В львиной шкуре (продолжение - 6)

Александр заранее предупредил Захара, что ему необходимо съездить в Киев, расторговаться кое-каким товаром. Атаман не препятствовал. К тому же заранее был предупреждён Петром. Время до отъезда провели в хлопотах по обустройству и в организационных заботах. А уже 1 марта 1484 года небольшой караван отправился в сторону Киева. Отправились не по льду реки, а перейдя на правый берег Днепра, так как у погоды начались приступы щедрости на солнечное тепло. Провалиться под лёд из-за погодных капризов никто не желал.

Вскоре Макар вывел всех на нужную дорогу. Проходила она в основном по лесистой местности. Могучие сосны надёжно прикрывали заснеженную землю от солнечных лучей, что даже не верилось в приход весны. Во время пути так сложилось, что Макар и Александр составляли авангард обоза, а Пётр прикрывал тыл. Родственникам было о чём поговорить. Хотя говорил в основном Макар. Он пылко рассказывал о походах против поляков под руководством князя Бельского. Заодно, как более опытный и повидавший жизнь товарищ, учил Александра ориентироваться в здешних землях. Первые дни Холодов слушал рассказы с большой охотой, задавал много вопросов, а потом начал терять интерес. Несмотря на то, что его основной специализацией в монастыре было "оружейное дело", диплом лейтенанта он получил не за красивые глазки. То есть прекрасно понимал тактику и стратегию боевых действий. К тому же хорошо помнил по урокам истории все знаменитые битвы. Сейчас же рассказы Макара больше напоминали ему разбойничьи набеги, да и те по большей части подготовленные неумело. За что и поплатились, попав в засаду. Однако эти мысли Александр держал при себе, не желая расстраивать родственника. Расскажи он ему про порядки и дисциплину в армии Римской империи, особенно про децимацию, вот бы Макар обалдел. Но, скорее всего, не принял бы такого. Князья, бояре, шляхтичи, дворяне — все они, несомненно, были людьми смелыми и отважными. Только чересчур кичливые и плохо управляемые. Каждый сам за себя. Наверное, поэтому, что у Польши, что у Литвы единой армии не наблюдалось. А вся война больше напоминала беспорядочные разборки между соседями, которые зачастую воевали то за одних, то за других. У Александра такие свистопляски отклика в душе не находили. Другому их учили в монастыре, совсем другому. Одно радовало, что князь Бельский, под рукой которого служил Макар, оставался верен Михаилу Олельковичу и православной вере, надёжно прикрывая от ляхов юго-западные земли Руси.

— А я смотрю, тебе не шибко по душе рассказы Макара? — спросил его на привале как-то Пётр. Спросил, когда поблизости не было посторонних ушей.

— Как будто ты знаешь, о чём он мне говорит, — усмехнулся парень.

— А чего тут знать? — располагающе улыбнулся агент по особым поручениям. — Я с ним от самой Москвы еду. Да и там не один месяц тесно общались. Воин он, конечно, славный. Тут спору нет. Только его рассказы о ратных подвигах быстро утомляют. Поучительного в них мало, а вот хвастовства в избытке. Попы называют это: "Тешить своё тщеславие", приравнивая сие действие к рукоблудию.

— А ты, значит, подобным э-э... рукоблудием не страдаешь? — огрызнулся Холодов.

— А я не человек что ли? — ещё шире улыбнулся Пётр. — Могу так прихвастнуть, что сам себе удивляюсь: "Какой я молодец!"

— Что-то я не заметил...

— Это потому, что я, ко всему прочему, ещё очень скромный! — продолжал шутить Пётр, заражая своим весельем собеседника.

— То-то ты от скромности сразу три пистолета за пояс засунул, — подколол его Александр. — Боишься кого?

— С этими пистолетами я никого не боюсь! — Пётр состряпал самодовольный вид.

— Вот как! — хмыкнул Холодов. — А ты знаешь, что эти пистолеты придумал я?

