Атеисты. Главы 1-8

АТЕИСТЫ

Глава 1

1971 г.

Рубчатые протекторы велосипедных шин оставляли в пыльной дорожной колее замысловатые переплетающиеся узоры. Солнечные зайчики, отражаясь от никелированных деталей звонков, колесных спиц и разноцветных катафотов, временами слепили глаза. Задорно дребезжали самодельные проволочные трещотки, навинченные на рулевые вилки. Похрустывали несмазанные подшипники, бренчали растянутые цепи, поскрипывали кожаные сиденья. Пролетали мимо кусты и деревья, растущие на обочине. Ветерок охлаждал разгоряченные безудержной гонкой тела, отгонял слепней-кровососов, бесчинствующих жарким летним полднем. Троица мальчишек-велосипедистов, не так давно забросившая куда подальше, сумки с учебниками за седьмой класс, наслаждалась всеми прелестями трехмесячного "ничегонеделания". Истошно крича и улюлюкая, они преодолели очередной затяжной спуск, с трудом объезжая рытвины и колдобины, в изобилии встречающиеся на заброшенной лесной дороге. В тенистой ложбинке один из мальчишек, вырвавшийся вперед, резко дал по тормозам, заклинив заднее колесо. Парнишка, придерживая пошедший юзом велик, уперся одной ногой в землю и, эффектно развернув железного коня на сто восемьдесят градусов, остановился:

— Поцики, перекур! — закричал он, оттаскивая железного коня в сторону.

— Чё, упрел, Андрюха? — поинтересовался второй "гонщик", лихо затормозивший возле брошенного на землю велика.

— Угу, ноги гудят! — тряхнув каштановыми кудрями, согласился мальчишка. — А у тебя, Алик, копыта тоже, чай, не железные!

— Да я, вроде, и не устал, — пожал крепкими загорелыми плечами Алик — в кругу друзей он считался самым сильным и выносливым. — Проехали-то всего ничего: километров пятнадцать. Вот когда мы с Витьком на Длинное купаться гоняли...

— Постой, а где Лёньчик? — озадачился Андрюха, отирая снятой майкой крупные капли пота, выступившие на лбу.

— Ты чё, Пухлика не знаешь? — усмехнулся Алик, щелчком сбив капельку пота, повисшую на кончике носа. — На подъеме он лопату потерял — от рамы отвязалась. Ща, наверное, в гору шпилит, — предположил он. — Вот-вот на пригорке появиться должен...

Словно в подтверждение его словам на самой маковке пологой сопки появилась фигурка одинокого велосипедиста. Андрюха приложил козырьком ладошку к глазам, загораживаясь от слепящего солнца.

— Ага, Лёньчик! — узнал он приятеля. — Давай быстрей, пентюх! — закричал он, спугнув затаившуюся в лесу стаю ворон. Переполошенные птицы закричали и принялись нарезать круги над мальчишками. Андрюха подобрал с земли камень и метнул его в ближайшую ворону: — Вот разорались!

— Крути педали! — крикнул Алик замершему на вершине горы велосипедисту.

— Ага, пока не дали! — хохотнул Андрюха, падая в траву рядом с великом. — Не надо было его с собой брать, Ал: мы с Пухликом до темноты не успеем вернуться... Еще копать сколько?

Определенный резон в словах мальчишки присутствовал: Лёньчик, невысокий белобрысый мальчишка, прозванный за излишнюю тучность Пухликом, не блистал спортивными успехами в школе. Да, чего греха таить, физрук ставил ему троечку по своему предмету исключительно из жалости: ни прилично пробежать стометровку, ни подтянуться на перекладине Лёньчик был не в состоянии. Не то, что Алик, которому и склепку, и выход, да и солнышко на турнике — как два пальца...

— А сколько уже натикало? — спросил Алик, наблюдая, как отставший товарищ осторожно спускается по раздолбанной дороге.

Андрюха картинно поднес руку с большими "командирскими" часами, обладанием которыми он ужасно гордился, к глазам:

— Пятый час.

— Успеем, — успокоил Андрюху Алик, — ехать осталось совсем чуть-чуть.

— А ты сам-то был на этом кладбище хоть раз? — полюбопытствовал Андрей.

— Мимо проезжал, — ответил Алик, — когда с отцом в прошлом году за грибами ездили.

— И чё там? Страшно?

— Кладбище, как кладбище... Чего там бояться? — невозмутимо произнес парнишка.

— Ну... Как чего? Всякое болтают... Зря, что ли Колываново вымерло?

— Ты, Дюха, больше бабку свою слушай, она тебе такого наболтает... Ты чё, Кучерявый, в натуре, в эти байки веришь?

— Ну... я это... — замялся Андрей, отводя взгляд голубых глаз в сторону.

— Ты чего? — Алик даже задохнулся от возмущения. — Веришь? А еще комсомольцем стать собираешься... Вот это едрёна-макарона! Да расскажи я кому — засмеют! Атеист, блин, недоделанный!

— Ты это, Алик, не говори никому, — виновато потупившись, попросил мальчишка. — Не по себе, просто...

— Ладно, тебе, Андрюха — не журись! Не скажу я никому, даже Леньчику, — пообещал Алик.

— И на кой хрен мы на это чертово кладбище потащились? — риторически спросил мальчишка.

— Да фиг его знает? — пожал плечами Алик. — Интересное приключение, прям, как в книжках...

Кто первым предложил раздобыть человеческий череп, пацаны уже и не помнили. Просто захотелось им в один прекрасный момент, доказать одному хлопцу из параллельного класса — Саньке Филимонову, что они тоже "не лаптем щи хлебают". Была у Саньки чудесная вещица, отчего-то вызывавшая зависть у пацанов — искусно инкрустированная металлом пепельница, сделанная, как с гордостью говорил сам владелец, из настоящей человеческой черепушки. Уличить Севку в обмане, мальчишкам не удалось: откуда же им было знать, что пепельницу привез из заграничной турпоездки отец Филимонова, занимающий "скромную" должность председателя местного райисполкома. И на самом деле вожделенный артефакт был искусно сымитирован из гипса. В отместку друзья пообещали заклятому недругу, что тоже раздобудут настоящую черепушку, вставят в пустые глазницы цветные лампочки, превратив костяную коробочку в настоящую "светомузыкальную установку". Севка в тот день лишь презрительно хрюкнул, ни капельки не веря в расписанную радужными красками авантюру. Идея разжиться черепушкой на заброшенном кладбище исчезнувшего столетие назад села Колываново, пришла в головы друзей практически одновременно. Да и где еще раздобыть заветную вещицу, как не на заброшенном погосте?

Лёньчик тем временем тоже спустился с горки и присоединился к друзьям.

— Пацаны, — тяжело дыша, просипел он, — знал бы, что в такую даль потащите — хрена бы с вами поехал!

— Ничего, Пухлик, зато лишний жирок подрастряс! — по-приятельски, беззлобно подковырнул одноклассника Дюха.

— Отвянь, патлатый! — даже не думая обижаться, отмахнулся от "шутника" Пухлик — он давно уже привык к таким вот подковыркам закадычных друзей. — Водичка осталась, а то в глотке пересохло?

— А свою выдул уже? — недовольно прищурился Кучерявый.

Лёньчик кивнул.

-Вот ты бездонный водохлёб! — добродушно ругнулся Алик, вынимая из зажима багажника мятую солдатскую фляжку. — Держи!

— У-у, морсик голубичный! — попробовав содержимое фляги, одобрительно произнес Пухлик, после чего основательно присосался к горлышку.

— Э-э-э! Братская чувырла, все не выдуй — нам еще обратно тащиться! — предупреждающе воскликнул Алик.

Мальчишка с явной неохотой оторвался от фляжки:

— Чё, жаба давит? Морсу пожалел?

— Я ж сказал — нам еще возвращаться! — повторил крепыш.

— Воды из ручья наберем, — парировал Пухлик. — Вон их по пути сколько встречалось...

— А чего же не набрал? — ехидно поинтересовался Андрюха.

— Так за вами гнался, не до того было, — попенял приятелям Пухлик. — Один раз даже развернуться хотел...

— Зассал, что ли? — презрительно бросил Алик, выразительно взглянув на Кучерявого.

— А чё сразу зассал? — возмутился Лёньчик. — Просто... могилы рыть... как-то... в падлу, что ли.

— Чистеньким остаться хочешь? — жестко бросил Алик. — А когда Севке по ушам ездил, не в падлу было? Можешь валить! А лично я не хочу пустобрёхом прослыть — один черепушку откопаю!

— Да ладно, Ал, чего ты на Пухлика взъелся? — заступился за толстячка Кучерявый. — Сказали — откопаем, значит — откопаем! Правда, Лёньчик?

— Сделаем, — тяжело вздохнув, ответил толстячок, которому затея с кладбищем нравилась все меньше и меньше.

— Отдохнули? — спросил Алик, поднимая велосипед с земли.

— Мож, еще чуток постоим? — попросил Пухлик. — Ноги сводит, мочи нет!

— Некогда! — мотнул головой здоровяк. — А то по темноте придется взад ехать. Дорогу сам видел... — Он взгромоздился на велосипед. — Догоняйте! Совсем немного осталось! — Паренек налег на педали и через мгновение скрылся за поворотом.

Мальчишки переглянулись и с обреченным видом потащились следом за "предводителем".

* * *

Заброшенный колывановский погост, основательно заросший лесом, неожиданно вынырнул из придорожных зарослей. То тут, то там в живописном беспорядке торчали из кустов покосившиеся деревянные кресты-домики, остатки разрушившихся поминальных столов и скамеек скалились щепками подгнившей древесины, а поеденные коррозией металлические оградки уже давно не защищали забытые могилки от чьего-либо вторжения. Вязкую тягучую тишину забытого кладбища нарушал лишь мерный стрекот кузнечиков, на самом деле только подчеркивающий ощущение заброшенности.

— Оно даже ближе оказалось, чем я рассчитывал, — произнес Алик, дождавшись сбора всей компании. — Никто не передумал?

— Где рыть будем? — вместо ответа спросил Андрей.

— Молодцы, так держать! — обрадовался Альберт. — Мы еще нос Севке утрем! Рыть будем подальше от дороги. Мало ли чего...

— Угу. Мало чего, — согласно кивнул Пухлик, повторяя за приятелем. — Чтобы не увидел никто.

Мальчишки свернули с дороги и углубились в заросли, спрятав велосипеды в небольшом овражке. Петляя между могилок, мальчишки с интересом осматривались: время основательно поработало над кладбищем, превратив рядовой, в общем-то, деревенский погост в декорации сказок Александра Роу. Кажется, что вот-вот, и из-за деревьев покажется вросшая в землю по самую крышу хижина колдуна, или, на худой конец, избушка на курьих ножках.

— Бли-и-н, — свистящим шепотом протянул Лёньчик, — а оно огромное...

— Кладбище-то? — переспросил Андрюха, передернув плечами — от открывшейся величины старого погоста паренька, словно ледяной крошкой осыпало. — Здоровое — факт! Мне бабка рассказывала, что Колываново чуть не тыщу лет тут стояло. А представь, сколько за это время народу перемерло!

— Тыщу лет жили? — удивился Пухлик. — И вдруг раз — и не стало никого...

— Угу, бабка так и говорила: вымерли в одночасье! — подтвердил Кучерявый. — То ли зараза, какая, то ли... — он кинул быстрый взгляд на Алика, — нечисть...

Услышав про нечисть, крепыш, идущий первым, презрительно рассмеялся:

— Дрон, ты, как и бабка твоя, набожная — еще тот сказочник! Какая, нафиг, нечисть? Ты еще о душе расскажи, о боге... Может, она тебя и окрестила? Смотри, как бы в школе не узнали — плакал тогда твой комсомольский значок!

— Ты тоже, Ал, говори, да не заговаривайся! — возмутился Андрюха. — Чего я, с ума сошел, креститься?

— Да кто тебя знает? — нарочито серьезно произнес Алик. — Ты же про нечисть тут соловьем заливаешься...

— Ну, так бабка ж рассказывала! А ты сам-то, хоть, знаешь, почему деревня исчезла?

— Да это каждый в нашей деревне знает! — хмыкнул Алик. — Нам же историчка в прошлом году рассказывала... Ах, да, ты как раз тогда в больничке с желтухой валялся. Вот и пропустил.

— Ну, и чего она там рассказывала?

— Да ничего особенного: стояла себе деревня Колываново. Люди в ней жили... Насчет тысячи лет — неясно даже для историков, а вот лет пятьсот назад — точно стояла. Есть там где-то упоминания в архивах. Наш поселок — Нахаловка, возник лет двести назад, как выселки этого самого Колываново. А в конце девятнадцатого века, год не помню, случился в Колываново большой пожар — ни одного дома не уцелело. Все, кто уцелел, перебрались в Нахаловку к родичам. Сначала, вроде бы, хотели заново отстроиться, но отчего-то не стали. Вот и весь сказ! И ни о какой нечисти — ни слова! Сказки все это! А тебе, как пионеру, должно быть стыдно! Не существует никаких призраков и привидений, колдунов, ведьм, упырей и прочей бодяги! Если помер человек, то от него ничего не остается в итоге, кроме горстки костей! Ни-че-го!

— Да знаю я! Знаю! — поморщился Кучерявый. — Только все равно не по себе, как-то...

— Лёньчик, а ты как? — спросил Альберт.

— Да, как-то, тоже...

— Вот, что, поцики, — Алик остановился, — выкиньте из головы всякую хрень! Мне дед, а он у меня всю войну прошел, так говорил: нужно бояться не мертвых, а живых. Вот от кого можно горя по самое "нехочу" хапнуть. А уж он мертвых на войне насмотрелся! Иногда рядом с мертвецами и спать, и есть приходилось... И ничего, никого ни призраки, ни привидения не заели. Понятно?

— Понятно, — со вздохом ответил Андрюха. — Че, где тормознем? Время-то идет.

— Думаю, что на тот конец кладбища топать нужно. К остаткам старой церкви. И от дороги далеко, да и могилки там должны быть самые старые...

— А это причем? — не понял Пухлик.

— Ну, там... перегнить чтобы все успело... — немного помедлив, ответил Алик. — Не, пацаны, не подумайте, что я брезгливый... Просто, чем старей могилка, тем, наверное, чище. Все-таки, не хочется всякие жилы, ну, или, чё там у них...

— Сухожилия, связки, — подсказал Пухлик, сестра которого работала санитаркой в поликлинике. — А требуха даже у самых свежих мертвяков уже сгнила давно.

— Лёньчик! — Кучерявый побледнел, и вновь передернул плечами. — Не надо об этой пакости...

— Ого, вот это номер! — заржал на все кладбище Алик. — Ты, Кучерявый, кроме привидений, может, еще и крови боишься?

— Отвали, придурок! — огрызнулся Андрей, побледневший еще больше. — Не боюсь я крови! — сглотнув тягучую кислую слюну, заполнившую рот, просипел он. — Не люблю я мертвяков...

— Зато как рассказы бабкины...

— Да, пошел ты, урод! — воскликнул Кучерявый. — Зря я с тобой...

— Алик, ты, в натуре, задрал! — поддержал Андрюху Лёньчик. — Чё ты ко всем цепляешься? Копай один, если так хочется! Дюха, пошли!

— Пацаны, да ладно вам! — резко сменил тон Алик. — Просто меня самого немного потряхивает, вот и...

— А мы-то в чём виноваты? — напирал Пухлик. — А еще друг!

— Лёнь, Дюха, я не прав, — повинился перед друзьями крепыш. — Больше не буду! Забудем, а?

— Хорошо, уговорил! — оттаял Кучерявый. — Веди давай, Сусанин!

Через полчаса блужданий по кладбищу в просвете между деревьев показались развалины небольшой деревенской церквушки — пара уцелевших каменных стен и остатки фундамента. Церквушка, в отличие от заросшего лесом погоста, стояла на открытом пространстве — лужайке, примерно ста метров в диаметре. Отчего-то ни деревья, ни кустарники не пустили здесь корни, даже трава не росла. Выбравшись из леса, Алик, первым делом осмотрелся, выбирая, к чему приложить усилия. Пока он бродил по окрестностям, Лёньчик с Андрюхой комфортно устроились на нагретых солнцем камнях — натруженные долгой дорогой ноги давали о себе знать тянущей болью.

— Блин, — лениво произнес Пухлик, ковыряя прутиком старую кладку, — я завтра не встану — ноги совсем чужие.

— Терпи, казак! — усмехнулся Кучерявый. — Глядишь, к осени накачаешься — физрук счастлив будет!

— Пацаны! Идите сюда! — крикнул Алик с дальнего края поляны. — Кажись, нашел!

Мальчишки, ворча, поднялись на ноги и пошли на зов приятеля. Они обнаружили друга на самом краю полянки, увлеченно расковыривающего лопатой гнилой деревянный пенек, на пару-тройку сантиметров выпирающий из-под земли. Рядом с пеньком валялся на земле рассыпавшийся в труху деревянный крест. Андрюха заинтересованно обошел "место раскопок" по кругу и поинтересовался:

— А почему именно здесь? С таким же успехом можно было и в лесу покопать.

— А ты когда-нибудь в лесу рыл? — не отрываясь от пенька, спросил Алик.

— На турслете вместе яму под тубзик рыли, на зарнице окопы... Забыл, что ли?

— Да я-то все помню, — ответил паренек, раскрошив деревянный столбик лопатой. — А вот ты забыл, как это — в лесу копать... Пока корни измочалишь — все руки до крови собъешь!

— А, вот ты о чем! — хлопнул себя по лбу Кучерявый. — А тут чем лучше?

— Да ты глаза-то протри! — посоветовал крепыш. — Не растет тут ничего: ни трава, ни деревья. Значит, и корней не будет.

— Кстати, интересно, — подключился к разговору Леньчик, — а почему здесь ничего не растет? Вон, пять шагов пройди — там трава по пояс, а здесь — как специально пропололи.

— Ал, в натуре — странно все это, — согласился с доводами Пухлика Андрей.

— Не парьтесь, поцики! — отмахнулся Алик, с размаху втыкая лопату в землю. Дожав инструмент ногой, крепыш вывернул ком земли: — Чистоган, — довольно заметил он, разбив комок ногой, — ни одного корешочка! А не растет: так я ж говорил — пожар тут был. Выгорело все.

— Так на гари еще лучше растет, — возразил Лёньчик. — А тут — как вообще никогда ничего не росло. Да и пожар-то в самой деревне был, в Колываново. А сколько до нее?

— Ну, пару километров еще, — прикинул расстояние "на глаз" Алик.

— О! И еще, если бы по кладбищу пал прошел — то и кресты бы выгорели, — привел Пухлик очередной довод. — Так?

— Ну, так, — нехотя согласился Алик.

— А кресты-то целёхоньки! — довольно закончил он.

— Хорош болтать, чуваки! — Алик решил перевести тему. — Лучше помогите!

— Постойте, ребя! — Кучерявому неожиданно пришла в голову хорошая идея: — Зачем всю могилку копать? Нам же только черепушка нужна?

— Ну? — в один голос произнесли Алик с Пухликом.

— Ну, так и давайте небольшую ямку расковыряем, — предложил он. — Нам-то остальные кости и даром не нужны.

— Предлагаешь рыть только в районе головы? — уточнил Алик.

— Ну!

— дельное предложение! — Алик хлопнул Андрюху по плечу. — Чё зазря уродоваться? Успеем еще...

— А где она, эта голова? — задал Лёньчик сам собой напрашивающийся вопрос. — Как место определить, кто-нибудь из вас знает?

— А чего тут думать, — заржал Алик, — варианта-то всего два: либо под крестом, либо наоборот!

— И какой из этих вариантов правильный? — озадачил друзей Пухлик. — Кто-нибудь видел, как покойников закапывают?

— Ну, я один раз был на похоронах, — произнес Кучерявый, — только в могилу как-то не заглядывал...

— Вот-вот, и я о том же, — подхватил Лёньчик. — Был, но не запомнил — не было нужды. Кстати, а как определить, где тут могилка была? Холмика даже не осталось.

— Это, как раз, и не проблема, — пояснил Алик. — Смотри: все могилки расположены в одном направлении...

— Запад-восток, — подсказал Кучерявый, посмотрев на клонящееся к закату солнце.

— Точно, — кивнул Алик. — Крест у нас — на востоке. Рост человека около двух метров. Отмеряем от пенька это расстояние, — он приставил к себе лопату, затем положил её на землю, — получаем границу могилки. Осталось решить — с какой стороны копать? Кто чё скажет по этому поводу?

— Я — за крест! — "проголосовал" Пухлик. — У меня, когда прабабку хоронили, на лоб тряпицу такую с крестом повязывали, да в сложенных на груди руках крест был...

— А ты как, Дрон? — спросил Алик.

— А мне — все едино! — махнул рукой мальчишка, побледнев в очередной раз. — Делайте, что хотите! Только побыстрее!

— Тогда — лопату в зубы, и поехали! — Алик вновь воткнул лопату в землю, подавая друзьям пример.

И работа закипела. На первых порах мальчишки орудовали лопатами одновременно. Однако, углубившись в землю на полметра, они начали мешать друг другу.

— Вот что, братва, давайте по очереди, — предложил Алик, спрыгивая в яму. — Я первым буду.

— Идет! — обрадовано воскликнул Кучерявый, распрямляя натруженную спину.

— Дрон, ты за мной, — предупредил Алик. — Лёньчик — следом. Все будет ништяк, чуваки! — произнес он, усиленно выкидывая землю из могилы.

Минут через пятнадцать работы Алик взмок, но, стиснув зубы, продолжал углубляться в землю и расширять раскоп — в узкой яме работать было неудобно.

— Держите, мужики! — крикнул он, выбрасывая на поверхность метровую деревяшку. — Крест уже откопали!

— Тебя сменить? — поинтересовался ради проформы Кучерявый, на самом деле не желающий забираться в яму, достигшую уровня груди Алика. Однако еще больше его пугал тот факт, что именно ему "посчастливиться" докопаться до гроба. — А то ты прям, как экскаватор...

— Да, я, пожалуй, отдохнул бы, — признался Алик. — Дай-ка руку...

Уцепившись за протянутые руки друзей, крепыш выбрался из могилы. Кучерявый потоптался на краю ямы, не решаясь спрыгнуть вниз.

— Дюха, давай уж! — Алик слегка подтолкнул приятеля. — Ты, прямо, как в холодную воду заходишь!

Кучерявый набрал в грудь побольше воздуха, как будто действительно собирался нырять, закрыл глаза и спрыгнул в могилу. В раскопе он медленно выдохнул, собираясь с силами, и так же медленно вдохнул. Запах свежевскопанной земли забил ноздри. Тут же вспомнились все бабкины байки о колывановской нечисти и, читанные в четвертом классе, Афанасьевские "Рассказы о мертвецах". Воображение нарисовало яркую картинку стремительно осыпающейся и проседающей почвы, распахнутую крышку трухлявого гроба, запах разлагающегося покойника, облаченного в истлевший саван, и костлявые руки, норовящие схватить за голые лодыжки...

— Дюха, Дюха! Ты чего? — Кучерявый почувствовал, что чьи-то крепкие руки с силой трясут его за плечи. — Не молчи! Скажи что-нибудь!

— Ал? — Андрей с удивлением осознал, что в узкой яме он не один. — Ты как здесь очутился?

— Наконец-то! — облегченно выдохнул крепыш, отпуская плечи Кучерявого. На бледной коже отчетливо опечатались красные следы от пальцев Алика. — Сомлел, что ли, Андрюха?

— Не знаю? — с трудом ворочая языком, отозвался Кучерявый, потирая руками саднящие плечи. — Не помню ничего...

— Смотри-ка, да у него кровь носом идет! — заметил Пухлик красную струйку.

— Наверное, голову напекло, — прогнусавил Андрей, зажимая нос пальцами и запрокидывая голову. — Со мной бывает...

— Ладно, болезный, — произнес Алик, присаживаясь в яме на корточки, — выкарабкивайся наверх. Я подсажу.

Андрюха оперся коленкой на спину крепыша и, уцепившись за протянутую руку Лёньчика, с трудом выбрался на поверхность. Следом за ним ловко выскочил из могилы Алик:

— Лёньчик, бляха-муха, давай ты тогда в яму сигай!

Пухлик безропотно сполз в раскоп, взялся за лопату и неспешно принялся углубляться в землю.

— Да уж, работничек, — незлобиво буркнул Алик. — Ты как, Кучерявый? Жив?

— Кажися, живой, — кивнул Андрей, отирая тыльной стороной ладони кровь с губы. — Перестало течь, вроде...

— Хорошо, — повеселел Алик, — ты только это... больше в обморок не падай.

— Постараюсь, — улыбнувшись сквозь силу, ответил мальчишка.

Пока Лёньчик неторопливо выбрасывал землю из ямы на поверхность, Алик, словно запертый в клетке лев, метался вокруг раскопа, покрикивая на нерасторопного приятеля. Минут через пятнадцать-двадцать он окончательно извелся:

— Вылазь, уж, блин горелый! С тобой каши много не сваришь!

— Отдохнул, что ли? — спросил Пухлик.

— Отдохнул! — произнес крепыш, едва не за шкирку вытаскивая друга из могилы.

— Эх, — произнес он, сбивая с лопаты налипшие комья земли, — говорила мне мама: хочешь сделать все быстро — делай сам!

— Хочешь сделать хорошо — сделай все сам, — поправил приятеля Пухлик.

— Угу, — согласно кивнул Алик, ловко орудуя инструментом, — и хорошо — тоже сам!

— Вот разошелся! — Пухлик толкнул локтем в бок Андрея.

— Пусть себе! Нам же легче...

— Есть! — радостно завопил Алик, воткнув штык лопаты в разбухшее гнилое дерево.

Пацаны, не сговариваясь, кинулись к раскопу.

— По ходу, крышка от гроба, — зачистив черные доски, произнес крепыш.

— А чего он пустой? — внимательно осмотрев "находку", спросил Кучерявый.

— Почему пустой? — не понял Алик. Присев на корточки, он, высунув от усердия язык, пытался просунуть лопату в щель между развалившимися гробовыми плахами.

— Ну, как, почему? — удивился Андрей. — Крышка гроба, она же вот такая. — Он сложил ладони "домиком", показывая, какой, по его мнению, должна быть крышка домовины.

— Хех, чудак человек! — усмехнулся Альберт, умудрившись-таки всунуть лопату в щель. — Так она же внутрь провалилась! Там он, голубчик, там! — Алик поднатужился, навалившись на рукоять лопаты — гнилая плаха с влажным треском переломилась. — Эх! — Размахнувшись, паренек выкинул деревяшку из ямы.

Мальчишки инстинктивно отпрянули от могилы и втянули головы в шеи. Однако, через секунду, они вновь нависли над раскопом.

— Че там? Че там? — наперебой гомонили пацаны, толкаясь на краю ямы. Комья свежевыброшенной земли падали с бруствера в яму.

— Тихо вы там! — прикрикнул на них крепыш. — Засыплете все! И так нифига не видно!

— Ну? — изнывал от любопытства Лёньчик. — Есть черепушка?

— Бля-я-ха ме-едная! — нараспев выругался Алик, наконец разглядев содержимое домовины. — Лёньчик, ёперный балет, послушался я тебя!

— Чё такое? Чё не так? — засуетился Пухлик, стараясь разглядеть, чем же так недоволен приятель.

— Ноги под крестом, батенька! Ноги! Знаток, понимаешь! Тьфу! — Алик смачно сплюнул себе под ноги.

— А я откуда знал? — развел руками Пухлик. — Сам-то не лучше! — обиженно произнес он.

— Алик, вместе решали, с какой стороны копать, — примиряюще произнес Андрюха. — Так чего теперь беситься?

— Ладно, — обреченно махнул рукой Альберт, — я-то думал, что отмучились... Ан, нет, придется теперь полностью откапывать.

— Откопаем, не волнуйся! — Лёньчик с показушным энтузиазмом подхватил с земли брошенную лопату.

— Да, откопаешь с вами, — проворчал мальчишка.

— Я помогу! Мне уже лучше! — подключился к приятелям Андрей.

— Хорошо, — согласился крепыш, — если все навалимся — за час остальное откопаем!

— А ты точно рассмотрел? — не унимался Леньчик. — Может...

— Точно! — Алик подцепил лопатой почерневшую кость, придавил её ногой к "штыку" и легко вывернул из коленного сустава. — Вот, черт! — выругался он, когда за отделенной от останков конечностью потащилась и вторая нога мертвеца.

— Чё там? — вновь полюбопытствовал Пухлик, наблюдая за копошившимся в могиле Аликом.

— Да, походу, у жмура копыта какой-то бечевкой связаны, — ответил Алик, перерубая лезвием лопаты веревку. — Ловите мосол! — крикнул он, выбрасывая из могилы кость с болтающимися на ней ошметками сопревшей одежды.

Пролетающая мимо Андрея часть тела умруна мазнула мальчишку по плечу, оставив на коже темный влажный след.

— Сбрендил совсем? — севшим голосом просипел Кучерявый. Через секунду он сложился пополам, опоражнивая содержимое желудка на землю.

— Блин, Дрон, я не хотел, — извиняющимся тоном произнес Алик, выбираясь из ямы. — Я ж не знал, что у тебя желудок такой слабый...

— Ты, как обычно, ничего не знаешь! — смахнув выступившие слезы, обвиняющее произнес Кучерявый.

— Ты это... если тебе так... ну, в сторонке посиди, что ли, — предложил Алик. — Мы с Лёньчиком вдвоем управимся. Давай, Пухлик, времени совсем не осталось! — поторопил он приятеля.

— Я вам чуть помогу, — стараясь не смотреть в сторону разрытой могилы, произнес Андрюха. — Только когда гроб покажется, уйду...

— Смотри, как лучше, — пожал плечами крепыш. — Мы, если чё, и без тебя справимся.

К восьми часам вечера мальчишкам удалось вскрыть могилу полностью. Кучерявый предусмотрительно отбежал подальше и отвернулся, стараясь даже не думать о том, чем сейчас занимаются его друзья.

— Ну что, поднимем? — когда крышка гроба была полностью очищена от земли, спросил Лёньчика Алик.

— Давай, уж, — обреченно махнул рукой Пухлик, примеряясь, как бы поудобнее схватиться за поеденные грибком доски.

— На раз-два, — сказал Алик.

— Понял, — кивнул Пухлик, цепляясь пальцами за край провалившейся крышки. Осклизлая древесина неприятно холодила ладони.

— Раз, два! — скомандовал Алик, потянув крошащиеся под пальцами доски.

Леньчик, прикусив губу, дернул. Крышка легко подалась: видимо, гвозди, которыми она, некогда, была забита, давным-давно вывалились из сгнивших плах. Поднять в целости и сохранности хрупкую конструкцию наверх не удалось: крышка попросту рассыпалась на фрагменты отдельных досок, которые Алик легко выбросил из ямы.

— Так вот ты какой, северный олень, — сказал крепыш, когда мертвец предстал перед мальчишками во всей красе: скорченный костяк в грязно-серых лохмотьях с отсутствующей в колене частью ноги.

— Слушай, Ал, — скорчив брезгливую гримасу, неожиданно осипшим голосом произнес Лёньчик, — а тебе не кажется, что как-то странно он лежит?

— Еще бы! — Алик пошевелил лопатой останки. — Лицом вниз чувака зарыли! Зачем, только?

— Хоть убей, не пойму? — Не смог придумать "путного" объяснения Пухлик. — Алик, смотри, у него руки за спиной связаны!

Крепыш склонился над гробом:

— Угу, бечевочка точно такая же, как и на ногах была.

— Может, преступника, какого, закопали? — предположил Лёньчик. — Мне сеструха рассказывала, как у нас "химиков" хоронят...

— Да не-е, какая в те годы "химия"? — перебил друга крепыш. — Ты посмотри, — Алик прикоснулся пальцами к деревянному колышку, торчащему из грудной клетки покойника, — ему еще и фанеру дрекольем пробили! — Он покачал деревяшку: — Крепко сидит — в гроб воткнулся... Дела! — мальчишка задумчиво почесал короткостриженный затылок.

— Ал, а может... Может Адрюхина бабка-то и не врет? Я читал, что упырям кол осиновый в сердце загоняли... Чтобы, значит, не ходили они по свету после смерти.

— Бред! — резко отмел версию Лёньчика крепыш. — Суеверия! Сказки! Ты чё, темный крестьянин из средних веков? Башка-то, она не только шапку носить! Э-э-э-х! — Алик решительно схватил черепушку, покрытую пучками волос и какими-то мерзкими лоскутами, и резким движением повернул её лицевой частью к себе.

Что-то негромко хрупнуло, и череп отделился от шеи мертвеца. Лёньчику поплохело: по телу пробежали мурашки, а в горле застрял какой-то комок, который Пухлик не мог сглотнуть.

— Ну, и какой же это упырь? — Алик без тени брезгливости крутил в руках оторванную голову. — У упыря клыки должны быть. Так? — Крепыш пошевелил пальцами зубы в верхней челюсти черепа.

— Так, — пролепетал Лёньчик, согласно кивая.

— Ну, и где они, по-твоему? — Алик потряс добычей перед лицом приятеля. — Нету! Обычное гнильё! Просто такие же суеверные бакланы, как вы с Кучерявым, забили неповинного человека, посчитав за упыря! Вспомни хотя бы, как инквизиция народ почем зря на кострах жгла. Здесь та же песня — обыкновенное невежество, необразованность! Темнота!

— Ал, тебе бы в таком духе политинформации проводить, — успокоился Лёньчик, согласившись с логическими доводами оппонента.

— А чё, надо попробовать, — задумчиво произнес крепыш. — Не все же Таньке перед классом выпендриваться!

— Ну, она же председатель совета дружины...

— И фигли? — не смутился Алик. — У нас в стране все равны и председатели, и простые пионеры! Дюха! — позвал Алик Кучерявого, бездумно слоняющегося по кладбищу. — Кинь мешок!

Подхватив свалившийся в яму пыльный куль из-под картошки (заглядывать в могилу Кучерявый не решился, опасаясь очередного приступа рвоты), Алик небрежно закинул в него череп, предварительно счистив лезвием лопаты остатки волос и кожи.

— Готово! — довольно произнес он, завязывая горловину мешка узлом. — В хлорке черепушку отварим, станет беленькой — любо-дорого посмотреть! Севка обзавидуется! Правда, Пухлик?

— Ага! — Лёньчик, сумевший преодолеть страх, повеселел. Пытаясь доказать самому себе, что он непомерно крут, Пухлик присел на корточки и осторожно потыкал пальцем в узел веревки, связывающей запястья мертвеца. На одном из скрюченных пальцев мумии мальчишка заметил невзрачное колечко, покрытое зеленоватым слоем патины.

— Ал, смотри, кольцо, — показал находку приятелю Пухлик.

— Прикольно! — Алик наклонился и попытался снять украшение. Но пальцы покойника, сжатые в кулаки, закостенели и не желали расставаться кольцом.

— Может, не надо? — Леньчик уже проклинал себя за то, что обратил внимание товарища на металлическую безделушку.

— Да ладно, — отмахнулся паренек, — ему уже все одно — без надобности! — Фаланга пальца мертвяка отвалилась от кисти — колечко оказалось в руке Алика. Крепыш покрутил в руках украшение — ничего особенного, и, потеряв интерес к находке, протянул колечко Пухлику: — Держи сувенир.

Лёньчик автоматически взял кольцо и засунул его в карман штанов.

— Ну что, выползаем? — поинтересовался Алик. — Забрасываем могилку землей — и до дому!

— Давай! — Леньчику уже не терпелось покинуть это мрачное место.

— Погоди-ка! — взгляд Алика зацепился за какую-то угловатую вещь, слегка выпирающую из-под истлевшего савана. — Это что за хрень? — Подсунув лопату под костяк, мальчишка приподнял покойника и вытащил из-под него пухлую книгу в кожаном переплете, с покрытым зеленью медной замком-застежкой и уголками, проклепанными металлом.

— Ну, нифигасе кирпич! — выдохнул мальчишка, покачивая в руках древний фолиант. — Таким и пришибить можно!

Лёньчик пристроился рядом, ощупывая руками тисненую обложку:

— Красивая. Только зачем её вместе с этим в могилу закопали?

— А шут её знает? — почесал кончик носа крепыш. — Мож дорога она ему была, как память, — сострил Алик.

Но Лёньчик шутки не понял.

— С ней чё делать будем? — поинтересовался он.

— А, не знаю. Мож в музей сдадим.

— Так вопросы ж пойдут: чего, да откуда? Как бы, не вляпаться...

— Угу, тут ты прав, — согласился Алик. — Ладно, позже разберемся. Ща поторапливаться надо — стемнеет скоро!

Помогая друг другу, они вылезли из могилы и кликнули Кучерявого:

— Андрон! Ты где?

— Тут я, у церкви! — откликнулся мальчишка. — Что, все уже?

— Да, закапываем, и валим отсюда, пока при памяти, — предложил Алик. — Чем быстрей — тем лучше!

— Я — только "за"! — обрадовался Андрей, разыскивая брошенную лопату.

— Сейчас, я только гроб закрою, — Алик схватил доску и вновь спрыгнул в яму. — Лёньчик, подавай остальные... Да, и мосол не забудь!

От этих слов к горлу Кучерявого вновь подкатила тошнота. Пока приятели возились у гроба, Андрюха в очередной раз оросил церковный фундамент яркой желчью.

— Ну, вот, вроде, как так и было! — Оглядев наведенный "марафет", удовлетворенно произнес Алик. — Закапываем — и ходу!

— И быстрее давайте, поцики! — Кучерявому не терпелось сорваться.

— Взял бы, да помог, — не удержался от подначки крепыш, спихнув в яму очередную порцию земли. — А то мы тут с Пухликом горбатимся, а лавры вместе пожинать будем...

— Чу! — неожиданно дернул за рукав приятеля Леньчик. — Слышишь? Шумит что-то!

Алик перестал кидать землю в могилу и прислушался: в лесу что-то действительно тарахтело.

— Мотоцикл — определил он. — Со стороны дороги. Несет же кого-то, на ночь глядя!

Не сговариваясь, они дружно присели.

— Валить надо! — прошипел Лёньчик. — А то спалимся ненароком!

— А могилу зарыть?

— Хрен с ней! Сам говорил — ему пофиг... А вот нам поплохеет, если узнает кто! На край — завтра вернемся и закопаем!

— Идет! — согласился Алик. — Валим! Дюха, ноги! Бегите! Я догоню, только книгу в мешок засуну, — предупредил он друзей.

Мальчишки, пригибаясь к земле, понеслись в сторону зарослей. Упаковав находку, Алик, сжимая в одной руке лопату, а в другой мешок, помчался следом. Они встретились в овраге, возле брошенных велосипедов.

— Ну что, — тяжело дыша, осведомился Алик, — проехали уже?

— Да, — ответил Кучерявый. — Двое мужиков. На "Минске" с коляской.

— Из знакомых кто? — уточнил мальчишка.

— Не-а, ни разу их не видел, — качнул головой Андрюха. — Хотя... вон того, в коляске, может мельком встречал...

— Куда же они катят? За грибами-ягодами — рановато еще, за папоротником — поздно, да и стемнеет скоро, — прикидывал возможные варианты Алик.

— А за Колываново куда дорога ведет? — спросил Лёньчик.

— Дальше — тайга, — ответил Алик. — Да и нет там особой дороги... Т-с-с! — Он прислушался, пытаясь определить направление, в котором двигалась мотоциклетка. — Кажись, приплыли, ребя! — охрипшим голосом прошептал он. — По-моему, к церкви свернули...

— Ёпсель-мопсель, чего делать-то теперь будем? — переполошился Андрюха.

— Главное — не ссать! Котелок, — он тряхнул мешком, — захерим пока. Книгу тоже светить не будем. И хера нас кто, в чем обвинить сможет! Не было нас тут! Не-бы-ло...

— А если, все-таки...

— Запомни, Кучерявый, при любом раскладе стоим на своем: я — не я, и лошадь не моя! Не видел нас никто! Не пойман — не вор! Всем ясно? — Алик выразительно взглянул на приятелей.

— Да, понятно все! — отмахнулся Лёньчик.

— Тогда, по коням! — распорядился Алик, выкатывая велосипед на дорогу.

* * *

Тарахтящий "Минск" неспешно подкатил к развалинам церквушки. Дернувшись напоследок и оглушительно выстрелив в воздух колечком сизого дымка, мотоцикл заглох.

— Здесь, Пельмень? — Носастый мотоциклист вопросительно взглянул в глаза попутчику, сидевшему в люльке.

— Вроде бы... — Пассажир суетливо осмотрелся и утвердительно кивнул. Его огромные мясистые уши, из-за которых, собственно, он и получил свое нынешнее погоняло, потешно заколыхались в такт движущейся голове.

— Слышь, Хобот, — стараясь не смотреть в маленькие колючие глазки мотоциклиста, произнес Пельмень, пришлепывая пухлыми губами, — на кой хер мы сюда прикандехали? Ты чё, столько ехал, чтобы на заброшенный колывановкий погост глянуть?

Хобот молча залез в карман и вытащил пачку "Беломора". Не торопясь, размял папиросу пальцами, затем дунул внутрь "гильзы", выдувая крошки табака, после чего, зажав бумажный мундштук в зубах, фигурно замял его. Пока хобот "колдовал" с папиросой, Пельмень выудил откуда-то мятую жестяную зажигалку. Чиркнув колесиком по кремню несколько раз, ушастик запалил пропитанный бензином фитиль и поднес трепыхающийся огонек к кончику папиросы Хобота. Носастый втянул воздух, раскуривая потрескивающую табачину, не удостоив "прогнувшегося" подельника даже взглядом.

— Хобот, ну так чё? Мне уже на перекличку через полчаса...

— Не вякай, сявка! — прогундосил Хобот, осматривая развалины. — Не будут для тебя сегодня кадры рисовать — я дубаку "катю" отслюнил... До утра не хватятся — "химия — это те не "крытка", — поучительно произнес он. — Харе базарить, хватай ковырялку и похиляли!

Пельмень вывалился из мотоциклетной коляски и вытащил лопату:

— Чего копать будем, Хобот? Могилки одни...

— Картоху, Пельмень, картоху копать будем! — весело оскалился носастый, гоняя обсосанный папиросный окурок из одного уголка рта в другой. — Так, от церквухи по правую сторону, шестая крайняя могилка, — бубнил себе под нос Хобот, не преставая вертеть головой по сторонам.

Пельмень нерешительно топтался рядом, размышляя, за каким дьяволом притащился на заброшенный погост прожженный вор-рецидивист Хобот. С Носастым Пельмень познакомился лет пять назад, в лагере под Каменском, где авторитет Хобот был поставлен смотрящим. По неизвестной причине Хобот отчего-то вдруг проникся симпатией к мелкому жулику Славке Первухину, по глупости попавшему на кичу: в обиду не давал, благоволил во всем, так что сиделось Пельменю за спиной Хобота вполне комфортно. И именно с подачи смотрящего, года через два надоумившего Первухина накатать "нужную гумагу", перекинули Пельменя из лагеря на расконвойку — "химию", да не куда-нибудь, а в родную Нахаловку. И вот сегодня после обеда с "золотой справкой" на кармане в поселок заявился и Славкин благодетель собственной персоной. Перетер о чем-то с кумом и дубаками, и Пельменя отпустили со стройки, передав в полное распоряжение откинувшегося уголовника. Хобот мгновенно взял Славку в оборот, потребовав от него раздобыть на вечер колеса. Не смея перечить нежданно-негаданно объявившемуся благодетелю, Пельмень позаимствовал мотоциклетку с коляской у деда Евсея, приходившегося Славке дальним родственником. Дед, как знал Первухин, лежал дома с приступом радикулита, и в ближайшее время не должен был заметить отсутствие транспортного средства. А открыть навесной амбарный замок и потихоньку выкатить "Минск" из сараюшки, заменяющей деду гараж, двоим сидельцам со стажем — да как два пальца об асфальт! Разжившись колесами, Хобот приказал Славке показать дорогу к старому колывановскому погосту...

— Гребанный Екибастуз! — Отвлекла Пельменя от размышлений гнусавая ругань авторитета, стоявшего на краю раскопанной старой могилы. — Какого...

— Так это та самая картошка? — догадался Славка, предусмотрительно отодвигаясь подальше от Хобота: вон как раскалился — хоть прикуривай! Таким злым смотрящего Славка не видел даже на зоне, хотя всякое бывало: и разборки и наезды, и мочилово особо неугодных...

— Какая падла... — хрипло выдохнул Хобот. — На ремни порежу, суку! — Его маленькие глазки покраснели: сосудики налились кровью и полопались. Пельменю показалось, что смотрящего вот-вот удар хватит. Но уголовник быстро справился с приступом гнева: глубоко вдохнул-выдохнул и закурил очередную папиросу. Его перекошенная физиономия вновь приобрела естественный цвет, а черты лица разгладились. — Обскакал меня кто-то на повороте, Пельмень, — невозмутимо попыхивая папироской, произнес Хобот, словно и не он это сейчас бушевал и плевался ругательствами. Славка даже подивился такому самообладанию. — Объегорил... Знать бы кто?

— А чего там такого было, в могилке в этой? — простодушно хлопая белесыми ресницами, поинтересовался Славка. — Клад, что ли? — он сдавленно хихикнул.

— Клад, — выпустив дым через ноздри, подтвердил сумасшедшую догадку Первухина авторитет.

— Клад? — не поверил Пельмень. — Побожись?

— Век воли не видать! — сплюнув в яму желтоватую от никотина слюну, произнес Хобот.

— Кулацкая закладуха? Цацки-рыжьё-сверкальцы? — сбивчиво затараторил Пельмень.

— Сила и Власть! — потеряв на миг самообладание, скрипнул зубами рецидивист.

— Это как? — не допер Пельмень.

— Неограниченные возможности...

— С рыжьём тоже возможностей не меряно, — по-своему понял слова Хобота Пельмень. — Слушай, а может, могилка не та?

— Та, — отрубил авторитет.

