Ясная ночь

1.

Ближе ко второму часу ночи на нескольких машинах приехала ещё одна компания — человек в двенадцать. Молодёжь. Кажется, они были тут недавно. Потому как по-хозяйски привычно уселись за столиками вне кафе (внутри невозможно душно) и тут же наизусть продиктовали желаемое.

С трудом, напряжённо хлопая ресницами, чтобы прояснить зрение и видеть, что пишу, записала их пожелания. После чего, точно сомнамбула, еле переставляя ноги, вошла в кафе и отдала список Араму. Маленький кругленький армянин, хозяин придорожного кафе, даже не улыбнулся, глядя на богатый, крупный заказ.

— Чего ждёшь? — неприятно сморщившись, спросил он. — У нас посуды не осталось. Иди вымой быстрей, а потом им отнесёшь, что просили. Как раз успею приготовить.

Я тяжело развернулась и пошла в кухоньку, из убывающей ночной жары — в душную комнатушку, сырую, провонявшую жиром, влажными тряпками, мыльными губками и моющими средствами. Как в густой душный туман. На пороге чуть не упала: косяк вдруг поехал — еле успела вцепиться в него, чтобы не грохнуться. Когда я спала в последний раз? Смутно вспоминалось, что удалось прилечь днём. Но сколько я спала? Час? Арам, казалось, разбудил почти сразу, едва только я закрыла глаза...

Руки вспухли: разбухшая из-за постоянного пребывания в воде, кожа выглядела водянистой и жирной. Видел бы сейчас мои пальцы училищный преподаватель... Неудивительно, что посуда то и дело норовит выскользнуть из застывших скользких пальцев. Резиновые перчатки давно порвались, но Арам настаивает соблюдать хотя бы видимость санитарии. Учил: если вдруг приедут с проверкой, скажешь — только что порвала... Экономил. На мне...

Вытерла посуду насухо, вытерла руки, которые, чудилось, так и остаются влажными и склизкими, сколько их ни вытирай... Подошла к столу, где недавно сидели двое водителей, забрала с него посуду. Успела половину отнести в мойку, половину (одноразовой) выкинуть — Арам крикнул:

— Заказ готов!

Быстро расставила на подносе блюда и стаканы и, покачиваясь от странной слабости, понесла заказ на улицу. Там меня встретила приветственным кличем голодная молодёжь. Азартные и весёлые голоса и ощутимо прохладный воздух помогли мне собраться с силами и спокойно выложить на столики ужин для полуночников... Я забрала поднос и нехотя (из ночной свежести снова в духоту — не хочу-у) развернулась к кафе за второй частью заказа, когда появившийся на пороге Арам почти с ненавистью сказал:

— Корова... Сколько тебя ждать?!

Даже молодёжь поразилась, затихла.

Мне казалось, я качалась с минуту, прежде чем прошептать:

— Я... больше не могу...

И швырнула в него поднос. Поднос не долетел, упал у ног Арама. С недосыпу сил-то маловато... Тот вдруг резко успокоился, нагнулся, поднял его и велел мне:

— Уходи.

Я прошла мимо него, посторонившегося, на кухню, сняла фартук и косынку, сбросила тапки, сунула ноги в босоножки. Прихватив сумку, которую никогда не распаковывала, используя как личный шкафчик, без эмоций забрала деньги, которые Арам бросил на стол, и вышла из кафе с другой стороны — в прохладную ночь. Прошла пару шагов. Оглянулась. Арам стоял на пороге и смотрел мне вслед — очень странно смотрел: как будто даже сочувствовал... Может, показалось. Темно же... Кафе... Маленький сарай-палатка с претенциозной вывеской "Кафе". Третий в моей странной, мучительной эпопее в попытках найти работу на лето. Одна и та же история: приходишь, тебе радуются, три дня нормальной работы, а потом хозяин как с цепи срывается, три дня ада — и уходишь.

Сегодня мне уже до города не добраться. Деньги у меня есть, но ночная дорога — не для обычных путешественниц. Ничего. Здесь, в метрах ста от кафе Арама, находится каменная коробка сельской остановки. Она огромная и глухая. Если спрятаться в самом тёмном уголке, на скамье, и накрыться тонким, но широким палантином чёрного цвета, никто из проезжающих машин не заметит, что внутри остановки кто-то есть. А ранним утром — на первом рейсовом автобусе домой. Отдохнуть, вымыться и снова искать работу.

Господи, как хорошо на ночном воздухе... Пахнет свежестью, несмотря на пыль и гарь с дороги, и витают ароматы сосновой хвои с обочины, скошенных и подсыхающих трав с лугов — давно не было дождя. Всё струями в ночном воздухе, волнами... Зато бодрит, вроде даже спать не слишком хочется. Ага. Как же, не хочется...

Пару раз июньское звёздное небо качнулось, пока я шла... Пару раз я будто входила в чёрный туман забытья — и выходила из него, снова начиная чувствовать и ощущать. Раз очнулась, потому что по ноге ударило что-то мягкое и тяжёлое. Уронила сумку... Где же остановка? Не может же быть, чтобы я пошла в другую сторону?.. Или?.. Глаза мгновенно на мокром месте: я-то думала, через какие-то минуты уже буду спать... Покусала губы, приходя в себя. И снова бездумный шаг на абсолютном автомате... Редкие машины, водители которых не успевают разглядеть, кто именно идёт, пролетают мимо. А мне это на руку — не пристают... Под конец уже брела, забыв, куда иду и зачем... Лишь бы идти...

Мимо совсем близко промчалась машина и затормозила впереди. Ещё одна. "Не надо!" — тоскливо заныло внутри меня от беспомощности на грани новых слёз, а сама я даже не могла ни остановиться, ни приготовиться к чему бы то ни было. Тупо шла — и всё... Ещё одна машина остановилась позади.

— Вон она! — раздался девичий голос. — Подождите, я сама! Напугаете ещё!

Быстрый сухой шаг по асфальту, кто-то схватил меня за руку.

— Эй, привет! — сказала, глядя сверху вниз на меня, смутно знакомая в неясном, бегучем свете с дороги высокая девушка, с подпрыгивающими светлыми кудряшками вокруг милого личика. — Не бойся меня! Это ты работаешь в кафе? Или теперь — работала? Ну, у Арама? Он тебя выгнал? За что? Пирожки вкусные ты пекла? И салаты те, обалденные, ты делала? А кроме них умеешь ещё что-нибудь готовить? Поехали ко мне! Выспишься — завтра поговорим.

— Нет... — прошептала я, но незнакомка не расслышала или не захотела расслышать, так и повела меня властно за руку куда-то, кажется ворча: "Ещё — ночью вздумала куда-то тащиться! Конечно, поедешь!" А там, в этом "куда-то", у меня забрали сумку, заставили наклониться, подтолкнули сесть — и я очутилась на мягком сиденье. Это было последнее, что я воспринимала нормально: я — в машине, тесно прижатая к чьему-то плечу с одной стороны, потому что с другой стороны кто-то бухнулся рядом, и уже знакомый голосок велел, одновременно сопровождая свои слова действиями — пригибая к себе мою голову:

— Положи голову на моё плечо и спи! Сколько ты не спала?

— Двое суток, — непослушными губами выговорила я и щекой ткнулась в подставленное плечо.

Дальше — качающаяся темнота. Я ощущала только сильные руки, смех и говор издалека. Почему-то я доверилась всему, что со мной делали эти люди: решительно вели куда-то, хихикая, когда у меня от слабости подламывались ноги и я спотыкалась на ровном месте; ругались, но как-то добродушно, когда я пыталась вяло сопротивляться; советовали друг другу не спрашивать у меня ничего, потому что я отвечала им тонким голоском, от слабого звука которого самой было стыдно; заставляли что-то снимать, что-то надевать, укладывали в постель, выключали свет, закрывали дверь и оставляли меня в уютной темноте...

Единственный просвет: я вдруг отчётливо поняла, что мне предлагают выспаться! Просто так! Ничего не требуя взамен!.. Я облегчённо вытянулась на чистой прохладной постели, обняла подушку. И уснула. Счастливая.

... Утром был миг, когда разлепила ресницы, изумлённо поморгала на окно, из которого мягко лилась нежно сияющая солнечная река, и снова уснула. И приснилось... Ночь. Меня за руку ведут по притихшему лесу. Мне не страшно, но я всё равно настороже. Вместо привычных джинсов и блузки на мне простенькое платье — не разгляжу, какого цвета, хотя во сне это очень важно, а на голове венок из трав и цветов. Меня ведут во тьму, в которой тепло и уютно, ведут босую — по тёплой мягкой земле...

... Оказывается, на меня надели халат. Я села на постели, оглядела маленькую комнатку — констатация факта: "Я сплю... спала в комнате", а потом некоторое время созерцала одёжку на себе — да, халатик, короткий, мягкий, — пытаясь сообразить, откуда эта роскошь. Сообразила. Приведшие меня сюда просто-напросто решили проблему ночной рубашки и одновременно домашней одежды, если бы мне захотелось встать посреди ночи. Ишь... Заботливые...

А куда это я вообще попала?

Только задалась вопросом, как дверь осторожно приоткрылась, и в комнату заглянула высокая тонкая девушка, в оранжевом топе и в чёрных джинсовых шортиках, больше похожих на плавки, чем на шорты. Девушка, видимо, заглянула с намерением немедленно снова отпрянуть, если я сплю, но при виде меня, сидящей на постели, заулыбалась и, тряхнув светлыми кудряшками, поспешила сесть напротив меня, на стул. Она заглянула в мои насторожённые глаза и с улыбкой, от которой весело сморщился её хорошенький носик, сказала:

— Привет ещё раз. Меня зовут Женя.

— Зоя.

— Зоя, что произошло у Арама, если не секрет? Ты же у него работала. Мы тебя ещё неделю назад видели! — Женя это почти выпалила и уставилась на меня огромными, горящими от любопытства светло-синими глазами.

Значит, у Арама я работала дольше, чем у остальных. Целую неделю. Кошмар последних дней заставил забыть многое... Я вздохнула и коротко рассказала: студентка-третьекурсница музучилища, я привыкла каждое лето работать в придорожных кафе, потому что неплохо получается готовка, но этим летом почему-то здорово не везёт с работой. А невезучесть проявляется в том, что первые три дня хозяева кафе меня хвалят, а потом вдруг стараются избавиться от меня же. Первым двоим это удалось сделать в два дня, у Арама я продержалась на день больше.

— Странно, — уже задумчиво сказала Женя. — Зоя, у меня к тебе предложение. Мне нужен человек, который будет время от времени кормить домашними обедами всю нашу ораву. Нас здесь от двенадцати до пятнадцати человек бывает.

— А здесь — это где?

— Видишь ли, — снова смешливо сморщила носик Женя. — Один мой о-очень богатый родственничек подарил мне целый дом. Временно — на пару месяцев. Вот этот самый. Я сама учусь в университете — и тоже сейчас, естественно, на каникулах. Здесь же мои друзья, в основном однокурсники, которым понравилась идея провести какое-то время в загородном доме. Но у нас проблема с едой. Ездить мы, конечно, ездим по кафе, кое-что домой привозим. Но хотелось бы чего-то постоянного. Домашнего. Особенно, скажем, на обед и на ужин. Ты не могла бы нам в этом помочь? Скажем, я говорю, чего бы нам хотелось, а ты это быстренько бацаешь. Не бесплатно, конечно.

— Если продукты будут, почему бы и нет? — пожала я плечами. А сама в душе замерла: неужели удача? Двенадцать-пятнадцать человек каждый день, да ещё в строго определённое время, — это не пятьсот посетителей каждые сутки, которые когда захотят, тогда и явятся... И у Жени, кажется, не только родственничек богатый, но она сама из не бедных, мягко говоря.

— А что ты умеешь? Кроме пирожков и салатов?

— Если книгу дадите — любой рецепт из неё, — отозвалась я.

Женя рот раскрыла, захлопала на меня ресницами, а потом метнулась из комнаты и вернулась с тёмно-синей книжкой в руках. Шлёпнулась уже рядом со мной, на кровать, раскрыла книгу на открытке-закладке и ткнула пальцем.

— Вот это — сможешь? Мечта моя с детства!

— Опять-таки... Если все продукты будут, — сказала я, изучая рецепт. — Сейчас достать такие продукты нетрудно. Так что...

— Зоенька! Если я сегодня же тебе все нужные продукты приволоку — сделаешь на завтра? А торты умеешь? Вот здесь есть такой тортик — от одного названия язык проглотишь!.. Ура! — Победный вопль Жени после моего кивка, наверное, был слышен даже за дверью.

А я засмеялась. Кажется, мы договорились насчёт работы.

Еле успела пригладить волосы, чтобы не топорщились (Женя не дала даже умыться-расчесаться — так не терпелось побыстрей показать мне мои будущие владения), я выбежала вслед за нею в просторный коридор, где на бегу же смущённо здоровалась с её друзьями, властно влекомая вперёд и только вперёд.

— Вот! — гордо сказала Женя, останавливаясь на пороге довольно пустой комнаты: вдоль одной стены — два стола с обеих сторон от плиты и раковина в углу, напротив неё — холодильник и у окна ещё один стол; а потом она, кажется, что-то прикинула в уме и сказала: — До вечера тебе ничего не приготовить, конечно, потому как из продуктов одна картошка. Так что отдыхай. Хоть осмотришься, что тут да как. Мы сейчас с тобой посмотрим, что на завтра можно сделать, и составим список, что из продуктов мы с ребятами сможем сегодня купить. А ты пока приходи в себя, осваивайся. Мы будем только к вечеру. Ничего, что тебя сейчас здесь оставляем? Вот здесь есть чай и печенье. Так что не оголодаешь. Ещё, кажется, пара пачек супов быстрого приготовления есть, — с сомнением сказала она, заглядывая в холодильник, и уже успокоенно повторила: — Точно — есть! Ну? Так ничего, что одна побудешь?

— Ничего, — ответила я, в душе робко удивляясь, как она сама не боится оставить в доме по сути незнакомого ей человека. И осмелилась спросить: — Женя, а здесь ведь не только девушки? Ну, парни тоже есть?

— Боишься — будут приставать? — усмехнулась хозяйка дома. — Ничего не бойся, — уже решительно сказала она. — Здесь в основном девичье царство. Есть четыре парочки — девочки со своими ребятами, а те — с машинами, чтобы нас возить. Но они приставать не будут. Точно говорю! А если что — сразу говори мне. Мы тут такие крутые разборки устроим, чтоб никому не повадно было обижать тех, кого я пригласила!.. Пошли, покажу, где тут ванная и всё остальное.

Женя за руку снова протащила меня по дому в скоростной экскурсии, в результате чего я усвоила, что дом вроде как недавно построенный, хотя фундамент у него почему-то старинный; после чего на той же скорости познакомила меня с обитателями дома, которые мне весело и приветливо кивали и улыбались, а через уже минуту после последнего знакомства я уже стояла на крыльце дома и, несколько ошалевшая, смотрела вслед последней машине, уезжающей "со двора". Провожала — типа.

И только когда последняя машина скрылась за кустами, а потом я разглядела её мелькнувшую крышу поверх забора — сплошняком засаженного рябиной и сиренью, я поняла, что меня и в самом деле приютили в этом огромном и пока пустом доме. В доме, в котором никто не будет зря по пустякам дёргать. Где не будут заставлять делать работу за всех сразу — и даже ту, которая ко мне не должна относиться. Никто не будет орать на меня ни за что. Никто не будет заставлять меня работать целыми сутками, потому что вдруг отпросились другие работники... И — сморщилась от сильного, пока необъяснимого чувства облегчения, а слёзы чуть не хлынули ручьём.

Три недели неустойчивости с работой и странное отношение хозяев кафе, которые внезапно, ни с того ни с сего пытались избавиться от меня, словно я прокажённая какая, не прошли даром. Нервы на взводе. Неприязненное отношение или, напротив, дружеское участие вызывали у меня мгновенный и неостановимый плач.

Я быстро зашла в дом, словно боясь, как бы кто не заметил моего рёва. Здесь, за входной дверью, в просторном холле, от души поплакала, повздыхала, послушала спокойную, мирную тишину летнего солнечного дня и, отшмыгавшись, пошла в ванную комнату.

Вода быстро привела меня в себя. И теперь я смогла спокойно одеться в привычные джинсы и в блузку, не самую грязную — из сумки. Остальные вещи я немедленно простирала — прямо в раковине, развесила на спинки стульев в комнате, которую Женя представила мне как "твоя": должны высохнуть часа через два. Успею убрать до приезда хозяйки.

Постояла перед зеркалом. Редко когда крашусь. Хотя сейчас не помешало бы оживить цвет серого лица... Потёрла щёки — старинный, но действенный способ. Я симпатичная — и знаю это: тонкое лицо, большие тёмные глаза и ничего себе, хоть и длинноватый носик. И дурацкий, сложенный бантиком рот.

Девочка-цветок — так называет меня Валентин. Благодаря ему, я могла бы не работать этим летом, а наслаждаться каникулами где-нибудь в Турции, куда он меня и уговаривал поехать. Валентин старше меня лет на десять, он богатый бизнесмен и считает: только мужчина решает, что должна делать женщина — в её свободное время. Но за год, который я провела с ним, я... немного устала от него. И сказала, что, пока наши отношения не имеют под собой официальной основы, он не имеет права командовать мной. Мне кажется, он злится... Может, поэтому мне не везёт этим летом на работу... А может, это я суеверная стала в свете последних дней.

Вышла из комнаты. Да, меня поселили не просто в комнате, а в комнате-веранде, в которой одна стена почти сплошь стеклянная. И даже есть стеклянная дверь, выводящая прямо на улицу — или лучше сказать на двор? Правда, она закрыта, и Женя мне не дала ключа от неё. Но, приглядевшись, я обнаружила, что дверь изнутри закрыта всего лишь на небольшую щеколду. Хм, мне нравится идея быстрого выхода наружу. Если что — использую в полной мере. Ведь я любительница вставать пораньше... Другие "гостевые" комнаты все на первом этаже. Наверху, на втором этаже, тоже комнаты есть. Наверное. Сейчас не вспомню всего, что рассказывала Женя наспех. Вроде говорила что-то про ремонт на втором этаже.

Поразмыслила и решила начать знакомство с домом с кухни.

Мало ли что одна картошка... Из неё тоже можно сделать кое-что вкусненькое. Сложа руки сидеть не умею и ждать, пока привезут эксклюзивные продукты, не собираюсь. Вскоре, почистив картошку (а ещё налепив две дольки под глазами, чтобы убрать "мешки" от бессонной ночи — старый, проверенный способ) и поставив её варить для пюре, я вооружилась тряпкой — нашла пару штук, подходящих для мытья и чистки.

И принялась за уборку кухни. Если мне здесь жить несколько недель, хочу работать в чистом помещении, а не в этом... ой... курятнике, в который нынешние обитатели дома заглядывали только положить какие-нибудь полуфабрикаты в холодильник, да за посудой, да изредка за чаем... Впрочем, может, ещё за чем. Вон стоит микроволновка, которой я пользоваться не умею. Стра-ашненькая. Залитая чем-то чёрным. Во всяком случае, с посудой дело здесь обстоит как в анекдоте про молодожёнов, которые однажды утром приходят на кухню, смотрят на горы грязной посуды и размышляют: "Эту помыть? Или новую купить?"

Часа через три я разогнулась и, держась за ноющую поясницу, оглядела комнату. Сама вся мокрая от пота, но помещение я выдраила. И три окна тоже. Занавески бы ещё на них. А то в кухне очень уж пустынно... Кроме того, на большой глубокой сковороде, под отдраенной высокой крышкой, уже лежит целая куча картошки, аппетитно похожей на поджаренный зефир. Картошка у меня нафарширована всеми остатками продуктов, что я нашла в холодильнике, после чего и запекла её в духовке. Ну, остатками не совсем всеми, поскольку некоторые пошли на густой соус, остывающий сейчас на подоконнике. Но картофельные зразы у меня получились неплохо. А при взгляде на соус, кстати, я почему-то насмешливо вспоминала "рагу по-шотландски" от Джерома Клапки Джерома.

А ещё в духовке томились зелёные щи — из крапивы, которую я нарвала, специально зайдя за угол дома. Кстати, там же, за углом, нашла и несколько грядок с огурцами, зелёным луком, укропом и щавелём. Я ещё успела прополоть посадки, поглядывая на низкий забор, поверх которого виднелись яблони, а чуть дальше — высокие, ровные, наверное, корабельные сосны...

Грядки заросли сорняками, которые легко вырывались с корнем: земля тут — чудо! Чернозём, мягкий и рассыпчатый. Что ж они так мало грядок наделали? Здесь что ни брось — всё будет расти хоть само по себе, без хозяйского догляда... Надо бы потом сюда какую-нибудь посудину принести, хоть бутылку из-под минералки — полить немного грядки. И бочка нашлась, в которой застоялась дождевая вода. Настоящий пруд в миниатюре: еле шевелятся от ветерка листья, упавшие на поверхность воды; цепляясь за край бочки, трепещут крылышками прозрачные сине-зелёные стрекозы, а в самой воде шныряют какие-то длинные чёрные жуки...

Хоть Женя и загорелась кулинарными рецептами сложных блюд, по себе знаю, что иногда хочется просто супчика — особенно, если приедут голодными. Мяса нет, но, недолго думая, я взбила пару яиц из пяти имевшихся в холодильнике и в конце готовки осторожно влила смесь в крапивные щи. Щей сварила совсем немного. Если на двенадцать человек — по половнику хватит. Но ничего: картофельных зраз на второе достаточно, чтобы набегавшийся за день народ сытно поел. Голодным никто не останется.

Вымыв руки и сполоснув лицо, полюбовавшись в зеркало на почти пропавшие "мешки" под глазами, я с баночкой соли подошла к бурлящей на плите кастрюле и взялась за половник — попробовать, хватает ли соли. Нет, надо бы ещё немного положить. Отложив половник, улыбнулась про себя. Вот что значит — в доме недавно хозяйка-студентка появилась: на кухне я обнаружила два столовых сервиза, судя по всему, часто используемых, очень красивых, но соль хранится в баночке из-под аджики...

Как оказалось, к моему счастью.

Резкий скрип внезапно раскрывшейся кухонной двери перепугал меня так, что я вздрогнула, пальцы ослабели — и баночка с солью выпала из рук на плитки пола... Не надо!! Но... Стеклянный дребезг и белоснежная соляная лужа на полкухни!

2.

Я съёжилась и закрыла лицо руками — спрятать брызнувшие от ужаса слёзы. И понимала ведь, что не слишком страшная трагедия: Женя оставила номер своего мобильника, если что — позвонить не проблема, попросить привезти ещё соли... Но... Да что ж такое — почему реву, не могу остановиться?! Нервы — совсем ни к чёрту...

Крупные шаги ко мне — мельком глянула и попятилась: мамочки, какой большой!! Сбежать не успела. Да и куда — на этой кухне? И мимо не пробежишь!.. Кто это?.. Встала боком у стола с половником. Трясущимися пальцами ухватилась за него. Если что — брошу в вошедшего и сбегу!

Остановился. Изумлённый — моими слезами.

— Не бойся. Ты не порезалась? Или это я тебя так испугал?

Не глядя, схватила полотенце, быстро промокнула лицо.

— А вы... кто?

— Ну... Время от времени я здесь живу.

— Вы из гостей Жени? — облегчённо всхлипнула я. И попыталась объяснить свой испуг: — Я думала, в доме никого нет. — А потом заторопилась: — Меня Женя привезла вчера, сказала — ей нужен кто-то для готовки. Вот я и...

Его изумление постепенно сменилось улыбкой. Он постоял в шагах пяти от меня, не двигаясь с места, будто боялся меня спугнуть. А потом присел и, как будто так и надо, вытащил из шкафчика под раковиной веник и совок, хозяйственно собрал осколки баночки и соль — и вывалил всё в мусорное ведро. Снова встал. И улыбнулся.

Это хозяйственное движение полностью меня успокоило. Если уж он знает, где находятся веник и совок — значит, точно здешний. Ну, из этого дома.

И в самом деле — большой, первое впечатление не обмануло. Или для меня, невысокой, показался большим. Такое впечатление — только что встал: в джинсах, но босой (как сам не побоялся — порезаться ведь легко!), рубаха с коротким рукавом — только накинута, но не застёгнута. Лицо неожиданно мягкое — может, из-за густых светло-русых волос, с еле приметной рыжиной, сейчас небрежно взъерошенных, будто незнакомец ещё не успел привести их в порядок; а может, мягкое — из-за тёмно-синих глаз, изучающе разглядывающих меня из-под бровей вразлёт. Сильный человек — показалось. Рот — самолюбивый, нижняя губа немного выпячена — где-то читала, что такие очень упрямые и упорные. Прямой нос немного смешной: переносица заметно белая, как и кожа вокруг глаз, а сам нос — тёмный. Наверное, незнакомец постоянно солнцезащитные очки носит. Сколько же ему? Около тридцати, наверное?.. Подбородку с ямочкой я уже улыбнулась, правда отвернувшись. Вспомнив, в каком качестве пригласила меня Женя, снова вздохнула и уже более ровным, без всхлипов голосом спросила:

— Хотите есть?

Он немедленно улыбнулся, машинально застёгивая пуговицы рубахи.

— Конечно, хочу. Я б и не зашёл сюда, если бы по дому такие запахи не пошли.

Он прошёл к столу у окна, сел и тут же представился:

— Андрей.

— Зоя. Что вы будете? У меня пока только суп и картошка.

— Время близко к обеденному, — заявил Андрей. — Буду всё.

— Суп немного недосоленный, — печально сказала я. — Вы не знаете, здесь, в доме, есть ещё соль?

— Боюсь, соли больше нет.

— А будете суп с хлебом? Я тут немного нашла. Правда, зачерствел немного, но ничего ещё, могу подержать над паром — и будет как свежий, — оживилась я. — Могу ещё намазать хлеб майонезом — тогда с солью всё будет в порядке.

— Хм... Давай с хлебом и не надо держать над паром, так съем... Зоя, это ты тут всё намыла? Я зашёл, испугался — стёкол нет. А они чистые... О... Ммм...

Оттаяв от его похвалы и глядя, с каким удовольствием, изредка одобрительно мыча, Андрей уминает всё подряд, да ещё с добавкой, я сообразила, что супа надо бы теперь сварить ещё немного. Иначе оставшегося в кастрюле и на десятерых не хватит. Ишь, как наворачивает. А вдруг и другие, особенно парни, захотят? Женя права. Они тут без домашней, особенно горячей пищи наверняка полуголодные бегают.

А приятно кормить мужчину, когда он с таким удовольствием ест даже такие простые блюда!..

— Ммм, — довольно сказал Андрей. — Я счастлив, что Женя привезла тебя. Так счастлив, что готов искупить своё внезапное вторжение, закончившееся рассыпанной солью. Зоя, хочешь, отвезу тебя в деревню — в магазин, за солью?

— Было бы здорово, — растерянно пробормотала я, лихорадочно прикидывая, сколько при мне денег, и жалея, что вовремя не записала, чего мне на этой кухне для счастья не хватает из приправ. Хотя... Можно купить только соль. Я ведь её рассыпала, значит...

— Надеюсь, ты не думаешь, что всё будешь покупать на свои деньги? — проницательно взглянул на меня Андрей. — За такой обед я готов оплатить всё, на что только в магазине упадёт твой взгляд.

— Да? — задумчиво сказала я, окидывая взглядом кухню, и он почему-то засмеялся.

... Женя не соврала: парни в её доме все оказались не "безлошадными". Андрей выехал откуда-то из-за дома, посадил меня в чистенький, ухоженный "форд" серого цвета и отвёз в деревню. Правда, у меня был небольшой шок: да, он надел солнцезащитные очки, как я и предполагала, но не надел обуви! Так босым и сидел в машине!..

В деревню ехали — он с огромным интересом спросил:

— А ты готовишь только из магазинных продуктов? Я, например, заядлый рыбак.

— Речной рыбы — не боюсь, — улыбнулась я и полюбопытствовала: — А здесь речка или пруд? И купаться — есть где?

— Здесь очень интересная система: посередине деревни течёт ручей, на его пути трижды становится плотина — получаются три глубочайших пруда, а в самом конце, на выходе из деревни, — ручей впадает в довольно широкую речку. В некоторых местах её можно перейти вброд, но в некоторых — только вплавь. Для купания есть пара диких пляжей. Рыба есть и в прудах, и на речке. Я предпочитаю реку — разнообразия больше. Хотя рядом с нашим домом тоже есть и речка, и небольшая заводь. Только купаться нельзя: воды родниковые. Холодные очень. Ты точно не боишься возиться с речной рыбой? Тогда ты моя спасительница! А то тут некоторые постоянно ноют, — проворчал он. — Рыбачить — обожаю. Только у нас ни варёной, ни жареной рыбы не поешь. Всё приходится или вялить, или сушить.

— Что ж, — задумалась я, — если рыбалка будет систематической, значит, можно устроить как в столовках: среда и пятница — рыбные дни. Но можем начать и завтра, с понедельника.

Андрей улыбнулся, а я вдруг вспомнила, что он как-то быстро и незаметно перешёл на "ты". Мысленно пожала плечами: ну и пусть. Мне так тоже комфортно.

Пока ехали деревней, я полюбовалась на те самые пруды: никогда не думала, что это так здорово — громадная чаша воды в окружении склонившихся над ними толстых ив. И каждая чаша как футбольное поле, если не больше. Андрей сказал — больше, и я поверила. У одного из прудов он остановил машину, и я немного прошлась по "полтинЕ", как местные называют плотину, отделяющую пруд от ручья. А потом постояла у воды, у берега, "цветущего" мелкой светло-зелёной ряской. И постояла не просто так, на берегу, а на досках, чуть-чуть уходящих в воду, — на "мостках", подсказал Андрей. Волшебное ощущение тишины и громадного пространства, изредка подчёркнутое ленивым собачьим лаем, петушиным пением и недовольным разговором кур, купающихся в тёплой пыли. И все звуки будто мягко колышутся в знойном воздухе...

Правда, тишину испортило гусиное стадо, разгневанно загоготавшее на подошедшую к воде собаку. Зато какие потешные гусята! Серые носатые пушистики на длинных лапках! Как они топотали следом за сердитыми взрослыми птицами!

И как я пожалела, что мало знакома с Андреем!.. Не осмелилась попросить его подольше остаться у пруда. А хотелось закатать штанины джинсов и сесть на краешек этих самых мостков, поболтать ногами в тёплой (я потрогала — тёплая-тёплая!) воде!

Ничего... В следующий раз. Предвкушение было таким замечательным, что снова едва не вышибло слёзы... Успела отвернуться — снова оглядеть тёмно-зелёное пространство пруда, с чисто-синей серединкой, и окаймляющих его деревьев. И ведь я могла даже этого не увидеть, застряв в какой-нибудь забегаловке! Вот этой тишины не услышать!

Наклонившись над водой, чтобы посмотреть ещё разок и заодно втихомолку вытереть слёзы, я присела, заметив юркие серебряные стрелки, шмыгающие прямо под опорными деревянными столбиками мостков, и услышала за спиной мягкий шаг босых ног — точнее, ощутила, как прогибаются доски под немаленьким весом идущего.

— Смотри, Андрей!

Он встал рядом и снисходительно сказал:

— Это малявки — так их называют деревенские. Верховки. Их ловят сачком.

— Сачком?

— Ну, это только так называется — сачок. На деле он диаметром где-то около метра, а вместо сети для него используют старый тюль. Здесь все рыбачат помаленьку. Представь, приходит такая бабуля с сачком, покрошит в него мокрый хлеб, загодя приготовленный, потом опустит пару раз в пруд — и готово, на рыбный суп у неё уже есть штук сто малявок. Только это не уха получается. Именно рыбный суп. Они его варят с зеленью, особенно с зелёным луком, и яйцами, как ты сегодня в суп положила. Такой красивый супец получается — жёлто-зелёный! — Он помолчал и спросил с явственно ощущаемой улыбкой в голосе: — Тебе здесь нравится? Хочешь, ещё раз приедем?

— А можно? Конечно, хочу!

Вообще, Андрей о деревне рассказывал с какой-то странной гордостью и с таким увлечением, что снова заставил меня задуматься: почему он живёт у Жени? Похоже, что он деревенский житель. Или недавно переехавший сюда?.. Правда, судя по виду проплывавшей мимо деревни, и в самом деле есть чем гордиться. И дома здесь крепкие, и ворота большей частью металлические. У каждого второго дома палисадник роскошный. Богато живут.

К магазину подъехали — Андрей выпустил меня прямо у двери и велел сразу идти вовнутрь, а ему надо отогнать машину чуть дальше: место здесь тесное, если появится ещё одна машина — ставить некуда. Я вышла, а он отъехал. К магазинной двери вели три ступеньки. Сбоку, в тени лестнички и склонённого "английского" клёна, прямо за какими-то редкими кустами, пряталось что-то большое и чёрное. Приглядевшись, я рассмотрела собаку. Она, кажется, пряталась от солнца, обессиленно привалившись к стене здания, но дышала тяжело даже для псины, которая спасается от жары.

Оглядевшись и убедившись, что вокруг пустынно, я присела перед собакой на корточки и погладила её по большой башке. Собака подняла на меня слезящиеся глаза — чуть исподлобья получилось.

— Ты чего, собака? — тихонько спросила я.

Собачьи глаза опустились, а я медленно провела рукой по холке. Пальцы наткнулись на что-то влажное и вязкое. Не знаю, как это место называется, но немного выше плеча у собаки оказалась старая рана, которая, кажется, гноилась. Я раскрыла свою сумку и вытащила кошелёк-косметичку, в которой кроме косметики хранила всякую мелочь. Например, бактерицидные пластыри. Ещё ближе подвинувшись к собаке, я бережно отогнула в разные стороны края кожи с заскорузлой шерстью, первым пластырем слегка убрала гной, а второй налепила бедняге на ранку. Надо бы, по совести, сначала вычистить всё, но я немного побаивалась, как бы не сделать собаке больно...

— Зоя... — вполголоса сказал Андрей за моей спиной. — Вставай осторожно и без резких движений. Потом отойди от него.

Странно он сказал. Как будто испугался за меня. Хотя до сих пор — вспомнилось-подумалось — он относился ко мне с ощутимым превосходством. Ну да: для него, большого и уверенного, я росточком маленькая и стесняюсь. А я не стесняюсь. Я немного нелюдима. В компаниях, если уж случается так, бываю, то чаще отмалчиваюсь. Знаю за собой: хочется иногда вмешаться, поболтать на равных, но почему-то не всегда удаётся вклиниться в беседу. А если и успеваю сказать слово, всегда найдётся кто-то побойчей — и перебьёт меня, даже не заметив того... Я ещё разок ласково погладила по жёсткой голове пса, который даже не пошевельнулся, разве что вздохнул тихонько, пока я приклеивала пластырь, и поднялась на ноги. Шаг назад.

— А почему без резких движений? Ты эту собаку знаешь?

— Псину зовут Барон. Зверь, вообще-то, нелюдимый, обычно людей к себе не подпускает и может броситься без предупреждения. Поэтому — осторожно.

— Он бездомный?

— Его недавно выбросили. Хозяин больше не может держать его: весной на охоте Барона медведь поломал — псина до сих пор оправиться не может.

— И что? — возмутилась я. — Вот так просто выкинули? Умирать?

— Деревня, — пожал плечами Андрей, снова обретая покровительственный тон. — Хозяину жаль на него патрон потратить.

Я промолчала. Здесь свои порядки, и не мне лезть в деревенские дела. Но Барона жаль... Надо бы посмотреть здесь, в магазине, что-нибудь съестное для него. Специализированный собачий корм здесь вряд ли найдёшь, но хоть каких-нибудь мясных продуктов наверняка купить нетрудно. Что-то не показался мне пёс таким уж страшным, как его описал Андрей. И — да, жаль его, до слёз... Я снова шмыгнула носом и быстро вытерла мгновенно выступившие слёзы: мало того что "медведь обломал", так ещё и выгнали... Бедненький...

В магазине пахло свежим, ещё тёплым хлебом, крупой и солёной рыбой. Продавщица, дородная дама, лет сорока, в сарафане и фартуке с бейджем "Дарья Петровна", с весёлыми волосами светло-медового цвета, выбивавшимися из-под цветастого платочка, обрадовалась мне, как новому человеку, и быстро выспросила, кто я такая и зачем здесь появилась. Она болтала, в то же время споро вытаскивая всё, что бы я ни попросила, и пару раз я видела, как в её глазах светилась жалость при взгляде на меня. Эту жалость я, усмехнувшись, легко прочитала: "Тощая-то какая, не приведи Господь!"

Уже в магазине я снова исподтишка начала изучать Андрея. Странно. Он явно не студент, так почему же он живёт в доме, где собралась студенческая компания? И в деревне его явно очень хорошо знают. Из-за обеденного времени в магазине мало народу — человека три-четыре. Пока я общалась с продавщицей и она наполняла прилавок моими заказами, Андрей отошёл в уголок возле окна и негромко разговаривал с мужчинами, которые горячо и заинтересованно, но тоже вполголоса толковали с ним... Причём никто из собеседников не удивился его босым ногам! Ну-ну...

Потом Андрей кивнул мужчинам и подошёл ко мне. Цепко оглядывая витрины, он быстро назвал ещё парочку приправ, и я про себя согласилась с ним: хорошее подспорье — для работы с рыбой. И улыбнулась: ишь, не терпится! А сама исподтишка же поглядывала в окно. Отсюда, конечно, не видно. Ну а вдруг? Не ушёл бы Барон раньше времени...

А потом... Распахнулась дверь магазина — и в помещение легко вошла женщина, при виде которой Дарья Петровна сразу насупилась и начала вдруг ронять все предметы, которые всё ещё пыталась выкладывать на прилавок, мужчины расцвели, а Андрей (я с любопытством выглядывала из-за него) как-то неопределённо покосился, вроде как продолжая изучать витрину с приправами.

— Здравствуйте, — певуче сказала незнакомка, здороваясь со всеми, но посылая мощную волну обаяния именно на него, на Андрея. Она, глядя на него, вроде и стояла почти неподвижно, но, по ощущениям, распускалась, словно бархатная роза, и с каждым новым лепестком окутывалась этой волной: вот она я — какая! Роскошная, волнующая — только для тебя!.. Каким-то образом эта женщина умудрилась отодвинуть с дороги между нею и Андреем всех посторонних.

Даже я ощутила её сильнейшую чувственность. Она будто источала её, властная, уверенная. И неудивительно. Язык бы не повернулся назвать её просто деревенской красоткой. Это поразительное создание обладало формами богини. Один её шаг — и мужчины, разговаривавшие с Андреем, чуть не застонали... И одета она была не совсем по-деревенски, хоть я и знаю, что сейчас многие в деревне одеваются не чета городским. Шелка — и явно натуральные. Длинная, в пол юбка, в крупных кремовых розах на жёлтом фоне, поясом не на талии — а мягко посаженная на бёдра, обтекала её совершенные длинные ноги, короткая, алого цвета блузка — с декольте, нисколько не скрывающим, что дама не носит предметов нижнего белья, потому как обладает красивой крупной грудью. И на молочно-белые, совсем не загорелые плечи спадают тёмно-рыжие крупные локоны...

Она медленно подходила к нам — точнее, к Андрею. И каждый шаг, вместе с плавным колыханием юбки, разливал в замкнутом помещении магазина такую ауру чувственности!.. Ловушка — почему-то появилось в моём сознании слово... Странно...

А она красивая. Кто бы сомневался. Глазища под соболиными бровями тёмно-зелёные, колдовские, глубокие, как ночь; некрашеные губы пухлые и будто обветренно-алые... Рот полуоткрыт, будто только что целовалась... Лицо — тем самым сердечком, которые любят описывать в любовных романах.

В магазине — тишина, только в открытые фрамуги окна слышится ленивый в полдень птичий свист, перекличка грачей — а внутри помещения чёткий перестук каблучков медленно идущей к Андрею зеленоглазой женщины.

Чтобы лучше разглядеть происходящее, я опёрлась локтем на прилавок, благо высокий, и наклонилась из-за Андрея почти полностью. Интересно, это его девушка?

Женщина вдруг встретилась со мной глазами, споткнулась и остановилась. Окружавшее её колдовское марево притягательности словно опало. Нет, она оставалась красивой, но спустя какое-то время мужчины у двери зашевелились, негромко заговорили между собой, хоть и продолжали восхищённо глазеть на неизвестную.

Тем не менее, она, словно очнувшись, быстро подошла к Андрею и властно взяла его под руку. При этом почему-то вызывающе глядя на меня.

— Добрый день, Андрюша, — растягивая слова и даже как-то интимно сказала она.

Даже у меня мурашки по спине побежали от волнующего голоса. Андрей же осторожно снял её ладонь со своей руки (меня, что ли, постеснялся?) и спокойно сказал:

— Добрый день, Таисья. Разреши представить тебе Зою — подругу Жени.

— Здравствуйте, — нерешительно сказала я, сомневаясь, стоит ли подавать женщине руку. Впрочем, она решила за меня: странно враждебно глядя на меня и нисколько этого не скрывая, она кивнула и вполголоса сказала Андрею:

— Мне нужно с тобой поговорить.

И увела его ближе к двери.

А я — обрадовалась.

— Дарья Петровна, а у вас есть какие-нибудь сардельки?

Обрадовалась и продавщица, что я снова заняла её делом. Результат — три толстые сардельки отправились в мою сумку, и я попросила выбить чек на них отдельно. Эх, теперь бы побыстрей выйти и без свидетелей накормить Барона... А потом в отделе промышленных товаров разглядела хлопчатобумажные нитки старой марки. Ой, какие они здесь дешёвые! И тоже набрала — и крючок приглядела к ним. Вяжу чаще на спицах, но и крючок хорошо знаю. Будет свободное время — надо бы попробовать что-нибудь навязать. Дарья Петровна снова обрадовалась: "Возьмёшь? Всё? А у нас их и не берёт никто! Все из овечьей шерсти вяжут — носки да варежки!" Болтая со мной обо всём на свете, продавщица предложила мне и платье — простенькое, ситцевое. Я подумала и купила: в джинсах и закрытой блузке хорошо работать в открытом месте, когда одежда становится защитой от чужих взглядов. Но в доме Жени, кажется, я буду чувствовать себя в безопасности. А платье мне и в самом деле понравилось: хлопок, и не жарко в нём!

Два громадных, под завязку набитых пакета стояли, прислонённые к стене прилавка. Терпеливо выжидая, пока красавица сообщит что-то ну очень важное Андрею, и тогда он освободится и отнесёт пакеты в машину, я машинально разговаривала с продавщицей, время от времени поглядывая на парочку. И вдруг — осеклась, взглянув в очередной раз на Таисью.

Зеленоглазая красавица молчала, с неприкрытой ненавистью глядя на меня. Я сначала не поняла, удивившись. Стоявший ко мне спиной Андрей тронул собеседницу за локоть. Та не среагировала, и тогда он тоже обернулся к кассе... Его лицо, хранившее следы странной досады, медленно расслаблялось, и все чувства будто сосредоточивались в одном-единственном взгляде на меня. Очень странный взгляд. Андрей словно и смотрел надменно — сверху вниз, но в то же время — слегка насупившись, будто только что увидел — и не верит собственным глазам. Причём в приличном обществе (усмехнулась я про себя) сказали бы, что он внаглую уставился на меня. Чего это они оба?

От грохота хлопнувшей двери я чуть не подпрыгнула. Это красавица Таисья таким образом объявила о своём уходе. И мелькнуло почему-то странное впечатление, что она о-очень пожалела, что не смогла вовремя отвести от меня взгляда, таким образом что-то подсказав Андрею.

— Слышь, Зоя, — позвала Дарья Петровна, кажется не заметив последнего эпизода из происходивших событий, — ты, девонька, приходи ко мне сегодня, после восьми вечера, я тебя парным молочком угощу. Если уж поживёшь здесь, хоть мяса наберёшь чуток.

Немного оторопевшая от её слов — мяса наберу?! — я, сообразив, с трудом приглушила смешок: продавщица имеет в виду, что неплохо бы мне пополнеть.

— Спасибо за приглашение, но я пока не знаю...

— Чего не знаешь? — спросил подошедший Андрей и легко поднял тяжеленные пакеты. Интересно: теперь он смотрел на меня не покровительственно, а насторожённо.

— Да я Зою, вон, приглашаю — к вечеру прийти парного молочка выпить, — быстро сказала Дарья Петровна. — А она, видать, боится, что не сможет.

— Привезу, — улыбаясь, пообещал Андрей. — Здесь жить и здешнего молока не попробовать — преступление. Ну, всё. Идём, Зоя...

Я пошла побыстрей, чтобы оказаться впереди и открыть ему дверь. Андрей кивнул и вышел, я — за ним. Наша машина стояла через дорогу. Андрей уверенно пошёл вперёд, поскольку движение здесь редкое и даже ленивое. Смешно, но показалось — это не из-за того, что в деревне все работают в это время, а оттого, что знойный жаркий полдень загнал всех спать. Я тихонько вздохнула: от полуденного сна и я бы не отказалась. Той части ночи, которой я проспала, маловато.

Пока Андрей переходил через дорогу, я спрыгнула сбоку от ступенек и шагнула за кусты. Барон всё ещё лежал на месте. Он смотрел внимательно, трудно приподняв голову, как я быстро, с оглядкой на дорогу сажусь на корточки, открываю сумку и быстро ломаю сардельки на части, сразу выкладывая их перед его носом. Он не набросился на еду сразу, хотя чёрные ноздри раздулись. Голова-то опустилась к кускам сарделек, а глаза всё продолжали вглядываться в меня.

— Ешь, Барон. Может, вечером приеду — ещё чем-нибудь покормлю.

Я встала, отряхнула руки и, машинально вытирая платочком пальцы, повернулась перейти пустынную дорогу. Андрей ждал у открытой дверцы. Кажется, он уже понял, что именно я сделала, но пока молчал. В самом деле — не орать же через дорогу?..

С мелких камней обочины я шагнула на пыльный асфальт.

3.

Над головой что-то резко зашелестело и зашуршало. От неожиданности я ссутулилась и съёжилась, быстро закрыв лицо и голову руками: на меня настоящим водопадом очень низко, обрушилась стая белых голубей. Крыло одного даже легко чиркнуло по плечу. Множество крыльев продолжали свистеть и шуршать, но уже с приличной высоты, и я осмелилась выглянуть из-под ладоней: птицы кружили наверху, облетая место, где я стояла, причём, кажется, собираясь снова ринуться вниз. Сообразив, что они пока очень далеко, я помчалась через дорогу, а навстречу бежал Андрей, поначалу, видимо остолбеневший от внезапного птичьего нападения. Я чуть не врезалась в него — он успел придержать меня и, закрыв собой, как будто закрывая от дождя, быстро повёл к машине. Чувствуя себя цыплёнком под сильным крылом клуши, я мелкими шажочками спешила к машине.

Свалившись на сиденье, я заметила, что голубиная волна снова несётся вниз — прямо на машину. Андрей хлопнул дверцу и побежал к своему месту. Почти упал на сиденье — и закрыл свою дверь. Птицы мягко прошелестели над машиной и, сделав ещё один круг почёта над нами, полетели куда-то в сторону — за магазин.

Выждав немного, я негромко спросила:

— И... что это было?

— Не знаю, — так же озадаченно сказал Андрей. — У тебя раньше бывало, чтобы голуби... так слетались к тебе?

— Ну, иногда — да. Выходишь из подъезда, и вдруг бац — вираж. Прямо на волосы... Всегда боялась, что запачкают...

Андрей задумчиво посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Когда мы уезжали, я оглянулась: Барон, привстав, торопливо съедал оставленное ему угощенье. У меня от сердца отлегло из-за него: оказывается, очень сильно боялась, что есть не станет.

А вот дрожь из-за напавших голубей начала колотить лишь спустя минуты. Как представила, что могли бы заклевать... Маленькие, но ведь их было много! Обхватила себя руками, пытаясь сдержаться, но получалось плохо. Снова не удержала слёз... Андрей молчал, не глядя, словно давая возможность самой прийти в себя.

— Белые, — осмелилась я начать разговор, едва дрожь стихла и я смогла вытереть слёзы. — Здесь, в деревне, голубей держат?

— Голубятен семь, наверное, будет, — откликнулся Андрей. И тут же спросил: — Зоя, сколько тебе лет?

— Двадцать второй.

И всё. Замолчал снова.

Навязываться на разговор не стала... Тем более времени на поездку обратно мало, а мне хотелось запомнить дорогу. На всякий случай... Засмотрелась на окрестности — и наконец меня полностью отпустило от пережитого и сразу не понятого страха.

Хм... Стали подниматься на лесистый холм, впереди — видно издалека — вывеска. Сначала подумала — название следующей деревни, и удивилась. Я же помню, как ехали. Уж второй деревни точно не проезжали. Помню: спускались с этого самого лесистого холма, ехали полем, а потом уже деревней — мимо прудов — поднимались к магазину... Прихолмье — редколесистое, так что я с нетерпением ждала, когда подъедем ближе, чтобы прочитать вывеску. Доехали. Естественно, не сбавляя скорости, проехали довольно заносчивого предупреждения: "Посторонним въезд воспрещён! Частная земля!" Ого, как у них тут...

Мне хотелось порасспросить Андрея о многом. Любопытство аж жгло: кто такая Таисья? Почему он, Андрей, ходит босиком? Может, он воображает себя Львом Толстым? Но почему он тогда носит джинсы, а не холщовые штаны? Последнему я чуть не хихикнула. Но Андрей казался слишком задумчивым, углубленным в себя, и я как-то не решилась отвлекать его. Правда, один вопрос чуть было не прорвался — ну любопытная я! Он и в самом деле отвезёт меня в деревню вечером — к Дарье Петровне, за парным молоком?.. Уже и рот открыла. Но улыбнулась втихомолку и не спросила. Отвезёт — хорошо. Нет — зато меня пригласили!

И вообще... Хорошо, что появилось время поразмыслить над происходящим со мной. И прийти к выводу, что мне здорово повезло! Если эти студенты будут дрыхнуть до девяти-десяти, а потом оставлять меня на целый день одну!.. Я ж смогу и погулять! Здесь неподалёку лес, а ещё сад с прудом, как сказал Андрей! А ещё можно в своё удовольствие покопаться в огородике — возиться с землёй я люблю! И кулинарную книжку поизучать! Господи, неужели настоящее лето?! Ура!

Мысленно вскинув к небу руки с торжествующим воплем: "Ого-го!!", я вздохнула от наплыва чувств и решительно пообещала себе забыть все странности, какие только произошли со мной сегодня. Я собираюсь наслаждаться внезапно выпавшим мне шансом увидеть лето во всей его красе — и я это сделаю. А вечером надо будет позвонить родителям — предупредить, что у меня сменилось место работы. А Валентину звонить не буду. Не хочу. Он сразу захочет встретиться, чтобы снова попробовать меня уговорить не работать, как было в предыдущих случаях.

Андрей покосился в верхнее зеркальце и спросил:

— Зоя, а у тебя какие-нибудь родственники из этих краёв есть?

— Если только очень дальние, о существовании которых я не подозреваю, — легкомысленно ответила я. — А что?

— Ну... Мне показалось, тебе в деревне нравится, но ты редко бываешь в таких краях, как здесь.

— Некогда, — пожала я плечами. — Учусь. А летом работаю.

— А где учишься?

— Музыкальное училище. — Сказала — и добавила, видя, как выжидающе он смотрит на меня: — Скрипка. Ничего особенного. Больших талантов нет. Крепкий середнячок.

Кажется, последнее его не интересовало.

— А почему ты работаешь? Денег мало?

— Денег хватает. Мне нужна свобода. — Фыркнув, улыбнулась: — Независимость.

— Что значит для тебя независимость?

— Ну, если в мелочи, это когда не надо выпрашивать деньги, да ещё отчитываться, на что именно нужны.

— И всё?

— Нет. Много чего ещё есть...

Кажется, он понял, что я не хочу говорить на предложенную тему, и замолк. Тем более что мы уже въехали во двор, если так можно выразиться о площадке перед домом. Пока я возилась с ручками дверцы, Андрей вышел и открыл мне сам. Причём как-то машинально подал мне руку, помогая выбраться из машины. Очень удивлённая: ничего себе — светские манеры! — я, стараясь не слишком опираться на предложенную ладонь, вышла из машины. Хотя был момент, когда Андрей сильно, но бережно сжал мою ладонь и как-то комфортно — не выдернул из машины, но позволил мне встать с места. Но и попытку не слишком полагаться на его ладонь тоже заметил.

Я очутилась буквально нос к носу с ним, выбравшись из форда, и он с улыбкой заглянул сверху вниз в мои глаза:

— Независимость? Даже если помощь предлагает мужчина?

Озадаченно глядя в его тёмно-синие глаза, я спросила, хотя знаю, что это невежливо — отвечать вопросом на вопрос:

— Ты теперь постоянно собираешься напоминать мне о моей независимости?

— Упаси Боже... — уже рассеянно сказал Андрей, словно забывшись — не отпуская моей руки и всё ещё заглядывая в мои глаза. — Ты сильно испугалась, когда голуби пролетели над тобой?

Он снова меня озадачил. Переводит разговор с моей заявленной независимости на недавнее происшествие. Чтобы не раздражать меня? Или его вправду это интересует?

— Неожиданно было, — промямлила я и тихонько потянула пальцы из его ладони.

Он будто спохватился — сам отпустил, улыбнувшись мне, а потом пошёл вынимать из багажника сумки. Пакеты он перенёс сразу на кухню. А я некоторое время стояла, вспоминая тепло его ладони и прислушиваясь к своим ощущениям: странно, больше нет страха, когда вспоминаю странный инцидент с голубями... Я ещё успела забежать к себе, на веранду, оставить там личные покупки и прибежать на кухню, чтобы собственноручно разгрузить пакеты и разложить продукты туда, где их потом легко разыщу. Андрей сел за стол и, боком расслабленно прислонившись к подоконнику, наблюдал за мной. Я, конечно, предпочла бы, чтобы его здесь не было, но, с другой стороны, и самой любопытно стало, почему он остался со мной, ведь теперь его ничего не должно держать рядом. Может, есть хочет?

— Знать бы ещё, когда они приедут, — пробормотала я, следуя своим мыслям.

— Женя с ребятами? — будто очнувшись, откликнулся Андрей. — Хочешь к их приезду что-нибудь сделать? Сейчас, дозвонюсь.

— Да я пока сама не знаю, — смутилась я. — Просто подумалось... То ли они голодные приедут, то ли поедят где-нибудь.

— Шведский стол, — предложил Андрей. — На середину стола выставишь кастрюлю с супом, по бокам — салатники с салатами. И стопку тарелок. Кто захочет, тот и ... Алё, Жень? Вы когда домой?.. Тут Зоя спрашивает — вы голодные? А, вон как? Ну ладно. Тогда пока... — Уже мне он почти доложил: — Будут через три часа. Сейчас они на городском пляже. Ужинать никуда не пойдут.

— Значит, у меня есть свободный час? — полувопросительно сказала я.

— Намекаешь, что хотелось бы посидеть одной? — усмехнулся Андрей и встал, вдруг напомнив мягкой грацией неуклюжего на вид, но пластичного в движении зверя.

— Меня привезли сюда поздно вечером, — ровно сказала я. — Даже вещи разложить не успела.

— Извини, не подумал, — рассеянно улыбнулся он и кивнул, закрывая за собой дверь.

Только дверь легонько хлопнула, я вдруг подумала, что сама-то ничего не успела у него выспросить. Кто он? Ну, хотя бы по профессии, если он точно не студент... Вздохнув, я тоже вышла из кухни и закрылась у себя. Прежде чем лечь, я глянула на мобильник. Ух ты... От Валентина звонки один за другим. С чего бы это? Почти неделю не звонил. Или случилось что-то?.. Не хочу отвечать. Спать хочу. Поставила будильник телефона на нужное время и, завернувшись в покрывало, сунулась плечом в подушку, опустила голову на прохладную поверхность... Провалилась во тьму, где надо мной белыми точками мелькали голуби, а между вековыми деревьями еле виднелась тропка, по которой меня вели. Мне было страшно, и я цеплялась за руку невидимого проводника, а он ободряюще сжимал мою ладошку — и я успокаивалась.

Звонок сработал, как я и хотела — за пять минут до того, как мне бежать на кухню. Протёрла глаза и со вздохом решилась ответить на звонок Валентина.

— Валя...

— Где ты?! — зарычал Валентин. — Какого чёрта не отвечаешь на звонки?!

— Не ори на меня! В таком тоне я не собираюсь говорить с тобой! — мгновенно завелась я и только хотела отключиться, как он сбавил обороты и уже более мирно сказал:

— Зоя! Подожди! Я же волнуюсь!

— Ничего себе! — удивилась я. — Ты не волновался целую неделю, а теперь решил, что уже можно начинать?

— Зоя, только один вопрос: где ты?

— Я на работе, — твёрдо сказала я. — И в данный момент не могу разговаривать с тобой. Давай перезвоню чуть позже. Время!

— Какое время! Какая работа?! — в голосе Валентина снова зазвучали рычащие нотки. — Говори быстро: где ты?!

— Всё, я побежала! Вечером перезвоню.

Я бросила телефон на кровать и только было поспешила к двери, как вдруг неясное чувство заставило меня остановиться. Обернувшись к кровати, я некоторое время созерцала мобильный телефон. Мысль оформилась в вопрос: а правда, почему он позвонил именно сейчас? Нет, конечно, была договорённость, что он не должен мешать мне во время работы, поэтому он и не звонил всю неделю, пока я работала у Арама, но... Мысль до конца не определилась, а уже другие думушки заставили меня забыть обо всём. На ходу закручивая резинку вокруг "хвоста" волос, я побежала на кухню.

Тут же ополоснулась, чтобы прийти в себя и благо над раковиной в стену каким-то благодетелем вделано зеркало, и принялась за готовку. В руках всё летало и кипело. Сама удивлялась собственной собранности (не адреналин ли сработал после ссоры — или её начала — с Валентином?) и порой смеялась от удовольствия, когда всё получалось легко и просто. За эти два часа разок заскочил Андрей. При виде стоящего на пороге кухни человека, который так наслаждается одними только запахами, что на лице отражается глубокое блаженство, я захихикала и кивнула ему на стол, где стояла вторая глубокая тарелка — уже не со зразами, с печёными пирожками. Он отказался, но с такой улыбкой, что я, пожалев, сунула ему в руки пару штук и велела принести обещанные столы, чтобы увеличить "шведский стол". Он принёс откуда-то сначала один — поедая на ходу пирожки, потом — второй, причём уходя — стащил из тарелки ещё пару штук. Я ещё вслед крикнула:

— Андрей, возьми компоту! Что ты всухомятку?!

— Некогда! — отозвался он и убежал.

Кажется, мой энтузиазм неплохо повлиял на него: вскоре откуда-то со второго этажа послышался стук молотка. Сообразив, что стучит Андрей, я налила компот в кувшин из сервиза, сверху, в горло кувшина, поставила подходящую чашку и, прихватив тарелку с десертом, понесла ему для пробы наверх, чтобы не голодал до ужина. Пробежала две небольшие лестницы и остановилась на пороге огромного пустынного помещения, где обнаруженный Андрей энергично работал молотком, прибивая плинтус. Недоумевая: строитель? Значит, не гость Жени? — я пригляделась, и мне понравилось, как он быстро и ловко работает. Чтобы не испугался и нечаянно не стукнул себя молотком по пальцу, я специально в секунду тишины шаркнула ногой по порогу. Андрей оглянулся. Увидев меня с подношением, снова заулыбался. А я оглядела громадное пустое пространство с почти полностью застеклённым потолком, из-за которого помещение сияло тёпло-жёлтым солнцем, и, пожав плечами, сказала:

— А... я думала, здесь ещё комнаты будут.

На мой невысказанный вопрос Андрей усмехнулся.

— Ну, пара комнат будет. Только не очень удобных для проживания. Здесь будет мастерская. Как закончу основную работу, перетащу сюда все свои мольберты.

— А ты художник? — ошарашенная, спросила я. Мысли — вразброс: так, мало того, что он не гость Жени, не строитель — он ещё и художник. А судя по потолку... Судя по потолку... Хм... Он собирается здесь не только работать, но и жить? Ничего не понимаю.

Андрей между тем поднялся и подошёл ко мне. Взял из моих рук кувшин и тарелку с пирожками, довольно сказал: "Ага!" — то ли пирожкам, то ли отвечая на мой вопрос. Не успела я опомниться, как он поставил всё на какую-то расхлябанную табуретку, развернулся ко мне. Буквально несколько мгновений — и я очутилась в его объятиях, почувствовала, как он поцеловал меня в макушку, в волосы, потянув носом и пробормотав: "Мм, как ты пахнешь... Спасибо!"

После чего, как ни в чём не бывало, вернулся к своей работе.

Я попятилась и машинально закрыла дверь в будущую мастерскую.

И что это было?

Наверное, он так поблагодарил за принесённый кувшин с компотом?..

Лучше не думать.

Ну, я и не думала. Тем более понаехали студенты с Женей во главе. Мельком увидела, как Андрей подошёл к Жене и что-то спросил у неё, а дождавшись ответа, вышел из дома и, судя по звуку мотора, уехал...

А на меня посыпались события одно за другим.

Мой вечер превратился в бесконечно завертевшуюся карусель. Сначала кормила ввалившуюся в кухню компанию и была счастлива, потому что видеть изумлённые и радостные глаза голодных — это здорово! Поскольку я оторвалась и кое-что всё-таки успела сотворить по той кулинарной книжке — из закусок. Потом, когда народ, довольный, ушёл, предупреждённый, что может в любой миг заскочить на кухню и в определённых местах найти что-то вкусненькое по мелочи — и не только поесть, но и посмаковать кое-что из напитков, я принялась за мытьё посуды. Кроме всего прочего, я разыскала двухлитровые пластиковые бутылки из-под минералки и отложила их в сторону. Вымою посуду и пойду поливать грядки. Да, ещё надо бы там до конца прополоть огурцы...

Потом в комнате-веранде обтёрлась своим полотенцем, потому как сильно взмокла от пота, а ванная комната занята. Посидела немного, остывая, и, прихватив бутылки для полива, побежала в огород — исчезнув личным выходом с веранды! Мне это нравится! Никого беспокоить не надо!

Потом я с удовольствием, потому что никто не приказывал, а делала только по доброй воле, полола, ловя последние отсветы солнца. Полола и поливала. Это такое счастье — видеть, как грядки превращаются в аккуратные и ровные, а высушенно-рыжая земля становится тёмной, влажной! Не-е... В охотку этим заниматься и впрямь здорово!

А потом шла к углу дома, размышляя о том, что неплохо бы завтра, будет время, обойти весь дом по периметру, потому как я теперь знаю, что на торце — огород, с парадного входа — несколько не очень ухоженных клумб с цветами, которые тоже надо бы освободить от сорняков. А что за самим домом? Я предвкушала очень интересные открытия!.. Дошла до угла дома и резко встала. Донесло ленивым вечерним ветерком аромат сигареты. Наверное, ребята вышли покурить?

— Ну, и как съездил? — совсем близко спросил Женин голос.

— Опять куришь, — недовольно сказал Андрей. — Хоть рядом со мной не дыми. Знаешь ведь — не люблю!

— Не тяни. Видишь — бросила, растоптала.

— Арам говорит — приехали на пяти машинах и сказали: если он Зою не выгонит, житья ему на этом месте не будет. Пригрозили разгромить всё его кафе.

— Ничего не понимаю, — после недолгого молчания сказала Женя.

— Я тоже. Завтра попробую поискать другие места, где она работала. Проверю, что там. Пошли в дом?

— Пошли.

Застывшая на углу, я хотела было прислониться к стене дома, чтобы подумать о том, что сказал Андрей, а заодно о том, кто они друг другу — Андрей и Женя, если так... ну, конфиденциально переговариваются, начала поворачиваться — и чуть не подпрыгнула. В чёрно-зелёных сумерках, шагах в двух от меня, темнел силуэт громадного зверя.

4.

Это он в темноте показался мне громадным. Стоял, вытянувшись чуть ко мне, шагах в трёх, и, кажется, сам пытался рассмотреть или обнюхать меня. Потом как-то медленно, осторожно прилёг в почти чёрную траву. Барон. Как он здесь оказался? Неужели шёл от деревни до дома? Ко мне... Я всё-таки прислонилась к стене дома и сползла по ней на корточки.

На Валентина орать буду завтра, когда в доме никого не останется. Какого чёрта он не даёт мне работать?! Только-только получила новую работу, а он...

Сейчас надо забыть про него и сосредоточnbsp; — Ты теперь постоянно собираешься напоминать мне о моей независимости?

иться на собаке. Что делать с Бароном? Не такой уж он, значит, умирающий, если доплёлся до места, куда ехать надо где-то минут двадцать. Или мои сардельки сработали, которыми я его накормила? Может, он только выглядит умирающим, а на деле просто голоден?

Вздохнув, я начала мучительно размышлять. Куда девать собаку? Ясно же, что Барон пришёл ко мне. Наверное, потому что я его пожалела?

Перевалившись с корточек на колени и оказавшись прямо у морды Барона, я осторожно подняла ладонь и опустила её на голову псины. Зверь заметно пригнулся, будто боялся удара, и напряжённо застыл, когда я ласково, хоть и с опаской провела пальцами по жёсткой густой шерсти. А шерсть тёплая. Значит, Барон только недавно с солнца. Долго же пришлось ему брести...

Если меня завтра выгонят из-за Барона, я его всё равно не брошу. Не смогу. Родители поймут — надеюсь. Валерка будет рад псине, тем более уход за ним я возьму на себя. Братишка хоть и мечтал о собаке, всё никак не мог решиться завести хоть кого. Лодырь. С псиной ведь гулять надо, кормить её... А я никогда и не думала о собаке. Но мне родители разрешат приютить псину... Интересно, что за порода у Барона? Большой, чёрный. На охоту ходил. Да ещё на медведя... Брр...

Ну, ладно — выгонят, возьму Барона домой. А сейчас-то что с ним делать?

Встав, я тихо позвала:

— Барон, пошли?

И медленно, оглядываясь на пса, зашагала за угол дома. Оказывается, здесь, в стороне, где заходило солнце, ещё достаточно светло. Три шага — остановилась. Пёс с усилием поднялся и поплёлся за мной. Устал, наверное, здорово. Такую дорогу осилить. А чем я его кормить буду? Эх, не догадалась сарделек побольше набрать...

У крыльца я присмотрелась и сообразила, что никто больше не выходит. Пока. Надо использовать это время. Побыстрей бы Барон передвигался! Жалко, что он такой большой: взяла бы его на руки и сразу бы перенесла куда надо. Я добежала до двери на свою веранду и на всякий случай, чтобы он меня не потерял, замахала ему (свистеть побоялась: вдруг в доме услышат?):

— Барон, сюда!

Я уже всё сообразила: спрячу его на первых порах под кроватью, посмотрю, что осталось на кухне съедобного для голодного зверя. А завтра... Завтра будет завтра!.. Барон доплёлся до двери, и мне подумалось: неплохо бы ему ещё ошейник соорудить. Если что, взяла — и втащила бы его, помогая двигаться... Открыв дверь на веранду, где застоялись чёрные, но тёплые сумерки, я поторопила его:

— Давай быстрей! Только тихонько!

Ступить на порог — для уставшей и больной собаки всё равно что забраться по большим высоким ступенькам лестницы. Я вздохнула, глядя, с каким усилием Барон поднимается на веранду. И вдруг застыл — передними лапами уже на пороге. Морду наклонил — и... Низкое рокочущее рычание перепугало меня до смерти: вдруг кто-то услышит?! Бросилась шёпотом уговаривать:

— Тише, Барон, тише...

— Барон?! Здесь?!

В моей комнате включился свет. Всполошённая и с больно дёргающимся от испуга сердцем, я обернулась. Посреди комнаты стоял изумлённый Андрей, при виде которого Барон немедленно замолк.

— А... А ты как... здесь? — только и сумела беспомощно пробормотать я.

— Молока тебе привёз от Дарьи. Откуда здесь Барон? — Он всё ещё был изумлён, хотя на лице почему-то отражалось и отчётливое странное облегчение.

Я насупилась и села прямо на порог — ногами на улицу, обняла уже взобравшегося на веранду пса.

— Откуда-откуда, — уже буркнула я. — Пришёл! Откуда...

У Барона лапы подогнулись сразу, будто он понял, что мы с ним вляпались в очень нехорошую ситуацию. Так что пёс грузно осел на моих руках и тяжело вздохнул.

Исподлобья глядя на Андрея, я ждала, что он скажет. Рук из-под Барона не убирала, чтобы пёс чувствовал, что я рядом и его не брошу. Андрей подошёл и присел рядом. Барон глянул на него тоже исподлобья.

— И где ты хотела его пристроить?

— Пока под кроватью.

— Логично. Ладно. Закрывай дверь, — скомандовал Андрей и поднялся. — И сходи на кухню. Там, в шкафу, на нижней полке, есть старая пластиковая коробка от солёной рыбы, круглая такая. Она вроде чистая. Тащи сюда. Всё Дарьино молоко тебе не выпить — поделишься с псиной. А я сейчас принесу чем почистить и залепить его рану. Ну, долго сидеть собираешься?

Пока искала на кухне коробку, пока её споласкивала, тревожно прислушиваясь к оживлённому гомону в холле и в коридорах по обе стороны от холла, прошло немало времени. Вернувшись в комнату, замерла у двери: Андрей принёс не только необходимое для перевязки, но и какой-то коврик, на который успел затащить Барона. Тот лежал спокойно, положив голову на лапы. Андрей же споро и явно привычно обрабатывал ему рану... Так. Кажется, меня пока не собираются... увольнять. Я неуверенно присела рядом.

— Чем помочь?

— Тут у меня пакетики со стрептоцидом. Сыпь ему прямо на рану, пока края держу.

Потом, пока Андрей накладывал мягкую повязку на плечо Барона, я налила молока и поставила "тарелку" перед носом пса, между лапами. От его вздоха перед тем, как начать лакать, я чуть не разревелась — уже и заикаться начала, и носом шмыгать, но Андрей кивнул мне на открытую дверь на улицу и предложил:

— Посидим немного?

И первым сел на порог. Я — рядом, помешкав и выключив свет в комнате, чтобы не мешал вечерней заре на улице. Один раз оглянулась: Барон вылизал "тарелку" и уснул. Но так и не расслабился по-настоящему — уши торчком, и шерсть на хребте то и дело вздрагивает, чуть непривычный звук. Но зато успокоилась сама, сообразив, что он собирается оставаться здесь — и меня за это ругать не будут...

Места на пороге достаточно, чтобы сидеть, не прикасаясь друг к другу. Но тепло от Андрея чувствуется очень сильно. Особенно сейчас, когда воздух сильно неоднороден: сверху словно купаешься в тёплых волнах, а ноги понизу обволакивают прохладные ручьи. Я поджала ноги, чтобы согреться, а Андрей, наоборот, вытянул ноги, оперевшись на руки — назад, за спину, в пол веранды. Нечаянно задел моё плечо рукой, но, кажется, не заметил. А я промолчала, потому что кожа его смуглой от загара руки чуть не горела, и мне сразу стало теплей...

