Водный мир

Предупреждение. Слэш. НЦ-17. Сказка. Фэнтези. Детям до 18 лет не читать.

Водный мир

1

Игорь весь день предвкушал поездку на небольшом круизном лайнере. Лайнер скорее походил на большой двухэтажный катер, но как гордо звучало — поездка на круизном лайнере.

Юноша в первый раз был в Таиланде, и еще в Москве решил испробовать все, что можно. Тем более, ехал он не один, а в компании единомышленников. Номера они изначально взяли одноместные, чтобы разнообразить свою жизнь всеми доступными способами. Море, пляжи, рестораны, бары, массажные салоны — юноша с головой погрузился в волнующий и свободный мир Патонга. С деньгами проблем не было, с девушками тоже — он почему-то очень нравился местным. Хотя Игорь никогда не жаловался на отсутствие внимания со стороны женского пола — высокий, в меру накачанный, белобрысый, голубоглазый. Да и должность хорошая — ведущий аналитик. Но в Москве за девушками приходилось ухаживать, а тут к нему запросто подходили даже просто на улице. И денег не просили. Сначала он опасался и недоумевал, а потом узнал, что все местные испытывают интерес к высоким блондинам, особенно если есть усы и борода. Последними двумя атрибутами Игорь не обладал, но и без них повышенное внимание было обеспечено, и не только со стороны женского населения. Юноша был достаточно раскован, поэтому предложения от тайцев его не шокировали. Другое дело, что сами тайцы его не привлекали, поэтому "ухажеров" Игорь отваживал. Да и среди таек предпочитал профессионалок — они были красивее, особенно трансы.

Когда отпуск подходил уже к концу, Игорь совершенно случайно приобрел билет на двухдневный круиз по островам. Что ему особо понравилось — отплывал лайнер глубокой ночью, далее их везли вдоль туристического побережья, с подсветкой и иллюминацией. И уже после этого лайнер сворачивал в открытое море.

Ночь началась, как ожидалось — отплытие из ярко освещенного порта, побережье с ночной жизнью. Музыка слышалась даже с большого расстояния. Игорь стоял на палубе, пил заранее припасенное пиво и наслаждался жизнью. Потом началась качка, и он отправился в каюту.

Через некоторое время в дверь каюты судорожно начали стучать, что-то крича по-тайски. Растрепанный со сна Игорь выскочил на палубу. Ему стало страшно — корабль сильно кренило, вокруг него вздымались огромные волны. Юноша изо всех сил уцепился руками за лестницу на верхнюю палубу и с ужасом смотрел на беснующееся море. Кто-то сунул ему спасательный жилет, который Игорь машинально обхватил одной рукой. Вторую он не рискнул оторвать от лестницы. В этот момент лайнер начал медленно и величественно заваливаться на бок. Игорь бросился к противоположному от крена борту, торопливо пытаясь надеть жилет. Огромной волной, перехлестнувшей через лайнер, его сбило с ног и потащило в море. Жилет из его рук вырвало волной. Юноша быстро прижал к себе ноги и обхватил их руками — в тот момент ему показалось, что так безопаснее. Удар об воду был силен, но сознания Игорь не потерял. Через несколько секунд его каким-то чудом выкинуло на поверхность. Юноша успел откашляться и сделать глубокий вздох, как его опять накрыло волной и закружило в водовороте. Он изо всех сил пытаться грести, чтобы выбраться на поверхность, но ничего не получалось. Воздуха катастрофически не хватало, и Игорь машинально открыл рот и глотнул воды. Организм попытался вытолкнуть воду, но с каждой попыткой воды заливалось все больше и больше. Легкие горели, в теле остался только животный ужас перед смертью. Юноша изо всех сил бил по воде руками и ногами, но буквально через минуту его сознание померкло, и он безвольным кулем начал проваливаться в толщу воды.

* * *

Бушующие волны подняли кортеж слишком высоко. Морские кони едва справлялись с волнами, но приказа не следовало. Вот уже полчаса аффа следовал курсом к поверхности, рискуя всей свитой. Его забавная прогулка сейчас оборачивалась прямой угрозой десятку всадников, двум повозкам с молодыми айлами, которые выпили слишком много веселящих газов в запретных пещерах, и теперь веселились от души, не обращая внимания на густую тьму верхних волн. А еще и самому аффу, слишком самонадеянному ездоку, который вел напролом свое маленькое "войско", чтобы покататься на малой волне — так он называл дыбящиеся над океаном пятнадцати метровые волны.

Гнейтта не смел спорить с другом и покровителем. Почти каждый цикл воды, аффу Цийкону приходило в голову какое-нибудь сумасбродство. Гнейтта связывал это с растущими выбросами в кровь. Хладнокровный некогда Цийкон тратил много времени в постели с айлами. Их гибкие хвосты могли доставлять немало наслаждения молодым охотникам, но их интеллект был далек от совершенства.

Глядя на взбудораженного поиска лучшего потока аффу, Гнейтта старался понять, что такого именно в этой буре, вызванной разломом в дальнем каньоне и активностью луны? Но потом понял, друг не просто решил прокатиться на волне, он собирается устроить шоу.

Это было умопомрачительно. Да, это доказывало, что существует другой мир, обитаемый. Вынуждающий стремиться воду умирать.

— Смотрите! — аффа на коне мчался по самому краю волны. Всадники в темных обтягивающих симбайро держались чуть позади.

Город на воде. Стонущее уродство, которое подбрасывают огромные волны.

— Я слышу их крики, — залилась смехом одна из айл. — Это голоса смерти. Двуногие погибнут? Да, так им и надо...

Повозка помчалась навстречу мигающему сооружению в тот момент, когда то накренило и перевернуло.

Цийкон победно посмотрел на своего друга. Словно именно этого и ждал.

— Откуда? — сквозь безумный ветер Гнейтта прошептал вопрос.

— Я знаю их курсы. Знаю, что сделать, чтобы вызвать бурю. Не смей говорить мне о ценности бытия. Целостность доступна лишь нам, — аффа заставил волны расступиться, и вся компания нырнула в бездну. В знакомую черноту.

Наверное, Гнейтта забыл бы о своем угнетенном состоянии от смерти тех, кто живет в другом мире. Но всего лишь несколько шагов отставания из-за переживания увиденного стоили ему еще одного волнения.

Это существо боролось за жизнь отчаянно, закрученное в водоворот стихии, гребло руками и ногами. Ничего не видя, ничего не понимая, а потом...

Гнейтта слышал, что двуногие не дышат воздухом и не имеют жабр. Потом это несчастное создание перестало двигаться. И собрат, избранник аффы, пожалел маленькую земную рыбешку. Он обвил тело своим длинным хвостом, потянул навстречу, вобрав из воды как можно больше кислорода, и вдул в рот несчастного утопленника, вернее — он стал дышать за него, постепенно удаляя из наполненных резервуаров организма воду.

— Ой, что это? Смотрите, кого прихватил Гнейтта? — задорно засмеялись одна за другой шаловливые рыбки, покидая повозку. Они сейчас так походили на двуногих — длинные волосы, тонкие тела с грудями, под которыми скрыты дыхательные емкости. Лишь хвосты переливаются, как у сардин.

— У Гнейтта находка! У Гнейтта...

— Замолчите, — аффа развернул своего коня и вернулся, чтобы посмотреть на приобретение друга, чья дыхательная трубка теперь была в теле человека. — Ты спятил? Что скажет мой отец?

— Я возьму его себе, — глаза блеснули фосфором.

— Возьмешь его? Их кожа не способна выдерживать смены воды, ее разъест соль.

— Да, — подтвердил другой всадник, — двуногие погибают под большим давлением воды. Мы спускаемся на невероятную для них глубину.

— И дышать он не сможет, — засмеялись шаловливые и игривые айлы.

— Я рискну, — Гнейтта оглядел спутников, которые, недолго думая, рванули вперед на полной скорости, разрезая воду мощными потоками и пузырьками.

А молодой червич вновь взглянул на бессознательного двуногого. Если тебе подошла трубка, врезанная в легкое, то и часть жабра пригодится.

Не в законах помогать погибшим иномирцам, но все же любопытно понаблюдать.

Гнейтта легким движением сорвал у себя часть молодого жабра, еще только проросшего на смену старому и позволил трубке покинуть резервуары человека, чтобы внедрить туда свою плоть. Минута — еще одна. Жабра, наверняка, прикрепилась к стенке и уже прорезает кожу. Странные тряпки носят двуногие. Очень хрупкие. Коготь разорвал ткань легко. Глаза присмотрелись внимательнее. Да, на коже проступила жабра... Секунда... Вздох... Спасенный задышал самостоятельно. Значит теперь давление... Хорошо.

Гнейтта обмотал приобретение хвостом, укутывая в кольца, которые не позволили бы воде задавать хрупкие кости, а затем нырнул за братьями в глубину.

Это было очень тяжелое путешествие. Потоки все время уносили в сторону. Казалось, океан ярится, что его житель тащит с собой что-то совершенно омерзительное, но Гнейтта упорно преодолевал новые течения, пока не ощутил, как человек в его кольцах шевелится.

Это было слабое движение, внушавшее надежду, что двуногий выживет, потому что они спустились уже очень глубоко и теперь плыли через пещеры прямо к центру обители — к основному городу. Вскоре впереди стал брезжить свет. Его сияние расползалось и заливало корявые ответвления последних гротов, пока впереди не показался величественный Аваскас. Он находился как раз в центре пресноводного потока. И дарил своим обитателям великую мощь жизни.

— Прибыли, — Гнейтта выпустил двуного из колец, чтобы теперь подхватить на руки и устремиться вперед. Его жилище располагалось рядом с покоями аффы, но ведь... Прозрачный шар защиты пропустил молодого червича с его волшебной ношей, а внутренний открыл двери в новый лабиринт.

Город со стороны напоминал совершенно идеальной формы черную сферу, внутри которой располагались сотни улиц, домов и... площадей. Это был один из самых больших городов в низине, на глубине более пяти тысяч метров.

— Ты все же сумел его притащить, — Цийкон ждал друга у дверей в спальню в их общем доме. Нетерпеливо вырвал новую игрушку у Гнейтта, бесцеремонно содрал всю одежду. — У них тонкие ноги. Всего две? И смотри, на концах словно это упоры. Наверное, чтобы передвигаться по жесткой поверхности.

— Он мальчик, — заключил Гнейтта.

— Почему ты так решил?

— Есть вот это, — червич подцепил пальцем член.

— Такой маленький, — удивился аффа. Аффа был одним из многочисленных сыновей Ктулху. Тело сверху, длинное, голубого цвета, тоже почти походило на обитателей суши. Имелись руки с шестью пальцами перепонками, на концах которых частенько выдвигались опасные когти, череп, слишком удлиненный назад, был покрыт красными наростами. Аффа считался красивым в своем мире, потому что его лицо его, совершенно плоское, с пухлыми синими губами и отсутствием носа, а также крупными глазами, крупными надбровными дугами и двумя отверстиями для фильтрации воды, было идеально. Но вот нижняя часть, где позаимствовались гены отца, являлась хищным инструментом для добычи. Длинные щупальца, ровно двенадцать, могли душить, могли отравлять присосками, могли иметь сразу несколько айл, выпуская в них огромное количество спермы.

— Возможно, он и сам не взрослая особь.

— Вода его убьет. Помни. Ты дал ему свою новую жабру? — Цийкон удивился еще больше. — Как тебе это удалось?

— Через дыхательную трубку, — червич отнял игрушку у аффы, хотя нарушал этим субординацию. — Все, я тоже хочу посмотреть.

— А кожу как защитишь? — настойчивые вопросы и помощь при открытии двери.

— Намажу.

— Чем намажешь? Это же тряпичка, а не кожа, — усмехнулся Цийкон пробираясь за другом в покои и продолжая проявлять любопытство, пока добычу бури укладывали в колыбель.

— Одежда его убережет от влияния, — Гнейтта показательно достал из шара один из своих костюмов и поднес к телу пришельца, чтобы тот сам постепенно расползся по телу и принял нужную форму. Сгусток красной слизи сразу приступил к опознаванию и пополз во все стороны, обтягивая двуногого блестящей рыбьей кожей серебристого цвета. Он укутал даже голову и лицо тонкой субстанцией защиты. В области глаз пленка была наиболее тонкой.

— А он так даже ничего, — заметил аффа и внезапно заторопился и быстро покинул покои червича. Конечно, такого выпроваживающего посыла он еще не получал. Как только створки за настойчивым гостем закрылись, Гнейтта отправился в свою спальню наверху комнаты. Они напоминала нору, выложенную ракушками и драгоценными камнями. Но уснуть не удавалось. Освещение, слишком скудное, а так случается каждый раз во время прохождения над городом стихии, смешалось со светом камней. Они залили помещения приятными зеленоватыми отблесками. По стенам ползли бело-красные ручейки фосфорисцирования между выпирающими камнями.

Гнейтта свернулся, устраиваясь удобнее, сложил руки на хвост, закрыл глаза, но сон не шел к нему. Вернее, червич никогда не спал, а впадал в оцепенение, при котором картины действительности перемешиваются с фантазиями. Существа, подобные Гнейтту, отдыхали именно так. Полежав немного, ловя изменения потоков воды от слабого дыхания двуногого, чья жабра еще не могла обеспечить достаточного дыхания, червич разумно предположил, что до окончания бури следует забрать к себе приобретение, а потому он вынырнул и быстрым движением потянул в нору легкое податливое тело, чтобы опять внедрить трубку в легкие, раскрыть их на полную мощность. И только тогда смог замереть, погружаясь в видения. Свидетельство кораблекрушения теперь дышало ровно, сердце его стучало нормально и ровно.

Существо это прижималось к спасителю и в какой-то момент бессознательно обняло за хвост, словно ища защиты и поддержки. Гнейтта плотными кольцами опять обмотал несчастного страдальца и забылся. Отпускать новое приобретение он не собирался. Зато изучить — это была уникальная возможность.

Вода успокоилась. Ее нежная ласка пробудила от видений, и Гнейтта открыл глаза. Посветлело. Блеклыми лучами в океане поднималось свечение через пласты дна. Отсюда, из комнаты-грота, всплывали синевато-белые скалы, на которых распускались алые ядовитые цветы.

Червич взглянул на двуногого, обвившего руками торс своего спасителя. Дыхательная трубка вышла из резервуаров, жабра целиком прорезала один из них. И теперь работала на два легких. Но потерпевший катастрофу так и не открывал глаза. Вероятно, он сильно ударился об воду. Возможно, его внутренности повреждены...

Гнейтта, извиваясь, спустился вниз и уложил находку обратно в колыбель.

— Ой, он еще жив, — в круглое окно заглянула одна из вчерашних спутниц аффа, красноволосая и грудастая. — Как ты его назовешь? Что будешь с ним делать? Хочешь, я дам тебе тайну...

— Дашь тайну... — Гнейтта задумчиво разглядывал двуногого. — О месте охоты Цийкона?

— Да.

— Нет. Уплывай. Я его нашел, и он мой, — червич ударил по окну волной раздражения. Именно в это мгновение находка открыла глаза и с первобытным ужасом посмотрела на своего спасителя.

2

Сознание медленно возвращалось к Игорю, и на него сразу обрушились воспоминания о последних минутах жизни — судорожная борьба за жизнь, вода, удушье. Он схватился за шею и вдруг понял, что дышит. "Но... как?" Юноша в шоке открыл глаза. На него смотрело какое-то странное существо. Красивое лицо с тонкими чертами и огромными черными глаза, длинная шея, тонкокостное тело. А за спиной слегка шевелились серебряные крылья. Игорь поморгал. Почему-то все казалось каким-то нечетким и расплывчатым. "Я умер? Ангел? Значит, рай и ад существуют? Но почему тогда ангел? Я же столько грешил", — метались в голове заполошные мысли.

Гнейтта несколько секунд наблюдал за реакциями двуногого. Тот еще не совсем пришел себя. Заторможенность, испуг... И еще удивление!

— Что такое ангел? — червич прочитал мысль и задал вопрос. Для него не было преградой говорить на любом языке.

Игорь вздрогнул, когда у него в голове раздался чей-то голос. Это было дико. "Что? Это как? Это кто?" Он судорожно заозирался вокруг, потом остановил свой взгляд на Гнейтте. "Ты инопланетянин? Что вообще происходит? Где я?" — запаниковал юноша.

Червич не спешил отвечать на все вопросы. Слишком много обращений к себе и к нему, или вообще просто эмоций.

— Ты разумен? — хвост заструился по комнате. — Если разумен, то ты на глубине пять тысяч метров. Я Гнейтта. Я тебя подхватил во время бури, когда ваш дом на волнах разбился. Ты тонул. Что такое ангел? — повторил настойчиво.

Игорь пытался понять, что ему говорят. Он все еще был в шоке. "На глубине? Пять тысяч метров? Что за..." — и тут юноша понял, что не чувствует под рукой, которой он машинально попытался потереть лоб, кожи. Он медленно поднес к глазам руку. Какая-то серебристая... Что? Вторая рука такая же. Игорь начал судорожно ощупывать себя. А потом понял, что еще ни разу не вздохнул. Когда он попытался вдохнуть, рот залепила какая-то пленка. Юношу заполнила паника, и он судорожно начал отрывать что-то, залепившее ему рот.

Пленка оторвалась, но снова накрыла тело. Ее живая субстанция стремительно закрывала опасные участки.

— Ты на дне океана. — Гнейтта коснулся плеча двуногого, такого хрупкого и маленького. — Это специальная одежда, чтобы твою кожу не разъедала вода. Ты голоден? Что вы едите?

Игорь бессмысленными глазами смотрел на червича. Рука еще машинально скользила по рту. "Едим?" Когда он сумел оторвать пленку, в рот залилась вода и юноша ее машинально проглотил. Вода была не соленая. Мозг судорожно хватался за знакомые понятия и пытался их раскладывать по полочкам, как было привычно Игорю. "А почему вода пресная?"

— Вы ведь не только пьете? — Гнейтта извилистым рисунком реки проплыл вверх и принес гостю ракушку, которую вскрыл. — Это ты ешь?

Черные глаза переметнулись на окно, в котором опять появилась красноволосая подружка аффа. Она вжималась в пузырь и улыбалась двуногому, строя смешные рожи.

Игорь взял ракушку, которую ему протягивал червич. Он действовал очень заторможено. Паника схлынула, оставив после себя апатию. Юноша достаточно сидел и смотрел на предложенное ему. "Что это?" После чего проследил взглядом за тем, куда смотрит Гнейтта и увидел айлу. "Русалка?"

В сиянии воды айла красовалась, показывая тонкую талию и крутые бедра, вытягивала вперед губы и вообще всячески кокетничала, в конце концов, она таки прорвалась внутрь и, закрученная потоком, врезалась в потолок, пока вода вновь не пришла в норму.

— Ой какие глазки! Ой какой смешной! — нахальная гостья подплыла к двуногому и начала бесцеремонно трепать того за щеки, но Гнейтта отогнал нахалку. Рыкнул на нее. Бесполезно. Та уселась напротив, раскачиваясь из стороны в сторону и показывая длинный совершенно синий язык.

— Это айла. Они слегка не в себе, — попытался пояснить червич ошалевшему юноше.

"Я сошел с ума. Наверное, меня все-таки спасли, но я сошел с ума. Теперь я сижу в палате с мягкими стенами и у меня галлюцинации", — думал Игорь, судорожно сжимая в руках ракушку и смотря на айлу. — "Интересно, меня вылечат? Или я так и пробуду овощем всю оставшуюся жизнь? Интересно, а сколько живут такие сумасшедшие?"

— Сумасшествие связано с мозговой деятельностью? — поинтересовался Гнейтта, заставляя гостя проглотить вкусное мясо. Двуногий продолжал пялиться на айлу. Айла поднесла руки ко рту и растянула в стороны, делая новую смешную рожу. — Ты болен?

Игорь перевел мало осмысленный взгляд на червича. "Интересно, а галлюцинация может спрашивать она галлюцинация или нет? И что это я ем?"

— Это моллюск. Они очень питательные. И безобидные, — червич вновь попытался остудить прыть айлы, которая не удержалась и теперь сидела у края колыбели.

— А сколько ему лет? — спросила она. — Он такой крохотный... Еще и несмышленыш. Задает-задает вопросы... Утонул... А вопросы задает...

"Утонул?" Игорь вздрогнул. "Ладно, примем за аксиому, что я сошел с ума. Что я могу сделать? По сути, ничего. Даже если я сейчас начну убеждать себя, что все вокруг неправда, то поможет это мне или усугубит положение?" На этот вопрос юноша ничего ответить не мог, знаний по психиатрии у него не было никаких. "Ладно, положим, это не ничего не изменит. Значит, мне нужно просто внимательно следить за окружающим, если замечу несуразности, значит, добрый дядя доктор вколол мне что-то живительное, и я скоро очнусь".

И Игорь начал с надеждой оглядываться вокруг, вдруг уже есть какие-то изменения, которые могут ему помочь? Первым на глаза ему попался Гнейтта. Глаза уже несколько приспособились к другому режиму зрения, и хотя все еще было несколько расплывчатым, видел он намного лучше. Юноша понял, что то, что он раньше принимал за крылья, это волосы, которые медленно колыхались в еле заметном потоке воды. Он внимательно разглядывал червича и думал: "Какой красивый".

— Спасибо, — поблагодарил червич. — Ты тоже весьма необычный, — новое касание, которое бы позволило понять, есть ли малейший намек на боль в теле двуногого. Да, кажется болели еще резервуары для дыхания. Но так, вроде бы, все было в порядке. — Как тебя зовут? — вопрос, кажется, не доходил до разума гостя. Его странного цвета глаза, такие, как кристаллы, как вода, если она радостная, смотрели на Гнейтта с нескрываемым восхищением. Что видел обитатель суши? Как воспринимал новое знание о существовании другого мира и мог ли его воспринять, чтобы не лишиться рассудка.

— У него случился маленький кислородный пузырь, — сказала айла. — Ты его поразил. Ой, какой смешной...

Юноша машинально ответил червичу: "Игорь" и перевел взгляд на айлу. "Точно русалка. Интересно, а как они..." — и тут же оборвал себя и покраснел. "Интересно, а почему у меня именно такие глюки? Вроде я только про всяких черепешек-ниндзя смотрел в детстве, это сестра про русалочку смотрела". Юноша представил себя в канализации среди черепашек-ниндзя, которые его так же расспрашивают, и начал истерически смеяться.

Гнейтта несколько раз повторил про себя рычащее имя. И с удивлением наблюдал за тем, как у юноши произошла странная реакция. Его трясло, он издавал через пленку ужасный звуки. Неужели это речь? Так говорят двуногие?

— Вы так общаетесь? — поинтересовался червич и постарался угомонить лезущую целоваться к юноше айлу, та обвила руками шею и норовила приложиться губами к макушке.

Игорь продолжал смеяться, пытаясь отмахнуться от айлы. Он не любил, когда его касаются в такой момент. "Господи, ну и привидеться же такое!" — подумал юноша, пытаясь вытереть выступившие слезы. Пальцы опять наткнулись на что-то непонятное. Игорь открыл рот и попытался лизнуть это нечто, что теперь служило ему одеждой. Странный вкус. "Попробовать на вкус, что ли?"

— А он забавный, умеет смеяться, это смех, — заметила айла, крутясь около двуногого и раздражая червича своим поведением. — Давай я его возьму с собой. Хочешь, Иххорь, со мной? Я веселая...

Юноша проморгался, наконец, от слез и начал опять нормально осознавать реальность. В рамках того, что для него это бред, конечно. "С тобой?" — спросил он, опять начав осматривать комнату и пытаясь понять, что же ему сейчас делать. "А зачем?"

Червич перевел взгляд на наглую подружку аффа. Та уже потянула двуногого за руку, намереваясь потащить к окну. Хвостом он резко подцепил нахалку и вышвырнул за пределы комнаты.

— Ты понимаешь, что произошло? Ты не на земле, — серьезно повторил Гнейтта. — Ты в самом центре океана. Ты утонул, — черные глаза пытались найти в юноше остатки разума, возможно, несчастный просто сошел с ума.

"Хорошо, я утонул. И что дальше?" Игорь во все глаза уставился на хвост червича. "Интересно, а это из каких глубин моего подсознания могло вылезти?"

— Значит, все же функции сохранены. У тебя глубокое подсознание? — Гнейтта был искренне удивлен. Двуногие виделись ему довольно примитивными представителями, которые не способны воспринимать нормально другую реальность. Сейчас глаза юноши изучали извилистый блестящий хвост, который у червича был очень длинным, почти шесть метров. Это позволяло передвигаться по спокойной воде на огромной скорости. Взлетать и падать, рассекая сотней пузырьков пространство. — Судя по тому, что ты лижешь защитный костюм, ума не так и много. Ты понимаешь, почему можешь дышать под водой? — взлететь к потолку. К спальной норе и вернуться с букетом съедобных кислых цветов. Такие полны живительной силы и дают энергию. — Попробуй. Скажи, как на вкус.

Игорь растерянно взял цветы. То, что он не дышит, и кислород поступает как-то по-другому, он уже понял. Единственное, что ему сейчас приходило в голову — жабры. Но это была какая-то идиотская мысль — откуда у него жабры? Или это костюм как-то вместо них работает. Ага, и подает кислород прямо в мозг. Юноша хмыкнул — критическое мышление включилось, это хорошо.

Повертев цветочки в руке, Игорь воззрился на червича: "И как мне их есть? Рот же закрыт!"

— Не жабры, — внезапно сообщил Гнейтта, касаясь длинным пальцем области грудной клетки. Костюм чуть разошелся, открывая ужасающую картину, вздымавшаяся грудь работала от... кошмарного уродства. — Только одна жабра. Она неполноценная еще. Не покрывает достаточно потребность в кислороде. Подушечка пальца опять закрыла кожу. — А есть можешь, как обычно. Просто подноси ко рту, и еда попадет в рот, — червич оторвал один цветок, из которого потек сок, что заполнил воду ароматом. Сладко-кислым, тягучим. — Ты ребенок?

Игорь с ужасом смотрел на свою грудь. "Так, спокойно, спокойно. Это бред моего подсознания. Пока все логично. Ладно, пусть будет жабра. Я дышу, я жив. Будем ждать доброго дядю доктора. Был бы ребенком, еще бы и радовался, что попал в сказку про русалочку. Руками он судорожно сжимал цветы, невольно ломая их. Юноша попытался глубоко вздохнуть, и его рот тут же опять залепила кожа. В Игоре опять начала подниматься паника, и он принялся коротко выдыхать, пытаясь успокоиться, и одновременно хоть чуть-чуть оттолкнуть пленку. Было жутко непривычно выдыхать воздух, постоянно вытягивая его откуда-то изнутри, тело, а особенно разум, протестовали изо всех сил. Поняв, что паника только увеличивается, юноша просто крепко закрыл рот и зажмурился. "Я спокоен, я спокоен, я же жив, значит все в порядке, грудь двигается, значит дышу". Мозг уцепился за что-то знакомое и начал успокаиваться. Через некоторое время Игорь смог уже вполне осмысленно открыть глаза.

Посмотрев на изломанный "букет" в своих руках, юноша вспомнил про слова червича. Стало интересно. Отломив один цветочек, он поднес его ко рту, и тот как будто сам втянулся внутрь. Игорь старательно пережевывал "еду" и пытался понять, что же его вкус напоминает. Почему-то вспоминалось какое-то странное блюдо, названия которого он так и не запомнил, которое он ел в китайском ресторане. Его туда затащила очередная подружка, поклонница всякой экзотики. Сам Игорь предпочитал простые и понятные блюда, но тогда он был очень увлечен девушкой, пришлось есть всякую непонятность. Теперь вот пригодилось. Да, никогда не знаешь, когда что пригодится.

Гнейтта одобрительно кивнул. В утреннем разливавшем от дна свете, его серебристая кожа стала еще светлее, изредка переливаясь радугами. Вода в комнате, прозрачная, спокойная, позволяла разглядеть каждый камушек стен. Все они наполнялись цветами, среди серости золотом залились янтарные вкрапления.

— Ты произнес уже два неизвестных понятия. Русалка и ангел... Что они означают? — поинтересовался молодой червич. — И ты не ответил на мой вопрос. Ты ребенок? Сколько тебе лет? Или у вас не положено отвечать на вопросы... Вы их игнорируете?

Игорь прожевал цветок и задумчиво посмотрел на Гнейтта. "Он что, мои мысли слышит? Интересно все? Ладно, попробую. Я не ребенок. Взрослый. Мне двадцать шесть лет". А потом уточнил: "Человеческих". А то мало ли какие у них тут года. "Ты все мои мысли слышишь?"

— Абсолютно все, — подтвердил червич, укладывая руки на край колыбельной, в которой теперь сидел двуногий. — Двадцать шесть — это много или мало? Мне вот почти восемьдесят, но наши особи живут около тысячи лет. А аффы и того больше. Их немного, но они опасны. Ты слышал об аффах? Легенды... Наверняка, у вас есть про море истории. Ты назвал айлу русалкой. Но на самом деле она всего лишь рыбешка. Она с маленьким подсознанием, — хвост колыхался в воде, завораживая переливами. Волосы червича струились над его головой.

Игорь опять заворожено уставился серебро волос. "Надо же, действительно похоже на серебряные крылья. И на ангела". Его странный бред все больше и больше нравился юноше. Потом он очнулся и ответил: "Я прожил ну... наверное треть жизни уже. Так что я точно взрослый. А ты?" Остальные вопросы он тоже, конечно, заметил, но решил попозже ответить. И что-то его очень царапало в ответе червича про "абсолютно все мысли", какая-то нестыковочка, которую он не мог пока уловить.

— Я взрослый, — кивнул Гнейтта. В глазах двуногого опять появилось странное выражение, а мысли о крыльях навевали воспоминания о странных существах, что иногда летают над водой и кричат. Дельфины называют их птицами. — Я занимаюсь строительством города. Сейчас мы в одной из галерей, в моей норе. Рядом живет Цийкон — он аффа, сын Черного Короля. И охотник... Дальше по галереям комнаты айл. Они живут здесь семьей. Аффа их кормит и содержит. — А ты? Расскажи о себе...

Было столько неизвестных понятий, что Игорь даже немного растерялся. Айлы, которые на самом деле просто глупые рыбки, какой-то аффа, Черный Король. И что значит охотник? Он не зря стал аналитиком, он умел и любил работать с большими объемами информации, умел делать правильные, подтверждающиеся временем выводы. Но здесь все было по-другому. Нет именно информации, есть поток неких абстрактных понятий, которые юноша не мог пока для себя объяснить и систематизировать. И вопросы странные. Что значит рассказать о себе? "О себе? А что ты хочешь услышать?" И следующей в голову пришла мысль, что, может, это лекарства так начали действовать — вот он сейчас все себе по полочкам разложит, поймет, почему у него именно такой бред, и очнется.

— Рассказать о себе и своем подсознании, — впервые за все время разговора Гнейтта улыбнулся. У него была практически человеческая улыбка. Темные губы растянулись, обнажая ряд мелких, но невероятно острых зубов. Многие считали, что червичи способны перегрызать металл, но все было гораздо хуже. Такие, как Гнейтта, являлись прирожденными хищниками. — Ты все время повторяешь про себя, что болен, что тебе нужна срочная помощь...

Внезапно с легкостью подхватив еще слабого двуногого на руки, хозяин грота потащил двуногого к окну, чтобы тот увидел до горизонта фантастическую картину. Через проломы в земле пробивался яркий свет, все дно было усеяно блестящими кристаллами и зелеными растениями, На горизонте, где начиналась темное течение, виднелись острые сине— черные горы. Сотни морских коней вели тренировку, взмывая то вверх, то падая вниз. Аффа уже встал и отправился на парад, не решившись будить друга. А совсем невдалеке крутились айлы, которые украшали себя разноцветными цветами и плели друг другу волосы в косы.

— Ты думаешь, что это фантазия. Это просто мой мир. И ты утонул. То есть я тебя вчера подцепил и принес сюда.

Игорь зачарованно смотрел на потрясающий вид, открывшийся перед ним. Сознание постепенно начало смещаться. "Неужели, правда? Но тогда..." Мысли опять заметались заполошным потоком. "Зачем ты меня спас?"

Гнейтта задумчиво посмотрел на двуногого, и воспоминание о борьбе, о воле к жизни вернулись.

— Ты был еще живой. Разумное существо. Я был рядом и мог помочь. Но буря была слишком сильной. Даже если бы я поднял тебя на поверхность, то ты вряд ли бы выжил.

Игорь потер щеку. Странно все. Даже ответы какие-то странные. Спасти просто чтобы спасти? Не верится. "И много у вас таких спасенных?"

Червич недоуменно посмотрел на юношу на руках.

— Игорь... мы практически не поднимаемся на поверхность. Это была игра аффа, — бережно вернув добычу в колыбельную, которая походила на глубокую кровать, устланную мхом, Гнейтта поплыл к потолку, чтобы открыть из внутренних воздушных резервуаров, в которых не было воды, достал оттуда сферу, с которой вернулся. — Надо очистить тебя от заразы, — сообщил он. — Вчера я не сделал. Не хочу болезней.

Юноша попятился, недоверчиво глядя на сферу. "Что это? И, вообще, зачем я тебе?" Он надеялся, что в этот раз вопрос был задан правильно.

— Очиститель. — Гнейтта нахмурился. Человек начал вести себя вновь с подозрением. Не зря говорят, что они все-таки хищники. — Бактерии. На тебе могло остаться много бактерий. И жабру надо обработать, чтобы не пошло заражение. Она потом пустит росток во второй дыхательный резервуар. Ты сможешь двигаться быстрее... легче адаптируешься, — сфера включилась, распространяя вокруг яркий свет. В него попало все помещение. Это длилось несколько секунд, потом приспособление закрылось и выдало результат, что на теле человека убито около несколько миллионов болезнетворных бактерий. Червич нахмурился. Плохой двуногий. — Ты был заразен, — сообщил он спокойно. — И мог заболеть действительно. А что касается зачем. То я не думал, что ты выживешь, если спустить тебя на такую глубину. Это было любопытство. Эксперимент. Теперь ты вроде как мне принадлежишь. Я же тебя взял.

"И что дальше?" Игорь понимал, что без этого существа он не выживет, а в практически успокоившемся сознании превалировало одно желание — жить. Умирать юноше не понравилось и не хотелось. А если хочется жить, нужно узнать все о мире, который его окружал, и о своем месте в этом мире. Даже если это бред воспаленного воображения, не факт, что он по-настоящему не умрет, если он здесь умрет. Или если его здесь убьют.

— Ты только очнулся, а уже спрашиваешь, что дальше. Ты любопытен. Я знаю о тебе не больше, чем ты знаешь о моем мире. Начнем с простого. С общения. Я покажу тебе наше крыло. Познакомлю с аффой и ты дашь ему клятву верности. Потом я хочу узнать, что у тебя внутри. Ты ведь можешь заболеть, — червич призадумался. — Ты совершенно не приспособлен к добыче пищи. Разве что как собиратель. Если ты приживешься, то будешь собирать для нас с тобой флейсы и фанки, а затем рассаживать в саду. Еще придется рассказать тебе о правилах и запретах. Наш мир опасен. В нем много ограничений и внутри сообществ. Семья у нас небольшая. Цийкон главный. Ему перечить нельзя. Айлы — его собственность. Есть еще пара существ для игр. Закрытых. — Гнейтта замолчал, потому что глаза двуногого медленно округлялись.

Игорь по-быстрому пытался хоть как-то приспособить то, что слышал, к своему миру. Попозже он обязательно построит правильную модель этого мира, но пока нужно сделать хотя бы временную. Больше всего ему это показалось похожим на рабовладельческий строй. Но страшно ему не было, было просто очень странно.

Вопросов была масса. "Зачем мне давать клятву аффе, если я твоя собственность, как ты сказал? Семьи воюют между собой? Ограничения внутри — какие?" Больше всего ему хотелось узнать, кто аффа и что он собой представляет, но ведь он и так его увидит. И вопросы насчет него можно будет задать позже.

Гнейтта ожидал вопросов и готов был на них терпеливо отвечать.

— Весь грот и прилегающие к нему городские территории принадлежат аффе. Аффа защищает нас. Аффа обеспечивает порядок. Он здесь главный. Все должны его слушать и принести клятву. Семей много, но они не воюют. В нашей семье семь айл. Одну ты уже видел с утра. Это Эйка. Она совсем молодая. Глупая. Аффа с ней играет очень часто. Трогать ее нельзя. Все, чем играет аффа вообще, трогать НЕЛЬЗЯ. Это главное ограничение. Ты здесь пока гость. Вчера мне разрешили тебя оставить. Я отвечаю за тебя до тех пор, пока решение не примет главный, — червич коснулся щеки, словно что-то разглядел. — Почему у тебя колючки проросли через одежду? Вода попадет внутрь. Что это?

Игорь опять потер лицо. Так вот почему ему все время сегодня хотелось это сделать — щетина. Ощущения другие, он сразу и не понял, что именно его раздражает. "Это волосы такие. Они растут на лице. Я их каждый день обрезаю. У нас для этого есть специальные", — юноша на мгновение замялся, не зная как описать бритву, — "приборы, что ли. А что значит "играет"?"

— Они постоянно отрастают. Почему вы их не удаляете. Это ведь опасно... Ранит кожу, — теперь червич достал другой предмет, позволили себе осмотреть лицо Игоря и провел им вдоль скул и, по подбородку, по шее, по другой стороне щеки, — достаточно одного очищения... Пленка опять закрыла уже гладкую кожу. Гнейтта покачал головой. Вероятно, сюрпризы только начинаются. — Играет значит играет... Вы ведь как-то размножаетесь? А тут другое — веселье. Радость. Игры.

Игорь непонимающе спросил у червича: "А при чем тут размножение?", а сам пытался потрогать щеку — странное ощущение.

— Просто от игр не появляется потомство.

Черные глаза внезапно вспыхнули, Гнейтта почувствовал приближение Цийкона. Через секунду в гроте завибрировали потоки воды. Аффа желал видеть своего друга.

— Посиди, — предупредил хозяин и исчез в круглом темном отверстии.

3

Аффа бесцеремонно ввалился внутрь, скидывая военную амуницию, больше похожую на переплетения водорослей. Никто не сомневался в крепости защиты, но кольчуга явно давно не чистилась или...

— Вы опять валялись в каньоне, — констатировал Гнейтта рассержено. — Что скажет твой отец!!!

Цийкон махнул рукой. Сегодня утром и правда побывал там, где растет дурман и знатно оттянулся, а теперь желал посмотреть на игрушку.

— Показывай. Мне сказали, что он жив.

— Подружка проболталась?

— И что? — Цийкон проскользнул мимо червича и в одно мгновение оказался в гроте. Человек и правда был жив. Двуногий. Маленькая добыча. Голубые глаза смотрели на чудовище, и чудовищу нравился отраженный в них ужас.

Игорь не мог поверить своим глазам. Если Гнейтта в первый момент показался ему похожим на ангела, то аффа был похож на какого-нибудь злобного монстра из ужастика. Какие-то странные красные штуки на голове, хищные синие глаза, два провала вместо носа, а самое главное — щупальца! Огромные, каждое метра по три, как у спрута, они вызывали ужас на уровне подсознания. Юноша перевел взгляд на червича. Игорю показалось, что в его глазах светится беспокойство.

— Он еще не пришел в себя, — попытка остановить аффу провалилась, потому что тот сразу направился к колыбели, чтобы получше разглядеть малыша. Тот боялся... Втянул голову в плечи.

— Я вижу, — аффа издал пугающий звук, червич пересек другу дорогу.

— Дай ему освоиться. День. Я его приведу.

— И поиграть дашь? — легкая улыбка... — Лучше с тобой, я давно жду изменения воды.

— Исчезни.

— Гнейтта, айлы такие скучные. Сегодня со мной побудь, — протянул Цийкон, а сам опять попытался испугать через червича человека, потянувшись к нему одним из щупалец.

— Я обещаю...

— И в каньон?

— Да.

— И гонки?

— Да.

— И отцу о вылазке на поверхность не проболтаешься?

— Да.

Цийкон после всех "да" настырно отодвинул червича в сторону и все-таки выхватил двуногого из колыбели. Несмотря на сопротивление, он все же произвел осмотр.

— Поразительно, жабра прижилась? Маленький, тебя как зовут?

Игорь с ужасом пытался вырваться из скрутивших его щупалец. Он ничего не мог с собой поделать — аффа внушал ему какой-то животный ужас. "Гнейтта!"

— Прошу, Цийкон, — хвост мягко коснулся друга, тот перевел взгляд на червича и отдал ему двуногого. — Ладно, забирай... Только пусть грота не покидает. За ним надо присматривать. Начинается сезон. Помнишь?

Гнейтта согласно кивнул и прижал к себе юношу. Тот благодарно прижался, как и прошлой ночью.

Когда они остались одни, оставалось лишь ждать, чтобы жабра проросла во второе легкое. Почти три часа пришлось качать спасенного, у которого ломило грудь, чтобы вторая жабра прорвала второй бок. А потом почти бессознательно юношу пришлось накормить вновь и отправить в нужное место для очищения. Специальное отверстие позволяло осуществлять все дела, не засоряя воду.

Гнейтта ждал, чтобы его приобретение осуществил ритуал у входа, а потом вновь взял на руки.

— Спать будешь внизу или в норе? — спросил у юноши.

"В норе". Игорь не хотел оставаться один. Вместе с червичем ему было спокойнее. К тому же грудь еще очень болела, и почему-то рядом с Гнейттом было легче.

Когда червич отнес юношу наверх, тот долго лежал и рассматривал потолок. Странное освещение привело к тому, что вся нора слегка светилась, и периодически некоторые камни начинали как будто подмигивать. Игорь старался понять, почему же аффа вызывает в нем такой ужас, и никак не мог. А ведь завтра ему придется опять общаться с ним. А юноша даже не запомнил, как аффу зовут, настолько его поглотил страх. И что же делать? "Гнейтта", — тихо позвал Игорь с надеждой, то спасший его не спит.

Сквозь видение бурного океана, где волны черны и напористы, где великим безумием поднимается стихия с глубин, слышался зов. Голос, который звал. Глаза открылись и посмотрели на человека.

— Тебе больно? Что-то беспокоит?

Юноша сел и стал смотреть на червича. В неверном ночном освещении тот казался существом из сказки — призрачным, чуть светящимся. "Гнейтта, расскажи мне про аффу. Я не могу понять, что происходит. У меня раньше никогда не было фобий. Я ведь завтра должен буду с ним встретиться, да?"

— Про аффу... — кольца обвили двуногого, согревая, и потянули к себе, Гнейтта обнял человека, не спрашивая, понимая, что тот еще находится в шоке. Что, возможно, вообще не совсем здоров и сильно ударился при падении в воду. — Он сын Черного Короля, который живет в пропасти. Молодой, веселый и совершенно неуправляемый. Аффе нравится играть. С собой, с другими. Я за ним приглядываю. Это тоже моя обязанность. Ты его испугался? — руки обвили тело. — Я ведь тоже пойду. Не бойся.

Игорь лежал, обнимал червича и думал. Молодой и веселый. Что же, что же вызывает в нем такой первобытный страх? При виде аффы хотелось забиться куда-нибудь в угол, подальше, спрятаться, лишь бы он не подходил. А вот Гнейтта наоборот — с ним было почему-то очень спокойно и хорошо. Юноша понимал, что все эти ощущения очень мягко сказать, необычны для него. Он никогда не доверял с первого взгляда, и никогда не боялся с первого же взгляда. А еще Игорь почувствовал, как нарастает возбуждение. Да что это с ним происходит-то? Юноша решил, что нужно отвлечься, и вообще нужно решить завтрашнюю проблему. "А что будет, если завтра со мной опять случится приступ страха?" — спросил он, зачем-то покрепче прижимая червича.

Приятное тепло от присутствия разливалось по телу Гнейтты. Доверчивость человека, его оплетающие руки, его ласка. А это была именно ласка — игра — сильно взбудоражили червича. Еще плотнее свив вокруг тела кольца, он почувствовал твердую плоть.

— Ты ничего не обязан говорить, просто аффа даст тебе советы и ключ от общего дома.

"А он будет меня трогать?" Игорю очень хотелось провести рукой вдоль позвоночника, пробежаться пальцами вокруг каждого позвонка, ощутить ладонями, именно ладонями, своими, а не новой кожей, это чудесное, странное существо. А еще ему захотелось поцеловать. Да что ж такое с ним происходит? Юноша начал на себя злиться.

— Зачем? — руки червича ответили на касания. Кончики пальцев пробежали по спине. Позволяя раздвигать одежду и касаться нежной кожи. Достигли ямочки, огладили две выпуклости, такие мягкие и податливые. Ноги. Гнейтта коснулся щекой плеча. Его заводило происходящее, а поведение двуногого и его импульсы показывали, что ему тоже нравится.

Потому ласка сменилась легким поцелуем, который достиг цели. Одежда поползла и с плеча, открывая доступ.

"Ключ передать", — Игорь с трудом сообразил, о чем его спрашивает червич. Как только Гнейтта дотронулся до него, у юноши как будто перекрыло все, кроме тактильных ощущений. Пропала злость, пропало желание о чем-то думать, что-то решать. Все было так необычно и волшебно. Медленные движения в воде. Странный блеск камней и глаз червича. Его серебряные волосы, слегка переливающиеся всеми оттенками радуги. Он просто плавился от прикосновений.

Губы искали все новые открывающиеся участки. Кожа юноши была такой нежной, его шея, его подбородок, голова, откинувшаяся назад. Свет, падающий на белую кожу. Хвост проник между ног, обвивая, и начал тереться, касаясь возбужденной плоти.

Гнейтта заглянул в ошалелые голубые глаза, а потом без слов поцеловал прямо в губы. Пленка разошлась. Это было чистым волшебством. Вокруг сияли звезды. Вода заливалась отблесками... исходящими от серебра червича.

Игорь отвечал на поцелуй долго и нежно. Ему в тот момент даже не показалось странным, что он не порезался об острые зубы червича. Вкус поцелуя был таким же странным, как и его спаситель. Сначала чуть горьковатый, как будто нагретая солнцем полынь. Но чем дольше они целовались, тем больше менялся вкус поцелуя. Горечь перетекала в вяжущую сладость, как чуть-чуть недозрелая хурма, сладость становилась все более мягкой, но не приторной. И эти изменения добавляли новых безумных ощущений, которыми наслаждался юноша.

Легкие прикосновения к паху вызывали сильный прилив крови. Возбуждение все больше нарастало. Игорь обхватил ногами Гнейтта, прижав между их телами хвост червича.

— Ты обжигающий, как солнце. Горячее течение, что окутывает и качает на волнах забвения. Ты простота единственного момента, в котором сокрыта истинность значения. Мой незнакомец, что пришел в чертоги океана... голубоглазая вода ты... изменчива, податлива, хрупка... — голос лился в голове, а губы были все горячее, все настойчивее. Сладострастные их ласки искали ответной реакции, а если находили, то хотели еще большего. Червич провел по груди человека, выводя линии открывающейся кожи, спустился к твердыне плоти, чтобы коснуться ее края и ощутить, как яркая вспышка пронзает его гостя.

Игорю казалось, что слова Гнейтта добираются до самых глубин его сущности. Он плыл в них, как в воде, ласковой, теплой, плавился одновременно в поцелуе и потоке мыслей. Когда червич оторвался от его губ, юношу пронзило острое разочарование, которое практически сразу смылось безумным всплеском эмоций, когда спаситель добрался до его члена.

Оттянуть нежную плоть, перекатить в пальцах слизистую, скользнуть к основанию и подняться обратно, продолжая ласкать губами плечи и теперь грудь. Хвост, извиваясь, ласкал ноги, терся о спину нежным шелком. Червич чувствовал сильное возбуждение. Его уже до дрожи пробирало желание. Но сейчас стояла большая проблема. Ведь человек с ним одного пола. Губы втянули сосок, язык прошелся по ним. А пальцы продолжили возбуждать член. Хотя изнутри уже толкался собственный.

Игорю уже очень хотелось перейти к более активным действиям. В постели с мужчинами он предпочитал быть сверху, но тут... Магия этой ночи была такова, что юноше хотелось остаться в руках червича. "Гнейтта... Возьми меня". Мысли о том, что это может быть невозможно просто по физиологическим причинам, у него даже не возникло. У него в тот момент вообще никаких мыслей в голове не было.

— Я не уверен, — перевернуть, прижаться грудью к спине, чтобы было удобно проникать внутрь, поиск отверстия между ног. Тонкие пальцы вошли на сантиметр, заставив юношу податься назад. В глубине было горячо и волнительно. Член вылез из нижней части тела — длинный, блестящий. Слишком узкое пространство. Слишком большое желание.

"Гнейтта..." — простонал Игорь, почувствовав проникновение. — "Еще..." Вода не давала двигаться так, как хочется. Юноша обхватил за собой руками и попытался двинуться вниз, на пальцы.

Хвост поймал тело, чтобы дать ему двигаться на пальцах. В темноте фигурка человека казалась еще более хрупкой, его разведенные ноги — такими тонкими. Головка члена придвинулась к ягодицам. Червича трясло от желания. Он давно не испытывал такой сильной похоти. Головка чуть раздвинула мышцы. Слишком узкий и маленький. Еще попытка, толкание на себя. Желание проникать усиливалось, отступать Гнейтта не хотел. Член его был на взводе, слишком желал обладать гостем с суши. С большим усилием головка протолкнулась внутрь.

В первый момент Игорю стало больно, но потом он вспомнил весь свой предыдущий опыт, расслабился, благо в воде это было сделать намного легче. "Медленнее, Гнейтта, медленнее..."

— Я постараюсь, не бойся, — руки продолжали ласкать член юноши. Губы целовали сильные плечи. Вся защитная пленка уже сошла с тела и плавала наверху норы темным сгустком.

Толчок за толчком, пока тело не раскроется, как цветок. Так глубоко, так ослепительно тесно.

Игорь просто потерял голову от всего. От безумия мыслей, от новых ощущений, от призрачного света. От ангела за спиной. Вода ласкала его всего, хвост обвивал тело, руки возбуждали, а внутри... Юноша понял, что еще немного, и не выдержит, кончит.

Гнейтта ощущал, как толкается на член юноша, как изгибается, принимая все глубже. Он весь дрожал, мышцы внутри конвульсионно сжимались, пока в воду не брызнул аромат спермы. Червич сразу уловил новый возбуждающий запах. Да, ему нравился двуногий — все сильнее. Вбившись по основание, червич заполнил внутренности густой вязкой жидкостью, а потом аккуратно освободил Игоря и потянул к себе. Совершенно голый, такой беззащитный.

Юноша потянулся к Гнейтте, обнял и практически сразу провалился в целебный сон. Слишком уж много ему пришлось за день пережить. И Игорь даже не заметил, что за все время пребывания без костюма, он ни разу не попытался даже вздохнуть ртом. Тело очень быстро приспособилось к новой реальности, и это тоже было удивительно.

Яркое утро следующего дня пробудило Гнейтта нежной лаской спасенного человека. Всю ночь они плыли в волне сладкого послевкусия от первого и такого яркого оргазма. Червич и дальше бы оставался в норе, чтобы изучать свою добычу, целовать ее и вбиваться в узкую дырочку, которая вчера приняла его и доставила столько удовольствия. То, что возможно вступать с одним полом Гнейтта, конечно, знал. Его опыт с аффой, который сейчас на пике гормональной напряженности, был умопомрачительным. Но с человеком было гораздо приятнее.

Червич уложил спящего Игоря на мягкую подстилку, провел по линии ребер, проверяя жабры. Те проросли и оформились в полноценную дыхательную систему. Затем поймал сгусток одежды. Как он мог забыть про нежную кожу. Обволакивающая пленка поползла по тонкому и такому... Гнейтта точно был уверен, по безумно желанному телу иномирца. Пусть поспит, пока хозяин разомнется и принесет приличное для такого утра угощение.

Раннее свечение вставало над долиной, в городе, на центральных улицах и в гротах еще лежали тени синих сумерек, но многие лавочки, дарующие жителям этой части города изысканные сладости и угощения, открылись. До сих пор Гнейтта не находил объяснения тому, что подошел Игорю как сексуальный партнер. Еще труднее было выбирать еду — это происходило интуитивно, исходя из вчерашнего соития и того, что получила взамен гормональная система. Разнообразие жиров, белков и углеводов... Полный набор хищника.

Вернувшись обратно, пересекая пределы, за которыми начиналась территория семьи, червич заметил Эйку. Та грустно обвила колонну хвостом и что-то пела, как обычно делают все айлы, впавшие в меланхолию.

Красные волосы играли в потоках обновляемой чистой воды, алела чешуя на хвосте, белые груди манили себя потрогать.

— Эйка, что случилось?

— Аффа злой. Аффа не любит, хочет играть не со мной, — губки поджались.

Гнейтта нахмурился. Дрогнуло третье веко, прикрывающее слизистую глаза.

— Цийкон объяснил, что его не устраивает?

— Да, — айла сорвалась с колонны опавшим листом и прижалась к Гнейтте. — Ты согрей меня. С тобой хочу играть все время, — груди потерлись о червича, но тот думал о новых соитиях с двуногим.

— Извини, Эйка, не возбуждаешь.

— Вы оба решили трахать человека. Ненавижу вас, — айла сорвалась с места и через секунду исчезла за поворотом галереи, а Гнейтта почувствовал укол собственичества.

Игорь еще спал, когда вернулся червич, но он сразу открыл глаза, едва почувствовал ласки и поцелуи.

Юноше всю ночь снился какой-то странный сон — про то, что он утонул, что его подобрало какое-то странное существо, что-то с ним делало, потом появлялись еще другие существа — и смешные, и страшные, а потом... Он никогда не считал себя ксенофилом, но секс со спасшим его существом был просто великолепен. Просыпаясь от чьих-то поцелуев, Игорь чувствовал, что этот странный сон не прошел для него даром — он был возбужден. Интересно, кто ж его целует?

Открыв глаза, юноша увидел существо из сна. Разум судорожно дернулся: "Не сон?" И Игорь тут же вспомнил все — действительно не сон. Это было как ушат холодной воды. "Господи Боже мой... Я спал с... Эммм... С кем?"