Пельмень присел на корточки и пропустил сквозь пальцы горсть земли:

— А ведь свежая яма: сегодня рыли — зуб даю!

— С чего взял? — неожиданно проявил заинтересованность Хобот.

— Сам глянь, — ковыряя ногой бруствер, предложил Славка, — ночью ливень был — холмик бы размыло...

— А я про дождь не в курсах — кемарил в поезде без задних копыт, — признался смотрящий.

— Да тут и без всякого дождя видно, что земелька свежая, — продолжал делать выводы Пельмень, — днем жара — а комья влажные, даже не подсохли. Вот ей-ей — это мы их спугнули, Хобот!

— А ведь ты прав, Шерлок Холмс доморощенный, — согласился с корешем рецидивист. — Мы фраеров спугнули. Иначе они бы могилку до конца землицей засыпали. Как так и было... Я только одного не пойму: как узнали? Снулый божился, что только мне тайну открыл...

— Снулый? — не поверил своим ушам Пельмень. — Иван Митрофаныч?

— А ты что, его знал? Он же кони двинул за год до твоей ходки!

— Мы ж с одной деревни, Хобот, — просветил подельника Славка. — Еще бы я его не знал! Да его вся деревня... Так это Снулый тебе мозги промыл? — не мог успокоиться Первухин. — Он же по жизни с приветом, за то и на кичу неоднократно попадал. Я ж еще сопляком был, а у этого старикашки крыша уже основательно протекала. Его и в дурку неоднократно закрывали, да только он как-то выкручивался... Я не верю, что ты, такой авторитетный вор, повелся на байки сбрендившего старика! Как, Хобот?

К удивлению Пельменя Носастый не отреагировал должным образом на предъявленные возражения. Невозмутимо закурив очередную папиросину, он произнес:

— Старик не сбрендил: он сумел доказать, что все дерьмо вокруг совсем не то, чем кажется...

Глава 2

Пельмень недоумевая взглянул на авторитета:

— Хобот, я не понял: о чем это ты?

— Забудь! — отмахнулся Носастый, зажав бумажный мундштук кривыми, желтыми от никотина зубами. Сжевав половину папиросной гильзы, Хобот бросил окурок на землю. Сплюнув тягучую слюну на свежий земляной холмик, рецидивист спрыгнул в могилу. Влажно захрустели под подошвами ботинок подгнившие гробовые плахи. Хобот громко выругался и перевернул одну из уцелевших досок.

— Эта та могилка, Пельмень! — внимательно изучив внутреннюю поверхность крышки, сообщил он подельнику.

— С чего ты взял? — не понимая, о чем идет речь, спросил Первушин, наблюдая за действиями Носастого.

— Снулый сказал, что гроб предварительно просмолили, а мертвяка засыпали солью...

— Нифига себе, яка вобла получилась! — присвистнул Славка. — И чо?

— Ничо! — в тон ему отрезал Хобот. — Смотри: на доске виднеются остатки смолы, а вот этот белый налет — не иначе остатки соли, которая ушла в землю, после того, как гроб все-таки рассохся.

— Нахрена столько непоняток с обычным жмуром? — пожал плечами Пельмень. — Столько соли перевели...

— Знал бы ты, Пельмень, сколько соль по тем временам стоила... Не обычный это был жмур — особенный! Знать бы только, кто меня кинул — порвал бы на немецкий крест! — Носастый сжал до хруста кулаки.

— Хобот, а чё дальше делать будем, раз нас уже все равно кинули? — выразительно шмыгнув мясистым носом, спросил Пельмень. — Может обратно похиляем?

— Не суетись, Пельмеха — для начала поковыряемся немного в могилке, — огорошил уже "навострившего домой лыжи" подельника Хобот.

— А на кой? Ты ж сказал — уперли уже всё! — нерешительно "запротестовал" Славка, которому страсть как не хотелось копаться в старой могиле заброшенного черте-знает-когда кладбища.

— А вот мы и проверим! — отрезал авторитет. — Давай, чё встал словно фраер? Отрабатывай филки, которые я охране забашлял!

Славка тяжело вздохнул и спрыгну в яму к подельнику.

— Выбрасывай требуху из могилы! — распорядился авторитет, переваливая крышку гроба через земляной бруствер. — И пошевеливайся — стемнеет скоро!

Пельмень театрально вздохнул в очередной раз, и принялся выкидывать из могилы на поверхность куски осклизлых досок. Подгнившее дерево, источающее неприятный запах, крошилось под пальцами. Славка брезгливо морщился, передергивая плечами, но ослушаться "авторитетного" Хобота не смел. Однако, он старался по возможности не трогать останки, выбрасывая наружу лишь куски заплесневевшей древесины.

— Не понял? — протянул Хобот, очистив скелет от мусора. — А где черепушка?

— Точно! — подхватил Пельмень. — Нету!

— Значит, её забрал тот, кто нас опередил... Либо я чего-то не знаю, либо Снулый что-то не договаривал...

— А что искали-то хоть? — вновь "закинул удочку" Славка. — Хоть узнать, раз уж все равно ничего не нашли. Может, я пошукаю чего в деревне, у меня ж в Нахаловке родни не счесть!

— Книга должна была в могиле лежать, — неохотно произнес Хобот, признавая правоту Пельменя — вдруг и правда чего узнает, — старинная... Большая. С замочком...

— А что в ней написано, в книге этой, раз её даже на замок заперли?

— А вот это уже не твое собачье дело! — вдруг окрысился носастый. — Если вдруг чего узнаешь — сразу мне маякуй! Сам не лезь — себе дороже будет! А за мной не заржавеет!

— Опаньки! Хобот, зацени, чего нашел! — довольно воскликнул Пельмень — в его растопыренных пальцах, перемазанных сырой землей, покачивался нанизанный на тонкую цепочку покрытый зелеными окислами ключ. — Знатный мальчик (ключ) от комода.

— Ну-ка, — авторитет требовательно протянул руку, — дай сюда!

— Держи, — Славка вложил в раскрытую ладонь Хобота находку.

— Эх, молодец, Пельмеха! — неожиданно обрадовался Носастый. — Не всё еще, оказывается, потеряно!

— Чего, не всё? — "затупил" Славка, не разделяя радости "старшего товарища" от находки старинной отмычки. — Фуфел обычный! Таких "мальчиков" любой кустарь из обычного болта...

— Много ты понимаешь, — хмыкнув, перебил подельника Хобот, — этот фуфел помажорней хорошей жмени рыжья!

— Прям-таки золотой ключик черепахи Тортилы? — не удержался от едкого замечания Славка.

— Ты на что это намекаешь, сявка мелкокалиберная? — окрысился Хобот, недобро сверкнув глазами.

— Еп... — запоздало прикусил язык Пельмень, совсем забыв еще об одном, "неофициальном" погоняле авторитета — Буратино. — Не, пахан, ты не подумай чего...

— Смотри у меня, — проворчал Носастый, остывая, — а то я твои вареники лопоухие отрежу и сожрать заставлю.

— Пахан, да я...

— Все, завали хайло! В следующий раз тщательнее базар фильтруй! А то нарвешься ненароком... Усёк?

— Усек, — облегченно выдохнул Славка — Хобот вполне мог "претворить в жизнь" свои угрозы.

— Ключик — это "зер гут"! — торжествующе произнес Носастый, возвращаясь к теме разговора. — Обломались наши крысюки недоделанные: без отмычки они книгу не откроют, а значит — не прочтут!

— Че-то я не пойму, пахан: а что им мешает ломануть замочек? Судя по отмычке — плевое дело. Обычной отверткой такой сковырнуть можно.

— Снулый сказал, без ключа книгу не открыть, хоть отбойным молотком замок сбивай, хоть автогеном жги — нифига не выйдет.

— Пахан, а такое внатуре бывает? — выпучил зенки Первухин. — Это невозможно!

— Бывает так, Пельмеха, что невозможное становится возможным...

1963 г.

ИТК N...

Стылый сквозняк гулял по мрачному бараку, заставляя спящих зеков ежиться под тонкими колючими одеялами, а то и вовсе вынуждая продрогших "сидельцев" укрываться ими с головой. Заключенные ворочались с боку на бок, забывшись на время чутким тревожным сном. В самом углу барака, отделенном от остального пространства занавеской, на единственной в помещении одноярусной кровати лежал изможденный человек, укрытый цветным стеганым одеялом. Такое привилегированное положение: отдельный угол, теплое одеяло и прочие маленькие радости жизни давал этому уголовнику его высокий чин в блатной иерархии — в этой колонии он был первым после Бога, положенцем, смотрящим, чьи приказы заключенные выполняли с куда большим рвением, чем приказы Хозяина — начальника колонии. Несмотря на толстое одеяло и обилие теплых вещей, положенца била крупная дрожь. Даже при скудном освещении был заметен нездорово-землистый цвет его лица, запавшие слезящиеся глаза, обрамленные темными кругами, заострившиеся нос и скулы, обтянутые сухой пергаментной кожей. Смотрящий болен, причем серьезно — это понимал любой, даже очень далекий медицины человек. Больной надсадно закашлялся и долго не мог остановиться. Когда кашель наконец его отпустил, он хрипло, со свистом задышал, втягивая воздух мелкими судорожными глотками.

— Ты как, Хобот? — К больному подошел низенький коренастый зэк, с изуродованной горбом спиной. В одной руке горбун держал исходящую паром алюминиевую кружку.

— Херово... Квазимодо... — с трудом просипел смотрящий, утирая тыльной стороной ладони выступившую в уголке рта кровь. — Помираю... я...

— На больничку тебе надо, пахан, — низким грудным голосом произнес горбун. — С чахоткой не шутят! А в бараке внатуре загнешься...

— Сам знаю, — кивнул Носастый, немного отдышавшись. — Лепила местный еще неделю назад направление в районный тубдиспансер справил. Да сучий буран мне все карты перемешал...

— Да, снегом знатно завалило, — согласился горбун. — Еще дней пять до наших дибунов ни одна тварь не доберется.

— Вот-вот, — Хобот потер пальцами слезящиеся глаза, — здесь и откинусь. Лепила сказал, что моё дело швах — не протяну долго...

— Ты это, пахан, не гоношись заранее, — прогудел Квазимодо, — может обойдется еще... На вот, чифирю горячего дерябни... Полегчает...

— Слышь, Квазимодыч, — Хобот порывисто схватил горбуна за руку и рывком подтянул к себе, — ты-то мне хоть в уши не лей! Сам видишь — плох я... Загнусь на днях...

— Пахан, да нормуль все будет! — излишне оптимистично заявил горбун, стараясь не смотреть в покрасневшие глаза положенца.

— Нормуль, говоришь? — кисло усмехнулся Хобот. — А харю-то воротишь... Эх, не ко времени все... — Он вновь закакшлялся.

— Попей, чифиря-то, попей! — Квазимодо помог Хоботу подняться и почти силой влил смотрящему в горло несколько глотков теплой жидкости.

— Вот что, Горбатый, — когда прошел приступ, прошептал Хобот, обессилено упав на подушки, — хочу тебя положенцем оставить... Когда откинусь... — он вновь усмехнулся. — Навсегда откинусь...

— Да ты с ума сошел, Хобот! — возбужденно воскликнул горбун. — Не в том весе я, чтобы положенцем...

— Я маляву братве отпишу, — сипло пообещал Хобот, — чтобы по закону всё... Люди есть у меня, кто подпишется... На сходе утвердят...

— А до сходняка мне как? — развел руками Квазимодо. — Твое-то положение без вопросов — по праву... А мне как тут все без тебя разрулить?

— А, ты про Печеного и его кодлу? — догадался Хобот.

— А то! Он спит и видит себя на твоем месте!

— Прав ты, Квазимодыч, — согласился смотрящий. — Меня-то ему не достать... А вот тебе, конечно, может веселую жизнь устроить... Падла он, ссученная! Правилку б ему устроить, да только доказать ничего... — Неожиданно Хобот осекся, бросив быстрый взгляд на занавеску.

Горбун тоже обернулся, успев заметить мелькнувшую на занавеске тень. Одернув ткань, он заметил стоявшего неподалеку полоумного старика — Снулого, пару месяцев назад пришедшего по этапу. Старикашка, как не безосновательно считал Казимодо, был, в общем-то, безобидным идиотом, попавшем на зону по какому-то недоразумению. Его место в дурке, где Снулый, по его же собственному заверению, бывал неоднократно.

— Ты чего тут шкуру трешь, Снулый? — зловеще прошипел горбун.

— Как он? — указав на занавеску, спросил старик. — Сильно плох?

— С какой целью интересуешься? — подозрительно спросил Квазимодо.

— Помочь хочу...

— Ты? Помочь? — опешил горбун. — Ты себе помоги, болезный! Кантуй отсюда...

— Кто там, Квазимодыч? — донесся слабый голос Хобота из-за занавески.

— Да деятель тут один, базарит, что помочь тебе хочет, лепила доморощенный!

— Давай его сюда, — неожиданно распорядился смотрящий.

— Топай, — подтолкнул в спину старика горбун, — раз пахан зовет.

От мощного тычка тщедушный старичок пулей влетел в отгороженный угол, где обитал тяжелобольной.

— Помочь... говоришь... можешь... — с придыханием произнес Хобот, впиваясь взглядом в маленькое морщинистое личико Снулого.

— Могу, — кивнул Снулый. — Если ничего сейчас не предпримешь — через два-три дня тебя из барака вперед ногами вынесут, — бесстрашно предрек он смотрящему, не убоявшись его гнева.

— Вот даже как? — спокойно воспринял слова старика Хобот. — Лепила наш мне поболе твоего отмерил... Как же так? Ведь еще недавно был здоров, как бык! Как могла меня чахотка так быстро сглодать?

— Не чахотка это! — порывисто мотнул головой старичок, взъерошив жиденькие седые волосенки. — Порча на тебе!

— Ну вот, — развел руками горбун, — я же говорил тебе, пахан, полоумный он... Гнать его взашей надо в петушиный барак...

— Погоди гнать, — остановил "верного оруженосца" смотрящий. — Пусть попробует... Знахарь... Хуже все равно не будет.

— Смотри, пахан, ты банкуешь, — пожал плечами Квазимодо. — А ты, — он повернулся к Снулому, — если просто мозги нам паришь... Не завидую я тебе.

— Значит, порча, говоришь? — переспросил Хобот.

— Сам увидишь, — пообещал Снулый. — Я докажу!

— Что нужно делать? — по-деловому осведомился смотрящий, немного приободрившись.

— Ничего, я только за вещами схожу, — сказал Снулый, покинув отгороженный угол Хобота.

— Пахан, ты серьезно? — осведомился Квазимодо. — Он же больной на всю голову этот Снулый!

— А мне уже все равно... Пусть его, хоть развлечемся. Подыхать, как говорится, так с музыкой.

— Ну, хозяин — барин, — пожал плечами горбун.

— У меня все готово! — произнес вернувшийся старик, держа в подрагивающих руках толстую свечу. — Ах да, табуретка еще нужна... — дернулся он.

— Стой здесь, — распорядился Квазимодо, — сам прнинесу.

— Что дальше? — спросил он, поставив возле кровати Хобота табурет с облупившейся краской.

— На табурет сядь, — неожиданно изменившимся голосом твердо произнес старик, обращаясь к смотрящему. В считанные мгновения изменился не только голос полоумного старика, но и его повадки: пропала излишняя суетливость, перестали дрожать руки, распрямилась сутулая спина, маленькие глазки перестали бегать из стороны в сторону.

Хобот с трудом поднялся с кровати и, поддерживаемый под руку горбуном уселся на табурет. Старик покрутился из стороны в сторону, шумно втягивая носом воздух.

— Лицом на восток! — отрывисто произнес он, показывая направление. — И замри!

Квазимодо мельком столкнувшись взглядом со стариком, отчего-то почувствовал себя не в своей тарелке и поспешно отвел глаза в сторону. Старик встал за спиной смотрящего, зажег свечу и едва слышно забормотал молитву:

— Отче наш, иже еси на небесах. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь!

С последними словами молитвы жиденькие волосы старика, словно наэлектризовавшись, встали дыбом. Снулый отступил от табуретки примерно на метр, и неспешно принялся обходить смотрящего по кругу. Сделав несколько шагов, он провел свечой от уровня головы сидящего авторитет до пола. Примерно на уровне груди, свеча, до этого горевшая спокойно и равномерно, неожиданно громко зашкворчала, брызгая по сторонам расплавленным воском. Пламя сменило окрас на кровавый, жирно зачадило. Резко пахнуло тухлыми яйцами.

— Ты чего палишь, уродец балаганный? — недовольно чертыхнулся горбун.

— Цыц! — каким-то замогильным голосом бухнул старик, и Квазимодо неожиданно для себя прикусил язык.

Снулый продолжал нарезать круги вокруг сидящего Хобота, с каждым кругом увеличивая радиус обхода. Но свеча точно так же продолжала трещать, чадить и вонять падалью именно в районе груди сидящего авторитета.

Добравшись до занавески, старик, задув свечу, произнес:

— Достаточно, мне все ясно.

— Что со мной? — обессилено проскрипел Хобот.

— Плохо дело, — покачал головой старик, убирая свечу в сидор. — Я не думал, что заклятие настолько мощное... Ты умрешь завтра к утру... Максимум к обеду...

— И это все? — вскипел горбун, хватая старика за грудки. — Все, что ты можешь сделать?

— Охолонь, горбун, — не дрогнув ни единым мускулом, произнес старик. — Я еще ничего не сделал, только определил... Думать надо.

— Ну так думай! Думай скорее!

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? — накинулся на Горбатого Снулый. — Не мешай!

— Все-все! Не буду! — пообещал Квазимодо, убирая руки за спину.

— Так-то оно получше будет, — улыбнулся старик, обнажив ровные и крепкие не по возрасту зубы. — Я вот чего думаю: такую мощную порчу просто так, на расстоянии, навязать трудно... Тут контакт личный нужон. Ты, милок, ни с какими посторонними людьми надысь не контачил? — спросил он Хобота.

— Нет, — качнул тот головой, — тут у нас не проходной двор — зона, как-никак.

— Вот и я о том, — согласился Снулый, — зона...

— Значит, поклад ведьмовской искать надо...

— Чего, какой подклад искать? — не понял Квазимодо.

— Поклад, — внятно произнес старик. — Ведьмы такой порчей промышляют. Мешочек ведьмовской или науз... Ну, веревочка такая с узелками... Искать надо, чем быстрей найдем — тем шансов у нас больше с порчей совладать.

— Да где искать-то? — засуетился горбун. — Сейчас пацанов подниму — они все кверху дном перевернут...

— Если поклад, то рядом должен быть, — сказал Снулый, — иначе бы он такой силы не набрал... Чтобы так человека извести совсем близко быть должен...

— Нары? — Горбун переглянулся со смотрящим.

— В первую очередь, — согласился старик. — Подушки, матрасы, белье... Все тщательно осмотреть, каждый шов распороть! Туточки поклад будет, зуб даю!

— Разберемся! — сквозь зубы процедил горбун, вынимая из сапога заточку.

— Все потроши, — кивнул Хобот, — не жалей! Вдруг прав старик.

— Сделаем, пахан! — сказал Квазимодо, вонзая заточку в подушку. Затрещала ткань, по закутку полетели перья. Следом за подушкой пошли в расход матрасы, которых у Хобота было несколько. Горбун методично вспарывал грубую полосатую ткань и внимательно осматривал содержимое матраса, ссыпая вату под ноги. Нечто похожее на описываемый стариком поклад Квазимодо обнаружил распотрошив последний.

— Это что за херь? — произнес Горбун, цепляя кончиком ножа огрызок веревки, фигурно завязанной сложным узлом. — Снулый, ты это искал? — спросил он, протягивая руку к находке.

— Не смей! — громко выкрикнул старик, бросаясь к кровати и отталкивая горбуна в сторону. — Не трогай руками, — повторил он уже тише, — а то хуже будет. Пусть и не на тебя завязан — но мало не покажется!

— Что там? — едва слышно поинтересовался Хобот, состояние которого продолжало ухудшаться.

— Оно самое — науз! — довольно сообщил старик, разглядывая находку горбуна. — Настоящий мастер своего дела вязал... — не без зависти добавил Снулый, — вернее — вязала. Я уж говорил — ведьмовские это штучки.

— Так делай чего-нибудь побыстрее! — накинулся на старика Квазимодо. — Пахану, вон, совсем плохо!

— Тут быстро нельзя, — мотнул головой Снулый, — чуть что не так... Тут надо с толком, с расстановкой, с пиететом даже — сурьёзная вещица! Дай-кась мне твой ножичек, — попросил он горбуна.

Квазимодо протянул старику заточку. Снулый взял её двумя пальцами и поднёс к самым глазам, внимательно осмотрел, затем не менее тщательным образом обнюхал, разве что не облизал. Квазимодо следил за ужимками старика с немым изумлением.

— Из чего сделано? — полюбопытствовал знахарь.

— Старая рессора от "козла", — ответил горбун.

— Сойдет, — кивнул старик. — Людей этим ножичком, случаем, не резал?

— А тебе какая разница?

— Большая! — отрезал старик. — Очень большая! Все на смарку пойдет, если железо это кровушки людской попило...

— Чистая заточка, — сообщил горбун, — нет за ней ничего.

— Годится, — сказал Снулый, поддевая науз острым кончиком ножа за один из узелков. Бросив поклад на стол рядом с кроватью, старик рьяно принялся изучать хитросплетение узелков и вплетенные в них предметы: камешки, косточки, птичьи перья.

— Изумительно! Вот это исполнение, вот это я понимаю! — поминутно цокая языком, восхищался Снулый. — Настоящая мастерица вязала! Так сходу и не разобрать...

— Ты давай... это... разбирайся как-нибудь, — засуетился Квазимодо — Хобот резко "сдавал позиции" на глазах подручного: глаза пахана закатились, и он едва не свалился с табурета на пол. Горбун подхватил Хобота подмышки и, дотащив до кровати, уложил авторитета поверх распотрошенных матрасов.

— Не-ме-шай! — отмахнулся от паникующего горбуна старик. — Так, — бормотал он вполголоса, водя кончиком ножа по узелкам поклада, — это у нас энергетическая подпитка... Это, по всей видимости, связь с заказчиком... Это... Это... Это... Да, скорее всего, то, что нужно! Так проверим еще разок: вот эта засохшая какашка должна быть кусочком легкого мертвяка, умершего от чахотки... Угу... Вот этот кончик заплетен в узел Лубена, который через кольцо Уфира и пожирает жизненные силы нашего страдальца. Да, давненько я не встречал такой филигранной работы! Думал, что на такое уже никто не способен. Ан, нет, не перевелись еще на Руси умельцы! Не перевелись... Так, значит, если я рассеку вот эту связку, пагубное действие должно прекратиться, — произнес знахарь, аккуратно перерезая заточкой один из узелков. — Сделано! — довольно произнес он, оборачиваясь к горбуну.

— Что ты сказал? — не расслышал Квазимодо, тормошивший в это время впавшего в забытьё Хобота.

— Я разобрался с наузом, — не без гордости повторил старик. — И если я не ошибся, а я не ошибся, ему сейчас полегчает.

Как подтверждение его словам землистое лицо Хобота начало стремительно розоветь, посветлели темные мешки под глазами, прерывистое хриплое дыхание смотрящего выровнялось.

— Ну, старик... Ну... — Горбун не мог найти подходящих слов. — Да я для тебя...

— Не надо благодарностей, — вновь отмахнулся Снулый, отворачиваясь от больного, — эта работа и без того принесла мне несказанное удовольствие и еще одну спасенную душу.

— Слушай, Снулый, — убедившись, что безмятежно спящий пахан пошел на поправку, пристал к старику Квазимодо, — может нужно было просто сжечь эту гадость?

— Не-е, — протянул старик, качнув головой — не все так просто: слишком сильное и искусное колдовство. Эта смертоносная магическая конфигурация уже впечатана в астрал и никуда не исчезнет, даже если уничтожить её физическое воплощение. Только выполнив своё предназначение, она развеется...

— Кто-то по любому должен зажмуриться? — догадался Квазимодо.

— В точку!

Горбун нервно обернулся, мельком взглянув на смотрящего.

— Ему уже ничего не грозит, — успокоил его Снулый. — Связь я разорвал.

— Тогда кто?

— Тот, кто все это придумал: есть связь, подпитка таких вещей ненавистью обязательное условие. Я замкну, закольцую потоки энергий: чем больше он будет исходить гноем, тем быстрее все произойдет...

— Пусть издохнет в муках, падла! — сквозь стиснутые зубы процедил Квазимодо.

— Да воздастся каждому по делам его...

— Во-во, в самую точку, старик, — оскалился гобун. — Тебе что-нибудь для этого нужно?

— Нужна пара кожаных перчаток, пара спиц...

— Да где же я спицы-то возьму?

— На худой конец подойдет пара больших гвоздей.

— Ну, это другой базар, гвозди найду, — обрадовался Квазимодо. — Жди...

На следующее утро Хобот проснулся абсолютно здоровым. Той же ночью в соседнем бараке скоропостижно скончался вор-рецидивист Печеный. Кто сделал для него тот злополучный науз, осталось загадкой.

1973 год

пгт. Нахаловка

Выскочив из леса, мальчишки продолжали без устали накручивать педали, пока не добрались до окраины поселка. Страх быть разоблаченными, подстегивал не хуже отцовского ремня. Только углубившись в частный сектор, занимающий львиную долю Нахаловки, ребята остановились, чтобы перевести дух.

— Так, пацаны, — отдышавшись произнес Алик, — как думаете, никто нас не спалил?

— Не-а, — мотнул кудрями Андрюха, — я пока ехал, по сторонам зыркал. Нормуль — только Ероха-пастух на лугу возле протоки кантовался.

— Фиг с ним, с Ерохой, — отмахнулся Алик, — он с детства не в себе. Его и слушать-то никто не будет. Погоди, а Филимоныча с ним не было?

— Нет, один на выпасе был. Филимоныч, по ходу, куда-то свалил.

— Здорово! — обрадовался крепыш. — Значит, никто нас не видел, когда мы из леса выезжали?

— Никто, — подтвердил Андрюха.

— Леньчик, а ты кого-нибудь видел? — спросил Алик толстячка.

— Не.. не... не видел... — выдохнул Леньчик, утирая лоснящееся от пота лицо. — Вы так вжарили, что я за вами едва поспевал, — попенял он приятелям. — Некогда было по сторонам смотреть.

— Ну, с тобой все ясно! — фыркнул Алик. — Так, пацаны, ща разбегаемся по домам, но не забываем держать язык за зубами!

— А что с барахлишком делать будем? — Андрей указал на привязанный к багажнику велосипеда Алика мешок.

— Книгу я у бабки на чердаке в опилки зарою, — сказал крепыш, — туда все равно никто не заглядывает. Черепушку тоже закопаю, только где-нибудь в саду. Есть у меня закуток один...

— Договорились, — согласился Патлатый.

— А с кольцом мне что делать? — спросил Леньчик, доставая находку из кармана.

— Да выброси просто, — посоветовал ему Андрюха. — Невелика потеря.

— Не, — надевая кольцо на палец, возразил мальчишка, — я его сначала пастой почищу — на нем вроде бы чего-то написано.

— Да без разницы, — отмахнулся Андрей. — Это, чуваки, а как с Севкой разбираться будем?

— Да пошел он в задницу! — сплюнул на дорогу Алик.

— Ржать будет... — вставил отдышавшийся Леньчик.

— Придумаем, как его заткнуть, — хрустнул сжатыми в кулак пальцами крепыш. — Ну, разбежались, что ли?

— Давайте, пацаны! — попрощался Андрей.

— Ага, увидимся, — ответил Леньчик, вновь взгромоздившись на велосипед. Сегодняшняя бешеная езда его основательно измотала. Докатившись до дома, паренек распахнул калитку и загнал велосипед во двор. Прислонив "верного коня" к завалинке, мальчишка вернулся к забору, чтобы закрыть калитку. Через дорогу, на обочине у соседского дома, он заметил неподвижно стоящего незнакомца — пожилого мужчину, одетого в легкий парусиновый костюм странного покроя. Словно почувствовав интерес мальчика к своей персоне, незнакомец обернулся. Встретившись взглядом с Леньчиком, мужчина печально улыбнулся и приветственно, с легким полупоклоном, приподнял соломенную шляпу, обнажив абсолютно лысую голову. Неестественная бледность незнакомца озадачила мальчишку не меньше, чем его давно вышедший из моды костюм: Леньчик вспомнил, что видел подобную одёжку в старых, еще довоенных фильмах. Мальчишка ответно кивнул старику, после чего тот водрузил на место шляпу и отвернулся.

— Ленька! — услышал мальчишка окрик матери, вышедшей из дома. — Где тебя целый день черти носят?

— Мам, так каникулы ж! — возмущенно отозвался мальчишка, поворачиваясь к дому.

— Ага, каникулы, — беззлобно проворчала мать, — ты бы хоть поесть приходил.

— Не хотелось, мам...

— Как же, не хотелось, — передразнила его женщина, — совсем вон исхудал.

— Если бы! — фыркнул Леньчик, хлопая себя рукой по животу. — Есть еще куда худеть.

— Ох, ты, горе мое луковое! — покачала головой мать. — Иди, мой руки и за стол. Только хорошо вымой, с мылом, а то скоро от грязи цыпки заведутся... А чего это ты на палец нацепил? — заметила она кольцо на руке сына.

— Да колечко нашел, — соврал мальчишка. — На дороге валялось...

— Покажи, — попросила женщина.

Леньчик стянул колечко и протянул матери. Та внимательно его осмотрела:

— Медяшка, да еще и погнутая...

— Мам, а чего к бабке Лукьянихе гости приехали? — вспомнив о незнакомце, поинтересовался мальчишка.

— С чего ты так решил? — удивилась мать — в гости к одинокой старухе никто не приезжал уж лет двадцать.

— Да вон мужик какой-то незнакомый около её хаты топчется.

— Где? Нет там никого, — произнесла женщина.

— Как нет? — Леньчик обернулся — на дороге действительно никого не было. — Куда ж он делся-то? — озадаченно почесал затылок мальчишка. — Я его только что видел.

— Держи свое кольцо, и иди мыть руки, — распорядилась мать.

Леньчик взял кольцо и засунул его в карман.

— Привет Галина! — поздоровалась с матерью Леньчика проходящая мимо по улице дородная тетка нагруженная авоськами.

— И тебе не хворать, теть Маш! — приветливо улыбнулась женщина.

— Галь, ты знаешь, что бабка Лукьяниха сегодня померла? — спросила женщина.

— Как померла? — ахнула Галина.

— Аккурат в обед и преставилась, — с грустью произнесла тетя Маша. — Её Акулина, почтальонша наша, проведать зашла, а она уже того...

— Ох, горе какое! — всплеснула руками Ленькина мать. — Это ж надо...

— Надо будет собраться, помочь с похоронами, поминками... Она ж одинокая-то, Лукьяниха-то... была...

— Конечно-конечно! — поспешно произнесла Галина. — Поможем...

— Ну да ладно, я вечерком забегу, обсудим что да как... Ох, горе-то какое! — повторила тетка слова Галины и пошла дальше.

— Ну вот, тот мужик — наверно бабкин родственник, — произнес мальчишка.

— Да нет, не было у неё родственников. Наверное с собеса кто-нибудь приходил... Ну, чего встал? — накинулась она на сына. — Иди, руки мой!

* * *

Домой Алик заезжать не стал — сразу направился к бабке, решив для начала спрятать находки.

— Привет, ба! — крикнул он старушке, возившейся на маленьком огородике возле дома.

— Ой, Алик, детка! — всплеснула руками бабушка, узнав внука. — А я и не ждала тебя сегодня — ничего вкусненького не приготовила.

— Ба, я же просил, — беззлобно буркнул крепыш — бабушку он любил, и обижать не хотел, — не называй меня деткой! Я уже давно вырос... Большой...

— Большой-большой, внучек, — согласно повторила бабушка. — Почитай меня, старуху, уж на две головы перерос. В деда пошел... Пойдем в хату, хоть молочком парным тебя угощу.

— Хорошо, ба, — не стал расстраивать отказом старушку мальчишка, — ты пока наливай, а я сейчас...

— Давай, пострел! — улыбнулась бабушка, заходя в дом.

Оставшись один, Алик быстро отвязал мешок от багажника и прошмыгнул мимо хаты к большому сараю. Когда-то, когда дедушка был еще жив, в этом сарае держали животных: парю хрюшек и корову. Теперь же, в сараюшке обитали только куры — справиться с коровой и свиньями одной бабушке было не по силам. Забравшись по скрипучей лестнице на чердак сарая, Алик вынул из мешка книгу и, разворошив опилки, спрятал её в самом темном углу. Немного подумав, он решил пока оставить на чердаке и мешок с черепом.

— Завтра зарою, — буркнул он себе под нос, накрывая мешок с черепушкой мятым проржавевшим ведром, валяющимся на чердаке с незапамятных времен. — Завтра, все завтра...

Спустившись с крыши, он забежал в хату:

— Ба, ну где там твое молоко? И проголодался же я сегодня!

* * *

Всю ночь Андрюхе снилась какая-то бузумно-кошмарная хрень: разрытые могилы, плесневелые гробы, сгнившие безголовые покойники. Умруны гоняли мальчишку по заросшему бурьяном кладбищу и вопили на все лады замогильными голосами: отдай голову... отдай голову... отдай голову... Проснулся Андрюха поздно, с дурным настроением, разбитый и опустошенный. Мало кто из друзей-приятелей мальчишки знал, что на самом деле он был натурой тонкой и впечатлительной. А вчерашние приключения на кладбище, потеря сознания, да еще и кровь носом, совсем доконали пацана. Откинув одеяло в сторону, он встал с кровати и пошлепал в ванную комнату.

— На кладбище я больше не пойду! — решительно заявил мальчишка, разглядывая в зеркало свою бледную и помятую физиономию. — Пусть что хотят, то и думают... Друзья, называется!

Открыв кран, мальчишка набрал полную пригоршню холодной воды (горячей у них отродясь не бывало, а чтобы принять ванную, нужно было топить дровяной титан) и сполоснул лицо. Немного освежившись, Андрюха вновь взглянул в зеркало, висящее над умывальником, и едва не закричал от ужаса: из зазеркалья на него пялился налитыми кровью глазищами костлявый мужик со всклоченной пегой бородой. Мальчишка попятился, запнулся о стульчак ватерклозета (ванная комната в его квартире была совмещена с санузлом) и шлепнулся на пол. Вскочив, он, замирая от ужаса, вновь взглянул в зеркало, но кроме своей обескровленной физиономии никого не увидел.

— Фух! Привидится же такое! — облегченно выдохнул Андрей, смахивая со лба холодную испарину. — Так и заикой недолго остаться! Все, завязывать надо с такими развлечениями, а то всякая жуть мерещится!

Уже выходя из ванной комнаты, мальчишка резко обернулся — но мужик в зеркале больше не появлялся.

* * *

Всю ночь Леньчик дрых "без задних ног", словно младенец. В отличие от Патлатого, его не мучили кошмары — он с самого детства был мальчишкой спокойным и рассудительным, с крепкой психикой, так что приключения на кладбище его, если и взволновали, то самую малость. Его больше страшила неотвратимость физического наказания, чем "бабкины сказки". Отец долго разбираться не будет — враз на заднице живого места не оставит! А ремень у него... Но, если никто их не видел, все шито-крыто, то чего переживать-то? Леньчик сладко потянулся и посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Каникулы — это вещь! Каникулы — это здорово! Мальчишка не спеша встал: родителей уже не было — на работу ушли. Еще один приятный моментик — весь дом теперь в его распоряжении! Подзаправившись оставленной матерью на печке яичницей, Леньчик вышел во двор. Солнце уже ощутимо припекало — денек будет, что надо. На речку, что ли пацанов приболтать? — подумал он, спускаясь с крыльца. Искупаться сейчас — самое оно! Мальчишка сунул руки в карманы штанов и, весело насвистывая ненавязчивый мотивчик, направился к сараю за великом. В одном из карманов он нащупал колечко, найденное на кладбище. Леньчик достал колечко и подкинул его на ладони. Со вчерашнего дня находка преобразилась кардинальным образом: не поленившись, мальчишка сначала выпрямил сплющенное кольцо пассатижами, а затем начистил медный кругляк пастой ГОИ до зеркального блеска. Теперь вместо поеденного временем плесневелого какалика он стал обладателем чудесной вещицы: на ободе кольца под слоем безжалостно счищенной патины обнаружилась витиеватая гравировка из буковок на непонятном языке, "разбавленная" повторяющимися рисунками оскаленных черепушек. Полюбовавшись игрой солнечных зайчиков на отполированном металле, Леньчик нацепил кольцо на большой палец левой руки (именно на нем кольцо сидело как влитое), вывел из сарая велосипед и, распахнув калитку, выкатился на дорогу. Возле дома покойной Лукьянихи он опять заметил пожилого мужчину в немного помятом старомодном костюме, который вновь приветливо снял при виде мальчишки свою соломенную шляпу.

— Здрасьте! — ответно крикнул Леньчик, промчавшись мимо странного незнакомца.

— Эт ты мне что ли, шкет? — Через две избы от дома покойницы вольготно развалившись на скамеечке возле калитки, покуривал едкую махру Ванька-сапожник — мужичок неопределенного возраста, с кирпично-красной физиономией большого поклонника бормотухи. Неразлучная Ванькина спутница — початая бутыль "трех топориков" (портвейн 777), накрытая сверху граненым стаканом, обнаружилась рядом, на газетке, расстеленной на колоде для рубки дров.

— А? — Из-за проволочной велосипедной трещотки не расслышал слов сапожника Леньчик, тормозя возле Ванькиного дома. Незаметно от соседа, он засунул руку с кольцом в карман, где и снял его с пальца — мало ли чего...

— Я говорю, Ленька, ты б еще от сельмага свое "здрасьте" орал! — смачно потянувшись, заявил алкаш.

— А, так это я не вам, дядь Вань...

— А кому? — показушно закрутил головой по сторонам Ванька. — Нет же никого: я тут уже минут сорок в одинокого лечусь.

— Как никого? — удивился мальчишка. — Вон же у Лукьянихиного дома старик какой-то стоит.

Ванька озадаченно прищурил один глаз — видимо бутыль "топориков" была не первой за это утро:

— Слышь, шкет, я хоть и поддал с утра, но еще не все мозги пропил! Нету там никого, и в помине не было! Ну... по крайней мере с тех пор, как я из шараги вернулся...

— Как не было? — опешил Леньчик. — Только вот... — Он обернулся — у дома Лукьянихи никого не было. — Ну... я же видел... Такой дед в светлом костюме... в полосочку... Лысый... в шляпе... Ушел... наверное...

— Не было никого! — мотнул головой сапожник. — Слышь, Лёнька, может хлопнешь со мной по стописят? — предложил он. — Чтобы старики в светлых костюмах в полоску не мерещились. А? Как?

— Я не пью, дядь Вань... — заторможено отозвался Леньчик.

— И я не пью, — заплетающимся языком произнес сосед-алкоголик. — Зачем оно мне? Пьянству бой! Пятилетку за семь лет...

Леньчик, не слушая соседа, задумчиво катил велосипед по улице: вчера мать не заметила, сегодня сосед-алкоголик никого не видел. Ну не может же так быть! Не-мо-жет! И все тут! А может это... колдовское кольцо? — молнией сверкнула догадка. Ведь оба раза он то снимал его, то надевал... Леньчик медленно повернулся лицом к дому покойницы — никого! Затем он осторожно, с опаской надел находку на палец и чуть не заорал от испуга: странный незнакомец соткался из пустоты, проступил, словно изображение на фотобумаге, помещенной в ванночку с проявителем. Мальчишка сорвал кольцо, как будто боялся, что оно откусит ему палец, вскочил в седло и стремглав помчался прочь, подальше от невидимого старика.

* * *

Алика в это утро мать подняла ни свет ни заря:

— Накачаешь воды, и польёшь огурцы! Сушь стоит, дождя уже неделю не было — повяло всё. Отец в командировке, а тебя не дождешься...

— Ма-ам, — возмущенно протянул крепыш, — каникулы же...

— Вот сделаешь дело, тогда гуляй смело, — мать не спешила поддаваться на "провокацию" со стороны сына. — Всё, на работу опаздываю. — Она поцеловала мальчишку в щеку. — Борщ в холодильнике, — уже на бегу произнесла она, — когда поешь — не забудь поставить обратно в холодильник! А то прокиснет, как неделю назад.

— Уберу, — не стал спорить с матерью Алик.

— Тогда — пока!

— Пока, мам! — Алик махнул в след убегающей матери рукой и тяжело вздохнул: качать воду и поливать огурцы, ему жутко не хотелось. Однако он знал, что стоит ему в этот раз проигнорировать ЦУ "домашней партии" — ближайшая неделя, а то и две каникул превратиться в кошмар. Быстро позавтракав, он поплелся в летнюю кухню, где была установлена помпа. Разобраться с водой и огурцами удалось только к десяти часам. Облегченно разогнув натруженную спину, Алик отер пот, выпил полный ковш студеной артезианской воды и помчался к бабушке. С друзьями мальчишка решил встретиться только после того, как зароет черепушку. Чем меньше народу будет знать, где она спрятана, тем лучше, решил крепыш, забираясь на чердак сарая. Без этого кумпола никто ничего доказать не сможет, книга не в счет... Хотя и про её существование тоже стоит забыть. Хотя бы на некоторое время. Потом, когда все уляжется, можно будет и поглядеть... Но это потом, если все в поряде будет. Алик пинком отбросил в сторону старое ведро, поднял мешок с черепушкой и, выглянув из чердачного окна — никого, спустился по лестнице во двор. Юркнув за сарай (чтобы старики не заметили), мальчишка прихватил прислоненную к стене лопату. С инструментом наперевес он добежал до забора. Участок, на котором располагался дом бабушки, граничил с большим колхозным садом. Некогда образцово-показательные садоводческие угодия ныне пришли в упадок. За деревьями уже давно никто как следует не ухаживал, так что некоторые уголки сада превратились в настоящие непроходимые джунгли. Вот в одном из таких укромных мест Алик и решил спрятать улики. Закопав череп под старой сливой, довольный мальчишка вернулся назад.

Глава 3

Вместе мальчишки собрались только после полудня. Они встретились в старом парке "Культуры и отдыха", густо разросшемся за мрачным серым зданием поссовета. Первым в парк прикатил на своем велосипеде Алик. Привалив "железного коня" к проржавевшей металлической беседке, Алик с наслаждением развалился на лавочке. После изнурительного труда на огороде под палящим солнцем, в тени парковых деревьев был настоящий рай: прохладный ветерок приятно расслаблял натруженные мышцы, переливчато пели птицы, убаюкивающе шелестела листва... Задремав, мальчишка и не заметил как в парк, практически одновременно, влетели на велосипедах Андрюха и Леньчик. Мальчишки остановились возле беседки, бросили велосипеды и кинулись к мирно посапывающему приятелю.

— Ал, ты чего, дрыхнешь, что ли? — возмущенно завопил Кучерявый, толкая Алика в бок. — Тут дела такие творятся, а он спит!

— Какие еще дела? — недовольно протирая глаза кулаками, поинтересовался проснувшийся Алик. — А сплю — так все утро на огороде как папа Карло впахивал! Не то, что некоторые!

— Да ладно тебе! — не обращая внимания на ворчание приятеля, затараторил Андрей. — Тут со мной такое случилось...

— И со мной тоже! — перебивая Андрея, выпалил Леньчик. — Я тут...

— Да ладно, Пухлый, что с тобой интересного произойти может? — презрительно фыркнул Кучерявый. — Ты ж по жизни и двух слов связать не можешь!

— Зато ты у нас — знатное трепло! — не думал уступать Леньчик.

— Я трепло? — угрожающе прорычал Кучерявый, толкая Пухлика ладонью в грудь. — За трепло ща ответишь!

— И отвечу! — Леньчик "в ответку" с силой толкнул друга в грудь — да так, что Андрей едва не упал.

— Ах, ты, жиртрест! — обиженно засопел Кучерявый, сжимая кулаки. — Вот, значит, ты как?

— А ну хватит! — неожиданно гаркнул Алик, наконец "сбросив" дремотную одурь. — Вы еще подеритесь!

— А чего он пихается? — Андрей, не желая отступать, выпятил грудь "колесом".

— Так ты же первый начал, Кучерявый! — парировал Леньчик.

— Так не надо было меня перебивать! — огрызнулся Андрюха.

— А ты не обзывайся...

— Так, хватит! Оба хороши! — Алик взял инициативу в свои руки. — Еще друзьями зоветесь, — пристыдил он приятелей.

— Да, ладно: мы шутя. Правда, Леньчик? — Андрей первым сделал шаг к примирению, протянув Пухлику ладонь.

— Точно, шутя! — Леньчик пожал руку приятеля.

— Раз ты, Андрюха, первым заикнулся, так и рассказывай первым: что там у тебя произошло? — рассудил друзей Алик.

— Леньчик, не в обиду, я ведь и вправду первым начал...

— Да, ладно, давай уж, — согласно кивнул Пухлик.

— В общем так, пацаны, только не думайте, что я с катушек съехал... Просто дело такое... В общем, и не знаю, как начать...

— Кучерявый, не тяни кота за хвост! — предупредил Алик. — А то, может, Леньчик пускай...

— Не, пацаны, я ща! В общем: после вчерашней поездки в Колываново спал я плохо. Все кошмары какие-то меня мучили...

— Ну, ты у нас известный герой, — усмехнулся Алик, но Кучерявый пропустил это замечание мимо ушей. Что само по себе было уже странным событием.

— А встаю я, значит, утром, иду в ванную, глядь в зеркало, а там... Там, пацаны, не я!

— В смысле: не ты? — удивился Алик. — А кто же?

— То-то и оно — в зеркале старик какой-то страшный вместо меня отразился!

— И ты тоже странного старика видел?! — изумленно ахнул Леньчик. — Лысый такой, в пиджаке в полоску?

