Ландскнехт. Часть вторая.

Как звезды проступать стали — тут и второй наш раненый затих. Прикопали и его быстро, разгребши только что насыпанную на могилу рыхлую землю. Разожгли заготовленные костры. Отскочили в сторонку чуть, мало ли кто сдуру на огонек пальнет. Навьючились-засупонились. Похватали ружья. Ну, вот и все. Время. Сейчас оно нам не деньги, оно нам — жизнь. Сумерки в горах моментально падают — пока готовились — а уже и все, темнота, глаз коли, если от костра-то глядя. Разделил на тройки всех, велел винтовки за спину, револьверы взять рейтарские. Мы с музыкантом, кому рейтарских не досталось — в центре, с винтовками, остальные дозорами на все четыре стороны, в тридцати метрах. Музыкант за мной становится старшим, если меня убьют. Он, кстати, гад такой, сверх всего груза, что и у всех, свою дудку навесил, в чью-то плащ-палатку замотав. Упрямый. Колл его звать. Потом по тройкам назначил, по очереди старшинство, если командира выбивают. Первым — командир первой тройки — Бирэ, как последний вольный. Потом — только штрафники остаются. Назначил, сам не пойму с чего — командиром второй тройки Борова, третьей Петера. Четвертой — рыжего, Бруно. Вот таким порядком и будут командовать, буде убьют кого старше. Это, если конечно разглядим, кого когда убило. Темнота уже, глаз коли. Только бинты, раньше белые, а теперь в пыли изрядно повалянные, на предплечье правом у каждого чуть видать в ночи. Чтоб своего сдуру не застрелить.

— Пора. Двинули, братцы!

Пошли не к городу конечно, и даже не вбок — пошли по диагонали от дороги на запад, в другую сторону от того места, куда бы нам надо пробиваться. Потом крюк сделаем, обойдем. Сегодня ночью спать не придется, до утра надо быть в лесу.

Первый выстрел долетел до нас спустя полчаса, когда мы уже начали забирать левее с нашего курса, намечаясь в обход.

* * *

Пострелять больше не пришлось. Два дня блуждания ночами по лесу и горам, один сорвавшийся в пропасть, отощавшие на жранье ранцы, и двое раненых. Ранены они были еще в бою — но тогда просто перевязали, посчитав мелочью — а теперь простреленная рука у одного стала опухать, а вот со вторым вышло еще хуже — у него было пробито картечиной плечо. Сначала и он сам храбрился и даже ранец тащил. Потом его ранец опустошили, и он пошел налегке. Дальше — больше — плечо стало опухать, у него начался жар — какое-то время вели его под руку, а последние километры до нижнего укрепления пришлось его тащить на плащ-палатке и винтовках. Потому задержались, и на опушку вышли не как планировали, к утру, а днем. С одной стороны хорошо, если на укреплении все же свои, не пристрелят сдуру. С другой — если не свои — расчехвостят на подъеме. Но пока обдумывал — нарисовались трое в лохматках — секрет егерский. Наблюдали они за нами, похоже, давно, потому как были в курсе и вопросов много не задавали — но часовых я корить не стал — этих я уже насмотрелся, ниндзя чортовы. В лесу их переиграть сложно. Спросили — кто и откуда, помигали своим в укрепление зеркальцем, дождались ответа, и велели идти напрямки туда. Там нас встретил небольшой отряд драгун, которые вообще сразу велели переть дальше, на перевал. Даже привал сделать не разрешили. Пришлось вставать у родника, а дальше уж и дошли.

Встречали нас ну вот нифига не радостно. Даже наоборот. Сразу окружили комендачи, отогнали всех нас в сторону от лагеря и там оставили под охраной сидеть. Хорошо не под арест сразу. Явился Кане, принял доклад, осмотрел убогое воинство...

— Ну, и как же так? Как ты, взводный, всю роту мою угробил? А полк весь где? Пожалуй, вы все тут — дезертиры просто, и надо бы мне вас всех просто расстрелять — музыкант вскинулся, собирался было что-то вякнуть, пришлось в бок толкать — Но так уж и быть, я схожу, побеспокоюсь за вас...