Гнейтта поймал образы, мелькавшие сейчас в голове двуногого. Его панику, его дрожь... Попытку отодвинуться, словно ночь была странной ошибкой.

— Боже — что это? Ты сказал он твой... — червич отпустил юношу и отдалился сам. Эмоциональная нестабильность его сильно напрягла. Особь мужского пола могла оказаться агрессивной. — Ты в порядке?

"Господь — творец нашего мира", — машинально ответил Игорь, продолжая во все глаза смотреть на него. — "Как многие думают. Гнейтта, а ты кто? Я вот человек, а ты?"

Червич опешил от нелогичности ответа. Спрашивал про 'боже', а получил... про господина, что властвует над кем-то, а оказывается еще и создает. Явные признаки невменяемости.

— Ты человек, — подтвердил Гнейтта. — Я не плод твоей больной фантазии, как бы ты ни хотел объяснить меня своими измышлениями. И не человек... Я обитатель океана, — червич отгородился более плотной кожей. Возможно, двуногий собирается напасть. Они ведь убивают. Так утверждают многие свидетели.

Игорь с удивлением наблюдал за изменением цвета Гнейтта. "Да нет, я понял, что ты обитатель океана. Как твой вид называется?"

— Червич, — темнеющие кольца покрылись колкой чешуей, которая теперь переливалась легкой синевой.

Игорь не удержался и хихикнул — очень уж однозначные ассоциации получались. И отложил эту информацию на будущее, странное какое-то совпадение. "А зачем ты так делаешь?" — и протянул руку к чешуе.

Чуть отплыв к выходу из норы, Гнейтта придвинул к гостю хвостом сферу с принесенным завтраком.

— Открой, пробуй... все, что понравится, можно брать в городе. Ты ведь, наверняка, желаешь поесть. Я сегодня буду вынужден тебя покинуть. У меня дела. Могу прислать айлу. Она тебе покажет город.

Игорь расстроился. Ему было спокойно рядом с червичем. Да и вопросы все рождались и рождались, а айле их задавать практически бесполезно, как понял юноша из слов Гнейтта. Еще он немного опасался, не будет ли сегодня таких же неадекватных реакций, как вчера на аффу. Айла ему точно не поможет, а сам он с такой паникой может и не справиться.

Игорь задумчиво взял сферу, которая раскрылась в его руках. Слишком мало данных, чтобы принять правильное решение. Взяв первое, что попалось под руку, юноша поднял глаза на червича и спросил: "А ты когда вернешься?"

— Когда вода станет зеленой. — Гнейтта потянул из внутренностей норы одежду, и та накрыла его тело темной пленкой. Сегодня мы отправляемся на церемонию к Черному Королю. Аффа должен отвечать. Я буду говорить, что он сделал за три срока... Потом Цийкон обязательно устроит охоту. А потом... Ты уверен, что не желаешь пообщаться с ним поближе?

Игорь застыл. Он не хотел общаться поближе с аффой. С другой стороны, он хотел, чтобы день прошел как можно плодотворнее, что без червича невозможно. В конце концов, можно же попробовать держаться подальше от аффы, разве нет? Машинально съев ранее выбранную еду, юноша ответил: "Я хочу с тобой".

Гнейтта, уже собиравшийся покинуть свои покои, оглянулся:

— Ты уверен? Это глубоководное путешествие. Ты еще не совсем освоился, — заметил он. — Как ты себя чувствуешь?

Игорь понял, что опять запутался. "А разве ты не с собой сейчас звал? Ведь ты же предлагал познакомиться поближе с аффой, а ты едешь с ним" — и с надеждой посмотрел на червича.

— Хорошо. Раз ты уже способен сам передвигаться. Ты умеешь плавать? Хотя... с твоими конечностями... — задумчиво оглядывая двуногого, Гнейтта пришел к выводу, что лучше отправиться за покладистым скакуном. — Ладно, так и быть.

Игорь радостно съел еще что-то, быстро привел себя в порядок и подплыл к Гнейтту. Про себя он удивлялся, сколько, оказывается, уже узнал. И с удовлетворением предвкушал, сколько всего еще предстоит узнать. Юноша был очень любопытным всю жизнь. А то, что ему будет помогать Гнейтта, радовало и успокаивало.

4

Они собирались за пределами города, который в утреннем свете золотился бесконечной огромной сферой, словно залитой изнутри медом. Всадники уже ожидали появления аффы, а сам двуногий сидел на огромном морском коне. Позади него — Гнейтта, чью голову защищал высокий то ли шлем, то ли еще какое приспособление. Но оно плотно облегало голову и спускалось на плечи длинными блестящими полосами.

Цийкон не спешил. Он появился ровно тогда, когда вся свита должна была уже отправиться в путь, кивнул всем присутствующим воинам и вскочил на зеленого длинного коня, позволив Гнейтте присоединиться.

Долина в растущем свете манила прозрачной далью, но всадники направились не к ее прекрасным чертогам, а повернули туда, где черно-красными отблесками темнел провал.

— Ты готов? — спросил Гнейтта, привязывая тугим ремнем юношу к себе.

Игорь с восторгом смотрел на открывающийся вид. Ему было страшно, как перед первым прыжком с парашютом. Это был страх, который провоцирует дикий выброс адреналина, который в результате приводит к огромному удовольствию. Юноша любил это ощущение, но то, что сейчас предстояло, перекрывало все, что он раньше испытывал. Это манило и ужасало. Он только смог кивнуть и вцепится покрепче в какую-то непонятного назначения штуку под руками.

Вздыбились синие волны, взлетели вверх десятки всадников, впереди которых мчались аффа и его червич. Дикая скачка, превращала пространство в воронку, навстречу которой неслась черная пустота бездны, в которую вся свита нырнула буквально через пять минут. И тотчас на голове Гнейтты, а это можно было сравнить лишь с фонарем шахтера, зажегся яркий свет, позволявший видеть все вокруг. Бесконечная бездна. Бесконечное погружение, от которого кружится голова. Скачка на грани разума.

Игорь кайфовал, по-другому его состояние назвать было сложно. Безумное падение, которое чуть тормозится, потом опять падение, изменение цвета вокруг, погружение в темноту, от которой подкатывает ужас к горлу. И ощущение тела сзади, которое не дает соскользнуть в этот ужас. Свет, который только подчеркивает окружающую темноту. И опять падение. Юноша толком не помнил, как все было. Кажется, он что-то кричал. Безумный адреналин и удовольствие.

Когда падение прекратилось, морские кони — огромные зеленовато-желтые животные, фосфоресцирующие в темноте, помчались по бескрайним лабиринтам туннелей, где каждый поворот ведет в новые и новые галереи, залы, пока впереди не появляется из небытия черная стена, которая отвесно поднимается куда-то в неизвестность. Всадники резко взмыли вверх. Гнейтта одной рукой плотнее прижал двуногого к себе.

А впереди, разрастаясь и ширясь, появилась огромная площадь. Сюда уже прибыли сотни свит и сотни афф, ожидавших приема во дворец самого Черного Короля. По человеческим меркам, это не было строение, это была тоже сфера, крутившаяся медленно в воде, с дверями-окнами, в которых мелькала охрана.

— Нам придется подождать, — тормозя своего коня, червич отстегнул Игоря и помог тому выбраться из седла.

Цийкон тоже решительно покинул спину животного и направился к Гнейтте и человеку. Он был раздражен и сильно нервничал.

— Зачем ты его взял? — спросил в лоб. — Он еще не дал мне клятву!

— Что мешает нам сделать это теперь? — успокоил червич.

— Ты обещал, что промолчишь про вылазку на поверхность.

— Цийкон... — качание головой и руки, обнимающие юношу.

Пока кавалькада добиралась до дворца, Игорь почти успокоился, но его все еще немного потряхивало. Он чувствовал себя так, как будто как следует выпил. Может быть поэтому, когда юноша увидел приближающегося аффу, ужас уже не был такой всепоглощающий. А может быть его организм уже достаточно долго "дышал" водой, насыщенной гормонами Цийкона.

— Дай клятву, что будешь повиноваться моим решениям и станешь членом моей семьи!!! — аффа наклонился к человеку. — Все равно тебе уже на берег вряд ли вернуться... Да, странно, что ты жив... — задумчивый взгляд переместился на червича. — Ты обещаешь молчать?

Гнейтта согласился. Что оставалось делать, если аффа так агрессивен сегодня.

— Ты, Иххорь, ты останешься здесь и будешь ждать, — приказал аффа, увлекая червича за собой. — Готовься дать клятву, сейчас нам надо спешить.

Прошло достаточно времени, прежде чем из сферы вернулись и Гнейтта, и Цийкон.

Аффа был доволен, червич измотан.

— Ну, ты готов стать частью семьи? — вновь вопрос к Игорю, который все это время провел среди свиты, общавшейся между друг другом, но не с ним.

Игорь с трудом подавил желание попятиться, увидев приближающегося к нему аффу. Услышав вопрос, посмотрел на Гнейтта и ответил "Да". Кожа у червича была какая-то странно блеклая. "Что с ним?" — обеспокоился юноша.

— Прекрасно, а то все оттягиваем, словно я монстр какой! Ну, куда теперь? Гулять? — аффа глянул на Гнейтта. — Нормально.

Свита радостно заверещала. Это был такой общий позыв к веселью, который распространяется сразу на всю группу.

— Конец, — констатировал червич. После допроса Черного Короля ему сложно было вообще сдерживать эмоции, спрятанные воспоминания о проступках аффы заполнили совершенно пустую голову. — Нас ожидает каньон с запретной травкой.

"Гнейтта", — Игорь коснулся рукой червича, — "Ты точно в порядке?" Ему все меньше нравилось его состояние. Юноша старался сосредоточиться на спасителе, чтобы как можно меньше видеть аффу.

— Да, в полном. Процедура не из приятных просто, отдохну дома.

Вновь оказавшись в седле и подхватив Игоря, червич направился за аффой к каньону, который пролегал в самой бездне. Здесь всю воду пронизывали странные белесые потоки, в которых можно было плыть, как в легком тумане. Спутники Цийкона уже скоро стали вести себя странно, смеялись, а потом и вовсе посваливались с лошадей, чтобы кататься в алом мху. Гнейтта тоже явно потряхивало, кожа его стала сильно серебристой, росло возбуждение.

— Так тебя проще поцеловать, — аффа внезапно появился из тумана, оторвал червича от двуного, обнял и начал ласкать, хотя тот и слабо сопротивлялся.

Игорь потрясенно сидел около коня Гнейтта и смотрел, как Цийкон целует червича. Юноша понимал, что все окружающие его просто "под кайфом", он и себя тоже чувствовал как-то странно. Видеть все это было не очень приятно, а уж когда аффа стал обнимать его спасителя... Если бы он был на поверхности, то Игорь бы решил, что в нем проснулась ревность. Тем более червич был так красив, а Цийкон... "Красавец и чудовище", — всплыло в голове.

Юноша решил, что смотреть-то он точно не обязан, поэтому встал и поплыл в сторону какого-то странно светящегося течения.

Именно здесь располагался основной поток, разносящий споры, которые пропитывали жабры весельем, а голову дурманом.

Когда аффа все-таки отпустил Гнейтту, тот увидел, что его спасенный кувыркается в светящемся потоке. И рванул к тому на помощь, едва успев вытащить в чистую воду.

— Ты спятил? Ты же... — глядя на смеющегося Игоря, червич понял, что тот абсолютно не в себе. А потому стал просто продувать трубкой легкие, пока в глазах юноши не появилась хоть какая-то осмысленность.

"Гне-е-е-ейтта!" — протянул счастливый юноша. — "Здесь так хорошо!" Обняв червича, он сказал: "Я тебя сейчас поцелую! Я видел, тут можно целоваться!" И потянулся к его губам.

Это был алчный и ревнивый поцелуй. Червич даже задохнулся от посыла страсти. Человек второй день находится в океане, я ведет себя так, словно...

— Гнейтта!!! — аффа возник рядом темным чудовищем и, подцепив обоих. Растащил в разные стороны. Синие глаза излучали любопытство. — Вы уже играли?

Игорь в своем затуманенном состоянии сначала не понял, что произошло. Только что целовался, а теперь Гнейтту обхватил аффа. Аффа? Юноша понял, что Цийкон держит и его, и с ужасом рванулся куда-то, постаравшись двумя руками оттолкнуться от схватившего его щупальца.

— Э, куда? — болтавший ногами человек был смешной игрушкой в руках синего чудовища. — Ты чего уплыть собрался? Ну-ну, щас я тебе покажу.

— Не надо, — Гнейтта вцепился зубами в щупальце и то разжалось.

— Ах, так! — аффа явно и сам был пьян. — Ну, я сейчас вам задам, он поплыл к белому течению и окунул туда Игоря. Держал недолго, но прицельно, чтобы вытащить обалдевшего и начать целовать.

Игорь целовался самозабвенно, пока не нащупал руками какие-то странности под руками. Открыв глаза, он увидел аффу, в его задурманенном спорами разуме промелькнули кадры из разных фильмов ужасов, но все загородил один фильм. "Чужой!" И юноша начал истерически смеяться: "Мамочки! Я с Чужим целовался!" Он пытался остановиться, но все никак не мог.

Все это время червич пытался вырвать двуногого у аффы. Но опьяненный Цийкон нарочно принялся заводить юношу. Ласкал его и целовал, пока человек вдруг не впал в последнюю стадию отравления и не залился неудержимым смехом, который остановить в каньоне было невозможно. Свита тоже не теряла времени зря. Кто занимался играми, кто вообще подрался.

Гнейтта подцепил и аффу, и Игоря и потащил к чистой воде, чтобы затем туда же отправить всех остальных. До зеленой воды юноша веселился с ошалевшими бездельниками, а червич в это время занимался сбором семян, которые можно посадить дома в специальных резервуарах. Он уже был за несколькими холмами от дурачащейся свиты, когда столкнулся с другим аффой, тоже празднующим прохождение испытания.

Темный принц был настроен решительно и схватил Гнейтту за горло, намереваясь похитить.

Игорь бессмысленно брел куда-то. Дурман уже начал уходить, оставляя после себя какое-то муторное состояние. Оставаться с аффой и остальными ему не хотелось. Окинув мутным взглядом компанию, не обнаружив червича, юноша отправился его искать. Было выбрано первое попавшееся направление. Почему это? В состоянии опьянения на такой сложный вопрос вряд ли кто ответит. Идти было странно. Мох пружинил под его ногами, подбрасывал вверх, несколько гребков — и опять под ногами чуть подбрасывающий вверх мох. Игорь настолько увлекся этим занятием, что не заметил, что убрел достаточно далеко. В очередной раз подпрыгнув, он увидел, как какой-то аффа держит за горло его спасителя. "Оп-па... И что происходит?" — только и успел подумать юноша, когда почувствовал что его резко рванули в сторону.

Это был Цийкон, который от чего-то распираемый жаждой поговорить отправился следом за двуногим. Только юноша все-таки шел более-менее по прямой, а сам аффа мотался из стороны в сторону, петлял и при этом крутился в воде, все еще находясь в приподнятом настроении. Последние остатки опьянения смелись увиденной за холмом сценой. Синие глаза налились яростью.

Законного, только ему принадлежавшего червича собирались умыкнуть и уже тащили через буйно поросшее съедобными водорослями поле. Гнейтта сопротивлялся. Но горло его сдавливало щупальце, а другие обвили тело и часть хвоста.

Цийкон рассвирепел. Скоро его червич будет готов к играм, он уже позволяет себя касаться... Аффа бросился вперед, сметя с пути двуногого, и ринулся в бой.

Игорь, соляным столбом стоял и смотрел на разворачивающееся зрелище. Аффа оттолкнул его удачно, юноше было все прекрасно видно. Только ничего не понятно. Почувствовав приближение Цийкона, чужой аффа буквально откинул червича, и уже через секунду стал виден только темный клубок, из которого периодически появлялись щупальца. Что странно, никто из воинов чужого аффы не вмешивался.

Когда вода вокруг стала окрашиваться каким-то странным темно-синим цветом Игорь начал пятиться подальше. Краем глаза он заметил серебристое тело и изо всех сил поплыл к нему. "Гнейтта!" — позвал юноша, вглядываясь в лицо червича и гладя его по волосам.

Черные глаза открылись не сразу. Вода бурлила от ярости схватки, шипение двух тварей говорило об их высоком гормональном фоне. Ни один не собирался отступать, нанося все новые и новые повреждения.

Синие струи крови будоражили ноздри. Гнейтта сфокусировал взгляд. Отодвинул резко Игоря за себя, подальше от схватки и обвил хвостом.

— Нельзя близко, — сказал спокойно, словно не его сейчас тащили. — Нельзя вмешиваться. Надо ждать.

Они и ждали. Ждали момента победы и самого победителя. Цийкон ударил последний раз, вынуждая соперника отступить, а когда тот вместе со свитой отдалился, рукой приказал следовать за ним.

— Сердится, что я без разрешения ушел, — сообщил Гнейтта. — Теперь меня ждет наказание.

Игорь облегченно выдохнул, он был очень рад, что все закончилось. Юноша "шел" рядом с червичем, стараясь не отставать. "Но ты же недалеко ушел, если бы не этот чужой, никто бы и не заметил. Что он от тебя хотел? А какое наказание?"

— Забрать себе, — чтобы догнать аффу, пришлось подхватить двуногого и, рассекая воду, плыть быстрее. Про наказание царило полное молчание, да и постоянные взгляды Цийкона говорили о многом. Его конь держался все время рядом. Щупальце то и дело касалось серебристого хвоста, свисающего с седла.

Проявил эмоции аффа, как только все трое оказались в знакомой галерее. Он отставил Игоря в сторону, словно мешающую игрушку, и прижал Гнейтту к стене. Синие щупальца изучали серебристое тело. Безмолвный разговор длился долгие минуты, пока тонкие пальцы не погладили по плечам взбешенного аффу, а тот не отступил.

— Сегодня ты будешь спать один, — сообщил червич.

Они уже находились в комнате червича, и Игорь смог нормально говорить, без опасения, что его услышит аффа:

— Зачем ты пойдешь к нему? Тебе же не хочется.

Юноша очень злился. Ему не нравилась сложившаяся ситуация. Казалось неправильным, что червич сейчас пойдет к аффе.

Игорь подплыл к краю колыбели, и сел на нее, упершись руками в колени. Странно, но аффу он уже не боялся. Гормональная система юноши очень сильно перестраивалась как под внешним воздействием — вода, гормоны жителей дома, споры, излучение; так и под влиянием внедренных в тело жабер. Процесс происходил очень быстро. Если бы в тот момент он показался врачам, к человеческому роду его бы уже не отнесли.

— Это и так давно откладывалось, — Гнейтта освобождался от одежды, потом подплыл к потолку и включил на всю комнату очищение. Забурлили пузырьки, выгонявшие из жабр остатки грязи и споры грибов каньона. К концу процедуры, кожа червича светилась, как будто ее долго начищали. — Тебе не будет скучно. Ложись отдыхать. День был тяжелый.

Игорь опять залюбовался своим спасителем. И эта красота сейчас будет... Злость опять накрыла юношу. Еще нестабильный, перестраивающийся организм молодого человека сработал странным образом — выбросил огромное количество кортизола (*) не только в кровь, но и через жабры в воду.

(*) Кортизол — гормон злости и раздражения.

Червич стал испытывать раздражение, когда только покинул свои покои. Он раздражался на любое слово аффы, который встретил молодого червича, готовясь к долгой ночи. В конце концов, свидание и игра не сложились, и Гнейтта, которому не хотелось даже близко подпускать Цийкона, ударил того током, а потом и вовсе удалился в свой грот, чтобы сразу забраться в нору, где его ждал не спящий двуногий.

5

Игорь не ожидал увидеть червича так рано. Он просто сидел и представлял, как все будет у аффы. Воображение у него было очень хорошее, часть действа, например, предварительные обнимания, он уже видел, остальное представить было не сложно. Тонкая серебряная рука на синем плече... Спокойный, тихий блеск камней и ночного течения нисколько его не успокаивал, лишь раздражал. И причина была веская — наверняка в комнате у аффа есть такая же или похожая нора. С таким же волшебным сиянием. Юноша все больше зверел, и к появлению червича состояние у него было, мягко сказать, напряженное.

— Ты не спишь? — Гнейтта проскользнул на свое ложе, чувствуя легкие уколы раздражения и продолжая вспоминать короткий поцелуй аффы, который и повлек такую реакцию. — Что-то не так?

Игорь понимал, что нельзя отвечать так, как хочется. Он тут вообще непонятно кто, а Гнейтта, как он сам говорил, принадлежит аффе. И что все и так давно откладывалось. В мыслях был полный сумбур. Стиснув зубы, попробовал затолкать все свое раздражение внутрь, не показывать его. "Можно я сегодня здесь посплю?"

Червич в ответ потянул двуногого к себе. Ему хотелось обнять этого человека, почувствовать, словно от этого раздражение бы ушло:

— С тобой приятно спать...

Игорь притулился около устраивающего спать Гнейтта, а потом нерешительно обнял его. "Такой красивый..." Злость и раздражение все никак не хотели уходить, в голове продолжали крутиться ранее придуманные картинки. В конце концов, юноша не выдержал: "Гнейтта, а зачем ты с ним..." — на мгновение замолк, чтобы подавить вспышку негатива и продолжил, — "играешь?"

Мысль о красоте очень удивила червича, он еще ближе притянул юношу, теперь уже испытывая странное удовольствие. Его гормоны включились на близость.

— Я не играю с ним... Он желает играть... Настаивает постоянно, — губы пробежались по шее Игоря. Воспоминание о вчерашней ночи разогревало кровь. — Таковы обычаи, я должен подчиняться аффе, иначе я стану изгоем.

Игорь вздрогнул от прикосновения червича. Ему было безумно приятно и хотелось продолжения. Одежда стала сползать с рук. Юноша прижался к спасителю и провел пальцами по позвонкам спасителя. Ощущения были очень необычные. На каждом позвонке был небольшой островатый нарост, каждое прикосновение к которым почему-то вызывало удовольствие. Но странно-раздраженное состояние не давало расслабиться и просто наслаждаться. "Кто такие изгои? Чем это плохо?"

От поглаживаний Гнейтта ощутил желание. Оно опять захлестнуло его, как и прошлой ночью. Настойчиво обнимая двуногого, червич, гладил его нежное тело, терся о него, все больше возбуждаясь.

— Не будет защиты. Это значит, что я буду вынужден искать покровительства другого аффы. Добиваться доверия.

Серебряная рука на синем плече... Эта картинка опять вызверила Игоря. И гормональная система во второй сработала неправильно, выбрасывая в кровь и воду слишком много адреналина. С рыком юноша прижал к себе червича, впиваясь в него поцелуем. Одежда почти полностью сползла с него, и Игорь ощущал Гнейтту всей кожей, даже чешуйки на хвосте, которые стали почему-то царапать ноги.

Гнейтта менял пол. Он сейчас входил в фазу самки. Звериное нападение обескураживало и делало его беззащитным. Его тело слабело от такого напора, от ярости проснувшегося в двуногом звере. Игорь вжал добычу в фосфорисцирующую стену.

— Что ты делаешь? — Гнейтта слабо пытался оттолкнуть Игоря.

Юноша отбросил мешающую ему одежду. Моргнул. На глаза опустилось третье веко, но он это даже не осознал. Только понял, что ему теперь ничего не мешает. И по-хозяйски продолжил целовать червича. Тело под его руками как-то странно изменялось, становилось тоньше, изящнее, и вскоре Игорь без проблем мог обнимать его одной рукой. Второй рукой он зарылся в волосы, гладя, нежа, возбуждая. Гормональная система продолжала работать на максимуме. В воде оказался допамин (*).

(*) Допамин — гормон наслаждения, выделяется в предвкушении чего-либо и сразу после достижения цели, определяет способность наслаждаться жизнью.

Гнейтта подался вперед, покрыл лицо юноши поцелуями, такими нежными, невесомыми. Обвил одну его ногу хвостом. Погладил по груди, задевая соски. Играть с двуногим? Сейчас? Сознание шептало, что делать этого не следует. Вчерашний всплеск произошел случайно. Теперь они делают это намеренно. Но тело требовало продолжения, открывалось. Нежить Игоря было так приятно. Даже если он и явился из другого мира, даже если ничего о нем толком и не знаешь.

Рука Гнейтты дотянулась до члена, касаясь чувствительной головки, обводя по кругу, затем скользнула к основанию.

От прикосновений червича юношу просто затрясло. Поцелуи цепочкой по шее, руками опять пробежаться по позвонкам, получая дополнительное удовольствие, губами пройтись по груди, чуть прикусывая, проверяя реакцию, повторить то, что партнеру понравилось. И вниз, добраться до живота... Игорь действовал так, как привык, но это подходило им обоим. Руки на такую тонкую талию. Встать на колени и... Игорь провел рукой по чушей ниже живота червича и поднял глаза, полные вожделения, на своего ангела.

Дышать... Жабры задрожали от того, что юноша сейчас может коснуться самого интимного. Гнейтта заволновался. Свой первый раз в фазе самки с человеком? Нет, этого делать нельзя. Но губы юноши коснулись в том месте, где открывался вход, язык провел, возбуждая и открывая складки кожи, за которыми открывалось совершенно розовое нежное лоно.

— Нельзя. — Гнейтта вновь попытался отдалиться.

Игорь сумасшедше смотрел на открывающееся зрелище. Это было восхитительно до невозможности. Его не волновал вопрос, что такого быть не может. Есть и все.

Юноша притянул к себе руками червича поближе, и опять нежно провел языком по розовой плоти. Вкус как у поцелуев, только пряный. Сладко-пряный. Он и до этого слабо соображал, но вкус Гнейтта снес голову напрочь. Игорь потянул слабо упиравшегося ангела вниз. Уложить. Еще раз пройтись языком, раскрывая еще больше, и еще больше теряя голову.

Гнейтта извивался от растущей страсти. Его сводили с ума нежность, касания языка, настойчивость, а потом и прижавшее ко мху тело юноши, который теперь упирался к узкому входу своим членом. Губы отвечали на поцелуи, в волнах тонули внутренние вскрики.

— Аффа нас обоих убьет, — прошептал червич, позволяя члену проникнуть чуть внутрь.

"Не бойся", — Игорь на мгновение остановился, опять прильнул поцелуем к Гнейтту и медленно продолжил входить. Его ангел был восхитительный — как будто создан для того, чтобы одновременно целовать и заниматься с ним любовью. Юноша продолжал нежно целовать червича и проникал все глубже. Ему казалось, что его член как будто что-то мягко охватывает и чуть-чуть втягивает, потом отпускает, и опять втягивает. Таких восхитительных ощущений он не испытывал даже во время самого качественного минета. Слабые стоны, раздававшиеся в голове, еще больше распаляли его, но торопиться не хотелось, наоборот, хотелось двигаться как можно медленнее, чтобы все прочувствовать.

Он проникал все дальше, от чего червич уже плыл от желания, лишь бы тот проникал еще и еще глубже, не останавливался, целовал. Руки обвили шею Игоря, хост оплетал ноги.

— Сильнее, — попросил Гнейтта и закрыл глаза.

Юноша на секунду оторвался от червича, посмотрел на утонченное лицо, закрытые глаза, доверчиво открытую шею, серебро волос и сорвался. Он бешено двигался. Входил, чувствуя, как его плотно охватывает лоно Гнейтта, выходил, чувствуя, как неохотно его отпускают. От этого сносило голову. От стонов и всхлипов. От просьб. Игорь не знал, сколько продолжалось это безумие. Ему было все мало. Наконец, с утробным рыком, он кончил и, чувствуя ответные конвульсии тела под собой, не выходя, упал сверху на Гнейтта, целуя и прижимая к себе.

Через какое-то время дурман страсти отступил, юноша аккуратно переместился со своего ангела на мох рядом и с беспокойством заглянул ему в глаза: "Как ты?"

Гнейтта закивал головой. Ему было тепло и легко, его расплавляло после жаркой страсти.

— Я никогда не думал, что позволю себе такое, — прошептал чуть слышно. — Теперь мне будет очень сложно оправдаться перед аффой. Он обязательно поймет, что у меня было с кем-то до него. — Глаза червича вдруг стали осознанными и остановились на лице Игоря. — С тобой что-то не так, — сказал настороженно. — Ты изменился. У тебя появилось еще одно веко.

"Какое веко?" — юноша озадаченно посмотрел на Гнейтту, погладил его по волосам и поцеловал. Соображал он еще не очень хорошо. Гормональный уровень все никак не стабилизировался, выдавая периодически странные всплески.

— Ты мутируешь... Так быстро... — червич сделал освещение ярче, чтобы рассмотреть юношу внимательнее, замер в удивлении. — Ты светишься... ТЫ СВЕТИШЬСЯ! И у тебя третье веко, которое позволяет видеть в воде.

Игорь продолжал озадаченно смотреть на Гнейтта. А потом моргнул, и до него стало постепенно доходить происходящее. Защиты на глазах нет, ощущения чего-нибудь чужеродного тоже, а он смотрит без проблем. Юноша попробовал поморгать с разной скоростью, и в один момент в глаза попала вода. Быстро зажмурившись, он опять постарался вернуть нужное ощущение. Открыл глаза — удалось.

Кинув взгляд на изумленно рассматривающего его червича, Игорь начал изучать свои руки. "У нас это называется фосфоресцирование", — произнес он ошеломленно через некоторое время. — "Ты сказал, что я мутирую, но это же невозможно! Я же просто человек! Я не могу так меняться!"

— Таким свечением пользуются все обитатели ночью. Просто в бездне всегда есть возможность включать защитные системы организма. Твоя защита сейчас сработала... Ты нервничаешь? Ты испытываешь сильные эмоции? — удивился Гнейтта. — Что с тобой не так? Ты должен был погибнуть при спуске, но до сих пор жив... — рассуждая о странностях двуногого, хозяин грота вынырнул в комнату и вернулся с несколькими цветами, угостив при этом юношу. — Нам следует разобраться, что происходит.

"Еще бы я не испытывал сильные эмоции... После такого-то секса..." — подумал Игорь, продолжая изучать себя. Жабры уже почти вросли в тело, и на груди между ребер теперь виднелись необычные "щели". В целом картина была пока не очень приглядная, но юноша решил, что когда все подживет, будет достаточно симпатично.

Юноша жевал цветы и по полочкам раскладывал полученные данные. Получалась странная картина. Он не погиб от давления воды, к червичу сразу возникли какие-то необъяснимо положительные чувства, вплоть до вожделения, к аффе — панический страх, который за сутки сошел на "нет". У него прижилась жабра от совершенного чужого существа. На него подействовали "веселящие" споры из источника. Теперь вот третье веко и фосфорисцирование. Ну ладно, его чувства к червичу еще можно объяснить запечатлением после сильного стресса. А остальное? Жабра могла прижиться только если совместимость на генном уровне. Третье веко не могло вырасти так быстро, значит, оно у него уже было? Только в "нерабочем виде"? Игорь вспомнил, что Гнейтта говорил, что слышит все его мысли. Тогда эта фраза его царапнуло нелогичностью. Если все, то червич должен был увидеть и картинку ангела, возникшую у него в голове. И, похоже, фоновый мысленный поток его спаситель тоже не слышит. Решив проверить так ли это, Игорь с заинтересованным выражением лица посмотрел на Гнейтта.

Ожидая реакции от Гнейтты, который и так чувствовал себя не совсем правильно, не так, как привык, юноша не учел, что упоминание о сексе как источнике нервного перенапряжения и волнения сильно заденет личностные тайники червича.

Тот не пытался глубоко проникать в сознание гостя с суши, зато его сильно угнетало глубинное сознание двуногого, который во время игр открывался очень сильно и позволял, как никто другой из партнеров, заглядывать в те пласты, что и от самого человека были закрыты.

А там хранилась информация. Вполне, казалось, безобидная, но передаваемая всеми поколениями от потомка к потомку. Среди множества семейных историй, объединенных близостью двух особей, выделялась одна — связанная с морем. Гнейтта вздрогнул.

— Игорь, в твоей ветви были моряки? — спросил напрямую, игнорируя мысли о сексе и еще какие-то неясные направленные образы.

Услышав вопрос, юноша констатировал, что фоновый поток червич с большой вероятностью не слышит. Задумчиво прожевав еще один цветок, он ответил:

— Вроде были. У меня кто-то из древних предков чуть ли не пиратом был. Бабушка в детстве рассказывала, но я толком не помню. А что?

— Ты открываешь слои. Когда мы вместе, я вижу странные картины про твоих предков, — сообщил червич. — Там много моря и ... — кожа от волнения стала золотиться и сиять, освещая нору, — там есть такой же, как и я.

Гнейтта сильно волновался.

— Я совершил преступление перед аффой. Аффа будет меня наказывать.

Игорь нахмурился. Он не хотел, чтобы червичу сделали хоть что-нибудь плохое. Про слои памяти, предков и все прочее он решил отложить на потом. Сейчас первоочередное — его ангел.

— Во-первых, почему преступление? Во-вторых, откуда аффа узнает? В-третьих, какое наказание?

— Я принадлежу Цийкону. Я его червич. Сегодня я отказал ему в игре, а с тобой стал играть. Мое потомство должно быть чистым от примесей. Преступление, если я смешиваюсь с другими расами. Он узнает, когда будет со мной играть в другой раз и будет меня бить.

Игорь поперхнулся. Потомство?

— Какое потомство? Тебя что, используют как эммм... — юноша старался подобрать подходящий термин, — инкубатор? И ты так и не сказал, как он узнает. Как поймет.

А внутри опять росло бешенство — на аффу, на то, что он смеет принуждать Гнейтта хоть к чему-нибудь, да еще не просто трогать — бить!

— Не сердись, ты слишком далек от наших традиций. Червичи — последние представители разумного водного мира. Мы чисты кровью. Мы способны размножаться и между собой, но более сильное потомство получается лишь с аффами. А аффы охотники, хозяева... их кровь смешана с Черным королем и немножечко... — легкое замешательство, — и с двуногими.

С двуногими, с двуногими... Удивительно, да, но и этот вопрос можно отложить на потом. Мозг юноши лихорадочно работал, пытаясь построить полную картинку. Ярость не мешала, только стимулировала. Он обнял червича, прижал к себе. Очень хотелось его защитить.

— Ты так и не сказал, как аффа узнает.

— Когда станет играть... — руки опять стали гладить юношу, — Когда войдет внутрь. С тобой я сделал это в первый раз. Я еще не был раньше в стадии размножения, — губы потянулись к поцелую. — Ты так красив, Игорь. Ты так меня заводишь... — признался он осторожно.

После этих слов юноша понял, что сделает все, что в его силах, и даже больше, чтобы Гнейтта не достался аффе. Губы в губы, тело к телу. Гнев и желание усиливались. Гормональная система опять засбоила — выброс адреналина пошел и через жабры, а так как Игорь плотно прижимал к себе червича, почти весь выброс был впитан Гнейттой.

Когда тело под руками стало опять меняться, юноша отстранился: "Гнейтта, что происходит?"

— Не знаю, как ты это сделал... — червич изумленно заморгал, продолжая обнимать двуногого, прижимая к блестящему телу. — Ты делаешь выбросы в воду. Ты делаешь так, как и аффы. Они смешаны с человеческим геном. Пользуются возможностью подчинять, — поцелуй в губы. — Ему не понравится такой маленький соперник, — новый поцелуй и новое возбуждение, раздражающе острое, заставляющее шевелиться член.

Игорь смотрел, как меняется тело червича, чувствовал изменения руками, чувствовал изменения в поцелуях, появившуюся в них требовательность, и это заводило неимоверно. Он никогда не считал себя "половым гигантом", в этом мире все было по-странному, по-другому. Возбуждение опять накрывало его с головой. Соперник? Да, соперник. Руки нырнули вниз, оглаживая червича по боками, по спине, по хвосту. "Интересно, а какой вкус у ангела сейчас?" Одна рука переместилась вперед, на живот, потом ниже.

Червич толкнулся в руку, выпуская член и позволяя его обхватить. Желание росло пропорционально движениям пальцев по стволу. Руки настойчиво искали вход в Игоря, а затем палец проник внутрь. Да, вчера все было случайно... Сейчас... Это было уже сильным желанием, которое должно быть выпито до дна. И лучше, чтобы не один раз.

Палец двигался в анусе, раздвигал себе пространство. В рот человека проник язык, длинный жадный, лизнул небо, прошелся по зубам.

Юноша плыл. Уровень возбуждения зашкаливал. Ему безумно нравилось, как меняется ангел. Буквально полчаса назад червич стонал под ним, нежный, растерянный, а теперь все наоборот — сильный, напористый. Это сводило с ума. Поцелуй все углублялся, к сладости стали добавляться новые нотки — слегка обжигающая горечь, которая тут же пропадала, оставляя желание продолжать еще и еще. Пальцы Гнейтта добрались до чувствительного места, и Игорь дернулся, резко сжав член червича в руке.

— Не убегай, — голос в голове лился сладко. — Хочу... Возбуждаешь... ммм... жарко... — второй палец ворвался в тело двуногого. Хвост раздвинул ноги, заставляя юношу сесть сверху, терся о кожу, будоража движение воды. — Глубоко хочу...

Пальцы стали вбиваться более жестко, чтобы добраться до бугорка и теперь каждый раз его касаться.

Игоря уже трясло. Он вцепился пальцами в бока Гнейтта, сжимая их изо всех сил. Чешуйки хвоста слегка царапали внутреннюю поверхность бедер и между ногами, еще добавляя удовольствия. От каждого движения червича вспыхивали звездочки перед глазами. Голос... От голоса в голове все тело сводило сладостной судорогой. Юноша зарычал: "Давай же!"

Второго приглашения ждать не пришлось — головка члена вошла внутрь, толкнулась глубже, постепенно насаживая на себя юношу. От вожделения Гнейтта рвало на части. За ночь он второй играет. Играет с яростной жадностью. И хочет все больше... каждый раз больше. Головка внутри тела позволила себе расшириться, раздвигать мышцы, член толкался жадными, резкими движениями. А руки крепко удерживали Игоря от возможного бегства. Напрасно, тот вцепился в червича и закрыл глаза, отдаваясь страсти.

Ни одной мысли, только чувства. Ощущения. Безумные, волшебные. Даже лучше, чем вчера. Юноша никогда не думал, что он может так завестись от секса хоть с кем-нибудь. Он все больше отдавался. Шире ноги, изогнуться, вцепиться руками в ангела... Чешуйки царапают ягодицы и спину... Тестостерон и адреналин во всем теле и в воде.

Его тело было жарким, его движения навстречу заставляли двигаться еще сильнее, глубже резче, в голове плыли волны наслаждения, которое пропитывало тело. Жабры дышали жадно. Красивый. Очень красивый. Сияющий в темноте...

— Ты прекрасен... Да... Ты ... — сорвавшись на бешеный темп, червич перевернулся с добычей в воде и прижал юношу ко мху.

Игорь почувствовал изменение положения и открыл глаза. Длинные волосы Гнейтта разметались в воде от его движений и переливались отраженным светом камней. Огромные черные глаза ангела смотрели с такой страстью, что юноша не выдержал, схватил его за волосы, обхватил ногами и рванул к себе.

Их жаркие объятия и поцелуи, их танец в темной воде затянулся до того момента, как в волнующих волнах появились блеклые лучи нового дня, пробивавшиеся из дна. К этому времени измотанные и удовлетворенные оба лежали, сплетаясь в одно руками, хвост обвил ногу юноши, друга была запрокинута на тело червича. Они лежали молча, разглядывая друг друга. Гнейтта не думал об аффе, гораздо больше его интересовал объект страсти.

— Сегодня в мертвой зоне будет праздник. Аффа поедет туда. Я покажу тебе кое-что, — вдруг сказал червич. — Там много-много интересного.

— Покажи, — улыбнулся Игорь, погладив Гнейтта по лицу. — Мне все равно куда, лишь бы с тобой.

Ему вообще не хотелось отпускать червича от себя. Желание обладать, защитить, ревность — все смешалось в бешеный клубок чувств с однозначным результатом. Не отпускать. Мой.

6

Увлечь за собою в город богов. В город теней, в подводную мистику, где величественные некогда улицы проросли водорослями, где сотни лестниц уводят в разрушенные лабиринты. Там вода черна. Там смерть празднует бал. И вода здесь не натянута над долиной течением пресным. Здесь много боли. Здесь энергетика давнего, минувшего, от которого осталось лишь несколько статуй, изуродованных и ужасных да половинчатые колонны старого храма.

Сюда, один раз за три смены вод в океане, приплывают на праздник аффы со своими семьями. Сюда стекаются разумные со всех частей океана. И среди них — почти не имеющие плоти полупрозрачные увайи. С рождения мира осталось таких лишь трое. Остальные сгинули, распавшись на пузырьки, которые вознеслись к поверхности, чтобы стать частью мироздания.

Червич плыл на морском коне вровень с Цийконом, обнимая впереди сидящего Игоря и не позволяя аффе примирительно коснуться своего серебристого хвоста. Он ощущал, как двуногий прижимается, касается ягодицами того места, где выходит член, провоцируя и раззадоривая Гнейтта, а еще... Заводя аффу, бросающего на своего червича двусмысленные взгляды. В воде слишком многое чувствуется без слов. Эти двое играли. Всю ночь. Цийкон разъяренно пришпорил коня, который взлетел вверх, уходя в течение, которое несло свиту навстречу большим огням. Воины аффы — черные угри-полурыбы, с уродливыми головами и руками, больше похожими на клешни, устремились за хозяином.

Гнейтта тоже пришпорил коня. И хотя тот больше походил на прозрачного зеленого дракона с рогами и крыльями, все равно это был чудный и ласковый зверь. Червич велел юноше сидеть тихо, просто ни плыли навстречу разрезанной разноцветьем тьме, из которой всплывали руины древнейшего во всем мире города.

— Это Атлантида, — сказал Гнейтта. — или на нашем языке Альда. Здесь жили увайи. Они не имели плоти. Они не умирали. Много увайи создавали материальное свидетельство. Создавали город. Для нас — для червичей.

В синем безмолвии звуки превращались в тягучую и волшебную песнь, что разносилась далеко — на десятки километров. Чтобы понять ее красоту, нужно было родиться в водном мире. Тогда уж, казалось бы, разрозненные звуки обещали стать в одно мгновение песней. В городе собрались сотни семей афф. Среди них веселились русалки-айлы. Эйка тоже принарядилась, нацепив на хвост и грудь алый обтягивающий костюм. Она просто летала под пение, исходившее из глубин лабиринтов.

— Слышите, слышите! Поют... Поют! Поднялись, чтобы играть... — алый хвост ударил, расплескивая вокруг пузырьки. — Будет охота. Будет большая охота...

Никогда ни одному земному существу не удавалось такого праздника. Никогда не спускался человек на глубину бездны. Здесь было много света. От течения, что излучало фосфор, от огней шлемов на червичах, от мерцания афф, нарядившихся в свои кольчуги. От танцующих айл, что летали между своеобразными лавками, наполненными всякими вкусностями.

Гнейтта отпустил Игоря, как только они оказались в суматошном, похожем на ярмарку, разноцветье, а сам, извиваясь серебристым огнем, взлетел к лавке, чтобы принести себе и двуногому угощение.

Именно тогда Цийкон и схватил юношу за горло щупальцем и потянул к себе.

— Еще раз, — прошипел в лицо, — будешь играть с моим червичем, и ты за это ответишь. Я тебя предупреждаю один единственный раз.

Игорь вцепился обеими руками в щупальце и старался подавить гнев. Аффа не старался его придушить, только показать власть, это чувствовалось. Поэтому юноша не боялся за свою жизнь, но вот слова Цийкона... Игорь знал, что он пока ничего реально не может противопоставить аффе, но успокоиться это не помогало, наоборот. Костюм юноши (он был одет так же, как и накануне, чтобы не показывать изменения, произошедшие в организме) активно впитывал очередной гормональный выброс. Цвет костюма слегка изменился в синеву.

— И как именно отвечу? — направленно, у Цийкона, спросил Игорь. Теперь его мысли не были достоянием всех вокруг.

— Я придумаю, как тебя наказать, маленький проныра, — рыкнул аффа, но увидив приближающегося Гнейтта, он сменил гнев на милость и поставил юношу на место.

Червич, который, несомненно, видел щупальце, обвивавшее Игоря, потемнел.

— Я не люблю, когда трогают мое, — заявил он, а на хвосте его мелькнул заряд, прорезавший воду опасностью

Игорь торопливо повернулся к спасителю:

— Гнейтта!

Он понимал, что такое поведение червича только еще больше разозлит аффу, а этого делать нельзя. Его ангел сам говорил, что не может не подчиняться приказам Цийкона.

Глаза червича сверкали слишком ярко. Поведение его выходило за рамки прежнего — миролюбивого. Он оскалился и показал острые зубы, заставив хвостом двуногого отлететь за себя, и продолжал его удерживать.

Аффа словно ожидал такого изменения. Потемнел еще больше, тоже оскалился.

— Хочешь опять получить удавку, — зарычал на Гнейтту. — Забыл, как подчиняться? Хочешь поползать? Я тебе устрою.

Мысли Игоря судорожно метались — нужно что-то делать! Беспокойство за ангела зашкаливало. Костюм сам начал сползать с груди. Юноша крепко обнял одно из колец хвоста, которыми его держал червич, прижав его к жабрам. "Господи, хоть бы сработало! Вчера же получилось!"

— Гнейтта! Успокойся! Пожалуйста!

"Сработай, ну пожалуйста! Пусть он успокоится, а потом мы разберемся..."

— Уссссстроишь!!! — сверкающее существо наливалось неземным огнем. — Ты не смеешь мне приказывать. Ты не смееешшшшь, — Гнейтта внезапно сорвался с места и нырнул в глубину лабиринта на огромной скорости. Три пролета лестниц в бесконечный загадочный мир, где существовали лишь коридоры, залитые водой. Он мчался по ним, словно знал каждый поворот. Музыка отдалялась, зато наступала какая-то неземная, сумасшедшая тишина... а впереди виднелся синеватый отблеск.

Червич вынырнул на поверхность огромного озера в древнем храме. И потащив за собой Игоря, что так и остался на его хвосте, подпрыгнул на берег.

Он освещал собой все пространство, как будто и сам стал солнцем. А его хвост... он вдруг превратился в длинные и сильные ноги.

Игорь ошарашено сидел на берегу. Это странное превращение привело его в ступор. Шестиметровый хвост — и вдруг нормальные ноги... Так мешавшая одежда стала медленно сползать с лица и рук.

Через несколько минут юноша встал, подошел к червичу и осторожно его коснулся.

— Гнейтта?

— Все хорошо, — впервые голос звучал не в голове, а наяву. Он был не похож на человеческий. Скорее уж, перезвон колокольчиков, музыка, которая под водой становится стоном. — Я сейчас успокоюсь. — Червич поднялся, словно всегда умел ходить, ступни у него были длинные и покрытые серебром.

— Иди сюда, — Игорь сграбастал свое серебряное чудо в объятия и стал нежно гладить. В этом виде червич был ниже его ростом, и было очень удобно прижимать его, утешать, легко целовать в волосы. Такого сейчас нежного, хрупкого и беззащитного.

— Ты нравишься мне. Мне надо возвратиться и позволить ему сделать со мной то, что он хочет, — сладкие губы коснулись груди Игоря, начали целовать его, червич терся о человека, ласкался... Скользил руками по мокрой коже двуногого, который стал темнеть... Но увлеченный лаской Гнейтта просто не замечал, что его человечек так изменился. Всего лишь несколько дней... Губы нашли сосок и вобрали. Стали перекатывать его языком. Пальчики скользнули по линии ягодиц, пробрались между ними. Страсть вновь разгоралась. Здесь, в обители умершего города, где обитают лишь червичи, где их свободная территория.

Одежда окончательно сползла с Игоря, и он отбросил ее в озеро — когда нужно будет, она вернется. Прижать ангела к себе, чувствовать его губы, его руки. Желание разгорается ярким пламенем. Рано... Взять лицо ангела в руки, поцеловать, страстно, сильно, без раздумий и сожалений.

Юноша оторвался от Гнейтта и затуманенным взглядом окинул берег. Недалеко от них сильно разросся мох. Подхватив червича на руки, он донес его до выбранного места и бережно уложил. С восхищением проведя руками по безупречному сияющему телу, Игорь склонился над животом ангела. Нежные поцелуи, цепочкой вниз, потом сильнее, добраться языком до плоти... Почувствовав, как дернулся Гнейтта, он поднял взгляд, полный желания, и прошептал:

— Не двигайся. Молчи.

И снова склонился над своим ангелом.

Гнейтта выгнулся на встречу незнакомым ощущениями. Рот человека был горячим и жадным, вбирал его член, облизывал, руки ласкали. Червич тонул в пламени вожделения. Сиял сильнее, взволнованно схватил юношу за волосы. Боясь, что тот остановится и эти прекрасные ощущения прекратятся. Гнев отступил, сменившись напором губ. Толкаться в него, вскрикивать, почти на грани... пожалуйста...

— Не надо, нельзя здесь... в храме... Я... — всхлипы и стон, дрожащие блестящие тонкие колени...

Слово "храм" что-то задело в разгоряченном сознании Игоря. Он оторвался от червича, лег на него сверху, придавив своим телом. Член терся о член Гнейтта, который он только что ласкал. Ноги ангела разошлись еще больше, открывая его, и от этого напрочь сносило голову.

— Почему? — хрипло прошептал юноша, с трудом сдерживая себя.

— Это место появления жизни. Это волшебное место. Здесь... — червич терял слова от движений юноши, от его члена, касавшегося нежной кожей и живота и его собственного члена. От целующих губ в голове все плыло. Дыхание сбилось. Слабость... дикая... они на поверхности. Здесь люди сильнее... Многие говорят, что двуногие ловили червичей и любили... Держали их в богатых дворцах.

— Что здесь? Почему нельзя? — Игорь выцеловывал ангела, не мог остановиться, и из последних сил держался. Уже даже кожа Гнейтта была потрясающего сладко-пряного вкуса, не только его поцелуи. Юноша чувствовал, что еще несколько секунд, и он сорвется.

Он опустился ниже и лизнул колечко мышц.

— Почему?

Всхлип, раздавшийся от червича, стал последней каплей. Игорь потерял голову. Он слабо помнил, что случилось потом. Вроде бы он все-таки не сразу вломился в Гнейтта, что-то сделал, как-то подготовил. Но надолго его не хватило. Подхватив слабо сопротивляющегося ангела под бедра, юноша с рыком вошел в него. Мышцы крепко охватили его член.

Гнейтта дернулся к бегству, но его тело пронзила вспышка. Горячая боль. Она вспыхнула от резкого движения внутрь. Ладони уперлись в темное синее тело человека. Синее? Червич распахнул глаза, плывя от сильного ощущения, от ног, раскинутых в стороны.

Игорь остановился, когда почувствовал упирающиеся в него руки. Поднес к губам ладошку ангела, стал целовать и шептать:

— Извини, извини, расслабься, я больше не сделаю тебе больно, расслабься, хороший мой.

Другой рукой он продолжал прижимать к себе Гнейтта. Почувствовав, как руки ангела и его тело расслабляются, поднял червича к себе и начал целовать. Он казался легкий, как пушинка. И с таким же одуряющим вкусом. Член внутри его ангела болезненно пульсировал, требуя разрядки.

Он никак не мог пропустить в тело такую махину. Узко, слишком узко и такой напор. Гнейтте стало ужасно жарко от каждого движения юноши, он стонал, он пытался расслабиться. Движения становились то нежными и плавными, то упорными и проталкивающими, пока член не вошел по самое основание и не начал двигаться. Червич вцепился в плечи двуногого. Прижал лицо к его груди... И подчинился.

Игорь задрожал. Одуряюще. Совершенно бешеные ощущения от какой-то странной, дикой доверчивости ангела. Или не доверчивости, а чего-то еще? Неважно. Юноша, беспрестанно целуя червича, уложил его обратно на мох, и начал медленно двигаться, шепча:

— Ты мой ангел, мой серебряный ангел. Мой... Мой...

Гнейтта ощущал, как его заполняет жар. Острый жар внизу живота. Поцелуи не прекращались ни на секунду. Юноша ласкал языком кожу, заставляя червича отвечать и двигать бедрами к себе навстречу, поднял ноги еще выше. Кажется, эта сладкая пытка продолжалась очень долго, пока все не залилось разноцветными кругами, а внутри все не разлилось сладкой истомой и расслаблением.

Именно тогда на берегу Гнейтта увидел незнакомца. Черноволосый мужчина сидел у самой кромки, не издавая ни звука, и любовался на соитие, его длинный блестящий хвост уходил в воду.

— Здесь, здесь... — червич попытался обратить внимание Игоря на чужака.

Игорь медленно оторвался от Гнейтта и настороженно повернулся в ту сторону, куда показывал ангел. Опустив руку в воду, юноша почувствовал, как одежда мгновенно нашла его и быстро оплела все тело. Одежда так и осталась синей, а не серебристой, как раньше.

Как обычно было после тесного общения с червичем, голова его еще плыла и не очень хорошо соображала. Юноша постарался задвинуть Гнейтта за спину.

— Вы кто?

Существо, сидящее в воде, не походило ни на одного из червичей. У него было человеческое тело и странный черно-алый хвост. И волосы, длинные, вьющиеся, тоже черные.

— Измена карается смертной казнью, Гнейтта, — сказал свидетель недавней страсти и улыбнулся. А червич внезапно испуганно прижался к Игорю. Прямо на них из воды поднималось чудовище, которое менялось на глазах и становилось все больше.

— Кто это? — спросил внезапно пересохшим ртом Игорь. Он чувствовал, как сзади от ужаса дрожит его ангел. И чувствовал, что с ним происходит что-то странное.

Иногда кажется, что ты видел уже всех обитателей мира, что даже сказочные существа уже где-то появлялись, но то, что ползло сейчас на берег, поражало воображение. Оно было абсолютно черным, лишь красные присоски на огромных щупальцах делали зрелище еще более завораживающим. Тело, длинное, иноземное, невероятно огромное, голова-пасть с огромными зубами.