Усталые за день глаза отдыхали рассредоточенным взглядом на тёмной, сумеречной зелени лужайки, на едва обозначенных клумбах, с которых тянуло сладковатым ароматом садовых цветов, на кустах, на деревьях — и дальше, на всё ещё светло-синем небе с серебряным мерцанием звёзд.

Мне казалось, время — около десяти. Но здесь совсем темно, потому что дом прятался в окружении высоких деревьев. Господи, как здорово — тихо, спокойно, даже птицы лишь изредка перекликаются — наверное, ко сну готовятся... Я улыбнулась. И мне спать хочется. Сегодня — высплюсь!

Первым тишину нарушил Андрей.

— Не жалеешь, что согласилась на работу здесь?

— Что ты... Конечно, нет. Мне здесь нравится. А кем тебе приходится Женя?

— То есть?

— Ну, Женя сказала, что дом принадлежит её родственнику, который предложил ей с друзьями пожить летом. А ты сказал про мастерскую и свои мольберты. Дом — твой. Женя тебе сестра, да?

В темноте не видела, но в голосе улыбку расслышала.

— Племяшка. Старшего брата дочь. Зоя, ты любишь цветы?

— Обожаю, — пробормотала я. — Я тут у вас столько на клумбе видела...

Сумеречная зелень завораживала, обволакивала. Сначала я ещё хлопала глазами, стараясь не уснуть, но потом чья-то тёплая ладонь легла на моё плечо, и я, слегка, но властно развёрнутая, словно оказалась в кресле, мягком и уютном... И поплыла во сне... Тихо, безопасно...

— ... Такая худенькая, маленькая. Не обидишь её, Андрей? — негромко спросили в моём сне.

— Как бы она меня не обидела, — с еле уловимой насмешкой сказали прямо над моей головой, почти в волосы.

— Ты уверен, что это она?

— Если бы Таисья не подсказала, пришлось бы дожидаться прихода Барона.

— А как она подсказала?

— Отвела меня в магазине к двери, а Зоя осталась у окна. А там солнце... Я как оглянулся... Не ждал, что она появится именно сейчас. Времени мало...

— Успеешь за неделю?

— Попробую.

— Может, тебе легче будет, если мы уедем?

— Ну нет. Она сбежит вслед за вами.

— Об этом я не подумала... Вы ещё посидите?

— Сейчас отнесу её спать. Завтра не будите, пока сама не проснётся. Она вам там наготовила столько, что на целый полк хватит. Если что — возьмёте сами и разогреете... Посмотри там, может, расстелить надо.

— Я Барона боюсь.

— Не тронет.

— Ты уверен, что Зоя нас не слышит?

— Если и услышит — не страшно. Она будет думать, что ей всё приснилось.

— Интересно, что она сейчас видит во сне...

— Тропинку к роднику.

Тропинка к роднику вилась между густыми кустами, но в лунном свете была хорошо видна. Я держалась за сильную ладонь бегущего рядом. Уже узнавала дорогу: орешник по сторонам утоптанной дорожки, раздвоенная берёза на краю оврага, где заканчивается ровная тропа; пласт почвы с густой травой нависает над обрывом — и дорожка, исчезая, вьётся вниз, во тьму, глубокую и плотную... А потом невидимка подхватил меня на руки, и мне пришлось ткнуться ухом в него, тёплого, и слушать сильный размеренный стук сердца.

— Спи... — улыбаясь, сказал невидимка и положил меня на что-то, отчего я обиженно заворчала: нельзя же так — из тепла и в прохладу.

Но невидимка укрыл меня тонким одеялом, ненадолго задержав заботливые ладони на плечах, будто специально дожидаясь, что я согреюсь. И я выскользнула из всех реальностей в бегучие сны...

... Рано утром пришлось встать — Барон попросился на улицу. Постояла немного, ёжась от утреннего холодка, пока он справлял свои надобности. Послушала птичью перекличку, насмотрелась на хрустальную от росы зелень... И — бегом в комнату, радуясь, что не откинула одеяло и что под ним осталось тепло. Пёс "без разговоров" улёгся на подстилку, и мы снова уснули.

Короткий сон — и я проснулась совершенно бодрой. Ещё не открыв глаза, почувствовала, что на моей веранде что-то изменилось. Я буквально плавала в густом сладком запахе... Приподнялась на локте, удивлённо оглядываясь и принюхиваясь — и замерла: на широком подоконнике, заменявшем стол в узкой и маленькой комнате, стояла огромная ваза с не менее огромными лохматыми пионами разных расцветок — от зеленовато-белого до глубоко малинового. Чуть не с метр высоченными.

Я вылезла из-под одеяла и, ошарашенная, подошла к цветам. Господи, откуда эта красота?! А не всё ли равно? Глубоко вздохнув, я опустила нос в цветы, мокрые и роскошные. Это — мне-е!..

... Барон как-то понятно для меня решил остаться в комнате. Я пообещала принести ему через некоторое время что-нибудь вкусненькое. Завязывая поясок — решилась после созерцания цветов наконец одеться в купленное вчера платье, я выглянула в окно и удивилась: Андрей тоже встаёт рано? Он спокойно шёл к дому откуда-то со стороны особенно густых кустов, и я улыбнулась его босым ногам и мокрым, наверное, от росы снизу брючинам... И покраснела, смущённая и радостная: так это он принёс мне пионы? Вроде мы вчера болтали на пороге веранды о цветах?

Через полчаса накормленный народ погрузился в машины и дружно уехал: оказывается, студенты в основном летнее время проводят на городском пляже. Я предложила Жене взять с собой кое-что из приготовленного вчера. Пусть поедят в охотку на свежем воздухе. А сегодня уже сделаю именно то, о чём она просила.

Только проводила ребят и вернулась на кухню, а там — Андрей.

— Привет, — улыбнулся он. — А меня покормят? И ты... Сама-то позавтракала? Не составишь мне компанию?

— Можно, — сказала я. И не сдержала любопытства: — Андрей, это ты принёс мне цветы? Ну, пионы?

— Я. Не надо было?

— Смеёшься? А почему... Ну ладно, не будем. Ешь салат. Какой будешь?

— Сиди — ешь сама. Я выберу. Как спалось? Барон не мешал?

— Нет, что ты. Очень спокойный пёс. Андрей, а ты разве не в доме спишь?

— Здесь неподалёку есть старый дом. Точнее сказать — почти старинный. Если хочешь, можем устроить экскурсию — покажу.

— А... А Женя сказала, что у этого дома фундамент старый. Здесь раньше было что-то другое?

— Было. Была. Усадьба целая.

— Во время революции сожгли? — вздохнула я.

— Раньше. До революции. — Андрей покрутил вилкой в салате, будто тщательно размешивая сметану. Поднял голову, взлохматив пальцами русые волосы — убирая их назад. — Тебе правда интересно?

— Конечно. Я люблю что-нибудь связанное с историей, — сказала я, стараясь не слишком смотреть на его открытое лицо, сейчас, с убранными назад волосами, уже не такое мягкое, как прежде.

— Ну, эта история слишком привязана к местности. Итак, давным-давно существовала господская усадьба, которая располагалась в деревне, примерно там, где сейчас находится магазин. Род, который владел той усадьбой, ничем примечательным не выделялся. Как все обычные сельские помещики, представители семьи занимались хозяйством, время от времени посылая своих отпрысков учиться, но все они возвращались в деревню, поскольку город их почему-то не прельщал. Вспомни Обломова. Примерно такое же сонное царство существовало в той усадьбе. Но в семье не без урода, — усмехнулся Андрей. — Один из отпрысков вдруг увлёкся живописью. Объездил почти всю Европу, долго жил в Италии. Потом всё-таки и его потянуло домой. Он приехал, но показался настолько странным, что семья решила отделить его. Благо что наследников было много, а он оказался младшим. Но его уважили, выделив в качестве доли землю, на которой специально для него построили дом. Он стал отшельником. А потом о нём пошла слава колдуна.

— А какие-то причины были? — удивлённо спросила я.

— Он писал очень сильные картины, добиваясь часто не сходства, а эмоционального воздействия на зрителя. Иногда я думаю, именно поэтому его начали звать колдуном. Тем более он не любил общения.

— А может, у него в прошлом была несчастная любовь? — вздохнула я.

Андрей улыбнулся.

— Если и была, то о ней ничего неизвестно. В памяти его родственников осталось что-то похожее на легенду, что он не выполнил какого-то предназначения. И умер нелепой смертью: дом, который ему выстроили, продержался недолго — сгорел от страшной грозы, а этот так называемый колдун пытался его спасти и сгорел вместе с ним.

— И теперь на фундаменте этого сгоревшего дома ты строишь свой, — задумчиво подытожила я. — Андрей, а ты, случаем, не из того же рода?

— Где-то каким-то макаром есть — седьмая вода на киселе, — туманно ответил Андрей, смягчая свои слова уже привычной мне насмешкой над самим собой.

— Поэтому ты тоже художник?

— Я думал, ты спросишь — поэтому ты в деревне? — засмеялся Андрей и предложил: — Наши детишки отправились до вечера гулять. Хочешь, устрою экскурсию по усадьбе?

— А свой дом покажешь?

— Тебе в нём не понравится. — Андрей с сомнением посмотрел на меня. — Там до такой степени всё на... Ну, всё еле-еле держится, что даже заходить страшно.

— А ты там живёшь. Почему?

— Наверное, во мне от того предка не только тяга к живописи, но и к отшельничеству есть.

— А... А ты покажешь свои картины?

Андрей внимательно посмотрел на меня.

— Давай так. Я показываю свои вещи не всем. Если ты проживёшь здесь хотя бы до вечера воскресенья, я покажу всё.

— Хорошо, — согласилась я. И принялась убирать со стола, размышляя, что он, кажется, мне кое в чём соврал. Про легенду. Мне почему-то подумалось, Андрей знает, что это за легенда. Более того — он знает, что за предназначение не выполнил художник. Но, убираясь, я вдруг вспомнила и спросила: — Андрей, а здесь можно оставлять дом открытым? Я хочу накормить Барона и оставить ему дверь открытой, чтобы, если захочет, вышел бы спокойно.

— Можно. Мы же далеко не уйдём, — сказал он и, поблагодарив за компанию во время завтрака, вышел, добавив перед тем, что будет меня ждать на крыльце.

Только шаги пропали, как я взялась за горящее лицо. Господи, никогда не думала, что я такая любопытная! Но... Пионы — мои любимые цветы! Откуда он знает про них? Вчера, я вспомнила, мы говорили о цветах, но говорили просто о садовых... А если Андрей и впрямь не просто художник, а ещё и колдун? И засмеялась: ишь, сказок захотелось!.. Хотя чего смеяться. Здесь такое место, что только и ждёшь чего-то волшебного.

С тарелкой, полной костей, я забежала в свою комнату и водрузила её перед носом Барона. Кроме всего прочего — налила из банки оставшееся со вчерашнего молоко.

— Ешь, Барон, и ничего не бойся. Мы тебя на ноги поставим!

Мигающий телефон привлёк моё внимание. Под активный хруст костей на зубах Барона посмотрела, кто и что. Больше всего звонков — от Валентина. Ну его! Не хочу. А вот на этот придётся ответить.

— Да, бабушка, доброго утра!

— Доброго утра, Зоенька. Ты где сейчас? Что-то совсем пропала — не звонишь.

— У меня новая работа. Пока слишком отвлекаться не могу. Но будет время — перезвоню, поболтаем — всё тебе расскажу. Точно!

— Ну ладно. Смотри — обещала!

— Конечно, бабушка.

— И будь осторожна с незнакомыми людьми. Слишком много чего не рассказывай про себя. Мало ли какие люди тебе встретятся.

— Хорошо, бабушка. Всё. Мне пора бежать. Целую. Пока-пока! До свидания!

— До свидания, Зоенька, — озабоченно сказала бабушка.

Порой мне кажется, что бабушка больше всего на свете любит тревожиться за меня. Но именно бабушка — та причина, по которой я так упорно проявляю каждое лето стремление к независимости. Она мне не родная. Она сестра бабушки по отцу. И очень богатая. Из всех родственников выбрала в наследницы меня и с некоторых пор старается внушить мне мысль, что мне работать необязательно. Вкупе с уговорами Валентина это ужасно бесит.

По характеру я не только что независимая. Просто когда мне говорят: "Делай это и не делай то. Потому что не тебе, Зоенька, а мне этого хочется — не хочется", я тут же всё делаю по-своему. Кроме того у меня энергии много. Я не понимаю, что это значит — сидеть без дела. Мне нужно обязательно переделать кучу дел сегодня и знать, что и завтра будет к чему руки приложить.

Вздохнув, я через секунды вспомнила, что пора бы поторопиться: Андрей ждёт! И улыбнулась. Где та кафешка, в которой я собиралась проработать всё лето? Что бы я за всё лето видела, останься там до конца? Постоянно неяркий свет палатки-сарайки и бесконечно однообразную дорогу?.. Я шагнула на дорожку перед верандой. И снова улыбнулась золотой, сияющей от солнца зелени вокруг.

5.

Мне нравится расцветка моего вчера купленного платья, свежая и прохладная в постепенном припёке — какие-то крупные сине-зелёные цветы на белом фоне. Мне нравится, что оно не стесняет моих движений и я чувствую себя такой свободной, хотя оно почти до щиколоток!.. И беззвучно засмеялась: это что же? Получается, я себе подарок сделала к первому июля? Начала новую жизнь с понедельника?.. Потопала ногами в босоножках, устраиваясь в них удобней, и побежала к крыльцу, так и оставив дверь на веранду открытой. Оглянувшись и заметив что-то чёрное в проёме двери, даже решила, что вижу Барона, подошедшего к порогу. Ну и пусть сидит, отдыхает...

Андрей и в самом деле уже ждал меня. Сидел на ступеньке, по-прежнему босой, и задумчиво смотрел на ту самую клумбу, с которой и принёс мне пионы.

— Я — всё! — радостно доложила я, вставая перед ним.

— Хорошо. — Андрей поднялся, и мне вдруг сразу вспомнилось, как он нависал надо мной, когда торопливо вёл меня к машине, спасая от сумасшедшей голубиной стаи. Я улыбнулась ему снизу вверх, а он поднял брови, усмехаясь моей радости. — Только долго гулять не сможем. С сегодняшнего дня мне надо вплотную заняться домом, чтобы закончить его к воскресенью. Так что нам на всё про всё — час-полтора.

— А что будет в воскресенье? — полюбопытствовала я. Ещё бы не заинтересоваться: уже второй раз за утро о воскресенье вспоминает.

— Возможно, гости приедут. Ну что? В первую очередь идём смотреть мою берлогу? — рассеянно спросил Андрей и, обернувшись, сжал мою ладонь. Чтобы не отставала? Я озадачилась, но решила не возражать.

Мы прошли мимо клумбы, потом с асфальтированного участка вокруг неё через бордюр переступили на узкую тропинку, мелькающую среди высокой травы. Сначала идти было легко — солнце здесь прошлось лучами и высушило росу, а вот дальше ноги немного промокли — под деревьями всё ещё темно от теней. Думала — идти придётся долго, но спускались недолго и очутились на ровном, почти открытом месте — разве что кустов здесь много. Я — ахнула.

Приземистый дом, будто пригнувшийся от старости, с островерхой крышей, почти переломленной корявым суком ближайшего дуба, тёмно-зелёный от замшелости, словно прижался к обрывистой насыпи... А... Точно ли здесь живёт Андрей?! Может, этот дом — жилище какого-нибудь лешего?! Сейчас зайдём, а внутри — тоже мох, вместо постели, например. И какой-нибудь огромный чёрный кот с мрачными зелёными глазами. И тощая бабулька, которая прядёт шерсть — и вдруг как улыбнётся нам! А рот-то почти беззубый. Только два зуба торчат, передних... Ой-ё-ёй...

— Осторожно, здесь ветка...

Ветка, прячущаяся в высокой траве, оказалась настоящей корягой, через которую переступить — пришлось приподнять подол платья, чтобы не зацепиться. Опираясь на руку Андрея, я благополучно перескочила опасное место и возмущённо спросила:

— А ты-то как здесь ходишь?! Босой?!

— Ну... Я привык, — немного озадаченный моим возмущением, сказал Андрей. И улыбнулся как-то так добродушно, отчего я сразу успокоилась. — Подожди-ка. — Он быстро нагнулся, буквально выдрал эту страшенную корягу, наполовину спрессованную зарослями трав и вросшую в землю, и выбросил куда-то ближе к дубу. — Ну что? Ты всё ещё хочешь взглянуть на этот дом изнутри?

— Хочу!

— Не пугайся. Сначала будут сени — они без окон, поэтому там темно.

Дверь, из каких-то толстых досок, с трещинами между ними, отворилась без ожидаемого зловещего скрипа. Я даже с претензией спросила:

— А почему дверь не скрипит? В такой избушке на курьих ножках должно всё поскрипывать!

— Ну, если смазать маслом, скрипеть точно не будет, — отозвался из темноты Андрей, и снова я услышала в его голосе улыбку. — В сенях постоим немного. Закрой глаза секунд на шесть, потом открой — всё будешь видеть.

В сенях и в самом деле оказалось темно, несмотря на оставленную открытой дверь. Мы вошли и замерли в прохладном воздухе, будто напоённом запахами лесных трав.

Странно, но в этом притаившемся старинном доме, возникшем, будто из самых дремучих сказок, мне не страшно. И не оттого, что рядом Андрей, который снова не отпускает моей ладони. Я не трусиха. Но, например, с Валентином мне жутковато оставаться наедине даже в освещённой комнате, за дверью которой находился хоть кто-нибудь. Хотя и знаю, что он меня не тронет... Последовав совету Андрея, я закрыла и открыла глаза. Запах то ли сухого чая, то ли свежего сена стал ещё отчётливей.

В сенях и в самом деле стало светлей. Стало видно, что потолок здесь хоть и низкий, но сами сени были бы достаточно просторными, если бы не странные огромные ящики, ненадёжно стоящие друг на друге по обеим сторонам у стены. Ящики не только огромные, но и очень старые, что-то сильно напоминающие. Я и спросила, разглядев на них пучки сухих трав, явно недавно положенных:

— А что это?

— Ульи. Мой прадед, последний из помещиков, увлекался пчеловодством. От него мне и досталась эта земля. А на них — трава сушится. Люблю чаи из лесных трав.

Он выпустил наконец мою руку и открыл низкую дверь в избу. Внутри оказалось очень светло. Одна стена полностью завалена холстами в рамах. Рядом с ними, на полу, — мольберты, коробки — наверное, с красками, причём несколько давленых тюбиков валялись близко к мольберту, повёрнутому к стене; у другой стены стояла то ли лежанка (а может, и нары, полати какие-нибудь — не разбираюсь в старинной мебели), то ли кровать (отлегло от сердца) с чистой постелью. Кажется, несмотря на босые ноги, Андрей — чистюля... А он усмехнулся, оглядывая помещение: мне показалось — пытаясь увидеть его моими глазами.

— Ну как?

— Мне нравится, — честно сказала я, оглядываясь. Нет, мне и правда нравилось! Каким-то уютом веяло от всех этих немногочисленных вещей, и Андрей среди них был как-то к месту — большой... как медведь в берлоге! И мне в этой избушке хотелось взяться за уборку — с песней на устах!.. Только подумала про песню — и опять меня пробило на слёзы от какого-то странного ощущения счастья. Да что ж такое?.. Люди от счастья смеются, а я плачу!

Андрей прошёл к низенькому оконцу, из которого мягко лился уютный солнечный свет, и что-то взял с подоконника.

— Как я уже говорил, картин своих я тебе пока не покажу, но у меня есть ещё одно увлечение. Зоя, позволь подарить тебе эту безделушку.

Он поднял мою кисть и надел на неё странный браслет — деревянные шарики, величиной с крупную ягоду черёмухи, на тянущейся нити. Шарики не полированные, но с тёплым медовым отблеском, который придавал прозрачность дереву. Я зачарованно уставилась на браслет.

— Что это?

— Безделушка же, — засмеялся Андрей. — Оберег. Нравится?

— Очень! Спасибо большое!

— Так, ты только что поощрила художника. За это... Держи.

Он повесил мне на шею такие же деревянные бусы — горячие пальцы скользнули по моей прохладной коже, когда он расправлял горошины на нити, — и кивнул в сторону, где оказалось старенькое, еле живое зеркало. Оборачиваясь и машинально поднимая руку потрогать бусы, я нечаянно задела его пальцы, которые он не успел убрать: он снова улыбнулся — на этот раз виновато. Но я нетерпеливо перевела внимание на еле угадываемое мутное отражение — и секундная неловкость оказалась замятой. И только сейчас, когда моя рука с браслетом оказалась перед глазами, я заметила, что у всех шариков есть одна особенность: они все выточены из такого дерева, в котором был то ли изъян, то ли специально так подобрано — след от будущей ветки ли? В общем, получилось, что шарики оказались глазастыми. Поразительная вещь. Так кропотливо сработанная!

— И — бонус! — сказал Андрей и протянул уже металлическую цепочку с единственным глазастым шариком. — Сегодня соображу, из чего сделать ошейник Барону. Повесишь ему.

— Спасибо, — растерянно пробормотала я и пожаловалась: — А мне и отдарить тебе нечем.

— Как это нечем? Есть чем! — насмешливо заявил Андрей. — Завтра иду на рыбалку, а потом ты устраиваешь рыбный день!

Я засмеялась. Он сказал это вкусно, как обжора, предвкушающий пиршество!.. Немного подвигавшись и с интересом ощущая, как деревянные шарики сухо скользят по моей коже такими же тёплыми, как пальцы Андрея, я обнаружила, что комок из-за будущих слёз, вставший в горле, исчез бесследно, и смеюсь я свободно, как не смеялась давно. С Андреем так легко!

Мы вышли из избушки. Уже у клумбы я оглянулась. Никогда бы не поверила, что всего шагах в пятидесяти отсюда может прятаться сказочный домик... лешего.

Он проводил меня на веранду, посмотрел рану Барона, заново перевязал его, велел обоим поспать, пока никто не мешает, и ушёл... Я заметила, что Андрей несколько раз погладил Барона — причём по повязке. Пёс не возражал. И... странное впечатление, что после прикосновения Андрея Барон явно почувствовал себя гораздо легче. А я легла и, только укрывшись тонким одеялом, сообразила, что не сняла ни бус, ни браслета. В общем-то, они мне и не мешали. Улыбнулась, чувствуя тёплые горошинки на коже, и закрыла глаза... И побежала по тропинке — мимо раздвоенной берёзы, спрыгивая с почвенного пласта прямо в овраг. Тихо и темно, как и в прошлые разы... Но на этот раз маленькое изменение в привычной уже сновидческой картинке: я бегу, одетая в платье, но не в то, простенькое, купленное в магазине, а в белое, длинное, почти до пят. Юбка широкая — и легко развевается, то и дело цепляясь за травы, и мне постоянно приходится подхватывать её, приподнимая... А на кисти, подпрыгивая на нити, тихонько постукивают тёплые шарики, а шею греют бусы... И так хорошо...

Проснулась, улыбаясь. Ну вот, выспалась. Приподнялась посмотреть на Барона, а пёс тоже проснулся и смотрит на меня. Я даже засмеялась от неожиданности.

Улыбка сошла на нет, едва подумала, что пора проводить крутые разборки с Валентином. Портить себе настроение... Странно, но при воспоминании о Валентине я почему-то не слишком сильно расстроилась, как обычно, хотя разговор грозил быть очень серьёзным. Ладно. Хочется — не хочется, но ведь надо высказать ему своё негодование.

Со вздохом взявшись за мобильник, я обнаружила, что Валентин только что звонил. Так что, в сущности, я ему сейчас отвечаю.

— Слушаю, — мрачно сказала я, хотя особой мрачности не чувствовала.

— Или ты говоришь, куда устроилась работать, или заявляю в полицию, что ты пропала. Пусть организуют розыск! — хмуро пригрозил Валентин. — Неделя прошла — тебя нет. Имею право.

— Вот как? А ты сам не собираешься чётко и ясно объяснить мне: какого чёрта ты велел Араму избавиться от меня?

Валентин поперхнулся.

— Откуда... Откуда ты знаешь?

Так, не подставить бы беднягу Арама. Ещё и в самом деле наедут да погромят его кафешку. Надо что-то сообразить, чтобы его не тронули. Чего ж я раньше не подумала, как объяснить Валентину, откуда знаю про него? Ага, кажется, придумала.

— Когда Арам выгнал меня, я собирала свои вещи и услышала, как он жалуется по телефону кому-то из своих, что приезжали на машинах — и далее ты знаешь.

Выпалила и замерла: а ну догадается, что соврала? Скажет: со своими-то, небось, Арам по-армянски говорил, как ты догадалась, о чём именно?

Не догадался. Его больше волновало, что я всё-таки узнала про него.

— Я беспокоился о тебе ("Тварь неблагодарная!" — закончила я его мысль)! — заорал он. — Лето заканчивается быстро, ты не успеешь отдохнуть! Зачем тебе деньги?! Попросила бы — отсыпал бы, сколько надо! Съездили бы как белые люди в Турцию!

— Да чего ты зациклился на своей Турции?! — не выдержала я. — Турчанок ещё не распробовал, да? Ну и съездил бы без меня! Во всяком случае, без меня ты будешь чувствовать себя гораздо свободней и уверенней!

— Да какое тебе дело, кого я ещё не распробовал?! — рассвирепел Валентин, но договорить не успел. Я перебила.

— Ты знаешь — и впрямь никакого, — вбросила я фразу в малюсенькую паузу и немедленно отключила телефон.

Чем хорош разговор по мобильнику: всегда можно оборвать его в нужный тебе миг. Но осадок тяжело лёг на душу. И я была очень благодарна Андрею, что он выбрал именно этот момент постучаться ко мне.

— Зоя, ты проснулась?

Я открыла ему дверь. Он улыбнулся мне из-за порога, большой и спокойный, не входя. Улыбнулся так, что я почувствовала, будто меня погладили по голове. И сразу повеселела.

— Да. Я сейчас пойду на кухню.

— Хорошо, потому что начинаю стучать.

— Стучи! — откликнулась я. — Не помешаешь!

Он кивнул и пошёл к лестнице на второй этаж, а я оглянулась на Барона.

— Не заскучаешь без меня?

Барон моргнул и ничего не сказал. Я оставила ему обе двери, и на улицу, и в комнаты, открытыми и поспешила "на работу"... Уже на кухне надела фартук и заколебалась, не снять ли браслет-оберег, но сдвинула его чуть выше по кисти — и безделушка не мешала работе... Раздавшийся сверху стук молотка заставил меня улыбнуться. Такой мирный. А хорошо сознавать, что Андрей неподалёку, строит свой дом... Как всегда движение на меня хорошо подействовало, и я смогла впервые, наверное, взглянуть на свои отношения с Валентином немного отстранённо. Так что, готовя полуфабрикаты к приезду голодных едоков, уже спокойно перебирала давние и недавние события и открытия.

Познакомились мы в прошлом сентябре. После торжественных собраний в музыкальном училище три подружки-вокалистки, прихватив с собой одну пианистку и скрипачку, то есть меня, решили нехило встретить начало предпоследнего курса в новом, недавно открывшемся неподалёку от училища кафе.

Девчонки-вокалистки вели себя достаточно шумно и раскованно. Неудивительно, что весело празднующие первое сентября привлекли внимание. Подошёл импозантный, молодой красавец-мужчина и, узнав о причине празднования, к нашему заказу добавил пирожных — "за счёт заведения". Подвыпившие вокалистки обрадовались, пианистка на всякий случай сбежала, а я только хотела смыться следом, как уже представившийся хозяином Валентин предложил развезти всю нашу компанию по домам — чуть позже. Я живу от музыкального училища далеко и в очень неудобном месте. Идея приехать домой без пересадок и долгих переходов от одной остановки к другой понравилась.

Как понравился и доброжелательный хозяин кафе. Да и симпатичен — в придачу к доброжелательности: стильная короткая стрижка чёрных волос, из-за которой смуглое лицо с квадратной челюстью внешне выглядело очень открытым, и эта открытость почудилась мне признаком честности. Широко расставленные глаза с опущенными уголками казались почему-то печальными, и мне, не слишком знакомой с сердечными делами — разве что по книжкам, захотелось хоть чем-то утешить и ободрить нового знакомого.

Как-то так получилось, что я осталась с Валентином в машине один на один. И просидела с ним почти полночи у своего подъезда. Тот сразу сообразил, что девушка не слишком опытна в любовных делах, и смог так обворожить меня, что я решила: всё, и я, и он влюблены с первого взгляда! У нас сумасшедшая любовь века!

А Валентин, словно укрепляя моё впечатление, постоянно возил меня с собой: и в училище, когда мог, и к друзьям, и к родственникам — повсюду, по всем празднествам, когда работа позволяла, причём везде представлял своей невестой. Я млела от счастья, хотя изредка проскальзывала странная мысль: а почему он не сделал мне официального предложения? Не сказал хотя бы о чувствах? Или почему просто не сказал о своём желании видеть меня своей женой — один на один?

Но все мысли постепенно заглохли, а я привыкла к вниманию, которое мне все оказывали. Тем более жених заявил, что мы будем вместе, после того как я закончу музыкальное училище и мы поженимся. А пока он меня не тронет. Мне это польстило: Валентин теперь, после этого заявления, казался мне человеком строгих понятий, и я с удовольствием окунулась в радости своего официального положения невесты богатого человека.

Пока на меня однажды не свалилось открытие: Валентин — вовсе не терпеливый мужчина, жаждущий узаконенных отношений с будущей женой. Мне словно повязку содрали с глаз. Одна из его пассий. Потрясённая, теперь я следила, как он жадными глазами провожает каждую женщину. Потом ещё одна из тех, кто его хорошо знал, спокойно заявила, что он ни одной ночи не проводит в одиночестве.

Я попыталась сбежать, чему Валентин очень удивился. Он попытался втолковать мне что-то об особенностях мужской природы, попытался вбить в мою голову, что все походы на сторону пропадут, едва мы станем мужем и женой. Но я просто не могла даже сидеть с ним рядом, видя, как он глазами то и дело провожает какую-нибудь даму. Да и его глаза становились безобразно (на мой взгляд) масляными, жирными какими-то. Они словно прилипали к любой фигурке и мазали её чем-то противным.

После скандалов и ссор мы ненадолго мирились, но прежних отношений уже не осталось. Валентин перестал таиться, считая, что делает всё правильно: он — мужчина! А я просто физически не могла сопровождать его куда-то, где ожидался наплыв народа. И, естественно, женщины. Гадким всё это казалось...

... Дверь в кухню я оставила открытой, так что только улыбнулась, когда в проём сунулась чёрная голова, а потом на пороге появился весь Барон. Он оглядел помещение, глубоко втянул носом сочные запахи: я жарила фарш с луком и приправами — для блинчиков, которые уже горкой прятались под крышкой глубокой тарелки, — и, проковыляв к столам, оставшимся с вечера, улёгся под одним из них.

— Потерпи немного, я сейчас закончу и кое-чем тебя угощу, — сказала я, и Барон положил голову на лапы, продолжая следить за мной.

Быстро же он привык ко мне и к дому... Судя по характеристике, данной Андреем Барону, я думала, что пса придётся долго приучать к себе. Мелькнула крамольная мысль: я здесь, в этом доме, быстро пришла в себя, и собака — похоже, тоже быстро расслабилась. Интересно, что такого необычного в этом даже недостроенном доме? То, что он стоит среди леса? Или то, что его хозяин ходит босым? Я засмеялась. А потом снова задумалась. Интересно, откуда у Андрея такие деньги на такой домину? Как сказала про него Женя? "Один богатый родственничек"?

Чуть фарш не сожгла... Забылась, вспоминая, как он повесил мне на шею деревянные бусы. Пальцы тёплые, бережные... А ещё пообещал в следующий раз — выдастся свободное время — обойти дом и показать на территории поместья тот самый пруд, который очень холодный — из-за бьющих в нём подземных ключей. Замечталась...

Ничего. Вот попривыкну чуток и сама буду поместье исследовать. А может, и с Андреем. Он же обещал. Значит, так думаю, выполнит. С ним будет хорошо, потому что он рассказывает интересно. Да и не заблужусь, если что: он-то все пути-дорожки знает вокруг своего дома.

Короткий рык Барона заставил вздрогнуть. Я обернулась. В проёме настежь распахнутой двери красовалась тонкая фигурка Таисьи. Молодая женщина смотрела сверху вниз. Сообразив, что намечается не очень лицеприятный разговор, я со вздохом убрала сковородку с плиты. Спасибо Барону — предупредил, так что нежданная гостья не слишком сильно напугала своим уже не совсем внезапным появлением. Не спеша я встала у раковины и очень не спеша вымыла руки. Обернулась, вытирая пальцы полотенцем.

Таисья закрыла дверь из кухни и медленно шла ко мне.

Это что? Она меня напугать хочет? Психическая атака? Ничего, мне не страшно: в конце концов, я нахожусь в самом любимом месте любого дома — на кухне. За моей спиной — стол с предметами кухонной утвари, с предметами, которые воинственно опасны в опытных руках. Так что — не боюсь!

Кухонная дверь снова резко распахнулась. На пороге появился Андрей, сильно встревоженный. При виде Таисьи, оглянувшейся на него чуть ли не с ненавистью, он нахмурился и повелительно сказал:

— Таисья, выйди! Быстро!

Женщина развернулась и спокойно вышла мимо него. Андрей кивнул мне, к моему же удивлению, стараясь сдержать глубокий вздох, после чего закрыл дверь с той стороны.

Сначала, здорово озадаченная, я пыталась думать о том, не были ли они в прошлом, а то и в настоящем... ну, любовниками — будем называть вещи своими именами.

Странно, но почему-то на эту тему думалось плохо. Больше тянуло поразмышлять, почему Андрей появляется всегда в тот миг, когда у меня плохо с настроением.

6.

Через несколько минут с ужином у меня всё было готово. Теперь бы только узнать, когда приедет Женя с ребятами, а затем, за полчаса до их появления, соединить продукты и поставить их в духовку. Я ещё раз оглядела кухню, всё ли сделала, и вышла в коридор.

Холл первого этажа, если заходить с улицы, представляет собой собственно зал. Прошагать его напрямую — справа, у стены, лестница на второй этаж. Слева — гостевые комнаты. Под лестницей же коридор на кухню и в подсобные помещения. Так что, выйдя, я сразу услышала над головой:

— Мне всего лишь нужно, чтобы ты со мной поговорил. Наедине. Только выслушай меня. Больше мне ничего не надо.

Таисья говорила сухо, как будто и не была заинтересована в разговоре с Андреем, хотя, возможно, мне так только показалось. Наверное, она здорово умеет держать себя в руках. Но на Андрея её суховатый тон подействовал: немного помолчав, он уступил:

— Ладно. Поднимемся. Но ненадолго.

Шаги с лестницы постепенно затихли. Интересно, они всё это время здесь спорили, разговаривать им или нет? Впрочем, Андрея я понять могу: у него ещё столько дел по дому — отвлекаться ему наверняка не хочется... Ладно, не моё дело. Он хозяин — ему видней.

Я прошла под лестницей, задумчиво прикинула, сходить ли на огородик, или пока посидеть в своей комнате. Оглянулась на кухню. Барон медленно ковылял по коридору за мной. Если он собирается сопровождать меня везде, то лучше посидеть в комнате. Движение пока ему даётся трудно. Ещё рану растревожит...

На всякий случай поспешно пройдя пространство холла, я очутилась у своей комнаты. Мельком в сознании отразилось, что дверь закрыта. Мельком же следом подумалось: наверное, выходя, Барон неловко задел дверь — и она закрылась. Спокойно распахнула её и сделала несколько шагов. Всё так же мельком отметила, что закрыта и вторая дверь — на улицу... Странно, я же специально не закрывала её — для свободы передвижения Барона. Пошла к ней...

И — обернулась, передёрнув плечами от пронзительной вони, которая буквально ударила в нос. Гниль? Что может быть здесь, в моей комнате, гнилого? Ещё не вполне понимая, что происходит, я вдруг застыла взглядом на подоконнике. Ваза с пионами... Что с цветами?..

От внезапности и непостижимости происходящего внутри меня всё заледенело. Машинально обняв себя за локти, чтобы согреться, я с ужасом следила, как роскошные цветы быстро темнеют, словно пластмассовые под воздействием огня — оплывают в самую настоящую слизь, которая лениво течёт по краю вазы, сползает с подоконника, падая на пол — и поднимаясь гибким телом громадной змеи. Вскоре тёмная, гниловато-коричневого цвета змея полностью собралась на полу и вздыбилась передо мной. Болотно-призрачные глаза вспыхнули холодным серебристым блеском, когда рептилия медленно, с угрозой раскрыла пасть, полную желтоватых острых зубов, между которыми растягивалась мутная, склизкая слюна...

Каким-то подспудным, шестым чувством я вдруг определилась с мгновением, когда именно змея метнётся ко мне. Хрипло взвизгнув от испуга, я бросилась к двери на улицу. Дёрнувшись оглянуться, успела заметить, что змея вылетела следом.

В безумной панике я промчалась мимо клумбы — быстрей к кустам, а там страшная змея может потерять меня среди деревьев. Всухую всхлипывая от ужаса и сдерживая громкий плач, чтобы не услышала жуткая тварь, я пронеслась по высокой траве, предваряющей лесную часть поместья, и выскочила на тропинку.

Этой части местности я ещё не знала. Помнила лишь, что дом Андрея находится на вершине лесистого холма, так что вернуться потом несложно. Но мысль о возвращении промелькнула и пропала с концами — в бешеном беге. Трава хлестала по ногам, платье мешало бежать — не один раз я пожалела, что не надела сегодня джинсов. Ветка орешника полоснула по щеке, когда я почти кубарем скатилась по маленькой впадинке лесной поляны. Кожа вспыхнула острой болью... Нет, в дом Андрея я больше не вернусь. Пусть для меня это снова будет потерянной работой, пусть думают, что хотят, но...

Услышав за спиной быстрый и жёсткий шелест травы — всё ближе и ближе, я жалобно вскрикнула и, как подстёгнутая, помчалась ещё быстрей — из последних сил. Я уже задыхалась, пересохшее горло требовало смягчить его сглатыванием, иначе вот-вот прорвётся кашель... Ещё немного, рывок — и змея меня не догонит! Ну же, побыстрей!

Тропинку я уже потеряла. Вскоре все силы сосредоточила на том, чтобы вовремя увидеть, куда именно надо поставить ногу, чтобы не упасть, не поскользнуться. Хотя пару раз подошва босоножек проехалась-таки с пригорка на мокрой от росы траве...

Что-то громадное и тяжёлое настигало меня. Чудовищная змея ещё и растёт?!

Хоть и зажатая страхом, я ещё успела выскользнуть немного из-под этой тяжести — и мгновения спустя пронзительно закричала, падая в пропасть!.. Кто-то сзади жёстко вцепился в платье. Треск ткани, край переда вонзился в горло, пережимая дыхание, я взмахнула руками, оттаскиваемая от края крутого оврага. И — грохнулась, а сверху, не давая шевелиться, свалилось тяжёлое тело...

Зажмурившись, я стиснула пальцы в кулаки — в них трава. Кто-то тяжёлый и тёплый лежал рядом, уже перекатившись в сторону и обняв меня — даже придавив собой. Чуть позже я начала понимать — закрывая меня от опасности. Совсем рядом. Рука... На моём плече. Уткнув меня в землю. Не давая падать в пропасть...

— Успокойся... — Шёпот. Тёплое, почти жаркое дыхание в ухо.

И я снова разревелась — до заикания. Тряслась и вздрагивала — и плевать, что плач в землю. Андрей... Не отдаст меня змее. Он большой и сильный.

Но даже сквозь плач почувствовала, как он поднимается: рядом стало холодно, пусто. Сжалась... Но полностью не встал. Присел рядом, поднял меня, безвольную, с земли, отодрав мои пальцы от травы, лицом уткнул в своё плечо, обнял крепко-крепко. Покачал немного и вздохнул. Но ничего не сказал, когда я, обняв его, сцепила пальцы на его затылке, а ногами обхватила его пояс.

Когда появилась мысль, что я грязная и страшненькая, что перепачкала его рубаху, сообразила, что прихожу в себя. Но ни стыда, ни совести — из-за того, что истерически плачу на груди мужчины. Если бы он попробовал меня ссадить, я бы завизжала. Даже уже осознавая происходящее, чувствовала себя оголённым нервом, который кто-то безо всякого наркоза пытается выдрать — не из зуба, из внутренней меня.

Но Андрей как будто чувствовал мою боль. Он сильно прижал меня к себе и медленно, явно стараясь не напугать, поднялся на ноги. Теперь одна его рука обхватывала меня за пояс, другой он всё ещё вжимал меня лицом в своё плечо — ладонью придерживая затылок. Пластаясь на нём, на тёплом и надёжном, я постепенно успокаивалась. И, слава Богу, он молчал... Всхлипнув в последний раз, я осторожно повернулась взглянуть в сторону. Опасность, от которой я спаслась, притягивала с невероятной силой — заглянуть в себя, в самый низ — в чёрно-зелёное дно далёких там, внизу, кустов и деревьев.

Он отошёл от оврага, но, видимо, чтобы меня не беспокоить быстрым движением, ушёл от него пока не слишком далеко. Овраг высился над такой пропастью... Снова вцепившись в Андрея, я торопливо зажмурилась снова, чтобы не видеть. Но увиденное поплыло даже перед закрытыми глазами, вызывая тошноту. Как он сумел схватить меня буквально на краю этой пропасти?! Ещё полшага — и я полетела бы на самое дно.

— Что ты видела? — прошептал он — губами прямо мне в ухо.

— Змею, — тонким детским голоском пожаловалась я ему. — Такая страшная... Гналась за мной. Через весь лес...

— Хорошо, что оберега не сняла, — невпопад сказал он. — Не нашёл бы тебя. Мы сейчас вернёмся домой...

— Нет!

— Вернёмся домой, и ты будешь рядом со мной. Поняла? Я буду стучать молотком, а ты будешь рядом и смотреть, как я стучу. А может, и тебе дам постучать.

— Я хочу к себе домой! — разрыдалась я. Схватив рубаху у него на спине, я затрясла её, заикаясь и приговаривая одно и то же: — Я хочу домой, домой! Мне страшно!

Кажется, был момент, когда я снова выпала из реальности. А когда начала "возвращаться", поняла, что Андрей гладит меня по голове. Широкая ладонь ласково накрывала мою макушку и скользила по волосам... Ошеломление охватило меня почти сразу. Что я делаю?! Обнимаю ногами за пояс мужчину, на котором сижу и которого знаю от силы два дня! И он, вместо того чтобы послать меня куда подальше — психованную, перепуганную дурочку, изо всех сил старается меня успокоить!

Дойдя до этого места в своих горестных размышлениях, я полностью проморгалась, но лица от плеча Андрея не отняла. Господи, стыдобища-то... Изнутри тоненький голосок недавнего страха будто жалобно шмыгнул носом: "Да-а! А страшно-то как было!" И как мне теперь... спуститься с его рук?

— Ты как? — спросил в ухо Андрей.

— Опусти меня на землю, — уже угрюмо сказала я.

Опустил, но взял за руку. Я только и смогла, что отвернуться, чтобы он не видел зарёванного лица.

— Змея была? — уже в реальности шмыгнув носом, спросила я.

— В твоём воображении.

— Я не сумасшедшая.

— Нет.

— Тогда почему?

— Зоя, только не отвергай сразу того, что я тебе скажу. Хотя и покажется, что чушь горожу. Таисья — чёрная ведьма, колдовка — по-деревенски. Очень неопытная. Она кое-что сделала в твоей комнате, пока ты была на кухне. Сделала, чтобы напугать тебя. И очень сильно. Как ты увидела змею?

— Пионы... — Губы разъехались в плаксивой гримасе, с трудом вернула в спокойное положение. — Цветы превратились в змею. Она погналась за мной.

— Чертовка... На цветы-то зачем... — зло пробормотал Андрей.

— Зачем Таисья пришла ко мне на кухню? — От его злости мне почему-то полегчало.

— Чтобы колдовство дозрело. Надо было тебя задержать, чтобы ты не сразу зашла к себе. Хотела зубы тебе заговорить.

Мы шли по узкой тропинке — он чуть впереди, не отпуская моей руки, я — за ним. Странное ощущение: будто в спину поддувал прохладный ветерок. А может, так и было...

— А зачем она это сделала?

— Накопила слишком много в себе. Самой бы плохо стало, если б кому не передала накопленного. А стравливать сама по себе не умеет. Говорю же — неопытная. Наши, деревенские, все об этом знают, стараются не пускать её к себе. Она и нашла новенького. Я-то думал — мой дом защищён. Не сообразил: ты здесь недавно. Вот она и смогла пройти.

— Как?

— Для Барона дверь веранды открытой оставила? Оставила.

— Понятно, — вздохнула я. — Теперь придётся всё закрывать на замок?

— Нет, необязательно. Достаточно просто закрытой двери.

— А на территории около дома она может?..

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал Андрей и, остановившись, повернулся ко мне: — Зоя, ты, главное, оберега не снимай, ладно? И ещё. Нигде не ходи без Барона, ладно? Я постараюсь побыстрей его вылечить. Будет твоей персональной охраной.

Сомневаясь, я посмотрела в его тёмно-синие глаза, а потом спохватилась: ой, у меня-то ведь глаза до сих пор на мокром месте! Небось, красные. Да ещё снова мешки под глазами. Отвернулась, будто на траву засмотрелась... И ошутимо покраснела, вспомнив, как он меня гладил по голове. Как ребятёнка утешал... Хорошо — Андрей снова зашагал по тропке. А то я ещё и про то бы в подробностях вспомнила, как устроилась у него на поясе. И... как уютно и безопасно рядом с ним.

Мимо клумбы Андрей прямиком повёл меня к моей комнате. Было мгновение, когда я попыталась упереться и встать — от сильного нежелания идти к веранде, а он даже не заметил — так легко и тащил вперёд, ну и пришлось уступить, зашагать дальше. Не отпуская моей руки, он открыл дверь, заглянул вовнутрь.

— Всё нормально, — доложил он мне. — Здесь только Барон. Попробуешь зайти?

Я вздохнула и протиснулась мимо него.

Первый взгляд, конечно, на подоконник. Ваза как ваза. Пионы те же, что утром, — свежие, лохматые. Красивые, но... опасные. Подойти-то к ним страшновато. Лежавший у двери, ведущей в дом, Барон тяжело встал и подошёл ко мне. Постоял-постоял у ноги, да и свалился на левую. Утешает?

— Знаешь что? — нарушил Андрей молчание и подошёл к подоконнику. — Выброшу-ка я их, а тебе новых наберём.

— Нет! — Я выдернула из-под собаки ногу и прыгнула к подоконнику. Бедные цветы! Им и так сегодня здорово досталось! Превратили в чудовище, а теперь выбрасывать?! Их-то за что?! Я обняла осторожно букет и покачала головой. — Не надо! Со мной уже всё нормально.

— Не сказал бы, — покачал головой Андрей и снова взял меня за руку. — Пошли в ванную комнату, умоешься.

Боюсь, я снова покраснела.

Сначала в ванную зашёл он сам — сбросить рубаху, грязную от земли и в смазанных зелёных полосах от травы, а заодно стянул с крючка футболку. Своё платье я встряхнула, решив чуть позже переодеться. Хотя было жаль: в джинсах и в блузке уже жарко — после пребывания в свободном платье.

А потом дождался, стоя в дверях комнаты, пока я умоюсь, и повёл в кухню. Барон нас сопровождал неотступно, словно Андрей уже приказал ему сторожить меня.

— Поставь чай. Пока вода греется, я тебе обработаю ранки.

— Какие ран... — начала я, глянула на ноги и замолчала.

— Садись.

Не сразу соображая, что именно он собирается делать, я села на стул, откуда была отлично видна плита с чайником, чтобы проконтролировать время закипания. Андрей спокойно снял со стены аптечку и поставил её передо мной, присев на корточки. А через секунды я затаила дыхание. Если я сначала машинально поддёрнула подол платья кверху, чтобы Андрей смазал мне йодом колени, ободранные до царапин, набухших кровью, то лишь сейчас поняла, что именно делаю, и напряглась.

Андрей, как будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, осторожно протёр мои царапины (мои коленки!) ватой, смоченной в каком-то растворе, высушил и только потом промокнул йодом. Я зашипела от острой боли — и мгновенно осеклась, когда мужчина, сидящий передо мной на полу, ласково погладил мои колени — и подул на них. Потом поднял тёмно-синие глаза на меня и, сочувственно сдвинув брови, спросил:

— Очень больно? Потерпи немного.

Я незаметно подобрала ноги и, выждав, когда он уберёт руку от моих ног, слетела со стула. Уже с безопасного расстояния я заявила:

— Дай мне аптечку! Дальше я сама!

Он тоже встал и спокойно кивнул на металлический ящичек.

— Хорошо. Там всё есть. А я приготовлю чай. Вода уже закипает.

Спокойный-то — спокойный, но когда он отворачивался, я уловила, как он, опустив глаза, улыбнулся! Бессовестный!

Заставляя себя не думать о том, что он своим нежным прикосновением быстро перевёл моё настроение от стрессового напряга к возмущению, я быстро докрасила свои царапины в коричневый цвет и повесила аптечку на место.

Андрей уже дожидался у стола. Две чашки с дымящимся, несмотря на жару, чаем. Тарелка с бутербродами на скорую руку. И сам — как ни в чём не бывало.

— Какого размера ты носишь одежду?

— Что?! Зачем тебе?

— Зоя, мне очень жаль, но я порвал тебе платье. На спине. Куплю новое.

Я суматошно попыталась заглянуть себе через плечо. Вот почему мне казалось, что спине слишком прохладно!

— Сильно? Может, я зашью?

— Ну-у... не знаю. Давай попьём чаю, а потом посмотришь, можно ли что-то сделать. Сахар передать?

— Я — без сахара.

— Фигуру бережёшь? — совсем без насмешки улыбнулся Андрей.

— Нет, привыкла. — Я сидела, жёстко выпрямившись, зациклившись на порванном платье, обеспокоенная до такой степени, что мечтала побыстрей оказаться в своей комнате и посмотреть, что там на самом деле — с платьем. Странно, теперь при мысли о веранде меня уже не беспокоило, что в комнате только недавно произошло нечто ужасное.

Андрей быстро выпил свой чай и поднялся из-за стола.

— Попробуешь починить платье прямо сейчас?

— Да.

— Тогда я постучу немного на втором этаже.

И ушёл. А я взглянула на Барона. Он всё ещё лакал предложенное ему магазинное молоко — из продуктов, что привезла вчера Женя: я не знала, что ещё ему предложить из белковых продуктов, нашла только молоко. Надо бы подумать, чем его кормить в будущем. Деньги от Арама у меня есть. Спросить бы у Дарьи Петровны, есть ли в магазине мясопродукты преимущественно из костей... Увидев перед собачьим носом пустую наконец тарелку, сказала Барону, что пойду в комнату. Он согласился, что отдохнуть неплохо бы, и поплёлся за мной.

Под негромкий стук молотка сверху мы дошли до веранды. Я закрыла обе двери на крючки, после чего сняла платье. И вздохнула. Да, здорово он меня схватил. Дырища — от плеча по рукаву почти до пояса. Неровная, поэтому отчётливо не чувствовалась.

Ладно. Я натянула джинсы и блузку, залезла в свою косметичку и вытащила походный набор ниток с иголками. Как там у О`Генри? Занялась изящным рукоделием? Спасибо бабуле — той самой, чьей наследницей являюсь. Когда меня отправляли к ней на каникулы, она постоянно заставляла учиться художественной штопке. Дело, конечно, долгое, зато благодарное. Сегодня я ещё пробегаю в джинсах и в блузке, потому как надо простирнуть платье: проехалась по травам здорово, как и Андрей, зато завтра спокойно надену платье — и никто не скажет, что оно было просто безобразно дырявым. Хорошо, что у него цвет не маркий — сине-зелёный. Если пятна от травы и останутся, то будут не видны. Надеюсь.

Пока занималась кропотливым и монотонным действом, волей-неволей задумалась.

Ну ладно. Таисья пришла ко мне, чтобы заговорить меня и не дать слишком быстро зайти в свою комнату. А зачем она уговаривала Андрея подняться для беседы на второй этаж? Ну хорошо. Пусть она отвлекала его внимание от меня, чтобы я успела прыгнуть с того обрыва и... Господи... Какая там пропасть!.. Но почему эта колдовка разговаривает с Андреем так, точно постоянно подчёркивает: мы были вместе — и я не прочь вернуться к прежним отношениям?

А мне-то до них какое дело?

Несмотря на слабую попытку отстраниться от мыслей об этих двоих, я продолжала размышлять. Кое-что меня успокоило: вчера, в магазине, Андрей очень неохотно пошёл за этой дамочкой, а ведь она его чуть не на глазах всех присутствующих пыталась обворожить. Значит, если они и были когда-то вдвоём, то довольно давно расстались. Причём, судя по поведению Андрея, инициатором расставания был именно он. А Таисья до сих пор старается вернуть его.

Царапнула одна мысль: если она меня хотела только испугать, то почему сделала так, что я чуть не погибла? Не рассчитала сил? Неопытная — по словам Андрея?

Закончив штопку, я прислушалась. Странно. За мыслями обо всём я как-то не уловила, что стук со второго этажа затих. Посидев и послушав тишину, от которой сердце от беспокойства постепенно застучало не хуже молотка Андрея, я решилась проверить, где Андрей. Договорённости, что мы должны встретиться, после того как я залатаю платье, у нас нет. Но косвенно Андрей, кажется, не возражал, если б я навестила его.

Встала со стула, отложила платье. Следом встал и Барон. Но пошёл к двери в коридор впереди меня. Остановился у двери — уши торчком. У меня дыхание перехватило. Там кто-то есть! Прямо за дверью! Прижав руку к расходившемуся сердцу, я некоторое время тщательно прислушивалась к тишине за дверью. Нет, вроде никого. Да и пёс просто настороже, но не выказывает никаких признаков, что там кто-то враждебный.

Я оглянулась. Может, потихоньку открыть дверь на улицу и войти в дом нежданной-негаданной с другой стороны? А что — мысль неплохая. Осторожно, чуть ли не кончиками пальцев подняв крючок, я медленно открыла дверь. Кажется, Андрей смазал все двери в доме. Не скрипнула. Ногу через порог. Шёпотом:

— Барон...

Пёс неспешно прошагал ко мне и первым выглянул на улицу. От его степенности я немного успокоилась и вышла, после чего так же тихонько закрыла дверь. Слова Андрея запомнила намертво: двери должны быть закрыты!

Мы с Бароном прошли десяток шагов до крыльца и то ли десантниками, то ли разведчиками — на цыпочках — поднялись на крыльцо. У меня даже мелькнула мысль сбегать в огород и взять оттуда какую-нибудь из двух мотыжек, которыми вчера окучивала свёклу. Какое-никакое, но оружие... Затаив дыхание, потянула дверь и проскользнула в узкий, не до конца открывшийся проём. Тихо-тихо, по стеночке... За мной, как будто понимая, Барон — чуть ссутулившись...

И встала, забыв дышать.

К стене, рядом с моей дверью, сидя на полу, прислонился Андрей. Свесив голову, сложив на груди руки, одну ногу вытянув, другую приблизив к себе согнутым коленом. Спал.

7.

Стоя рядом с Бароном, который слегка касался моей ноги и грел через брючину джинсов, я смотрела на спящего Андрея и чувствовала пустоту, которая постепенно теплела, пока не стала горячей, наполняясь странной, сжигающей лавой. Я рассматривала его светлые русые волосы, при опущенной голове прикрывшие его глаза; широкие плечи, сейчас устало расслабленные... Рассматривала бессмысленно, почти бездумно... Только с одним желанием: пусть он сейчас же встанет и уйдёт, а я наконец смогу поговорить по телефону — и выговориться обо всём.

Барон поднял чёрную башку заглянуть в мои глаза, сопнул носом и крадучись пошёл к Андрею. Я не двинулась с места. Пёс прошагал весь холл и лёг в шагах двух от хозяина дома. Положил голову на лапы... Но смотрел на меня. А я всё никак не могла отвести глаз от Андрея. Только когда услышала собственный всхлип, вздрогнула и прикусила губу.

Только хотела уйти, как Андрей зашевелился. Поднял руку — провести по волосам пальцами, убирая с глаз, увидел меня, смущённо улыбнулся. На Барона глянул мельком.

Я подошла ближе, удержав слёзы. Спокойная.

— Ты как здесь очутился? — Спросила легко, хотя горло зажато напряжением.

— Понимаешь, хотел спросить что-то, а пока шёл — забыл, что именно. Сел вспомнить — и заснул, — тоже легко сказал он, встал и улыбнулся. И будто спохватился: — Ага, вот чего. Ты будешь для себя тихий час устраивать? До приезда Жени с ребятами немного времени ещё есть. Хочу быстро смотаться в город кое за каким строительным материалом. У тебя будет час на поспать.

— Прекрасно, — откликнулась я. И тоже улыбнулась: — Я тут, у вас, как в санатории живу — по здоровому режиму.

Поулыбались друг другу: он — уже отстранённо, мысленно, кажется, уже в городе и соображая, что именно там купить, — я, насильно скривив в улыбке губы (хорошо, что Андрей этого не заметил), после чего разошлись. Через минут десять стояла у окна веранды и наблюдала, как машина отъезжает от дома.

Одна. Наконец-то. Рядом только Барон, присевший, но не лёгший у двери в коридор дома. Глаз с меня не сводит. Как будто понимает, что сейчас начнётся гроза... Единственное спасение — телефон. Схватила мобильный. Ткнула в пару кнопок. Пальцы, мокрые от пота, уже не трясутся — ходят ходуном, не остановить, скользят на кнопках. Сама уже на пределе. Дышу так, что сердцу больно.

— Бабуля, ну откликнись!.. Бабуля!

— Зоенька? — привычно озабоченно спросила бабушка.

— Бабуля, я больше не могу-у!!

— Тише, тише, девочка! Что случилось?!

— Бабуля, у меня уже сил нет! Я не могу больше держать себя в руках! Мне так больно, что я не выдержу! Мне хочется убить её! Я боюсь, бабуля! Я чувствую — я знаю, что я могу убить её! — Я с маху села на постель и зарыдала. — Бабуля-я! У меня всё горит внутри! Мне больно-о! Я хочу это выпустить! Сразу! Иначе я сгорю! Мне бы только узнать, который её дом! Сжечь и дом, и её саму!! Или я убью её, или она сделает из меня психованную! Я устала плакать, я устала быть слабой, бабуля!! Я не могу больше держать себя в руках! Я не могу притворяться слабой, когда я сильная — и сильней, чем она!! Я хочу-у!! Убить её!! Помоги мне, бабуля-а!!

Пауза после моего отчаянного воя. Я вслушивалась в тишину, уже всухую всхлипывая и заикаясь. И замерла. Обеспокоенная милая бабушка, с ласково вопрошающим голосом, исчезла. Холодным голосом сильной женщины, мгновенно возвращающим к действительности, — меня окатило, словно ледяной водой из ведра, перевёрнутого над головой сразу и неотвратимо:

— Хочешь стать ею? Стать такой же дурой, как эта вертихвостка, которая только и умеет, что пользоваться силой ради выгоды? Ты этого хочешь?

Тяжело дыша, я жадно слушала голос, утихомиривающий мою бурю, заливающий бушующий внутри огонь, готовый вот-вот выплеснуть наружу бешеным, сметающим всё на своём пути ураганом. Я цеплялась за этот ледяной голос, как за последнюю соломинку, вжимая мобильник в ухо и не замечая, как уху становится больно. Главное, что она снова считала с меня, разгневанной, раскрывшейся в невменяемых чувствах, и сама всё знает. Бабушка между тем помолчала и строго велела, подтвердив мои мысли:

— Я знаю всё. Но мне надо знать, как видишь ситуацию ты. Расскажи всё с самого начала — не спеша и с подробностями. Не торопись. Не будь у тебя времени, ты не позвонила бы. Так что — слушаю.

Забравшись с ногами на кровать, я принялась сначала довольно бестолково — всё-таки торопясь — рассказывать всё, что произошло со мной с момента, как я ушла от Арама. Бабушка слушала молча, лишь изредка, когда я замолкала, собираясь с мыслями и словами, коротко говорила: "Ну? Дальше!" Или требовала мельчайших подробностей. И я продолжала свою историю.

К концу повествования я успокоилась и с надеждой ждала "приговора".

— Этот Андрей пообещал тебе показать картины в воскресенье?

— Да, бабуль.

— Дождись, — уже мягко сказала бабушка. — Если эти картины для него сокровенное, он должен привыкнуть к тебе, чтобы поделиться ими с тобой. Разве тебе этого не хочется? А потом ты можешь делать всё, что захочется твоей душе и сердцу: убить кого угодно, сжечь дом — или собственные чувства. Я тебе разрешаю.

Я грустно фыркнула. Бабушка в своём репертуаре: сначала позволяет думать, что даёт прямое и откровенное разрешение, а под конец обязательно врежет — как добавила сейчас: "сжечь собственные чувства". Впрочем, в ситуации со мной она права. Если я ещё раз буду гореть в бушующем пламени, сжигающем меня изнутри, могу и в самом деле не выдержать и сорваться. А судя по опыту бабушки, одного срыва хватит, чтобы навсегда испортить себе судьбу и жизнь.

— Значит, снова терпеть? — тихонько спросила я. — Совсем-совсем ничем ответить нельзя, чтобы она меня больше не трогала? Даже самой малостью — чтобы она поняла, кто я и почему со мной так нельзя? Как вспомню её змею...

— Тебе нравится в этом доме? — вместо ответа спросила бабушка.

— Ну... да. Я... хотела бы здесь жить.

— А хозяин?

— Бабушка!

— Ничего не бабушка! Одно дело — думать и сомневаться, другое — если ты признаешься самой себе в этом — и вслух!

— Нравится, — хмуро ответила я.

— Тогда терпи. Единственно, чем могу тебя утешить... Осталось недолго.

— Бабуля... а я — хорошая?

— Хорошая-хорошая, Зоенька. Потому и терпи. Сейчас Андрей приедет, собаку твою покормит... Эх, Зоя, говорила тебе — не работай летом, отдыхай. Не вляпалась бы...

— И Андрея не встретила бы, — упрямо сказала я.

— Не встретила бы, — согласилась бабушка. — Ну, что? Успокоилась?

— Ага. Бабуль, а можно, если что, — звонить буду?

— Куда ж денусь? Звони... И ещё, Зоенька. Оберегов его не снимай. Хорошие он тебе сделал обереги. Настоящие — и только на тебя. — Она снова превратилась в озабоченную моей судьбой и здоровьем бабулю, какой была до моего последнего звонка.

Положив мобильный на подоконник, я встала с кровати и подошла к Барону. Остатки силы всё ещё бурлили внутри, но не слишком требовательно. И уже не злые, а нейтральные. Поэтому я присела перед псом, вспомнила, как ему тяжело было у магазина, выждала, когда сочувствие перельётся в мои пальцы, — и только после этого отогнула повязку на его плече и положила ладонь на рану. Минута, другая... Барон поёжился, но не сбежал — только в глаза смотрел. Я вздохнула и предельно аккуратно сняла все следы своего воздействия на рану пса. Андрею некогда. Помогу втихаря.

После такого взрыва не до сна. Пока дома никого, я быстро сполоснула грязное платье в ванной комнате, повесила сушить, а потом пошла на огород.

Нельзя разрушать — буду помогать созиданию. Теперь, на сегодняшний вечер, у меня главная задача — измучить себя физической работой. Иначе спать не смогу — даже притом, что силы успокоились и больше не требуют выхода... Так, забыть про силы... Забыть. Ты — обыкновенная. Тихая девочка, которая только мечтает заработать на спокойной работе в каникулы. Забудь обо всём, что отличает тебя от других. Смотри на жизнь просто и радуйся ей.

На сорняки, которые остались после вчерашней прополке и которые появились благодаря вчерашнему обильному поливу, я накинулась, как на врага. Кстати, за стеной сорняков, которые мне до сих пор было жаль выполоть, потому как полагала — никому не мешают, оказались хиленькие, но вполне себе живые помидорки! Я — обрадовалась: есть и спелые, и зелёные! Спелые на все специи пойдут, на все соусы! И покупать не надо.

Барон лежал на дорожке между грядками и добродушно смотрел, как я воюю с сорняками. После моего вмешательства он стал двигаться гораздо уверенней. Надо будет похвастать перед Андреем, что пёс себя хорошо чувствует. И повязку его похвалить. С пригоршней набранных мелких, но спелых помидоров разогнувшись от грядки, я посмотрела на забор неподалёку. Попросить ли Андрея, чтобы он сводил меня в сад? Вроде и не запрещал никто, но ведь я пока здесь не совсем своя. И... Хочется не самой посмотреть, а чтобы Андрей показал. Мне кажется, он не откажет.

Ладно, есть ещё клумбы, которые тоже надо прополоть. А то там такие красивые цветы, а хоть бы кто побеспокоился, чтобы им расти было легче.

Отнесла помидоры на кухню, вернулась уже к клумбам. Осторожно и постепенно пробираясь между цветами, снова приступила к прополке...

... Бабушка. Ей никто ничего не говорил, как вести себя в случае, если владеешь даром силы. И она сорвалась. У неё тоже была ситуация на двадцать второй год жизни, когда её "провели" по полосе — испытанию неудачами. Она не смогла сдержаться. Отомстила за унижение — и перешла в чёрные колдуньи, потеряв любимого человека.

Когда поняла, что произошло и из-за чего, наложила на себя такое отречение!.. В церковь ходить не могла — отмаливала грех дома, обложившись иконами и свечами. Жила монашкой-отшельницей. Уже будучи совсем взрослой, встретила белую колдунью — точнее, привели к ней, и та сказала: "Замолишь свои грехи, если нелюбимый замуж позовёт, а ты согласишься". Белая как будто в воду глядела: через неделю после разговора бабушка познакомилась с человеком, симпатичным, но не вызвавшим в ней никаких чувств. Ещё через неделю он предложил ей замужество. Жили душа в душу, хотя бабушка так и не смогла полюбить его.

В год, когда умер нелюбимый, она поняла, что прощена и что почти лишена дара. Кроме небольшого предвидения. И в этот же год у племянника родилась девочка. Я.

Муж оставил бабушке немалое наследство, и она объявила меня своей единственной наследницей. Лично для меня это значило, что все каникулы я должна жить у неё. Бабушка у меня крепкая, ничем не болела, и каникулы у неё превращались в удовольствие. Ну, не считая занятий по художественной штопке.

Но в шестнадцать лет я впервые взбунтовалась. И бабушке пришлось срочно приехать ко мне. Ведь бунтовала не я сама, а растущая, требующая выхода сила.

Кровь бунтует — сказала бабушка. Успокаивала долгими разговорами, рассказом о себе. А потом она и вовсе забрала к себе, перевела в ближайшую школу, чтобы я силы тратила не на думы о себе, а на знакомство и на привыкание к незнакомому месту и к людям. Её тактика сработала. Я успокоилась, хотя порывы всё снести были — и какие!..

И так до восемнадцати лет. Потом три года спокойных. А как исполнился двадцать один год снова пошло — да как! По нарастающей! Хорошо, к бабушке вернулась часть её прежней силы: когда я психовала, для неё — как она говорила — раскрывалась, она всё сразу узнавала про меня.

Про ведьм, или колдуний, я уже знала. Бабушка познакомила меня с ситуацией. Сказала, что чёрные — это лёгкий путь. И чёрные — это не значит злые. Чёрные — они и добрым делом могут заняться, и плохим. Например, в деревне одна и та же колдовка, как их называет Андрей, может приворот сделать на ничего не подозревающего человека, если заплатят, а может, по просьбе, накинуть на корову заклинание, чтобы та отелилась спокойно, без осложнений, или вылечить человека, когда не могут этого сделать врачи. Они просто — помощь. Но вот если чёрную найти — только спроси про колдунью, то белых надо выискивать долго. И белые — это уже скорая помощь. Только они могут наговор от чёрной снять. Только они могут исправить ошибку, сделанную чёрной. Оттого и белые.

Я вдохнула холодно-сладкий запах пиона и вспомнила последнюю часть разговора с бабушкой. Почему у меня вырвалось, что, не будь нынешней моей летней несчастной работы, я бы не встретила Андрея? Неужели он мне и правда небезразличен, если именно его я в первую очередь вспомнила, когда искала аргументы против бабулиных доводов против моей работы? И призналась, что он мне нравится...

Что "увидела" бабушка, если сразу спросила о картинах Андрея? Почему я обязательно должна дождаться, пока он сам их мне покажет? Или они степень доверия ко мне? И я это доверие должна заслужить?.. Он, наверное, как моя подруга-одноклассница: она тоже рисовала, но никому и никогда не показывала своих картин. И не потому, что они написаны по-своему — непрофессионально, без учёбы в художественной школе, но потому, что она вкладывала в них душу, а разве душу откроешь перед каждым?.. И... Почему, вспоминая взгляды Андрея, я чувствую, что он смотрит на меня не так, как смотрит на меня, например, Валентин?.. Глупый вопрос: а мне хочется, чтобы Валентин смотрел на меня так, как смотрит Андрей — будто издали, на расстоянии накидывая на меня невесомую тёплую шаль? Будь взгляд Валентина в нашем общем прошлом таким, я, наверное, не поехала бы в летние каникулы искать работу...

Лежавший на асфальте Барон оглянулся и встал.

Прислушавшись, скоро я тоже услышала звук мотора.

На дорогу к дому быстро въехал "форд". Андрей. Мимо клумбы он ехал уже медленно, притормаживая. "Форд" остановился, и Андрей стремительно — по впечатлениям — выскочил из кабины. Чего это он? Остановился передо мной, стоящей на коленях в цветах, — и смотрит. Не понимает, что я делаю?

— Мне хочется... — медленно, словно в каком-то трансе, сказал он. — Хочется нарисовать тебя так — среди этих цветов. Взять просто карандаш — и нарисовать.

Я улыбнулась ему и, прихватив охапку сорняков, пошла ему навстречу.

— Ух ты, ну и букет! — усмехнулся Андрей, кажется взяв себя в руки.

— Где мне его оставить? Не бросать же здесь.

— На огороде есть большой ящик для сорняков и всего прочего. Туда и бросай.

— Спасибо. А тебе помочь? — всё так же с охапкой травы я подошла к багажнику, который он открыл. Багажник оказался набит сумками и пакетами.

— Сначала освободись от сорняков, — посоветовал Андрей.

