Ясная ночь

Я кинула жалостный взгляд на женщину, которая, рассказывая, что случилось, даже глаз не смогла открыть, и быстро сбегала во двор — там чуть не плачущий от облегчения Гурий гладил замолчавших коров по головам, а те вздыхали, кажется дожёвывая сушёные травы, и сидящий у ворот Барон смотрел на это действо явно скептически. Выскочив за ворота, я передала просьбу Андрея Сашке, который разговаривал уже с небольшой мужской компанией, и снова побежала назад.

Стараясь не потревожить больного — в моём представлении, а как ещё по-другому назвать? — человека, двери я открывала осторожно. Поэтому застыла у самых занавесок в спаленку Веруньки, сразу расслышав низкий мужской голос, от которого пробежали мурашки по телу и в котором не сразу узнала голос Андрея. Голос звучал нараспев: то тихо, будто уговаривающе, то сильно, повелительно, и тогда я слышала странные слова про камень Алатырь, про сильные ветра и высокие сосны... Особенно чётко услышала властно прозвучавшие, будто завершающие слова: "Да будет так!" После чего и в самом деле наступила тишина.

— ... Зоя, заходи.

Тихо-тихо я зашла за занавеску и присела на стул, откуда-то появившийся рядом с кроватью, в изголовье Веруньки. Привыкнув к темноте, я заметила, что сморщенное от страданий лицо женщины смягчилось, расслабилось. Как во сне...

Андрей наклонился с кровати, на краешке которой сидел, заглянул в мои глаза и переплёл мои пальцы со своими. Одними губами:

— Смотри. И ничего не бойся.

Полумрак в спаленке-закутке странно изменился, едва я почувствовала тепло его ладони. Объяснять мне, куда именно смотреть, Андрею не пришлось. Я немедленно перевела взгляд на кровать, на Веруньку, — и забыла, как дышать, а самое главное — старалась не пошевельнуться...

Маленькая, довольно плотная женщина лежала в простеньком платье, наподобие моего рабочего. Прямо у неё на груди громоздилось нечто бесформенное, почти дымчатое, с расползающимися по всему телу женщины то ли лапами, то ли щупальцами. Последние словно влипли в тело — и дышали, раздуваясь и опадая! И оно — то нечто, тоже тяжело дышало. Я, задохнувшись, смотрела, как вздымается и снова плющится бесформенное прозрачное тело... Опомнившись, подняла глаза на Андрея. Он кивнул, пошевелил пальцами, подсказывая, что я могу отпустить его ладонь. Разжатые, пальцы мои оказались мокрыми от пота.

— Смотри... — шёпотом повторил Андрей.

Ещё и удивиться успела: увижу ли?

Увидела. Без помощи Андрея. Всё то же самое. Теперь я была более собранной, успокоенной, наверное, поэтому сообразила: Андрей помог мне приноровиться к новому видению, а я сумела его сохранить. Значит ли это, что в следующий раз у меня останется возможность видеть по-новому?.. Правда, сейчас все мысли о новом видении перебивала беспомощная фигурка женщины на кровати.

— Смотри...

Полурасслабленная ладонь Андрея нависла над призрачным чудовищем, раскидавшим щупальца по телу Веруньки. Затаив дыхание, я смотрела, как чудовище вдруг вздыбилось. Не замечая своего машинального движения, но поддаваясь злому очарованию происходящего, я всё ниже и ниже наклонялась над кроватью.

Внезапное шипение чудища, в котором услышались отчётливые, но незнакомые слова, напитанные чёрной ненавистью и злобой, заставило меня отпрянуть! Да что там — отпрянуть! Откинувшись назад, я чуть не свалилась со стула — ладно, он стоял между кроватью и круглой печью, так что спинка застряла между ними.

Дымное чудовище между тем смолкло. Теперь оно походило на толстого кота, который пыхтит, замедленно пытаясь вырваться из сильной ладони, но, странным образом приклеенный к ней, ничего добиться не может.

От шёпота Андрея я снова вздрогнула так, что чуть не подпрыгнула. Он смотрел на чудовище, прилипшее к его ладони, бесстрастно и опять-таки властно, как будто абсолютно точно знал, что оно будет повиноваться ему. И стремительно шептал что-то презрительное и повелительное. Призрачные щупальца, только что жадно впивавшиеся в тело женщины, безжизненно провисали, а затем медленно втягивались в уменьшающееся тело чудища.