Червич отодвинул Игоря в сторону и плюхнулся на колени прямо в мох, низко склоняя голову. Его длинные серебристые волосы расстелились по зеленому кружеву извилистыми рисунками.

— Прости, Черный Король. Прости... — забормотал Гнейтта...

Игорь не выдержал. Он понимал, что так делать нельзя, в мозгу бродили умненькие и подленькие мыслишки "позаботься о себе", "ты уже умирал", "ты ничего не можешь сделать", но они никак не могли на него повлиять. Это был его червич! Может быть, это вновь засбоила гормональная система, может быть...

Юноша вышел вперед, загородил собой Гнейтта и спросил:

— За что?

Костюм все больше наливался синим, не справляюсь с бурей, бушевавшей в теле Игоря.

Существо зарычало. И втянуло воздух, словно узнавая, замерло на секунду... В сотнях глаз зажглись огоньки.

— Ты сюда явился с берега устанавливать свои законы, Игорь Северянин? Жил бы в своей вшивой Москве, в маленькой квартирке. Ходил бы в бассейн или барахтался в лужах в Подмосковье, не подумал бы вставать на пути у меня... Кто ты есть? Червяк! Хотя, — Чудовище подхватило появившееся и прорвавшее одежду щупальце. — Гены свое берут...

— Я не устанавливаю! — зарычал юноша в ответ, раздраженно вырвав щупальце. От ярости его уже распирало. Игорю казалось, что он становится выше и как-то больше.

— Я хочу знать, за что ты собираешься убить МОЕГО червича!

И тут же замер, пораженно уставившись на свои ноги. Ног как таковых не было... Он растерянно покосился на ангела:

— Гнейтта?

Червич стоял, не шевелясь, лишь в безумных глазах отражалось удивление и ужас.

— Игорь, — взгляд переместился на черного короля, а тот издал ухающий звук, означавший смех.

— Тебе придется драться за то, чтобы обладать червичем, которого ты называешь своим, сын. И ты, наверняка проиграешь. Придется своего ловить. Для игр.

"Так, вся рефлексия на потом, на потом, да, на потом. Ну щупальца... Вот черт!" Игоря начало потряхивать. Если бы не перестройка организма, он бы наверняка давно сорвался в позорную истерику. А так — достаточно взгляда на Гнейтта, чтобы прийти в себя. Притянуть к себе серебряного, желанного. Погладить, успокоить. Мой ангел, мой хороший...

— С кем я буду должен драться и почему?

Чудовище усмехнулось, словно все заранее знало. Да, Черный король ведал о человеке еще в тот момент, когда Гнейтта явился говорить о поступках Цийкона... Считывать информацию, выпивать силу — вот что делал древний бог с сияющими червичами, несущими в себе энергию океана. И был в мыслях двуногий, его присутствие ощущалось в каждом течении. Но не агрессивное, перемешанное с гормонами афф. В роду юноши был он, Король океана.

— Ты будешь драться с тем, кто имеет на Гнейтта право, — сказал кратко. — Иначе его убьют.

— С Цийконом? — Игорь опасно сощурился. Ему очень не нравилось, как аффа обращается с червичем, но раньше он сделать ничего не мог. По сути, он и теперь ничего не мог сделать — он же не умел драться в этом образе. Но сердце почему-то сжималось в сладостном предвкушении. — И когда?

— Сегодня, — заявил Черный Король, — ты будешь драться сегодня, глупец. И ты проиграешь...

Гнейтта бросился наперерез. Он хотел защитить того, с кем испытывал такие сильные эмоции. Он менялся. Он стал совсем иным... Таким опасным, таким сильным — за два дня.

— Я сам, сам готов ответить... Цийкон его убьет.

Игорь схватил червича щупальцем и резко дернул к себе, прижал.

— Гнейтта! Ты не сможешь!

Юноша обнял червича, который хотел что-то сказать, и спросил:

— Как узнать, кто выиграл?

— Смогу-смогу, — Гнейтта выкручивался, — я успокою Цийкона.

— Ты? — рассмеялся Черный Король, — Ах, какие смелые стали червичи! Будешь сам драться? А ты, Игорь, ты понимаешь, что будет битва на смерть? Ты рискнешь жалкой человеческой душой ради сомнительного удовольствия. Найдешь с кем другим поиграть. Червичи все красивы...

Юноша еще крепче прижал к себе ангела щупальцами, рукой зарылся в его волосы, вынуждая замолчать и успокоиться. Он чувствовал себя очень странно — с одной стороны, в нем бушевала ярость, с другой — какая-то отстраненная холодность. Как они вместе сосуществовали было непонятно.

— Правила?

— Рискуешь... — прищур сотен глаз, словно заглядывающих внутрь. — Когда я вострублю о поединке, отступать из вас никто не сможет. Ты бросишь вызов на Гнейтта и будешь драться врукопашную. Цийкон нападет первый, так как он имеет все права на червича. Победит тот, кто выживет. Ему достанется все имущество.

— Нет, — зашептал червич. — Не делай этого... Не соглашайся...

Игорь еще раз погладил ангела по голове.

— Я согласен.

Холод внутри наступал.

Червич задрожал, а Черный Король потребовал следовать за собой по лабиринтам, которые привели их обратно в цветное безумие и праздник.

7

Именно тогда чудовище издало ужасный звук, который заставил всех замолчать и обернуться:

— Я объявляю поединок! — возвестил король. — Найдите Цийкона...

Игорь настороженно оглядывался вокруг. Прижимая к себе червича, он прошептал ему:

— Расскажи мне про основные приемы, которые использует Цийкон.

И болезненно дернулся — на коже стали выступать какие-то странные чешуйки.

— Яд, много яда в присосках, жала, там еще много чего. Острые челюсти внутри, — быстро забормотал червич, когда из пропасти ступеней вдруг поднялся аффа со своими воинами. Цийкон приближался и смотрел, как его держит... Этот наглый мальчишка... Он не просто человек! Ярость всколыхнулась в груди. Вот в чем дело! Вот кого пригрел Гнейтта!

Игорь отпустил ангела и задвинул его за спину, внимательно наблюдая за аффой. Тело и щупальца стремительно покрывалось чешуей, по строению сходной с чешуей червичей, только глубокого синего цвета. Больно, но терпимо.

— Отдай Гнейтта, — синим монстром аффа двинулся навстречу к юноше, но его остановило чудовище, которое вновь зарычало, обнажая несколько рядов острых зубов.

— Пусть он предъявит права на твоего червича. Пусть рискнет...

— Этот юнец! Он и плавать как следует не научился, — Цийкон стал темнее грозовой тучи, выпуская в воду ярость. Подогревавшую невольных свидетелей. Айлы бешено носились в волнах, а веселая Айка, что всегда шныряла за аффой, спряталась за камень.

Игорь ощерился:

— Гнейтта мой! И никакой... Никто не заберет его у меня!

Чешуя покрыла лицо. На лице юноши появилась недобрая улыбка.

— Попробуй, забери!

— Не надо, — последней попыткой червич попытался обвить юношу, но тот заставил Гнейтту оставаться на месте. И Цийкон пошел в атаку. Это была не та драка, что происходила в каньоне. Аффа выпустил наружу когти, его щупальца были готовы ранить, его челюсти стали железными монстрами....

Игорь ухмыльнулся, и просто проскользнул мимо щупалец аффы. Его размеры были намного меньше, что позволяло достаточно быстро двигаться, быстрее, чем больший по размеру противник. Юноша оказался за спиной у Цийкона и изо всех сил ударил его щупальцами с твердыми пластинками чешуи. Аффа привык драться "лицом к лицу" и явно этого не ожидал.

Как у него так получается плавать, двигаться, управлять щупальцами Игорь не задумывался — все получалось само собой.

Ударив, юноша извернулся, оказался сбоку от аффы и выпустил такие же когти. Гормональная система бешено выделяла адреналин и... тестостерон с допамином. Игорь чувствовал своего червича, продолжал желать его, и организм отреагировал очень своеобразно...

Цийкон взревел от ярости, он взметнулся вверх, раскручивая щупальца и пытаясь схватить ускользающего противника, а в следующее мгновение в него полетели острые всплески яда.

Все отступили назад. Аффа раскрыл пасть и теперь на полной скорости несся на Игоря.

Игорь мгновенно охватил взглядом открывающую картину. Совершенно ни к месту, он начал ощущать болезненное возбуждение. Юноша свернул щупальца тяжелым клубком, оставляя снаружи только закрытые чешуей части, и рухнул вниз, уходя и от яда, и от щупалец аффы. За ним дорожкой оставались гормоны, выдаваемые в огромных количествах его организмом.

Аффа и хотел бы сейчас ударить удирающего маленького соперника, который превратился в ему подобного, но ему ударило гормональной атакой по всему телу. В воде распространялось безумие куда быстрее, опутывало все вокруг, заставляя всех теперь ощутить совсем не гнев и адреналин.

Червич внизу засветился, поплыл навстречу Игорю. Он ревновал. Сильно ревновал... Зачем? Он хочет привлечь Цийкона? Как? Юноша ударил по аффе, который внезапно растерялся на мгновение.

Цийкон поймал соперника щупальцем, потянул к себе. Теряя голову от того, сколько в воде возбуждения и попытался поцеловать.

Игорь ответил на поцелуй. Сознательно? Нет? Неважно... Он охватывал аффу щупальцами, притягивал к себе, забирался ими под кольчугу. Обвивал. Поцелуй все углублялся, и он был гораздо чувственнее, чем в каньоне.

Губы двух соперников нежили друг друга, Цийкон ласкал юношу жадно. Его гнев, который возникал из-за соперничества по отношению к Гнейтте, сразу угас. Ему сразу понравился двуногий. Теперь он его ласкал с такой нежностью, вливал в него свои гормоны, гладил вход в тело, извивался по юноше, желая им владеть.

Червич замер, его стало сносить легкое течение. Два синих тела извивались, кружили в темной воде, светясь. Переплетались.

Аффа стал аккуратно двигаться внутрь, раздвигать себе пространство...

Щупальца Игоря уже почти полностью забрались под кольчугу Цийкона, охватили его, сжали. Мысли юноши плыли, он уже почти забыл, что хотел сделать, но только почти. Его ангел... Он говорил, что такой же, как он, уже был в его роду... И чешуя на щупальцах, как у червича. И кое-что еще...

Игорь с трудом разорвал поцелуй. Ему безумно не хотелось этого делать, хотелось отдаться во власть аффы, чувствовать такие странные и манящие ласки. Но Гнейтта... Юноша отстранился и ударил электрическим разрядом из всех щупалец, которыми он уже оплел Цийкона. И сразу же схватил парализованного соперника за голову и вцепился зубами в горло. Еще чуть-чуть сжать зубы, и аффа будет мертв...

"Король!"

Чудовище внизу зашевелилось, отозвавшись на призыв. Черный Король оценил хитрость Игоря, дал знак, чтобы тот отпустил аффу. С позором отпустил. Такой сильный воин проиграл маленькому хитрому обитателю суши, который и плавать еще не научился.

— Объявляю твою победу. Забирай Гнейтта. — сказал громко. — Но вам обоим придется переселиться, — долгая пауза, пока Цийкон падает на дно, а его ловит маленькая красная взволнованная Эйка, кружит над хозяином, плачет, поет утешительные песни. — Вы едете со мной... Сразу после праздника. Только сперва охота. Я должен поймать себе червича.

Игорь смотрел, как медленно опускается на дно аффа, и чувствовал себя очень странно. Он был почти в два раза меньше, и, тем не менее, вышел победителем. Ангел теперь его. Казалось бы, нужно радоваться, но на юношу накатило какое-то опустошение. Он просто продолжал висеть в воде и смотреть на суматоху, развернувшуюся вокруг Цийкона, и чувствовал странное, необъяснимое сожаление, оставшееся после их поцелуя и объятий.

Через несколько минут он, наконец, поднял голову и стал высматривать Гнейтта.

Но того нигде не было. Синие рыбки, привлеченные сильным потоком любви, крутились вокруг Игоря, терлись об него, ласкались, словно котята. Отовсюду наплыли любопытные аффы. И даже древние полупрозрачные увайи теперь ждали возвращения энергии в тело Цийкона.

Гнейтта же давно уплыл в лабиринт под городом и теперь забился в темную щель. Его поразил поцелуй человека. Червич забивался все дальше в темноту и дрожал.

Игорь завороженно смотрел на странных рыбок. Они были похожи на маленьких толстеньких лохматых птичек, беззаботно тыкающихся в протянутые руки. Кожа юноши постепенно светлела, пока не стала светло-голубого цвета. Коротко стриженые волосы и губы так и остались синими. Какая-то особо наглая рыбка ткнулась ему в нос, выведя Игоря из ступора.

Юноша завертелся по сторонам. "Гнейтта!"

Червича нигде не было видно. Игоря охватила паника — он не представлял, что нужно делать. Куда мог деться его ангел? Что ему сейчас делать? Он же ничего не знает об этом мире! К кому можно сейчас обратиться? Он знал только Цийкона и Короля... Отогнав все сомнения, Игорь поплыл к королю.

Черный Король уже отдалился, увлекая за собой огромную пеструю свиту, в которой были, конечно, и червичи. Он говорил о чем-то с одним из полупрозрачных увай, который расплывался в воде, как медуза, что удерживает форму, но при этом прозрачна и почти невесома.

— Что-то еще? — несколько глаз повернулись на юношу.

Игорю стало страшно. Когда схлынул адреналин, когда ему не нужно было уже защищать ангела от Цийкона и Короля, он стал реально осознавать, с кем столкнулся.

— Да, — юноша сглотнул. — Я не могу найти Гнейтту. И я слишком мало пробыл в вашем мире, чтобы знать, как мне действовать.

Он не знал, как отреагирует Король на его странную речь — реакция могла быть какая угодно. Игорь понял, что готовится к защите и постарался утихомирить организм и щупальца, которые, казалось, жили собственной жизнью и имели свое мнение о происходящем вокруг безумии.

Эти фосфоры глаз смотрели на юношу достаточно долго, сверлили его, пробивались внутрь. Найти червича? Потерял... Испугался, что не вернется. Пробуждается. Инстинкты толкают защищаться.

— Где-то рядом. Он никуда не денется, — отозвался король. — Ты ведь сумел его уговорить с тобой поиграть. Очень быстро. Так и найди теперь по следу. — Новая усмешка. — Если, конечно, удастся уговорить на нового аффу. Они своевольные. И потом не даются.

Игорь понял, что ему ничего больше не скажут, склонил голову и стал медленно пятиться прочь. Удалившись на достаточное, по его мнению, расстояние, юноша поднял голову и огляделся. По следу? Если бы он еще понимал, что это такое! Ну ладно, что у него есть? Если бы он еще понимал! Игорь начал потихоньку психовать. Надо где-нибудь сесть, подальше от всех, и спокойно подумать. Эти любопытные взгляды стали его раздражать. Да и Цийкон, похоже, очнулся. Кожа опять стала наливаться синевой.

Глаза обежали еще раз все вокруг. Вход в одну из пещер показался ему наиболее привлекательным. Протиснувшись в небольшой вход, Игорь оказался в достаточно большой пещере. Втянув воду в себя, юноша понял, что Гнейтта был недавно в этой пещере. Он заметался по ней, стараясь определить, где же его серебряный сейчас находится. Он действительно был где-то недалеко, Игорь это чувствовал...

Гнейтта сидел так тихо, даже почти и не дышал. Во мху было тепло и уютно. Мысли терзало то, что там произошло. Они это делали при всех. Играли при всех. Черные глаза закрылись. Он не вернется назад ни за что. Праздник пройдет. Никто не полезет в нору. Никто не знает о норах.

Червич обнял тело руками. Вот для чего все было! Чтобы стать близкими... Цийкон и Игорь договорились заранее. Ревнивый Гнейтта свернул хвост. Прислушался к далеким звукам праздника. К пению, а еще к приближению диких червичей, которые в это время всегда поднимаются на поверхности. Они плавал по лабиринтам совсем рядом.

Игорь методично оплывал пещеру за пещерой, стараясь найти, куда же делся его ангел. Сначала было легко, было понятно, куда нужно плыть. Но потом... В воде появилось много сторонних примесей, которые постоянно его сбивали. Внутри стала нарастать ярость.

"Гнейтта! Выходи!" — отклика нет.

Гнев ударил в голову, приводя к очередным выбросам в воду. Где он может быть? Игорь яростно завертелся во все стороны.

"Гнейтта!"

Один из входов в какую-то небольшую пещерку показался подходящим, и юноша бросился туда.

Червич слышал зов, слышал этого предателя. Но не реагировал, только урчал обиженно и прятался в мох, сворачиваясь. Не выйдет, ни за что... не будет с ним говорить...

Гнейтта слышал движение юноши по пещере, его злость. Все сказано... Урчание обиды стало сильнее. Жабры трепетали. Он бросил его в сезон изменений, когда все готово к оплодотворению. Нет. Не станет говорить. Уходи! Уходи прочь...

С трудом забравшись в пещеру, Игорь почувствовал, что и в этот раз он выбрал ее правильно. Рядом, где-то совсем рядом... Тело юноши начало светиться, но даже без дополнительного освещения он бы нашел своего червича — чужих примесей здесь почти не было. Почувствовав нужную воду, Игорь поплыл в боковое ответвление пещеры.

Увидев серебро тела своего ангела, юноша бросился к нему. Тот лежал, свернувшись, как потерянный ребенок. Ярость (как он посмел его бросить, убежать!) и желание защитить, помочь, боролись в Игоре. Прижав в себе червича, притянув всеми щупальцами, гладя по волосам, целуя в них, он шептал:

— Не смей так больше делать! Слышишь? Не смей!

— Уходи. Ты чужой. Уходи... Игра кончилась, — Гнейтта отталкивал человека. Продолжал урчать и злиться. — Ты меня обманывал. Я свободен теперь. Ты... уходи...

Игорь еще крепче прижимал к себе вырывающегося ангела и продолжал шептать:

— Никуда ты не уйдешь, ты теперь мой, мой...

Поцелуи в серебро волос. Юноша охватил щупальцами покрепче червича, взял обеими руками за лицо и принялся быстро целовать щеки, губы, в уголки глаз. И продолжал говорить:

— Я победил Цийкона, слышишь? Теперь ты мой... Никуда не отпущу!

Гнейтта пытался сопротивляться, но с каждым поцелуем приникал все ближе, гладил тело Игоря, терся об него, обвивал, излучая желание.

— Плохой, целовался с ним, — почти как ребенок жаловался он. — А я тебе доверял, а ты мне... — новые поцелуи и поглаживания. — Такой нежный... Хочу тебя всего.

Воспоминание о поцелуе с аффой ударили жаркой волной в живот Игорю. "Да что же это такое?" — только и смог подумать он, прежде чем опять с головой что-то случилось. Юноша перевернул Гнейтта на спину, двумя щупальцами прижал его руки ко мху, еще двумя гладил его грудь, живот, остальными держал хвост червича. Стремительно синеющими глазами всмотрелся в глаза ангела. "Плохой? Целовался?"

Глаза Гнейтта расширились. Он дернулся, но убежать не мог. Страсть сменилась паникой. Над ним нависал не человек. Над ним был молодой аффа. Горячий, ревнивый, и яростный. Который не потерпит неподчинения.

Червич застонал от его прикосновений.

Игорь наклонился над своим ангелом, и поцеловал, впитывая его стон. Руками зарылся в волосы и резко сжал, притягивая к себе. Щупальцами заломил руки червича назад.

— Мой, понял?

Он властным, жестким поцелуем раскрыл губы Гнейтта. И жадно, заново изучал тело своего серебряного своими новыми "руками".

Червич извивался в синих щупальцах, которые перехватили его запястья, держали хвост, ласкали тело, губы жарко целовали, язык проник в рот. Гнейтта чувствовал сильное возбуждение изменившегося Игоря, его набухающее естество... Нет... Оно толкнулось в тело.

Юноше безумно нравилось тело червича, нравилось, что теперь можно его касаться не только руками. Он буквально спеленал ангела собой и наслаждался. Наслаждался не только им, но и какой-то странной покорностью. Полынная горечь в поцелуе постепенно растворялась, что заводило Игоря еще больше.

Щупальца заскользили по спине червича, обегая и лаская позвонки, спустились ниже и начали ласкать хвост Гнейтта, дразня как его, так и самого Игоря, который так и не разорвал поцелуя. Желание билось во всем теле, выплескивалось в воду гормонами.

Это было приятно, это отодвигало ревность на второй план. Существо, явившееся с берегов, волновало червича с первого мгновения, он так никогда сильно не привязывался и держался от афф подальше. Но то был двуногий, с другим, очень странным взглядом на мир. Он называл Гнейтту про себя ангелом. Это название очень нравилось, вызывало дрожь в теле. Сейчас щупальца гладили казалось каждый миллиметр сияющей кожи, оставалось лишь поддаваться. Целовать Игоря в ответ. Приятнее ведь ничего Гнейтта не испытывал.

Он откинул голову назад, открывая шею, плечи, позволяя скользить по себе. Член внутри набух и затвердел. Показался над кожей. Сзади чуть разошлись складки, открывая вход. Такой узкий у всех червичей.

Когда юноша понял, что Гнейтта сзади раскрылся, он задрожал. От вожделения, от страсти, от... от всего. Продолжая стискивать руки червича сзади, удерживая его за талию, Игорь начал ртом ласкать член ангела, а щупальцем аккуратно проникал сзади. Хотя хотелось совсем по-другому, но он еще не знал, как устроен его червич. Он его изучал, гладил внутри, чувствовал реакции. И старательно сдерживал себя, чтобы сразу не сломать свою новую игрушку.

Червич откинулся назад. Губы вбирали плоть, язык кружил по головке, по стволу. Его плоть все больше распалялась, желая разрядки. Хотелось большего. Щупальце водило по анусу, почти нащупывало вход, и это все больше волновало Гнейтту. Он не мог отстраниться, он чувствовал легкие проникновения. Вновь ласки и новые попытки.

Игорь все больше и больше входил внутрь червича. Когда он понял, что проник на достаточную глубину, то повернул Гнейтта, убрал щупальце и резко вошел сам. Мышцы сильно охватили его член. Другим щупальцем он начал ласкать червича. От картины, которая ему открылась — светящая серебром в полутьме спина его ангела, цепочка острых позвонков, заломленные назад руки, волосы, плывущие ореолом в воде — юный аффа потерял голову. Нетерпеливо рыча, он стал неистово двигаться. Щупальцами придерживал червича, ласкал его, гладил и терзал его плоть.

Гнейтта закричал. Его брали с силой, член аффы входил размашисто и пробивал себе дорогу в тело все глубже, пока не вошел целиком. Теперь он двигался в диком ритме, заставлял подчиняться себе. Червич открывался, позволял себя брать, всхлипывал, урчал дико, выпуская в воду удовольствие, мешавшееся с болью. Ему нравилось, очень нравилось происходящее. Несколько дней все перевернули, позволили понять, что такое игры, отдаться тому, кто нравится. По-настоящему...

Игорь впитывал через воду все, что чувствовал его ангел. И это было еще одним стимулом, чтобы терять голову. Ангелу нравилось, и не просто нравилось. От этих чувств все внутри мешалось, превращалось в бешенство. Хотелось двигаться все сильнее, все яростнее. Он выгибал червича, чтобы тот все больше открывался, входил все глубже и глубже, неистовее. И когда уже начало казаться, что мир вокруг взорвется, кончил. Несколько движений — и воду окрасил пряно-сладкий вкус Гнейтта.

Игорь отпустил ангела, развернул к себе лицом и обнял руками и всеми щупальцами. Волшебство соития не отпускало. Гнев, ярость, страсть спали, и ему хотелось зацеловать каждую клеточку его червича. Но если он еще хоть один раз попробует убежать...

Обнять... Да, поскорее, слиться с ним. Червич уткнулся в шею Игорю.

— Ты страстный... — сказал тихо. — Зачем ты только оказался на том корабле? Я бы так не переживал... — губы прошлись по лицу, по шее. — Сладко с тобой. И страшно, что ты не такой... Ты из того мира... И так быстро меняешься. Что сказал король? Что с нами будет теперь, Игорь? — Хвост сплетался со щупальцами, руки скользили по груди. — Мы теперь без дома? Нас наказали?

— Да, мы теперь без дома, — юноша продолжал качать Гнейтта в своих объятиях, постепенно успокаиваясь. — Король... Я не убил Цийкона, я его победил, и Король сказал, что мы должны с тобой съехать. Я бы и сам там не остался, — хмыкнул Игорь. — И ты прав. Я не из вашего мира. Что в таких случаях делают? — он заглянул в лицо своего ангела.

— Он отправил нас в изгнание? — испуг появился в лице червича. — Нас наказали? — Руки обвили Игоря. — Придется что-то придумать. Вне города много опасностей. Здесь мы не сможем остаться. Три сезона воды здесь растут дикий и очень опасные цветы. Они сжирают все, что движется над поверхностью. Червичи тебя не примут. А в городе... нет... нас не пустят в город... Если только отправится ко двору короля...

Игорь удивился:

— Ко двору Короля? А кому мы там нужны? И вроде бы не изгнали, — юноша задумался и медленно продолжил, — а ведь Король сказал, что мы должны будем поехать с ним... После праздника и какой-то охоты...

— Охота... охота будет на червичей. Они живут там, внизу... Они... — Гнейтта отвел взгляд, словно говорил не о сородичах. — Их ловят для себя. Аффы и сам Король. Чтобы играть. Чтобы было потомство. У короля во дворце еще есть люди. Каким был ты... Он держит у себя красивых людей. Но особенно любит мальчиков.

Игорь потер лоб. Почему-то информация никак не хотела раскладываться по полочкам. Он вспомнил короля.

— Зачем королю люди? Он же не сможет ну... играть с ними. И почему ты говоришь про червичей "они"?

— Он играет именно с людьми. Мучает их. Держит у себя. Бесправных, — червич грустно улыбнулся. — И червичей держит удавками. Ловят самых красивых. Сильных. Потом забирают во дворец и берут силой.

Картина мира, которую Игорь себе выстроил, менялась. И опять кусочки все никак не хотели вставать на свои места. Получается, все-таки рабовладельческий строй, но очень странный. Король и люди... Про червичей Гнейтта ему уже рассказал. Но зачем Королю люди?

Юноша обнял своего ангела и успокаивающе погладил.

— Тебя тоже поймали?

— Червичи свободны. Их мир большой. И сюда приходят воровать... Игорь, я всегда был чьим-то. Я не знаю, что такое оказаться в плену... и не видел мира червичей.

Сверху забурлила вода, пузырьки добрались и в маленькую тайную пещерку.

— Началось, — залепетал Гнейтта, — они выбрали себе жертв.

Игорь, прижимал к себе червича. Быстро пропуская через жабры воду, он считывал информацию и думал: "Значит, ангел всегда был в рабстве... Интересно, получается, червичей еще и разводят искусственно, что ли?" И еще юноша понимал, что пару дней назад, в нем вспыхнуло бы возмущение от рассказа Гнейтта, сейчас же все воспринималось как информация, которая поможет ему выжить и оставить себе червича.

Через некоторое время голова закружилась от избытка кислорода, и ему пришлось снизить интенсивность чтения. Но в целом картинка получалась следующая — вверху Король и несколько афф, и почему-то только два червича. Судя по уровню гормонов в крови, охота в разгаре.

— Гнейтта, нам скоро пора будет выбираться отсюда, вряд ли Король нас будет ждать. А если и будет, ничем хорошим это не закончится.

Игорь вспомнил последний разговор, и его щупальца инстинктивно сжались.

— Да, пора. Свита отбудет с добычей немедленно, — словно в подтверждение где-то в коридорах раздался душераздирающее урчание-плач словленного червича. — Их ловят с помощью древних. Те вытягивают невидимые ловушки и перекрывают ходы пещер, — сказал он без эмоций, хотя голос дрожал. — Король не станет церемониться...

Гнейтта поплыл к выходу, и вскоре они вместе протиснулись к основным галереям и поплыли к лестницам, ведущим наверх. Там уже праздновали победу. В щупальцах Черного Короля билось прекраснейшее сверкающее существо с длинными желтыми волосами.

Игорь прижимал к себе Гнейтта и осматривался по сторонам. Цийкона и его свиты не было видно, что не могло не радовать. Вокруг Короля сгрудилась его свита, и Игорю казалось, что очень многие, даже червичи, с интересом посматривают на пойманного. На некотором расстоянии от короля располагались другие аффы со своими воинами. Айлы уже не носились везде экзотическими рыбками, а жались поближе к своим аффам. Кое-где еще были видны веселящиеся, но чувствовалось, что праздник уже почти закончился. Жаль, Игорь понял, что очень голоден, да и ангел наверняка не откажется от еды. Он завертел головой в поисках столов с едой.

В воде разливалось какое-то непонятное напряжение.

Напряжение ловил и Гнейтта, державшийся Игоря и озиравшийся по сторонам. Все закончилось тогда, когда из свиты афф короля новому аффе выдали коня.

Король даже не соблаговолил подтвердить предложение, хотя конь — это было только начало.

— Тебя приняли во дворец, — пораженно констатировал Гнейтта, забираясь к юноше.

8

Раймийен в ярости носился по своей темнице. Его поймали, поймали! Предупреждали же старшие, что нельзя пониматься так близко к поверхности, но в этот раз он не смог побороть искушение. Его так манили песни и что-то еще... Червич надеялся осторожно пробраться в верхние уровни лабиринта, чуть-чуть послушать и потом тихо уйти. Не получилось! И основные, и вспомогательные ходы оказались чем-то перекрыты, он даже толком не успел ничего сделать, как его чем-то спеленали! Он зло заурчал. Ну ничего, это все увайи, они только на праздник появляются, здесь их не будет!

Раймийен был еще достаточно молод, ему только исполнилось тридцать лет, и он еще даже не достиг своей нормальной длины — хвост был всего четыре метра, но среди своего поколения он был не последним бойцом. Глупо было рассчитывать на свою силу, но она давала хоть какую-то призрачную надежду.

Молодой червич раздраженно стукнул по стене хвостом и уставился на дверь.

Та открылась тихо, поползла вверх. Сначала червич увидел черное щупальце. Огромное, длинное и опасное, а когда на пороге появился настоящий монстр, то не оставалось никакого сомнения, что сопротивление будет бесполезным. Черный король внимательно смотрел на свою добычу, принимая более мягкие черты. Исчезли щупальца, остался шестиметровый черный блестящий хвост и тело человека. Это был не червич. Все знали, что так выглядит лишь он — повелитель океана, правящий много тысячелетий.

— Раймийен, не надо противиться судьбе. Ты выбран мной. Ты будешь моим теперь, — зашелестел голос. — Я — Ктулху... Я твой господин.

Червич опять раздраженно стукнул по стене хвостом, по которому зазмеились синеватые искорки разряда. Он надеялся, что Черный Король просто принимает участие в охоте, и его потом отдадут кому-нибудь из приближенных, жадно разглядывавших его после поимки. Вспомнив это, Раймийен зашипел. Его волосы зашевелились от тока, сгенерированного специальными органами, расположенными в висках. Но Король... Хотя ему сопротивляться практически бесполезно, червич не собирался сдаваться.

— Никогда!

Королю нравился его пленник. Такой юный, такой темпераментный, он и в постели будет очень ярко реагировать на каждое вторжение. Сейчас эти искры сильно заводили Ктулху. Он плыл медленно по круглой комнате, в которой была специально обустроена нора для ночи и любовался на червича, явно еще не понимавшего, что будет бесполезно сопротивляться.

— Тебе придется привыкнуть. Ты будешь моим. Я не повторяю дважды.

Раймийен двигался вдоль стены, стараясь чтобы расстояние между ним и Королем не уменьшалось. Он судорожно пытался придумать, что же можно противопоставить надвигающемуся на него монстру. Зубы? Насколько он видел, тело у Короля вполне можно прокусить, хвост вряд ли, хотя тоже можно попробовать, не зря их раса обладает самыми острыми и сильными зубами. Электричество? На всех обитателей океана оно действовало, но подействует ли на Черного Короля? Волосы? А вот это вряд ли... За столько веков у него уже должен был выработаться иммунитет.

Раймийен сжался и мгновенно ринулся вперед, как отпущенная пружина. Хлестнув по Королю сильным разрядом, он рванулся вверх.

Ктулху поймал заряд и поглотил. Игра началась. Теперь осталось наиграться самому. Рванув вверх, король теперь думал только о погоне и том, как будет потом вбиваться в блестящее трепещущее тело, урчащее от обиды. Червич пытался уйти — пожалуйста. Немного форы не помешает. Гонять по залу, стены которого сверкают ракушками. Извиваясь, иногда касаться молодого пленника хвостом и вновь получать разряды.

Раймийен ярился. Он понимал, что его электричество не причиняет Королю вреда, что с ним просто играют. Это безмерно бесило. Для охотника такое состояние неприемлемо, но что делать, когда и противопоставить нечего? Даже самые сильные разряды пропадают втуне, а его резервы не безграничны... И когда Король следующий раз коснулся его хвостом, молодой червич изогнулся и впился в черный хвост зубами.

Ктулху сразу выпустил щупальце, которое обвило блестящее тело и лишило то подвижности и воли. Думал прокусить... Глупышка... Король потащил свою добычу в нору, придавил к мягкому голубому мху, который выращивался специально для королевской спальни, заглянул в безумные злые глаза.

— Боишься? Тебе понравится... — губы коснулись плеча, — ты красивый, Раймийен. Молоденький червич. Хотел такого всегда. Непокорного. В руке Ктулху появилась удавка. — Будет неприятно, малыш.

Раймийен задергался еще сильнее — нельзя позволить на себя ее надеть! Но что же делать? Что делать? Руки плотно прижаты к телу, хвост тоже держат, зубами никуда не дотянешься. Червич завертел головой, продолжая пытаться освободиться. Волосы? А вдруг? Такие как он редко рождаются, слишком много должно быть совпадений — нужные родители, зачатие в алую воду, которая редко когда приходит, и обязательно рядом с одним их Храмов.

Он расслабился и чуть провалился внутрь держащего его щупальца, позволив волосам как можно плотнее обвиться вокруг щупальца. Еще чуть-чуть...

Ктулху резким движением вдел уздечку в рот и закрепил на шее.

— Решил волосами поиграть? — зашипел он, сверкая посветлевшими зелеными глазами. — Так ведь зря... Зря теперь, — удавка врезалась юному червичу в небо, ударяя по чувствительному месту.

Раймийен дернулся от боли, ворвавшейся в мозг. Из глаз невольно выплыли злые капли, пытавшиеся принять на себя хоть чуть-чуть от скрутившей тело боли. "Терпи, терпи, не дай себе сорваться, буквально одно колебание воды осталось". Его волосы начали ярко светиться.

— Тише-тише, — король начал гладить извивавшееся тело, подчиняя и одновременно заводясь. Этот червич хорош для вынашивания будущего потомства. Сильный, чистокровный. Пусть попытается, приятно, когда его золото трется о тело, скользит своей гладкостью, заводит до невозможности

— Еще, вырывайся, да!

"Последний шанс". Капли боли продолжали выделять из слез, тело выгибало и корежило. Раймийен с ненавистью посмотрел на Черного Короля и откинул голову, еще сильнее прижавшись к щупальцу. Волосы сменили цвет на бледно-золотой и стали проводниками для яда.

— Маленькая хитрая тварь, — Ктулху начал излучать сильные потоки гормонов, которые выделял в воду. Его щупальца присасывались к коже, терлись о нее, волосы переплетались с волосами червича. В волнах появилась черная пелена, которая окутывала обоих.

— Поцелуй меня, Раймийен, отдайся...

Червич зашипел — не получилось. Боль пока ушла, но он знал, что она точно вернется. Сдаваться он не собирался. Как жаль, что его яд на него самого не действует!

Раймийен чувствовал, что тело начинает возбуждаться, и опять задергался — таких нечестных приемов они между собой не применяли! Подлость же! И зубами пока никуда не дотянешься! Как же он хочет укусить этого гада! Укусить... Червич облизал губы.

— Ты такой дикий мальчик! Я люблю непокорных... мне будет интересно тебя покорять, принуждать, — щупальца начали скользить по коже, гладить острые соски. Тереться в самых чувствительных местах хвоста.

Червич уже просто бешено дергался, чтобы хоть что-то сделать, хоть как-то приглушить зарождавшееся в себе от прикосновений. Он еще ни с кем не играл, в его семействе, да и не только в его, с этим было строго — пока не достигнешь первой ступени развития, никаких игр. По достижению первой ступени — несколько первых игр со специальным наставником, и дальше уже сам выбираешь партнера. Но Раймийен видел игры со стороны, они не считались чем-то зазорным, что нужно скрывать. Поэтому он понимал, что с ним хочет сделать Черный Король, его это бесило и ужасало.

— Ненавижу! — гнев плескался в черных глазах, волосы пылали золотом.

Червич начал судорожно бить Ктулху током. Если исчерпает внутренние резервы организма, то просто впадет в летаргический сон.

— Хочешь убежать от достойной близости? Я тебя буду одаривать, любить... Давай, милый, по-хорошему, чтобы тебе было приятно, — Черный Король насильно раздвинул складки кожи сзади и коснулся узкого входа щупальцем. Когда то проникло чуть внутрь, разряды прекратились, гормоны вспрыснулись уже внутрь Раймийена. Толкаться внутрь, расширять было очень приятно. Червич начал жалобно урчать.

На Раймийена накатила безумная слабость. Он не понимал, что происходит. Он знал, что Черный Король и аффы могут воздействовать на червичей, да и на остальных жителей океана, выбросами, но почему, почему он не может ничего сделать? Слабость... Проникающее внутрь щупальце казалось безумно горячим, и хотелось, чтобы оно было как можно глубже. Не хотелось сопротивляться, как одно колебание воды назад, наоборот хотелось раскрыться, хотелось допустить до самой глубины. "Ты ведешь себя не как охотник!" Тело двигалось навстречу Королю, а из глаз плыли слезы ненависти и отчаяния.

Раймийен постарался собрать все силы и дернулся вперед. Хоть что-то, хоть как-то... Урчание безнадежности...

Он обвивал его, ласкал, старался сделать еще приятнее. Нежный член показался из глубины. Обхватив тот руками, Черный король начал медленное скольжение от основания к головке и обратно, кончиками пальчиков обрисовывал, затем оттягивал крайнюю плоть. Щупальце проникало уже очень глубоко, пропитывало все собой. Урчание стало таким жалобным, таким нежным, волосы червича заструились воды золотыми каскадами. И это заводило еще больше.

Раймийен понимал, что поддается, но сделать уже ничего не мог. Прикосновения Короля приводили к тому, что он хотел их все больше и больше. Он ненавидел себя за это. "Не охотник, не охотник!" Червич схватился обеими руками за голову, он даже не осознавал, что его почти не держат. Положив пальцы на виски, он активировал легкий разряд, прошедший не только по нему, но и по королю. Он один раз видел, как это делал червич из взрослых во время игры, но не думал, что это будет так... Тело выломалось от желания. "Что же я делаю!"

Ктулху сразу отозвался на желание и бурный темперамент юного червича, развернул его к себе спиной, обнял крепко и вонзился внутрь, проникая членом почти наполовину. Тело в его руках было гибким, податливым, жаждущим удовлетворения. Оно толкалось назад, насаживая член все глубже, и дрожало от нетерпения. И король ощущал каждое движение, вибрацию мышц, потоки льющихся разрядов.

"Что же... Что... Ах!" — Раймийен в очередной толкнулся на Черного Короля. Больно не было, было горячо и сладко. Он скользнул языком по зубам, по губам, собирая свой вкус. "Сладкий... Сладкий, но без наставника... Первый раз без наставника! Нельзя!" — глубоко заложенные, еще с рождения, правила ударили в голову, добавляя сил. Червич рванулся прочь.

— Нельзя! — натянув уздечку, Ктулху заставил червича еще сильнее опуститься на член. Тот трепыхался, вскрикивал, насаживался все глубже, урчал неистовой птичкой, изгибался и стонал в руках и переплетениях щупалец. Он открылся широко, позволяя себя брать и одновременно пытаясь сбегать.

Раймийену было больно. Проклятая уздечка опять впилась в небо. Он откидывался назад, как можно сильнее, лишь бы ослабить натяжение, убрать боль. И чем больше он выгибался, тем больше открывался, становился доступнее, и тем сильнее ощущал Короля. И от этого становилось все жарче, все яростнее. Боль и желание переплелись безумием. Он пытался руками оторвать от себя удавку, дергал изо всех сил, чтобы хоть как-то ослабить, ярился. Бил током. Волосы уже давно стали ярко-желтого цвета и жадно тянулись к Черному Королю, чтобы хоть как-то прикоснуться, хоть чуть-чуть отвести яд из организма хозяина.

Червич даже в своем безумии чувствовал, что силы скоро закончатся. Тело пыталось перейти на экономный режим, чтобы восстановиться, но Раймийен не давал, вытаскивал всю энергию из себя. "Нельзя! Нельзя так!" — в голове билась одна мысль. Тело же хотело. Его уже настолько сильно пропитывала сладость, что она стала выделяться в воду.

Ктулху почувствовал изменения и вобрал их жабрами. Лоно. Оно скоро позволит в себя войти. Щупальца отыскали складки кожи и проникли за них, дразня нежные розовые лепестки. Давай, открывайся, ты нужен мне весь сегодня.

Черный король толкнул червича в мох, прижал чтобы ласкать и одновременно вбиваться в тело под возбуждающие всхлипы, гладил нежную складочку спереди, которая начала сочиться смазкой и источать в воду ванильный восторг.

Раймийен метался из стороны в сторону. Сладостное урчание сменялось яростным рычанием. Он же в мужской фазе! Должные изменения в организме еще не произошли, никто не смеет там его касаться! "Нельзяяяяяяя!" Удары током становились все слабее. Червич вытягивал из себя уже последние капли энергии. "Нельзя..." Он провалился в энергетическую кому — организм не выдержал и сработали защитные механизмы.

Ктулху выругался, отпуская червича и укладывая на мох. Тот был еще очень маленьким. Да, только вошел в возраст размножения. Защищался отчаянно, а это значит с характером. Придется приручать постепенно, постоянно с ним играть.

Черный король притянул к себе добычу и укутал в свои щупальца. Завтра придет в себя.

9

Если в прошлый раз Гнейтта оставил двуногого на огромной платформе, что вела во дворец царя, то теперь кавалькада коней пересекла запрещенную границу, и червич практически вернулся ко двору, при котором изначально родился. Всего десять лет он прожил с молодым аффой Цийконом в городе, преподнесенный тому как дар, а теперь обретал вновь утерянную обитель, чьи площади и дворцы знал, как все рисунки чешуи на длинном гибком хвосте.

— Город Бога, — так представил червич Игорю открывшуюся за черной стеной с сотнями арок долину, где светлые и темные течения переплетались над круглыми дворцами, что висели в воде, словно огромные разноцветные жемчужины. И самая прекрасная из них — белоснежная, покрытая сотнями раковин, что открываются, когда открывается свет в бездне, находилась посередине. Дворец Ктулху. При его дворе теперь должен был служить новый, совсем еще юный аффа, что попал с земли меньше, чем цикл назад, но уже обретший неописуемую и непонятную червичу силу.

Гнейтта показал, что пора спускаться на площадку вслед за свитой Черного Короля, а когда все его спутники направились внутрь, дал знак следовать за ними. По белоснежным коридорам, в которых буйно росли то ли кораллы, то ли алые цветы на изгибающихся колоннах. По сияющим фосфором и огнями залам. На церемонию, в которой участвовали почти все аффы-фавориты, которые развязали беспамятного пойманного червича и передали того прислужникам, чтобы отнести в покои Ктулху.

Сам Гнейтта держался стороны. Его черные глаза были полны печали и тревоги за брата, попавшегося в ловушку, да и сам он теперь мало представлял, что делать с Игорем, которого спас вроде, как человека, а теперь... Червич еще раз взглянул на избранника, который не сводил глаз с пестрого танца в воде, пока с пленника снимали тонкие нити сетей и пели ритуальные песни, что отражались по всему залу гулом. А затем потянул юношу за собой... Потому что услышал повеление покинуть церемонию и отправиться к себе. Одна из ловкий золотых айл догнала парочку уже в извилистом, словно завиток ракушки, коридоре и коснулась Игоря пальчиком — так боязливо и выверено:

— Я Тина, ваша служанка, — назвалась она. — Я покажу дорогу молодому господину. Его величество выделил вам покои и еще слуг. — Он передал, что желает вас видеть, когда пройдет утренний парад — без вашей пары, — уже тише и, оглядываясь на червича, который парил в воде серебряным огнем.

Айла взметнула вокруг пузырьки и помчалась вперед, а затем нырнула вниз, в синюю темноту. Туда же последовали и гости. Вернее, они уже были подданными самого Ктулху. Парение длилось около минуты, а потом вдруг огромные, совершенное круглый, словно люк, двери отъехали в сторону и пропустили Игоря, Гнейтту и их спутницу теперь уже на их личную территорию.

Здесь был около десяток галерей, десятки комнат — многие для слуг и охраны, два зала непонятного назначения, о которых Гнейтта скромно объявил, что для приемов и разных игр (при слове "игры" он смутился и вздрогнул стыдливо), а также покои аффы. Тоже сферической формы с богато обставленной под потолком норой для сна. Посередине зала пузырьками бил ярко-голубой источник, заключенный в прозрачную субстанцию. От него даже в сгущающейся темноте было светло.

Айла помогла Гнейтте освободиться от костюма для прогулок, а потом нерешительно сняла костюм и с Игоря, который сейчас вновь вернул форму человека. Его трансформация еще не была стабильна, и любопытная, как все веселые рыбки, Тина разглядывала двуногого, как невероятную диковинку.

— Мне приказать принести еды? — вопрос был обращен к аффе, но ответил за него Гнейтта, который понимал, что юноша еще не знает этикета и не понимает, что Тина — личная айла для игр господина, которая изо всех сил уже стремиться понравиться Игорю.

— Да, принеси... И включи очистительную смесь... И будь любезна, приготовь одежду для своего хозяина на завтра. Его нужно будет проводить и обеспечить охрану. — Гнейтта выдохнул.

Тина не уплывала. Она ждала червича, которому тоже должна была показать его комнату, а потому веселая красавица улыбалась игриво и кокетливо плавала у дверей, виляя круглым симпатичным хвостиком.

— Мне пора, — червич поклонился Игорю. — До завтра, мой господин. Вам нужно отдохнуть. Серебряные длинные волосы лунным сиянием змеились в воде. Червич направился к выходу.

— Почему "до завтра"? — Игорь оторвался от разглядывания комнаты. Она была очень похожа на комнату червича в доме у Цийкона. Какое-то отличие было, но столь неуловимое, что он не мог понять. Юноша от этого очень раздражался. А еще на его взгляд вода тут была какая-то неправильная, как будто неживая. В голову пришло сравнение — как долго непроветриваемая нежилая комната. И нет никаких следов гормонов. Это больше всего беспокоило.

— Уже поздно, я еще не осмотрел своей комнаты. — Гнейтта обернулся. — Так положено. Вы теперь будете спать отдельно, Игорь. Это правило. И звать лишь в случае, если захотите поиграть.

Игорь взъярился. Он сегодня столько пережил, столько всего сделал, и теперь опять какие-то препятствия! То, что это правило не является для него препятствием, юноша даже не подумал.

— Что значит "правило"? Кто установил? Почему я должен ему подчиняться? И... — что-то сильно царапнуло в словах червича. — Гнейтта, почему ты меня на "Вы" зовешь?

Червич коротко взглянул на вдруг погасшую айлу, которая прижалась к двери, погладил ту по голове, дал знак покинуть комнату, а сам медленно поплыл к двуногому, который начал резко светиться:

— Успокойся, все хорошо. При чужих я буду называть тебя на "вы", — мягким движением ноги обвили кольца. — Я никуда не денусь. Игорь, успокойся...

Аффа внимательно всмотрелся в лицо червича. Опять серебро волос начало опутывать и манить.

— Ты прекрасен, ангел мой, — губы и волосы начали наливаться синим цветом. Игорь легко поцеловал Гнейтта. — Так прекрасен. Я не хочу тебя отпускать. Зачем это правило? Кто его установил?

— Ты не отпускаешь, я не уплываю... Игорь, — ласка по лицу была нежнее шелка. — Тебе нужно выспаться. Завтра тебе предстоит разговор с Черным королем, который потребует особого внимания. Раз теперь я с тобой одно, то я должен следить за тобой... И правило это важно... Для тебя, как для аффы... Ты не можешь всегда быть со мной. У тебя будет много обязанностей и еще другие игры с твоей новой семьей.

Игорь хотел ответить, что ему не нужен никто, кроме Гнейтта, не нужна никакая семья, тем более игры с ней, но потом сдержался, и просто сжал губы.

— Сегодня ты остаешься со мной. Здесь пока плохая вода.

Он прижал к себе свое серебряное чудо. Пусть говорят, что хотят, устанавливают какие угодно правила. Один раз он уже дрался и победил. Будет нужно — победит еще.

— И раз я завтра встречаюсь с королем, ты должен будешь мне рассказать правила этикета или не знаю, что тут у нас еще есть?

— Конечно, — заулыбался червич. — Только отпусти меня. Я никуда не сбегу. Мы сейчас немного поедим, я тебя очищу и тогда... — темные глаза скользнули вверх, на нору, — там нам никто не помешает. Ты такой вспыльчивый и неуравновешенный. Если бы я знал, во что ты станешь превращаться... — серебристой струей Гнейтта полетел к двери, в которой опять показалась чуть напуганная айла с принесенной едой в большой раковине. Червич улыбнулся ей подбадривающе. — Мы остаемся здесь сегодня... Завтра разбуди нас пораньше, — попросил он ласково. Айла зазолотилась на ласку, льющуюся от Гнейтты, и понятливо закивала. Аффы, особенно молодые, взрывные, дикие — за ними требуется присмотр, чтобы в гневе глупостей не наделали.

Игорь нахмурился. Что значит "Если бы я знал, во что ты станешь превращаться"? Его серебряный чем-то недоволен? Он "рыбкой" скользнул вниз, подумав: "Интересно, а почему я так спокойно висел посреди комнаты?"

Оказавшись рядом с Гнейттой, он напрямую спросил:

— Что тебе не нравится?

И опять почти замер, глядя на червича. Рука потянулась к лицу ангела, но что-то мешало подвинуться ближе. Игорь опустил взгляд — раковина. Да, надо накормить Гнейтта.

Организм юного аффы работал почти на пределе — нужно было насытить воду его гормонами, чтобы обжить выделенные им комнаты. Пока этого не произойдет, все будут чувствовать себя неуютно. И уже после этого остальные члены семьи, побуждаемые гормонами аффы, смогут добавить свой незримый узор в информационное поле жилища.

— Нравится, — моргнул червич, — ты такой забавный! И... — он заулыбался, — такой неуклюжий. — Подцепив раковину, Гнейтта игриво взметнулся с той вверх и исчез в норе, словно заманивал туда своего аффу.

Игорь опять нахмурился, провожая взглядом червича. Неуклюжий! Если бы был неуклюжий, Цийкона бы точно не победил! Как только юноша вспомнил бой, в плетение гормонов добавились новые — все, что он чувствовал во время схватки. Ярость, гнев, желание... Сильно оттолкнувшись от пола, Игорь взмыл вверх, к Гнейтте.

И тот поймал его у самого входа, обвил всего хвостом и затянул внутрь, чтобы начать бешено и сладко целовать. Никогда еще червич не испытывал таких сильных эмоций. Игры? Нет. Гнейтта в какое-то мгновение отстранился и вдруг на мгновение погас, поняв, что происходит. От этого его затрясло.

Игорь растерянно гладил ангела по волосам и пытался понять, что происходит. Все эмоции юноши разом свернулись, но он никак не мог расшифровать ощущения червича. Тело постоянно давало странные сбои.

— Ангел мой, что происходит? — руки подняли странно тусклое лицо Гнейтта для поцелуя, щупальца оплетали его туловище.

— Запрет. Тяжкий запрет. Из-за него нас могут разлучить, — покачал испуганно головой Гнейтта. Нахмурился и вновь остановился сосредоточенно на глазах Игоря. — Что ты чувствуешь? Скажи... Ты... только со мной играть хочешь?

— Да, только с тобой, — подтвердил аффа, все больше прижимая к себе червича. Ему очень больно было видеть такое выражение на лице своего спасителя, хотелось утешить, защитить, спасти. — Гнейтта, в чем дело?

— Нельзя, нельзя, нельзя, — заповторял червич взволнованно. — Близость карается. Хуже близости, страшнее близости... нельзя... — он заурчал взволнованно и вдруг светиться ярко— зеленым светом, который всю воду окрашивал невероятным волнением и болью. — Меня из-за этого Цийкону отдали. Меня...

Прижав к себе серебряного, Игорь принялся быстро очищать воду от излучения червича. Тело изо всех сил сопротивлялось, было очень больно, тяжело, его мутило. "Хорошо, что не успел поесть", — мелькнула вдруг в голове идиотская мысль и он чуть истерически не рассмеялся. Когда поток стал меньше, юноша тихонько выдохнул и спросил:

— Ангел мой, что случилось? В чем дело? Расскажи мне.

Казалось, боль еще гуляла по всем клеткам тела, но с каждой секундой она становилась все слабее, как будто от жабр распространялось странное очищающее тепло.

— Близость — она запрещена. Игры — это одно. Сердце — другое, — червич старался из всех сил успокоиться. — Ты очень мало здесь. Тебе нужно семью создавать. У тебя будет не один червич. Ведь ты при дворе. Игорь, не надо ничего спрашивать пока... Я не хочу, чтобы мы с тобой оказались в разных мирах.

— В разных мирах? — нахмурился юноша, укладываясь с Гнейттой на слабо светящийся мох, так было полегче. Так приятно было гладить такую тонкую, нежную руку, доверчиво лежащую на груди. Расслаблять все еще напряженного червича, прижимать-обнимать его тело щупальцами, гладить хвост. Игорь нежно поцеловал в облако волос, которые опять начало легко светиться серебром.

Червич принимал ласку Игоря, но опасения мешали ему окончательно успокоиться. Законы водного мира был слишком строги. И чувства строго запрещались, а уж привязанности вообще могли караться тяжким наказанием.