И я почти вприпрыжку помчалась к торцу дома. Когда вернулась и, прихватив две сумки, понесла их на кухню, выяснилось, что Барон уже здесь. Нетерпеливо постукивая хвостом, но не двигаясь с места, он блестящими глазами следил, как Андрей вываливает в пластиковую миску кучу мясных кусочков.

— Ешь, псина, — пригласил Андрей.

Барон быстро, чуть не бегом подошёл к миске и принялся за работу. Первое погружение морды в миску — с подвывающим стоном. А затем только свист и чавканье пошли, которым я невольно улыбнулась — и только потом удивилась:

— Это что?

— На рынке взял — из того, что подешевле, — сказал Андрей, благодушно любуясь активной работой мощных челюстей. — Чуть позже другу перезвоню — он пока на работе. Спрошу, чем псину кормить, а то про Барона как-то подзабыли со всей этой суматохой. А если хотим, чтоб выжил, надо подкормить. Кстати, Женя просила назавтра сварить холодец. Я привёз набор для него. Так что Барону на завтра будет на чем зубы потренировать...

— А чего тренировать? Всё будет очень мягким — поест в своё удовольствие.

— А ты? Ты так и не спала? Нравится возиться с цветами?

— Нравится.

Мы стояли рядом, наблюдая, как ест Барон. Андрей повернулся ко мне, и я вопросительно кивнула ему, понимая, что он хочет о чём-то спросить. Он и спросил:

— Зоя, извини, что вот так сразу. У тебя нет ощущения, что мы были когда-то знакомы? Хотя бы шапочного знакомства между нами не было? Или мимолётного? Может, где-то у кого на вечере нас представили друг другу?

Немного удивлённая, я хотела было сказать, что у меня другое ощущение: он говорит вот эти все фразы, а сам хочет сказать совсем другое. Пытаясь сообразить, что всё это значит, я отошла к столу — готовить небольшой полдник для Андрея, чтобы не голодал до ужина, и только оттуда ответила:

— Не знаю. Мне кажется, я бы запомнила такое знакомство.

— Правда?

Он медленно через всю кухню пошёл ко мне, прихватив с собой стул, сел рядом.

Уперев руки о край стола и положив на сцепленные ладони подбородок, он задумчиво смотрел, как я готовлю на стол. А я исподтишка поглядывала на него, вспоминая, как он успел дёрнуть меня от края оврага.

— Да, чуть не забыл, — сказал он. — Женя приедет — всех надо будет накормить сразу. Они сегодня идут в сельский клуб — на дискотеку.

— Эти ребята — на сельскую дискотеку?! — поразилась я.

Он даже засмеялся моему изумлению.

— Почему бы и нет? В сущности, чем отличается городская дискотека от сельской? Большей скованностью. В то время как сельская — большей свободой.

— Свободой? — всё ещё недоумевала я. — В чём?

— Клуб находится неподалёку от магазина, где ты уже была. Чуть ниже, ближе к ручью. Место очень красивое — почти парк. Так что танцующие, захоти они погулять, отдохнуть от танцев и жары в клубе, спокойно выходят погулять среди деревьев, посидеть на скамейках, поболтать в тишине.

— Ну, я понимаю... Но ведь Женины гости — городские... Думаешь, им понравится сельская дискотека?

— Ещё как понравится, — пробормотал Андрей, чья улыбка медленно пропадала, чего он, задумавшись, кажется, не замечал. — Понравится настолько, что некоторые из них могут остаться в качестве гостей своих новых знакомцев. Для чего, в общем-то, они туда и идут, в смысле — на дискотеку. Правда, они ещё сами об этом не знают... Но так нужно.

Не совсем ясно сказанными словами, которые прозвучали аккомпанементом, скорее всего, его мыслям, Андрей меня заинтриговал не на шутку. Это же, мягко говоря, весьма легкомысленное поведение — городским после дискотеки остаться с теми, с кем только что познакомились. А он говорит об этом так, будто... Будто это не только нормально, но и ожидаемо. Интересно, что тут у них за дискотеки, что он так снисходительно относится к не самому серьёзному поведению своих — ну пусть Жениных! — гостей?

— А мне — можно?

— Что — можно? — Точно очнувшись, Андрей внимательно посмотрел на меня.

— Ну, на дискотеку?

— Зачем?

— Андрей, прости, но тебе не кажется, странный вопрос? Конечно, потанцевать! Чем ещё на дискотеке занимаются?

— Мало ли чем, — уже пробормотал он, опустив глаза — и улыбаясь как-то насмешливо, но не обидно, потому как сразу видно, что усмехается над собой. И вдруг поднял глаза — мгновенно собравшийся и жёсткий. — Тебя — туда не пущу.

— Что-о? Почему? Потому что я здесь...

— Нет! — перебил Андрей, и его тёмно-синие глаза полыхнули. А может, в них отразилось солнце, чьи лучи постепенно заползали на кухню, мягко теплясь на подоконниках и на полу. Кажется, только видя моё недоумение, Андрей вздохнул и объяснил: — Я не хочу отпускать тебя на танцы, потому что... Зоя, только не спеши с ответом. Ты мне очень нравишься. И мне хочется... Мне думается... Я вижу... Чёрт, становлюсь заикой. Зоя, я тебе хоть немного симпатичен? — И тревожно застыл.

Совершенно обалдевшая, я сначала смогла только кивнуть. А затем озвучить кивок.

— Д-да...

Он выдохнул с облегчением, протянул руку через стол, сжал мою кисть. От сухих горячих пальцев на моей коже меня пробрало мурашками по спине...

— Спешить не будем, ладно? Я потом расскажу тебе обо всём. Просто пока ты не уверена в своих чувствах ко мне, тебе лучше не ходить на дискотеку.

— Даже с тобой?

— Даже со мной.

Он улыбнулся мне с тем же видимым облегчением и удалился из кухни, наверное, абсолютно уверенный, что объяснил мне достаточно, чтобы я больше не приставала к нему с вопросами о сельской дискотеке.

Ничего себе. Бешеное любопытство взыграло сразу и немедленно. Что у них там, на дискотеке, делается, если нам туда даже вдвоём нельзя, а остальным, студентам, не только можно, но и нужно? А вдруг там какие-нибудь жуткие оргии проводятся? Фу-у... Лучше бы Андрей мне ничего не говорил про это... Стоп. Андрей!.. Он что — признался мне в своих чувствах?! Мамочки, о чём думать в первую очередь?!

8.

Банда студентов, весёлых, загорелых, взбудораженных и голодных, подъехала к дому не на четырёх машинах, как уезжала утром, а на шести. Как Женя и говорила, компания расширилась до пятнадцати человек, причём трое новеньких оказались парнями. Последние без пары каждый — то есть без девушек, что меня немного удивило: а как они собираются на дискотеке веселиться? Неужели с местными девушками?

Бандой я назвала ребят про себя. И не потому, что компания походила на кучку бандитов, а потому что при взгляде на Женю я вдруг вспомнила атаманшу из "Бременских музыкантов", хотя девушка на неё внешне совершенно не похожа. Группой (постоянно хотелось назвать её отрядом) в четырнадцать человек Женя командовала так, что порой мне казалось, вот-вот — и она зычно крикнет: "Сарынь на кичку!" После чего студенты с азартными воплями жизнерадостно кинутся кого-нибудь грабить.

Андрей вышел лишь на несколько секунд, когда компания только-только заявилась, — внимательно взглянуть на приехавших, после чего еле заметно кивнул Жене, которая оглянулась на него. И ушёл, а Женя повеселела ещё больше — с очень видимым облегчением. С видимым — для меня, невольно следившей за нею.

Итак... Когда народ высыпал из машин, она скомандовала:

— Быстро умываться, ужинать, переодеваться — и едем в клуб! — И, обернувшись к двоим парням, вытаскивавшим из багажника что-то в большой коробке, энергично поторопила их: — Давайте быстрей!

Я, стоявшая у двери, наблюдая за столпотворением перед крыльцом, мгновенно нырнула в холл и помчалась на кухню.

Студенты весело загалдели и начали постепенно втягиваться в дом, разбегаясь по комнатам и ванным комнатам в нескольких гостевых. Вновь прибывших ребят Женя повела по комнатам, которые до сих пор, как я поняла, не открывались.

С любопытством проследив, как парни восторженно оценили комнаты, я юркнула на кухню. Здесь, в моём владычестве-хозяйстве, царили полный порядок и полная готовность к приёму голодных ртов — всё тот же "шведский стол", когда на столы поставлены пустые тарелки, полные, с горкой салатники, горячие кастрюли с самым разным, но одинаково аппетитным содержимым: разбирай и набирай кто что хочет!...

Потом пришлось открыть нараспашку дверь тем ребятам, которые несли груз из машины. Оказывается, Женя прикупила посудомоечную машину — к моей притаённой, но огромной радости: больше времени на готовку — меньше на её последствия!..

А потом...

Сначала в столовую ворвались те, кто уже знал про ужин. Как меня, так и накрытый стол приветствовали радостно и шумно. Последними вошли новенькие. Парни насторожённо огляделись, посозерцали щедро накрытые столы и расплылись в довольных улыбках. Расселись все за столом очень дружно, и я решила выйти на пару минут, чтобы они без меня похозяйничали. Им одной Жени-командирши хватит, чтобы ещё на меня с оглядкой ужинать. А потом и зайти можно, чтобы забрать первые грязные тарелки и подсунуть чистые, кому ещё понадобятся... Странно, глядя на этих смеющихся девушек и ребят, я как-то почувствовала себя гораздо взрослей, и покровительственная улыбка сама собой смягчила мои губы. Нет, нравится мне это дело — кормить страждущих!

Женя по-командирски обошла стол, стащив с него пару пирожков. Не успела я исчезнуть из столовой, обернувшись у двери посмотреть, всё ли у меня в порядке на кухне, превращённой в столовую, как она догнала меня и, взяв под локоть, сама вывела из комнаты. Уже в коридоре девушка посерьёзнела и, тряхнув кудряшками, сказала:

— Зоя, когда мы были на пляже, позвонил Андрей и сказал, что нечаянно порвал тебе платье. Он попросил купить тебе новое, потому что чувствует себя виноватым. Пошли, посмотришь, тот ли размер я тебе взяла.

— Женя!.. — ахнула я.

— Слушай, некогда рассусоливать. Пошли быстрей — мне ещё поесть надо.

Атаманша победила — пришлось поспешить за нею.

Женя, видимо, по праву временной хозяйки, занимала отдельную комнату. Покупки она, перед тем как бежать в столовую, впопыхах бросила прямо на кровать, и теперь некоторое время ей пришлось в них рыться, прежде чем она с торжествующим воплем потрясла в воздухе пухлым пакетом.

— Вот оно! Примерь прямо на одёжку. Если не пойдёт — поменяем. А то что это — ходить в такую жару в джинсах?

Решив не спорить, я быстро вытряхнула платье из пакетика, расправила его и надела. И повернулась к шкафу с зеркалом.

— Что это?!

— Слушай, прикольно! А тебе идёт!

В зеркальной двери шкафа отразилась растерянная девица в белом платье почти до пят. Платье отличалось странным кроем: расширенная книзу юбка, подчёркнуто высокая талия и присобранный лиф сделали меня похожей на барышню прошлых лет. Так и подмывало прихватить подол жеманными пальчиками и приподнять его. Как и приподнять брови и сделать жеманное выражение лица. Или мечтательное. Или романтичное. Букета не хватает. Хорошеньких туфелек, зонтика... Мне уже хихикать захотелось. Сразу вдруг завспоминались чеховские рассказы про дачников... Слава Богу, короткие рукава оказались обыкновенными, хотя при данном покрое так и напрашивались какие-нибудь легкомысленные "фонарики".

Нерешительно поразглядывав себя, я спросила:

— Думаешь, именно в этом я должна работать на кухне?

— Вот ёлки-палки! — огорчилась Женя. — Про кухню я как-то не подумала.

— Да ты не думай про платье, — сказала я, стаскивая с себя белое. — Я уже заштопала своё, так что с завтрашнего дня буду бегать в нём.

— А если в своём штопаном будешь бегать-кулинарничать, а в этом — гулять? — предложила Женя. — Надо же тебе как-то компенсировать порванное!

— Да не... — Я споткнулась на полуслове. Ну и? Платье-то мне понравилось! Я, конечно, не бедная, но если оно — подарок опосредованно от Андрея... — Ладно, возьму. Спасибо большое!

— Ага! — обрадовалась Женя. — Пожалуйста! Носи себе на здоровье!

Я быстро схватила платье, засунула в пакетик. Женя голодная, а я её держу.

В коридоре мы разбежались: она — ужинать, в весёлый гомон из столовой, а я к себе на веранду, где меня дожидался Барон, сбежавший от громких голосов сразу, как будто понимал, что ему не место среди студентов.

И только у себя, на веранде, снова расправив платье и повесив его на спинку стула, я задумалась. Как она сказала? Андрей сказал ей, что нечаянно порвал мне платье? Ну-у... Скажи мне кто-нибудь такое про кого другого, я бы решила... Любопытно, а что подумала Женя? Или Андрей рассказал ей всё? Почувствовав, как тепло разгорелись щёки, я похлопала по ним, пытаясь вернуть им нормальный вид. Потом вспомнила, что пора бежать в столовую, и забыла о личных... э... проблемах.

Потом Женя выгнала всю свою банду готовиться к дискотеке, и на целый час первый этаж дома превратился в студенческое общежитие в преддверии какого-нибудь праздника. Девушки смеялись, а то и заговорщицки хихикали, бегали друг к дружке за недостающей косметикой, менялись предметами одежды, а то и выпрашивали друг у друга что-нибудь; парни вели себя более солидно, то и дело выходя покурить, хотя курили, как выяснилось лишь двое из семерых. Но, выглядывая посмотреть на радостную суматоху и неудержимо улыбаясь этой радости, я заметила, что и парни ведут себя так, как будто предвкушают что-то, что их и смущает, и приводит в хорошее настроение.

А когда пришло время ехать в клуб, в поместье заехали три машины, при виде которых три девушки ахнули и взволнованно забегали так, будто не знали, что ещё на себя надеть. Женя быстренько выгнала их из дома, как чуть позже и остальных. Из разговоров я поняла, что это за своими знакомыми приехали местные парни.

Вскоре целый караван машин двинулся из поместья. В коридоре опустело и затихло. Глядя вслед последней машине, я подумала: так светло, такое яркое, до сих пор почти невыносимо палящее солнце — какая дискотека? Или в клубе устроят затемнение, например, шторами? Не представляю, как ребята там будут, честно говоря... Из моей комнаты высунул нос Барон.

— Выходи — можешь уже не бояться, — снисходительно сказала я ему. — Все уехали.

Он как будто понял и вышел, принюхиваясь к смешанным запахам косметики и дезодорантов. Глядя, как он будто недоумённо кивает, я улыбнулась. Лесные-то запахи для собачьего носа гораздо вкусней.

— Уехали? — спросил Андрей сверху.

Тоже прятался? Как Барон? Мне стало смешно. А хозяин-то не очень любит гостей. Тоже этим в своего предка? Отшельник...

— Уехали. — Когда Андрей спустился, привычный уже в рубахе и в джинсах — и босой, я не выдержала и спросила: — А всё-таки, что такого в этой дискотеке? Такое впечатление, что... Ну, таинственно так...

— Да ничего особенного! — засмеялся Андрей. — Ты будешь очень разочарована, когда узнаешь обо всём.

— Андрей, ну пожалуйста! — умоляюще протянула я, сгорая от любопытства.

— Всё очень практично, — вздохнул Андрей. — В селе мало людей, молодёжь уезжает в город. Слышала, небось, о такой проблеме? Есть, например, школа, в которую ходят дети из трёх деревень, но в ней катастрофически не хватает учителей. Я поговорил с председателем сельсовета, а потом предложил Жене привезти сюда на лето девочек из своего университета. Она учится в педагогическом. Ну и нашла девушек, которым захотелось провести лето в загородном доме. А заодно и ознакомиться с окрестностями. И с местными ребятами.

— Но они же постоянно ездят на пляж!

— Ну, не совсем постоянно, в основном — днём. Когда в сельском клубе намечаются мероприятия, все с удовольствием едут туда. Кроме того, мы собираемся превратить село в элитный (он улыбнулся) посёлок полукоттеджного типа, благо отсюда до города ехать недолго. Приманка такая: работаем или здесь, или в городе, но живём здесь. Типа — пригород.

Я с подозрением посмотрела на безмятежного Андрея. Слишком уж и правда всё просто. Так почему же он меня в клуб, на дискотеку, не пускает? Какие-то странные намёки, что мне туда нельзя. Спросить ещё раз? Промолчит ведь. Ладно, попробую узнать в следующий раз.

Негромкий телефонный звонок прервал мои мысли по поводу таинственной сельской дискотеки. Андрей похлопал по карманам и вынул мобильник. Я пошла было в свою комнату, чтобы не мешать чужому разговору, но остановилась. Была включена громкая связь, и я услышала весь разговор, поскольку Андрей меня видел, но, кажется, не возражал против моего присутствия.

— Дарья? Слушаю...

— Андрей, я не хотела, честное слово! Но я ведь не знала! А тут ещё Таисья лезет! — взволнованно заговорила продавщица.

— Что случилось?

— Приехали тут в магазин на двух машинах и давай спрашивать, не появлялся ли в селе какой новый человек. Я и ляпнула: мол, новых-то полно, а из работниц, мол, одна только и есть. Вроде как устроилась в поместье на холме. Мол, а вам кого надо? А один-то сунул мне фотографию под нос и говорит — эта, что ли? Ну а я ж откуда чего знаю? А на фотке-то Зоенька твоя. Ну... Не знаю — говорю. В лицо-то я её вроде как и не видела близко — говорю. А тут Таисья подошла, да и говорит: эта, эта!.. А потом, как они быстро уехали, я думаю: а вдруг что не то Таисья-то сказала? Вот и решила позвонить. Андреюшка, я что-то не так сделала ли? Мож, не надо было говорить-то, что новая работница у нас?

— Когда они были?

— Да минут десять назад. Андреюшка, так как, а?

— Сделанного не воротишь, — задумчиво сказал Андрей. — Ты, Дарья, не переживай. Посмотрим, куда они направятся и кто они такие.

— А ты справишься? Мож, позвонить мне кому, а?

Андрей усмехнулся.

— Я и сам позвонить могу, если что.

Он убрал мобильник и внимательно посмотрел на меня.

— Промолчишь или расскажешь?

Оглянувшись, я присела на широкий подоконник окна в холле.

— Рассказывать нечего, — сказала я и почему-то вспомнила, как он говорил про сельскую дискотеку. — Есть человек, который считает меня своей невестой. Моего мнения на этот счёт он не спрашивал. Вот и всё.

— Если этот человек приедет сюда... — осторожно начал Андрей, но тёмно-синие глаза холодно блеснули из-под насупленных бровей. — Если он приедет... Ты уедешь с ним? Не останешься здесь?

— Не хочу — уезжать, — упрямо ответила я.

С каким-то облегчением Андрей кивнул.

— Буду иметь в виду. Они скоро будут здесь.

И, как будто в ответ, на дворе перед домом появились две машины. Одну я узнала сразу — кадиллак Валентина, другая мне была незнакома. Мы с Андреем переглянулись.

— Останься здесь.

— Нет. Я выйду и скажу, что не хочу ехать с ним. Надо всё расставить по полочкам.

Он снова взглянул на меня, чуть приподнял брови.

Я же встала с подоконника и отошла взглянуть на двор искоса, чтобы меня не было видно из окна. Мне стало страшно. Мы вдвоём в доме. А из машин вышли шестеро. Как бы силён ни выглядел Андрей, против шестерых ему не справиться. Мельком так помечталось о пистолете. Так помечталось, что я невольно улыбнулась.

— С такой улыбкой только и выходить, — прошептал Андрей. — Ну что?

— Пошли.

Я вышла первой. За мной — Барон, а затем Андрей. Он сначала встал за спиной, как будто приглядываясь к обстановке и, хоть он был один, мне почему-то было спокойней. Правда, заговорить первой он мне не дал. Как только Валентин зашагал ко мне, Андрей обошёл меня и встал передо мной.

— Это частная территория, — сухо сказал он. — Будьте добры покинуть её.

— Ты, босота, ещё будешь мне указывать, что мне делать? — презрительно произнёс Валентин и властно бросил мне: — Забирай свои вещи. Поедешь домой.

— Ещё раз повторяю, — всё тем же бесстрастным тоном сказал Андрей, словно не слыша настырного тона и слов Валентина. — Немедленно покиньте частные владения. Мои — частные владения.

Валентин поперхнулся. Кажется, он сначала решил, что Андрей — работник этого поместья. Ничего удивительного. Рабочая, непрезентабельная одежда да ещё босые ноги кого угодно собьют с толку. Теперь, ошарашенный, Валентин пристально разглядывал хозяина дома, пока я не заговорила:

— Валентин, я получила работу и не собираюсь её терять. Пожалуйста, уезжай. Потом поговорим.

Пока говорила сердце, мягко сжалось: пятеро мужчин медленно подошли к Валентину, встали за его спиной. Он коротко оглянулся и снова уставился на меня.

— Если не соберёшь вещей, мы войдём в дом и сделаем это за тебя. Быстро!

Барон недовольно проворчал на этот тон. Кажется, ему не понравились угрозы в голосе Валентина. Мельком бросив на собаку взгляд, Валентин брезгливо сморщился.

— Я никуда не поеду, — упрямо повторила я.

Спокойное движение Андрея приковало к нему внимание всех: он деловито вынул мобильный телефон и приложил его к уху.

— Угу... Я. Ну и как? Запись хорошая? Отчётливо всё видно? И слышно? Прекрасно. Заодно и проверили. — Он снова засунул мобильный в карман и снова повторил: — Пожалуйста, будьте добры, покиньте моё поместье.

Теперь он заговорил как-то так, что пропало недавнее ощущение: говорит "босота". Несмотря на босые ноги, с Валентином говорил аристократ, и Валентин это здорово уловил. Я заметила, что он стал каким-то очень осторожным и попытался незаметно оглядеться — наверное, выискивая камеры слежения, о которых косвенно высказался Андрей. И всё-таки он не собирался сдаваться просто так. Несмотря на растерянность тех, кто стоял за его спиной (я узнала только одного — Игоря, его старого дружка), он набычился и только открыл рот...

Асфальтовая площадка перед домом довольно ровная. И я в жизни не поверила бы, чтобы машина, поставленная опытным водителем, вдруг потихоньку сдвинулась бы с места, если бы это действо не происходило на моих глазах. Машины стояли одна за другой. Так вот... Едва Валентин открыл рот, он вздрогнул от стука за спиной. Мужчины оглянулись — и сразу двое с ругательствами бросились к машинам, одна из которых тихонько, благо расстояние между ними было небольшим, ткнулась в задний бампер другой.

— Какого... — свирепо — и растерянно начал Валентин, обернувшись к дружкам...

Я тоже оглянулась — на Андрея. Лицо его было спокойно-сосредоточенным, и смотрел он на вторую, неподвижную машину. Тёмно-синие глаза на мгновения словно опустели... Внезапный суховатый шелест заставил мужчин, пытавшихся выяснить причину, почему не сработали тормоза, быстро подойти к капоту другой машины. Один из них шумно втянул воздух сквозь зубы: обе фары, раскрошенные в мельчайшую крупу, продолжали с тем же сухим шелестом ссыпаться на землю.

Налётчики взглянули на невозмутимого хозяина поместья, быстро расселись по машинам — и быстро уехали.

Больше всего меня поразило не то, что сделал Андрей, а поведение Барона: чуть только хозяин поместья заговорил по мобильному с кем-то неизвестным, кто сейчас там, у себя, следил за происходящим перед домом, пёс лёг уже не на мою ногу, а между мной и Андреем и изобразил что-то вроде: "я тоже не из последних здесь!".

Глядя на опустевшую дорогу, я спросила:

— Андрей, а у тебя много этих камер?

— В смысле — каких камер?

— Ну, я не знаю, как они называются, но те, которые следят за домом.

— Зоя, я смухлевал, — печально сказал Андрей. — Нет у нас здесь никаких следящих установок. Меня всякие приборы плохо выдерживают. Ты ещё сама вскоре столкнёшься с проблемой, что лампочки мы здесь меняем довольно часто. Если, например, в следующий раз заглянешь на второй этаж, обрати внимание, что на нём вообще нет электрического освещения. А если хочешь, чтобы домашние приборы на электричестве работали более-менее нормально, не забывай напоминать мне, чтобы я не входил в комнату в момент, когда ты с ними работаешь.

— Ну, ладно, — сказала я, изумлённая, и тут же спросила: — Андрей, думаешь, Валентин сюда больше не вернётся?

— А что думаешь ты? Ты ведь знаешь этого человека больше моего.

— Мне кажется — вернётся, — вздохнула я.

— Вернётся — так вернётся, — пожал плечами Андрей. — Только когда это ещё будет? Впрочем, мне это неинтересно. Пойдём, я хочу тебе кое-что показать.

Он подал мне руку и повёл меня за дом. Мы прошли торец, за которым Андрей восхитился вычищенными от сорняков грядками, и вышли за сам дом. Сразу за углом я начала замедлять шаги, не в силах поверить глазам. И — остановилась.

Лужайка, зелёная, хотя зелень почти приглушена пёстрыми цветами. Очень ухоженная. А сразу за ней — то ли пруд, то ли маленькое озерце, обсаженное рябиной, а кое-где ивой. На ровной глади — мягкое солнце. По берегу — скамейка здесь, скамейка — там.

— Посидим? — предложил Андрей, взглянув на моё восторженное лицо.

Мы сели на одну из скамеек, созерцая тёплые солнечные блики на тихой воде.

Только вот на душе у меня было не слишком спокойно. Я всё думала о том, что специально или из необходимости показал Андрей. Значит, я тоже так могу? Значит, так могла и бабушка, а значит — она может меня этому научить? Тому, как пользоваться силой? Мне... хочется! Очень хочется научиться делать такие штуки! Андрей, наверное, чувствует себя очень защищённым. И я хочу так себя чувствовать!

Кстати, мы сидели на скамейке, и Андрей, как повёл меня за руку к озерцу, так и не разжал пальцев. И я невольно улыбалась, чувствуя его сильную ладонь. И думала о том, что, предложи он мне замужество, нисколько бы не сомневалась.

А потом стемнело, чуть стало попрохладней, мы вернулись в дом. И начали возвращаться студенты: сначала вернулись те четыре парочки, которые были неразлучны, потом на машинах стали привозить девушек. Женя захлопотала проверять, все ли приехали. А я вместе с Бароном снова спряталась в своей комнате, чтобы подумать обо всё, что сегодня произошло... И не заметила, как уснула.

Глубокой ночью я проснулась от ощущения, что кто-то заглядывает ко мне в окно. Испуганно вскочив, я увидела, что Барон тоже насторожённо смотрит в окно.

Только вспомнив, что на мне джинсы и футболка — уснула поверх покрывала, не успев раздеться, успокоилась немного. И вздрогнула, когда в стекло стукнули кончиками пальцев.

9.

Стёкла на окнах веранды расположены так, что если сесть на кровати, сразу видно, кто на улице.

Я и села. Почти одновременно с моим движением в окно снова забарабанили пальцы. А женщина, нетерпеливо желавшая меня разбудить, оглянулась, отчего копна рыжих локонов, узнаваемых даже в слабом свете убывающей луны, скользнула по стеклу.

Наверху у меня открыта фрамуга, узкая, но удобная в душную ночь для тока свежего воздуха, поэтому я довольно агрессивно, хоть и вполголоса спросила:

— Чего тебе надо?

— Выйди — поговорим!

Как там у нас, в училище, говорят? Совсем наглость потеряла? Это про человека, для которого наглость стала нормой жизни.

— Уходи, — угрюмо сказала я. — Не о чем нам говорить. Я спать хочу.

— Я знаю, что к себе не пустишь, но выйти-то ты можешь! — заявила эта нахалка. — Я всего лишь хочу с тобой поговорить. Боишься?

— Я спать хочу, — повторила я.

— Слушай, как тебя! Зоя, да? Я не буду ничего делать тебе. Мне нужно только поговорить. О тебе и об Андрее. Я правда тебе ничего не сделаю. Я же не знала, что ты из нашей братии. Своих подставлять нельзя. Тем более ты неопытная.

Тут уж я не выдержала. Полностью развернулась к окну и спросила:

— А откуда ты знаешь?

— Карты на себя разложила, — неохотно сказала ведьма. — А по ним выходит, что от тебя опасность страшная идёт, если сделать что-то на тебя. Ну, на тебя тоже пришлось разложить — и теперь знаю почему. Ну что? Выйдешь? Я ненадолго. Успеешь поспать.

— Я с Бароном выйду, — предупредила я.

Таисья недовольно скривила губы, но, помедлив, махнула рукой.

Я встала, надела босоножки. Барон уже стоял у двери на улицу, словно знал, что я надеюсь на его охрану. Присмотревшись к псу, я поняла, что он спокоен, и успокоилась сама. Привычно взяла мобильный — посмотреть, сколько сейчас. Ничего себе они тут по ночам гулять — полвторого... Уже ничего не боясь, вышла, единственно — насторожённая.

— Пошли к крыльцу, — предложила Таисья. — Там на ступеньках посидеть можно.

Что ж, до крыльца — шагов десять с небольшим. Мы и пошли, причём Барон обогнал меня и зашагал между мной и Таисьей. Ведьма покосилась на него и чуть заметно фыркнула. По чёрной в темноте траве, прохладной и немного неожиданной под ногой — кое-где росла мягкими ёжиками, на которых нога неловко оскальзывалась, мы дошли до тёмного же крыльца, где и уселись. И опять Барон вклинился между нами. Я улыбнулась в сторону и поторопила ведьму:

— Ну, о чём ты хотела со мной поговорить? Мне завтра рано просыпаться.

— Ты ведь ещё не переспала с Андреем?

Она сказала это таким невозмутимым тоном, что мне пришлось повторить пару раз про себя то, что именно она сказала, чтобы понять смысл вопроса.

— Какое тебе дело?

— Мне-то, в сущности, никакого, — отозвалась ведьма. — У тебя, знаю, есть кто-то старший над тобой. Этот твой старший хотел бы, чтобы ты силу имела?

Я промолчала. Бабушка со мной о силе и работе с нею ещё не говорила. Только сдерживала, когда мне совсем плохо становилось.

— То есть, возможно, старший над тобой не очень хочет, чтобы ты силу взяла, — заключила Таисья. — Судя по тому, что карты говорят, Андрей у тебя первым будет.

— Слушай, а ты не могла быть сказать точно, что именно хочешь сказать? — не выдержала я. — Слишком уж ты... бесстыже говоришь об этом!

— Подумаешь, какая чувствительная! — усмехнулась Таисья. — А хочу я сказать тебе, дорогая, следующее: если ты переспишь с Андреем, сила от тебя уйдёт.

— Как это? — поразилась я.

— Простенько. Всё, как я сказала.

— Но... мне кажется, ты тоже была с Андреем!

— Была. Но Андрей у меня был не первым. Первым у меня обычный мужик был. А если у тебя, нераскрытой, будет первым колдун, он возьмёт всю твою силу. Станет ещё сильней, а ты останешься на бобах. Обычной будешь. С одной стороны — хорошо, конечно, — добавила она, и глаза её странно блеснули в лунном блике. — Умению управлять силой надо учиться, а это долгая история. С другой... — Она примолкла. — Ладно. Главное я тебе сказала — с остальным разбирайся сама. Но только учти: Андрей не на твою неземную красоту купился — на силу, которую забрать можно.

Я зябко обняла себя за плечи. Пока я не совсем понимала, чем именно мне грозит сказанное ведьмой, но в словах Таисьи чувствовалась странная грусть — и этой грусти я поверила. Тем более она, почти как моя бабушка, считала с меня многое — даже то, что я бы предпочла хранить в тайне.

— Это всё, что ты хотела мне сказать?

— Да. Только есть ещё кое-что... Именно поэтому я указала твоему дружку, где ты находишься. Если б он был первым у тебя, ты была бы сильной колдовкой. Так что не злись на меня. Я хочу тебе помочь, как женщина женщине.

— Спокойной ночи.

Встав со ступеньки, я оглянулась в поисках Барона. Пёс, оказывается, уже стоял рядом. Мы пошли на веранду. Уже в комнате я тщательно закрыла за собой дверь — ещё и на щеколду, задёрнула занавески, которые до сих пор висели забытыми сосульками по бокам окон, и, на этот раз раздевшись, юркнула под одеяло. Засыпая, видела перед глазами сгорбленную фигурку Таисьи, сидящую на ступенях крыльца. Она пришла в топе на узких бретелях и в юбке — без туфель, как была в магазине, и тоже босая, как обычно ходил Андрей. Но нисколько не мёрзла, хотя я за те же несколько минут на лестнице продрогла на прохладном ночном воздухе.

Последняя мысль перед тем, как уснуть: неужели Таисья приходила из деревни, чтобы только предупредить меня о моём будущем? Босая, легко одетая — прошла несколько километров ради этого? Надо будет утром, когда все разъедутся, позвонить бабушке и спросить, правду ли сказала Таисья. И, если правду, то спросить, почему бабуля меня раньше не предупредила об этом. Не хотела, чтобы я вела жизнь ведьмы, пусть даже и белой? Всё равно странно, что умолчала. Знала же, что Андрей мне нравится.

Кто-то со стороны, из далёкой тьмы, спросил: а он тебе и впрямь только нравится?

... Утром я стояла у кухонного стола и крошила заготовки для горячих бутербродов — по просьбе Жени. Салаты уже приготовила: они в первую очередь идут — в жару-то... Руки работали на автомате, а голова забита чем угодно, только не мыслями о главном.

Встав, я сразу позвонила бабушке — знаю, что она обычно просыпается рано. Не стала ждать, пока в доме станет тихо и пусто. Пересказала ночную встречу с Таисьей и постаралась, чтобы в моём упрёке, почему она не сказала про опасность исчезновения силы, не было слишком много возмущения.

Бабушка ответила просто:

— Я думала, ты полюбила его.

После чего сразу отключилась.

Я же постояла немного в полном недоумении: а это тут при чём? И пошла на кухню, обдумывая, что именно она хотела сказать: наверное, мне должно быть всё равно, пропадёт моя сила или нет, если я останусь с Андреем? Ну, если я люблю его?

Воспоминания лезли в голову и упорно вставали перед глазами яркими картинками.

Вот Андрей сосредоточенно смотрит на машину — и она начинает катиться по ровной дороге, пока не врезается в другую машину. Потом снова взгляд сосредоточен до такой степени, что кажется пустым, — и в мелкое крошево разбита фара на другой машине. И бабушка считает: мне должно быть всё равно, если я лишусь такой силы? Но мне заранее нравится, что я смогу проделывать такие штуки!.. Или я ещё всего не понимаю?

Снова воспоминания... Гнилого цвета змея поднимается с пола и раскрывает слюняво-зубастую пасть. Я напугалась до того, что бежала, не разбирая дороги... Ой, как это не разбирая?! Наверняка меня направляла Таисья! Я бежала так быстро, так колотилось сердце... А если бы ведьма наслала змею на человека с больным сердцем? И всё из-за того, что Андрей просто с симпатией отозвался об этом человеке? Ведь до подсказки самой Таисьи он и не подозревал...

Стоп. Что разглядела во мне Таисья? Почему обернулся ко мне Андрей? То обстоятельство, что у меня нет опыта с мужчинами, Таисья выяснила только сегодня. Значит, она могла разглядеть во мне только то, что мне симпатичен хозяин поместья. Но... Что-то вдруг появилось в мыслях — ускользающее, едва я старалась напрячься и вспомнить. Почему-то впечатление разговора над моей головой. Но чей разговор? О чём? Мне почему-то казалось, что тема связана с именно с тем, что увидела Таисья, когда от магазинной двери она обернулась ко мне... Господи, голова кругом...

— Привет! Ого, сколько всего уже! — обрадовалась влетевшая в кухню Женя — и я с облегчением вздохнула: теперь можно думать о конкретном, а значит — о лёгком.

— Стой! — завопила я, когда она схватила ложку — попробовать салат из большого салатника. — Я туда ещё орехов не добавила и соуса не залила!

— Всё равно вкусно! — отозвалась Женя, с удовольствием жуя закинутое в рот. — Нам уже можно заходить? Мы потихоньку подтянемся: кто-то только что встал, а некоторые уже сейчас готовы стать обжорами.

— Сейчас с этим салатом закончу — и пожалуйста, заходите, — засмеялась я.

Студенты и в самом деле подтягивались по одному, по двое. Негромко переговариваясь, они усаживались за стол и помогали друг другу, передавая тарелки или салатники. Я отошла к раковине: пока посуды мало, буду потихоньку мыть, а как будет побольше — закину в посудомоечную машину. И, когда кухня, снова превращённая в маленькую, но уютную столовую, наполнилась, я незаметно удалилась.

Сначала пошла к себе. С утра джинсы — на прохладце — хорошо, но теперь у меня ещё и платье есть, чинёное. Так что переоденусь, пока все заняты уничтожением моих кулинарных шедевров.

Я открыла дверь в комнату. Поднял голову Барон — уже доел порцию костей из сваренных для холодца, который остывал сейчас на подоконниках кухни. Остальные мягкие косточки я спрятала. Нечего псу обжираться!.. Подняла от него глаза к окну — и замерла. Напрямую к моей комнате, оставляя в росистой траве тёмно-зелёный след, шёл Андрей. Меня он вряд ли видел: перед уходом на кухню я хотела раздёрнуть занавески, но комната без них показалась вдруг совсем пустой, слишком откровенно просматриваемой (аукнулся ночной визит Таисьи?), и я оставила их так, как есть. Но занавески почти прозрачные: с веранды я видела Андрея, он меня — нет. Затаив дыхание, я смотрела, как он идёт, чуть помахивая огромным букетом пионов. Пока не дошло, что он всё же решил поменять цветы. Или, как это делается обычно, поставить в вазу новые цветы. Чтобы ставить их потом в мою комнату каждый день свежие...

Неясное чувство благодарности прошло быстро. Я уже следила за ним враждебно и насторожённо. Пока не сообразила: он же думает, что я на кухне! Выскочила из комнаты в коридор. На кухню! Там всегда найду, чем заняться... Не хочу попадаться ему на глаза...

Но и на кухне долго не продержишься.

Пока я прибиралась и мыла, студенты уехали, а на кухню заглянул-таки Андрей.

— Привет. Можно, я тоже перехвачу чего-нибудь?

— Можно, — сухо сказала я. Освободила ему место за столом, быстро накрыла отдельным прибором завтрак — в надежде, что поест и сразу уйдёт.

— Зоя, у тебя всего на кухне хватает? — спокойно спросил Андрей. — Я собираюсь ехать в деревню. Если что-то надо — запиши на листочке, я забегу к Дарье, куплю.

Он будто не замечал моего враждебного настроения: ел с удовольствием, иной раз даже одобрительно помыкивая.

Я огляделась. Деловой вопрос меня немного переключил с обиды на него на деловой настрой человека, который собирается заработать.

— Да, есть кое-что, — вынуждена была признать я, — чего мне точно не хватает. Когда ты едешь? Я успею написать, только мне ещё надо осмотреться...

— Через полчаса, — сказал он, прихватил чашку с компотом и тарелку с пирожками и напомнил: — Я немного побуду на втором этаже, а потом загляну за списком. Спасибо.

— Пожалуйста, — машинально ответила я, созерцая внутреннее состояние холодильника. Что-то мне надо было купить, а вот что?

Через полчаса Андрей спустился и нашёл меня хмурой и нервной.

— Что?

— Я не помню, что мне надо было. Склероз, — мрачно сказала я. — Список вот, а что ещё надо было вписать в него?.. В упор не вспомню.

— Поехали со мной? — предложил Андрей. — Посмотришь в магазине на полки — может, вспомнишь.

Дождавшись кивка, он развернулся и вышел. При нём улыбаться не могла. Злилась так, что ещё чуть-чуть — и... Но эта злость была не та, из-за которой приходилось волноваться, как бы мой личный, локальный ураган не начался. Я не могла простить ему, что он знает всё про меня и так поступает со мной. И сегодняшнюю злость притупляло лишь раздражение на саму себя, что до сих пор хочется... догнать его и обнять. И эта адская смесь не давала мне расслабить рот и нормально улыбаться.

На заднее сиденье я, стремительно обойдя машину, чтобы он не успел подать мне руки, влезла хмурая — пострашней той тучи, которая волновалась на горизонте и росла постепенно, но уверенно. Дождя я не боялась: в машине всё-таки, и дорога к поместью асфальтированная, удобная. Не застрянем, если что. Больше злило другое...

Сморщив рот в лёгкой усмешке, Андрей покосился на меня. Я в ответ зыркнула на него исподлобья и отвела глаза — смотреть на что угодно, только бы он не заговорил со мной! И впервые подумалось: а не сбежать ли — на этот раз самой? С четвёртой работы за лето — вздохнулось. Или с первой, с которой уйду сама, — горько ухмыльнулось.

У колеса присел Барон, внимательно посмотрел на меня. Ходил он уже довольно сносно, и Андрей уже снял повязку с собачьего плеча. Но брать его с собой я не собиралась. Так что, вздохнув, я сказала псине:

— Тебе придётся подождать меня здесь. Я ненадолго. Не скучай.

Будто поняв мои слова, Барон отошёл к крыльцу.

Некоторое время мы ехали по ровной дороге и вскоре оказались на выезде с опушки. Боюсь, с самого начала поездки я оказалась весьма неприветливой для Андрея особой. Но мне повезло: то ли он сообразил, что настроение у меня не для беседы, то ли самому хотелось о чём-то подумать, но машину вёл молча. Затем машина стала спускаться по редкому лесу с холма. Небо почти скрылось за деревьями, и туча стала невидной, хотя общий предгрозовой настрой всё равно ощущался. Хотя бы потому, что стало гораздо темней. И солнце теперь светило так, будто его пропускали через не очень плотную ткань.

Снова ровная дорога — мы выехали из леса. Я то смотрела вперёд, то поглядывала на рубашку Андрея — опять белую, и опять он и не подумал застегнуться. И это тоже почему-то вызывало во мне раздражение, которое — я отчётливо это чувствовала — перерастало в неприятие. Как там было — в знаменитой фразе? "От ненависти до любви"? А если наоборот? Если бы я любила его... Я задержала вздох на выдохе...

Дорога заворожила меня, заставила почти успокоиться и начать думать над реальным воплощением идеи уйти с этой работы. Как обрадуется Валентин! Придётся выдержать его напоминание: "А я тебя предупреждал!"

Впереди, перед мостом через маленькую речку, росли невысокие, но густые кусты. У меня дыхание перехватило, когда из них вылетели две машины и рванули нам навстречу! А дорога двухполосная! Не разъехаться! Слишком близко! Сначала я прижала руки к груди, когда мгновенно ставший непроницаемым Андрей сбавил скорость и резко бросил форд в сторону. Склон с обочины к лугу, конечно, невысокий, но, даже вцепившись в спинку сиденья передо мной, я здорово подпрыгнула, чуть не врезавшись в потолок головой! Как только язык не прикусила!

Машина остановилась.

— Ты... живая?

— Ага, — не пытаясь сдержать злости, пробормотала я.

Обе машины остановились наверху, на дороге. Почему-то я нисколько не удивилась, когда из них вышли Валентин и те же пятеро его дружков. Не удивилась — только завозилась у дверцы, пытаясь открыть её. Не получалось — кажется, что-то заело, и я с нескрываемой злостью врезала кулаком по несчастной дверце.

— Да что это?!

— Не торопись, — спокойно сказал Андрей, вышел сам и открыл мне. Улыбнулся как-то не слишком радостно. — Только не вмешивайся.

— Почему? Почему столько всего за такое короткое время?! — чуть не закричала я, почти ненавидя его за это ледяное спокойствие.

— Потому что время сворачивается, — непонятно ответил он. — Ты — не чувствуешь, как оно буквально летит? К концу недели ещё веселей будет.

— На своей шкуре — да, чувствую! — отрезала я и встала рядом с машиной.

Господи, что теперь делать? Если у своего дома Андрей ещё мог напугать Валентина и его дружков камерами видеонаблюдения, то здесь, на пустынной дороге, что можно противопоставить этим громилам?! Держась за полуоткрытую дверцу, я мрачно следила, как все шестеро не спеша спускаются к нам. Андрей шагнул как-то так, что естественным образом оказался между мною и громилами.

— Машину водить не умеешь?

— Нет.

Если он решил меня защищать, то зря. Потому что я уже сама всё решила.

— Ну что? — довольно ухмыляясь, спросил Валентин, не доходя шагов пять до Андрея — громилы медленно, обтекая своего предводителя, продолжали идти к Андрею. Внутри меня всё замерло.

— Валя... Я ухожу с вами.

Все шестеро остановились, оглянувшись на меня. У Андрея лишь плечо дрогнуло — не поверил? Или решил, что я ухожу с этими, чтобы выручить его? Пусть как хочет, так и думает.

— Зоя, ты никуда не пойдёшь.

Я обошла его, заглянув в лицо — спокойное и уверенное. Губы (такое видела всего раз) — самолюбиво и недовольно сжаты. Ишь, насколько уверен. Думает — скажет слово, и я подчинюсь. Второй Валентин. Или — как там девчонки говорят: все мужики одинаковы?.. Подумала и пошла дальше — к Валентину. Фиг с ними. Пусть что хотят — делают. Я буду сидеть в машине Валентина и ждать, когда меня отвезут домой — или к самому Валентину. Последнее, кстати, вероятней всего.

Валентин ждал меня с усмешкой: я же говорил! Я прошла мимо него, стала подниматься по обочине к его кадиллаку, уже переключившись на мысли, как забрать вещи из дома Андрея...

Болезненный укол в сердце. Я вздрогнула и обернулась. И закричала. Крик быстро взвился до звериного визга.

Один из пятерых, кого Андрей так неосмотрительно подпустил слишком близко, коротким ударом под дых свалил его на колени. Второй, не мешкая, ударил ногой в лицо.

Валентин перехватил меня на бегу. Его сильная рука врезалась в мой живот, когда он поймал меня. Задохнувшись, я с трудом глотнула воздуха и прохрипела:

— Я же сама пошла! Оставьте его! Не надо!

— А мне по..., что ты сама ушла! — рыкнул Валентин мне в лицо. — Этого ... надо проучить! Б-барин!

— Не-ет! — уже визжала я от ужаса. — Не надо!! Андрей!!

— Не смотри! — шелестом, ветром ли от Андрея. Или мне причудилось?!

И хотела бы не смотреть, но повисла на руке Валентина, который теперь уже тащил меня к машине — но лицом к месту избиения. Я рвалась к Андрею, плакала, умоляла, кричала что-то, уже не понимая, что именно кричу, билась изо всех сил вырваться, лягалась — да так, что Валентин не выдержал — ударил и меня, но это не остановило. Андрея, лежащего на земле, били ногами! Если сначала он пытался сопротивляться первым двоим — и неплохо, то против пятерых его сопротивление выглядело... не сопротивлением! А беспомощными попытками закрыть лицо, сжаться...

Я ослепла от слёз и ослабела настолько, что Валентин уже без помех дотащил меня до кадиллака. Но стадия беспомощных слёз уже переходила в ярость.

— Дура, — самодовольно сказал Валентин. — Нашла, кому сопротивляться!

— Это ты дурак! — злобно глядя на него, процедила я сквозь зубы. — Нашёл, с кем связываться!

Внезапно он бесцеремонно пихнул меня вперёд, в раскрытую дверцу, так, что, влетев в кабину, на заднее сиденье, я чуть не врезалась лицом в коричневую обивку, горячую от долгого пребывания на солнце. Давно, наверное, ждали... Еле успела выставить руки и удержаться на ногах. Собралась с силами, села... Тяжело дыша, огляделась. С чего начать? Не знаю, как это делается, но... Машина покачнулась под весом Валентина, севшего за руль.

— Что за чертовщина? — пробормотал он. Я, шмыгая и заикаясь, вытирая мокрое лицо, привстала и заглянула через его плечо.

Приборная панель кадиллака беспорядочно мерцала разноцветьем взбесившихся стрелок, которые дёргались в каком-то синкопическом ритме.

10.

Я вдруг сообразила, что он полностью занят разглядыванием приборной панели и попытками завести машину, а значит — появилась возможность сбежать, пока он отвлёкся от меня. Сбежать к Андрею, чтобы отвлечь внимание тех громил на себя!.. Я же не думала, что без меня они накинутся на Андрея!.. Я думала: теперь, когда я сама ушла от него, он им неинтересен! Что теперь они не тронут его!

Только сообразила поздно. Меня тоже невольно отвлекли: парни, с которыми Валентин приехал, быстро поднимались на дорогу. Я оглянулась было на них, но взгляд сфокусировался дальше, на точку за ними: Андрей лежал возле форда, не шевелясь... Я зажала рот ладонями, чтобы не закричать. Крик вообще рвался из груди — чуть что. Бабушка называет это состояние истерикой... Я не истеричка!!

Собравшись с силами, стараясь, чтобы голос не дрожал и не срывался, я спросила:

— Валентин! Зачем? Зачем всё это?! Зачем я тебе?!

— Потому что я так решил! — рявкнул он.

Впервые до меня дошло, что значит — с глаз упала пелена. Чёртов козёл... Точнее — упёртый баран! Он считает себя крутым, правильным пацаном! "Пацан сказал — пацан сделал!" Он придумал себе идеальный вариант семейной жизни: берёт в жёны чистую девушку — и с этого момента начинает благостную семейную жизнь. А пока — можно во все тяжкие, со всеми подряд!.. И зачем кого-то искать ещё, когда "идеальный вариант" столько времени терпел его присутствие? Значит, потерпит и дальше! Нет, в самом деле — где он ещё такую дуру найдёт?! Вот и караулит меня изо всех сил!

Двое задержались на некоторое время у форда, деловито и быстро выбивая стёкла. На скорчившегося у колёс Андрея внимания уже не обращали. А двое, уже добравшиеся до машины Валентина, с обеих сторон сели рядом со мной, будто охранники, дёрнули вниз меня, всё ещё стоявшую, — сесть. В скором времени и остальные простучали, закрываясь, дверцами второй машины.

Валентин всё-таки завёл машину и, ругаясь из-за плохой, с чего-то вдруг закапризничавшей электроники, поехал впереди. Обе машины быстро набирали скорость.

Затаившись, я пыталась придумать хоть что-то, чтобы остановить машину.

Неясное чувство заставило меня снова привстать и оглянуться. Андрей перевернулся набок и уже полулежит, опираясь на локоть. Слава Богу...

— Сиди! — снова дёрнули меня на сиденье. Игорь, дружок Валентина.

Я ссутулилась, исподлобья глядя в просвет между передними сиденьями, напряжённая, зажатая снедающей меня злобой и ненавистью. Надо бы придумать что-нибудь, только не сейчас. Они вон как гонят. Ничего, в деревне скорость снизят, поскольку единственная дорога к шоссе, а в деревне больно не погоняешь. Дорога хоть хорошая, но ведь там и скотина, и народ не привык к активному автодвижению. Хоть и лето, но улица в деревне достаточно оживлённая. Вот у магазина, где за спиной остаются последние дома, я и устрою Валентину, блин, такой сюрприз!..

Мне мешал что-то придумать Андрей. Я скосилась посмотреть на боковое зеркальце. Сердце всколыхнулось. Маленькая фигурка, с расстоянием всё уменьшающаяся, уже стояла, покачиваясь. Причём уже привычный жест — будто руки сжnbsp;имают голову. Говорит по мобильнику? С кем? Зачем?

До первых домов, до околицы, совсем ничего остаётся... А сердце снова сжалось: стоять-то на ногах Андрей стоит, но сумеет ли сделать хоть шаг? Опустив усталые и болезненные от высохших слёз глаза, я продолжала психовать, представляя, что бы сделала, владей той силой, что кипит во мне. Ненавижу — до дрожи! Взорвала бы машину! Не сейчас, а когда все пассажиры окажутся вне её... Сожгла бы. А вот стёкла выбила бы, пока её пассажиры и водители на местах, — напугала бы до заикания... Ровное гудение мотора, почти неслышное в салоне машины, вдруг сменилось странным, приглушённо чавкающим звуком и временами — покашливанием. Валентин негромко и удивлённо выругался матом.

— Ты что? Перед выездом машину не проверил? — резко спросил Игорь.

— Всё проверил! — огрызнулся Валентин. — У моего другана своя мастерская — он мне машину по гвоздику перебирает. Только вчера осмотрел... Что за хрень...

Сидящий справа вдруг коротко принялся принюхиваться.

— Валентин, дымком потянуло? Нет?

— Сейчас эту деревню проедем — там автозаправка. Рядом — мастерская... — начал Валентин — и отшатнулся в сторону от окна, внезапно покрывшегося дырками с кривыми и ломаными линиями от них — плохо и криво нарисованными солнцами, словно в машину быстро стреляли из пистолета с глушителем.

Я зажмурилась. Мне же хотелось, чтобы всё произошло, когда меня здесь не будет! Ааа... плевать, чать! Перед закрытыми глазами появилось окно машины слева от Валентина: мне мало покрывшегося трещинками стекла! Пусть грохнет! Вдребезги! В мелкие осколки!

"Не надо, — мягко сказал Андрей. — Не делай этого, Зоя".

Опоздал! Стекло высыпалось, а машина — на скорости! Еле успела спрятаться за ладонями, но всё-таки ахнула от горячей боли, когда с ворвавшимся в салон ветром кожу забросало горстью острого стекла! Коротко вскрикнул сидевший слева от меня Игорь — прикрыться не успел, когда краем вьюжного стеклянного порыва ударило его по лицу, мгновенно посекло кожу на мелкие царапины, стремительно заполняемые поблёскивающей кровью.

Валентин, в голос ругающийся матом, вдруг тоже закричал — странно закричал, просто одним "А-а!", как будто не просто не находил слов, но вообще не знал, что именно кричать. Игорь продолжал подвывать, ничего не видя из-за крови, но парень справа от меня вдруг просто-напросто смачно хрюкнул и часто-часто задышал, уставившись вперёд — туда же, куда и Валентин!

Машинально, да и стекла вроде больше нет, я убрала ладони от лица — и застыла в ошеломлении: нам навстречу — и навстречу друг другу с обеих сторон от дороги, с лугов, неслись две волны земли! Громадные, с двухэтажный дом! Это выглядело так нереально, что я забыла дышать!

... Меня бросило на Игоря — он этого, кажется, даже не заметил, сам врезавшись в дверцу. Только мычал и таращил слезящиеся от боли глаза на происходящее впереди, хотя Валентин так резко повернул машину, что, происходи всё в "мирной" обстановке, не миновать бы водителю обрушенного на него мата! Громила справа вцепился в боковые стороны сиденья впереди, отчего сумел не свалиться на меня, и громко дышал ртом.

А я смотрела, не мигая, и взгляда оторвать не могла от ужасающего, но в какой-то степени величественного зрелища: две земляные волны вздыбились друг перед другом, а затем, показалось, — с грохотом (расслышала только глухое, утробное "бум!"! Да подпрыгнула на сиденье, когда земля под нами ощутимо вздрогнула) столкнулись и замерли странной преградой — медленно обваливаясь и обволакиваясь густой серой пылью, похожей на бешено клубящиеся облака!

Машина остановилась далеко от громадной насыпи. Ещё раньше остановилась вторая. Никто не выходил. И на меня никто внимания не обращал: всех загипнотизировала преграда. Ехать дальше тоже никто и не подумал. Сначала я присмотрелась к Игорю — эта драная мелочь на пол-лица только выглядит страшно. И без моей помощи заживёт! Затем перегнулась через громилу справа, открыла дверцу и пролезла мимо.

Неуверенно подошла к разбитому окну — заглянуть к Валентину сказать, что ухожу и чтобы не смел ни задерживать, ни появляться больше здесь и вообще в моей жизни. Открыла рот — и закрыла. Валентин, уже не смуглый, а посеревший, сидел, приподняв плечи, будто ёжился, но выглядел настолько каменным, что я вдруг поняла: нет смысла окликать его, если он не реагирует даже на жалобные стоны Игоря. А ещё поняла, что Валентин наверняка в ступоре, оттого что представил, что было бы с ним, попади он между земляными горами в момент их столкновения. Я выпрямилась и обернулась к серо дымящимся завалам, спрятавшим деревенские дома. А что было бы? В лепёшку. Однозначно... Правда, не думаю, чтобы Андрей именно этого результата добивался.

... Да, земляная гора, до сих пор клубящаяся пыльными облаками, завораживала, но мне уже не до неё. Я обернулась и побежала, на подламывающихся ногах, назад, к Андрею. Теперь, на пике произошедшего, я знала, что мне всё равно, останется ли у меня дар, нет ли. Главное, чтобы Андрей был жив. Главное — успеть помочь ему. Если он встал — надеялась я — значит, он может держаться на ногах, значит...

Форд мчался мне навстречу. Я не сразу поверила глазам, с бега перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. По асфальтовой дороге на спуске машина будто слетала ко мне, а я не могла даже отойти в сторону, всё смотрела и смотрела, и горло пережимало. Мысли путались, сосредоточиться хотя бы на одной не получалось...

Машина замедлила ход и остановилась, чуть не ткнувшись в мои колени.

Я постояла ещё немного, обошла её и села рядом с водителем.

— Хорошо, что не на людей... — с трудом шевеля разбитыми, вспухшими губами, выговорил он.

Даже в таком подвешенном состоянии я поняла, о чём он. Про меня. Сорвалась, но не на людях. Значит, он про меня знает?.. Знает... Повернулась к нему посмотреть, как он. Скула треснула так, что кожа разошлась, кровь-то уже запеклась, но с краю ещё сочится. Кровь на волосах и чуть на лбу. Рубаху застегнул, но мне даже думать не надо, что под ней. И грязный. И вот этот обессиленный человек поднял каким-то образом громадные пласты земли? Заставил их столкнуться друг с другом и обрушиться преградой перед... моими похитителями? Это было так нужно?

Всего не знаю... Но надеюсь узнать когда-нибудь.

Чего сижу? Надо обработать его раны и царапины.

— Где у тебя аптечка?

— Сзади.

Кроме всяких лекарственных средств, я нашла в аптечке положенное туда явно женской рукой — наверное, Жени. Пакетик с влажными салфетками. То, что надо. Я сама открыла дверцу со стороны водителя и велела:

— Развернись ко мне. — И осторожно принялась протирать ему лицо.

— Ты останешься? — шевельнул он губами и зашипел от боли, когда салфетка мазнула по краю царапины на скуле.

— Останусь.

— Дальше будет хуже. Выдержишь?

— Пугаешь?

— Предупреждаю.

— Ты же будешь рядом? — пожала я плечами, вызвав его непроизвольную улыбку, от которой он тут же болезненно сморщился, а нижняя губа закровоточила. — Не разговаривай и не улыбайся.

Потом Андрей перехватил мою руку с салфеткой.

— Хватит. Лучше помоги встать.

Почти выволокла его на себе из машины. Тяжёлый... Здорово он ослабел. Мало того что избили, так ещё силы на создание земляных волн — настоящих цунами! — потратил. Подставила ему плечо, вздохнула и спросила:

— Куда?

— На лужайку.

Шагов десять я почти тащила его на себе. Андрей всё пытался облегчить мне переход на луг, но сил точно не хватало. По спине у меня холодок пробегал, как только вспоминала, что он ещё и за руль сел. Едва прошли два шага по траве, он выдохнул:

— Опускай.

— Прямо на траву?

— На неё.

Опустить, может, и опустила, но оказался Андрей слишком тяжёлым для меня. Почти съехал с моих рук, безвольно повалился набок. Потом, с трудом ворочаясь, вяло лёг на спину, и закрыл глаза. Я постояла и села рядом. Хотела спросить, может, помочь чем, но вовремя сообразила, что лучше ни о чём не спрашивать. Если сказал — на лужайку, значит, знает, что делает. Андрей молчал — молчала я. Вокруг томилась тишина, странная, насторожённая. Даже птиц не слышно. Наверное, испугались взбунтовавшейся земли.

Шевельнулась одна рука Андрея, затем другая. Через минуту ему удалось раскинуть руки в стороны, и теперь он крестом лежал на остаточном солнце: низкая грозовая (порыкивание уже слышалось издалека) туча продолжала быстро надвигаться, затеняя всё на своём пути... Но вот, несмотря на то что солнце уже постепенно скрывалось за первыми лёгкими, идущими впереди чёрной тучи облаками, робко пискнула где-то неподалёку пичуга, другая. Они как-то даже не пели, а перекликались, будто проверяя соседей: "Жив?" И сами отвечая: "Живы-живы!"

Андрей вздохнул полной грудью и мягко сначала сел, а затем поднялся. Подал мне руку, поднимая с земли. Внимательно приглядываясь к нему, я не заметила ни единого следа убивающей его боли. Его будто и не били — так он уверенно и сильно двигался. Только почерневшая глубокая царапина на скуле напоминала об избиении да грязные волосы и запылённая одежда.

— Пошли, — сказал он, не отпуская моей руки.

И опять никаких объяснений. Ладно, пошли.

Поднялись на дорогу. Ого, народу-то! Две машины оказались окружёнными другими, незнакомыми мне машинами и людьми! Наверное, проехали за домами, по наезженным дорогам, без асфальта. И этих людей нисколько не удивила вздыбленная земля. Казалось, их больше интересует Валентин со своей компанией.

Мы подошли. Первым оглянулся невысокий плотный мужчина, лет сорока, в военной гимнастёрке и в штанах цвета болотного хаки.

— Ты как, Андрей?

— Нормально.

Небольшие глаза мужчины цепко оглядели меня, после чего он протянул руку.

— Николай.

— Зоя.

Я пожала его горячую ладонь и почему-то совсем успокоилась.

— Что с ними будем делать? — спросил Николай Андрея. — Сильно они тебя?

— Переживу. А их... Отпустить. На кой нам они сдались? — покачал головой Андрей. И усмехнулся, хотя и поберёгся усмехаться в полную силу. Губы ещё не давали. — Но прежде дай я гляну на них.

— Вот чего ты нас вызвал! — присвистнул Николай и сам усмехнулся так, что стала видна щербина между зубами. — Ну, иди, гляди.

Насупленные Валентин и его дружки стояли под охраной людей в полицейской форме. Вот кого вызвал Андрей в первую очередь, едва только встал! Но что хочет он разглядеть в них? Любопытствуя (да и ладони он моей не отпустил), я пошла рядом.

Андрей невозмутимо заглянул в глаза каждому из шестерых, потом вернулся к Игорю, который всё никак не мог проморгаться. Андрей цепко взял его за подбородок.

— Смотри на меня. Ну!

— Не видишь, что ли... — жалобно сказал Игорь, но уставился на Андрея послушно.

— Вызывай медсестру, — сказал Николаю Андрей, всё ещё всматриваясь в глаза Игоря, словно проверяя себя. И сказал, обращаясь уже к Валентину. — Ваш друг останется здесь на неопределённое время. Вы — можете ехать.

— Но... — начал было Валентин угрожающе.

— Если ему сейчас же не оказать медицинскую помощь, он останется без глаза, — заявил Андрей.

— Я останусь, — испуганно сказал Игорь. — Валя, вы езжайте, раз такое дело...

— Машенька вообще-то уже едет. Мы как увидели, что раненый есть, вызвали сразу... Но ты уверен? Уверен, что медсестра? — странно спросил Николай. Так странно, что Валентин услышал и остановился рядом со своей машиной, выжидая, что ответит Андрей, только что отпустивший Игоря — присесть в одной из машин, куда его проводили полицейские.

— Сто процентов.

После этого странного ответа Валентин, злой, как чёрт, сел в машину, но дверцы не закрыл, всем своим видом показывая, что собирается дождаться этой самой медсестры. Его даже не задело, что Андрей стоит, почти обнимая меня. Почудилось, ко мне у бывшего моего жениха напрочь потерян интерес. Парни, приехавшие с ним, кажется, хорошо его знали, потому как, пожав плечами, уселись в свои машины и тоже не сдвинулись с места. Правда, некоторое время перед тем постояли возле его машины, пытаясь сообразить, почему разбилось стекло на дверце, а один всё бродил около земляной горы, разглядывая её и даже фотографируя на мобильный телефон. А ещё почти все парни, за исключением Валентина (или он хорошо прятал свои чувства?), с недоумением поглядывали на приехавших полицейских и среди них несколько человек деревенских — наверное, в помощь полиции, явно не понимая, почему тех не интересует, откуда взялась страшенная куча земли. А полиция и сельчане и впрямь не обращали никакого внимания на земляной вал, будто его воздвижение было им не в диковинку.

Обогнув новоявленную насыпь, появилась ещё одна машина. Приблизившись к нам, остановилась, из неё вышла полненькая румяная девушка с маленьким чемоданчиком в руках и поспешила к нам.

— Что тут у вас? — звонко и резко, по-командирски спросила она.

При звуке её голоса Игорь, сидевший на сиденье полицейской машины, внезапно встрепенулся и пристально уставился на девушку.

— У нас тут легкораненый, — глядя на него и снова усмехаясь, но уже почему-то жизнерадостно, точно поняв, что вышло так, как предсказано, откликнулся Николай.

— Ну-ка, ну-ка, — деловито заговорила медсестра и развернулась к той машине, на которую ей кивнули. Шагнула — и остановилась.

Игорь уже поднимался ей навстречу.

— Миленький, что ж ты с лицом сделал? — сказала Машенька каким-то низким, грудным голосом, улыбаясь парню так, словно встретила его после долгой разлуки.

— Да чёрт его знает, как оно... — пробормотал ошеломлённый Игорь. — Машенька? Тебя зовут Машенькой?

— Ага, — во весь рот улыбалась ему девушка, разглядывая его так радостно, что он не мог не ответить ей той же радостью. — А тебя?

— Игорь...

— Игорь! Мы едем или нет?! — рявкнул Валентин.

— А?

Глядя на Валентина непонимающими глазами, Игорь порывался что-то сказать — и не мог, потому что его отвлекала девушка: он так явно боялся отвести от неё глаза! А медсестра принялась протирать ему лицо — так ласково и нежно, что парень окончательно смутился и снова уставился на неё влюблёнными глазами. Николай покачал головой и повелительно крикнул Валентину:

— Езжайте! Вы ж видите, что теперь не до вас!

— Какого чёрта происходит?! — взревел Валентин, выскакивая из машины. Парни его попридержали за рукав, но как-то неуверенно. А тот, кажется, начал понимать, что потерял не только невесту, но и давнего дружка. Во всяком случае, именно так я расценила выражение нескрываемой тревоги на его лице.

— Мы поехали, — негромко, словно не замечая Валентина, сказал Андрей Николаю. — Вы тут с ними сможете разобраться без меня?

— Сможем-сможем, — самодовольно ответил Николай. — Ишь... Опять ведь угадал нашего! А то всё — дискотека, дискотека! А ведь — смотри... И без неё обошлись. Иди-иди, прослежу тут, чтоб всё нормально вышло.

И мы пошли, оставляя за спинами возмущённый крик Валентина, остерегающие оклики полицейских, уговаривающих, а то и в приказном порядке требующих немедленно уехать. Теперь, когда приструнить Валентина могли люди, которым он не мог не подчиниться, я вздохнула с облегчением и уже больше не могла сдерживать любопытство:

— Андрей, а почему в две земли?.. Ну, ты понял меня.

— Ты напугалась, когда они в две машины рванули нам навстречу?

— Поняла, — сказала я, размышляя: равнозначно ли это, две машины, напугавшие нас так, что пришлось съехать с обочины дороги, — и две земляные волны. И насколько же он силён, если смог провести знак равенства между этими двумя страхами. — А почему Николай сказал, что ты угадал в Игоре нашего?

— А он наш и есть, — рассеянно отозвался Андрей, с беспокойством посматривая на быстро темнеющее небо. — Его предки были из нашей деревни. Я некоторых сразу угадываю, а насчёт некоторых сомневаюсь.

— А Машенька тут при чём?

— Рядом с теми, кого угадываю, я вижу личную судьбу — в лице кого-нибудь из жителей деревни. Если точно угадал, сельчане сами узнают в них свою вторую половинку. Ну, Машенька узнала — и тем самым подтвердила, что я правильно увидел в Игоре своего. Зоя, меня больше сейчас волнует, что мы не успеваем в магазин до грозы.

— Да ладно, — отмахнулась я, занятая мыслями о другом. — Можем съездить после, к вечеру, например. Если тебе не к спеху, конечно.

— Можем, — быстро согласился Андрей и тут же спросил: — Зоя, а ты больше уходить не будешь?

Что-то мне кажется, что во мне он видит не "свою", а кого-то иного. Но об этом надо хорошенько подумать. Задумчиво покручивая бусины оберега, я сказала:

— Нет, не буду. — И про себя добавила: даже если стану обыкновенной.

11.

Наша машина мчалась по дороге так, будто грозовая туча гналась именно за нами. Некоторое время я сидела, вцепившись в ремень безопасности, невольно пригнувшись — в полной уверенности, что, если не сейчас, то вот-вот на нас обрушится вся дождевая мощь этой низкой тяжёлой тучи, которая неумолимо летела за нами по пятам, полыхая серебристо-голубыми молниями под своим набрякшим, распластанным над землёй брюхом. Вокруг становилось темно, как в самый ненастный вечер. Свет фар нёсся впереди нас двумя тёплыми полосами... Потом пришлось, грея, сжать себе плечи. Ветер, безнаказанно врывавшийся в разбитые окна, был не просто прохладным, но и влажно пронизывающим.

Андрей за рулём выглядел спокойным, как будто мы возвращались с простой прогулки в магазин. Его так успокоил мой ответ, что уходить не буду? Зато у меня, посидевшей в безопасности и собравшейся с мыслями, душа не на месте. Ну ладно, его успокоило моё обещание не уходить. А что будет со мной, когда он... ну, переспит со мной? Мне-то он никаких обязательств не давал. Совсем!.. Кажется, родители воспитали меня слишком старомодной.

Машинальный взгляд на его руки. Странно, что я до сих пор не замечала. Костяшки разбиты в кровь. Она подсохла, и образованная сухая коричневая корка, наверное, здорово напоминает о себе, когда он шевелит пальцами. Я сразу вспомнила мгновение, когда первый громила жуликовато, исподтишка ударил его, как второй... У меня сердце вздрогнуло, когда перед глазами снова возникло видение: Андрей откатился в сторону из-под следующего удара, вскочил на ноги, сбил с ног первого, который слишком близко, самоуверенный, подошёл к нему; ногой достал второго, но обошедшие сзади трое уже ни секунды не сомневались ударить его в спину, как не сомневались и потом, забивая ногами лежащего. Праздный, но греющий душу вопрос: случись иначе, выдюжил бы Андрей против двоих? Что-то мне кажется — легко. Но пятеро...

Не сразу я поняла, что форд, уже ближе к редколесной опушке холма, затормозил.

— Посиди здесь, — бесстрастно сказал Андрей.

Так бесстрастно, что я мгновенно перепугалась. Что опять происходит?! Нас догоняет со своими громилами Валентин? Решил поквитаться сразу и за меня, и за Игоря?