Дымка под ладонью Андрея исчезла.

Яnbsp; некоторое время смотрела на его ладонь, дыша ртом, будто боялась спугнуть кого-то или что-то. Потом перевела глаза на Андрея. Тот быстро глянул на меня, затем — на Веруньку. Та лежала спокойно — и вдруг с прерывистым всхлипом вздохнула и перевернулась на другой бок, лицом к стене.

Улыбнувшись мне, Андрей укрыл её одеялом, снова взял меня за руку, и мы тихонько вышли из передней избы.

Уже в задней я предупредила:

— За воротами народу-у!

— Тогда пока выходить не будем. Пошли во двор. В любом случае, перед выходом тебе надо взглянуть на кое-что.

Примерно предполагая, на что хочет Андрей обратить моё внимание, я послушно пошла за ним. И оказалась права. Не подходя к вскинувшемуся при нашем появлении Гурию, едва только спустившись с дворового крыльца, Андрей оглядел двор и предложил:

— Посмотришь?

И хозяин сразу остановился на полушаге, поняв, что мы продолжаем заниматься тем делом, ради которого он и вызвал нас.

— Ага, — сказала я, но, почувствовав, что он хочет, чтобы я отпустила его ладонь, сжала свои пальцы: ну нет, пока ты рядом, я и посмотрю! А то вдруг какую-нибудь гадость увижу? За кого цепляться буду, если напугаюсь?

Наверное, Андрей понял меня: снова улыбнулся чуток и оставил всё как есть.

В общем, едва только я повернулась присмотреться, как тут же изо всех сил стиснула пальцы! Да ещё машинально отступила, чтобы прижаться к Андрею. Он только вздохнул, и я вдруг поняла: не мешай ему сумка в другой руке, он бы обнял меня.

Двор представлял собой довольно небольшое замкнутое пространство. Слева от ворот сам дом, потом забор с небольшой калиткой — как я поняла, в сад; справа — старенькая лачужка, возможно, банька, затем — громадные поленницы дров, потом — хозяйственные пристройки: большой, явно просторный коровник, через маленький сарайчик переходящий в просторный же, "двухэтажный" сенник с деревянной лестницей на сеновал. Между забором в сад и сенником — ворота в огород. И везде — гнилыми, тёмно-болотными огнями, несмотря на слепящий солнечный свет, в котором купалось пространство двора, искусственно и мрачно сияли странные светильники. С мой кулак, примерно. Гнилушечные какие-то. Не знаю, как иначе назвать... Оглянувшись на Андрея, спросила охриплым от волнения голосом:

— Что это?

— Подойди — увидишь.

Нехотя вытянула пальцы из его ладони. Он тоже отпустил меня не сразу. Впечатление такое, что сомневается: отпускать ли вообще меня одну? Как ни странно именно его колебания подбодрили меня (спасёт, если что!), и я нерешительно, но всё же подошла сначала к баньке, наверху низенькой двери которой сияли тёмным огнём сразу две гнилушки. И озадаченно заморгала глазами, чувствуя себя совершенной дурочкой: странными, пугающими огнями сияли две монетки по десять копеек!

На всякий случай вопросительно обернулась к Андрею. Он стоял на месте, терпеливо дожидаясь меня. Поэтому я, уже успокоившись, медленно обошла весь двор, приглядываясь ко всем постройкам и даже к разрезанному автомобильному колесу-поилке для кур, которые недовольно кудахтали, пытаясь искупаться в пыли: слишком мало её осталось после вчерашнего ливня. И везде — одни монеты.

Вернулась к Андрею. Он поставил сумку на ступеньку крыльца и вынул из неё бутылочку с водой и небольшой пакетик.

— Полей мне. — Он протянул бутылку с водой. — Только экономней.

— Это что? — задала я всё тот же вопрос.

— Святая вода.

Он омыл руки этой водой, взял пакетик и тоже быстро обошёл двор, собирая все монетки. Я шла за ним, наблюдая и будто проверяя, все ли он собрал. Гурий следил за нами с беспокойством и с надеждой, иной раз вздрагивая от звяканья падающей монеты. Он-то их не видел, пока монета не оказывалась в руках Андрея.