— Подсознание, — зашептал тихонечко Гнейтта. — глубокое у каждого из нас. Если я запечатлю твой образ, если себе позволю, то нас разлучат. Все почувствуют. Увидят... ты вызываешь во мне необычные эмоции. Мой первый аффа, до Цийкона, говорил, что чувствует...

Сказанное не сразу дошло до Игоря сквозь сладостный дурман, который его охватывал рядом червичем. Первый аффа? То есть, получается, что еще кто-то Цийкона посмел касаться его ангела? Какой-то... Юноша с трудом подавил гнев.

— Какой первый аффа? — спросил он, все так же купаясь в сиянии волос серебряного и посильнее спеленывая его щупальцами.

— Он был давно. Он живет во дворце короля, — смутился Гнейтта, чувствуя, как его охватывают кольца. Ревниво сжимают. — Я... Никто меня не касался. Я был еще очень юн. Ты первый со мной играешь, — свет ярко загорелся в волосах Гнейтты. Он всем чувствительным телом подчинялся силе Игоря.

— Первый? — юноша даже растерялся. — Но я думал...

И глядя в черные глаза понял, что это все совершенно неважно, а важно только то, что рядом с ним сейчас его ангел. Щупальца тихой лаской заскользили по чешуе. Странно, все, что знал до этого Игорь говорило о том, что чешуя предназначена для защиты. Да и у него самого она выполняла именно защитную функцию во время боя... Это была последняя разумная мысль. Аффа потянулся поцелуем к своему червичу. "У меня на свете никого, кроме тебя, остальное все не так, все не вовремя..." — крутились в голове строки известной песни.

Гнейтта отвечал нежностью, на какую только мог быть способен. Здесь, вдали от чужих взглядов он умел искренне выражать свою первую симпатию, которой несколько минут назад так сильно остерегался.

— Ты чудесный. Ты пришел оттуда. Мы могли никогда не встретиться, понимаешь? — руки обняли лицо двуногого, который теперь превращался в аффу.

— Не могли. Раз я пришел, значит, это было предопределено, иначе Черный король этого бы не позволил, — решительно ответил Игорь. — А зачем ему это нужно я выясню. И тебя я не отдам.

Он решительно притянул к себе серебряного. Такого желанного, такого любимого, единственного. Разум уже не спотыкался на различиях, на возможностях, на несообразности. Психика гибко прогнулась под новые обстоятельства. Мозг привычно строил модели и вероятностные расклады. Тело выделяло нужные гормоны, обживая новое жилище и маня ангела. Жабры выпускали их в воду и поглощали нужную информацию из воды. Щупальца гладили и ласкали червича. Губы целовали. Душа пела.

— Ты... странный все же, я не понимаю твоих мыслей. Они ускользают, как нестабильные потоки, — принимая, ласкаясь, урча, Гнейтта прижимался к молодому аффе сильнее и ощущал покалывания от его тела, позволяющего о себя тереться и заставляя червича искриться от удовольствия.

Он собирался покинуть покои Игоря, но с каждой минутой решимость таяла, а опасливость и задумчивость сменялись восторгом близости.

— Кому нужны мысли, — юноша продолжал целовать червича. Кажется, серебряный хотел куда-то уйти. Куда? Зачем? Сладкий дурман, действующий намного лучше спор из каньона, подхватил Игоря и понес ввысь. Он приподнял ангела щупальцами и полюбовался. Такой безумно красивый. И эта нора намного лучше прежней. Игорь искал глазами нужные углубления в стене. Есть. Аффа улыбнулся своему червичу губами глубокого синего цвета. И смотрел глазами невероятного для афф небесно-голубого цвета. Щупальца мягкой лаской скользнули по хвосту Гнейтта спереди. Открывайся, серебряный. Сладко-пряный, как безумная экзотическая специя, из-за которых в прошлом развязывали целые войны.

— Не теперь, не надо теперь, — сильнее и жалобнее урчал Гнейтта, вновь поддавшийся напору. Его тонкие руки обвили шею, губы ласкали шею, испытывая многочисленные атаки гормонов аффы, что требовал ему отдаться. — Завтра к королю. Он почувствует. Он поймет. Ты не должен играть со мной сегодня. Много страсти, много желания... Аххх.

— Много? — Игорь опять терялся в червиче. — Мало. Мне мало. Тебя хочу. Такого сладкого.

Вкус Гнейтта опять подавлял сознание, оставляя только желания, неприкрытые в своей яркости и насыщенности. Слишком сладкая вода. Слишком. Значит... Игорь еще раз аккуратно провел щупальцами по хвосту серебряного, все больше открывая лоно.

Червич вздрогнул от касаний щупальца, что теперь ласкало его розовую нежную плоть, чуть проникая внутрь и вызывая сладкую истому. Молодое и сильное тело Гнейтта лишь начало познавать возможности игры, но уже было великолепным, излучающим не только фон от тела, но и нечто, что заполняло воду ярким светом. Нора теперь вся была наполнена сиянием.

— Игорь, зачем ты так? Так... очень сильно, я сдамся... а потом буду жалеть, — щупальце поглаживало гладкую плоть, постепенно раскрывавшуюся. Хотелось большего, хотелось, чтобы Игорь не отпускал.

— Это не сильно... — юноша не мог оторвать взгляд от червича, продолжая его дразнить и звать. — Я могу показать, что значит сильно. Это нора аффы, а не твоя.

Вода, казалось, стала как жидкий мармелад, сладостный горчащий, меняющийся. И зов становился непреодолим.

— Не надо, не сегодня, — урчание стало сильным, жалобным, умоляющим, но вместо того, чтобы сбежать, Гнейтта лишь прогибался, извивался и терся сам о своего молодого аффу, показывая свою приязнь и желание.

Взгляд Игоря опять скользнул к стене. Но сегодня не нужно, его серебряный и так уже готов. Юноша притянул червича и изо всех сил вобрал воду. Да, Гнейтта готов. Он прижал ангела еще сильнее и выпустил воду. Сладкой дрожью прошло во всему телу, включая присоски на самых кончиках щупалец изумительное изменение тела под руками. Гнейтта переходил в фазу самки. Аффа впился требовательным, покоряющим поцелуем в серебряного.

Тот лишь слабо забился в синих объятиях, скручиваемый, обволакиваемый, летящий в ярких разноцветных пузырьках. Губы открылись, пропуская язык аффы, чтобы сплестись с ним в сладости. Если узнают, если они узнают, — волновался червич. — Я так тебя... так к тебе... ты такой...

"Узнают". Игорь как будто натолкнулся на стену. Все, что говорил ранее червич, сложилось, наконец, в общую картинку. Он ладно, а вот его серебряный... Юноша отстранился и стиснул челюсти.

— Терпи, ангел мой, — прошептал он и сглотнул. Абсолютно человеческое движение, но сейчас по-другому не мог. Гнейтта еще не был в норе аффы, он не должен был знать. Бросок к стене. Подходит. Игорь прикрыл глаза, буквально распиная на ней серебряного. Руки в нужные углубления в стене, шея, голова. Хищные водоросли быстро оплетают такого сейчас беззащитного червича.

— Будет больно, потерпи, только сегодня, прошу тебя, прошу тебя, прошу... — шепчут губы как молитву.

Даже если сейчас и прерываться, все равно же узнают. Пусть, пусть сейчас возненавидит. Пусть. Если что увидят, то только в нем самом, ангела оставят в покое. Игорь прикрыл глаза, лишь бы не видеть. Нора аффы приспособлена для любых игр... "Прости..."

-Ты! — Гнейтта обиженно закричал. Его кусали. Его кожа горела. Игорь, ты меня обманул! Ты меня... червич хотел сказать предал, но сейчас в него внедрялся член аффы. Червич дергался, пытаясь освободиться. Его корежило от адской боли. Он плакал. Он урчал все сильнее, заполняя воду солеными слезами.

— Плохой. Ты плохой... ты плохой...— повторял все время. — Не приду к тебе. Не буду играть...

И даже теперь, осознавая все возможнее последствия, юноша понимал, что не может себя сдерживать. Он брал своего серебряного с безумием страсти, такой жестокой сейчас, но такой нужной для червича. Руками держал Гнейтта за лицо, целовал, чтобы отвлечь, чтобы хоть как-то дать понять, что по-другому просто нельзя.

— Плохой, — "Ангел мой, я так тебя люблю..." — Я твой аффа, а ты мой червич. Мой, ты понял?

— Да-да, — руки Гнейтта скрутили синие щупальца, остальные скользили по тонкому блестящему телу, ставшему таким нежным. Кожа переливалась серебром и золотом. Чешуйки были почти прозрачными, чувствительными на каждое касание. Аффа агрессивно входил в лоно, полностью заполняя его, рычал на ухо, что никому не отдаст своего червича. Дарил страстью, заражая ею. Двигался так резко внутри.

Еще нескоро он отпустил Гнейтта, чтобы и тогда не ослабить объятий и уложить с собой в пушистый мох, который сразу обернул их теплом. Червич во сне постоянно обиженно вздрагивал, урчал, чувствуя, как молодой аффа его оплетает. Ослабил хватку Игорь лишь под самое утро, когда темная вода стала светлеть, а в комнате проявилось очевидное присутствие нового хозяина. И сам Гнейтта был теперь окутан запахом аффы.

— Нам пора вставать, — серебро пальцев провело по лицу юноши. — Черный Король не потерпит опоздания. Скоро появится Тина и все айлы и воины, которые войдут в твою семью. — червич одел маску подчиненности, но внутри желал поскорее покинуть аффу и зализать раны. Его глубокое подсознание умело выставляло вперед покорность аффе, позволяя теперь проникать в голову лишь чуточку, чтобы читать мысли.

Своевольный Гнейтта доверился двуногому, спас его, ответил взаимностью. Даже самые лучшие объяснения и логика не оправдывают поступков.

Вода зашевелилась, говоря о приближении гостей, и в дверь постучали предупредительно, разнося по покоям легкие звуки, исходящие от волн.

— Тина приплыла. Пусти меня...

— Пустить? — Игорь посильнее прижал к себе червича. Юноше было очень плохо. Всю ночь ему снилось что-то мутное. Мужчина с растрепанными черными волосами в странного вида куртке и шляпе пытался отрубить щупальце Ктулху, а потом падал, вопя от боли и держась за голову. Червич, но не его ангел, а какой-то другой, плавал кругами, и от него хотелось держаться как можно дальше, несмотря на все заигрывания. И ощущения сильного тела, крепко держащего за горло. Именно тела, не руки, и от этого накатывал ужас. А самое главное — у него получилось сделать то, что он задумал. Гнейтта его боялся и не хотел приближаться. Горько так, что сводит скулы.

Игорь расплел щупальца и повернулся лицом в мох, чувствуя, как опять обретает человеческую форму.

— Тебе плохо? — Гнейтта не отпрянул назад. Он вдруг опять увидел двуногого и совершенно слабого юношу, который проявлял странные эмоции, прятал лицо от червича. Хотелось наклониться, забраться в мох тоже и дышать одной водой. — Что за картинки? Ты видишь картинки, когда отключаешь голову? Там был Черный Король...

Игорь повернулся на спину и с трудом сдержал порыв опять прижать к себе ангела. Опять почувствовать, как он дрожит в его руках... Да что ж это такое! Юноша чуть не зарычал на себя. Столько сделать плохого серебряному и чуть не испортить получившееся! Сейчас нужно прогнать червича, и как можно скорее... Игорь осторожно взял Гнейтта за руку.

— Получается, вижу во сне. Только я раньше никогда не запоминал сны... — юноша опять тонул в черных внимательных глазах. — Открой дверь. А то я даже не знаю как, — и легко погладил тонкие длинные пальцы.

— Хорошо, — Гнейтта слегка нахмурился. Волнуется. Из-за сна, но еще больше из-за реакций... его реакций. Гибкое тело скользнуло из норы и вскоре в комнате появились ароматы еще незнакомых существ. Голос червича слышался словно издалека и просил всех подождать, пока их господин соизволит выйти. Сам Гнейтта вернулся обратно.

— Там айлы и еще твои воины. Нужно выйти, нужно собираться... Ты только не волнуйся. Особых церемоний Ктулху не требует. Скорее всего, вы останетесь наедине. Так он сможет прощупать воду, поймет, что ты из себя представляешь. Но в зале, где собираются другие аффы, будь осторожнее. Держись в стороне. Аффы агрессивны. И всегда ищут себе соперника. — Гнейтта ласково коснулся Игоря. — У тебя все получится.

В голове юноши билось: "Нужно прогнать!" Он кивнул:

— Хорошо. Сейчас мне поможешь, потом уходи к себе.

Губы и волосы Игоря опять наливались синевой — в этот раз от желания. Поцеловать еще раз... Он резко повернулся и вывалился из норы уже аффой. Гнев опять пульсировал в голове.

— Где одежда? — спросил он, стараясь не смотреть на червича. А то опять захочется окунуться в его вкус. Хотя не смотреть не особо помогало. Вода с запахом Гнейтты обволакивала со всех сторон.

— Вот, — услужливая айла Тина подплыла и в одно мгновение заставила растечься по телу защитную пленку, которая щедро украшалась странными вкраплениями, такими блестящими и узорчатыми, прикрепила на плечи специальные наплечники в виде раковин, затем накрыла грудь панцирем и, наконец, подала шлем. Все это время гости ждали у дверей.

А Гнейтта держался в отдалении, наблюдая за действиями главной айлы в новом доме. Та очень старалась угодить молодому аффе.

— Что дальше? — Игорю пришлось повернуться к червичу. Ему казалось, что ангел сейчас еще красивее, чем был, когда они встретились. И теперь он был правильный. Другое слово юноша подобрать не смог. Что-то в серебряном появилось новое, что делало его образ завершенным, безупречным. Игорь потянулся вглядеться в него, в его мысли и образы.

— Теперь мы простимся, — улыбка Гнейтта была безупречна. — Вас проводят ваши воины. — Я буду ждать возвращения.

10

Путь из комнат лежал по все тем же странным коридорам, только теперь вверх, пока вся свита не достигла верхнего уровня сферы и резко не переплыла на другую сторону, где царила вода Ктулху. Черный король ощущался везде. Черным королем пахли все айлы, все воины, все мелкие рыбешки и даже стражники, так похожие на сказочных спрутов, только без человеческих туловищ.

Плыть пришлось достаточно долго, а когда путешествие было закончено, то Игорь оказался в большом зале для ожидания, где уже находилось четыре аффы со свитами. Среди них — Цийкон, который сразу напрягся при появлении Игоря, но не сделал и лишнего движения в сторону новоявленного братца.

Воины Игоря довольно быстро дали понять, что готовы во всем служить новому хозяину и даже успели пропитаться его гормонами, чтобы теперь вести себя достаточно агрессивно по отношению к чужим кланам.

Цийкон в это время, наоборот, просто веселился на другой стороне зала, гоняя туда-сюда алую смешную Айку, которую прихватил с собой. Веселая русалка-рыбка плавала быстро между стражами и даже иногда пряталась за чужую охрану, показывая язык.

Издалека она начала махать и Игорю, строя ему все те же смешные рожицы и вырисовывая хвостом знаки внимания.

Юноша настороженно наблюдал за действиями айлы и не понимал, что ей нужно. Она хочет, чтобы они с Цийконом опять подрались? Или что? Через несколько минут Игорь не выдержал и подплыл к бывшему сопернику.

— Цийкон, зачем твоя Айка провоцирует?

Аффа развернулся резко.

— Поговорить вздумал, — буркнул он без излишней агрессии, хотя должен был бы сразу кинуться на соперника. — Она глупая рыба. Что от нее еще ожидать?

— Я не глупая, я красивая, — айла пронеслась мимо, игриво задев обоих афф алым хвостом.

— Тем более, у них сезон размножения, и они любят повеселиться, — синие глаза Цийкона были темнее, чем обычно. — Ты нашел повод приблизиться, теперь скажи, зачем это сделал.

Повод? Игорь раздраженно поджал губы. Нужен ему этот Цийкон как двадцать пятый щупалец — ни толку, ни красоты, только мешается. Хотя может быть спросить про серебряного?

— Цийкон, почему тебе отдали Гнейтту? Он же раньше во дворце жил.

Тот стал заметно темнее. Разговор о червиче, потерянном только вчера явно не радовал аффу. Он огляделся, и воины чуть отступили, дабы не попадать в поле разговора.

— Зачем тебе это? Испытываешь особые чувства к Гнейтту? — красные наросты на голове, на которые крепились связанные между собой диски защиты, тоже потемнели. — Почему не спросил у него сам?

— Что, сам не знаешь? Потому и ответить не можешь? — ядовито откликнулся Игорь и растерянно покосился вниз — щупальца, казалось, жили своей жизнью, и сейчас сплелись в какой-то странный клубок. И чтобы это значило?

— Подробности в таких делах лучше не знать, — также насмешливо отозвался Цийкон, почти ловя щупальцем вновь пролетавшую мимо Айку. — Гнейтта достался мне из дворца. Он всегда жил здесь. Он очень родовитый червич. И наверняка, его возвращение подстроено Черным королем не просто так.

Игорь вспомнил то, что сам вчера говорил ангелу, потом вспомнил, как Ктулху угрожал смертью червичу за измену. За измену кому? И почему его взяли во дворец? В груди неприятно похолодело...

— Ты тоже родовитый?

Юноша проследил взглядом за увернувшейся айлой, которая опять, словно дразнясь, вертела рядом хвостом.

— Да, — сощурился Цийкон, — но я слишком молод, чтобы меня пускали во дворец. А тебя вот пустили... Странно, правда?

— А что ты тогда сейчас здесь делаешь, если тебя еще не пускают? — Игорь с трудом прикусил язык, чтобы не ляпнуть что-то вроде "Если такой маленький, то шел бы детский сад, для школы умом не дорос".

— Меня призвали. Обычно раз в год такое происходит. Но Ктулху иногда желает говорить и лично, — Цийкон еще больше сощурился, улавливая поверхностные презрительные мысли Игоря. Слово "детство" было вполне понятно, и аффа еле сдержался, чтобы не залепить выскочке. Но в этот момент круглые двери поползли вверх, и к аффам выплыла одна из главных айл Черного Короля, которую еще называли сиятельной. Она была и на самом деле похожа на прозрачную, сверкающую голубым и белым прекраснейшую русалку. Длинный хвост венчался волнистым гребнем, больше похожим на кружево.

— Ихххорь! — нежный голос обращался к аффам вообще, светлые глаза смотрели равнодушно. — Ктулху зовет.

У юноши разом пропали все мысли из головы. Невольный страх опять затопил густой патокой все внутри. Не обращая внимания на окружающих, он поплыл к дверям. Увидев приглашающий жест айлы, юный аффа осторожно скользнул в комнату.

В темном зале вода была насыщена силой. Черный Король ждал в отдалении, наблюдая за приближением призванного. Разглядывал юношу внимательно. Чувствовал его ауру, его гормоны, его работающую на развитие и изменение систему.

— Тебе понравилось во дворце? — спросил, утаивая тайные подсмыслы и образы Гнейтта.

— Я пока слишком мало здесь пробыл, чтобы ответить на этот вопрос, — Игорь опять пытался утихомирить своевольные щупальца, которые упорно оказывались в оборонительной позиции. Борьба с ними заняла юношу полностью, потеснив страх перед Черным королем. Раздражение становилось все сильнее и сильнее — ну что с ними делать-то?

— Тогда расскажи, что ты готов сказать, — Ктулху не двигался, лишь вокруг него вода была чуть темнее. — Хотелось бы послушать твои впечатления... И узнать, что ты чувствуешь...

Бросив бесполезные попытки образумить тело, Игорь прямо посмотрел на короля и ответил:

— Пока ничего.

И опять с ужасом уставился вниз — щупальца потихонечку двигались в сторону Ктулху. Да что тут происходит? Юноша начал судорожно втягивать воду, пытаясь понять происходящее.

— Тебе понравились твои покои? Тебе нравится Гнейтта? — мягкая вода стала жестче и словно напиталась электричеством. — Хочешь еще червичей?

— Что? — Игоря как будто что-то толкнуло в грудь и он остановился, сразу восстановив контроль над телом. Еще раз аккуратно втянул воду. Подчинение? Или что-то другое? — Понравились, — начал он осторожно. — Только я не понимаю своего статуса и положения. И что мне положено делать, а что — нет.

— Статусы существуют наверху, — мягко объяснил Ктулху. — А здесь ты либо становишься сильным и подавляешь, либо подчиняешься. Тебя спасло самое прекрасное существо в океане. Не зная, что ты мой сын. Странное совпадение, глубинное подсознание заставило его так поступить. Цийкон же разрешил спустить вниз двуногого. — Черный король стал меняться, приобретая черты, лишенные щупалец, заменяя их на длинный черный хвост. В воде его волосы напоминали густые темные водоросли. — Здесь, у нас, тоже есть люди, — заметил он. — Мы похищаем их с берега. Заманиваем, когда выбираем себе подходящие игрушки.

— Я так и не понял, зачем, — Игорь зачарованно наблюдал за метаморфозами короля. Настроения продолжали меняться с бешеной скоростью. Щупальца разочарованно дернулись, когда все закончилось. Почему-то очень захотелось, чтобы рядом оказался ангел.

— Чтобы продолжать род. Давно не видел таких, как ты. Перенять столько ген и даже не подозревать о том, что твой отец вышел из океана. — Черный Король двинулся к Игорю, постепенно обвивая его кольцами хвоста. — Так что ты чувствуешь к Гнейтту?

Тело юноши попыталось судорожно дернуться в сторону, в безуспешной, бессмысленной попытке бежать. В голове же было ощущение из сна — тело, сжимающее горло. Король? Или нет? Ужас, до дрожи в мышцах, до горькости хинина на языка, мешающийся со сладостью Гнейтта.

— Не отдам, — зачарованно прошептал Игорь, глядя на Ктулху.

— Даже поиграть? — пальцы обхватили горло юноши, переместились на подбородок, поворачивая туда и обратно, чтобы получше разглядеть. — А со мной будешь играть? Тебе понравится... Я собираюсь на землю. Сегодня, сейчас... после церемоний. Так что?

— Буду, — Игорь сглотнул страх. — А Гнейтта не отдам.

— Не отдашь? Ты маленький храбрый аффа. Достаточно, чтобы я тебя выключил, и ты забудешь о Гнейтте навсегда. Проснешься на берегу океана и вновь станешь навсегда человеком, — Черный король коснулся разума Игоря и отпустил. — Готовься, жди снаружи. Я пока поговорю. С другими аффами.

Юноша только кивнул. Умом он понимал, что раз Ктулху говорит, значит, бог подводного мира может это сделать, но принять это знание не мог. Может быть серебряного и сотрут из его разума, но в душе ангел останется. И Игорь был уверен, что будет маяться всю оставшуюся жизнь и искать. И либо вспомнит, либо... В любом случае вернется туда, где ему надлежит быть.

Возвратившись к своей свите, он приготовился ждать.

Все это время беспокойная Айка давала юноше издалека знаки, не решаясь подплывать, а мигая глазами и изображая на лице и в воде всякие глупые знаки.

Вскоре двери вновь открылись, выпуская наружу приглашенных афф. Цийкон проплыл мимо, послав ауру недовольства, а затем вновь появилась айла Черного Короля с морским конем, на который натянула темную защиту.

— Это вам, Ихххорь, — сообщила она и протянула поводья.

Аффы и их воины вскакивали на неизвестно откуда взявшихся лошадей, явно готовясь отправиться в путь, пока потолок внезапно не распахнулся, выпуская наружу старую воду, что смешивалась с морской, и потоком кавалькаду не выкинуло в океан, где уже ждал сам Ктулху, восседавший, казалось, на огромном золотом драконе.

— Этой его старый друг, — шепнул один из воинов юноши.

— А он разумный? — Игорь, как зачарованный, смотрел на открывшуюся картину. Далеко внизу земля светилась ярко-красным, отблески которого падали на дракона, окрашивая его в странные воинственные цвета. Цвета крови, пожарищ и грозного закатного неба. Ктулху казался величественным богом войны, оказавшимся по какой-то неведомой прихоти в этом странном месте.

— Да, говорят у них сакральная связь, — отозвался воин завороженно. — Раньше нас никогда не брали к поверхности океана. — Такой милости удостаиваются два-три раза в жизни.

Игорь задумчиво провел пальцами по холке своего коня. А хотелось почувствовать под рукой дракона короля. Его конь, казалось, это почувствовал и возмущенно взвился. Одним шлепком успокоив его, юноша задумался, являются ли милости, которые на него просто сыплются за последние сутки, действительно милостями или чем-то другим? Зачем его берут играть?

Ответов на эти вопросы в следующие часы полета через пласты океана отступили перед скоростью, которую развила свита Ктулху, который не выбирал направление, а мчался туда, куда выбирал его огненный друг, к усам которого, как буксир привязали всех коней сопровождения. Казалось, что и сама вода потоком стремится последовать за повелителем моря, набирая силу.

И вот он — свет солнца. Цвет неба и вдруг отставшие и освобожденные драконом спутники. Подхватив Игоря одной из лап, дракон закинул юношу к себе на спину, где уже сидел не чудовище со дна морского, а самый обыкновенный молодой человек. С длинными черными волосами и светлыми, как само небо, глазами.

— Готов? — спросил с усмешкой. — Вернуться на берег?

— Вернуться? — вопрос короля вывел Игоря из состояния восторженного созерцания берега. Пляж, песок, пальмы, а самое главное — солнце! Он и не подозревал, что так сильно соскучился по солнечному свету. Раньше он воспринимал его как само собой разумеющееся, а теперь вдруг понял, какое же это счастье — видеть солнце, чувствовать его ласкающее тепло, согревающее, радостное, волшебное.

Игорь настороженно посмотрел на Ктулху — неужели он решил выполнить свою странную угрозу и оставить его на земле?

— Ты только не бойся, что я вот так сразу осуществлю свою угрозу. — Черный король чуть обернулся, одаривая спутника игривым взглядом. — Решать тебе, захочешь ли ты остаться на земле. Тебе еще предстоит решить это, а пока мне нужен спутник. И помощник.

Морской бог прошептал безмолвно дракону двигаться к пустынному берегу, и вскоре они уже стояли на белом песке, где-то неподалеку от дорогого отеля.

— Попробуй сосредоточиться на одежде, — посоветовал Ктулху, в то время как его защитный костюм стал преобразовываться в легкий белоснежный — то ли льняной, то ли хлопковый. — И не снимай ни в коем случае. Жабры повредишь. Понял меня? — мужчина легким шагом пересек пустынную полосу и пересек границу, где начинались лежаки. В столь ранний час здесь загорали двое или трое людей. — Какую игрушку посоветуешь искать? — поинтересовался с алчным блеском полюбопытствовал король.

— Я не знаю, кого ты предпочитаешь, — прохладно-спокойно ответил Игорь. С костюмом ему удалось справиться легко, и теперь он был одет в любимые светлые брюки и свободную рубашку.

— Пока не уверен. — Ктулху улыбнулся коварно. — Хочу посмотреть на твой вкус. Вообще аффам полагается иметь такие вот связи. Давай сначала в отеле номер захватим. — новое подмигивание. Черный король взбежал вверх по мраморной лестнице и оценил дизайн сада — с фонтанами, цветными дорожками и бассейнами, располагавшимися прямо за отелем.

Вместе с юношей они вошли в центральный вход, направляясь по зеркальному полу прямо к стойке, за которой стоял приветливо улыбающийся молодой человек.

— Ключи, — протягивая руку ладонью вперед, Ктулху в один момент лишил человека воли. — Лучший свободный номер. Запишешь, как вип-гостей, — взгляд назад, на Игоря, — Хочешь такому научиться?

Юноша просто кивнул. Он поймал себя на том, что пытается дышать жабрами, чтобы лучше понять, что происходит, и это понимание ввергло его в небольшой шок. Как он так быстро, всего за один день, привык к такому? Благо бы раньше где-нибудь читал об этом или мечтал, так нет же... Тело как будто само все знало раньше и теперь действовало автоматически. Все страньше и страньше, как говорилось в незабвенном произведении Льюиса Кэролла. В таком же состоянии странного транса, Игорь пошел за королем.

Их ждал волшебный номер. С огромной спальней, ванной королевской и балконом, выходящим на море, помимо всего прочего — здесь было еще несколько комнат, обставленных словно для знаменитостей.

Ктулху сунулся в бар:

— Отметим? — подмигнул Игорю.

Даже не поинтересовавшись, что ему налили, юноша взял бокал и вышел на балкон, подставив лицо солнцу. В почти полной тишине, которая всегда стоит сразу после рассвета, когда туристы еще не повалили шумной и радостно-восторженной толпой купаться, слышался легкий шелест листьев пальм и тихий рокот моря. Мягкий теплый ветер уносил вдаль все мысли. Игорю вдруг мучительно захотелось оказаться рядом с Гнейттой. А еще лучше, чтобы он был бы здесь. Наверняка серебряный не видел моря с обратной стороны. Ему бы точно понравилось.

Черный Король развалился на огромной кровати и потягивал напиток из своего бокала, прикрыв глаза. Казалось, он придается безделью, но нас самом деле Ктулху искал. Проникая в каждый номер, гуляя по городу, по соседним отелям невидимым взором, касался того, что ему по душе, пока не уперся в нечто юное и совершенно прекрасное, что теперь нежилось под руками массажиста.

— Прекрасно... — протянул лениво. — Я знаю, кого заберу с собой... Если не съем его раньше, если надоест.

Сказанное заинтересовало Игоря, но не вывело из созерцательного состояния.

— Съешь? — юноша отхлебнул из бокала. — Ты ешь людей? А они вкусные?

Ктулху рассмеялся.

— Ты еще сомневаешься? Они же пища. Одна из самых деликатесных. Только почти недоступная. Я выбираю себе по несколько за год, — мужчина налил себе еще. — Особенно, если не заражены вирусом цивилизации. Хотя и их легко заставить поменять мнение. У меня во дворце живет около сотни особей.

Игорь заинтересованно изучил бар и, решив, что лучше не мешать спиртное, тем более с утра пораньше, плеснул себе из то же бутылки. Присев на кровать рядом с королем спросил:

— А зачем они тебе? — и вдруг открыто улыбнулся — зазеркалье ему определенно начинало нравиться. — Запасы на будущее и хранятся в живом виде, чтобы не испортиться?

— Ты догадлив, — кивнул Ктулху. — но раньше мой культ был распространен и жертв было получать гораздо проще. Теперь приходится идти на ухищрения. Отряд будет ждать нас около недели, пока мы выберем то, что может понравиться и другим аффам. И в пищу и для игр. — глаза хищно сверкнули.

Игорь уже слышал от червича, что король использует людей для игр, но решил сделать вид, что в первый раз слышит — может быть какие-нибудь интересные подробности всплывут. Наполнив еще раз таинственным образом опустевший бокал, юноша сел по-турецки на кровать в ногах Ктулху и спросил:

— В пищу понятно, а зачем тебе для игр люди?

— А чего же вам, людям, нужны такие атрибуты и ритуальные комнаты-спальни? — темные брови изобразили танец пошлости. — Аффы — сочетание человеческой крови и крови моря. Ты появился от обитателя моря. Ты же не станешь этого сейчас отрицать?

— Не стану, — задумчиво ответил Игорь. Определенно не хватало возможности чувствовать узор гормонов в окружающем пространстве, слишком бедные чувства и ощущения. Но ум работает лучше, чем в воде. Значит, за рабочую гипотезу можно принять, что гормональный уровень в воде слишком сильно воздействует на мыслительные способности. Либо его организм еще и дальше будет как-то изменяться и находится в нестабильном состоянии.

Покрутив бокал в руках, юноша спросил:

— А аффы как размножаются?

— Ну, сразу по целям... — указательный палец ткнулся в грудь Игорю.— Все зависит от того, с кем ты будешь играть... Мы не люди и видовые различия не важны. Генетика изменчива и позволяет приспосабливаться к различным условиям. — Ктулху вновь наполнил свой бокал. — Червичи, конечно, прекрасны, да? — он изобразил на лице задумчиво-поэтическое выражение. — Но укрепление рода зависит от того, как развивается семья. Айлы приносят сильных воинов. Люди — афф. Червичи — они способны рождать богов, но не даются. Обычно рождаются чистокровные аффы. Сильнейшее подсознание и умение подстраиваться под определенные условия.

Слушая объяснения король, Игорь пытался понять, была ли фраза про червичей намеком на его отношение к Гнейтте. Или ему только кажется? В любом случае, чтобы не потерять серебряного, ему придется играть с айлами и другими червичами, и если у него не получится, будет очень плохо. Юноша сделал глоток и решил продолжить расспросы, раз уж король отвечает.

— Что значит — "не даются"? И еще вопрос — я не чистокровный, зачем ты меня во дворец взял?

— Кто тебе сказал, что нечистокровный? — заулыбался Ктулху, потягиваясь на кровати, как довольный кот. — Почему же ты тогда так быстро приспособился? А? Ты сын аффы и червича. Другое дело, почему ты оказался на берегу...

Игорь машинально выпил весь бокал, не почувствовав ни вкуса, ни алкоголя, ничего.

— Как это — чистокровный? А родители? Бабушка? И Гнейтта говорил, что в глубинных слоях есть люди и червич... — юноша прикусил язык, но было уже поздно. Даже если он ничего такого не сказал, лишнюю информацию выбалтывать не стоило.

— Прямо удивляешь ты меня. Аффы выходят наверх. Червичи — тоже. Они могли здесь встретиться. Или людям тебя подкинуть. Люди были, если аффа от человека родился, — волнение юноши сильно забавляло Черного Короля.

— Мне нужно привести себя в порядок, — мрачно откликнулся Игорь и отправился в душ. Стоя под холодной струей воды, он старался понять, обманывает его король или нет. Юноша сравнивал себя с остальными аффами — он был другой. Во-первых, размеры в полтора-два раза меньше, полностью другое строение черепа — он оставался человекообразным, даже когда был в виде аффы. Голубые глаза, а не синие. А кроме этого, воины ему сказали, что за всю жизнь чести подниматься на поверхность удостаиваются всего два-три раза в жизни, а то не все. И как при таких условиях могли на берегу встретиться аффа и червич? Одежда сползла с тела юноши и лежала небольшим куском желе синего цвета. Струи приятно охлаждали тело. Обманывают его или нет?

Ктулху в это время позвонил и попросил завтрак в номер. Так что, когда юноша вернулся, он уже наслаждался мороженым и пил кофе, развалившись в кресле. Костюм сменился на шорты и майку. А кожа... если только очень сильно приглядываться была покрыта странной структурой, которая защищала от пересыхания.

— На волю, милый Игорь... Отправляемся вынюхивать добычу, которую заберем с собой. Пища и игрушки...

Коротко глянув на короля, юноша преобразовал свою одежду в подобную.

— Пляж? Мне просто наблюдать или ты покажешь, как правильно выбирать?

— Ориентируйся на свои инстинкты, — сообщил Ктулху. — включи воображение, подсознание. Забудь свои представления о красоте, о религии. Тогда ты поймешь...— король направился к выходу, открыл дверь и, столкнувшись на пороге с дамочкой в форме, оглядел тут с ног до головы, вызывая смущение. — Пойдем, — пальцы провели по щеке обслуги, а та подалась к ласке, словно давно знала морского бога. — Тебе многому надо учиться.

Игорь прошел следом, скользнув взглядом по горничной, которая провожала заторможенным взглядом Черного короля. Следующие несколько часов они просто обходили территорию отеля — бассейны, площадки для анимации и занятий спортом, прошлись по всем близлежащим пляжам. Юноша думал, что, скорее всего, эта экскурсия устроена для него — вряд ли Ктулху нужно настолько приближаться к людям, чтобы выбрать достойные объекты. Все это время он ощущал настойчивое любопытство морского бога, граничащее с откровенным весельем. Сам юный аффа сильно маялся — легко сказать "включить подсознание". Но как это сделать? Все, чтобы до этого, случалось само собой, спонтанно, он даже не понимал, как, каким образом он превращается из человека в аффу. Главное, что это случалось в нужные моменты и все. И как только Игорь отвлекся на посторонние для данного момента мысли, его рот вдруг наполнился горьковатым вкусом хины при взгляде на тощего невзрачного паренька. Еда или игрушка? Или ошибка, и человек представляет из себя что-то другое? Юноша вопросительно посмотрел на Ктулху.

Тот кивнул, словно призывая спутника к действиям. Он говорил, не открывая губ, в голове юноши.

— Давай, не бойся... Это только сначала кажется невозможным, — мужчина направился к лежаку, словно не замечая присутствия Игоря, откинулся на нем и поднял лицо к солнцу. — Прощупай его. Включи его гормональную систему. Проскользни в голову, ослабь его, заставь себе подчиниться.

Паренек в это время направился к кромке берега, ступил босыми ступнями в воду, белая кожа говорила, что он недавно приехал. Но родителей явно поблизости не наблюдалось. Подросток? Скорее лет 17-18, не больше.

Черный король невидимым щупальцем подтолкнул Игоря вперед. Принял бокал из рук официанта, расплываясь в хищной улыбке и оглаживая того по руке. Темнокожий таец вздрогнул, спустился на колени, склонился почти в рабском поклоне.

Мальчик на берегу настороженно обернулся, как будто почувствовал слежку. И внезапно, неизвестно почему бросился бежать.

Игорь растерянно уставился вслед улепетывающему пареньку. Как включить-то? Под водой можно самому сделать выброс гормонов. Сразу в голову пришло, что он и это толком-то не умеет делать, опять все само получается. Правда, почти всегда как нужно. Игорь начал злиться на Ктулху — тоже мне, заставляет шутом для себя быть. Сидит, смеется. Юноша не задумался, откуда он это знает, если стоит спиной к королю. Злость нарастала, и аффа изо всех сил рванул человека на себя. Паренек пошатнулся, упал и очень неохотно стал вставать, разворачиваясь лицом к Игорь. На его лице застыл ужас. Юноша поманил добычу пальцем. С лежаков, около которых упал мальчик, начали беспокойно посматривать отдыхающие.

Ктулху не шевелился, продолжая гладить тайца по голове, проникая пальцами в волосы.

— Ближе, зови его, — посоветовал он спокойно. — Злость — это хорошо. Но ты так половину пляжа перепугаешь, — жест, вроде предназначенный взять бокал, но на самом деле отворачивающий людей от происходящего.

Мальчишка приближался. Шел неровно, точно немного пьяный, пока не оказался перед Игорем.

— Так что? Еда или игрушка? — поинтересовался Ктулху. — Как тебе самому кажется?

Ужас мальчика освобождал что-то странное в самом Игоре. Он потянулся к пареньку всеми возможными чувствами. Перед глазами вставали картины странно выгнутого тела, охваченного щупальцами. Ноздри раздувались в предвкушении.

— Игрушка. Только маленькая и хрупкая. Но... — Игорь застыл, отпуская чувства. У паренька закатились глаза, и он упал, потеряв сознание. — Но он же мужского пола! Хотя разницы нет...

Юноша опустился на корточки перед мальчиком, поворачивая его голову. Удовольствия будет много, но не долго. Быстро сломается. Аффа поднял глаза на своего короля:

— Мы же не просто так с ними играем? Еще и берем что-то?

— Да, их силу, их жизнь... становимся сильнее, — отозвался Ктулху, поднимаясь и приближаясь, провел по лбу мальчишки. — Помечай всех, кто приглянется. Заберем их, когда будем уходить, — добавил он, оглядываясь. Сегодня нас ждет с тобой плодотворный день.

— Помечать? — Игорь опустил глаза на паренька. Касание короля изменило ощущение от мальчика. Юноша постарался сначала убрать сделанное, потом повторить. Через некоторое время это удалось. В голове вдруг всплыла фраза из мультика: "Знатная добыча!" С истерическим хихиканьем он сел на песок. "Господи, что же я творю?!" Накатившая волна послужила ушатом холодной воды, мгновенно вернувшим все на свои места. Она была как прикосновение серебряного, зовущая обратно, к смыслу в жизни. Еще раз посмотрев на игрушку, Игорь спокойно встал и подошел к королю.

— Я готов.

Юношу окинули вновь, тем самым игривым взглядом.

— Не передумал еще вернуться домой? Ты можешь забыть о произошедшем, отправиться на родину... — Темный король явно не шутил. Но и не испытывал юношу, который так легко сейчас согласился перевернуть для себя устоявшийся мир.

От заданного вопроса все тело Игоря как будто покрылось изморозью, сжав холодом и кожу, и сердце. Человеческая часть билась — родные, друзья. Но вернувшись, он потеряет Гнейтта. Юноша вспомнил, как в первый раз увидел червича, их разговоры и не только.

— Я умер. Я не передумаю.

— Ты поспешно принимаешь решения. — покачал головой Черный король, — но ценю твой выбор. Теперь за дело, мой юный аффа. Один день и ночь до рассвета. И мы отправляемся обратно.

Почти весь день и вечер Ктулху высматривал среди отдыхающих, прислуги, а затем и горожан тех, кто ему понадобиться на глубине океана. Он отмечал их знаками и шел дальше, предоставляя Игорю возможность определяться с личными пристрастиями. Иногда колебался в том, чтобы отобрать себе ту или иную игрушку, но в пищу выбирал метко и бесповоротно.

Ночь на южный берег спустилась внезапно, и тогда морской бог приказал юноше следовать за собой. Мужчину вел запах новой игрушки, которая была найдена еще утром. Они пересекли квартал красных фонарей, еще несколько жертв назначая себе в собственность, пока не оказались перед ночным клубом.

— Сюда, — кивнул Ктулху. — Попробуй лишить воли охрану, тебе пригодится. Зайдем внутрь.

Игорь в ответ просто пожал плечами — после сегодняшнего дня это было достаточно просто. Два "рывка" на себя и оба охранника у входа смотрят бессмысленными глазами.

— Это намного легче, чем с едой или игрушками.

— Неплохо, ты быстро учишься. Люди вообще имеют небольшое подсознание. Нам ценны экземпляры, у которых генетика крепкая, — Ктулху вошел в зал первым. Яркие огни, двигающиеся в ритмике танца фигуры, крики, смех, веселье и жар тел.

Черный король, казалось, разрезал собой толпу, которая расходилась в стороны, пропуская его к намеченной жертве. Тонкая фигура извивалась среди своих сверстников. Длинные волосы летели в быстром танце. Руки рисовали цветы над головой.

Ктулху дал знак Игорю, чтобы тот зашел спереди, чтобы жертва не ускользнула. В какой-то момент на юношу поднялись недоуменные глаза. Человек слышал... Понимал, что пришли за ним.

Игорь просто протянул руку, как будто приглашал на танец. Он глядел на добычу и чувствовал в ней что-то очень необычное. Тонкие пальцы легли ему на ладонь, глаза, казавшиеся в полутьме огромными, на пол-лица, смотрели почему-то очень доверчиво. Юноша провел пальцем по щеке человека, вернее не совсем человека. Было полное ощущение, что в его роду был червич.

— Выпьешь? — не выпуская нежных пальцев, аффа пошел к королю.

Существо опять оглядывалось, словно искало выход. Словно его должно унести течение.

— Я не пью, — голос звучал инородным в этом мире. — Здесь мои друзья. Я не пойду с вами... Отпустите руку. — дернуться прочь как раз в тот момент, когда руки Ктулху ложатся на маленькие плечи. — Кто вы? Что вам надо?

Игорь зачарованно смотрел на существо, открывая его слои сознания. Действительно, по ощущениям почти червич. Ребенок червича?

— Не бойся, мы тебя не обидим, — Игорь поднял взгляд на Ктулху. — Червич?

Тот кивнул. И очень сильный. Маленький червич, который понятия не имеет, что делает на берегу, просто живет.

— Как тебя зовут, дитя? — легкий шепот на ухо от Черного Короля. — Сок? Лимонаду? — рука провела по предплечью, по руке, успокаивая. — Пойдем с нами.

— Я не пойду, я вас не знаю, — глаза стали прозрачными и испуганными, словно блюдца. Существо буквально видело, как его обвивают щупальца, раздвигают ноги. Оно попыталось выскользнуть из двойных объятий, но Ктулху держал крепко.

— Не бойся, маленький, — опять повторил Игорь и погладил малыша по голове, пытаясь успокоить. Толпа обтекала их, не касаясь, даже друзья, с которыми пришел червич, уже забыли о его существовании и беззаботно продолжали веселиться. — Идем домой, — он поцеловал малыша в лоб.

— Все будет хорошо, — подтвердил Черный Король. — Тебе нужно домой. Пойдем... — пальцы легли на талию, губ поцеловали русую макушку. Серые волосы... В воде они изменят цвет на серебро или золото.

Они направились к дверям, удерживая слабо сопротивлявшегося пленника, который испуганно пытался издать крик о помощи, но Ктулху удерживал языковую функцию.

К подъезду подъехала огромная серная машина.

— Не удивляйся, так просто получить вещи на земле, — сказал мужчина и толкнул существо в салон, когда там уже сидел Игорь. Дверца закрылась, за окном сдвинулась переливающаяся огнями улица.

Ктулху склонился к маленькой пойманной рыбке, чтобы поцеловать ту в шею и услышать звонкое испуганное урчание.

В машине сзади было два сиденья друг напротив друга, юноша сидел напротив червича и увидел его лицо и глаза, когда тот впервые в своей жизни издал свой настоящий, родной для него звук. Такой испуганный и изумленный малыш. Это было забавно, весело, интересно, восхитительно. Аффа пересел на пол, поближе к червичу и погладил его по ноге.

— Не бойся, скоро будем дома.

Существо опять предприняло попытку к бегству, сдвинулось к противоположной двери, но тут же щелкнули замки.

— Не надо, прыгать плохо на скорости. — предупредил Ктулху, продолжая целовать очаровательного малыша, проникая тому под майку.

— Куда вы меня везете? Кто вы такие? — от каждого касания дрожь пробегала по юному телу, колени тряслись. Существо опять предприняло попытку к бегству, сдвинулось к противоположной двери, но тут же щелкнули замки.

— Не надо, прыгать плохо на скорости. — предупредил Ктулху, продолжая целовать очаровательного малыша, проникая тому под майку.

— Куда вы меня везете? Кто вы такие? — от каждого касания дрожь пробегала по юному телу, колени тряслись.

Игорь подумал было, что можно отвезти червича сразу к морю, но потом сразу же пришла другая мысль — еще неизвестно как малыш отреагирует на превращение, да и когда он в следующий раз окажется на поверхности тоже непонятно. И уже после этого юноша догадался спросить у короля, что он хочет делать, хотя при взгляде на него и так становилось все понятно. Эта мысль пришла в последнюю очередь скорее всего потому, что на поверхности перед Ктулху не было никакого страха.

— Его нельзя подчинить, да? — поинтересовался Игорь у короля, продолжая гладить червича по голени. Странно, несмотря на очевидный страх, даже ужас малыша, его не было жалко, скорее он вызывал странное умиление и, пожалуй, желание. Не такое, как серебряный, в котором юноша терялся, как в самом волшебном сне, но все же желание.

— Маленький сам согласиться, да? — Ктулху скользил по тонкой коже, кругами проводил по соскам. Их пленник оказался в плену рук короля. — Он не станет сопротивляться... — Ктулху склонился к невинно хлопавшему ресницами существу, невесомо коснулся губ. Затем поманил Игоря, чтобы тот не терялся и позволял себе куда больше. Картинки, которые посылал бог океана были однозначны и соблазнительны.

— Куда? Куда вы меня? — пленник обмяк, когда Ктулху попытался раздвинуть тонкие колени.

— Везем тебя в гости. Как тебя зовут? Скажи... Милый.

Игорь улыбнулся и положил руку на другое бедро малыша, помогая королю. Забавные короткие шорты, в которые тот был одет, ни капли не мешали гладить слегка загорелую кожу. Аффа еще чуть подвинул ногу маленького, без труда преодолев слабое сопротивление, и поцеловал его в бедро, там, где заканчивались шорты. Солоноватый, с примесью чего-то терпкого, вкус юного червича понравился юноше. Запах можжевельника, идущий от кожи малыша, оказался очень необычным и пробуждал дополнительный интерес.

— Пьер, — выдохнул червич.

— Замечательное, красивое имя, — Ктулху целовал в это время руку юного червича, начиная с пальчиков, тыльной стороны ладони, поднимался от запястья к сгибу руки и выше к предплечью, переходя на ключицу, языком пробегал по ямочке и по груди. Машина остановилась.

Черный король тотчас подхватил добычу. И быстро зашагал по лестнице отеля, стремясь быстрее оказаться в номере. Здесь они с Игорем быстро освободили одурманенного Пьера от одежды и, наполнив огромную, почти как бассейн ванную, затянули слабо трепыхавшее существо в воду.

Ктулху выпустил первую порцию гормонов, что должны были расслабить червича, обвил его первым выпущенным из тела щупальцем. Вторым погладил Игоря по ноге.

— Поиграем? — улыбнулся хищно, удерживая испуганного малыша, через кожу которого проходили искры возбуждения.

— Мне человеком остаться? — спросил Игорь, с удовольствием гладя маленького по ноге. Пальцами он чувствовал слабые, но очень хорошо подстегивающие желание, разряды. Юноше стало интересно, умеет ли так делать Гнейтта. Или он просто не помнит этого, ведь с ангелом все так безумно сладко. В груди защемило от тоски по серебряному и аффа наклонился поцеловать малыша. Одежда полностью сползла с тела юноши, оставшись только спереди, на жабрах, на всякий случай, как защита от пересыхания и повреждения в недружелюбной воздушной среде.

— Зачем? Боишься его напугать... Тебе нравится, Пьер? — Ктулху проник щупальцем между ног, приподнимая пленника чуть выше, оглаживая внутреннюю сторону бедер.

— Да, я хочу... — вопреки произнесенным словам, юный червич попытался скользнуть к бортику. И король поймал его еще одним отростком, переворачивая к Игорю.

— Тогда целоваться будем, маленький? Ты такой красивый...

Пьер вздрогнул, гормоны аффы и Ктулху наполняли кровь желанием.

— Раздвинь ноги пошире...

Малыш был прекрасен в своем страхе и желании, которые светились в огромных черных глазах. Игорь начал нежно целовать его, чувствуя пока еще человеческий вкус. До первого обращения так и будет. Губы и волосы аффы стремительно синели, щупальцами он аккуратно ласкал бедра маленького так, как в машине делал руками.

И Пьер отвечал им обоим, постепенно опутываемый крепкими щупальцами, покрываемый сладкими поцелуями, которые затуманивали разум и заставляли видеть неизбежное и долгое соитие.

Ктулху потянул сведенные вместе ножки вверх, подхватив под коленями, его член уже терся о вход в тело. Юный червич заурчал умоляюще, одновременно отвечая на поцелуи Игоря, чей язык гулял во рту.

Именно тогда конечности стали срастаться, превращаясь...

— Отпууууустите! — золотые искры волос окутывали пленника. Спереди открывалось розовым бутоном лоно. — Я хочу домой...

— Тише, тише, маленький, — Игорь, любуясь, нежно гладил малыша по волосам, затягивая его полностью в воду. Такой хорошенький. — Завтра, завтра ты будешь дома.

Юноша поцеловал червича, полностью погружаясь с ним в воду, перекрывая возможность дышать. Нужно, чтобы жабры раскрылись и заработали, иначе потом возникнут проблемы. Малыш в руках начал судорожно дергаться.

Ктулху тоже держал крепко пленника, принуждая оставаться под водой. Могло показаться, что они просто топят человека, но тот еще раз рыпнулся и задышал. И ужас у него стал, как у маленькой рыбки, которую запустили в аквариум, лишив реки.

Пьер чувствовал двух хищников, урчал и почти срывался на крики. Черный король успокаивающе гладил маленького, то и дело срываясь на жадные ласки. Потянул к себе, чтобы наконец раздвинуть складки сзади и войти немного внутрь. Глаза червича стали огромными, совершенно черными. Сознание его металось, пытаясь цепляться за знакомые образы на земле.

Игорь наблюдал за малышом, видя, чувствуя, как тот меняется даже на вкус. Это было прелестно и правильно. Психика у маленьких гибкая, аффа чувствовал, что молоденький червич быстро придет в себя и перестроится. Только сейчас его нужно лишить всех иллюзий, окончательно выбить почву из-под ног, дать понять, кто и что он. Игорь опять начал целовать Пьера, подчиняя и возбуждая. Щупальца юноши нежно оглаживали червича спереди, заставляя раскрываться лоно. Когда вкус малыша стал сладким, аффа одним щупальцем стал аккуратно входить в маленького, продолжая ласкать все больше раскрывающуюся розовую плоть.

Урчание превращалось в стоны. Обвитый, возбужденный, беспомощный, Пьер еще пытался дышать ртом, захлебывался, но Черный король заставлял жабры действовать. Те трепыхались, судорожно открывались.

Малыш извивался, лишенный всякого выбора. Головка члена исчезла в анусе, начала проникать глубже. В лоно уже глубоко входило источающее гормоны щупальце.

Ктулху целовал своего маленького пленника, не переставая, продолжая успокаивать, пока малыш не начал откликаться на игру похитителей и сам не задвигался навстречу, пока бог океана отдалял воспоминания о земле.

Увидев изменение в Пьере, Игорь убрал щупальце и, обхватив его за талию, резко вошел в него. Лоно, уже подготовленное, позволило это сделать безболезненно, но малыш, жалобно вскрикнув, все равно дернулся назад, насадившись еще больше на короля. Юноша начал целовать червича в шею и, ухватившись щупальцами за короля, еще толкнул маленького на Ктулху.

Бедный Пьер теперь издавал лишь стоны, перемешанные с мягким урчанием боли и удовольствия одновременно. Зажатый, пронзенный, пропитанный влиянием Ктулху и Игоря, он теперь мог только починяться. Его вынуждали вбирать в себя члены, его принуждали стать игрушкой, которая будет доставлять удовольствие. Волосы теперь светились ярким золотом, личико становилось тонким, таким неземным, божественно прекрасным.

Еще несколько фрикций, и Черный король излился в юное тело. Вместе с ним молодой аффа удовлетворил свою страсть.

