Червич пошевелился. Он не понимал пока, что это не сон, но потянулся к юноше всем существом. В танце рук, гибкого тела поднялся в воде серебряным ангелом, за головой которого колыхались искры волос, на кончиках которых горели звезды.

— Ты — мечта. Моя мечта, — губы потянулись целовать, руки обвили шею. — Мой сон... Мои... — Гнейтта внезапно распахнул глаза и осознал, что не спит, и отпрянул испуганной быстрой рыбкой, ринулся прочь и исчез в вертикальном потоке посреди покоев. Оттуда он несколько минут смотрел на того, кто вошел в покои без разрешения. Принюхивался к знакомому запаху и часто моргал.

— Тайлэ? — червич произнес имя, явно не веря самому себе.

Аффа оттолкнулся от стены норы и оказался рядом с любимым.

— Тайлэ? — он грустно улыбнулся и бережно взял серебряного за пальчики. Реальности опять дрожали испуганными птицами, грозя разлететься навсегда. — Тайлэ? — рука ласково коснулась лица ангела. — Ты этого хочешь? Я буду таким, как ты хочешь, — он аккуратно поднес пальчики к губам. Человеческий жест? Нет?

— Что ты? Я... — смущение затопило Гнейтта, который не смел покинуть поток и продолжал смотреть на аффу через тонкую грань. — Ты... Игорь? Как же так? Как ты мог? Ты играл со мной? — червич обиженно заурчал, словно его обманули. — Я тебе доверился, ты скрывал? Я тебе отдал все... Ты играл?

Аффа потянулся к серебряному и полностью раскрылся.

— Я не знаю, кто я... Я буду таким, как ты хочешь... Я люблю тебя.

Он продолжал слышать тонкий свист граней, но не мог понять, что это значит. Что ему делать, кем быть, как быть... Главное — не отдать, защитить. Уберечь ясное чудо, что сейчас с таким трепетом и недоверием смотрит. Аффа погладил тонкие серебряные пальцы и просяще улыбнулся.

— Нельзя... Нам будет плохо. Я могу любить, а тебе нельзя... Игорь, — Гнейтта бросился в объятия аффы и зарылся в него, как в единственную радость. — Ты вернулся другим. Ты был прав — нельзя быстро измениться. Значит, ты таким и был... Ты вернулся...

Вернулся... Странный светловолосый голубоглазый юноша растворялся в одном из слоев сознания, запечатлеваясь там навеки. Он не уходил, он просто привносил новые образы в аффу. Вернулся... Тайлэ обвил червича, прижимая к себе. Мой... Сладкий, серебряный...

Аффа втянул в себя запах и образы Гнейтта. Он накрыл поцелуем и лаской любимого. Нежного, ласкового, единственного...

Когда-то давно Гнейтта отказывал себе даже в малости — он не смотрел на того, кто трогал его бедное одинокое сердце. Он боялся, что Ктулху почувствует, поймет, что аффа, столь приближенный к самому богу, столь сильно влюблен. А теперь, когда надежда растаяла в пучинах без дна, вдруг случилось настоящее чудо...

— Для меня ты все... — с дрожью пробормотал червич.— Кем бы ты ни был.

Несколько отливов и приливов Цийкон размышлял над тем, что же произошло в тот вечер, когда он, шутя, поднялся с компанией на поверхность океана. Несколько смен вод изменили полностью судьбу молодого аффы из-за появления в личном жилище двуногого, который казался изначально слабым и ничтожным, но укравшим червича, которого молодой охотник обхаживал много лет. Сердце недоступного Гнейтта непонятно почему растаяло.

Друг, любимый червич, который направлял, который веселил, который скрашивал часы одиночества, достался мелкому. Сумевшему обмануть в бою и подарить чудовищный ядовитый поцелуй. Позор на весь род Цийкона. Да, именно так сказал Ктулху на последнем приеме, где опять встретился злополучный Иххорь, так внезапно изменившийся и столь высоко взлетевший. Всякий бы сказал — ему благоговеет фортуна, но мало верилось в такую глупость.

Веселая Айка, махая алым хвостом, переливавшимся рубинами, сообщила хозяину на ушко, что говорила с айлой Черного Короля. Что та целовала ее и обнимала, что шептала, какая у Цийкона великолепная рыбка, что утверждала, будто скоро во дворце скоро все переменится. И быть новому трону.