— Вот сука — выдохнул Колл, когда капитан ушел, велев сидеть на месте и отдыхать пока — Ну и сучара этот Кане, слышал я про него, да все раньше не приходилось...

Впрочем, я уже немного просек повадки капитана, потому особо не переживал. Велел располагаться на отдых — а вскоре появились ведомые Варсом и Баргеном солдатики с термосами. Велел доставать припасенное, жрать — так жрать, хотя мы третий день как не голодаем. Поздоровался с сержантами — а те даже как-то по-свойски, скалятся, Варс даже руку пожал. Перво-наперво спросил как насчет раненых — нахмурились, Барген махнул солдатикам, чтоб термоса ставили и за носилки. А потом опять к нам подошел. Кроме термосов еще и выпить принесли, и нифига не вино — всем налили, даже штрафникам, не чинясь. Удивительно.

— Ну, выпьем... Есть за что — многозначительно и чуть загадочно сказал Варс — Заодно и помянем всех. Все одно больше этой чарки никто вам сегодня не даст, да и не советую пить больше. Будем!

— Ух... — поморщившись, закусил мясом и спросил — А если без загадок, господин сержант? По-простому бы?

— А по простому, братец... По простому, сейчас вас всех построят, и амнистию объявят... А ну, тиха! Я знаю, что говорю. Знаешь, куда капитан пошел? Он сейчас в канцелярии велит вычеркивать всех вас из списка павших. Ага. На которых уже амнистия объявлена. Как на искупивших, кровью и делом. Да-да. А Амнистию отменить, сам понимаешь, нельзя. Барон только может.... Но не будет. Так-то. Так что есть за что.

— А дальше-то как, вашбродь? — Бруно влез в разговор — Куда ж нас теперь?

— А вот этого — не знаю. Я вам уже не командир. Давайте, рубайте, до вечера все одно ничего больше не будет, и это-то с кухни остатки собирал. Не ждали же вас.

— Да у нас, вашбродь, и своего напасено!

— Да уж вижу — богато набрали. Ай, хороши — с пистолетами все!

— А то, Варс — решил пробить немного я тему — ты на мой карабин глянь!

— А ну-ка! — смотрю — спокойно принял такую наглость сержант — Показывай! Ого! Рюгельской работы! Месячной выплаты моей стоит! Ай, красавец! А ну, рассказывай, как все было?

Пришлось рассказывать, благо есть особо и не хотелось. Слушали сержанты не перебивая, только уточняя вопросами всякие подробности. Потом Барген похмыкал, и сказал:

— Да, взводный, это ты промашку дал. Со стрельбой-то. Нельзя было залпом бить. Надо было на шеренги разбить, и шеренгами, а еще лучше цугом — сигнал к прицеливанию — выстрел товарища справа, а там по готовности огонь. Тогда бы больше выбили. Так-то вышло, что в иную цель и по три пули поди попало, а в другую и не стрелял никто. Залпом надо если или уж совсем густо идут, или цепи в упор вышли, или если мало их и удирают. Так-то вот. А вблизи что — это бывает. Чуть бы раньше огонь открыли — чего испугались, винтовки длинные, штыки есть. Но и так хорошо разошлись. Револьвер-кось покажи, братец — обратился он к сидевшему рядом штрафнику, несколько обалдевшему от такого обращения, с непривычки, наверное — Ага, рейтары из горских частей, понятно. У армейских рейтар карабина нет, и револьвер еще больше, на семь патронов, и с прикладом складным, они ими и заместо карабина пользуются. А горцы таким обходятся. Повезло вам, что они из карабинов стрелять не стали — видно, смутили вы их, начав издалека метко стрелять. Да, знатная игрушка... Ну, что, все поели? Собирайтесь помалу, сейчас поди и капитан явится.