— Он должен остаться здесь до рассвета. Чтобы изменения закрепились, — сказал, отпуская червича Ктулху. — а мы спать... И ты спи, малыш. Спи...

11

Раймийен медленно приходил в себя. Казалось, что все тело разваливается на кусочки, а потом собирается заново. Больно почти было, было муторно, тошно, плохо. Он постарался изогнуться по-другому. Слишком мягко, он не привык к такому. Мягко? Червич пощупал ложе рукой и открыл глаза. Голубой мох. Тело задрожало, и Мий принялся судорожно оглядываться вокруг. Короля не было. Зато во всем туловище ощущалось все, что с ним вчера сделали, и отчетливо вспомнилось, что он сам вчера творил. Сам. Червич уткнулся лицом в постель и заурчал-заплакал. Старший говорил всегда, что он рожден для чего-то великого, что такие, как он, рождаются очень редко, что он может принести большую пользу семье. И Раймийен всю жизнь учился, старался быть лучшим. Что теперь? Ублажать в постели Черного короля? Судорога ненависти прошила все тело. Лучше уж умереть! И нужно сделать это сейчас, пока король не подчинил его. Если уж за один раз было такое... Мий порозовел от воспоминаний. Надо сейчас все решить!

Червич выскользнул из норы и огляделся по сторонам. Нужно найти острую ракушку, сам себя он не сможет сильно повредить, инстинкты тела не позволят. Мий принялся быстро и методично изучать стены.

И, наверное провел бы за этим занятием достаточно времени, если бы не почувствовал изменение воды. Двери чуть приоткрылись, и в покои Ктулху скользнул кто-то серебристый. Он двигался аккуратно, пока не замер, потому что волна принесла информацию о юном червиче. Ведь тот должен спать... Гнейтта был уверен, что должен. Все дикие собратья с трудом переносили первое общение с аффами, а тут... повелитель моря...

Червич поднял голову, разглядывая юного и такого красивого пленника, уловил его боль, тревогу, его отчаяние. Выдохнул, скрывая глубоко свои эмоции. Этим утром Гнейтту было очень тяжело. Он слишком много ожидал от молодого аффы. И обманулся, доверившись ему лишь потому, что считал человеком. Аффы коварны. Аффы — дети Ктулху.

Червич мыслями погладил трепещущее сознание Мия. Так звали этого несчастного, пальцы вжались в ладони. Трудно самому привести чувства в порядок — Игорь вжал его в стену, в ядовитые водоросли. Игорь... Поскорбив немного в новых покоях, очистившись, червич самовольно отправился по тоннелям между покоями, о которых знал очень давно, к комнатам Черного Короля. Здесь должны были сохраниться водоросли, которые еще совсем юный Гнейтта рассаживал на случай, чтобы на время обезопасить себя от желаний и гормонов афф.

Проплыл почти десять покоев, пока не оказался здесь... Когда-то давно... тихое урчание... это была его комната...

Мий застыл около стены, не в силах поверить тому, что видит. Червич, который спокойно входит в его темницу? Наверняка, он из свиты короля и его прислал Ктулху. Раймийен прислонился к стене, оценивая состояние и расстояние до пришедшего. В конце концов, тот, судя по всему, не охотник, а Мий — да, хоть тело все и болит, постоять за себя он сможет. По крайней мере, юный червич на это рассчитывал. Он легко тряхнул волосами, активирую ядовитые железы. Жаль, на разряды энергии пока нет.

Малыш был агрессивен... О, да! Испуган, измучен... Король его использовал в первую же ночь... уздечка застегнута на затылке и действует. Бог океана, даже отсутствуя, контролирует пленника.

Гнейтта все продолжал оглядываться. Если обнаружат, что он был здесь, будет плохо. Нужно быстрее найти темно-синие водоросли и собрать их, чтобы вырастить в новом жилище.

Глаза червича скользнули по стене, у которой находился Мий. Нет свечения. Нигде нет свечения... И на потолке. Отчаяние захлестнуло Гнейтта. Неужели уловку обнаружили? Нет.

Новое движение вдоль стены и вдруг сияние у самой норы. Вильнув хвостом червич ринулся к камням, стал снимать колонии и укладывать в захваченную емкость, искоса наблюдая за агрессивным диким червичем. Лишние раны на теле ни к чему. Будут лишние вопросы. Будет наказание.

Мий сначала удивленно проследил за пришельцем, потом прищурился — похоже, тот здесь незаконно, а значит... Молодой червич быстро юркнул к двери, перекрывая выход, и невежливо спросил:

— Ты что здесь делаешь?

Гнейтта обернулся и чуть не выронил емкость.

— Пришел за своим садиком, — сообщил тихо. — Я думал, ты спишь... прости, что помешал, — серебряные волосы изумленными узорами разметались в воде. — Не злись, Мий, я ничего тебе плохого не сделаю. Я сейчас уплыву.

— Садик? В комнате Ктулху? — Раймийен еще больше сощурился, наблюдая за пришельцем. Волосы уже наливались желтым, постепенно разделяясь на отдельные пряди, расправляясь, распрямляясь. — Кто ты такой?

— Гнейтта. — просто ответил червич. Он опасался, и не зря. Маленький гость из нижнего города собирается напасть. — Я жил здесь раньше. Я не хотел тебя тревожить. Я вчера переехал в дом Ктулху. Я заберу свой садик и не буду тебя беспокоить.

— Ты тоже был пленником Ктулху? — спросил Мий, пытаясь понять, что за растения в руках у пришельца. Хотя он и был охотником, но и в растениях разбирался хорошо. Червичу не нравилось, что он не может опознать странные водоросли.

— Если так можно сказать... — задумался Гнейтта. — Нет, я не был его пленником, как ты... Я вырос во дворце. Я здесь родился. — червич старался не дразнить настойчивого и очень разъяренного пленника. У того на концах дрожал небольшие разряды. — Можно мне проплыть мимо тебя?

— Нет. Я хочу, чтобы ты убил меня, иначе я тебя не выпущу, — твердо ответил Мий. Слова пришельца о том, что он вырос во дворце, развеяли надежду — Гнейтта точно не поможет убежать. Дома Мию рассказывали о тех, кого специально выращивают король и аффа. Раймийен всегда их жалел — как можно жить всю жизнь, подчиняясь хозяину, да еще и не желать другого? Поэтому сейчас он даже не попросил о помощи — выращенный ее не даст. Остается только заставить его.

— Что? — Гнейтта вспыхнул. Свет озарил покои Ктулху. — Я не стану. И не проси, — заурчал он обиженно и испуганно, словно ему подсовывают уже что-то мерзкое и отвратительное. — Себе подобного? Ты... Мий, нехороший червич. Ты очень плохой...

— Я не тебе подобный, я не хочу жить так, — Раймийену становилось хуже, слишком много энергии ушло на пробуждение волос. — Пусть я плохой. Мне нужно умереть. Дверь тебе я не открою. — Он судорожно втянул воду.

— Ты не понимаешь, Мий... нельзя себя убивать. Это очень плохо. Это большое зло, — Гнейтта сильно нервничал, опасаясь, что задержится дольше, чем возможно. — Я не стану тебя убивать. Если ты... так решил, делай это сам... но на тебе уздечка Ктулху. Не сможешь ты умереть.

— Почему не смогу? — Раймийен провел по волосам, забирая в себя яд, который уже готов был выплеснуться в воду. Желтые капли мгновенно впитывались в ладони, окрашивая их странный голубоватый цвет.

— Уздечка... Что ты делаешь? — глаза Гнейтта расширились, потому что уздечка засветилась и потянула яд из тела пленника в себя. Червич же все же уронил емкость с мохом. — не позволит... — добавил он тихо, широко распахивая глаза.

— Ты не понимаешь, мой яд мне не опасен, — Мий завертелся около двери. Нужно проверить то, что сказал пришелец, только как? Внезапно он метнулся к Гнейтте, обхватил его хвостом и прижал к его рту руку.

— Кусай! Кусай, а то отравлю!

Гнейтта вообще опешил. Он никогда близко не общался с братьями из подземных городов. Лишь когда те были уже сломлены и приучены. Кусать себе подобного. Ни за что! Даже если вопьется жалами, все равно, это противоречит пониманию мира. Червич ласково лизнул руку Мия.

Тот растерянно моргнул.

— Ты... Ты зачем это сделал?

Гнейтта еще раз лизнул молоденького червича. Тот был такой нежный на вкус... Смущение залило лицо непрошенного гостя.

— Я не могу тебя кусать, — в мыслях сказал он, и почему-то снял защиту от подсознания, которое позволяло общаться ближе. — Ты несчастный. Мне тебя жалко.

— Тогда убей меня! — Мий начал впадать в отчаяние. — Я сам не смогу, я же охотник! У меня тело начнет мне же сопротивляться. Пожалуйста... Я не могу так... Я не хочу так...

Он яростно заморгал, почувствовав, как горечь состояния начинает появляться каплями слез.

— Спятил? Они меня разорвут, — заурчал Гнейтта. — Король меня разорвет и аффы. — червич очень жалел попавшегося малыша, который так отчаянно готов сопротивляться.

— Ну тогда хотя бы просто укуси! Я не верю, что уздечка не даст мне умереть! — Мий опять почти ударил пришедшего по губам. Его уже трясло от эмоций и отсутствия энергии. — Укуси!

— Нет, — уперся Гнейтта и ударил концом хвоста по макушке юного червича со всей силы, чтобы тот на мгновение разжал кольца, а сам ринулся к двери и распахнул. — Тебя накажут. Ктулху почувствует. Будет тебя... будет плохо играть... прекрати все это делать... Они нас сильнее.

— Трус! Правильно про вас говорят — только и годитесь, как скот для рождения новых афф! — Мий вытер слезы и повернулся к стене. Пока есть хоть чуть-чуть сил нужно найти ракушку. Он ни за что не будет так жить.

Гнейтта нахмурился. Малыш хочет на волю. Очень хочет.

— Там сейчас цветы, — забормотал он расстроенно. — Над городом распустились хищные цветы. Если я даже тебя выведу, ты не... не попадешь в лабиринты.

Мий повернулся и посмотрел с надеждой.

— Это неважно. Ты мне поможешь? — он еще раз вытер выступившую слезу.

— Зачем мне столько напастей? — глубоко дыша, Гнейтта приводил мысли в порядок. — Я не стану убивать. Я могу тебя выпустить на волю. Я... если мы успеем до пещер... и еще не начнется цветение. Если бутоны не раскроются... Плывем сейчас.

— Мы? — Мий растерялся. — Ты тоже хочешь уплыть?

— Я? — Гнейтта даже не думал, что собирается бежать, но мысль о том, что аффа заставит его опять испытать боль... И обида... и глупая доверчивость. — Я тебя провожу... Ты плывешь или остаешься ждать здесь?

Вместо ответа Мий быстро скользнул к своему невольному спасителю и выжидательно посмотрел на него.

— Хочу сразу предупредить — я сейчас долго драться не смогу.

— Зачем драться? Туннель не ведет в коридоры, он тайный... Я его делал сам. — Бровь Гнейтта взлетела, он нырнул в ход, давая знать, чтобы Мий закрыл дверь и отправился вверх, все время держась правой стороны. Туннель был достаточно узкий. Иногда здесь в воде попадались примеси от покоев разных афф. прошло около получаса, прежде чем Гнейтта толкнул камень, за которым начиналось большое течение, пролегающее над дворцом. Стоило коснуться быстрой воды, как сильный поток увлекал и закручивал, не позволяя больше остановиться.

— Спасибо, — шепнул Мий, последний раз взглянув на этого странного выращенного червича, и нырнул в поток. Теперь нужно найти цветы, и как можно быстрее.

Но Гнейтта не собирался оставлять малыша одного и последовал за пленником. Он крутился в воде, в пузырьках, он упивался восторгом холодного течения, он летел следом за Мием, пока не ухватил того за руку и не толкнул в сторону, где течение закручивалось и уходило за скалы.

— За мной, — приказал негромко. Недалеко начинается поле. Мы спустимся к краю долины. Ты поможешь мне...

Гнейтта вильнул длинным серебряным хвостом и ринулся вниз, в бездну, где уже алым ковром распускались огромные алые цветы с острыми шипами. Это было красивейшее и прекраснейшее видение... Яркое, бесконечное, тайное... руины города, закрытые колышущимися лепестками.

— Не подплывай близко, Держись края. Они выбрасывают длинные ветви. Они стреляют жалами.

— В чем я тебе должен помочь? — Мий уже всеми силами хотел избавиться от городского червича. Тот не поймет желания охотника отдаться цветам. Если уздечка позволяет Ктулху управлять, то единственный выход — умереть, а смерть среди цветов самая близкая и быстрая. К тому же, если его поймают, то могут прочитать про того, кто ему помог. Мий нервничал все сильнее — нужно торопиться, а этот Гнейтта зачем-то увязался следом.

— Ты плохо скрываешь свои мысли, — заметил червич, словно выискивая что-то вдоль края долины. Он спускался то выше, то ниже, пока не махнул юному спутнику и не указал на расщелину. Та появилась из-за последнего землетрясения в прошлом году. — Здесь, — сообщил тихо, словно кто-то мог услышать мысли. Затем начал спускаться. — Надеюсь, твоя семья сможет снять уздечку без вреда. — кувырок в воде, и вот они внутри, перед лестницей, что ведет в темноту туннелей. — Плыви. Никто не удержит тебя больше. Вода здесь пахнет вами. — Гнейтта быстро развернулся и взвился вверх, к выходу в океан. Через мгновение он уже исчез в первом темном течении, которое вело к полям с дурман травой. Может, там... чтобы не возвращаться в покои... Возвращаться...

Мий беспокойно смотрел вслед спасителю. Рискнуть и поплыть домой или вернуться к цветам? Жить хотелось безумно, до дрожи в кончике хвоста. Рискнуть или нет? А вдруг он приведет Ктулху к родным? Раймийен выдохнул и потрогал уздечку. Потом стал аккуратно заплетать волосы, закрывая слои разума. Когда он закончил ритуальную прическу, разум был закрыт, свободен от мыслей и образов. Молодой охотник спокойно посмотрел в сторону, где должен располагаться его родной город. Еще никогда в жизни он не был столь красивым — внутренняя уверенность в принятом решении, отрешенность, желание жить, проявляющееся только в сильном блеске глаз, волос, порозовевшей кожи и серебряной чешуи.

Раймийен поклонился родным и близким и стремительным, быстрым движением скользнул в каньон.

12

Ранним утром Ктулху разбудил молодого аффу и приказал завернуть маленького червича в одеяло, чтобы затем быстро отправиться к берегу. Солнце еще не встало. Серебрилась вода у пляжа. Ласково подбиралась к ногам... Холодила ступни. Морской бог остановился, когда оказался по колено в воде и закрыл глаза, поднимая лицо к еще видным и таким ярким звездам. Он звал своих афф из глубины. Он тянул их подняться к волнам и открыть дорогу. Дорогу для отмеченных пленников.

— Смотри, — указал Игорю вдаль, где появились три прозрачных шара, наполненных воздухом. — Они не задохнуться. А потом ты заберешь своих и поместишь в пещере над твоими покоями.

Юноша кивнул и зашел в воду по грудь. Он бережно прижимал к себе Пьера, держа его под водой. Малыш все еще не очнулся после ночного превращения. На берег один за другим приходили выбранные люди и стояли в странном молчании, не обращая внимания ни на что вокруг.

— Те, кого я помечал, пришли все, — откликнулся Игорь через несколько минут. Сначала он удивился, что все пришли почти одновременно, потом решил, что Ктулху просто всех заранее позвал или приказал прийти к определенному времени.

— Прекрасно, нам пора покидать солнечный мир, — Черный король приблизил одну из тюрем, и люди пошли внутрь. Происходившее потом напоминало фантастическое похищение с погружением очень и очень глубоко. Ктулху забрал малыша к себе на руки, закрепив несколькими ремнями на драконе, но продолжал поддерживать все долгое путешествие. Шары остались позади, потому что спускались гораздо медленнее всадников.

Те прибыли в долину гораздо быстрее. Именно тогда волнение на лице Ктулху стало еще явственнее. Он озирался, принюхивался и даже щупал воду щупальцами, пока внезапно не сорвался с дракона и не кинулся в одно из самых гнилых темных течений, ничего не говоря сопровождавшим аффам, но те и сами ринулись за господином.

Игорь с удивлением смотрел на эту безумную гонку, ничего не понимая, так же, как и все остальные. Единственное, что ему очень сильно не нравилось — ему начало казаться, что его серебряный где-то рядом. Юноша начал нервничать — быть этого не могло. Гнейтта должен быть в их покоях. Он пришпорил коня, оказавшись рядом с королем, и с беспокойством посмотрел на него.

Но Ктулху не реагировал. Он искал. Он метался над расщелинами, пока вдруг впереди не показалось алое, словно кровь поле.

— Король... Нельзя, король! — аффы пытались преградить дорогу господину. Тот поднял волну и метнулся вниз. острые шипы врезались в синюю плоть глубоко, ранили, окрашивая воду голубой кровью. лепестки жгли.

Короля обматывали зеленые лианы. Он дергался из них. Еще ниже, пока в руках не оказалось извивающееся и урчащее тело. Тогда бог океана набрал полные легкие и на полной скорости вылетел вверх.

Игорь продолжал со все возрастающим беспокойством оглядываться вокруг. Не может такого же быть, чтобы ангел был здесь! Тем более он боится цветов. Увидев, что Ктулху вынырнул из цветов, аффа просто повернул своего коня туда, куда манило чутье или что-то другое.

Достаточно быстро он добрался до каньона, как две капли похожего на тот, в котором веселился несколько дней назад Цийкон. Беспокойство достигло предела, когда Игорь увидел серебристый блеск рядом с течением со спорами. Затормозив коня рядом с течением, юноша бросился к распростертому невдалеке телу. Гнейтта. Аффа подхватил и щупальцами и прижал к себе. Руками судорожно гладил по волосам, пытаясь понять, в каком состоянии его червич.

— Гнейтта, ангел мой, что с тобой?

Сзади опустились кони воинов, от которых Игорь сумел оторваться, пока искал серебряного.

Гнейтта не реагировал. Сознание, что его накажут, что произойдет разговор с Ктулху. Прошлая ночь...

— Его нужно в чистую воду... — воин торопил молодого аффу. Вникать не смел, но ведь червичи явно сбежали. И решили... что они решили? Воины переглянулись. Плохой знак. Аффа обязательно сейчас разозлится. И Ктулху. Будет разбирательство, как два червича могли оказаться вне дворца. Как покинули закрытые покои.

Игорь повернул голову к воинам. Чистую воду? В покоях есть очиститель. Через мгновение он был на коне и направил его из каньона. Юноша плохо помнил, как они добрались до дворца, вязь гормонов в воде привела правильно и ко дворцу, и в покои. Велев Тине включить очищение, он буквально вытолкал ее прочь, запретив пускать к нему кого угодно, будь это хоть сам король.

Уложив серебряного в норе, Игорь уселся рядом и принялся ждать, когда тот очнется, постоянно гладя его по волосам, по лицу, по телу, и изводя себя мыслями.

Гнейтта только стонал. Он столько надышался, что отключился почти сразу. И думал, что умрет. Потому что перестал себя контролировать. Но молодой организм хорошо справлялся. Легкие очищались от заразы, которая не успела проникнуть в кровь.

Червич резко открыл глаза и увидел человека. То есть он увидел голубые глаза над собой, и дрожь пробежала по всему телу от края роста волос по спине до кончика хвоста.

— Гнейтта, любимый, — облегченно выдохнул Игорь, подхватывая и прижимая к себе серебряного, бережно поддерживая его щупальцами, выцеловывая его лицо. — Я так испугался. Как ты? Зачем ты?

Червич еще более удивленно распахнул глаза, разглядывая юношу. Он не верил в услышанное. И слова пугали ужасно. Глубинность подсознания, единение сливает существа в одно целое. Любовь запретна, как волшебство, которое ... способно уничтожать.

— Меня казнят. — прошептал, открываясь молодому аффе.

Игорь продолжал успокаивать своего ангела, гладить, ласкать и читал. Впитывал его чувства, брал образы и видел, как тот помогает маленькому червичу, которого поймал Ктулху. Юноша не думал, что серебряному будет так больно от его поступка. Сердце как стеклом резало.

— Прости меня, прости... — Игорь зарылся лицом в волосы Гнейтта и шептал, вымаливал прощение. — Я думал, так для тебя будет лучше. Я больше никогда так не сделаю. Ангел мой, тебя не казнят, я не дам, я что-нибудь придумаю. Даже если не простишь, все равно придумаю.

И опять он терялся в своем червиче, любил и хотел до безумия, до потери осознания окружающего мира, до бешенства и сумасшедшей ласки.

— Зачем ты мне это говоришь? — Гнейтта обнял юношу и прижался ближе, одаривая своим светом. — Мне очень-очень жаль, что так вышло. Ты не должен меня защищать... Ты такой... странный. Не такой, как другие аффы. — нежный поцелуй в губы. — Я сделал глупо, я хотел забрать свой садик... Я боялся тебя! — черные глаза стали как самое синее море, изменив цвет.

Червич еще сильнее прижался к своему аффе, обвивая руками.

— Мий — он не хочет жить. Он искал способ. Он просил меня, и я не смог отказать. Я хотел, чтобы он уплыл домой...

Игорь опять растерялся от слов червича.

— Что значит "зачем говорю"? И почему не должен защищать? — он проскользил щупальцами по хвосту серебряного, упиваясь ощущениями. — А Мий все равно у Ктулху, я видел, как король достал какого-то червича из зарослей цветов, тот был жив, так что на тебя не будут сердиться сильно, даже если и узнают.

Юноша говорил, и сам не верил в то, что говорит. Не оставит Черный король попытку ослушаться без наказания, но оставался шанс, что он не узнает, кто помог пленнику убежать. И в любом случае, Игорь решил, что будет отвечать вместо Гнейтты, как хозяин ослушавшегося червича.

— У Ктулху? — от сладостных объятий было жарко. И страстность Игоря высвобождала желания, которые червич никогда раньше не испытывал. Аффа закрывал время, проведенное рядом с Черным Королем. Обвивал щупальцами, стремительно изменял... Гнейтта заурчал от желания. Извиваясь заскользил гладкой переливающейся кожей по коже Игоря. — Ты меня... невыносимо... Что ты делаешь со мной? — серебристый свет волос стал сильнее... Назад отступали картины, что тревожили Гнейтта. Он хотел целовать аффу. Открылся для игры, хоть и пытался проникнуть в сознание, которое так упорно закрывал его Игорь.

Что они делали так долго? Что? Что-то плохое?

— Я тебя люблю, — тихо ответил Игорь, нежно целуя серебряного. И опять легкая горчинка вкуса червича уносила все мысли вдаль, сменялась сладостью, маня радостью обладания. Аффа просто плыл в безумном, открытом потоке чувств, купался в свете своего ангела и постепенно открывал его. Руки юноши ласкали уже ставшую тонкой фигурку Гнейтта, щупальца дразнили и раздвигали складки кожи и спереди, и сзади. Божественные ощущения, никто другой не сравнится с его ангелом.

Возбуждение накрывало волнами. Вернулся... Совсем другой... Обрывки мыслей... Люблю тебя... Я тоже тебя люблю... Дрожь наслаждения, манящее лоно... Аромат аффы на пике возбуждения. Гнейтта нырнул вниз, чтобы коснуться головки члена Игоря, облизнул по кругу, обхватил рукой возбужденную плоть.

Дрожь пробежала по всему телу аффы и его скрутила жажда, неимоверная, уносящая в черную воронку сознание, оставляющая только инстинкты, открывающая полностью. Он легко подхватил червича, припал к губам поцелуем и взял его одновременно с двух сторон, резко, жестко. Со стороны это было похоже на насилие, это и было бы им, если бы Игорь не ощущал все чувства Гнейтта. Сладкий ангел... Светлый и такой манящий... Член аффы входил в лоно червича, щупальце пробивало себе дорогу сзади. Сладкий...

Вскрик Гнейтта прорезал воду и покои. Наверное, вибрация дошла до всех обитателей семьи. В потоках улавливалось дикое желание, алчность зверя, берущего положенное ему. Игра на грани боли и наслаждения. Лоно сжимало член, который входил очень глубоко. Щупальце постепенно раздвигало мышцы.

Червич бился в щупальцах, излучая горячий свет, затопляющий воду его энергией, которую хотелось пить бесконечно.

Когда червич последний раз так открывался? Позволял к себе настолько приближаться и отдавал силу без страха?

Игорь пил, ласкал, брал, изгибал в щупальцах, опять изучал руками и губами, и чувствовал, что окончательно и бесповоротно попал. Он и до этого был уверен, что без ангела ему не жить, но теперь... Теперь, когда страсть превратилось во что-то другое, возвышенное, когда соитие стало почти преклонением и одновременно полным обладанием, когда чувствуешь себя жрецом какого-то языческого бога и одновременно почти богом для любимого... Юноша не выдержал и закричал, яростно насаживая на себя Гнейтта, выбрасывая в воду новый узор гормонов. Мой!

— Твой, — на выдохе в самые губы, чтобы соприкоснуться цветком узоров, расплывающихся в воде. — Страстный... Желанный... — Гнейтта на последнем в рывке испытал такой мощный оргазм, что теперь просто обмяк в синих руках. — Если они узнают, как я тебя люблю, если Ктулху прознает, что я тебе отдаюсь... Нам нельзя, чтобы вода рассказывала... Чтобы здесь знали. — серебряные ладони обхватили лицо Игоря. — Что ты делал с Черным Королем? Почему ты прячешь от меня картины?

— Прячу? — аффа, не отпуская червича и любуясь им, опустился на мох. Что-то не в порядке было с последним выбросом, голова кружилась и плыла. Слова Гнейтта о воде повернули мысли, и Игорь принялся очищать воду, пропуская через себя, втягивая то, что не успело уйти за пределы комнаты. Оставалась еще надежда, что все работающий очиститель тоже уберет часть излучения. — Я не прячу, мы на поверхности были, за едой и игрушками ходили.

Юноша с наслаждением прижал к себе серебряного. Такое счастье чувствовать его полностью... Игорь провел пальцами по позвоночнику червича, чувствуя приятное покалывание от каждого чуть выступающего над гладкостью спины позвонка. В голове промелькнула мысль о странных возбуждающих разрядах, которые были у Пьера, и ему опять стало интересно, умеет ли так делать Гнейтта.

— Что умею делать? — поймав последнюю, почти прозрачную мысль о милом маленьком пленнике, серебряный вдруг уколол Игоря тонким, но совершенно неболезненным разрядом, полным ревнивого беспокойства. — Игрушки? — молчание, заряженное свечением. Черные глаза, внимательно всматривающиеся в Игоря. — Вы... Червич на берегу? — полное изумление.

— Да. Мы его случайно нашли. Такой смешной, — аффа улыбнулся, вспомнив малыша, и его опять окатило умилением, как иногда бывает, когда смотришь на неуклюжего маленького котенка или щенка. — Его Ктулху себе забрал, — продолжил он и потом потянулся поцелуем к червичу. — Ты мой ангел...

Игорь чувствовал усталость — беспокойство о серебряном сильно измотало его, к тому же он слишком много выпил энергии, которую с непривычки было сложно усваивать в таких объемах. Организм требовал отдыха, и аффа постепенно погружался в расслабленно-дремотное состояние, продолжая потихоньку нежить Гнейтта.

Но червич не спал. Он вслушивался... Он пытался найти ниточку с Мием. Что же ты не убежал, глупый? Зачем остался на поверхности? Вздрагивание, рука, что обнимает и поглаживает. Гнейтта притянул к себе Игоря, который еще такой маленький. Маленький аффа. Опутал его волосами, словно защищая. Тебя, Игорь, самого нужно защищать. Тебя на первом же испытании раскроют. И чувства твои выйдут наружу...

13

В темной воде покоев Ктулху царила суета. Айлы смазывали раны короля, вытаскивали шипы из кожи, из щупалец, которые частично парализовали, одновременно пытались привести в чувство пленника, который лишь слабо дышал.

Черный Король терпел боль, не издавал ни звука, и лишь когда голубая старшая айла омывала возлюбленного правителя очистительным светом, чуть поморщился, а затем притянул рыбку, чтобы благодарно поцеловать.

Да и то для того, чтобы сразу же приказать, чтобы переместили и его, и Раймийена в нору. Теперь же, лежа рядом с диким червичем, Ктулху смотрел на глупого беглеца с волнительным ожиданиям, аккуратно отдавая тому свою энергию, перемешанную с гормонами и кровью.

Бог океана погладил золотистые волосы. Явно избранник не понимает, как важно стать близкими, как важно заключить союз. И глупо избегать посланной милости и избранности.

Мий постепенно приходил в себя. Ему было больно — он не смог выполнить задуманное. Когда червич нырнул в заросли цветов, его просто запеленало защитой. Она не только мешала цветам добраться до него, но и не давала двигаться, как он ни рвался. Электричество на нее тоже не действовало, но молодой охотник пытался вырваться, пока не закончилась энергия. Он впал в кому, лелея надежду, что его не найдут. Надеждам не суждено было сбыться. Чужая энергия вливалась неприятной тяжелой волной, если бы он мог, он бы отдал ее обратно. Но сил не было даже на это. Мий зло плакал от бессилия — это единственное, что он мог сейчас делать.

— Почему ты такой упрямый, Раймийен? — голос через темную муть воды, запах крови и глаза Ктулху, прищуренные и рассерженные. — Ты теперь мой. Я решаю, умереть тебе или жить. Ты скажешь мне, кто? — на лоб легла ледяная ладонь, которая сворачивала листы памяти. Играла словами... — имя предателя! Сам бы ты не выбрался. Сам бы не убежал... Там рядом погибал Гнейтта... Слуги нашли емкость, и запах мне сказал... Подтверди, что он! Иначе я накажу. Накажу так, что кома станет для тебя лишь началом... Это он тебя вывел?

— Нет, — Мий старался, как мог закрыть память, закрыть удивление, которые так сильно запечатлелось в нем, не выдать, не сказать. Злая тяжелая энергия давила, но все-таки по каплям впитывалась и усваивалась. Ее хватило на то, чтобы подстегнуть механизмы восстановления глупого тела, которое все никак не мог принять простую истину — нужно умереть. Организм охотников за века эволюции преобразовался так, что червичи-охотники могли выжить там, где остальные умирали. Это помогало их расе жить в подземных городах, откуда их не могли достать аффы. Но сейчас молодой червич просто проклинал выносливость своего организма.

— Врешь, маленький. Врешь! Я заставлю тебя подчиняться мне. — Ктулху выпустил в воду гормоны возбуждения, подстегивающие, заставляющие желать. Только сильнее, чем вчера. — Ты предпочитаешь спасти чужого червича и оказаться в сети. Я тебя скручу. Я тебя буду открывать... делать тебе больно... Скажи мне... Я ведь и так знаю кто... — зарычал король.

Мий только ощерился и зло заурчал. Выращенный червич оказался настолько странным, что ради незнакомца рискнул жизнью, а это не забывают. Он сам виноват, что не смог умереть, значит, сам и расплатится. Внезапно в теле яркой вспышкой проснулась страсть, пробужденная королем. Раймийен ахнул и постарался выскользнуть из норы.

Но щупальцы перекрыли выход. Алчно блеснули глаза монстра, который увидел ожившую добычу. Играть... С такой можно играть и в жесткие игры. Гибкие узлы скрутились вокруг тонких запястий.

— Далеко собрался, беглец? Хочешь, чтобы я отложил допрос и наказание Гнейтта, хорошенечко мне отсоси для начала. Иди сюда. По-хорошему.

Мий рвался из щупалец Ктулху. Кровь все быстрее текла по телу, разнося гормоны и желание. Кожа червича начала прелестно розоветь. Раймийен с ужасом почувствовал, что тело начало само раскрываться, реагируя как на возбуждение, так и на близость сильного партнера. Он удвоил усилия, и теперь буквально бился в "объятиях" короля.

— Так не пойдет, — рыкнул Ктулху, обвивая червича сильнее и притягивая к себе. Возбужденным членом коснулся живота пленника, который продолжал отчаянно сопротивляться очевидному. — Ты считаешь себя охотником? Но разве приятнее влачить жалкое существование выживать в пещерах, чем получить власть в моем дворце и воспитывать воинов и молодых червичей? Одному такому очень пригодилось бы твое участие... он может погибнуть, если не адаптируется... — поцелуи потекли по коже легкими разрядами, что проникали в кожу.

— Оно не... жалкое... — сопротивляться Мию становилось все труднее, — жалкое... здесь... Пустииииии! — червич рванулся и вцепился зубами в плечо короля. От прикосновения к королю тело опять пронзило желанием. Хотелось тереться хвостом, открываясь и распаляя. Проклятое тело! Раймийен еще сильнее сжал челюсти.

— Ты такой неблагодарный, — синяя кровь потекла в воду. Ктулху вдавил Мия в стену, из которой появились алые лианы, которые оплетали упрямца. Потянулся вниз, чтобы лизнуть переднюю часть с полуоткрывшейся складкой, из которой выглядывал нежный розовый член. Погладил головку губами, поднимая глаза к червичу. — И такой красивый... Такой упрямый... — губы чуть вобрали член и отпустили, — и такой желанный...

В глазах Раймийена опять стояли злые слезы. Больно... Больно, но не так больно, как унизительно. Красный — цвет яда, но у червича был иммунитет к разным ядам, а вот его волосы... Мий тряхнул головой. Два колебания воды, и лианы будут отравлены. Больно... Сладко... Мий не выдержал, жалобно заурчал и выгнулся навстречу королю. Еще... Еще колебание воды... Червич всхлипнул.

Ктулху вобрал член в рот, нежно посасывая и наслаждаясь вкусом молодого, сильного червича, который почему-то сопротивляется желаниям крови. Стал двигаться, а щупальца его оглаживали хвост, который престал метаться, а только дрожал от удовольствия. Богу океана и самому нравилось происходящее. Вкус чуть сладкий, чуть острый. Необыкновенный...

Мий смотрел вперед затуманенными глазами. Кожа начала светиться розовым перламутром, волосы желтым. Он наклонил голову набок, волосы жадно присосались к лиане. Почти... Еще чуть-чуть... Червич уже не понимал, кого и о чем он просит — короля, себя, волосы, проклятое тело... Еще... Лианы начали трескаться, и молодой охотник рванулся в сторону. Подальше, хоть чуть-чуть подальше... Рот затопил горький вкус хины.

Опять убегает, избегает... Кутлху не отпустил червича, перевернулся с ним и прижал ко дну с мягким пушистым мхом, подмял под себя, выцеловывая узор до самого лица.

— Куда ты все время вырываешься? Тебе нравится... Тебе хочется... — Черный король стал меняться. Щупальца отступали, заменяясь длинным черным хвостом.

— Вкусно будет... Дай мне себя, и ты будешь мной владеть. Раймийен, ты ведь никуда не денешься, не избежишь нашей близости.

— Это не близость, — Мий отвернул голову и принялся судорожно втягивать воду. — Хочу... — воспоминания о том, что с ним делал Ктулху, заставляли его еще больше светиться. — Это ты хочешь, а не я!

И червич с яростным урчанием прижался к королю. По сильному телу молодого охотника прокатилась вибрирующая волна, от самого кончика хвоста до волос, раскрывая его тело полностью.

— Хочу, да... тебя... — жадные руки гладили Мия скользили по спине с острыми косточками, затем забрались между складок, чтобы найти узкий вход в такое изумительное тело. Палец проник внутрь. И его обхватила тягучая узкая плоть. — Ты весь соткан из желания. Ты просто не понимаешь, насколько вожделенен. Как прекрасен... — вторая рука потянулась к твердому, но очень нежному члену, вышедшему из складок: пальцы обвили плоть. — Сияешь... манишь меня... Я тебя хочу...

— А я не хочу! Не хочу! Не хочу... — голос червича упал до еле слышного шепота, который странным образом пробирается в самые закрытые закоулки разума. — Не таким....

Мий подумал, что с телом сейчас бороться бесполезно, пусть оно делает, что хочет, а он... Он принялся опять закрывать разум, вспоминая ритуал прощания. Один раз Мий уже его проделал по всем правилам, теперь будет легче. И волосы можно не переплетать, закрывая течение энергии, и без этого получится. Червич закрыл глаза, закрывая слои сознания, оставляя только верхний слой, отпуская тело. Не хочу быть таким, меня ты не получишь! Руки обвили Ктулху, а губы начали страстно целовать.

— Закрывайся, мне нужна твоя плоть, твое тело, Раймиен. Дождаться фазы самки, и я тебя оплодотворю, — губы короля отвечали, ласкали, заводили, он стремительно заводил червича, доводя его до состояния полного подчинения, пока не перевернул на живот и не начал входить в узость мышцы, которые еще сопротивлялись, но с каждым толчком... Да, червич сам уже насаживался на член короля, заставляя того жадно рычать.

Мий призывно урчал, жалобно вскрикивал и плавился всем телом. Правда оно почти не светилось, но ведь королю, по его же словам, это и не нужно. И Мий истекал злобой и ярился. Ярость пробивалась яростным, страстным ростком по подсознанию, заливая его ядовитым узором мести. Фаза самки будет не скоро. И даже если Ктулху сейчас раскроет его, оплодотворить не сможет. Тело подставлялось под короля, вбирая его плоть, впуская его все глубже и глубже.

Это было великолепно — сознавать власть над диким червичем, который только начинает путь к подчинению. Сейчас Мий против близости, но пройдет время, пройдет несколько лет, и тогда это строптивая игрушка будет сама ублажать своего господина и стремиться к тому, чтобы подольше оставаться в норе.

Ктулху вбивался в червича яростно, брал его, как добычу, а потом освободил и связал собственным кольцом:

— Говори, маленький гаденыш, говори... Я ведь все равно накажу того, кто осмелился тебя выпустить.

— Мне нечего сказать, — прошептал Мий, смотря огромными, слегка светящимися глазами на короля, и приготовился к боли. Сейчас, после такого, когда тело еще распалено и жаждет продолжения, хотя бы просто касаний, будет особо больно. Пусть. Молодой червич никогда не думал, что сможет так реагировать на близость. Да, он видел других, ему было любопытно, он представлял себя на месте играющих. Это было приятно. Но то, что творил Ктулху с ним... Не зря свободные боятся афф. Это не близость. Дрожь отвращения скрутила тело. Это просто подчинение. Главное, не забыть это. — Нечего.

— Хорошо, Раймиейн, ты сам напросился. Ваааааайла! — зарычал на всю нору, будя воду. — Жгуты мне принеси... Наш червич решил понести наказание.

Ярко-голубая, тонкая айла появилась в норе буквально через несколько секунд с тонкими мотками блестящих ниток.

— Держи за край, — приказал Ктулху, все еще прижимая червича к мху. — Так ты не скажешь кто? Гнейтта? Скажи имя, и сеть не будет тебя терзать.

Мий с ужасом посмотрел на такие невинные и красивые нити в руках айлы. Потом перевел отчаянный взгляд на короля.

— Нет, — только не закрыть глаза, только не закрыть глаза! Червич судорожно втянул воду и замер напряженной струной. Кончик хвоста судорожно дрожал, кровь отливала от лица. Лицо и волосы стремительно теряли все еще видный после соития блеск.

— Глупая рыбка? — испуганно протянула айла, жалея Мия, как маленького. — Зачем глупая рыбка?..

— Молчи! — зарычал Черный король и схватил червича за горло. — Я тебе жизнь спасал, я тебя из цветов вытаскивал. Ты спишь со мной. Ты мой... Если ты настолько глуп, что... — Ктулху втянул воду и выпустил с шумом, стараясь удержать растущий гнев.

— Мой господин пошутил... мой господин, — айла повисла на руке Черного Короля, умоляюще, словно могла отвернуть наказание, но получила разряд, который заставил ее вскрикнуть и отлететь.

— Последний раз спрашиваю, Раймийен, как ты вышел из этой комнаты? Если не ответишь сам, я спрошу у твоего помощника Гнейтта.

— Мне нечего сказать, — отчетливо произнес Мий, все также смотря на короля. Уж за спасение жизни он точно не будет благодарить, скорее проклянет. — Я все сам. — Страх не проходил, скорее бы уж все началось!

Ктулху фыркнул. Дал знак тянуть нить и та вдруг превратилась в сеть, которая буквально в одно мгновение обернула непокорного наглеца в кокон. Теперь червич постоянно будет испытывать боль. Постоянно будет страдать, пока не сдастся.

— Подумай над тем, что ты сделал, — сказал Черный Король. — Подумай... Иначе я буду искать новые и новые способы тебя воспитать. — он ударил хвостом и, подтолкнув айлу к выходу, направился прочь оставив скрюченного на мху червича со своими мыслями.

Но мысли самого Черного Короля были совершенно не радостными. Сознание, что есть в его дворце предатели, которые отпустили двух червичей и позволили им уйти, злило неимоверно.

От того и отправил Ктулху сразу за молодым аффой, к которому, по мнению его большой свиты, испытывал странное расположение.

15

Игорь проснулся от странного, настойчивого колебания воды. Несмотря на его запрет, в комнату стучала Тина и потихоньку его звала. Аффа раздраженно дернул щупальцами и аккуратно положил серебряного досыпать. Как обычно при взгляде на червича его затопила нежность. Юноша поправил ему волосы и скользнул прочь из норы и комнаты. Узнав, что его зовет Ктулху, Игорь приготовился отстаивать своего ангела. Одевшись в одежду для приема, аффа постарался как можно скорее оказаться в зале для приемов короля.

Тот уже явно давно со скучающим видом перебирал в руке совершенно прозрачные пузырьки воздуха, играя в только ему известную игру.

— Выйдите вон все, — приказал слугам и охране. А когда двери закрылись, поманил молодого аффу приблизиться. — Знаешь что это? — спросил он, указав глазами на чашу с синими водорослями?

Игорь просто пожал плечами — ему ни чаша, ни содержимое ни о чем не говорили.

— Эту гадость пришел забрать твой Гнейтта из моих покоев. — сообщил Ктулху спокойно. — Если ты не знаешь, то просвещу тебя, Игорь... Иначе тебе скажет кто-то другой. Гнейтта — чистейший. Он должен был стать моим. И долгое время я готовил его к тому, что буду с ним близок. — темные глаза Черного Короля вспыхнули. — Но я влюбился... Я глупо влюбился в самое опаснейшее во всем океане существо... А оно травило меня вот этим... И тебя бы травило, если бы не вздумало отправиться спасать мою новую игрушку. Во дворце либо есть предатель — очень изощренный, который может скрывать от меня мысли — а это практически нереально — либо твой червич проделал тайные ходы по замку.

Игорь стоял как оглушенный. Его Гнейтта опаснейшее существо в океане? Такой мягкий, нежный ангел — и не просто опасный, а опаснейший? Король любил Гнейтта? Гнейтта травил короля? И делал подземные ходы? Почему-то представлялся его утонченный, аристократичный, спокойный червич с огромной лопатой, которыми дворники убирают снег зимой, старательно, высунув язык, долбящий стену замка. На этой мысли он не выдержал и просто начал смеяться.

— Ты прослушал... — зарычал Ктулху. И приказал: — Приговоренного сюда. — двери через минуту открылись, в зал втащили аффу. Темного, испуганного, связанного. — Всуньте ему в рот. Пусть наш Игорь полюбуется.

Воины заставили поглотить незнакомца несколько порций и отпустили. Но аффа не бросился бежать, не сдвинулся с места. Он словно весь превратился в камень, а потом рухнул ослабшей массой.

— О, кажется доза была слишком велика. Полнейший паралич. Измененное сознание... Игорь! — резкий звук имени. — Проверь, что чувствует аффа...

Юноша резко вздрогнул и вышел из заторможенного состояния, в которое впал, глядя на казнь или ее подобие. Он чуть склонился над упавшим и немного втянул воду, вчитываясь в нее. Вода была чистая. Игорь нахмурился и втянул большую порцию воды. Опять чистая. Вернее, примеси, гормоны были, но не от приговоренного, хотя он и был внешне жив. Проверить разум? Ни с кем, кроме людей, юный аффа сознательно не проделывал такое, но решил попробовать. Игорю было настолько интересно, что он даже на мгновение забыл, где находится. Разум уже даже не приговоренного, а казненного, был практически чист. Юноша растерялся — быть такого не может! Еще несколько слоев — и начались какие-то слабые образы, по большей части — темные.

— Что с ним? — состояние Игоря было близко к какой-то странной панике. Хотелось открывать лежащего на полу аффу все больше и больше, лишь бы добраться до нормальных слоев.

— Он не с нами. Он стерт, — сообщил Ктулху. — Эту траву Гнейтта выращивал много лет. Питал своей энергией. И теперь... Думаешь, она растет еще где-то? Игорь, — зов уже более успокоенный, но все еще дрожащий. — Я должен знать про туннели. Я должен быть уверен, что твой серебряный ангел... — короткая пауза затягивалась... — Надо же так назвать! Чтобы серебряный ангел не покидал покоев. Или ты позволишь мне пообщаться с ним?

— Я... — Игорь сглотнул. Опять эта человеческая привычка! — Я сам. Он... — взгляд не отрывался от казненного. — Он теперь мой. Я... Я хочу первым узнать.

Юноша старался всеми силами скрывать, что творится на душе, и не знал, получается или нет.

— Хорошо, — кивнул Ктулху. — Ступай. Твою добычу я отправлю к утру. Сегодня не сложился день, — бог океана поднялся над своим черным, покрытом крупным жемчугом троном, чтобы сделать несколько кругов над Игорем, словно оставлял на нем свой след, мысленно послал мысль о свидании... даря образ Пьера... и исчез в ближайших дверях.

Игорь заторможено согласился, потом подплыл к чаше и просто зачерпнул из нее водоросли. Те, почувствовав знакомую энергию, начали как будто ластиться к пальцам. Аффа вздрогнул и быстро повернул ладонь, чтобы высыпать эту жуткую синеву обратно. Водоросли не отлипали. Юноша начал судорожно трясти рукой, чтобы хоть как-то от них избавиться. Водоросли отделялись неохотно, падая обратно в чашу маленькими скорбными листиками. Внимательно убедившись, что ничто больше не прилипает к его руке, Игорь просто взял чашу и поплыл домой. Чтобы остановить стражников, которые попытались ему запретить брать принадлежащее королю, хватило одного выброса. Ближайшие просто скрючились у порога, а тот, кто был подальше, быстро юркнул куда-то в сторону. Всю дорогу до своих покоев Игорь наблюдал за странными растениями. Они продолжали льнуть к наиболее близкой к аффе поверхности.

Запечатав дверь в комнату, Игорь поднялся в нору.

— Гнейтта, что это? — он с отчаянием протянул чашу к ангелу.

Червич плыл сознание очень далеко, а потому голоса почти не слышал. Только отзвук — как будто пузырьки в воде... Еще ближе. И вот слуха касается не голос — вопрос Игоря? Что это? что?

Гнейтта поднялся на мху и увидел перед собой оставленную в покоях Ктулху емкость. Серебряные волосы взметнулись вверх от волнения, черные глаза заблестели. Спрятаться... надо спрятаться...

Игорь чувствовал ужас червича, и не мог поверить. Ангел же открывался, там же ничего такого не было! Ничего плохого по отношению к нему. Но почему?

— Ты... Ты меня боишься? — юноша весь заледенел. Ему казалось — тронь, и он рассыплется на кусочка. Игорь опять сглотнул.

Гнейтта вжался в противоположную стену норы... Реакции аффы — выдают ли они агрессию? Можно ли сказать, не сдерживая всех прошлых обид и довериться?

— Это мои водоросли, — тонкое урчание волнительно звенело в воде. — Я... я для себя их растил. Я их добавлял... Что тебе сказал Ктулху?

— Что ты травил его. Я видел, как эта водоросль действует на афф, — Игорь опустил глаза на чашу. Через воду все равно все чувствуется, но так легче. Синие листочки опять пытались тянуться к нему. Юноша подхватил один кругляшок из чаши. — Если я съем, я тоже потеряю разум?

Червич изумленно распахнул глаза, поражаясь тому, что сейчас говорит юноша.

— Это я сделал для себя, — заговорил он быстро, — чтобы выключать свою гормональную систему и чтобы... — еще большее смущение, — если ты попробуешь... то это просто пьянящее растение. Его нельзя много.

— Что я попробую? — аффа поднял глаза. Синева опять начала заливать его тело.

— Не сердись... Я думал, что ты теперь... я так защищаюсь. Чтобы аффа не мог испытывать влечения. И Ктулху не мог... — волосы теперь серебрились не столько испугом, сколько ожиданием. — Я не хотел с ним играть.

— Я... — Игорь чувствовал себя абсолютно растерянным и ему опять стало нехорошо от того, что он сделал с серебряным. Отставив в сторону чашу, он потянул к себе щупальцем червича. — Почему ты не хотел играть с королем?

Кругляшок водоросли лип к руке в каком-то извращенном пароксизме довольства.

— Что будет, если я съем много?

Оказавшись в объятиях юноши, Гнейтта смутился еще больше, словно его поймали за какой-то детской шалостью. Он не строил преград между собой и аффой, которого знал на самом деле несколько дней и который совсем недавно тонул в бурном море.

Ктулху столько времени потратил на то, чтобы открыть силу червича, одаривал его, обожал, но даже мысль об игре пугала тогда еще совсем юного Гнейтта. Всякий раз он уходил от близости. И в конце концов, создал волшебные водоросли.

— Я знал, что любить здесь нельзя. Червичи такие чувственные. Наша раса способна открывать целиком подсознание тому, кому доверяет. Делиться мирами с аффами. Мы реальность меняем. Ктулху мог создавать с моей помощью великолепие подводного мира. И он... любил меня. Но я-то нет, — червич вздрогнул от поглаживаний сладкой волной. — Если ты будешь есть мох теперь. Когда в тебе самом так много меня, то зримее увидишь волшебные миры... И даже попадешь туда со мной. Потому что... я тебе доверяю.

Игорь прижимал к себе Гнейтта и не знал, чему верить. Он, конечно, видел, что серебряный говорит правду, но в его мире тоже были такие "волшебные цветы", которые уводили в миры грез. Но миры эти были ненастоящие. С другой стороны, Ктулху действительно был разъярен. И король зачем-то приблизил к себе его. Зачем? Как интересную диковинку или чтобы контролировать червича? И если это правда, становится понятно, почему запрещены чувства — Ктулху не нужны аффы, создающие что-то новое, только король должен обладать такой силой и сластью. Проверить можно было только одним способом. Игорь слизнул с пальца водоросль.

— Еще нужно? Или хватит?

Гнейтта плотнее прижался к своему аффе. Раскрылся — падали слои, картины приближались...

— Еще... только чуть, — губы коснулись губ.

Пещера отступала и словно пропадала совсем. Свет разливался и тянул скользнуть в себя. И Гнейтта светился совсем по-другому, точно весь пропитался волшебной пыльцой или даже звездной пылью.

— Летим, — позвал он аффу тихонько. — Мы никогда не пускали вас сюда, в наш запретный мир.

Игорь, не отрывая зачарованного взгляда от червича, проглотил еще один кругляшок водоросли и взял серебряного за руку, погружаясь в переливающийся, сверкающий туман.

— Гнейтта... Ангел мой, тебя не накажут? За то, что ты меня взял?

— Накажут. Я и так все законы переступил, — взмывая над пузырьками, к свету, Гнейтта вытянул юношу на поверхность воды. Виднелся недалеко дикий пляж. Вода была прозрачной, и вместо хвоста и червича были опять ноги. Червич увлек за собой юношу. Увлек к берегу, в ярко-зеленые заросли с низеньким домиком из бамбука...

Игоря посетило странное ощущение дежа вю. Как будто он был уже здесь, все видел...

— Постой! — он крепко ухватил Гнейтта за руку и обнял. — Там, за домом, растет старое сандаловое дерево. Разбитое надвое молнией. За ним — маленькая заброшенная каучуковая плантация. А вот туда, — юноша кивнул головой лучше не ходить, растет нуан. Так или нет?

— Да, — кивнул червич. Даже здесь, вне моря, волосы его светились словно серебряные струи. — Всего лишь возвратиться домой нам дано. Лишь раз, чтобы понять, где сердце стучит чаще и где... сбываются...

Грохот прибоя заглушил последние слова. Вместо них говорил шепот и песни птиц. Вместо этого мир вокруг вдруг стал осязаемым и настоящим настолько, насколько не бывает даже в самой настоящей реальности.

Соленые брызги на лице... На губах любимого... Игорь целовал Гнейтта, потеряв рассудок. Или не рассудок. Он не понимал, просто видел, что перед ним, рядом с ним, вместе с ним его жизнь. Его единственный и неповторимый. Следующая волна окатила их с ног до головы. Шторм?

Остров качнулся, перетекая в разноцветье шаров, словно бусины, нанизанные на длинную, почти бесконечную нить. Сотни миров. Сотни сияющих червичей, которые сплетают их тонкими пальцами.

— Аффам нельзя... Они так алчны... почти как люди. Все, что мы делаем, мы творим для счастья.

— Я... — Игорю казалось, что земля уходит из-под ног, и он проваливается в черную бездну отчаяния. — Ты здесь хочешь остаться?

Гнейтта не разжал пальцев, сплетенных с пальцами юноши. Но взгляд его стал таким печальным.

— Я хотел бы, но мне здесь не место... Я люблю тебя. Я думал, что никогда со мной такого не случится. Ты пришел из другого мира — беззащитный, нежный... мой...

— Пожалуйста, не грусти, — Игорь обнял своего ангела и прижал к себе, нежа, гладя по волосам. — Это из-за меня тебе здесь не место? Хочешь я... Ну не знаю... Что-нибудь сделаю, чтобы ты меня разлюбил? Тебя тогда сюда пустят? Ты же хочешь этого... — Он продолжал чувствовать червича, видел его желания, видел, как сильно тот хочет оказаться в своем настоящем мире. Свободным.

— Нет, не хочу... Я не разлюблю... подсознание нарисует тебя вновь. Ты придешь в сны, в видения, в песни, как музыка и стихи, как... — закружить Игоря через время, судьбы и дороги, полетать с ним сквозь небесные дали, чтобы... очнуться и заглянуть в голубые глаза юноши, который лежит на мху в норе.