Тогда Цийкон возмутился наглой выдумке яркой и веселой игруньи, но после глубокого мрака ночи, один из афф, что встретился по пути с охоты, сообщил будто вернулся сам Путь.

— Эй, Айка, — рассерженный, не отдохнувший, позвал из норы аффа, поднимаясь и сонно шевеля щупальцами. — Собери меня, подбери самые лучшие дары, которые хотела бы получить сама и пошли Вайле.

— Вайле, — прекрасные глаза стали круглыми и несчастными. — Ты меня разлюбииииил, — запищала она и заметалась из стороны в сторону, раскидывая все вокруг. — Не любишь... несчастная Айка. Бедная одинокая Айка. Никто не хочет с ней играть. Ты не хочешь. Ты с Иххорем хотел. Ты с Гнейтта хотел... Ты теперь с Вайлой, да? да... да... да...

— Прекрати, — зарычал аффа и поймал рыбку щупальцем, притянул ближе и поцеловал со страстью. — Неси мне самый лучший... И приготовь подарки. Я должен знать, что происходит во дворце. Не нравится мне все. Если Гнейтта обидят, я просто не переживу.

— С чего ты взял? Почему ты думаешь, что ему нужна твоя помощь? Он вообще сам выбрал...

— Замолчи! — Цийкон сильнее сдавил Айку в объятиях, и та почти сразу закивала согласно и сдалась. С каким безумством она минуту назад бушевала от ревности, с такой же нежностью теперь собирала в гости дорогого аффу.

Тот отправил гостинцы главной айле с посланием, запечатленным в пузырьке воздуха, надеясь, что первая среди прочих рыбка снизойдет до короткого свидания и та пригласила Цийкона поговорить очень скоро — не прошло и часа. Аффа прибыл во дворец Черного Короля инкогнито, даже вошел не с парадного подъезда.

— Что ты желаешь? — выплывая в маленький зал, предназначенный для игр айл, Вайка позаботилась о защите. С ней явились две еще совсем юные рыбки — настолько глупые, что вряд ли бы запомнили разговор. Но вооруженные и обученные, как настоящие акулы.

— Твоей милости, — отозвался Цийкон. — Скажи мне все, что знаешь про нового аффу. Скажи мне правду о том...

Вайла блеснула синими сумерками.

— Айка проболталась? Что же, я сказала ей не зря. Да, вернулся аффа, приговоренный к смерти. Он получил Гнейтта. Он вновь захочет взять и трон, если справится с Ктулху. Закончится эра древнего бога. Придет иное, страшное... Придет бог. Истинный бог океана. А мы исчезнем.

В углу комнаты кто-то зашевелился. Вайла обеспокоенно засветилась, превращая пространство в светлую дымку. Малыш с земли. Теперь его выпускают плавать по дворцу.

Пьер растерянно замер. Он понял, что происходит что-то странное — Вайла, которую он немного побаивался, незнакомый аффа, вооруженные айлы. И непонятный разговор... Червич нервно затрепетал хвостом, уставившись огромными глазами на главную рыбку.

— Ты заблудился, малыш? — спросила та мягко, стараясь не напугать маленького червича и так перепуганного присутствием огромного синего аффы. — Тебя никто не обидит.

Цийкон тоже не сводил взгляда с совершенно невообразимого создания. Откуда? Совершенный ребенок. Прелестный... Здесь?

— Вайла, кто это?

— Пьер. Он с земли. Там родился. Червич прятал, вероятно, — айла поманила маленького, но тот не собирался приближаться.

Малыш продолжал наблюдать из своего угла за всеми, хлопая глазами. С тех пор, как Ктулху с Тайлэ окончательно преобразовали его, Пьер забыл землю, разве что иногда какие-то смутные образы в мозге заставляли совершать странные действия — например, танцевать в потоках воды. В остальном он был как ничего не понимающий ребенок, но некоторые вещи и существ опасался инстинктивно.

Внезапно Пьер извернулся и быстрой молнией бросился к выходу.

Там его и словили быстрые айлы, которые теперь держали вырывавшегося червича очень крепко.