Но дорога вниз, за нами, пустынна. И Андрей встал на обочине и просто стоял, словно пытаясь что-то высмотреть на дороге к деревне. Или пытаясь кого-то дождаться? Ничего не понимая, я послушно ждала. Он стоял, наверное, минуты три, после чего вернулся в машину, и мы снова поехали.

Ещё редкие, но крупные капли дождя глухо и смачно падали на крышу форда, когда мы уже проехали к дому.

— Зоя, ты иди, а я пока машину поставлю. Меня не жди. Я к себе сбегаю.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Переоденусь, — улыбнулся Андрей и захлопнул дверцы машины.

Только когда он проехал за угол дома, я вдруг вспомнила, как он ответил мне. Сонно. Нет, не сонно. Устало, утомлённо. Ради того чтобы вернуть меня, он воздвиг такие горы!.. Я не знаю, что именно ему пришлось использовать, какие силы отдать, но... Я вздохнула. Конкретный вопрос остаётся открытым: ради чего он это сделал? Ради меня самой? Ради овладения моей силой?

Пока стояла на крыльце, темнота вдруг быстро и подвижно сгустилась — и редкие крупные капли пропали в глухом ливне, рухнувшем на землю. Из-за мгновенной тьмы я ослепла, словно наступила полночь. И если бы ещё ливень падал ровно!.. Ветер рванул так, что в мгновение ока превратился в бушующий шквал! Ошарашенная, промокшая до нитки, я немедленно — в два шага по кипящей на полу крыльца воде — нашарила входную дверь, влетела в холл, чуть не наткнувшись в темноте на Барона. Пёс отпрянул от меня еле различимой тенью, зарычал было, но быстро замолк. Узнал, наверное. Да и рычание его почти не слышалось в грохоте, от которого трясся дом, хоть я и плотно закрыла дверь.

Зверь быстро подошёл ко мне и встал так, что боком напирал на ногу — то ли успокаивая меня, то ли успокаивая себя. Вроде как — вдвоём-то не так страшно. Я запустила в его жёсткую, зато сухую и тёплую шерсть пальцы, мокрые, быстро замёрзшие в холодной буре, пусть она и коснулась меня только слегка. Барон не возражал.

Передёрнула плечами. Влажная одежда, внезапно похолодавший воздух... В холле ещё ничего, тёпло летнего дня устоялось.

... Обычно я не в ладах с определением времени... Но вдруг подумалось: на крыльце я простояла всего ничего — минуты две. Андрей уехал за угол дома сразу и больше не появлялся. А ведь в свою лачугу он должен пройти мимо дома. Он остался на время дождя в гараже? А если... нет?

Сердце больно подскочило... А если он снова ослабел от усталости? Если вышел — и ливень сбил его? Если лежит где-нибудь за домом? Воображение тут же набросало парочку картинок, которые требовали от меня немедленного выхода на улицу в поисках хозяина дома. Например, он без сознания, и сильные струи вбивают его в землю, на которую он упал... Я засуетилась, лихорадочно размышляя, где бы достать одежду, под которой, как под накидкой, можно спрятаться от ливневого потопа — зонт мне вряд ли найти. Одежду не от воды: я и так промокшая — лишь бы не било слишком сильно.

Ничего не придумав, бросилась в комнату Жени. Если у неё там всё временное, значит, хотя бы плащом она должна запастись! Шкаф у неё, помню, там высился довольно вместительный — даже внешне.

Дверь в комнату Женя и не подумала запереть. Но и я не воровка! Быстро пораспахивала дверцы шкафа, перебрала вешалки. Вот! Довольно плотный, хоть и лёгкий плащ. Сдёрнула его с плечиков и побежала снова в холл. Сбросила с ног босоножки — эта обувка меня точно не спасёт, так лучше босиком... Плащ надевать не стала — так и накинула на голову, только схватила рукава прибрать на груди, чтобы не спадало. Снова передёрнула плечами: Господи, ну и замёрзла!..

— Сиди здесь, — ненужно сказала Барону, который неотступно следовал за мной по пятам. Сказала, лишь бы услышать собственный голос в грохоте ливня.

Поколебалась немного, перед тем как выйти, и потянула дверь на себя. Её у меня чуть не выдернуло сквозным ветром. Кажется, где-то в доме открыто окно... Еле успела проскочить в проём. На крыльце ещё ничего, но шаг с него — и ссутулилась под холодным грузом, колотящим по плечам и в спину. Несколько шагов сделала по инерции — под напором бьющего ветра, но до угла дома дошла благополучно. И здесь-то меня развернуло назад рванувшим из-за угла шквалом — почти штормовой волной. Босые ноги поехали по траве — шла-то, стараясь держаться ближе к дому, и меня легко отбросило назад — еле успела схватиться за стену, чтобы не свалиться.

Упрямо нагнувшись, почти набычившись, я упорно шагала к углу, приготовившись к тому, что меня сейчас отбросит. Господи, как хорошо я придумала с плащом! Хоть дышать можно! Теперь бы только удержаться на ногах. Ну... Я вдохнула побольше воздуху, будто это должно помочь мне в преодолении угла здания, и шагнула вперёд.

Мне повезло! Успела обогнуть угол в момент затишья!

Машина стояла не в подземном гараже, как я предполагала, а неподалёку от него. Я добежала-доскользила до неё и сразу вцепилась в край окна со стороны водителя. Андрей навалился на руль — застывший, не отвечающий, когда я робко потрясла его за плечо. Без сознания. Я мысленно зарычала... Судя по мощи лупящих по земле струй, ливень не намерен слишком быстро заканчиваться. Андрей, мокрый, неподвижный, не защищённый от холодной воды, не заболел бы воспалением лёгких! Ладно. Главное — затащить его в дом. А там раздену и, хоть переодеть в сухое не удастся, укрою его одеялами. Заставлю выпить чего-нибудь горячего. Дома всё равно согреть можно.

Я открыла дверцу. Андрею придётся потерпеть, пока я тащу его по земле. На себе мне такую тяжесть не дотащить. Задом придержав норовившую закрыться дверцу, я выволокла Андрея с места и сразу накинула на его голову часть плаща, чтобы мог дышать под ливнем. Ухватив его за подмышки, я потащила безвольное тело по воде, которая уже не столько ручьями бушевала здесь, на асфальтовом пятачке возле гаража, сколько яростно кипела, пока я шлёпала по ней, проклиная намокшие джинсы.

Протащить смогла лишь до того самого угла, где ветер особенно рьяно превращается в шквалистый. Согрелась от работы!.. Зато опять чуть не улетела. Помогло, что вцепилась в Андрея, хоть руки и скользили. Чтобы сократить путь, решила затащить его на траву у стены дома. Да и с ужасом смотрела до сих пор, как его босые ноги едут по асфальту. Не поранился бы. А на траве ему всё-таки легче. Но не мне, конечно.

Ледяной ветер рванул в очередной раз, прижав мокрую до бегущих ручьёв на спине блузку к коже. Холодно... Я втянула воздух сквозь зубы, не чувствуя, как плачу. То ли села быстро, то ли свалилась передохнуть немного... Отдышалась — снова начала подниматься и идти...

— Не... торопись...

Я только увидела, как дрогнули его губы. Глазам не поверила. Он что — очнулся? И почему — "не торопись"? Соберётся с силами — сам встанет?

Если и очнулся, то не до конца. Но попытался снова что-то сказать. Я не услышала — он словно вложил мне в голову: "Лечь..." Прямо под ливень?! Дошло через секунды: он хочет полежать на траве, чтобы снова восстановиться, как тогда, возведя насыпь перед машинами Валентина. Я осторожно опустила его на траву, но голову — себе на колени: замёрзнет! Да и наклонилась над ним, натягивая край плаща, чтобы на светло-русую голову не падала вода. Вроде всё. Но Андрей мучительно тяжело шевельнул руками, и я поспешно помогла ему развести руки крестом. И только тогда он обмяк...

Что с ним случилось? Почему он вдруг ослабел? Слишком много всего навалилось, поэтому я не сразу соображаю. Догадка пришла, как озарение! Эти три его минуты неподвижного стояния на обочине! Не знаю, конечно, только догадываюсь... Но, мне кажется, он убирал те груды земли от вызванного им земляного цунами. Наверное, он всегда убирает последствия своих... не знаю, как это назвать. Чародейских штучек? Поэтому приехавшая полиция ничему из того, что он сделал, и не удивилась, и не ругалась из-за них... Привыкли, наверное... Свои же, деревенские...

Андрей лежал неподвижно. Только теперь я разглядела, что пальцы его раскинутых рук полусогнуты и будто упираются в траву... Он-то не шевелится, а вот меня опять начала бить дрожь. Я уже не двигалась, не напрягалась, и холод легко начал входить в меня. Приподняв плечи и сжавшись в тщетной попытке согреться, я принялась было раскачиваться, чтобы согреться хоть таким движением. Но мешал плащ. Он уже пропитался водой настолько, что она не бежала по нему, а начала просачиваться насквозь. Пришлось ладонями убирать воду над лицом Андрея...

Потом стало всё равно. Я закрыла глаза, как молитву повторяя только одно: "Андрей, побыстрей бы, а? Я замёрзла..." Потом моя мысленная просьба куда-то уехала... Потом вдруг оказалось, что я взлетела и прижалась к чему-то горячему, что было гораздо уютнее батарей, потому что обнимало меня... Потом исчез ливень, чьё ревущее погромыхивание осталось где-то за чёрной стеной, а я оказалась в тёплом коконе, среди свободного от воды воздуха. Он был не очень тёплым, но по сравнению с тем, что я испытала недавно...

Словно во сне. Или в дремоте...

Полностью я очнулась оттого, что меня поставили на ноги, придерживая за руки, и на меня снова рванула вода, но — тёплая и даже приятно горячая. Проморгавшись, я обнаружила, что стою в огромной ванне, под душем, а встревоженный Андрей, полуголый, в одних джинсах, пытается расстегнуть на мне блузку. Ошеломлённая, я вцепилась в его руки.

— Всё нормально, — быстро сказал Андрей. — Я только сниму твою рубашку.

— Сама, — выговорила неповоротливым ртом и толстыми от холода, тяжёлыми пальцами стала искать пуговицы — и тихонько заплакала от странного бессилия, вспомнив, что надо ещё стянуть налипшие на ноги джинсы...

И мгновенно пришла в себя, когда одновременно с тонким стеклянным позвякиванием в ванной комнате сгустилась непроглядная тьма.

— Что... случилось?

— Очередная лампочка лопнула, — задумчиво сказал где-то рядом Андрей.

Даже в темноте я услышала его движение и затаила дыхание, поняв, что он шагнул ко мне, в ванну. Его руки скользнули по моим плечам, по груди, помогли расстегнуть последние пуговицы на блузке. Потом я услышала мокрый шлепок в сторону. А его руки очутились на моём поясе. Я дёрнулась.

— Тихо-тихо, — сказал он над моей головой. — Я только штаны твои сниму. Не бойся — белья не трону.

В другой ситуации я бы перепугалась ещё больше, но сейчас стояла, стараясь не вздрагивать, пока он опускался передо мной на корточки, пока его пальцы скользили по моим ногам, стягивая джинсы. Только мурашки по телу...

— Спину разотру, а то заболеешь, — сказал он, отшвырнув джинсы опять куда-то в сторону. — Тебя не трону. Зоя, ты слышишь?

— Ага, — тоненько просипела я.

Он шагнул ко мне впритык. Мягкие горячие ладони коснулись моей спины. Я стояла напряжённо, боясь и... ожидая. Будто обнял. Одно плечо мне придержал и начал растирать под горячей водой сверху мне спину. Я некоторое время напряжённо стояла под ласковыми ладонями, а потом с облегчением ткнулась щекой ему в грудь.

— Что... — начал он — и замолчал.

Ладонь застыла на моей спине. Я почувствовала, как он наклонился ко мне. Губы коснулись моей макушки, осторожно съехали по виску. Остановились... Только дыхание через бегущую горячую воду. Ладонь, лежавшая на моём плече, медленно, ласкающе сползла по руке. Его пальцы переплелись с моими — медвежья лапа с кошачьей... Я уже и так с трудом сдерживала дыхание, поэтому просто запрокинула голову, зная, что в темноте он меня не видит, но чувствует. Как чувствую я его. Запрокинула так, чтобы его рот коснулся приоткрытого моего. И снова затаилась, нерешительно держась за его пояс.

Его поцелуй начался тоже нерешительно. Первое же движение его языка, обводящее мой рот, — и у меня чуть не подломились ноги от его пронизавшей всё тело ласки... Но он всё ещё будто сомневался, стоит ли вообще целовать. Тогда я сама прильнула к его рту, и Андрей, словно получив разрешение, тепло выдохнул и приник к моим губам. Пальцы так и остались переплетёнными, а правой рукой он обнимал мои плечи. Горячие струйки лились над нами, мы порой задыхались в них, порой смеялись от неожиданности, когда приходилось прерывать поцелуй, чтобы отфыркаться от воды, но почему-то оба не подумали, что можно отключить воду. Как мне понравилось гладить его по спине, разбивая ручьи, падающие сверху!.. Никогда не думала, что это такое простое и ошеломляющее удовольствие, в котором можно утонуть — и радоваться этому погружению, когда он со стоном выгибал спину!

Но наступил момент, когда Андрей вдруг отпрянул от меня — со всхлипом, тяжело дыша. Протестующе замычав, я сжала пальцы, переплетённые с его, стараясь не потерять его в темноте. Боясь потерять...

— Не сейчас, — выдохнул он. — Зоя, не сейчас!

И, не давая мне опомниться, быстро вышел из ванны, выхватил меня из неё (я только успела пискнуть от неожиданности и обхватить его шею — с перепугу всё казалось, что он меня вот-вот уронит) и, словно ребёнка, быстро ворочая прямо на руках, обмотал меня — как он его нашёл в темноте?! — огромнейшим махровым полотенцем. А после на меня напал смех. Я безостановочно хихикала, представляя себя громадным младенцем, а он открыл-таки дверь в ванную — хоть для какого-то освещения, выключил воду — всё это, не отпуская меня с рук! — и понёс меня куда-то. За нами немедленно пошёл и Барон — почётным эскортом. По дороге в это куда-то я рассеянно обхлопывала Андрея концом полотенца, высушивая его грудь и плечи, а потом оглядела комнату, в которую он меня принёс, и удивилась:

— Андрей, это же моя комната!

— Теперь не только твоя, — пробормотал он, откидывая покрывало и одеяло.

Он осторожно положил меня на кровать, ближе к стене, и, пока я хлопала глазами, пытаясь сообразить, что он задумал, с медвежьим ворчанием стянул с себя мокрые джинсы, развернул меня из полотенца и лёг рядом. С облегчением вздохнув, я повернулась к нему. И неудержимо заулыбалась: уснул! Как только — так сразу!

Ветер рвал с другой стороны дома, поэтому за моей спиной струи ливня только неслись по стеклу. Но я смотрела только на спящего Андрея. И улыбалась — не могла остановиться. Теперь мне уже не страшно было, что на мне влажное бельё: он полыхал — и явно не температурой — так, что, вспомнив его высказывание насчёт электричества и лопнувшую в ванной комнате лампочку, я сама приникла к нему, как к печке, и уснула.

... Проснулась разнеженной и первым делом попыталась вспомнить, какое время суток сейчас "на дворе". С закрытыми глазами попыталась вспомнить, ибо веки сонные и открывать не хочется. И мысли вразброд... Так. Поехали в деревню после позднего завтрака... Приехали к обеду. Андрей голодный, наверное... Интересно я как-то лежу, как на лежанке: подо мной чуть не батарея, над спиной прохладно так, но комфортно... Я разлепила ресницы. Хорошо ещё — заставила себя не дёргаться: я лежала на груди Андрея — точнее, головой на груди у него и полностью на нём самом, вытянувшись по всей длине его тела. Его рука расслабленно лежала на моей спине, будто не пуская дальше, на край кровати, с которого могла свалиться на пол. И — он спал так хорошо, что, когда я втихаря всё-таки съехала с него встать на ноги, он только тяжело вздохнул, коротко бормотнул что-то, но глаз не открыл.

По его размеренному дыханию я поняла, что он будет спать ещё некоторое время. Я наклонилась над ним, прикусив губу: поцеловать бы этот самолюбивый рот, запустить бы пальцы в эти взъерошенные светло-русые волосы... Снова невольно улыбнулась. Но с сожалением отступила, лишь осторожно, чтобы не разбудить, укрыла его одеялом. И, перешагнув его сброшенные джинсы, а потом, забрав их, на цыпочках вышла.

В холле в первую очередь посмотрела на часы. Ничего себе — всего лишь четвёртый час. Ливень прекратился. С крыши только капает до сих пор. Наверное, дождь закончился недавно. Солнечно и всё сияет и сверкает зеленью и золотом — уже здорово. Пора заняться делами. В первую очередь — накормить Барона, который тенью следует за мной. Кстати, походка довольно бодрая. Значит ли это, что его плечо заживает наконец-то? Утром я повязку сняла, раны почти не видно.

На кухне я вынула кастрюльку с костями от холодца и выложила содержимое в законную миску Барона. Не знаю, что будет с нами — с Бароном и мною — далее, но пока Барон обзаводится хозяйством.

Оставив пса потрескивать довольно мягкими косточками, я помчалась в ванную комнату, у входа подобрав ещё и плащ Жени. На пороге в ванную я остановилась. Проблема. Света нет. Недолго думая, сбегала в одну из незанятых комнат и выкрутила там рабочую лампочку. Если Андрей знает о себе такое, может, в следующий раз позаботится показать мне, где тут у них новые лампочки лежат? Наверняка должен быть целый склад.

С лампочкой в руках снова подойдя к ванной, я в задумчивости встала. В машине Валентина много чего барахлило, когда я распсиховалась. Андрей-то не очень психовал, но лампочка лопнула. Это что? Он сильней? Или мне только показалось, что он быстро успокоился, а на деле... Каких-то несколько часов... Я облизала губы, пытаясь вспомнить вкус его рта... Сумасшествие... Но мне понравилось. Интересно, что бы он сказал, если бы проснулся со мной на себе?

Ввернув лампочку, я рассмотрела плащ Жени и ужаснулась. Потом вздохнула. Грязный, с впитавшимися в ткань разводами разной степени пятнистости. Как бы узнать, сколько такой стоит? Хватит ли моих денег на такой? Или всё-таки попробовать замочить его и до приезда хозяйки отстирать?

Через полчаса я уже вовсю готовила ужин, а Барон посапывал у двери. Именно поэтому я сразу была предупреждена о том, что сейчас дверь откроется: Барон открыл глаза, прислушался и медленно перешёл чуть в сторону.

Дверь открылась спокойно. Вошёл Андрей, мгновенно обежал глазами помещение, увидел меня и успокоенно улыбнулся. Я помахала ему половником:

— Привет! Выспался? Обедать будешь?

Он быстро оказался рядом, поцеловал меня в щёку. Я расцвела.

— Привет. Почему не разбудила сразу?

— Да вроде не к спеху? — весело сказала я и незаметно вздохнула: жаль, что на мне чинёное платье, а не джинсы. Иначе бы прыгнула на него, прижалась к нему, обняла бы... Обернулась с забытой от воображаемой картинки улыбкой. Он сидел за столом, где его уже ждал салат, тоже смотрел на меня, но задумчиво.

— Зоя, Женя звонила, и я договорился с ней, чтобы она тут покомандовала без тебя — ну, на кухне. Ребят она покормит и так далее. А мы, как ты всё сготовишь, съездим в гости к одному человеку.

— К Дарье?

— К ней мы завернём после гостей. Отдадим банку, заодно возьмём свою.

— А к кому мы поедем? — И, видя, как он собирается что-то сказать, предупредила: — Андрей, для меня умолчаний за эти два дня — уже перебор. Может, хоть это скажешь?

— Извини — привычка. У нас тут, в деревне, пока ещё не слишком всё в порядке. На знание будущего часто бывает сглаз. Поэтому и... — Он пожал плечами.

Так что последнее слово осталось за мужчиной. Мне пришлось только хмыкнуть и с нетерпением дожидаться мига, когда узнаю, к кому же нас пригласили в гости.

12.

Через час, когда в кухне всё сияло чистотой, а приготовленный ужин прятался под чистыми полотенцами и под плотно прижатыми крышками, Андрей к крыльцу подогнал джип. Про форд он сказал, что уже договорился с местной автомастерской, так что завтра приедут и вставят стёкла.

Джинсы мои высохнуть не успели, поэтому я подумала-подумала и осталась в том же залатанном платье. Залатала неплохо — спасибо бабушке и нудным сидениям за иголкой с ниткой. Так что кривого шва и не видно на размытой сине-зелёной расцветке ткани. Только села рядом с водителем, как Андрей обернулся к полураскрытой двери в холл и свистнул. Сразу за свистом последовал и зов:

— Барон!

К моему удивлению, пёс, будто так и надо, довольно бодро выбежал и прыгнул в раскрытую дверцу, назад, под пассажирские сиденья.

И мы выехали. В джипе было тепло, а в слегка приоткрытые окошки влетал свежий, напоённый дождевой влагой и промытой зеленью ветерок.

Первые минуты поездки я просидела тихонько, как мышка, а когда Андрей, даже если бы обозлился на меня — то есть на мои вопросы, уже не захотел бы возвращаться, набралась духу и спросила:

— Про будущее спрашивать нельзя. А о прошлом?

— О прошлом можно, — согласился Андрей. — О чём ты хочешь узнать?

— Как Валентин узнал, что мы с тобой поедем в деревню? — выпалила я то, что пока мучило меня больше всего на свете.

— Хороший вопрос, — уже озадаченно сказал Андрей. — Если б я ещё ответ знал.

Я разочарованно откинулась на спинку сиденья.

— Хотя... — задумался Андрей. — Зоя, начиная с ночи, ты никого не встречала, кроме наших ребят? Ну, кроме студентов?

— Начиная с ночи? — удивлённо улыбнулась было я, но задумалась и пожала плечами. — Наверное, это не секрет. Таисья была ночью. Она сказала... — Я оборвала себя на полуслове. Господи, как ему сказать о её словах?! Не хочу!

Андрей выждал немного и подсказал:

— Наверное, что-нибудь про меня?

— Ну... Да.

— Не хочешь говорить — не надо. Ты мне другое скажи: она до тебя дотрагивалась?

— А?.. Не поняла.

— Ну, у вас было в разговоре такое, когда она якобы невзначай дотронулась до тебя?

Я задумалась. Сначала мы с Таисьей говорили через стекло. Потом, по дороге к крыльцу, между нами вклинился Барон, не давая нам даже шанса прикоснуться друг к другу. Потом мы сели — и это был единственный момент... Ага! Вспомнила! Когда мы сели, она оказалась слишком близко, так что вроде мы соприкоснулись локтями. А потом она отодвинулась, потому что снова между нами влез пёс. Но точно я не помню. Всё на "вроде". И я осторожно сказала:

— Мне кажется, было. А что?

— Знаешь, как дурят голову цыганки? Они используют все приёмы магического подчинения: голос, взгляд и прикосновение. Таисья достаточно часто пользуется прикосновением, чтобы узнавать о том, кто ей нужен. Скорее всего, она потом раскинула на тебя карты и узнала, когда мы поедем в деревню. Это яркое событие, чтобы оно появилось в твоём личном пространстве. После чего позвонила твоему бывшему другу. Нисколько не удивлюсь, если номер его мобильного у неё есть ещё с прошлого раза.

— И что? И что даёт ей то, что она дотронулась до меня? Я же не знала, что мы утром поедем в деревню!

— Таисье достаточно прикосновения, чтобы разложить карты и узнать твоё будущее.

— Но зачем? Зачем ей нужно, чтобы я потеряла и эту работу?

— Она не терпит соперничества.

— То есть...

— Извини, непонятно выразился. — Он коротко и странно глянул на меня и снова перевёл взгляд на ветровое стекло. — Ты ведь уже поняла, что она потихоньку ведовствует. И, знаешь, я не всегда могу проконтролировать, поэтому повторяю ещё раз: не разговаривай с ней, не выходи к ней и к себе не приглашай. Ладно?

Кивнув на последнее, я облегчённо вздохнула. Мне-то показалось, он говорит о другом соперничестве. И про себя фыркнула: кому чего. Он мне про "нельзя" общаться с Таисьей, а я про "другое" соперничество. Жаль, нельзя спросить про него самого и Таисью... Рассердится ещё... А как хочется-а... Ой, ещё одна проблема.

— Но она и теперь сможет узнать всё про меня? Мне это не нравится.

— Не узнает.

— Почему? — У-у... Тащи из него каждое словечко клещами!

— Ты попала под дождь, потом под душ (короткая улыбка). Вся информационная нить для Таисьи оборвана. Вода смыла прикосновение, а следом и информацию. Слышала о таком?

— Слышала... Значит, ты знаешь про меня.

— О том, что у тебя есть способности? Знаю. Остался след на ране Барона.

Снова озадаченная, я замолчала. Значит, то, что увидела Таисья в магазине, тем самым подсказав и Андрею, это не мои способности к ведовству? Значит, там было что-то другое? Хотя — да. Ведь Таисья сама сказала, что узнала об этом, только раскинув на меня карты... Интересно, а почему он сам не разглядел с самого начала моих способностей, ведь он сильный колдун? Любопытство взыграло с новой силой.

— А... почему вы с Таисьей так смотрели на меня в магазине?

С небольшой заминкой, но он весело засмеялся.

— Ты стояла у окна — вся в солнце, вся такая сияющая! Как же не посмотреть...

Отболтался — сделала вывод я. Может, это, конечно, из меня и получился красивый портрет в раме магазинного окна и на фоне солнышка, но Таисья-то почему взбеленилась? Ну ладно. Посмотрим, что ты мне ещё ответишь на это.

— А про сегодня можно спросить? Это ведь ты сделал... поднял землю?

— Я.

— А лежал на земле — восстанавливался?

— Угу.

Односложные ответы, но мне пока и этого достаточно. Только открыла рот спросить дальше — и заткнулась. Андрей как раз в это время поднял глаза к зеркальцу.

— Что-то ещё? — и улыбнулся.

— Пока нет. Я подумаю.

Ой-ой... Чуть не ляпнула. Вот бы сказанула! По инерции — обрадовалась, что всё разрешил спрашивать, — хотела спросить, почему он поехал к Араму узнавать про меня. Но ведь Андрей не знает, что я подслушала его разговор с Женей!.. Впрочем, на этот вопрос у меня есть ответ. Просто я хотела услышать его от Андрея. Убедиться. А так... Всё правильно: он, истинный хозяин дома, съездил узнавать, почему или за что выгнали среди ночи работницу, что она такого натворила, что хозяин даже не стал дожидаться дня. Вдруг воровала? Или чего не так делала?

— Андрей, останови.

— Зачем? Нам ещё немного, и... Понял. Выйдешь?

Я даже отвечать не стала. Только джип остановился, я выскочила из машины и помчалась смотреть на место, зрительно так и оставшееся отмеченным, после того как Андрей поднял землю. На асфальте нет ничего. Чисто. Может, ветром разметало, а может, и ливнем смыло... А вот по обе стороны дороги — взрыхленная земля неровными тёмными полосами среди пестровато-зелёных лугов. Жалко... Я вздрогнула: лёгкое прикосновение к ноге — Барон встал рядом. И сразу вослед жалости — неуёмная гордость. Я даже кулачки сжала: и всё это — ради меня! И тут же отчаянно захотелось топнуть ногой: узнать бы, ради чего именно!! Что Андрею — так! — нужно?! Я сама или... Пусть. Лишь бы оставил меня с собой после той ночи...

Потрогала носом летних шлёпок рыхлую, ещё влажную землю. Андрей такой сильный... Зачем ему ещё? Может, сила — наркотик? Он сильный, но хочется быть сильней? А тут так легко взять ещё...

Солнце припекает на коже рук. Тепло и мягко. После страшенного ливня, казалось, оно не слишком сильно жарит... Я вздохнула, ненужно взялась за ошейник Барона и пошла с ним к машине, осторожно ступая среди размокших комьев и кисельной грязи впитавшихся в землю луж. Поднялась по обочине, а Андрей сидит на моём месте, раскрыв дверцу нараспашку, и лихорадочно рисует на большом листе, положенном на что-то вроде большой же папки.

Я от неожиданности остановилась, а Андрей, быстро взглядывая на меня, продолжал рисовать. Удивлённая — впервые вижу, чтобы он занимался рисованием — мало ли что он говорил о себе! — я заколебалась, не зная, идти ли дальше, или выждать.

А он снова глянул в лист и кивнул самому себе, после чего поднял голову.

— Едем дальше?

Я обиженно скривила рот, глядя, как лист исчезает в папке, но ничего не сказала.

Но, садясь рядом с ним, уже с трудом удерживалась от улыбки: он рисовал меня! Меня, а не мою силу!.. Всё так же стараясь не улыбаться, я сообщила ветровому стеклу:

— Он жадина!

Джип ещё не тронулся с места, поэтому изумлённый Андрей обернулся ко мне, и уголок его рта дрогнул в усмешке. Согласился:

— Жадина! Но романтичный жадина! Разницу чуешь?

Я презрительно шмыгнула носом и ничего не ответила. Тоже мне — разницу нашёл! И... Будет случай — вытащу его папку и посмотрю! Без спроса! Он же меня рисовал. И меня спрятал! Ну-у... Как в старом мультике: "Меня сосчитали! А-а! Мама, меня сосчитали!" Кажется... Если правильно вспомнила.

Между тем машина набрала скорость, и мы проехали околицу, обозначенную странным забором: на корявых столбах держались добротные, толстые и тоже корявые от необтёсанности жерди. Наверное, деревенские ребятишки с удовольствием висят на таких по вечерам, когда делать нечего и можно собраться своей компашкой...

Правда, на скорости ехали недолго. Уже возле шестого дома от околицы Андрей затормозил, разворачиваясь к воротам.

— Сиди здесь, — бросил он мне и пошёл открывать ворота. Интересно. Сам.

Но въехали в небольшой двор, густо заросший сорняками. Кажется, здесь скотины нет. И вообще — чувствуется одиночество, хотя кругом порядок и чистота. Даже тропка к крыльцу — к трём высоким ступенькам и трём доскам к двери — выложена битым кирпичом. Даже после дождя всё аккуратно. Не считая сорняков.

Андрей снова вышел, открыл дверцы мне и Барону, после чего повёл нас обоих в дом. Мы одолели высокие ступени, скрипнула щелястая дверь. Сени — высокие потолки с просветами на крыше, здесь пахнет мукой и сыростью. Сыростью, может, от недавней грозы? Андрей открыл низкую дверь и впустил в избу меня и собаку первыми.

Пахнуло странным куревом — ароматным, даже каким-то вкусным.

Слева — печь, занавески — скрывающие, кажется, кухню, и ближе к окну — шкаф. Справа образа в углу, ближе к входной двери — две кровати углом и тумбочка между ними. На тумбочке — бело-серая кошка. Сидит собранно. На Барона глянула равнодушно. Тот только покосился. Наверное, в чужом доме — признал не то за хозяйку, не то за принадлежность дома. У меня от сердца отлегло: зазря не облаял, не дурак — пёс-то мой. У стола, крепко стоящего на резных ножках в простенке между двумя окнами передней, на сундуке, сидел старик, попыхивающий куревом. Рамы окна, у которого он сидел, слегка растворены, и отчётливо сизый дым уходил на улицу.

— Добрый вечер, дядь Ваня, — поздоровался Андрей.

— Здравствуйте, — стеснительно сказала я, от странной неловкости немедленно хватаясь за ошейник Барона.

— Здрасьти, здрасьти вам, — отозвался старик. — Ну, чё встали? Проходьте, гостями будете. Садись-ка, красавица, напротив, хоть разгляжу я тебя. Что ж ты, Андрюшка, хозяюшку свою не кормишь? Совсем заморённая она у тебя — кожа да кости.

— А чего это мне её кормить? — насмешливо ответил Андрей. — Она у меня повариха, при продуктах состоит, неужто я ей в чём отказывать буду? Сама ж хозяйка в этом деле, да и продукты в доме не переводятся.

— Да разве ж это повариха — така худосочна-то? Повариха — это когда пышечка-кубышечка, подрумяненная-зарумяненная у плиты, а твоя что ж?.. Одни глазища сверкают. Да и меня с толку-то спроворил. Ну-кось, налей-ка чайку нам, а сам иди — погуляй малость, пока мы тут про тебя лясы точить будем.

— Ну, командир, — пробормотал Андрей и велел мне: — Если этот что про меня скажет — всё враки. Не слушай!

— Иди-иди! Погуляй! — самодовольно сказал дядя Ваня и затушил окурок самокрутки (по газетным буквам поняла) в консервной банке.

Перед нами, на столе, покрытой клеёнчатой скатертью, появились два стеклянных стакана в высоких металлических подстаканниках с вырезанными на них, от старости потёртыми чёрно-малиновыми узорами. А посередине стола Андрей выставил сахарницу с кубиками сахара вперемешку с песком, кувшин с молоком и огромную пластмассовую (именно пластмассовую — не пластиковую!) вазу с кучей пряников и печенья. Ого, он, наверное, часто бывает здесь, раз знает, что и где находится.

— Повариху мою не пугай, дядь Вань, лады? — серьёзно сказал Андрей и вышел, оставив Барона в избе.

Пока дядя Ваня накладывал в стакан с чаем сахар, я потихоньку, изображая, что дую на чай в попытках его остудить (и правда — горячий), рассматривала старика. Лет за семьдесят — если сравнивать с нашим соседом по площадке. Так-то годы определять не умею. С меня ростом, то есть не очень высокий, но кряжистый такой, как будто физически тяжёлая работа его когда-то придавила. Короткие, слегка кучерявые тёмные волосы почти без признака седины, зато с рыжиной, что заставило меня задуматься: а нет ли той рыжины у Игоря, которого Андрей признал за "своего"? И Дарья Петровна рыжая. Может, это отличительный признак всех деревенских? Нос у старика прямой, но толстый, в заметных вмятинах, как от оспы или краснухи. Такие же вмятины хорошо просматриваются и на левой стороне лица. Глаза небольшие, блёкло-синие, кажутся тяжёлыми из-за набрякших век. Кустистые брови то и дело хмурятся, зато крупный рот — насмешник. Несмотря на летний день, когда после ливня снова вокруг парная жарынь, одет в ветхий ватник и в толстые штаны, низ которых упрятан в валенки.

— Ну, рассмотрела? — насмешливо сказал дядя Ваня.

Я покраснела и уткнулась в стакан с чаем.

— Бери пряники-то. Небось, в городе всё пирожно едите, а пряники вам в диковинку. А вещь хорОша, ой, хорОша... И давай, Зоенька, спрашивай. Андрей сказал: спросить ты что-то хочешь, а он и ответить не может.

Я и выпалила:

— Почему Андрей сразу не увидел во мне, что я... ну... что у меня...

— Про дар, что ли, спросить чего хочется? — пожал плечами дядя Ваня. — Дык, ведь здесь какая ситуёвина, милушка? Андрей-то в тебе другое видит, и это другое ему весь белый свет застит. Только на это и смотрит. Только сказать я про то тебе не могу. Личное это, Андрея-то, дело...

Любопытство обдало меня жаром. Что же видит во мне Андрей? То же, что невольно подсказала ему Таисья в магазине? Спросить бы!! Но ведь не ответит!

— Ладно... Почему он никогда не говорит того, что сделает или нужно? Отговорился что-то про сглаз. И всё.

— Эх, милушка... В нашей деревне почитай что все так промалчивают, пока дело не сделано. Да, есть у нас сглаз. И сильный очень. С довоенных лет тянется. Чёрных колдунов здесь много было, а белых — раз-два, да и обчёлся. А наособицу бабы ярились. Чего только ни понаделали — особливо постарше которые, матёрые самые. Пока за старшинство дрались, чуть полдеревни не спалили. А молодым-то теперь расхлёбывай, из-за чего те-то, помершие по сегодня, грызлись. Ай, поможешь ты нам в том? — уже встревоженно спросил старик.

— Я ведь не умею, — растерялась я.

— Да тут, милушка, уметь ничего не надо. Нас до сих — двое было, да ведь я еле-еле хожу — на ладан дышу. Да и Андрюшка вон... Три года как приехал — а туточки разве ж больно разберёшься с лёту, что сызнова начинается да что по сейчас происходит? Да и приехал он только из-за тебя. И слушать недавно совсем не хотел, чтобы деревне своей помочь... Ты, Зоенька-милушка, помоги нам. Трое ведь нас стало, пока что я живой. Эта ж ситуёвина — на вес золота! Не прошла б только дуриком да зряшно.

Не совсем поняла, но кивнула. Может, дядя Ваня имеет в виду, что нас (ой, точно ли — нас?) сейчас трое, а это число — одно из магических? Про числа я мало чего знаю, слышала только про семёрку, что магическое. Ну, и про остальные слышала кое-что, да только не знаю, как их применять.

А в душе — опять любопытство непомерное: Андрей в деревню приехал из-за меня?! Как это?

— А что от меня потребуется? — с любопытством спросила я. — Или об этом тоже нельзя спрашивать заранее? Не сбудется?

— Ну, пока одно могу сказать: встать тебе, милушка, завтра придётся пораньше, чем вы, городские, привыкли вставать. Аль ты просыпаешься рано?

— Ну, люблю чуть до шести утра встать.

— Ну-у! Совсем хорошо! Значит, не утрудишься — легко встанешь. А уж потом Андрей отвезёт тебя куда надо, а там и меня встретите. Вот и всё, что пока от тебя требуется. Ежели в такой малости не откажешь.

— В такой — нет, — смешливо ответила я, и он меня понял — тоже засмеялся.

— Ты — иди, — сказал он. — Я уж провожать не пойду — ноги тяжёлые. Но во дворе тебя Андрей ждёт. Не потеряешься, небось.

— До свидания, — выходя из-за стола, сказала я, с недоумением глядя на Барона: тот немедленно, едва я встала, подошёл ко мне и чуть наклонил большую башку.

— Ишь... — сказал дядя Ваня. — Сторожит тебя. Хорошая псина.

Я вспомнила, как старательно влезал Барон между мной и Таисьей, и подтвердила:

— Хорошая.

Ухватившись за подставленный ошейник (сдерживая улыбку: держись, хозяйка, а то потеряешься!), я пошла за потянувшим вперёд Бароном. По дороге к двери он только мельком отвлёкся — на бело-серую кошку, которая всё сидела на тумбочке, но не дремала, а приглядывала за нами, беседующими, полуоткрытыми жёлтыми глазами. А вот интересно, думала я, перешагивая порог в сени, эта кошка не сторож самого дяди Вани? И почему в таком случае сторожа нет у Андрея?

Последний как раз сидел на высоких ступенях крыльца.

— Поговорили? — рассеянно спросил он, склонив голову — рассматривая огромный тополь за забором, в огороде.

— Поговорили.

— Успокоилась?

— Нет.

Теперь он встал и озадаченно заглянул в мои глаза. А у меня руки так и дёрнулись обнять его. Хорошо, одной держалась за Барона. Сразу напомнило, что так себя лучше не вести. И вообще. Не слишком ли я быстро решила, что он мне настолько... по нраву?

— Ладно, — со вздохом сказала я. — Поехали домой?

Он подал мне руку, и так — одной рукой цепляясь за ошейник собаки, другую изысканно (хихикнула) вложив в надёжную лапищу Андрея, я спустилась и была препровождена к джипу.

— А дядя Ваня — кто? Он очень старый? — уже в машине, выехавшей за пределы стариковского двора, полюбопытствовала я.

— Ну, ему чуть за девяносто. На войне был полковым поваром, мотался между ротами — чаще в самый разгар боёв. И ни разу не ранен. Его солдаты на войне считали заговорённым. Это его однополчанин так смеялся. Он-то знал.

— Он сильный?

— Был. Здесь, если землю не почистить, очень тяжело жить. Последствий много — после того что раньше натворили. И деревня-то чуть не умерла, когда, начиная уже с послевоенных лет, молодёжь начала уезжать. А уезжали, потому что гнали отсюда. Если человек не понимал, что его гонят, или болел сильно, или попадал в какую-нибудь аварию или ещё во что-то, сильно калечился. Дядя Ваня сначала своё хозяйство восстанавливал, семью заводил, тут ещё работы колхозные... Не слишком вникнешь в происходящее, а потом уже, как начались по всей деревне неполадки, стал вспоминать многое да поправлять положение дел. Но один разве справится?

— А кто сильней: ты или он?

— По отношению к нам с дядей Ваней — постановка вопроса смешная, — задумчиво сказал Андрей. — Я, может, и сильней. Но дядя Ваня свою силу получил вместе со знанием. А я только начал учиться у него... Так что конкретно ответить на этот вопрос вряд ли получится.

Я примолкла, глядя на дорогу к холму. На языке вертелся ещё один вопрос, но Андрей наверняка промолчит: как он мог приехать в деревню три года назад — из-за меня? Я ведь тогда его ещё не знала. Да и он меня тоже...

13.

У подножия холма мы вспомнили, что хотели заехать в магазин, посмеялись над собой, и Андрей развернул джип назад, в деревню. Потом Андрей задумался о своём, да и мне хотелось осмыслить то, что я уже узнала. Но осмысления не получалось — с момента, как я подумала о том, что где-то через час мы будем дома, а там нас встретит орава студентов... В то время как мне хотелось бы тишины — причём, чтобы рядом был Андрей. Хотелось взять какую-нибудь колдовскую метлу и повымести всё, что мне мешает оставаться с ним вдвоём. К примеру, до сих пор неясное мне положение при нём.

В этом отношении с Валентином было даже проще. Я знала, что на мне он поставил печать "Моя невеста" и твёрдо решил не трогать меня до свадьбы. От меня требовалось быть при нём на всех светских и не очень светских тусовках, чтобы все видели, какой он солидный и дальновидный человек. На людях он относился ко мне очень деликатно. Только без посторонних глаз мы могли позволить себе орать друг на друга. Как игра... В общем, отношения, если смотреть на них со стороны, можно назвать полудружескими. Но... Было... В прошлом.

Мне хотелось держаться за руку Андрея, чтобы чувствовать его, хотелось, чтобы он чаще взглядывал на меня. И я не знала, как мне вести себя с ним. Как-то всё очень неопределённо. С одной стороны, он вроде даже признался в своих чувствах ко мне. С другой — между нами нет доверительности. Ну и что, что сглаз?! Я хочу знать про него и про себя в его жизни!

Возмущение стихало, как только я хорошенько задумывалась об этом жутком всеобщем здешнем сглазе. А если он мне что-то расскажет, и мы не можем быть даже рядом? Нет, пусть уж лучше молчит.

Одно я знала точно: к Валентину не вернусь.

И Андрея мне, если придётся уйти, забыть будет трудно.

Бабуля, конечно, скажет, что я ещё совсем молодая и что всё у меня впереди...

Я вскинула глаза. Андрей спокойно смотрел в ветровое стекло — мы подъезжали к магазину... А мне показалось, что он посмотрел на меня.

— Зоя, а платье, что купила тебе Женя, тебе не понравилось? — спросил Андрей, мельком всё-таки взглянув на меня.

— Понравилось, — задумчиво сказала я. — Только в нём работать нельзя.

— А что можно? — улыбнулся Андрей.

— Сидеть в беседке, среди цветов, и распивать чаи или кофей! — засмеялась я. И осеклась. Вот в чём дело. Мне показалось, что он смотрит на меня, потому что в этот миг он думал обо мне!.. Если я, конечно, не слишком много выдумываю.

В ответ Андрей только насмешливо поднял брови.

Снова тишина. Снова мы ехали по деревне. Только теперь, забыв о личном, я уже смотрела на дома критичным глазом. Значит, людей выгоняли... Несмотря на объяснения, полную картину происходившего я восстанавливала сама. Что дядя Ваня, что Андрей — оба, кажется, привыкли к умолчанию, поэтому половины не договаривали.

Изб много новых. Теперь я это заметила. И не просто новых, а укреплённых, как в подготовке к войне. Как крепости. И сейчас же я поняла, почему так много здесь металлических ворот. Я-то сначала думала — это рачительность крепких хозяев. Ан нет. Оказывается — защита.

Доехали до магазина. Дело — вечером. Покупателей гораздо больше, чем днём, когда мы приехали впервые. Андрей решительно взял меня за руку и больше не отпускал. Пока здоровался со всеми, пока шёл к прилавку... Сначала я немного смущалась этой решительности и этой показной... эээ... владетельности. Пока не сказала самой себе: "Ты же хочешь этого! Чего лицемеришь со смущением?" И перестала обращать внимание на взгляды со стороны (разве что отвечая на приветствия, если смотрели явно на меня), с гордостью ощущая, как сильно ведёт меня Андрей. Да и на него взглядывая слегка снисходительно: ишь, вцепился в руку! Но ведь мне это нравится! Мне приятно, что он тащит меня, время от времени оборачиваясь посмотреть на меня, как на собственность! И приятно, что и мужчины, и женщины смотрели на меня приветливо — думаю, оттого, что Андрей вёл меня за руку.

Дарья Петровна встретила нас радостным "ах!" и немедленно послала какую-то девочку, лет двенадцати (я сразу не разглядела её медовые волосы, потом сообразила: дочка!) за молоком. Оказывается, продавщица успела домой к вечерней дойке, а потом прибежала назад, знала: когда приходит стадо, народу в магазине почти нет. Так что мы по всем статьям явились вовремя... Закупились мы продуктами неплохо. Андрей к выходу пошёл с двумя сумками, а я с бидончиком молока.

Только у двери был один не самый лучший момент, когда навстречу нам вошла Таисья. Но она спокойно кивнула Андрею — по мне только равнодушным взглядом скользнула, типа "знать не знаю и знать не желаю!" — и посторонилась. Андрей сначала пропустил выйти на улицу меня, а затем вышел сам. Поостерёгся оставлять меня одну наедине с колдовкой?

Хотя какое тут наедине! Пока шли к прилавку и обратно, Андрей успел со многими и поздороваться, и перемолвиться словечком — порой для меня загадочным, поскольку казался вырванным из насыщенного контекста. Мне показалось интересным, что его, хотя он всего три года живёт в этой деревне, воспринимают очень по-дружески. Несмотря на его привычно полурасстёгнутую рубаху, в то время как все остальные ходят довольно солидно — чуть не в галстуках, кроме молодёжи, конечно; несмотря на босые ноги. Кстати, о ногах. Подозреваю, что он таким естественным образом набирает энергию. Эх, где бы сейчас взять Интернет да почитать обо всём, что связано с колдовскими или просто энергетическими практиками! У Андрея-то наверняка компьютера дома не водится, поскольку хозяин плохо влияет на электрические приборы.

У машины нас встретил Барон. Причём встретил как-то странно. Он лежал у машины гордым сфинксом, в упор вперившись во входную дверь (как вышли — сразу на прицел его взгляда). Впечатление — лишь бы не смотреть на широкоплечего высоченного детину, лет за тридцать, в чёрной майке, выразительно облепившей его грудную клетку борца-тяжеловеса, и в штанах хаки. Незнакомец, уже привычно глазу рыжеватый, прислонился к забору у магазина и тоже спокойно смотрел — только не на дверь, а на собаку. Тоже странное ощущение недавних врагов, сейчас, на людях, демонстрирующих временное перемирие.

Андрей глянул на детину, усмехнулся, кивнул. После чего загрузил пакеты в багажник, а меня, с бидончиком в обнимку, впустил сесть на переднее сиденье.

Детина снова внимательно проследил, как Барон легко прыгнул к задним сиденьям. Когда Андрей захлопнул за псом дверцу, он оттолкнулся от забора и вошёл в магазин.

— Хозяин Барона? — почему-то шёпотом спросила я, хотя Андрей уже сел на место водителя и закрыл все дверцы.

— Бывший, — с каким-то удовольствием ответил Андрей.

— А он не будет... претендовать? — Я поёжилась: такой огромный! Даже рядом с далеко не маленьким Андреем. А какие мышцы!

— На выброшенного пса? Даже если бы захотел... Вся деревня знает, что Барон теперь наш. Точнее — твой.

— Так уж и знают? — недоверчиво спросила я. — Ну, что мой?

— Магазин — лучшее место для распространения новостей и слухов. А Дарья в прошлый раз видела в окно, как ты кормила Барона сардельками (я вспыхнула), после чего он встал и пошёл за нашей машиной.

— Любой мог покормить... — пробормотала я, невольно оглянувшись — как там пёс.

— Но не после прикосновения любого умирающий Барон мог встать и пойти.

— Может, он и не был умирающим, — не уступала я. — Может, хозяин плохо рассмотрел рану?

— У него был перебит позвоночник и сломаны задние лапы. Чудо, что Барон вообще смог доползти до магазина, — спокойно сказал Андрей, словно поставил точку в разговоре.

И я притихла, пытаясь осознать размеры собственной силы, про которую с детства думала, что такой обладают все вокруг, пока бабушка однажды не уверила в обратном. Значит, мне достаточно было погладить пса по голове... Надо же... Поэтому Барон уже на следующий день, как я провела ладонью — уже целенаправленно — по его ране на плече, очень бодро бегал везде за мной.

Не знаю, как было с Андреем, когда он узнал собственную силу, но мне немного даже страшно стало. Но дорога и поблёскивающие среди деревьев пруды, а затем въезд на холм подействовали безотказно успокаивающе. И я уже, с приближением к дому, думала только о том, что там, на моей кухне, оставили мне студенты, много ли грязной посуды, или привезли одноразовую, как утром грозилась Женя...

Мы въехали в поместье. Я вышла и не спеша пошла вперёд, пока Андрей выпускал Барона, пока вытаскивал из багажника покупки... Уже на короткой дорожке к крыльцу я заметила на асфальте какую-то вещицу, нагнулась подобрать. Машинально шагая далее, к двери, я удивлённо разглядывала красивую блестящую пуговицу, болтающуюся на застёгнутой булавке. Странно. Может, кто-то из девушек-студенток потерял? Надо будет спросить. Но почему пуговица — и на булавке? На брошку не похоже. На заколку для волос — тоже. Может, кто-то из ребят купил новую вещь из ненашинских? Но булавка очень уж сильно российского производства — такая привычно знакомая. А ненашинские производители, если и суют какую-нибудь мелочь в качестве дополнения, обычно используют необычные булавки — маленькие или цветные. Ладно. Узнаю, кто потерял, и спрошу — что это такое.

А пока машинально сунула странную находку в сумочку, висевшую на длинной ручке через плечо, занесла бидончик с молоком на кухню, потом сбегала к себе — переобуться в тапки. И снова понеслась на кухню.

Едоки нашего дома после ужина перенесли стопки использованных тарелок с обеденного стола на кухонный и помчались одеваться на гуляния возле прудов — как поняла я из задорной переклички в коридоре. Так что я спокойно сложила посуду в посудомоечную машину, включила её и начала думать, что приготовить на следующий день. Заскочила Женя, попросила на завтра приготовить что-нибудь, кроме завтрака, в дорогу: понравилось, как в прошлый раз я предложила ребятам взять с собой пирожки и запечённые бутерброды. Минут пять посидели, подумали, полистали книжку — нашли пару рецептов. Женя убежала, а я поразмыслила, не записать ли то, что нужно готовить: столько всего! Забуду же.

А пока взяла карандаш и под приглушённый шумок посудомойки принялась набрасывать примерное меню. На вновь открывшуюся дверь я не сразу подняла глаза...

— Зоя! — начал быстро вошедший Андрей и вздрогнул.

Посудомоечная машина печально бормотнула что-то неразборчивое и заглохла. Я с недоумением взглянула на неё, не сразу сообразив, что именно произошло. А Андрей вполголоса выругался "ёлками-палками". И только тогда я поняла. После чего на меня напал совершенно идиотский смех.

— А починить можно? — спросила я, уже отсмеявшись и вытирая слёзы.

— Пока не знаю, — вздохнул Андрей. — Зоя, ты не ругайся. Я помогу тебе с посудой.

— Да ладно! — весело отмахнулась я. — Иди уж. Сама всё вымою.

Огорчённый, он и ушёл, совсем забыв мне сказать, из-за чего шёл ко мне. А я ещё долго прыскала от смеха, вспоминая о происшествии: и машину жалко, и уж больно всё эффектно произошло!

Андрей же настолько впечатлился нечаянной поломкой, что и в самом деле напрочь забыл кое о чём предупредить меня. Так что, когда он поздно вечером ввалился ко мне в комнату, где я сидела с книжкой (взяла из не приведённой ещё в порядок будущей библиотеки — просто с книжной свалки) в руках, я даже испугалась. Барон тоже сначала было вскинулся на нежданного гостя, но, разглядев хозяина дома, голоса подавать не стал, только, как и я же, недоумённо смотрел на вторжение. Андрей и впрямь ввалился — с матрасом в руках. Причём матрас он прижимал к себе, и в этом зажиме обнаружилась ещё и подушка.

— Ты что?!

— Забыла? Я же сказал тебе... — сбивчиво начал Андрей и замолчал, вопросительно глядя на меня из-за матраса. — Или не сказал? На кухне?

— Нет.

— Эту ночь я сплю в твоей комнате.

— Но здесь...

— Я постелю рядом с кроватью. Мне не привыкать спать на жёстком.

И он отодвинул мои тапки, после чего и в самом деле разложил матрас перед кроватью. Всё. От всей комнатки-веранды осталось свободным место, где-то метра два на два, между дверями. Я, боком сидевшая на кровати, поджав ноги, скептически смотрела на действия Андрея и наконец не удержалась.

— А зачем?

— У тебя бывают предчувствия?

— Не задумывалась над этим.

— А у меня бывают. Не бойся, я мешать не буду.

Я вздохнула: опять умалчивает!

— Ты-то мешать не будешь — я могу разбудить. Барон иногда выходит на улицу среди ночи. Не боишься, что наступлю спросонок?

— Отодвинусь, — наконец улыбнулся он.

Перед самым сном он вышел — кажется, проверить, все ли двери закрыты за пришедшими с гулянья ребятами, а я быстро привела себя в порядок перед сном: сняла лёгкий, почти незаметный макияж (рядом с Андреем хочется быть красивой) лосьоном из сумочки. Времени на ванную комнату не было: сначала долго и упорно занимали студенты, потом до сна осталось всего ничего. Сложив все столь необходимые каждой предусмотрительной девушке предметы в косметичку, я хотела было закрыть сумку, как вдруг вспомнила, что на дне валяется та самая штуковина, которую я подобрала у входа в дом. Я вынула её, задумчиво повертела в руках. Нет, сейчас к ребятам со своей находкой лучше не идти. Некоторые из них наверняка уже спят...

Что ж, снова сунула находку в сумку и легла, натянув на себя тонкое покрывало.

Постучавшись, вошёл Андрей. В руках — подсвечник на три свечи и зажигалка. Всё это он поставил на узкий подоконник, ближе к моему изголовью. Чтобы под рукой было — объяснил он. Только промолчал, естественно, зачем это нужно, чтобы освещение оказалось у меня под рукой.

Кроме матраса и подушки, он ничего больше и не принёс, поэтому я не удивилась, когда он лёг, не раздеваясь. Мелькнула мимо уровня моей кровати его светло-русая голова. И тут произошло то, что, в общем-то, нетрудно было предугадать. Мы начали болтать. Ну... Я начала.

— Андрей, — лёжа на спине и глядя в потолок, сказала я. — А как ты узнал про себя?

— Я не узнавал, — не уточняя, о чём я спрашиваю, сразу ответил Андрей. — Мне дед сказал. Но уже перед смертью, а до того он сдерживал меня, не объясняя, в чём дело.

Я прикусила губу. Вот как... Моя бабушка и его дед... Интересно.

— А почему он сдерживал?

— У каждого имеющего силу есть свой возрастной порог. Переступи его — и сила, которая не используется, начинает угасать. Остаются так — крохи.

Меня аж в жар бросило. Именно этого добивалась бабушка? Чтобы моя сила угасла? Но... почему? Или она боялась слишком сильных, слишком яростных приступов проявления или выплесков моей силы? Боялась, что я не сдержусь и стану чёрной?

— А почему он всё-таки сказал тебе?

— Он умирал, а мой порог всё не наступал. Пришлось рассказать, чтобы я не натворил чего. Взял с меня клятву быть очень осторожным и рассказал про деревню предков. Сказал, что ровесник его там жил, а может, живёт до сих пор. Если, мол, найду его — научит кое-чему.

— Это он про дядю Ваню?

— Да.

— Извини за любопытство. У тебя такой дом. Это наследство или сам купил?

— В смысле вопрос: откуда деньги? Одно время я жил за рубежом, очень много писал, в том числе и коммерческие картины — по заказу. Приглашали расписывать потолки и стены — не отказывался. Интересно было осваивать техники. Так что вернулся не бедным, откровенно говоря. Если хочешь, могу показать несколько вещей из тех, что писал за границей.

— Хочу, — немедленно сказала я, втайне обрадовавшись, что он всё же решился показать мне свои картины.

— Может, попробуем уснуть? — В его голосе мне почудилась лёгкая усмешка.

— Попробуем, — согласилась я. — Спокойной ночи.

— Спокойной...

Очень хотелось подвинуться ближе к краю кровати и посмотреть, спит ли он. И вообще — посмотреть на Андрея. Какой он, лежащий. Как при том, что он лежит, выглядят его лицо и волосы. И спит ли он вообще. Может, лежит с открытыми глазами?.. Стало даже смешно: что я — сегодня днём не видела его, что ли? Теперь — вдруг — в темноте захотелось. Но желание взглянуть на хозяина дома сверху вниз оказалось таким требовательным, что я перевернулась лицом к окнам и потащила на плечо, а потом и на ухо — покрывало. Чтобы соблазну не поддаться.

Поэтому я, задремав, не увидела и не услышала, как Андрей минут через десять, дождавшись моего успокоенного дремотой дыхания, почти бесшумно встал с матраса и в два шага оказался у двери на улицу. Которую и приоткрыл. После чего вернулся на место, переступив через голову Барона — тот лежал под кроватью, вытянув морду к двери.

... Прижав руки к груди и перебирая тёплые шарики оберега, я смотрела на плохо видную тропинку. Стояла в траве, высокой и жёсткой. Темно. То ли вечер, то ли ночь. Не чернота вокруг, но какой-то рассеянный свет в коричневых и приглушённо жёлтых тонах. Моё белое платье призрачно светится в этой хмури. Тихо-тихо... Только изредка шелест по нарастающей, а потом снова тишина. Это ветер среди трав шорох наводит... Утоптанная тропинка отсвечивала странным серым цветом, от которого болели глаза. Не двигаясь, я повела глазами вокруг. Лес. Я в лесу. Чёрные бесформенные колонны, обросшие сучьями... Чу... Кто-то идёт — не по тропинке, а по лесу, потому что слышится хруст сучков под решительной ногой и резкий свист, а то и треск раздвигаемых и вновь возвращающихся на место кустарниковых ветвей.

И почему-то понимание, что неизвестный, продирающийся сквозь кусты, очень опасен. Он настроен решительно, он знает лес — и вот-вот явится сюда, где я стою у начала тропы и не знаю, ступать ли на неё или бежать сломя голову по лесу. Бежать неведомо куда, лишь бы не видеть идущего к тропе... Но я стояла, загипнотизированная треском кустов и страхом, и только и могла, что перебирать деревянные шарики оберега...

Мимо метнулась огромная тень, раздался низкий рык, следом — короткий шип, как будто кто-то втянул воздух сквозь зубы, — и я выскочила из-под одеяла, шарахнулась к стене, на всякий случай кутаясь в покрывало. Что происходит?! Выдранная из глубокого сна, я ничего не соображала, только всполошённо смотрела, как две тени — показалось — борются у двери в комнату с улицы.

— Зоя, зажги свечи.

Спокойный голос Андрея заставил меня собраться. Отбросив покрывало, я обернулась к окну, нашарила подсвечник и зажигалку. Едва свечи затеплились, я нисколько не удивилась при виде Таисьи. Она стояла, совершенно безразлично к тому, что Андрей заломил ей руки назад, за спину. Жёлтые огоньки свечей мерцали в видимой зелени её уставившихся на пламя глаз и в тёмно-рыжих локонах пышных волос. Таисья была бы похожа на несчастную красавицу, пойманную каким-то бандитом, если бы не ощеренный оскал, изуродовавший её недавно такой прелестный рот.

— Так, Зоя, подожди минутку. Мы выйдем и зайдём, — предупредил Андрей и вывел колдовку — мне с заспанных глаз показалось, что он выводит её чуть не пинками под зад. — Разожми руки, — приглушённо, с улицы, сказал Андрей. — Ну, кому говорю.

— Нет у меня в руках ничего! — прошипела Таисья.

— Таисья, — предупреждающе проговорил Андрей. — Мне не хочется применять силу. Или ты сама выбрасываешь, или я начинаю...

— Всё, всё, — недовольно сказала колдовка, — разжала пальцы — видишь? Ничего нет!

— Зачем ты сюда пришла?

Я быстро накинула штопаное платье и по матрасу Андрея, ещё тёплому, скользнула к двери. Не подглядывала — просто притулилась у косяка и смотрела. Знаю, что меня видно с улицы — отчётливым силуэтом.

— Ты? У меня спрашиваешь — зачем? — промурлыкала Таисья.

Они стояли лицом друг к другу, и женщина медленно подняла руку и погладила Андрея по щеке. Её спина прогнулась. Теперь уже не ошарашенная, обозлённая женщина стояла перед Андреем, а соблазнительница, которая — не чета мне — умела обвораживать. Она улыбчиво, всё с теми же томными, мурлыкающими нотками проговаривала слова, напоминающие мужчине, стоящему напротив, как хорошо им было вместе — пусть когда-то давно. Так почему бы не попробовать сейчас повторить лучшее из прошлого?

Андрей неподвижно высился над нею и молчал. Я отступила в комнату, чуть не наткнувшись на Барона, и осторожно, стараясь не шуметь, села на кровать. Кажется, пора тушить свечи. Кажется, для этих двоих они сейчас лишние. Точно так же, как лишняя здесь теперь и я.

14.

Но шёпот с улицы действовал на нервы. Потому что позволял услышать уже не только то, что говорит ведьма, но и то, что я за неё в этой бормочущей невнятице додумывала.

То ли вздох, то ли сладостный стон — прямо в сердце... Я не выдержала: дунула на свечи и уже в темноте с трудом замедляя лихорадочное, прерывистое дыхание. Расслабилась не вовремя. Зачем я поддалась на уговоры Жени?! Зачем согласилась работать у неё?! Сидела бы сейчас дома, у родителей, ни о чём бы не думала!.. Вытерла один глаз, размазала по щеке слезу из другого, шмыгнула... Всё, хватит! Слёз уже не остановить, значит, пора закрывать дверь, чтобы нареветься вволю!.. Что ж я какая до сих пор слабая на слёзы? Сердито вытерла краем покрывала лицо и решительно встала закрыть дверь — а потом спать!

И застыла на пороге, благо теперь, в глухой чёрной ночи, меня почти не видно при убывающей-то луне, которая вставала на той стороне дома.

Вот что значил этот вздох: даже в чёрно-синем воздухе было видно, как Андрей держал на руках Таисью, нежно прижимая её к себе, а она, склонившись прелестной головкой к его плечу и сцепив руки на его шее, продолжала ласково мурлыкать. Он что-то прошептал ей на ухо, и ведьма шелестяще (у меня мороз по сердцу) засмеялась в ответ.

Андрей легонько, вроде как шутливо встряхнул Таисью — мол, какая ты невесомая — прямо как пушинка, развернулся влево и пошёл. Куда это он? То есть они? Я, совсем несчастная, как привязанная, надела тапки и поплелась за ними. Хотелось видеть всё, что произойдёт, хотелось быть несчастной до конца, потому что именно финал, увиденный своими глазами, объяснил бы всё и поставил точку там, где она должна стоять. И пусть мне будет стыдно — сразу получить окончательный ответ на главные вопросы всё лучше, чем на что-то надеяться.

Что-то мягко толкнуло меня по бедру. В моём зарёванном состоянии я даже не среагировала нормально — испуганным воплем, а, всё ещё шмыгая носом и хлопая мокрыми ресницами, глянула вниз, на большое космато-тёмное пятно рядом и погладила его по холке. Пойдём, Барон, вместе. Я немножко несчастной побуду — хоть ты меня утешишь. Спасибо, что вышел за мной.

Дойдя до угла дома, Андрей пропал за ним. Уже не думая, что моё преследование — это настоящая стыдобища, я потащилась следом. Сейчас я даже думать не в состоянии, зачем он туда пошёл. А уж зачем я за ним иду по пятам?.. За ними... Ни одно окошко на этой стороне дома не светилось, к моей радости, когда я начала приходить в себя и робко соображать, что пора бы отстать от этой сладкой парочки.

Но тут вдруг Барон решил, что он должен вмешаться в мои пока ещё нерешительные соображения, что же делать дальше. Благо мои пальцы на его ошейнике, он и потянул меня вперёд. А когда я слабо воспротивилась, он упруго и даже как-то демонстративно зашагал вперёд, а я поневоле — за ним: рука-то держит пса за ошейник. В общем, Барон всё моё внимание перевёл на себя, заставил гадать, почему он рвётся вперёд, за этими двумя.

Тем временем Андрей прошёл торец дома, свернул к не заасфальтированной тропинке, спускающей к пруду. Вспомнив о скамейках вокруг пруда, я поняла, куда он идёт, и встала намертво, готовая вынуть пальцы из ошейника, попытайся Барон заставить меня идти дальше. Не заставил — сел на всё ещё влажную после ливня траву. Ну и... Остановились-то мы рядом с кустом густой сирени, пусть и отцветшей, но место хорошо тем, что шаг назад — и я окажусь в самой гуще ветвей. Пройди мимо кто-нибудь из этой парочки — не заметит.

Здесь Таисья смеялась в голос, не боясь ничьих чужих ушей, время от времени повизгивала кокетливо, ерошила Андрею волосы. А тот... То кружил её, отчего она радостно хохотала, то ласково прижимал к себе... Я садомазохистка... Кажется, правильно помню значение этого слова. Я стояла, как парализованная, и не могла отвести глаз от происходящего, растравляя себя всё больше и больше... Растравляя свою боль... Так тебе и надо. Ничего не решено, а ты уже думаешь, что Андрей будет с тобой навсегда. А он — ни слова по-настоящему, ни словечка! Так чего ты сейчас?.. Ну и что, что сердце плачет, ну и что, что снова слёзы неостановимо?..

А они... То есть Андрей, с развеселившейся колдовкой на руках, уже брёл по берегу, то и дело пиная воду, от брызг которой Таисья то хлопала в ладоши, хохоча, то взволнованно попискивала и прижималась к нему так, будто близкое объятие могло защитить её от капелек, а то и ... Тоже мне — угрюмо подумалось, нашла причину прижаться к нему. Целуются ещё, небось...

От неожиданности я ахнула, а Барон вскочил.

Громкий всплеск воды и пронзительный женский вопль будто вспороли до сих пор целостную, несмотря на милую беседу двоих, ночь.

Зашедший по колено в воду Андрей как-то лениво (я лихорадочно в деталях вспоминала, как это произошло), слегка качнув свой живой груз, буквально вбросил в пруд Таисью и теперь стоял перед нею, протягивая руку — как ни в чём не бывало. Чтобы помочь подняться. Она и поднялась — и перед моими глазами предстало благодатное зрелище мокрой курицы... А через секунду я вынуждена была заткнуть уши. Содержимое визгливых воплей колдовки проходило под грифом "двадцать один плюс". А счастливая улыбка моя — до тех же ушей! Пусть и сквозь невысохшие слёзы! Я так не сияла с тех пор, как закончила второй курс на одни пятёрки, вовремя сдав все зачёты!

Колдовка плюнула под ноги Андрея и вылетела на берег. Здесь она быстро отжала пару раз подол, потом снова плюнула и, нисколько не стесняясь Андрея, стянула с себя юбку и принялась выжимать её, продолжая свои нецензурные вопли и грозя такими карами, что я перестала улыбаться. Андрей, правда, спокойно отнёсся к ним.

Таисья с трудом надела мокрую жатую тряпку, развернулась к хозяину поместья и уже вполголоса что-то буркнула ему. Андрей пожал плечами.

А ещё секунды спустя я подхватила подол своего платья и, чуть приподняв его, чтобы не мешало при беге, опрометью бросилась назад, на веранду! Тропинка мелькала под ногами так, что я едва не оступалась! Барон мчался впереди меня, изредка оглядываясь, не то беспокоясь, успеваю ли я за ним, не то ухмыляясь во всю свою собачью морду: а здорово он её!

Где-то позади меня бежала разъярённая Таисья и спокойно возвращался спать у моей кровати Андрей.

Я влетела в комнату, запыхавшаяся, но сообразила снова зажечь свечи, чтобы Андрею удобно было заходить. После принялась успокаивать дыхание, а рот то и дело снова и снова расплывался в улыбке до ушей! Господи, как успокоиться, чтобы Андрей не понял, что я видела всё — от начала до конца!.. Заняться делом — посоветовал здравый смысл. Андрей сейчас придёт? Придёт. Ноги грязные — пойдёт их мыть. Пока то да сё — полночи пройдёт, а завтра вставать рано. Но ведь Андрей явится минуты через две? Мне как раз хватит. И я выскочила в коридор.

Когда Андрей встал на пороге веранды, его ждал небольшой тазик с водой и полотенце. И я, сгорающая от любопытства. Так что ему пришлось присесть на мою кровать и приступить к омовению. Чем я тут же воспользовалась.

— Таз после мытья поставлю под кровать, так что не беспокойся. Вымой ноги — и спать, — скомандовала я. И тоном ласковей спросила: — Андрей, я тут, получается, учусь на ходу. Может, всё-таки объяснишь, почему Таисья заладила сюда бегать каждый день? Ну, как я поняла, именно ко мне?

— Каждый пытается урвать свой кусок пирога, — задумчиво сказал Андрей, разгибаясь от таза.

Я тут же присела перед ним убрать таз и подложить под ноги полотенце. Ой, кажется, он покраснел! И попытался вырвать полотенце из моих рук.

— Ничего-ничего, — поспешила я его успокоить. — Это я специально, чтобы ты не отвлекался. Ну, договаривай...

— Может, всё-таки отдашь? — безнадёжным тоном попросил Андрей, но понял, что я слишком упрямо вцепилась в полотенце, чтобы он смог отобрать его. И продолжил: — Ты же поняла, что мы с дядей Ваней хотим использовать твою силу?

— Поняла, — отозвалась я и села рядом, повесив мокрое полотенце на брус кровати. — Но ведь на хорошее дело?

— На хорошее. Но это положения не меняет. У человека неопытного ничего не стоит отнять часть его силы. Причём довольно жирный кусок. Используются для этого всякие приёмы: можно напугать новичка в этом деле, как напугала тебя Таисья привидевшейся змеёй. Можно выгнать новичка с земли, которую ведьма считает своей, как она хотела сделать, когда помогала твоему Валентину. Сегодня она явно хотела что-то подбросить. Но не ожидала, что здесь, на веранде, окажусь я.