Гнейтта поцеловал юношу — тот пошевелился и словно вернулся из небытия.

— Теперь ты веришь, что я не мог отравить? — спросил червич, поглаживая аффу.

— Я и до этого не верил, — Игорь притянул к себе серебряного. Единственного... Любимого... — Просто... — слова путались, менялись, и как будто не давались. — Просто я видел, как потерял разум аффа, которого ими накормили. Я хотел узнать, понять... Ты можешь мне пообещать не выходить из моих покоев?

— Я не могу причинять вред существам, которые разумны, — почти вскрикнул Гнейтта. — Да, я охотник... я умею ловить рыб, могу убить даже касатку. Мой садик только усыпил бы аффу, но чтобы сделать то, что показал Ктулху... Игорь, дай мне поговорить с повелителем. Дай закончить нашу ссору.

Кожа аффы стремительно становилась синей. Ссора? Значит, это так называется. Всего лишь ссора? Ктулху любил, и, скорее всего, еще любит. И если он увидит, что Гнейтта... Король его не отпустит и захочет использовать. Воспаленный ум рождал разумные мысли, а душу и тело терзала ревность. Хотелось и чуть ли не вышвырнуть червича, чтобы он, наконец, увиделся с повелителем и перестал с ним "ссориться", и запереть и не отпускать, и взять прямо сейчас, и спрятать в ласке.

Игорь зарычал, свивая серебряного щупальцами.

Расслабленное тело даже не сумело среагировать на внезапный гнев, оказавшись в упругих кольцах. Щупальца присосками прикреплялись к хвосту, к животу, к груди, проникали жалами под кожу. Ревность... Жажда обладания, пронзающее вспышками желание и одновременно страх, который должен подчинять.

Гнейтта бесполезно тратил попытки на то, чтобы выбраться, пока не сдался образам молодого аффы.

— Игорь, Игорь, Игорь, — жалобно повторял он. — Зачем ты так злишься? Я твой... ах...

— Мой, — щупальца прижали тело червича, руки в волосы, жестко, требовательно, жадный поцелуй. — Мой... — пальцы расслабляются и уже просто придерживают. — Мой... — щупальца скользят ласковым желанием по чешуе. — Мой серебряный ангел... — оплетают нежной жаждой руки и туловище червича. — Мой желанный... — кончики щупалец гладят-царапают-огибают позвонки. — Мой любимый... — щупальца подхватывают голову, позволяя углублять поцелуй. Пальцы гладят шею, плечи, грудь. — Мой...

— Твой... твой, — изогнувшись назад, червич подтверждал право аффы на владение собой. Вряд ли бы другие сыны Ктулху поняли, что сейчас происходит в норе. Гнейтта — чистейший, сильнейший среди многих других червичей, позволял проникать в слои, позволял себя любить, не заботясь о том, что Черный король прознает про эту вопиющую наглость. Отказал ведь ему — богу океана... И сдался в первый же день пришельцу с земли, который даже в ритуалы как следует не вникнул.

Игорь просто задыхался от восхищения, от происходящего. Ему казалось, что все его тело полностью, до самых кончиков, тонет в безумных ощущениях, тает и одновременно горит от прикосновений к Гнейтте. Обхватывать, ласкать, манить и самому срываться с головой в сумасшествие обладания. Поцелуи опускались все ниже, дразнили соски, живот серебряного, щупальца изгибали-выгибали его тело и тоже дразнили, звали раскрыться, отдаться.

Игорь с трепетом провел вдоль тела ангела руками и щупальцами, припал к нему нежным поцелуем и стал переводить в фазу самки.

И цветком, что на заре раскрывает лепестки, стал Гнейтта. Его гибкое, его молодое тело готово было зачать. Аффа чувствовал в воде льющийся сладкий призыв обладать. Червич, откликнувшись на поцелуи, осознал вдруг, что уже не играет, что происходящее приведет к рождению, стек вниз и обнял Игоря.

— Ты не можешь. Я не могу... мне страшно.

— Почему? — юноша подхватил серебряного и опять обнял. Дурман сладости не отпускал его, не позволял думать, только чувствовать. И именно поэтому он сейчас остановился, хоть ненадолго, но все-таки остановился, ведь ангелу было нехорошо. Нехорошо... И он принялся опять нежно целовать червича, обвивая кольцами — расслабить, разнежить, успокоить. Мой... Желанный... Любимый...

Гнейтта принимал ласки и постепенно плыл в мягких поцелуях и ласках, забывался и сам желал... складки разошлись, открывая лоно. Червич дрожал от каждого прикосновения губ, легкий разряд ударил по аффе, принося еще больше возбуждения.

Трепет... Трепет обладания, когда серебряный сам раскрывается, сам зовет и возбуждает. И такая нежная, зовущая сладость меняет вкус. Становится как горячий шоколад — обжигающий и сладостью, и странной терпкостью, и небольшой, сразу пропадающей, горечью, оставляющей почти невидимый привкус, который хочется пробовать и пробовать. Чтобы понять, чтобы познать.

С еле слышным стоном Игорь нежно вошел в Гнейтта. Щупальца чуть изогнули тело червича, открывая его еще больше, но только чуть, чтобы серебряному не стало неприятно или плохо. Аффа руками подвинул к себе любимого ближе и стал целовать, медленно двигаясь, входя как можно глубже. Щупальцем постепенно раскрывал ангела сзади. Так нужно. Зачем — непонятно. Но нужно.

От проникновения червича уносило в потоки, где жемчужные долины переливаются небывалыми цветами. Уносило к таинственным алым скалам, разрисованным узорами кораллов. Уносило к солнцу, чей слабый свет однажды червич видел сквозь пласты воды. Он впускал в себя Игоря очень глубоко, сжимая плоть, отпуская, снова сжимая, почти крича от каждого толчка. Толстое щупальце гладило складки сзади, постепенно раздвигая в стороны. Гнейтта знал, что аффа уже не играет с ним, что наступает мгновение, когда... Так скоро... Несколько дней за сезон размножения, чтобы целиком отдаться сыну Ктулху. Щупальце нашло узкий вход, провело по нему негой.

И еще, и еще, призывая раскрыться. Игорь не понимал, что его ведет, но точно чувствовал, что нужно делать. Медлительность и ласковость соития, когда нельзя сорваться, как бы ни было велико желание, как бы ни просило тело, что его, что ангела. Манящей лаской входить сзади, заставляя червича трепетать и светиться безумной бабочкой, летящей ночью на огонь. Самому плыть в сиянии, которое дарит любимый. Синхронно проникать спереди и сзади. Щупальце проникает все глубже и глубже, как никогда раньше. Так нужно. Нежностью провести по запретной в другие дни глубине — пусти дальше, желанный мой... Нужно не только семя... Сначала нужно ввести нужные гормоны... Пусти дальше, любимый...

Гнейтта часто дышал. Щупальце то расширялось внутри, то, сузившись, ползло дальше. И новое расширение, заставляющее урчать и плакать от восторженного желания, и еще более глубокое проникновение. Лоно, дрожащее от каждого толчка. От каждого требовательного движения.

— Нестерпимо... Умоляю... ахх, — полуоткрытые губы и закрытые глаза говорили о том, что червича уносит. Он был жарким внутри, тесным, безумно сладким... Свет исходил теперь не только от тела, но и отделялся и кружил по норе маленькими звездочками.

Щупальце аффы попало в нужное место. Медленным потоком начали выделяться гормоны. Игорь также мучал серебряного ласковостью и нежностью. Скоро... Мир начал потихоньку кружиться волшебной светящейся метелью, закрывающей от всех остальных. Таинство... Скоро... Юноша прижал к себе червича, добавляя желание и страсть уже напрямую, через жабры. И опять тягучие, как патока, движения. Скоро, любимый, совсем скоро...

— Игорь, — дыхание сбивалось, перемешиваясь с урчанием. — Глубоко... Прошу, еще... Да, хочу еще, — Гнейтта прижался к аффе, принимая в себя страсть. Жабры трепыхались, принимая гормоны. Щупальце источало жидкость, которая пропитывала внутренности. Член двигался все более яростно. Оплодотворение — это уже не игра. Игорь, ты даже не играл долго... Ты любимый. Если откроют правду, если король узнает...

Юноша продолжал вести древний инстинкт. Он кусал губы, стараясь не сбиться. Из глубины его организма поднималось что-то странное, переворачивающее все внутри. Член уже болезненно пульсировал. Последний выдох в жабры. Последние капли из щупальца. Прижав, почти вывернув червича, аффа с протяжным рыком кончил. Глубже, как можно глубже. И не выпускать, не давать отодвигаться, пока все не примется уже готовым организмом серебряного. И быстрые легкие поцелуи в губы — даже, если неприятно сейчас, потерпи, любимый, потерпи чуть-чуть...

Лавой затопило тело Гнейтта. Огонь прошел через внутренности вверх, попал в дыхательные резервуары и вышел огненным всплеском сквозь волосы, на мгновение ставшие белоснежными.

Теперь уже червич страстно целовал юношу, проникал языком в его рот, пробегал по небу, по зубам. Вместе, целое... Близость... стали близки, соединившись системами, сплетаясь нервными окончаниями...

Игорь безумно обнимал Гнейтта, отвечая на поцелуи, продолжая удерживать, не отпуская. Привычная сладость вкуса червича постепенно возвращалась новыми красками, возбуждающими странные желания. Он и раньше готов был с кем угодно сражаться ради серебряного, теперь же это желание странным образом преобразовывалось — не сражаться, а убить, если хоть кто-то посмеет обидеть ангела. Аффа аккуратно обхватил любимого, чуть укачивая, постепенно освобождая его от щупальца. Лишь бы больно не сделать.

— Серебряный мой, — легкий поцелуй, полный нежности и ласки.

В его руках Червич тихонечко всхлипнул, но не от неприятных ощущений, а от того, что было слишком хорошо. Перед глазами плыли круги. В груди билось сердце, в кровь через резервуары для дыхания проникали несущую информацию клетки аффы.

— Мы теперь ближе, чем кто-либо на свете, — забормотал Гнейтта. — Я тебя почти не знаю. Но словно знаю. Словно я тебя давно знаю. Такое бывает? — еще один поцелуй. — Игорь, мы все помним. Мы долго ухаживаем, долго присматриваемся и постепенно открываемся, но с тобой все не так. Словно я тебя раньше встречал, словно кто-то стер нашу близость.

— Стер? — Игорь гладил червича по голове и целовал в серебряные волосы. — А ненастоящую память можно сделать?

— Да, — Гнейтта склонил голову к плечу юноши и обвил того руками. — Но нужно иметь большую власть, как Ктулху... Как древние без тел... они были на празднике... когда ловили Мия... Бедный Мий...

Юноша задал вопрос наугад, и, если говорить честно, был очень удивлен ответом.

— Гнейтта... А где сейчас аффа, в которого ты был влюблен?

— Я не знаю, — червич боялся отвечать. — Говорят, он жив, но я не помню. Я пытался искать первые двадцать лет — по воде, по своим снам. Но бесполезно...

— Не помнишь? Тебе стерли память? — беспокойство в Игоре все росло и росло.

— Я думаю, что стерли. Ктулху может уничтожать и менять воспоминания. Это не моя трава стела того аффу, — Гнейтта задрожал.

— А... — юноша опять попытался сглотнуть и выругался про себя — не подходит это тело для такого, а ведь все равно, пытается. — А вот, к примеру, тело можно изменить? — И он опять погладил серебряного, пытаясь успокоить, хотя сам уже был почти на взводе.

И тут червич призадумался. Он понимал, к чему ведет Игорь, разглядывал с новым интересом. Изучал, словно вновь встретил.

— Мы с тобой стали близки в первый же день. Такое почти никогда не случается. Цийкон ухаживал за мной десять лет почти. Он был деликатен и, если бы не ты, я бы пошел с ним на игру... — воспоминания о предыдущем аффе скорее несли оттенок дружбы и веселых развлечений. — Но с нами все случилось слишком быстро — мгновенно.

— И не только с нами, — тихо ответил Игорь. — Ктулху сказал, что я чистокровный. Но я не выгляжу чистокровным. Я не похож на Цийкона, я не похож на остальных. Если бы можно было проверить клеточный возраст тела...

— Ты выглядишь, как ребенок. Наш возраст определяется силой энергии и пластов сознания. Аффы сменяют тела на новые и вполне существуют несколько тысячелетий, — заметил Гнейтта, потершись щекой о щеку Игоря.

— На новые? Даже человеческие? — дрожь прошила тело аффы, заставив прижать свое сокровище еще ближе. — Если сознание стереть и наложить новое, то все пласты соединятся. А если вытянуть всю энергию или просто не дать ее новому телу, то получится ребенок. Как я. И что же это... Я могу быть и не я?.. Гнейтта, любимый, как его звали?

— Тайлэ. В переводе с древнего языка — Путь. Он умел создавать пути во вселенных. Близость к нему для меня была как волшебство. Я тогда был слишком юн, чтобы обратить на себя внимание, — Гнейтта продолжал ласкаться к Игорю. В видениях образ исчезнувшего аффы был прекрасен: сильный охотник, окруженный воинами, первый при дворе Ктулху. Любимчик айл, который носились за ним стаями. — С ним близка была айла Черного Короля. Но она очень скрытная рыбка, не такая, как остальные.

— Тайлэ, — Игорь покатал на языке имя. Нет, оно ничего ему не говорило, не пробуждало. Жаль. Юноша разочарованно поджал губы — могло хоть что-то проясниться. Он втянул воду, и опять от запаха и вкуса серебряного его затопила нежность. Нежно забравшись щупальцами в волосы ангела, перебирая их и что-то выплетая, спросил:

— Ты говорил, что нельзя играть с чужими игрушками. Как же король такое позволил?

— Вайла — своевольная рыбка, — мурлыкнул червич.— Она никому не подчиняется. Она любит играть... И ей давно позволяют выбирать семью.

Игорь замолчал, продолжая нежить червича. Если существует хоть малейший шанс, что он может оказаться исчезнувшим аффой, то без Ктулху здесь не обошлось. И король в пещере видел, как Гнейтта к нему относится, но пока не знает всей глубины чувств. Нельзя показать этого королю, наверняка чем-то плохим закончится. И свои чувства нужно постараться как можно тщательнее скрыть.

— Гнейтта, ангел мой, тебе сейчас нельзя разговаривать с королем, ты это понимаешь?

Щупальца пробежались уже не по волосам, по каким-то сложным косичкам и переплетениям. Игорь очумело уставился на Гнейтта.

— Ммм... А что это я тебе заплел?

— Связи... нашу связь закрепить надо. Волосы являются источником. Ты боишься? Боишься, что я окажусь в лапах Ктулху? Знаешь, я тоже боюсь, но если я буду избегать его, то никогда не смогу тебя защитить. Он сильнее тебя. Ты еще не знаешь, как опасен подводный мир. Если он поймет что-то о наших чувствах...

— Защитить меня? — улыбнулся Игорь, рассматривая свое серебряное чудо. Такой нежный, такой хрупкий... Как он может защитить? Гнейтта смотрел огромными черными глазами, полными беспокойства. Его волосы, уложенные в сложную прическу, с косичками, переплетениями, водопадами, сияли легким блеском. Глядя на нее, юноша внезапно вспомнил журналы со свадебными прическами, по поводу которых с ним, якобы ради интереса, советовалась одна из подружек. В голову как будто ударили сотни маленьких пузырьков воздуха, и аффа начал смеяться, обнимая любимого.

— Извини, извини, — бормотал он сквозь всхлипы смеха. — Я не от твоих слов...

— Ты о земной близости думал. Я похож на картинку из тех странных квадратов с черными рисунками? — червич не понимал, но все равно смешинка, охватившая юношу, передалась и ему. — Иногда тот мир кажется таким странным... Тебе нравилась земля. Там было весело? — провести тихонечко пальцами по лицу, оставляя след света на коже. — Я справлюсь. Иначе он... Я не могу, чтобы ты забыл и вернулся на землю.

— Да, там было иногда весело. Я тебя обязательно возьму на землю как-нибудь. Тебе понравится, — Игорь продолжал улыбаться и поцеловал серебряную ладошку. — Зачем ты хочешь с королем увидеться? — спросил он, возвращая ласку. — Чего ты хочешь от него добиться?

— Хочу тебя защитить. Червичи всегда отчитываются за афф. Но думаю, есть и другие причины, по которым Ктулху обязательно потребует нашего разговора. Цийкона он не проверял часто... Но к тебе с самого начала проявил интерес. Я пока не могу объяснить.

— Значит, если позовет, тогда и будем думать, что делать, — решительно сказал Игорь, гася все возможные возражения. — А пока он мне разрешил самому с тобой поговорить. Гнейтта, пообещай мне никуда без меня не выходить, хорошо?

Червич согласно моргнул. Аффа переживает за него... Как странно?

— Что может случиться? Ты хочешь, чтобы я жил здесь, у тебя в покоях? Но так нельзя...

— Почему? В любом случае, если кто-то и будет спрашивать, скажем, что так Ктулху велел. Вроде бы он говорил что-то с этом роде, — Игорь на мгновение задумался и продолжил. — Он еще про тайные ходы говорил. Ты действительно рыл тайные ходы?

Червич смущенно спрятался в аффе.

— Да, я знаю коридоры между пространствами, но чтобы я рыл... — почти смех. — Стены здесь совершенно невозможно пробить.

— Ну вот так вот, например. — и Игорь попытался представить картинку, которая довела его до истерического смеха в зале приемов Ктулху.

Теперь уже червич рассмеялся. До этого молодой аффа никогда не слышал звонкого колокольчика веселья. Гнейтта издавал совершенно необычный звук, похожий на пение ангелов, которые приносят радость.

— Если так, то я, наверное, очень-очень страшен, как и говорит король. — за словами последовал поцелуй.

— Да, ты страшен... — Игорь с удовольствием отвечал на поцелуи. — Страшно прекрасен... Страшно чудесен... Страшно замечателен... Мой... — желание расплавиться в свете серебряного опять накрывало с головой. — Мне... Мне нужно будет скоро идти к Ктулху. Я скажу ему, что ты не будешь больше выходить один, и что водорослей больше нет. — Аффа огладил червича. — Не думаю, что он захочет с тобой говорить. — Он еще раз обласкал всего серебряного. — Мне сейчас закрыться нужно будет, чтобы выглядеть как раньше.

16

Но Черный король согласился на встречу не сразу. Он занимался своим новым приобретением — маленьким Пьером, которого называл Морской Звездой за яркое золото волос и кожу, переливавшуюся, как янтарь на солнце. Тот от происходящего носился по покоям дворца в полном недоумении, то упиваясь происходящим перемещением в совершенно иной мир, то пугаясь и прячась за камнями и во мху.

Приставленные к юному червичу айлы явно не справлялись с шустрым новичком, который практически не шел на контакт, тем более он убегал от Черного Короля, которому строил ото всюду полные ужаса глаза.

Игорь, получив подтверждение приглашения от Ктулху, сразу же у входа в покои короля наткнулся на уже чуть блестевшего от переполнявших его странных эмоций червича.

— Пьер, — заулыбался аффа, умилившись очевидной забавности маленького.

— Закрой поскорее дверь, а то он разнесет весь дворец, — сообщил король, который лежал на огромной кровати из мха.

Маленький червич, чей хвост не достигал больше двух метров пронесся мимо и завис над потолком, ловя потоки воды и распахивая руки, как крылья, точно летая.

— Поговорил? — спросил Ктулху, наблюдая за своей новой игрушкой.

— Да, Гнейтта не будет выходить из покоев, — спокойно ответил Игорь, любуясь малышом. — Прелестный малыш, когда вырастет будет очень красив.

Ктулху приподнял бровь.

— Строгое наказание. И что же водоросли? — взгляд сверкнул синевой, полной угрозы. — Ты знаешь о законе афф? Каждые полгода молодые придворные обязаны присылать червичей, которые открывают мне сознание и открывают все содянное их господами.

— Теперь знаю, — юноша продолжал следить за Пьером, который пока решил затаиться в углу комнаты. — Когда мне нужно будет это сделать? Водорослей больше нет.

— Процедуру определяет Вайла, она обозначает время. И увайи, — Черный король расслабленно поманил Пьера подплыть, и хоть тот и продолжал бояться, но приблизился и теперь косился на гостя, который был там, наверху...

Игорь невольно напрягся. Увайи? А они-то при чем? Единственное, что про них знал юноша — это одни из древнейших жителей океана и с их помощью ловят диких червичей. Хотя зачем это самим увайи — совершенно непонятно. Решив попозже поговорить с Вайлой, аффа опять обратил внимание на хорошенького червича.

— Как тебе нравится дома, маленький? — Игорь подплыл поближе и пощекотал Пьера за кончик хвоста.

Тот засмеялся, отвлекая Ктулху и сбивая с прощупывания. Недавний еще человек чувствовал себя отлично, но очень боялся большого и страшного черного монстра.

— Здесь не дом, — заявил он, уходя от щекотки. — Я человек. Вы... вы меня украли и опоили. Да?

Аффа удивленно посмотрел на Ктулху — он думал, что повелитель окончательно убрал земные образы у малыша. Потом опять обратился к червичу:

— Нет, маленький, ты не человек. Посмотри на себя — ты такой красивый. И дышишь под водой. Люди такими не бывают, — Игорь играючись поймал Пьера и легко подтолкнул к королю.

Юркий и быстрый, тот перевернулся в воде и попал в объятия Ктулху, который сразу обернул червича одним из щупалец.

— Хочешь поиграть? — спросил лукаво. — С нами будешь играть, с двумя?

Пьер испуганно замер, смотря огромными глазами на короля. Потом помотал головой.

— Точно? — Игорь сзади обнял малыша и прижался к нему, как к пушистому плюшевому солнышку.

— Маленький червич не определился, с кем хочет играть... И еще не верит, что находится далеко от берега, — щупальце нежно погладило золотистые волосы, так Ктулху усмирял непокорный нрав своего приобретения.

— Играть? — Пьер зарозовел. Хвост затрепетал, рождая маленькие искорки. — Хочу... Не хочу! Домой хочу!

— А какой он, твой дом? — спросил аффа, легко проводя по чешуе, которая потихоньку становилась прозрачной и начинала светится.

Ктулху медленно поднялся, чтобы не спугнуть пойманного в объятия червича, приблизился. Тот пах восхитительно и пробуждал желание. Он уже почти забыл прежнюю жизнь, но еще плохо ориентировался. Это скоро пройдет. Пьер научится выживать в новом мире, поймет, кому подчиняется, осознает, кто его хозяин и станет очень послушным и приносящим наслаждение.

Червич смотрел во все глаза на короля и судорожно захлопал глазами. Большой, черный...

— Зачем я здесь? Я... Я танцевал, — он вскинул руки вверх, переплетая, двигая ими, как будто под музыку.

— Танцуй... Мы и сейчас будем танцевать, — Игорь легонько поцеловал малыша в плечо. Тот вздрогнул и попытался дернуться в сторону.

Но там его удержало щупальце Черного Короля, который вернул Пьера и прижал того спиной к Игорю. Синь глаз морского чудовища, которым мог становиться бог океана, сверкнула двумя звездами, которые забирали волю. Червич был юн. Пласты памяти — малы.

Руки провели по груди малыша, который еще долго будет постигать водный мир, склонился ближе и легко поцеловал в губы.

Пьер уркнул и обхватил руками короля, отвечая на поцелуй. И совсем не страшный... Поиграть... Потанцевать... Хочется...

Аффа продолжал оглаживать малыша щупальцами, убрал руками волосы и начал целовать в шею, в позвонки. У всех червичей это чувствительное место.

В то же время язык Ктулху проник в рот, одаривая гормонами и потоком возбуждения. Играть втроем, в спальне короля считалось большим доверием, которое сейчас получил выскочка аффа. Айлы ретировались из покоев, перешептываясь. Как посмотрят на эту избранность более давние воины? Как отреагируют охотники из чистокровных?

Пьер вскрикнул, отпустив короля, и попытался двинулся вперед, потом назад, но его держали, не пускали крепко связывающие щупальца повелителя и аффы. Маленький червич горько заурчал и завертел хвостом — почему нельзя, если хочется? Он опять обхватил руками Ктулху и жалобно заглянул в его глаза. Играть?

Игорь чуть приотпустил червича и опустился лаской ниже. Перед глазами пронеслись образы обращения Пьера в гостинице. Такой хорошенький и забавный малыш...

— Потерпи, милый, мы мало играли в прошлый раз, — король начал целовать сияющие янтарем округлые плечи, перебираясь на грудь и касаясь самых чувствительных мест, где кожа была такой тонкой. Щупальцы скользили по хвосту и по бокам, расслабляя и готовя к близости.

Пьер вроде перестал метаться, только урчал, ощущая, как аффа трется об него, заставляя складки разойтись.

— Ты прелестен, — улыбнулся Игорь, продолжая дразнить ставшую почти прозрачной чешую. Маленький почти готов к игре. Но Пьер внезапно растерянно заморгал своими огромными глазами и, ловко извернувшись, быстрой рыбкой взлетел вверх, почти под потолок.

— Кто я? Что я? — потерянно уркнул малыш, переводя взгляд с короля на аффу. — Что я делаю? — он опять поднял руки вверх и завертелся вьюном, как будто пытаясь что-то вспомнить.

— Надо его поймать, — тихо сказал Ктулху, — иначе он может сойти с ума. Больше пятнадцати лет он был человеком. Его мир разрушен. Он хочет уйти. Но уходить некуда. Потом я его отдам одному из червичей на воспитание. Но теперь мы должны его раскрыть. Энергия должна открыться.

Игорь просто кивнул в ответ. Малышу нужно помочь осознать себя до конца. Он тихо скользнул к маленькому, который продолжал кружиться, и присосался к нему щупальцами, продолжая двигаться в ритме червича. Жала потихоньку проникли через нежную кожу малыша и аффа начал делить энергией, полученной от Гнейтта.

Пьер жалобно вскрикнул и раскрыл блестящие золотом глаза.

Именно тогда их обоих густой черной пеленой накрыл Черный Король. казалось, его щупальца везде. Они обвивали и солнцем сияющего червича, и словно ночное небо потемневшего аффу.

Ктулху еще на берегу не сомневался, что Игорь чистый, а теперь цвет его кожи, его жала, подвижность его отростков, его ядовитое излучение сказали о многом. Но самый первый из афф умер, вернее — мысли нехорошими пластами коснулись Гнейтта — серебряный до сих пор волновал воображение бога океана. Даже короткие встречи, связанные с Цийконом, вызывали у него крайнее раздражение. Тогда, очень давно упрямый червич мог стать его...

— Ты сильнее, чем кажешься, — шепот лился на ухо юноше, поцелуй коснулся его шеи.

Игорь ощутимо вздрогнул и потом медленно перевел взгляд на короля, закрывая все слои и образы, что могли нечаянно открыться от столь странного действия Ктулху.

— Я вообще пока почти ничего не понимаю. И ничего не умею, — аффа с трудом разорвал нить общения, образовавшуюся как только он заговорил с повелителем. В теле становилось слишком жарко. Было ощущение, что огонь вспыхивает маленькими злыми искрами в пальцах и щупальцах. Игорь посмотрел на червича, вытянувшегося в тонкую струну, слегка вибрирующую струну. — Малыш готов.

— Да, я доволен, что он готов... Очень доволен, — протянул бог океана, продолжая целовать аффу.

Игорь замер, не зная, что делать, не понимая, что происходит. Разве... Разве король играет с аффами? Или Ктулху это делает для другого? Во время игры ведь намного легче раскрыть образы...

— Если малыш тебе не нужен, я могу его забрать. Но действовать нужно прямо сейчас, иначе он умрет, — юноша продолжал висеть в воде, не двигаясь, ничего не предпринимая. Странный огонь распространялся по телу, начиная уже причинять боль.

— Нужен. Тебе... мне... для игр, — щупальца коснулось Пьера, раскрывая его, поглаживая сладкую слизистую, губы пробежали по лицу Игоря лаской. Одновременно член стал погружаться в маленького под его бешеное урчание.

Нестерпимо... Игорь скользнул за спину червича. Сзади уже приглашающе раскрыт. С тихим бешенством аффа начал входить в Пьера. Нужно синхронно с королем. Аффа переплел свои щупальца со щупальцами Ктулху, так лучше чувствуется, так легче будет открыть сущностью малыша.

Король ждал этого. Его щупальца словно не переплетались с щупальцами аффы, а проникали внутрь, срастались в одно, меняясь кровью, гормонами, пониманием мира. Во многом это было больше, чем занятие любовью — это был ритуал узнавания, приносящий великое блаженство. Каждая присоска, каждое жало, каждый укол пронизывали обоих. Заставляя извиваться от вожделения и еще глубже проникать в Пьера. Ктулху целовал маленького, потом находил губами губы Игоря, лепестками страсти расчерчивал его губы.

Внутренний огонь, терзавший юношу, нашел отражение в действиях короля. Искры сосредоточились в местах прикосновения к нему, проникновения жал и пульсировали странной болью и страстью в такт движениям в малыше.

Пьер реагировал очень чутко, все больше открываясь не только своим хозяевам, но и течению энергии. Постепенно раскрывались закупоренные все эти годы каналы в теле и волосах. Малыш все больше дрожал, почти пронзенный королем и аффой, и светился ярким и в тоже время призрачным светом.

Игорь постепенно переставал понимать, что его окружает. Свечение Пьера придавало окружающему вид склепа, который исследуют золотоискатели с потайными фонарями. Король, чернотой опутывавший все комнату, казался демоном, который вместо того, чтобы убить незадачливых воров, хочет... Хочет... Аффа с жаждой отвечал повелителю, но в груди становилось все больнее. Что-то было неправильно.

Но лишь королю было ведомо то, что для Игоря являлось всего лишь препятствием и казалось не таким. как должно. Бог океана распахнул вокруг новые ряды щупалец, словно черное солнце и выпустил в воду тьму, в которой Пьер теперь был лишь слабым отголоском света, маленьким бьющимся в оргазме фонариком. Одновременно темная кровь влилась в тело аффы, расслабляя его и привнося охотничьи инстинкты и силы. Маленький аффа стал крупнее, сильнее, мощнее, его кожа приобрела фиолетовый оттенок.

Игорь пил энергию от маленького червича, который теперь был весь раскрыт для них с королем, и стал проводником свободно текущей энергии. Золотая сила мешалась с черной кровью, вызывая какие-то странные образы и мысли. Аффа выпустил впадающего в сон малыша и в упор уставился на короля, как будто изучая. Картины черной волной поднимались изнутри. Такого Ктулху он уже видел, и не только такого. Голубые глаза темнели, становились сапфировыми. Не только такого короля... Внутри сознание бережно укутывало образ серебряного, чтобы до него никому невозможно было добраться. Между бровей резко кольнуло яркой звездой. Игорь огляделся по сторонам. Стены комнаты как будто начали светиться темно-красным цветом. Аффа скользнул за спину королю и прошептал непонятно откуда всплывшие слова:

— Зачем ты хочешь открыть новый путь?

Ктулху засмеялся. Он не выпустил из своих щупалец аффу. играл с ним, лаская и еще находясь в симбиозе.

— Пути дают власть. Доступы к мирам червичей. Ты очень сильный, чистокровный... Тебя бы подозревать, но разве только если увайи меня обманули, Игорь, — имя было произнесено с усмешкой.

— Увайи? В чем? — аффа куснул короля за шею. Ему это должно понравится. Щупалец пополз по груди.

— Что убили... соперника... спрятали... изменили... — Ктулху в ответ куснул юношу за плечо. Их единение становилось плотным, тела прижимались к друг другу, сливаясь в темный комок. — Я не люблю обмана. Но ты... даже если ты тот самый, то это даже забавно.

— Забавно... — откликнулся Игорь, чувствуя, как щупальца короля оплетают его, жала все глубже проникают в его тело. Зрение разгоралось. Нужно поговорить с увайи. Ангел наверняка в этом может помочь. Он все больше притягивал к себе Ктулху, скользя по его телу таким же болезненным притяжением. На единение с ангелом это не было похоже, но это было так... Так томительно, выжидающе-болезненно, горько, что прекращать не хотелось. Хотелось продолжать. Самым кончиком щупальца аффа провел по шее короля и присосался прямо под линией волос.

— Повелитель, — поцелуй в губы и жало, впивающееся в тело короля.

Ктулху зашептал что-то на языке воды — бурляще-восхитительное, что рождало дорожки пузырьков в покоях. Золотой маленький червич, что свернулся на мху внизу, теперь крепко спал и не мог лицезреть того, как одно чудовище проникает в другое, как постепенно они становятся частью друг друга. Как уже не трутся телами, а практически прорастают в тела, чтобы дрожать от экстаза. Ктулху пронизывал аффу колкими жалами, жадно отвечал на поцелуй, почти боролся им с Игорем. Их языки танцевали, как темный огонь.

И тут на пороге комнаты внезапно оказалась айла — не служанки, коих много, голубая сияющая Вайла. Она не вскрикивала, ничего не говорила, но Ктулху сразу ощутил присутствие и недобро взглянул вниз на замершую фаворитку.

Аффа, почувствовав изменение воды и состояния короля, слегка отстранился и проследил за его взглядом. Случилось что-то? Иначе бы Ктулху вряд ли бы побеспокоили... Игорь напрягся.

Вайла отплыла к порогу, предупредительно поклонилась, словно оценивала композицию двух тел, слитых в сплетения любовной борьбы, засветилась, словно что-то безмолвно говоря Ктулху, а затем нырнула в темноту коридора.

— Ты ведь испытывал желание пообщаться с увайи... Они здесь, — Черный король вдруг утратил тело спрута и стал длинным гибким черным червичем.

— Здесь? — щупальца аффы отпустили короля и стремительно обвились вокруг тела, срабатывая на защиту. Взгляд встревожено метнулся вслед айле. Говорить с увайи вместе с королем совершенно не хотелось, но, видимо, придется. Игорь поплыл вслед за королем.

Гости выбрали один из самых открытых залов, самых светлых, где над прозрачным потолком проходило течение, в котором вода напоминала серебряный дождь для украшения елки. Иногда поток темнел, и стены светились звездами.

Увайи держались от друг друга на расстоянии, создавая круг, в который Ктулху не вошел, Он остановился на пороге, продолжая линию силы.

— Добро пожаловать, отцы, — бог океана склонился в нижайшем поклоне. — Что привело вас в неурочный час?

Аффа скользнул чуть в сторону и остановился позади справа от короля. Юноша никак не мог решить, к добру или к худу такое внезапное появление увайи. Даже от одного из них веяло такой древней силой, что очень хотелось держаться подальше, на всякий случай. Что уж говорить о сразу трех гостях. Казалось, что вода слегка потрескивает от напряжения. Она была перенасыщена эмоциями и даже странными образами, хотя это и казалось немыслимым. И как только Ктулху вступил в зал, по стенам начали пробегать небольшие, как разряды, искры.

— Мы пришли на зов воды... говорить с твоим аффой, — сказал один из увайи. — Ты получил в плату за дружелюбие сильного червича. Ты прятал от нас чистого червича вдали от дворца. Твой аффа... — прозрачная фигура указала на Игоря, — сможет ли оценить связи и смыслы?

Юноша во все глаза смотрел на бессмертных и не понимал, что именно от него хотят. Слова о плате, о чистом червиче опять всколыхнули все сомнения. Они говорят о серебряном? Образ любимого заставил мучительно сжаться сердце. О чем с ним хотят говорить? Лоб опять прошило болью яркой звезды.

— Пути открывают только избранные. Я готов говорить.

— Говори, — выступил из тьмы второй увайи, его плескающееся и меняющее форму тело распалось на сотни видений, которые поплыли навстречу молодому аффе. — Ты жил на берегу человеком. Ты пришел в глубины океана из пустоты, коими наказаны люди. Зачем тебе Тот, кто зажигает звезды?

— Я... — мысли Игоря бились выброшенными на берег рыбками. Чувства запрещены, их нельзя испытывать, а как ему тогда объяснить? С другой стороны, король говорил, что любил Гнейтта, значит все-таки можно хоть кому-то? Юноша чувствовал, что от его ответа сейчас зависит будущее, причем не только его, но и серебряного.

— Чтобы жить... — Разум молодого аффы стремительно тонул в видениях. — Чтобы не умереть...

Его аккуратно раскрывали, пытаясь добраться до того, что он прятал ради ангела. Если они доберутся до отражения чувств червича... Спрятать, замаскировать, не показать... Игорь вытолкнул на поверхность свои эмоции, свои чувства, себя. Пусть лучше видят его ощущения, чем серебряного.

— Я его люблю.

— Любишь... он любит... любит, — голоса увайи разливались на разный лад. Ктулху покосился на Игоря и заулыбался жестко, словно хотел ножами вырезать на сердце аффы всю боль океана.

— Кто он? — Черный король теперь не шутил и напряг круг энергии. — Я хочу знать, кто он такой? — зарычал уже сильнее. — вы требуете пустить его в круг...

Юноше в тот момент было все равно, что с ним сделает король, все равно, что он чувствует. Странная сила увайи продолжала то ли разбивать его на кусочки, то ли изучать. Мир менялся, перед глазами вставали темные картины боли, каньоны, наполненные красным светом, прекрасные цветы, оплетающие его ядовитыми отростками, ярость и слабость. Безумный голос: "Ради кого ты меня предал?" Страх... И над всем этим парил образ его серебряного...

— Предал... Да, именно предал, — зашипел Ктулху. — он вернулся раньше срока наказания. — Он здесь по вашей милости.

— Он здесь по случайности, которые складываются в судьбу. — отозвался третий увайи.

Игорь поднял голову. Ему казалось, что он размножился, что несколько десятков Игорей... нет, не Игорей... стоят вдоль стен и смотрят на происходящее. Казалось, протяни руку... нет, не руку... и можно коснуться чего угодно...

— Я открываю пути только для других. Для себя я это делать не могу.

Все слои разума перемешаны, перепутаны, картины и образы то всплывают, то тонут в пучине. "Я схожу с ума..." Аффа переплел щупальца с рядом стоящим не-Игорем, тот продолжил дальше... Круг замкнулся...

— Он говорит правду, Ктулху. Он здесь не по своей воле или желанию. Ты должен отступиться от Гнейтта. — первый увайи колыхнул волной, разрисовывая короля цветными красками. Тот словно стал другим — живым воплощением бога воды и на мгновение преобразовался в четвертого увайи, чтобы вновь обратиться в тьму.

Игорь потянул свои отражения, открывая доступ реальности в покои. Ему даже показалось, что стало светлее.

— Я не Тайлэ, — имя было пока не знакомым, но вызывало смутные образы, которые волнами шли по разделяющимся слоям сознания. — Я уже не он. Я не любил тогда. Зачем?

— Ответы мы ищем сами. Они разные. — сказал увайи на той стороне зала. Чернота Ктулху расплылась по камням. — Вы были одним целым. Вы распались надвое.

— Он не нужен мне, — бог ярился все больше. — Эта часть меня должна была закрыть пути навеки. Вы виноваты, что он вернулся.

— Навеки? — аффа обвил короля щупальцем и положил ладонь между лопаток. — Почему?

Ктулху чуть вздрогнул. Не телом, не движением воды или дыханием. Он вздрогнул энергией, которая выдавала недавнюю близость.

— Так нужно. Отгораживать миры. Делать вселенные разными.

— Нельзя закрыть течение навек, — Игорь прижался к королю, пытаясь понять, что происходит. — Мне нужно в круг.

— Нет. — Ктулху был непреклонен. Увайи заплакали. Не как люди, как стихии... Вспыхнули и погасли.

— Не согласится. Не станет... Одумайся, Ктулху. Одумайся и пусти.

— Нет, — король отплыл назад и порвал связь. — Отдайте мне Гнейтта...

Тайлэ смотрел на своего повелителя и закрывал опять грани реальности. Стены стремительно вспыхивали шестиугольниками света, опечатывая все вокруг.

— Повелитель... Зачем?

— Ты знаешь зачем, — бог развернулся и вышел из зала. И тут же исчезли и увайи. Они таяли в темноте прозрачными тенями. Сползал мрак на дворец. Гнев, перемешанный с желанием и страстью.

Игорь скользнул следом за королем. Нужно что-то сделать, иначе с серебряным случится непоправимое.

— Повелитель, — Тайлэ прижался к Ктулху, как будто вынырнув из ниоткуда. Грани реальности опять странно дрожали.

— Ты человек? Или аффа? Ты кто? — Черный Король обхватил юношу несколькими щупальцами, чтобы прижать к стене. — Зачем ты отбираешь у меня то, что даже не понимаешь? Любишь? Как что ты его любишь?

— Не как что. Как кого. Как его. Как ангела. Как единственного. Как Гнейтта. — Игорь смотрел на Ктулху сапфировыми глазами, странным желанием оплетал щупальцами. — Нельзя отобрать то, что не принадлежит, — продолжил Тайлэ. Тонким хрустом осыпалась одна грань.

— Тогда не владей... и отступись, — выдохнул чернотой Ктулху. — Иначе я сожру твой разум, и не посмотрю, что говорят увайи. Свет во тьме. Свет — МНЕ!

— Он — мой, я не отдам, — прошептал скрученный ужасом Игорь. — Он никогда не сможет тебе принадлежать, ты не сможешь его использовать, только через меня, посмотри, во мне столько сейчас его света, — Тайлэ открыл нужный слой. Тихим плачем лопнула еще одна грань.

— Отдашь, — щупальце обкрутилось вокруг горла. — Я его столько лет жду. Я столь терпелив, что однажды тебя не будет. А он станет моим. Ты понял, жалкий аффа? Ты так и останешься аффой. Ни один увайи не превратит тебя в меня.

— Мне это не нужно, — негромко ответил Тайлэ, продолжая скользить по Ктулху телом. — Я никогда не хотел быть тобой. Ты можешь взять только через меня, только то, что во мне, что я тебе дам. Я же тебе всегда отдавал... — ладонь спокойно легла на щупалец, почти сломавший шею. — Гнейтта уйдет со мной, если ты меня убьешь. Разлучить не сможешь, — с тихим бешенством сказал Игорь, сжимая руку.

— Морские пучины пусть погребут тебя, мерзавец, раз Земля не забрала! — выругался бог океана. — Хорошо! Будь по-твоему... — он поцеловал аффу в губы, пробуждая его сознание и возвращая прошлое, которое обрушалось на обоих, как сотни, тысячи вселенных.

Тайлэ отвечал, открываясь королю. Звоном стекла и льда текли реальности, открывая и закрывая, делая доступным и убирая. Тело аффы начало потихоньку светиться. Игорь целовал, обжигая ненавистью и болью и страхом за любимого, закрывая все глубинные слои, закрывая все образы серебряного. Не получишь, жадный до чужого и принуждения... Руки на плечи, жадные, жгучие лобзания щупалец... Тайлэ-Игорь целовал, отдавая повелителю то, что мог, скрывая то, что нельзя отдать — светлую энергию искреннего чувства, звездный блеск, полученные во время зачатия, единение систем с любимым. Про это Ктулху не должен узнать.

А потом пришел мрак. Он их поглотил целиком, чтобы выпустить и разделить. И тогда Ктулху кивнул аффе и позвал айл, и те подхватили короля темных стихий и поплыли с ним по коридорам, словно ничего не происходило, словно долгая и болезненная близость не была реальностью, будто не падали оба в бездну и не вышли из нее другими. Лишь мысль докатилась до Тайлэ, что вернулся из смерти: "Придешь, когда призову".

"Приду", — аффа смотрел вслед повелителю. Лучше бы он не просыпался, лучше бы оставался прежним, странным. Или не лучше? Стекла реальностей опять вставали на свои места, разделяя все и всех. Зачем приду? Если теперь есть новый смысл жизни, новая... Новая любовь? Но аффа никогда не любил своего короля. Никого не любил. Аффы не могут любить — это аксиома. Аффы могут желать и брать желаемое, и все. Но он любил... И, что самое странное и немыслимое, и его тоже любили. Или не его, а образ, который создал себе молоденький чистокровный червич? И который потом воплотился в Игоре? Чистокровные могут создавать реальности, почему бы не создать свою мечту. Пусть невольно, пусть странно, не осознавая этого, делая все неправильно и коряво, но создать. Аффа открыл путь к себе в покои. Это пути судьбы он мог создавать только для других, в физическом же мире, напитавшись силой чистейшего, он мог почти все...

Гнейтта плыл в своем сне. Аффа тихонько погладил любимого по щеке. Кто я?..

Червич пошевелился. Он не понимал пока, что это не сон, но потянулся к юноше всем существом. В танце рук, гибкого тела поднялся в воде серебряным ангелом, за головой которого колыхались искры волос, на кончиках которых горели звезды.

— Ты — мечта. Моя мечта, — губы потянулись целовать, руки обвили шею. — Мой сон... Мои... — Гнейтта внезапно распахнул глаза и осознал, что не спит, и отпрянул испуганной быстрой рыбкой, ринулся прочь и исчез в вертикальном потоке посреди покоев. Оттуда он несколько минут смотрел на того, кто вошел в покои без разрешения. Принюхивался к знакомому запаху и часто моргал.

— Тайлэ? — червич произнес имя, явно не веря самому себе.

Аффа оттолкнулся от стены норы и оказался рядом с любимым.

— Тайлэ? — он грустно улыбнулся и бережно взял серебряного за пальчики. Реальности опять дрожали испуганными птицами, грозя разлететься навсегда. — Тайлэ? — рука ласково коснулась лица ангела. — Ты этого хочешь? Я буду таким, как ты хочешь, — он аккуратно поднес пальчики к губам. Человеческий жест? Нет?

— Что ты? Я... — смущение затопило Гнейтта, который не смел покинуть поток и продолжал смотреть на аффу через тонкую грань. — Ты... Игорь? Как же так? Как ты мог? Ты играл со мной? — червич обиженно заурчал, словно его обманули. — Я тебе доверился, ты скрывал? Я тебе отдал все... Ты играл?

Аффа потянулся к серебряному и полностью раскрылся.

— Я не знаю, кто я... Я буду таким, как ты хочешь... Я люблю тебя.

Он продолжал слышать тонкий свист граней, но не мог понять, что это значит. Что ему делать, кем быть, как быть... Главное — не отдать, защитить. Уберечь ясное чудо, что сейчас с таким трепетом и недоверием смотрит. Аффа погладил тонкие серебряные пальцы и просяще улыбнулся.

— Нельзя... Нам будет плохо. Я могу любить, а тебе нельзя... Игорь, — Гнейтта бросился в объятия аффы и зарылся в него, как в единственную радость. — Ты вернулся другим. Ты был прав — нельзя быстро измениться. Значит, ты таким и был... Ты вернулся...

Вернулся... Странный светловолосый голубоглазый юноша растворялся в одном из слоев сознания, запечатлеваясь там навеки. Он не уходил, он просто привносил новые образы в аффу. Вернулся... Тайлэ обвил червича, прижимая к себе. Мой... Сладкий, серебряный...

Аффа втянул в себя запах и образы Гнейтта. Он накрыл поцелуем и лаской любимого. Нежного, ласкового, единственного...

Когда-то давно Гнейтта отказывал себе даже в малости — он не смотрел на того, кто трогал его бедное одинокое сердце. Он боялся, что Ктулху почувствует, поймет, что аффа, столь приближенный к самому богу, столь сильно влюблен. А теперь, когда надежда растаяла в пучинах без дна, вдруг случилось настоящее чудо...

— Для меня ты все... — с дрожью пробормотал червич.— Кем бы ты ни был.

17

Несколько отливов и приливов Цийкон размышлял над тем, что же произошло в тот вечер, когда он, шутя, поднялся с компанией на поверхность океана. Несколько смен вод изменили полностью судьбу молодого аффы из-за появления в личном жилище двуногого, который казался изначально слабым и ничтожным, но укравшим червича, которого молодой охотник обхаживал много лет. Сердце недоступного Гнейтта непонятно почему растаяло.

Друг, любимый червич, который направлял, который веселил, который скрашивал часы одиночества, достался мелкому. Сумевшему обмануть в бою и подарить чудовищный ядовитый поцелуй. Позор на весь род Цийкона. Да, именно так сказал Ктулху на последнем приеме, где опять встретился злополучный Иххорь, так внезапно изменившийся и столь высоко взлетевший. Всякий бы сказал — ему благоговеет фортуна, но мало верилось в такую глупость.

Веселая Айка, махая алым хвостом, переливавшимся рубинами, сообщила хозяину на ушко, что говорила с айлой Черного Короля. Что та целовала ее и обнимала, что шептала, какая у Цийкона великолепная рыбка, что утверждала, будто скоро во дворце скоро все переменится. И быть новому трону.

Тогда Цийкон возмутился наглой выдумке яркой и веселой игруньи, но после глубокого мрака ночи, один из афф, что встретился по пути с охоты, сообщил будто вернулся сам Путь.

— Эй, Айка, — рассерженный, не отдохнувший, позвал из норы аффа, поднимаясь и сонно шевеля щупальцами. — Собери меня, подбери самые лучшие дары, которые хотела бы получить сама и пошли Вайле.

— Вайле, — прекрасные глаза стали круглыми и несчастными. — Ты меня разлюбииииил, — запищала она и заметалась из стороны в сторону, раскидывая все вокруг. — Не любишь... несчастная Айка. Бедная одинокая Айка. Никто не хочет с ней играть. Ты не хочешь. Ты с Иххорем хотел. Ты с Гнейтта хотел... Ты теперь с Вайлой, да? да... да... да...

— Прекрати, — зарычал аффа и поймал рыбку щупальцем, притянул ближе и поцеловал со страстью. — Неси мне самый лучший... И приготовь подарки. Я должен знать, что происходит во дворце. Не нравится мне все. Если Гнейтта обидят, я просто не переживу.

— С чего ты взял? Почему ты думаешь, что ему нужна твоя помощь? Он вообще сам выбрал...

— Замолчи! — Цийкон сильнее сдавил Айку в объятиях, и та почти сразу закивала согласно и сдалась. С каким безумством она минуту назад бушевала от ревности, с такой же нежностью теперь собирала в гости дорогого аффу.

Тот отправил гостинцы главной айле с посланием, запечатленным в пузырьке воздуха, надеясь, что первая среди прочих рыбка снизойдет до короткого свидания и та пригласила Цийкона поговорить очень скоро — не прошло и часа. Аффа прибыл во дворец Черного Короля инкогнито, даже вошел не с парадного подъезда.

— Что ты желаешь? — выплывая в маленький зал, предназначенный для игр айл, Вайка позаботилась о защите. С ней явились две еще совсем юные рыбки — настолько глупые, что вряд ли бы запомнили разговор. Но вооруженные и обученные, как настоящие акулы.

— Твоей милости, — отозвался Цийкон. — Скажи мне все, что знаешь про нового аффу. Скажи мне правду о том...

Вайла блеснула синими сумерками.

— Айка проболталась? Что же, я сказала ей не зря. Да, вернулся аффа, приговоренный к смерти. Он получил Гнейтта. Он вновь захочет взять и трон, если справится с Ктулху. Закончится эра древнего бога. Придет иное, страшное... Придет бог. Истинный бог океана. А мы исчезнем.

В углу комнаты кто-то зашевелился. Вайла обеспокоенно засветилась, превращая пространство в светлую дымку. Малыш с земли. Теперь его выпускают плавать по дворцу.

Пьер растерянно замер. Он понял, что происходит что-то странное — Вайла, которую он немного побаивался, незнакомый аффа, вооруженные айлы. И непонятный разговор... Червич нервно затрепетал хвостом, уставившись огромными глазами на главную рыбку.

— Ты заблудился, малыш? — спросила та мягко, стараясь не напугать маленького червича и так перепуганного присутствием огромного синего аффы. — Тебя никто не обидит.

Цийкон тоже не сводил взгляда с совершенно невообразимого создания. Откуда? Совершенный ребенок. Прелестный... Здесь?

— Вайла, кто это?

— Пьер. Он с земли. Там родился. Червич прятал, вероятно, — айла поманила маленького, но тот не собирался приближаться.

Малыш продолжал наблюдать из своего угла за всеми, хлопая глазами. С тех пор, как Ктулху с Тайлэ окончательно преобразовали его, Пьер забыл землю, разве что иногда какие-то смутные образы в мозге заставляли совершать странные действия — например, танцевать в потоках воды. В остальном он был как ничего не понимающий ребенок, но некоторые вещи и существ опасался инстинктивно.

Внезапно Пьер извернулся и быстрой молнией бросился к выходу.

Там его и словили быстрые айлы, которые теперь держали вырывавшегося червича очень крепко.

— Хочешь сказать, — протянул Цийкон, — что Пьер был человеком?

— На земле у нас всех появляются ноги. Не знал? — Вайла засмеялась. — Ах, как ты бываешь наивен, милый Цийкон. Этого малыша будут готовить стать хорошим червичем для игр короля. Он его уже вскрыл и теперь почти каждую темную воду обвивает щупальцами.

— А Раймийен?

— Ядовитый. Непокорный. Не дается. Ктулху обвил его сетью. Бедняга почти день катается по мху. Он либо лишится рассудка, либо сдастся и станет играть.

— Не сдастся, — почему-то мрачно заметил аффа. — Я десять лет Гнейтта уговаривал. Если нет контакта, бесполезно.

Пьеру стало совсем страшно. Сеть? Больно? Он еще раз дернулся и жалобно уркнул. Как всегда в минуты страха, волосы у него начали светиться и потихоньку распрямляться. Ядовитые железы еще не были до конца развиты, но инстинкты работали правильно. Пьер быстро-быстро заморгал и еще раз попытался убежать, спрятаться. Надо спрятаться. От нехороших.

— Успокойся, малыш, — Вайла попыталась успокоить Пьера легкими касаниями. — Вот ведь мне досталась задача — не умею я их воспитывать. Ребенок.

— Ты его к Мию отведи. Вдруг примет.

— Слишком ты интересуешься, — коварно улыбнулась айла. — Не пытайся посмотреть, что я думаю. Не представлю. Он красив, он такой, что тебе и не снилось.