— Хочешь сказать, — протянул Цийкон, — что Пьер был человеком?

— На земле у нас всех появляются ноги. Не знал? — Вайла засмеялась. — Ах, как ты бываешь наивен, милый Цийкон. Этого малыша будут готовить стать хорошим червичем для игр короля. Он его уже вскрыл и теперь почти каждую темную воду обвивает щупальцами.

— А Раймийен?

— Ядовитый. Непокорный. Не дается. Ктулху обвил его сетью. Бедняга почти день катается по мху. Он либо лишится рассудка, либо сдастся и станет играть.

— Не сдастся, — почему-то мрачно заметил аффа. — Я десять лет Гнейтта уговаривал. Если нет контакта, бесполезно.

Пьеру стало совсем страшно. Сеть? Больно? Он еще раз дернулся и жалобно уркнул. Как всегда в минуты страха, волосы у него начали светиться и потихоньку распрямляться. Ядовитые железы еще не были до конца развиты, но инстинкты работали правильно. Пьер быстро-быстро заморгал и еще раз попытался убежать, спрятаться. Надо спрятаться. От нехороших.

— Успокойся, малыш, — Вайла попыталась успокоить Пьера легкими касаниями. — Вот ведь мне досталась задача — не умею я их воспитывать. Ребенок.

— Ты его к Мию отведи. Вдруг примет.

— Слишком ты интересуешься, — коварно улыбнулась айла. — Не пытайся посмотреть, что я думаю. Не представлю. Он красив, он такой, что тебе и не снилось.

Красив? Пьер заинтересованно замер, наклонив голову набок. Почему-то это понятие его волновало. Волосы расслабленной волной стали опускаться на плечи. Вайла тоже красивая, только страшная... И Ктулху красивый, когда с хвостом. А вот Иххорь... Иххорь чуть-чуть страшный, чуть-чуть нет. Почти хороший. И при нем нужно танцевать.

Слои разума у маленького червича только формировались. Процесс, подстегиваемый королем, происходил быстро. Через несколько дней по восприятию Пьер должен будет стать как подросток, чтобы состояние разума пришло в соответствие телу, но пока он еще толком не мог ни рассуждать, ни думать, ни скрывать мысли и образы.

— Забавный, очень, — заулыбался Цийкон. — Ты тоже красивый, Пьер. Ты танцуешь для Иххоря? Наверное, ему очень нравится.

— Не смей прощупывать малыша, — вайла погладила Пьера опять. — Не бойся, все будет хорошо... Хочешь, я тебе принесу сладкого? — вновь рассерженный взгляд на аффу. — Тебя следует выгнать, но раз уж ты пришел, ты должен... — двусмысленный взгляд, — со мной поиграть.

— Хочу сладкого, — откликнулся червич, подаваясь на ласку айлы, но потом опять испуганно сжался и затрепетал хвостом, глядя на аффу. — Хочу сладкого и красивого.

— Тогда нам пора, — Вайла поманила плыть Пьера за собой. Подхватила его, закружила, выпуская кругом пузырьки. — А ты, Цийкон, следуй в мои покои, и она подмигнула.

Малыш радостно рассмеялся.

— Танцевать! — маленький червич принялся смеяться и ловить руками пузырьки воздуха, переливающиеся радугой в призрачном свете Вайлы. Потом поднял глаза:

— А сладкого красивому дашь?

Вайла опешила. Она не очень понимала, кто именно сладкий. И тут вспомнила свои слова.

— Конечно, маленький, ему я тоже дам сладкого. Но самый, самый красивый — это ты, — легкий поцелуй в лобик.

— Сладкое — хорошо, — авторитетно заявил малыш, выпрямляясь стрункой во весь свой небольшой пока рост, глядя огромными, на пол-лица черными глазами на айлу. Выглядел он при этом безумно очаровательно и умилительно. — Красивый — хорошо.

Легкой золотистой струйкой завертелся вокруг Вайлы и спросил, хлопая глазами:

— А где красивый? И сладкое?

— Красивый закрыт. Его наказали, — сказала грустно Вайла. — он не хочет общаться. Король на него злится. Ты так танцуешь, что король тебе радуется. Он тебе подарит много сладкого.

Пьер застыл, как будто размышляя.