Теперь я примерно представляла, с чем столкнулась. Хоть это перестало вызывать вопросы. Так, о чём бы ещё спросить Андрея?

Но возбуждение, вызванное невероятным прекрасным зрелищем (оказывается, я ревнивая! — изумлённо констатировала я) и сумасшедшим ночным бегом, постепенно спадало, превращаясь в тяжёлую, сонливую усталость. Андрей продолжал что-то рассказывать, но я уже поплыла, и его слова проплывали мимл смутной успокаивающей музыкой... Ещё немного — и я не заметила, как ткнулась в плечо Андрея и закрыла глаза...

Ни одного сна. Просто провалилась в темноту, мягкую, ласковую...

— ... Зоя...

Шёпот почти одними губами. Я открыла глаза. В окно тянула предутренняя хмурь, серая и пока неопределённо-голубая. Рядом с кроватью стоял Андрей, приложив палец к губам. Улыбнулся. Я засияла в ответ, немедленно вспомнив всплеск воды.

— Ну что? Проснулась?

— Ага, — прошептала я, уже судорожно прижимая к себе одеяло: я не помню, как и когда сняла платье перед сном! А он тут стоит и заботливо смотрит на меня своими хулиганскими тёмно-синими глазами!

— Платье здесь, — заговорщицким шёпотом сказал Андрей и кивнул на стену, где на единственном гвозде висела моя сумка, а теперь оттуда же свешивалось и платье. — Я пошёл к машине, подожду там.

Я выждала, пока он закроет дверь и быстро, не отбрасывая пока покрывала, встала к стене за платьем. Стянула его с гвоздя и вдруг задумалась. Слишком лёгкое для ранней утренней прогулки. Отложила, огляделась. Так, быстро: белое, купленное Женей платье — и поверх укроюсь своим тонким, но тёплым палантином.

Кое-как оделась, двигаясь слишком суматошно. Успела ещё на часы взглянуть — ого, около четырёх! Так, от одной минутки опоздания ничего страшного не случится! И я сбегала на кухню прихватить с собой в дорогу молоко и пирожки. Судя по всему, вернуться успеем до отъезда студентов на пляж. Так что и для них сготовлю что-нибудь горячее. Барон, лежавший у кровати, внимательно наблюдая за моими хлопотами, поднялся, едва я открыла дверь на улицу.

— Барон, я ведь не знаю, можно ли тебе со мной, — озабоченно сказала я, ёжась от даже не прохладного, но холодного росистого утра и плотней кутаясь в палантин. Но Барон уверенно прошмыгнул мимо меня, и мне подумалось: если уж Андрей не возражает против моего сторожа-охранника, то чего уж теперь командовать псом зазря? Пожала плечами и заторопилась за ним, прекрасно знающим, куда идти.

Андрей задумчиво сидел на своём месте водителя — с открытой дверцей. Оглянулся на шорох шагов и довольно улыбнулся. Правда, ничего не сказал, но ведь мы спешили, не до комплиментов. Но одна его улыбка...

Моя предусмотрительность была должным образом замечена. Андрей жадно проглотил несколько пирожков, запив их стаканом молока — точнее, металлической кружкой. Я взяла её из следующих соображений: если с посудой случится что-нибудь (вдруг уроним?), так хоть не разобьётся.

Мы спустились, как обычно, с холма, но не въехали в деревню, а объехали её со стороны полей. И не с привычной стороны, как ездили в деревенский магазин, а со стороны другого ряда домов. По дороге, глядя на седоватую, тускло посеребрённую росой зелень, я размышляла: а почему они не попросили Таисью? Мало ли — чёрная колдовка. У неё умений больше моего. Да и выгодно должно быть Таисье, чтобы в деревне побольше народу было... От мыслей о колдовке (я еле подавила улыбку: каково ей было этой ночью!) я перешла к мыслям об Андрее. Сейчас меня занимал интересный вопрос: почему когда я рядом с Андреем, мне постоянно кажется, что я вернулась домой — и это поместье, и эта деревня мне хорошо знакомы? До ощущения дежавю... А когда Андрея рядом нет, я будто просто на работе... Уже начинало светлеть, да так, что стало понятно: скоро появится солнце. Андрей ровно вёл джип по наезженной дороге, слава Богу, уже подсохшей, иначе не удивительно было бы застрять не ней.

Когда краешек солнца показался на горизонте, я увидела среди полей единственную фигурку. К ней и направлялся Андрей.

— Здравствуйте, люди добрые, — насмешливо сказал дядя Ваня, опираясь на палку, сверху блестящую, а снизу — покрытую лохматой корой. — И тебе, псина, здравствуй.

— Доброго утра! — откликнулся Андрей, подводя меня к старику.

— Здрасьте, — пискнула я.

А Барон свалился рядом с моими ногами и серьёзно оглядел поле перед нами.

— Ну что ж... Солнышко встаёт, пора приступить к работе, — старик поёжился и потёр руки, прислонив к себе посох. — Милушка-красавица (реверанс в сторону моего белого платья — сообразила я), Зоенька, смотри сюда. Здесь был дом — сожгли когда-то. Видишь — новый сруб поставлен?

Я хоть вглядывалась издалека, но смогла сообразить, что сруб будущей избы не так и нов. Почерневший, хотя кое-где брёвна сверху уже были заменены.

— Здесь ещё до революции жила семья мелкопоместных. Были у них дети — по тем временам обычная семья: четверо мальчиков и три девочки. Мальчишки подрастали, офицерскую карьеру делали. Родители ещё спокойно умерли — по причине возрасту. Но однажды, в одночасье, все братья вдруг померли — один за другим. Трое — приехав в отпуск, старший — выйдя в отставку. И дом сгорел. Девки-то замуж разлетелись. Может, ничего и не было бы далее, да вот какая штука: пытались на этом месте застроиться — все срубы сгорают, а на стройке то и дело с кем-нибудь да несчастье происходит. А дом-то ведь был посреди деревни. Вот и надобно нам, Зоенька, чтобы ты чистым своим взглядом посмотрела на место да сказала, что тут да как.

Честно говоря, я даже немного испугалась. Да как же смотреть, если не знаю, как и на что! Хоть бы примерное представление дали, что именно надо делать!

Кажется, Андрей понял мои сомнения, потому как кивнул.

— Здесь поле не обработано, сама видишь. Одни сорняки. Тебе только надо смотреть — то на поле, то на сруб этот, а то и на сад. Просто рассеянно смотришь, думаешь о том, кто раньше здесь жил. А если что-то странное заметишь — говори.

Я натянула на плечах палантин — одно дело сидеть в тёплом салоне машины, другое — стоять на свежем ветерке. И стала смотреть. Отсюда удобно: мы стоим почти на взгорке, так что площадь осмотра как на ладони.

Поле как поле. Заросло, правда, дремучим бурьяном — настоящий пустырь. Некоторые сорняки — выше человеческого роста. Мне войти, пару шагов сделать — так пропаду с головой. Да, есть сад. Даже отсюда видно, что деревья утопают в тех же сорняках. Ну, сруб как сруб — ничего особенного... Снова вернулась к полю, принялась медленно скользить взглядом по его поверхности. И ненароком размышлять обо всём подряд. И почему они сами этого не сделают, и почему именно я, когда можно было бы доискаться где-нибудь белой колдуньи и сделать поиск вместе с нею... Как-то быстро я устала, мысли полезли вообще не о поле, не о колдовстве, а о том, что совсем забыла позвонить родителям и предупредить их, что у меня новая работа, а вообще-то у нас, в семье, не слишком заморачиваются звонками — звонят друг другу редко и считают, что это правильно: нечего отвлекать народ!..

Как-то стороной я почувствовала, что Андрей осторожно сжал мою ладонь. Рука у него прохладная и крепкая... А с другой стороны мои пальцы оказались в ладони дяди Вани. Но всё это ощущалось как-то очень далёким. Я то ли задремала, то ли ещё со мной что-то случилось. Только я знала, что слегка раскачиваюсь...

Странно. Вроде этого тёмного пятна раньше на поле я не замечала. Оно неподалёку от угла, ближе к срубу. Ладно, запомним на всякий случай. Мой взгляд повело куда-то в сторону. Не куда-то — ровно от того тёмного пятна, в другом углу, темнело ещё одно.

Всё. Больше я не владела своими глазами. Будто кто-то чужой заставлял их направлять взгляд в определённые места, а ум фиксировал их расположение. И я постоянно чувствовала то запах свежеиспечённого хлеба, то смрад гнили.

Наконец я вышла из транса — солнце уже затопило тёплым светом недавно хмурые поля, заставив их радостно заблестеть, и, коротко дёрнув головой, словно прогоняя сонный морок, сказала с хрипотцой:

— По всем четырём углам поля закопан хлеб. Четыре каравая.

— Четыре брата, — прошептал дядя Ваня.

— Дядя Вань, мы поедем, — сказал Андрей. — Что-то мне не нравится, как Зоя выглядит. Тяжело с непривычки. Может, и вас подбросить? Круг дать — нетрудно.

Старик промолчал, наверное, с минуту. Потом вздохнул и покачал головой.

— Я постою здесь немножко. Теперь, когда знаю, где и что, сам буду разбираться. А вы — езжайте. Пусть девочка-милушка отдохнёт. Зоенька, спасибо тебе, чистая душа.

И он поклонился мне. А я, будто давно привыкла к такому, поклонилась ответно.

Андрей взял меня под локти и почти на весу подсадил в машину. Барон, не мешкая, прыгнул сам — едва ему дверцу открыли.

— Ты бледная, — с беспокойством сказал Андрей. — Как себя чувствуешь?

— Как невыспавшаяся. — Хотелось ответить задорно, но получилось уныло. Даже сама удивилась. Но не очень сильно. Ссутулилась на сиденье и почувствовала себя такой сонной... С каким-то унынием, какого раньше не ощущала, подумала о том, что сейчас приедем и надо будет идти на кухню, готовить завтрак студентам, когда так хочется спать! До слёз... Ну, ладно. Вот приготовлю им всё, потом они уедут — как свалюсь!.. И доберу все ночные часы, в которые не удалось проспаться.

— Зоя, — глухо донёсся до меня мужской голос. — Ты меня слышишь?

— Угу, — не сразу отозвалась я. — Я почему-то очень сильно спать хочу.

— Приедем — сразу в постель, — опять глухо сказал мужчина, который явно был близко от меня. — Жене я скажу, чтобы сами там командовали.

Женя? А, это та высокая девушка — с кудряшками...

Сидеть тяжело. Всё время куда-то сваливаюсь. То на окно, то на плечо того самого мужчины, который меня о чём-то спрашивал. Господи, что ж мне так плохо? На голову будто давят, веки будто покрасили какой-то тяжёлой краской. И так хочется лечь... Изнутри понимание странное: не спать мне хочется, а именно лечь, расслабиться, потому что давит, давит на меня...

Мотнулась в сторону, оттого что кто-то расстегнул на мне страховочные ремни — я ещё удивилась, что помню, как они называются. Впечатление, что я выпала из машины на чьи-то сильные руки. А они секунды спустя положили меня на кровать. И, только голова моя коснулась подушки, мне сразу стало легче. Только глаз открыть не могла.

Но теперь я знала, что я в своей комнате-веранде. Что здесь же собака, которая неотступно следует за мной везде, чтобы защищать меня. Что здесь же и Андрей, который меня привёз и перенёс из машины на кровать.

Пытаясь время от времени поднять глаза, я видела, как Андрей быстро и обстоятельно охлопал сначала стены, будто что-то старательно разыскивая. Потом он постоял некоторое время надо мной, о чём-то раздумывая. Потом почему-то тщательно осмотрел потолок и оконные рамы.

— Зоя, ты закрывала дверь и окна, как я тебя просил?

— Да, — по-детски слабым голосом ответила я и сама испугалась этого тоненького голоса. Я не больна! Но, пожелав встать, открыла глаза — и... Стена внезапно поехала в сторону, да ещё как поехала — со скоростью по нарастающей! Пришлось снова поспешно закрыть глаза.

— Ты точно помнишь?

— Андрей, я заболела? — прошептала я. И мне захотелось заплакать от обиды. Мне здесь так хорошо, а я болею! Но на слёзы, как выяснилось, тоже силы нужны. А откуда у меня силёнки, если я даже глаз открыть не могу.

Большая и сильная ладонь провела по моим волосам. И остановилась. Странное тепло. Оно точно прочищало мою голову, заставляя думать ясно и прозрачно.

— Зоя, а ты ничего не находила? Может, что-нибудь подобрала с земли?

— Сумочка, — прошептала я. — Кто-то из студентов потерял — я взяла, хотела отдать.

Мельком, фрагментами я видела, как он снимает мою сумочку с гвоздя, как раскрывает её над кроватью, рядом с моими ногами. Моё барахло, ценнейшее, потому как для жизни в другом месте тщательно отобрано, разлетается по покрывалу. Я слышу, как рычит Андрей. Ничего себе: добродушный Андрей ещё и рычать умеет? Кажется, Барон тоже удивлён. Пёс выходит из-под кровати и ворчит, как будто передразнивает Андрея. Дальнейшего я опять не вижу и не слышу. Сильная ладонь снова гладит меня по голове.

— Спи, — говорит мужской голос, и я соскальзываю с детской горки и лечу — медленно и воздушно. Здесь, в этом пространстве, где меня время от времени бережно гладят по голове, очень уютно.

15.

Что-то тёплое пригрело мою левую щёку. Солнце добралось. Сонно разомкнув и снова сомкнув ресницы, я некоторое время жмурилась на его лучи, бесконечным потоком впадающие в комнату. Пока ещё не пришла в себя и ничего не соображала, но отчего-то было так уютно! Чувствовала себя котёнком, пригревшимся в лапах мамы-кошки. Мягко разнеженным котёнком... И — несмотря на солнце в глаза, быстро распахнула ресницы и скосилась направо. О... Правой щекой я уткнулась в плечо Андрея. И спала, оказывается, на его руке, обнимавшей меня. Мало того — ладонью он ещё и придерживал меня за пояс.

Хм... Лицо близко. Не брился сегодня. Щетина — золотистая на солнце.

Затаившись, я начала думать, почему он в моей постели. И нехорошо, между прочим, что он в моей... Хотя мне нравится. Уютно так. И я в платье — как была, так и оставил... И недавняя странная, болезненная сонливость прошла.

Пора сообразить, как и что. Давай с самого начала. Он меня утром разбудил и повёз искать причину, почему на том месте горели дома и умерли сразу четыре брата. Там был и дядя Ваня. Хотя для меня он не "дядя", а скорее — "дед". Ну, если ему за девяносто. Если он вообще не прапра... И они вдвоём взяли меня за руки — и я увидела закопанный на поле хлеб, из-за чего и умерли те четверо. А потом... Я снова задумчиво уставилась на позолоченный солнцем колючий подбородок Андрея. А подбородок шевельнулся, и Андрей заглянул в мои глаза. И я ворчливо сказала:

— Думаешь, это нормально — влезать под бочок девушки, которая так слаба, что прогнать не может?

— Я не влезаю, — усмехнулся Андрей. — Я ей защиту укрепляю.

Помолчав, я сообразила, что так, перекидываясь репликами, мы ни к чему не придём. Точнее — Андрею-то хорошо, он всё понимает, а я... Хорошо. Раз он так, значит — я должна проявить инициативу, иначе он так и будет водить меня за нос. Не совсем то выражение, но другого я, пока сонная, подобрать не могу. Получается что-то вроде умалчивания с его стороны — в общем. И я спокойно и даже мечтательно сказала:

— А интересно было бы повторить ту штуку, которую мы проделали на поле. Или для неё обязательно нужны трое?

Он немедленно привстал, опершись на локоть (я с трудом задавила улыбку: ага, получилось!), сдвинул брови.

— Не смей ничего делать! Без меня!

— А если хочется? — так же лениво ответила я и повернулась лицом к нему сама, тоже опираясь на локти. — Нет, Андрей, ты только прочувствуй ситуацию: у меня есть сила — и ты признал это. А теперь вспомни себя. Неужели тебе бы в моей ситуации не хотелось сделать хоть что-то? Попробовать хотя бы?

— Даже пробы чреваты... — Он снова лёг — на спину. На меня не смотреть? Ах ты...

— Ничего! — как можно самонадеянней и даже легкомысленней сказала я и тоже легла. — Ты же рядом будешь. Вытащишь!

— Зоя...

— Андрей, дай мне честное слово, что ты не пробовал ничего, узнав о себе!

Молчание. Такого напора он от меня не ожидал. Я терпеливо изучала безупречно белый потолок веранды. Ждала.

— Наверное, ты права. Легче постепенно научить тебя чему-то, чем постоянно вытаскивать из собственных ляпов. Хотя сегодняшний ляп ляпом не назовёшь.

Чуть не перебила: ведь до сих пор я не творила никаких ляпов! Вовремя язык прикусила. Зато теперь на законных основаниях можно спросить:

— А что — было?

— Таисья. Она сделала на тебя привязку — на ту булавку, которую ты подняла. Тебе до этой вещицы достаточно было коснуться, чтобы невидимая игла проколола твоё личное пространство... Ведь Таисья думает, что ты тоже занимаешься всякими наговорами. Силу-то она умеет разглядеть. Булавка подкинута в расчёте, что в следующий раз, когда ты будешь заниматься магией, ты откроешься. И тогда из тебя тащить силы будет очень удобно. Пока мы с дядей Ваней держали тебя за руки, выхода энергии ты не почувствовала — мы тебя подпитывали, чтобы в транс видящего ты вошла легче и быстрей. И хватило нескольких минут, когда ты оказалась без нашей поддержки, чтобы Таисья немедленно принялась тащить с тебя энергию.

Я села, подтянув и обняв укрытые покрывалом ноги, прислонилась к стене с окном. Честно говоря, я примерно представляла, как всё это действует, но сказанное вслух конкретно и точно расставило всё по полочкам. И — стало страшно. Я взглянула на спокойно лежащего Андрея, закинувшего за голову руки.

— И что? Теперь она всегда будет тянуть с меня?

— Я же рядом, — усмехнулся этот самодовольный тип! И легко сел рядом со мной, посерьёзнел. — Зоя, начинаем обучение. Одна из старинных энергетических мер по охране человека — это объятия другого человека. Пока ты не научилась строить собственную защиту, я буду тебя часто обнимать.

Я во все глаза смотрела на этого наглеца! Это он мне так серьёзно лапшу на уши вешает?! Нет, мне, конечно, нравится обниматься с ним, но подавать объятия под соусом защиты?! Нет, он точно обнаглел, считая меня дурочкой. Ладно, промолчу. Пусть обнимает, если ему хочется. Хм... Значит, когда мы лежали в обнимку — это и называется "делал защиту"? Запомним! Да ещё и у дяди Вани спрошу!

— И оберегов никогда не снимай, — добавил он. — Если бы не они, ты бы раньше отрубилась, ещё на поле. Для первого урока хватит? Прекрасно, — сказал он, когда я пробурчала что-то невнятное. — Теперь спрошу я. Ты уже когда-нибудь пробовала что-то сделать сама? Только честно.

— Бабушка запрещала этим заниматься, — неохотно ответила я. — Говорила — рано ещё. Могу сделать что-нибудь не так. Но я всё-таки — совсем немножко — кое-что делала.

— Что?

— Лечила. Если никого из наших рядом. Бабушка следила, чтобы в нашем доме никаких книг по работе с энергией не было, и родители её поддерживали. Они-то считали это всё шарлатанством. Но в книжные магазины-то мне никто не запрещал ходить. Вот и вычитывала потихоньку, где что найду. Но в основном запомнила приём один очень несложный — наложение рук...

— После того как булавку нашла, пробовала заниматься наложением? — перебил Андрей, встревоженно склонившись ко мне.

— Не-ет, — протянула я, вспоминая, и уже уверенней сказала: — Нет. Наложением вообще не занималась. Разве что до булавки лечила Барона. — После моего ответа он задумался, а я вдруг вспомнила целую череду незаконченных дел: кухня осталась без моего догляда и наверняка там теперь погром — особенно в свете сломанной посудомойки; надо накормить Барона. Да и Андрей, пожалуй, голоден: что это для мужчины — пара пирожков? Господи, а ещё вчерашний ливень, наверное, прибил все овощи на грядках и цветы на клумбах! Но ведь всё равно надо там прибраться!

Я спустила ноги с кровати и съехала мимо Андрея. По инерции продолжая охватившие меня хозяйственные мысли, пробормотала:

— А ещё сегодня среда, и, кажется, я тебе не дала сходить на рыбалку...

— Ещё? — спросил Андрей.

Я обернулась: более счастливой физиономии я не видела! Интересно, о чём он подумал? Но мне уже было некогда, поэтому я просто, но твёрдо велела:

— А ну марш отсюда! Нечего тут!..

Он встал не спеша, шагнул к двери — мимо меня. Какое там — мимо, когда тут же, чуть склонившись, крепко обнял меня и спокойно ушёл.

И оставил меня с не самыми лучшими мыслями. Заправляя постель, я размышляла о том, что у нас какие-то странные отношения — весьма загадочные для меня.

Потом стало не до размышлений. Это когда я переоделась в рабочее платье и вошла на кухню. Огляделась, выложила для неотступно следующего за мной Барона остатки костей от холодца и со вздохом принялась за работу. Десять часов утра. Кажется, Женя с ребятами уехала недавно. Кастрюли и сковородки ещё тёплые.

Только успела вымыть всю посуду, присматривая за поставленными на плиту кастрюлями, как в кухню заглянул Андрей — предупредить:

— Зоя, сейчас приедет Володя из деревни. Покажи ему посудомойку, ладно? Он починит. Как сделает, зайди ко мне — на второй этаж. Нам сегодня ещё в одно место съездить надо бы.

Он начал отворачиваться — уйти и закрыть за собой дверь, но на пороге вдруг замер боком — глаза в пол, лёгкая улыбка на губах — секунды на три, после чего решительно вошёл. Я в этот момент только-только закрыла кастрюлю с рисом крышкой и теперь недоумённо смотрела на него. Он шагнул ко мне и, наклонившись, обнял. Совершенно изумлённая его движением, я тем не менее откликнулась — сама обняла его за пояс. Я вдруг отчётливо поняла, что хочу узнать, правду ли он сказал насчёт защитных объятий. Поэтому обняв его — ладони на спину, прислушалась к своим ощущениям. Сначала услышала ритмичный стук — ухом прислонилась к его сердцу. А потом затаилась: я не знаю, что это было, но вокруг нас, мне показалось, бушует ветер! Мягкий, сильный, тёплый! Он обвевал нас двоих так, что вздымал меня, — и я как будто росла, наполняясь странным движением внутри. Росла, готовая взлететь!..

Где-то чуть над ухом Андрей шепнул:

— Теперь поверила?

Я не шевельнулась, только вздохнула...

Он ушёл, а меня заела текучка будней: пока хлопотала с обедом и ужином, пока приходил Володя — смешной высокий парень, тёмно-рыжий, с выдающимся носом, из-за которого он походил на грача. Причём и серьёзный такой же, как грач: вышагивал крупно и с достоинством, разговаривал неспешно, но машину посудомоечную починил быстро. Правда, что-то сказал странное себе под нос, но это сказанное выглядело как бурчание рабочего человека, и я приставать не стала с вопросами о подробностях, а он быстро сменил несколько деталей, попрощался и ушёл.

А я закрыла полотенцами кастрюли и побежала на второй этаж.

Андрей сидел на полу и критически рассматривал стену напротив.

— А почему с пола? — поинтересовалась я.

— Потому что сидеть пока не на чем, — немного невпопад ответил он, не оборачиваясь ко мне. Посидел немного (я тоже пригляделась к стене — ничего такого, стена как стена) и обернулся ко мне. — Зоя, ты не будешь возражать, если мы с тобой снова сейчас же съездим в деревню?

— Нет. А скажешь — зачем?

— Скажу. Только сначала просьба одна будет. У тебя мобильный работает?

— Да...

— Понимаешь, я пытался дозвониться к одному человеку, но, видимо, был очень взволнован — и... — он беспомощно развёл руками.

Сначала я не поняла, что именно он имеет в виду, потом вспомнила посудомоечную машину и засмеялась.

— Мне мобильник сюда принести или спустишься?

— Спущусь. — Он поднялся с пола немедленно.

— Ой, Андрей, а я не повлияю на мобильный... — Я остановилась и озадачилась. — Я вообще не буду влиять, как ты, на всякие приборы? Ну, портить их своим присутствием?

— Зоя, у тебя на редкость упорядоченное поле, — торжественно сказал Андрей. — На приборы влиять так разрушительно, как я, точно не будешь.

— Подожди, ты мне кажешься таким спокойным, — удивлённо сказала я. — Так почему твоё поле неупорядоченное?

— Я стараюсь быть спокойным — чувствуешь разницу? — вздохнул Андрей. И вышел в коридор спуститься на первый этаж. Всё ещё удивлённая, я последовала за ним. — Быть человеком, владеющим колдовскими приёмами, очень сложно. Это ответственность за каждый личный шаг. Тысячи раз обыгрываешь со всех сторон вопрос: а имею ли я право вмешиваться в чужую жизнь? Как это вмешательство отразится на жизни моих близких и меня самого?

— Ты говоришь странно, — уже с недоумением сказала я. — Никогда не думала, что такие вопросы могут тебя мучить. Ведь ты и в самом деле выглядишь очень спокойным!

Андрей вошёл в мою комнату и сел на кровать, всем своим видом олицетворяя старания придумать, как мне ответить на вопрос так, чтобы я поняла.

— Поправлю — вынужденно спокойный. Если бы я не держал себя в состоянии покоя, миру вокруг пришлось бы очень плохо — и не только электрическим приборам. Зоя, мне скоро тридцать три. Я повидал достаточно многое и... Если воспользоваться метафорой, и довольно грубой, я представляю себе наш мир сплошной паутиной, в которой самое мелкое, самое незначительное наше движение создаёт дрожь всех паутинок, заставляя их трансформироваться. А уж направленное движение колдуна напрочь рушит устоявшийся порядок вещей и меняет многие судьбы — в том числе и мою!

— А как же такие, как Таисья? — осмелилась я спросить. — Она, мне кажется, так не думает.

— Если говорить грубо, она своё ещё получит, — снова вздохнул Андрей. — Когда мы с нею встретились, я с трудом уговорил её не носить браслеты. Дело в том, что у неё были металлические браслеты. Она много работала с энергией, а свои побрякушки не промывала проточной водой. А это один из главных принципов любой женщины, которая взялась за колдовство: носишь металлические украшения — мой их под водой каждый вечер. Да и любой женщины. Мои-то обереги на тебе настроены на противодействие любой отрицательной энергии. А вот свои она даже не удосужилась зарядить. А ей лень — и Таисья просто-напросто отказалась от ношения браслетов. Хотя зря.

Я тем временем вытащила мобильный телефон и кивнула ему. Андрей продиктовал номер и попросил меня держаться подальше во время разговора. Он с расстояния корректировал мою беседу с каким-то Гурием (тот, кстати, нисколько не удивился, что вместо Андрея с ним разговаривает кто-то другой). Тот жаловался на странное поведение скотины, да ещё у него вдруг ни с того ни с сего заболела жена — причём Машенька, медсестра, оставленная за главную вместо уехавшего в город врача, не смогла определить, в чём дело. Андрей посоветовал вызвать скорую помощь. Гурий замялся, сказал, что признаки болезни уж очень неопределённые: температуры нет, с давлением всё в порядке. В результате мы договорились подъехать к собеседнику через полчаса.

В начале этого получаса мы с Андреем должны были поесть.

Не дали.

Только мы устроились на кухне, только он взялся за вилку, как поднял голову и насторожился, прислушиваясь. Точнее, сначала насторожился, обернувшись к двери, Барон, не отходивший от нас ни на шаг.

— Мне показалось, или кто-то подъехал?

Андрей встал, вышел из кухни — я за ним.

В холле оглядывался растерянный мужчина, одетый в джинсовый комбинезон, здорово заляпанный какими-то тёмными пятнами. Уже настроенной на необычное, мне почудилось, что это — маньяк-убийца, который только что кого-то прирезал и теперь ищет себе новую жертву. Тем более что незнакомец и выглядел довольно кошмарно: борода без усов, огромные сверкающие глазища, нос гордо орлиный — и при том при всём сам тощий и сутулый. Так что, когда "маньяк" увидел Андрея и не поспешил, а даже бросился к нему, я на всякий случай просто-напросто спряталась за спиной хозяина дома.

— Андрей! Помогай! У меня в мастерской шут знает что происходит! Звоню тебе, а ни фига твой опять не работает! Скажи ты Фоме, пусть он тебе стационарный проведёт!

— Десять минут — мы выйдем, — тоном, не допускающим возражений, сказал Андрей.

"Маньяк" послушно покивал и торопливо вышел, бубня себе под нос что-то возмущённое. Андрей оглянулся на меня, пожал плечами. Мне понадобилась секунда на соображения.

— Колдунов в деревнях всегда кормят до и после, насколько я знаю, — решительно сказала я. — Так что перебьёшься с обедом. Я еду с тобой и записываю номера телефонов всех, кто хочет с тобой связаться. У этого, в комбинезоне...

— Сашка — он работает в ремонтной мастерской, — подсказал Андрей.

— Ну да... в мастерской (вот откуда пятна!), — послушно повторила я. — По дороге можно будет взять половину номеров всей деревни. Правильно?

— Какое — половину, — пробормотал Андрей. — Всей деревни. Он же не только машины всем ремонтирует. Но ты...

— Андрей, если ты ещё не понял, то говорю сразу: варю-жарю-пеку очень быстро. С ужином для ребят успею. Побуду с тобой, а если задержишься, кого-нибудь попросишь отвезти меня сюда. А когда тебе проведут обычный телефон, вот тогда ты мне и скажешь, что больше тебе мой мобильник не нужен.

— Зоя, а ты... не боишься?

— С тобой? — удивилась я — и он заулыбался.

— Тогда вперёд. Я сейчас с собой кое-что захвачу — и едем.

Сашка нисколько не удивился, когда "кое-что" Андрея явилось глазам в виде огромной спортивной сумки, которую Андрей не оставил в багажнике, а взял в машину. А я, пока Андрей бегал за этим нечто, успела сбегать к себе и одеться в джинсы и в футболку. Не знаю, что нас там ждёт, но в брюках я себя всегда чувствовала себя собранней. И воинственней, если что.

Андрей сел за руль, а мы с Сашкой устроились на заднем сиденье и за минуты езды я записала почти все номера телефонов от деревенских.

Как выяснилось, мастерская Сашки находится выше магазина, поэтому ему пришлось смириться, что в первую очередь Андрей велел заехать к Гурию. А когда мы вышли, я заметила, что стоящие неподалёку от дома Гурия двое мужчин, приглядевшись к нам, сразу заторопились к машине. Заметила, несмотря на то что со двора Гурия доносился хриплое мычание то ли двух, то ли нескольких коров. Мы с Андреем зашли во двор. Оглянувшись на закрывающиеся ворота, я заметила, что мужчины взволнованно заговорили с Сашкой. Нетрудно было сообразить, что и у них что-то стряслось. Ничего себе...

Едва мы оказались во дворе, к нам с крылечка поспешил хозяин дома — невысокий крепкий мужичок. Он даже одет был не по-городскому, как в основном одевались здесь — что я заметила сразу. Намечающаяся лысинка слегка блестела на солнце в окружении бледно-рыжих волос, печально скривлённые губы подёргивались. Он только хотел обратиться к Андрею, как тот, изумлённо оглядевшись, присвистнул:

— Гурий, да у тебя двор буквально нашпигован всякой дрянью! Кто заходил вчера-сегодня? Кого привечал?

— Да никого не было! — чуть не со слезами в голосе воскликнул мужичок. — Я с утра хотел скотину на выгул пустить, а коровы, обе, как взревут в голос! И со двора ни шагу. Я — фельдшеру звонить, он приехал — говорит: всё нормально, обе здоровые, только идти со двора не хотят. Мы с ним посмотрели-посмотрели, а они порога воротнего пугаются! Григорий Саныч и говорит: звони, мол, Андрею! Я — звонить, а ты трубку не берёшь. Я — туда-сюда, а тут вдруг жена — ложится посреди белого дня уже на кровать. Полежу, говорит, а то что-то нехорошо мне. Ладно, думаю, отлежится — может, вчера на солнце поплохело, сено сушили, переворачивали. А она мне слабо так плачет: Гурий, мол, подняться не могу, как легла! Я опять туда-сюда! Какое подняться, когда она головы поднять не может! А до тебя не дозвонишься! Что делать?! Что?!

— Я пошёл в дом, — распорядился Андрей. — Посмотрю, что с Верунькой. А ты вот возьми, коров накорми. Потом двор обойдём, посмотрим, где тут у вас чего.

Он отдал Гурию пучок сушёной травы и немедленно поднялся на крыльцо, откуда мельком взглянул на меня — и я поспешила следом, чувствуя себя не то ученицей колдуна, не то его помощницей. А может, и той, и другой.

Мы прошли длинные тёмные сени; из прорех стены, выходящей на двор, чуть теплились солнечные лучи, жёлтые и играющие пылинками. Всё было бы очень мирно, если б не рёв, чувствуется, уже уставших реветь коров... Андрей на ощупь открыл дверь в избу. Я сообразила, что это так называемая задняя — с большой русской печью, хотя тут же расположилась и газовая плита. Ещё одна дверь — в переднюю.

— Верунь, ты где?

— Здесь я, — донёсся шёпот из-за одной из занавесок справа.

Мы шагнули на голос, и я обнаружила, что длинные занавески с обеих сторон круглой финской печки скрывают довольно уютные закутки с кроватями. В то время как основная комната — передняя — была почти парадной: диван, большой обеденный стол, стулья, старенький сервант, телевизор...

На кровати пластом, на спине, лежала женщина, плохо видная в сумраке.

— Андреюшка, — шёпотом сказала Верунька, — плохо-то мне как. Даже плакать не могу, хоть и хочется. — Она замолчала — я поняла, что она отдыхает от произнесённых слов. — Андреюшка, Гурию я не сказала... А вчерась к нам в окно стукнул прохожий, не из нашей деревни, спрашивал, где ты живёшь. А потом... воды попросил. Как не дать? Сказала — войди, мол, во двор, сейчас и вынесу. Гурия-то нет. А я... глупая-то... Он и вошёл. Глаза у него вражьи. Сначала не рассмотрела, а потом увидела... Пока воды наливала в ковш, он на дворе стоял... Я потом за ворота вышла — а он прямиком к Таисье... И вот с утра давит мне на грудь что-то, сердце теснит, а ничего и нет. А уж коров-то жалко...

Я прислушалась. На дворе тихо... Коровы замолчали. И с надеждой взглянула на Андрея. Поможет ведь! Поможет он этой Веруньке!

16.

— Зоя, попроси Сашку съездить — привезти дядю Ваню, — сказал Андрей, присаживаясь на край кровати, где лежала Верунька. — На всякий случай пусть съездит на зады, за огороды. Возможно, дядя Ваня там ещё. — Он осторожно взял руку женщины — сначала показалось, что просто взялся за кисть, но увиделось: пальцы — кончиками на том месте, на котором обычно ищут пульс.

Я кинула жалостный взгляд на женщину, которая, рассказывая, что случилось, даже глаз не смогла открыть, и быстро сбегала во двор — там чуть не плачущий от облегчения Гурий гладил замолчавших коров по головам, а те вздыхали, кажется дожёвывая сушёные травы, и сидящий у ворот Барон смотрел на это действо явно скептически. Выскочив за ворота, я передала просьбу Андрея Сашке, который разговаривал уже с небольшой мужской компанией, и снова побежала назад.

Стараясь не потревожить больного — в моём представлении, а как ещё по-другому назвать? — человека, двери я открывала осторожно. Поэтому застыла у самых занавесок в спаленку Веруньки, сразу расслышав низкий мужской голос, от которого пробежали мурашки по телу и в котором не сразу узнала голос Андрея. Голос звучал нараспев: то тихо, будто уговаривающе, то сильно, повелительно, и тогда я слышала странные слова про камень Алатырь, про сильные ветра и высокие сосны... Особенно чётко услышала властно прозвучавшие, будто завершающие слова: "Да будет так!" После чего и в самом деле наступила тишина.

— ... Зоя, заходи.

Тихо-тихо я зашла за занавеску и присела на стул, откуда-то появившийся рядом с кроватью, в изголовье Веруньки. Привыкнув к темноте, я заметила, что сморщенное от страданий лицо женщины смягчилось, расслабилось. Как во сне...

Андрей наклонился с кровати, на краешке которой сидел, заглянул в мои глаза и переплёл мои пальцы со своими. Одними губами:

— Смотри. И ничего не бойся.

Полумрак в спаленке-закутке странно изменился, едва я почувствовала тепло его ладони. Объяснять мне, куда именно смотреть, Андрею не пришлось. Я немедленно перевела взгляд на кровать, на Веруньку, — и забыла, как дышать, а самое главное — старалась не пошевельнуться...

Маленькая, довольно плотная женщина лежала в простеньком платье, наподобие моего рабочего. Прямо у неё на груди громоздилось нечто бесформенное, почти дымчатое, с расползающимися по всему телу женщины то ли лапами, то ли щупальцами. Последние словно влипли в тело — и дышали, раздуваясь и опадая! И оно — то нечто, тоже тяжело дышало. Я, задохнувшись, смотрела, как вздымается и снова плющится бесформенное прозрачное тело... Опомнившись, подняла глаза на Андрея. Он кивнул, пошевелил пальцами, подсказывая, что я могу отпустить его ладонь. Разжатые, пальцы мои оказались мокрыми от пота.

— Смотри... — шёпотом повторил Андрей.

Ещё и удивиться успела: увижу ли?

Увидела. Без помощи Андрея. Всё то же самое. Теперь я была более собранной, успокоенной, наверное, поэтому сообразила: Андрей помог мне приноровиться к новому видению, а я сумела его сохранить. Значит ли это, что в следующий раз у меня останется возможность видеть по-новому?.. Правда, сейчас все мысли о новом видении перебивала беспомощная фигурка женщины на кровати.

— Смотри...

Полурасслабленная ладонь Андрея нависла над призрачным чудовищем, раскидавшим щупальца по телу Веруньки. Затаив дыхание, я смотрела, как чудовище вдруг вздыбилось. Не замечая своего машинального движения, но поддаваясь злому очарованию происходящего, я всё ниже и ниже наклонялась над кроватью.

Внезапное шипение чудища, в котором услышались отчётливые, но незнакомые слова, напитанные чёрной ненавистью и злобой, заставило меня отпрянуть! Да что там — отпрянуть! Откинувшись назад, я чуть не свалилась со стула — ладно, он стоял между кроватью и круглой печью, так что спинка застряла между ними.

Дымное чудовище между тем смолкло. Теперь оно походило на толстого кота, который пыхтит, замедленно пытаясь вырваться из сильной ладони, но, странным образом приклеенный к ней, ничего добиться не может.

От шёпота Андрея я снова вздрогнула так, что чуть не подпрыгнула. Он смотрел на чудовище, прилипшее к его ладони, бесстрастно и опять-таки властно, как будто абсолютно точно знал, что оно будет повиноваться ему. И стремительно шептал что-то презрительное и повелительное. Призрачные щупальца, только что жадно впивавшиеся в тело женщины, безжизненно провисали, а затем медленно втягивались в уменьшающееся тело чудища.

Дымка под ладонью Андрея исчезла.

Яnbsp; некоторое время смотрела на его ладонь, дыша ртом, будто боялась спугнуть кого-то или что-то. Потом перевела глаза на Андрея. Тот быстро глянул на меня, затем — на Веруньку. Та лежала спокойно — и вдруг с прерывистым всхлипом вздохнула и перевернулась на другой бок, лицом к стене.

Улыбнувшись мне, Андрей укрыл её одеялом, снова взял меня за руку, и мы тихонько вышли из передней избы.

Уже в задней я предупредила:

— За воротами народу-у!

— Тогда пока выходить не будем. Пошли во двор. В любом случае, перед выходом тебе надо взглянуть на кое-что.

Примерно предполагая, на что хочет Андрей обратить моё внимание, я послушно пошла за ним. И оказалась права. Не подходя к вскинувшемуся при нашем появлении Гурию, едва только спустившись с дворового крыльца, Андрей оглядел двор и предложил:

— Посмотришь?

И хозяин сразу остановился на полушаге, поняв, что мы продолжаем заниматься тем делом, ради которого он и вызвал нас.

— Ага, — сказала я, но, почувствовав, что он хочет, чтобы я отпустила его ладонь, сжала свои пальцы: ну нет, пока ты рядом, я и посмотрю! А то вдруг какую-нибудь гадость увижу? За кого цепляться буду, если напугаюсь?

Наверное, Андрей понял меня: снова улыбнулся чуток и оставил всё как есть.

В общем, едва только я повернулась присмотреться, как тут же изо всех сил стиснула пальцы! Да ещё машинально отступила, чтобы прижаться к Андрею. Он только вздохнул, и я вдруг поняла: не мешай ему сумка в другой руке, он бы обнял меня.

Двор представлял собой довольно небольшое замкнутое пространство. Слева от ворот сам дом, потом забор с небольшой калиткой — как я поняла, в сад; справа — старенькая лачужка, возможно, банька, затем — громадные поленницы дров, потом — хозяйственные пристройки: большой, явно просторный коровник, через маленький сарайчик переходящий в просторный же, "двухэтажный" сенник с деревянной лестницей на сеновал. Между забором в сад и сенником — ворота в огород. И везде — гнилыми, тёмно-болотными огнями, несмотря на слепящий солнечный свет, в котором купалось пространство двора, искусственно и мрачно сияли странные светильники. С мой кулак, примерно. Гнилушечные какие-то. Не знаю, как иначе назвать... Оглянувшись на Андрея, спросила охриплым от волнения голосом:

— Что это?

— Подойди — увидишь.

Нехотя вытянула пальцы из его ладони. Он тоже отпустил меня не сразу. Впечатление такое, что сомневается: отпускать ли вообще меня одну? Как ни странно именно его колебания подбодрили меня (спасёт, если что!), и я нерешительно, но всё же подошла сначала к баньке, наверху низенькой двери которой сияли тёмным огнём сразу две гнилушки. И озадаченно заморгала глазами, чувствуя себя совершенной дурочкой: странными, пугающими огнями сияли две монетки по десять копеек!

На всякий случай вопросительно обернулась к Андрею. Он стоял на месте, терпеливо дожидаясь меня. Поэтому я, уже успокоившись, медленно обошла весь двор, приглядываясь ко всем постройкам и даже к разрезанному автомобильному колесу-поилке для кур, которые недовольно кудахтали, пытаясь искупаться в пыли: слишком мало её осталось после вчерашнего ливня. И везде — одни монеты.

Вернулась к Андрею. Он поставил сумку на ступеньку крыльца и вынул из неё бутылочку с водой и небольшой пакетик.

— Полей мне. — Он протянул бутылку с водой. — Только экономней.

— Это что? — задала я всё тот же вопрос.

— Святая вода.

Он омыл руки этой водой, взял пакетик и тоже быстро обошёл двор, собирая все монетки. Я шла за ним, наблюдая и будто проверяя, все ли он собрал. Гурий следил за нами с беспокойством и с надеждой, иной раз вздрагивая от звяканья падающей монеты. Он-то их не видел, пока монета не оказывалась в руках Андрея.

Вернувшись к сумке, Андрей положил в неё пакетик с монетами. Только он застегнул сумку, только я снова полила ему на руки, как открылись ворота — и, тяжело опираясь на посох, во двор вошёл дядя Ваня. Выглядел он очень утомлённым, а при виде нас только вздохнул.

— Что ж такое это... Только решили со старым разобраться, а тут ещё новое нещечко подвалило!.. Что случилось, Андрей?

Андрей быстро, но вполголоса, чтобы Гурий не слышал, пересказал историю Веруньки. Присевший на ступени дядя Ваня внимательно выслушал и спросил:

— Говорит — к Таисье хожалый направился? Не сказала Веруня, как тот выглядит?

— Сказала только, что глаза у него вражьи.

Дядя Ваня задумался, сдвинув кустистые брови.

— Вражьи... Да это не Кузьма ли ивановский? — И специально для меня объяснил: — В километрах тридцати от нас деревня есть — Ивановка. Там один спец по нашему делу проживает. Глаза-то у него точнёхонько вражьи — по-другому и не скажешь... Чудно. Чего ж ему понадобилось от Таисьи? Вроде как и незнакомы они?..

— Дядя Ваня, вся деревня гудит, — напомнил Андрей. — Этот Кузьма, видать, очень сильный, что смог всех деревенских на дыбы поднять? — И показал пакет с монетами. — Это я только с Гурьева двора взял. А ещё на Веруньку накинул "мешок" страшный... И за воротами мужики стоят: нам ведь до вечера всех обходить — не обойти. Так мог он такое?

— Мог, — угрюмо сказал дядя Ваня. — Мужик в самом соку — лет сорок, силищи столько, что, ежели поделится, — ещё и останется. Надо бы с ним поговорить — чего, мол, деревню портит? Вот и думай теперь, куда вперёд бежать: не то порчу его снимать, не то с ним самим разговоры говорить. Что с ним вдруг? С чего наехал сюда? Всю жизнь безвылазно у себя. А тут вдруг — на тебе... Слышь, Гурий, попить бы чего, а?

— Молочка будешь? — обрадовался хозяин. — Сейчас вынесу. Али в дом зайдёшь, дядянька?

Он уже собрался прошмыгнуть мимо сумки, на которую поглядывал, как на ядовитую змею, как Андрей окликнул его:

— Гурий, ты жену не буди. Спит она. Как отоспится — встанет здоровой.

— Ой, спасибо тебе, Андреюшка!

Пока хозяин искал, в чём вынести молока, — дядя Ваня отказался заходить, мы быстро устроили совещание. Я и Андрей сели по обе стороны от старика.

— Втроём-то не в пример легче будет, — задумчиво сказал дядя Ваня. — Но чую, в первую очередь всё же надо бы напрямую спросить Кузьму, что это он баловать удумал. Да ещё Таисья опять-таки тут к чему примешалась?

Вернулся хозяин с кувшином молока и со свежевыпеченным хлебом, нарезанным большими ломтями — хозяйка ещё утром расстаралась. Я как вдохнула воздух над тарелкой с хлебом — чуть слюной не подавилась. Да ещё с молоком. Гурий раздал кружки, и мы минут пять не могли ни о чём говорить. Так вкусно — ещё тёплый чёрный хлеб (духмяный — одобрительно сказал дядя Ваня) с прохладным молоком от утренней дойки!

Пока ели, мужчины продолжали думать, отчего вдруг неизвестный мне Кузьма так злодейски надумал нанести визит сюда.

— И непонятно, почему именно сейчас? — раздумчиво говорил Андрей. — До субботы-то три дня осталось. Своих чудес полно, а тут ещё со стороны...

А доели, ворота открыл Сашка и сообщил, что от дома Таисьи только что машина отъехала, а в машине из пассажиров — двое, сама Таисья да ещё какой-то мужик. И поехали они, кажется, в сторону речки.

Мы переглянулись. И правда — что происходит?

Что бы ни происходило, пришлось взяться за дело. Собравшиеся у ворот Гурия мужчины умоляюще, а то и разгневанно просили немедленно идти или ехать к кому-нибудь из них, чтобы "почистить" дом или двор. Потенциально вычисленный Кузьма успел здорово наследить! Хорошо ещё, как выяснилось, только на одной деревенской улице. Так что нам пришлось идти "с низу на верх", как здесь говорят: деревня от речки к магазину слегка поднималась — на небольшой холм. Или — с нижнего пруда на верхний.

Не во всех домах пострадали хозяйки, хотя такие тоже встречались. Если такое было, выручать несчастную шёл дядя Ваня, а мы с Андреем "чистили" дом и двор. Как я рада была, что переоделась в джинсы! Полазить пришлось (я тоже монеты и какие-то связанные соломой щепочки искала и собирала) — не приведи Господь! Успела и на крышу залезть, и на сеновал в одном дворе. Там дыра была узкая, между стрехами, — Андрей не пролез бы... Вскоре вконец выдохшийся дядя Ваня сел и сказал, что больше не встанет, пока не отдохнёт, поскольку с ногами плохо — не дойдёт никуда, даже в соседний дом, даже с посохом. Работали мы несколько часов, и, если честно, то у меня тоже в коленках подрагивало, да и Андрей не двужильный — осунулся. Решили сделать перерыв: дядя Ваня остался подремать у очередного пострадавшего, а нас Сашка отвёз домой.

Мы с Андреем сели на заднее сиденье — Барон в ногах, а мы в обнимку, чему наш водитель нисколько не удивился, и Андрей сразу спросил у него:

— А у тебя что в мастерской?

— Ноет, — лаконично ответил Сашка.

Андрей только нервно скривил рот.

Я дёрнула его за рукав. Он-то понял, а я?

— Заходишь в мастерскую, а там... — Он задумался, как бы лучше объяснить. — Представь ной комара, увеличенный в несколько раз. Аж в ушах дребезжит, и всё тело пронизывает. И не на одной ноте, а как будто ребёнок ноет. Только ноет на такой громкости, в одном помещении с этим звуком и минуты простоять не сможешь. Скорее всего, куклу сунули куда-нибудь в щель. По звуку обычно не определишь, куда именно.

— Вот-вот, — недовольно сказал Сашка. Он сутулился сильней прежнего и то и дело вздыхал. — Там сегодня не то что работать — с минуту не постоишь. Голова сразу как с похмелья. А у меня там два трактора и легковушка. Машинка — ладно, подождёт, а сейчас самый сенокос — с тракторами сегодня обещался, а вон видишь — что произошло...

Дальше он ворчал уже себе под нос, следя за дорогой. У дома он спросил:

— Мне потом за вами приезжать или как?

— На своей приедем, — отозвался Андрей, таща сумку к крыльцу.

Уже в холле я спросила, машинально держа собаку за ошейник:

— И что теперь со всем этим будешь?

— Отдам Жене. Завтра они опять в город поедут. Монеты нейтрализованы — пусть с девчонками в церковь сходят и отдадут. Мы обедать будем? Я сейчас сумку на второй этаж закину и...

— Обедать? Не смеши. Ранний ужин — самое то. Я тоже быстренько переоденусь — и на кухню. Там есть что можно быстро перехватить. Только на плиту поставить и согреть, — припомнив содержимое кастрюль в холодильнике, сказала я. И похвалила себя за предусмотрительность.

И мы разбежались. Он побежал на второй этаж (я ещё возмутилась: ничего себе — у него ещё есть силы взбежать по лестнице!), а я поплелась к своей комнате. Даже не сама поплелась, а ведомая Бароном, который — такое впечатление — сразу понял, куда именно я пойду после долгой прогулки. Ему-то хорошо: куда бы ни пошёл — везде его с изумлением разглядывали и ахали, что до сих пор живой и на лапах, — и везде по такому случаю ему находился какой-нибудь гостинец. Который передавали через меня. Поскольку подойти к псу близко так никто и не решился. Чему я очень удивлялась, честно говоря: вот уже несколько дней Барон жил в доме Андрея, и студенты относились к нему довольно беспечно. То и дело — походя, словно ненароком, — могли погладить его по загривку, а пёс не то что не огрызался, но принимал ласку спокойно, как должное. Правда и то, что в деревне Барон ходил со мной рядом — чуть набыченный, будто ожидая чего-то нехорошего. Что ж, если учесть нервозную обстановку, его понять можно...

В шагах двух от двери в мою комнату пёс вдруг насторожился и застыл, отдёрнув лапу, которой только-только ступил вперёд. Уже предупреждённая странными событиями дня, я тоже замерла, а сердце забилось часто, до боли... Через минуту я опомнилась. Со мной Барон, он пока не собирается убегать, случись что... Да и я сама... Кулачки сжались сами по себе. Пора бы мне попробовать самостоятельно испытать то, чему сегодня научил Андрей. Ведь пока дверь не распахивается. Значит, то, на что смотрит — ой, уже не просто смотрит, а тихо рычит Барон, — пока не собирается вылетать из комнаты...

Холодея от страха и ожидания чего-то внезапного, я перешла на зрение, которое помогало увидеть тот странный гнилушечный свет в крестьянских дворах. Дверь не изменилась, хотя я ожидала чего-то жуткого, в том же призрачном болотном цвете. Как в фильмах-ужастиках — по краям двери... Попробовать зайти?

Я взглянула на Барона. Пёс явно не стремился попасть в комнату. И вообще — кажется, хотел отойти от двери. Его останавливало лишь то, что я стою тут же. Я осторожно протянула руку дотронуться до двери. Пальцы коснулись дверной ручки, нерешительно толкнули её вовнутрь.

Дверь медленно проехалась до конца. А я непроизвольно взметнула ладони ко рту, чтобы не закричать. Уже из коридора было хорошо видно, что недавно белые стены и потолок комнаты обляпаны грязно-коричневыми потоками чего-то, недавно выплеснутого на них. Белое осталось редкими пятнами. Барон угрожающе зарычал, потянувшись понюхать, но очень осторожно и так и не решившись подойти ближе.

— Что происходит? Почему рычит Барон?

С лестницы быстро сбежал Андрей. Мы оглянулись на него. Он сразу определил, что мы не зря застряли перед дверью, и быстро осмотрел мою комнату.

— Так, Зоя, иди на кухню. Я попробую из этого вытащить твои вещи, — хмуро велел Андрей. Он дождался, пока я развернусь и пойду на кухню, и только после этого вошёл в мою комнату — я оглянулась посмотреть, войдёт ли.

На кухне я устало села на табурет, сложила руки на коленях. Ступор. Никаких мыслей. Голова — пустая. Перед глазами — замызганная грязью комната... Мои вещи — в грязи. Покрывало с кровати сдёрнуто, и на светлом пододеяльнике лёгкого одеяла ещё не впитавшаяся лужа коричневой грязи... Сумочка на полу — от неё россыпь вещей, как будто её швырнули изо всех сил — раскрытую... Осколки разбитой вазы, истоптанные цветы... Мохнатые головы пионов, раздавленные... Что-то внутри оборвалось, и я, уткнувшись в ладони, зарыдала.

За что? Что я сделала этой Таисье? Андрея не поделила? Но ведь у неё никаких чувств к нему нет. Это я сразу поняла. Она кокетничает с ним, ведёт себя вызывающе, заставляя обращать на себя внимание, но нет в ней чувства к нему! Нет!

Кто-то со стороны угрюмо сказал: а почему ты решила, что Таисья именно из-за Андрея тебе гадит? Может, это что-то другое?..

И внезапно — интуитивно — я поняла смысл происходящего. Да, это не из-за Андрея, хотя какая-то связь с ним есть. Это — из-за меня. Меня выгоняют из деревни. Из-за меня приехал этот страшный Кузьма — его вызвала Таисья, боясь, что не справится, что не сможет напугать меня так, чтобы я со всех ног сбежала отсюда, а может, боясь в одиночку натворить то, что сейчас сделала легко и не боясь ничего. Но в чём и где я им перебежала дорогу? Вспомнить бы, что сказал дядя Ваня в первый наш разговор с ним.

Дотянувшись до полотенца, я вытерла слёзы, еле-еле успокоилась и пошла готовить ужин. Пока руки механически двигались в привычной работе, я продолжала размышлять, пытаясь собрать воедино то, что узнала.

Андрей вошёл с узлом моих вещей в покрывале и сказал:

— С этого дня до субботы ты будешь спать у меня, в лачужке.

— Угу, — рассеянно ответила я. Так же рассеянно глядя на узел, который он положил в уголок, на табурет, спросила: — А в остальных комнатах всё... нормально?

— Там не тронули.

— Андрей, скажи, а что имел в виду дядя Ваня, когда сказал: "Эта ж ситуёвина — на вес золота?" Ну, про то, что сейчас нас стало трое, пока он жив? — сумбурно выразилась я, свалив всё в кучу.

— Хм... Он так сказал? А, понял. Дядя Ваня специализируется на заклинаниях. Я — на оберегах. Ты — очень сильная видящая. Так что ситуация, когда такие специалисты... И... — Андрей осёкся. — Зоя, ты гений, — сказал он, серьёзно глядя на меня. — Ты молодец. А я-то думал...

— Таисья сможет здесь, в деревне, жить, если нас будет трое?

— В том-то и дело, что нет. Это огромнейшая редкость, чтобы в одном месте три белых колдуна собрались...

17.

Может, я и молодец, но я всё равно не понимаю, почему Таисья не сможет жить в деревне, пока в ней живут трое белых колдунов. Я-то поняла это по наитию, но какая связь между жизнью Таисьи и нами тремя? Кажется, это знает дядя Ваня. Спросить у Андрея? Он так уверенно сказал про огромную редкость. Может, тоже знает?

Убрав тарелку с салатом и положив картофельное пюре со шницелями, облитыми горячим соусом, поставила всё перед Андреем и, поколебавшись, всё-таки спросила:

— А почему она не сможет жить здесь? И при чём здесь трое?

Он ответил не сразу, а я ещё пожалела, что спросила не вовремя: его рука с ложкой застыла над тарелкой с горячим, а тёмно-синие глаза на какое-то время стали прозрачно отсутствующими: он явно размышлял, как мне объяснить то, что для него и для дяди Вани казалось простым и понятным.

— Для начала придётся усвоить, что тройка вообще является одним из довольно сильных магических чисел. Вспомнить только сказки, где есть три сына, три дня и три ночи для выполнения какого-то задания, трёхголовый змей. Это что вспомнилось навскидку. Главное, что на сегодня надо знать: тройка — число объединяющее, а значит, усиливающее. Представь три полена, горящие отдельно друг от друга. Причём все разные: одно горит долго и не слишком сильно, второе вспыхивает сразу, а третье даёт нужный запах. А если их соединить в костёр? И света больше, и теплей. Чисто практически трое колдунов с различными возможностями могут, объединившись, создать определённый фон в том месте, где живут. И этот фон помешает единственному чёрному жить привычно. Энергия места меняет свой рисунок. Уже трудней работать с личной, привычной магией. Поэтому Таисья выбрала тебя из нас троих, как самую слабую, и пытается выгнать. Старика дядю Ваню из деревни не выгонишь — он здешний. Я тоже закрепился на месте, застроился. А вот ты — приезжая. Судя по всему, она рассчитывает так: если тебя довести, ты уедешь, и тогда она вернётся к привычному ритму жизни.

— Ты так много знаешь о числах? — с любопытством спросила я, переварив его ответ и выждав, пока он доест пюре.

— Не очень, — признался он. — У меня много книг по нумерологии, да и по эзотерике, но проштудировать их — времени нет. Надо бы вообще библиотеку привести в порядок, но что-то я ничего не успеваю.

— Давай я помогу, когда всё закончится? — предложила я.

— А куда ты денешься? — пробормотал он. — Конечно, поможешь.

— Так уверен? — фыркнула я, прислушиваясь: кажется, на улице постепенно нарастал рокот моторов. Женя с ребятами приехала? Хорошо ещё, пока Андрей ел, я успела приготовить уже привычный всем "шведский стол".

И точно. Через пару минут в дверь заглянула Женя, улыбнулась нам и предупредила, что "народ дико голодный" и ужинать влетит сейчас же, немедленно. Я отозвалась, что всё готово, а девушка мечтательно потянула носом и убежала переодеваться и умываться. Будто специально выждав это время, Барон сорвался с места и, чуть пригибаясь — типа перебежками, помчался из кухни. Я вздохнула ему вслед: куда он? Не в мою же комнату? Небось, засядет в холле или выйдет на улицу, дожидаясь меня.

— Тебе помочь, чтобы побыстрей со всем разделаться? — спросил Андрей.

— А я уже всё. Как ты думаешь, можно будет попросить Женю, чтобы она без меня ничего не мыла? Я приду — сама всё сделаю.

— Смеёшься — попросить? Да она рада будет! — засмеялся Андрей.

Критически оглядев "шведский стол", я поприкусывала губу, раздумывая, спросить или нет ещё кое о чём. Будет ли Андрей злиться после моего вопроса? Хотя вряд ли... Он вон какой всё время спокойный. Даже странно, что электрические приборы время от времени летят, ломаются. Хотя, если он только недавно начал заниматься своими способностями вплотную, весь этот беспорядок вокруг него очень даже понятен.

— Андрей, ты же говорил, колдун не сможет войти, если дверь закрыта, — решившись, робко сказала я. А в душе всё равно трусила: вдруг рассердится? Он же обещал, что всё будет хорошо, а тут — такой облом.

Но Андрей очень серьёзно воспринял проблему.

— И в самом деле, — пробормотал он сердито, обдумав ситуацию. — Ещё не хватало, чтобы по моему дому чужие свободно шастали. Ну-ка, ты закончила здесь, на кухне? Давай-ка зайдём к тебе ещё разок. Ты уже успокоилась — вот и посмотришь. Может, твоими глазами теперь что-нибудь увидим? Сразу-то не сообразили осмотреть.

Он поднял узел с моими вещами и первым направился к выходу из кухни. Чувствуя себя чуть не погорелицей, я поплелась следом. Не хочу. Не хочу в эту комнату. Она теперь для меня чужая. Страшная. Даже заглядывать не хочу... Но — надо.

Вовремя, между прочим, вышли. Нам навстречу уже спешили парами и по одному ребята. А стоя перед порогом в свою несчастную комнату, я услышала из кухни радостные вопли и оживлённый перестук и звяканье посуды.

Наверное, где-то с минуту мы снова разглядывали помещение, превращённое в свинарник. Потом Андрей протянул мне руку — переплести свои пальцы с моими — и ровно, но явно сдерживая злость, заметил:

— Одно счастье — обыкновенная грязь. Смыть и покрасить наново нетрудно будет... Ну — что? Смотришь?

— Смотрю.

Каждую стену крест-накрест глазами... Однако всё равно взгляд чуть было мимо не скользнул. Но зловонно-болотное сияние всё же заставило приглядеться к месту, где мелькнуло что-то знакомое. На полу, почти под кроватью, — такая же монетка, как те, что были рассыпаны по дворам деревенских жителей.

Проследив направление моего взгляда, Андрей вздохнул.

— На кухне, кажется, на подоконнике, я бутылку оставил — с остатками святой воды. Наверх идти за другими не хочется. Принесёшь?

— Сейчас.

На кухне меня встретили радостным криком и воплями благодарности. Пока добралась до подоконника — всё плохое настроение куда-то улетучилось. Схватила бутылку и прибежала назад, к Андрею, — счастливая, что угодила голодным! И он, глядя на меня, усмехнулся и, вскинув подбородок, пробормотал:

— Или я, или она...

Спрашивать не стала, что он такое загадочное бормочет. Всё казалось, что слова благодарных ребят мягкой волной укрывают и греют меня.

Полили воду на руки прямо на пол в комнате. После чего Андрей велел мне оставаться на месте и вошёл подобрать монетку.

— Как она здесь очутилась? — вслух подумала я.

— Видела ведь, где она лежала? Ты форточку до конца не закрыла, — движением брови на остеклённую стену веранды указал Андрей. — Был бы кто дома, на такое они бы не пошли — присутствие живого не пустило бы. А так он закинул монету в щель, получил собственное пространство внутри чужого, окружённого оберегами, и спокойно вошёл.

Оптимистическая волна постепенно утихала, словно спадала с меня, укладываясь вниз, вокруг меня, всё более плоская и плоская. Пока не испарилась.

— Андрей... — наконец решилась я. — Может... Может, мы с дядей Ваней быстро сделаем то, что в деревне есть из прошлого плохого, а потом я уеду? И лучше сразу предупредить об этом Таисью? Чтобы она больше ничего... Ну, с этим своим помощником, а? Андрей, наверное, так будет лучше...

— Так, — спокойно сказал он. — Продолжаем изучать математику. Ученица Зоя, скажи мне, пожалуйста, какое число больше — два или один? И что хорошего в том, что были один и два, а стало один, одна и одна? Глупо. Даже говорить об этом не хочется. Таисья не пропадёт нигде, а своей судьбы портить я не дам. Эгоист — в какой-то мере.

Он говорил не просто спокойно, а даже как-то лениво и вроде как загадками, но я понимала его с полуслова: если я уеду, он останется один. Двоих не будет. Он оставлял мне выбор, но чётко сказал, чего именно хочет он сам. Но я ещё сомневалась.

— Андрей, но деревня...

— Что — деревня? Таисья слишком самонадеянна. Одно дело, когда она по мелочи гадит, другое — когда приводит подмогу и начинает погром. Она ещё сама не поняла, что именно натворила. Да ещё наследили так, что плеваться хочется. Будто специально заявили: да, это мы пакостим. Вот когда вернётся в деревню с этим своим Кузьмой... Честно говоря, Кузьму я тоже не понимаю: взрослый мужик, а повёлся на бабьи выкаблучивания... Прости, Зоя. Достали они меня.

— Тема закрыта, — задумчиво сказала я.

Он бросил монету в тяжёлый пакет, к остальным, и унёс его запереть в будущей библиотеке на замок... Мы с Бароном сидели на ступеньках крыльца, дожидаясь его, готовые к новой поездке. Андрей вышел и сел рядом со мной, отставив в сторону новую сумку — тоже достаточно вместительную.

— На дорожку посидим?

Я кивнула. Мы помолчали, а потом я спросила:

— Сколько домов осталось?

— Около десяти. Плюс мастерская Сашки. Туда придётся в последнюю очередь. Устала? Немного осталось.

После моего вздоха он встал — и мы с Бароном тоже встали. Но не успела я сделать и шага, как Андрей, ни слова не говоря, обнял меня, пока стояла на ступеньке. От неожиданности я сначала было отпрянула. Но он держал крепко, и бездумное напряжение постепенно проходило... Я прижалась к нему. Такой большой... Сцепила пальцы у него на спине. Хотела опять прочувствовать, как энергия вздымается вокруг нас и вздымает меня, но... Почувствовала сильное тело, услышала, как размеренно бьётся сердце... И так захотела другого...

Он будто услышал: чуть отстранил от себя, вгляделся, словно спрашивая, и быстро склонился ко мне. Я внезапно взлетела и обнаружила, что сижу на широком карнизе окна из холла. Потом забыла. В смысле, забыла, что сижу и что на карнизе. Андрей целовал жадно и властно, будто дорвался до того, что раньше было для него под величайшим запретом. Он держал меня за плечи, гладил по спине, по волосам, придерживал лицо, будто боялся, что я отвернусь... А я... Я уже не сидела на карнизе, я сидела на нём, как маленькая, которой страшно переходить бурную речку. Именно она — не я! — маленькая, и вцепилась в большого и сильного: обняла его за шею, ногами обвила за пояс и лихорадочно целовала и целовала, наконец-то поверив, что он и правда хочет именно меня! Ничего не видела, кроме его тёмно-синих, уже почти чёрных, глаз, ничего не слышала, кроме его частого тёплого дыхания!.. Нырнула в его чувственность — сама обострённо чувственная: с начала его малейшего движения понимала, чего он хочет. И кожа похолодевшая, гусиная — от понимания... Пластичная — внезапно, потому что инстинктивно двигалась так, чтобы ему было удобно обнимать меня, — такого со мной никогда... Будто влилась в него: его нервы — мои, мышцы его — тоже присвоила. Откинула голову назад... Какие у него глаза... Пальцами провела по лицу, пока на меня смотрит, пальцами по губам... Никогда не думала, что буду такой... беззастенчивой... Кажется, я его укусила. Кровь... Мой. И я — его... Снова пальцем по нижней губе. Какой у него рот. От взгляда на него — жар по телу и в коленках слабею...

Он снова не выдержал — приник ко мне. Мо-ой...

— ... дре-ей!

Он неожиданно остановился, тяжело дыша. Я уткнулась в его плечо, утихомиривая своё дыхание и чуть не плача, что он остановился. Почувствовала, как он повернул голову. Не на меня смотрит — это я поняла сразу... Не-ет! Вернись!..

— Андрей! Что происходит?! — голос Жени.

Ну заче-ем она-а?!

— О... — Её же голос — но с толикой смущения.

— А что... происходит?

Тишина... Я глаза закрыла, еле удерживаюсь, чтобы не погладить его по коже под рубашкой... Умру, если не дотронусь... Даже заплакала от желания — сама не заметила, как слёзы потекли... Всё опять испортил голос Жени.

— Ну, теперь-то понятно, что именно. Только не знаю, как объяснить девочкам, почему по всему дому электричество вырубило. У нас фены не работают, и у зеркала не посидишь, про утюги молчу уже... В общем, посмотри пробки, лады? Я пошла.

Андрей пробормотал что-то, отчего я затряслась, сквозь слёзы неудержимо и бесшумно хихикая ему в грудь. Потёрлась о его рубашку, чтобы слёзы промокнуть. Хороший у меня платочек... Тёплый такой... "Контрольный выстрел!" — вот что он пробормотал и снова поцеловал меня, но уже коротко. Потом — шаг к стене дома.

— Садись.

Усадил снова на карниз. Я села удобно и почему-то чувствовала себя как-то... по-бандитски. Вот. Стоит. Большой. А я его всё равно поймала. Легко. Облизнула свои горящие от недавних поцелуев, сухие без него губы — глаз оторвать от них не может, застонал. Снова шаг ко мне...

Девчоночий визг из дома. Одновременно — приглушённый стенами грохот. Э... Это там что-то ещё грохнуло само по себе, или это опять Андрей?.. Или... я?

Опустил руки. Выдохнул. И — хрипло:

— Не балуй.

Сведённые брови с трудом расслабились. Он резко повернулся и быстро зашёл в дом... Оставил меня думать на глупые темы. Кто ещё кого поймал. Ушёл. А я одна. Как будто тот самый нерв оборвали, который меня с ним связывал... Поплакать, что ли? Только сначала придумать надо, с чего плакать: то ли оттого что он меня оставил, то ли от счастья?

Барон подошёл под окно, сел под моими ногами. Глянул наверх — на меня. Нет, вы только поглядите! Морда — ухмыляется! Это что — он понимает, что произошло? Нет, он понимает, что происходит?!

— Тебе... — Ой, а сиплая! Откашлялась и уже нормальным голосом: — Тебе не кажется, что таким взглядом собаки на людей не смотрят?

А нерв-то не оборван. Дрогнул туго натянутым канатом и затрепетал. Резко оглянулась на дверь. А она открылась секунд через десять. Вышел. Постоял, не глядя на меня. Набрал воздуха...

— Зоя, вызови Сашку. Я в таком состоянии за руль не сяду. Машина не выдержит.

Прежде чем звонить, я всё-таки осмелилась спросить:

— А... в доме что случилось?

— У Олега, у одного из ребят, взорвался этот... не знаю, как называется, ну... типа проигрывателя. Они его в холле оставили — девочки просили музыку послушать... Ну и... Хуже, что ни один мобильник не работает. — Он наконец обернулся ко мне и, сообразив, виновато спросил: — Твой тоже?

— Ой, я его на кухне оставила.