Красив? Пьер заинтересованно замер, наклонив голову набок. Почему-то это понятие его волновало. Волосы расслабленной волной стали опускаться на плечи. Вайла тоже красивая, только страшная... И Ктулху красивый, когда с хвостом. А вот Иххорь... Иххорь чуть-чуть страшный, чуть-чуть нет. Почти хороший. И при нем нужно танцевать.

Слои разума у маленького червича только формировались. Процесс, подстегиваемый королем, происходил быстро. Через несколько дней по восприятию Пьер должен будет стать как подросток, чтобы состояние разума пришло в соответствие телу, но пока он еще толком не мог ни рассуждать, ни думать, ни скрывать мысли и образы.

— Забавный, очень, — заулыбался Цийкон. — Ты тоже красивый, Пьер. Ты танцуешь для Иххоря? Наверное, ему очень нравится.

— Не смей прощупывать малыша, — вайла погладила Пьера опять. — Не бойся, все будет хорошо... Хочешь, я тебе принесу сладкого? — вновь рассерженный взгляд на аффу. — Тебя следует выгнать, но раз уж ты пришел, ты должен... — двусмысленный взгляд, — со мной поиграть.

— Хочу сладкого, — откликнулся червич, подаваясь на ласку айлы, но потом опять испуганно сжался и затрепетал хвостом, глядя на аффу. — Хочу сладкого и красивого.

— Тогда нам пора, — Вайла поманила плыть Пьера за собой. Подхватила его, закружила, выпуская кругом пузырьки. — А ты, Цийкон, следуй в мои покои, и она подмигнула.

Малыш радостно рассмеялся.

— Танцевать! — маленький червич принялся смеяться и ловить руками пузырьки воздуха, переливающиеся радугой в призрачном свете Вайлы. Потом поднял глаза:

— А сладкого красивому дашь?

Вайла опешила. Она не очень понимала, кто именно сладкий. И тут вспомнила свои слова.

— Конечно, маленький, ему я тоже дам сладкого. Но самый, самый красивый — это ты, — легкий поцелуй в лобик.

— Сладкое — хорошо, — авторитетно заявил малыш, выпрямляясь стрункой во весь свой небольшой пока рост, глядя огромными, на пол-лица черными глазами на айлу. Выглядел он при этом безумно очаровательно и умилительно. — Красивый — хорошо.

Легкой золотистой струйкой завертелся вокруг Вайлы и спросил, хлопая глазами:

— А где красивый? И сладкое?

— Красивый закрыт. Его наказали, — сказала грустно Вайла. — он не хочет общаться. Король на него злится. Ты так танцуешь, что король тебе радуется. Он тебе подарит много сладкого.

Пьер застыл, как будто размышляя.

— А я дам сладкого красивому и он будет хороший! — воскликнул через несколько секунд и кинулся опять за пузырьками воздуха.

— Ладно, я попробую. Да, я спрошу, можно ли тебе в гости, — кивнула Вайла, любуясь маленьким, который крутился, вертелся и продолжал танцевать. Она оставила червича с айлами и на несколько минут исчезла, чтобы вернуться и направиться к покоям Ктулху, где находился Раймийен. Не всякий мог бы заметить, как следом скользит по стене тень Цийкона, который закрылся от сознания домашних черного короля и теперь желал поглядеть, кого же так издевательски мучает Ктулху. Все то время, пока открывалась дверь, он выжидал, а потом спустился вниз с потолка и незаметно скользнул за гостями в покои.

Раймийен даже не отреагировал на появление кого-то в покоях. Постоянная боль его вымотала. Не сказать, что она была сильная, но она не давала ни расслабиться, ни нырнуть в сон, ни даже просто отдохнуть. Он даже не особо уже понимал, какой день идет. Помимо боли, сеть постепенно выкачивала энергию. Если бы кто-нибудь сейчас освободил червича, тот бы все равно не смог сопротивляться — не было энергии ни на яд, ни на разряды, даже поверхностные слои закрывались с трудом. Мий просто лежал и ждал, что будет. От чужаков все равно ничего хорошего ожидать не приходится.

Вайла выпустила маленького червича.

— Вот твой красивый. Он лежит наказанный и ему очень больно. Ты не такой. Ты умненький. Ты будешь ведь танцевать для короля?

Цийкон вжался в стену и расплылся по ней. Темная бездна океана! Бедняга на последнем издыхании. Он умрет. А проклятая айла показывает малышу, что ждет его в случае непослушания.

Пьер подплыл к Мию, коснулся его пальцем и тут же отдернул. Больно! Глаза малыша заполнились слезами — жалко... Он переплыл через червича, постаравшись заглянуть тому в лицо:

— Почему ты не танцуешь для короля? Ты хороший! Хочешь я тебе сладкого дам?

Маленький опять протянул руку к Мию и тут же отдернул ее, обиженно заурчав на Вайлу:

— А как я ему сладкого дам? — заглянув еще раз в лицо червича, продолжил. — Он хороший, ему нужно сладкого.

Раймийен понял, что не обманулся — сиятельная айла действительно привела малыша. Он сначала подумал, что это уже мерещится и порадовался, что скоро, наконец, начнет уходить. Оказалось — нет. Разочарование и злость накатили яростной волной шторма — когда же его тело сдастся? — придав охотнику сил. Мий поднялся, повернулся и посмотрел на малыша:

— Не нужно мне сладкого, маленький.

Странно, что такого малыша отпускают только с айлой — маленький червич сейчас должен быть под присмотром старших, с постоянной подпиткой энергией старейших, чтобы правильно сформироваться.

— Да, сладкого не надо, — согласилась Вайла, и сожаление мелькнуло в ее глазах. — Пойдем к королю. Он должен тебя согреть. Раймийен прав. Ты нуждаешься в подпитке.

Рыбка подцепила пытавшегося ускользнуть плачущего Пьера, прижала к себе.

— Сдайтесь, Раймийен. Сдайтесь Ктулху. Я плачу из-за вас, — сказала она, продолжая обнимать и утешать маленького. — Я попрошу его освободить вас от сети. Позвольте ему... Вы должны жить...

— И что? Что я должен? Должен стать таким же, как остальные? — Мий просто смотрел на айлу. — Мне это не нужно.

Всплеск энергии, вызванный малышом, прекратился и Раймийен, сжав губы, поплыл в нору — подальше от маленького, не хватало еще и его испугать. И так испортил жизнь уже одному брату, не хватало еще сделать плохо второму.

Пьер светился маленьким солнышком и горестно смотрел на Мия. Почему он не хочет танцевать? Он же такой красивый! Хороший! Малыш, в отличие от афф, мог видеть и более глубокие слои червича. Образы, которые он оттуда достал, ему очень понравились, даже слезы прекратились — красивый действительно очень хорошо танцует с королем! Почему не хочет? Может быть, потому что король ему сладкого не дает? Надо попросить Ктулху дать Мию сладкого!

— Пойдем, пойдем, — айла потянула Пьера прочь, чувствуя, что еще минутка, и ее подопечный станет переживать. Он забудет. Ктулху его сейчас обнимет. И все пройдет.

Двери за гостями закрылись, но тень, что таилась в стене, осталась внутри. Цийкон следил за тем, как несчастный червич ложится на мох, пытаясь ослабить петли, что скручивали его. А потом впадает в состояние, похожее на оцепенение. Как больно! Как много одиночества и боли... Горько...

Аффа выпустил острое жало из одного из щупалец и пополз тенью по полу, по стене, по потолку, чтобы затем осторожно дотянуться до Мия и разорвать несколько петлей. Сеть ослабла и отпустила несчастного. Цийкон сильнее закрыл слои своего сознания и вновь вжался в потолок. Выждал несколько минут. Вновь потянулся к червичу и раскусил петлю на голове. Скоро будет хорошо. Скоро полегчает.

Мий постепенно погружался вглубь себя, стараясь отгородиться от реальности. В этот раз, в отличие от предыдущих это удавалось. Коготки боли больше не грызли так яростно, а потом и вовсе начали отступать. Неужели, неужели он все-таки добился своего, и появление малыша вытянуло-таки последние силы? Мий счастливо улыбнулся, поворачиваясь на спину. Свобода... Истомленное борьбой с собой и окружающим сознание медленно погружалось в темную пучину океана.

Раймийен жестко ошибался — это не была смерть, это был отдых для иступленного духа и разума. Тело охотника, почувствовав свободу, принялось восстанавливаться. Открылись каналы, и энергия потекла медленным потоком, вливаясь в волосы, ладони, позвоночник — все те места, через которые аффы обычно возбуждали своих червичей, делая их податливыми. Мий лежал и улыбался, раскинув руки в стороны, вытянув хвост. Волосы выпрямились во всю длину и слабо колыхались, поглощая всю энергию, до которой могли дотянуться. Бессознательная улыбка делала лицо Мия красивым и в тоже время странно отстраненным, нездешним. Редко кому удавалось увидеть червичей в таком состоянии — организм не допускал столь сильного истощения, а если оно и случалось, восстановление переживалось в одиночестве.

Раймийен постепенно начинал светиться — покореженные сетью каналы раскрывались и восстанавливалась связь со всеми потоками. Это было то, о чем Мию никогда не говорили старейшие — он был способен открывать все слои энергии, а не только один, как обычные червичи. Конечно, с чистейшими он не мог сравниться — те брали суть энергии мира, но пронизывать все внешние течения — тоже многого стоило. Для афф. Для короля.

Прекраснейшее зрелище досталось Цийкону в награду. В какую-то минуту лицо его озарила улыбка, которая не скрывала ни намека на похоть. Аффа просто наблюдал и понимал, что сделал все правильно. Что Ктулху слишком жестоко наказал пленника. Тот обязательно станет прежним. Он должен быть свободен.

Через достаточно короткое время Раймийен понял, что все происходит не так — вместо окончательного погружения он начал всплывать в верхние слои обычного сна, ласкающего, дарующего. Но он же хотел обратного! Червич открыл блестящие искорками глаза. Что происходит? Хотелось упасть обратно, забыться, заснуть, но этого делать нельзя, нужно разобраться. Рука пробежала по сети — разрезана. Ктулху бы ее просто снял... Мий взметнулся вверх и принялся настороженно оглядываться, сверкая золотом волос и тела.

Цийкон же не собирался выходить из мрака. Он дождется, когда двери откроются и выскользнет. Ни к чему знать червичу о присутствии постороннего.

Аффа растекся пятном по потолку, впадая в оцепенение, и совсем закрылся, разглядывая Раймийена и любуясь золотом его волос. Красивый и дикий. Ядовитый...

Червич судорожно пытался понять, что происходит, но так ничего не смог обнаружить. Зло заурчав, он метнулся в угол. Уздечка не позволит что-либо с собой сделать. Опять. Пусть бездна поглотит Ктулху! Мий ткнулся спиной в стену, ощущая, как ракушки царапают спину. По сути, нет никакой разницы, где находится, но ощущение стены давало хоть какую-то уверенность. Мий еще раз огляделся. Никого. Организм требовал отдыха и червич начал впадать в оцепенение. Если что-то изменится, он обязательно почувствует...

Он был очень странным и смешным. Пугливым, забавным и оборонялся... просто по привычке. Цийкон не удержался и пощекотал Раймийена, и сразу спрятался обратно во тьму.

Червич встрепенулся, и по телу пробежали разряды. Кто? Где? Он опять настороженно огляделся и тряхнул волосами. Ктулху? Играет? Зачем так? Король уже дал понять, как именно хочет играть. Неужели решил поиздеваться по-другому?

Мий начал отплывать к двери. Надо проверить, может быть, ему удастся открыть дверь. Гнейтте же удалось. Такие непонятные игры ему совсем не понравились.

Блики... света, движения... незнания и даже незнакомства. Нити, которые никогда не были соединены. Червич, который боится. И печаль, которая снедает сердце... Они ненавидят вас — афф. Они думают, что вы чудовища. Веселый Цийкон никогда не посмел бы даже коснуться Гнейтта щупальцем, не посмел бы обидеть. И любого червича...

Мий коснулся двери. Не заперта. Он затрепетал... Не заперта, почему? Из-за сети? Из-за уздечки? Но это его шанс... Червич скользнул за дверь.

Но беглеца удержала щупальца, которая снова пощекотала дикого червича.

— Там нет больше хода. Их только Гнейтта умеет открывать, — Цийкон и сам не знал, зачем выдает присутствие в тюрьме Мия.

Раймийен метнулся в сторону. Не Ктулху. Король не мог отдать его другому, иначе бы главная айла вела себя по-другому. Отдали просто поиграть? Мий терялся в догадках, да и абстрактные размышления никогда не были его сильной стороной.

— Выходи! — волосы накрыли защитой тело, по хвосту маленькими искрами побежали разряды.

— Нет, — отозвался Цийкон, почему-то поведение молодого охотника-червича его теперь смешили. Сам аффа тоже был не старичком, любил порезвиться, частенько вляпывался во всякие истории. И то, что он оказался в спальне самого Ктулху, было как раз в манере балагура. — Ты кусаешься! А у меня кожа нежная.

Мий растерялся. Кожа? Раз не видно никого, значит точно аффа, но получить такой ответ от аффы... Они же по сути что угодно могут с червичами делать, с чего такой странный ответ?

— Ты кто? — взгляд еще раз настороженно обежал комнату.

— Кто? Я!!! — засмеялся Цийкон и хотел бы язык показать. Ох и забавный! Жалко теперь нельзя с Гнейтта пошалить. А, все равно никто не узнает. Щупальце потянулось и пощекотало сзади хвост. — Ай! — аффа спрятался опять, получив разряд. — Чего кусаешься?

Мий довольно показал зубы, сверкнув глазами. Ну хоть что-то!

— Хочешь поиграть — выходи!

— Ну уж нет... Я тут незаконно, — аффа пополз по стене медленным пятном. — Еще потом отвечай, чего это я тут с тобой вздумал играть?

Мий раскрыл глаза — ах так! Раз этот пришелец тут незаконно и он не может управлять уздечкой, стоит вспомнить свои навыки и пощекотать "нежную" кожу незнакомца... Червич встряхнул волосами, открывая доступ потоку энергии, и завертелся вокруг себя, рассылая во все стороны короткие разряды. Там, где они поглотятся, и будет добыча.

Уворачиваясь от разрядов, аффа находил, что становится все интереснее. И дразнить Мия хотелось уже вдвойне, а потому, когда первая атака прошла неудачно, уже открыто засмеялся:

— Я тут, тут... — и скользнул дальше...

Раймийен раньше охотился только на неразумных и псевдоразумных, а на разумных ни разу. Азарт охоты поглотил его полностью. Проследить траекторию движения пришельца не составило труда, знать бы еще, с какой скоростью он двигается... Мий метнулся к предполагаемому месту нахождения добычи, очертив разрядами круг, где она могла располагаться. Он, конечно, не аффа, но узор колебаний воды может многое сказать тренированному червичу. Хотя этот странный посетитель почти не оставлял движений воды...

— Я не там, — раздалось с противоположной стороны. — А ты резвый! — Цийкон веселился не на шутку. Смех разбирал его, даже кончики щупалец дрожали. — Если поймаешь, съешь?

Мий замер. Разом потускнела чешуя и волосы, угасли все чувства и ощущения. Действительно, что он может сделать? Только еще раз попробовать умереть — это все, что ему остается. Если не получится, можно внешне смириться, чтобы избавиться от уздечки. Без нее умереть будет легче. Закрыв полностью разум, червич скользнул в нору. Нужно выспаться — тогда легче будет подменить образы и попытаться обмануть Ктулху.

Погасший внезапно червич внушал расстройство. Бог океана совсем измучил пленника. Тот теперь даже общаться не хочет. Цийкон сполз со стены и обрел формы. Огляделся. Красивый Мий... как сказал Пьер совсем недавно. Золото волос в воде разбрызгивает свет. Глаза такие нежные и... грустные. Если бы он был свободен, если бы не надел на червича уздечку Ктулху... Грустно.

Раймийен, улегшись в норе мгновенно, провалился в сон. Плывя по волнам разума, он тщательно перестраивал образы, подтасовывал их, и над всем довлела одна мысль — Ктулху будет рассержен. Нужно с честью перенести новые издевательства, а потом уже попробовать "сдаться". Это будет правдоподобно. Нужно пробовать. Нужно обмануть.

Прошло достаточно времени, когда двери открылись и в покои вплыли многочисленные служанки, которые здесь убирались каждый день. Две из них принесли угощения. Цийкон наблюдал за всем со стороны. Он таки висел на потолке прямо над норой. Видел, как одна из айл проверила спящего червича. Хотел уже покинуть уютное гнездышко Ктулху, но проклятые щупальца вновь потянулись к червичу, подцепили, запутали в свое тепло. Пытаясь согреть, сказать, что все будет хорошо.

Аффа замер, а потом тенью с похищенной жертвой скользнул к выходу.

Когда Мий вынырнул из глубоких слоев сна, первым ощущением была паника — он находился не в норе короля. Быстро ее подавив, червич осмотрелся — абсолютно незнакомое помещение. И аффа. Сын Ктулху не был похож ни на одного из тех, кто был на охоте на червичей, и, вроде бы, пока не заметил, что он проснулся. Опять игры Черного Короля? Наказание? В любом случае, решение принято, разум закрыт, нужно действовать.

Раймийен тихим потоком скользнул прочь от аффы.

— Я все вижу, — покачал головой Цийкон, чуть оборачиваясь. — Я уздечку почти снял. Потерпи, прежде чем бежать. И так вляпался опять в историю, — аффа развернулся с каким-то приспособлением к встревоженному червичу, которого притащил в одну из своих прежних нор в городе. А то от Айки жди крика. — Позволишь снять?

Мий невольно коснулся холодящей небо причины своего отчаяния. Аффа предлагает снять уздечку? Он с трудом понимал происходящее. Это же немыслимо... В любом случае, хуже он не сделает — после сети не страшно. Странно обманывать самого себя — внутри все стягивается тугим узлом ужаса. Коварство и изощренность Ктулху и афф непредставимы и непредсказуемы... Раймийен успокоил волосы, собрав излишки яда ладонями, и подплыл к аффе, застыв статуей, готовой в любой момент сорваться с места.

— Повернись, я сломаю замок, — попросил Цийкон. Червич выглядел разгневанным и одновременно потерянным. Он ненавидит афф. И правильно делает. После таких мучений любой повел бы себя и хуже. Острый край вошел замок, выискивая слабость. Несколько мгновений, и тот щелкнул. — Только не спеши, — попросил нежданный спаситель, вернее — горе-спаситель, — приоткрой рот. А то небо порвет, — он краешком щупальца подцепил устройство внутри и аккуратно вытащил, окончательно делая Раймийена свободным. — Вот и все. Теперь будешь убегать?

— Нет, — светло улыбнулся червич, поворачиваясь к аффе. Все сыновья бога преследуют лишь одним им ведомые цели. Червичам их не понять, но жизнь ничто без чести. Аффа дает возможность достойно закончить жизнь, значит... — Чем я могу отблагодарить тебя? — ритуальный поклон, дарующему смерть. Неважно, поймет ли его аффа или нет. Когда жизнь ведется ритуалами, они въедаются не только в плоть. В разум, в душу.

— Да ладно, ты же собрался на тот свет. Благодарить не за что, — хмыкнул Цийкон. — Вот если бы я тебе жизнь спасал. А так... Только себе неприятностей еще набрал, — аффа достал из темного запасника веселящей травы. — Хотя, если я подамся на волну, то и твое похищение сойдет с рук... А ты все равно забавный, хоть и самоубийца.

— Я не самоубийца, — Мий с невольным интересом посмотрел на странные манипуляции аффы, с этой стороной жизни он еще не был знаком. — Либо я, либо мои родичи. Выбор однозначен.

— Ну ты странный, — протянул Цийкон, доставая себе закуску и прочую ерунду. Свидание сорвалось. Айка все равно будет в ярости. Хоть погулять. — Кому нужны твои родственники? Ктулху только раз в год ритуально ваших похищает. Попользуется месяц, а потом гуляйте. Сами вы почему-то домой не торопитесь, — аффа пихнул в рот красную водоросль и с чувством разжевал.

— Как — месяц? — Раймиейн застыл. — Как — месяц?

— Ты глупый? Вроде не маленький. У него только один червич долго жил, — Цийкон втянул в себя сок пьяной водоросли. Чтобы успокоиться, а еще чтобы чуточку прийти в себя после похищения такого дурного на всю голову червича.

— А... А дальше? — Мий бессмысленно смотрел на аффу и пытался понять, что происходит. — Дальше с нами что?

Цийкон пошевелил губами — настоялся вкус. Глянул на золотистого смешного...

— То есть? Дальше сами... Кто уплывает, кто себе пару ищет. В городе много ваших живет. Слушай, давай ты сам в город сплаваешь и поболтаешь с такими, как ты... Червичи — такие своевольные. Сами себе афф выбирают.

Мий с силой переплел пальцы. Как же так? Но зачем?.. Почему остаются? Почему не домой? Сами афф выбирают? Сами... А если правда, почему старейшие говорят другое?

— Я не понимаю... А король зачем ловит? — он беспомощно уставился на свои руки. Месяц попользуется? От последнего слова его передернуло, и червич опять воззрился на аффу.

— Хм, то есть ты ритуалов совсем не знаешь? Слушай, Мий, Ктулху берет от вас энергию и отпускает, чтобы контролировать потом. Усмиряет ваши потоки... Все же ты странный. Уздечка была, потому что, вероятно, сопротивлялся. Но вот сеть... Ты, может, есть хочешь?

Раймийен опять сжал пальцы, чуть не выболтав, что, собственно, он первой ступени еще не достиг и с наставником не был... И ему никто ничего не рассказывал. И никто из старших товарищей тоже никто ничего не рассказывал, только снисходительно посматривал, говоря, что всему свое время. И король говорил, что хочет оплодотворить, а фаза самки у него наступит очень нескоро. Или это означает, что он сам, добровольно, потом придет? Но это означает, что его подчинят... На этой мысли Мий испуганно вскинулся. Действительно, лучше умереть! Но он так и не выполнил свой долг.

— Чем тебя отблагодарить? — червич свернулся на мхе, с трудом сдерживая себя от бросания в крайности.

— Сказал же — ничем... — по крови разливалось веселье. Цийкон даже начал напевать. Проплыл мимо Раймийена и принес ему немного поесть. — На, подкрепись, пока еще думаешь о том, что не был с наставником. Ты такой открытый всегда? А? — синие глаза разглядывали червича, — Или уздечка совсем лишила контроля. Я давно за тобой слежу. Да уж, — аффа заставил червича съесть несколько темных ростков. Пусть успокоится.

Мий испуганно посмотрел на аффу — как он может читать его? Он же закрылся! Червич еще раз проверил — да, действительно разум закрыт, нельзя прочитать, что он думает. Что происходит?

Цийкон заморгал вслед за тем, как захлопал глазами Раймийен. Забавно и синхронно получилось.

— А ты всегда такой нервный? — аффа расположился рядом, оглядываясь. — Раньше я здесь жил, — сообщил, словно, между прочим. — Потом в городе я собрал семью. И теперь сам по себе.

— Я не нервный, — Мий прищурился, пытаясь понять, чем его накормили. Голос аффы казался каким-то странным, гулким. — Я что съел?

А потом вдруг забормотал, уставившись в мох:

— Я не понимаю, не понимаю! Как червичи могут выбирать? Аффы же что угодно могут сделать! И вообще — почему ты меня читаешь? — в голову ударило пузырьками воздуха и червич опять уставился золотящимися глазами на аффу. — Что я съел?

— Здорово да? — кивнул аффа. — зато все такие цвета имеет забавные. А когда в каньон спускаешься, там вообще все рыбы совсем веселые. На них даже охотиться не надо. Айка говорит, что у меня не все в порядке с самоопределением и что мне не аффой быть, а айлой. Вот тебе сколько лет? Мне всего ничего, я еще ребенок. Отчитываюсь перед Ктулху два раза в год. Он всегда Гнейтта звал. Гнейтта строгий был. Ничего мне не спускал. Друг называется...

— Мне? — Мий с трудом сосредоточился на вопросе аффы. Аффы коварные, да... Им нельзя доверять... — Мне тридцать. Почему был? — червич распрямился во весь рост, вытянувшись на ласкающем ставшей чувствительной чешую мхе.

— Он меня променял. Я за ним так красиво... — аффа икнул. — Я так ухаживал, а он... Знаешь, он меня вот так... оставил. — Цийкон улегся рядом и теперь смотрел в блестящие звезды потолка. — Мне тоже тридцать... или не тридцать...

— На короля променял? — червич тоже повернулся на спину, но пролежать так долго не смог — у него вдруг появилась какая-то странная потребность что-то делать. Он опять свернулся, развернулся, взвился под потолок и вернулся обратно, нависнув над аффой и внимательно его разглядывая.

— Какого короля? — не понял Цийкон, открывая глаза и видя над собой само совершенство. — Неее, — заметил он с авторитетом, приподнимая щупальце и делая серьезное выражение лица, которое быстро сменилось на широкую улыбку. — Это двуногий был, а потом оказалось, что он аффа, а еще Вайла сказала, что скоро будет... да... что она сказала? Точно, что Ктулху не будет, и нас тоже...

Мий сморщился, пытаясь понять, что ему говорит аффа. Какой двуногий, почему аффа? Вайла сказала, что Ктулху не будет? Эти слова просто безумное порождение бездны — Черный Король был всегда, и всегда будет.

— Гнейтта странный, — пробормотал Раймийен, — никогда бы не подумал, что выращенные такими бывают... — потом на лице червича отразился глубокий мыслительный процесс и через некоторое время он выдал результат:

— А тебя как зовут?

— Цийкон, — отозвался аффа, распластываясь веселым, меняющим цвет пятном по мху. — И Гнейтта не вырастили. Он с Увайи рос. То есть его маленьким нашли увайи и воспитали во дворце. Король, говорят, влюбился в червича с первого взгляда. Но Гнейтта, да, странный. Поучал меня все время...

Мий нахмурился, продолжая пялиться на аффу. Молодой червич вообще что-либо перестал понимать. Воспитание в строгих запретах и страхах перед аффами и королем, глупость, пленение, насилие, попытка к бегству, опять пленение и издевательства, и как апофеоз — освобождение и такие странные откровения... Как в глупой сказке или розыгрыше. Может, это так его пытаются убедить, что нужно просто отдаться полностью королю и вскоре все закончится? Прямолинейный ум охотника, удобренный пьянящей водорослью, дикими зигзагами вертелся в странных мыслях. Мий все больше и больше терялся. Он опять опустился на мох. Нельзя верить аффам... Почему-то ему было очень неудобно, и червич принялся вертеться, стараясь улечься как можно комфортнее. Один из основных терзавших его вопросов был — почему Цийкон может читать его? Еще раз повернувшись, Мий вдруг уткнулся носом в плечо аффы и от неожиданности резко взвился вверх, рефлекторно выпустив разряд.

— Ой, ты чего? — из своих разноцветных образов, где аффа летел на большой волне с криками радости, его вывел слишком странное и необоснованное поведение червича. А, он же дикий, вспомнил Цийкон, разглядывая вновь светящегося Раймийена. — Ты драться что ли вздумал? А у меня расслабление... Слушай, — бесшабашный аффа, еще откусил водоросли, — а ты бывал на поверхности?

Очередная фраза аффы опять ввела Мия в ступор.

— Какой поверхности?

— Как какой? — Цийкон громко рассмеялся и указал одним щупальцем наверх. — Там другой мир. Огромный мир... Там нет воды, там все сжигает огненный шар. Там живут люди.

— Зачем там бывать? — червичу казалось, что он просто тупеет на глазах. Или что над ним издеваются... — Как там вообще можно побывать?

— Там можно веселиться, там можно выпивать. Там такие забавные девчонки. Ну, как айлы тут, там такие же девчонки, — реакции Мия, открытые и забавные сильно радовали и доставляли удовольствие Цийкону.

Червич вдруг жалобно икнул и испуганно зажал рот рукой. По мере того, как икота продолжалась, глаза золотистого становились все больше и больше. Да что с ним такое?

— Ты бы хоть не давился смехом что ли, — заявил авторитетно Цийкон. — Больно ты важный. Вот беда мне с таким невеселым, — и тут аффа решил изобразить, как танцуют на берегу эти самые девушки. Он был уже настолько пьян, что веселился от всей души и не скрывал слоев своего сознания.

Мий икнул особо жалобно и застыл — это что такое? Образы в голове аффы вызывали смущение, неловкость и еще какие-то необычные чувства — действительно, странные рыбки! Но айл у них в городе, само собой, не было, так что сравнить не с чем. На этой мысли червич стремительно порозовел.

— А хочешь, я тебя тоже научу... Хотя правильнее — показать. О, поехали со мной... Это тайная вылазка назло Ктулху, — аффа оттолкнулся от мха и взлетал под потолок, издавая, боевое:

— Иу-иу!

Мий с абсолютно детской беспомощностью наблюдал за разбушевавшимся Цийконом и не понимал, что делать. Как бы он ни старался бодриться, сопротивляться, он оставался подростком. Тренированным — да, взрослым для своего возраста — да, но все-таки подростком. И он никак не мог понять, что делать, кому верить, кого опасаться... Домой? А вдруг все-таки нельзя? Если остаться здесь Ктулху запросто может найти и осуществить свои угрозы. Может быть, там, на земле, его не найдут.

— Поехали, — ответил червич решительно, опять жалобно икнул и смущенно посмотрел на аффу.

— Здорово! Как же здорово, что ты согласился! Знаешь, никто не понимает, что я такое там нахожу, а там так весело, — затараторил Цийкон, — люди все время веселятся, танцуют, играют и вообще у них на берегу праздник...

Быстро подобравшись, аффа подхватил червича за руку и рванул к двери, за которой находился его конь. Мысль об Айке вылетела напрочь из головы молодого повесы. Сейчас он нашел подходящую компанию и собирался всю ночь прогулять на берегу.

Мий был в шоковом состоянии и уже не сопротивлялся напору аффы. Когда конь подплыл к поверхности, червич вдруг осознал, ГДЕ он окажется и вцепился пальцами в руку спутника.

— Цийкон! Я же не умею там быть!

— Веселье только начинается! Иу-Иу-Иу! — аффа с разлету выскочил в воздух над волнами в закатном солнце. Бесконечный океан вокруг золотился, словно волшебное тонкое шелковое полотно, небо было бесконечным — с завитками белоснежных облаков. А солнце — оно поражало своим величием.

Червич в ужасе постарался соскользнуть с коня вниз, обратно, в воду. Как он будет дышать?

Но всадник на морском коне удержал его щупальцем. И они вновь погрузились в воду, чтобы опять взлетать над поверхностью. Чтобы видеть бесконечную гладь, чтобы мчаться между двумя вселенными вперед.

— Цийкон! Я же... — и тут Мий увидел у себя ноги. Пошевелил ступнями. В голову опять завертелись веселые пузырьки и червич начал хихикать. Такие смешные конечности! Как с ними плавать можно?

18

Аффа не ответил. Он и сам изменился, став высоким черноволосым юношей с ярко-синими глазами и совершенным лицом. Веселье распирало, волны и ветер летели навстречу. Закат неумолимо превращался в быструю южную ночь. Кажется нырнули еще вечером, а вынырнули в самые звезды. И тут же впереди показался берег. Где огни сверкали и манили, где слышалась музыка и громкий смех, где...

— Вот они, люди, — сообщил Цийкон и, стащив Мия с коня, увлек теперь уже к земле.

Первым делом червич споткнулся и упал, увлекая за собой аффу. Червич, вернее уже худощавый, тонкокостный молодой человек с длинными светло-русыми волосами, светло-бронзовой кожей и черными глазами почти со священным ужасом наблюдал за творящимся вокруг. Огромное количество молодежи плясало и сходило с ума на "мыльной" пляжной вечеринке. Заваливающие пляж хлопья пены, полуголые и голые тела, блестящие в свете стробоскопов... Мий ошарашенно оглядывался вокруг. Единственным знакомым элементом была пена, да и то какая-то странная. Он протянул руку, зачерпнул и лизнул ее.

Горестно уркнув, червич принялся яростно отплевываться.

— Не падать! — восторженно раскрыв глаза, заявил Цийкон, подхватывая червича на руки и прямиком неся через толпу к бару. — Мы еще не пьяные. — Нам два коктейля, — заорал он бармену через гул голосов, постепенно отсоединяя часть своего костюма, который превращался на теле Мия в короткие белые шорты. — Два!!! — повторил он, а затем усадил спутника на вертящийся стул, над которым мерцали разноцветные лампы.

Червич вцепился обеими руками в барную стойку, боясь упасть. Он с опаской смотрел на странного цвета жидкость в прозрачном шаре, украшенном какой-то странной штучкой. Молодой охотник с опаской покосился по сторонам, на аффу, и решил повторить его действия. Выкинув странную штучку из шара, он бодро проглотил жидкость. Сладко и странно. Мий задрал голову наверх, чтобы поближе посмотреть на цветастые огни и тут же свалился. В "полете" тело дернулось привычным образом, и червич подшиб стул, который прицельно на него свалился. Сидя на песке под стулом, Мий опять начал жалобно икать.

— Какой ты неловкий, — аффа подхватил червича и потащил в толпу танцующих, теперь уже крепко удерживая. В пузырях, в яркой музыке, что лилась со всех сторон, казалось, что они попали в какое-то нереальное пространство. Цийкон кружил Мия, обнимая за талию, наслаждался свободой и тем, как открываются вокруг веселые души людей.

Неловкость червича очень быстро прошла. Мий рассердился на себя, напомнил, что охотник, и управление телом, даже таким странным — его стихия. Поддерживающие руки аффы помогли освоиться, и он с удовольствием отдавался странному занятию в странном месте. Было очень смешно и в голове прыгали пузырьки от воды под названием "коктейль", которую дал ему Цийкон.

Грозный Аффа? Не, это был самый веселый аффа на свете. Любил танцы, любил смех, любил, чтобы вокруг было много-много света и любви. И все танцевали, и все целовались, и все были влюблены.

Цийкон чуть склонился к Мию и нежно, так осторожно нежно в медленном ритме их обнявшихся тел, поцеловал червича в губы.

Тот от неожиданности споткнулся и опять чуть не уронил аффу. Он остановился, беспомощно глядя на Цийкона. Аффам нельзя доверять, аффы коварные... Но перед ним был не аффа. Лица людей так похожи на лица червичей, тем более, когда голову кружит что-то непонятное, неясное, и смотрят так ласково. И так больно было все последнее время, когда болит не только тело, когда ломает основу — каналы. Мий неуверенно чуть приоткрыл губы.

Ему откликнулся аффа лаской, нежностью. Все говорили, что Цийкон сумасшедший. Но на самом деле он был просто бесшабашным ребенком, большим и шаловливым. Он целовался, а сам вдруг осознал себя и смутился.

— Прости, — выдохнул с глупой улыбкой. — Я... слишком много выпил.

Мию стало очень обидно. В голове крутились пьяные мысли: он ведь... вот... сам... впервые в жизни без принуждения, без гормонов... значит, без гормонов он не годится?.. и вообще... правильно, значит, говорили, что нужно сначала учиться с наставником... Он рванул прочь, к морю, к дому.

Цийкон догнал его уже за площадкой и вжал в какой-то разноцветный забор, чтобы вновь начать целовать. Он целовался с отчаянной надеждой на ответ, прижимая червича к себе, разрываясь от желания.

Мия опять закружило в воронке странной жажды. Из водоворота нельзя выплыть, нельзя с ним бороться, единственный вариант — когда достигнешь дна, оттолкнуться и выплыть на обратной волне. Червич сдался, позволяя увлечь себя вниз, к самой основе непонятного, рождающегося в нем тумана.

На вкус червич был еще слаще, чем на взгляд. Цийкон целовался и с Гнейтта. Но сейчас аффе окончательно сорвало крышу. Понять почему, молодой гуляка не собирался. Он отдавался объятиям с такой страстью, что, кажется, утратил возможность соображать окончательно. Наверх всплывали бесстыдные картинки любви... Мий жарко обнимался. Цийкону же хотелось все больше.

Червич почувствовал, как странная одежда, которую ему дал аффа, перетекает обратно на тело Цийкона, оставляя совсем без защиты. Не то чтобы ему была нужна эта одежда, даже скорее она мешала как чужеродный элемент, но ощущения становились все более непонятными. Еще через минуту Раймийен понял, что прижимается к уже обнаженному человеческому телу. Было странно и приятно. И очень хорошо. Тело стала переполнять переливающаяся, как радуга энергия.

— Ты жаркий и такой... — зашептал тихонечко Цийкон, но голос его сорвался от желания. — Ты меня решил и дальше подразнить? — новые поцелуи коснулись плеч и шеи, которую Мий давно позволял лобзать на усмотрение аффы. — Я ведь не сдержусь... Ты знаешь, что сразу мне понравился. Так сильно мне понравился.

Червич обиженно уркнул и потерся всем телом об аффу. Как же здесь неудобно! Вот если бы они были в воде, то он бы мог по-нормальному обвить аффу... Когда Раймийен осознал, о чем именно он думаешь, весь вскинулся. Но как же, как же так... А в голове опять были мысли, как щупальца трутся о чуть светящуюся чешую. Мий покраснел. Он не понимал, что происходит — после всего, что было в последнее время, желать близости. А ведь было именно так. В объятия аффы толкало не только тело. Энергия стремилась туда же. Туда же...

Раймийен прижался к своему аффе и любовно заурчал.

Теперь Цийкон подхватил юного охотника и понес к пляжу. Он преодолел его за несколько минут, чтобы в темноте нырнуть на мелководье с менявшимся прямо на глазах Мием. Первое синее щупальце обвилось вокруг золотистого тела, оглаживая кожу на кончике хвоста. Аффа увлек червича на себя, позволяя тому находиться сверху, и продолжил целовать, скользя по спине, между лопатками темными ладонями.

Мий призывно выгнулся под руки Цийкона, подставляя под пальцы позвонки. Гибкий хвост продолжил игру, извиваясь и чуть дрожа в пока еще слабых объятиях аффы.

Каждый бугорок, каждая впадинка манила себя обрисовывать, Цийкон целовался. Цийкону нереальным казалось происходящее. Может, он уснул, когда слишком много сжевал водорослей? Или просто отрубился после долгой охоты. В свете луны сияет теперь золото тела. Синие щупальца смелее ощупывали хвост, гладили, умоляли о близости.

— Я никогда не видел ничего подобного... Никогда, — честно признался аффа, которого Гнейтта близко не подпускал к подобным играм.

Мий не слышал. Он плыл не только в волнах, в своих ощущениях, в своих странных желаниях. Тело, впитавшее слишком много силы после почти комы, стремилось избавиться от лишнего. Не закончивший обучение червич не мог сделать это самостоятельно, ему был нужен аффа. Волосы заискрились, заструились по воде шелковым течением, обвивая Цийкона. Раймийен гибкой лозой изогнулся в щупальцах, чуть ли не умоляя открыть его. Тонкие пальцы легли на виски.

И аффа не сдержался. Одно щупальце, что поглаживало кожу сзади, раздвинуло складки, коснулось входа, чуть проникло, отступило... Много раз, пока, внезапно не вошло намного глубже, чем предполагалось. Цийкон и сам открывал свою тьму, обволакивал Мия, лаская того и спереди. Пальцы давно обвили вышедший из складок член и кружили по шелковистой головке, спускаясь вниз по стволу и возвращаясь обратно.

Ощутив, наконец, в теле аффу, червич активировал легкий разряд, пробежавшийся сладкой судорогой скручивающихся мышц по двух телам. Мий рефлекторно дернулся назад, резко насаживаясь еще больше на щупальце. Он выгнулся дугой от сладости ощущений. Энергия тонкой ниточкой потекла к Цийкону.

Тот зарычал от растущего наслаждения, постепенно расширяясь, сужаясь, вталкиваясь все глубже, распаляя червича на дальнейшую близость. Щупальца, словно сошли с ума — они скользили по золоту тела и пили с него, присасывались, впивались, отпускали, возбуждали.

Мий отрешенно улыбался, как странное волшебное божество, сошедшее непонятно зачем к простому аффе. Мелкие разряды лились непрерывным дождем, заставляя тело открываться, отдавать и отдаваться, желать. Болезненные укусы жал не приносили никакого беспокойства, лишь служили новыми каналами для энергии. Невидимая простому глазу желтая паутинка упорно оплетала обоих нечаянных любовников, все больше притягивая их друг к другу.

Раймийен открыл черные бездонные глаза и взглянул на аффу. Первый слой разума поплыл, открываясь. Червич продолжал отрешенно улыбаться, показывая телом совсем другие желания.

Которые влекли и требовали выпустить гормоны в воду. Цийкон даже в этом не стремился возобладать над червичем, который пошел с ним на близость. Нежными поцелуями покрывал грудь, золотящуюся энергией, пил ее с кожи, двигался внутри медленно, чтобы не навредить, а рукой продолжал ласкать член Мия, который удлинился и окреп.

После очередного разряда, который прошил щупальца, аффа нетерпеливо развернул юного охотника к себе спиной, чтобы одним движением войти на всю длину.

Странное спокойствие червича упорхнуло бешеной рыбкой, и его одномоментно разум погрузился во все те ощущения, которые должны были нарастать постепенно. Только что были поцелуи и только мысли о соитии с Цийконом, и сразу же — аффа, вошедший в распаленное ласками и жжением жал тело. Не понимающий ничего червич жалобно вскрикнул и завертел головой. Слои разума трескались, открываясь один за одним.

Аффа стонал и боялся сорваться на бешеный ритм. Он постарался собрать остатки разума, которые разлетались к морским богам, чтобы постепенно приучить Мия к своим движениям. Через какое-то время они двигались уже в одном танце тел, освещая прибрежную воду яркими всплесками энергии.

Внезапно червич жалобно и протяжно заурчал и обмяк в руках аффы. Энергетический баланс восстановился, тело получило разрядку, слои закрывались, как лепестки цветка, прячущего на ночь драгоценную сердцевину.

Аффа еще немного пытался удержать юного охотника, но потом разжал щупальца и деликатно отпустил Мия. Все еще находясь в нем, двигаясь медленно, мягко, Цийкон не стремился скрутить червича, а продолжал нежно целовать.

От каждого прикосновения аффы Раймийен вздрагивал и почему-то не пытался вырываться. Сознание еще было затуманенным, но это не было оправданием для самого себя. Почему-то хотелось еще хоть одно колебание воды побыть в этом состоянии. Еще чуть-чуть. А потом можно будет и показать, что... А что показать? Мий продолжал плыть в странных ощущениях.

В то время как Цийкон проходился длинным синим языком по золотистой груди, задевая чувствительную тонкую кожу, и играл с пылающими твердыми сосками червича, его член входил глубоко. Мышцы любовника тянули дальше, чуть сжимались, отпускали, вызывая разноцветные круги перед глазами. В мелководье аффа то и дело поднимал голову вверх, видел над собой желтое пятно луны и яркие звезды. Ему было так хорошо, что не шло ни в какое сравнение с тайными вылазками в каньон.

Мий выгнулся назад и обхватил шею Цийкона руками. Хвост проходил между щупальцами и обвивал аффу за талию. Червич был похож на тетиву, которую лучник постоянно натягивает, отправляя в полет стрелу за стрелой.

И любоваться на юного охотника было так волшебно прекрасно. Так необычно. Теперь он сам стремился к близости, открылся целиком, урчал так призывно, что все тело Цийкона отзывалось, требовало все больше и больше. Несколько струй гормонов в воду добавили сладости. Парочка погрузилась на прозрачное песчаное дно. Плавные движения аффы постепенно становились резкими, грубыми, стремящимися подчинить или целиком отдаться страсти. Аффа и сам не заметил, как от нетерпения зарычал. А потом втянул язык обратно и прижался грудью к спине золотящегося Мия, изливаясь в того. Одновременно руки обхватили вновь член червича, чтобы яростно доводить того до разрядки. Скользили быстро, сильно, так — чтобы не было возможности отступить.

Мию и не хотелось этого, хотелось, чтобы аффа продолжал. Как он старался вызвать в себе такое отторжение, как в покоях короля, ничего не получалось — насильно вызванные эмоции и образы никак не хотели ложиться на Цийкона. Червич сладостно заурчал, почувствовав разливающийся в воде вкус своей спермы.

И тут же аффа чуть прикусил кожу на плече, увлекая червича на большую глубину — туда, где находился их конь. Теперь Мий сидел спереди, младший принц, сын Ктулху обнимал его за талию, совершенно не думая о том, что будет дальше. Вернее, Цийкон принял бы любое решение червича, а пока ловил остатки света, которыми так сильно пропиталось каждое щупальце.

Раймийен был полностью растерян. С ним происходило что-то странное, что-то, что он не мог объяснить, и от этого становилось все тревожнее. Червич понял, что неосознанно прижимается к аффе и это стало дополнительным шоком. Как он, червич, охотник, пленник, может так поступать? Почему ему хочется опять укрыться в пространстве Цийкона? Страх перед королем был абсолютно не при чем, просто вот как-то странно хотелось и все. Мий чуть сжался и глухо сказал:

— Мне нельзя возвращаться. Меня король найдет. Он сказал, что хочет оплодотворить, и это все, что ему от меня нужно. А я до фазы самки еще не скоро дойду. Так что он меня найдет. У тебя будут проблемы.

Раймийену хотелось еще больше сжаться, обвить тело аффы, чувствовать тихий поток сил, но он упрямо сжал губы и отстранился. Цийкон даровал ему право умереть свободным и даже ничем не взял долг, нельзя навлекать на него гнев Короля.

— Какие глупости! Моя территория абсолютно недоступна королю. Если ты сбежал и выбрал семью, он ничего не сможет поделать. Так поступил Гнейтта. — аффа вернул Мия обратно, чувствуя, как в том растет тревога. — Наш город далеко от дворца. Я только что был у Ктулху на приеме. Он не найдет тебя. В моем жилище, в моих покоях ты... — Цийкон замолчал от того, что говорит. Как он мог подумать, что червич захочет остаться. Аффа стал чуть темнее от волнения. — А ты, — вдруг спросил он, — ты захочешь пожить со мной?

— Я... — начал Мий и замолчал. Будет ли его желание предательством семьи? Ведь аффы коварны... Они принуждают и используют, но Цийкон спас его. И вообще вел себя совершенно не так, как ожидаешь от повелителей моря. А если это очередной обман короля? Червич опять начал сжиматься, невольно ища защиту, и как-то совершенно беспомощно оглянулся. Кружево энергии лежало четким узором между ними, притягивая взор, и звало незавершенностью. Раймийен потянулся к нему, невольно положив руку на грудь аффы.

— Я могу подумать?

— Да, — глаза, полные сомнений, восхищения и примеси недавней близости вдруг протрезвели. — Если ты хочешь подумать, я же... — Цийкон втянул ноздрями воду и выдавил уже быстрыми пузырьками вверх. — Сколько хочешь... Ты такой красивый, — добавил он невпопад, понимая, что совершенно не заслуживает червича, которого сам же и украл. Другой аффа, любой аффа из семьи подойдет Мию больше...

Обычно бы Мий вскинулся от таких слов, но тут он только почувствовал, как кровь сильными потоками гуляет по телу, и почему-то в основном вдоль кожи и чешуи, вызывая еще не остывшие и выпуклые образы. Он опустил глаза. Стыдно-то как.

— Можно я у тебя в городе подумаю? Я не знаю, куда плыть и... — червич резко оборвал себя. Теперь подумают, что он напрашивается или нарочно так себя ведет — дразнит или провоцирует! Мий еще сжался и с тревогой посмотрел в глаза аффы.

Тот и сам явно сильно нервничал. Его переживания отражались в том, как плясали теперь кончики щупалец и как по-настоящему изменила цвет кожа — от синего до темно-фиолетового.

— Да, конечно, сколько угодно. У меня есть покои для гостей. Ты можешь там... пожить... сколько хочешь, сколько ТЫ ХОЧЕШЬ! — выделил Цийкон. — Айка тебе поможет. Она у меня немного сумасшедшая, но не злая рыбка.

Мий вдруг почувствовал неимоверное облегчение. Если король его и вправду там не достанет, то можно будет без проблем подумать, решить что делать дальше. А узор все манил плести еще дальше... Червич благодарно мазнул хвостом по телу аффы и вдруг, неожиданно для себя, прижался к нему.

А в ответ одно из щупалец плотнее обвилось вокруг молодого охотника. Именно так, обнимаясь и находясь в многочасовом контакте, аффа и его гость въехали в город, который сейчас был освещен утренним светом. Цийкон промчался по нескольким площадям и остановился у нового дома, который строил для будущих семей. Здесь были готовы не все комнаты, но покои, предназначенные как спальня уже покрывал узор камней и молодых кораллов.

— Вот, — констатировал аффа, открывая двери. — Здесь никто пока не живет. — Ты... располагайся... — он скользнул внутрь за Мием.

— Это все мне? — червич все больше разрывался между противоречивыми ощущениями и чувствами. Он судорожно сжал пальцы, стараясь ничего не показать, и старательно напоминая, что он охотник, что он может сам уже принимать решения, и вообще... Что вообще было непонятно, просто вообще.

— Ты просил тебе дать возможность жить так, как хочется. В городе безопасно. И тут много червичей. Ты сможешь общаться и поймешь, что я не лгу, — пожал плечами аффа. — Располагайся. Я позову к тебе Айку, она покажет, что и как... Я... — еще больше смущение, — пойду, да?

— А ты где живешь? — не выдержал Мий и подплыл поближе.

— Живу там, чуть дальше — в больших галереях. — Цийкон очень хотел вновь обнять червича, продолжить игру. Но опасался, что и так слишком ведет себя нагло.

Раймийен висел, сжав руки, свернув хвост в спираль, и смотрел огромными черными глазами на аффу.

— А... — разум червича чуть дрогнул. — А меня пропустят, если я приду? В гости? — он слегка порозовел от накативших эмоций, но ставший испуганным взгляд не отвел.

— Конечно, — аффа моргнул. — Я скажу воинам, что ты можешь приплыть. И... — уже тише, — я тебя буду ждать. Очень ждать, — Цийкон потянулся к молодому охотнику, которого выкрал у самого Ктулху, которого должен, обязан оберегать, потому что... Цийкон пытался определить свои чувства. Раньше с Гнейтта он дружил, вместе с ним учился быть сильным и решительным, с ним узнал, как обольщать айл... Охотился, ввязывался во всякие авантюры. А теперь... Синие глаза засветились нежностью, щупальца коснулись хвоста Мия.

Раймийен судорожно вздрогнул, и вместо того, чтобы разорвать прикосновение, золотистым потоком скользнул вокруг аффы, завершая узор.

— Мне нужно отдохнуть, восстановиться, — червич не посмел больше прикоснуться к Цийкону. Сейчас действительно нужно разобраться с тем, что произошло, понять, осознать, принять свой выбор.

— Тогда я оставлю тебя... Здесь есть нора, отдыхай, — аффа отплыл к двери, напоследок полюбовавшись золотистым чудом, и в совершенно романтичном настроении покинул недостроенную галерею, чтобы отправиться домой. Сколько ни ругалась после Айка, которая чуть ли не хлестала своего господина красным хвостом по щупальцам, тот никак не реагировал. А только что-то напевал — про бури на самом дне океана, где солнцем расплескались волосы любви.

Айла в конце концов фыркнула и уплыла, получив приказ явится через час. Именно тогда ее ждал второй шок — рассказ про Раймийена. Бедная рыбка давилась возмущением, но вынуждена была отправиться к гостю, чтобы отнести тому угощение и подарки Цийкона.

Червич все это время лежал в норе и пытался погрузиться в сон. Во время сна образы подсознания показывали истинную подоплеку происходящего, его суть, только нужно было их правильно понять. Для Мия это было непросто, как и для всякого охотника, тем более, когда так сильно разогрета кровь и разум затмевается непростыми мыслями. Колебание воды донесло просьбу войти, и он с осторожностью выплыл из норы. Он не мог до конца поверить словам Цийкона о том, что король его не будет больше трогать, да и вряд ли король и его посланники стучались бы, но все-таки... Раймийен, приготовившись, застыл посреди комнаты.

Но в покои вплыла красная айла. Совсем еще юная, которая теперь ревниво разглядывала червича, поджимая пухлые алые губы. Ее гребень на голове стоял перпендикулярно, волосы вились кровавыми водорослями вокруг вытянувшегося недовольного личика.

— Цийкон сказал тебе очиститель принести и вот, — Айка поставила на пол большую емкость с угощением. — Это всякие вкусности... — глаза рыбки стали ярко-зелеными и возмущенными. — Это мой Цийкон, я с ним играю, — чуть ли не заплакала гостья.

Мий растерянно замер, не зная, что сказать. У них городе не было айл, он вообще не знал, как с ними правильно общаться, знал только, что айлы живут с аффами. И как теперь отвечать? Червич смущенно впитал ладонями яд с волос. Хорошо хоть он сразу, как только понял, что тело в полусне приготовилось защищаться всеми доступными способами, перевел железы в нерабочее положение.

— Играй, я же тебе не мешаю, — ответил Раймийен. В конце концов, он же еще ничего не решил и вообще... Червич вздохнул — похоже, слово "вообще" стало у него любимым за последние сутки. Понять бы еще что за вообще...

Айла насупилась, свела бровки и надула гордо губы, замахала хвостом, показывая, какая она красивая и вся из себя восхитительная. Поставила руки на крутые бедра.

— Да! Буду играть, — капризно сказала она, а потом вдруг улыбнулась и показала язык.

Мий остолбенел, напрочь перестав понимать, что происходит.

Айка тем временем решительно начала гонять по комнате, потому что в ее нраве было танцевать, одновременно приводить комнату в порядок и устанавливать очистители. Вот и теперь веселая рыбка, словно забыв обиды, растанцовывала по покоям, корчила рожицы и пела.

Червич сначала вертелся ужом, стараясь уследить за ней, а потом просто махнул рукой на все. Наверное, у них так принято. Он спустился к угощению — голод вдруг резкими спазмами дал о себе знать.

— Ты хочешь? — Мий обратился к Айке, показывая на еду.

— Да. Нет. Не знаю, — Айка пролетела мимо, потом села рядом и давай опять рожицы глупые корчить.