Вернувшись к сумке, Андрей положил в неё пакетик с монетами. Только он застегнул сумку, только я снова полила ему на руки, как открылись ворота — и, тяжело опираясь на посох, во двор вошёл дядя Ваня. Выглядел он очень утомлённым, а при виде нас только вздохнул.

— Что ж такое это... Только решили со старым разобраться, а тут ещё новое нещечко подвалило!.. Что случилось, Андрей?

Андрей быстро, но вполголоса, чтобы Гурий не слышал, пересказал историю Веруньки. Присевший на ступени дядя Ваня внимательно выслушал и спросил:

— Говорит — к Таисье хожалый направился? Не сказала Веруня, как тот выглядит?

— Сказала только, что глаза у него вражьи.

Дядя Ваня задумался, сдвинув кустистые брови.

— Вражьи... Да это не Кузьма ли ивановский? — И специально для меня объяснил: — В километрах тридцати от нас деревня есть — Ивановка. Там один спец по нашему делу проживает. Глаза-то у него точнёхонько вражьи — по-другому и не скажешь... Чудно. Чего ж ему понадобилось от Таисьи? Вроде как и незнакомы они?..

— Дядя Ваня, вся деревня гудит, — напомнил Андрей. — Этот Кузьма, видать, очень сильный, что смог всех деревенских на дыбы поднять? — И показал пакет с монетами. — Это я только с Гурьева двора взял. А ещё на Веруньку накинул "мешок" страшный... И за воротами мужики стоят: нам ведь до вечера всех обходить — не обойти. Так мог он такое?

— Мог, — угрюмо сказал дядя Ваня. — Мужик в самом соку — лет сорок, силищи столько, что, ежели поделится, — ещё и останется. Надо бы с ним поговорить — чего, мол, деревню портит? Вот и думай теперь, куда вперёд бежать: не то порчу его снимать, не то с ним самим разговоры говорить. Что с ним вдруг? С чего наехал сюда? Всю жизнь безвылазно у себя. А тут вдруг — на тебе... Слышь, Гурий, попить бы чего, а?

— Молочка будешь? — обрадовался хозяин. — Сейчас вынесу. Али в дом зайдёшь, дядянька?

Он уже собрался прошмыгнуть мимо сумки, на которую поглядывал, как на ядовитую змею, как Андрей окликнул его:

— Гурий, ты жену не буди. Спит она. Как отоспится — встанет здоровой.

— Ой, спасибо тебе, Андреюшка!

Пока хозяин искал, в чём вынести молока, — дядя Ваня отказался заходить, мы быстро устроили совещание. Я и Андрей сели по обе стороны от старика.

— Втроём-то не в пример легче будет, — задумчиво сказал дядя Ваня. — Но чую, в первую очередь всё же надо бы напрямую спросить Кузьму, что это он баловать удумал. Да ещё Таисья опять-таки тут к чему примешалась?

Вернулся хозяин с кувшином молока и со свежевыпеченным хлебом, нарезанным большими ломтями — хозяйка ещё утром расстаралась. Я как вдохнула воздух над тарелкой с хлебом — чуть слюной не подавилась. Да ещё с молоком. Гурий раздал кружки, и мы минут пять не могли ни о чём говорить. Так вкусно — ещё тёплый чёрный хлеб (духмяный — одобрительно сказал дядя Ваня) с прохладным молоком от утренней дойки!

Пока ели, мужчины продолжали думать, отчего вдруг неизвестный мне Кузьма так злодейски надумал нанести визит сюда.

— И непонятно, почему именно сейчас? — раздумчиво говорил Андрей. — До субботы-то три дня осталось. Своих чудес полно, а тут ещё со стороны...

А доели, ворота открыл Сашка и сообщил, что от дома Таисьи только что машина отъехала, а в машине из пассажиров — двое, сама Таисья да ещё какой-то мужик. И поехали они, кажется, в сторону речки.

Мы переглянулись. И правда — что происходит?