Я спрыгнула с карниза и побежала на кухню. Помню, что оставляла на подоконнике. Вот он! Ткнула кнопку. Живой! Вспомнила — оглянулась на холодильник. Слава Богу, работает! Сунула мобильник в карман джинсов, чтобы никого не раздражать, и побежала назад. Да только перед входной дверью шаги замедлила, снова беззвучно засмеялась: а стоит ли выходить к Андрею? Может, позвонить здесь и сейчас?

Обернулась, а в холле три-четыре расстроенных человека — рассматривают свои мобильники, пытаясь понять, что произошло. Нет, только не при них.

Интересно, Женя их предупредила о странных особенностях своего богатого родственника? И как теперь? Сможет ли Андрей расплатиться с ребятами?.. Помотала головой и вышла. Успела заметить, как Андрей, вместе с Бароном, пропадает за углом дома. Решил всё-таки попробовать машину? Ладно, пока его нет — попробую дозвониться до Саши. Телефон сработал.

Саша даже возмутился, когда я спросила, сможет ли он подъехать — нас забрать.

— Ща буду! — весомо сказал он.

И я снова села на ступени крыльца, пытаясь привести мысли в порядок.

Вот теперь я поверила в "серьёзные намерения" Андрея. А то говорил так, как будто у нас на все случаи жизни договорённость, а сам — ни движения, что... любит меня. Я снова прикусила губу, пытаясь не слишком откровенно выглядеть счастливой.

Он всего лишь хотел поделиться со мной энергией, потому что я выглядела слишком усталой. Но, кажется, я вызвала в нём всплеск этой энергии. А вот интересно... Я усмехнулась. Да, интересно, получится ли у меня упорядочить эту мощь. Говорят, надо всего лишь уметь что-то представить в воображении. Если у меня сила есть — должно получиться. Если Андрей захочет снова меня обнять.

Смогу ли я пожертвовать своим мобильником? Я улыбнулась.

Сначала из-за угла появился Барон. Обернулся, будто отслеживая, идёт ли за ним человек. Идёт. Лёгкой рысцой пёс добежал до меня. Андрей крупно шагал ко мне, пока вдруг не встал на месте. Что это он? Ах, вот в чём дело. Смотрит на мобильный в моих руках. Наверное, так делать не надо бы, но с Андреем по-другому не получится. Я показала ему телефон и зашла в дом — оставить мобильный там. Вышла. Андрей с места не сдвинулся. Показала ему уже пустые руки. Усмехнулся, подошёл.

Я облегчённо вдохнула. Не обиделся.

— Значит, работает?

— Ага. Саша сейчас приедет.

— Тогда пошли. Встретим его по дороге. Барон?

Пёс пошёл за нами не сомневаясь.

Едва дом скрылся за поворотом, за кустами и деревьями, Андрей сразу взял меня за руку. Остановил. Заглянул в глаза.

— Не напугал тебя?

— Нет. — Собралась с силами и выдохнула: — Ещё хочу!

Он аж задохнулся. Пока соображал, я приноровилась, подпрыгнула — обняла его за шею. Волей-неволей придержал, чтобы не свалилась с него. Глаза в глаза.

— Я боялась, ты мне врал.

— Про что?

— Ну, что ты и я...

— Мы.

— Мы, — согласилась я. И поцеловала его.

Он закаменел, но ответил. Чуть-чуть. Легонько.

— Нам нельзя. Саша едет.

— За машину боишься?

— Ну... И это тоже.

— Тоже? А что — слабо донести меня до деревни?

— Я бы донёс, — уже с сожалением сказал он. — Люди неправильно поймут. И вообще... В деревне беда, а мы — тут...

— Жизнь продолжается, — философски сказала я. — И потом. Что за "мы — тут"? Может, мы тут делом занимаемся — энергией делимся!

— Угу... Хорошо так делимся, — пробормотал он, машинально оборачиваясь вместе со мной в сторону дома, скрытого лесом.

— Ладно, спускай меня, — попросила я и разжала ноги, опять сцепленные у него за спиной, собираясь съехать с него на асфальт.

Но Андрей словно усадил меня на свою сильную ладонь. А когда я нетерпеливо задёргалась: "Ну? Чего ты? Спускай!", он крепко поцеловал меня и аккуратно поставил на дорогу.

И мы пошли, держась за руки. Он — перекинув за плечо почти пустую сумку, разве что две бутылки со святой водой там бултыхались. Я — слегка и время от времени подпрыгивая. Барон — впереди, но то и дело оборачиваясь на нас с ухмылкой и степенно труся дальше.

Лес близко к дороге не подступал, поэтому Сашкину машину мы должны были сразу увидеть. А уж когда вышли к опушке, с которой дорога спускала к лугам, маленькую, точно игрушечную, машинку и впрямь увидели издалека. Она так смешно и трогательно игрушечно мчалась нам навстречу, вывернув от околицы!..

Подпрыгнув от избытка чувств ещё раз, я, на волне хулиганской радости, сказала:

— А я что придумала!

— Что?

— А давай мы сначала поедем к Таисье!

— Зачем?

— Встанем у неё перед окнами и будем целоваться!

Я ещё попыталась наивно похлопать ресницами: "Как? Ты не понял — зачем?", но не выдержала и засмеялась. Андрей — тоже. После пары секунд — наверное, сначала представил, как это будет выглядеть изнутри. В смысле внутри дома Таисьи...

Это не канат между мной и Андреем. Что я поняла чуть позже.

Меня вдруг развернуло от Андрея к торопливо бегущей энергичной букашке, которая с приближением к нам росла в машину... Развернуло. Я вцепилась в его руку.

— Что? Зоя — что?

Хриплый вскрик — это я кричала?

Потрёпанная жизнью "нива" будто споткнулась на ровной дороге, а потом почему-то резко левые колёса оторвались от асфальта, машина полетела на обочину.

18.

Ошеломлённые, мы несколько мгновений застыло смотрели: машина легковесно, словно пустой спичечный коробок, кувырком, подпрыгивая, летит с дороги по крутому скату обочины... Андрей рванул вперёд первым. Барон — почти наравне с ним.

Только сумасшедший бег не дал мне вдариться в слёзы от ужаса: что мы натворили?!

Бег по дороге, такой мирной в это предвечернее время, под жарящими лучами солнца, под его мягким оранжевым светом... А сердце оцепенело в ледяной корке...

Не замедляя бега, Андрей быстро спустился к машине, я — за ним. "Нива" лежала на боку, кабиной со стороны водителя книзу. Передние колёса всё ещё крутились. Внезапно что-то невидимое и упругое заставило меня остановиться. Сейчас немедленно присоединиться к Андрею и помочь водителю не заставила бы даже мысль, от которой я внутренне металась в панике: "Что мы наделали! Что наделали!" И я оцепенела перед помятой машиной, всего в нескольких метрах от неё, оглохшая, ничего не соображающая. Андрей, стоя на коленях, согнувшись, наполовину влезший в кабину, уже расстёгивал ремни на Сашке. Оглянулся на меня:

— Помоги! Он живой — только без сознания!

Но меня уже начинало трясти... Я пыталась подойти к машине, но странный ступор не позволял сделать ни шага. Меня будто не пускали — к машине ли, к Андрею ли. Чуть не в истерике закричала:

— Андрей! Я не могу подойти!

Он мельком оглянулся на меня и снова сунулся в кабину. Некогда.

Пересиливая странно сгустившуюся стену воздуха, будто раздвигая её всем телом, ногами и руками, я трудно подошла к машине и, цепляясь за её корпус, опустилась рядом. Сашка висел на ремнях — каким-то безнадёжным и беспомощным мешком. Я видела только край его лица — опухающий чуть не на глазах, обрызганный мелкими красными каплями. И внезапно меня отпустило: я лихорадочно принялась стаскивать с вялого тела почему-то запутанные ремни.

— Что с тобой? — быстро спросил Андрей.

— Не знаю. Знаю только, что надо быстрей, быстрей! Не успеем!

— Чего не успеем? — изумлённо и даже раздражённо пробормотал под нос Андрей, отвернувшись от меня, и, расстегнув наконец заевший замочек на ремнях, подхватил вывалившееся на руки тело.

Неожиданно у него дыхание перехватило. Будто понял. Замер. Короткий взгляд снова на меня — Сашку за подмышки и быстро поволок из машины. А меня от машины уже буквально отшвырнуло: беги! Спасайся! Здесь опасно!

Снова загустел воздух. Но теперь я крепко держала Сашку за поясной ремень — то ли помогая Андрею тащить его, то ли мешая. Господи, как хорошо, что Сашка тощий!.. Пёс трусил за нами, будто поторапливая и постоянно оглядываясь на место аварии.

Мы бегом выволокли безвольное тело на дорогу. Только уложили, как я вскрикнула, видя, что Андрей собирается разогнуться:

— Ложись!

Он послушался безоговорочно — причём упал, закрыв собой меня, рухнувшую на колени — а затем пластом, и Сашку со стороны обочины, закрыв — насколько возможно, и вскоре три тела распластались на прогретом асфальте. Секунда — кратко грохнуло справа. Узнаваемо — по звуку — загудевшее, взметнувшись над машиной, чёрно-жёлтое пламя вспороло летний воздух — я наблюдала за ним, повернув голову. Что-то множественное, но мелкое с сухим стуком попадало рядом. Андрей прижал меня к асфальтовому покрытию ещё сильней. Я зажмурилась, напрягшись... Минута, другая...

— Зоя... Можешь открывать глаза. Всё закончилось.

Ладонь, онемевшую и плохо двигающуюся (придавила под собой, пока лежала), с трудом сдвинула с дороги. Села я и сразу машинально потёрла ладони, чтобы избавиться от маленьких камешков и острых соринок, впившихся в кожу. Рядом застонал Сашка. Кажется, он приходил в себя. Взглянула на него — передёрнула плечами: кажется, он нос сломал, не считая мелких кровоподтёков (тенниска намокла пятнами) и треснувшей кожи на бледном лице.

Перед моим лицом появилась ладонь Андрея.

— Хватайся.

Он поднял меня, заглянул в мои глаза, как ни странно, с заметной улыбкой.

— Какая у меня девушка!

— Какая? — кривя губы, чтобы не разреветься от запоздалого страха, спросила я, подозревая, что он насмешничает.

Но Андрей присел перед Сашкой, осторожно обнял его, усаживая на дороге, и ответил, не оборачиваясь:

— Кажется, ты и сама не поняла, что предвидишь на несколько секунд вперёд.

"Как это?" — озадаченно хотела спросить я. Слёзы мгновенно высохли, когда сообразила, что он имеет в виду. И сразу по-другому увидела сегодняшние случаи: Андрей зашёл в дом узнать, что произошло после нашего поцелуя; я сижу на крыльце с Бароном, жду — и оборачиваюсь в полной уверенности, что Андрей выходит, а он вышел только некоторое время спустя. Я тогда подумала, что между нами образовался какой-то общий нерв — настоящий канат, что я теперь буду его, Андрея, чувствовать всегда — вон как легко догадалась, что он вот-вот выйдет. И сейчас. За мгновения до аварии, после того как я легкомысленно предложила Андрею похулиганить перед домом Таисьи, меня будто силком повернуло в сторону едущей к нам машины. И пять минут назад меня не пускало к машине неосознанное предчувствие, что она вот-вот взорвётся... Надо бы всё это обдумать хорошенько, только вот времени на это будто специально не дают.

— Зоя, где мы сумку бросили — не помнишь?

Пришлось вернуться — забрать вгорячах брошенную сумку.

Придерживая Сашку в сидячем положении — сам стоя на коленях, Андрей положил руки на его плечи. Движением бровей предложил мне сделать то же самое. Я присела и неуверенно положила свои ладони поверх его. Если бы не постоянная мысль о том, что авария произошла из-за нас, я бы улыбнулась: мои — лапки поверх сильных мужских рук... Спустя минуты две я почувствовала, как между нашими руками, в получившемся замкнутом круге, будто поднялся небольшой, но ощутимый ветер. Сашка глухо застонал и с усилием открыл глаза. И, уже очнувшись, невнятно, но умудрялся материться, причём, взглядывая на меня, извинялся, а потом забывался и снова ругался.

— Скажи спасибо — жив остался, — сказал ему довольный Андрей и поднял его на ноги. — Ну, сможешь ногами шевелить?

Сашка буркнул в том смысле, что коленки подламываются, но с помощью Андрея, может, ещё и разойдётся. Барон понюхал его, изобразив на морде явный скептицизм по поводу его ответа, но деликатно промолчал. И мы поплелись, потому как мобильный я оставила дома и вызвать кого-то нет никакой возможности. Ладно, хоть на середине пути между поместьем и деревней оказались...

Но долго нам идти не пришлось.

Я резко встала на месте и не могла ни слова сказать, пока рядом не очутился Андрей, легко держа всё ещё слабого Сашку. Барон прошёл было вперёд, но дойдя до незримой полосы, преградившей нам путь, негромко рыкнул и попятился.

Там, где "нива" подпрыгнула, прежде чем её колёса оторвались от асфальта, дорогу пересекала линия из всё тех же монет. Я смотрела на точечное гнилостно-зелёное сияние и чувствовала, что сейчас, именно сейчас, моё напряжение всё-таки выльется в самый банальный рёв. И — заревела, уткнувшись в ладони.

Андрей подошёл ближе. От удивления Сашка более-менее встал на ноги и не мешал нам, когда Андрей обнял меня и покачал, утешая.

— Ну, успокойся... Что случилось? Почему ты плачешь?

— Андре-ей! Я ведь думала — это из-за нас Сашка-а!.. Вот га-ад! Я же думала, это мы виноваты, что машина-а разбилась!..

— Ты всё это время думала, что мы виноваты? — потрясённо переспросил Андрей. И сильней прижал меня к себе. — Зоенька, милая, да как же мы виноваты, если любой выплеск энергии может заставить мотор только заглохнуть! Но никак не перевернуть машину! Да и далеко мы были от Сашки!

— Я же не знала-а!

Он молчал, пока я не успокоилась.

Вытерев нос и глаза, я горестно вздохнула. Не надо мне никакого колдовства! Не хочу! Пусть Андрей заберёт его — я возражать не буду, если такая ответственность! Если за каждым шагом своим придётся следить изо всех сил, чтобы не было последствий, угрожающих хоть кому-то. Бабушка права. Чем постоянно думать, не ты ли виновата в какой-нибудь трагедии — оттого что была в этот миг счастлива, лучше быть такой, как все... Он сказал — "далеко"... А как вспомню те две земляные волны!.. Андрей вытер ладонями мои мокрые щёки и тихо, но твёрдо пообещал:

— Ты научишься всему.

Я упрямо наклонила голову. Уже не хочу. Вот справимся с Таисьей и неизвестным пока мне страшным Кузьмой, вот поможем дяде Ване — со своей способностью расстанусь безо всяких раздумий. Только Андрею пока не скажу... С другой стороны, он и так знает — ну, про то, что заберёт у меня мой дар... Если Таисья не соврала.

Пёс встал рядом, совсем близко, будто специально, чтобы мои пальцы скользнули в его шерсть. Чувствует мою тревогу? Утешает?

Неужели они хотели убить нас? Видели, что Сашка вернулся на "ниве", и сообразили, что после ужина приедем на своей машине.

Андрей как будто подслушал.

— Скорее — напугать хотели, — пробормотал он.

Я шмыгнула. Ничего себе — напугать...

Сашку усадили на дорогу, подсунув под руку Барона — Андрей велел: "Сидеть!" И пёс послушался. Снова на свет появилась пластиковая бутылка, снова собирали в заранее приготовленный пакет монеты, мгновенно превращающиеся в обыкновенные, едва они оказывались в руках Андрея. И — ошарашенные глаза Сашки, его отвисшая челюсть со смешной бородкой, когда с асфальта появлялись и звякали в пакет невидимые сначала для него монеты...

И снова зашагали... И снова, после десятка самостоятельных шагов, Сашка почти повис на Андрее. Тот терпел, терпел и наконец сказал:

— Сашка, не обижайся, но сейчас я на тебя тратиться не могу. Так что...

И просто-напросто взвалил бедолагу водителя на плечо. Тот охнул — помятый же тряской падавшей машины, но смолчал. Видимо, и в самом деле не мог идти сам.

Поглядывая на Андрея, я видела, как он легко несёт живой груз. Но постоянно смотрела только вперёд, думала, как ждёт нас дядя Ваня и, наверное, недоумевает, почему нас так долго нет... А потом мысли растеклись, ленивым потоком, дремотно...

Чуть не споткнулась. Сообразивший, что происходит, Андрей мгновенно встал рядом. Барон — чуть впереди.

— А направление чувствуешь? — спросил он.

— Что-то на дороге же, — неуверенно сказала я.

Сашка на плече Андрея закряхтел, явно собираясь глянуть на деревню. Но Андрей тряхнул его, чтобы ноша легла поудобней, и спокойно сказал:

— В любом случае — идём навстречу. А там посмотрим.

И пошли. По обеим сторонам дороги — пёстрые от цветов луга. Их беспечный покой, мягко звенящий лёгким подсвистом птиц, и лёгкий ветерок, то и дело опахивающий нас прохладной волной наступающего вечера и сладковатым, терпким запахом жёлтого донника, сделали своё благое дело: я успокоилась. А может, всё дело в быстром, но неторопливом шаге... А ещё я так поверила в Андрея, что не испугалась, когда с околицы на дорогу выехала машина, за ней другая — и помчались к нам. При близком рассмотрении оказалось, что первая машина — полицейская. Сашка с плеча Андрея тоже узнал машину и громко вздохнул.

— Николай это...

Никогда не думала, что это такое счастье — ждать, пока к тебе подъедет полицейская машина. А та ещё и скорости прибавила — видимо, увидели и дым от Сашкиной машины, и нас, поневоле медленно бредущих по дороге. В общем, машина ещё тормозила, а из неё уже выскакивали люди — правда, узнала я лишь Николая.

Крепкие парни сразу нас разгрузили, бережно спустив Сашку с плеча Андрея. Николай потребовал немедленно рассказать ему, в чём дело, хотя сам же и помешал немедленному повествованию, объяснив своё появление:

— Из крайней избы, на околице, Михалыч позвонил, точнее — внук его. Сказали, что на дороге видели взрыв. Ну, мы подхватились — и на машины.

— А вы как тут вообще? Я думал, после вчерашнего приезжать уже не будете.

— Да нам сначала насчёт монет этих позвонили. Бабы истерики закатывают — требуют Кузьму в кутузку засадить, а как его посадишь? Инкриминировать, — это слово Николай выговорил важно и значительно, — ему нечего. А то бы — с нашим удовольствием. Ну, а у вас что? С аварией-то?

— Тот же Кузьма, те же монеты, — задумчиво сказал Андрей и встряхнул звякнувшим пакетом, подтверждая слова.

— А девушка чего плакала? — проницательно взглянул на меня Николай.

— Девушка думала, что авария Сашкиной машины произошла по нашей вине.

— Кажется, Кузьма всех достал, — проворчал Николай и кивнул Андрею: — Что делать будем? Пока его могу только посадить в кутузку до выяснения личности. Уж из Ивановки точно без паспорта пришёл. Вопрос только в одном: смогу ли посадить? Хоть на несколько часов? Глаза он мне не отведёт? И чего его потянуло на войнушку? Ремба, блин. Или его Таисья с панталыку сбила?.. Кстати, чего стоим? Садитесь.

Оказалось, машина без опознавательных знаков полиции принадлежит приятелю Николая, который время от времени помогает ему. Тот приехал на всякий случай с братом. Сашку уже давно посадили к нему. А мы — первым Барон, конечно, — сели к Николаю. На заднее сиденье — в обнимку. В смысле, Андрей обнял меня, а Николай одобрительно покивал на это и развернул машину. Один полицейский остался у машины Сашки — посмотреть, что с нею и как, и ждать эвакуатор — трактор какой-нибудь, поняла я.

Мне ситуация казалось абсолютно безнадёжной. Прав Николай: что предъявить человеку, следа которого не найдёшь в преступлении? Монеты? А докажи, что они принадлежат именно Кузьме! Докажи, что именно они подействовали страшным образом на людей и на скотину!.. Держась за руку Андрея, обнимавшую меня за талию, я путалась в возникавших один за другим вопросах ещё и потому, что я полностью успокоилась в его сильных руках. Я вообще быстро успокаивалась рядом с Андреем. А значит, думать ни о чём не хочется. Кроме как об Андрее, естественно.

Теперь понимала многое. Что успокаиваюсь, потому что вокруг него много силы. И что он эту силу не направляет на меня специально. Что его в самом деле тянет ко мне. Нет, как-то по-другому надо выразиться. Когда он тянется ко мне, он нежен. Сейчас он спокоен — так, как я впервые его увидела. Спокоен до безразличия. Нет, до безразлично доброжелательного ко мне отношения. Но теперь он меня не обманет. Я точно знаю, что он любит меня. Что достаточно одного поцелуя, чтобы он... Ой, не надо. Опять что-нибудь грохнет...

А какой у него рот. А какие глаза, когда он забывает, что должен быть просто доброжелательным... Я подняла глаза на его такое близкое ко мне сейчас лицо и быстро опустила... Господи, о чём я думаю в такой ситуации.

Чуть не подпрыгнула, когда в мои мысли ворвался деловитый голос Николая:

— И что теперь делать? Как — по-твоему?

— В первую очередь — добраться до дяди Вани, — ответил Андрей. — А там уж решим.

Сашку увезли в местный медпункт, а нас Николай довёз до дома, в котором, дожидаясь нашего приезда, отдыхал дядя Ваня. Нас, всех троих (Барон остался в машине), провели во двор, где дядя Ваня, попыхивая всё тем же самосадом, следил за курами, гуляющими вокруг него — сосредоточенно выискивая, чего бы клюнуть.

Сидел дядя Ваня на самом настоящем пне — судя по всему, этот пень давно использовался хозяевами двора именно для сидения. Выглядел старик бодро.

— Ну что, ребятки, отдохнули?

Мы присели на скамейку напротив и снова рассказали о происшествии на дороге.

— Дядя Ваня, — осторожно начал Андрей. — Мы ведь, получается, идём следом за Кузьмой и убираем следы его дел. А что, если?..

— Милушка, — обратился ко мне старик. — Знаешь ли, в чём главное отличие чёрной магии от белой?

— Нет, — робко ответила я, удивляясь, почему он со мной заговорил, не отвечая Андрею.

— Чёрной она прозывается не оттого, что вся на зло направлена. Она так зовётся потому лишь, что белая магия колдует с ведома того, кому нужна. А чёрная — без ведома делается, да всё на того же человека. Так что чёрную может сделать и белый колдун. Вот закавыка только есть одна. Чем больше чёрный колдун колдует по-чёрному, без ведома того, на кого колдует, тем больше соблазна колдовать на всех подряд. И таков соблазн же у белого. Но чем больше белый по-чёрному работает, тем больше этого чёрного и набирает. Не надо бы колдовать на Кузьму, Андрей, — внезапно глянул на нас двоих дядя Ваня. — Он колданёт назад — тебе ж ответить захочется. Справишься ли с соблазном? А Кузьма он такой: будет на азарт давить — мол, а давай проверим, кто из нас посильней будет. И затащит за собой. Не вернёшься же, Андрей. Как потом не замаливай.

— Ладно, дядя Ваня, не буду. Только идея неплохая — что-то сделать с ним такое, чтобы домой к себе вернулся бы.

— Ну, думать-то полезно иной раз, — усмехнулся старик. — Вот сейчас по остатним домам пойдём — время-то и будет подумать-то.

Эти остатние дома слились у меня в одно-единственное событие. Однообразные действия в каждом новом дворе. Причитания хозяйки, хмурое лицо хозяина... Хорошо — скотина не мычит: дядя Ваня успел всем приходящим с жалобой раздать наговорной травы, чтобы накормили её бедных коров, лошадей, а то и коз... И надоедливый звон монет, ссыпаемых в пакет... Андрей время от времени, особенно когда переходили из одного дома в другой, обязательно брал меня за руку и не отпускал, пока не начинали новое очищение нового дома и двора.

Закончили, когда небо стало тёмно-синим, а высыпавшие на нём звёзды белыми колючими льдинками выпирали из высокого полотна. Последний двор чистили быстро — на полной инерции. В последний раз полив на руки Андрею, я, по его настоянию, села на улице, у дома, на бревно, чья поверхность — лысая, без коры, и отполированная многими задами, использовалась вместо скамейки. Села, прислонилась к воротам. Напротив — дорога, по которой мы ездили в магазин, чуть дальше — лужайка и овраг, которого не видно за густыми ивами. Там, на ивах, кажется, очень много грачиных гнёзд. Несмотря на близость к полуночи, птицы время от времени перелетали с дерева на дерево, коротко перекликались. Слышно было даже, как ломаются тонкие ветки — то ли под их весом, то ли они сами ломали ивовые прутья...

Хозяйка вынесла мне молока, и я жадно, чего сама от себя не ожидала, выпила его и задремала.

Дальше — всё в ночных тенях. Прохлада постепенно становится довольно ощутимым холодком. Андрей поднимает меня на руки. На тёплые... Машина как маленькая пещера. В ней тепло и уютно, но не потому что тепло, а потому что рядом Андрей. Он привычный — мягкий, спокойный. Такой спокойный, что пару раз, проснувшись почти до бодрого состояния, я всерьёз подумываю о том, чтобы поцеловать его. И не дружески. А по-настоящему. Потом начинаю себя уговаривать не делать этого, а пока уговариваю — засыпаю и вижу происходящее сном...

Машина уехала, а мы остались на дороге. Нет, не на дороге — перед домом.

Сон.

Проснулась — и оказалось, что снова лежу на руках Андрея, который спокойно и уверенно идёт куда-то по лесной тропинке.

Сплюшка... Это я успела себя обозвать в те две секунды, в течение которых бодрствовала. Кажется. А потом опять уснула.

Андрей наклонился ко мне, и я в полудрёме всё равно пожалела, что не успела его в этот момент поцеловать. А он, оказывается, нагнулся войти в свою лачужку... Зато успела тяжёлой рукой погладить по его светлым даже в темноте волосам. Улыбается...

Прохладно. Лежу. Таращу глаза на незнакомое окружение, где мне знаком только один предмет — точнее, человек. Андрей. Он снова склоняется ко мне, накрывает одеялом.

— Теперь спи.

— А ты?

— И я буду спать, — убедительно, словно ребёнку, говорит он.

И я закрываю глаза, чтобы открыть их в вечернем лесу и побежать по знакомой тропинке.

19.

Женя медленно шла вдоль "шведских" столов, ведя пальцем по краю столешниц. Глаза круглые, брови — домиком, рот в изумлении полуоткрыт.

— Нет, ты мне честно скажи: когда ты успела всё это сделать? Я же видела, как вас вчера привезли! Мы уже спать легли, а вы ещё не вернулись. И ты — сегодня — с утра! Ну ты даёшь! А спать? Неужели не хочется? Честно!

— Нет, не хочется, — улыбнулась я, окидывая придирчивым взглядом накрытые столы.

— Хотелось бы знать, чем вы с Андреем занимаетесь в деревне, — уже задумчиво сказала Женя.

— Развлекаемся, — вздохнула я.

— Поэтому похудела? Аж осунулась.

Снова улыбнувшись, я промолчала. Чтобы объяснить, что происходит, надо сесть и рассказывать не один час — так мне казалось по следам событий. А может, кто-то и уместит историю в несколько минут. Или даже в одну фразу. Но не я.

Женя, не дождавшись ответа, весело тряхнула светлыми кудряшками и сказала:

— Не хочешь говорить — не говори. Так понимаю, жизнь у вас бурная. Ну а мы уж потихоньку-полегоньку бум жить. Так. Тебе Андрей успел сказать, что завклубом у нас готовит мероприятие, которое будет через два дня?

— Нет, ничего не говорил. А что за мероприятие?

— Тематический вечер, — важно сказала Женя и тут же захихикала: — Постепенно переходящий в тематическую ночь! Народу будет — уйма! Все наши идут — учти. Пойдёшь с нами? Или Андрей на тебя свои виды имеет?.. Не обращай внимания на мои подколы. Мы обещали Нине — это завклубом и есть, что поможем подготовиться. Будет весело — предупреждаю. Так что не говори потом, что тебя не предупреждали.

— А что там будет? — Это не я не выдержала — моё любопытство.

— Легче спросить — чего не будет. На одну ночь мы все переходим в язычество. Будем плести венки, сигать через костёр и водить хороводы. Нина хочет, чтобы мы, кто умеет плавать, переоделись в русалок и пугали около клуба всех подряд. А ещё она раздала нам тексты песен — надо выучить. А там столько повторов! Я уже всё — запуталась, где чего петь! Слушай, это такая веселуха будет! У наших уже сейчас тако-ой мандраж! А что будет послезавтра!.. Ну, что? Я тебя уговорила идти вместе с нами?

— Не знаю — честно. Хотелось бы, но... Как со временем будет.

— То есть как решит Андрей, — насмешливо всё же уколола Женя.

Барон, сидевший у двери, поднял голову. Уши — в сторону коридора. Судя по всему — Андрей идёт. И точно. Дверь, плохо прикрытая Женей, распахнулась.

— Привет, — сказал Андрей Жене. — О чём разговор?

— Про вечер в клубе. Уговариваю Зою пойти с нами.

Андрей вопросительно взглянул на меня. Я пожала плечами. Вообще-то не люблю многолюдных сборищ типа дискотек. Да и светские мероприятия, на которые таскал меня Валентин... Кажется, хозяин дома что-то разглядел в моих глазах, поэтому сказал:

— Женя, не требуй от Зои немедленного ответа. Она ещё, наверное, и всех наших гостей не запомнила...

— Запомнила! — возмутилась я.

— ... а ты уже на такие мероприятия её зовёшь. В общем, подождёшь. А пока нам — бежать. Зоя, ты как с делами на кухне — закончила? Тогда пошли.

Показалось или нет, что Жена нам вслед хихикнула?

А утро у меня было и впрямь бурное.

Последний сон, который приснился, был очень странный. Как и засыпая, я снова видела себя на знакомой лесной дорожке, по которой бежала изо всех сил, словно боясь не успеть. Бежала, хотя вокруг затаилась ночь и саму дорожку было трудно разглядеть... А навстречу мне бежал Андрей — бежал, задыхаясь, словно от нашей встречи зависела его жизнь. Но мы так и не встретились... Я уходила по той же тропке назад, в лес. А Андрей остался стоять на берегу пруда, похожего на тот, что за домом... Говорят, если не запоминаешь сновидения, надо бы запомнить, какое настроение было во сне. Или хотя бы чувство... Безысходность. Почему-то проснулась с горьким чувством одиночества...

... Разбудило меня движение рядом. Даже не движение — вздох. Из сна я вылезала, буквально тащила себя из сонного состояния, потому что хоть и спала на довольно твёрдой подушке, но дискомфорта не чувствовала. Но когда под ухом почуяла вздох, глаза смогла открыть. И — проснулась сразу. Горячая волна неловкости заставила ощутимо разгореться моё лицо: спала не на подушке, а на Андрее! А ведь ещё и руку закинула, как привыкла обнимать, спящая, подушку, на которой обычно лежу. Сейчас я обнимала за шею Андрея. И он не возражал, ещё и придерживая меня так, чтобы я не съезжала с него!..

Сообразив, что его вздох означает — он проснулся, я, смущённая, попыталась сползти с него и хотя бы лечь рядом. Кажется, он не понял, что я проснулась, и снова железной рукой прижал меня к себе.

— Андрей, пусти... — пропыхтела я.

— Не пущу...

— А... Почему?

— Мне так нравится.

Притихнув, я принялась анализировать происходящее — и себя. Итак. Низенький потолок — огромные давным-давно крашеные доски, между которыми высовываются клочья сухого мха. Окон не видно. Возможно, их в этом помещении и нет, потому как чувствуется, что утро — и солнечное, а в комнате сумрачно. Пахнет вкусно и густо... мм... вениками. Я у стены, без джинсов и блузки, но в какой-то огромной рубахе. Наверное, Андрей, лежащий сейчас на краю кровати, меня переодел в своё. На ночь, чтобы я не стеснялась? Спасибо. Сам зато... Я под щекой чувствую только кожу... И снова покраснела горячо-горячо. Неужели он... Нет, я понимаю, что лето жаркое. Что в лачужке теплынь чуть не банная. Но неужели он?.. И мы оба под одеялом. Хоть это утешает. Пока он не встал. Не-ет... Надо бы встать первой и сбежать, чтобы не смущаться. Его-то эта ситуация точно не смущает.

— Я всё-таки встану.

— Не торопись, — лениво сказал Андрей. — День предстоит хлопотный. Давай немного просто полежим.

И расслабил руку. Я съехала с него уже на настоящую подушку.

— А почему хлопотный?

— Надо решать, что делать с этими двумя нарушителями спокойствия.

— Андрей, а деревенские ничего им не могут сделать? Даже страшно за них...

В воображении — немедленно появилась изба, предположительно Таисьи. Перед нею — толпа разгневанных людей. И — пожар, в котором полыхает именно эта изба, внутри которой мечется женская фигурка.

— Нет. Чтобы что-то сделать, им надо собраться всем вместе и друг друга подзуживать, пока толпа не станет бешеной. Сейчас они соберутся вряд ли. Работы полно. А в одиночку не заставишь даже к дому Таисьи подойти.

— Почему? — после секунд его молчания не выдержала я.

Он повернулся ко мне, пристnbsp;

&

&

&

&

&

& — Каждый боится, что она потом отомстит.

Он повозился ещё немного и выпростал из-под одеяла руку. Не успела я сообразить, что он делает, как он погладил меня по голове, поиграл немного с волосами, завивая их на палец и при этом мечтательно улыбаясь.

— Когда-нибудь я нарисую тебя такой — заспанной и нежной...

— Хулиганишь, — сделала вывод я, мечтая успокоиться хотя бы до степени, когда мурашки по спине бегать перестанут. И пригрозила: — Если сейчас не встанешь — перелезу через тебя!

— Начинай! — обрадовался этот негодяй. — Столько интересных ощущений при этом можно испытать — ммм! Перелезай, конечно!

Насупившись — ах так! — я плотно прижалась к стене и резко упёрлась в Андрея руками-ногами, пытаясь столкнуть его с кровати. От неожиданности он и в самом деле чуть не свалился, но в последний момент успел обнять меня. Пришлось замереть — иначе бы свалились на пол вместе.

А в следующий миг я затряслась от смеха, одновременно заставляя трястись и Андрея — так крепко он меня держал.

— Что?

— Не знаю, как тебе это описать! — хихикнула я, глядя через него на Барона, который сел перед кроватью и вытянул морду, с интересом и недоумением изучая, что мы тут делаем и почему я прячусь за Андреем. Во всяком случае, именно так я поняла его взгляд.

Андрей разжал объятия и оглянулся. Воспользовавшись этим, я бросилась в конец кровати, где и спрыгнула с неё. Пришлось быстро запахнуть полы рубахи, потому что она чуть не съехала с моих плеч. Андрей повздыхал, повздыхал жалостливо и тоже встал.

Время-то раннее, около пяти. Странно, но сна — ни в одном глазу.

Наш совместный завтрак состоял из молока — вчера нас нашла Дарья Петровна, и пирогов — эти почти заставила взять хозяйка в последней избе, как объяснил Андрей. Я-то не помнила — уже засыпала. Всё холодное, но съели с удовольствием, хотя я и предложила поесть в кухне, где пироги можно было слегка поджарить, чтобы были и тёплые, и с хрустящей корочкой. Отказался. Сказал — некогда.

Ага, а полежать вместе — было когда.

А потом мы разбежались: он взял машину и поехал к дяде Ване, а я побежала на кухню — готовить ребятам завтрак. Прежде чем ему уехать, я спросила:

— А ты не боишься на машине? Мало ли что...

— Боишься — на полдороге застряну? Машину сломаю? Нет, такого не случится. Не беспокойся, — чем-то очень довольный, ответил он.

И только на кухне я сообразила, почему он уехал такой довольный: ему понравилось, что я тревожусь о нём. Я невольно усмехнулась.

... И вот он приехал в разгар уговоров Жени. Итак, он сказал мне: "Пошли", и я поспешила за ним, раздумывая, что они с дядей Ваней придумали, чтобы разрешить ситуацию из категории "Фантомас разбушевался". Уже в машине я вздохнула, когда мы проехали мимо клумбы: так мне и не найти времени, чтобы привести цветы в порядок. Жаль пионов...

— Вы уже знаете, что делать? — спросила я.

— Первым делом надо поговорить с самим Кузьмой, — сказал Андрей, следя за дорогой. — Так думает дядя Ваня. Он хочет вправить мозги Кузьме, чтобы тот не вмешивался в дела чужой деревни. Оказывается, это раньше было под запретом. То есть колдун другой деревни не имел права вмешиваться в дела чужой территории.

— А ты? Тебе почему не нравится то, что придумал дядя Ваня?

— Так чувствуется? — покачал головой Андрей. — У меня задумка такая: попросить Кузьму явиться к нам — то есть сначала то же, что придумал дядя Ваня, а потом набить ему морду. Элементарно.

— А... почему — набить? — растерялась я.

— Ну, как же? Мужская драка многое решает.

— А если он — тебя?

Он сидел за рулём всё тем же собранным, сильным и широким медведем, но мне хотелось быть уверенной. Поэтому и спросила.

— Не сможет.

— Так уверен? Почему?

— Всё до последнего хочешь знать? Потому что я прав, а он — нет.

— Разве это играет какую-то роль?

— Конечно. Он чётко знает, что ворвался на чужую территорию, а значит — виноват, начиная войну. А чувство вины в драке дорогого стоит.

Он так уверенно рассуждал об этом, что я поверила ему. Хотя драки самой очень боялась. Но утешала себя, что дело всё равно в руках дяди Вани. Наверняка как он решит, так оно и будет. А дядя Ваня — за мирный исход дела. Ладно, пора узнать другое.

— Андрей, а ты узнавал, как там, с Сашкой?

— Всё нормально. Сильные ушибы. Так что дома отлежится. После дяди Вани придётся ехать к нему. Барабашка у него до сих пор ноет.

Мы доехали до избы дяди Вани и зашли в дом.

Барон, взбегая за нами по трём ступенькам крыльца, вдруг оглянулся. Я проследила его взгляд: на столбике небольшого забора, между двором и садом, сидел огромный чёрно-белый кот. Наверное, здешний. Кот полуприкрытыми зелёными глазами наблюдал за нами. Лишь раз перевёл взгляд только на Барона, а потом снова поднял глаза на Андрея. Уже входя в сени, Барон снова оглянулся. Кот с места даже не сдвинулся.

Старик выглядел очень спокойным и неплохо отдохнувшим после вчерашней кропотливой работы. Поздоровался с нами, предложил присесть ближе к столу.

— Милушка Зоенька, — в первую очередь обратился он ко мне. — Андрей сказал, что у тебя дар предвидения открывается потихоньку. Мы сейчас хотим вот что сделать. Нас трое, так сильны мы очень. Но лишь когда рядом. Нам сейчас нужно сделать так: сядем вокруг стола, за руки возьмёмся. Вы с Андреем Кузьмы не знаете — знаю в лицо только я. Мне ваша силушка нужна, чтобы заставить его к нам прийти. Поможешь ли?

— Конечно, помогу. Только...

— Да не беспокойся. Всё сами сделаем.

Мы втроём придвинули ближе к столу табуреты и взялись за руки. Что-то это движение напомнило мне детство: когда мы с подружками о чём-то договаривались, обязательно брались за руки... Тёплая — Андрея, горячая — дяди Вани. Посмотрев на них, увидела, что глаза они закрыли. И тоже зажмурилась. Раз мне ничего не предложили сделать конкретного, буду смотреть на смутные блики, то появляющиеся, то исчезающие во внутреннем взгляде... Почти играла, пока не обнаружила, что, кроме смутных бликов, на тёмном фоне внутреннего взора появилась смутная тень. Заинтересовавшись, я стала вглядываться в эту тень, а она неожиданно для меня начала обретать отчётливую форму — лицо человека. Замерев от странного этого явления, я изумлённо рассматривала человека, постепенно запоминая его: чёрный — в смысле, аккуратно стриженные волосы чёрные, и лицо смуглое — не то загорел, не то от природы такой. Черты очень резкие: нахмуренные брови, нос с еле заметной кривизной и сильно раздувающимися ноздрями, рот большой, искривлённый в ухмылке. Как ни странно — ямочка на левой стороне лица.

Этот мужчина смотрел на меня с каким-то превосходством — и вдруг вздрогнул.

— Мил человек, а не дойдёшь ли до моей избы? — негромко спросил дядя Ваня. — Разговор есть. Будем вдвоём только. Молодые наши уйдут.

От неожиданности я чуть глаза не открыла! С трудом удержалась.

Человек, которого видела перед внутренним взглядом, мгновенно стал ещё резче, словно вдруг похудел за секунды. Да и движения стали не такими неторопливыми, как недавно, — а даже дёргаными. Рот открылся. Кузьма явно что-то произнёс.

Кажется, только дядя Ваня его расслышал.

— Какую клятву, милок? — удивлённо переспросил он. — Ты мне ли не веришь?

Мужчина замер. Потом кивнул, причём перед тем, как кивнуть, сделал такое движение, как будто высокомерно отдёрнул руку от кого-то, кто его за эту руку хватал. Неужели рядом с Кузьмой стоит Таисья и просит его не поддаваться на уговоры дяди Вани? Небось, именно она доказывает мужчине: вроде как дядя Ваня врёт, что беседа состоится один на один. Что его могут легко подставить.

— Ну что ж. Жду, — коротко закончил дядя Ваня.

Открыв глаза, первым делом взглянула на Андрея. Тот сидел, скептически подняв брови. Не верил в приход Кузьмы? Не верил, что с этим колдуном можно договориться?

Мы на всякий случай напомнили дяде Ване, что будем в мастерской Сашки, и ушли. Пока Андрей закрывал ворота, Барон несколько раз попытался заглянуть во двор — проверял, сидит ли тот чёрно-белый кот на заборе. Пришлось взять за ошейник и оттащить пса от ворот. Смирившись, что не удалось увидеть кота — слишком хорошо закрывали того ворота, Барон отошёл к джипу и стал покорно ждать, пока откроют дверцу. И вдруг вскочил. Пока Андрей шёл к машине от ворот, на заборе, с улице закрывающем огород и сад дяди Вани, снова появился кот. Он спокойно уселся на очередной столбик забора и снова уставился на Барона.

Понаблюдав за псом и котом, я спросила:

— Они, случаем, не знакомы?

— Есть такое. Бывший хозяин Барона взял его у дяди Вани, когда кот уже был взрослым. Вот и присматриваются друг к другу.

Наконец мы отъехали от дома дяди Вани. Подъезжая к первому пруду — к Нижнему, мы почти одновременно заметили, как две далёкие пока фигурки идут по плотине на нашу сторону.

— Они вдвоём, — обеспокоенно заметила я. — Ничего не сделают дяде Ване?

— Нет. Потому что знают: если что-то ему сделают — деревня точно их обоих убьёт.

Я немного засомневалась в словах Андрея, но до сих пор он всегда не только говорил уверенно, но и его слова оборачивались правдой. Так что постепенно я пришла в себя... Тем временем мы проехали Средний и Верхний пруды, свернули налево, как ехали бы в магазин, но проехали и его. На самом краю деревни, ближе к кладбищу, и располагалась мастерская Сашки.

Хозяин вышел нас встречать.

— Настёна где? — спросил Андрей. — Почему тебя не поддерживает?

— А то я сам на ногах стоять не могу, — проворчал Сашка, весь в йоде и в пластырях. — На работе она. Где ей ещё быть? Ну что? Открыть мастерскую-то?

— Открывай.

Уже на подходе к странному сооружению из больших металлических листов, больше похожему на огромный гараж, я услышала странный звук. Сначала это был и в самом деле словно ной комара, но с каждым шагом к нему комариный писк превращался в сильный воющий звук, от которого в ушах звенело, а внутри — по ощущениям — дребезжало.

В нескольких шагах от двери Сашка сморщился и отдал Андрею ключи от двери.

— Не, туда я не ходок. После вчерашней свистопляски мне этот ной слушать не резон. Вы уж как-нибудь сами. Вот этот ключ от верхнего замка, а этот — от нижнего.

Сначала было даже интересно: вот закрыла уши, а ной не уменьшился. Как будто у меня ладони внезапно дырявыми стали. А потом, когда звук будто стал врезаться в меня и изнутри сверлить — до настоящей боли, стало не до наблюдений.

Сашка вернулся к дому, где жил с семьёй, и следил за нами с крыльца. Барон, помешкав, отошёл к нему, но лёг в сторонке. Пёс словно понимал, что подойти он сейчас к нам — только помешает.

Андрей, весь сморщенный от проникающего в голову звука, быстро открыл все замки, проворчав, что Сашка мог бы и не закрывать мастерской: на всём белом свете не найдёшь дурака, который бы осмелился даже приблизиться к мастерской. А когда мы переступили порог, звук будто поймал нас и развил бурную пыточную деятельность. Он на высокой ноте вламывался в головы, от него через мгновения заболели зубы и глаза!..

— Если... — сказал Андрей и снова сморщился. — Если я буду искать предмет, это долго. Попробуй ты осмотреться.

Я, насколько смогла, расслабила челюсть, чтобы ноющие зубы перестали дребезжать, точно вот-вот выпадут, и, заставив взять себя в руки, осмотрелась.

Мне пришлось пройтись по всей площади мастерской — мимо тракторов и машин, мимо грубо сделанных столов с инструментами, прежде чем я увидела уже знакомое гнилостно-зелёное сияние — с примесью какого-то тёмно-оранжевого цвета... Сияние это цвело на столе с тисками. Но как-то приглушённо. Я долго рассматривала его, не замечая бегущих по щекам слёз, вызванных близостью к вгрызающемуся в голову звуку. Но сразу всё равно не могла догадаться, где же лежит тот предмет, который даёт сияние и убийственно ошеломляющий звук.

— Зоя, если не найдёшь сразу, выйди отдышаться! — крикнул от двери Андрей.

— Нет, я, кажется, нашла его. — Присев на корточки, я обнаружила предмет, прилепленный книзу столешницы. Да, сюда не каждый мог бы догадаться заглянуть.

Андрей стремительно зашагал ко мне — руки уже мокрые от святой воды.

— Где?

— Под столом. Похоже на куколку.

Он присел рядом и дотянулся до "куколки". Вой замолк, едва странной формы фигурка оказалась в руках Андрея. С облегчением воспринимая благодатную тишину и вытирая слёзы, которых до сих пор не чувствовала, я нагнулась к руке Андрея. "Куколка" оказалась из обыкновеннейшего пластилина. Сине-красный цвет. Убого выполненная, фигурка не вызывала ничего, кроме брезгливости и толики удивления: и вот этот кусок пластилина только что ныл так, что казалось — лопнет голова?!

20.

Дожидаясь звонка от дяди Вани, мы сидели у Сашки. Андрей сохранял спокойствие, а вот я здорово нервничала. А вдруг? Кузьма вон какой страшный. Вдруг он что-нибудь нехорошее сделает дяде Ване? Дядя Ваня старенький — сможет ли сопротивляться, пожелай тот его уничтожить?

Ну и мысли в голову лезут!.. В конце концов, мы не в гангстерском мире живём!..

Сашка накрыл шикарный стол, чтобы нас накормить, вытащил всякие соленья, похвастался, что его жена — первая мастерица в деревне на всякие фруктово-овощные припасы. Но через несколько минут и он сник. Добродушие Андрея не помогло. Кажется, моё упадническое настроение начало влиять на хозяина дома. Хорошо, Андрей сообразил.

— Саша, мы пойдём. И так засиделись.

— Ну, ничего... Можем ещё посидеть, покалякать, — неуверенно сказал хозяин.

— Не ты ли вчера плакался, что работа стоит? А мы сейчас у пруда посидим. Зое успокоиться надо. Она-то впервые встречается с этой ноющей дрянью.

— Ну-у, раз так...

И мы, прихватив Барона, поехали назад. У Нижнего пруда, как и обещал, Андрей остановил машину, и я снова оказалась на вожделенных мостках. Была мысль засучить джинсы до колена и сесть на мостки, опустив ноги в воду... Увы... Успокаивающая тёмная зелень ив на воде, завораживающе прозрачная до определённой глубины вода, в которой мелькали серебристые стрелки верховок, не смогли вызвать во мне ответного покоя... Постояв немного, я подняла голову, остаточно звенящую ноющим эхом, посмотреть на Андрея. Господи, до сих пор нормально глазами двигать не получается...

— Нет. Я так не могу. Они же всё равно зашли. Посидим там, на скамеечке. Можно?

— Пошли, — после некоторого колебания сказал он.

Машину мы оставили чуть дальше от дома — на всякий случай, чтобы не испугать "гостей" дяди Вани численным превосходством, как шутливо выразился Андрей. Оставили, а сами сели на ту самую скамейку, у забора — между воротами и домом. Барон молчаливо одобрил нашу идею и залёг в высокие травы лужайки перед избой, насторожённо двигая ушами. Именно благодаря ему, мы не вздрогнули, когда внезапно перед нами появилась Таисья. Едва пёс быстро обернулся к воротам, мы невольно тоже взглянули туда же.

Итак, створка ворот слегка приоткрылась. Таисья выскользнула со двора и сразу направилась к нам. Странно. Как она догадалась, что мы здесь? Приехали же со стороны ворот, а не со стороны избы. Увидеть в окно она нас точно не могла.

— До-обрый день! — промурлыкала колдовка.

Два шага мимо Андрея — и она присела рядом со мной, на свободное место. Присела так, что слегка толкнула меня бедром. Вроде как: "Ишь, расселась тут!" Но потом чуть не брезгливо отодвинулась, благо длинная скамья позволяла, кроме женщины, сесть ещё одному человеку. Я-то и так сидела впритык с Андреем, куда ещё отодвигаться... А та отодвинулась, закинула ногу на ногу и принялась оправлять длинную юбку, кокетливо покачивая ногой со съехавшей на пальцы туфелькой на высоком каблучке. Я в душе даже вздохнула: умеет себя подать: красиво — нога, облитая шёлком.

Зато Андрей (на сердце отлегло) демонстративно прислонился к забору, чтобы не глядеть на неё. Но заговорил сразу.

— Таисья, какого чёрта вы вытворяете в деревне?

— А ты чего мне вдруг грубить начал? — игриво ахнула колдовка и смешливо сморщилась: — Пока со мной, без этой городской шмакодявки, был, разговор у тебя тоже другой был. О-очень другой.

У меня сердце сжалось. С трудом заставила себя не ляпнуть что-нибудь обидное в ответ. Андрей рядом — он и ответит... Но... Значит, это правда. Значит, они были вместе до меня. Но... До меня ведь...

— Не смей так говорить о Зое! — тяжело взглянул на Таисью Андрей.

— Ах-ах-ах! Какие мы грозные!

Женщина всё так же кокетливо взбила рыжие волосы в волну попышней. Она тоже сидела прямо, не глядя на нас двоих... И пошла странная беседа между ними. Как дуэль на шпагах. Оба старались вроде незаметно, но побольнее уколоть друг друга. Правда, у меня оставалось странное впечатление, что разговор пустой — сотрясение воздуха, не больше. Говорят — лишь бы говорить, не молчать — в ожидании того, чем всё закончится в избе. Как говорится, главная битва шла именно там... Но эта никчемная словесная дуэль раздражала очень сильно. Так что звонок на мой мобильник меня просто осчастливил.

— Андрей! Мне бы Андрея! — тревожно зазвенел в трубке молодой женский голос, и я передала телефон Андрею.

Теперь голос звучал неотчётливо, но я чувствовала благодарность к позвонившей, потому что замолчала Таисья и пустой разговор прекратился. Андрей внимательно слушал, время от времени поддакивая, затем отдал мне телефон и, чуть нагнувшись, чтобы посмотреть в лицо колдовки, спросил её:

— Ты как? Очень сильно занята? Тося просит помочь. Что-то с коровой.

Таисья недовольно скривилась, но поднялась со скамейки, манерно помахала наманикюренными пальчиками и пошла куда-то наверх, мимо нашей машины.

Я подняла брови и вопросительно кивнула Андрею.

— Таисья не закончила последний курс в ветеринарном техникуме, — объяснил он. — Но очень сильно чувствует животных. Да и любит их. Здесь, в деревне, практикует частным образом. Если вдруг заболела корова — первым делом обращаются к ней. Нам тоже пора. Тося просила заглянуть к соседям. Там телефона нет, но боятся, что опять что-нибудь подкинули. Машину я здесь оставлю. Тут недалеко — через три двора. Барон, пойдёшь с нами?

Встав со скамейки, он обернулся к дому дяди Вани, но, выждав немного, зашагал вперёд, мимо машины.

Озадаченная, я шла рядом с Андреем — пёс с другой стороны. Ничего себе — информация о Таисье!.. Поэтому деревня не горит желанием немедленно выпроводить расхулиганившуюся колдовку?.. А только ругается и плюётся, заслышав её имя, — как я краем уха услышала вчера в одном доме?.. Ладно, не будет о грустном. Лучше спросить о том, что заинтересовало, хоть и интерес незначительный.

— Андрей, а Тося — это от какого имени?

— От "Тоня". Здесь частенько переименовывают в довольно неожиданные имена и прозвища. Кстати, Таня здесь — Тася. А Лёльками называют старших сестёр. Так что если услышишь где-нибудь про Лёльку, сразу надо знать, что это прозвище.

— Я — Лёлька! — внезапно развеселилась я. — У меня ведь младший брательник есть! Мне нравится! Валерка будет в восторге!

— Это брат — Валерка?

— Ага. Это здесь? — спросила я, видя, что Андрей сворачивает к дому с резными до ажура наличниками вокруг оконных рам.

— Здесь. Заходите.

Мы с Бароном прошмыгнули во двор — и я ахнула: не двор, а сказка! Несколько мест, до которых могли бы дотянуться корова или овцы, огорожены небольшим забором, а внутри — каких только цветов нет! Все высокие, сочных оттенков! Какая красота!

Андрей обернулся уже у двери в дом и засмеялся.

— Останешься полюбоваться?

— А можно?

— Конечно. У них тут собаки нет, с Бароном проблем не должно быть. А если что понадобится, я позову. Да и ты — налюбуешься, можешь зайти. Крикнешь, если что.

И зашёл.

А я присела перед густо засаженными цветниками, вздохнула, вспомнив пионы, но странные дворовые "клумбы", вокруг которых хозяйственно бродили куры, мигом заставили забыть обо всём. Я даже погладила пару чайных роз, с мягким жёлтым оттенком светло-коричневых лепестков, вдохнула тонкий горьковатый аромат. Посидела, с невольной улыбкой вспоминая, как в первый раз обнаружила букет лохматых пионов на подоконнике веранды... Вздохнула и встала.

— Барон, сидеть! — велела я псу. И открыла дверь в дом.

Передо мной оказалась небольшая лестница в шесть ступеней к узкой площадке. По бокам от неё двери — не то на веранды, не то в хозяйственные помещения. Следующая дверь куталась в толстую, добротную обивку. Так что и открыла я её, и закрыла очень тихо. Почти бесшумно. Дальше шёл короткий коридор — в три-четыре шага до следующей двери, тоже хорошо обитой на зиму. Мне ещё понравилось, как она мягко вышла из пазов косяка и снова вошла. Я плотней прикрыла её, оказавшись в узком полутёмном помещении, и замерла.

Мне показалось, что совсем рядом кто-то что-то прошептал.

Думая не напугать бы, я осторожно шагнула вперёд, мимо большого шкафа, который меня до сих пор скрывал. И заледенела.

Шкаф был слева. Чуть справа оказалась большая, русская печь. К её ровной белой поверхности спиной прислонилась высокая женщина. Вплотную к ней стоял Андрей. Они... целовались. Причём женщина, присобрав подол юбки, закинула левую ногу на его бедро, и он мягко её поглаживал, ведя ладонью от ягодиц до колена и обратно...

Они были так заняты друг другом...

Я отступила на один шаг, получилось — спряталась за шкафом... Вскоре поняла, что не дышу. Толкнулась задом в дверь, которая открылась уже привычно тихо, и попятилась. Осторожно прикрыла её.

Я как будто увидела повторяющийся ночной кошмар. Это уже было в моей жизни. Точка в точку. На одной из вечеринок, куда меня потащил Валентин, я так устала, что решила найти его и сказать, что он как хочет, но я поеду домой. Решила предупредить — в общем... На звонки с мобильника он не откликался, пришлось идти по многокомнатной квартире, в весёлой многолюдной толпе. Заглянула в какую-то комнату, а там... Женщина прижалась к стене, жадно обнимая Валентина, а тот целовал её, постепенно всё выше задирая подол и так короткого платья... Мне стало так противно — уже всё знала о нём и его принципах! — что я просто сильно грохнула дверью, искренне желая довести их внезапным грохотом до инфаркта.

Но Андрей... Нежный, ласковый, заботливый Андрей... Увиденное оглушило. Я пятилась, боком спускаясь по лестнице, пятилась от двери в дом к воротам, не понимая, не принимая... Удивлённый Барон неспешно следовал за мной...

Только на улице пришла в себя. Стояла, невидяще смотрела на ворота и быстро вычисляла: сумочка у меня с собой, в ней всё самое необходимое; в поместье осталось барахло, из-за которого точно переживать не буду. Остаётся Барон.

Ничего не остаётся!

Быстро нагнувшись к псу, я расстегнула застёжку на его ошейнике и быстро размотала тонкий кожаный поводок. Всё. Теперь... Я оглянулась на пруды. Средний. Если перейти плотину, окажусь на другой улице, а там дойти до следующей плотины — и будет дорога, которую видела мельком, но запомнила. Дорога, ведущая к тому же кладбищу, только короче. А значит, будет выезд к небольшому городку неподалёку. А уж там найти автовокзал или просто остановку, где останавливаются междугородные автобусы, нетрудно. Насколько я запомнила указатели возле мастерской Сашки, до городка четыре километра. Мелочь. Дойду!

Будто плеснуло перед глазами: Андрей обернулся, брови уже не вразлёт, а обеспокоенно сдвинутые. Хмуро подумалось: раньше надо было думать... Тоже мне, нашёлся — деревенский ловелас...

И, точно дверь за собой навсегда закрыла, быстро зашагала к плотине. Оказалась совсем близко к ней, когда из двора напротив вышла Таисья.

— Ты чего это? — удивилась она насмешливо.

— Какое тебе дело? — надменно, на волне обиды выговорила я. Почему-то невпопад вспомнилось, как Андрей швырнул её в пруд.

А колдовка обернулась на стук. Из калитки в воротах вышла какая-то незнакомая женщина, улыбнувшись, поздоровалась со мной. Элементарная вежливость заставила отозваться на её приветствие. После чего она назвалась Тосей. Радость, сквозившая в её взгляде и всех движениях, подсказала, что Таисья угодила ей, быстро решив проблему с коровой. Пришлось невольно остановиться — опять-таки невежливым показалось сразу отойти. Хотя в ушах звенело от недавно виденной сцены и хотелось не то что идти — бежать из деревни! Но женщина вдруг сама отвернулась и полностью открыла ворота.

Со двора выехала машина, наподобие маршрутки. Высунулся поздороваться со мной ярко-рыжий парень — веснушчатый и зеленоглазый, чуть старше меня.

— Вы в город? — внезапно сообразила я.

Таисья, приподняв бровь, взглянула на меня. Чему она удивляется? Если удивляется... Водитель весело спросил:

— Подвезти?

— С собакой возьмёте? — загорелась я.

Парень распахнул дверцу с другой стороны.

— Влазьте. Барон бузить не будет?

— Нет.

Маленькое удивление, что Барона в деревне все воспринимают как свирепого зверя, чего я сама до сих пор так и не увидела, отвлекло от странным образом отупляющих дум, помогло мне спокойно сесть на место пассажира. Пёс прыгнул следом и примостился в ногах.

Таисья шагнула ко мне. Смотрела она странно, будто оценивающе.

— Уверена? — вдруг спросила меня.

Я проглотила металлический комок, застрявший в горле. Предательства не прощу. С Валентином иллюзий не было. С Андреем было доверие... С трудом выговорила:

— Да.

И сама почувствовала, как закаменело лицо.

— А почему с тем не осталась? — И усмехнулась, презрительно изогнув густо крашенный помадой рот. — Мужик тоже, кажется, богатый, да и симпатичный. Ничего так.

Странно она меня спрашивает, будто ей очень нужно знать. Зачем? Но что-то такое было в её вопросе, что я поневоле, неохотно, но ответила:

— Не хотела быть главной курицей в его курятнике. — И с вызовом, даже с высокомерием, удивившим саму, добавила: — И... Я и сама не из нищих, чтобы жить с таким — озабоченным!

— Андрей тебе своих картин не показал. — Это она не спросила, а сказала спокойно — после короткого молчания, словно констатируя факт. Отвернулась, держа прямо спину, и пошла вниз, наверное — к избе дяди Вани. Водитель, мечтательно приоткрыв рот, следил, как она плавно — струйно из-за шёлковой юбки — поводит бёдрами при ходьбе.

Тося помахала водителю и зашла во двор.

А мы поехали сначала деревней, потом выехали на полевую дорогу: парнишка сообщил, что он знает прямую дорогу к хорошей дороге. И это было бы здорово — ехать по серой пыльной дороге среди весело зеленеющей травы, разбавленной цветами, а кое-где вдикую проросшей пшеницей. Полдень. Солнце властвует. Небо, размякшее от собственной сини и редких взбитых в белую пену облаков. Но жара не угнетает, только расслабляет, разнеживает... Если бы ещё настроение соответствующее...

Минут через пять мы с водителем познакомились — это Витюшка спохватился, что знает, кто я, но не наоборот. Своей лёгкой болтовнёй обо всём на свете он заставил расслабиться моё лицо. Но сердце, будто стиснутое ледяной рукой, отпустить не смогло. По дороге я выяснила, что едет он как раз не в районный городок, а в сам город, но даже это сообщение обрадовать в полной мере уже не могло. Возвращение, мягко говоря, не триумфальное. Вообще никакое. Но ведь и никто не знает, что со мной произошло. О новой работе знала только бабушка. Для своих я всего лишь снова потеряла работу. Неудачное лето... Так куда мне первым делом податься? Домой, к родителям? К бабушке?

С трудом удержала слёзы. Невезучая. Повезло только в одном: меня вдруг начало клонить в сон. Витюшка на это сказал, чтобы я вытащила спрятанный за сиденьем самодельный подголовник. С ним оказалось и в самом деле очень удобно. Тем более что за полчаса наговорившийся всласть Витюшка не возражал против моего сна.

Поспать не удалось. Едва закрывала глаза, как мгновенно приходилось разглядывать сцену у печки во всех деталях. В конце концов, я не выдержала и убрала вызывающий дремотный сон подголовник. Витюшка посмотрел весело и сказал:

— А бывает такое! Только вроде настроишься дрыхнуть — ап, а сна и нет.

Ему весело. А я всё вижу перед глазами Андрея. Неужели он такой же, как Валентин? Тоже идея, что гулять можно со всеми, но жена будет из "благородных"? Из чистых... Ненавижу. До слёз...

— Эй, — осторожно сказал Витюшка. — Зоя, ты чего?

— Так, — всхлипнула я. — Не обращай внимания. — И заревела в голос. Растравляя себя, вспоминала и вспоминала гадкую сцену. Ненавижу! Лицемер!

Витюшка испугался, забубнил что-то, утешающее, начал притормаживать... Я нечаянно взглянула на боковое зеркальце, ошарашенно похлопала мокрыми ресницами и вскрикнула:

— Не останавливайся! Езжай быстрей! Пожалуйста!

По-моему, истеричным приказом я перепугала его больше, чем внезапным плачем. Но я сама ужаснулась ещё больше. Если сначала, после взгляда мельком, я даже не поняла, что происходит, то теперь психовала по полной, следя за джипом, который медленно, но уверенно нагонял нас.

Тем временем, успокоившись после моего странного поведения, Витюшка тоже обратил внимание на догоняющую нас машину и озадаченно сказал:

— Да ведь это Андрей!

— Если остановишь, натравлю на него Барона! — сквозь зубы сказала я.

Витюшка кинул взгляд на пса у меня в ногах. И спокойно сказал — такого я от этого жизнерадостного, даже легкомысленного, судя по недавнему общению, парня не ожидала:

— Остановлю. Разбирайтесь сами. Меня не суйте в ваши дела.

А поскольку был прав, я промолчала. Только упрямо наклонила голову, зажавшись так, что чувствовала себя деревянно. И нервы на взводе.

Наша машина свернула к обочине. Джип притормозил за нами.

Витюшка посмотрел на меня, посмотрел на Барона и вздохнул:

— Ты скажи ему всё, а потом поедем.

Хорошо ему советовать. А мне — что сказать Андрею? Типа, засекла тебя с другой — теперь видеть больше не хочу?.. Сильно давя ладонями, вытерла слёзы, подбородок кверху, отдышалась и завозилась, открывая дверь.

Первым выпрыгнул Барон. И словно почувствовал моё изменившееся отношение к Андрею. Выпрыгнул и встал у кабины, дожидаясь меня. Но в мою сторону не смотрел. Насторожённо смотрел на Андрея. А тот только-только открыл дверь, вышел и быстро шёл к нам... Я спустилась, но дверцу закрывать не стала. Если что — прыгну назад, хлопну — и попробуй меня Витюшка выстави!

— Что случилось? — впервые резко заговорил со мной Андрей. — Если nbsp;ты решила уехать, то почему мне об этом не сказала? И почему ты решила уехать?

— Ты хочешь знать, почему я уехала? — изумлённо спросила я. — Ты... издеваешься?

— Нет. Я всего лишь хочу знать, почему ты уехала.

Он стоял напротив, такой искренний в своём негодовании и недоумении, как будто и в самом деле не представлял причины, по которой я могла сбежать — если уж называть вещи своими именами. Ах так... Ладно. Ладно! Я тоже буду искренней!

— Мне надоело! Мне всё надоело! И эта работа, и эти дурацкие колдовские дела! Всего лишь! И больше ничего! Я устала. Я хочу выспаться! Поэтому я решила уехать!

— Подожди, — спокойно сказал он. Так спокойно, что я ошеломлённо замолчала.

Он взглянул на Витюшку, прячущегося за машиной от неловкой ситуации.

— Витя, подойди.

— Зачем?! — сорвалась я.

— Зоя, мне нужны две минуты твоего доверия и спокойствия. Пожалуйста.

Андрей осторожно обошёл стоящего наготове Барона со слегка вздыбленной холкой — наверное, мой крик взвинтил его.

— Зоя, ты только успокойся, на минутку. Не бойся, — негромко уговаривал меня, будто завораживал Андрей. — Видишь — и Барон рядом. И Витя, если что, защитит тебя от меня. Ты только постой спокойно, ладно? Мне нужна только одна минутка. Пожалуйста.

Он подошёл совсем близко, и я снова зажалась до окаменелости. Дотронься он сейчас до меня — и я буду кричать. Безостановочно. Даже не убегая. Просто кричать.

Но в следующий момент Андрей сделал такое, отчего я немного ошалела: он медленно — чтобы вроде как не спугнуть меня? — начал опускаться, пока не присел на корточки сбоку от меня. Ошеломлённая, я повернулась к нему, больная от абсурдности ситуации и недавнего плача. Он что-то пристально рассматривал на поясе моих джинсов. Потом взглянул на меня.

— Зоя, ты помнишь? Рядом Барон и Витя. Не бойся.

Ничего не понимая, я только остолбенело смотрела, как его пальцы поднимают край моей блузки и начинают сбоку же ощупывать пояс джинсов.

— Нашёл, — с облегчением сказал Андрей.

В его пальцах блеснуло что-то маленькое. Булавка с пуговицей.

21.

Не поднимаясь с корточек, Андрей протянул ко мне ладонь с этой вещицей. От неожиданности я отшатнулась. Солнечный день сразу потемнел, померк... Слишком хорошо я помнила о страшной опасности, исходящей от такой мирной на вид булавки.

— Держи, — сказал Андрей. И покачал ладонью.

— Ты взял её в руки... Но разве она не опасна? — с опаской приглядываясь к вещице, спросила я, не то что не решаясь, но даже не желая прикоснуться к ней.

— Во-первых, я знаю, что это. Поэтому слабое действие, возможно, и осталось бы, возьми я нечаянно её в руки, но я сразу пойму, что именно вижу. Во-вторых, я совсем недавно омыл руки, так что... Она больше не действует. Можешь взять и посмотреть.

"Что именно вижу". Дальше мне ничего больше и не понадобилось объяснять. Эти слова будто из ведра окатили меня тёплой водой, смывая застывшую на мне, заскорузлую грязь ненависти. И вокруг будто просветлело.

Он говорит правду. Потому что знает, в чём опасность. "... что вижу..."

Я осторожно взяла с его ладони колдовскую вещицу.

— Что ты увидела — не скажешь? — спросил Андрей, глядя снизу вверх.

— Это было слишком гадко и стыдно, — после недолгого молчания отозвалась я, рассматривая пуговицы на булавке и удивляясь: в какой только момент Таисья сумела пришпилить ко мне булавку? Неужели именно тогда, когда бухнулась со мной рядом, будто нечаянно пихнув меня? У неё было несколько секунд на то, чтобы приколоть булавку, после чего она с видимым раздражением отодвинулась. Ловкие у неё руки...

Пуговиц на этот раз оказалось две штуки: обе мелкие совсем — с постельного белья, что ли? Одна старенькая, до потёртости — игла булавки жёстко продёрнута в её ушко, вторая, блестящая от новизны, чем-то приклеена к первой.

— А почему две?

— Старая пуговица вызывает в памяти какое-то определённое воспоминание, новая даёт иллюзию такой же ситуации.

Поэтому мне сразу вспомнились и та вечеринка, и Валентин!

У меня руки опустились, и я, чуть отвернувшись, заморгала, стараясь не пустить слезу. Андрей не простит. Он и к машине Витюшки подошёл уже обиженный и рассерженный. С его точки зрения, наверное, уж я-то должна была сразу сообразить, что дело нечисто. Я уже должна привыкнуть, что всё вокруг меня часто иллюзия и обманка. И ведь он предупреждал, что будет хуже! Предупреждал!.. Глаза снова наполнились слезами. Меня всю неделю как будто испытывают на прочность!.. А Андрей смотрит на меня спокойно и словно ждёт... Чего?

Всё ещё сомневаясь, я сделала короткий шаг к нему, готовая отпрянуть, если он вдруг скажет что-то или сделает... Он встал с корточек, смотрит непонятно — то ли строго, то ли с облегчением. Что будет, если?.. Если я обниму его?.. Оттолкнёт? Скажет, надо бы обсудить ситуацию?.. Андрей внезапно засиял улыбкой и немедленно обнял меня сам! Руки тёплые, сильные. Стиснул так, что мурашки по спине — в жаркий-то денёк.

— Испугалась, да?

Носом ткнулась в его рубашку и кивнула. Пусть думает, что хочет. Но испугалась я не того, о чём он, кажется, подумал, — не булавки. Хуже, если уедет обиженный, — и что мне без него тогда делать? Вернуться домой и постоянно вспоминать его, понимая, что сама, собственными руками, выбросила близкое счастье?.. Поэтому — лишь бы не смотреть в его укоряющие глаза, лучше уткнуться вот так, в его рубаху, и жадно вдыхать запах его тела, чувствовать тепло его кожи, слышать неровный, торопливый стук его сердца и знать, что его руки на моих плечах — это лучшее, что есть на свете.

— Обозлилась. Простишь меня?

— Прощать нечего. Сам виноват — одну оставил. Поехали домой?

— А не к дяде Ване?

— Мы ему из дома позвоним — узнать, как прошли переговоры с Кузьмой.

— Зоя, сумку возьми! — весело позвал откуда-то сверху Витюшка.

Я оглянулась — Андрей всё меня не отпускал. Оказывается, Витюшка уже сел в кабину своей машины и свесился теперь из неё, держа за ремешки мою сумочку. Ишь, сразу понял, что помирились... А мы помирились? Не ссорились же. Ну ладно — разрешили недоразумение. Ужас — вот как это называется.

Хорошо понимая, что мысли вразброд и что надо бы хоть немного посидеть, подумать, я забрала сумочку, для чего пришлось слегка потянуться за ней: Андрей меня не выпускал из объятий. А заглянув ему в глаза, я виновато опустила свои: в тёмно-синей мгле такой страх плескался!.. Я даже поёжилась. Он что — и вправду так боится меня потерять? Но... почему? Ну ладно — я. Очарованная довольно плотно происходящими вокруг чудесами, я могла влюбиться (влюбилась!) в человека, который справляется с ними да и сам создаёт поразительные чудеса. Но он-то почему со мной возится? Подумаешь, пигалица какая-то к нему в дом попала... Андрей-то вон какой видный. Неудивительно, что Таисья до сих пор мечтает его... поймать?

Неужели всё из-за моего дара? Всё бы хорошо, но... Вопрос продолжает зудеть: я ему нужна или мой дар?

Ахнуть не успела, как очутилась на руках Андрея. Прижал меня к себе — и бегом к джипу. Не было бы груза размышлений, посмеялась бы: впечатление, что он боится, как бы нас Витюшка не догнал да как бы меня не отнял!..

А здесь, у машины, открытую дверцу уже караулит Барон. Будто снова ухмыльнулся на нас своей собачьей ухмылкой и попятился к дверце в пассажирский салон... Эх, если здесь все такие умные, то почему среди них я, такая глупая?

Не опуская меня на землю, Андрей открыл дверцу напротив водителя и усадил меня на сиденье. Барон без раздумий обежал машину и прыгнул ко мне, сел на туфли. Я поджала ноги, чтобы ему было удобно, и вздохнула. Кажется, и на этот раз обошлось. Мы пока вместе...

Андрей сел за руль, но к нему не прикоснулся — опустил руку, переплёл свои пальцы с моими. Сидел, глядел вперёд, хмуря брови. Теперь, зная, что он на меня не злится, я терпеливо ждала, что он сделает. Но терпением обладала, как выяснилось, не самым долгим. Один вопрос донимал меня, пусть не из самых важных, но выдержать дольше я не могла.

— А... как ты меня нашёл? Тебе Тося сказала?

— Что? — словно очнувшись, спросил Андрей. — Тося? Что — Тося? А... Нет. Обереги-то ты мои не снимала — на их зов поехал. И, знаешь, Зоя, сделаем мы с тобой вот что. — Он вынул из кармана колечко — тонкий золотой ободок, на нём прозрачно-зелёный камень, окружённый мелкими белыми. — Зоя, выйдешь за меня?

Я чуть не задохнулась от наплыва мыслей и чувств. Предложение. Он делает мне предложение! Значит, он не собирается бросать, оставлять меня после... после той ночи, которая всё больше и больше меня тревожит! Я заглянула в тёмно-синие глаза. Я всегда буду рядом с ним, с таким большим и нежным? Конечно... Я не успела проследить за своим языком и выпалила:

— Конечно — выйду! А ты серьёзно?

Он испытующе всмотрелся в мои глаза.

— Можешь не говорить, чего ты боишься. Но... Ты уверена?

Я кивнула.

Он поднял мою ладонь и, расцеловав все пальцы, надел мне колечко. Стесняясь, я всё-таки дотянулась до него и хотела поцеловать в щёку. Он усмешливо покачал головой, наклонился и в губы прошептал:

— Не-ет... Только так...

Последняя мысль: "Знала бы Таисья, к чему приведёт её заколдованная иголка..."

... Мы всё-таки доехали до дяди Вани и вышли — пьяные от смеха, радости и счастья. У Андрея ещё нашлись силы отвлечься на постороннее и, смеясь, сказать мне:

— А ведь ты была права: надо бы постоять у дома Таисьи!

Я хохотала. Несмотря ни на что, мир теперь виделся мне прекрасным и бушующим от света. Хотелось шалить, хулиганить по-доброму, так — чтобы все были счастливы, как я!.. Мы вышли — вывалились! — из машины в тот самый момент, когда открывались ворота. Наверное, старик вышел проводить своего опасного гостя. Боюсь, мы с Андреем оказались опасней, чем какой-то приблудный в нашей — в нашей! — деревне колдун Кузьма. Едва мы вышли, Андрей чуть не бегом обежал машину и приблизился ко мне, обняв за талию. Створа ворот открылась. Чёрный Кузьма (глаза и вправду оказались сумрачно-вражьими!) шагнул на улицу и замер, глядя на нас исподлобья, после чего быстро зашёл назад, во двор, и хлопнул за собой створу.

Мы немного удивились, но, заслышав голоса, приглушённые воротами, решили подождать. Вроде не ругаются?

Потом они снова вышли — первым снова Кузьма, а потом и дядя Ваня встал рядом с ним и заулыбался нашей радости.

И, хоть и была я занята одним Андреем, я не смогла не приглядеться к этому Кузьме. Сначала приглядывалась чисто из любопытства. Ведь это человек, которого проклинает почти вся деревня. Это человек, в прямом смысле слова обливший грязью мою комнату, сбросивший на пол и расшвырявший все мои вещи...

И чем больше вглядывалась, тем больше замечала в нём какую-то перемену: из насторожённого, выражение его лица постепенно становилось каким-то... Я не сразу поняла, что за чувство проступило в его чертах... Только когда он, странно сморщившись, вроде как хотел махнуть рукой на нас, но сдержался и пошёл прочь вверх по улице, я сообразила: он завидовал нам! Он бешеной завистью завидовал нам — мне и Андрею! И, глядя ему в спину, постепенно успокаиваясь, я неуловимо вдруг прочувствовала его и услышала его глухое сожаление, что и он мог бы излучать и получать такую светлую радость, как эти двое, которые почти сияли своим чувством! Если бы не...

Не хочу думать о нём! "Здесь есть предмет попритягательней"! Я в очередной раз взглянула в глаза Андрея, а он — в мои...

— Э... — сказал кто-то рядом. — Детушки, а не пошли бы домой подобру-поздорову, а? Чем вот так, на усладу всем, маячить здесь, а?

Мы отшатнулись друг от друга. Дядя Ваня, посмеиваясь, стоял перед нами, и мы, только виновато посмотрев на него, вспомнили, зачем именно остановились всё-таки у его дома. Андрей вдохнул побольше воздуху и резко выдохнул.

— Ну и... Дядя Ваня, чем закончились ваши мирные переговоры?

— Сначала ничем, — ухмыльнулся старик. — Я всё никак не мог убедить его, что он должен немедля удалиться из нашей деревни, поскольку он лишь зазря тратит силу. Он посчитал, что я преувеличиваю, рассказывая о вас двоих. Думаю, Таисья его убедила, что с нами справиться — пустяковина. Ско-олько мы с ним ругались... Чуть не лаялись. Так и остался б я ни с чем, не загляни вы ко мне.

— Ну? — подгоняя, поторопил его Андрей, в то же время не выпуская меня.

— А чего — ну? Не нукай — не запряг ещё. Вишь же — уходит на Верхний пруд. Увидел вас, сказал, что противу такой силы ему делать нечего. Умный мужик.

— Практичный — сказал бы я, — заметил Андрей. — Видимо, Таисья ему и в самом деле лапши-то на уши навешала. И чего думала? Кузьма, мне кажется, всё равно — рано или поздно — пожелал бы взглянуть на нас с Зоей. Он не дурак — играть вслепую.

— Ох... Теперь с Таисьей осталось побалакать, — вздохнул дядя Ваня. — Она ведь уезжать на новое место не хочет. Вот и чудит.

— Ничего себе — чудит! — возмутилась я.

— Разберусь! — заявил старик. — Здесь вот ведь какая закавыка. Ежели вы разрешите ей жить здесь же, в деревне, она и при нас, троих, остаться сможет.

— Как это? — не понял Андрей.

— А так. Есть такое понятие, как разрешение остаться. Только исходить оно должно от вас, самых сильных. Скажете ей напрямую — живи, мол. Она и останется. А если не захотите — покуражится ещё немного, но уйти со насиженного места ей всё ж таки придётся. Так что — решайте, а я ей и передам, как вы решили.

— А почему только мы? А ты что думаешь, дядя Ваня?

Старик снова вздохнул. Оглянулся и прошёл к скамье у дома.

— С практической точки-то зрения, неплохо б, если б осталась. Ведь у нас как? Пока ветеринара из райцентра дождёшься, со скотиной мало ль что случится? А Таисья всегда под боком. Чудить бросит, за ум возьмётся — и с ней жить можно в деревне-то.

— Здесь ты прав, дядя Ваня, — признал Андрей. — Я бы тоже её оставил (я внимательно заглянула в его лицо), только вот решать не мне, а Зое.

— Почему? Почему ты решил переложить это на меня?

— От неё тебе больше всех досталось. Твои чувства сейчас играют главную роль. Сможешь себя переломить — простить Таисью, то и жить ей здесь же. Всё же у неё здесь и дом, и деревня почти вся знакома ей.

Они оба уставились на меня так, будто от моего решения зависят судьбы мира. Я сначала хотела высказать, что Таисью мне простить нетрудно, как вдруг, задумавшись, поняла, что это прощение достаточно тяжело даётся мне. Мне и правда от неё досталось больше... Но... Во всех перипетиях нашего так называемого знакомства положение дел почему-то всё больше и больше складывалось таким образом, что Таисья, сама того не желая, буквально подталкивала меня к Андрею. Даже сегодняшнее предложение Андрея напрямую связано с её булавкой. Ведь если подумать... Захотел бы Андрей именно сегодня сделать мне почти официальное предложение? Вряд ли.

— Хорошо, — спокойно сказала я. — Раз только от меня всё зависит, то — да. Я согласна. Пусть она остаётся в деревне.

Смешно, но при виде оживившегося лица дяди Вани, который ожидал моего решения даже с тревогой, мне самой легче стало.

... Андрей доставил меня домой и заявил, что вернётся назад, в деревню. Что сейчас там и без меня справится с тем, что мы с дядей Ваней раскопали насчёт четырёх караваев, послуживших гибелью четырёх сыновей семьи из прошлого. Он велел мне никуда не выходить за пределы поместья и пообещал сделать вокруг него защиту, как только разберётся с насущными делами.

И уехал.

А буквально сразу после его отъезда приехали ребята во главе с Женей.

Девушка только глянула на мою руку с кольцом, так и расплылась в радостной улыбке. А через минуту сообщила, что в связи с завтрашней генеральной репетицией субботнего праздника, сегодня под вечер гости Андрея собираются заняться уборкой помещений, а заодно репетицией тех слов и песен, которые им предложены завклубом.

Я поспешно отказалась участвовать в происходящем, сославшись на то, что на кухне работы непочатый край. Гости с этим радостно согласились, и я важно удалилась на рабочее место в сопровождении Барона. Тот, придя на кухню, целеустремлённо направился к облюбованному уголку, где лежала его личная миска. Пришлось сначала накормить его, а потом уже заняться кухней.

Под приглушённые дверью радостные вопли и нестройные песни, то и дело заканчивающиеся неконтролируемым хихиканьем, а то и здоровым хохотом, я взялась за уборку. Почти сразу обнаружила, что не хватает тряпок.

Найденная Женя зашла со мной на кухню. И показала мне в уголке помещения небольшой квадрат крышки-люка в подвал.

— Вот фонарик, — сказала она. — Андрей туда освещение недавно спустил, но лампы полетели почти сразу. Он решил: раз так, то сам будет спускаться и брать то, чего дома не хватает. Но фонарик помогает без него искать нужное. Не боишься темноты? Тогда и флаг в руки. Там много чего есть. Так что заодно и ревизию проведёшь, чтобы знать, где и что именно хранится.

Я откинула крышку подвала, которая очень удобно закрепилась на каких-то внутренних рычагах и не падала. Передо мной оказалась удобная лестница — не привычная деревянная, с перекладинами, а бетонная — с обычными ступеньками. Присмотревшись ко тьме внизу, я включила фонарик. Он оказался довольно мощным. Во всяком случае даже сверху я видела во всех подробностях пол подвала. Барон немедленно подошёл и встал рядом. Принюхиваясь к сырому воздуху снизу, он будто кивал головой. А потом, обернувшись, посмотрел на меня и принялся спускаться.

Сильно надеясь, что среди студентов нет явных хулиганов, которые, ворвавшись на кухню, могут меня ради шутки напугать, закрыв, например, крышку подвала, я осторожно пошла следом за псом.

Внизу оказалось очень интересно. Поневоле вспомнилось, что новый дом Андрея построен на старинном фундаменте. Уже внизу я обратила внимание, что сначала, ближе к лестнице, идёт очень чистое помещение, заставленное по сторонам современными стеллажами и шкафами. А вот пройдя их, я нашла уже не аккуратные шкафы, а горы вещей, сложенных в какие-то огромные ящики или брошенных в неряшливые кучи. Кое-где кучи эти даже пылью припорошило. Наверное, сюда, в подвал, побросали всё, что осталось от прежнего барского дома художника-отшельника.

Вперемешку свалили и мебель, чаще всего разбитую и в жутком состоянии, и какие-то вещи — тряпки, некогда бывшие, наверное, занавесками, а то и шторами — судя по тому, какие они толстые; и посуду, в большей степени разбитую или погнутую.

Припомнив, что здание, построенное на старинном фундаменте, очень большое, я оглянулась. Стоит ли идти дальше? Или лучше вернуться к более современным шкафам, забрать то, что необходимо для уборки, и выйти на свет?

Но любопытство заставляло двигаться дальше и дальше. Вскоре просторный коридор скрылся за очередной кучей-свалкой. Дальше мне приходилось двигаться очень осторожно, то и дело стараясь обходить упавшие или разлетевшиеся по полу вещи.

Барон уже давно шёл либо рядом со мной, либо чуть опоздав, потому как ему приходилось заниматься довольно серьёзным делом — обнюхиванием подозрительных предметов. Но в какой-то момент я обнаружила, что его рядом со мной нет. Осветила пространство фонариком, но увидеть пса не удалось, поскольку свету мешали вещи, теперь уже настолько громоздящиеся везде и всюду, что свет фонаря просто утыкался в кучи и не давал возможности разглядеть большую площадь.

Мне стало немного жутковато, и я тихонько позвала:

— Барон, ты где?

И замерла, вслушиваясь. Глухой шум сверху не мешал — я слышала, как где-то впереди кто-то сухо постукивает лапами — возможно, пёс. А возможно... Я передёрнула плечами. Не выдумывай, не маленькая. Никаких привидений здесь нет.

— Барон!..

Размеренное постукивание — с приближением растёт. Я направила луч фонаря между огромным мешком и прохудившейся огромной же коробкой. Между ними показалась вытянутая морда. Она остановилась, обнюхала воздух и утянулась назад, откуда пришла.

— Барон же! — уже возмущённо сказала я.

Пёс снова вернулся — и, глядя мне в глаза, подошёл близко, рыкнул что-то, после чего повернулся задом и снова утопал куда-то во тьму.

Это что — он меня куда-то приглашает?

С сомнением оглянувшись на тёмный проход между кучами старых вещей, я неуверенно поплелась за Бароном. Может, он и правда нашёл что-то интересное? Хотя тут неинтересное вряд ли найдёшь. Всё такое... такое любопытное, что хочется немедленно начать разбирать все кучи и завалы.

Здесь, в этом месте, тишина стояла абсолютная. Сырость почти не чувствовалась, зато затхлость была такая, что мне уже не один раз хотелось от души чихнуть.

Пёс высунулся из-за громадного мешка, набитого явно большими предметами, и снова пропал. Я нерешительно двинулась за ним. В какой-то момент я чуть не выронила фонарь из рук. Успела подхватить. А испугаться — не успела. Зато мне понравилось, как сверкнул на пальце подаренный Андреем перстенёк. Некоторое время я даже любовалась игрой зелёноватых искр на главном камне кольца. Светлые камешки тоже неплохо мерцали, но их посвёркивание не шло ни в какое сравнение с тем, какое давал зелёный.

Наконец я протиснулась мимо двух странных куч, поставила ногу в очень неудобное место — потому что не разглядела его даже под лучом фонаря. Отчего чуть не свалилась. От испуга замерла на месте и стояла, пока трясущий страх не прошёл.

— Барон! Дальше я не пойду!

Моё заявление под низкими потолками прошелестело по подвалу и вернулось ко мне. Немного смущённая — и чего боюсь? Никого же здесь нет! — я снова потопала вперёд.

Барон напугал меня так, что я оступилась и едва не рухнула на одну из вещевых куч. Он стремительно высунулся откуда-то изнутри кучи и опять коротко рыкнул.

Моя ладонь в поисках опоры схватилась за какую-то палку. Почувствовав на коже чего-то неприятно сухого, но липкого, я направила свет на руку. Оказывается, я схватилась за кочергу, полностью обмотанную лохматой паутиной. Фу-у... Противно... Я вздохнула, вытерла ладонь о джинсы и, наконец, очутилась на маленьком пятачке с ровным полом. Барон сидел тут примерно с таким выражением морды: ну вот, я тебя привёл — можешь радоваться! Приглядевшись, я увидела странные предметы: цепкая паутина оплела квадратные доски, метр на метр, а то и больше, склонённые к стене.

22.

Понятно, что передо мной картины. И уж точно не Андрея. Не стал бы он их прятать в подвал. Значит, это картины его предка-отшельника? Я присела перед ними на корточки. Посмотреть бы. Но они упакованы в бумагу, и, сорви я с них паутину, увидят сразу. С другой стороны, утешала я себя, никто мне и не запрещал смотреть на них. Попробовать снять бумагу? А вдруг порву? И по этому признаку тоже сразу будет ясно, что кто-то пытался добраться до картин.

Поводив фонариком по холстам-квадратам, я вздохнула и встала. Вставая, слабо почувствовала, как задом что-то задела. И это что-то быстро поехало по полу, металлически заскрежетало. Я быстро обернулась. Увы — не настолько быстро, чтобы успеть перехватить едущую по нарастающей ту самую кочергу. Видимо, сдвинула её, когда наткнулась рукой. Да ещё тяжёлая — не чета современным! Чугунная, что ли?! Кочерга смачно грохнула по низкому ящику, который я, увлечённая рассматриванием запакованных холстов и размышлениями над ними, и не заметила!

Громкий сухой треск — морозом по сердцу! Ящик под ударом кочерги раскололся! Ну, не совсем, конечно. Просто сверху раззявилась чёрная трещина.

Ой, я, кажется, что-то сделала не то! Но... я же не виновата, что кочерга поехала!

Всё так же брезгливо взявшись за кочергу и подняв её с трещины на ящике, я с трудом отодвинула её и прислонила — убедившись, что крепко и основательно, — к другой стене, пустой от вещей. Так, теперь можно взглянуть, что за разрушительные действия произвело моё неосторожное движение.

Низкий ящик оказался деревянным сундучком. В разбитой кочергой крышке виднелись какие-то бумаги и края, кажется, одежды. Я осторожно просунула руку вовнутрь. Пальцы наткнулись на пачку листов, сомкнулись и протащили их на свет белый. Ну, фигурально выражаясь, поскольку белый свет здесь, в подвале, ограничивался лишь лучом фонаря. Чуть не сломала, вытаскивая. Поскольку, как выяснилось, вытащила пачку стариннейших писем, перевязанных лентой. Они слежались, стали ломкими... А следом нечаянно вынесло жёсткие — кажется, накрахмаленные — ажурные кружева. От одного только краешка ахнула: как красиво! И как хочется посмотреть, что в сундучке! Даже больше, чем картины предка Андрея!

Нерешительно посмотрев на пачку писем, перетянутых ленточкой, я набычилась. Ой, как хочется заглянуть в них!

— Барон, ты свидетель, что я долго боролась с собой, но с любопытством мне было трудно справиться! Ага? Если что — подтвердишь!

Я нагнулась, попробовала поднять сундучок за металлическую ручку. Крышка держалась на маленьком замочке — не распахивалась, так что я уже спокойней взялась за сундучок и пошла к выходу из подвала. Наверху всё рассмотрю!

Казалось, идти назад будет легче. Какое там! Пару раз налетела на невесть каким образом возникшие на пути предметы, пару раз чуть не свалилась. Один раз отшатнулась назад так, что Барон от неожиданности рыкнул. Чуть не наступила! Пришлось идти медленней. Зато, пока плелась, додумалась, что содержимое сундучка лучше рассмотреть, не вытаскивая его на поверхность. Помнится, в одном из навесных шкафов кухни я видела хозяйственные свечи. Наверное, Андрей специально закупил их для себя — на тот случай, если из-за него перемкнёт электричество в доме.

И я это сделала. Оставила сундучок и пачку писем у подножия лестницы, сбегала наверх и устроила внизу более-менее нормальное освещение. И еле дыша от волнения и счастья — чувствовала себя чуть не историком или археологом! — взялась за крышку. Замочек оказался маленьким и хлипким. Благо, что трещина от кочерги проходила почти по всей поверхности крышки, нетрудно было отломать замок вместе со скобами. Развернула сундучок к лестнице, с обеих сторон уставленной свечами, и присела на ступеньки.

Откинутая крышка сундучка явила на свет ворох одежды — женской, естественно. Я, немного озадаченная: отшельник же! Или я не поняла Андрея? — осторожно вытянула сначала одно роскошное платье. Пришлось встать — длинное, пышное из-за оборок. Может, я, конечно, не сразу соображаю, но подумалось: "Мне оно только кажется, пышным. Наверное, для тех времён оно было обыденным".

От содержимого сундучка слегка пахло старинными (подумалось сразу), почти выдохшимися духами или пудрой — и всё на фоне еле ощутимого, но всё же узнаваемого горьковатого запаха дыма.

Когда подол светлого платья, вышитого мелким цветочком, полностью поднялся над краем сундучка — точнее, над каким-то другим, большим же предметом одежды, с него съехали несколько вещиц и звякнули на пол. Повесив платье на сгиб локтя, взяла одну свечку и подобрала с пола зеркальце в резном обрамлении, что-то похожее на клатч — плоскую квадратную сумочку без ручек, плотно вышитую и оформленную какими-то горошками — возможно, бисером. А за самим сундучком не сразу заметила выпавшие веер и шляпку.

Честно — я от восторга и удовольствия рот раскрыла, перебирая и разглядывая все эти вещички! Кто бы удержался на моём месте? Никто. Прекрасно это сознавая, я немедленно напялила на себя шляпку, похожую на современную "таблетку", только украшенную короткой светлой вуалькой, а ещё, кажется — стразами и мелкими матерчатыми цветочками, из которых торчали не слишком длинные, мягко качающиеся от движения пёрышки — к сожалению, некоторые сломанные. Потом обернула вокруг шеи старинный, но всё ещё воздушный длинный шарфик и приложила к себе вытащенное платье. И присела перед предварительно протёртым зеркальцем, прислонённым к ступенькам лестницы.

Как будто шагнула из сегодня в прошлое! Как мало женщине надо, чтобы... чтобы почувствовать себя женщиной! Я в этом зеркальце выглядела словно на старинном портрете. Счастливая мордашка, восторженно сияющие глаза, немного дурацкая, но всё такая же счастливая улыбка. Придерживая одной рукой платье, чтобы не свалилось, другой я, забыв обо всём на свете, несколько раз изменила положение шляпки на голове, по-всякому стараясь пристроить вуальку и собственные волосы. Впервые пожалела, что они у меня короткие. А сделав положение шляпки близко к желаемому, немедленно взяла в руки веер и тоже попыталась найти ему нужное место в композиции. И, в конце концов, добилась нужного отражения: большеглазая барышня с огромным любопытством и восхищением взирала на меня из зеркальца, точно из самого настоящего портрета, если учесть узорное обрамление немного мутного стекла.

Любовалась недолго. Чуть не лопнула от нетерпения и любопытства: а что там, в сундучке, ещё есть? Положив платье в сторону, снова кинулась на колени перед сундучком. Ух ты... Бусы. Переплетены каким-то таким образом, что похожи на колье. Какие-то колечки... Перчатки, которые я немедленно же надела. У-у... Шёлковые! Длинные! Попробовала надеть поверх перчатки одно из колец, явно побольше остальных. Получилось! Отвела руку в сторону полюбоваться. Красота!.. Туфельки. Ой, это, наверное, атлас? Или такой шёлк? Надо же — шитые туфельки!.. Ещё одно платье — тёмное, тяжёлое... Ой, рассмотреть бы всё подробней и примерить бы все вещички!.. Та-ак! Как бы мне это всё перетащить к себе?

И села на ступеньки с утихающей улыбкой. Куда — к себе? У меня теперь комнаты в доме нет. Не нести же всё это добро в хижину, к Андрею. Ну и ладно! Зато у меня есть кухня, а теперь ещё и подвал, куда спуститься нетрудно.

Прижав к себе платье, я вдруг озадачилась. Странно, почему я раньше об этом не думала. У Андрея большой дом, много не занятых студентами комнат. А он живёт в лачуге-развалюхе. Очень странно. Ну ладно — по натуре тоже отшельник, но... Пока я здесь жила, никто из студентов ко мне просто так не заглядывал. Меня все оставили в покое, едва я заняла комнату-веранду. И не потому, что сочли меня прислугой. Нет. Они обращаются со мной как человеком, который лучше, чем они, разбирается в кухне. Значит, не мешали бы и Андрею. Тем более — есть Женя, которая наверняка бы предупредила гостей не мешать хозяину дома. А он живёт в приземистой хижине...

Глаза, во время всех моих размышлений рассеянно скользящие по сундучку, остановились на почти незаметном предмете. Пока я не сосредоточилась, трудно было сообразить, что это такое.

Тонкая и длинная полоска, уходящая из сундучка за его стенку вниз. Отложив платье, я подошла к сундучку. Ленточка. Тонюсенькая. Кажется, она выпала и размоталась, когда я вытащила из трещины письма. Уходит в темноту — туда, откуда я вынесла сундучок. Кончик — вот он, а остальное будто напоминает о дороге вовнутрь подвала.

Пожав плечами, я попыталась смотать её. Не получилось. Сначала ленточка шла споро, а потом вдруг за что-то, видимо, зацепилась. Я тихонько подёргала. Нет, не получается. Ну вот. Не оставлять же валяться старинную вещицу, пусть это всего лишь ленточка. Велев Барону сторожить сундучок, я подобрала фонарик и пошла, на ходу сматывая ленту в клубочек.

Точно. Зацепилась. Застряла между двумя мешками, которые мне, с сундучком, пришлось перешагнуть. Я нагнулась, пошарила за мешками. Пальцы наткнулись на что-то жёсткое и даже колючее, завёрнутое в шелковистую тряпочку. И, так же полусогнувшись, я оцепенела на месте... Совсем рядом, в двух шагах от меня, кто-то очень быстро что-то прошептал. Секунда тишины. Я начала выпрямляться, предварительно вынув из мешков нечто в тряпочке, и только было хотела поспешить к лестнице ...

— Не бойся. Здесь никого, — негромко сказал мужской голос.

Снова неразборчивый шёпот.

Я поскакала между сваленными вещами не хуже горной козы. Взлетела по ступенькам наверх в кухню... И при свете солнца, заглушившего ровный белый свет фонарика, держась за тяжело колотящееся сердце, я внезапно поняла, что шёпот и мужской голос скорее всего прислышались мне — доносимые из комнат студентов! Или из коридора! Такого облегчения я никогда ещё не испытывала!

Но из-за потрясения спускалась к сундучку насторожённо. Лишь удивлённый взгляд пса, оставленного внизу лестницы, полностью меня успокоил.

И — снова! Ух как я испугалась, развернув тряпочку! До холодного пота, облившего всё тело!

В ней прятался корявый сухой сучок! С колючками!

Отшельник был колдуном. И, что бы там ни говорил Андрей про его картины, не поверю, что художник из прошлого не пробовал свои колдовские силы! Вон на сучке какие крепкие иголки! Ткнёт такая — и опять какое-нибудь ужасное происшествие!

Но внезапно с еле слышным шелестом что-то почти невесомо упало на пол, рядом с пачкой писем. Уже дрожащими пальцами держа сучок и не зная, что с ним делать, я машинально присела, посветила фонариком — и строки пушкинского стихотворения вдруг всплыли в памяти: "Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я..." На полу лежали выцветшие лепестки... В моих руках — роза! Кем-то когда-то кому-то подаренная и сохранённая на память... От сердца отлегло. Фу-у... Лепестки от древности такие хрупкие, что один из них рассыпался пылью в мои пальцах.

Ладно, некогда мне разбираться с тем, что для меня сплошная загадка, разгадка к которой спрятана за семью печатями. Надо попробовать разобраться с конкретикой в виде писем. Я снова завернула бывшую розу в шёлковый платочек и осторожно раскрыла ломкие сгибы первого письма.

Мда... Как-то, думая о конкретике, я не учла, что чернила, которыми писали в стародавние времена, могли выветриться. Нет, кое-что можно разобрать в округлом симпатичном почерке, среди сплошных "ерей", "еров" и "ятей". Особенно начало письма, от которого у меня сердце сжалось: "Милый наш брат Андрей! Пишут тебе твои сёстры..." Зато стало понятно, откуда здесь женские вещички. Наверняка, собираясь домой, сёстры забыли по мелочи...

Дальше чтение пошло через пень-колоду: где интуитивно догадываясь, где всё-таки разбирая выцветшие чернила, я всё-таки разобрала, что сёстры благодарят художника за проведённые в его поместье дни. Зачарованная переходом в прошлое, я потихоньку открывала письмо за письмом. В деревенском поместье появилась гостья — дальняя родственница. Сёстры отзывались о ней с восторгом: она и милая, и приятная. Затем появились намёки, что неплохо бы брату пригласить к себе в гости сестёр вместе с их новой подругой...

— ... Зоя!

Я вздрогнула так, что чуть не свалилась с лестницы. Быстро, но бережно спрятала вещи назад, в сундучок и задвинула его подальше, под лестницу.

— Я здесь!

— Ты там не потерялась? — с любопытством свесилась в квадратное окно проёма Женя. — А то я тебя давно зову, а ты всё не откликаешься.

— Всё хорошо. Сейчас выйду. Просто засмотрелась, сколько здесь всего.

С сожалением закрыв дверь в подвал, я принялась за готовку, мысленно перебирая содержание писем. А потом пришлось и про это забыть. Быстро приготовила ужин, накормила поторапливаемых Женей студентов, а когда они удалились, собираясь на гуляния в деревню, стала убирать за ними, снова размышляя о найденном сундучке. И о шёпоте с тем незнакомым мужским голосом. Слышала ли я на самом деле нынешних гостей Андрея? Или эти голоса были чем-то иным?

Лёгок на помине. Появился в дверях кухни, как только последняя машина со студентами отправилась вслед за остальными. Светло-русые волосы взъерошены, глаза сияют. Надо же. Глаза сияют — это он огляделся всполошённо, нет ли кого на кухне, и увидел только меня. Ну-ну, отшельник... Мне бы только тебя заманить...

— Кушать будешь? — ласково спросила я.

— А накормишь?

— А есть сомнения?

— Буду, — расплылся он в улыбке.

Поймала! Сейчас мы его поглубже насадим на крючок: я выложила перед ним салаты и закуски, поставила большую тарелку с окрошкой — и нежно спросила:

— Только окрошку будешь? Или горячее тоже?

— А ты со мной? Не откажусь от того и другого.

— Прекрасно! — обрадовалась я. Всё. Рыбка полностью на крючке и уже не сбежит.

Едва он с видимым удовольствием съел половину салата и принялся за окрошку, как я немедленно задала первый вопрос:

— Андрей, у тебя огромный дом, все комнаты неплохо приготовлены для жилья. Почему ты живёшь в той лачуге?

— Ну, обычно я отвечаю, что мне хочется сразу перебраться на второй этаж, который ещё не закончен. Но ты... тебе я скажу так: что-то мне не даёт жить здесь. Мне неуютно здесь, даже когда нахожусь здесь с полчаса. На втором этаже — куда ни шло. И то, пока работаю. Но первый этаж будто выгоняет меня.

— И ты не пробовал даже узнать, что здесь такое происходит?! — поразилась я.

— Пробовал. Кажется, здесь задействованы какие-то силы, связанные со старой историей дома. Меня в разгадку не пускают.

— Я сегодня была в подвале, — сказала я. — Искала тряпки. Мне кажется, я слышала какие-то голоса. Ты такое слышал? В подвале?

— Нет, — покачал он головой. — А что за голоса? Ты слышала, что они говорят?

— Был шёпот, а потом мужской голос сказал: "Не бойся. Здесь никого".

— Студенты? — неуверенно предположил Андрей.

— Может быть, — задумчиво сказала я.

Убрав несколько тарелок с салатами, я положила ему горячее. Окрошка окрошкой, а горячего мужчина должен поесть. Это мама всегда приговаривает так. Выждав, пока Андрей попробует его и проникнется вкусом, я спросила:

— Андрей, а зачем это надо было — так быстро подарить мне кольцо? Я ведь правильно поняла, что у нас помолвка?

— Ещё один оберег, — сказал он. — И мне спокойней.

— В чём? Ты всё ещё боишься, что Таисья может ещё что-то сделать?

— Не только...

Приглядевшись к нему, к его самолюбиво поджатому рту и упрямо опущенным глазам: "Не хочу об этом говорить!", я поняла, что он опять о чём-то умалчивает. Честно говоря, стало обидно. Была потаённая мысль: он скажет, что любит меня. Ведь, делая мне предложение, он не сказал о своих чувствах. Только обрадовался, когда я не отказалась выйти за него. Да, я ощущала его любовь, но мне не хватало высказанности о ней. Услышать о любви из его уст стало навязчивой идеей...

— А когда ты мне всё расскажешь? Когда дядя Ваня караваи с поля вытащит? Или ещё и тогда нельзя будет?

Он поднял тёмно-синие глаза, непроницаемо взглянул на меня. Я насторожилась. Уже сообразила, что эта его непроницаемость значит. Волнуется.

— Тебя это тревожит? Недомолвки? Зоя...

— Ты стал ухаживать за мной, — перебила я, боясь, что собьюсь с мысли, — когда Таисья что-то увидела во мне — тогда, в магазине. А до этого ты обращался со мной, как с ещё одной студенткой, которую привезла Женя. Думаешь, мне неинтересно, в чём дело? Я же сразу почувствовала, что здесь что-то не то.

— Почувствовала? Зоя, скажи честно: у тебя нет ощущения, что ты раньше меня видела? Или хотя бы, что ты раньше была в этой деревне?.. — Он замолчал, испытующе всматриваясь в меня. И договорил осторожно, словно боясь, что я буду смеяться: — Или что ты раньше была в этом доме? Не было ли у тебя чего-то вроде дежа-вю?

— Нет. Ничего не было.

Его лёгкое удивление — и ничего больше. Как будто он уверился в том, что у меня дежа-вю точно было, и тут вдруг такой облом!

— Ты уводишь, — поразмыслив, сказала я. — Так что такого увидела во мне Таисья, что ты стал ко мне неравнодушен?

— Это касается вопросов об умолчании в связи со здешним сглазом, — спокойно ответил он. — Но главное в другом. Пусть будут караваи, сделанные на смерть, и сглаз, пусть будет что угодно, я расскажу тебе абсолютно всё дня через два. Потерпишь?

Я исподлобья посмотрела на него. Хорошо ему, который всё знает, так говорить со мной. А если... Собравшись с духом, я заявила:

— В подвале я нашла картины! Это работы твоего предка?

Думала, что сейчас ожесточится и разругается со мной. Ха! Он обрадовался!

— Ты видела? Тебе нравятся? Поможешь мне сегодня их повесить в холле первого этажа? Крючки для них давно готовы, только мне нужен помощник, который бы говорил, как они повешены, прямо ли, криво ли. Ну так как? Поможешь?

— Помогу!

Про пачку писем говорить не стала. И про сундучок тоже. У него есть тайны? У меня тоже будут. В подвале этого дома можно столько всего припрятать!

В опустевшем доме мы занялись работой. Андрей сказал, что давно хотел развешать картины своего предка, да всё руки не доходили, а я призналась, что картин ещё не смотрела, потому как боялась трогать бумагу, в которую они завёрнуты. Для начала мы разделились. Он побежал вытаскивать картины — довольно тяжёлые из-за обязательных рам, а я приготовила воду и тряпки — протирать их от пыли.

В первый раз спустилась вместе с ним — показать, где находятся холсты: оказывается, он знал, но в этом нагромождении быстро "забыл дорогу" к ним. Но больше в старую часть подвала не ходила: пока Андрей примеривался, как взяться за обтянутый бумагой квадрат, я стояла рядом, не пытаясь даже браться — строго-настрого запретил поднимать тяжести. И — похолодела от быстро отзвучавшего в сумеречном воздухе, не услышанного Андреем смешка. Поняла, что не услышал, когда он всё так же спокойно обхватил сразу две картины и быстро зашагал к выходу.

С трудом согрелась в коридоре, где Андрей прислонил к стене свою ношу и сам с любопытством начал разворачивать обёрточную бумагу. И то... Согрелась лишь потому, что помогла ему в деле разрушения — бумагу кое-где приходилось рвать, потому как бечёвка вокруг неё в некоторых местах была так жёстко затянута, что не хотела развязываться. Ещё и за ножницами пришлось бежать. Выяснилось, что эти картины Андрей видел, но заниматься ими серьёзно не мог по причине строительства. А нашёл все вещи в подвале деревенской часовни, куда их перевезли после пожара.

— Вывезти оттуда вывез, — сказал он, пальцами любовно проводя по раме, — а из-за хлопот с домом руки всё не доходили до них. Зоя, принеси, пожалуйста, табурет из кухни. Поставим на него — тебе удобней будет приводить в порядок. Ну? Как тебе эта красавица?

Уже предупреждённая письмами, я, улыбаясь, взглянула на портрет белокурой девушки. Она оказалась гораздо живей той, которую я представляла себе по письмам сестёр художника. Андрей прав: она красавица. Тонкое лицо, чуть скуластенькая, прозрачно-серые, подчёркнуто — художником — блестящие глаза. Просился к героине портрета только один эпитет: "Прелесть!" Потому что художник очень постарался, чтобы зритель увидел девушку именно такой, какой видел возлюбленную он сам... И внутри меня поднялось очень сильное, но даже для меня самой смешное чувство зависти: Андрей меня не рисова-ал! И даже те наброски, за которыми я его однажды заметила, не показал!

23.

Сначала я просто восхищалась картинами, но, когда Андрей расставил их уже открытыми вдоль стены, я вдруг заметила кое-что интересное: из семи холстов шесть написаны так, словно скрывают сюжет в какой-то дымке, будто художник фантазировал и слегка притуманивал (не знаю, как по-другому сказать) лицо девушки, делая его слегка неузнаваемым, расплывчатым. Даже, скорее — прятал девушку под дымкой, под каким-то маревом. А на седьмом портрете лицо девушки казалось чуть не фотографически точно выписанным. И если на шести картинах девушка была всегда среди цветов, а на одном держала в руках голубя — как часто на старинных сентиментальных картинах, то на седьмом холсте она сидела в деревянном кресле с длинной спинкой и смущённо улыбалась зрителю, словно впервые посаженная для позирования.

И всё равно есть ощущение, что эта картина из последних. Может, на первых краски были плохие? Выцвели? С другой стороны, Андрей как-то обмолвился, что его предок писал свои картины в конце девятнадцатого века. А раз он поездил по заграницам, неудивительно, что подхватил, пусть и робко, веяния тогдашней живописи. Может, он пытался подражать импрессионистам? Может, он хотел выразить своими портретами лишь настроение? Трудно гадать, не зная человека. Но вот этот седьмой портрет написан всё-таки в манере реализма. Кажется. В течениях я плохо разбираюсь.

Все вопросы пропали, едва мы взялись за работу. Андрей вытащил из подвала не все картины. Сказал, что остались ещё пейзажные, но они могут подождать. А эти — ему давно хотелось повесить... Портреты пришлось хорошенько протереть — Андрей дал мягкую тряпочку специально для ухода за старыми картинами... Время от времени мы оба застывали перед холстами, забывая, что должны побыстрей доделать работу и, пока есть вечерний, ещё довольно яркий свет, распределить их по стенам.

Намотались здорово. Оказывается, это довольно хлопотно — вешать картины. Стемнело, когда мы закончили с работой.

— Спать пора, — сказал Андрей, не отрывая взгляда от картины "Девушка в кресле".

— А сколько сейчас? — спросила я, прикрывая ладошкой зевок.

— Почти одиннадцать.

— И где мы будем?.. — начала я и смутилась.

Андрей взял меня за руку и улыбнулся.

— Не бойся. Приставать не буду.

И повёл меня из дома. А Барон — за нами. Тропинка в лачужку еле виднелась среди высоких трав и кустов, да ещё под деревьями. Серое в чёрном. Я торопилась за Андреем, уверенно шедшим по лесной тропке, но не поспевала, то и дело спотыкаясь, иной раз уповая только на сильную руку Андрея...

В конце концов, он обернулся. И только я хотела повиниться, что не могу так быстро шагать по невидимой во тьме тропе, как он шагнул ко мне и по-своему решил проблему. Поднял меня на руки — я и пискнуть не успела. Да ещё встряхнул, чтобы ноша удобней легла — я чуть смешком не подавилась, когда поняла этот его машинальный жест. Ну что... Очень хорошо. Я ухом — к его груди и стала слушать пение редких ночных птиц под ударные его сердца. Чувствовала себя котёнком, которого взяли в горсть и прижали к себе. Вокруг прохладно и заметно влажно от остывающих трав, а меня греют горячие сильные руки. С трудом сдерживала улыбку, когда время от времени сильно хотелось носом вжаться в плечо Андрея и помурлыкать от удовольствия.

Но тропка закончилась быстро. Андрей ногой распахнул дверь в сени и прошёл узким коридором до двери в избушку. Я даже погордиться успела: ишь, как добычу внёс! И сразу на кровать. А сам вышёл, сказав:

— Располагайся пока. Свечи, если что, на подоконнике. Спички там же. Я сейчас, быстро. — И уже из сеней позвал: — Барон, сторожить!

Располагайся — это, надо полагать, готовься ко сну? Я, уже сидя и свесив ноги с кровати, пораскинула мозгами. С собой у меня нет ничего. Не помню, где оставил мои вещи Андрей. Ну, это не страшно. Переживу. Сниму всё с себя, кроме блузки. Она всё равно из тонкого трикотажа — сойдёт вместо ночной рубашки. Только вот... Я хорошо помню, даже не зажигая свечей, что в избушке Андрея нет другой кровати, кроме этой. Хорошо было приходить в себя разок — вместе на ней. А... спать как? Нет, конечно, она довольно широкая и всё такое... Но... Я прикусила губу, представив, как Андрей ложится — волей-неволей прижимаясь ко мне. Большой и тёплый... А я ещё ни разу ни с кем... А вдруг?.. Я смущённо и шаловливо улыбнулась. А пусть! Что бы он там ни говорил, я уже готова к тому, что потеряю свои способности, но ведь при этом я приобрету многое? У меня будет мой мужчина! Колечко-то — вот оно!

Улыбка медленно растворилась. Только вот... Он мне так и не сказал ничего... Мужчину-то я получу, но влюблённого ли в меня? Здесь сплошные непонятки. Мы с ним несколько дней. Да, эти дни мы постоянно рядом друг с другом, да, я постоянно чувствовала его заботу и нежность, но...

Я вздохнула и, развернувшись к окну, нашарила спичечный коробок. Свечи уютно затеплились, мягко, трепетными бабочками отражаясь в пыльных стёклах. Внизу, у кровати, я обнаружила чёрную морду, с внимательными глазами, поблёскивающими жёлтыми огоньками. Потянулась погладить. Барон слегка напрягся, но позволил мне приласкать его. После чего я быстро сняла с себя джинсы и нырнула под лёгкое одеяло. Буквально минуту спустя вошёл Андрей.

— Ты всё? — весело спросил он.

— Ага, — сказала я, скованно следя, как он перегибается через кровать задуть огонь. На всякий случай я плотней прижалась к бревенчатой стене.

Темнота упала разом, слоями мягкого покрывала. Выждав мгновения, я открыла глаза. Кромешный мрак. Движение в воздухе. Что-то шелестнуло по коленям. Ага, Андрей одеяло приподнял, чтобы лечь. Через секунду кровать прогнулась под тяжёлым телом. И, как я ни старалась удержаться на месте, всё-таки съехала к Андрею.

— Ой...

И затаила дыхание, пытаясь незаметно вернуться назад, к стене. Но какое тут незаметно, если плотно прижата к горячему телу мужчины!.. Так что моя возня не осталась незамеченной. На моё плечо осторожно легла ладонь, и Андрей в мою макушку вздохнул.

— Оставь. Лежи так. Думаю, не помешаем друг другу. Спокойной ночи.

— Спокойной... — прошептала я.

И закрыла глаза, постепенно расслабляясь возле него. А его рука потихоньку соскользнула с моего плеча за спину, обнимая... Уже засыпала, вытягиваясь вдоль его горячего тела, когда вдруг почуяла: что-то не то. И мгновенно проснулась — вынырнула из безмятежной дремоты. Что... что случилось? Снова затаилась. Через секунды поняла: Андрей очень напряжён. Нет, он лежит неподвижно, так же как недавно, когда я прильнула к нему. Но при всём том очень жёсткий, будто услышал что-то потревожившее, но не шевелится, чтобы не встревожить и меня. Лежит и слушает.

— Что? — одними губами спросила я куда-то в его шею.

Он молча лежал с минуту, наверное, прежде чем плавно встать.

— Зоя, прости, — прошептал он. — Но я... не могу... Не могу...

Совершенно проснувшаяся, я поняла, что Андрей закутывает меня в одеяло, подтыкая его со всех сторон, после чего его шаги начали затихать от кровати. Мягко чмокнула дверь в пазы косяка. Звук шагов пропал за дверью. Изумлённая и растерянная, придерживая одеяло, я села на кровати. Что происходит?.. Будто в ответ, вскоре услышала проехавшую мимо машину и её удаляющийся гул.

Уехал?.. Ночью?! От меня...

Куда он мог поехать ночью? Только в деревню. К Таисье. Поэтому — "прости"...

Что я сделала не так?!

Всё же было нормально!.. Мы неплохо поработали, устали. Да и день выдался хлопотный. Я думала — заснём сразу, пусть и не привычные к одной постели... А он... Ушёл. Уехал. Что я сделала не так?!

Не буду плакать. Не бу-уду!..

Я съехала в кровати на пол, обняла Барона и не заплакала, а тоненько завыла.

Если он так любит Таисью, почему вернул меня?! Почему обручился со мной? Уехала бы подобру-поздорову, не получила бы нового удара в спину. По сердцу... Что он со мной вытворяет?.. За что-о...

... Утром проснулась тяжёлая, будто всю ночь мешки таскала. Ещё бы. Не каждый выспится нормально сидя на полу, прислонившись к кровати. Ладно — пёс не сбежал, грел меня всю ночь хоть с одной стороны.

Поднялась с пола, машинально оделась. Нашла свою сумку, достала мобильник. Полпятого. Светло уже. Не знаю, где здесь умыться. Пойду в дом. Да и встречаться с Андреем сейчас не хочется. Если он, конечно, вернётся...

Сумку на плечо, Барон сбоку — и пошли к дому. Спущусь в подвал — там досплю. Не хочу видеть его, когда вернётся... Ящиков в подвале полно, сдвинуть вместе нетрудно. И никто не помешает: люк в углу помещения. По коридору с гостевыми комнатами в поисках свободной веранды ходить не хочется. Не разбудить бы ребят... Едва вышла из лесного укрытия — огляделась, нет ли где Андрея или его машины. Тишина, прохладно пронизанная редким птичьим пересвистом, — и почти хрустальный, седой от росы покой. Ноги быстро промокли от склонённой к тропинке травы, которую то и дело задевала, а пёс и вовсе поотстал, то и дело встряхиваясь от росы.

Дверь в холл оказалась незапертой. Я открыла её не до конца и шмыгнула в дом, задержавшись лишь пропустить Барона. Обернулась к двери — осторожно, чтобы не стукнуть, закрыть её. То ли всхлип, то ли вздох Барона... Оглянулась... Забыла дышать...

Посреди полусумрачного холла, наполовину погружённого в плотные тёмные завеси, кружились две призрачные тени. Высокая — явно мужской силуэт, ниже — девушка, в старинном платье, чей подол мягко развевался, когда мужчина кружил её в танце... Судя по ритму, в котором они двигались, тени, похоже, танцевали вальс.

Это только показалось, что они меня не заметили. Танцующая пара, обходя-облетая холл, незаметно для меня приблизилась. И тени словно замерли, обнявшись... Женская фигурка осторожно отделилась, выскользнула из объятий, и её словно случайным порывом сквозняка отнесло ко мне... Барон попятился, спрятался за меня.

Тонкая призрачная рука потянулась ко мне. Я видела её боковым зрением, потому что вглядывалась в лицо девушки с портрета, в лицо, которое под моим взглядом всё больше проявлялось, обретая не только линии, но и краски.

— Как?.. — Сиплый шёпот сорвался с моих губ.

— Роза! — прошелестело в ответ. — Ты видела её...

Лихорадочно соображая, интуитивно я всё-таки поняла: призрак ответил на мой косноязычно выраженный вопрос, каким образом девушка и мужчина появились здесь. Просто, всё очень просто... Я открыла шёлковый платочек с засохшей розой — и тем самым вызвала тени прошлого из небытия.

— Зачем? — Если она понимает меня с полуслова, поймёт и этот мой неоформленный вопрос: зачем они показались мне?

— Не уходи...

Внезапно мужчина тоже встал рядом, как-то виновато склонил голову.

— Не уходи.

От его шёпота я вздрогнула так, что сердце запрыгало больно-больно. Причудилось — ответил Андрей. Его интонации. Я пыталась всмотреться в лицо мужчины-призрака — и не видела лица так отчётливо, как видела теперь её — хрупкой белокурой девушки, которая всматривалась в меня ласково и просительно.

— Не уходи...

Шёпот снова прошелестел по пустынному залу первого этажа.

Я снова чуть не подпрыгнула, когда слева кто-то негромко сказал:

— Зоя? Что ты тут делаешь?

Мгновением спустя — справа, от кухни, раздался короткий грохот — что-то вроде взрыва. Призрачные тени пропали.

На пороге коридора к гостевым комнатам стояла Женя, в коротком шёлковом халатике. Точнее — уже не стояла, а быстрым шагом направлялась к кухне — всё ещё сонная, но уже озабоченная странным звуком. Судя по пачке сигарет в её руке, она вышла покурить... Я качнулась на онемевших ногах и чуть не косолапо последовала за нею. Барон — нерешительно за нами. Что ещё произошло?

На кухне мы обе огляделись, и только я хотела пожать плечами: может, только послышалось? — как Женя вдруг подошла к холодильнику.

— Мне кажется, или...

Меня мгновенно обдало жаром. Я бросилась вперёд и первой распахнула дверцу. Темно. Сама не заметила, как поднесла ладонь ко рту.

— Весело тут у нас, — задумчиво сказала Женя, созерцая сломанный моим импульсивным страхом холодильник. — Что Андрей — что, как выясняется, ты. У вас одни и те же способности? Очень весело...

— Я... не хотела, — хмуро сказала я. А изнутри начал пробиваться истерический смешок: оправдываюсь, как маленькая девочка!

Женя привычно тряхнула кудряшками, огляделась и бросила на стол сигаретную пачку. Та чуть не долетела, стукнулась о столешницу и упала. Мы, как заворожённые, проследили её падение, а потом встретились глазами. Я вздохнула и положила на табуретку сумку.

— Женя, ты иди спать, а я разморожу холодильник и попробую сообразить, что можно сделать с продуктами, чтобы они не испортились.

— Хм... Думаешь, после этого я спать смогу? Сна — ни в одном глазу, — буркнула Женя. — Лучше я тебе помогу...

"... чем покуришь", — вздохнула я про себя.

— А из-за чего ты... ну, пришла в волнение? — поинтересовалась Женя, вытаскивая нижние ящики морозильника.

Вспомнив, что где-то здесь, на кухне же, видела огромный полиэтиленовый мешок, я быстро разыскала его и вместе с Женей впихнула в него ящики из морозильника. Теперь разморозка пойдёт медленней, а поскольку я трачу продуктов достаточно много, то, наверное, и в самом деле успею их израсходовать.

— И вообще... — только-только дошло до девушки. — Почему ты так рано — и с сумкой? Ты... — Женя подозрительно взглянула на меня. — Ты уезжать, случаем, не собираешься? Не бросишь нас здесь — голодных?

"Не уходи..."

— Нет. Не брошу. Но спрошу то, что давно надо было спросить. Женя, ты сказала, что здесь вы недолго будете, не на всё лето. Значит...

— До конца следующей недели. А некоторые уедут ещё раньше.

Загибая углы громадного пакета на ящиках, Женя морщила брови, словно стараясь что-то рассчитать. Нервный смех потихоньку начинал снова пробиваться изнутри: если вдруг я всё-таки — ну да, всё правильно: всё-таки! — выйду замуж за Андрея, эта высокая девушка станет моей племянницей? Жуть, как смешно.

— А что? Что с тобой? Ты так и не сказала, почему ты здесь так рано и почему с сумкой. Поссорилась с Андреем?

— Не знаю.

— Интересный ответ. И кто должен знать? Говори, что у вас случилось! — уже скомандовала Женя. — А я попробую разобраться.

— Ничего особенного не случилось, — сказала я и стиснула зубы, прежде чем продолжить: — Андрей ночью уехал к Таисье.

— Что-о? — Женя шлёпнулась задом на пол там, где сидела, и недоверчиво воззрилась на меня. — Ты уверена, что к ней?

— Нет. Не уверена. Но куда он может сорваться посреди ночи?!

— Так. Успокойся. Хорошо, что микроволновка не включена. Давай рассказывай.

— Что рассказывать?

— Ну, хотя бы с чего ты решила, что он уехал к Таисье?

— Не буду говорить. Я не хочу про это. Реветь буду, — уже зло объяснила я.

— Ну... Мужики, как говорят, все св... , — уже спокойно сказала Женя, — но про Андрея этого точно не скажешь. Он привык играть в открытую.

— Да? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросила я. — Хорошо. Тогда что ты скажешь на это?

И на той же злости всё же рассказала с мельчайшими подробностями о том, что произошло с момента, как мы пошли из дома в лачугу, до момента, как Андрей закрыл за собой дверь. Насупившись, Женя выслушала всё до конца — молча, хотя я боялась, что она будет защищать своего родича, перебивая меня и убеждая, что всё не так, как я это вижу.

— Знаешь, что, подружка? Тут я тебе не советчик, — наконец сказала она. — Я не могу объяснить тебе его поведение. Но я могу прижать его к стенке и выяснить, что именно происходит. Хочешь, я это сделаю?

Я выкладывала продукты из холодильника на стол и молчала, пытаясь сообразить, нужно ли мне то, что предлагает Женя. Остановилась, вздохнула.

— Не надо. Я отработаю у вас до нужного срока, а потом... Женя, а можно тебя попросить?

— Можно, проси. — Женя быстро встала с пола, подошла ко мне, вглядываясь в меня.

— Ты не могла бы сделать так, чтобы я не оставалась с Андреем наедине?

— Ты хочешь слишком... — с сомнением начала Женя и махнула рукой. — Сделаем. Главное, чтобы ты доработала. Ага?

И мы уже молча принялись за основную работу: сортировали продукты и заворачивали их в непроницаемые для воздуха пакеты. Барон сидел у двери и бдительно нас сторожил.

Один раз, воспользовавшись тем, что Женя сосредоточилась на перекладывании блюд, оставшихся с ужина, на стол, я попыталась снять колечко с пальца. Сколько ни пыталась выкрутить — не получилось. Под предлогом грязных, замаслившихся рук я намылила пальцы — увы, кольцо сидело как влитое. И, пока мы заканчивали работу, меня постоянно мучил вопрос: если оно не снимется и в тот момент, когда я соберусь уезжать, будет ли это воровством? Но ведь в открытую увезу...

— Ну, всё, — сказала Женя, хозяйским взглядом окидывая кухню. — Сделали самое главное. Теперь пойдём — я тебе покажу комнату, где поспишь до нашего пробуждения. Я здесь утром без тебя похозяйничаю. Уже запомнила, что в первую очередь слопать надо.

Дождавшись, пока она закроет дверь, пожелав мне спокойной "ночи", я свалилась на кровать, не раскладывая постели, прямо поверх покрывала. Думала — не усну. Как же...

Спала и видела вперемешку всё. И танцующие прозрачные фигуры, и Андрея, сидящего на сундуке — руки на стол, следящего за постепенным рассветом...

А потом всё смешалось в причудливые сновидения.

Я видела полуобрывочные строки из писем провинциальных барышень, которые пытались анализировать происходящие события в поместье своего брата-отшельника... Видела приехавшую с ними белокурую девушку, теперь бывшую им не только дальней родственницей, но и лучшей подругой. Видела их старания сблизить брата с нею... Видела робкие попытки самой девушки обратить на себя внимание симпатичного нелюдима — в то время, как художник мучился странным, по мнению сестёр, сомнением: пойти ли навстречу той, которую не впервые рисовал...

Видела странную темноволосую даму, которая однажды приехала без уведомления в поместье и самоуверенно вклинилась в зарождающиеся чувства двоих. Видела предупреждения сестёр, которые подспудно чувствовали, что этой женщине (вдове — мелькнуло во сне) нельзя доверять.

Видела, как белокурая девушка не смогла противиться злому напору темноволосой дамы, которая, как потом оказалось, и не имела видов на художника. Просто характер был такой: вмешиваться во всё, что ей казалось забавным. А девушка поверила, что художник был влюблён. И неуверенность мужчины сыграла свою роль в судьбе двоих.

Но как? Даже во сне я решала эту загадку, но так понять и не могла.

Я видела пожар, в котором танцевали двое. Пожар, который жадно пожирал красивый двухэтажный дом, не оставляя никаких надежд на хоть что-то, что могло бы этот дом сохранить... И двое танцевали всё тот же вальс... А я стояла рядом, плакала и ничего не могла сделать...

И снова видела Андрея, который обnbsp;

орачивается и с кем-то разговаривает... И видела в его глазах странную тоску, которой понять не могла. И даже во сне не хотела понимать. Потому что он ушёл. И оставил меня в одиночестве.

24.

Пятница прошла вяло. Для меня. Пустой день. Я только выполняла всё, что было необходимо из работы, или то, что от меня требовалось студентам. А требовали они много — в моём-то состоянии. После завтрака они не уехали — традиционно — на городской пляж, а всей гурьбой поехали в клуб — захватив меня. Правда, даже завклубом не подумала приставать ко мне с идиотским сценарием и не предложила ничего, чтобы заставить активно участвовать в мероприятии. Но за это огромное спасибо Жене. Именно она сразу подошла к девушке предупредить, что мне не до мероприятий. Женя — сдержала слово: она таскала меня везде с собой, не давала продыху, заставляя смотреть репетиции и время от времени отвечать на её вопросы.

Андрей в клубе появился только раз. Странно похудевший, уставший. Женя так зыркнула на него, что он мгновенно насупился, глянул на меня лишь раз исподлобья, как будто очень хотел о чём-то спросить, но так и не решился и снова ушёл. Даже не подумал подойти и хотя бы попробовать объясниться — не то чтобы извиниться!.. Ведь он знает, что обидел меня. Но... А чувствует ли он себя виноватым? Ситуация-то очень странная. Он ведь, по сути, просто сбежал от меня. Ничего такого и не сделал — наверное. С его точки зрения... Барон было встал идти за ним, но оглянулся на меня и опять сел у ног. А Женя почти сразу подошла ко мне и спросила:

— Зоя, умеешь плести венки из цветов?

— Умею.

— Наши принесли две корзины цветов, оставили на улице. Покажи девчонкам, как плетут венки, хорошо?

Вот за это я была очень благодарна девушке!

Едва только вышла, меня сразу усадили на скамейку при выходе из клуба — Барон шмыгнул под неё, пододвинули огромные корзины, богато выглядевшие из-за роскошных охапок из синих васильков, жёлто-белых ромашек, лиловых колокольчиков, ещё каких-то цветов, из смеси которых навскидку узнала лишь тысячелистник. Сначала я растерялась: я думала — принесут одуванчики, я же умею только из одуванчиков плести! А потом пожала плечами: а что такого? Принцип тот же.

И взялась за дело. Это дело, а может — цветы в моих руках, не переключили мои мысли, но более-менее упорядочили их. Быстро и сноровисто работая среди хохочущих, болтающих "девчонок"-студенток, поневоле болтая и с ними — объясняя, как именно надо плести венки, я успокоилась и теперь раскладывала по полочкам произошедшее, пытаясь взглянуть на всё это по-другому. Что же произошло? Житейская ситуация. Мужчина и женщина в одной постели. Ситуация стара, как мир. Чего непонятного? Вот чего: почему он не захотел меня, а ушёл к другой? Он же понял, что я не возражала бы... Проклятый сглаз... Иногда мне кажется, зря я злюсь на Андрея. Он молчит и в то же время пытается меня удержать здесь. А я как в потёмках здесь — и от этого тяжело...

Пару раз с трудом удержала слёзы. Эти две недавние страшные недели в придорожных кафе всё ещё отдаются растрёпанными, на грани срыва нервами. Но как же всё-таки быть? Впрочем, Андрей сам обещал, что дня через два сможет рассказать всё. Может, попробовать успокоиться по-настоящему и просто выждать?

Парни весёлой гурьбой втащили в клуб свежевыкрашенный транспарант. Огромные разноцветные буквы я прочитать не успела. И только тут вдруг подумалось, что я даже не спросила: а какое мероприятие готовит завклуба, в котором охотно помогают ей городские студентки? Что это за мероприятие, в котором с жаром собирается участвовать как городская, так и деревенская молодёжь? Да ещё, как краем уха услышалось, придут девушки и парни из соседних деревень...

Фу... Аж покраснела от стыда: как я, оказывается, зациклилась на себе и своих переживаниях. И стала думать, как бы так спросить о готовящемся событии, чтобы народ не догадался, что я ничего об этом не знаю. Может, подойти к Жене? Она-то точно не засмеётся в ответ. Но пока нельзя... Девочки притихли, стараясь вплести в венки побольше разных цветов. Одна другой сказала:

— Да ладно тебе! Ночью цвет всё равно не очень заметен!

Не успела удивиться, почему ночью, как другая отозвалась:

— Ну, этой ночью захочется в любом случае знать, что на голове такая красота, если даже её не видно будет.

И снова занялись цветами и венками. Я кивнула всем и предупредила:

— Я сейчас вернусь, если, конечно, ещё нужна буду.

Поднялась со скамейки и быстро вошла в клуб. Барон, как привязанный, следом. Ну и охрана у меня!.. Я даже улыбнулась.

Как я и предполагала, завклубом (вспомнила наконец — Нина!) командовала парнями, которые вешали транспарант над сценой. Мельком глянув, я прочитала: "Ясная ночь", а потом быстро подошла к столам, стоящим у стен и приспособленным для игры в настольный теннис. Именно здесь Нина оставила пачку больших листов, с которыми бегала, руководя всеми, кто под руку подвернётся. Сценарий. Заглядывать вовнутрь не собираюсь. Только на название и, если повезёт, на подзаголовок.

Есть. Листы валялись, небрежно брошенные на один из столов. Я прошла мимо как можно равнодушнее и только пару шагов замедлила — как раз напротив пачки. Глаз успел выхватить ту же "Ясную ночь" — и внизу буквами чуть мельче: "По мотивам праздника Ивана Купалы".

По инерции прошла ещё пару шагов. Дошла до стульев у стены, села. В голове пустота... Нет, в голове что-то такое, отчего вдруг мне причудились странные голоса, поющие старинные песни, увиделись огромные костры, через которые прыгают еле видные во тьме и будто вспыхивающие на свету фигурки, чёрная стена леса, к которой то и дело направляются парочки... Я машинально встала, вышла из помещения клуба. Только хотела закрыть за собой дверь и тут же машинально придержала её, чтобы не хлопнула, — из странной боязни спугнуть студенток, которые вполголоса и заговорщицки пересмеиваясь запели песню... Мурашки по коже от их тихих голосов:

— ... На Ивана, на Купала, в речку мы венки пускали. Ты плыви, венок, плыви, парня милого найди!*

Девушки допели до конца, потом заспорили, правильно ли они запомнили слова. И я уже спокойней спустилась по трём ступенькам к скамье, где они сидели. Осталось лишь зайти за угол здания, как я снова остановилась, услышав:

— Девочки, а я слышала, что на завтра передавали грозу. Вдруг ничего не получится? В смысле — мероприятия не будет? Жалко ведь — столько готовились, да и вообще... Через костёр попрыгать хочется!

Остальные засмеялись: вроде как спросившая не столько через костры хочет прыгать, но и на пару с кем-то погулять от души. Притихли (я улыбалась вместе с ними), и другой голос успокаивающе сказал:

— Пусть передают, что хотят. Мне сегодня здешние ребята сказали, что Андрей с дядей Ваней на старом кладбище были. Не знаю, как и чего будет, но те же ребята говорят, что они погоду нам выпрашивали.

— Ой, девчонки, как интересно — погоду выпрашивали! Посмотреть бы, а? — азартно сказала третья, и снова все рассмеялись.

Я прислонилась к стене клуба, задом съехала присесть на небольшой цоколь под окнами. Андрей и дядя Ваня? Странная логическая цепочка вдруг начала выстраиваться в моём внутреннем видении: плеснуло мельком из утреннего сна, как Андрей — сидит на сундуке, сложив руки на столе и опустив на них голову. Где я видела сундук у стола? И рядом с ним окно? Холодок прошёл по телу: Андрей не был у Таисьи! Сбежав от меня, он ночевал у дяди Вани! Потёрла внезапно похолодевшие щёки, попыталась успокоить вдруг зачастившее дыхание. Чего я придумываю? Ну да — я видела сон с Андреем, но почему решила, что этот сон — самая настоящая явь?..

Но что он мне настойчиво говорил про воскресенье? Что именно тогда покажет свои картины. Не один раз сказал. И кто-то ещё говорил про воскресенье... Значит, этот праздник имеет какое-то значение для всех, кто так или иначе прикасается к необычному, как Андрей, дядя Ваня, я и Таисья?.. Может, именно после него можно задавать вопросы и получать на них ответы?

Воспрянув духом, я оттолкнулась от цоколя и как ни в чём не бывало подошла к девушкам.

Они уже научились нехитрому делу плетения венков и смеялись, обсуждая получившееся и примеряя каждая свой — чаще лохматый и с торчащими во все стороны цветами, а у многих и с хитро вплетёнными в него травами, а то даже и обмениваясь ими, чтобы посмотреть, как выглядит собственное творение на голове соседки.

Выбежала из клуба озабоченная Женя, сказала, что пора на обед, и загнала всех в подъехавшие машины. Я позвала Барона, и пёс первым вскочил в машину. Мы с Женей оказались вместе на одном сиденье. Проникнувшаяся атмосферой праздника, я внезапно подумала: а Женя? Есть ли у неё кто-то здесь? Или она только помогает Андрею возродить эту деревню, возвращая на малую родину потомков тех, кто когда-то уехал отсюда и даже не помнит о том? И улыбнулась своим мыслям.

На выезде с околицы я вдруг обнаружила слева, среди лугов, где предполагалась речка, в которую впадал деревенский ручей, какое-то странное скопление народа.

— А что там? — спросила я, не отрывая взгляда от лугов. "Сенокос? — озадаченно предположила я сразу ответ. — Но... На этих лугах?"

— Костры готовят, — сказала Женя, тоже с интересом повернувшаяся к окну. — На завтрашний вечер. Увидишь ближе, когда после обеда сюда поедем. Надо городских научить прыгать через костры, пока огня нет. И хороводы водить! — добавила она и затряслась вместе с кудряшками от смеха. Успокоившись, спросила: — Заберу тебя после обеда сюда — или у тебя другие планы на вторую половину дня?

Сначала я прикинула, успею ли с ужином. Озадаченно помолчала и спросила:

— Женя, а вы сразу после обеда едете или будет время?

— Будет. Девчонки хотят поспать немного — устали с непривычки на свежем воздухе, да ещё столько впечатлений, — с усмешкой сказала Женя. — У них ведь как? Вечером репетиция репетицией, а потом ещё надо погулять со здешними ребятами или девушками. А те днём заняты на работах или из города пока не вернулись. Так что мы едем только часам к пяти.

— Тогда и я с вами.

Первым делом на кухне накормила Барона. Вытащила ему привезённую Андреем пачку обрези, чем он смачно и с энтузиазмом зачавкал.

Пока меня не было, починили холодильник. Что я, естественно, обнаружила в первую очередь. Минут пятнадцать ушло на то, чтобы рассортировать продукты: это — в уже работающий холодильник, а это — сейчас пойдёт в дело. Наверное, Женя успела найти Андрея и предупредить о поломке... Тихо порадовалась, что меня рядом не было в момент их разговора. Но представила лицо Андрея в момент сообщения... Понравилось — с некоторой долей злорадства. А когда приготовила обед, быстро сбегала за дом и проверила, нет ли среди машин ребят джипа. Джипа не оказалось, так что я стремительно подхватила собранный заранее поднос и так же стремительно помчалась на второй этаж, где и оставила обед на табуретке, которой он обычно пользовался.

Сбежав с лестницы, я со вздохом посмотрела на портреты белокурой девушки. "Не уходи!" — словно наяву услышала её просьбу. И мысленно пообещала: "Если смогу во всём разобраться — не уйду!"

Заслышав шаги и голоса идущих на обед, быстро наполнила ведро водой, схватила тряпку и в сопровождении наевшегося пса поспешила в свою старую комнату. Новая так и оставалась новой — ну не хочу я туда! Сейчас отмою от грязи старую и снова обживу её. Если вспомнить, как до сих пор ночевала в палатке предыдущих своих нанимателей, особенно прямо на кухне Арама, так вздрогнуть можно не хило. Так что есть с чем сравнивать и понимать, что эта комната в тысячи раз лучше. Она моя. А ещё... Честно говоря, я немного её живой представляю. Она же не виновата, что какая зараза из-за меня её так обгадила! Жаль её.

Драила полы и думала.

Думала и снова пыталась вспомнить фрагменты ускользающего сна с Андреем, сидящим за столом. Но пока пыталась уловить невнятный сон, вдруг резко вспомнилось другое: "Как бы она меня не обидела!" Я даже мыть перестала — так оцепенела от внезапно прозвучавшей реплики. Это ещё что такое и откуда? "Как бы она меня не обидела..." Голос Андрея — это точно. Смутные воспоминания неожиданно начали всплывать на поверхность. Воспоминания, которых не должно быть, потому что этого события я не помню вообще! Но... Я выжала тряпку, напряжённо сдвинув брови.

Если этого эпизода в моей жизни не было, почему в памяти ясно звучит эта реплика Андрея?

Бросив тряпку, я села на кровать.

Как бы раскрутить эту разорванную цепь событий, из которой выпал целый эпизод, относящийся непосредственно ко мне?

Есть впечатление, что этот эпизод произошёл на вторую ночь моего появления здесь. Я помню, как нечаянно подслушала разговор Андрея и Жени про моё последнее место работы. Помню, как появился Барон. Даже помню напряжение Андрея, когда он жёстко, хоть и изумлённо спросил из темной комнаты: "Барон?! Здесь?!" И его облегчение, показавшееся очень странным, когда он понял, что я втаскиваю в комнату именно Барона. И только сейчас поняла, почему Андрей испытал это облегчение: он думал, что я, только что появившаяся здесь, уже обзавелась кавалером и украдкой приглашаю его в свою комнату. Ночью-то...

А если... "Как бы она меня не обидела..." А если провести параллель между этой репликой и эпизодом с собакой?.. Вспомнила! Мы сидели вместе и смотрели, как угасает вечер, переходящий в ночь. Я задремала, утомлённая событиями дня. Наверное, подошла Женя, и Андрей поделился с ней своими опасениями — эхом, отразившимся от того напряжения, что он испытал, стоя в тёмной комнате, пока я звала войти собаку.

Барона я погладила со вздохом. И что мне в той реплике Андрея? Единственное, может, я узнала, что он точно не пойдёт к Таисье — из той же боязни потерять меня.

Снова взявшись за оттирание грязи, я думала и о том, что события начинают увязываться в логическую цепочку. Интересно, дядя Ваня обещал вскоре снять страшный сглаз со всей деревни. Смогу ли тогда узнать всё, что для меня пока остаётся загадкой?.. Погрузила тряпку в ведро с водой. Что-то дёрнуло палец. Вытащила с трудом — край тряпки зацепил кольцо. Посмотрела на него, печально фыркнула. Тоже — не снимается. Это оно заговорённое, или я уже начинаю придумывать?

Андрей, наверное, сейчас у себя, на втором этаже. Если приехал, конечно, и пошёл туда. А если пошёл к себе? В лачугу? Тогда обед пропадёт. Ну и ладно. Если Андрей под конец обеда не придёт, перед новым выездом сбегаю наверх и сама всё съем!

Утешившись "запланированным", я закончила уборку, добившись, чтобы даже пятна почти исчезли или хотя бы поблёкли. После чего из новой комнаты перенесла свои вещи и предупредила Женю, что я опять в старой комнате.

— Ты уверена? Не страшно? — спросила Женя.

— Нет, не страшно. Андрей же всё колдовское убрал.

— А, ну тогда... У нас сейчас тихий час, так что, если захочешь отдохнуть, поспи.

— Хорошо, — улыбнулась я и повернулась к двери.

"Ты уверена?" Фраза Жени догнала меня вместе с этим оборотом. И преобразилась: "Ты уверен, что это она?" Да, именно так спросила Женя, прежде чем озаботилась, не обидит ли меня Андрей, а он ответил, что боится, как бы я не обидела его. Значит, что-то про меня знает не только Таисья, но и Женя. Но что?

Припрятав любопытство поглубже, я тихонько вышла из комнаты Жени.

Тихий час — она сказала? Ну-ну!

Пока я шла по коридору с гостевыми комнатами, из-за каждой не очень плотно прикрытой двери доносились или приглушённое хихиканье, или даже негромкий смех. Даже улыбаться начала. Предвкушение будущего праздника чувствовалось очень отчётливо. И здорово влияло даже на меня. Впрочем, почему — даже? Этот праздник волновал меня уже тем, что именно после него я буду знать то многое, что от меня скрыто на сегодняшний день.

Забравшись на новую постель, выданную мне — за хозяйку — Женей, я погладила прилёгшего рядом, у кровати, Барона и попробовала подремать. И уснула. Да так хорошо, что проспала приезд Андрея. Проснувшись, побежала сначала опять за дом — убедиться, что джипа нет, — и разочарованно поплелась на второй этаж, где наткнулась на поднос с пустыми тарелками и чашками. Полной была лишь банка с водой, в которой гордо красовался толстый стебель, увенчанный роскошной лохматой головой густо-красного пиона. От неожиданности прижала руки к груди. И неконтролируемо засияла. Спасибо!

Сбегая по лестнице с подносом в руках, задавливая улыбку покусыванием губы, я ощущала, как внутренне сияю и неудержимо думала только об одном: как мало человеку для счастья надо!

Лёгкий ужин — и нас снова погрузили в машины. Теперь мы поехали на луга. Здесь я оторвалась. В первую очередь меня потащили к будущим кострам. Как человека, который ещё не пробовал прыгать, меня вся толпа учила и рекомендовала способы прыжков. Все были настолько серьёзны, что я не выдержала и захохотала. Никто не обиделся — все только обрадовались моему настроению.

И мы стали прыгать. Хорошо, что вовремя предупредили, и я надела разношенные туфли. В босоножках не очень попрыгаешь, хотя среди девочек были и в такой обувке. В общем, физические упражнения на воздухе оказались лучшим способом от депрессии и излишне назойливых мыслей.

С другой стороны, очень неплохо, что целый день мне пришлось решать и разгадывать всякие загадки. Во всяком случае, я не очень впечатлилась, когда под конец вечера на лугах подъехала ещё одна машина, довольно обычная "лада", а из неё вышла Таисья. Она оправила юбку, поддёрнула лёгкую шаль (я позавидовала: ближе к вечеру на лугах у речки и правда стало прохладно), после чего огляделась и решительно зашагала ко мне. Так получилось, что в этот момент я осталась одна — не считая собаки. Но одиночества своего не боялась — даже в лице потенциальной угрозы. Барон всё-таки (интуитивно знала я) не зря ко мне пришёл. Так что, следя за плавной походкой вредной красавицы, я продолжала, почти не глядя, трудиться над следующим венком для студента, который попросил меня его сплести.

— Добрый вечер! — певуче сказала Таисья.

— Кому добрый, а кому и вечер, — осторожно пошутила я. И подняла бровь: мол, чего это ты припёрлась?

Таисья вроде как начала вздыхать. И тут я с удивлением поняла, что ей не хочется быть рядом со мной, но что-то заставляет её стоять и готовится к чему-то — с этим самым вздохом. Но вот она всё-таки вздохнула — упрямо и с сожалением. И сказала:

— Спасибо, что позволила остаться в деревне.

Я чуть не свалилась с брёвнышка, на котором сидела. Вот ничего себе! Это она мне спасибо говорит?! Она?! Что это с ней?

— Ты, часом, не заболела? — стараясь, чтобы голос прозвучал как можно отчётливо вредным и насмешливым, спросила я.

— Смейся-смейся, — проворчала Таисья, осторожно поглядывая на Барона. — Только если я тебе спасибо не скажу, в деревне мне не жить.

— А-а. Понятно. И что мне на это отвечать? Пожалуйста? — заинтересовалась я.

Она страдальчески скривилась. Судя по всему, ей очень хотелось сказать мне какую-то гадость, но пока она не решалась этого сделать. Я подумала: "А вот любопытно. Когда после моего "пожалуйста" она останется здесь жить, она снова примется за свои, мягко говоря, шалости? Или она уже мне ничего не сделает?"

Спросить хотелось — очень! Но я тоже вздохнула, начиная понимать, что положение сильной — это дурацкое положение, в котором сильнейшей приходится проявлять ещё и такт. И похлопала по бревну, на котором сидела:

— Сядешь? Или уедешь?

— Посижу немного.

Красавица присела рядом — я проследила на всякий случай, не слишком ли близко она сидит, чтобы снова мне что-нибудь гадостное воткнуть в одежду. Чтобы предупредить её и заставить отказаться от зряшно ненужных деяний, я вроде как наивно спросила:

— Таисья, Андрей говорит, что у тебя сила большая. Это так?

— Ну, раз Андрей говорит, — расцвела она.

Я откашлялась и опять, сделав наивное лицо, продолжила:

— И как вы с таким живёте? Трудно же, наверное?

— Почему — трудно? — насторожилась колдовка.

— Да я сегодня... Проштрафилась, — доверительно сказала я, словно жалуясь на судьбу. — Представляешь — холодильник сломался. Но ведь я не виновата! Я просто испугалась! А он взял — и сломался!

Таисья сжала губы и чуть отодвинулась от меня.

— Эх, жизнь, — грустно сказала я и погладила Барона, благодарно поднявшего голову. Погладить пришлось, чтобы наклониться и скрыть улыбку: ага, проняло тебя!

*Из народной песни.

25.

Да-а... Суббота мне запомнится надолго. Во время завтрака Женя предупредила, что праздник на лугах будет отличаться одной (из многих) особенностью: каждый принесёт на него своё кулинарное изделие для стола. Столы, между прочим, вынесут на луга жители ближайших домов и те, кто имеет машины и возможность привезти мебель для гуляний. А кое-кто просто принесёт скатерть — расстелить прямо на траве. Традиция такая. Так что мне, как имеющей самое огромное количество подвластных мне едоков, тоже придётся расстараться и приготовить много чего из еды. Правда, Женя тут же смягчила пилюлю, велев всем девочкам помогать мне по мере сил.

Так что сразу после завтрака мы и приступили к делу. Нарезали столько овощей на салаты, намыли столько картошки для жареных пирожков, что в какое-то мгновение мне показалось: готовим на всю деревню! Зато пока сидела со студентками, выучила наизусть ту самую народную песню про венок — девочки сказали, что с этой песней надо будет бросать венок в реку. После того как начала жарить пирожки, девочки сбежали. Ну, не сразу, конечно, сначала — утащив по несколько штук готовых "на пробу". Убежали со стонами — типа, растолстеют на этих вкуснючих пирожках!

Когда я заканчивала и уже наполняла большие кастрюли готовкой, на кухню заглянула Женя и спросила:

— Ты же с нами? Не забудь переодеться! — И похвалила себя, привычно тряхнув кудряшками: — Вовремя я тебе белое платье купила!

И убежала — я даже слова не успела в ответ сказать. Ну, что ж. Закрыла крышками все кастрюли, огляделась: кухня вымыта, всё на своих местах. Да, ещё надо сбегать на второй этаж, к Андрею, — забрать поднос. Осторожно, прислушиваясь к звонкому девчоночьему смеху и болтовне с первого этажа, поднялась по лестнице. Не стала смотреть, на месте ли джип, нет ли. Шла нерешительно. А вдруг наткнусь на хозяина дома — что скажу? Вообще-то, по делу, но ведь... И так хотелось, чтобы он был у себя! Увидеть бы его. Подойти поближе. А вдруг ещё и обнимет, и утешит, а ещё и вдруг извинится?

"Вдруг" не получилось. В огромном помещении, пронизанном пушистыми потоками солнца сверху, сквозь стеклянную крышу, было тихо и пустынно. Но поднос на табурете опять-таки оказался пустым. Я, сначала разочарованная, засияла не хуже солнечных лучей: он был здесь и съел всё, что приготовлено мной! И в чашке снова лохматая головка уже кипенно-белого пиона!

Повеселев, я забрала поднос и поспешила вниз.

Приехали парни, гонявшие в город за одноразовой посудой, и начали грузить мои кастрюли по багажникам. Пришлось подождать с переодеванием, потому как одна из кастрюль — с пирожками, естественно, выглядела в руках "грузчиков" подозрительно облегчённой. Пришлось залезть в неё и обнаружить, что кастрюля подверглась крупному набегу и собственно грабежу: половину пирожков умяли. Я только фыркнула на это, велела зайти на кухню и прихватить ещё два пакета с пирожками, чтобы загрузить кастрюлю. Я ж на кухне хозяйка. Они — что? Думали, я нажарила только то, что для перевозки на луга поместилось? И специально, чтобы нужные кастрюли не трогали, оставила парням в качестве поощрения за погрузку ещё один пакет, велев зайти на кухню, где их дожидалось ещё и молоко к ним.

А пока они уминали "десерт", побежала переодеваться в свою комнату. Распахнула дверь, а с подоконника — роскошные розовые и красные пионы полыхнули на меня радостно-ярким пятном. Я онемела. Когда же он успел?! И... Не в первый раз дарит пионы... Но ведь клумба с ними погибла! Откуда он их приносит?

Не выдержала, выскочила из комнаты на улицу — и наперегонки с удивлённым, но заинтересовавшимся Бароном помчалась к клумбе перед домом. Запыхавшись, встала перед клумбой и ахнула: цветы, почти все переломанные убийственным ливнем, снова густо облепили всю клумбу! А ведь я, жалея о них, старалась не смотреть на клумбу, когда приходилось проезжать мимо!.. Пёс понюхал пионы, что поближе, и чихнул. Я радостно улыбнулась. И, уходя в свою комнату, постоянно видела перед глазами разноцветное великолепие прекрасных лохматых цветов. Недолго думая, переодевшись, прикрепила один из цветков — тот, что Андрей в последний раз оставил на подносе, к поясу платья. Цветочное напоминание, что Андрей всё-таки не забывает обо мне, грело. И давало какую-то надежду...

Нет, я, конечно, ожидала, что народу ближе к трём дня на лугах будет много, но чтобы сто-олько!.. Я даже испугалась: не потеряться бы в этой толпе! — и держалась поближе к Жене, которая продолжала командовать всеми нами. Под её почти боевым руководством мы расстелили скатерти и быстро расставили посуду. Одну студентку послали к Нине — сказать, что мы уже здесь. Она в ответ прислала вместе с девушкой листок с отпечатанным распорядком праздника. Взглянув на мелкий шрифт, я невольно присвистнула: концерты разных коллективов — в том числе и профессионального, и самодеятельного, конкурсы, хороводы, гуляния. За голову немудрено схватиться при виде стольких мероприятий! Но Женя железным голосом прочитала своим, где именно будем участвовать, и я более-менее успокоилась.

— Так, — всё ещё с металлом в голосе сказала она. — Каждый час назначаем дежурных при столах — и до нашего мероприятия гуляем все, сколько хотим и где хотим. Но за пять минут до нашего участия чтобы все были здесь! Меня все поняли?

— Все! — нестройно и со смешком отозвалась её команда.

Две девушки, дежурные, присели у нашего "стола", а остальные и впрямь быстро разбежались. Я тоже решила погулять, примерно запомнив расположение нашего места. Оглянувшись, я усмехнулась: всё, наши дежурные уже не в одиночестве. Минуты не прошло, а рядом с ними присели незнакомые парни — но явно знакомые им: девушки сразу заулыбались, радостно захихикали.

Не считая прижимавшегося ко мне Барона, все вокруг и в самом деле очень быстро проникались праздничной атмосферой. Даже я, ехавшая сюда сначала очень насторожённая, мгновенно оттаяла. Неудивительно: праздничные наряды, праздничное настроение, улыбки, шутки — всё это создавало такой настрой!..

Пса пришлось держать за ошейник. Он внизу и не сразу замечал, что поток людей то и дело устремляется в нашу сторону. Но он же и не возражал, тем более что скоро я довольно целеустремлённо начала пронизывать праздничные толпы: искала Андрея. Мне почему-то хотелось найти его так, чтобы он не заметил меня, проследить немного за ним. Зачем? Сама не могла бы ответить. Но хотелось. И я шла осторожно, хотя эхом внутри всё счастливо бурлило, будто передаваясь от возбуждённых празднеством людей.

Поиск был тщетным. Возможно, я и догадывалась об этом — толпа же вон какая! Но ирреальная надежда заставляла двигаться дальше.

— Ты тоже здесь? — сказали почти на ухо.

Таисья. Яркая, как тропический попугай (ну, естественно, я пристрастно сужу), она опиралась на руку высокого тяжёлого мужчины, в котором я не сразу узнала бывшего хозяина Барона. Мужчина скользнул взглядом по отвернувшемуся псу и посмотрел на меня. Внутри всё сжалось, но он только медлительно и спокойно сказал:

— Неплохо у вас с Бароном получилось. Рад, что он живой.

Таисья быстро перебила его, явно недовольная, что он так приветливо заговорил со мной:

— А почему ты одна? Андрея (она ухмыльнулась) потеряла?

Секунды, чтобы сообразить, хватило: я провела по виску левой рукой — с обручальным кольцом, будто убирая волосы со лба, и улыбнулась:

— Да нет. Мы договорились встретиться чуть позже. Сейчас ему некогда. Вот — велел ознакомиться с местом для праздника.

Она опустила глаза вслед за моей опускающейся рукой — взгляда не могла оторвать от кольца, сверкнувшего яркой зеленью на солнце. Вчера-то она его не заметила — в темноте. Сейчас её губы разъехались в обиженную гримаску, да так сильно, что Таисья не сразу справилась с собой.

— Счастливо погулять! — радостно сказала я. — Здесь так интересно, что хочется посмотреть всё! Пока!

Иногда я чувствую себя хулиганистой девчонкой. Ну, как сейчас вот. Прихватив за ошейник Барона, я быстро вошла в толпу и, не переставая улыбаться, зашагала дальше.

Нечаянно вышла на край толпы, чему очень обрадовался Барон и тут же потащил уже сам меня куда-то в сторону. Оказывается, у накрытых столов в одиночестве сидел дядя Ваня. Опираясь локтем на край стола, он смотрел куда-то в сторону эстрадной площадки с помостом для певцов, откуда доносилось пение приглашённого хора, и попыхивал самокруткой. Мы с Бароном подошли поздороваться.

— Гуляешь? — улыбнулся старик, сдвинув на меня косматые брови.

— Гуляю, — сказала я и засомневалась — спрашивать или нет. Но мысленно пожала плечами: а чего стесняться? — и спросила: — Дядя Ваня, а вы Андрея не видели?

— Видел недавно. — Старик мельком глянул на эстрадную площадку, а потом на меня, покивал добродушно. — Он пока занят очень, милушка. Ты его не ищи. Он сам тебя найдёт — позовёт сразу, как закончит.

— Спасибо, — с облегчением откликнулась я.

И, кивнув дяде Ване, пошла дальше. Облегчение я и правда испытала нешуточное: всё-таки какая-никакая, а конкретика. Уже спокойней, чем глядеть в глаза какой-нибудь... вертихвостке и говорить, что всё нормально.

Солнце будто зависло над линией горизонта, словно колеблясь, уходить ли на покой, подождать ли... Тени стали длиннее и сумеречней, от земли начала подниматься влажная прохлада — всё-таки от речки недалеко...

Навстречу попались знакомые. Правда, увидела их я. Они не видели никого: смотрели друг на друга — и, впечатление, наговориться не могли. Игорь и Машенька... Когда они почти слепо прошли мимо меня, я некоторое время смотрела им вслед, хотя их быстро скрыли быстро двигающиеся люди, пришедшие погулять на празднике. А я стояла и думала: был бы когда-нибудь так счастлив в своей жизни Игорь, как выглядит сейчас, не заставь его Андрей остаться в деревне? Была бы счастлива Машенька, не встреть она Игоря?.. Как бы легко было всем на свете, если бы всякий раз находился рядом человек, который бы подошёл, взял за руку и отвёл тебя к тому, кто по-настоящему твоя половинка... Сказка... Я улыбнулась. И, снова вспомнив об Игоре, вдруг улыбнулась, по логической цепочке вспомнив Валентина. А ведь я ему должна быть благодарна по гроб жизни: не вынуди он меня уйти от Арама — никогда бы не встретила Андрея.

А когда зазвонил мобильный, похолодела от радостного предчувствия. Неужели Андрей? Вынула телефон — и плечи опустились от разочарования.

— Зоя, ты где? — резко спросила Женя. — Давай быстро к нам. Мы венки скоро начинаем плести, а потом бегом к воде. Так что поторопись! Потом поздно будет!

— Почему — поздно? — удивилась я.

— Не телефонный разговор, — на полном серьёзе и таинственно ответила она.

Пришлось поспешить. Тем более, я потеряла все ориентиры и не сразу сообразила, где находятся наши столы. Поспрашивала — и мне подсказали, в какую сторону идти.

Около наших столов собрались все ребята: и студенты, и те, кто составлял им пары — из деревни. Оказывается, парни принесли двенадцать корзин с разными цветами, и теперь девушки, набрав из каждой корзины по цветку, сидели и плели венки.

— Двенадцать? — снова удивилась я.

— Традиция, — рассеянно сказала Женя. Она уже сплела свой венок и теперь, сидя у "столов", зорко приглядывала за своими подопечными. А ещё время от времени оглядывалась на дорогу из деревни. Полное впечатление, что кого-то ждет. Или это мне самой, ждущей до вздрагивания сердца, так кажется?

— Ты обещала сказать, почему потом будет поздно с венками, — напомнила я, набрав из одиннадцати корзин цветов и присев рядом с Женей, у накрытой скатерти.

— Венки бросают обычно при свете, а уже смеркается, — всё так же рассеянно сказала девушка. — Потом уже нельзя. Русалки могут в воду утащить — их время приходит вместе с ночью. А кустов здесь достаточно, чтобы в них прятаться.

Я испытующе посмотрела на неё: не разыгрывает? Ещё и русалки? Но выглядела она слишком углублённой в себя, и я не стала приставать с вопросами, решив про себя: если так задумано по сценарию, так и будем делать. Мало ли. После чего сплела венок, усмехаясь в душе: кого же задумывать, когда буду бросать цветы на воду? И стоит ли мне задумывать вообще? Вроде обручальное кольцо на моём пальце... В готовый венок всунула белый пион — двенадцатый цветок. Ну и что, что двенадцать корзин? Может, у меня тоже пион из нужных цветов?

Хоры, городской и районный, между тем, отпели свои программы. Их накормили, и они уехали на своих автобусах. Потом с полчаса выступала с самодеятельными номерами деревенская молодёжь и студенты. Им всем аплодировали от души. Затем большинство собравшихся уселось за столы, а молодёжь быстро побежала к речке.

— Не отставай, — велела Женя и тоже побежала к воде, откуда уже доносились звонкие девичьи голоса: "Ты плыви, венок, плыви, парня милого найди!"

Мы вместе с нею добежали до свободного места на берегу и, подхватив песню, бросили свои венки в воду. Некоторое время заворожённо следили, как сплетённые цветы медленно кружатся на поверхности реки, а потом лениво плывут по воде куда-то в темноту. Я вдруг начала бояться, как бы мой не застрял в кустах, сильно выступающих с берега в воду. Но ничего — обошлось. Венок медленно исчез, постепенно выбираясь на середину реки...

Женя вздохнула и первой развернулась идти к столам. А я ещё немного постояла, наблюдая за неспешно плывущими венками. Как их много... И такое тепло на сердце...

Барон резко повернул голову к кустам слева. В недоумении: что он там увидел? — я тихонько — по рыхлому песку — подошла к самой воде и тоже пригляделась к ивовым лозам. И затаила дыхание: там, где прутья росли прямо из тёмной реки, еле слышно плеснуло. Или послышалось? Но тогда и Барон бы "промолчал"... Потом я заметила что-то лохматое, из-за чего криво, по течению вытянулся один из прутьев. Сначала мелькнула мысль, что девочки с той стороны кустов развлекаются... С трудом разглядела: это чей-то венок зацепился за гибкую ивовую лозу. А потом и дышать перестала: из воды, в свете уже зажжённых на берегу костров, блеснули мокрые длинные пальцы. Блеснули и исчезли. Всплеск... Застрявший было, венок оказался на середине свободной воды... Барон заворчал и попятился. Всё так же не дыша, я тоже медленно отступила от речки. А потом развернулась — и бегом, вместе с псом, нисколько не возражающим, удрала к своим.

А вскоре подошли и остальные. Причём, сколько я ни всматривалась, ни одна из девушек не запыхалась, ни встревожилась. Как я. Или то, что произошло, можно было увидеть только такой, как я? Передёрнула плечами — жуть... А собравшиеся на место снова начали плести новые венки. Я присела с ними и тоже принялась за работу.

Женя внезапно обернулась в очередной раз к дороге и быстро пошла к машине, которая по нарастающей сияла огнями фар. Машина остановилась, вышел незнакомый парень. Он был достаточно близко, чтобы присмотреться и сообразить: раньше я его не видела. В доме Андрея он точно не появлялся... Какой бы высокой ни была Женя, этот оказался выше. Он обнял буквально прыгнувшую к нему девушку и быстро повернулся, кружа её, как ребёнка... И я отвернулась, по-доброму завидуя: как они целовались! Никакого страха — спокойные, нормальные отношения двух влюблённых. Уверенность...

Впрочем, возможно, это я так думаю.

Но Женя со своим парнем. А я до сих пор одна.

— Зоя! Зоя! Побежали! — затеребили меня девочки. — Смотри, костры уже горят! Ну?

— Побежали! — засмеялась я и, велев Барону сидеть, последовала за студентками.

Как и я, они все оделись сегодня в белые платья, так что впереди меня бежали самые настоящие привидения. Подумав об этом, я снова тихо засмеялась. Призраки в белом и с венками на головах.

Шаманское это действо — прыгать через костры!

Слышать, как гудит в наступившей тьме яростно-жёлтый огонь, изредка вспыхивая рассыпающимися искрами; прыгать через качающееся пламя высоких костров, мгновенно опахиваемая горячим дыханием... Прыгать, замирая от ужаса и восторга! И наслаждения, испытываемого, оттого что твёрдо знаешь: этот огонь тебя не достанет! Не тронет!

Не знаю, сколько костров было зажжено на берегу, но я напрыгалась так, что щёки горели сухим румянцем, а ноги разогрелись!.. Вот из-за ног-то и отказалась прыгать там, куда меня потащили неугомонные девушки. Туфелька слетела с левой ноги. Если бы не парни, вовремя среагировавшие на дружный вопль студенток, сгореть бы моей обувке! Уже занялась — хорошо, не сразу вспыхнула: упала на край кострища. Её вытащили прутом, потушили и торжественно, словно знатную добычу, преподнесли мне. Сунула ногу в горячую обувку и наотрез отказалась идти к следующему костру.

Надо мной посмеялись, но почему-то костры меня перестали уже интересовать — даже ради странных, необычных ощущений.

Да и Барон подошёл, постоял-постоял рядом и свалился на ногу, глядя на огонь с видимой опаской. Чего это он? Не хочет, чтобы близко подходила к нему?

И в одно мгновение я вдруг почувствовала, что устала, что хочу домой — в поместье, спать. Даже не так — спать. Выспаться.

Я снова взялась за ошейник Барона, и мы с ним побрели потихоньку от костров к своим столам-скатертям... Была слабая надежда, что увижу здесь Андрея. Но нет. Всё те же знакомые лица, и никто не поднялся навстречу с радостной улыбкой только для меня. Так что мы постояли у "столов", потом я прихватила с одного пластикового блюда пару пирожков для Барона, и мы, не замеченные никем, свернули в сторону дороги. Подумаешь — подняться на холм! Всего лишь минут пятнадцать пешком по асфальтированной дороге — сначала между лугов, потом минут пять — в лесу. Так что вперёд — и без музыки.

Сначала шагалось легко — по удобной дороге чего не пройтись. Потом навалилось что-то гнетущее, захотелось бездумно мечтать лишь о сне. Может, это из-за того, что мы дошли до леса, где Барон неожиданно выпрямился — до сих пор шагал понуро, почти как я. И стал напряжённо вглядываться во все кусты. Причём во все кусты — это только звучит спокойно, ведь мы шли посередине двухполосной дороги, и вроде как ничего опасного здесь не должно быть... Но и я постепенно словно просыпалась. Может, оттого что ночью обостряются все чувства, особенно когда идёшь по пустынной дороге, но я вдруг, как и пёс, начала чувствовать на себе... взгляды... И так стало страшно, что спина медленно покрылась холодным потом. В меня буквально вдавливали эти взгляды, настойчивые, пока ещё неопределённые... Меня почти передавали с острия одного взгляда на другой. Будто нанизывали на иглы, вынимая их лишь затем, чтобы снова проткнуть новыми ...

Вскоре я обнаружила, что бегу — изо всех сил, а деревья склоняются надо мной, закрывая ясное ночное небо с мерцающими проколами звёзд. Тонкий серпик нарождающегося месяца давно остался где-то сбоку, ближе к лугам, где всё ещё продолжалось празднество.

Пару раз, мне, перепуганной, казалось, что из куста в куст кто-то прячется, перебегая вместе со мной определённое расстояние.

Короткие взгляды Барона по сторонам тоже не поддерживали спокойствия. Единственно — утешало его присутствие.

Так что дорогу до дома мы пробежали, как пролетели! Но на подходе к площадке перед домом, я охнула — вскрикнуть не смогла, охрипнув: чёрная тень, внезапно плотная и громадная, вынырнула передо мной. Пёс шарахнулся от неё, заставляя и меня отступить, а потом Барон совершенно недвусмысленно потащил меня прочь от этого места, да ещё на такой скорости...

Тропинка — та самая, что мне постоянно снилась все ночи, пока я здесь жила... Она струилась в темноте серым ручьём, бросаясь из стороны в сторону — и спуская меня куда-то. Торопясь оторваться от страшной тени, всё ещё, казалось, преследующей меня по пятам, я как-то мельком заметила: бегу туда, куда мчалась тогда, когда деревенская колдовка наслала на меня заклятие, — к краю обрыва. Снова хрипло ахнув, выпустила из рук ошейник Барона — пальцы ослабели от ужаса. Но пёс нёсся рядом со мной, словно напоминая о себе, и одним своим присутствием наполнял уверенностью, а когда он свернул влево, я с благодарностью, что не надо думать, куда прятаться, метнулась за ним.

Ручей тропы полился вниз, огибая край обрыва, в ту самую настоящую пропасть. Была секунда, когда я испугалась: а вдруг чудовище именно здесь и обитает?! Но пёс мчался впереди уверенно, и я поверила ему. Теперь единственной трудностью стало вовремя увидеть, как тропка поворачивает, — чтобы так же вовремя вписаться в её изгибы.

Густая трава и кустарники становились всё выше, а сырость вздымалась ко мне, погружая в свои тёмные глубины... Я бежала уже по инерции, уже не видя тропы, каким-то чудом понимая, что под ногами всё ещё узкая утоптанная земля... Этот бег длится слишком долго! Когда же пропасть покажет своё дно и будет ли там меня ждать успокоение, что никто не испугает, не тронет меня здесь?!

Из-за поворота выдвинулась бегущая навстречу фигура. Я не успела испугаться, как меня подхватили под мышки, а в следующий момент я буквально облепила собой обнявшего меня Андрея.

26.

Крепко прижав меня к себе, он быстро сказал:

— Не смотри туда! — и, видимо боясь, что ослушаюсь, быстро склонил мою голову к своему плечу. Перепуганная, зажмурившись, я слушала, как он медленно, в полный голос выговаривает, обращаясь к невидимке, от которого я бежала: — Теперь ты можешь идти! Дальше я сам.

Среди деревьев наверху оврага что-то зычно рыкнуло — не злобно, а величественно и так мощно, что эхом отозвалось на тропинке. Теперь уже я сама, скрюченная от напряжения, вжалась лбом в плечо Андрея.

Произошло какое-то непонятное действо, под конец которого я кожей ощутила, как опустело пространство за спиной. Впечатление, что ушло нечто громадное, чуть ли не выше деревьев... В плечо Андрея тихо-тихо спросила:

— А... кто это?

— Хранитель этих мест, — обыденно сказал Андрей. — Ты — как? Пришла в себя?

— Ага. Пусти меня на землю. — И, почувствовав под ногами твёрдую тропинку, с облегчением переспросила, бросив взгляд на пса, который тяжело дышал и явно тоже был не прочь прижаться к ногам Андрея: — Хранитель — это как?

— Часть леса, где жил предок, принадлежала древним духам. Многие ушли, а этот остался. У него здесь взаимные корни — то есть он не может без этого места, и место умрёт, если он уйдёт. Он ждал тебя, чтобы проводить ко мне.

Вспомнив ощущение невидимой громады, преследующей меня, я поёжилась. Андрей как ни в чём не бывало взял меня за руку и повёл по тропинке. Буквально три шага — и моя обгоревшая туфелька слетела с ноги, зацепившись за спрятавшийся в траве сучок. Я ойкнула и, стоя на одной ноге и держась за руку Андрея, сняла обувку.

— Что случилось?

— Ремешок оборвался.

Недолго думая, я сняла и другую туфлю и пошла вперёд, потянув Андрея за собой. Странно и смешно. Не он повёл меня в темноту, а я сама зашагала так, будто уверенно зная, куда именно надо идти. После одного из поворотов, когда ветви ближайших деревьев густой и даже плотной крышей низко склонились над нами, в полном мраке, когда не чувствуешь собственного тела, я вдруг растерялась: показалось, что я не на самом деле иду рядом с Андреем, а бесплотной опять шагаю в одном из своих снов. Босая — по тёплой земле, в белом платье, ведомая за руку — правда, теперь я знала кем. Сон... Но тёплая ладонь Андрея бережно сжимала мои пальцы, не давая утонуть в дезориентирующей тьме.

А ниже, впереди, вдруг затеплился уютный жёлтый свет. Приободрённая, я зашагала нетерпеливей. Может, уверенность придавало присутствие Андрея и его безмолвное подчинение мне... Последний поворот вниз. У меня перехватило дыхание: огромный плоский камень стоял посреди обвивающих его родников. На камнях, которые рядом с ним и помельче, горят четыре небольших костра. А вокруг — словно маленькое ущелье с громадным чистым небом, мерцающим ясными звёздами.

Андрей перепрыгнул ручей и подал мне руку, чтобы я последовала за ним, ничего не страшась. Барон остался на берегу. Лёг, будто понимая, что на камень ему нельзя.

А я не боялась. Четыре костра по краям гигантского валуна, куда мы забрались, освещали ближайшие камни достаточно ярко. Ещё с края валуна я заметила, что его середина не светится характерным для камня отблеском костров. Огонь будто утопал в чёрном бархате. Когда же я подошла к этому бархату, то слова выдавить не смогла, опустившись на корточки: передо мной лежала огромная, наверное медвежья шкура

Оглянулась снизу (всё ещё будучи на корточках) вверх на Андрея. Он стоял в двух шагах от меня, спокойный, точно знал, что сама всё пойму. Я погладила густую шерсть шкуры, посидела ещё немного и встала.

Положила туфли у края шкуры, сняла с головы разлохматившийся, еле держащийся единым венок. Помедлив, сняла платье и, не оглядываясь, шагнула на шкуру. Под ногами мягко и упруго.

Здесь влажно овражной сыростью, но не холодно...

Земля — овраг. Воздух — ночное небо. Огонь костров. Вода, еле слышно лепечущая вокруг камня... Купальская ночь... Ложе из шкуры... Точными словами я не могла бы объяснить, что всё это вместе значит, но чувствовала сердцем, что таинство, ожидающее меня, будет сокровенным. И обрядовой жертвой себя не считала.

Шаги. Которых я не услышала, но ощутила движением пространства. Андрей встал за спиной, прислонил меня к своему горячему телу. Моё затаённое от ожидания дыхание, моё напряжение, несмотря на внешнюю расслабленность, он тоже уловил. Шёпотом — тёплым дыханием в самое ухо:

— Не бойся... Я люблю тебя.

Он сказал о своих чувствах, а я услышала обещание... Стояла я, опустив руки. Пусть будет, как он захочет... Мельком плеснуло последнее сожаление о том, что лишаюсь дара, которого даже не опробовала. Но, если он нужен Андрею...

Вздох, похожий на всхлип. Такого я от себя не ожидала, когда ладонь Андрея скользнула по моему животу, одним этим ласкающим движением погрузив меня в состояние скрипки — инструмента, чей чувствительный корпус мгновенной дрожью отзывается на малейшее прикосновение к струнам... Его волосы коснулись моего виска, когда он тёплыми губами оставил горящие следы лёгких поцелуев от плеча к шее. Я непроизвольно подняла подбородок, прогибаясь в пояснице: прикосновения его рта были мучительными — и желанными. Он заставлял меня вспыхивать от неведомых ранее ощущений, и моё тело жило вне моих желаний и власти — по своим собственным законам, отдаваясь в полное подчинение ему, Андрею.

Никогда не думала, что могу быть такой разнеженно чувственной. Шёпотом ахнула, когда его пальцы легко провели по моей груди и застыли, чашей держа грудь и чуть сжимая её. Ахнула с непроизвольным стоном, какого сама от себя не ожидала, — снова выгнувшись и вытягиваясь к нему: ну почему ты там, за мной? Я тоже хочу попробовать тебя, твой рот...

Он поймал мои губы на полувздохе, позволив наконец обернуться и нависая надо мной. Я помнила, что глаза у него синие, но сейчас они стали глубокой тёмной водой с огненными бликами от костров. Его руки словно омывали меня, словно настраивали, натягивая скрипичные колки моих струн — моих нервных окончаний, чтобы я звучала в унисон с ним. Он оказался слишком властен: мне тоже хотелось потрогать его, но руки сами бессильно опускались под напором его чувственности: только изредка я могла слабо хвататься за его плечи, исступленно позволяя телу отдаваться в его власть.

Когда поцелуй прошёл стадию исследования моего рта и губ, он властно, будто собираясь подмять меня даже этим движением, губами и языком полностью раскрыл мне рот и сначала предупреждающе мягко попробовал мой язык, а потом его язык вошёл в мой рот — и я будто влилась в мужчину, не ведающего отказа, стала частью его собственного тела... До сих пор я не знала, что можно целоваться — так. Что поцелуем можно превратить человеческое тело в безумно сжатую пружину, к которой прикасаться-то нельзя, а он, властный, будто спеленал меня собой... Исчезло всё. Осталось только одно чувственное движение. Он искал и уверенно находил во мне неслыханные ключи, открывая меня, вызывая ту, что таилась во мне до сих пор.

Трудно было что-то осознавать в том шквале нежности и силы, которым он накрыл меня. Помню, что подламывались ноги... И вдруг поняла, что он сидит на коленях. Я тоже, но мои колени не касаются земли — сижу на нём, лицом к лицу. Одной рукой он поддерживает меня, чтобы не съехала — слишком не контролировала себя, еле цепляясь за его плечи, чтобы не упасть, другой — продолжает уверенно и сильно открывать мои личные замки... Помню, он уложил меня на медвежьей шкуре — меня, содрогающуюся и плачущую от восторга... Помню первое прикосновение его губ к моей груди, трепетную дорожку его влажного языка по коже вниз — прикосновение, взорвавшее меня до полуобморочного состояния... Помню, как пропадало звёздное небо, когда он взлетал надо мной, а я чувственно взлетала вслед за ним... Вздрогнула лишь раз, всхлипнув от короткой боли, мгновенно утонувшей в том же шквале наполняющей, вздымающей, захлестнувшей меня силы... И — то ли стонущий крик, то ли долгий вздох на самом взлёте вдвоём...

... Костёр справа потух...

Странно. Глаз я не открывала. Откуда я знаю, что он погас? И ещё. Меня что-то окутывает. Как будто туман, но это не туман. Я прислушалась. Лёжа на руке лежащего же Андрея, придерживаемая его рукой, бесстыдно открытая, но счастливая, вместо прохлады странной ночи я чувствовала плотный воздух вокруг себя. И этот воздух даёт мне возможность узнавать многое. Например, небо, которое из колодца оврага видится ночным, начинает предрассветно светлеть... Как я узнала об этом с закрытыми глазами? Но самое-самое, чего определить никак не могу... Овраг густо пронизан свистом и пением птиц — и эта пронизанность отражается на мне: я чувствую, как сквозь тело проникают звуки, я чувствую каждую птицу и знаю, где каждая находится. Поднапрягшись, я поняла, что знаю даже, где сейчас Барон. Он ненадолго уходил и теперь, вернувшись, ждёт нас на "том" берегу от валуна.

— Не надо, — внезапно сказал Андрей и приподнялся на локте, заглядывая мне в глаза, а я невольно съехала на сгиб его руки.

— Чего?.. — с хрипотцой начала я, с трудом различая в темноте, при угасающем огне, его глаза, и откашлялась: — Чего не надо?

— Урок первый. Как только сила начинает подчинять тебя себе, думай о чём-то конкретном. Например, о том, как ты проведёшь сегодняшний день.

— Насчёт урока... — начала я и осеклась. Хотела сказать, что не поняла, о каком уроке он говорит, — и поняла. Сердце чуть не остановилось, когда я поняла полностью, что именно сделал со мной Андрей ночью. Он не взял мой дар! Он мне его... открыл?

Я тоже приподнялась и изловчилась поцеловать его. Он еле заметно, в овражной тьме, усмехнулся. Ответил.

— Пошли в дом. Успеем выспаться.

Ничего себе... Он говорит не про лачугу. В своём нынешнем состоянии всевидения я сразу сообразила это.

— Но там...

— В доме никого. — Он встал, одновременно поставив на ноги меня, — я, раскрыв рот, смотрела на него: такой большой и такой нежный. Снова усмехнулся. Легонько поцеловал меня и подал платье, затем пожал плечами и помог мне одеться: слишком расслабленной была, всё не туда всовывала руки. — Вчера Женя предупредила гостей, чтобы собрали вещи, которые потом перевезли в клуб. Утром будут машины, которые их развезут по домам. Сейчас те, кому это нужно, спят в клубе. Там для них все условия.

— Но почему они не могли переночевать в доме?

— Опасно находиться поблизости от места, где рождается колдунья, — усмехнулся он. Он одеваться полностью не стал — натянул штаны и проворчал, что и так слишком много чести. Рубашку так вообще просто накинул, не застёгивая.

Оглянувшись на шкуру, я присела погладить её.

— Зоя, — предупреждающе сказал он. — Не провоцируй. Тебе больше нельзя в эту ночь. А я могу не выдержать. — И, видимо, чтобы не соблазняться, он подхватил меня, поднявшуюся, на руки и поспешил от этого места.

В его тёплых надёжных руках я начала задрёмывать, хотя были обрывочные мысли, которые тревожили меня. Поэтому, собравшись с силами, попыталась чуть не отодрать отяжелевшую от надвигающихся снов голову от его груди, чтобы посмотреть ему в глаза. Ночь всё ещё нависала над нами чёрными ветвями деревьев, но даже с закрывающимися глазами я знала, что Андрей часто взглядывает на меня. Но теперь мне хотелось увидеть его глаза.

— Мы оставили шкуру, — сонно сказала я, и мои глаза снова слиплись под напором недавнего утомления.

Но Андрей меня понял.

— Ничего страшного, — мягко сказал он. — Дождя не будет ещё дня два. Потом заберём. — И через секунду добавил, улыбнувшись моей мгновенной тревоге, заставившей полностью проснуться: — Барон идёт за нами. За него тоже не беспокойся.

Он так легко нёс меня, поднимаясь по тропинке, змеящейся наверх, что мне только раз подумалось, что ему, возможно, тяжело. Но, вспомнив, какой он большой (мне почему-то всегда приходит на ум именно это слово, когда я думаю об Андрее), я улыбнулась и успокоилась.

— Андрей, а почему ты ездил к Араму?

Ничуть не дрогнул от неожиданного вопроса.

— Если ты спрашиваешь, значит, слышала ответ.

— Нет, я о другом. Ты не поверил, что меня просто выгнали?

— Мне было всё равно, что с тобой произошло у Арама. — Он чуть приподнял меня, чтобы дотронуться губами до моего носа и улыбнуться. — Мне просто надо было услышать, что говорят о тебе другие.

Озадаченная, я хотела переспросить, как понимать его ответ, но, кажется, начала соображать. Когда начинаешь влюбляться, хочется говорить о своём возлюбленном с другими и слышать, что другие говорят о нём. Арам немного узнал меня за неделю работы со мной. С какой-то стороной моей жизни и моего характера Андрей познакомился, именно благодаря ему. И после этого начал воспринимать меня не слишком однобоко. Как раньше — абсолютно неизвестную величину.

А меня между тем начинали мучить очень интересные вопросы, уже косвенно связанные с Андреем. Впрочем — какое косвенно! Напрямую. Бабушка моя... Знала ли она, что должно было произойти, когда уговаривала меня остаться в поместье Андрея до воскресенья? Знала ли она про ночь на Ивана Купала? Наверное, знала... Ведь её дар предвидения — пусть небольшой, но оставался. Хочется знать об этом точно...

Но не сейчас... Можно ли думать о чём-то другом? Или все темы, связанные с тем, что произошло на медвежьей шкуре, — под запретом? Я поглядела на подбородок Андрея и втихомолку вздохнула. Спросить бы... Потрогать бы его, пальцами провести по скуле, коснуться упрямого рта. А ещё лучше — поцеловать бы. И тут же захотелось потрогать свои вспухшие губы, правда ли они такие толстые, как кажется.

Мне повезло. Андрей выбрался из оврага и, едва слышно шелестя травами, тяжёлыми от росы, шёл по тропинке. Так что мысли переключились мгновенно.

А вдруг в доме кто-то всё-таки остался? И что значит "опасно находиться рядом с тем местом, где рождается колдунья"? А вдруг!.. Как зайдём сейчас в дом, а там, прямо в холле, труп какого-нибудь любопытного, специально оставшегося, чтобы посмотреть, а что здесь происходит в отсутствие недавних жильцов! Я вздохнула и ткнулась носом в горячую, влажную кожу Андреева живота. Вспомнилось почему-то, как мы стояли в ванной комнате и он стягивал с меня мокрую одежду. Улыбнулась тайком.

— Чему? — незамедлительно осведомился Андрей.

— Тебе про это пока знать нельзя, — вредным голосом заявила я. — Вдруг не сдержишься?

Он поперхнулся — и засмеялся.

Мы вышли... Ой — нет... Андрей со мной на руках вышел из-за деревьев. Тёмный дом словно ссутулился в некотором отдалении от нас. И, хоть сказал Андрей, что дома пусто, я всё-таки немного побаивалась. А вдруг?

И тишина вокруг — только где-то уже далеко, в овраге, вовсю заливались пересвистом птицы, почуявшие приближение утренней зари...

Но Андрей тихо и размеренно приближался к дому, и тогда я представила себе холл — пустынный; комнаты, в которых двери где открыты, а где и закрыты — и внутри тоже пусто. Ну ничего себе — в таком пустом огромном доме жить...

— Проверила? — Андрей склонился, насмешливо — даже в темноте — глядя на меня.

А сам то ли моим настроением заразился, то ли ещё что, только дверь открыл тихонько. И оставил её открытой — руки-то мной заняты. Я услышала его глубокий вздох, а затем шёпот, заставивший меня покрыться мурашками:

— Вышла — невестой. Жену — через порог переношу.

И — шагнул. Барон — почти одновременно с ним.

Замерев на руках Андрея, я чутко вслушивалась в тишину и в неясную темноту помещения, в тени, которые, только приглядись хорошенько, — медленно двигаются. Не зря мне моя старая комната показалась живой... Мне почудилось, я услышала, как дышит громадный дом, как он вглядывается в застывшего у порога Андрея, пристально и придирчиво рассматривает меня. Я чувствовала спокойную уверенность Андрея, но сама волновалась чуть не до слёз.

Андрей резко качнулся, разворачиваясь к входной двери. Поэтому и я увидела: дверь, будто посланная чьей-то рукой, закрылась — не резко, раздражённо хлопнув, а негромко, деловито пристукнув.

Этого мне уже объяснять не надо. Дом принял нас. Почему-то я восприняла закрывшуюся за нами дверь именно так: принял не меня — нас. Как единое целое, созвучное его дыханию и жизни. Жизни... Я осторожно скосилась в сторону кухни с подвалом. Что скажут призраки? Я же не ушла, они же этого хотели. Довольны ли они происходящим? Или их довольство-недовольство никак не влияет на решение дома?.. Со странными силами мне придётся столкнуться здесь, с очень странными. И как-то приспособиться к жизни с ними.

А Андрей до сих пор не шевельнулся. Стоял и смотрел на ручку входной двери, словно ожидая, что она вот-вот двинется вниз, как в фильмах ужасов... Что ж. Я нетерпеливо завозилась на его руках: пусти, пусти меня на пол!

Он будто очнулся от наваждения, успокоительно поцеловал меня в губы, отчего я сразу затихла, озорно всмотревшись в его глаза: а вдруг продолжение будет? Но он пошёл прямиком к лестнице на второй этаж. Чем несказанно меня удивил. Вон сколько комнат. И в доме — никого. Зачем ему пустынная мастерская, неухоженная и слишком напоминающая городскую квартиру в начале капитального ремонта?

Впрочем, с милым рай и в шалаше — улыбнулась я, уже представляя себе ещё одну медвежью шкуру, расстеленную посреди пустынного помещения. Если он хочет проснуться утром в мастерской, в лучах солнца сквозь стеклянную крышу — почему бы и нет? Это даже здорово! И не один он так проснётся — со мной.

Ни разу ни на чём не споткнувшись, Андрей решительно прошёл мастерскую и остановился в самом конце помещения, перед стеной, которой я раньше здесь не видела. Но, в общем-то, я до конца почти ни разу и не доходила. А в стене — дверь. Обычная.

— Открывай, — скомандовал Андрей, поворачиваясь боком, чтобы мне удобней дотянуться до дверной ручки.

Заинтригованная, я потянула ручку на себя.

Через несколько секунд Андрей бережно усадил меня на кровать — единственную мебель в комнатушке, крыша которой — то же стекло. А значит, крыша над нами — светлеющее небо с блёкнущими к заре звёздами.

— По сути, надо бы вымыться и поужинать, — озабоченно сказал Андрей, стянув с себя рубаху и вопросительно поглядывая на меня.

Я тихонько покачалась на мягкой постели, пружинисто поддавшейся мне.

— Я — спать, — сказала я и с удовольствием зевнула, прикрыв зевок ладошкой.

Андрей подошёл к единственному окну и закрыл его шторами. И правильно. Хватает неба над нашими головами. Затем он подошёл ко мне, помог снять платье. Я было встревожилась, как там Барон: не почувствует ли себя одиноким и покинутым.

— Смеёшься? — немного обиженно спросил Андрей. — Это пёс-медвежатник будет чувствовать себя покинутым? — И лёг с краю, нависая надо мной, кажется, пытаясь разглядеть, не улыбаюсь ли я.

— Что-то я не заметила, чтобы он вообще вёл себя героическим медвежатником, — постаралась я вложить в интонации немного ехидцы.

— С кем поведёшься, от того и наберёшься, — сонно пробормотал Андрей, сграбастал меня в собственные медвежьи объятия так крепко, что я придушенно пискнула от его собственнических замашек, и вздохнул. — Барон остался за дверью — сторожить. Дверь я ему оставил открытой на лестницу. Захочет есть — поест на кухне.

— Ты заботливый, — задумчиво сказала я.

— Ага... А кое-кто здесь очень болтливый. Спим?

Он погладил меня по волосам, и я сонно подумала, что они сейчас невообразимо растрёпанные, что, может, всё-таки надо бы сбегать в ванную комнату — полчаса на всё про всё, зато я бы выглядела неплохо и посвежевшей. А потом подумала: а зачем? Мало того что ночь, так и Андрею плевать, как я выгляжу. Главное, что я — рядом. Под рукой. Под тяжёлой, но такой нежной...

— Спим, — согласилась и я.

Уплывая в сон, из глубины памяти я услышала девичьи голоса, проникновенно и с надеждой выпевающие: "Ты плыви, венок, плыви, парня милого найди!" И тоже, удовлетворённая, вздохнула: "Мой венок мне парня уже нашёл!"

27.

Кажется, утром Андрей замёрз без одеяла, несмотря на тёплую ночь. А поскольку одеяла в его поле зрения не было видно, то он нашёл... ммм... ну, свой, совершенно оригинальный способ решения проблемы. Пока я дрыхла, как говорится, без задних ног, он спокойно так затащил меня на себя. Так что, проснувшись и приподняв встрёпанную — по ощущениям — голову, я некоторое время озадаченно таращилась на его шею и линию подбородка. Одновременно с этим созерцанием я чувствовала, как начинаю полыхать самым настоящим жаром: лежу на мужчине! Причём обняла его за плечи, а он — сцепил пальцы на моей пояснице, ноги — немыслимо переплетены... Правда, смущение быстро перетекало в более легкомысленное русло — к восторгу... Отчего жар от осознания абсолютно не уменьшался. Вскоре я уже чувствовала себя так, словно солнце вовсю пригревало меня.

Впрочем, может, и пригревало. Стеклянная крыша, насколько мне удалось искоса рассмотреть, сияла ослепительным солнечным светом... Почему-то мгновенно вспомнилось, как кто-то из девочек-студенток сказал, что дядя Ваня и Андрей ходили на кладбище выпрашивать хорошую погоду на праздники.

Интересно, одиннадцать есть?

Потом скосилась ещё и обнаружила, что одеяло скомкано между Андреем и стеной. Хм... Кровать, между прочим, широченная. Чего это он?.. Где-то через час, после того как заснули, мы разом оба проснулись (только-только по-настоящему засветилось за окном) и дружно сбегали в ванную комнату: у этого буржуя она оказалась за другой дверью, которой в темноте я сразу и не увидела! Личная ванная комната!.. Под тёплым, почти горячим душем разогрелись так, что и впрямь сначала одеяло не понадобилось, но ведь потом мог укрыться...

Если я чуть только шевельнусь — любопытно, он проснётся? Или у него сон из тех, что буди не буди — не проснётся?

Странно, мне показалось, у него подбородок дрогнул.

Упираясь кулачками в постель, я осторожно приподнялась над ним посмотреть, чего это он.

Ого!.. Вон чего: он смотрел на меня и улыбался. Проснулся! Я улыбнулась в ответ. Интересно, это я его разбудила, или он дожидался, пока я проснусь?..

Додумать не успела, как он тоже приподнялся на локтях и, словно добродушный кот, приласкался ко мне, проехавшись небритой щекой по моей щеке и назад, и застыл — губы к губам. Одновременно — специально или нечаянно, я не поняла, — он прижался всем телом ко мне. Его ладони, придерживавшие меня за талию, скользнули по моей спине к плечам, вызвав у меня непроизвольный стонущий вздох: я не ожидала, что на ласку так сильно откликнется моё собственное тело. А он продолжал мягко и нежно поглаживать меня по спине, даже не столько поглаживать, сколько прикасаться к коже. И кожа вообще исчезла, превратилась в нечто чувственное, на поверхности которого вспыхивали электрические разряды, отчего я вскоре дрожала и то и дело мучительно вздрагивала. Неудивительно, что в секунды моё тело напряглось в томительном ожидании. А ведь он даже не целовал меня, гладил — как кошку... Блаженствующую...

Но любимое лицо — вот оно, передо мной... И я сама потянулась к нему. Благо, что Андрей держал меня основательно, я запустила пальцы в светло-русые волосы обнять его голову (из тайного опасения, как бы не сбежал) и попробовала на вкус его крепкий и такой желанный рот. Прикосновения моих пока не самых решительных губ Андрей терпел недолго. Я почувствовала, как мои робкие поцелуи прервались его решительным натиском... А потом, плотно прижатая к нему, только ахнула, когда он легко и просто перевернулся на постели вместе со мной, опустив меня на своё место, в тёплое и уютное гнёздышко. Застыл на секунды, глядя на меня с невообразимо отчётливой улыбкой собственника "Моё!", и я заглянула в его тёмно-синие глаза... Он выдохнул — я глубоко вздохнула, провела пальцами по его содрогнувшемуся телу и потянула его на себя, с блаженством ощущая его, такого тяжёлого и такого нежного: "Я люблю тебя...

...Хотелось мурлыкать... Но замурлыкала не я, а мой живот. С хорошими такими, голодными интонациями: "Есть хочу!" Тем самым напомнив, что время к обеду, а мы...

А мы валялись на постели, взглядывали друг на друга, неудержимо улыбаясь...

Потом Андрей приложил ухо к моему животу и довольно сказал:

— Хорошо быть предусмотрительным. В мастерской у меня кое-что из заначки есть на небольшой перекус. Пошли?

Заначкой оказалась бутылка шампанского, запечённые в сырном кляре кусочки мяса со вчерашнего завтрака и парочка салатов — всё в дорожной сумке-холодильнике. Потом пришлось нагнуться в сторону, откуда я вытащила припрятанный им небольшой термос — как оказалось, с горячей картошкой. Андрей расставил всё на небольшом журнальном столике, подвинул к нему единственное в пустынном помещении мастерской большое кресло с широким сиденьем. Очень неплохо поместились в нём. Не знаю, как Андрею, но мне очень понравилось, что ему пришлось меня обнимать, прижимая к себе. Особенно понравилось ощущать, как мягко двигаются мускулы прижатого ко мне большого тела, пока он командовал нашим обедом.

— Всё, я больше не могу! — взмолилась я, тряся головой на очередную протянутую ко мне ложку. — Сам-то меньше ешь, а меня укормил совсем!

— Такое слово бывает, что ли, — "укормил"? — озадачился Андрей, поневоле сам съедая содержимое ложки.

— С тобой всякое может быть, — счастливо вздохнула я.

Он налил ещё по бокалу шампанского.

— Когда я тебя увидел на кухне, такую растерянную, с разбитой солонкой...

— ... ага, с солонкой, — вполголоса проворчала я. — С банкой из-под аджики!

— ... я тоже здорово растерялся. Ты стояла, закрыв лицо, и плакала — из-за какой-то мелочи, — не обращая внимания на поддразнивание, задумчиво продолжил Андрей. — А я стоял и чувствовал сильнейшее желание обнять тебя и утешить. Даже — несмотря на половник, за который ты потом схватилась.

Хотелось засмеяться, но он оказался слишком серьёзен, и, поглядывая на него сверху вниз, я заставила себя слушать дальше.

— Держи бокал лучше! — скомандовал Андрей и приподнял меня, обхватив под мышками. Я послушно пошла рядом с ним по мастерской. — Вообще-то я обычно теряюсь, если женщина рядом со мной плачет, и стараюсь как можно деликатней смыться подальше. Может, поэтому рядом со мной плачущих женщин бывает мало, — улыбнулся он, а я уже смотрела не на него, а на картины, висевшие на стенах мастерской — укрытые тонкой тканью. Когда только он их успел повесить? В то время, когда мне казалось, что он где-то пропадает? Он остановился перед одной из них. — А потом мы поехали в магазин — за солью и за приправами. И я опять понять не мог, почему меня постоянно тянет держаться к тебе поближе... Хуже того... Меня тянуло на то, чего я себе обычно с незнакомыми, в сущности, женщинами не позволяю, — опять-таки обнять тебя и не отпускать от себя дальше, чем на два шага. И Таисья ещё... Ничего не подозревая, она оттащила меня от тебя, а значит, и от окна магазина... И я увидел... — Он помедлил и снял с первой в ряду картины ткань.

Полотно картины сияло солнцем, проникающим в неведомое помещение через еле обозначенные рамы окна. А в середине картины виднелась фигурка девушки в белом платье. Всё как-то смутно. Но мои глаза прикипели не к фигурке, а к дате в нижнем правом углу холста — судя по ней, картина написана три года назад. Я даже пальцы протянула — потрогать, правда ли, что краски на полотне сухие. Себя-то узнала.

— Вообще-то я даже по жизни реалист, — сказал Андрей. — Никогда отсебятины не писал, на всякие фантазии меня не тянуло. Из головы, как говорят, никогда не писал. Я работал тогда на Мальте. В одном богатом доме мне предложили написать несколько картин для галереи — с определёнными мальтийскими пейзажами. Я стоял на берегу, на камнях, писал. И вдруг так захотелось этой самой отсебятины, что, пока не нарисовал, не мог успокоиться. До боли в сердце... Эта картина стала первой. После магазина я стал присматриваться к тебе. Про Барона как-то не подумал, хотя ты постоянно возилась с ним у магазина и постоянно была в той самой позе. Но... Помнишь, как ты бежала через дорогу?

Он шагнул к следующей картине и сдёрнул тряпку.

— Я сам тогда немного был напуган, так что сразу и не сообразил...

Девушка, в белом платье, с холста шла прямо на зрителя, держа в руках голубя, а белоснежная стая сопровождала меня в воздухе. Шла по асфальтовой дороге — судя по серому покрытию под ногами.

— А потом я ждал тебя в твоей комнате и не мог понять, куда ты девалась, — продолжил Андрей всё так же задумчиво. — А потом услышал такое, что едва не взорвался со злости: ты кого-то уговаривала войти в свою комнату! И в момент, когда я чуть не взорвался, пришло прозрение. Никогда не верил всем этим байкам о любви с первого взгляда. И... понял, что влюбился. В тот момент я оч-чень хорошо понимал деревенских ребят, которые, бывало, дрались до большой крови из-за девчонок — которая и с кем из них должна гулять. Я не выдержал и включил свет — несмотря на прозрение, несмотря на готовность к драке. А увидел тебя и Барона.

Он снял ткань со следующей картины.

Девушка, прикрыв колени подолом белого платья, присела на корточки рядом с огромным чёрным псом, который лежал у её ног, положив голову на лапы... Я беспомощно оглянулась на Андрея. Три года назад?

— И в тот же вечер я спросил у тебя, любишь ли ты пионы? Ты сказала, что обожаешь. И утром, пока тебя не было в комнате, я принёс тебе букет.

Он откинул ткань со следующего портрета.

Девушка, всё в том же белом платье, лукаво поглядывала на зрителя из-за громадного букета пёстрых пионов. Позади, фоном, цвели те же пионы.

— По-моему, ты тогда спросил про садовые цветы, а не про пионы, — снова как-то беспомощно сказала я, с восторгом и ужасом глядя на картину.

— Нет. Ты тогда немного задремала. Возможно, поэтому не помнишь моего точного вопроса и путаешь.

— Но как же ты догадался... Ведь и эту картину ты написал не в России? Как? Как ты понял, что должен вернуться?

— Эту картину я сфотографировал и снимок переслал отцу.

Он чуть отшагнул от холста, на котором девушка, в белом платье, сидела в деревенской избе, за столом, напротив насмешливого старика, с косматыми бровями. Старик выписан очень подробно и тщательно — так, что не узнать нельзя.

— Отец-то мне и ответил, что старик — тот самый дядя Ваня, о котором мне дед рассказывал. Отец-то в деревне всего несколько раз был — когда вместе с моим дедом на могилки к своим ездил. Там и встречал дядю Ваню. А дядя Ваня — даже по внешности личность заметная. Сама знаешь... Мне сначала в деревню не очень хотелось. Сама понимаешь — насмотрелся мест... Но после этой картины, когда я узнал точно, где именно я встречу девушку из моих привидевшихся фантазий, я буквально рвался... домой.

Он замолчал, задумавшись, кажется забыв о том, что рассказывает мне. Но потом встряхнул волосами и повёл меня дальше, снимая с одной картины за другой скрывающие их тряпки. Пейзажи — причём очень знакомые мне. Холм — с убегающей наверх, в леса, дорогой. Спуск к деревне. Тихий сумрачный пруд, за береговыми ивами виднеются избы. Луга и речка... Прижимаясь к Андрею, я любовалась этими пейзажами, за какую-то неделю ставшими мне родными.

Но несколько вопросов, всколыхнутых воспоминаниями, продолжали тревожить.

— Андрей, а почему, когда Валентин забрал меня... ну, я сама пошла с ним... Ты эти волны, эту землю поднял? Остановить его?

Он помолчал, буквально притиснув меня к себе. Потом нехотя сказал:

— Остановить. Но не его. Тебя. Когда ты пошла к нему, я вдруг почувствовал, что между нами что-то порвалось. Что ты настроена серьёзно — на пустоту между нами. Я испугался. Сначала. То, что меня били эти... — он пренебрежительно скривился, — ... ещё ничего. Синяки всегда можно быстро залечить. А вот ты ушла — и, показалось, по доброй воле... Из меня жизнь стала уходить. И вот это заставило собраться. Я вдруг понял: не остановлю тебя сейчас — в жизни себе этого не прощу. Хоть поговорить с тобой, понять, почему ты уходишь, когда — казалось бы... А потом уже, задним числом, испугался, когда ты использовала силу во вред. Ладно, хоть направила её на машину...

— А я обиделась — за тебя. — Сказала я и подумала, что об истинной причине — из-за чего решилась уехать с Валентином. Вовек ему не узнать, что я испугалась, как бы он, по словам Таисьи, не забрал мою силу. Или попробовать сказать об этом?

— Спроси, — сказал Андрей, заглядывающий сверху вниз в моё лицо. — Я же вижу, что тебя снедает какой-то вопрос.

— Таисья, — выговорила я и намертво замолчала. Пусть соображает сам, что именно хочу спросить. Вопросов о колдовке накопилось много.

— Категорически, — весело сказал Андрей.

Некоторое время я недоумённо смотрела на него. И он объяснил:

— Ну, ты же спрашиваешь, что было у меня с нею? Так вот — категорически ничего.

— Но она вела себя как человек, у которого... которого...

— Понял тебя. Когда я приехал в деревню и понял, что готов остаться на земле предков — ну, одного определённого предка, то это вызвало у многих большой интерес к моей довольно скромной персоне. До нужного-то момента никто не знал, что я богат и побывал во многих местах мира. Да здесь это, в общем-то, никого и не интересовало. Для Таисьи я стал сначала лишь лакомым кусочком, который нужно попробовать на зуб. А уж потом, когда все узнали, что я купил землю на холме и начал строить дом, когда она узнала, что я обладаю силой, вот тогда началось. И намёками, и напрямую она говорила, что нам нужно объединиться. Так было до тех пор, пока она без разрешения не влезла в мою лачугу. Увидела твои портреты. Кажется, что-то поняла. Но продолжала преследовать. Особенно когда я появлялся с какой-нибудь девушкой... Так было даже с Женей, с племяшкой. Наверное, Таисья не могла поверить, что не все клюют на её красоту. Любовной-то магией она занималась много, от души... Ну а уж после того, как появилась ты и она узнала в тебе девушку с портретов... Эта неделя была очень оживлённой на её выступления.

— Она сказала, что ты заберёшь мою силу, если я и ты... — Я запнулась.

Андрей спокойно смотрел на меня некоторое время, а потом подхватил на руки.

— Есть одна ночь, когда колдун не может забрать чью-либо силу, — купальская, — сказал он и наклонился поцеловать меня. Я обняла его за шею...

— Андрей, а как же сглаз? Вы с дядей Ваней всё сделали, чтобы его не было?

— Пока не всё. Тут с этим праздником свои заморочки были, а времени не растянешь. Оно неслось, как хорошая кобылица, — не остановишь. Еле холсты успел развесить и приготовить найденное место на стыке четырёх стихий.

— А я? Я теперь смогу вам помочь?

— Теперь — да.

Со мной на руках Андрей спустился в холл и вышел на крыльцо. Прижимаясь к нему, я смотрела на сверкающе-певучий птицами день и думала, что вопросов накопилось много, но некоторые я уже и сейчас решаю.

Купальская ночь... Наверное, поэтому мы с Андреем впервые наедине оказались именно в таком месте, как глубокий овраг, где гармонично соединились четыре стихии: воздух, земля, огонь, вода. А может, не поэтому. А может, Андрей захотел, чтобы мы были среди этих стихий, потому что они помогали сохранить или раскрыть мои способности. Не зря же он всё это готовил: само место — место силы, медвежью шкуру на том плоском камне, костры вокруг камня... Не зря провожал меня к этому месту Хранитель — один из духов этого места. Правда, провожал так неуклюже, что напугал меня.

Снова склонился ко мне Андрей, потёрся щекой о мою щёку. Я не выдержала — улыбнулась: наверное, скоро привыкну к этой ласке.

— В деревне сенокос закончен. До второго — недели две осталось.

— Ты это о чём? — с любопытством спросила я.

— Как о чём? — пожал плечами. — О насущном, конечно. В понедельник сельсовет не работает. Идём подавать заявление во вторник. Как думаешь — через неделю свадьбу сыграть успеваем до второго-то сенокоса?

— А... Не слишком быстро?

— Ты не забывай, что на носу ещё с десяток свадеб, — серьёзно сказал Андрей. — Тут такие хлопоты намечаются... Надо бы на опережение сыграть. Да и дядя Ваня мне давеча кулаком грозил, чтобы побыстрей.

— Всё равно не понимаю...

— Чем быстрей ты станешь полноправным жителем деревни, тем легче тебе откроются все силы, — объяснил Андрей. — Пусть это и выглядит смешно, но бумажка, закрепляющая тебя за этой деревней, тоже многое значит в энергетике. То, что я открыл тебе твои силы, — это одно. Но закреплённость за местом, очень сильным энергетически, даёт ещё больше. У нас здесь столько работы!.. Вот дядя Ваня и торопит.

— Значит, только из-за этого, — задумчиво сказала я.

Андрей ткнулся носом в мою шею, самодовольно сказал:

— А тебе не нравится? Если б можно было без бумажки обойтись... Но ведь есть ещё и деревня. Дом-то мой после слов, что я жену через порог переношу, тебя принял. Но мой дом — это ещё не всё. Деревня и это место сильно взаимосвязаны. Так что...

Он не понял, о чём именно я спросила, но я и не настаивала на подробном объяснении. Это для них с дядей Ваней бумажка имеет энергетическое значение. Для меня сильней всех бумажек и заверений в любви стала его фраза: "А вот ты ушла — и, казалось, по доброй воле... Из меня жизнь стала уходить..." Этой фразе я поверила. Вспомнить только, какие горы земли он поднял, чтобы преградить путь машине Валентина. Но поднял их, хотя был избит до ужаса — теперь только вспомню, каким я его увидела, до сих пор страшно и больно за него.

Да... Многое переосмысляется заново. Многое теперь видится в другом свете. Я вздохнула и снова прижалась к его груди, прислонила голову к его плечу.

А он погладил меня по голове и спокойно сказал:

— Ты не представляешь, как я тебя люблю.

Представляю, как ни странно, — улыбнулась я про себя. Я ведь уже знаю, что ты немногословен, хотя сегодня разговорился очень даже неплохо. Знаю, что привык скрывать свои чувства, всегда спокойный и невозмутимый. Но теперь я ещё знаю, что за этим покоем — не просто самоуверенность. Поэтому сейчас я не буду нарушать той торжественно звенящей птицами зелёной тишины, в которую вливаешься как в странную, но прекрасную воду... Но впереди у меня много времени, чтобы не один раз сказать тебе, мой синеглазый и русоволосый колдун: "Люблю..."