Червич автоматически судорожно прижал к себе емкость и уже с опаской посмотрел на айлу. Странная какая-то рыбка. Хотя, говорят, они почти все такие. Вот Вайла совсем не такая, хоть и рыбка. Мысль об айле короля вернули его от абстрактных размышлений к действительности. Раймийен принялся за еду. Быстро прикончив запасы, он попросил:

— Передай Цийкону мою благодарность.

— А ты откуда? — наглая Айка прыгала теперь на мху, используя тот, как подушку. Алыми всполохами поднималась и падала вниз, при этом смеясь и махая руками. — Откуда ты Цийкона знаешь? — рыбка при очередном взлете подплыла и теперь рассматривала Раймийена, как нечто уникальное. — Ой, а ты красивенький, — заметила она.

Мий слегка покраснел от смущения и растерянности. Он уже не знал, как отделаться от настырной айлы и ее вопросов, на которые лучше не отвечать. Впрямую попросить уйти, что ли? А то намеков рыбка судя по всему не понимает.

— Спасибо. Айка, я бы хотел остаться один.

— Ты грустишь, да? — айла сделала большие глаза. — Хочешь, я тебе буду петь колыбельные песенки, ты уснешь и проснешься совсем в другом настроении... — умоляющее личико было таким трогательно-призывным.

Червич еще больше смутился.

— Спасибо, я лучше побуду один, тебя, наверное, Цийкон ждет.

— Ладно, уплываю, — Айка вздохнула и исчезла в дверях с тяжелым вздохом.

И как только айла уплыла, отчаяние накрыло Мия с головой. Свернувшись в норе он с каким-то непонятным для себя остервенением вспоминал все, что с ним за последнее время случилось. Представлял, что ему бы сказали Старшие на его поведение и у короля, и после вызволения из плена аффой. Или похищения? При любых мыслях о Цийконе червич опять розовел и начинал ругать себя с удвоенной силой. Мысли метались от "лучше бы я сразу умер!" до "пока жив, можно все изменить" и "пока же ничего непоправимого не произошло". Вконец измотавшись бесплодными размышлениями, он провалился в сон с одним пожеланием: "К черным демонам бездны все!"

А во сне его постоянно тревожил и кружил сладостный вкус гормонов аффы, от которых становишься изумительно легким и хочется совершать безумства. Например, еще раз поцеловать своего такого восхитительного, синего аффу...

Тот тоже провалился почти сразу в сон после безумств ночи и долгого возвращения в город, распластался по огромной норе, вытянув щупальца и утопая в темно-зеленом мхе, как в перине. Через закрытые веки картинки произошедшего на берегу заставляли тело темнеть и плескаться неуправляемыми желаниями. Цийкон себя останавливал в порывах подняться и поплыть к Мию, чтобы обвить его и прижать к себе. Никогда еще аффа не испытывал столь сильного чувства. Он был с Гнейтта... Он многое тому позволял, но чтобы так... Чтобы его подпустили к себе...

Аффа вздохнул, выпуская пузырьки в воду. Нельзя напрашиваться на внимание. Если червич захочет, то сам изберет, что ему делать дальше.

19

Он был темен, он был жесток... Бог океана, которому открылась истина. Вернулся Путь. Вернулся, чтобы сказать, что любит, чтобы отнять Гнейтта. Постигла властителя пучин и другая беда. Исчез червич. Почти всю ночь прочесывали отряды дно, плавали над алой равниной с цветами. След растворился. Исчез... Утратил очертания.

Ктулху злился, ярился, поднимал бурю над океаном. И по утру на поверхности уже вздымались огромные волны. Но и тогда остался мрачен хозяин. который размышлял над тем, почему увайи вернули соперника. Почему позволили Гнейтту, который только вернулся ко двору, сплестись в одно с аффой, который никогда не обращал на него внимание.

Черный король восседал на троне, принимая вельможных афф из дальних городов. Черный король хмурил брови... Он уже несколько часов выслушивал доклады, но мыслями находился далеко. Прощупывал слои мыслей каждого входящего, гневался на любую мелочь, наказывал — жалил, если мысли хоть капельку измены. А когда отправился в собственные покои, то заполз в нору и там выпустил через тело весь гнев, какой только можно. Сгущалась тьма, и вот уже вода стала синей и мерцающей. Айлы внесли ужин для повелителя, а с ними пробрался маленький червич Пьер, которому не терпелось поглазеть на покои Ктулху поближе. Его за руку держала старшая рыбка, опасавшаяся гнева черного короля.

— Попросился к вам, — сказала, склоняя голову, когда Ктулху черным монстром выполз из норы и окинул слуг тяжелым взглядом.

Чувствовал он, что виновата Вайла в чем-то... чувствовал, но не спрашивал... Глаза остановились на Пьере.

— Выйдите все... — приказал бог океана и, когда двери закрылись, подозвал маленького золотящегося пленника.

Пьер уже не боялся короля, но сейчас Ктулху был таким сердитым и почти страшным... Червич подплыл поближе, похлопал глазами, потом тяжело вздохнул, горестно посмотрев на чуть надкусанный съедобный цветок в своей руке, и протянул его королю:

— На... Сладкий...

Тот принял угощение, чуть поклонившись освоившемуся червичу, а затем поманил к себе на руки.

— Не бойся, я не обижу тебя, — сказал как можно более ласково.

— Я не боюсь, — Пьер вдруг весело улыбнулся и, облетев вокруг короля золотистой молнией, ткнулся в него всем телом. — Ой, — маленький смешно сморщил нос и обнял Ктулху.

Червич действительно уже не боялся короля, более того, его тянуло к черному богу — он неосознанно искал источник энергии для развития, а король был единственным, кто мог дать нужное.

Темный король впервые за этот утомительный день улыбнулся. Доклады о беглеце не дали результатов. Аффы попрятались по норам и носа не показывали. Смелее всех оказалась только Вайла да этот смешной малыш.

Ктулху обнял Пьера и усадил на длинный черный хвост — этот образ бог океана принимал, если хотел поскорее избавиться от раздражения. Поцеловал маленького червича в макушку и позволил прижиматься, потому что иначе Пьеру будет недостаточно сил.

— Я соскучился по тебе, — сказал с нежностью. — Тебе нравится мой дворец? Ты уже не скучаешь по земле?

Пьер задумался. При слове земля всплывали какие-то смутные образы, которые малыш никак не мог распознать или охватить. Они ему чем-то смутно нравились, особенно танцы-музыка-движения. Но здесь танцевать намного лучше. И здесь так уютно. Долго думать у червича еще не получалось, поэтому очень быстро он ответил:

— Нравится, здесь интересно. Вайла такие пузырьки делает! — он с радостным урчанием закружился вокруг себя, вскинув руки вверх, перебирая пальцами, как будто ловил что-то невидимое. Золото чешуи сверкало яркими вспышками отраженными от мерцающего струями фонтана, находящегося почти в углу комнаты.

Этот неугомонный ребенок опять вынырнул из рук и начал носиться по комнате мимо богатой трапезы в темнеющей воде. Ктулху наблюдал за его танцем с удовольствием, постепенно успокаиваясь и даже начиная испытывать первый голод за весь долгий и яростный день. Бог океана попробовал первое блюдо из темных ракушек с какими-то тайными водорослями — вкус оказался отменным, затем вкусил алых кислых цветов. Глаза же продолжали следить за кружением золотого светлячка.

— А еще, — Пьер подлетел к королю, — тут есть такой красивый! Только грустный, — червич сосредоточенно нахмурился. — Вайла сказала, это потому что играть не хочет с тобой. А вы так красиво играли! — он завертелся вокруг Ктулху, потом вдруг остановился и опять забрался к нему на руки, обнимая. — Надо дать ему сладкого, тогда он будет играть с тобой! — продолжил малыш безапелляционно и потерся хвостом о хвост короля.

— Ты был у красивого? — сладкий поцелуй говорил о том, что Черный король не сердится. Пьер сам выдал информацию, которую не закрывал никакими слоями. Вайла! Ктулху потянулся мысленно к айле, нашел ее в коридорах... Послал злобный импульс. Ты предала меня? — спросил, скручивая невидимыми щупальцами. А сам продолжил гладить Пьера и ласкать. Пробегал пальцами по груди, по чувствительной зоне хвоста, под которой креп член.

— Был, — весело закивал головой червич, подаваясь на ласки короля. — Он такой весь красивый, почти как ты, только другой. И грустный. Я хотел ему дать сладкого, он не хочет, — вдруг недоуменно пожаловался Пьер. — Вот ты хочешь, — маленький снова обнял короля и счастливо уркнул, пытаясь обвить его хвостом.

— Хочу, очень... Обнимать тебя, целовать тебя... Моя радость, — Ктулху покрывал чудного золотистого поцелуями, как самый дорогой подарок. Прижал его к себе и начал кормить вкусностями с рук, продолжая удерживать Вайлу и тянуть слой за слоем воспоминания. Бедная рыбка вжалась в стену коридора. Ее трясло от ужаса, от того, что король проведает про встречи с другими аффами, про веселые игры... Она прятала образ Цийкона, но настойчивость бога могла сломать кого угодно.

Наконец рухнула первая стена, подтверждающая, что во дворец проник молодой принц. Цийкон! Безобразник и гуляка! Ктулху нежнее погладил Пьера. Что же, придется с тобой поговорить...

— Поплыли, маленький, спать, я тебя укачаю.

Тот лишь сонно кивнул — наступал очередной этап формирования разума и энергетических каналов и насытившийся энергией организм стремился уснуть, чтобы все прошло как можно легче. Червич схватился пальчиками за руку короля и поплыл с ним.

Теперь Пьер практически лежал на груди Ктулху, что-то урча во сне и поддрагивая хвостом. Во сне он был еще прекраснее. Нежное лицо расслабилось, волосы то и дело вспыхивали огнем.

Черный король и сам очень устал, а потому провалился в глубокий сон и очнулся лишь тогда, когда вода изменила цвет, став чуть голубой.

Поцеловав маленького в губы, бог океана переложил того на мох и тихо выбрался из норы, чтобы приготовиться к путешествию в город афф, где обитал Цийкон. Он достал из углубления серебристую массу, которая растеклась по телу и хвосту, скрывая темный, почти черный хвост, затянул на затылке черные волосы, поверх них нацепив серебристый шлем, и нырнул к нижнему выходу, который вел сразу в коридоры охраны, чтобы позвать дракона.

В океане еще чувствовались последствия бури. Вода текла быстрее, и сильный зверь мчался все быстрее над равниной и каньонами к сверкающему шару, в котором обитало несколько семей афф. В такой час вряд ли кто проснулся.

Ктулху дал знак дракону спрятаться за ближайшей скалой, а сам уже вскоре оказался внутри сферы — в зоне обитания Цийкона. Упустить Раймийена? Ну, посмотрим, сынишка. Вероломный наглец!

Черный король проплыл по первой галерее и оказался на центральной площади, где совсем юные рыбки уже раскладывали угощения. Те кланялись "червичу", предлагали свои дары, но ответа не получали. Ктулху прислушивался, принюхивался, выискивая след. Перебирал сознание многих обитателей... Ближе... Ближе...

Мий плыл на становящихся все более беспокойными волнах сна. Что-то бушевало вокруг, что-то меняло состояние червича, вытягивая его наверх. Инстинкты охотника кричали о надвигающейся опасности, пробуждая разум, готовясь защищаться.

Раймийен открыл глаза, вслушиваясь в колебание потоков. Идет кто-то сильный и недовольный. Король... Червич быстрой рыбкой вынырнул из дома и завертел головой: "Куда?" Со вчера он почти ничего не запомнил. А самое главное — к Цийкону или нет? Поверить, что король ничего не сделает, или не навлечь гнев на аффу? Куда?..

В это время глаза молодого аффы резко открылись. Он точно знал, кто пришел на его территорию. Он понимал, что цепочка привела короля сюда, а потому резко вылетел из своей спальни и дернул входную дверь. Адреналин зашкаливал в крови. Если Ктулху найдет Мия, если утвердит опять власть над собой...

Аффа понимал, что на этой территории еще может диктовать Ктулху условия, но червич не выбрал его, не произнес клятву верности.

Раймийен резко выдохнул и решил положиться на судьбу — умом он так и не смог принять решение. Он прикрыл глаза и отпустил инстинкты. Тело радостно откликнулось — охота! Медленно повернувшись вокруг оси, червич юркнул к галереям. Там было то, что нужно. Добыча.

Аффа все это время пытался запустить в воду побольше своих гормонов, запутать след Ктулху, он плыл навстречу запахам... Вновь и вновь заряжая воду своей энергетикой.

Червич двигался все быстрее — добыча все ближе, ближе... Обвить хвостом, чтобы не дать убежать, разряд и... Мий, очнувшись, открыл глаза.

— Цийкон? — в голосе были и удивление, и радость, и ужас, и смущение. — Я... Я вот... — залепетал молодой охотник. — Я ничего не успел сделать?

Аффа недоумевал. Он стремительно плыл по туннелю, когда Раймийен оказался в его руках, обвился вокруг хвостом да еще при этом ударил небольшим разрядом.

— Ничего, — Цийкон даже взбодрился от такого приема. — Хорошо, что ты приплыл, — он рванул к своим покоям с такой скоростью, что оставил шлейф пузырьков.

Уже в круглой комнате, когда закрыты двери изнутри, аффа тяжело отдышался.

Червич быстро огляделся, ища, на всякий случай, возможные укрытия, хотя и понимал, что это бесполезно.

— Цийкон, — Мий сцепил пальцы. — Там король, я чувствую. Я не знаю, как я рядом с тобой оказался, я лишь хотел спрятаться. Выпусти меня где-нибудь подальше отсюда, я дальше сам. Наверное... — он замер, осторожно вслушиваясь в потоки энергии. Волосы почти распрямились и казалось, будто они движутся — как танец экзотических ядовитых змей.

— Нет, — насупился аффа, как недовольный большой ребенок. — Это мой дом. Никто не имеет права заходить в мой дом без разрешения. Никто не смеет трогать червича, который меня выбрал. Я буду драться, если он попробует сюда войти и тебя забрать.

— Ты безумец! — Мий стремительно повернулся к Цийкону. — Нельзя драться с королем! Он же тебя убьет и все, ты не соперник богу! Я не могу так отплатить за твою доброту, — червич, как выпущенная пружина, кинулся к двери.

— Остановись, — аффа пошел наперерез, перекрыл двери. — Я тебе запрещаю. Я тебе не позволю. Я сам буду с ним говорить. Ты у меня дома... Нет.

— Цийкон, — Раймиен с отчаянием посмотрел на подарившему ему хоть чуть-чуть, но все-таки счастья — перед лицом реальной опасности встречи с Ктулху червич честно признался себе в этом. — Что я могу для тебя сделать? Чтобы ты не пострадал? Лучше выпусти меня. — Мий слегка дернулся, вспомнив сеть.

— Нет, не выпущу и не позволю тебя обижать, — насупился аффа. — Ты останешься тут, пока я не вернусь. И будешь ждать, хорошо?

— Цийкон! — червич дернул хвостом. — Если с тобой что-то случится, я себе в жизни никогда не прощу! Пожалуйста, — он подплыл почти вплотную и сплетенный узор начал слегка светиться. — Может, я как-то могу... — внезапно дверь задрожала от зова, и Мий, метнувшись в сторону, приготовился драться. Может, если постараться, он сейчас сумеет разозлить короля так, что тот забудет про аффу. Взмах головой — и волосы начинают наполняться ядом. Уже даже не охотник, воин, готовый защищать своего господина.

Аффа никак не ожидал, что увидит такого червича! Взбешенного, яростного, готового к атаке и убийству. Воспитанный Гнейтта умел скрывать свою ярость и эмоции и никогда не открывал ранящих игл на теле, разве что иногда кожа его становилась, как наждачка. Но тут...

Дверь резко отъехала в сторону и в комнату просто вышвырнули маленькую пойманную, видимо, в коридоре Айку. А следом вплыл Ктулху.

Цийкон стал расти от ярости, что в его спальню не только не постучались, а вообще посмели войти безо всякого разрешения... Секунда, и молодой аффа кинулся в атаку.

Мий на мгновение замер, оценив направление движения соперников, а потом повторил маневр аффы, только сверху — снизу и сбоку ему бы не дали добраться до короля щупальца аффы. Взгляд горел холодной решимостью — он помнил, как его укрощали, помнил, что почти весь его арсенал бесполезен, но хоть отвлечь и попытаться поранить Ктулху червич мог.

Бог океана не ожидал нападения. Он от гнева и сам забыл все правила, а теперь оказался в щупальцах собственного сына, который явно был настроен очень агрессивно. Отбивался от Цийкона, как от нерадивого подростка, стараясь не слишком сильно бить и ранить. Костюм вообще не позволял наносить какие-либо раны... Но тут еще эта золотая зараза ринулась в бой сверху и ударила в шлем ядовитыми волосами...

Мий удовлетворенно кинул взгляд на бороздки в шлеме, по которым яд должен попасть на тело Ктулху и попытался вцепиться зубами в шею короля и одновременно, скользя по нему телом, прорвать костюм шипами.

— Вы спятили что ли оба? — черный король отогнал нападавших подальше, но в разные концы комнаты, ловя каждого и сплетая черными щупальцами в неподвижные коконы. — Думаете, что справитесь со мной? Вот так идиоты! — Ктулху продолжал держать своих пленников на расстоянии. Аффа пытался хоть как-то ударить отца, а Мий и вовсе распалялся ядом и шипами.

— У вас два варианта — продолжить или подтвердить, что Раймийен дал клятву аффе... Айла, давал клятву этот червич, признавал ли Цийкона своим?

Красная рыбка, которая терла голову и сидела у колыбели, подняла испуганные глаза на повелителя океана.

— Давал, давал, давал, признаю! — Мий изо всех сил пытался вырваться из щупалец короля, дергаясь, пытаясь укусить, ударить — ну хоть что-нибудь сделать!

С другой стороны раздался нечленораздельный звук. Глаза Ктулху сместились на аффу.

— Значит, ты у меня украл? У меня? — зарычал он. — Значит, тебе он давал клятву? Подлец! — щупальца разжали, выпуская попавшуюся добычу, и бог океана исчез в дверях, напоследок обдав всех темной волной гормонов, полной ярости.

Раймийен растерянно замер — король уплыл? Просто взял и уплыл? А потом до него докатился последний подарок короля. Червич бешено вздернулся — по какому праву аффа не отпустил егоЈ да еще ввязался в драку с самим королем? Как можно быть таким неразумным? Он повернулся к Цийкону, чтобы сказать все, что думает по поводу случившегося, втянул воду, еще больше распаляя себя, и... Золотистой стрелой кинулся в дверь — аффа выглядел таким странным, ошарашенным, растерянным, что все желание выплескивать на него свой гнев куда-то пропало. Сам гнев не ушел, бродя тяжелыми пузырьками по телу.

Аффа все еще находился в некотором шоке и совсем не понимал, что произошло. Ктулху не здесь? Синие глаза уставились на разъяренного Раймийена, а тот исчез в двери. Все же хорошо...

Цийкон упал в мох и сидел так долго, пока его не начала расталкивать беспокойная Айка.

— Хозяин, ты это, ты меня не бросай...

Мий плыл по своему следу обратно в предложенную аффой комнату, продолжая ярится. С хвоста слетали небольшие разряды, распугивая проплывающих мимо. Он просто бурлил. Чуть больше дня знакомы, а смеет ему указывать, не пускать, обнимать... На этой мысли влетел в стену. Буквально. И остановился. Молодой червич беспомощно висел в воде, зачем-то щупая ракушки, росшие на задержавшей его безумное движение преграде. Волосы уже приобрели нормальный цвет, иглы втянулись. Быстрое бегство слегка очистило жабры от дурмана гормонов короля, а остаточную ярость убрала одна простая мысль. Он признал аффу своим. Не перед королем, перед собой. Раймийен в отчаянии ударил рукой о стену, порезавшись об острые края ракушек, и зло заурчал. Теперь думай — не думай, бесполезно. Он уже как-то сумел принять решение, и оно было неправильным, безумным, сладким... Мий потрогал языком небо — сладким стал он сам. Значит, тело окончательно приняло аффу. Червич раздраженно дернул хвостом. Уже даже по всем правилам их города он должен вернуться. Вернуться туда, куда хочется. Что же он такой неправильный? Всю жизнь старался поступать так, как нужно, быть таким, как нужно, готовился к своей судьбе, к тому, что будет принадлежать всему роду, а не своим желаниям. А в результате — фактически одно соитие (на этой мысли Мий порозовел) с аффой, и все. Все, к чему он готовился, стало ненужным. Кто он теперь? Раймийен с отчаянием оглянулся в сторону покоев Цийкона. Кто? С королем все было понятно, король сам все сказал. А с аффой... В голове набатом билась одна мысль, вдалбливаемая с детства: "Аффы коварны". Даже если коварны, то все равно поздно... В состоянии полной безнадежности Раймийен поплыл обратно. Туда, куда хотелось...

Все это время аффа потирал пораненное черным королем тело. В воде тонкими струйками еще текла его синяя кровь, а айла слизывала ее с ранок, чтобы быстрее заживали и уговаривала Цийкона прийти в себя. Тот не желал. Он видел, как разозлился Мий, которого вынудили произнести клятву, и теперь очень расстроился.

Аффа вообще быстро расстраивался. Быстро возбуждался, быстро ярился и успокаивался. По меркам подводного мира, он был еще слишком молод, чтобы считаться самостоятельным, но добился всего именно сам.

— Он обиделся, — сказал Айке. — Я не хотел его клятв. Пусть обратно забирает. Чего он? А?

Айка пожала круглыми плечиками, на которых чешуя была особенно алой.

— Глупый, — сказала с улыбкой. — Все пройдет.

В этот момент совершенно несчастный Мий вплыл в комнату к Цийкону и растерянно замер, не зная с чего начать.

— Я... — червич замолчал, рассматривая аффу. — Тебе больно? — невольно вырвался вопрос.

— Ему больно. Мой маленький, — Айка погладила аффу по голове. — Я тебя буду лечить, а потом я тебе станцую смешной танец рыбок... Вот чтобы ты улыбнулся. — Пышная грудь прижалась к плечу Цийкона. А тот смотрел на Мия.

— Нормально, — улыбнулся во весь рот, показывая зубы. — Завтра пройдет уже. Ну, ты забудь про клятву... Это не по-настоящему. Так что ты до сих пор мой гость.

— Нет, — Мий вздохнул, глядя вниз, на узор из водорослей, застилавших пол. — Я не могу. — Он опять сцепил руки. — Я не могу.

Аффа непонимающе закрутил головой... Задергался... Удивленно и неуверенно, как мальчишка.

Червич еще раз вздохнул, подплыл к аффе и лег рядом, обвив его хвостом. Осторожно коснулся пальцами живота Цийкона.

Взволнованная Айка смутилась и стала пунцовой, а затем вылетела из комнаты. Она тоже громко и ревниво хлопнула хвостом где-то в темном коридоре.

Аффа позволял Мию гладить себя и обнимать и смущался еще больше. Его охватывало неописуемое чувство — влюбленность.

Раймийен потерянным ребенком обнял аффу покрепче. Врага рода червичей, который стал так близок. Или не врага?.. Интересно, к чему же его готовили, из-за чего ограничивали в знаниях? Не может же быть, что Старейшие не знали про настоящую судьбу пойманных сородичей. Точно должны знать — они же иногда говорят с океаном, а след остается в любом случае. И посмотреть на праздник он выбрался, фактически нарушив обещание. Стыдно, некрасиво, но так манили песни. Мий потерся щекой о своего аффу. Кончиком хвоста провел по спине, продолжая печально удивляться, когда он успел выбрать. И даже узор сплести.

Цийкон тоже обхватил Мия руками и щупальцами. Его грело неописуемое волшебное тепло, которое распространялось по телу чудодейственным эфиром, звездопадом, сиянием.

— Почему ты не можешь? — спросил аффа. — Ты ведь так злился, что сюда попал. Ты ведь можешь домой вернуться. Я тебе помогу... Только сейчас там цветы — шипы у них такие... не очень приятные. Но если постараться, то вполне можно добраться до расщелины, — он замолчал, понимая, что на самом деле не хочет, чтобы червич уплывал, но не мог ничего с этим поделать.

Мий прикрыл глаза — сейчас придется вслух признаться в самом постыдном поступке в жизни. Судорожно втянул воду, пропитанную его аффой. Голову опять начало кружить от близости. Червич решительно открыл блестящие золотистыми точками глаза и твердо посмотрел на Цийкона:

— Я тебя выбрал.

Цийкон не поверил произнесенным словам. Глаза червича — яркие и честные, обжигали душу.

— Меня? — аффа чуть рот не открыл от изумления. — Меня? — он счастливо заулыбался. — А я... я тебя... — щупальца нежно пробежали по золотому хвосту.

Мий смутился и порозовел, но взгляд не отвел. Признание принесло облегчение, освободив от убивающего отчаяния. Теперь все, теперь новая семья. Странная печаль оставалась, но она скорее согревала, чем подавляла. Он потянулся поцелуем к Цийкону.

А тот нежно притянул молодого червича к себе. Золотистое тело пахло лучше всего на свете. В синих щупальцах зашевелились присоски, которые хотели ласкать Мия и заставлять его тело испытывать удовольствие.

Аффа проник пальцами в золотистые волосы на затылке. Губами пробежал по линии рта червича.

Раймийен отвечал на ласку с гибкостью угря — хвост обвивался вокруг аффы, слегка терся, дразнил, самым кончиком слегка щекотал щупальца. Руками скользил по восхитительным гребням на голове, прижимаясь как можно ближе. Чешуя постепенно становилась прозрачно-розовой.

Теперь Цийкон, что происходившее недавно не сон, который ему пригрезился после долины с волшебными потоками. Червич здесь, он настоящий. Аффа поцеловал Мия с осторожностью и тут же сорвался на страсть. Да, и раньше тело охватывало желание, но теперь происходило нечто за гранью понимания.

Червич засветился. Напор аффы будил какие-то древние инстинкты, охватывало желание подчиниться полностью, отдаться. Раз уж признал... Да... Волосы поднимались медленным облаком, открывая потоки, вплетаясь в них. Раймийен продолжал целоваться с Цийконом, жарко вплавляясь в него. Тело червича встраивалось в энергию окружающего мира, становилось проводником. Мий чуть откинулся. Он опять странно-отрешенно улыбался, пребывая не совсем в тварном мире.

— Признаю тебя своим господином, — еле слышный голос золотого червича прошелестел в разуме аффы.

— И я тебя, — губы в губы шепнул аффа. Его желание росло огромной волной, накрывая разум опять вожделением. Тело требовало полного единения, ловило изменения Мия, ставшего таким нежным и хрупким на ощупь. Подхватив червича, Цийкон воспарил к норе и вскоре уже прижимал ко мху, покрывая все поцелуями, язык скользил по шее, вырисовывал плечи, обводил вокруг сосков.

Желания в червиче разгорались все ярче, все сильнее, поглощая своей жаждой, заставляя выгибаться под аффой, выставляться, открываться, чтобы все быстрее закончилось. Или продолжалось вечно. Маленькие дразнящие разряды потекли по рукам Мия, прижимающим к себе Цийкона, по хвосту, обвивающему его по талии и ниже. Хвост нырнул между щупалец, распаляя их еще больше.

Аффа каждым щупальцем пытался найти самые чувствительные места, присоски чуть вытягивали и отпускали кожу, ласкались, играли, манили в синеву. Нору заполнили гормоны. Цийкона уже вело от растущего в нем огромного зверюги, что нашел своего, единственного червича. Губы продолжали исследовать стройное тело, вылизывали живот и складку, которая приоткрылась, выпуская наружу розовую головку члена.

Мий начал чувствовать ужасную незавершенность. Он судорожно дернулся, пробежав волной чешуи и кожи по аффе. Светящиеся белым пальцы нежно легли на красные гребни, золотистые глаза заглянули темноту сапфиров.

— Цийкон... Нужно...

Тело бесстыдно прижималось.

Аффа и сам ощущал, что нужно. Но он не понимал, не знал, что именно и как, а от этого волновался и нетерпеливо рычал. Вжал червича в мох, оплетая того... Одно щупальце проникло в заднюю складку и толкнулось внутрь.

— Еще, — прошептал Мий, — не отрывая рук и взгляда. Он как будто тонул в Цийконе, погружаясь в сладостную и горьковатую пучину. Плыл все быстрее и быстрее, стремясь к какой-то ему неведомой цели. — Еще, — тело выгибалось, пропуская все глубже.

Аффе срывало голову от желания червича. Дрожь сладкой истомой прокатывала по спине, пульсируя в члене. Тот желал сам попасть в узкое, пульсирующее, зовущее его тело. Он резко развернул Мия к себе спиной, чтобы чуть наклонить вперед и взять нежданный дар океана.

Раймийен сладостно заурчал. Сила и напор выбранного им самим аффы были волшебны, в отличие от внешне таких же действий короля, которые вызывали только отторжение. С Цийконом было все наоборот — его хотелось принимать полностью, целиком, всего. И дальше, дальше строить узор. Яркие ручейки энергии потекли сквозь тело червича, наполняя его жаром и жаждой, перетекали в аффу, делая соединения все более стабильными, постоянными. Урчание Мия становилось все жалобнее и просительнее.

И аффа отвечал — двигался все глубже, раздвигал себе все новое пространство, утопая во всплесках. Пульсирующих огнях, которые исходили от Мия и пронзали остротой и сладостью мышцы. Глубже, еще немного — Цийкон вошел до основания, зарычал, прикусил ушко червича. Начал целовать его плечи.

Раймийен вздрагивал всем телом, подавался на аффу, хвост сумасшедше метался, распрямляясь, свиваясь кольцами, дрожащей волной метаясь между щупалец.

— Еще, еще, еще, — сквозь плач и урчание.

— Да, хочу... тебя... всего... — задыхался аффа. Он подмял Мия под себя, податливое тело поддавалось, открывалось, умоляло. Член выходил наполовину и яростно входил до основания, и так много-много раз.

Червичу было сладко и больно от атак аффы, от сильного течения энергии, которая уже непрерывным потом шла через него и его господина, разрывая, перекраивая каналы, сразу же формируя новые. Пузырьки боли и наслаждения разрывались по всеми телу, заставляя его мелко дрожать, вскрикивать, плакать, умолять. Хвост он уже поджал под себя, чтобы выгибаться как можно сильнее. Бело-золотистый свет затоплял нору.

В пляске энергии и волнах воды аффа забыл себя, соединившись в одно с самым прекрасным существом, которое открыло ему океан во всей его красоте. Глубокое подсознание позволяло расширять его и аффам, открывать неведомые пучины, древнюю воду, прежние жизни, смотреть на себя через призму смены столетий и даже тысячелетий...

Другие воды, другие течения... А сейчас — бьющееся в экстазе тело червича— возлюбленного Мия.

Внезапно Раймийен распрямился, как пружина, плотно прижавшись спиной, хвостом к аффе, вытянувшись, как струна, зашептал:

— Все, все, все... Сейчас, — и резко вздрогнул, закричав от невыносимой боли и накрывшего затем оргазма — новые каналы окончательно установились.

Урчание затопило слух аффы. Звездный дождь пролился по телу. А потом настало расслабление, и они оба оказались во мху в сплетенном состоянии. Цийкон не мог и не желал пока отпускать Мия, целовал его в затылок, в шею и плечи, постепенно выходя из тела.

Червич все еще слабо вздрагивал от каждого прикосновения — настолько все было чувствительно, замечательно, прямо как в сказках, которые рассказывали ему в детстве. Только там не было грозных повелителей моря, с одним из которых он связал уже не только жизнь. Раймийен благодарно заурчал, извиваясь всем телом по своему господину.

— Мий, я... так тебя... — Цийкон не мог словами передать, что именно чувствовал, но открыл сознание, где рисовал подводные цветы, разноцветных рыб и голубовато-зеленые долины, полные света. — Ты как море... — прошептал нежно.

Червич провернулся в щупальцах и с безграничным удивлением взглянул на аффу. Ему еще никогда не говорили такого, и не делили сознание так. Как-то все было по-другому, чем с сородичами, как...

— Я в сказке, только ты почему-то не чудовище, от которого нужно спасать брата, — он опять потянулся губами к Цийкону, проводя руками вдоль гребней, завораживающих своей совершенной формой.

— Не могу поверить, что это со мной происходит. Я никогда ни с кем так близок не был, — синь в глазах чуть посветлела, от поглаживаний жабры открывались быстрее, а губы Мия — мягкие, гладкие, прохладные — расслабляли каждую мышцу. — У тебя есть брат? — удивился аффа, приходя в себя.

Червич почему-то смутился.

— Есть. Старший. Он меня все время считал несмышленышем. Это он мне сказки рассказывал, пока меня Старейшие к себе не взяли. Я тогда представлял, что когда вырасту, спасу его от, — Мий опять замешкался. — В общем, спасу. И он станет считать меня взрослым и равным себе.

— А мои братья все скрытные и никогда не общаются нигде, кроме семей, а еще они любят прихватить, что не следует. Айку два раза вот воровали, но она обратно приплывает. Такая глупая. Ей там всякие богатства, а она — сюда, — Цийкон потемнел от того, что болтает глупости, и обнял своего золотистого возлюбленного.

— Она тебя тоже любит, — пробормотал Мий на грани сознания, нежась в щупальцах аффы и проваливаясь в ленивые волны сна. Такого же волшебного, как и его избранник.

Аффа уснул почти сразу за червичем. Нервы, короткая схватка с Ктулху и его отступление, близость, как на первой волне на рассвете, выключили аффу. И голос золотого Раймийена он слышал уже сквозь туман видений.

20

Важным гостем прибыл начальник охраны в покои Тайлэ. Это был крупный аффа, с пятнадцатью щупальцами, в темных защитных пластинах, сделанных из непробиваемых панцирей. Он вошел после приглашения в покои молодого фаворита Ктулху, как тот его уже называл в кругах, близких к престолу, оглядел круглую залу для приемов, украшенную синими круглыми камнями и золотистым янтарем, где посередине бил источник, распространявший по всему периметру золотистый оттенок и устроился на одном из сидений, вкрученном изящным качающимся цветком у отлогой стены.

Тина очень смущалась — сам Фассах пожаловали к ним. Сам помощник черного короля. Молоденькая айла рванула в спальню к хозяину, но теперь не врывалась, потому что... вода говорила, что сейчас там Гнейтта. Серебристый так и не вышел... Ему не позволяют. Странно...

— Господин, — Тина тихонечко позвала, чуть заглядывая внутрь. Здесь царила полутьма, как и вчера. Значит, еще играют. — К вам пришли, хозяин.

Тайлэ открыл глаза. Последние несколько дней он почти не спал, пребывая во время отдыха на грани между сном и реальностью. Он ждал. Пути реальностей странно менялись, надвигалось что-то очень нехорошее. И связано это было и с ним, и с его ангелом, и с Ктулху. Пришло время? Да, пришло. Аффа втянул в себя воду, выясняя, кто находится в его покоях. Пора.

Он тихо выскользнул из норы, чтобы не потревожить след Гнейтта.

— Одежду, — слышимость на грани мерцания воды. Когда темно-синий костюм оплел все тело, Тайлэ появился перед гостем.

— Приветствую высокородного, — спокойствие и безмятежность разливались в воде, высвечивая грани будущего.

Фассах поднялся со своего места, поправил одежду и чуть кивнул. Он даже заскучать не успел, как увидел... того, кто считался мертвым давным-давно. Любовник Ктулху. Изменник, который влюбил в себя Гнейтта. Живой и невредимый. Здесь.

— Благодарю за радушный прием, за теплую встречу, — аффа разглядывал собеседника, щупальца его едва шевелились, ловя медленный поток и ощупывая воду, напоенную хозяином дома. — Я прислан с приглашением от Черного короля. Завтра вас и вашего червича ждут на охоту.

Тайлэ не изменился в лице. Ожидаемое началось.

— Благодарю короля за приглашение. Оно принято.

— Завтра, на зеленой воде, вас будут вдвоем ждать в церемониальном зале, где соберутся все приглашенные, — Фассах старательно растянул губы в улыбку. — Его величество не любит опозданий. Будьте готовы к быстрым скачкам, мы охотимся на диких мустангов. И это небезопасно.

Тайлэ спокойно смотрел на начальника охраны, постепенно выпроваживая его, поднимая уровень страха в комнате.

— Приглашение принято.

Фассах учтиво поклонился и выплыл в открывшиеся двери, а в них влетела Тина, ожидавшая распоряжений. Она смотрела на аффу чуть испуганно. Опять гневается.

— До завтрашнего утра меня не будет. Подготовь все к охоте на мустангов, — после этих слов Тайлэ вернулся к себе в комнату. Нужно запутать след. Аффа с самого своего возвращения понял, что Ктулху не оставит их в покое. Двойного отказа он не простит.

Глаза смотрели вверх, но не видели ни ракушек, ни сияющих камней, украшавших потолок. Он видел след любимого. Открывающий Путь не может его закрыть. Зато может открыть другие, которые спрячут тот, по которому ушел его ангел. Нельзя, чтобы Гнейтта достался Ктулху, тем более сейчас, когда в червиче теплится новая жизнь.

Аффа взмахнул руками, открывая сотни зеркал вокруг. Взмах резко раскрытыми пальцами — и мир закружился тысячами осколков, в которых отражались кусочки реальности. Если присмотреться, можно было увидеть всех — короля, афф, айл. Всех, кроме червичей. Они не отражались в его зеркалах. Тайлэ удовлетворенно улыбался, перебирая реальности, смешивая их. Найти серебряного он сам сможет всегда — новую частичку разгорающейся реальности он сам зажег, он найдет свой огонек. Губы шептали, не переставая, благословляя, вознося хвалы единственному богу, который у него был. "Гнейтта..." Подбросить вверх осколки, запутать... Сейчас все чувствующие подводного мира будут испуганно ждать, пока безумие закончится. Все колебание воды. Всего одно — как много.

Тайлэ плел новые пути...

Конечно, Тайлэ мог прятать своего серебряного. Конечно, Ктулху ожидал, что он не явится на великую охоту со своим червичем, презрев приказ. Но в тот бурный для океана день, когда вода стала темна и опасна, не всякий мог разглядеть за темным шлемом блеска глаз великого подводного бога, что оглядывал свой отряд, слушая, как даются первые распоряжения по охоте.

Вперед плыли разведчики, проверявшие место обитание диких мустангов. Их черные гривы вились синью, их зубы могли прокусить нежданных охотников. А непокорность была сродни бушующему океану.

Далее выдвигалась первая линия охотников, которая уже начинала загонять намеченных морских коней. И лишь потом — сам король и его свита. И, конечно же, в первой линии оказались Тайлэ и Цийкон, да еще с десяток всадников, что сейчас с нетерпением ждали сигнала старта и бесконечный каньон с десятками пещер и системой лабиринтов.

Цийкон сидел на коне напряженный и не смотрел в сторону бывшего двуногого. Закрывался щитом ауры и молчал, в то время как остальные кричали и поднимали воинственно вверх свое оружие, напоминавшее огромные белые копья, что переливались серебром и лазурью.

Тайлэ внешне бесстрастно оглядывал окрестности. Да, он был охотником, по был жив — лучшим, но никогда не растворялся в этой жизненно необходимой забаве. Даже будучи вместе с Ктулху, который мог кого угодно заставить потерять голову в желании победить. Не убить — это было неинтересно чистым аффам. Гонка и победа, и совершенно необязательно на охоте, хотя именно там проще всего открывалась суть повелителей моря.

И открывающий пути исследовал поле будущей битвы. Предстояло драться со своим богом, которому раньше отдавалось все, и которому сейчас нельзя было доверять. Вокруг напряженно, тонким тревожным воем, звенели зеркала пространств, готовые помочь. Гнейтта сделал ему великий подарок, показав ожерелье миров червичей. Теперь Тайлэ мог сделать намного больше, чем раньше, и Ктулху этого не знал. Открывать новые пути будущего, отправлять неугодных по гиблым дорогам жизни — да, это первый аффа умел всегда. Сейчас же ему были подвластны и тварные пути мира. Это должно помочь.

Взгляд скользнул к богу. Который когда-то, до предательства, составлял целый мир.

Зеркала жалобно звякнули, почти хрустнув. Началось. А в самой глубине сознания Тайлэ горела серебром тонкая нить — путь к любимому, ради которого сейчас будет сделано все. Даже непоправимое.

Почти сразу же раздался утробный звук, льющийся из труб, закрученных в длинные белые спирали. И воины сорвались со своих мест вперед, ныряя вниз, в синь бездны. Над головой Цийкона загорелся яркий свет, позволявший видеть извилистые коридоры, в которых чувствовался страх загнанных и испуганных мустангов, готовых к атаке.

Молодой аффа сразу свернул в один из самых широких, основных, стремясь держаться с остальными охотниками, но те все ударяли и ударяли по бокам морских коней, точно стремились обогнать самого морского черта.

Вспышки. Король, глядящий поверх своих воинов, сидящий на огромном драконе. Взгляд суровый и невозмутимый. Сердце сжалось. Если они найдут Раймиена. Вспышки. Двуногий странен и слишком напряжен. Вспышки. Это будет опасная охота, возможно, последняя.

Тайлэ начал отставать от основной группы охотников, а потом и вовсе притормозил коня, беспокойно втягивая воду и пытаясь понять, что происходит. Гормоны ярости и бешенства затмевали почти все, но за ними чувствовалась вязь еще чего-то. Червичи? Или кто-то еще? Или что-то... Аффа нашел глазами Ктулху. И вдруг улыбнулся ему, как раньше, до того, как во дворце появился Гнейтта, до того, своей смерти. Внешность, конечно, уже другая — от человека Иххоря, но ведь это только низшие улыбаются верхними покровами. Тайлэ улыбался и дразнил бога энергией серебряного, которую он уже отдавал Черному Королю, и которая никогда ему не достанется от самого червича.

Но почти сразу же дракон Ктулху ушел в бездну, вниз лабиринта. А впереди словно послышался храп и тихое предупреждающее ржание. Алые глаза сверкали на Тайлэ, позади дребезжала опасность. Мустанги. Они приближались и окружали. Нельзя было медлить, нельзя останавливаться.

Слышался откуда-то сбоку зов погонщиков, что травили животных к центру расщелин, шум нарастал, сверху опускался водоворот, который не позволил бы сопернику уйти.

Аффа мог бы рвануть вниз, но оттуда внезапно вынырнул конь Цийкона, который нес за собой след страха. "На нас. Он на нас охотится", — донеслось до сознания Тайлэ.

Открывающий пути спокойно улыбнулся — как и ожидалось. Грани мира медленно раскрывались. Показать путь к серебряному было нельзя, поэтому оставался только один выбор — Ктулху. Он должен контролировать пространство, чтобы не допустить бегства, но это и приведет прямо к нему. Золотая сеть на приближающемся аффе позволяла отправить Цийкона к его червичу. Было удивительно, как им удалось так быстро установить связь на уровне потоков, но это был шанс остаться в живых тому, кто когда-то позволил не умереть человечку.

— Думай о своем червиче, о вашей связи.

Цийкон пытался думать. Трубили рога. Пути сплетались в воронки. Бешеным потоком воды наседала опасность. Кони неслись навстречу. Их черные гривы взметались, словно кострища чумы, их алые глаза горели яростно. Два всадника в центре должны были умереть от погони. От случайности.

Молодой аффа смотрел в глаза Тайлэ, пытаясь найти связь. Тонкую струну, что звенела между ним и Миеем. Его любовь, его слабость и его сила.

Кони мчались. Их тени уже возникали со всех сторон, как монстры. Внизу распахнул сверкающие крылья дракон. Пасть его открылась, готовая изрыгнуть пламя. Верхний поток приближался, как ловушка пресса, что раздавит и уничтожит уже навсегда.

Ктулху готовился к возможному бегству... Готовился и тянул смерть за все нити, приближая охотников и мустангов со всех сторон. А стены лабиринта вокруг дрожали от сопротивления.

А Тайлэ смотрел на Цийкона глазами Игоря, ненавистью Игоря, сожалением Игоря. Перебирал нити своим спокойствием и растворением в мире и понимал, что не сможет отправить молодого аффу в безопасное место. Соединение между Цийконом и его червичем не доплетено. Неизвестно, кто из них совершил ошибку, но можно было только привести сюда червича, отправить аффу к его возлюбленному было невозможно. Оставалось одно.

— Не сопротивляйся, — Тайлэ все больше погружался в сознание Цийкона, давя вспышки разума. Нужно было сделать так, чтобы их приняли за одно. Щупальца скользнули, притягивая, опутывая, впиваясь жалами. Нужно было торопиться — еще несколько секунд, и все будет кончено. Нельзя было торопиться — молодой аффа мог лишиться разума. Нужна задержка... В воде оказалось огромное количество гормонов страха — отпугнуть зверей, и, если получится, повернуть их к загонщикам. Звон зеркал реальности...

Цийкон был воином. Молодым, горячим и глупым. Все слышали про Тайлэ. Все знали, что его любил сам Черный Король, но уничтожил за то, что непокорный забрал любимого червича, выкрав у того сердце.

Тайлэ никого не любил. Тайлэ открывал двери смерти и убивал. Идеальный убийца в руках стихии Ктулху. Идеальный любовник, чья голова полетела из-за серебряного света.

И светом этим... Цийкону стало плохо. Светом оказался его лучший друг, его Гнейтта. Аффа не увидел — почувствовал каждую ниточку, когда в него впились щупальцы. Голубые глаза недавнего человека, проникшего в водный мир, растворились в бурной воде... Сливались звуки труб... Близкое дыхание смерти.

Остался лишь поцелуй тел, становившихся одним. А затем наступил мрак. Именно тогда воронка достигла края скал и потянула Тайлэ вниз, а из-за поворота появились огромные черные мустанги, готовые разорвать каждого на своем пути.

21

Открывающий пути падал, тянул за собой Цийкона. И хладнокровно ждал. Зеркала звенели все сильнее. Еще миг — и реальность взорвалась ранящими осколками, раздирающими физическое тело на части, чтобы сложить потом в нужном месте. Так нужно, нужно разъятие, нужна боль — по-другому не пройти, другие возможности перекрыты. Немногие могли решиться на такое — слишком велика была вероятность потерять себя. Вверху ярились от страха мустанги, повернув против друг друга и охотников, вода кипела от битвы, крови, гнева, желания жить. Тайлэ разбивал себя и вместе с собой Цийкона. Собраться потом поможет яркая звезда в сознании. "Гнейтта..."

Черные глаза, серебряные волосы, серебряное тело, чистая душа... Любимый... Тайлэ вынырнул из небытия и открыл глаза, встретив яростный взгляд Ктулху. За спиной возник Цийкон.

— Повелитель, — шелест пространств стремящегося уйти от насилия мира... Все слои разума закрыты от проникновения бога. Прозрачность стен встает на место.

— Смеешь перечить мне, — казалось, ото всюду сейчас смотрит великий монстр океана, вся его сила, все его лица. Уничтожить сознание мог Черный король за долю секунды. И не было от него спасения в этом узком коридоре, где каждое зеркало он сам.

"Я здесь", — тихий шепот Гнейтта издалека. — "Иди же, не бойся" — все ближе.

Серебряный ангел всегда говорил, что важно глубинное, сокрытое от обычного взгляда. Червичи плели миры. Червичи создавали жизнь и материю. "Любимый мой", — губы целуют лицо Тайлэ словно наяву.

Еще темнее становятся смерти Ктулху и разрывают возможности убежать.

"Не бойся", — улыбка проступает морскими цветами на теле аффы.

— Повелитель, — спокойствие царит во взгляде Открывающего. Он не может умереть, чтобы сейчас не сделал Ктулху, ведь Тайлэ возродится всегда, возможно в другом виде, но будет существовать. Желанием и жаждой любимого, необходимого. — Миры не могут без Пути.

— Ты... — черные щели сузились... — Тебя я любил всегда. Тебе поверял свои тайны... Украл! Самое ценное. Как посмел ты... Ты, открывающий? Ты, рожденный от моего щупальца... — Ктулху рычал, вспоминая каждое мгновение договора с увайи.

— Повелитель, — движение навстречу. Страха нет, есть только жизнь. Зарожденная и рождающаяся. — Верность — это путь. Его я выбрал. Сейчас он разрушен. Любовь — это тоже путь. Его не выбирают, он сам выбирает, и с него не уйти. Я его не выбирал. Я не могу его открыть. Я был избран. Я буду идти до конца, — громкий звук рушащихся стен мешал говорить, заставлял морщиться, закрываться. — Позволишь ли ты выбрать путь верности?

— Верность? — когти черного короля были велики. Слишком велики теперь, он приблизился к Тайлэ, не боясь, что тот воспользуется и попытается убить. — Увайи хотели меня уничтожить — ТОБОЙ! Тебя я учил всему. Тебе доверял. И любовь свою... Ты... — Ктулху зашипел разъяренно, а по поверхности океана пошла грандиозная волна к южным берегам.

— Повелитель, — Открывающий положил руку на грудь Ктулху. В голове появилась отстраненная мысль — как много ему дал серебряный. Раньше бы он никогда не посмел бы так себя вести, не смог бы оставаться спокойным, не мог так тонко чувствовать мир. Раньше он не жил, существовал. — Позволь мне. Допусти в круг. — Пальцы слегка дрогнули.

— Ты желаешь попасть в круг... — черные потоки кружили теперь вокруг двух афф, соединенных в одно. Вода становилось то зеленой, то алой, то синей, словно грозовой. Вода — она умеет менять цвета не потому, что в нее добавляют краски, а потому, что она — живое существо... — Увайи хотят тоже пустить тебя в круг. А ты слишком опасен, открывающий двери. — Ктулху коснулся серебра света, что шел потоком через его любовника.

— Повелитель, — глаза в глаза, голубизна грозовеет и тянет синеву. Пальцы Тайлэ невесомо чертят узоры на коже бога. Спирали, треугольники, рваные линии. Они остаются, как будто нанесены не мягкими прикосновениями, а острыми неровными краями ракушек. Раны с рваными краями, которые тут же заполняются белым светом. — Тебе это нужно, но сам ты не сможешь взять. Я буду давать. Прими или потеряешь все.

— Я был тебе отцом, я был тебе учителем... — Алая вода опасностью сигнализировала и приманивала хищников. Где-то за гранью разговора мустанги втянули кровь в трепещущие ноздри, а здесь Цийкон почувствовал, как становится свидетелем давнего противостояния.

Черный король сжигал сознание сотен тысяч существ одним движением щупалец.

Но теперь чудовище любовно гладило лицо наказанного некогда Тайлэ, смотрело неотрывно в грозу любовника, как в личную пропасть. Они так давно знали друг друга, чтобы теперь столкнуться опять. Значит ли это, что повелитель ведал про двуногого? Или увайи спрятали того, кто способен открывать Путь?

— Был... — эхом откликнулся первый аффа. Пальцы продолжали рваный танец, меняющий реальность. — Когда-то... На мне не было вины. Ты убил меня. Я теперь другой. — Просто слова, просто утверждения. Нет ни горечи, ни боли, страха. Слова, вплетающиеся в новую реальность, в новый путь, открывающие и закрепляющие. В новый лабиринт чувств, сомнений, метаний. — Прими.

Щупальца обняли Тайлэ.

— Я могу убить. Ты вернешься. Я прогоню, ты все равно возвратишься... — Черный Король поцеловал Тайлэ, впуская в себя без остатка, как в самый центр водной стихии.

Цийкона отбросило в сторону, и яркий свет ударил во все стороны, на мгновение лишая материальности каменный лабиринт.

"Путь принят!" Звенят и плавятся зеркала реальностей, на миг мешая все, чтобы вернуть мир на место — таким же, но измененным. Серебряная паутина опутывает все и вся, вспыхивает и тут же тает, впитываясь в сущности, в плоть реальности, делая их еще доступнее, позволяя менять движением щупальца. Возможности почти без границ, способность почти бога.

Тайлэ принял новый Путь.

И изменился сам. И вся вода, что была черна от гнева и крови вдруг посветлела. А поцелуй уже не нес злобы — лишь мягкость...

— Я с тобой, — губы прошлись по лицу. Но даже через закрытые веки можно было ощутить, что рядом уже не Ктулху, а серебром переливающийся ангел, который так волновался и ждал.

— Гнейтта, — руки обнимали любимого, щупальца обвивали и ласкали, губы дарили нежность и радость. И всего одно слово, которое включало в себя всю вселенную, все миры, все настоящее и будущее. — Гнейтта...

— Мне было страшно, — волосы червича над головой серебрились. — Ты мог погибнуть. Ктулху жаден. Ты обещал ему так много, — гибкое тело прижалось к аффе. — Если бы ты не вернулся, я бы сошел с ума.

— Много? — тихое веселье пробудилось в теле Тайлэ, унося образ спокойствия и прощения. — Нет, это не много. Главное — ты будешь в безопасности. Он принял новый путь, он не посмеет тронуть тебя. Слишком дорого обойдется отречение от выбранного даже богу. Слишком.

Тела опять слились в поцелуе в единое целое. Но они и так были едины — две половины новой зародившейся сущности, способной изменить веками устоявшийся мир.

Гнейтта льнул к темному телу аффы, увлекая за собой в светлый мох на дне чаши из белого камня. Это было самое дальнее его место в подсознании, где вода казалась прозрачнее слезы, а наверху поблескивало солнце мечтаний. Девственный мир, куда прячут самое дорогое.

— Ты веришь ему? — спросил тихо червич, а в черных глазах его появилось беспокойство.

— Нет. Я верю в воздаяние. Пока король не придумает, как избежать расплаты, он не посмеет, — ласковая вода убаюкивала, звала забыться, раствориться в неге, от желанного опять кружило голову и мир. — Он придумает. Он отдаст кого-нибудь или что-нибудь, как жертву, как искупление, но будет уже поздно.

Голубые глаза опять становились прозрачными синими сапфирами от близости червича, от его терпко-сладкого вкуса.

Гнейтта продвигался медленно пальчиками по позвоночнику аффы, не стремясь его завести, а в том трепете от близости, как будто боялся, что Тайлэ увидит его сейчас как-то иначе. Ведь здесь червич не мог утаить ничего, даже своих страхов и сомнений. В мире, которого на самом деле не существует, в чаше чувств их теперь оказалось двое.

— