дело — тронутая — как в восемнадцатом всю семью схоронила...

— А ты сам-то никаких голосов не слышал? — уточнил Владимир Николаевич.

— Голосов-то? — переспросил дворник. — Голосов ни-и-и, не слыхал.

— Дальше что было?

— После стены задрожали, кое-где штукатурка лопнула, потрескалась, стал быть. И гул неясный, аж зубы от его заныли, и то ли музыха заунывная, то ли ор, то ли молитва... А дальше я ждать не стал и сообчил, куды положено о сем безобразии, — подытожил Епанчин. — Что же эт делается, ваше высокоблагородия? Неужто, как давеча, когда батяня мой с вашими ребятами сгинул?

— Очень на то похоже, Федор, — согласился Владимир Николаевич. — Только в прошлый раз не мои люди сгинули — обычные жандармы. Слишком поздно до нас информация дошла... Жаль, служивых, конечно, но в этот раз постараемся избежать таких проблем. Иди, пока, отдыхай, Федор. Позовем, как будет нужно.

— Рад стараться, ваше высокоблагородия, завсегда рад! — шаркая ножкой, попятился дворник. — Дык я это... у себя буду... в дворницкой...

— Иди, Федор, иди. Позовем, — повторил Владимир Николаевич.

Епанчин, продолжая пятиться, словно краб, выбрался из окружившей Кузнецова группы офицеров. Не переставая оглядываться, Федор засеменил к дворницкой.

— Ну что, господа-товарищи, — проводив взглядом улепетывающего дворника, произнес Кузнецов, — у кого какие соображения?

— Ну, судя по тому, что особняк покинула вся живность, готовиться некое действо с большим выбросом негативной энергии, — высказался Гордей.

— Гордей Лукич, я бы сказал, что процесс уже запушен, — поправил кривоного рыжий опер. — И потусторонняя энергия, которую так остро чувствуют насекомые и крысы, уже начала изливаться... Пусть пока в незначительном количестве, но именно поэтому покинули насиженные места крысы и тараканы.

— Согласен, — пробасил Гордей. — Дьявольская месса в самом разгаре. Брать паскуд нужно, пока не границу окончательно не прорвало!

— Что это месса — нет ни малейшего сомнения, — согласился с выводами подчиненных Владимир Николаевич. — Есть мысли о вероятной цели этого действа?