Что бы ни происходило, пришлось взяться за дело. Собравшиеся у ворот Гурия мужчины умоляюще, а то и разгневанно просили немедленно идти или ехать к кому-нибудь из них, чтобы "почистить" дом или двор. Потенциально вычисленный Кузьма успел здорово наследить! Хорошо ещё, как выяснилось, только на одной деревенской улице. Так что нам пришлось идти "с низу на верх", как здесь говорят: деревня от речки к магазину слегка поднималась — на небольшой холм. Или — с нижнего пруда на верхний.

Не во всех домах пострадали хозяйки, хотя такие тоже встречались. Если такое было, выручать несчастную шёл дядя Ваня, а мы с Андреем "чистили" дом и двор. Как я рада была, что переоделась в джинсы! Полазить пришлось (я тоже монеты и какие-то связанные соломой щепочки искала и собирала) — не приведи Господь! Успела и на крышу залезть, и на сеновал в одном дворе. Там дыра была узкая, между стрехами, — Андрей не пролез бы... Вскоре вконец выдохшийся дядя Ваня сел и сказал, что больше не встанет, пока не отдохнёт, поскольку с ногами плохо — не дойдёт никуда, даже в соседний дом, даже с посохом. Работали мы несколько часов, и, если честно, то у меня тоже в коленках подрагивало, да и Андрей не двужильный — осунулся. Решили сделать перерыв: дядя Ваня остался подремать у очередного пострадавшего, а нас Сашка отвёз домой.

Мы с Андреем сели на заднее сиденье — Барон в ногах, а мы в обнимку, чему наш водитель нисколько не удивился, и Андрей сразу спросил у него:

— А у тебя что в мастерской?

— Ноет, — лаконично ответил Сашка.

Андрей только нервно скривил рот.

Я дёрнула его за рукав. Он-то понял, а я?

— Заходишь в мастерскую, а там... — Он задумался, как бы лучше объяснить. — Представь ной комара, увеличенный в несколько раз. Аж в ушах дребезжит, и всё тело пронизывает. И не на одной ноте, а как будто ребёнок ноет. Только ноет на такой громкости, в одном помещении с этим звуком и минуты простоять не сможешь. Скорее всего, куклу сунули куда-нибудь в щель. По звуку обычно не определишь, куда именно.

— Вот-вот, — недовольно сказал Сашка. Он сутулился сильней прежнего и то и дело вздыхал. — Там сегодня не то что работать — с минуту не постоишь. Голова сразу как с похмелья. А у меня там два трактора и легковушка. Машинка — ладно, подождёт, а сейчас самый сенокос — с тракторами сегодня обещался, а вон видишь — что произошло...

Дальше он ворчал уже себе под нос, следя за дорогой. У дома он спросил:

— Мне потом за вами приезжать или как?

— На своей приедем, — отозвался Андрей, таща сумку к крыльцу.

Уже в холле я спросила, машинально держа собаку за ошейник:

— И что теперь со всем этим будешь?

— Отдам Жене. Завтра они опять в город поедут. Монеты нейтрализованы — пусть с девчонками в церковь сходят и отдадут. Мы обедать будем? Я сейчас сумку на второй этаж закину и...

— Обедать? Не смеши. Ранний ужин — самое то. Я тоже быстренько переоденусь — и на кухню. Там есть что можно быстро перехватить. Только на плиту поставить и согреть, — припомнив содержимое кастрюль в холодильнике, сказала я. И похвалила себя за предусмотрительность.

И мы разбежались. Он побежал на второй этаж (я ещё возмутилась: ничего себе — у него ещё есть силы взбежать по лестнице!), а я поплелась к своей комнате. Даже не сама поплелась, а ведомая Бароном, который — такое впечатление — сразу понял, куда именно я пойду после долгой прогулки. Ему-то хорошо: куда бы ни пошёл — везде его с изумлением разглядывали и ахали, что до сих пор живой и на лапах, — и везде по такому случаю ему находился какой-нибудь гостинец. Который передавали через меня. Поскольку подойти к псу близко так никто и не решился. Чему я очень удивлялась, честно говоря: вот уже несколько дней Барон жил в доме Андрея, и студенты относились к нему довольно беспечно. То и дело — походя, словно ненароком, — могли погладить его по загривку, а пёс не то что не огрызался, но принимал ласку спокойно, как должное. Правда и то, что в деревне Барон ходил со мной рядом — чуть набыченный, будто ожидая чего-то нехорошего. Что ж, если учесть нервозную обстановку, его понять можно...