— Да, ну, на..! — скепсис настолько явно отразился на лице Петра, что Александр, желая доказать свои слова, рассказал ему, как он с Лёшкой Кувшиновым на пару изобрёл зарядный механизм для пистолета...

— Вот так вот! — теперь самодовольство пёрло из Александра.

— Так, значит, ты сам можешь делать такие пистолеты?!

— К сожалению, не могу, — огорчённо вздохнул Холодов.

— Почему? — Пётр состряпал удивлённый вид.

— Секрета одного не знаю.

— Какого?

— Как пружина делается.

— Что, совсем не можешь делать пружины?

— Могу, — нехотя ответил Александр. — Только ломаются они очень быстро.

— Это плохо.

— Ещё бы, не плохо! — сжал кулаки Холодов, и вдруг задал вопрос, который, похоже, мучил его давно. — Вот скажи мне, ты умеешь ловко добывать разные сведения... а сможешь разузнать тайну пружины?

— Ого! Ну, и вопросики у тебя... — хмыкнул Пётр и, сдвинув папаху набекрень, почесал свой затылок. — А давай, услуга за услугу?

— Это как?

— Ты же понимаешь, что сведения, которые я добываю, берутся не из воздуха?

— Понятно, что тебе их люди рассказывают.

— Не всегда рассказывают, — улыбнулся Пётр. — Порою приходится подслушивать, подсматривать... Но не суть. Думаю, ты, когда слушал рассказы Макара, понял, что многие князья и прочие вьющиеся возле них людишки, больше пекутся о собственной корысти, чем об общем благе.

— Есть такое, — согласился Александр.

— Так вот, я Захару и Глебу полностью доверяю. Однако, как только они войдут в силу, к ним потянется много разного люда. И цели у этих людей будут разными. Кто-то придёт сам по себе, в надежде получить защиту или поддержку. А кого-то могут прислать с определённым умыслом. И поверь мне, задачи у этих посланцев будут далеки от миролюбия. Поэтому, чтобы своевременно реагировать на происки врагов, я хочу знать, какие события происходят в этих землях?

— Хочешь соглядатая из меня сделать?

— Александр, — Пётр широко развёл руками, — услуга за услугу. Я помогаю тебе, ты — мне. Да и цели у нас с тобой одинаковые: недопустить на эти земли ляхов и басурман. Или у тебя другие планы?

— Нет, — помотал головой Холодов.

— То-то же! Кстати, если хочешь, я могу поспособствовать твоему возвращению в Москву. Но сразу скажу, случится это не быстро. Как минимум пара лет пройдёт...

— Я подумаю над твоими словами. Как что-то надумаю, так дам ответ.

— Как скажешь, — не стал настаивать Пётр. — А пистолеты, тобою придуманные, и вправду хороши. Только камень для высечения искры чересчур мягкий. Быстро выходит из строя, крошится... Постоянно следить надо... Я нашёл в Москве одного умельца, который подобрал мне более надёжную замену.

— Расскажи! — моментально загорелся Александр...

Так и двигался караван не спеша. Время от времени дорога проходила через населённые пункты. Только выглядели они слишком неказисто. Среди уродливых пепелищ, занесённых снегом, то там, то сям угадывались приземистые избы, крытые соломой. Народ не стремился выходить к путникам навстречу, предпочитая хорониться и наблюдать издали. Иногда на пути вырастали небольшие остроги, прозванные почему-то городами. Спрятавшиеся за деревянными стенами люди гостеприимством не отличались. Тогда приходилось договариваться о проходе. Но как только местные жители узнавали, что пожаловали не бедные купцы, охотно зазывали их на постой, живо интересовались новостями... На пятнадцатый день вышли к Киево-Печерской лавре. Вид у монастыря был сильно запущенным. Побывавшие тут два года назад отряды Крымского хана Менгли I Гирея учинили страшное разорение. Однако часть монастырской братии смогла спастись в те тревожные дни. Поэтому службы велись, обитель потихонечку восстанавливалась. Хотя не сказать, что народ валил сюда валом. Скорее наоборот. Оживление происходило лишь по воскресным дням, когда к храму стекались жители ближайших хуторов.