* * *

Трясемся мы на телеге по пути в Речной, а я все понять не могу — как оно все так повернулось? Удачно или наоборот? Жив вроде — значит уже удачно. Да не просто жив — еще и цел и орел! Выстроили нас, зачитал Кане об амнистии, и о том, что его рота ввиду потери личного состава выводится из боев и отправляется на переформирование в Речной. И там уже вся наша дальнейшая судьба и решится. Потому что амнистированы посмертно были, и теперь есть нюансы. И Колла с нами прихватил, заявив, что про него тоже там все решат. Собственно-то говоря — просто потому, что баронских частей тут больше и нету, они или впереди укрепление контролируют, или отошли назад в Свирре — а тут только союзные солдаты оборону крепят. Вот и потащились мы в форт. Нас на телеги посадили, Кане на лошадке. Раненых пришлось оставить, причем тяжелый помер. Вот гадство — обидно. Знал бы — бросили бы или дорезали на месте, как в беспамятство впал. Сколько его, гада, на себе перли, а он помер. Второй же, врачи говорят — выживет, но не скоро еще. И руку могут и оттяпать, еще не ясно. Вот и едем мы — ажно целых одиннадцать рыл, славная штрафная рота капитана Кане. И ведь — уважают. Бруно, назначенный мною каптенармусом моего взвода — формально-то я пока еще командир взвода, раз Кане не объявил иначе, отправился выбить нам довольствие на дорогу. Нарвался на такого же, как и он сам — честного и упертого. Но как только Бруно четко выдал, кто мы такие и куда и зачем отправляемся — союзец сдулся и тут же все выдал, а его подопечные, говорил Бруно, даже с опаской поглядывали. Да и другие говорили — уже тут среди союзцев, после нас прибывших, легенды ходят, про то, как штрафники и штурмовики баронские эту крепость брали. Особенно ужасы рассказывают про огнеметчиков, а казематы, где до сих пор жареным воняет, стараются не использовать. Ничего, шпана приморская, вот доберутся сюда валашцы — на себе все примерите. Хотя солдаты справные эти союзцы, они пожалуй с валашцами совладают. Ну да это все пока что — уже не моего ума дело.

* * *

К Речному прибыли на другой день. Дорога в горах все же небыстрая совсем, хотя и не далеко вроде. Встретил нас форт опустевшим лагерем для пленных и развернувшимися строительными работами. Место нам нашлось в воротном бастионе — все остальное уже занято. И солдатами и складами. По реке снуют паровики с баржами, корабли идут, серьезная навигация такая. Взялись наши вожди за дело, нечего сказать. Внушает.

А вот мы оказались во всем этом водовороте как бы лишние... Пока — лишние. Третий день, как бездельничаем. Выправили нашим всем амнистию, все по форме. Мне, так уж карта легла, вышло повышение. Снова эти тонкости — раз вверенное подразделение полностью искупило вину досрочно — то командир, если он из вольных-не штрафных — поощряется. Положено так. И стал я сержантом. Впрочем, и Варс, и Барген, да и сам Кане, как я понял, тоже не в накладе — но до нас довели только в части, нас касающейся. А дальше — непонятки. Рота — расформирована, ввиду данных обстоятельств. А нас всех.... Мне вроде как было бы положено теперь принять отделение, но где и когда — неясно. Тут-то бывшие штрафники и отмочили — баронскому майору, тому, что с Кане тогда прибыл в городок — шестеро из девяти выдали просьбу оставить их в моем подчинении. Так нас отделением неполным куда и отправить. И все там — и вот ведь радость — и Петер и Боров. Да еще и Колл к нам напросился... Майор хмыкнул, но велел ожидать приказа, пока пребывая в его распоряжении. Кане на другой день куда-то отбыл, правда, зашел попрощаться. Слез не лил, напутствовал кратко, пожелав удачи всем. Сержанты с ним отправились, мы только и успели обмыть мою лычку, да и то так, без должного усердия. С ними отправился и Бирэ, напоследок мне высказав:

— Злой вы человек, господин сержант! И лошадей не любите вовсе! И помню я, как вы говорили на привале, что конятина вкусная. Нельзя так. Не хорошо. Пусть разведут Брат с Сестрой наши дороги, чтоб нам больше и не встретиться!