— А я дам сладкого красивому и он будет хороший! — воскликнул через несколько секунд и кинулся опять за пузырьками воздуха.

— Ладно, я попробую. Да, я спрошу, можно ли тебе в гости, — кивнула Вайла, любуясь маленьким, который крутился, вертелся и продолжал танцевать. Она оставила червича с айлами и на несколько минут исчезла, чтобы вернуться и направиться к покоям Ктулху, где находился Раймийен. Не всякий мог бы заметить, как следом скользит по стене тень Цийкона, который закрылся от сознания домашних черного короля и теперь желал поглядеть, кого же так издевательски мучает Ктулху. Все то время, пока открывалась дверь, он выжидал, а потом спустился вниз с потолка и незаметно скользнул за гостями в покои.

Раймийен даже не отреагировал на появление кого-то в покоях. Постоянная боль его вымотала. Не сказать, что она была сильная, но она не давала ни расслабиться, ни нырнуть в сон, ни даже просто отдохнуть. Он даже не особо уже понимал, какой день идет. Помимо боли, сеть постепенно выкачивала энергию. Если бы кто-нибудь сейчас освободил червича, тот бы все равно не смог сопротивляться — не было энергии ни на яд, ни на разряды, даже поверхностные слои закрывались с трудом. Мий просто лежал и ждал, что будет. От чужаков все равно ничего хорошего ожидать не приходится.

Вайла выпустила маленького червича.

— Вот твой красивый. Он лежит наказанный и ему очень больно. Ты не такой. Ты умненький. Ты будешь ведь танцевать для короля?

Цийкон вжался в стену и расплылся по ней. Темная бездна океана! Бедняга на последнем издыхании. Он умрет. А проклятая айла показывает малышу, что ждет его в случае непослушания.

Пьер подплыл к Мию, коснулся его пальцем и тут же отдернул. Больно! Глаза малыша заполнились слезами — жалко... Он переплыл через червича, постаравшись заглянуть тому в лицо:

— Почему ты не танцуешь для короля? Ты хороший! Хочешь я тебе сладкого дам?

Маленький опять протянул руку к Мию и тут же отдернул ее, обиженно заурчав на Вайлу:

— А как я ему сладкого дам? — заглянув еще раз в лицо червича, продолжил. — Он хороший, ему нужно сладкого.

Раймийен понял, что не обманулся — сиятельная айла действительно привела малыша. Он сначала подумал, что это уже мерещится и порадовался, что скоро, наконец, начнет уходить. Оказалось — нет. Разочарование и злость накатили яростной волной шторма — когда же его тело сдастся? — придав охотнику сил. Мий поднялся, повернулся и посмотрел на малыша:

— Не нужно мне сладкого, маленький.

Странно, что такого малыша отпускают только с айлой — маленький червич сейчас должен быть под присмотром старших, с постоянной подпиткой энергией старейших, чтобы правильно сформироваться.

— Да, сладкого не надо, — согласилась Вайла, и сожаление мелькнуло в ее глазах. — Пойдем к королю. Он должен тебя согреть. Раймийен прав. Ты нуждаешься в подпитке.

Рыбка подцепила пытавшегося ускользнуть плачущего Пьера, прижала к себе.

— Сдайтесь, Раймийен. Сдайтесь Ктулху. Я плачу из-за вас, — сказала она, продолжая обнимать и утешать маленького. — Я попрошу его освободить вас от сети. Позвольте ему... Вы должны жить...

— И что? Что я должен? Должен стать таким же, как остальные? — Мий просто смотрел на айлу. — Мне это не нужно.

Всплеск энергии, вызванный малышом, прекратился и Раймийен, сжав губы, поплыл в нору — подальше от маленького, не хватало еще и его испугать. И так испортил жизнь уже одному брату, не хватало еще сделать плохо второму.

Пьер светился маленьким солнышком и горестно смотрел на Мия. Почему он не хочет танцевать? Он же такой красивый! Хороший! Малыш, в отличие от афф, мог видеть и более глубокие слои червича. Образы, которые он оттуда достал, ему очень понравились, даже слезы прекратились — красивый действительно очень хорошо танцует с королем! Почему не хочет? Может быть, потому что король ему сладкого не дает? Надо попросить Ктулху дать Мию сладкого!