Московских "купцов" монахи приняли радушно, поэтому наши герои не поскупились на пожертвования. Здесь же они узнали о трагедии, которая случилась в семье Великого князя Михаила Олельковича... Во время свадьбы, которая проходила в Вильно (нынешний Вильнюс), были отравлены его сын и невестка. Подозрения в злодеянии пали на ляхов. Именно после этой новости Александр подошёл к Петру и согласился снабжать его информацией. Затем они договорились о способах связи между собой.

Глава 16.

По сути, Киево-Печерская лавра находилась в Киеве. Однако до самого города пришлось плестись ещё один день. Узкая дорога, прозванная Берестовой, плутала среди леса, холмов и оврагов, а сама бывшая столица Руси уместилась в пределах Подола. Народа тут проживало около трёх тысяч человек. Застройка была сплошь деревянной. Основным типом зданий являлись двухэтажные дома. Изредка встречались строения повыше. Детинец же, что возвышался над Подолом, стоял запущенным. Похоже, Великому Литовскому князю было не до своей вотчины. Хотя воеводу в город он назначил. Некий боярин Демид Чаплищев осуществлял от его имени исполнительную, военную и судебную власть. Двор киевского головы находился тут же на Подоле, поближе, так сказать, к воде (к Днепру). Но, чтобы было видно отличие от прочих дворов, территорию он занимал поболее остальных, да и сами воеводские хоромы ушли к небу аж на целых четыре этажа.

— Эх, не в добрый час вы пожаловали, — сокрушался десятник, который в составе охраны стоял на городских воротах и взялся сопроводить "купцов" до боярского двора.

— А что случилось? — спросил Пётр, бросив внимательный взгляд на воина.

— У воеводы нашего единственная дочка сильно захворала. Уже второй день находится при смерти. От этого ходит он темнее тучи. Холопы боятся на глаза ему попадать.

— А сколько дочке годков?

— Двенадцатая весна пошла...

— О-о! Так она ещё совсем девчушка, — Пётр грустно покачал головой. — А чем заболела сердешная?

— Застудилась шибко. Хрипы в горле, задыхается...

"Надо же, — подумал агент по особым поручениям, — простой десятник, а столько знает. Не иначе, как вхож в дом к самому воеводе? Интересно, а кто лечит девочку?"

— Боярыня монахинь пригласила, — словно отвечая на вопрос Петра, продолжил десятник, — чтобы молитвами к Пресвятой Богородице спасти душу грешную...

— Это когда же ребёнок нагрешить-то успел? — удивился Пётр, а едущий рядом с ним Александр презрительно хмыкнул, выражая таким способом своё отношение к "лечению" девочки.

— Человек рождается в грехе и умирает в грехе, — ответил десятник, словно повторяя чьи-то слова, и невесело перекрестился.

— Тогда поехали скорее, авось спасу дочь воеводы! — нетерпящим возражения тоном заявил Пётр.

— Неужто лекарскому делу обучен? — удивлённо спросил десятник, но кобылку свою подхлестнул.

— Обучен, обучен! — бодро кивнул агент по особым поручениям, а сам подумал: "Если не получится спасти девочку, то делать в Киеве больше нечего. Воевода с горя все планы может порушить".

Оставив караван и дальше плестись по раскисшей весенней улице, десятник и Пётр устремились вперёд, разбрызгивая во все стороны грязь, что летела из-под конских копыт.

— Открывай, давай! — не слезая с лошади, десятник затарабанил кулаком по воротам, что вели во двор к воеводе.

— Кому там неймётся? — из-за ворот послышался неприятный, скрипучий голос привратника.

— Лука это, десятник! Не признал что ли? Или совсем на уши тугим стал?

— И чего тебе, Лука, надо?

— Ты что, старый пень, совсем ума лишился? Будешь мне тут ещё вопросы задавать! Открывай, давай...

— Не велено никого пускать.

— Это ещё почему? — удивился десятник.

— Дочь у воеводы при смерти...

— Я знаю! — перебил Лука. — Поэтому лекаря привёз. Открывай, давай, а то ворота вынесу к чертям!

— У-у, богохульник! — скрипучий голос привратника дал петуха.

— Кому там неймётся?! — со стороны двора раздался гневный, властный окрик.

— Демид Андреевич, это я, Лука! Лекаря привёз, — тут же отозвался десятник, признав воеводу.

— Были уже лекари. Никакого проку от них! Гони его в шею!

— Воевода, ты совсем умом тронулся?! — не сдержался Пётр. — Или тебе жизнь дочки не дорога?!

— Это кто там такой смелый выискался?! — казалось, что от тона, каким был задан вопрос, наэлектризовалась вся атмосфера вокруг.

— Тот, кто твоей беде помочь хочет! Хуже всё равно не будет, — громко ответил Пётр и подмигнул десятнику, который нешуточно подрастерялся от перепалки лекаря и воеводы.

На какое-то время в воздухе повисла тишина. Потом за воротами послышался непонятный шум и вскоре они, жалобно скрипнув, распахнулись. Перед не прошеными гостями предстал широкоплечий мужчина лет сорока, одетый в богатое домашнее платье, подпоясанное широким кожаным ремнём с серебряными вставками. Стоял он широко расставив ноги, подбородок, поросший густой растительностью, опущен к низу, как у бычка, готового кинуться в атаку, а из под косматых бровей недобро поблескивали тёмно-карие глаза. Правая ладонь мужчины сжимала рукоять сабли, которая пока ещё покоилась в ножнах, но была готова в мгновение ока обнажить свои грани. Не сговариваясь, Лука и Пётр покинули свои сёдла и поклонились хозяину дома.

— И откуда, лекарь, ты взялся? — не меняя позы, спросил воевода, продолжая буравить Петра глазами.

— Я из тех ворот, откель и весь народ, — без тени улыбки ответил Пётр, сохраняя на лице полное спокойствие. — Лучше покажи мне свою дочь, авось смогу помочь душе безгрешной.

— Ну, смотри у меня, сам напросился, — чуть подумав, заявил воевода. — Не вылечишь, шкуру спущу!

— Демид Андреевич, а как быть с купцами? — решился обозначить себя десятник.

— Что за купцы?

— Из самой Москвы прибыли... Караван следом за нами идёт...

— Из самой Москвы... — задумался воевода, потом резко вскинулся и крикнул привратнику. — Васька, купцов встретишь и разместишь со всем уважением. А ты шагай за мной, — это уже Петру.

Пётр снял с коня походный рюкзак, в котором хранился ящик с медицинской аптечкой, передал коня какому-то служке, прибежавшему на крик привратника, и поспешил за боярином в дом. Подниматься пришлось на третий этаж. Здесь в довольно просторной горнице находилась больная. Девчушка лежала на лавке, укрытая тёплым лоскутным одеялом. Её голова, включая верхнюю часть туловища, покоилась на здоровенной подушке, по которой разметались тёмные девичьи волосы. На лоб была наложена влажная тряпица. Девочка тяжело дышала и беспокойно металась, словно в бреду. На краю кровати сидела ещё не старая женщина, неуловимо похожая на страдалицу. Она постоянно поправляла ей тряпицу, которая сползала со лба на лицо, и что-то шептала.

По соседству с горницей находилась ещё одна комната, откуда сквозь неплотно прикрытую дверь доносились заунывные молитвы. Видать монахини, таким образом, отрабатывали свой хлеб. В самой горнице было душно. Виной тому являлась жарко натопленная печь, украшенная изразцами. Правда, трубы она не имела, и весь дым выходил через волоковое оконце, что не прибавляло воздуху свежести. Свет в помещение попадал через три глухих окна, застеклённых слюдой.

— Слышь, Демид Андреевич, а тебе самому не кажется, что в горнице дышать нечем? — обратился к воеводе Пётр, быстро оценив обстановку.

— Кто это? — на звук постороннего голоса вскинулась женщина, что сидела подле больной.