— Сам ты "лысый пиджак в полоску"! — передразнил Пухлика Андрей. — Мой как раз совсем наоборот: волосатый, бородатый, и глаза у него, что уголья сверкают! Как на меня из зеркала зыркнул — так я на пол и рухнул. Вон, какую шишку на локте об унитаз набил! — Мальчишка выставил на всеобщее обозрение ушибленный локоть — шишка действительно обнаружилась на заявленном месте.

— А сейчас он там? — спросил Кучерявого Алик.

— Кто?

— Ну, дед твой, — пояснил Крепыш. — Он до сих пор в зеркале?

— Не-е-е! — замотал головой Андрей. — Нету. Пропал.

— И никто, кроме тебя его не видел?

— Нет, я только...

— А ты, Леньчик, тоже какого-то старика видел? — Алик сыпал вопросами с видом заправского следователя.

— Ага, тоже. Только мой старик лысый, как яйцо. Около покойной Лукьянихи дома трется. Пиджак у него в полоску и шляпа соломенная.

— Ну и чего в нем странного? — спросил Алик. — У Дюхи понятно: увидеть вместо своего лица бородатую харю какого-то старика — действительно "укакаться" можно. Благо, "толчок" рядом, — он громко засмеялся собственной "шутке". — А у тебя чё?

— А то: этого старика никто не видит! Я специально проверял: мамка не видит, Ванька-сапожник, сосед наш — тоже...

— Постой, а ты-то как его разглядел? — продолжал "допрашивать" другана Алик.

— Вот, — Леньчик вынул из кармана "заветное" колечко, — как на палец его надену — вижу. Сниму — нету никого!

— Ух, ты, какое оно прикольное стало! — заметил произошедшую с кольцом перемену Андрюха.

— Так я его пассатижами выправил и пастой начистил, — похвалился Леньчик. — Смотри, надпись какая-то странная вылезла и черепушки...

— Погодите вы, — не дал увести себя "в сторону" от темы Алик, — твой-то дед все еще там? У Лукьянихи?

— Не знаю, когда уезжал — там был. А как сейчас — фиг его знает?

— Может, проверим? — предложил Крепыш.

— Да легко! — согласился Леньчик. — Мамка домой только вечером вернется. Только это, пацаны, не хочу я тому деду лишний раз на глаза попадаться. У меня от его взгляда мурашки по коже!

— Эх вы, салаги! — Алик недовольно покачал головой. — Боитесь незнамо чего! Ладно, давайте сделаем так: заедем ко мне, велики бросим. А затем огородами проберемся к Леньчику. А там уже определимся: есть старик, или нет. Устраивает такой вариант?

— Точно, как я сразу не догадался огородами пролезть! — Леньчик с хрустом почесал белобрысую шевелюру.

— Тогда погнали? — предложил Алик, поднимаясь с лавочки.

Мальчишки разобрали велосипеды, на "всех парах" вылетели из тенистой парковой прохлады и помчались по дороге, оставляя следы шин в расплавленном солнцем асфальте.

* * *

Бросив велосипеды во дворе Алика, мальчишки забежали в огород и, перепрыгивая через окученные грядки картофеля, добрались до соседнего участка. Алик первым подошел к забору и заглянул в соседский огород.

— Никого вроде, — сообщил он друзьям. — Давайте по очереди! — Алик отодвинул в сторону штакетину забора, висевшую на одном гвозде. — И мухой вон к тем вишневым кустам! Только смотрите под ноги — помидоры соседу не подавите! А то мне папахен все ухи оборвет!

Мальчишки просочились в дыру и "на полусогнутых" засеменили к дальнему концу соседского огорода. В зарослях вишневых кустов они остановились перевести дыхание.

— Теперь огород Черновых аккуратненько проскочим, а в огороде бабки Панасихи боятся нечего — она слепая — не заметит, — сообщил Крепыш.

— Слышь, Ал, — позвал друга Андрей, притоптав высокие сорняки, росшие вдоль забора, — а тут проволока колючая везде намотана.

— Да, дядька Олег еще тот куркуль — весь огород колючей проволокой обмотал, — согласился Алик. — Но мы аккуратненько проволоку придержим: один лезет — двое колючку раздвигают. Давай, Дюха, ты первый.

Алик с Леньчиком осторожно, чтобы не пораниться, приподняли над забором проволоку. Андрей, наступая на перекладины, к которым были прибиты доски забора, ужом просочился в образовавшуюся щель. Следом за ним ловко проскочил Алик. А вот с тучным Леньчиком случился конфуз: спрыгивая, он неловко зацепился рубахой за штакетину и рухнул на землю, оставив на заборе большой клетчатый лоскут.

— Ну вот, — плаксиво запричитал он, — меня мать теперь прибьет — рубаха почти новая.

— Не ной, Пухлик, до смерти не прибьет! — шикнул на него Крепыш. — Рубаху залатаешь как-нибудь, а вот если нас Чернов в своем огороде поймает...

Леньчик притих, продолжая громко шмыгать носом, и снял с забора лоскуток от рубашки.

— Так, дуем вдоль забора, — проведя рекогносцировку, распорядился Алик, — тут у него малины тьма — не должен заметить!

Мальчишки на корточках поползли вдоль забора, скрываясь в малиновых зарослям.

— Черт, колючая зараза! — недовольно зашипел Андрюха, оцарапавшись до крови о молодой зеленый побег. Приспичило же по огородам тащиться...

— Тихо ты, Кучерявый! Немного осталось! Потерпи! — попросил Алик.

— Ладно уж, поползли дальше, — тяжело вздохнув, согласился Андрей.

Через десять минут, благополучно преодолев вторую полосу препятствий из колючей проволоки и пробежав через огород подслеповатой старухи Панасихи, исцарапанные приятели добрались до огорода Леньчика. Перебравшись в небольшой садик, под тень сливовых деревьев, мальчишки подползли к забору, отделяющему участок Леньчика от дороги.

— Ну и где ты своего деда увидел? — спросил Алик, разглядывая сквозь щель забора дом покойной Лукьянихи.

— Да прямо перед калиткой этот дедок ошивался, — ответил Леньчик.

— Ладно, посмотрим. Гони колечко! — Алик требовательно протянул руку.

— Держи. — Леньчик достал из кармана колывановскую находку и положил её в раскрытую ладонь Алика.

Мальчишка подкинул кольцо на ладони, поймал его, а затем надел на средний палец правой руки. Кольцо с трудом налезло на толстый палец Крепыша.

— Маловато чутка, — произнес он, сжимая пальцы в кулак, — хилый был мертвяк...

— Ну, есть? — нетерпеливо поинтересовался Кучерявый.

— Не-а, пока нет никого, — покачал головой Алик. — Подождем немного.

— Дай мне посмотреть, — попросил Кучерявый.

— Смотри. — Алик потянул за кольцо, но оно застряло на пальце. — Блин, не снимается!

— Может, за мылом сбегать? — предложил Леньчик.

— Погоди! — Алик поплевал на палец, после чего принялся "свинчивать" плотно сидевшее колечко. — Уф, наконец-то! — Помучившись некоторое время, ему, наконец, удалось освободиться. — Держи, Кучерявый.

— Ты бы его хоть протер! — возмутился Андрюха. — С него слюни капают!

— Какие мы нежные! — фыркнул Алик, но колечко все же протер обратной стороной футболки. — Пойдет?

— Пойдет, — кивнул Андрей, проталкивая палец в кольцо.

— Ну, видишь кого? — полюбопытствовал Леньчик.

— Не вижу, — тряхнул кудрями Андрей. — Может тебе почудилось?

— Так же как и тебе? Был дед! Зуб даю! — Леньчик вновь обиженно засопел.

— Может колечко только на Леньчике работает? — предположил Крепыш. — Андрюха, снимай эту побрякушку и отдай её Пухлику.

Надев кольцо, Леньчик прилип к забору. Но на улице по-прежнему никого не было.

— Ну, увидел своего деда? — Кучерявый толкнул Пухлика локтем в бок.

— Не-а, пацаны, у меня тоже пусто, — разочарованно протянул мальчишка. — Но я не придумал, вот хоть на чем покляну...

Ленчик, бросив еще один взгляд на улицу, неожиданно замолчал, бледнея. Он отпрянул от забора и начал пятится до тех пор, пока не уткнулся спиной в побеленный ствол старой сливы.

— Ты чего, Леньчик? — Алик прикоснулся рукой к плечу товарища.

От этого прикосновения Леньчик вздрогнул, затем принялся судорожно стаскивать с пальца кольцо. Молча передав его Алику, Леньчик ткнул трясущимся пальцем в сторону дома покойной Лукьянихи.

Алик пожал плечами, взял кольцо и надел его на мизинец. На мизинце колечко свободно, но это не смутило мальчишку: он сжал руку в кулак, чтобы кольцо не слетело, и подполз к забору.

-Вот те номер! — присвистнул он от удивления. — А Лукьяниха-то, оказывается, не померла!

— Как не померла? — удивился Андрей. — С чего ты взял?

— Да вон же она — во дворе стоит! — произнес Алик. — И дедок этот, про которого Леньчик рассказывал, с нею рядом.

— Да нету у нее во дворе никого, — возразил Андрей. — А, точно — кольцо! Дай-ка мне посмотреть.

Алик снял колечко и бросил его Андрею.

— Блин, а как же это? — открыв от удивления рот, пораженно прошептал Кучерявый. — Лукьяниха... А может она правда того — не померла?

— Ага, держи карман шире! — заявил Алик. — Без колечка ты ее видишь?

Андрюха снял кольцо:

— Нет, не вижу.

— То-то и оно! Отошла бабка... Вчера еще отошла!

— Она теперь привидение, а, пацаны? — подал голос немного пришедший в себя Леньчик.

— Привидений не бывает! — отрезал Алик. — Атеисты мы, или как?

— Атеисты, — без особого воодушевления произнес Леньчик. — Тогда, как это? Ну в смысле кто... Или что...

— Не знаю! — пожал плечами Алик. — Какой-то парадокс. Но я уверен, что у этого всего есть научное объяснение...

— А я вот не уверен, — произнес Андрей. — Права моя бабка — колдун был в той могиле... Всамделишый колдун.

— Зря мы его голову с собой забрали... — согласился Леньчик. — Нужно её обратно закопать.

— Ну, нет — я в Колываново больше не ходок! — уперся Патлатый. — Если хотите — можете закапывать сколько угодно... Но без меня!

— Ничего мы закапывать не будем! — вмешался в спор Алик. — Я её уже и так похоронил в колхозном саду. А вот колечко выбросить нужно...

— Это почему же? — уперся Леньчик, которому почему-то вдруг стало жаль потерять колечко.

— Потому! — безапелляционно отрезал Алик.

— Не, а все-таки? — не отставал Пухлик.

— Потому, что привидений не бывает!

— А если это не привидение, а её душа? — дрожащим голосом произнес Андрей. — Мне бабка сказывала, что до третин (день похорон, третий со дня смерти) душа преставившегося на земле обитает, и в сопровождении ангела... Пацаны, — ахнул Патлатый, — а ведь выходит, что старик этот в соломенной шляпе — не иначе ангел!

— Слышь, Кучерявый, — ощерился Алик, — может, нам еще в церковь сгонзать? Покреститься, а?

— Я ничего такого... Это бабка моя так...

— А как же тебя понимать? Если, по-твоему, есть душа и ангелы, значит и бог есть?

— Ну, я...

— Лучше помолчи, — перебил друга крепыш. — Если об этом в школе узнают — вышибут из пионеров на раз! А тебе это надо?

— Не, не надо, — Андрюха мотнул головой.

— Леньчик, а ты как, согласен? — спросил Алик.

— Жалко выкидывать, — буркнул Пухлик.

— Тогда, давайте, так сделаем, — предложил Алик, — пока закопаем кольцо вместе с черепушкой в колхозном саду, да и книгу туда же... А после подумаем, что нам со всем этим делать. Идет?

— Идет! — согласился Леньчик.

Мальчишки крадучись выбрались из кустов малины и огородами добрались до дома Алика. Оседлав велосипеды, они быстро докатили до окраины села, где проживала бабка Алика.

— Пацаны, ждите меня в саду, — сказал Алик. — Я книгу с чердака достану и вас догоню.

Алика не пришлось ждать долго: уже через пять минут он догнал приятелей.

— На-ка вот, — Алик всучил Леньчику лопату, которую притащил вместе с книгой. — Чего я один корячусь? — Он забросил за спину мешок и углубился в заросший колхозный сад.

Леньчик, закинув лопату на плечо, послушно поплелся следом. Лишь Андрей отчего-то медлил.

— Ал, ты чего? — крикнул, обернувшись Леньчик. — Догоняй!

— Блин, Леньчик! — возмущенно воскликнул Андрюха, ловко увернувшись от промелькнувшего перед лицом металлического "штыка" лопаты. — Ты мне чуть башку лопатой не снес!

— Я нечайно...

— За нечайно — бьют отчайно... — буркнул Кучерявый, обгоняя Леньчика. — Впереди пойду, — произнес Андрюха, проламываясь следом за Аликом сквозь разросшийся кустарник.

Возле старой сливы, под корнями которой Алик зарыл черепушку, мальчишек ожидал неприятный сюрприз: трава метров на пять в диаметре вокруг места захоронения пожухла и почернела. Слива в одночасье засохла, а скукоженные и пожелтевшие листья медленно опадали на землю.

— Вот это номер! — ахнул Андрюха.

— Это здесь ты череп закопал? — уточнил Леньчик.

— Тут. — Алик вошел в центр черного пятна и ковырнул носком башмака землю. — Отчего же так все повяло? — задумчиво произнес он, приседая на корточки.

— Как отчего? — удивился Леньчик. — Видно же, что вокруг черепушки...

— Пацаны, а может она ядовитая? — Андрюха судорожно принялся вытирать ладони о футболку. — А мы её в руки брали!

— Ага, — усмехнулся Алик, — скажи еще — радиоактивная!

— Может быть и так! Почему нет? — огрызнулся Андрюха. — Помнишь, нам на политинформации НВПешник рассказывал...

— Кучерявый, ты б уже определился, а? — расхохотался Крепыш. — То у тебя сказки бабкины, то фантастика научная!

— А чё, хочешь сказать, радиации не бывает? — не унимался Кучерявый.

— Почему не бывает? Бывает. В Хиросиме бывает, в Нагасаки бывает... Только вот, что у нас, в Нахаловке бывает — сильно сомневаюсь!

— А, ну, тебя Алик, — обиделся Андрей. — Тебя, похоже, ничем не пронять: призрака своими собственными глазами видел — не бывает, радиации — не бывает...

— Бывает радиация, — не стал отрицать Крепыш, — но не у нас.

— Может, действительно, яд? — Леньчик вернулся к первой версии. — Ну, там, химия, какая? Помните, как в прошлом году какой-то гадостью на поле всю капусту пожгли? Может, и здесь тоже?

— Не знаю, пацаны, не знаю! — Алик пожал плечами. — Только здесь нашу нычку оставлять нельзя — спалимся.

— А где спрячем? — поинтересовался Леньчик, втыкая лопату в землю.

— Там, где ничего и так не растет — в старом каменном карьере, — предложил Алик. — Он уже лет пять, как брошен.

— Блин, а до него на велике целый час добираться, — расстроился Леньчик.

— Есть другое предложение? — спросил Алик.

— Можно все в реке утопить, — нашелся Леньчик. Ему страсть как не хотелось тащиться в далекий карьер.

— В принципе можно... — протянул Крепыш. — Хотя... А вдруг рыба подохнет? Начнут выяснять...

— Мы же не подохли, — возразил Андрей.

— Погоди, — усмехнулся Леньчик, — все еще впереди!

— Не каркай! — переполошился Андрей. — Сплюнь!

— Тьфу-тьфу-тьфу! — демонстративно сплюнул через левое плечо Пухлик.

— Вот ввязались мы в историю! — плаксиво запричитал Кучерявый. — И нафига я с вами поехал?

— Дюха, кончай ныть! От этого ничего не изменится, — произнес Алик. — Давайте выкопаем эту хрень, да и свалим отсюда.

— А может — пусть его, а? — Андрей топтался на границе круга жухлой травы, боясь заходить внутрь. — Ну, подумаешь, найдет кто эту черепушку... И чего? А может и лет десять сюда никто не зайдет!

— Ага, не найдет! Как же, держи карман шире! — возразил Алик. — Если за ночь такая проплешина нарисовалась, то представь, какая за неделю образуется? А за месяц?

— Точно, — поддержал Алика Леньчик, — вспомните: на колывановском погосте ни кустика, ни травки не выросло. Утаскивать его отсюда нужно. И чем быстрее, тем лучше!

— Ну, тогда чего стоите? — Алик выхватил из рук Леньчика лопату и воткнул её в землю. — Самому все делать надо... — Крепыш подцепил лопатой кусок дера и отбросил её в сторону.

— Ты её глубоко закопал? — Андрюха заглядывал в ямку, вытягивая шею и не решаясь ступить в круг пожухлой травы.

— Как надо, так и зарыл, — буркнул Алик, расширяя яму.

— А долго еще? — ныл Кучерявый, продолжая топтаться на границе круга.

— Слушай, Дюха, если помочь не хочешь — хотя бы под руку не трынди! — "закипел" Алик.

— Да все равно лопата одна, — нашелся Кучерявый, отступая на пару шагов назад. — Я тут вас подожду... На шухере.

— Ладно, сам справлюсь! — Крепыш вновь принялся откидывать в сторону комья земли. — Я его неглубоко закопал...

— А ну стоять! — Из зарослей неожиданно для мальчишек вынырнул вооруженный двустволкой старик. — Вы что творите, безобразники?

— Пацаны, атас! — закричал Андрюха, сигая в ближайшие кусты.

Из кустов донесся сердитый собачий рык, и через мгновение Кучерявый вновь появился на полянке, пятясь задом от огромного взъерошенного "кавказца".

— Тихо, Пушок — все хорошо, — ласково произнес старик. — Сидеть!

Пушок напоследок глухо рыкнул, оттопырив верхнюю губу и показав испуганным мальчишкам крепкие желтые клыки. Затем пес плюхнулся тяжелым задом на траву и лениво "осклабился", вывалив из пасти язык.

— Это Пушок предупреждает, — довольно пояснил старик, — что если кто тякать намылился — он бегает быстрее.

— Нифигассе Пушок! — Андрюха пятясь, даже не заметил, как переступил "черту" жухлой травы и оказался рядом с друзьями.

— Ну, рассказывайте, фулюганы, за какой такой надобностью землю ковыряете? — Старик, хитро прищурился. — Портите, так сказать, плодородный слой...

— Да кому нужен этот ваш плодородный слой, Сергей Филимоныч? — узнал местного пастуха Леньчик. К тому же старик приходился мальчишке какой-то дальней родней, и Пухлик немного успокоился, как успокоились и его друзья, так же узнавшие старика. — Сад давно заброшен...

— Это кто там такой умный? — Пастух забросил на плечо свою "бердану". — Кажися Галки Поташниковой сын? Ты, что ль, Ленька?

— Я, Сергей Филимоныч.

— Сергей Филимоныч, значит? — польщено отозвался пастух. — Уважил старика, раз помнишь... А вот это безобразие заканчивать надо — намедни начальство наше сад решило возрождать. Так что теперь я тут еще и сторожить буду. Если еще раз на территории застану, не обессудьте, — старик щелкнул ногтем по потертому прикладу, — так по мягким местам солью вмажу — год сесть не сможете! Ну и Пушок мне помощником...

Услышав кличку, "кавказец" оторвал зад от земли, вильнул пару раз хвостом, и подошел к пастуху.

— Хороший пес, хороший! — Сергей Филимоныч потрепал Пушка по лобастой голове. — Так чего искали, хлопцы? — Старик в сопровождении пса пошел к центру полянки. — Клад, что ль?

— Да, Сергей Филимоныч, клад, — согласно закивал Леньчик. — Игра у нас такая...

Неожиданно пес глухо зарычал, взъерошив шерсть на загривке, и схватил зубами сторожа за штанину.

— Фу, Пушок, фу! — едва не грохнувшись на землю, строго прикрикнул на пса старик. — Что с тобою сегодня?

Несмотря на окрик сторожа, пес продолжал злобно ворчать, сморщив нос и приподняв верхнюю губу.

— Ничего не понимаю, — в недоумении произнес старик, прежде чем его взгляд упал на землю. — Пресвятая Богородица! — свистящим шепотом произнес сторож, когда понял, что пес удерживает его на самой границе круга пожухлой травы. — Ведьмина плешь!

В мгновение ока сторож сдернул с плеча "бердану" и взял мальчишек "на мушку":

— Кто дернется — башку снесу!

Мальчишки, испуганные разительной переменой, произошедшей с добродушным прежде стариком, застыли "соляными столбами". Сторож одной рукой сдернул с пояса помятую солдатскую фляжку и, не выпуская мальчишек с прицела, резко бросил её Леньчику. Фляга больно ударила не сумевшего её поймать мальчишку по пальцам и упала на землю.

— Подними! — жестко произнес старик, качнув стволом ружья. — Быстрее!

Леньчик присел, не спуская со старика глаз, и нашарил дрожащей рукой флягу.

— Теперь окропи себя! — Лицо старика застыло, превратившись в непроницаемую маску. — Ну? Быстро! — Окрик старика хлестанул испуганного мальчишку словно кнут.

Леньчик вздрогнул, его руки задрожали сильнее, а дыхание участилось.

— Что... с-с-делать? — заикаясь, переспросил он.

— Брызни на себя водой из фляги! — медленно повторил старик.

Тем временем его пес, не прекращая рычать, обошел "Ведьмину плешь" по кругу и остановился на противоположной стороне. Леньчик, с трудом отвинтив крышечку — руки ходили ходуном, брызнул себе в лицо содержимым фляжки. Вода, не причинив ему никакого вреда, стекла по подбородку и намочила рубашку. Несколько капель упало на землю, и в том месте, где она пролилась, земля "выстрелила" в воздух тоненькими струйками дыма.

— Отлично! — отрывисто произнес Сергей Филимоныч. — Теперь облей из фляги своих приятелей!

Леньчик судорожно взмахнул рукой, в которой держал флягу, обдав брызгами Андрюху и Алика. Вода так же не причинила вреда его друзьям, однако на землю в этот раз её вылилось больше — и земля задымилась сильнее.

— Слава Богу! — облегченно выдохнул сторож, опуская ружье. — Нормальные! Ну, хлопцы, и напугали же вы меня!

— Мы напугали?! — неожиданно громко возмутился Алик, вытирая майкой мокрое лицо. — По-моему, это вы нам тут только что ружьем угрожали!

— Раз угрожал — значит, так надо было! — отрезал сторож. — А вот вы, хлопчики, объясните старику, откуда в нашем саду "Ведьмина плешь" взялась? И чего это вы там такое откопать хотите?

— Какая еще "Ведьмина плешь", Сергей Филимоныч? — спросил старика Леньчик, продолжая тискать в руках открытую флягу.

— А то непонятно? Вона как зелень побило! — Старик вошел в круг и ковырнул усохшую траву носком резинового сапога. — "Ведьмина плешь" во всей красе — я-то сослепу и не заметил, — уверенно продолжил он. — Сами же видели, как от святой воды проклятая земля дымом исходит.

— Так во фляжке что, настоящая святая вода? — спросил Андрей. — Которая от всякой нечисти помогает?

— Самая настоящая, — степенно кивнул сторож. — Мне её сам схимник Никифор из Свято-Даниловского монастыря освящал...

— Пацаны, да что вы его слушаете! — воскликнул Алик. — Какая святая вода? Вы же пионеры! И проклятой земли не бывает! И бога, и дьявола...

— Пионеры! — старик презрительно фыркнул. — Думаете, что если официальная власть Бога отменила, то его и нет?

— Конечно, нет! Тут и думать нечего! — уверенно заявил Алик. — Мы живем в век научно-технического прогресса: люди в космос летают, а вы все бог, бог... Где же он по-вашему обитает, если на небе его нет?

— Ладно, оставим ненужные споры, — произнес старик. — Ленька, плюхни еще раз водой на землю, — попросил он.

Леньчик наклонил флягу, и вода тонкой струйкой полилась на землю, заставляя её дымиться.

— Что это, по-твоему? — спросил старик Алика.

— Ну, наверное, какая-то химическая реакция, — ответил Крепыш.

— Какая же? — не отставал старик.

— Не знаю, мы в школе еще не проходили, — пожал плечами Алик.

— А я видел, как обливали кислотой деревяшку, — поспешил на выручку другу Леньчик, — и она тоже дымилась и чернела.

— Я знаю об этом, — не стал отрицать очевидного факта сторож. — Но если бы ты плеснул себе в лицо кислотой, то тоже бы почернел и задымился. Однако, этого не произошло. Во фляге — вода, это подтвердят тебе в любой лаборатории. Есть лишь одно, что отличает эту воду от обычной, взятой из какого-нибудь ручья, реки или колодца — вода в моей фляге освящена в церкви. Однако этот факт, к моему глубочайшему сожалению, не сможет проверить ни один ученый. Но вы только что воочию видели действие святой воды... Ладно, хватит об этом! — оборвал старик затянувшуюся дискуссию. — Меня больше интересует причина появления "Ведьминой плеши". Что вы там откапывали?

— Ничего, — слишком поспешно произнес Алик.

— Неужели? — Старик усмехнулся и потер небритый подбородок. — Мне кажется, вы что-то скрываете, ребятки... Что-то очень нехорошее... Пушок! — Кавказец громко гавкнул. — Искать!

Пес одним гигантским прыжком преодолел расстояние от края "Ведьминой плеши" до ямы, вырытой Аликом. Мальчишки, опасливо косясь на оскаленную собачью морду, сдвинулись в сторону, а пес передними лапами принялся взрыхлять в яме землю. Не прошло и минуты, как Пушок выкатил носом из ямы облепленный землей череп из колывановской могилы.

— Что тут у нас, Пушок? — Старик подошел к псу и присел возле ямы на корточки. — Я так и знал: проклятые кости! Откуда у вас этот череп? — Сторож поднялся на ноги и приблизился к мальчишкам.

— А с чего вы взяли, что он наш? — дерзко ответил Алик, осознав, что терять им больше нечего. — Мы просто решили...

— Мне плевать, что вы там решили! — нервно дернув щекой, произнес старик. — Вы, молокососы, и не понимаете, чем это может закончиться!

— А чем это может закончиться? — робко просил Андрей.

— Это все может закончиться очень большой бедой! — веско ответил сторож. — Так где вы его взяли?

— В лесу. Далеко, — Алик все еще пытался "выкрутиться". — Там ручьем размыло старую могилу...

— Показать можешь?

— Не знаю... Нет, наверное, — продолжал Алик, — я не запомнил место...

— Когда вы его нашли? Ну? — Старик вцепился костлявыми пальцами Алику в плечо. — Говори!

— Больно же! — Алик вывернулся из цепких пальцев старика. — Вчера мы его нашли...

— Понятно, — кивнул старик. — Поигрались, значит, и решили закопать?

— Да! — крикнул Алик. — И отстаньте от нас, наконец — мы ничего плохого не сделали!

— Да-а-а? — удивленно протянул сторож. — А вот я отчего-то так не думаю. Но я отстану, как только покажете место...

— Я же сказал, что не помню!

— Ничего страшного: если это было вчера — Пушок с легкостью возьмет след!

— Я никуда вас не поведу!

— Хватит ломать комедию, сопляк! — неожиданно разозлился старик. — Ты думаешь, я не в курсе, что на всю округу есть только одно место, где можно раздобыть проклятые кости, способные за одну ночь сотворить такое с чистой землей? И это не какая-то там заброшенная могила в лесу — это могила ведьмака с колывановского погоста! — Старик медленно цедил слова сквозь судорожно сжатые зубы, словно забивал гвозди в крышку гроба. — Какого лешего вы полезли в его могилу?

— Мы... мы... мы просто поспорили с одним человеком, что сможем достать настоящий человеческий череп, — нехотя признался Алик.

— Именно этот череп? — уточнил старик.

— Нет, — качнул головой Крепыш, — нам подошел бы любой... Но его могила, — Алик указал на череп, — была самой крайней...

— Еще бы! — усмехнулся сторож. — Выродков во все времена хоронили за кладбищенской оградой! А такого, как этот, — старик пнул черепушку носком кирзового сапога, — поискать еще.

— А кем он был? — осторожно поинтересовался Кучерявый.

— Бесово отродие, ведьмовская кровь — чернокнижником он был, колдуном, — сообщил мальчишкам дед.

— Сергей Филимонович, — укоризненно произнес Алик, — вы опять? Да даже самому распоследнему октябренку известно, что колдунов, так же, как и вашего бога — нет!

— Ну, это ваше дело: есть ли, нет ли! — Сторож махнул рукой. — Только скажите мне: что-нибудь странное с вами за последние сутки не происходило? — По вытянувшимся лицам мальчишек сторож понял, что попал "в яблочко". — Значит, происходило... Крови, случайно, на могиле чернокнижника никто не проливал? Царапина, порез...

— Кучерявому на могиле сплохело, — вспомнил Леньчик, — кровь у него носом пошла.

— Значит это ты, малец... — Исподлобья взглянул на Андрея старик.

— Что я? — испуганно взвизгнул Кучерявый. — Что со мной? Нет, вы скажите!

— Он идет за тобой, — зловеще прошипел сторож, — за твоей душой и телом...

— Кто идет? Тот, из зеркала?

— Да не слушай ты этого полоумного! — воззвал к благоразумию товарища Алик.

Сторож пропустил оскорбления мимо ушей, и живо поинтересовался:

— Так ты его видел? В зеркале?

— Да, видел! — Андрюха часто-часто закивал головой. — Борода всклочена, глаза горят... Что мне делать, Сергей Филимонович?! — Кучерявый подскочил к сторожу и вцепился мертвой хваткой в рукав его застиранной "энцефалитки".

— Ну, попытаться можно, — почесав заросший подбородок, произнес сторож. — На какое-то время я его дух связать смогу... Не так, конечно, как раньше было — там спецы не мне чета работали.

— Что для этого нужно? — "Схватился за соломинку" Андрюха.

— Перво-наперво, нужно вернуть череп обратно...

— Это опять в Колываново тащиться, что ли? — испуганно ахнул Кучерявый. — Не поеду!

— Поедешь! Как миленький поедешь! — зловеще пообещал старик. — Иначе за содеянное отвечать придется... Я, конечно, понимаю, что вам атеистам, законы Божие не указ. Но вот только за осквернение могил и в уголовном кодексе соответствующая статейка имеется...

— Мы сделаем все, что нужно, — мрачно произнес Алик, — только пусть это останется между нами.

— Договорились, — легко согласился старик. — А что делать дальше, я на месте покажу.

— А что с книгой делать будем? И с кольцом? — спросил Андрей. — Тоже закопаем?

— С какой книгой? — подобрался старик.

— С этой, Сергей Филимоныч. — Леньчик подобрал лежащий в кустах мешок и подал его старику.

Сторож распахнул горловину, заглянул в мешок, затем смачно и витиевато выругался. От услышанных ругательств у мальчишек запылали кончики ушей.

— Книга тоже в могиле была? — слегка успокоившись, спросил старик.

— Угу! — потупив глаза, ответил Леньчик.

— Ох, ребятки, ну и устроили же вы мне веселуху! — покачал головой сторож. — Книгу открывали?

— Так она же заперта, — буркнул Алик. — Я этот замочек ножовкой по металлу пробовал, да только зубья обломал.

— Не простой это замочек, — проворчал старик. — А ключа в могиле не было?

— Не-а, ключа мы не нашли, — вновь ответил Леньчик. — Колечко вот только... — Леньчик вытащил из кармана кольцо и протянул его старику.

— Ох ты ж... — едва увидев медный ободок кольца, сверкнувши в руки мальчишки начищенным металлом, задохнулся сторож. — Перстень Жнеца!

— Чей? — переспросил Леньчик. — Какого еще жнеца?

— Жнец — это вестник Смерти, Костекрылый Ангел, собирающий души умерших...

— Вот, я же говорил! — возбужденно воскликнул Кучерявый. — И про колдуна, и про Ангела Смерти!

— Все это бабкины сказки! — отрезал Алик. — И меня в обратном никто не убедит.

— Но мы же видели его, собственными глазами! — возразил Леньчик. — И покойную Лукьяниху тоже...

— Вы видели Костекрылого Ангела? — не поверил старик.

— Видели, — ответил Леньчик, — только никаких костяных крыльев у него не было — обычный лысый дед в соломенной шляпе и пиджаке в полоску. Он, похоже, за душой покойной Лукьянихи пришел... Да вы сами можете посмотреть — он, наверное, до сих пор у дома Лукьянихи стоит! Только колечко на палец наденьте... До третин-то душа на земле...

— Про третины тебе тоже тебе бабка рассказала? — усмехнулся сторож, убирая кольцо в кармашек на поясе.

— Да.

— Твоя бабка, Ленька, мудрая женщина, — произнес старик. — А насчет посмотреть... Негоже простому смертному за работой Жнеца поглядывать. Значит так, безбожники, — старик, не прикасаясь к черепу руками, закатил его ногой в мешок, — весь ваш "скарб" я реквизирую. Жду вас через три часа на колывановском погосте, — распорядился сторож.

— Но... — попытался возразить Андрей.

— Никаких "но"! — жестко перебил его старик. — Иначе будете объясняться в милиции!

* * *

Ослушаться сторожа мальчишки не решились, и через оговоренных три часа они стояли возле раскопанной могилы колдуна.

— Смотри-ка, — воскликнул Леньчик, — а на могилке кто-то еще рылся. Смотрите, как гроб раскурочили!

— Это, наверное, те мужики на мотоцикле, которых мы из лесу видели, — предположил Алик. — Больше некому — следы на дороге только наши и этих мотоциклистов.

— Что же мы наделали-то? — запоздало "схватился за голову" Кучерявый. — Пацаны, ну мы же не такие? Не варвары?

— Правильно старик Филимоныч сказал — дурни мы! — произнес Леньчик.

— Да еще какие! — согласился с друзьями Алик.

— Хорошо, что хоть осознаете это! — Со стороны заросшего лесом склона появился старик, ведущий в поводу соловую кобылу, нагруженную какими-то тюками. В тишине заброшенного кладбища громкая мальчишеская перепалка была слышна издали. Старик привязал лошадь у ближайшего к могиле дерева и подошел к мальчишкам. — И повезло, что на меня наткнулись — а то бы высушил аспид...

— Сергей Филимоныч, а после нас здесь еще кто-то был, — предупредил старика Леньчик.

— Час от часу не легче! — произнес дед. — С чего взял?

— Ну, это... Мы аккуратно... А сейчас... вон как все перевернуто. Доски раскрошены, кости разбросаны... Мы бы и сложили, и закопали бы все... Но...

— Ага, — догадался сторож, — вас кто-то спугнул.

— Да, двое, на мотоцикле, — подтвердил Пухлик. — Мы, как услышали — сразу в кусты...

— Интересно, — задумался старик, — что же они искали, раз так домовину расшерудили? Ладно, наверное любители легкой наживы. В то, что специально кто-то кроме вас сюда полез, мне как-то не верится.

— Что мы должны делать? — спросил Алик.

— Не терпится поработать? — ехидно уточнил старик.

— Не терпится все исправить, — парировал Алик.

— Тогда за работу! Держите! — Старик раздал мальчишкам толстые холщовые рукавицы. — Собирайте чертову ведьмовскую требуху и сбрасывайте все в могилу.

— Может, сначала ключик от книги поискать? — спросил Леньчик. — Интресно, что там внутри...

— Лучше бы этого никому не знать! — прокашлял сторож. — Жаль, что её нельзя уничтожить... Может, это и к лучшему, что ключ потерян. За работу, лодыри!

Старик заставил мальчишек собрать с земли сложить в могилу разбросанные по округе человеческие кости, куски гробовых досок и ошметки сгнившего савана. Затем он тщательно проверил очищенную территорию, подобрал несколько мелких щепок и сбросил их в общую кучу. Затем он сбросил в могилу и череп, который привез с собой в одном из мешков.

— Закапывать, Сергей Филимоныч? — поинтересовался вооружившийся лопатой Леньчик.

— Подожди, — остановил мальчишку старик.

Он подошел к лошади и отвязал от седла очередной мешок. В мешке обнаружилась обычная алюминиевая канистра емкостью в двадцать литров. Старик подтащил канистру к яме, "отжал" пробку, и опорожнил емкость в могилу. Из ямы пахнуло сладковато-приторным запахом бензина.

— Мы что, будем жечь кости? — догадался Алик.

— Да, — подтвердил старик. — Нам нужно сжечь их дотла.

— Но ведь от бензина кости не сгорят, — возразил Алик.

— Это не простой бензин — я кое-что в него подмешал, — произнес старик. — Отойдите-ка в сторонку... — Старик выудил из опустевшего мешка коробку туристических спичек, зажег её и сбросил в могилу.

Полыхнуло жаром — огонь прожорливо накинулся на останки колдуна. На глазах изумленных мальчишек человеческие кости ярко вспыхивали, словно спички, а после рассыпались сероватым пеплом.

Минут через десять, когда пламя опало, Леньчик опять схватился за лопату:

— Ну, теперь точно закапывать...

— Что же тебе неймется-то, а, Ленька? — Старик забрал у мальчишки лопату и перемешал металлическим "штыком" дымящиеся потрескивающие угли. — Спешишь все куда-то, спешишь... Лучше принесите оставшиеся два куля с лошади, — распорядился сторож.

Алик с Леньчиком, взвалив на плечи по мешку, вернулись к чадившей и постреливающей искрами могиле.

— Так, стоять! — Сергей Филимонович вытащил из чехла, висевшего на поясе, охотничий нож и одним движением разрезал мешковину куля, лежащего на плече Алика. Из мешка на землю посыпалась белая крупа. — Не стой столбом! — крикнул сторож. — В могилу сыпь! Да равномернее!

Стоявший налегке Андрей подставил руку под белую струю:

— Это что? Соль?

— Соль, — утвердительно проскрипел старик, — первое дело против всякой нечисти! Ежели круг себя соляную дорожку насыпать — никакая адская тварь не доберется!

— Помните, пацаны, как в прошлом году мы в киноху на Вия ходили? — не к месту спросил Кучерявый. — Там тоже этот... Ну, как его? О! Хома! — наконец вспомнил Андрюха. — Так он от ведьмы тоже кругом защищался, только он его не солью, а мелом на полу рисовал.

— Можно и мелом, — согласился старик. — Только для такого круга хоть крупица веры должна быть, иначе не сработает. А вот соль работает всегда и везде! — с видом заправского знатока, пояснил Сергей Филимонович. — Так, Ленька, давай тоже подходи!

Когда вся соль была израсходована, старик с сожалением произнес:

— Эх, соли бы побольше, да и без того лошадку перегрузил — старенькая она у меня...

— А поможет? — испугался Кучерявый.

— Должно помочь, — обнадежил перепуганного школьника Сергей Филимонович. — Но, если что-то странное заметишь — сразу ко мне!

— Хорошо, Сергей Филимонович, — пообещал мальчишка.

— Ленька! — крикнул сторож. — Во теперь можешь смело закапывать!

Обрадованные мальчишки принялись споро забрасывать чадившую яму землей.

— Еще бы плитой тяжелой привалить, да зацементировать на совесть, — утрамбовывая выросший могильный холмик, сокрушался сторож. — Только кто же мне кран выделит? Ладно, больше сотни лет спокойно пролежал, дай Бог еще сотню таких дурней не сыщется!

— Сергей Филимоныч, мы же пообещали... — заикнулся Алик.

— И я от своего обещания тоже не отказываюсь — рот буду держать на замке! А вам всем советую забыть это все как дурной сон.

— Забыли уже, Сергей Филимонович! Правда, пацаны? — сказал Леньчик.

Мальчишки понуро кивнули.

— Ну, тогда брысь с глаз моих! — распорядился сторож, собирая опустевшие мешки.

Второй раз мальчишкам повторять не пришлось — их словно ветром сдуло с заброшенного кладбища. Старик покачал им вслед головой, а затем, достав кисет с махоркой и свернув "козью ногу", с удовольствием закурил. С неупокоенным духом чернокнижника на какое-то время было покончено. А вот что делать с книгой и кольцом старик еще не решил. Если о кольцах "Вестников Смерти" он знал лишь понаслышке, то возможности подобной колдовской книги он некогда "имел счастье" наблюдать воочию. Старик поглубже затянулся крепким табаком — события тех далеких дней разбудили не самые лучшие воспоминания...

Глава 4

Москва

1939 г.

Возле распростертого на грязном, заплеванном паркете истерзанного тела стояли двое.

— Забавно, — простуженным голосом произнес один из них — худой нескладный старик, поправляя желтовато-мутный мениск монокля, поблескивающий в его правом глазу. — Весьма и весьма забавно, — вновь повторил он, теребя длинными узловатыми пальцами седую бородку-эспаньолку. — Даже не знаю, что вам сказать по этому поводу, драгоценный вы мой. — На вытянутом костистом лице старика, обтянутом пергаментно-желтой кожей с проступающими то тут, то там "печеночными" пигментными пятнами, лежала "печать" крайней степени изумления. Таким озадаченным престарелого профессора медицины уже давно никто не видел.

— Лазарь Евстафьевич, неужели совсем никаких предположений? — Собеседник профессора — тучный коренастый мужчина лет пятидесяти, тяжело отдуваясь, сдвинул на затылок форменную фуражку с бирюзовым околышем и промокнул скомканным носовым платком абсолютно лысую и круглую, словно бильярдный шар голову, покрытую крупными бисеринками пота.

— Представьте себе, Дорофей Петрович, ни-ка-ких! — Виновато развел руками старик.

— Я не могу в это поверить, Лазарь Евстафьевич! Ведь вы же светило мирового уровня! — Милиционер оттянул жесткий воротничок кителя с металлическим ромбиком на бирюзовых петлицах и потер широкой ладонью побагровевшую шею. — Если не вы, то кто же?

— Я тоже, знаете ли, нахожусь в полном смятении чувств, товарищ капитан...

— Вообще-то майор, — без "задней мысли" поправил профессора Дорофей Петрович, но старик отчего-то обиделся.

— Мне без разницы! — вспылил он, нервно дернув щекой. Монокль выпал из его глаза, и закачался на тонкой золотой цепочке, пристегнутой к лацкану старомодного пиджака. — Я не разбираюсь в ваших этих... чинах. — Тонкие бескровные губы профессора презрительно скривились. — Так же, как и вы ни черта не смыслите в ученых степенях и званиях...

— Лазарь Евстафьевич, дорогой! Извините великодушно — ни в коей мере не хотел вам досадить! — виновато расшаркался Дорофей Петрович.

Старик порывисто схватил качающийся монокль и вернул его на прежнее место. Взглянув на простоватую рабоче-крестьянскую физиономию майора сквозь выпуклую стеклянную линзу монокля, профессор решил сменить гнев на милость.

— Вижу-вижу, что раскаиваетесь, — беззлобно проворчал старик. — Только впредь себе этого не позволяйте, молодой человек!

— Как скажете, Лазарь Ефстафьевич, как скажете, — поспешно произнес милиционер. — Так что делать-то будем, профессор? — вернулся к волнующей его теме Дорофей Петрович. — Ведь покойник, не просто человек — правая рука самого наркома...

— Я узнал его, — степенно кивнул профессор, — мы встречались несколько раз. Вот только с утверждением, что это человек, я категорически не согласен. Это существо лишь внешне похоже на человека, но на самом деле таковым не является.

— Что вы сказали, профессор? Не человек? — переспросил майор, подумав, что ослышался.

— Совершенно верно — не человек, — подтвердил старик, взглянув на милиционера своими мудрыми, выцветшими от старости глазами.

— Вы шутите? — не поверил майор.

— Отнюдь, драгоценный вы мой, отнюдь!

— А кто же он? — оторопел Дорофей Петрович, "переварив" заявление профессора.

— Не-зна-ю! Увы, мне... — В очередной раз развел руками пожилой медик. — С чем я только не сталкивался за свою, довольно-таки насыщенную, практику... Но с таким явлением — первый раз.

— А с чего вы взяли, что он того... Ну, не человек? — не сдавался Дорофей Петрович, продолжая засыпать престарелого профессора вопросами.

— Так это же видно невооруженным взглядом, батенька! — Старик, кряхтя, нагнулся и сдернул с трупа простыню не первой свежести, пропитавшуюся ядовито-зеленовато-желтой маслянистой жидкостью. — Начнем с того, мон шер, у какого же человека вы видели кровь такого отвратительного гнойного цвета?

— И воняет она отвратно, — вставил майор. — Неужели и вправду гной?

— Молодой человек, я вас умоляю, не говорите чепуху! — попросил профессор. — Это не гнойный экссудат! Это не продукты распада тканей, а именно кровь, то есть — внутренняя среда организма.

— А почему она такая...

— Ну, по всей видимости, оттого, что наш с вами клиент — не человек, — не дослушав, вынес вердикт Лазарь Евстафьевич.

— Да не-е-е, — потряс головой майор, — не может быть — я его не первый год знаю! Обычный... Как все... Ничего особенного, ну разве что в наркомате большим человеком был. Может яд, какой? Происки агентов мирового империализма?

— Не знаю как вы, мой друг, а я таких ядов не видывал. — Старик достал из нагрудного кармана пиджака аккуратно сложенный белоснежный платочек и вынул из глаза монокль. Подышав на линзу, профессор аккуратно протер её и вернул увеличительное стеклышко на место. — К тому же, если он и был когда-то обычным человеком, изменения коснулись не только крови, но и всех внутренних органов...

— А может он того — морфинист, какой? — выдал очередную версию Дорофей Петрович. — Я слышал, что от этого тоже внутренние органы изменяются...

— От водки, положим, тоже печень увеличивается, — сварливо отозвался старик. — Только печень так и остается печенью! А что у нашего приятеля творится внутри, даже мне вот так сразу и не разобрать: где тут печень, сердце, или желудок? — Профессор подвинул стул, на котором стоял его потертый кожаный саквояж, поближе к бездыханному телу. Щелкнув вычурным металлическим замком, Лазарь Евстафьевич распахнул сумку и достал из нее пару хирургических перчаток. Ловко нацепив их на руки, профессор вернулся к трупу. — Лучше бы, конечно, посмотреть на прозекторском столе, но бегло взглянуть можно и так... Вы, Дорофей Петрович, как только закончите осмотр и съемку, не забудьте распорядиться, чтобы это тело без промедления отправили ко мне в лабораторию, — попросил медик, "со скрипом" присаживаясь на корточки. — Стар я для таких фокусов! — пробормотал он, опираясь руками на вскрытую грудную клетку. Ребра слегка раздались в стороны, встопорщившись рассеченными синеватыми хрящами с изумрудными прожилками.

— Что скажете, профессор? — стараясь не мешать осмотру, Дорофей Петрович нетерпеливо топтался неподалеку.

— Со света отойдите, милейший! — попросил старик, едва не уткнувшись носом в жуткую рану. — И как в таких условиях можно работать? — проворчал он.

Майор поспешно сместился:

— Так хорошо?

— Да, спасибо... Итак, — удовлетворенный беглым осмотром профессор поднялся на ноги, — что можно сказать: разрез большой, неаккуратный, проходит от яремной впадины до самого паха... Операция, по всей видимости, была проведена инструментом, похожим на большие ножницы...

— Его вскрыли хирургическими ножницами? — уточнил майор.

— Нет, — покачал головой профессор. — Это что-то типа ножниц для листового металла. Их вогнали в живот нашему клиенту чуть выше лобковой кости — это прослеживается по повреждениям кожи в месте нанесения удара... Причем, он был еще жив! А потом — чик-чик-чик, — старик изобразил пальцами ножницы, — распластали до самой глотки, особо не озабочиваясь сохранностью внутренних органов. Если посмотрите — легко обнаружите борозду от ножа. Вот еще, взгляните — весьма занимательно. — Профессор слегка приспустил расстегнутые брюки трупа, обнажив детородный орган замнаркома.

Дорофей Петрович заинтересованно наклонился, нависнув над телом.

— Ох, нихрена себе! — не сдержался милиционер при виде вывалившегося огромного фиолетового пениса. Бугрящийся отвратительными наростами фаллос был, помимо всего прочего, снабжен двойным рядом сиреневых присосок, сочащихся прозрачной слизью. — Жуть какая!

— Да, — профессор стянул с рук резиновые перчатки, вывернув их наизнанку, — и еще: тот, кто проделал эту операцию, вынул из внутренностей какой-то орган. Причем довольно неаккуратно...

— Какой орган? — с трудом оторвавшись от созерцания "щупальца осьминога", сдавленно просипел майор.

— Кабы знать, милейший Дорофей Петрович, кабы знать? — Лазарь Евстафьевич пожал узкими плечами и забросил перчатки в саквояж. — Я попытаюсь установить это в лаборатории, но, естественно, ничего не могу обещать.

— Что же мне начальству-то доложить? — задумался майор, с хрустом почесав заросший короткой щетиной подбородок. — Голова совсем не варит — третьи сутки на ногах! Не могу же я вот так взять и доложить: что, мол, заместитель наркома товарищ С., в общем даже и не товарищ совсем, он, кажись, незнамо кто — не человек даже! А, Лазарь Евстафьевич?

— А от меня-то вы что хотите, мон шер?

— Ну, мне бы справочку, какую: гумагу с вашей печатью, — елейным голоском произнес майор. — Вам поверят, вы ведь медицинское светило! А мне за такой доклад могут путевочку в Сибирь организовать... Это еще в лучшем случае. А то и к стенке, как вредителя...

— Будет вам справочка, — заверил милиционера профессор, — только после всестороннего обследования тела. Поэтому — поспешите доставить его ко мне.

— Всенепременнейше, Лазарь Евстафьевич! С максимально возможной скоростью! Прослежу лично!

— Вот и договорились! — Профессор в предвкушении потер сухонькие ладошки. — Коллеги ахнут...

Облупленная входная дверь резко распахнулась, гулко стукнув о давно небеленую стену. Сквозь дверной проем в комнату буквально влетел, заброшенный крепкой рукой сержанта Маменко, маленький плюгавый человечек с морщинистой физиономией кирпичного цвета, заросший неопрятной пегой бороденкой.

— Ну, чё, чё пихаисси? — недовольно заявил мужичонка, распространяя неприятный похмельный "аромат", щедро сдобренный чесноком.

— Это еще кто? — раздраженно спросил Дорофей Петрович.

— Подозреваемый, товарищ майор! — доложил сержант. — Местный дворник.

— Какой, к чертям, подозреваемый? А, Маменко?

— Вот! Рядом с дворницкой валялись. — Сержант протянул начальнику садовые ножницы с длинными ручками, измазанные в желтой субстанции.

— А вот и орудие убийства! — воскликнул профессор, выхватывая секатор из рук сержанта. — Это оно — у меня нет ни капли сомнений!

— Ка-какое орудие? Вы о чем? — переполошился дворник.

— Твой секатор? — жестко спросил майор.

— Мой, — не стал запираться дворник. — Только он того — пропал у меня... Э-э-э... — задумался мужичок, — в четверьг. Да, точно, в четверьг на той неделе. Какая-то гнида, мой сарайчик распотрошила! Я и в милицию, и домоуправу сообщил. В тот же день! А чё? Я порядок знаю, хоть академиев и не кончал! Проверьте, товарищ милиционер!

— Проверим, — кивнул Дорофей Петрович. — Маменко сгоняй в управление...

— Так домоуправ еще здесь, товарищ майор, — отозвался старшина. — У него быстрее спросим.

— Хорошо, поспрошай домоуправа: действительно ли дворницкую намедни грабили?

— Есть! — Маменко развернулся и вышел из комнаты.

— Тебя как зовут, горемыка? — спросил дворника Дорофей Петрович.

— Федором Епанчиным кличут, товарищ начальник, — отозвался плешивый, поправляя сбившийся набок фартук. — И чего было хватать? Сам бы пошел, со всем нашим уважением к доблестным органам Рабоче-крестьянской милиции...

— Хорош языком молоть — подь сюды! — поманил дворника рукой майор. — Знаешь его? — он указал на разделанную тушу замнаркома.

— Евпатий-Коловратий! — схватился за жиденькую бороденку дворник. — Вот это елдень! Вот это я понимаю! Да был бы у меня такой струмент, я бы кажный божий день Фроську из чайной пялил, да сладкой наливочкой запивал...

— А ну замолкни, паскуда! — рявкнул Дорофей Петрович, набрасывая на закоченевшее тело простыню. Незакрытым осталось только искаженное посмертной гримасой лицо завнаркома. — Мне плевать, кого ты пялишь каждый день! Узнаёшь, спрашиваю?

— Да кабы кажный день, товарищ начальник, а то ведь только по большим праздникам до себя допускает, стерва!

— Епанчин, едрит твое коромысло! — вновь одернул дворника Дорофей Петрович. — По делу давай!

— Не, ну вы видали, какой хер? — Все не мог успокоиться Федор. Но, встретившись взглядом с налившимися кровью глазами майора, он поперхнулся, состряпал постную физиономию и произнес: — Знаю я этого субчика — видел неоднократно.

— Что, часто он в эту квартиру хаживал? — уточнил Дорофей Петрович. — И вообще, когда ты его первый раз здесь увидел?

— Ну... — задумался дворник, разлохматив грязными пальцами и без того неопрятную бороденку. — У прошлом годе я его первый раз и срисовал, осенью...

— А точнее?

— Помню, товарищ милиционер: аккурат наутро после Рождества Пресвятой Богородицы... Точно-точно! Я тогдась перебрал чутка, жутким похмельем маялся. И как назло перехватить не у кого — подлечить истерзанное здоровье. А этот, — дворник кивнул в сторону трупа, — чистенький, холёный, довольный такой, что мартовский кот после ебли...

— Епанчин! Не выводи меня! — прикрикнул майор.

— Все-все! Понял! Из большой такой черной машины вылез: по всему видать — большой начальник, — продолжил дворник. — Думал, на шкалик у него стрельнуть, но он так на меня свои зенки вылупил...

— Хватит, — остановил дворника Дорофей Петрович. — Я понял. Как часто он появлялся?

— Ну, сначала — раз-два в месяц, как потеплело — так и вовсе зачастил день-через-день...

— К кому приезжал?

— Да жила тут фифа одна...

— Кто такая?

— Пелагея Хвостовская, — живо отозвался дворник, — проблядушка знатная! В мамашу пошла, та тоже в свое время со всякой шантрапой якшалась, даром что голубых кровей! Папаша мой, царство ему небесное, через её козни сгинул! Я столько гумаги в околотке извел...

— Гнида, ты, жандармская! — рявкнул Дорофей Петрович.

— Ох, и вправду, понесло меня, — испуганно "присел на полусогнутых" дворник — старые связи с полицией новая власть не жаловала.

— Если усёк — тогда не отвлекайся! — прикрикнул на притихшего Епанчина майор.

— Только по делу, товарищ начальник! — клятвенно заверил Дорофея Петровича Федор. — Вот те истинный крест! — Дворник размашисто перекрестился. — А вот если дал бы ты мне на шкалик, господин-товарищ милиционер...

— А в морду не хочешь? — Майор демонстративно покачал перед носом Федора пудовым кулаком.

— Мне бы подлечиться, господа хорошие! — Тряхнул себя за грудки дрожащими руками Федор. — Сгорю чичас синим огнем... Вот ей-ей — сгорю!

— Да налейте же ему, Дорофей Федорович! — снизошел к мольбам дворника старик-профессор. — Я в буфете на полке початую поллитру белой видел...

— Обойдется! — отрезал майор. — Буду я еще пьянь всякую беленькой угощать...

— Послушайте совета бывалого человека, к тому же и врача! — посоветовал Лазарь Евстафьевич. — В таком состоянии вы от него ничего не добьетесь, батенька — у него мозги сейчас только в одном направлении работают — как бы поскорее опохмелиться. Там на глаз не больше мерзавчика осталось — как раз для такой надобности.

— Ох, и добрый вы человек, Лазарь Евстафьевич! — покачал головой милиционер. — Я б таких деятелей в зародыше давил...

— Батюшка, кормилец, не дай пропасть загубленной душе! — чувствуя слабину, заныл Епанчин.

— Какой я тебе батюшка? — усмехнулся в бородку Лазарь Евстафьевич. — Дорофей Петрович...

— А! — отмахнулся майор, уступая просьбе доктора. — Пусть его!

После слов майора дворник кинулся к буфету. Вылакав в один присест остатки водки, Епанчин смачно крякнул и поставил на место пустую тару. Приосанившись, он отер заскорузлыми пальцами жиденькие усы и произнес:

— Премного благодарствую! Спасли, вот ей-ей спасли!

— Хорош трепаться! О деле давай! — вернул дворника с небес на землю майор.

— Со всем прилежанием! — После опохмела дворник слегка "поплыл". — Значица этот фрукт к Хвостовской не один приезжал — тут их целая шайка-лейка собиралась.

— Чем занимались?

— Как чем? Вертеп, он и есть — вертеп.

— Кроме этого?

— Да кабы знать? — развел руками дворник. — Хотя...

— Ну? — Дорофей Петрович не давал дворнику расслабиться.

— Было еще: как переебутся, так песни горлопанить начинают. Все бы ничего — вон в домкоме товарищи тоже часто собираются, да глотки без толку дерут...

— Ты хер с яичницей не путай! — возмутился Дорофей Петрович. — Пролетарские песни это тебе фунт изюма!

— Да я что? — развел руками дворник. — Я к домкомовским песнопениям с понятием! Там все ясно: "прощайте товарищи, заря коммунизьма"... А эти ж, — Епанчин махнул рукой в сторону закрытого простынёй мертвеца, — не по-русски завывают! Да так, что мурашки по шкуре величиной с курячия яйцо друг за дружкою бегуть... Да еще вонища эта, как от помойки с протухшей требухой...

— Что еще за вонища? — поинтересовался майор.

— Въедливая такая вонища, — охотно пояснил дворник. — Мне сколь раз жильцы жаловались: думали, можа ворона какая в печной трубе издохла? Ан нет, я и трубочиста — Митрича пытал — чисто все! А вонь нет-нет да и проявиться, и аккурат, когда контры эти кота за хвост тянуть начинають...

— Какого кота? — не понял Дорофей Петрович.

— Ну ить песняка давить...

— Так и говори, гнида! — разозлился блюститель закона. — И в контры погоди записывать — все ж немаленький человек... — Дорофей Петрович запнулся, вспомнив о жутком "щупальце" замнаркома. — Ну, в общем, был немаленьким... — комкано добавил он.

— Да, еще вспомнил, — радостно заявил Епанчин, — свечи они жгли безмерно, да всё черные, как деготь!

— А ты откуда прознал? — прищурился майор. — Или с ними горлопанил?

— Да упаси Господь! — дворник в очередной раз размашисто перекрестился. — Я как-то водосток чинить полез — два пролета ветром сорвало... Вот туточки: рядом с энтим окошком. Лестницу поставил, да и в окошко-то заглянул...

— Врешь, небось, что чинить полез, — усмехнулся Дорофей Петрович. — Они же, сам говорил, свечи ночью жгли. А чтобы ты ночью полез водосток чинить, ну не в жизнь не поверю!

— Ну, бес попутал, товарищ начальник, — нехотя признался Епанчин. — Любопытно мне стало, чем это они тут занимаются... Вот я, стал быть, одним глазком...

— Ну?

— А у них весь пол всякими фигурами богомерзкими измалеван, и свечей аспидных прорва...

— Какой пол? — спросил милиционер. — Этот?

— Знамо этот, — кивнул дворник. — Вот аккурат на том самом месте, где большой ковер лежит и намалевано было.

— Ну-ка, подь сюда, — произнес майор, ухватив указанный ковер за один из углов, — пособи!

Вместе с дворником они ловко отвернули часть ковра в сторону.

— Во! — довольно воскликнул Епанчин. — Я же говорил!

Под ковром на старом паркете действительно обнаружились странные рисунки, изрядно залитые черным плавленым воском.

— И чего это? — шумно почесал лысую голову майор.

— А это, батенька, так называемая пентаграмма, — "просветил" присутствующих Лазарь Евстафьевич, с любопытством разглядывающий "творчество" народных умельцев.

— А зачем она нужна, эта самая пентрагама? — спросил профессора Дорофей Петрович, охватывая взглядом большой круг с вписанной в него пятиконечной звездой.

— Ну, некоторые личности считают, что при помощи определенных обрядов и заклинаний, использующих пентаграмму, можно призвать в наш мир потусторонние силы...

— Ага, понял — секта! — прямолинейно заявил милиционер. — Сатанисты?

— Свят-свят-свят! — мелко перекрестился дворник Епанчин. — Я же говорил: непотребства чинят!

— Возможно, что и сатанисты, — подтвердил предположение майора Лазарь Евстафьевич. — Вы как хотите, милейший Дорофей Петрович, а мне пора. Разрешите откланяться. И жду тело у себя.

— Привезем всенепременнейше, уважаемый Лазарь Евстафьевич! — заверил профессора майор. — Ну и вы о справочке не забудьте!

* * *

В отделении Дорофей Петрович первым делом вызвал к себе лейтенанта Петракова — настырного и пронырливого опера, самого толкового в отделе сыскаря.

Лейтенант, приоткрыв дверь в кабинет майора, поинтересовался:

— Вызывали, Дорофей Петрович?

— Да, Сергей, проходи.

— Есть проходить! — задорно тряхнув рыжеватым, слегка кучерявившимся чубом, произнес лейтенант, просачиваясь в кабинет начальника.

Усевшись на стул, Сергей вопросительно взглянул на майора.

— Вот что, Сереж, — произнес Дорофей Петрович, — нужно собрать информацию на одну гражданку — Пелагею Хвостовскую, проживающую по Дровяному переулку восемь... Будет здорово, если сумеешь накопать информацию и на её мамашу. Есть подозрение, что на её квартире собиралась секта, действующая не один год. Пошуруй в старых архивах... Я понимаю, что почти ничего не осталось, — жестом остановил невысказанные лейтенантом возражения майор, — но ты уж постарайся! Я знаю, ты можешь. Допроси дворника Епанчина — он говорил, что мать Хвостовской была "на карандаше" еще у царской полиции за те же прегрешения... В общем, действуй. Сыскать бы нам эту Пелагею, да тряхнуть хорошенько!

— Я постараюсь, Дорофей Петрович, — кивнул Сергей. — Есть у меня на примете старичок один старорежимный... Жандармским архивом в свое время ведал... Занимательный старикашка, повезло — не пришибли в семнадцатом, и после выкрутился — по старости не тронули... Деду чуть не сотня, а память... Мы с его помощью картотеку бандитскую картотеку восстанавливали. Помните?

— А, ты о Полобухине Викентии Поликарповиче что ль? — вспомнил майор. — Живой еще?

— Живой, — подтвердил лейтенант, — и помирать, по-моему, не собирается.

— Вот-вот, поспрошай, — одобрил Дорофей Петрович. Мало ли, чего старый контрик вспомнит...

* * *

Престарелый архивариус жандармского управления Полобухин Викентий Поликарпович незаметно доживал остаток своих дней в цокольном этаже разваливающегося от ветхости барака, стоящего в самом конце бывшего Собачьего тупика, ныне носящего громкое название "тупика рабочих баррикад". Добраться до тупика Петракову удалось только к вечеру, когда садящееся багровое солнце, разрисовало улицу длинными причудливыми тенями. Едва ступив с дощатого тротуара в подворотню Собачьего тупика, лейтенант вляпался в свежий, еще дымящийся, конский каштан, который не заметил в сгущающихся сумерках.

— Твою качель! — выругался опер, разглядывая уханьканные штиблеты. — Угораздило же! — Он судорожно принялся шаркать ногой по пыльной земле, стараясь очистить подошву от "ароматной мины".

Стерев с башмака основную массу фекалий, Сергей зашагал к бараку, время от времени подволакивая ногу. Старика Полобухина опер обнаружил мирно сидящим возле барака на прогнившей скособоченной лавочке, облаченного несмотря на теплую погоду в потертую меховую кацавейку .

— Привет, дед! — Сергей присел рядом со стариком на лавку.

Викентий Поликарпович подслеповато прищурился, но милиционера не узнал.

— С кем имею честь? — дребезжащим голоском поинтересовался бывший архивариус, вглядываясь бесцветными от старости глазами в "незнакомца".

— Ты чего, Викентий Поликарпович, не узнал? — изумился Петраков. — Сергей я, Петраков.

— Сережа, — наконец признал "незнакомца" Полобухин. — Прости, совсем слепой стал, как крот. — Старик растянул в улыбке тонкие бескровные губы, затем запустил руку под кацавейку и выудил откуда-то видавшее виды песне с мутными желтоватыми стеклами и в погнутой оправе. Нацепив песне на нос, Полобухин вновь взглянул на Сергея.

— Ну вот, совсем другое дело! Как здоровье Дорофей Петровича? — полюбопытствовал он.

— Помаленьку, — неопределенно пожал плечами лейтенант.

— Понимаю: дела-с, заботы, служба-с... И что же вас привело ко мне, молодой человек. Зачем доблестной милиции опять понадобился старый бюрократ-архивариус?

— Понадобился, — не стал скрывать Сергей. — Викентий Поликарпыч, напрягись еще разок — дело очень важное...

— Ну-с, ну-с, Сереженька, — заинтересованно протянул старик, — заинтриговали! У нас, стариков, жизнь скучная — чем могу-с...

— Дед, постарайся вспомнить: фамилия Хвостовская тебе о чем-нибудь говорит?

— Как ты сказал, Хвостовская? — переспросил Полобухин.

— Хвостовская, дед, Хвостовская, — повторил Сергей, от которого не укрылось, что старик сразу вспомнил фамилию, а переспросил просто ради проформы. — Неужели и вправду что-то помнишь?

— А как не помнить? — произнес Викентий Поликарпович. — На память до сих пор не жалуюсь — а дело-то ну очень странное было, непонятное... Я даже номер того дела помню — 1836. Я еще тогда, когда первый раз его читал, подумал: всплывет оно когда-нибудь, вот те крест, обязательно всплывет!

— Тогда давай, дед, выкладывай! — Сергей довольно поерзал на скамейке, приготовившись слушать рассказ старика.

— Как сейчас помню: случилось это в девяносто шестом, дня за три дня до Покрова, — по-старчески пожевав губами, начал Викентий Поликарпович. Суровая зима в тот год выдалась — снег недели за полторы до Покрова лег... Я тогда только писарем в архиве служил, а форменная шинелька — не толще бумажного листа, — погрузился в воспоминания более чем пятидесятилетней давности Полобухин.

— Викентий Поликарпович, давай по существу! — Сергей попытался "направить" старика в нужном направлении.

— А я о чем? Все по существу, только по существу! — слегка обиженно заявил бывший архивариус. — Мне так вспоминать легче, драгоценный вы мой. Так что, сударь, если хотите, чтобы я вспомнил все подробности, попрошу мне не мешать!

Ладно, дед, не дуйся — не буду больше перебивать, — пообещал лейтенант.

— То-то же: все вы, молодежь поперед себя бежать пытаетесь, — брюзгливо, но беззлобно проворчал Викентий Поликарпович. — Так вот, — продолжил он свой рассказ, — по бедности своей я в свободное от работы время подрядился в жандармерии за офицеров-оперов за определенную плату рапорта, да отчеты писать... Ничего зазорного в этом не было: ну скажите на милость: какое у писарчука жалование? Так, пшик один. А почерк у меня каллиграфический... Да и вы, Сереженька, признайтесь, не очень-то любите с бумажками возиться?

— А то! — понимающе хмыкнул Петраков. — Жуть как нервирует.

— Ну вот, видите, — победно блеснув линзами песне, покачал головой старик.

— Слушай, Викентий Поликарпович, а почему дело это в жандармерию попало? — вдруг спросил опер. — Ведь ничего политического: одна блажь буржуйская, да дурь...

— Ну, время тогда такое было, — хихикнув, прошепелявил старичок. — Все тайные сборища и кружки, перво-наперво, по жандармской, то бишь по политической части шли, а уж после проверки по другим ведомствам отписывались... Но редко. Ить кто в основном тогда по углам разным собирался? Вольнодумцы разные, да карбонарии...

— Че-то ты, дед, заговариваться начал, — фыркнул Петраков, — карбонариев, каких-то выдумал...Что за зверь такой?

— Эх вы-и, — недовольно поджал губы старик, — таких делов в Рассее-матушке натворили, а как неучами были, так ими и остались! Я "братьёв" ваших — революционеров-товарищей ввиду имел...

— Погоди, дед, вот построим коммунизм, тогда и выучимся! — отмахнулся от едкого замечания Сергей. — Дальше давай!

— Жаль не доживу, — ехидно произнес бывший архивариус, прищурив один глаз, — интересно было бы поглядеть... А все так происходило: в тот мерзкий холодный день от дворника... э-э-э... — Старик закатил глаза, задумавшись на мгновение. — Как же его звали? Звали... звали...— тихо бубнил он себе под нос, причмокивая губами. — Епахин? Епанхин? Епанчин! — наконец победно воскликнул он. — Да, точно Епанчин!

— Ну, Викентий Поликарпыч, и память у тебя! — звонко хлопнул себя ладонями по ляжкам милиционер.

Что есть, то есть! — Старик довольно пригладил сухой ладошкой реденькие седые волосы на голове и продолжил:

— От дворника Фрола Епанчина поступил сигнал, что в доме покойного купца первой гильдии Акакия Хвостовского, что на Дровяном переулке восемь...

— Постой-постой, разве дворника на Дровяном восемь не Федором звали?

— Нет, Федор Епанчин — сын Фрола, тогда батюшка его дворничал...

— А-а-а, ясно.

— Так вот, Епанчин сообщил, что в дом покойного купца, перешедшего в наследство к его дочери Апраксии, по ночам таскаются всякие подозрительные личности. Чем они там занимаются, он, дескать, не ведает, но ничем хорошим уж точно.

— Погоди-ка, погоди-ка, ты хочешь сказать, что весь этот дом раньше принадлежал одной Хвостовской?

— Конечно, их покойный батюшка такими капиталами в свое время ворочал — ого-го-го! При нем Дровяной переулок мог с Тверской запросто посоперничать: дорогу отборным булыжником вымостил; везде фонари поставил; околоточному ежемесячно приплачивал, чтобы за порядком следил; дворников вышколил... А как помер — мостовая развалилась, фонари сначала зажигать перестали, а потом и вовсе растащили... А, — он махнул рукой, — не стало хозяина — и порядок закончился... Захирел переулок, превратился в простую подворотню, каковых по Москве пруд пруди! Людишки лихие пошаливать начали: грабили, раздевали, а случалось, и убивали прохожих. Вообще после смерти Акакия странные дела в переулке происходить начали: люди частенько пропадали, особенно дети малолетние... Но то на цыган грешили, что неподалеку табором стояли. В общем, нехороший переулок. Но все это не по-нашему — по криминальному ведомству шло.

— Дед, а Хвостовская, дочка Акакия, что за фифа?

— Апраксия-то? — переспросил Викентий Поликарпович. — Ну-у-у... — задумался Викентий Поликарпович, — эффектная была мадама, но со странностями: днем почти никогда из дома не выходила... А если и появлялась на улице, то обязательно под зонтиком, да в темных очках... Да... — старик вновь пошамкал губами. — По малолетству её батенька за границу вывез — в Лондон. В пансионат какой-то для благородных девиц, все хотел ей образование хорошее дать...

— И как, получилось? — спросил Сергей.

— Про то не знаю, но училась она несколько лет. Наши-то опера, когда за ниточки разные дергать стали, выявляя связи, оказалось, что в Англии наша Апраксия в обществе одном тайном состояла — "Теософском".

— Секта какая-то что ль?

— Ну, можно и так сказать, — согласно кивнул старик. — Руководила тем общество некая мадама Блаватская — широко известная в мире шарлатанка: практиковала спиритизьм, магнетизьм и оккультизьм...

— Чего делала? — не понял Петраков, не сумевший "переварить" свалившуюся на него массу новых слов.

— Если по-простому: рядилась под колдунью, гадалку, с потусторонними сущностями общалась...

— А, понятно, такого добра и у нас завались — вот хоть те же цыгане.

— Понимаете, Сереженька, тут уровень другой...

— А суть-то одна: мозги запудрить, да нажиться! Ладно, что дальше-то было?

— А вот дальше-то и начинается самая странная, непонятная и запутанная часть истории, — произнес Полобухин. — Решили, значит, накрыть эту сходку: "сети" раскинули, дождались очередного сборища, ну и в самом разгаре ихнего действа вломились в дом Хвостовской...

— И? Каков результат?

— А таков: в дом Хвостовской вошло полдюжины жандармов и дворник Епанчин... А вот обратно никто не вышел!

— Это как так? — не понял лейтенант. — Куда они подевались-то?

— А бог его знает? — пожал плечами старик. — Сгинули, словно их и не было. На улице осталось служебные пролетки с извозчиками, да еще пяток жандармов, контролировавших, чтобы из окон, да черных ходов никто не сбежал. Вот они-то и забили тревогу, когда через пару часов из дома никто нет вышел. Сами они заходить побоялись, подкрепление попросили. Пока суетились, наступило утро. Особняк оцепили, вошли в дом...

— Ну, и что там, в доме? — нетерпеливо перебил Виткентия Поликарповича Сергей. — Море трупов? Море крови?

— Ни-че-го! — раздельно, по слогам произнес бывший архивариус. — И никого: ни Хвостовской, ни её гостей, ни прислуги...

— Быть того не может! — категорично заявил милиционер. — Куда бы они подевались, если из дома никто не выходил?

— Наше начальство тоже так подумало: перевернули весь дом — и ничего! И вообще, судя по материалам дела, у проверяющих возникло ощущение, что в особняке долгое время никто не жил: жуткая вонь, все заросло паутиной, на полу и мебели — толсты слой пыли, на которой не было никаких следов присутствия людей.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! А как же жандармы и дворник: они тоже не наследили?

— Выходит, что так, — согласился Полобухин. — Загадка, однако... Недельки через две на Семеновском кладбище в невменяемом состоянии был обнаружен один из пропавших жандармов — Алексея Клыкова. Его обнаружил в старом склепе какого-то генерала, героя войны 12-го года, кладбищенский сторож во время обхода. Клыкова бы замерз, и его никогда не нашли, но он так громко выл...

— Ну, он рассказал, куда все подевались и как он оказался на кладбище?

— Нет, добиться от него ничего не удалось — он только выл, словно подстреленный зверь, да повторял одну лишь фразу: "они идут".

— Кто они?

— Не знаю, — старик в очередной раз пожал костлявыми плечами. — В протоколе зафиксировано, что Клыков был сильно избит — тело чуть не сплошной синяк. Китель обуглен, волосы, брови и усы подпалены, лицо обожжено.

— Пытали его, что ли?

— Очень может быть, Сереженька, — легко согласился Полобухин. — Клыкова подлечили, но разговорить его так и не смогли: даже через месяц он твердил как заведенный "они идут" и все. В общем, направили его лечить душевное расстройство "на дачу к купцу Канатчикову"...

— Значит, так ничего и не добились, — сожалением произнес Петраков. — Жаль, очень жаль! Должно же быть какое-то объяснение всей этой истории... А единственный свидетель, как назло, — Сергей покрутил пальцем у виска, — свихнулся.

— Где-то через полгода была предпринята еще одна попытка допросить Клыкова. Но пациент приюта для душевнобольных нес такую ересь про каких-то чудовищ, демонов и тварей, что лечащий его доктор написал в заключении — маниакальный бред, вызванный сильным потрясением.

— Да какие потусторонние силы? — воскликнул лейтенант. — Нет никаких сил: ни бога, ни дьявола!

— А, милсдарь, в потусторонние силы, значит, не верите?

— Фигня это все — опиум для народа! — заявил Сергей.

— Не иначе атеист?

— Убежденный! — добавил милиционер.

— Ну-ну, ну-ну... Я бы не был столь скоропалительным в своих выводах.

— А что Хвостовская? Тоже с концами?

— Нет, она объявилась годика через два после этого случая, заявив, что все это время пребывала в Лондоне...

— Постойте, а как же...

— Все бумаги у нее были в порядке, были свидетели, которые подтвердили, что в тот злополучный день её в Москве, да и в России не было, и быть не могло!

— Фокусница, однако!

— Ну вот, Сереженька, и вся моя история... Ну что, я смог вам помочь? — полюбопытствовал Полобухин.

— Если честно сказать, Викентий Поликарпович, еще больше запутали, — ответил Петраков.

— А у вас-то что приключилось?

— Извини, дед, но это пока секретная информация, — непререкаемо заявил лейтенант.

— Понимаю, — грустно вздохнул Викентий Поликарпович. — Но, логически раскинув мозгами, могу сделать вывод: что-то странное опять произошло в том же доме, на Дровяном восемь. Я прав?

— Эх, Викентий Поликарпович, лучше ты был бы неправ! — воскликнул милиционер. — Что случилось, сказать не имею права, но дом тот же. И подозреваемая — дочка Хвостовской, и дворник — Епанчин, сын того, пропавшего.

— Хотелось бы мне узнать, чем у вас это дело закончится. Но сдается мне, результат будет тот же.

Пока длился разговор милиционера с бывшим жандармским архивариусом, на улице стемнело.

— Обещать не могу, но если секретность снимут — обязательно расскажу. Ладно, дед, пора мне, — Петраков поднялся с лавочки, и протянул старику руку. — За помощь спасибо.

— Обращайся, пока я не помер, — пожал протянутую руку старик. — Недолго уж мне осталось...

Попрощавшись с Полобухиным, Сергей решил забежать в отдел, разузнать последние новости, перекинуться "парой слов" с коллегами и поделиться результатами своей работы. Несмотря на поздний час, работа в отделе "кипела". Помимо сотрудников отдела по коридору сновали незнакомые люди в штатском.

— А, Петраков, — увидев лейтенанта сквозь приоткрытую дверь, крикнул Дорофей Петрович, — заходи!

Сергей прошел в кабинет, и уселся напротив начальника. Выглядел майор неважно — сказывалось нервное напряжение последних дней и бессонные ночи.

— Дорофей Петрович, — произнес Сергей, — вы себя совсем загоните. Вам бы поспать...

— Да я рад бы, Сережа, — потерев пальцами красные глаза с полопавшимися сосудами, ответил майор, — мне бы часок-другой... Но, — устало развел руками, — недосуг, когда такое творится.

— А что за люди у нас, как у себя дома бродят? — понизив голос, поинтересовался лейтенант.

— Спецотдел какой-то ГБешный, — так же тихо ответил Дорофей Петрович.

— Чьи ребята?

— Да поди сейчас, разберись? — пожал плечами Дорофей Петрович. — За последние два-три года их столько сменилось... Раньше этим отделом Бокий руководил, а сейчас... — он заглянул в бумагу, лежащую перед ним на столе, — некто Баламутов...

— Желаю здравствовать, уважаемые! — Поглощенные разговором милиционеры не заметили, как в кабинет вошел сухощавый пожилой мужчина, с такой же лысой, без намека на растительность, головой, как и у майора. Одет незнакомец был военный, стального цвета френч, без каких-либо знаков различия.

— Чем обязаны э-э-э? — протянул Дорофей Петрович, рассматривая нежданного гостя.

— Моя фамилия Кузнецов, — представился мужчина, — Владимир Николаевич.

— Я слушаю вас, Владимир Николаевич, — потерев кулаками набрякшие веки, произнес майор.

— Вот мои документы, — Кузнецов вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его майору.

Дорофей Петрович взял документ, развернул его и погрузился в чтение. Через секунду его лицо вытянулось и побагровело. Он вскочил с кресла и судорожно принялся застегивать верхнюю пуговицу кителя.

— Товарищ... комиссар... госбезопасности... второго ранга... — сдавленно отрапортовал Дорофей Петрович, кое-как справившись с тугой застежкой, — майор Филиппенко...

— Полноте, батенька, сядьте! — взмахнув сухонькой ладошкой, по-отечески ласково произнес Владимир Николаевич. — От того, что вы будете зайчиком вокруг меня скакать, дело быстрее не пойдет... И вы сидите, — положил руку на плечо "прозевавшему вспышку" лейтенанту, комиссар Кузнецов. — Не надо лишней суеты.

— Есть, без суеты! — Дорофей Петрович обессилено рухнул в скрипнувшее под его немалым весом кресло.

— Итак, товарищи, — Кузнецов примостился на один из стульев, стоявших вдоль стены кабинета, — с делом я уже ознакомился... Так сказать, в общих чертах...

— Что-то не так, товарищ комиссар? — дрожащим голосом осведомился Дорофей Петрович.

— Да нет, все в порядке, — нейтральным тоном заявил комиссар. — Хотел бы уточнить только одно обстоятельство: куда дели тело?

— Понимаете, товарищ комиссар... я даже не знаю, как вам сказать... — запнулся майор.

— Не бойтесь, говорите, как есть, — добродушно произнес Кузнецов.

— Тут такое дело, товарищ комиссар... — Лысая голова Дорофея Петровича моментально покрылась крупными бисеринками пота. — Убиенный, ну, замнаркома... товарищ... он вроде бы снаружи нормальный... а внутри совсем и не... Ну, я даже и не знаю, кто он... Происки врагов-империалистов, не иначе... А то бы как оно так... У него там, оно все не так... Совсем не как у обычных людей... А я не знаю, мож так оно и надо...

— Да вы не нервничайте, товарищ майор, — остановил несвязную речь милиционера Кузнецов. — Не человек он, хотя, возможно, и был им когда-то.

— Все-таки не человек! — облегченно выдохнул Дорофей Петрович, протирая вспотевшую лысину платком. — А я уж грешным делом думал, плачет по мне "Кащенко"...

— Так куда дели тело? — Кузнецов вернулся к вопросу, оставшемуся без ответа.

— Так в лабораторию к Лазарю Евстафьевичу Турбину его свезли, — поспешно ответил майор. — Понимаете, товарищ комиссар...

При слове "комиссар" Кузнецов недовольно поморщился.

— Зовите меня лучше Владимиром Николаевичем, — предложил он майору.

— Есть, товарищ комиссар... Владимир Николаевич, — поправился он. — Вы же понимаете, не мог я того в рапорте указать... Ну, что товарищ замнаркома э-э-э... не такой, как все, — нашелся он. — А Лазарь Евстафьевич — голова! Светило! Он мне справку выдать должон, после всестороннего изучения...

— Знаю такого, — кивнул Кузнецов, — действительно светлая голова. Но труп у него надо срочно изъять! Им займутся наши специалисты, прошедшие соответствующую подготовку.

— Так я сейчас же и распоряжусь, чтобы забрали, — засуетился Дорофей Петрович.

— Не стоит! — качнул головой Кузнецов. — Мои люди сами справятся. Вы лучше мне расскажите, как следствие движется? Что удалось узнать об основных фигурантах дела? В общем, меня интересуют подробности. Любые мелочи. Ведь что-то же вы накопали?

Дорофей Петрович вопросительно посмотрел на Сергея.

— Так точно, есть немного информации по хозяйке квартиры, где произошло убийство, — доложил Петраков. — Только эта информация тоже того... странная... Я бы на вашем месте ни за что не поверил...

— Неужели настолько необычные сведения? — спокойно отреагировал на заявление Сергея комиссар госбезопастности.

— Да вы сами послушайте, — произнес лейтенант, — а после решите.

Вкратце пересказав историю, поведанную бывшим жандармским архивариусом, Сергей виновато произнес:

— Только не подумайте, что я сбрендил — за что "купил", за то и "продал"

— Хм, не ожидал я от вас услышать такое, — задумчиво произнес Владимир Николаевич.

— Я же говорил, что не поверите! — помрачнел лейтенант. — Но уж больно осведомитель надежный — никогда, извините, фуфло нам не подсовывал.

— Да нет, я не об этом, — усмехнулся комиссар, — я о самом факте... Хотите, назову имя вашего информатора? — вдруг спросил он, и не дожидаясь ответа произнес:

— Это Полобухин, Викентий Поликарпович. Бывший жандармский архивариус.

— Но откуда?... — ахнул лейтенант.

— Элементарно, Ватсон! — произнес Владимир Николаевич. — Он единственный оставшийся в живых свидетель, тех странных событий. В свое время я плотно работал с этим делом...

— Так вы тоже из этих старо... — не договорив, осекся Петраков.

— Да, из этих, как вы выразились, старорежимных офицеров, — ничуть не смутившись, закончил фразу Владимир Николаевич. — И нисколько об этом не жалею.

В кабинет майора заглянул один из парней комиссара Кузнецова:

— Извините, товарищ комиссар второго ранга, но поступил сигнал, что в доме по Дровяному переулку восемь твориться что-то странное...

Глава 5

Пгт. Нахаловка

1980 г.

Старенький "Лиаз", громко взвизгнув тормозами, резко затормозил на перекрестке. Голова плотного светловолосого и короткостриженного парня, дремавшего на пассажирском сиденье, мотнулась на расслабленной шее и крепко врезалась в оконное стекло.

— Урод! — прошипел он, схватившись за ушибленное место.

Пыльный салон автобуса мгновенно наполнился раздраженными криками пассажиров, пострадавшими в какой-либо степени от резкого торможения.

— Не дрова везешь, козел! — обдав парня неприятным сивушным духом, выругался нелюдимого вида мужик, сидевший позади.

— Гонщик хренов! — добавил в общую копилку пацан лет пятнадцати, на голову которого свалилась с подставки тяжелая сумка.

— Яйца-то, яйца подавили! — завопила дородная тетка, державшая на коленях кошелку с продуктами. — Кто мне теперь ущерб вернет? А, ирод?

— А ну заткнулись все! — Из-за мутной пластиковой переборки, отделяющей водителя автобуса от салона, высунулась небритая физиономия. — Раскудахтались тут! Похороны по курсу...

Пассажиры, мгновенно забыв о перепалке, прильнули к забрызганным грязью окнам.

— Ох, батюшки-святы, — перекрестившись, запричитала толстенькая старушка в черном платке, — кто же это преставился, пока нас не было?

— Заткнись, дура! — зашипел на нее благообразный старичок в помятом костюме-тройке, сидевший рядом. — И креститься перестань, смотрят все!

Но на пререкающуюся парочку никто не смотрел — взгляды пассажиров были направлены в сторону похоронной процессии, медленно текущей по дороге, перпендикулярной движению автобуса. Во главе колонны скорбно шагало несколько мужчин с венками, украшенными траурными лентами. За венками следовали старики-пенсионеры, несущие на бархатных подушечках ордена и медали усопшего. Правительственных наград у покойника, к несказанному удивлению пассажиров автобуса, знающих в родном поселке "каждую" собаку", оказалось много, даже очень.

— Слушай, милок, — старушка в черном платке тронула за рукав парня, старающегося пристроить на место упавшую сумку, — у тебя глаза поострее: погляди, чого там на лентах прописано?

Паренек, высунувшись в приоткрытое окно, медленно прочитал:

— Сергею Филимоновичу Петракову от скорбящих...

— Это же Филимоныч! — ахнула старушка, вновь украдкой перекрестившись.

— Хто? — не расслышал её глуховатый сосед-старик. — Хто помер-то, а, Таисия?

— Филимоныч — сторож колхозный, помер! — прокричала ему в ухо бабка.

— Филимоныч? — пререспросил старичок. — Это Петраков, что ли?

— Он, царствие ему небесное! — кивнула старушка, вновь осенив себя "крестом".

— Таисья! — вновь недовольно прошипел старичок. — На людях же! Сколько раз говорить!

— Ох, батюшки, это я от переживаний... — Старушка закрыла нижнюю часть лица уголком завязанного под подбородком черного платка. — Ить я его перед самым отъездом видела — бодренький такой, как обычно... И на тебе — двух недель не прошло... Упокой, Господи, его душу, хороший был человек! — едва слышно добавила она.

— Слышь, Таисья, — проскрипел старичок, — а я и не знал, что у Филимоныча наград без счета...

— А где бы тебе, старому, знать? Ведь он их, сколь в Нахаловке ни жил, ни разу не надел. Даже на девятое...

— Точно! — согласился старичок. — Он ведь не наш, не Нахаловский.

— Он ить сюда уже пенсионером переехал, — наморщив лоб, вспомнила старушка, — сестра у него здеся, да и родня... Как приехал — так сразу в пастухи подался. А лет десять назад в сторожа перевелся. А чем до этого занимался — никто не знает.

— Твоя правда, — немного подумав, согласился старичок. — И ведь какое дело — от вопросов о прошлом всегда грамотно увиливал...

— Смотри, смотри — несут! — Бабка толкнула старичка локтем и прилипла к окну.

Когда траурная процессия "иссякла", автобус продолжил свой путь. Миновав еще пару перекрестков и железнодорожный переезд, "Лиаз" остановился у маленького деревянного здания поселкового автовокзала, утопающего в зелени.

— Приехали! — крикнул водитель автобуса, распахивая дверь с помощью специального рычага.

Пассажиры, нагрузившись всевозможными сумками, чемоданами, авоськами и тюками, потянулись к выходу. Светловолосый паренек терпеливо дожидался, не вставая с места, пока схлынет основная масса народу, забившая узкий проход между сиденьями. Когда проход освободился, парень встал, сдернул с подставки большую спортивную сумку неожиданно ярко-оранжевого цвета с иностранной надписью "Adidas" крупными буквами вдоль всего "борта". Закинув сумку на плечо, светловолосый парень, немного покачиваясь и широко расставляя ноги, направился к выходу. Спрыгнув с высокой подножки, паренек остановился и огляделся по сторонам.

— А ведь словно вчера уехал, — произнес он едва слышно, — ничего и не изменилось... Хотя... Вокзал, мне казалось, побольше был... А может, просто казалось.

Парень махнул рукой и вразвалочку зашагал по центральной улице поселка. Возле здания заводской столовой толпились работяги в промасленных спецовках.

— Эй, Леньчик! Погоди! — Из толпы выбрался невысокий чернявый паренек.

— Олежа! Ты? — узнал бывшего одноклассника Леньчик. — Сколько лет не виделись? Здорова чувак!

Парни пожали друг другу руки, а затем оценивающе оглядели друг друга.

— Да лет пять, как не виделись, — ответил Олег. — А ты, Ленька, сильно схуднул, — заметил он. — Я ведь тебя и не сразу признал — все глядел: ты, не ты?

— А ты, Олежа, почти и не изменился, — произнес Леньчик. — На заводе сейчас?

— Да, токарем пристроился, — кивнул Олег. — А ты, говорят, морячил?

— Да и сейчас продолжаю, просто в отпуск приехал.

— И какой у вас, у "морских" отпуск? — поинтересовался одноклассник.

— Месяцев семь-восемь, я точно не помню, — пожал плечами Леньчик.

— Сколько?! Восемь?! — изумился Олег. — Мне бы так отдохнуть!

— Так я больше года с судна на берег не сходил, — немного "охладил" Олега Леньчик. — Хотя был у меня на БМРТешке приятель, так тот вообще лет пять на берегу не был...

— Ленька, слушай, — засуетился Олег, поглядывая на часы, — давай вечером состыкуемся, поговорим, отметим... А мне сейчас на смену бежать надо!

— Конечно, не вопрос, беги, — Леньчик хлопнул бывшего одноклассника по плечу. — Я тут еще долго буду.

— Давай тогда, до встречи! — попрощался Олег, крепко пожав протянутую Леньчиком руку.

Олег присоединился к толпе работяг, медленно втягивающихся на территорию завода через проходную. Леньчик махнул ему на прощание рукой и, не торопясь, пошел дальше. Оставив за спиной серые заводские корпуса, паренек вышел на площадь. За прошедшие годы центральная площадь не претерпела сколько-нибудь существенных изменений: памятник героям войны, трибуна райкомовского президиума, стела с красной звездой — всё осталось на своих местах. Все так же тянулись ввысь голубые ели возле дома культуры, все так же гадили на его белоснежные колонны неистребимые ласточки, все так же продолжающие строить свои гнезда под самым портиком, украшенным красным знаменем с профилем бессмертного Ильича. Стоявшая напротив дома культуры школа, в которой Леньчик просидел "от звонка до звонка", тоже не изменилась, разве что лиственницы, растущие у его крыльца стали толще и массивнее, чем он их помнил.

"Надо бы зайти как-нибудь, — подумал Леньчик, — учителей навестить. Зря, что ли, они с нами десять лет бились?"

Покинув площадь, Леньчик свернул с центральной улицы, прошел мимо кинотеатра, в котором, судя по афише, крутили французскую комедию "Четыре мушкетера". Со стороны центральной площади, взвизгнув на повороте резиной", выскочил милицейский "козлик". Отчаянно сигналя, он догнал Леньчика и лихо затормозил буквально в двух метрах от остолбеневшего парня. Водительская дверь распахнулась, и на улицу выскочил молодой сержантик.

— Леньчик, братуха! — завопил он во всю глотку, кидаясь парню на шею.

— Кучерявый, ты? — признал в милиционере старинного приятеля Леньчик, бросая сумку на землю, обнимая и крепко хлопая друга ладонями по спине.

— Я, Леньчик, я! Только от кучерей моих ничего не осталось! — Андрей сдернул фуражку и провел рукой по коротко стриженным каштановым волосам. — Да и ты тоже, смотрю, в своих морях, кое-чего подрастерял: теперь тебя-то и Пухликом назвать язык не поворачивается.

— А ты повкалывай с мое...

— Так я тогда вовсе в шкилета превращусь, — хохотнул Кучерявый. — Ты надолго в родные пенаты залетел, мореман, ты, недоделанный?

— Хватит, чтобы водки попить и былое вспомнить! — подмигнул другу Леньчик.

— Тогда так: я сегодня на сутках, а вот завтра, как отосплюсь, беру Алика за ноздри и посидим где-нибудь... Надеюсь, не против?

— Как пионер — всегдаготов!

— Тогда до встречи, братуха! А то мой старшой, — понизив голос добавил он, — на мне взглядом дыру протрет. Все, бывай! — Андрюха ткнул Леньчика кулаком и забрался в машину.

Протяжно погудев сигналом и поморгав фарами, козлик развернулся и, обдав парня едким выхлопом, скрылся за поворотом.

— Никогда бы не подумал, что Кучерявый в ментовку работать пойдет, — удивленно хмыкнул Леньчик, вынимая из кармана пачку "Мальборо".

Закурив, он подобрал сумку с асфальта и неспешно продолжил свой путь к дому родителей.

* * *

— Ну, пацаны, за встречу! — громко провозгласил Андрей, звонко "чокаясь" наполненной водкой рюмкой с приятелями.

Друзья собрались, как и предлагал Андрей, вечером следующего дня. Немного посовещавшись, они решили не таскаться по злачным местам, а с комфортом расположиться на свежем воздухе в беседке, укромно спрятавшейся в тенистом ухоженном садике бабушки Крепыша. За минувшие годы Алик возмужал еще больше: раздался в плечах, накачал крепкие мускулы, да и ростом он превзошел своих старых приятелей чуть не на полторы головы.

— Ну, Ал, ты ваще закабанел! — впервые встретившись с Крепышом после долгой разлуки, изумленно присвистнул Леньчик, оценив величину могучего бицепса Алика. — Из спортзала, наверное, не вылезаешь?

— Да ну, некогда по спортзалам бегать, — опроверг предположение Леньчика Алик. — За день так по полям намотаешься — вечером пластом! Ну, разве что иногда турничком по вечерам балуюсь, благо во дворе стоит...

— Постой, а поля-то здесь причем? Ты кем работаешь-то? — полюбопытствовал Леньчик.

— В Малиновском совхозе агрономом, — не стал скрывать Алик, пластая охотничьим ножом в большую миску огурцы и помидоры. — До сих пор жалею, что с вами во Владик поступать не поехал... Эх, морячил бы сейчас тоже и по полгода бы в отпуске парился! — мечтательно произнес он, щедро посыпав нарезанные овощи солью.

— А толку-то, что я поехал? — возразил Кучерявый, ловко нарезая тоненькими ломтика пласт домашнего сала. — Поступить-то поступил, только с первого курса вышибли, а дальше армия — и здравствуй родная мусарня! Так что Леньчик из нас самым счастливым оказался, хоть со мной на вышку и не поступил...

— А почему это я самый счастливый? — удивился Леньчик. — Думаете, в морях медом намазано?

— А то! — "с подковыркой" произнес Кучерявый. — Да на тебе джинсы надеты на три... нет, на четыре моих зарплаты! Кроссовки, футболка, — продолжал загибать пальцы Андрюха, — все "маде ин не наше"! И куришь ни какой-нибудь там "БулгарТабак", а вон — "Мальборо"...

— Пацаны, да это просто повезло мне, что последний рейс с заходом в Японию был... Сложилось так: паренек знакомый подтянул — на соседних шконках в шмоньке кемарили...

— Где кемарили? — не понял Алик.

— В шмоньке, — повторил Леньчик. — Так наши мореходку меж собой зовут, — пояснил он. — ШМО — школа морского обучения, а попросту — шмонька.

— Теперь понятно. — Алик вновь наполнил опустевшие рюмки, — еще по одной дерябнем, а то пока бабуля картоху доварит — водка тоже закипит! Чтоб не последнюю! — Тост, произнесенный Крепышом, не блистал оригинальностью, но друзья его с удовольствием подхватили:

— Чтобы не последнюю!

Парни выпили, похрустели свежими огурцами и квашеной капустой, принесенной из погреба заботливой бабушкой Алика.

— Так чё там дальше-то было? С загранкой? — с набитым ртом произнес Крепыш.

— А, так вот, — продолжил Леньчик, — встретил я его случайно. А у них на судне матрос заболел. Списали его, а замены нет. А им завтра в рейс. А у меня как раз все "корки" на руках, и визирование, и паспорт моряка — все у меня в ажуре... До сих пор поверить не могу, что все срослось! Не бывает так: прям, как в сказке!

— Везучий, ты, жучара! — завистливо произнес Андрюха. — Где был-то? Рассказывай! Мы люди простые, в заграницах не были!

— В Осаке был, в Ниигате, в Нагасаки заходили на пару дней...

— Нагасаки? — переспросил Андрей. — Это где америкосы ядерной бомбой жахнули?

— Угу, там, — кивнул Леньчик. — Только они уже все давным-давно отстроили.

— А еще, кроме Японии, где был? — поинтересовался Алик, разливая еще по одной.

— А тебе что, мало? — возмутился Кучерявый. — Мы-то с тобой, похоже, так и помрем, никуда не выезжая...

— Я еще в Сингапуре был, — признался Леньчик. — Мы там на ремонте стояли. Кстати, это я там шмутками втарился — в Японии дороже.

— Везет дуракам! — шутливо воскликнул Андрюха.

— Сам такой! — И не подумал обижаться Леньчик. — Эх, пацаны, знали бы вы, как дома здорово! Просто... Просто у меня даже слов нет...

— Короче, похватали рюмки! — скомандовал Алик. — За это надо выпить! За родину, пацаны!

— Точно Леньчик сказал: в гостях хорошо, а дома — лучше!

— Мальчики, мальчики! — на дорожке, ведущей к беседке, появилась бабушка Алика, держа на вытянутых руках парящую кастрюлю с картошкой. — Подождите горяченькое!

— Бабуль! — укоризненно протянул Алик. — Ну чего ты сама? Крикнула — я бы принес!

— Точно, Марья Гавриловна, — подключился Леньчик, — не надо за нами ухаживать — мы уже большие мальчики и сами справимся.

— Эх, мальчишки — мальчики! — добродушно улыбнулась бабушка, пристраивая кастрюльку на краешек стола. — Поймите же, если мне не за кем станет ухаживать, значит — помирать пора...

— Бабуль, ну ты чего? Рано тебе еще о смерти думать! — Алик шутливо погрозил старушке пальцем.

— Вот и не мешай: мне такая забота в радость! Я вам еще баньку растопила — Алька еще с вечера воды накачал и дрова приготовил. Минут через сорок можете первого парку отведать.

— Марья Гавриловна, да вы прямо золото! — обрадовался Леньчик. — Года два как в нормальную баню не ходил!

— Только закусывайте хорошо, ребятки, — уходя, посоветовала старушка. — А лучше б вообще её, проклятую не пили! — ворчливо добавила она.

— Бабуль, у нас все под контролем! — заверил её Алик. — Мы по чуть-чуть. Правда, пацаны? Ну, давайте, что ли, под горячее?

— Слышь, бродяги, — произнес Леньчик, когда приятели выпили-закусили, — я тут, когда к поселку подъезжал, на похороны наткнулся...

— Знаем, — отзвался Кучерявый, — Филимоныча вчера выносили. Я бы тоже на похороны сходил... Но ты же сам видел — в наряде был.

— И я в тот день по полям совхозным мотался... — признался Алик. — Нехорошо получилось: мы Филимонычу вроде как обязаны были...

— Это ты про черепушку колывановскую вспомнил? — улыбнулся Леньчик. — Вот покуролесили!

— Да уж, по шпанюковству натворили делов, — согласился Алик. — И взбрело же в башку, могилу разрыть? Спасибо Филимонычу, что в ментуру нас не сдал.

— Пацаны, а помните колечко, которое мы в могиле нашли? — спросил Леньчик.

— А то! — согласно кивнул Алик.

— И я помню, — поддержал его Андрей. — У нас же с этим колечком игра интересная была: будто бы с его помощью мертвецов видеть можно.

— Точно-точно, была такая игра! — припомнил Алик. — Мы тогда представляли, что покойную Лукьяниху видим, и еще старика какого-то, который типа за её душой приходил. А ты, Андрон, свистел будто бы тебе в зеркале упырь с кладбища, ну, тот, чью черепушку мы откопали, являлся...

— Погодите, чуваки! — возмутился Леньчик. — Какие игры? Вы о чем? Все именно так и было!

— Да-а-а, — Алик даже закашлялся от изумления, — Кучерявый, Леньчику больше не наливай!

— Ты чего, братуха? — толкнул Пухлика в бок, Андрюха. — Какие колдуны-упыри-кольца? Уж на что я в детстве в бабкины сказки верил...

— Ладно, Андрюха, это Леньчик нас разыграть решил! — довольно заржал Алик. — Лучше давайте Филимоныча помянем — жаль старикана, номальным мужиком был.

* * *

— Ох, чё ж я маленький не сдох?! — стонал Кучерявый, держась руками за голову, в которой маленький молотобоец хреначил неслабой такой кувалдой по темечку. Болезненная пульсация усиливалась, стоило только шевельнуться. Вчерашнее затянувшееся "по чуть-чуть" незаметно для приятелей трансформировалось "в дупель". И этот самый "дупель", превратившийся в свою очередь в жуткий утренний отходняк, стал для Андрюхи настоящим кошмаром. И все бы ничего, если бы было можно отлежать в кровати, да отпиться капустным или огуречным рассолом — так нет же: вместо запланированного выходного Андрея срочно вызвали на работу.

Глава 5

Пгт. Нахаловка

1980 г.

Старенький "Лиаз", громко взвизгнув тормозами, резко затормозил на перекрестке. Голова плотного светловолосого и короткостриженного парня, дремавшего на пассажирском сиденье, мотнулась на расслабленной шее и крепко врезалась в оконное стекло.

— Урод! — прошипел он, схватившись за ушибленное место.

Пыльный салон автобуса мгновенно наполнился раздраженными криками пассажиров, пострадавшими в какой-либо степени от резкого торможения.

— Не дрова везешь, козел! — обдав парня неприятным сивушным духом, выругался нелюдимого вида мужик, сидевший позади.

— Гонщик хренов! — добавил в общую копилку пацан лет пятнадцати, на голову которого свалилась с подставки тяжелая сумка.

— Яйца-то, яйца подавили! — завопила дородная тетка, державшая на коленях кошелку с продуктами. — Кто мне теперь ущерб вернет? А, ирод?

— А ну заткнулись все! — Из-за мутной пластиковой переборки, отделяющей водителя автобуса от салона, высунулась небритая физиономия. — Раскудахтались тут! Похороны по курсу...

Пассажиры, мгновенно забыв о перепалке, прильнули к забрызганным грязью окнам.

— Ох, батюшки-святы, — перекрестившись, запричитала толстенькая старушка в черном платке, — кто же это преставился, пока нас не было?

— Заткнись, дура! — зашипел на нее благообразный старичок в помятом костюме-тройке, сидевший рядом. — И креститься перестань, смотрят все!

Но на пререкающуюся парочку никто не смотрел — взгляды пассажиров были направлены в сторону похоронной процессии, медленно текущей по дороге, перпендикулярной движению автобуса. Во главе колонны скорбно шагало несколько мужчин с венками, украшенными траурными лентами. За венками следовали старики-пенсионеры, несущие на бархатных подушечках ордена и медали усопшего. Правительственных наград у покойника, к несказанному удивлению пассажиров автобуса, знающих в родном поселке "каждую" собаку", оказалось много, даже очень.

— Слушай, милок, — старушка в черном платке тронула за рукав парня, старающегося пристроить на место упавшую сумку, — у тебя глаза поострее: погляди, чого там на лентах прописано?

Паренек, высунувшись в приоткрытое окно, медленно прочитал:

— Сергею Филимоновичу Петракову от скорбящих...

— Это же Филимоныч! — ахнула старушка, вновь украдкой перекрестившись.

— Хто? — не расслышал её глуховатый сосед-старик. — Хто помер-то, а, Таисия?

— Филимоныч — сторож колхозный, помер! — прокричала ему в ухо бабка.

— Филимоныч? — пререспросил старичок. — Это Петраков, что ли?

— Он, царствие ему небесное! — кивнула старушка, вновь осенив себя "крестом".

— Таисья! — вновь недовольно прошипел старичок. — На людях же! Сколько раз говорить!

— Ох, батюшки, это я от переживаний... — Старушка закрыла нижнюю часть лица уголком завязанного под подбородком черного платка. — Ить я его перед самым отъездом видела — бодренький такой, как обычно... И на тебе — двух недель не прошло... Упокой, Господи, его душу, хороший был человек! — едва слышно добавила она.

— Слышь, Таисья, — проскрипел старичок, — а я и не знал, что у Филимоныча наград без счета...

— А где бы тебе, старому, знать? Ведь он их, сколь в Нахаловке ни жил, ни разу не надел. Даже на девятое...

— Точно! — согласился старичок. — Он ведь не наш, не Нахаловский.

— Он ить сюда уже пенсионером переехал, — наморщив лоб, вспомнила старушка, — сестра у него здеся, да и родня... Как приехал — так сразу в пастухи подался. А лет десять назад в сторожа перевелся. А чем до этого занимался — никто не знает.

— Твоя правда, — немного подумав, согласился старичок. — И ведь какое дело — от вопросов о прошлом всегда грамотно увиливал...

— Смотри, смотри — несут! — Бабка толкнула старичка локтем и прилипла к окну.

Когда траурная процессия "иссякла", автобус продолжил свой путь. Миновав еще пару перекрестков и железнодорожный переезд, "Лиаз" остановился у маленького деревянного здания поселкового автовокзала, утопающего в зелени.

— Приехали! — крикнул водитель автобуса, распахивая дверь с помощью специального рычага.

Пассажиры, нагрузившись всевозможными сумками, чемоданами, авоськами и тюками, потянулись к выходу. Светловолосый паренек терпеливо дожидался, не вставая с места, пока схлынет основная масса народу, забившая узкий проход между сиденьями. Когда проход освободился, парень встал, сдернул с подставки большую спортивную сумку неожиданно ярко-оранжевого цвета с иностранной надписью "Adidas" крупными буквами вдоль всего "борта". Закинув сумку на плечо, светловолосый парень, немного покачиваясь и широко расставляя ноги, направился к выходу. Спрыгнув с высокой подножки, паренек остановился и огляделся по сторонам.

— А ведь словно вчера уехал, — произнес он едва слышно, — ничего и не изменилось... Хотя... Вокзал, мне казалось, побольше был... А может, просто казалось.

Парень махнул рукой и вразвалочку зашагал по центральной улице поселка. Возле здания заводской столовой толпились работяги в промасленных спецовках.

— Эй, Леньчик! Погоди! — Из толпы выбрался невысокий чернявый паренек.

— Олежа! Ты? — узнал бывшего одноклассника Леньчик. — Сколько лет не виделись? Здорова чувак!

Парни пожали друг другу руки, а затем оценивающе оглядели друг друга.

— Да лет пять, как не виделись, — ответил Олег. — А ты, Ленька, сильно схуднул, — заметил он. — Я ведь тебя и не сразу признал — все глядел: ты, не ты?

— А ты, Олежа, почти и не изменился, — произнес Леньчик. — На заводе сейчас?

— Да, токарем пристроился, — кивнул Олег. — А ты, говорят, морячил?

— Да и сейчас продолжаю, просто в отпуск приехал.

— И какой у вас, у "морских" отпуск? — поинтересовался одноклассник.

— Месяцев семь-восемь, я точно не помню, — пожал плечами Леньчик.

— Сколько?! Восемь?! — изумился Олег. — Мне бы так отдохнуть!

— Так я больше года с судна на берег не сходил, — немного "охладил" Олега Леньчик. — Хотя был у меня на БМРТешке приятель, так тот вообще лет пять на берегу не был...

— Ленька, слушай, — засуетился Олег, поглядывая на часы, — давай вечером состыкуемся, поговорим, отметим... А мне сейчас на смену бежать надо!

— Конечно, не вопрос, беги, — Леньчик хлопнул бывшего одноклассника по плечу. — Я тут еще долго буду.

— Давай тогда, до встречи! — попрощался Олег, крепко пожав протянутую Леньчиком руку.

Олег присоединился к толпе работяг, медленно втягивающихся на территорию завода через проходную. Леньчик махнул ему на прощание рукой и, не торопясь, пошел дальше. Оставив за спиной серые заводские корпуса, паренек вышел на площадь. За прошедшие годы центральная площадь не претерпела сколько-нибудь существенных изменений: памятник героям войны, трибуна райкомовского президиума, стела с красной звездой — всё осталось на своих местах. Все так же тянулись ввысь голубые ели возле дома культуры, все так же гадили на его белоснежные колонны неистребимые ласточки, все так же продолжающие строить свои гнезда под самым портиком, украшенным красным знаменем с профилем бессмертного Ильича. Стоявшая напротив дома культуры школа, в которой Леньчик просидел "от звонка до звонка", тоже не изменилась, разве что лиственницы, растущие у его крыльца стали толще и массивнее, чем он их помнил.

"Надо бы зайти как-нибудь, — подумал Леньчик, — учителей навестить. Зря, что ли, они с нами десять лет бились?"

Покинув площадь, Леньчик свернул с центральной улицы, прошел мимо кинотеатра, в котором, судя по афише, крутили французскую комедию "Четыре мушкетера". Со стороны центральной площади, взвизгнув на повороте резиной", выскочил милицейский "козлик". Отчаянно сигналя, он догнал Леньчика и лихо затормозил буквально в двух метрах от остолбеневшего парня. Водительская дверь распахнулась, и на улицу выскочил молодой сержантик.

— Леньчик, братуха! — завопил он во всю глотку, кидаясь парню на шею.

— Кучерявый, ты? — признал в милиционере старинного приятеля Леньчик, бросая сумку на землю, обнимая и крепко хлопая друга ладонями по спине.

— Я, Леньчик, я! Только от кучерей моих ничего не осталось! — Андрей сдернул фуражку и провел рукой по коротко стриженным каштановым волосам. — Да и ты тоже, смотрю, в своих морях, кое-чего подрастерял: теперь тебя-то и Пухликом назвать язык не поворачивается.

— А ты повкалывай с мое...

— Так я тогда вовсе в шкилета превращусь, — хохотнул Кучерявый. — Ты надолго в родные пенаты залетел, мореман, ты, недоделанный?

— Хватит, чтобы водки попить и былое вспомнить! — подмигнул другу Леньчик.

— Тогда так: я сегодня на сутках, а вот завтра, как отосплюсь, беру Алика за ноздри и посидим где-нибудь... Надеюсь, не против?

— Как пионер — всегдаготов!

— Тогда до встречи, братуха! А то мой старшой, — понизив голос добавил он, — на мне взглядом дыру протрет. Все, бывай! — Андрюха ткнул Леньчика кулаком и забрался в машину.

Протяжно погудев сигналом и поморгав фарами, козлик развернулся и, обдав парня едким выхлопом, скрылся за поворотом.

— Никогда бы не подумал, что Кучерявый в ментовку работать пойдет, — удивленно хмыкнул Леньчик, вынимая из кармана пачку "Мальборо".

Закурив, он подобрал сумку с асфальта и неспешно продолжил свой путь к дому родителей.

* * *

— Ну, пацаны, за встречу! — громко провозгласил Андрей, звонко "чокаясь" наполненной водкой рюмкой с приятелями.

Друзья собрались, как и предлагал Андрей, вечером следующего дня. Немного посовещавшись, они решили не таскаться по злачным местам, а с комфортом расположиться на свежем воздухе в беседке, укромно спрятавшейся в тенистом ухоженном садике бабушки Крепыша. За минувшие годы Алик возмужал еще больше: раздался в плечах, накачал крепкие мускулы, да и ростом он превзошел своих старых приятелей чуть не на полторы головы.

— Ну, Ал, ты ваще закабанел! — впервые встретившись с Крепышом после долгой разлуки, изумленно присвистнул Леньчик, оценив величину могучего бицепса Алика. — Из спортзала, наверное, не вылезаешь?

— Да ну, некогда по спортзалам бегать, — опроверг предположение Леньчика Алик. — За день так по полям намотаешься — вечером пластом! Ну, разве что иногда турничком по вечерам балуюсь, благо во дворе стоит...

— Постой, а поля-то здесь причем? Ты кем работаешь-то? — полюбопытствовал Леньчик.

— В Малиновском совхозе агрономом, — не стал скрывать Алик, пластая охотничьим ножом в большую миску огурцы и помидоры. — До сих пор жалею, что с вами во Владик поступать не поехал... Эх, морячил бы сейчас тоже и по полгода бы в отпуске парился! — мечтательно произнес он, щедро посыпав нарезанные овощи солью.

— А толку-то, что я поехал? — возразил Кучерявый, ловко нарезая тоненькими ломтика пласт домашнего сала. — Поступить-то поступил, только с первого курса вышибли, а дальше армия — и здравствуй родная мусарня! Так что Леньчик из нас самым счастливым оказался, хоть со мной на вышку и не поступил...

— А почему это я самый счастливый? — удивился Леньчик. — Думаете, в морях медом намазано?

— А то! — "с подковыркой" произнес Кучерявый. — Да на тебе джинсы надеты на три... нет, на четыре моих зарплаты! Кроссовки, футболка, — продолжал загибать пальцы Андрюха, — все "маде ин не наше"! И куришь ни какой-нибудь там "БулгарТабак", а вон — "Мальборо"...

— Пацаны, да это просто повезло мне, что последний рейс с заходом в Японию был... Сложилось так: паренек знакомый подтянул — на соседних шконках в шмоньке кемарили...

— Где кемарили? — не понял Алик.

— В шмоньке, — повторил Леньчик. — Так наши мореходку меж собой зовут, — пояснил он. — ШМО — школа морского обучения, а попросту — шмонька.

— Теперь понятно. — Алик вновь наполнил опустевшие рюмки, — еще по одной дерябнем, а то пока бабуля картоху доварит — водка тоже закипит! Чтоб не последнюю! — Тост, произнесенный Крепышом, не блистал оригинальностью, но друзья его с удовольствием подхватили:

— Чтобы не последнюю!

Парни выпили, похрустели свежими огурцами и квашеной капустой, принесенной из погреба заботливой бабушкой Алика.

— Так чё там дальше-то было? С загранкой? — с набитым ртом произнес Крепыш.

— А, так вот, — продолжил Леньчик, — встретил я его случайно. А у них на судне матрос заболел. Списали его, а замены нет. А им завтра в рейс. А у меня как раз все "корки" на руках, и визирование, и паспорт моряка — все у меня в ажуре... До сих пор поверить не могу, что все срослось! Не бывает так: прям, как в сказке!

— Везучий, ты, жучара! — завистливо произнес Андрюха. — Где был-то? Рассказывай! Мы люди простые, в заграницах не были!

— В Осаке был, в Ниигате, в Нагасаки заходили на пару дней...

— Нагасаки? — переспросил Андрей. — Это где америкосы ядерной бомбой жахнули?

— Угу, там, — кивнул Леньчик. — Только они уже все давным-давно отстроили.

— А еще, кроме Японии, где был? — поинтересовался Алик, разливая еще по одной.

— А тебе что, мало? — возмутился Кучерявый. — Мы-то с тобой, похоже, так и помрем, никуда не выезжая...

— Я еще в Сингапуре был, — признался Леньчик. — Мы там на ремонте стояли. Кстати, это я там шмутками втарился — в Японии дороже.

— Везет дуракам! — шутливо воскликнул Андрюха.

— Сам такой! — И не подумал обижаться Леньчик. — Эх, пацаны, знали бы вы, как дома здорово! Просто... Просто у меня даже слов нет...

— Короче, похватали рюмки! — скомандовал Алик. — За это надо выпить! За родину, пацаны!

— Точно Леньчик сказал: в гостях хорошо, а дома — лучше!

— Мальчики, мальчики! — на дорожке, ведущей к беседке, появилась бабушка Алика, держа на вытянутых руках парящую кастрюлю с картошкой. — Подождите горяченькое!

— Бабуль! — укоризненно протянул Алик. — Ну чего ты сама? Крикнула — я бы принес!

— Точно, Марья Гавриловна, — подключился Леньчик, — не надо за нами ухаживать — мы уже большие мальчики и сами справимся.

— Эх, мальчишки — мальчики! — добродушно улыбнулась бабушка, пристраивая кастрюльку на краешек стола. — Поймите же, если мне не за кем станет ухаживать, значит — помирать пора...

— Бабуль, ну ты чего? Рано тебе еще о смерти думать! — Алик шутливо погрозил старушке пальцем.

— Вот и не мешай: мне такая забота в радость! Я вам еще баньку растопила — Алька еще с вечера воды накачал и дрова приготовил. Минут через сорок можете первого парку отведать.

— Марья Гавриловна, да вы прямо золото! — обрадовался Леньчик. — Года два как в нормальную баню не ходил!

— Только закусывайте хорошо, ребятки, — уходя, посоветовала старушка. — А лучше б вообще её, проклятую не пили! — ворчливо добавила она.

— Бабуль, у нас все под контролем! — заверил её Алик. — Мы по чуть-чуть. Правда, пацаны? Ну, давайте, что ли, под горячее?

— Слышь, бродяги, — произнес Леньчик, когда приятели выпили-закусили, — я тут, когда к поселку подъезжал, на похороны наткнулся...

— Знаем, — отзвался Кучерявый, — Филимоныча вчера выносили. Я бы тоже на похороны сходил... Но ты же сам видел — в наряде был.

— И я в тот день по полям совхозным мотался... — признался Алик. — Нехорошо получилось: мы Филимонычу вроде как обязаны были...

— Это ты про черепушку колывановскую вспомнил? — улыбнулся Леньчик. — Вот покуролесили!

— Да уж, по шпанюковству натворили делов, — согласился Алик. — И взбрело же в башку, могилу разрыть? Спасибо Филимонычу, что в ментуру нас не сдал.

— Пацаны, а помните колечко, которое мы в могиле нашли? — спросил Леньчик.

— А то! — согласно кивнул Алик.

— И я помню, — поддержал его Андрей. — У нас же с этим колечком игра интересная была: будто бы с его помощью мертвецов видеть можно.

— Точно-точно, была такая игра! — припомнил Алик. — Мы тогда представляли, что покойную Лукьяниху видим, и еще старика какого-то, который типа за её душой приходил. А ты, Андрон, свистел будто бы тебе в зеркале упырь с кладбища, ну, тот, чью черепушку мы откопали, являлся...

— Погодите, чуваки! — возмутился Леньчик. — Какие игры? Вы о чем? Все именно так и было!

— Да-а-а, — Алик даже закашлялся от изумления, — Кучерявый, Леньчику больше не наливай!

— Ты чего, братуха? — толкнул Пухлика в бок, Андрюха. — Какие колдуны-упыри-кольца? Уж на что я в детстве в бабкины сказки верил...

— Ладно, Андрюха, это Леньчик нас разыграть решил! — довольно заржал Алик. — Лучше давайте Филимоныча помянем — жаль старикана, номальным мужиком был.

* * *

— Ох, чё ж я маленький не сдох?! — стонал Кучерявый, держась руками за голову, в которой маленький молотобоец хреначил неслабой такой кувалдой по темечку. Болезненная пульсация усиливалась, стоило только шевельнуться. Вчерашнее затянувшееся "по чуть-чуть" незаметно для приятелей трансформировалось "в дупель". И этот самый "дупель", превратившийся в свою очередь в жуткий утренний отходняк, стал для Андрюхи настоящим кошмаром. И все бы ничего, если бы было можно отлежать в кровати, да отпиться капустным или огуречным рассолом — так нет же: вместо запланированного выходного Андрея срочно вызвали на работу.

— Ну что, Карпов, плохо? — застав Андрея в туалете, поливающего голову холодной водой из-под крана, "посочувствовал" подчиненному капитан Трифонов — начальник поселкового отделения милиции.

— У-у-у! Башка трещит, Николай Трофимыч,— перекрывая воду, промычал Кучерявый.

— Пить надо умеючи! — заржал начальник, колыхнув необъятным животом. — Цитрамона выпей, если совсем невмочь...

— Так я думал, отлежусь — законный выходной! — парировал "выпад" капитана в свой адрес Кучерявый. — А цитрамона я уже и так две таблетки сожрал!

— Ну, раз сожрал, значит сейчас полегчает, — отдуваясь, произнес Трифонов, занимая место у раковины, оставленное Андреем. — Ну и жара сегодня! — выдохнул он, набирая полную пригоршню ледяной воды. — Что же к обеду будет? Ох, хорошо! — сполоснув раскрасневшееся мясистое лицо, воскликнул Николай Трофимович.

— Товарищ капитан, — плаксиво произнес Карпов, вытирая голову полотенцем, — а я очень сегодня нужен? Может быть, как-нибудь без меня?

— Разговорчики, сержант! — одернул подчиненного Трифонов. — Ты, вообще-то на службе! Родина сказала надо...

— Понятно! — грустно произнес Кучерявый.

— Не "понятно", а "есть", — ворчливо поправил капитан, — или "так точно"! Распустились вы у меня — совсем устав забыли!

-Так точно: есть, товарищ капитан! — вытянулся в струнку сержант.

— Ладно, отставить, — добродушно пропыхтел капитан. — Вышло так, что баранку сегодня некому крутить: Панченко с пневмонией в больницу попал...

— С пневмонией? Летом? В такую-то жару? — не поверил Кучерявый.

— Сам удивляюсь, — пожал плечами капитан. — Поэтому тебя с выходного и дернули — дело срочное... Ну, ты как? Пришел в норму? С "козликом" управишься?

— Это ж не пешком ходить, товарищ капитан! — стараясь не трясти головой, хихикнул Кучерявый. — Ну, и цитрамон, вроде как действовать начал... — "прислушался" к внутренним ощущениям Андрей.

— Еще таблетку закинь, — посоветовал капитан, — и через полчаса будешь в норме.

— А что за дело такое срочное, что без меня никак? — поинтересовался Кучерявый, постепенно приходя в себя.

— Убийство тут у нас нарисовалось, — "просветил" подчиненного Трифонов. — Не было печали! И на тебе!

— А кого убили-то, товарищ капитан?

— Ты Петракова Сергея Филимоновича знал? — спросил капитан.

— Это Филимоныча, что ли? — переспросил Андрей. — Так он же вроде как сам умер? Позавчера похоронили...

— Он-то сам умер, — согласился Трифонов, — по старости. А вот его наследничку, некоему Маслову Дмитрию Вячеславовичу, по всей видимости, помогли отойти в мир иной.

— Маслов... Маслов... Маслов... — наморщил лоб Карпов. — А, вспомнил! На заводе он работает... работал. Здоровый такой дядька был, сутулый, руки до колен, — в несколько слов описал он жертву убийства.

— Он, — подтвердил капитан.

— А с чего взяли, что он не сам того... ну, умер?

— А с того: что его словно порося на бойне кто-то распотрошил! Кишки по всей хате... Жуть! — поделился увиденным Трифонов.

— Так его дома, что ли, уделали?

— Если бы! — фыркнул капитан. — Его на хате у Филимоныча убили. Мужичок пошел наследство оценить, как жена говорит: час нету, два, три... Она и подумала, что забухал с мужиками... Благо, что есть теперь где. Пошла проверить, а там...

— Да за каким хреном его убивать-то? С него и взять-то нечего!

— То-то и оно, что мотива нет, — не стал отрицать Трифонов. — Наследство — тьфу, домик запущенный, да участок небольшенький.

— Маньяк, что ли?

— Ладно, Карпов, хорош трындеть! Седлай свою конягу, и дуй в район — там тебя опергруппа дожидается. Привезешь городских следаков — и можешь быть свободен. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! — Андрей нахлобучил на влажную голову фуражку и вышел из туалета.

* * *

Когда старые настенные часы, жужжа и лязгая, отбили двенадцать ударов, Леньчик с трудом приоткрыл один глаз. Если бы не похмельный сушняк, стянувший коркой глотку, язык и губы, паренек так и валялся бы в кровати, "борясь" таким образом с последствиями затянувшейся гулянки. Но иссушенный алкоголем организм требовал пополнения жидкостью. Леньчик, кряхтя словно столетний пенсионер, отбросил в сторону одеяло и сел на кровати, опустив босые ноги на пол. Поташникова замутило, а к горлу подкатил комок. Леньчик судорожно сглотнул и замер, стараясь побороть накатившую внезапно тошноту. Через пару минут в голове немного прояснилось, и парнишка вздохнул с облегчением. Поднявшись на ноги, он, шлепая босыми ногами, поплелся на кухню. На кухне он остановился возле эмалированного ведра с водой, на поверхности которой плавал пластиковый ковшик. Зачерпнув воды, Леньчик поднес ковшик к губам и принялся судорожно насыщать организм влагой. Неожиданно о зубы парня стукнулся какой-то твердый и холодный предмет — на дне ковша что-то лежало.

— Чё за фигня? — буркнул Леньчик, цепляя предмет пальцами.

Поднеся предмет к глазам, Поташников ахнул от изумления: в руке он держал то самое колечко "из детства", позволяющее видеть души умерших и Ангелов Смерти. Потемневшее, подернувшееся патиной, но, это было оно! Точно оно — Леньчик бы не перепутал его ни с каким другим. Как часто он видел его в своих снах... прикасался... надевал...

— Чтоб меня разорвало! — с присвистом воскликнул Поташников, поглаживая литой ободок. — Откуда?

Руки сами собой надели кольцо на палец... Леньчик отшатнулся от неожиданности и уронил на пол ковш: на пустом месте, из ниоткуда, перед самым носом парня соткался из воздуха бледный лысый старик в светлом парусиновом костюме в полоску. Леньчик по инерции сделал пару шагов назад, споткнулся о табуретку, которая, перевернувшись, с грохотом упала, и шлепнулся на задницу, больно ударившись копчиком об пол. Не успокоившись, Поташников по-крабьи отполз назад, пока не уткнулся спиной в стену. Старик печально улыбнулся, слегка наклонил в приветствии голову, а затем надел на лысину плетеную соломенную шляпу.

— Кто... ты... вы?... — перехваченным спазмом горлом просипел Леньчик. — Зачем вы здесь? Я, что, должен умереть?

— Как много вопросов, юноша, — прошелестел обескровленными губами старик, продолжая печально улыбаться. — Я — Вестник...

— Постой, Костекрылый, не пугай его! — раздался еще один, смутно знакомый голос.

Леньчик пугливо обернулся: в дверном проеме, ведущем из комнаты в кухню, стоял покойный сторож Филимоныч. — Привет, Ленька! Узнаешь?

— С-с-сергей Филимоныч? — слегка заикаясь, произнес Леньчик. — Вы же того... — Поташников неожиданно запнулся.

— Того-того, Ленька, помер я, — закончил за парня сторож. — Все мы смертны, в конце-то концов.

— Но как? Вы...

— Неужели ты все забыл, Ленька? Ты же уже встречался с Костекрылым, видел дух отошедшей Лукьянихи... Ты не мог забыть этого, Ленька! — воскликнул сторож. — Твои приятели должны были забыть, но не ты!

— Так это вы устроили так, что они считают тот случай детской игрой? — дошло, наконец, до Леньчика.

— Нет, не угадал! — ответил Филимоныч. — Но направление верное.

— Так почему именно я? — продолжал допытываться Леньчик. Первоначальное потрясение схлынуло и парню по-настоящему стало интересно.

— Как это ни странно звучит, — вмешался в беседу Вестник, — но ты избран. Придет время, и тебя призовут.

— Куда избран? Зачем призовут? Не хочу я! — прорвало парня.

— Много вопросов, — бесстрастно произнес ангел. — Тебе нужно научиться выдержке!

— Ты, Ленька, слушай, чего он тебе говорит! — посоветовал Филимоныч.

— Вот еще! — возмутился Леньчик, поднимаясь на ноги. — У меня все на мази: жизнь, работа... Не хочу я никуда призываться — я свой двухгодичный долг родине уже вернул!

— Да, Господи, кто ж тебя неволит? — всплеснул руками сторож. — Живи, как знаешь! Пока твое время придет — состариться успеешь! — обнадежил парня Филимоныч.

— А куда он меня призывать собрался? — напомнил Леньчик.

— Вестники не вечны, — вновь бесстрастно произнес Ангел Смерти. — Их можно уничтожить, как это произошло с хозяином твоего кольца.

— С колывановским колдуном? — спросил Леньчик.

— С настоящим хозяином кольца, — качнув головой, ответил Вестник. — Тот, кого ты называешь колывановским колдуном, уничтожил носителя и завладел кольцом. Он хотел уподобиться Вестникам и избежать неминуемой смерти от старости.

— И как, избежал? — ехидно поинтересовался Леньчик.

— Он умер не от старости, — ответил Вестник.

— Я видел, от чего он умер, — согласился Леньчик, — от осинового кола в сердце. Так значит, я тоже могу когда-нибудь стать Вестником? — Идея бессмертия владельца кольца пришлась парню "по душе".

— Такая вероятность существует, — подтвердил Костекрылый.

— Заманчиво... — задумался паренек. — Да, кстати, а сейчас-то от меня что требуется? Ведь вы же не просто так притащили это кольцо?

— Мне скоро уходить... Туда. — Петраков ткнул указательным пальцем "в потолок". — А так как скончаться мне пришлось скоропостижно, я не успел закончить кое-какие дела... С ними придется разбираться тебе, — огорошил он Леньчика.

— Мне? А я-то тут причем? — "встал в позу" Поташников. — Вы же только что сказали, что не сразу "призовете".

— Ты-то, как раз причем, — произнес сторож, — это следствие вашей детской неразумности...

— Опять колывановский колдун?

— В точку! — кивнул сторож. — Именно по вашей милости сегодня в моем доме произошло убийство.

— Что-то с пацанами? — переполошился Леньчик.

— С ними все в порядке, — успокоил его сторож. — Пока в порядке. Помнишь, я говорил, что смогу сдерживать мятежный дух какое-то время?

— Припоминаю, — ответил Поташников.

— Я сдержал свое слово: я запер его в специальном тайнике вместе с кольцом и книгой, я держал бы его и дальше, но...

— Понятно, ты умер, — сделал вывод Леньчик.

— Я умер, а мой троюродный племянник — Димка Маслов, вчера вечером обнаружил тайник и выпустил обезумевшего духа, за что поплатился.

— Погодите, но мы ведь тогда тоже, вроде как, выпустили его. И ничего — живы здоровы!

— Тут немного другое: когда вы его освободили — он "спал", упокоенный заклятьем, — пояснил Филимоныч. — А я замуровал его, так сказать, "в сознании"...

— Понятно, — понял Леньчик, — чувачок томился в тайнике все эти годы, и немного разозлился?

— Он не просто разозлился — он в ярости! И если он обретет новое тело...

— Стоп! — поежился Поташников, — он что, может воскреснуть?

— Воскреснуть он не в состоянии, но он может вселиться в новое тело, — произнес Вестник.

— Но почему он не вселился в вашего племянника? — спросил Леньчик. — Почему он просто его убил?

— Ему подойдет лишь одно тело — того, кто пробудил его к жизни своей кровью, — мрачно закончил Филимоныч.

— Э-э, старички! — подобрался Поташников. — Не хотите ли вы сказать, что это Андрюхино тело?

— Это так, — прошелестел Вестник. — Если духу удастся овладеть телом твоего друга, добыть книгу и найти ключ от нее — случится большая беда!

— Обалдеть, не встать! — Леньчик устало опустился на табуретку.

— Для вселения колдуну понадобятся силы... Много сил, — добавил покойный сторож. — Значит, будет еще много смертей...

— Вот, блин горелый! А мне-то что делать? — развел руками Леньчик.

— Постарайся, чтобы их было как можно меньше, — произнес Филимоныч. — У меня в доме есть еще тайник — в столешнице письменного стола. Там лежит мой дневник. Найди и прочитай его. Записи помогут тебе одолеть беспокойного духа. Но главное — чтобы он не завладел книгой!

— Да понял я, понял... — Леньчик лихорадочно размышлял, что же ему делать дальше.

— Ну, тогда давай прощаться, Ленька, мне пора... И так уже задержался на этом свете. Бывай, Ленька! — Филимоныч прикоснулся кончиками пальцев к виску, как будто отдавал мальчишке "честь". — Ни пуха...

— К черту! — привычно отозвался Леньчик.

— Не, туда я не хочу! — напоследок хихикнул старик, исчезая во вспышке яркого света, на мгновение разогнавшей по углам тени на маленькой кухне.

Вместе со стариком исчез и Вестник. Леньчик поднял с пола ковш и зачерпнул воды из ведра. Сделав несколько больших глотков, он медленно вылил остатки воды себе на голову.

— Вот тебе и приехал погостить, мать вашу! — раздраженно бросив ковш обратно в ведро, чертыхнулся Поташников.

* * *

— Что, Первухин, опять за старое? — Лейтенат Казанцев мазнул недовольным взглядом по разбитой в кровь физиономии задержанного. — Помнишь, что я тебе в прошлый раз обещал? — спросил милиционер, раскладывая на столе перед собой письменные принадлежности.

— Что посадите, гражданин начальник? — переспросил Пельмень, прикладывая пальцы к опухшей губе.

— Хулиганку оформлю, и пойдешь по этапу! Как ты меня достал уже своими выходками! Всю отчетность портишь, сволочь! — выплеснул накопившееся раздражение лейтенант. — Чего тебе неймется? Ладно, понимаю, в первый раз загремел по глупости, да по малолетке... Ну ты ж, Первухин, уже давно не пацан сопливый! Отмотал свое и живи спокойно! Радуйся! Так нет же... Что на этот раз натворил, урод? — Казанцев резко и громко хлопнул по столу ладонью.

От неожиданного хлопка Первухин вздрогнул и испуганно залебезил:

— Не виноватый я, гражданин начальник! Это все Сонька-прошмандовка кляузы на меня строчит...

— Первухин! — прикрикнул на задержанного лейтенант. — Ты хоть мне не заливай! Сонька ему, видите ли, виновата! Я, к твоему сведению, протокол читал!

— А чего тогда спрашиваешь, начальник, раз читал? — неожиданно окрысился Пельмень. — Там же написано все...

— Ты зубы-то тут не показывай, Первухин! — всерьез разозлился следователь. — Не ровен час — выбью на хер, что осталось!

— Да я чо, я ничо, гражданин начальник, — испуганно затараторил Пельмень, шлепая губами. — Я ж просто сказать хотел, что из-за Соньки этой весь сыр-бор и приключился! Она ж, стерва, жопой своей передо мной виляла, буферами трясла! Чо я, фраер беспонтовый, шоб её водярой на халяву поить? А как до дела дошло, так она в крик... Брательника с дружками подписала, хоть они и не при делах...

Дверь в кабинет лейтенанта с грохотом распахнулась, и в помещение ввалился пожилой прапорщик Митяев, сжимающий в охапке завернутую в старое одеяло груду барахла.

— Вот, — буркнул Митяев, вываливая на стол перед лейтенантом свою ношу.

— Что "вот"? — вскочил со стула Казанцев. — Не видишь, что я работаю?! — накинулся он на прапорщика.

— Мне сказали передать, — невозмутимо ответил Казанцев, пожимая плечами, — я передал...

— Что это за фигня? — разглядывая рассыпавшиеся по столу предметы, спросил лейтенант.

— Это улики и вещдоки с убийства Маслова, — почесавшись, все так же невозмутимо произнес прапорщик.

— А почему сюда? Так же нельзя...

— Мне сказали передать — я передал, — вновь завел свою шарманку Митяев. — А вы чего там надо, то и делайте, — отмахнулся от рассерженного следователя прапорщик и вышел из кабинета.

— Черте что твориться! — прорычал Казанцев, падая на стул. — А ты чего ржешь, гнида? — заметив улыбку на лице Пельменя, накинулся на задержанного лейтенант.

— Вам показалось, гражданин начальник, — скорчил постную физиономию Первухин.

— Барахло! На фиг было тащить сюда весь этот мусор? — Лейтенант брезгливо осмотрел скарб, принесенный прапорщиком.

Из обилия испачканных кровью предметов Казанцева заинтересовала лишь большая старинная книга в потертом кожаном переплете с металлическими фигурными уголками и медным замком-застежкой. При виде книги Пельмень, до этого сидевший на стуле в расслабленной позе, неожиданно подобрался. В его памяти промелькнул уже забытый эпизод почти десятилетней давности: Хобот, колывановское кладбище, разрытая могила и ключ, найденный авторитетным приятелем.

"Книга должна была в могиле лежать, — припомнил слова Хобота Славка. Большая. С замочком. Нападешь на её след — за мной не заржавеет".

— Вот это вещица, гражданин начальник! — Славка протянул руку и прикоснулся к кожаному переплету. — Старая... Дорогущая наверно... Демьяна из-за нее могли запросто покоцать...

— Грабли убери! — рыкнул лейтенант. — Может, криминалисты с нее еще "пальчики" не сняли...

— Извиняй, начальник! — одернул руку Первухин. — Если чё — у меня алиби — я у вас всю ночь в обезьяннике просидел.

— Так, Первухин, — лейтенант завернул скарб обратно в одеяло, и сдвинул сверток на угол стола, — в общем тебе последнее китайское... Сейчас получишь пятнадцать суток, а в следующий раз я тебя законопачу куда подальше! Понял?

— Понял, гражданин начальник! — покладисто ответил Пельмень. — А может, и сегодня без пятнашки обойдемся?

— Да ты никак оборзел? — удивленно взглянул на Первухина лейтенант. — Я тебе что, бюро добрых услуг?

— Гражданин начальник, я отработаю... Зуб даю! — заканючил Пельмень. — Только отпустите!

— И как ты себе это представляешь? — прищурился лейтенант.

— Я вам бичей подгоню: огород прополоть, картошку окучить...

Казанцев задумался: огород действительно требовал прополки, а подросшая картошка — окучивания. Да и супруга каждый день пилит: когда окучишь, когда прополешь, когда польешь?

— А осенью они вам картоху выкопают, — пока лейтенант колебался, закинул еще одну удочку Пельмень.

— Ну, смотри, Первухин, — "сломался" Казанцев, подписывая задержанному пропуск, — натворишь еще что-нибудь — точно посажу!

— Ни-ни, начальник, становлюсь законопослушным гражданином! А огородик вам на днях в лучшем виде оформят...

— Посмотрим, — кивнул лейтенант.

— Я могу идти? — уточнил Пельмень.

— Свободен! — теряя к задержанному интерес, махнул рукой лейтенант.

* * *

Немного переведя дух после визита необычных и незваных гостей, Леньчик решил сходить к дому Филимоныча. Провести, так сказать, разведку на местности и, если получиться, разжиться бумагами из тайника. Раз уж так вышло, здраво рассудил парнишка, нужно встречать врага во всеоружии: изучить его как следует, наметить методы борьбы и все такое прочее. Набросав в уме программу-минимум, Леньчик вышел из дома и направился в ту сторону поселка, где проживал покойный сторож. Добравшись до цели, Поташников не спеша прошелся вдоль забора, огораживающего участок Филимоныча. Стараясь не привлекать внимания, Леньчик мимоходом заглянул на территорию и, к своему глубочайшему сожалению, заметил во дворе милицейский "Бобик".

"Ладно, зайду попозже", — решил парень, ускоряя шаг.

— Леньчик! — окликнул кто-то Поташникова из-за забора.

Парень обернулся.

— Андрюха? — узнал он одноклассника, сидевшего в теньке на завалинке. — Ты как здесь?

— Я-то на работе, — ответил Кучерявый. — Тут вчера Димку Маслова убили, так вот я следаков из города привез...

— Я знаю, — кивнул Леньчик.

— Откуда? — удивился Андрей, подходя к забору. — Я сам только утром узнал.

— Да так, слухи ходят, — уклонился оот ответа Поташников.

Эх, плакал мой выходной! Как сам-то, кстати, после вчерашнего? — поинтересовался самочувствие приятеля Кучерявый. — Я тут с утра чуть не помер! Вот только-только отпускать начало...

— Не фонтан, но жить можно, — ответил Леньчик.

— Ну да, ты же выспался, — с завистью протянул Карпов. — А меня ни свет, ни заря на работу подтянули. Я уже и в город успел смотаться. Слушай, а тебя чего сюда занесло?

— Да я к тетке ходил, — соврал Леньчик. — Она у меня вон в том доме живет.

— А, понятно... Слушай, вечерком состыкуемся? Тут сегодня в магазин при лесхозе должны партию пива загнать. Жигулевского.

— Так там очередь, наверное, с утра занимать надо было...

— Не надо ничего: у меня там деваха одна работает... Мы с ней в очень тесном контакте сотрудничаем, — заговорщически произнес Кучерявый, потирая указательные пальцы друг о друга.

— Понятно, — усмехнулся Леньчик.

— Да чего тебе понятно?

— Да то и понятно, что пива мы сегодня попьем! — "развил мысль" Леньчик.

— Не только пива, дружище! — подмигнул приятелю Кучерявый. — У неё пара таких подружек есть — конфетки! Она их с собой возьмет... Слушай, а у тебя ничего дома солененького к пиву нет? У тебя же папахен рыбак, вроде?

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — посмотрю!

— Отлично! Если что — бери все, что найдешь! В общем, не теряйся!

— Встретимся, — согласился Поташников. — Пойду я, Андрюха.

— Давай, до скорого!

Проводив Леньчика взглядом, Андрей вернулся к нагретой солнцем завалинке. Привалившись спиной к бревенчатой стене, Карпов надвинул на лицо фуражку и закрыл глаза. Через пару минут он мирно засопел, задремав на свежем воздухе. Неожиданно пес из соседнего двора, до этого весело гонявший воробьев, ворующих из его миски крошки, взъерошил шесть на загривке и, поджав хвост, и стремглав скрылся в будке. Несколько деревьев из сада Филимоныча покачнулись, словно потревоженные порывом ветра. Металлический шток уличного рукомойника, прибитого к бревенчатой стене, глухо звякнул о стенку пустого бачка, а в разбитом зеркале, подвешенном над умывальником, отразился силуэт старика со всклоченной бородой. Если бы кто-нибудь умудрился заглянуть в зеркало в этот момент, он обязательно бы увидел, как над спящим сержантом нависла темная зыбкая фигура, тянущая скрюченные пальцы к горлу Карпова. Старик схватил Андрея руками за шею, но тут его что-то ударило, словно тараном, отбросив от спящего парня на несколько метров.

— Крест! — злобно прошипело существо, растворяясь в воздухе.

— А, черт! — Андрюха дернулся — от прикосновения призрачных рук колдуна освященный в церкви крестик, навязанный Андрею бабкой, раскалился и прижег милиционеру кожу на груди. — Да что же это? — Сбросив на землю фуражку, Андрюха принялся судорожно расстегивать китель, под которым скрытно от всех носил крест.

К тому моменту, когда Карпов расстегнул китель и рубашку, крест остыл. Кучерявый с удивлением уставился на налившийся краснотой ожог в форме креста, неприятно саднивший кожу. Покрутив крестик в руках, Андрей снял его с шей и спрятал в карман, решив разобраться с этим невероятным случаем попозже.

Вскоре следаки закончили осмотр места преступления и опечатали дом Филимоныча. Андрей доставил городских гостей в отделение, а сам заглянул в кабинет начальника:

— Николай Трофимович, разрешите?

— А, Карпов, — произнес Трифонов. — Заходи. Как там наши городские?

— Свернулись уже — где-то здесь по отделению бегают.

— Значит так, Андрей, как только они закончат, отвезешь их в город — и свободен. А у тебя отгул — возьмешь, как понадобится. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! Разрешите выполнять?

— Выполняй.

Вернувшись домой из города, Андрей первым делом побежал к бабушке. Увидев ожог от креста, старушка истово перекрестилась и произнесла:

— Благодари Господа, Андрейка, что защитил тебя от происков бесовских крест животворящий! Носи его, не снимая, ибо собрались над твоей головушкой тучи черные, наполненные смрадом Геенны Огненной...

Глава 6

Пгт. Нахаловка

1980 г.

Пивные бутылки "аппетитно" позвякивали в ящике, который неаккуратно тащили Алик с Леньчиком, с трудом протискиваясь сквозь плотную толпу страждущих пенного напитка, заполнившую маленькое помещение леспромхозовского магазинчика.

— Э-э-э, чуваки, осторожнее! Не раскокайте! — "руководил процессом" Кучерявый, распихивая локтями менее удачливых "конкурентов". — Знаете, сколько сил я потратил, чтобы дорожку протоптать...

— Да знаем мы, знаем! — Алик оттеснил плечом забулдыгу, перегораживающего входной проем. — Слышь, чё в дверях раскорячился? Пройти дай!

Щуплый пьянчужка, взглянув снизу вверх на мощного Алика, поспешно ретировался, освободив проход. Друзья спустились с крыльца, отошли в сторонку — подальше от очереди и, поставив ящик с пивом на землю, закурили.

— Ну, куда рванем? — прикрывая глаза ладошкой от слепящего солнца, спросил Крепыш. — С девчонками, я так понимаю, случился облом?

— Ну, не вышло договориться, — немного смущаясь, отозвался Андрюха. — У Аленки сегодня ревизия намечается, а подружки без нее в отказ...

— Ну и фиг с ними! С бабами вечно одни проблемы! — утешил расстроившегося Леньчика Алик. — Посидим чисто мужской компанией, за жизнь потреплемся... А то я после нашей вчерашней "отметки" ни черта не помню!

— Ха, и я тоже смутно... — признался Кучерявый. — Так куда двинем?

— Можно опять ко мне, — предложил Алик.

— Слушайте, пацаны, а давайте на речку, — внес предложение Леньчик, — на "наше место". А? Сто лет там не был...

— Чё, ностальгия замучила? — хохотнув, поинтересовался Алик.

— Есть немного, — не стал скрывать Леньчик. — Помните, как мы там курить начинали?

— Ага! — кивнул Алик. — Ты тогда у бати пачку "Пегаса" подрезал...

— Точно! — воскликнул Кучерявый. — Помню-помню, как этот "бешенный кузнечик" после прикурки постоянно тух...

— Ага, — подхватил Леньчик, — а мы, как три паровоза, пытались раскачать... А помнишь, Кучерявый, как ты блевал после этого?

— Ничего я не блевал! — возмущенно запротестовал Андрюха. — У меня просто голова закружилась!

— Не отмазывайся, Дюха! — отрезал Алик. — Было-было: побледнел, как смерть, и Леньчику штаны уделал! Он потом полдня в мокрых ходил...

— Да, — согласился Леньчик, — я их в реке стирал, но от запаха так и не избавился.

— Слышь, хорош уже! — обиженно засопел Кучерявый. — Было и было: чего пристали!

— Действительно, и чего это мы? — Алик заржал в полный голос.

— Пойдемте уже! — Кучерявый резко подхватил ящик земли — бутылки "обиженно" звякнули.

— Чего творишь? — накинулся на Карпова Леньчик. — Без девок нас оставил, хочешь и пиваса лишить?

— Давай помогу! — подставил "крепкое плечо" Алик, поудобнее перехватывая один из углов ящика, после чего друзья неспешно зашагали к реке.

— Леньчик, а ты рыбу-то взял? — спохватился Кучерявый.

— А то! — Поташников тряхнул фирменным пластиковым пакетом "Мальборо", набитым соленой рыбой. — Всем хватит!

— И не жаль тебе такой пакет под рыбу гробить? — завистливо вздохнул Андрюха. — Дорогой, наверное?

— Не-а, не жалко, — качнул головой Леньчик, — они ж бесплатные...

— Это как? — озадачился Андрюха.

Алик тоже с интересом прислушивался к разговору.

— Обычно, — поведал Леньчик, — купил в магазине несколько блоков сигарет, а чтобы я их с комфортом донес — пакет в подарок. Ну, типа, как у нас фасовка.

— Так то — фасовка, — протянул Кучерявый. — Слушай, а можно я этот себе заберу? — спросил Кучерявый. — Ну, как опустеет... Раз бесплатный...

— Да не вопрос! — фыркнул Леньчик. — Считай, что твой!

— Тогда ты это: размахивай им поосторожнее, а то острыми плавниками раздерешь! — попросил Андрей.

— Не переживай — он плотный. Да и я аккуратно нести буду, — заверил Карпова Леньчик. — Получишь свой пакет в целости и сохранности. А если порву — другой презентую...

— Чё? — наморщил лоб Кучерявый, не расслышав последнее слово.

— Другой подарю! — "повторил" Леньчик.

— Ловлю на слове! — повеселел Карпов. — Может, еще что бесплатное есть?

— Да у меня в общаге вся техника из Японии бесплатная: "Шарп" — мафон-двухкассетник, телик "Айва", его, правда, перепаивать пришлось — не показывал, гад, система вещания в Японии другая, стиралка...

— Ну-ка, ну-ка: что-то ты заврался, паря! — упрекнул друга Карпов. — Хочешь сказать, что буржуи японские нашему брату в магазине телики бесплатно раздают?

— А когда это я сказал, что в магазине? — уточнил Поташников. — Техника у меня хорошая, но не новая... На новую никакой валюты не напасешься!

— В комиссионке? — предполжил Алик. — Но опять же — не задарма.

— Не поверите, пацаны, — решил приоткрыть завесу тайны Леньчик, — но я всю свою технику, как, впрочем, и остальные перцы из команды, на помойке нашел...

— Ага, так прям шел-шел, и нашел! — покрутил пальцем у виска Алик. — Да кто ж в здравом уме рабочий телик на помойку выбросит?

— Я же говорил — не поверите! Выбрасывают, да еще как! И не только телики-мафоны выбрасывают: машины выкидывают почем зря! Жаль привезти нельзя... — вздохнул Леньчик. — А машины там, не машины — конфетки! Машины нельзя, а вот мини-моцики, мопеды провозят иногда. У нас реф под пайолами один такой через таможку протащил...

За интересной беседой друзья и не заметили, как добрались до здания конторы леспромхоза. Сама же немаленькая территория деревообрабатывающего предприятия растянулась по берегу реки километра на три, а то и больше. Излюбленное место мальчишеских сборов находилось на самой окраине леспромхоза, у заросшей камышом тихой протоки, отделяющей леспромхоз от еще одного деревообрабатывающего предприятия поселка — "пикульке", где в массовом порядке "гнули дуги" — изготавливали деревянные полозья для гужевых саней.

— Через леспромхоз, или в обход попремся? — ради проформы уточнил Кучерявый, хотя и так было понятно, что тащиться в обход никому не охота. Проще и быстрее срезать дорогу, лавируя между бесконечными штабелями бревен и шумно работающими пилорамами.

— С ума сошел: такой крюк давать? Через леспромхоз пойдем! — отрезал Алик.

— Так нас с пивом через проходную не пустят, — напомнил Алику о "заветном" грузе Карпов, слегка тряхнув тару.

Бутылки звякнули. Алик скосил глаза на ящик.

— Ну и фигли: а то мы все время через проходную бегали? — парировал он.

Когда-то, давным-давно, для парней и вовсе в незапамятные времена, леспромхоз окружал высокий деревянный забор с пропущенной поверху "колючкой". Но времена шли, забор ветшал и кренился, а поправить заваливающуюся конструкцию у вечно занятого охотой и рыбалкой высокого леспромхозовского начальства руки не доходили. В конце концов, отдельные пролеты забора рухнули на землю, открывая свободный доступ на территорию лесозаготовительного хозяйства, а пиломатериал растащили "на хозяйство" предприимчивые нахаловцы. Но, несмотря на сей вопиющий факт, вахтеры на проходной и по сей день требовали пропуска.

— Пошли! — поторопил друзей Алик. — Чего рты раззявили?

Парни продефилировали мимо проходной, миновали небольшой дендрарий, засаженный разросшимися лиственницами, и вышли маленькому магазину "Елочка", торговавшему разнообразным промышленным барахлом. На крылечке, привалившись к облупившимся перилам, стоял обрюзгший пожилой мужичонка, облаченный в замызганный синий халат. Сжимая в редких гнилых зубах обсосанный папиросный окурок, мужичонка что-то ворчливо бубнил себе под нос.

— Ванька-сапожник? — узнал постаревшего соседа-алкаша Леньчик.

— Он, — подтвердил Алик, — только не сапожник он больше — выперли из ателье года два тому назад за бесконечные пьянки. Теперь разнорабочим, то там, то здесь — особо долго нигде не задерживается. Да и кому он такой нужен — жена его тоже турнула, детей нет...

Пьянчужка, заметив сопровождающих ящик пива парней оживился, выплюнул окурок и сбежал на тротуар по ступенькам крыльца.

— Мужики, погодите! — глухо кашлянул Ванька-сапожник, схватив Алика за рукав. — Выручайте! — просипел он, не спуская вожделенного взгляда с блестящих пивных пробок. — Помираю!

— Чего тебе, дядь Вань? — произнес Леньчик, разглядывая бардовую морщинистую физиономию пьяницы — за прошедшие годы внешний облик соседа изменился не в лучшую сторону.

— Ленька? Ты что ль? — обрадовано выдохнул мужичонка, с трудом, но узнав Леньчика. — Со свиданьицем, сосед! Слушай, Ленька, угости пивком! — облизнул пересохшие губы, закаючил Ванька-сапожник. — Всего одну бутылочку! — поспешно добавил он, заметив недовольный взгляд Андрея. — Мне много не надо: поправиться только...

— Знаю я, как твое "поправиться" заканчивается — в вытрезвителе! — беззлобно попрекнул Ваньку Кучерявый. — Сколько раз я тебя в этом месяце с нарядом забирал? А?

— Эх, Андрейка, Андрейка, а помнишь, как вы, шпанюки, еще недавно у меня сигаретки стреляли? — скорчив скорбную физиономию, напомнил алкаш. — А ведь я угощал, а мог запросто родителям сдать... Э-э-х, пацаны! — обиженно протянул он.

— Ты еще слезу пусти. — Ванькино представление на Андрея не подействовало.

— Кучерявый, да дай ты ему бутылку — от нас не убудет, — пожалел старого пьяньчужку Леньчик.

Кучерявый покачал головой, просьбу друга выполнил. Достав из ящика бутылку "Жигулевского" и протянул её Ваньке. Алкаш вцепился дрожащей рукой в прохладное стекло, но Карпов не спешил выпускать бутылку из рук.

— Смотри, Прокопенко, если опять примут, я тебе веселую жизнь устрою! — предостерег алкаша Андрей.

— Да чего мне с одной бутылочки-то будет? — нетерпеливо произнес Ванька, пытаясь выкрутить бутылку из руки Карпова.

— А то ты не найдешь, где вечером догнаться? — возразил Андрюха.

— Вот пацаном ты, Андрюха, был нормальным, правильным, а как в мусарню пошел... — сорвался Ванька — вожделенная бутылка вот она, рядом, а этот мильтон издевается.

— Ты кого мусором назвал? — окрысился Курявый, рывком выдергивая бутылку из рук Ваньки. — Да я тебя сейчас...

— Кучерявый, ну чего ты к нему пристал? — упрекнул друга Леньчик. — Отдал бы сразу — ничего бы не было! Вишь, как его ломает. — Алкаша действительно начала бить крупная дрожь: руки ходили ходуном, а губы тряслись. — Дай сюда! — Леньчик отнял бутылку и отдал её Ваньке. — Его лечить надо, а не издеваться...

Ванька схватил бутылку, остатками гнилых зубов "сдернул" крышечку и припал к "живительной влаге". Его зубы выбили дробь на стеклянном горлышке и он поперхнулся пеной, закапавшей у него из носа.

— Не хотел бы я так, — передернул плечами Леньчик. — Андрюха, неужели ничего нельзя сделать? Ведь неплохой же мужик...

— Поговорю на днях с нашим наркологом, пусть еще раз "зашьет" его, что ли. Но, без толку все это! — Кучерявый обреченно махнул рукой.

— Зашивали уже? — догадался Леньчик.

— Не раз, — подтвердил Андрей. — Но как только время выходит — у Ваньки чердак срывает... Неделями из запоя не входит. А по синеве может такого натворить... Ладно, пойдемте, что ли?

— Точно, потопали! — согласился Алик. — Нужно до заката пиво оприходовать — как только солнце сядет, нас на берегу комары сожрут.

— Дядь Вань, бывай! — попрощался с соседом Леньчик.

— Спасибо, Ленька, выручил! — с облегчением выдохнул пропойца, "расправившись" с пивом. Уняв дрожь, он достал папиросу и с наслаждением закурил. — За мной не заржавеет, пацаны! Дядь Ваня добро помнит...

— Пошли-пошли! — подтолкнул приятелей в спину Кучерявый. — А то сейчас на него сентиментальность накатит, сопли распустит, а то и обниматься и целоваться полезет...

— Не-е-е, нам такого не надо! — помотал головой Леньчик.

— Тогда поторопимся, чуваки! А то не отвяжемся потом от этого! — Андрюха подал пример, и первым скрылся за углом магазина.

Леньчик с Аликом тоже поднажали: перспектива слушать поддатого Ваньку никого не прельщала. Сразу за магазином отсутствовал один из пролетов леспромхозовской стены, чем и поспешили воспользоваться друзья. Через минуту они уже лавировали между высоких штабелей, сложенных из неошкуренных еловых бревен. К счастью, на этом участке предприятия не велись работы, и парням удалось незамеченными добраться до железнодорожной ветки, проложенной вдоль всей территории леспромхоза. Свернув на "железку", друзья зашагали по шпалам.

— Блин! — запнувшись, выругался Кучерявый, едва не выпустив ящик из рук. — С самого детства не могу понять: зачем так шпалы укладывать? То широко, то узко! Шаг — и раскорячишься, чуть не на шпагат, а другой — семенить приходиться...

— Так для того и сделано, чтобы по шпалам не бродили, — предположил Алик.

Дойдя до железнодорожной развилки, приятели повернули на ветку, ведущую в сторону реки. Метров через пятьсот "железка" вывела друзей в заросший кустарником тупик.

— Почти на месте, — довольно произнес Кучерявый, продираясь сквозь высокую траву.

Друзья спустились с невысокого пригорка и оказались на берегу тихой и уютной заводи. На небольшом пятачке, свободном от растительности, было оборудовано нечто вроде стола и стульев из больших дубовых пней.

— Ну, вот и дома! — громогласно протрубил Карпов, водрузив на самый высокий пень ящик с пивом.

— А здесь все по-старому... — Леньчик пробежался пальцами по поверхности одного из пней, на котором когда-то давным-давно вырезал свое имя. — Словно и не уезжал никуда. Хорошо-то как здесь, пацаны!

— Вот за это и выпьем! — хлопнул его по плечу Алик. — Чего встали? Пиво разбирайте! Ну и места занимайте согласно купленным билетам!

Алик демонстративно достал из ящика бутылку "жигулевского", зацепился жестяной крышечкой о край ящика, и ударом ладони сбил пробку. Протянув бутылку Леньчику, Алик таким же способом открыл следующую, которую отдал Андрею.

— А пивко-то не очень, — произнес Леньчик, глотнув из горла. — А-а-а, так это местного разлива! — прищурился он, читая этикетку.

— А когда у нас другое бывало? — риторически спросил Кучерявый, вынимая из пакета сушеный рыбий "хвост". — У-у-у, знатная вобла! — оценил рыбу Андрюха.

— А чего, во Владике пиво вкуснее? — Алик тоже выудил из пакета рыбку. — У нас, если забыл, другое на водится, сравнивать не с чем.

— Пиво во Владе офигенное! — заявил Леньчик. — Особенно разливное... Ну, если разбавить не успели, — подумав немного, добавил он. — Я такого даже в загранке не пробовал! Вот приедете ко мне в гости, я вас таким пивом угощу — век помнить будете!

— Смотри, мы ведь и взаправду нагрянем! — шутливо пообещал Андрей. Да, Ал?

— Да легко! — согласился Алик.

— Пацаны, серьезно приедете? — обрадовался Леньчик. — Я вам такие места покажу...

— За будущую встречу во Владике! — торжественно провозгласил Александров, отсалютовав открытой бутылкой.

— Пацаны, как надумаете, вы меня заранее предупредите — главное, чтобы я не в море был...

— Договоримся, Леньчик, — кивнул Алик. — Мы ж не завтра...

Плюхнувшись на пенек, Леньчик неторопливо посасывал пивко, раздумывая, стоит ли ему посвящать друзей в тайну, раскрытую покойным сторожем. Скажешь — не поверят, за "дурика" примут, обсмеют по полной программе. Ведь не водятся в природе ни колдуны, ни духи, ни тем более ангелы смерти. Ну, не нашлось для них места в атеистической теории Дарвина... А с другой стороны: как тут не сказать, когда одному из лучших друзей грозит смертельная опасность? Как сообщить, чтобы остерегался... Но остерегался кого? Сбрендившего духа из могилы, раскопанной по дурости в далеком отрочестве? Не зря же получилось так, что его друзья считали все произошедшее с ними выдумкой и игрой, хотя на самом деле все это было не так.

"Нет, — решил Леньчик, — нужно все рассказать, и будь что будет! Вот только как начать?"

— Пацаны, хотите, прикол расскажу? — оторвал Поташникова от мучительных раздумий Андрей.

— Давай, трави! — оживился Алик. — А то Леньчик с такой постной харей сидит, словно у него живот скрутило! — поддел он Поташникова.

— Ничего у меня не скрутило! — потупившись, выдавил Леньчик. — Задумался просто...

— Так вот, чувачки, смотрите, — не обращая внимания на дружескую перепалку, Кучерявый задрал футболку. — Ожог видите?

— Ну, видим. И что? — внимательно рассмотрев вздувшуюся волдырем рану в форме креста, полюбопытствовал Алик. — По форме похоже на крестик, который ты под одеждой тайно от всех носишь... А еще комсомолец! — укоризненно произнес Александров. — Самому-то не противно? Нет?

— Так я ж не для себя ношу, а для бабки...

— Что бабка у тебя богомольная и старорежимная, знаю, — согласился Крепыш. — Но это не повод для убежденного комсомольца и атеиста таскать на груди атрибуты религиозного культа!

— Так переживает бабка-то... — оправдывался Кучерявый. — А она старенькая, ей нервничать нельзя... Че я, для любимой бабушки такой мелочи не сделаю? Пусть старушка спит спокойно — ей и так уж немного осталось...

— Ты, Дюха, мое мнение знаешь, — продолжал стоять на своем Алик. — Скажи спасибо, что об этом не знает никто, кроме меня...

— Спасибо, дружище! — Андрей обнял Алика за плечи. — Я ценю...

— Так что там у тебя приключилось? — вспомнил Александров. — Крест на печке оставил? — предположил он. — А потом горячий на шею повесил?

— Если бы! — фыркнул Андрей. — Он сам собой нагрелся! Кожу мне припалил и рубашку форменную прожег!

— Вот так прямо сам нагрелся? — не поверил Алик. — Ни с того, ни с сего?

— Зуб даю! — выпалил Кучерявый. — Сам!

— Рассказывай! — Леньчик подобрался: что-то в рассказе Андрея его насторожило.

— Да тут-то и рассказывать нечего, кроме того, что крест сам собою нагрелся.

— Когда это случилось? Как? Где? Что видел, слышал? Что-то странное? — не отставал Леньчик, сыпя вопросами, словно из рога изобилия.

— Да ничего такого, вроде, и не было, — опешил от обилия вопросов Андрюха. — У Фиимоныча во дворе это случилось: ты, Леньчик, когда ушел, я дреманул слегка... Минут пять-десять покемарил, а затем крестик вдруг раскалился... Ну, я пока его сдергивал, рубаха прогорела. И вот — волдырь. Теперь, наверное, шрам останется, — пожаловался он друзьям.

— До свадьбы заживет! — отмахнулся Алик. — А вот отчего нагрелся?.. Может, пошутил кто? Зажигалкой раскалил? Мы в армейке "велосипед" спящим делали: между пальцев ног ваты напихаем и подожжем...

— Как бы мне крестик распалили, если он у меня под кителем и рубашкой? Не-е-е, не получится так! — стоял на своем Кучерявый.

— А может, батарейку там, или аккумулятор к цепочке подцепили? — выдвигал предположения Алик. — Проводками...

— Ага, а потом за три секунды все сняли, и убежать успели? — продолжал спорить Андрей. — Нет, странно все это... А бабка моя, так и вовсе: нечистых через слово поминает. Говорит, что крестик этот мне жизнь спас...

При упоминании нечистых Леньчик вздрогнул, но друзья этого не заметили.

— Да слушай, ты, больше свою бабку! — разозлился Алик. — Она тебе с самого детства мозги конопатит! Живи своим умом, Дюха, а не бабкиным! — произнес напоследок Крепыш. — И хватит об этом! Леньчик, ну ты-то хоть со мной согласен? Объясни этому деятелю...

— Верно бабка сказала, — неожиданно произнес Леньчик совсем не то, что ожидал услышать Крепыш, — спас Кучерявого крестик!

— Чего? — опешил Алик. — Я, конечно, слышал, что моряки — люди суеверные, но не до такой же степени! Пацаны, да что с вами такое происходит? А-а-а, так вы разыграть меня решили? — Алик расплылся в улыбке, считая, что разгадал тайный замысел приятелей. — Детство вспомнили? В игры не наигрались? Колитесь, кто первый предложил...

— Это не игра и не розыгрыш! — недовольно буркнул Андрей. — Ожог самый настоящий! И случилось все, как я рассказывал!

— Значит, это Леньчик пошутить решил? — Алик поставил в ящик опустевшую бутылку и вооружился новой.

— Алик, это не шутки! — огорошил друга Поташников. — И тогда, в детстве, тоже все по правде было!

— Нет, блин, вы точно с Кучерявым сговорились! — гнул свою линию Александров. — Мож, хватит, а?

— А как насчет этого? — Леньчик вытащил из кармана кольцо, и поднес его на раскрытой ладони к самому лицу Алика. — Узнаешь?

— Обалдеть! — потрясенно воскликнул Кучерявый. — Неужели то самое? Откуда? У нас же его Филимоныч забрал...

— А зачем он это сделал? Это же была просто игра? Да, Алик? — напирал Леньчик, заставляя друга задуматься.

— Игра... — как-то нерешительно произнес Крепыш. — Кладбище, могила, черепушка — это было... Да... Книга в могиле, кольцо — тоже было...

— Ха, а эту книгу я вчера видел, — сообщил Андрей.

— Где? — в один голос воскликнули Алик с Леньчиком.

— Да в отделе у нас, — сообщил Карпов. — Она вещдоком проходит в деле об убийстве... Слышали же, что у Филимоныча в доме произошло?

— Да, болтали что-то, — согласно кивнул Алик. — Значит, Филимоныч все это время книгу хранил... Леньчик, а кольцо у тебя откуда?

— Филимоныч сегодня передал, — не подумав, брякнул Леньчик. Сказ это, он спохватился, но было уже поздно что-либо менять — слово не воробей...

— Когда передал? — тут же уцепился за последнюю фразу Алик. — Сегодня?

— Леньчик, не гони! — согласился с другом Андрей. — Помер же Филимоныч!

— Помер, — не стал отрицать очевидного факта парень. — Однако я с ним сегодня утром общался...

— Офигеть! — Алик звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — По-твоему выходит, что Филимоныч, как упырь-кровосос из сказок Андрюхиной бабки, откопался и свинтил с кладбища, чтобы тебе колечко передать? Так пойдем, могилку проверим: всяко видно будет, вылезал Филимоныч из гроба или нет?

— А я не говорил, что он из гроба вылезал! — набычился Леньчик.

— Тогда как он к тебе прийти мог? — не унимался Алик. — Пацаны, я с вас угораю: у одного крест раскаляется, к другому мертвяки приходят с подарками...

— А может, это у тебя проблемы? — огорошил Алика Поташников. — Фома, ты, неверующий!

— У меня? — встал "на дыбы" Алик. — Это у меня проблемы? Да вы по поселку прогуляйтесь, да людей поспрашивайте... И никто, слышите, никто, я уверен на сто процентов, с мертвяками не общается! Ну, разве что во сне, — подумав, добавил он. — Психушка по вам, с Кучерявым, плачет! — еще через пару секунд добавил Алик, покрутив пальцем у виска.

Леньчик неожиданно засмеялся в полный голос. Он ржал, пока не сложился пополам, держась руками за сведенный судорогой живот. Из глаз Поташникова потекли слезы.

— Ну вот, — Алик демонстративно развел руками, — что и требовалось доказать! Плный неадекват...

— Сам такой! — с трудом прекратив смеяться, Леньчик вытер кулаками слезы. — Пацаны, ну вот примерно так же мы в детстве спорили, когда я вам про кольцо в первый раз рассказал. Неужели не помните?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Андрюха, — мы ведь понарошку тогда...

— Да сколько раз повторять?! — вскипел Леньчик. — Все было по-настоящему!

— У меня пока склероза нет, — заявил Алик. — Я прекрасно все помню! Это была простая детская игра, Леньчик! Признай это и успокойся — не смеши народ!

— Ну, да, Филимоныч предупреждал, что так и будет, — буркнул себе под нос Леньчик.

— Чего ты там бубнишь? — спросил Алик. — Еще раз повторю: не бывает привидений, духов, ангелов и бога, — менторским тоном произнес Алик. — Бредни...

— Я доказать могу! — перебил Александрова Леньчик. — Блин, ну повторяется все, прямо, как тогда...

— Что докажешь? Что бог существует? — усмехнулся Алик. — Да все попы вместе взятые, так и не смогли этого доказать! А ты, значит, сможешь?

— Насчет бога — не обещаю, а вот духов и ангелов... Ну, по крайней мере, по одной штуке каждого — покажу! — уверенно пообещал Леньчик.

— Ну-ну! — скептически протянул Алик. — Как?

— Колечко-то, вот оно! — Поташников подбросил кольцо на ладони. — Напомню вам, раз вы все забыли... Андрюха, когда Маслова убили? — уточнил Леньчик.

— Вчера, — не понимая, куда клонит приятель, ответил Андрей.

— Отлично! — Леньчик довольно потер ладони друг о друга. — Ну в смысле, что убили — это плохо, а вот, что мы можем этим воспользоваться — отлично! Значит, вчера, говоришь?

— Вчера, — кивнул Кучерявый.

— Тогда до третин время есть, — произнес Поташников. — Он еще должен быть здесь! Да и Вестник тоже...

— Кто он? До каких третин? Что вообще ты хочешь нам показать? — Алик одним глотком опустошил очередную бутылку, смачивая пересохшее горло.

— Он — убитый вчера Маслов, — "расшифровал" Леньчик, — третины — третий день после смерти, до которого душа умершего пребывает на земле в сопровождении ангела — Вестника...

— Может, хватит уже? — презрительно сморщился Алик. — Не могу слушать такие бредни! Особенно, когда их с таким серьезным видом преподносят!

— Не хочешь — не слушай! — отмахнулся Леньчик. — Сейчас пиво допьем и посмотришь... Да-да, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!

— То есть, ты мне Малова покажешь? — уточнил Алик. — Целого и невредимого: я слышал, что его чуть не по кускам собирали...

— Ага, сам видел! — подтвердил Кучерявый.

— Покажу. Только он бесплотный — дух. Но ты с ним, наверное, даже поговорить сможешь, — с большой доле вероятности предположил Леньчик.

— Серьезно? Ну, насчет поговорить? — не поверил Андрей.

— Серьезней некуда, — заверил Кучерявого Поташников.

— Так у него, значит, можно узнать, кто его того... замочил?

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — наверное, можно...

— Так, пацаны, вы меня совсем достали! — возмущенно заявил Алик. — Допиваем в темпе и идем смотреть духов! Ты же этого хочешь, Леньчик?

* * *

К дому, где ранее проживал покойный, поддатые приятели подтянулись уже в сгущающихся сумерках — быстро уговорить ящик "Жигулевского" у них не получилось. Леньчик, заблаговременно надевший на палец кольцо, уже на подходе к дому убитого старательно крутил головой по сторонам. Но, как назло, ни дух покойного, ни Вестник не спешили появляться в его поле зрения.

— Ты себе сейчас шею свернешь! — не упустил случая поддеть друга Алик. — Что, нету здесь никаких ангелов и духов? В принципе, я так и думал. Зря только пивом давились!

— Леньчик, а может нам к дому Филимоныча сгонзать или к моргу? — предложил Андрюха.

— Не знаю я, — неуверенно произнес Поташников, пожимая плечами. — Лукьяника-то дома была.

— Так она дома и померла, — заметил Кучерявый. — А Маслов помер у Филимоныча — к нему надо идти! — продолжал настаивать Карпов.

— Давайте еще немного подождем, — попросил Леньчик.

— И чего я с вами время трачу? — картинно протянул Алик. — Мож, ну его и на танцы? А, пацаны? Все полезней время проведем...

— Подожди-ка... — Леньчик заметил какое-то смутное движение во дворе Маслова. Он подошел поближе к забору и прильнул к щели между штакетинами — во дворе неподвижно стоял Вестник в неизменном парусиновом костюме в полоску и соломенной шляпе, а вокруг него нервно "нарезал круги" покойный Маслов. Леньчик привстал на "цыпочки" и заглянул во двор через верхнюю кромку забора.

— Эй, уважаемый, — негромко, чтобы не привлекать ненужного внимания жильцов, произнес он, обращаясь к ангелу, — можно вас и вашего товарища на пару слов?

— Ты кому это? — удивленно спросил Александров, заглядывая во двор следом за Леньчиком. — Там же нет никого!

— Тс-с-с! — приложил палец к губам Поташников. — Народ не буди! А без кольца их все равно не увидишь... Здесь они...

— Э-э-э, пацаны, вы меня что, видите что ли? — Покойный Маслов перестал "нарезать круги" вокруг Вестника и остановился, повернувшись лицом к забору. Силуэт духа словно размазался в воздухе и через мгновение Маслов уже стоял перед Леньчиком. — Я вас спрашиваю: так видите или нет?! Ну, ответьте мне, хоть кто-нибудь! Ну! Я так с ума сойду! — истошно заверещал покойник.

— Не ори! — отшатнулся от духа Поташников.

— Да я, вроде, тихонько, — опешил Алик.

— Да я не тебе — я ему... Слышу я тебя и вижу, только не ори! — произнес, обращаясь к "просочившемуся" сквозь ограду Маслову Леньчик.

— Видишь? Слышишь? Ну, слава Богу, наконец-то! — облегченно выдохнул покойник. — Я уж думал, что совсем сбрендил! Никто, представляешь, на меня внимания не обращает! Словно меня и нет совсем! Меня только вон тот старик видит, что во дворе стоит... Но он все время молчит — не разговаривает, только таскается за мной почем зря! Странный он какой-то, — пожаловался Маслов. — Пацаны, это что, розыгрыш?

— Какой, к чертям, розыгрыш? — удивленно произнес Леньчик. — Ты что, до сих пор не понял, что умер?

— Кто умер? — брови Маслова удивленно взметнулись. — Я умер? Да ничего подобного — вот он я! — дядька стукнул себя кулаком в грудь. — Я же все вижу, слышу, говорю... Как, по-твоему, я смог бы все это провернуть, если б помер?

— А как ты сквозь забор пролез? — парировал Леньчик. — Калитку не открывал, через ограду не перепрыгивал?

— Не может быть! — Маслов испуганно оглянулся — забор, действительно, оказался за его спиной. — Это я чё же... вот так... Как?

— Это, вообще-то я у тебя спрашивал, — усмехнулся Поташников. — Помер, ты, дядя! Вернее убили тебя!

— Не-е-е, парни, чё за шутки? — не внимал "голосу разума" мужик. — А как же этот, как его... марксизьм-ленинизьм? Ну, этот, который учит, что после смерти и нету ничего?

— Материализм, что ли? — догадался Леньчик.

— Точно! — Мужик от избытка чувств хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Материализьм и друг его атеизьм. Так выходит, что свистели нам "отцы народов"?

— Ну, выходит, что все не так просто, — философски ответил Леньчик.

— Так это, прав, выходит, был Володька Высоцкий: что мы отдав концы, не умираем насовсем...

— Выходит, что прав, — кивнул Леньчик.

— Так это, паренек, а друзья твои меня тоже не видят? — заметив "пустые" взгляды Алика и Андрея спросил Маслов. — Вот этого, здорового, я, вроде знаю — Александровых пацан. Алик?

— Угу, Алик, и он тебя не видит, — подтвердил Леньчик.

— А ты что же, особенный какой?

— Нет, — покачал головой Поташников, — просто у меня кольцо Вестника. Сейчас я его Алику отдам...

Леньчик стянул с пальца кольцо и передал Александрову:

— Убедись сам, что я не свихнулся.

— Посмотрим-посмотрим, — надевая колечко, буркнул Крепыш, а затем дернулся как от удара, когда передним из ниоткуда возник покойник. — Мать вашу так! — выругался он. — Напугал!

— Убедился? — довольно заржал Леньчик.

— Фигня какая-то! — Алик сдернул с пальца кольцо — покойник исчез. Надел — снова появился. — Ну-ка! — Алик легонько ткнул кулаком в плечо Маслову — кулак легко проскочил через бесплотную субстанцию духа.

— Че творишь-то, паразит?! — возмутился покойник, пораженный собственной "газообразностью".

— Да не кипишуй, ты, дядь Дим, — попросил Алик, — просто маленький эксперимент...

— Слышь, экспериментатор, чё в цирке что ль?— нахмурился дух. — Я те ща так поэкспериментирую! Нет, чтобы помочь по-знакомству... — неожиданно огорошил он парня.

— Да как же мы тебе поможем? — опешил Крепыш. — Тебя, дядь Дим, вроде, как, и нет... — нерешительно прибавил он.

— Ну как же нет? — плаксиво запричитал Маслов. — Когда есть...

— Пацаны, мне посмотреть дайте! — решительно потребовал Кучерявый, протянув руку. — Ал, гони колечко!

Погодь, Кучерявый, успеешь еще... — попытался отказать Алик, но Андрюха не дал ему договорить.

— Нифига! Сам успеешь! — огрызнулся Кучерявый. — Кольцо гони!

— Алик, да отдай ты ему кольцо, — попросил Леньчик. — Ты же знаешь, не отстанет ведь!

Алик с недовольным видом стянул кольцо и бросил его в подставленные ладони Карпова:

— Пользуйся, кровопивец!

Андрей с довольной улыбкой надел кольцо. Появлению духа он нисколько не удивился :

— Привет, дядь Дим!

— Ну, здорова, коли не шутишь, — мрачно ответил Маслов. — Вы так и будете друг с дружкою постоянно меняться?

— Ну, так кольцо-то одно, а посмотреть всем хочется...

— Я вам что, чудо-юдо заморское, чтобы на меня пялиться? — возмутился Масло.

— Ну, типа того, — не стал скрывать Кучерявый. — Ты вот, дядь Дим, привидения когда-нибудь видел?

— Нет, — мотнул головой дух, — я считал, сказки все это.

— Вот! — довольно воскликнул Карпов. — И мы точно так же до сегодняшнего дня считали... Ну, кроме Леньчика. А тут раз — и все с ног на голову. Понимаешь, к чему я?

— Ну-у-у, — потянул Маслов, — не очень.

— Поясню, — не смутился Кучерявый, — если ты не хочешь, чтобы мы на тебя как в цирке пялились — да не проблема: колечко в карман, и никто тебя больше и не увидит, и не услышит! Никогда! Аривидерчи, дядь Дима! — Карпов картинно "отсалютовал" покойнику, приложив руку к виску, а затем сделал вид, что собирается снять кольцо.

— Подожди! — испуганно взмолился Маслов. — Не уходите! Мне страшно одному!

— Хорошо, — уступил Андрей, — не уйдем пока. Только и ты тогда не возмущайся. Расскажи лучше, кто и как тебя убил? Я в милиции работаю, — пояснил Карпов, — поймаем этого урода — тебе всяко полегчает!

— Ничего уже мне не поможет, ребятки. — Плечи Маслова поникли. — А того кто меня убил, я не видел. Я даже не понял, что умер... И поверить до сих пор не могу...

— Привыкай, дядь Дим, тебе деваться некуда, — посоветовал Андрей. — Так что там с твоим убийцей-то? — напомнил он. — Давай с самого начала: расскажи, как ты в дом Филимоныча пришел? Может, что-то необычное в тот день заметил?

— Да все было, как всегда: проснулся, на работу сходил, вернулся... Ну, Манька моя — жена, -пояснил Маслов, — как обычно меня попилила: лентяй мол, забор надо поправить, крышу подлататать, картоху окучить... Да, кстати, это она меня из дома вытурила, наследство смотреть. Я ведь у Филимоныча, даром, что родственник, редко бывал: нелюдимый он...

— А жена-то, чего ж с тобой не пошла? Ей же, как я понял, больше всех надо.

— Да варилось у неё там на плите хрень какая-то, вот я один и пошел, — ответил Маслов. — Пришел, значит...

— А как дверь открыл? — спросил Кучерявый.

— Да просто: ключ у Филимоныча всегда под притолокой на гвоздике висел. Открыл — вошел, — продолжил свой рассказ покойник. — Походил, посмотрел: небогато, мрачненько, неуютно... Оно и понятно — столько лет без бабы, бобылем...

— Дядь Дим, давай ближе к делу, — попросил Андрей.

— Хорошо, ближе, так ближе: набрел я в чуланчике на сундук старинный, здоровущий, красивый такой, с медными накладками... А у меня однокашник в городе живет — директор комиссионки, антиквариатом занимается. Он у меня этот сундук за хорошие деньги б забрал. Только если моя благоверная за это прознает... Ясно, что не видать мне тех денег... Ну, в общем, решил я тот сундучишко перепрятать в сарайку куда-нибудь, или в старую стайку для свиней. Туда, куда моя благоверная по-первости носу не сунет. Крышку я поднял, шмутки из сундука вытащил. Потянул за кованные ручки — а он стоит, как вкопанный, сундук-то. Пустой, а с места не сдвинешь. Я его и так и этак — намертво, словно корни пустил. Я тогда начал дно изнутри внимательно рассматривать. Вижу: с одного угла царапин много, словно кто ковырялся там неоднократно. Вот... — Маслов замолчал, "переводя дух" — воспоминания о последних минутах жизни его морально истощили. Андрей слушал его рассказ внимательно, не перебивая. — Так вот, — продолжил покойник, — я на кухню за ножом. Ковырнул в том же углу — дондышко то и отошло!

— Тайник?

— Тайник, — кивнул Маслов. — Обратная сторона донышка вся какими-то иероглифами и знаками расписанная была, а под ней — еще одна камера — под завязку заполненная солью. Я еще тогда подумал, нафига соль-то прятать? Руку в соль запустил, покопался...

— Кроме книги, что еще нашел? — упреждая ответ Маслова, спросил Кучерявый.

— А ты откуда знаешь? — удивился покойник.

— Я же говорил: в милиции работаю. Вещдоки видел. Книга была: кожаная, старая, позеленевшей медью отделана. Что еще?

— Еще... Еще колбочка была стеклянная, — вспомнил Маслов, — закрытая пробкой. А пробка сургучом залита... Да, и печать там такая на сургуче выдавлена была...

— Что за печать? — спросил Карпов. — На что поже?

— На что похоже?... — задумался покойник. — На звезду шестиконечную похоже, — наконец произнес он, — А точнее: два треугольника друг в друга входят... Я, когда её расколупывал, хорошо рассмотрел.

— Так ты, значит, сломал печать? Что из колбы достать хотел? — не давая Маслову расслабиться, допытывался Кучерявый.

— Камень там лежал, — ответил покойник. — Драгоценный... Похожий на драгоценный, — поправился он, — я ж не ювелир. И вот, когда я пробку вытащил, а камень на руку вытряхнул — все и померкло... А когда немного прояснилось — со мной уже этот лысый... И никто меня не видит и не слышит...

— Понятно, что ничего не понятно, — покачал головой Кучерявый. — Значит, убийцу ты своего не видел?

— Не видел, — грустно подтвердил Маслов. — Парни, так что же мне теперь делать?

— Не знаю, дядь Дим, не знаю, — пожал плечами Андрей. — Я сейчас Леньчику кольцо верну, он у нас в этих делах спец...

— Да какой я спец! — отнекивался Поташников, надевая кольцо. — Просто, сложилось так...

— Ну, и что мне делать? — вновь спросил покойник, появившись в поле зрения Леньчика.

— Да ничего не делать, — ответил парень. — Вон тот лысый дед все, что требуется, сделает: в свое время отведет туда, куда следует...

— А куда следует? В ад? — испугался Маслов.

— Почему сразу в ад? — удивился Леньчик.

— А куда еще? — развел руками Дмитрий. — Я ж неверующий... был... В церкви ни разу не был, политзанятия посещал, лекции богохульные слушал... С такой анкетой в рай всяко не возьмут...

— Ну, тут я тебе, дядь Дим, не помощник — сам такой же: ничего об этом не знаю, — ответил Леньчик.

— Вот жизня-то, а пацаны?! — продолжал сокрушаться покойник. — Кабы кто надоумил заранее, так я бы в церкви лоб расшиб!

— Не переживай, дядь Дим, — посоветовал Леньчик, — может, все не так страшно: ты ведь не убивал, не грабил...

— Ага, посижу сотню-другую на раскаленной сковороде, глядишь — и амнистия? — ехидно поинтересовался Маслов.

— Главное, не унывать! — улыбнулся Леньчик злой шутке Дмитрия.

— Слушай, пацан, а этот лысый, он кто? — поинтресовался покойник. — Черт, дьявол?

— Какой черт? — рассмеялся Леньчик. — Он ангел...

— Ангел? — ахнул Маслов. — А где крылья?

— Он не простой ангел, — ответил Поташников, — он Вестник, Ангел Смерти. Таких как он называют костекрылыми ангелами. А почему крыльев не видно, я не в курсе... Да ты сам у него спроси — тебе его компанию еще несколько дней терпеть.

— Он хоть разговаривать умеет? — засомневался покойник, украдкой посмотрев на Вестника. — Ни слова, ни полслова я от него не слышал! А мог бы объяснить...

— Умеет он разговаривать, — сообщил Леньчик. — Попробуй еще поспрошать: вдруг ответит.

— Попытаюсь, — "вздохнул" Маслов.

— Держись, Дмитрий Вячеславович, а нам пора, — попрощался с духом Леньчик, — у нас еще дела есть.

— Не бросайте, пацаны! — взмолился дух. — Как я теперь с ним? С этим, костекрылым?

— Дядь Дим, мужайся! У тебя другого пути нет! А мы еще тебя навестим. Давай, пока! — Леньчик сдернул кольцо с пальца и убрал его в карман. — Хватит на сегодня духов, да парни?

— За глаза! — согласился Кучерявый, нервно смолящий очередную сигарету. — Пойдемте отсюда поскорее, — попросил он, — а то мне как-то не по себе!

Он первым пошел прочь от дома Маслова по улице, утонувшей в прохладной ночной темноте.

— Что случилось? — спросил Леньчик, догоняя Андрея, постепенно ускоряющего темп. — Не несись ты так!

— Задумался я, — ответил Кучерявый, снижая скорость. — Вспомнил, что бабка мне сказала... Видать, и вправду не просто так мой крестик расплавился!

— Не просто так, — согласился Леньчик.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? — Кучерявый вновь испуганно ускорил шаг. — Знаешь, да?

— Знаю,— честно ответил Леньчик. — Да не беги ты так! От него просто так не убежишь...

— От кого? — взвизгнул Кучеряый, нервно оглядываясь по сторонам. — За мной кто-то следит? Меня кто-то хочет убить? Да? Леньчик, не молчи!

— Опять ты за свое нытье, Кучерявый? — произнес Алик, подстраиваясь под шаг Андрея. — Будь мужиком! А ты, Леньчик, выкладывай, что знаешь. А после вместе прикинем, что делать. Мы же своих в обиду не даем, а, мужики?

Глава 7

Пгт. Нахаловка

1980 г.

Громкий стук в дверь вырвал закемарившего Пельменя из цепких объятий похмельного забытья. Первухин заторможено огляделся, не понимая, что могло его разбудить, потер пальцами опухшую разбитую губу и вновь закрыл глаза. Но вновь "потерять сознание" ему не удалось — стук в дверь повторился.

— Вот гребаная жисть! — сморщился Пельмень, поднимаясь с продавленного скрипучего дивана. — Кипишь беспонтовый!

Шаркая босыми ногами по давно не мытым половицам, Первухин, не переставая ругаться, добрался до двери, обитой некогда добротным зеленым дерматином. Со временем дерматин высох и растрескался, и теперь пестрел неопрятными комьями вылезшей в дыры пожелтевшей ватной набивки. Но Пельменю на это было откровенно наплевать, его устраивал внешний вид его берлоги. Главное — есть крыша над головой, есть где бухнуть, с корешками оттянуться, куда бабу привести... Кстати, когда вдруг на Пельменя снисходило желание чистоты, он тащил к себе на хату какую-нибудь прошмандовку покультурнее. Благо баб, слабых на передок, в Нахаловке хватало. И получал Первухин сразу несколько удовольствий в одном флаконе: и лохматку размохнатил, и похавал всласть, и приборяк внатуре поимел.

— Хто там еще нарисовался? — недовольно поинтересовался Славка, не спеша отпирать "ворота".

Ответа не последовало. Пельмень взялся за дверную ручку. Чертыхнувшись, через силу отодвинул заедающую щеколду и распахнул дверь.

— Чё так долго телился, Пельмеха? — сипло произнес стоявший за дверью худой носастый мужик. — Ухо чеголь давил?

— Хобот? — Первухин отступил в сторону, пропуская гостя в дом. — А я тебя только завтра ждал...

Со времени последней встречи старый подельник Пельменя сильно изменился, постарел. И без того будучи худым по натуре, Хобот сейчас был похож на тень самого себя: тонкая пергаментная кожа на абсолютно лысом черепе изобиловала многочисленными пигментными пятнами, длинный нос стал более костистым, заострился, темные круги под глазами, ввалившиеся глазницы. В общем, выглядел авторитетный приятель жутковато. Не изменились только маленькие колючие глазки, которые, как и прежде цепко, шныряли по сторонам.

— Че, Пельмеха, и краше в деревянный макинтош одевают? — заметив изумление крупными буквами "написанное" на лбу Первухина, глухо кашлянув, произнес авторитет. — Поэтому и спешу... — закашлявшись, просипел Хобот, прикрыв рот платком.

Прокашлявшись, гость убрал платок в карман, но Первухин успел заметить на светлой ткани капельки крови:

— Чахотка?

— Да, туберкулез у меня, Пельмень, — не стал скрывать авторитет. — Недолго мне осталось... — произнес он, проходя в комнату и падая на диван. — Хоть и благородная болезнь, а зажмуриться неохота!

— А кому ж охота до срока в ящик сыграть? — поддакнул Пельмень, пристраиваясь рядом с диваном на рассохшемся табурете. — К тому же тебе, Хобот. Я слышал, что ты теперь на положении...

— Да, смотрящим по области меня на прошлогоднем сходняке двинули... — Хобот вновь зашелся кашлем. — Ладно, давай к делу: ты точно книгу видел?

— Да не сойти мне с это места! Видел, как вот тебя ща вижу! В местном гестапо твой талмуд вялится! Кентиля одного у нас намедни жестко мочканули, а кирпич твой вещдоком канает...

— Тихо, — осадил подельника Хобот, — не кипишуй, Славка! Точно видел? За базар ответишь!

— Падлой буду! — Пельмень показушно рванул на груди заношенную майку.

— Значит, придется ментовскую третью хату ломануть, — задумчиво произнес Хобот, потирая кончик носа.

— Как... гадючник ломануть? — "поперхнулся" Славка. — Там же червонцев немеряно! Да все легавые востор...

— Не меньжуйся, Пельмеха! Не кипишуй раньше срока! — невозмутимо просипел смотрящий, вновь вынимая из кармана платок. — Откуда в твоей дыре куча красноперых? А? — Авторитет вновь зашелся булькающим кашлем. Прочистив горло, Хобот вытер посеревшие бескровные губы платком и продолжил:

— Твое пэгэтэ чай не столица! По ночи так и ваще в местном гестапо не больше пяти-шести легашей должно шкуру тереть: мудозвон в аквариуме, три копейки, ну и дежурный исповедальник, пожалуй. Так?

— Ну, так, — нехотя согласился со смотрящим Пельмень. — Все равно — жуть! Про волыны не забудь!

— Так и я не один привалился, — оскалился Хобот, — а с корсарами, у которых все косточки задрюканы.

— Не, Хобот, ты, конечно, вор авторитетный, но я на мокруху не подписываюсь! — судорожно замотал головой Первухин. — Да за прижмурившегося мента на раз лоб зеленкой помажут! Не-е-е, я — пас!

— Ты, Пельмень, как погляжу, че-то не вкурил: я — честный вор, а не гопота подзаборная, — тихо и вкрадчиво произнес авторитет. — Мочилово — не мой метод. Все должно пройти чинно, тихо и благородно, чтобы комар носу не подточил! Была книжонка, и нет её — испарилась. Пальба и мочилово — это крайний вариант, без которого желательно бы обойтись. А теперь давай-ка с тобой покубатурим, как нам без вооруженного гоп-стопа обойтись...

* * *

Отойдя на изрядное расстояние от дома Маслова, Алик остановился.

— Выкладывай! — коротко произнес он, схватив Леньчика за плечо.

— Хорошо, — не стал упираться Поташников, — я давно пытаюсь это сказать... Но вы же меня на смех подняли!

— Я был не прав! — признал ошибку Алик. — Достаточно извинений?

— Вполне, — кивнул Леньчик, — свои люди — сочтемся. Подождите немного... — Он надел кольцо на палец, и осмотрелся. — Никого, — облегченно вздохнул Пухлик, — лишние уши нам ни к чему.

— Правильно! — одобрил действия друга Алик. — А теперь по порядку...

— Присядем? — Леньчик указал на одинокую лавочку, сиротливо стоящую посреди варварски разломанной детской площадки.

Когда приятели "оккупировали" лавочку, Поташников огляделся по сторонам еще раз.

— Чисто? — спросил Алик.

— Порядок, — ответил Леньчик. — В общем, так, пацаны: дела наши швах...

— Только ты заранее не паникуй, — посоветовал Алик, — нам, вон, одного Кучерявого за глаза! Я, кстати, когда кольцо надел, тот давний случай во всех подробностях вспомнил... Как пелена с глаз упала: и старика этого лысого узнал, и Лукьяниху покойную вспомнил...

— Я тоже вспомнил! — вставил свои "пять копеек" Андрей, нервно раскуривая сигарету.

— Твоя была правда, Леньчик, — продолжил Алик с серьезным видом. — Поэтому давай начистоту...

— А ситуация такая: дух колывановского колдуна, чью могилу мы с вами разрыли, освободился, — огорошил друзей Поташников. — Его Маслов выпустил, когда тайник Филимоныча вскрыл...

— Да, Маслов про какой-то тайник рассказывал, — вспомнил Андрей. — Так это колдун его прикончил? — догадался он.

— Он самый, — подтвердил Леньчик. — И, как сказал Филимоныч, жертвы еще будут...

— Вот попандос! — выругался Алик. — Эта морда что: всех подряд рвать будет?

— Не должен, вроде... — с сомнением протянул Леньчик. — Филимоныч как-то не сказал... Но упырь этот... — Поташников "помялся" немного, но все-таки собрался с духом и произнес, — тебя, Кучерявый, ищет.

— Почему меня? — побледнел Андрюха. — Почему не кого-нибудь из вас? — Сигаретный огонек задрожал в его руке.

— Так вышло, дружище... — Леньчик ободряюще хлопнул друга по плечу. — Помнишь, как у тебя на кладбище пошла носом кровь? — спросил он.

— Вроде... помню... — выдавил Кучерявый. — Там всего-то несколько капель...

— А больше и не нужно, — мрачно произнес Поташников. — Одной капли, упавшей на могилу колдуна, хватило с лихвой, чтобы его пробудить. Так Филимоныч сказал.

— Но мы же сожгли его кости! — припомнил Алик. — А после солью все засыпали! Помните, что тогда сторож сказал? Если сжечь проклятые кости, дух сам собой отправляется в преисподнюю...

— Так почему же, мать вашу, он не в аду?! — Кучерявый растоптал брошенный на землю окурок, и тут же закурил следующую сигарету. — Мы же кости сожгли? Сожгли! Солью все засыпали? Засыпали!

— Ошибся Филимоныч — не помогло это, — сказал Леньчик. — Колдун сильней оказался, чем ожидал сторож, поэтому Филимоныч заточил его дух в тайнике.

— А я ему на кой черт сдался? — Кучерявый глубоко затянулся и, поперхнувшись, закашлялся.

— Дюха, ты лучше черта не поминай... — поминутно оглядываясь, посоветовал Леньчик. — Мало ли что...

— Так зачем я ему? — откашлявшись, просипел Андрей.

— Колдуну новое тело нужно... Сейчас он бесплотный, типа привидения...

— А я причем? — Кучерявый вопросительно посмотрел на Леньчика. — Ты хочешь сказать, — медленно произнес он, начиная догадываться, что имел в виду Поташников, — что ему нужно именно мое тело?

— Ну да, — кивнул Леньчик, — свое-то он восстановить не сможет — мы кости сожгли, а пепел с солью смешали. А ты его своей кровью воскресил. Вот и выходит, что вы теперь как Ленин и партия — близнецы-братья.

— Вот дерьмо! За что мне это?! Чем это я так провинился-то?! — простонал Кучерявый.

— В руки себя возьми, тряпка! — рыкнул Алик.

— Ага, легко тебе говорить, — шмыгая носом, взмутился Карпов, — не твое же тело этому упырю понадобилось! Бежать надо...

— Куда бежать? — решительно пресек приступ паники Александров. — Думаешь, от него можно где-нибудь спрятаться?

— Куда бежать... куда бежать... куда бежать... — как заведенный твердил Андрей. — В церковь! Точно! В монастырь! — осенила его неожиданная догадка. — Тварям нет места на святой земле! Бабка так говорит... Точно, с ней посоветуюсь... И в монастырь! Отмолю... — в его глазах зажегся безумный огонек.

— Не дури, Кучерявый! Какой монастырь? Ты ж комсомолец! — сурово упрекнул друга Алик.

— И чё: загнуться с комсомольским значком на груди и партбилетом в кармане?! — сорвался на крик Карпов.

— Хотя бы! — непреклонно стоял на своем Алик. — Но только вначале надо попытаться эту тварь задавить.

— Как? Филимоныч, и тот не смог! А он получше нашего во всем этом разбирался! — не желал ничего слушать Кучерявый.

— Ну, повязать-то он его сумел, — парировал Алик. — И если бы не Маслов...

— Но мы нихрена об этом не знаем! — нервно перебил его Андрей. — Как мы его задавим?

— Есть один способ, — подал голос Леньчик.

— Ну?! — в один голос воскликнули Алик с Кучерявым.

— Нужно добыть бумаги Филимоныча, в которых описываются методы борьбы с такими вот...

— Где эти бумаги? — Кучерявый вцепился в футболку Леньчика мертвой хваткой. — Как их добыть?

— У Филимоныча дома есть еще один тайник — в столешнице письменного стола, — сообщил Поташников. — Бумаги в нем. Филимоныч вел дневник, где описывал все необычное, с чем ему приходилось сталкиваться. Да, пацаны, — вспомнил он, — есть одна штука, которая ни за что не должна попасть в руки колдуна... Иначе худо будет не только нам, а вообще всем...

— И что это? — полюбопытствовал Алик.

— Помните книгу из могилы? — спросил Леньчик.

— Я её вчера в отделе видел, — напомнил Андрюха. — Это она?

— Да, — ответил Леньчик. — Если колдун ей завладеет и найдет ключ... Сами понимаете: мало никому не покажется!

— Значит так, пацаны, давайте расставим приоритеты, — подытожил Алик. — Самое важное — это Андрюхина безопасность! Все остальное потом, по ходу пьесы! Что нам для этого нужно?

— Добыть бумаги Филимоныча, — произнес Леньчик. — Нужно узнать, как нам бороться с колдуном.

— Все верно, — согласился Алик. — А интересно, этого, из могилы, можно увидеть при помощи кольца?

— Филимоныч сказал, что можно, — ответил Поташников. — С его помощью, — он поднял руку и протер кольцо большим пальцем, — все потустороннее будет как на ладони.

— Замечательно! — воскликнул Алик. — Тогда устроим посменное дежурство: чтобы возле Кучерявого все время кто-то находился... С кольцом. По крайней мере, первое время, пока не разберемся что к чему...

— Дюха, а крестик, который раскалился, уцелел? — поинтересовался Леньчик. — Или расплавился?

— Да нет, целый вроде... — Кучерявый достал из кармана порванную цепочку — крестика на ней не было. — Вот, блин! Да где же он? — Андрюха суетливо обшарил карманы. — Нету, пацаны! Был, а теперь нету! Он с цепочкой в одном кармане лежал...

— Стой смирно! Не топчись! — прикрикнул на друга Поташников. Подсвечивая себе зажигалкой, он внимательно, сантиметр за сантиметром, просматривал землю у ног Кучерявого. — Есть! Нашел! — воскликнул Леньчик, обнаружив пропавший крест. — Держи! Не теряй больше — возможно он тебе уже один раз жизнь спас!

— Да, надень лучше, — согласился Алик.

— Ну, так это же не комсомольский значок, — не удержался и поддел приятеля Кучерявый.

— На войне и в бою любые средства хороши! — не поддался на провокацию Крепыш. — Церковь — это всего лишь наш идеологический противник, а вот полоумный мертвец — кровный враг! Он нашего друга извести хочет!

— Блин, Ал, — помимо воли хихикнул Леньчик, — послушал бы ты себя со стороны...

— Тьфу, атеист, мать его! — сплюнул на землю Алик.

— Кто бы мог подумать? — добавил Леньчик.

— Так вот, — мрачно сообщил Алик, — чтобы не возникало больше вот таких недоразумений, нужно эту сволочь поскорее успокоить, и забыть все, как дурной сон!

— Поддерживаю! — влез Кучерявый. — И поскорее...

— К Филимонычу? — ради проформы уточнил Леньчик. — За бумагами?

— К Филимонычу! — дал отмашку Алик.

Парни оторвали задницы от скамейки и торопливо зашагали по темной, слабоосвещенной улице. Из фонарей, в изобилии разбросанных вдоль дороги, хорошо, если горел каждый третий. Вокруг работающих светильников "роились" мириады насекомых, забивая мусором некогда прозрачные стеклянные колпаки, ухудшая и без того неважнецкое освещение. Едва заметный ветерок шевелил темные кроны деревьев, бросающих на дорогу причудливые и фантастические тени. Тени, пластично изгибаясь, стелились по асфальту, переплетались друг с другом, как толстые ленивые змеи. Когда из темной подворотни на освещенную дорогу неожиданно выскочила облезлая дворняга, Кучерявый испуганно дернулся в сторону, едва не свалив с ног Леньчика.

— Ёк! — сдавленно охнул Поташников, хватаясь за Алика, чтобы не свалиться в заполненную цветущей зеленой водицей сточную канаву. — Кучерявый, обалдел, что ли? Это ж просто псина бродячая!

— Андрюха, не гоношись — ничего страшного еще не случилось! — посоветовал Алик.

— Ага, не гоношись: когда случиться — поздно будет! — парировал Андрей.

— Да от двоих дерганий беспонтовых все одно толку никакого, — не согласился с ним Крепыш. — Да ты сам прикинь: дернулся — Леньчика толкнул, Леньчик за меня схватился... И чё мы в итоге имеем?

— Чё имеем? — переспросил Карпов.

— В том то и дело, что ничего! Никакой свободы маневра, — обстоятельно пояснил Алик, — ты нас Леньчиком одним махом из игры вывел... А нам, пацаны, надо научиться спину друг другу прикрывать, а не мешаться друг у дружки под ногами.

— Так-то Алик дело говорит, — согласно закивал Леньчик, не переставая внимательно "сканировать" окрестности с надетым на палец кольцом. — И научиться этому надо как можно скорее... — Ленчик осекся и замолчал — где-то в глубине сада, мимо которого проходили приятели, затрещали кусты.

Треск нарастал, приближаясь к дороге. Зашуршали опавшие листья, скрипнул старенький покосившийся забор, как будто принял "на свои плечи" тяжелую тушу. В темноте, словно два мощных прожектора, сверкнули чьи-то изумрудные глаза. Заборчик скрипнул еще раз, когда прятавшееся во мраке существо сигануло с забора на дорогу и понеслось к друзьям.

— Поберегись! — крикнул Леньчик, подавшись назад.

Алик нагнулся и, подобрав с земли обломок белого силикатного кирпича, "качнул" его в ладони, пробуя "на вес". Удовлетворенно кивнув, он замер в выжидательной стойке. Кучерявый панически задергался и, не придумав ничего лучшего, юркнул за спину вооруженного кирпичом приятеля. Друзья "приготовились" к отражению атаки... На освещенный пятачок вылетел непривычно огромный и толстый черный котяра, тащивший в зубах слабо трепыхающегося кролика.

— Нихренасссе котяра! — с придыханием воскликнул Алик. — Прям не кот, а целый конь!

— Кони кролей не давят! — выглядывая из-за спины Крепыша, с облегчением произнес Кучерявый. — Но по кустам он так ломился... Я прямо вспотел... — Карпов промокнул рукавом выступивший на лице пот.

— Ну, если только вспотел — это дело поправимое, — деловито произнес Алик, бросая на землю кирпич. — Штаны-то хоть не намочил?

— Да иди ты! — беззлобно ругнулся Кучерявый, провожая взглядом убегающего по обочине дороги котяру. Кролик почти не трепыхался: его подергивающиеся ноги лишь слабо загребали придорожную пыль, практически не мешая ночному хищнику следовать своей дорогой. — Ну, ты поглянь, какой?.. Леньчик, а ты чего молчишь? — Карпов толкнул Поташникова локтем в бок.

Леньчик никак не отреагировал: он стоял, раскрыв рот, глядя в след убегающему коту.

— Леньчик! Чё застыл столбом? — не успокаивался Андрей, еще раз толкнув друга, но уже кулаком в плечо. — Увидел чего? — вновь не дождавшись ответа, подозрительно уточнил он. — Дух? Привидение? Колдун? Ну, Леньчик, не молчи!

— Баба... — просипел перехваченным спазмом горлом Поташников.

— Какая баба? — не понял Леньчика Алик.

— Голая...

— К-хм... — Алик даже поперхнулся от неожиданности. — Голая? Где, Леньчик?

— Там... — Поташников, сглотнул, "продавливая" сковавший горло ком и ткнул указательным пальцем в сторону убегающего кота. — Сиськи из стороны в сторону болтаются — дорогу подметают... А в зубах — крольчара... Живой еще... вроде...

— Так ты про этого здорового кота? — уточнил Алик. — Так это кошка?

— Баба это... — выдохнул Леньчик. — Здоровая, сисястая, на четырех мослах шпилит... Не кот это, и даже не кошка... По ходу, это ведьма, пацаны... В кошку она перекинулась...

— Кольцо! — одновременно догадались Алик с Кучерявым.

— Дай глянуть! — Алик первым протянул руку.

Леньчик безропотно стянул кольцо и протянул другу. Алик в мгновение ока натянул его на палец.

— Ипона мама! Вот это жопа! — Разглядев в свете фонарей сверкающую голую задницу, "восхитился" Александров.

— Дай мне! Я тоже посмотреть хочу! — заканючил Кучерявый.

— Держи! — Алик бросил кольцо Андрюхе.

Пока Карпов надевал кольцо, ведьма-перевертыш скрылась в переулке.

— Блин, проморгал! — искренне огорчился Кучерявый, не обнаружив на дороге голой бабы. — Вот всегда так: как кипишь какой — так мне больше всех и достается! — заныл Карпов, возвращая кольцо Леньчику. — А как на голую бабу на четырех мослах — так все вам!

— Дюха, да не расстраивайся ты так! — Алик хлопнул друга по плечу. — Че, голых задниц не видел?

— Представь себе, не видел! — обиженно засопел Карпов.

— Так давай, я тебе покажу! — Алик громко хлопнул ладонью по пятой точке.

— Да пошел ты...

— Всё, Дюха! Завязали с приколами! — переход Алика от бесшабашного веселья к нешуточному разговору получился неожиданно резким. — Ведьм нам еще не хватало для всеобщего счастья. Представляете, что будет, если она с нашим колдуном споется?

— А что, — испуганно охнул Кучерявый, — думаешь, они могут?

— А кто их, этих тварей, разберет? — Алик почесал затылок, а затем "философски" изрек:

— В расход их всех надо, чтобы не портили стройную материалистическую картину мира. Согласны?

— Я за! — тут же поддержал друга Кучерявый. — Обеими руками!

— А ты чего молчишь, Леньчик? — Александров повернулся ко второму приятелю.

— Пока в раздумьях, — не стал "темнить" Леньчик. — С колдуном все понятно — он на Кучерявого бочку катит... А это наказуемо. К тому же он — бесплотный дух давным-давно издохшего питекантропа, которого никто искать не будет. А эта голожопая мадам, по всей видимости, не каждый день в чем мать родила в виде кошки прогуливается... И если мы её того, в расход, а она возьми и обратно в человеческий облик перекинься? И останемся мы "на руках" с трупом голой тетки. И поди тогда, докажи, что не верблюд! На зону кто-нибудь спешит попасть? Я лично не тороплюсь...

— Убедил, красноречивый! — Алик, как обычно, быстро принимал решения. — Ведьму, значится, пока не трогаем — оставим на сладенькое. Может и не обязательно её в расход пускать. А вот колдун, сука, ждать не будет...

— Так давайте поспешим, и побыстрее раздобудем бумаги Филимоныча! — поторопил друзей Карпов, ускоряя шаг.

— Давайте поспешим, — кивнул Алик, догоняя Кучерявого.

Леньчику не оставалось ничего другого, как присоединиться к товарищам, благо, что до жилья Филимоныча оставалось "рукой подать". Через пять минут они уже топтались возле забора нужного дома.

* * *

— Ручка с бумагой в твоей берлоге найдется? — поинтересовался Хобот.

— Зачем? — удивился Первухин.

— План местного гестапо рисовать будешь, — пояснил авторитет. — Ты же там не раз бывал?

— А то, — хмыкнул Пельмень, — знаю третью хату как свои регалки! — Вчера только к исповедальнику за мордобой таскали... Тогда, кстати, я книжонку-то и срисовал.

— Ручка и бумага есть? — повторил носастый.

— Э-э-э... — "закатил шары" Пельмень, вспоминая, присутствует ли в его квартире искомая канцелярия.

— Не тормози, Пельмеха! — поторопил Славку смотрящий, поглядывая на часы. — Времени и без того в обрез!

— Чертилка, кажись есть! — обрадовано сообщил он, подскакивая с табуретки. Обгрызенный карандашик обнаружился под старой радиомагнитолой, неизвестно с каких пор валявшийся в этом пыльном закутке. — Вот, держи, Хобот, — Пельмень принес авторитету карандаш, словно преданный пес хозяину брошенную палку. А гумага... гумага... вспомнил! — Славка обрадовано хлопнул себя ладонью по лбу. — Ща!

Он метнулся в небольшую прихожку, рванул за ручку дверь в совмещенный с ванной санузел. Подхватил с бетонного пола лежавший возле стульчака томик стихов какого-то начинающего поэта, навязанный Первухину "в нагрузку" к коробке конфет, затаренных в местном сельмаге. Так как деваться Славке было некуда: без конфеток и винища очередная сучка на случку не соглашалась, томик стихов был оплачен, принесен на хазу, где и занял подобающее ему место — возле параши, как подтирочный материал.

— Есть чистый лист! — Вернувшись в комнату, Пельмень продемонстрировал сохранившийся авантитул томика Хоботу. — Он жесткий, вот и уцелел, — пояснил Славка.

— Рисуй план гестапо, — коротко приказал смотрящий. — Да поподробнее!

— Чё там рисовать-то? — пожал плечами Пельмень, присаживаясь на диван рядом с Хоботом. Подвинув к себе табурет, Славка положил него развернутую книгу, и старательно нарисовал квадрат, разбив его полосой на две неравные части. — Это коридор, — Пельмень ткнул карандашом в нарисованную полоску, — в конце — амбразура с паутиной. Это — дежурка-аквариум с мудозвоном, — карандаш уперся в маленькое помещение. — А здесь, — Первухин разделил черточками оставшееся помещение на пять частей, — три исповедальни, обезьянник и оружейка.

— Один этаж в хате? — уточнил Хобот.

— Два. На втором только коридор и кабинеты, — ответил Славка.

— Где паливо хранится?

— По идее — на втором этаже есть каморка, — ответил Славка, — вот здесь — вторая дверь от амбразуры.

— Думаешь, книга там?

— Не-а, — Славка мотнул головой, — Казанцеву, ну, следаку, которому при мне книжку приперли, по ходу в лом было вещдоки оприходовать...

— Тебе-то почем знать? — усомнился авторитет.

— Да точняк, Хобот! Да у него на лбу словно регалку вот такими буквами набили... Он энтот кирпич или в сандаль запихал, или на столе оставил, но из исповедальни точно не вынес. Зуб даю!

— Побереги жевалки, Пельмень, их у тебя и так немного осталось, — просипел Хобот, вновь прикладывая платок к губам. — Каморку тоже скидывать со счетов не будем... — авторитет вновь содрогнулся от кашля, пачкая платок капельками крови.

— Совсем ты плох, Хобот, — сочувственно покачал головой Славка. — На больничку тебе бы...

— Не жилец я уже, Пельмеха, — нехотя признался смотрящий. — Лепила приговор вынес, который обжалованию не подлежит: спасти меня может только чудо! Понял? Чудо! Как тогда в шестьдесят третьем...

— Чудо? Это ты о Снулом, что ли? Да где же взять-то его? Он же давно ласты склеил!

— Да, жаль, что Снулого не вернуть, — с булькающим грудным присвистом вздохнул Хобот. — Но чудо все-таки явлено — книга всплыла! Я уж и не надеялся... А это шанс! Какой-никакой... Старик говорил, что книга многое может...

— Что может? — заинтересованно протянул Славка.

— Не знаю, — авторитет потеряно развел руками, — но надеяться мне больше не на что...

— Хреново, пахан, — буркнул Пельмень. — А если кирпич тот — чисто беспонтовка?

— Сам знаю, — щека авторитета дернулась в нервном тике. — Но деваться мне по жизни некуда... Ладно, хорош трындеть: малюй, чего вокруг хаты! — взял себя в руки Хобот. — Как без палева добраться, амбразуры...

— Понял, не дурак! — Славка вновь уткнулся в рисунок. — Вот смотри, — Первухин нарисовал вдоль стены с выходом широкую полосу, — центровая скрипуха выходит аккурат на топталовку...

— На Советскую? — уточнил авторитет.

— А у нас в Нахаловке один бродвей, другого нету, — ухмыльнулся Пельмень, — даром, что райцентр...

— Много текста не по делу! — жестко оборвал подельника Хобот. — Топталовка ночью хорошо освещена?

— Ну, так бродвей же, есть немного. Темняк с другой стороны гестапо, — поспешно пояснил Славка. — Тут загашник за стеной, — он нарисовал с тыльной стороны райотдела внутренний дворик, — сюда амбразуры и выходят. За стенкой говнотечка в овраге бежит — лучше места, чтобы без палива к гестапу пробраться и не придумать.

— А по сторонам от хаты что? — спросил Хобот.

— Вот тута, с этой стороны: клумбы, кусты, деревья, — ткнул карандашом в правую "стену" здания Славка, — а с этой — заготконтора лесхозовская... Ну, там капустники конторские обитают и другая шушера.

— Ясно, — просипел Хобот, придирчиво рассматривая художества подельника. — Собирайся, Пельмень, теперь внатуре на бахчу глянуть надо.

— Слушай, пахан, если я таки при делах, то какой мой интерес? — осторожно поинтересовался Пельмень. — Мантулить на таком гранде сам знаешь — не по понятиям.

— Не меньжуйся — не обижу, — пообещал Хобот. — Если все выгорит — косую отстегну.

— Косую? — переспросил Славка, подумав, что ослышался. — Ек, пахан, тады все тики-так! Еще бы без мокрухи обойтись...

— Цыть — не каркай! — шикнул Хобот. — Обойдется все. Давай впуливайся — не тормози честную компанию! — поторопил он Пельменя. — А то мои котлы не в мою пользу минутки отстукивают.

* * *

Алик беспардонно скинул со штакетины проволочную петлю, удерживающую калитку в закрытом положении.

— Че, вот так в борзую и попрем у всех на виду? — тормознул Алика Кучерявый, схватив друга за руку.

— Ты на часы давно смотрел? — Алик решительно распахнул калитку, не слушая предостережения друга. — Спят уже все. Главное — не шуметь. Да не ссы, Кучерявый — все в норме будет!

Алик тенью проскользнул во двор, жестом приглашая приятелей следовать за ним.

— Вот блин, — чертыхнулся Карпов, втягивая голову в плечи, — если что, там еще и опечатано все.

— Прорвемся, — не унывал Алик, пробегая через неухоженный и заросший бурьяном двор к крыльцу.

"На полусогнутых" Андрюха тоже пробежал по двору, стараясь держаться в самых темных местах. Леньчик, не забывая оглядываться, молча присоединился к приятелям.

— Так, пацаны, — когда приятели собрались на крыльце дома, произнес Алик, — попробуем через окно пристройки пролезть...

— Подождите, у меня идея появилась, — неожиданно заявил Кучерявый. — Идите за мной! — сказал он, скрываясь за углом дома.

— Ну, пойдем, Леньчик, посмотрим, что за идея Андрюху осенила, — пожал плечами Алик.

Карпов остановился возле одного из окон, затем легонько стукнул ладонью по краю облупленной рамы. Рама покачнулась, и один из углов вылез из паза. Кучерявый просунул в образовавшуюся щель пальцы и аккуратно потянул раму на себя. Через секунду он вынул её из оконного пролета и поставил на землю, привалив к стене.

— Вуаля! — довольно произнес он, "демонстрируя" свободный "проход" внутрь дома.

— Как догадался, что рама не закреплена? — спросил Алик.

— Вспомнил, что когда городские оперы работали — они раму вынимали — проветрить.

— Понятно, — Алик "потянул" носом воздух, — запашок еще тот — весь день жарило.

— Точно, — скривился Кучерявый, — тухлятиной несет!

— Так кто ж тут кровищу оттирать будет? — хохотнул Александров. — Уж не ты ли, Кучерявый?

— Хорош ржать, Ал! — возмутился Леньчик. — Давайте сначала возьмем то, за чем пришли.

— Ага, — присоединился к нему Карпов, — и ноги побыстрее отсюда унесем...

— Тебе лишь бы побыстрее, — проворчал Алик, но смеяться перестал. — Схватившись рукой за невысокий подоконник, он одним ловким движением перекинул крепкое тело в дышащую сладковатым смрадом комнату. Напрягая зрение, он огляделся, насколько это было возможно в темном помещении, затем, высунувшись на улицу, прошептал: — Давайте по одному.

Ухватившись за протянутую Аликом руку, Леньчик, пыхтя, перевалился через подоконник.

— В сторону! — распорядился Алик. — Надо Кучерявого в хату затащить.

Леньчик неуклюже отступил от оконного проема и воткнулся коленкой в угловатый и твердый предмет. В темноте сначала что-то глухо скрежетнуло, а затем звонко тренькнуло разбившееся стекло.

— Черт! — в сердцах выругался Леньчик, схватившись рукой за ушибленную коленку.

— Чё там у тебя?! — зашипел на него Алик.

— Да тут тумбочка какая-то... А на ней, походу, то ли графин, то ли ваза стояла... — виновато потянул Леньчик, шевеля носком кроссовка осколки стекла. — Темно — не заметил...

— Бегемот! — беззлобно ругнулся Алик.

— Э-э-э, поцики! Чего там у вас? — Андрюха засунул голову в оконный проем. — Вы всех соседей перебудите!

— Это Пухлик какую-то стекляшку хозяйскую кокнул, — пояснил Александров.

— Не глухой, понял, что это не половицы скрипят...

— А ты чего телишься?! — накинулся на Карпова Алик. — Давай, залазь в темпе!

— А может я это — на стрёме? — чересчур бодро предложил Карпов. — За шухером послежу...

— Ладно, свисти, если что заметишь, — неожиданно согласился Алик. — Слушай, Кучерявый, а ты когда днем здесь был, письменного стола не видел?

— Не-а, — мотнул головой Андрюха, — не до того было.

— Ладно, разберемся, — заявил Алик. — Чай не в царских палатах Филимоныч жил — две комнаты и кухня...

— И столов тут — раз, два и обчелся, — согласился с ним Леньчик.

Алик, захрустев битым стеклом, решительно направился в темноту.

— Фонарик бы сюда! — вздохнул Поташников и, вытянув руки перед собой, засеменил следом за "несгибаемым товарищем по партии". Под подошвами кроссовок хрупнули осколки битой посуды — Леньчик нервно поморщился, представляя, как острое стекло режет дорогую заграничную обувь. Эти модные "шузы" с привлекательной для каждого советского гражданина надписью "адидас" встали ему в копеечку. Жаль было портить хороший товар, который на толкучке у "фарцы" стоил дороже раза в три, если не больше.

— Ну, звиняй, придется искать без фонаря! — Александров остановился, нащупав ситцевую занавеску, отгораживающую комнату от небольшого коридорчика. — И завязывай бубнить — не в деньгах счастье! Заработаешь еще на новые кроссы. Лучше спичку зажги!

— Ух, а я вслух что ли? — смутился Леньчик, нашаривая в кармане спички.

— Вслух-вслух, — ворчливо отозвался Алик. — Аж слушать противно! Ну, нашел?

— Вот, — Поташников встряхнул коробок, — держи.

Алик забрал у приятеля спички — через секунду темное помещение озарил слабый трепыхающийся огонек. Александров одернул занавеску свободной рукой и вошел в коридорчик:

— Так, что тут у нас?

Оказалось, что из коридорчика можно было пройти еще в одну, точно так же отгороженную цветастой занавеской, крохотную комнатку и кухню с большой русской печкой, занимающей практически все свободное место.

— А вот и стол, — довольно произнес Алик, отодвинув в сторону очередную занавеску.

— Нашел? — Леньчик через плечо друга заглянул в комнатку.

В этот момент огонек моргнул и погас, погрузив комнатку в первозданную темноту.

— Блин! — зашипел Алик, роняя прогоревшую спичку и хватаясь обожженными пальцами за мочку уха. — Не отвлекай!

— Так нашел или нет? А то я посмотреть не успел...

— Нашел-нашел! — Крепыш выудил из коробушки еще одну спичку и чиркнул её о терку. — Смотри, Пухлик, кажись этот — другого стола в хате нет.

— Я на кухне еще один видел, — возразил Поташников.

— На кухне — дощатый, — отмахнулся Алик, — да и доски слишком тонкие для тайника. Кучерявый говорил в письменном столе. Этот — в самый раз! И где же тут тайничок? — Алик задумчиво потер переносицу, а затем постучал костяшками пальцев по обшарпанной столешнице. — Не похоже, чтобы здесь что-то было, — Крепыш постучал по дереву еще раз, — звук не тот...

— А ты с другой стороны попробуй, — вмешался в процесс Леньчик, но Алик и без его подсказок принялся простукивать столешницу по периметру.

Ближе к стене, возле которой располагался стол, звук неожиданно изменился.

— Опаньки! — обрадовано воскликнул Александров. — Кажись, нашел!

Схватившись за стол, Алик резко отодвинул его от стены и развернул тыльной стороной к себе. Пробежавшись пальцами по поеденной временем древесине, Крепыш нащупал торцевую металлическую планку, слегка выступающую над поверхностью столешницы. Попытка расшатать и отогнуть её руками, провалилась — декоративная железяка и не подумала шевелиться. Еще раз внимательно её исследовав, Александров обнаружил два в шурупа с утопленными в металл шляпками, намертво ввинченных в столешницу.

— Ал, ну чё там? — прошептал Леньчик, зажигая очередную спичку.

— Не отдирается, — ответил Крепыш. — На шурупы посажена. Есть, чем открутить? Ну, или хотя бы подковырнуть... Леньчик, сгоняй на кухню, — распорядился Алик. — Ножик-то там всяко найдется.

— Ножик и у меня есть, — ответил Леньчик, не горевший желаем копаться на темной кухне покойника. — Настоящий "Викторинокс"! — с гордостью произнес он. — Я в загранке брал...

— Так давай скорей, чего столбом стоишь? — зашипел Алик, требовательно протянув руку.

— Ты только это, поаккуратнее — не сломай, — попросил Леньчик, вытаскивая "складишок" из кармана. — Дорогой, зараза!

— Ну, раз дорогой и настоящий — значит, выдержит — не согнется, словно из фольги, — отрубил Крепыш, принимая из рук приятеля ножик, красный корпус которого был украшен белым крестом.

— Там это, за открывашкой для бутылок, есть небольшая отверточка... крестовая... Ты попробуй, может, подойдет...

Алик, подцепив ногтем специальную риску, легко выщелкнул из корпуса отвертку и пристроил её к шляпке шурупа.

— Как для нее шитая! — довольно произнес он, когда отвертка легла в пазы.

Чтобы выкрутить шурупы, пришлось приложить небольшое усилие, но дорогой заграничный ножик прекрасно справился со своей задачей — не погнулся и не развалился в крепких руках "взломщика". Освободившись от крепления, планка легко выскользнула из паза, открыв небольшой тайничок.

— Готово! — запуская руку в тайник, выдохнул Александров.

— Ну, есть чего? — нервно поинтересовался Леньчик.

— Есть контакт! — Алик бросил на стол толстую амбарную книгу в потрепанной клеенчатой обложке.

— Это все? — уточнил Леньчик.

— Нет, кажись, еще что-то есть, — произнес Крепыш, выуживая из тайника металлический кругляк около пяти сантиметров в диаметре.

— Чё это? — спросил Леньчик, разглядывая находку в трепыхающемся пламени свечи.

— На монету похоже, — покрутив кругляк в руках, сказал Алик. — Ладно, после разберемся!

— Больше ничего нет?

— Все, пусто, — ответил Александров.

— Тогда валим? — Леньчику не терпелось убраться из мрачного дома, пропахшего смертью.

— Валим, — согласился Алик, убирая монету в карман. — Только слегка приберемся, чтобы без палева...

Он поставил планку на место, прикрутил шурупы и, развернув стол, придвинул его к стене:

— Как так и было! Еще бы осколки той хрени собрать, которую ты, Леньчик, раскокал...

— Может, еще и полы протрем? — предложил Леньчик. — Натоптали же...

— Натоптано тут и без нас было, — отмахнулся Алик, — а кровь мы так запросто все равно не отмоем. А вот осколки, хотя бы крупные, надо куда-нибудь в угол запинать, чтобы не отсвечивали.

Потратив еще минут десять для наведения "видимости порядка", парни выглянули в окно.

— Дюха! Кучерявый! — позвал Карпова Алик. — Как у тебя? Тихо?

— Все нормуль! — отозвался из-за угла дома Андрей. — У вас как прошло? Нашли что-нибудь?

— Да, — ответил Крепыш, спрыгивая с подоконника в сад. — Леньчик, давай!

Поставив на место оконную раму, парни, крадучись, покинули участок покойного Филимоныча. Через полчаса они уже сидели в летней кухне стариков Алика.

— Итак, — Алик выложил на стол находки, — в результате проведенной операции мы заполучили некую тетрадку предположительно с записями сторожа и какую-то древнюю монету.

— Интересная монетка, — Леньчик взял позеленевший медный кругляк в руки. — Мужик какой-то в шлеме...

— Леньчик, давай потом! — плаксиво попросил Карпов. — Сначала разберемся с тетрадкой Филимоныча...

— Ладно, — Леньчик с сожалением отложил монету в сторону. — С тетрадкой, так с тетрадкой.

Парни склонились над найденным в тайнике гроссбухом, а Алик перевернул обтянутую слегка липкой от времени клеенкой корку.

— Лето, одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, — вслух прочитал Алик первую строчку, написанную мелким, но вполне разборчивым почерком. Местами чернила выцвели, что, тоже, однако не мешало чтению. — Странно, — продолжил чтение Алик, — вот сижу я над этим чистым листом бумаги, и не знаю с чего начать... Эти записи не предназначены для чужих глаз, скорее всего их никто и никогда не прочтет... Это нужно только мне... Чтобы не свихнуться вконец и сохранить ясность мысли... Кто бы мог подумать, что я, Сергей Филимонович Петраков — лейтенант народной рабоче-крестьянской милиции, кандидат в члены партии, атеист, не верующий ни в бога, ни в черта, начну верить во всякую чертовщину и сомневаться в правильности материалистического учения. Тем не менее, я оказался свидетелем таких событий и фактов, которые не сможет объяснить ни одна материалистическая теория, хоть кол у нее на голове теши! Не может и все тут! Эта история приключилась, когда я служил в Московском УгРо под началом майора Дорофея Петровича Филиппенко. Расследовали мы странное убийство замнаркома товарища С...

Алик перелистывал страницы, а перед глазами друзей пробегали красочные картинки того странного давнего случая, свидетелем которого был покойный отставной опер Филимоныч...

Глава 8

Москва

1939 г.

— Извините, товарищ комиссар второго ранга, но поступил сигнал, что в доме по Дровяному переулку восемь твориться что-то странное... — Заглянувший в кабинет Дорофея Петровича милиционер выглядел не на шутку встревоженным.

— Странное, говоришь? — спокойно произнес Владимир Николаевич. — У нас по-другому и не бывает. От кого поступил сигнал?

— От дворника Федора Епанчина, — отрапортовал ГБешник.

— Все повторяется, все повторяется, — на мотив популярной песенки мягко промурлыкал Владимир Николаевич, расслабленно поднимаясь со стула. — Опергруппу на выезд! — голос комиссара неожиданно лязгнул отсутствующим ранее "железом". — Боевая тревога — наивысший приоритет! Всех на Дровяной восемь! Но внутрь не лезть — ждать дальнейших указаний! Пулей!

— Слушаюсь, товарищ комиссар второго ранга! — гаркнул сотрудник Кузнецова, исчезая из дверного проема. — Дорогу! — Дробный перестук каблуков, удаляющегося от кабинета Дорофеева оперативника, говорил, что распоряжение комиссара "пулей" он понимает буквально.

— Разрешите откланяться! — из голоса Кузнецова вновь исчезли металлические нотки.

— Товарищ комиссар... Владимир Николаевич... — Дорофеев тоже поднялся со своего кресла, — может, помощь нужна? Изыщем... Есть резервы...

— Спасибо за предложение, майор, — одобрительно улыбнувшись, кивнул Кузнецов, — но не нужно. Хватает своих резервов. К тому же это совсем не ваш профиль... Дело об убийстве замнаркома товарища С. я у вас изымаю. Теперь это не ваша головная боль.

— Товарищ комиссар, а как мне оформить передачу? Рапорт я...

— Никаких рапортов, отчетов и прочей муры! — командным тоном произнес Владимир Николаевич. Я лично доложу обо всем на самый верх! — Комиссар "ткнул" указательным пальцем "в потолок". — Вам же советую забыть обо всем происходящем...

— А если спросят? — нервно теребя блестящую пуговицу форменного мундира, спросил Дорофей Петрович. — Оттуда... — Филиппенко повторил жест комиссара, указав на потолок.

— Не спросят! — отрезал Владимир Николаевич. — Сделай, как я прошу.

— Есть, все забыть, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга!

— Честь имею! — Владимир Николаевич надел фуражку и приложил кончики пальцев к козырьку.

— Служим трудовому народу! — ответили милиционеры.

Выходя из кабинета, Кузнецов неожиданно остановился "в дверях", словно о чем-то задумался. Оперативники УгРо с неподдельным интересом буравили взглядами спину тщедушного комиссара госбезопасности.

— Вот что, майор, — Владимир Николаевич неожиданно развернулся, — я, пожалуй, заберу у тебя твоего смышленого лейтенанта. Пусть поболтается с моими ребятками... Так, на всякий случай — для связи. Вдруг, действительно и твоя помощь понадобится.

— Конечно, Владимир Николаевич, — спорить с комиссаром Дорофеев не имел никакого желания. — Петраков, поступаешь в полное распоряжение товарища комиссара.

— Есть, товарищ майор! — отчеканил Сергей.

— Тогда за мной! — произнес Кузнецов, покидая кабинет.

Петраков, не рассуждая, следом за комиссаром пошел к дверям. У самого выхода его окликнул Филиппов:

— Сережа, ты там поаккуратнее, что ли... Как-то не спокойно у меня на сердце... — признался он. — Странное какое-то дело...

— Да вы не беспокойтесь, Дорофей Петрович — я ж не первый раз замужем — прорвемся!

— Все равно посматривай по сторонам, не по себе мне чего-то...

— Все будет хорошо, Дорофей Петрович, — улыбнулся Петраков, поправляя кобуру.

— Тогда беги — начальство ждать не любит. Ни пуха!

— К черту! — произнес Сергей выскакивая из кабинета майора.

Кузнецова Сергей нагнал на улице. Пожилой комиссар спустился по ступенькам маленького крылечка и остановился возле большого черного автомобиля французской марки "Делонэ-Бельвиль", сверкающего полировкой в лучах заходящего солнца. Водитель, заметив приближающегося начальника, стремглав выскочил из просторного салона и услужливо распахнул перед комиссаром заднюю дверь.

— Садись, лейтенант, — пропустил вперед Сергея Владимир Николаевич.

Петраков, не смея перечить столь высокому чину, безропотно нырнул внутрь роскошно отделанного салона, и уселся, вжавшись плечом в закрытую противоположную дверь. После того, как на кожаное сиденье плюхнулся Владимир Николаевич, мягко щелкнул замок — водитель закрыл за шефом дверь. Комиссар дождался, пока водитель займет свое место за баранкой, и скомандовал:

— Паша, едем на Дровяной переулок восемь.

— Слушаюсь, Владимир Николаевич! — не оборачиваясь, кивнул водитель, выруливая с обочины на мостовую.

— Сережа, — по-отечески произнес Кузнецов, глядя на застывшего в неудобной позе лейтенанта, — ты бы расслабился — я ж не кусаюсь! В чем дело-то? Ты ж боевой парень! Офицер... Давай-ка начистоту.

— Начистоту... — Петраков немного помялся, а затем решительно произнес: — Хорошо, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга...

— Только давай без чинов, — попросил Кузнецов. — Зови меня Владимиром Николаевичем.

— Владимир Николаевич, если уж начистоту, то скажите: зачем я вам сдался? Не вериться мне, в то, что вы майору Дорофееву сказали... Для связи и поддержки?

— А что не так? — лукаво прищурился комиссар. — Вдруг помощь понадобится.

— Да бросьте, Владимир Николаевич — какая помощь? У вас, наверняка, своих резервов в достатке.

— Почему это ты так решил?

— Вы, Владимир Николаевич — целый комиссар госбезопасности... Кто вам откажет? Да вы, я думаю, и не просите никогда посторонних о помощи — слишком щекотливые и странные задачи вам приходиться решать...

— Молодец! — Комиссар одобрительно Петракова по плечу. — Не ошибся я в тебе: вон как ты ловко все по полочкам разложил, оперируя лишь минимумом информации.

— Так я это ж мой хлеб! — усмехнулся Сергей. — Опер и должен оперировать...

— Замечу только: хороший опер! — вставил комиссар. — Ты вот что скажи, Сережа: как тебе у Дорофеева работается?

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант, — я как-то раньше не задумывался. Работа, конечно, вы простите за откровенность, товарищ комиссар, собачья... Недаром нас легавыми называют... Но мне нравиться. Дорофей Петрович мужик нормальный, справедливый — зря не гнобит, не придирается. Так что грех мне жаловаться.

— Спасибо за откровенность, — произнес комиссар, поглядывая в окно. — А вот скажи: если я тебя к себе позову — пойдешь? Мне толковые ребята нужны.

— Вы меня извините, товарищ комиссар...

— Владимир Николаевич, — вновь поправил Кузнецов.

— Владимир Николаевич, — послушно повторил лейтенант, — предложение ваше, конечно, заманчивое, но я откажусь. Специфики не знаю, да и притерся я на старом месте...

— Ты подожди пока отказываться, — прервал Петракова комиссар. — Вот операцию на Дровяном закончим, тогда и поговорим. Идет?

— Так точно, — согласился лейтенант.

— Вот и ладушки! — довольно произнес Кузнецов. — Подъезжаем, — сказал он, когда автомобиль повернул на раздолбанную мостовую Дровяного переулка. Автомобиль несколько раз чувствительно дернулся на особо глубоких выбоинах — не спасала даже мощная подвеска, а после заскакал по остаткам брусчатки.

— Странно как-то, товарищ комиссар, — выглянув в окно, сказал Сергей, разглядывая пустынный переулок, — возле дома никого нет. А где же ваши люди? Неужели мы первые?

— А ты, Сережа, не спеши пока выводы делать, — Владимир Николаевич добродушно улыбнулся и провел сухонькой ладошкой по лысине, как будто стряхивая несуществующую пыль.

Метров за пятнадцать-двадцать до резного парадного крыльца, некогда шикарного, а теперь щеголяющего лишь облупившейся краской, воздух неожиданно заискрился и с глаз Сергея словно сдернули пелену: двор оказался заполнен людьми в форме, а дом по периметру оцеплен сотрудниками органов государственной безопасности.

— Как это? — Сергей потер кулаками неожиданно заслезившиеся глаза. — Только что никого не было. — Это что, фокус какой-то?

— Можно и так сказать, — дребезжащим смехом отозвался комиссар. — Обычная сфера невидимости, её еще называют "пологом ракшаса" — довольно простенькое заклинание, не требующие ни особых ингредиентов, ни особой подготовки...

— Заклинание?! — от волнения лейтенант забыл о субординации, непочтительно перебив комиссара на середине фразы. — Вы серьезно? Магия, колдовство?

— А что тебя смущает, Сережа?

— Вы меня проверяете, товарищ комиссар? Как я к пережиткам... Я понял, да... Со всей ответственностью заявляю: я атеист до мозга костей! Обеими руками поддерживаю теорию марксизма-ленинизма, материализма...

— Полноте, Сережа, остановись! — замахал руками Владимир Николаевич. — Никакой проверки на этот счет я не затевал! А насчет теории... Как ты объяснишь то, что видел сейчас своими глазами?

— Ну... — лейтенант задумался. — Пока не знаю, товарищ комиссар. Но уверен, что всему найдется объяснение... Без всяких предрассудков и сказок! — он решительно рубанул воздух рукой.

— Например? — спокойно поинтересовался Кузнецов.

— Ну, например, был такой магнетизер Джиурджиадзе...

— Георгий Иванович? А почему был? — перебил Петракова Владимир Николаевич. — Насколько я осведомлен, он до сих пор здравствует где-то во Франции в своем замке под Парижем.

— Так вы с ним знакомы? — догадался Сергей.

— Знаком и довольно близко, — не стал скрывать Кузнецов.

— Вот вам и ответ на вопрос! — довольно воскликнул Петраков. — Вы просто мне внушили, что возле дома никого нет!

— Ну, что ж, — словно соглашаясь, кивнул Владимир Николаевич, — достойная версия, имеющая место быть. Вот только я тебе ничего не внушал.

Водитель тем временем остановился возле крыльца бывшего особняка купца первой гильдии Акакия Хвостовского, выбрался из машины и открыл пассажирскую дверь со стороны комиссара.

— Ладно, Сереженька, все вопросы после — у нас с тобой работы непочатый край! Эх, дела наши грешные! — по-стариковски проворчал он, вылезая "на воздух".

Лейтенант не стал дожидаться Кузнецова, а распахнул автомобильную дверь со своей стороны. Заметив подъехавшее начальство, к Кузнецову начали подтягиваться старшие офицеры опергрупп. Через минуту они плотным кольцом окружили сухонького и невысокого комиссара. Петраков пристроился за плечом рыжеволосого парня с веснушчатой физиономией.

— Владимир Николаевич, разрешите доложить? — обратился к комиссару коренастый кривоногий мужик с по-обезьяньи длинными и волосатыми руками, одетый в тертую кожанку без знаков различия. Его внешний вид и манера держаться "сказали" Петракову, что в чинах кривоногий не маленьких, не в пример Кузнецову, конечно, но не меньше майора, а то и старшего.

— Докладывай, Гордей, — разрешил Кузнецов.

— Все люди на местах, — произнес кривоногий, — операцию можем начать в любой момент.

— Отлично, — похвалил Гордея комиссар, — а теперь коротенько: что происходит?

— Поступил сигнал, — продолжил доклад кривоногий, — от дворника Федора Епанчина...

— Дворник здесь? — уточнил комиссар.

— Так точно!

— Тогда давай его сюда! — распорядился Владимир Николаевич. — Послушаем из первых уст.

— Да он "на кочерге", Владимир Николаевич, — потупился Гордей.

— Пьяный, что ль? — уточнил комиссар.

— Так точно, не доглядел, — нехотя признал свою вину кривоногий. — И где только нашел — ведь как приехали еще вменяемым был...

— Что, совсем "лыка не вяжет"?

— Да, нет, наоборот — слишком много болтает.

— Ладно, давайте его сюда, сам побеседую, — решил Владимир Николаевич.

— Слушаюсь! Пантелеев! — Гордей качнул квадратным подбородком и от группы офицеров отделился тот самый рыжеволосый веснушчатый опер, за спиной которого примостился Петраков. Добежав до кособокой сторожки, притулившейся у северной стороны особняка, Пантелеев вытащил из её полутемного чрева поддатого дворника.

— Давай, пошевеливайся, образина — тебя сам комиссар госбезопасности видеть хочет! — подталкивая Федора в спину, рассерженно шипел оперативник.

— Сам? Ик.. комиссссар? — загребая заплетающимися ногами придорожную пыль, опешил дворник.

— Сам-сам! Иди, давай! И смотри у меня! — Пантелеев пригрозил пьянчужке кулаком. — Быстро в расход пущу!

— За что, товарищ начальник? — не на шутку перепугавшийся Епанчин даже немного протрезвел. — Я ж как на духу... И сигнализировал сей момент, как только... Вот те крест, вот те крест! — Федор несколько раз мелко перекрестился.

— Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, дворник Федор Епанчин доставлен! — Пантелеев болезненно пихнул дворника локтем, прошипев напоследок: — Как стоишь перед товарищем комиссаром, скотина?

— Максим! — укоризненно протянул комиссар.

— Виноват! Больше не повториться!

— Товарищ комиссар, я уже вашим молодцам... — Епанчин оторвал взгляд от земли и боязливо взглянул на Кузнецова. Их взгляды встретились. Неожиданно кирпично-бордовая физиономия дворника посерела, зрачки расширились, а губы задергались. — Тов-варищ ко-мис-сар... — заикаясь, произнес дворник. Его сутулая спина выпрямилась, словно Епанчин в одночасье проглотил свой лом. Дрожащими руками Федор одернул грязный фартук, а затем прижал ладони ко швам, вытянувшись во фрунт. — Ваше высокоблагородия... Вы же... когда батяню мово... Сколько лет... А вы всё... — протрезвевший окончательно дворник понес с точки зрения Петракова какую-то околесицу.

— Успокойся, Федор! — положив руку на плечо дворнику и завораживающе глядя ему в глаза, мягко произнес Владимир Николаевич. — В этот раз все обойдется. Все будет хорошо. Понял?

— П-понял, — успокаиваясь, произнес Епанчин, постепенно приходя в норму.

— Отлично! Теперь, голубчик, давай по порядку: что, как и когда? С самого начала.

— С самого... да... Я ведь как жоп... то есть, как сердцем чуял, ваше высокоблагородия, что не закончилась та история... Как вот серпом оно мне по яй... душе... — затараторил он. Кузнецов молча слушал словоблудие дворника, не перебивая, а тот не замолкая ни на секунду, продолжал изливать душу комиссару: — Часа в четыре пополудни началось... Я в дворницкой сидел, бляху, стал быть, полировал...

— Знаем мы, чего ты там полировал, — недовольно заметил кривоногий.

— Гордей... — одернул подчиненного Владимир Николаевич. — Что дальше, Федор?

— Первыми, стал быть, прусаки со всех щелей поперли, — продолжил дворник, — и всей кодлой за вороты — шасть!

— Тараканы? — уточнил комиссар.

— Они родимыя, — судорожно сглотнув, кивнул дворник. — Со всего дома, словно их кто поганой метлой погонял! Я так кумекаю, что ни одной усатой морды нонче в особняке не осталось.

— Ясно.

— А опосля крысюки с мышами побегли, а чуть погодя — жильцы... Никого в доме не осталось...

— А ты, Федор, не спрашивал, куда они на ночь глядя подались? — спросил дворника комиссар.

— Спрошал. Ить как не спросить-то, когда такое твориться? — развел руками Епанчин. — Токма не ответил нихто, словно в рот воды — оловянными глазьями вращали и ни гу-гу! А, нет, постой: старуха Кузьминична походя брякнула, што голос какой-то у нее в голове... Да токмо она известное дело — тронутая — как в восемнадцатом всю семью схоронила...

— А ты сам-то никаких голосов не слышал? — уточнил Владимир Николаевич.

— Голосов-то? — переспросил дворник. — Голосов ни-и-и, не слыхал.

— Дальше что было?

— После стены задрожали, кое-где штукатурка лопнула, потрескалась, стал быть. И гул неясный, аж зубы от его заныли, и то ли музыха заунывная, то ли ор, то ли молитва... А дальше я ждать не стал и сообчил, куды положено о сем безобразии, — подытожил Епанчин. — Что же эт делается, ваше высокоблагородия? Неужто, как давеча, когда батяня мой с вашими ребятами сгинул?

— Очень на то похоже, Федор, — согласился Владимир Николаевич. — Только в прошлый раз не мои люди сгинули — обычные жандармы. Слишком поздно до нас информация дошла... Жаль, служивых, конечно, но в этот раз постараемся избежать таких проблем. Иди, пока, отдыхай, Федор. Позовем, как будет нужно.

— Рад стараться, ваше высокоблагородия, завсегда рад! — шаркая ножкой, попятился дворник. — Дык я это... у себя буду... в дворницкой...

— Иди, Федор, иди. Позовем, — повторил Владимир Николаевич.

Епанчин, продолжая пятиться, словно краб, выбрался из окружившей Кузнецова группы офицеров. Не переставая оглядываться, Федор засеменил к дворницкой.

— Ну что, господа-товарищи, — проводив взглядом улепетывающего дворника, произнес Кузнецов, — у кого какие соображения?

— Ну, судя по тому, что особняк покинула вся живность, готовиться некое действо с большим выбросом негативной энергии, — высказался Гордей.

— Гордей Лукич, я бы сказал, что процесс уже запушен, — поправил кривоного рыжий опер. — И потусторонняя энергия, которую так остро чувствуют насекомые и крысы, уже начала изливаться... Пусть пока в незначительном количестве, но именно поэтому покинули насиженные места крысы и тараканы.

— Согласен, — пробасил Гордей. — Дьявольская месса в самом разгаре. Брать паскуд нужно, пока не границу окончательно не прорвало!

— Что это месса — нет ни малейшего сомнения, — согласился с выводами подчиненных Владимир Николаевич. — Есть мысли о вероятной цели этого действа?

— Да что тут думать, — вновь произнес Гордей, — у них цели не меняются! Как обычно — призыв потусторонней сущности. Вопрос только в одном — какого масштаба вызываемая сущность. В нашем случае, судя по массовому бегству из дома всего живого и принимая во внимание вибрацию строения — явно выраженную "Дрожь Швайгера" — к нам пытаются затянуть кого-то весомого... Ну, не менее "Рыцаря ада", а то и "Барона" или "Герцога".

Петраков молча слушал, стоя в сторонке и не смея поверить в происходящее. Здоровые взрослые люди, сотрудники серьезной организации (куда уж серьезнее — госбезопасность), при чинах, должностях и наградах, несли полнейшую чушь! Бред сивой кобылы! Ну, скажите на милость: какие потусторонние сущности? Какие "Рыцари ада", "Бароны" и "Герцоги"? Нет, как только закончится эта профанация, никаких больше контактов с полоумным комиссаром Кузнецовым и его командой! Лучше до конца жизни за урками и жиганами гоняться, чем работать с выжившим из ума стариком, да к тому же еще старорежимным "высокоблагородием"!

— Значит, призыв? — Кузнецов потер ладошкой лысину и оглядел свою команду. — Кто думает иначе?

Оперативники, встречаясь взглядом с начальством, отрицательно качали головами.

— Значит, кроме меня, все считают так же, как старший майор Толоконников?

"Угадал, — довольно подумал Петраков, — горилоподобный Гордей на самом деле оказался старшим майором!"

— А как иначе, Владимир Николаевич? — в голосе старшего майора просквозила едва заметная нотка обиды. — Все факты налицо!

— Все, да не все, — не согласился Кузнецов. — А как вы свяжете со всей этой вакханалией убийство замнаркома товарища С.? А ведь два этих события должны быть связаны.

— Простите, товарищ комиссар, но с обстоятельствами дела об убийстве товарища С. я не знаком, как и все присутствующие.

— Ах, да, простите, — Владимир Николаевич потер глаза кончиками пальцев, — заработался. На изъятии дела из УгРо присутствовали только наши "умники". Тогда слушайте вводную: третьего дня в доме по Дровяному переулку восемь, то есть в этом самом особняке, был найден мертвым товарищ С. Как следует из протокола осмотра тела, протокол был составлен не нашим специалистом, а обычным оперативником УгРо, — подумав, пояснил комиссар, — человеческая физиология покойника была изменена коренным образом. А именно: кровь, либо жидкость, её заменяющая — гнойно-желтого цвета с резким неприятным запахом. Внутренние органы видоизменены и не находятся на привычных местах. Фиолетового цвета фаллос обезображен роговыми наростами и гипертрофирован, напоминает щупальце осьминога с двумя продольными рядами присосок. Кроме этого труп на момент его обнаружения был вскрыт садовым секатором, принадлежащим дворнику Епанчину. Разрез сделан от паховой области до гортани. По заявлению профессора Турбина, осмотревшего тело, убийца отсек и забрал с собой какой-то неизвестный науке внутренний орган. Наши "умники" тело еще не осматривали, поэтому никакой информацией мы больше не обладаем. О настоящей сущности покойника мы можем только догадываться.

— Неужели прорвавшийся сквозь границу демон? — первым выдвинул предположение розовощекий лейтенант Пантелеев.

— Если демоны действительно тропку в наш мир набили — плохо дело, — глухо произнес старший майор. — На моей памяти не было ни одного реального проникновения... Разве что в старых манускриптах нечто подобное описывалось.

— Я знаю, — отмахнулся лейтенант. — Эти твари все больше ментальным проникновением балуются, в людей вселяются... Но тела доноров остаются неизменны! А в нашем случае...

— Нет, не был замнаркома демоном во плоти, — вмешался в спор Владимир Николаевич. Вы же знаете, что попасть в высший эшелон власти можно только после нашей проверки. А на тот момент товарищ С. был самым обычным человеком.

— Значит, все-таки ментальное вселение демонической сущности? Тогда что же изменило его так кардинально на физическом уровне? — не сдавался лейтенант.

— Я лично не сталкивался, — признался Кузнецов, — но встречал описание подобного процесса, хранящихся в архивах Святой Инквизиции. Согласно этому документу, только несколько потусторонних сущностей, особо приближенных, обладающих неимоверной силой, способны вселившись в человека, преобразовать его настолько... По сути, преодолев границу ментально, они, вселившись, способны преобразовать организм донора в демоническое обличье.

— То есть могут реализоваться во плоти в нашем мире? — не поверил Пантелеев.

— Именно так и утверждал один из древних клириков, — качнул головой Владимир Николаевич.

— Немыслимо! — воскликнул лейтенант. — Но, тогда возникает вопрос: кто же выполнил за нас нашу работу?

— Действительно, кто? — поддержал Пантелеева старший майор. — Завалить демона такого уровня, да еще во плоти... Задачка та еще!

— Думается мне, что демона разделали сектанты с его собственного согласия, — мрачно произнес комиссар.

— Как так? С согласия? — не поверил Пантелеев. — Какой смысл было тогда весь этот огород городить: вызывать, подселять?

— Действительно, Владимир Николаевич, — поддержал лейтенанта Гордей, — какой в этом смысл? Не складывается что-то картинка...

— Есть смысл, ребятки, есть! — Кузнецов промокнул платком бисеринки пота выступившие на морщинистом лбу. — Пока демон окончательно не преобразился, он — смесь, сплав демонической и человеческой сущностей — пограничное существо. В его преображенном теле, уже не человеческом, но еще и не демоническом, там, где у смертного находится сердце, а у демона — ананахата, созревает "Третий глаз" или "Око Анубиса"...

— Око Анубиса? — возбужденно воскликнул Пантелеев. — Очень редкий артефакт, с помощью которого можно создать стабильный переход...

— Как говорили древние: открыть "Врата ада", — подтвердил Кузнецов. — Просто не каждый знает, откуда берется это самое "Око".

— Товарищ комиссар, — произнес старший майор, — так вы предполагаете, что сектанты сейчас пытаются открыть "Врата"?

— Есть такое подозрение, — не стал скрывать Кузнецов.

— Так скорее в дом! — вскинулся Пантелеев. — Прекратить мессу, пока...

— А вот спешка полезна только при ловле блох! — не поддержал порыва лейтенанта Владимир Николаевич. — Не хочу повторить историю полувековой давности.

— Но ведь в прошлый раз группа была неподготовленной, — возразил Гордей. — Простые жандармы! Что они могли?

— Согласен, — кивнул комиссар, — но и осторожность не повредит. Мало ли, каких сюрпризов нам приготовили? В общем, держим ухо востро! Всем проверить защитные амулеты! — распорядился комиссар. — Заклинания — в полную боевую готовность! Пули — серебро, усиленное "печатью Сулеймана"! — продолжал командовать Владимир Николаевич. — Ножи не забываем! Святая вода когда последний раз освящалась?

— Великим освящением — в сочельник, малым — намедни, — доложил Пантелеев.

— Ну что, ребятки, с Богом? — дождавшись, когда подчиненные закончат проверять "боекомплекты", Владимир Николаевич размашисто перекрестился.

Его примеру последовали все присутствующие оперативники, что вогнало в ступор и без того уже ничего не понимающего Петракова. Солнце уже почти совсем скрылось за близлежащими домами, уронив на город постепенно сгущающиеся сумерки. Длинные тени от веток старого каштана упали на побеленную стену особняка. Качающиеся на ветру ветви, заставляли тени извиваться и переплетаться между собой, словно клубок живых змей.

— Соломихин, Говда! — крикнул Пантелеев, отделившись от основной группы офицеров, слаженно приближающейся к парадному крыльцу. — Двери! Открыть!

Рядовые оперативники — сержанты сорвались с места. В два длинных прыжка преодолев полдюжины ступеней, они подбежали к большим двустворчатым дверям, ведущим внутрь запущенного особняка. Схватившись за литые медные ручки, выполненные в форме взъерошенных грифонов, оперативники одновременно потянули двери в стороны. Безрезультатно — массивные дубовые двери даже не пошелохнулись. Парни дернули за ручки сильнее, но результат остался тем же — ворота не сдвинулись с места ни на вершок.

— Заперто, товарищ лейтенант! — крикнул Соломихин.

— Ясно, — ответил Пантелеев. — Лунев, тащи сюда дворника! Да, пусть ключи от парадного с собой захватит!

— Слушаюсь, товарищ лейтенант! — "козырнул" подтянутый сержант.

Через минуту из сторожки вышел дворник, что-то невнятно бормочущий себе под нос.

— Ключ взял? — окликнул его Пантелеев.

— А то как же? — мгновенно отозвался Федор, демонстрируя присутствующим большой ключ, болтающийся на цепочке. — Только кто бы ея, эту дверь, запер? У жильцов отродясь от парадного ключей не было!

— Давай, Федор, пошевеливайся! — поторопил дворника лейтенант.

— Бегу, уже бегу! — Епанчин, переваливающейся утиной походкой, добрался до крыльца. Опираясь на перила, взобрался по ступенькам и подошел к двери. Вставив ключ в скважину, дворник с трудом провернул его против часовой стрелки. — Чего ж так туго идет? — пожаловался он неизвестно кому. — Ить смазывал надысь, — Федор потянул — одна из створок слегка приоткрылась, но затем литая ручка выскользнула из потных пальцев дворника — дверь, хлопнув, закрылась. — Что за чертовщина? — озадачился дворник. — Словно изнутрей тянет кто...

— Да помогите же ему, едрена кочерыжка! — выругался Гордей.

Соломихин и Говда вновь схватились за ручки.

— Давай на "раз-два", — предложил Соломихин.

— Давай, — кивнул Говда.

— Раз... — начал отсчет сержант, но закончить не успел: особняк неожиданно тряхнуло. Крыльцо покачнулось, затрещали деревянные балки, по старой штукатурке побежали извилистые трещины. Возле дверей штукатурка неожиданно разлетелась фонтаном "брызг", осыпав цементной крошкой стоявших на крыльце людей. Из пылевого облака стремительно вылетело толстое фиолетовое щупальце, вооруженное на конце острым черным крюком. Крюк с силой ударил Соломихина, с хрустом пробил грудину сержанта, только кровь брызнула во все стороны. Затем щупальце также стремительно свернулось кольцами, заключив Соломихина в фиолетовый кокон. Громко захрустели лопающиеся от чудовищного давления кости сержанта. Соломихин даже вскрикнуть не успел: из его ушей, носа и рта потоком хлынула кровь, а через мгновение его голова безвольно повисла. Громко заголосил дворник Епанчин, пытаясь протиснуться между облезшими балясинами ограждения. Дергаясь, как попавшая в невод рыба, он проскользнул сквозь узкое пространство и мешком плюхнулся на пыльную жухлую траву. Еще не осознавая, что с Соломихиным все кончено, на выручку боевому товарищу кинулся Говда. Не придумав ничего лучшего, сержант выхватил нож с широким серебристым лезвием и по самую рукоять вогнал его в щупальце. Фиолетовая конечность вздрогнула. Сочащаяся чернильно-фиолетовой жидкостью рана задымилась, источая зловоние. Навалившись на рукоять, Говда потянул нож вдоль щупальца, увеличивая разрез. Щупальце конвульсивно задергалось, затем его кольца разжались. Бездыханное тело Соломихина с гулким стуком упало на деревянный настил крыльца. Напоследок припечатав Говду к растрескавшейся штукатурке, фиолетовая конечность неведомого чудовища втянулась в отверстие в стене, через которое и появилось. Все случившиеся произошло настолько стремительно, что никто из оперативников, стоявших на улице, не успел прийти на помощь товарищам.

— Врача! Живо! — Первым на крыльцо взлетел старший майор и кинулся к Соломихину, лежащему в неестественной позе.

— Матвей, ты как? — бросил он вяло копошашемуся у стены сержанту Говде. Тот хоть и пострадал, но явно был жив.

— Ш-ш-то... с-с-Сашкой? — просипел вместо ответа Матвей.

Старший майор присел на корточки и приложил пальцы к шее Соломихина, а затем громко выругался.

— Всё? — выдохнул Говда.

— Все... Нет больше Сашки... — Гордей провел ладонью по лицу погибшего сержанта, закрывая широко распахнутые глаза мертвеца.

— Как... же... это?.. — просипел Матвей, держась руками за грудь. — Что... за... тварюга... такая? А, товарищ... старший... майор? — с придыханием спросил Говда.

— Что-то новенькое, — ответил Гордей, поворачиваясь к раненному сержанту. — Никогда с такой дрянью не сталкивался...

— Не думал, что такое возможно... Жаль парня, — с горечью в голое произнес Кузнецов, остановившись на ступеньках крыльца.

— Товарищ комиссар, вы бы не подходили! А то, не ровен час, опять выскочит, — обеспокоено произнес старший майор.

— Пока двери трогать не будем — не выскочит, — уверенно ответил комиссар, пропуская спешащих к сержанту санитаров с носилками.

— Товарищ... комиссар..., что... это... было? — вновь просипел Говда, болезненно морщась, когда санитары начали грузить его на носилки.

— Страхолюдина это, натуральная, язви меня в печенку! — подал голос Епанчин, поднимающийся с земли. — Вот как тут не усраться, товарищи милицанеры? Мне четверти таперича не хватит, чтобы нерву расшатавшуюся залечить! Ночью в кошмарах являться...

— Да заткнулся бы ты! — рявкнул на дворника старший майор. — Так что это было, товарищ комиссар? — повторил он вопрос Говды.

— Это "Адский привратник", — ответил Кузнецов. — Сумеречная тварь, похожая на осьминога. Выращивается специально для защиты жилища, врастает щупальцами в стены, в фундамент, в балки перекрытий... По приказу хозяина никого не впускает и не выпускает... Очень редко упоминается в хрониках. Методы борьбы не описаны...

— Но... ножичек-то... на... него... подействовал! — победно закашлялся Говда, приподнимаясь на носилках и хватаясь рукой за грудь. — Не... любит... с-с-сука... с-с-серебра...

— Лежи спокойно, товарищ сержант, — санитар мягко, но настойчиво, уложил Матвея на носилки, — у тебя несколько ребер сломано!

— Хрен... с... ними... ребрами... Задавите... эт-ту... суку... товарищ... комиссар...

— Задавим, Матюша, обязательно, задавим, — заверил сержанта Владимир Николаевич. — А ты поправляйся.

— Уносите его! — распорядился старший майор.

Санитары, пыхтя, подняли носилки и потащили их к санитарному фургону.

— Что делать будем? — осведомился Гордей, ожидая от всеведущего комиссара дальнейших указаний.

— Надо подумать, — ответил Кузнецов. — Ведь пока мы не обезвредим "Привратника" — внутрь не войдем. А нам поспешать нужно: если до полуночи сектантов не обезвредим...

— Плохо придется всем, — согласился Гордей.

— Если эта тварь серебро не любит — так давайте её на лоскуты порежем! — с юношеской горячностью предложил Пантелеев.

— Как ты собрался это провернуть? — фыркнул старший майор. — Табельными ножами?

— Ну, как-нибудь... — пожал плечами лейтенант. — Навалимся всем скопом...

— Всем скопом? — покачал головой Гордей. — Ну, порежем мы на лоскуты пару щупалец... Если получится... А сколько личного состава положим? Ты об этом подумал, товарищ лейтенант?! — повысил голос старший майор.

— Никак нет, не подумал, — потупился Пантелеев.

— Да и щупалец у этой твари вагон и маленькая тележка, — продолжил Гордей. — Тут по-другому надо...

— По-другому, — согласился Владимир Николаевич, — нужно не осекать щупальца, а поразить его мозг, нервный центр, или что там у него вместо...

— Ах, да, вы говорили, что эта тварь навроде осминога, — произнес Пантелеев, — только как добраться до этого центра? Он-то, наверняка, в самой глубине особняка окопался. А мы зайти не можем! — лейтенант в сердцах хватанул кулаком по деревянным перилам.

К крыльцу вновь подошли санитары с носилками.

— Мы тело забираем? — спросил один из них у Кузнецова, указав на труп Соломихина.

— Да, ребятки, забирайте, — посторонился комиссар, пропуская медслужбу. — Давайте думать вместе, — комиссар вернулся к насущному вопросу, — что мы знаем о "Привратнике", кроме того, что он не переносит серебро? Ничего... Где находится нервный центр — тоже не имеем понятия...

— Товарищ комиссар, а может... с крупнокалиберного пулемета по особняку лупануть? — неуверенно предложил Пантелеев. — Глядишь, зацепим ублюдка.

— Сдурел совсем? — покрутил пальцем у виска старший майор. — Хочешь несколько пудов серебра в белый свет как в копеечку?

— Действительно, шансы минимальные, что мы его зацепим, — согласился комиссар. — Да и нет у нас столько...

— А может инъекция серебра? — неожиданно произнес один из санитаров, внимательно прислушивающийся к разговору.

Как это, инъекция серебра? — поспешно переспросил старший майор.

— Укол. Коллоидным серебром, — пояснил санитар, — это жидкость такая, серебряный раствор. Применяется в медицине. Набрать её в большой шприц, как для скота...

— А лучше несколько шприцев! — воскликнул Пантелеев.

— Дельная мысль! — одобрил комиссар. — Лучшего все равно не придумаем.

— Есть у нас на складе такой раствор? — осведомился Гордей.

— Есть, но мало, — ответил санитар. — Знаю, где еще взять. И шприцы найду.

— Бегом! — заревел старший майор. — Одна нога здесь...

* * *

— Как думаете, сработает? — Недоверчиво хмурясь, старший майор крутил в руках большой стеклянный шприц, заполненный буро-коричневатой жидкостью.

— Будем надеяться, что все сработает, — оптимистично заявил Владимир Николаевич.

— Ну да, надеяться нам больше не на что, — согласился Гордей. — Сколько получилось? — осведомился он у санитара, заполняющего коллоидным раствором серебра последний шприц.

— Семь "лошадиных" доз, — отрапортовал санитар.

— Ну что, устроим падлюке прививку от бешенства?! — потрясая заполненным шприцем, воскликнул Пантелеев.

— Все готовы? — уточнил старший майор. — Тогда по местам! — дождавшись утвердительных ответов, распорядился Толоконников.

Со шприцами "наперевес" оперативники занимали заранее оговоренные места на крыльце. Возле дверей расположились два сержанта, которые по сигналу старшего майора должны были распахнуть створки, а после появления щупалец "Привратника" использовать ножи. Лейтенанты Пантелеев и Петраков, вызвавшийся добровольцем, и еще один сержант из ГБ, вооруженные шприцами, рассредоточились по большому крыльцу, чтобы не мешать друг другу при атаке. Еще два оперативника заняли позиции возле стены недалеко от крыльца. Оставшихся два шприца было решено сохранить "про запас": на всякий случай, если вдруг первая "операция" провалиться.

— Начали! — "дал отмашку" старший майор, расположившийся вместе с комиссаром поодаль от особняка.

Сержанты рванули ручки, створки слегка приоткрылись. Как и в предыдущий раз здание затряслось. Оштукатуренные стены вновь пронзили многочисленные трещины. Двери дернулись в руках оперативников, как будто стремились поскорее закрыться, но парни тянули створки в стороны изо всех сил, удерживая их слегка приоткрытыми. Стены "пошли волнами". Осыпав "безопасников" крошевом раздробленной штукатурки из стены вылетели два фиолетовых отростка, длиннее и толще, чем в предыдущий раз.

— Пантелеев, падай!!! — заорал Петраков, увидев, что одно из щупалец резво "вынырнуло" за спиной лейтенанта.

Не раздумывая, лейтенант бухнулся на колени. Мгновением позже острый коготь просвистел над головой Максима и, "брызнув" щепой, вонзился в деревянную опору, поддерживающую навес над крыльцом.

— Опаньки! — поспешил воспользоваться ситуацией Петраков, втыкая иглу в бугрящееся мерзкими наростами щупальце. — Получи! — продавливая поршень, выдохнул он, вгоняя жидкость под шершавую кожу монстра.

Щупальце напряглось и с треском выдернуло застрявший коготь, переломив опору. Навес накренился, грозя рухнуть. Сверху посыпалась пыль, опавшие сухие листья и разнообразный мусор. Вырвавшись из "капкана", щупальце на противоходе сбило с ног Петракова, не успевшего отскочить в сторону. Опустевший шприц отлетел в сторону и, ударившись о стену, раскололся. Не прекращая движения, фиолетовая конечность сшибла сержанта. Вылетевший из его рук шприц, разбился. Второе щупальце мотнулось в воздухе пастушьей плетью, норовя зацепить оперативников, удерживающих дверные створки.

— Бросайте ворота! — крикнул старший майор, но парни и без его указаний уже отпустили ручки, лихо увернувшись от вооруженной острым крюком плетки.

Громыхнувшие друг о друга деревянные створки захлопнулись, а не нашедший жертвы крюк процарапал на дверном полотне длинную глубокую борозду и застрял в щели между полотном и коробкой. К щупальцу тут же подскочил Пантелеев и, коротко размахнувшись, засадил иглу в подрагивающую конечность.

— Так его, Максимка! — старший майор от избытка чувств хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Ай, молодца! Да и ваш парнишка из УгРо, товарищ комиссар, тоже малый не промах! Шустрый, как веник!

— Ты же знаешь, Гордей, я таких шустрых сразу... — Кузнецов прервался — освободившееся щупальце разнесло в щепки второй брус, поддерживающий козырек над крыльцом. — Назад! Все назад!

Козырек с треском накренился еще сильнее — оперативники, как тараканы, брызнули в разные стороны — и вовремя: через секунду вмонтированные в стену балки сломались, и тяжелая конструкция обрушилась на крыльцо. Щупальца мотнулись из стороны в сторону и с неприятным шорохом втянулись в стену.

— Товарищ комиссар, — тяжело дыша, к Кузнецову подбежал лейтенант Пантелеев, — небольшая заминка — двери завалило.

— Это, Максим, мелочь, — произнес Владимир Николаевич. — Завал очистить не проблема. А вот "прививка" наша, видать, не подействовала...

— Может, "доза" маловата, товарищ комиссар?

— Знать бы это точно, Гордей... — опечалено ответил Кузнецов.

— Может, повторим попытку? — предложил подошедший Петраков, потирая ушибленный бок.

— Пожалуй, — согласился комиссар, — других вариантов пока нет.

— Бойцы, слушай мою команду, — гаркнул старший майор, — завал разобрать! И пошустрее!

Рядовые оперативники, с опаской косясь на потрескавшуюся стену особняка, принялись освобождать заваленные хламом ворота.

— Итак, четыре "дозы", смутные надежды и никакого плана "Б", — подвел неутешительный итог комиссар.

— Хорошо сектанты на этот раз подготовились, — признал Гордей. — Если мы не попадем в дом хотя бы часов до одиннадцати, шансы на успех равны нулю...

— А если через чердак? — предложил Сергей.

— Бесполезно, — качнул головой комиссар, — судя по размеру щупалец, "Привратник" пророс не только на жилые этажи, но и на чердак и в подвал...

— Не пустит он нас, лейтенант, — пояснил Петракову Гордей, — для того и выращена эта "собачка". Так сказать, не лает, но...

— Но когтями рвет неслабо, — вздохнул Пантелеев. — Товарищ комиссар, а если все-таки из пулемета....

Внезапно стены особняка мелко-мелко завибрировали. Жестяной водосточный желоб, сорвавшийся с креплений, громыхнул о землю, подняв кучу пыли. Следом за ним с кровли глиняным градом посыпалась черепица, при ударе о землю разлетающаяся на куски.

— Что опять? — подобрался старший майор. — Все назад! Отойти от стен на безопасное расстояние! — мгновенно распорядился он.

* * *

Алик остановился, чтобы перевести дыхание.

— Ну, че встал? — нетерпеливо заерзал на лавке Андрюха. — Что там дальше?

— Пацаны, поздно уже, — потянувшись, произнес Крепыш. — А завтра всем на работу... Кроме Леньчика, конечно. Может на боковую.

— Предлагаешь по домам разойтись? — спросил Поташников.

— Пацаны, а я чего-то очкую в одного оставаться, — признался Карпов. — А ну эта тварь решить сегодня у меня тело отобрать? А мы ведь так и не разобрались, как его замочить.

— У меня оставайтесь, — согласился с доводами Кучерявого Алик. — Места всем хватит. Ну и дежурить по очереди будем. С кольцом.

— Согласен, — кивнул Леньчик, — так спокойнее. Присмотрим друг за дружкой. Вот что, пацаны, вы ложитесь, поспите, — предложил он, — а я подежурю. Днем завтра отосплюсь.

— Заметано! — буркнул Алик, отодвигая тетрадь. — Завтра дочитаем.

— Пацаны, пацаны, а как с книгой быть? — неожиданно опомнился Леньчик. — Нужно же, чтобы она в руки колдуна не попала.

— Что с ней станется, — пожал плечами Кучерявый, — она же у нас в отделе, под замком. Пацаны в дежурке со стволами...

— Может её как-то того — выкрасть? — не успокаивался Поташников.

— Пусть лучше под замком пока побудет, — принял сторону Кучерявого Алик. — Какая-никакая, а охрана. Да и колдун, пока бесплотный, её взять не сможет. Завтра обмозгуем, что с этим дальше делать. А теперь спать давайте!

Ментовская третья хата — районный отдел милиции (РОВД) (уголовный жаргон)

Червонец — милиционер (уголовный жаргон)

Легавые востор — вооруженные милиционеры (уголовный жаргон)

Меньжеваться — боятся (уголовный жаргон)

Три копейки — милицейский патруль (уголовный жаргон)

Исповедальник — следователь (уголовный жаргон)

Жуть — много (уголовный жаргон)

Привалиться — приехать (уголовный жаргон)

Корсар — вооруженный бандит (уголовный жаргон)

Косточки задрюканы — оружие заряжено (уголовный жаргон)

Лоб зеленкой помазать — расстрел (уголовный жаргон)

Чертилка — карандаш (уголовный жаргон)

Амбразура — окно (уголовный жаргон)

Паутина — решетка (уголовный жаргон)

Паливо — вещественные доказательства (уголовный жаргон)

Сандаль — сейф (уголовный жаргон)

Лепила — врач (уголовный жаргон)

Скрипуха — дверь (уголовный жаргон)

Топталовка — центральная улица (уголовный жаргон)

Капустник — бухгалтер (уголовный жаргон)

Бахча — место преступления (уголовный жаргон)

Мантулить — бесплатно (уголовный жаргон)

Гранд — грабеж (уголовный жаргон)

Косая — тысяча рублей (уголовный жаргон)

Тики-так — очень хорошо (уголовный жаргон)

Впулиться — одеться (уголовный жаргон)

Котлы — часы (уголовный жаргон)

92