— Да пошел ты — ласково ему ответил. Вот как доберусь до приличного места — закажу сервелата и вяленой конины, и пива выпью за его здоровье и межвидовую любовь. То есть этого козла к лошадям. Гринписовец херов. Конефил.

Еще через день снова нас построили — и сам майор зачитывает приказ. Так, мол, и так, ввиду того, что наш взвод бежал от неприятеля, оставив в беде товарищей из свиррского первого номерного полка барона Вергена, и не добился победы над врагом, а так же предпочел геройской гибели в бою постыдное отступление — то господин барон Верген нас в рядах своей армии видеть не желает. Однако, удовлетворяя вполне заслуженное нами право на военную службу — предлагает нам перейти в армию рисского князя, с сохранением всех условий и выплаты увольнительного пособия.

Мы, как услышали, немного сначала все офигели. Как это таки почему? А потом, посидев за чаем в каземате, решили, что таким образом нам барон намекает, чтоб язык за зубами держали. Некрасиво там вышло с свиррским ополчением. Но, правду говорят — к своим барон честен, слово держит и лишнего не возьмет. Пожалеть — не пожалеет — отправили нас в ту мясорубку, и ничего. Но уж коли выжили — то вот так. И увольнительное пособие еще — две месячных выплаты! Ого! Ну а что языком трепать не стоит про барона — и так всем ясно. В общем, согласились мы на перевод в рисскую армию. Благо что не сложно и не долго — рисский офицер тут тоже в Речном имелся, и как раз формировали маршевую роту. Туда нас и зачислили. Быстро и непринужденно. Выдали форму — не штрафную, а серо-зеленую, что-то среднее между баронской и союзной, почти как знаменитое фельдграу. Добротные сапоги — я все жалел, то не разул убитых рейтар, больно уж там сапоги хороши у них были, но ведь не поняли бы и психовали, оне ж все суеверные. Так тут выдали и не особо хуже-то. И не как в валашской армии, ботинки с гетрами — а именно что сапоги. Кепка у них конечно дурацкая. Какая-то помесь австрийской кепи и польской конфедератки — во все стороны все торчит. Но, ничего не попишешь — узнаваемый силуэт это залог того, что свои не пальнут сгоряча. Хотя — и враг ждать не станет. Но все ж от своих — обиднее помереть. Оружие нам выдать обещались уже не здесь, на месте — но у меня-то все свое. А остальные — перебедуют как-то до поры. Тут еще курьез вышел — револьверы-то трофейные, кроме тех, что у Колла и Бирэ были — все на меня трофеями пошли. Не положено штрафнику трофеить оружие. И вот остались у меня восемь рейтарских револьверов, ни уму, ни в фольксваген. Да и патроны к ним. Не долго думая, сдал их по хорошей цене — ого! — полтора золотых за штуку. Баронский оружейник, которому я их сбагрил, аж приплясывал от удовольствия. Ну и ладненько. Револьвер армейский оставил себе да еще маленький у меня есть. Однако, при-иг-г-го-о-оди-и-ится.

А вот пошел сдавать форму и прочее — и нарвался. Зачмыренный сушеный червяк мне вымотал душу за выброшенную винтовку. И как узнал — вознамерился забрать у меня в казну трофейный карабин. 'По квитанции корова рыжая — одна штука, брали мы ее одну, и отдавать будем — одну. Чтобы не нарушать отчетности!' Как говорится — положено — ешь! В итоге я начал выходить из себя, и этот сморчок устроил мне мозгоклюйство, что, мол, рассуждают всякие, считают себя исключительными, только потому, как где-то там повоевали, а, между прочим, это вам не это, и вообще! А тут тоже не дураки сидят и не хуже вашего! Тут уже я психанул, потому что мне просто надоело, и нарвался я, как он думал, на страшную кару — он меня заставил заплатить в полковую казну стоимость винтовки. Аж целых два золотых — она, наверное, и новая столько не стоила. Но на текущий момент, с учетом всех выплат — для меня это сущие копейки. На том я с армией барона и расквитался.

Так вот как-то. Завтра у нас у всех увольнительная на весь день — в город пойдем, гулеванить. А послезавтра день на подготовку — и к вечеру грузимся на пароход.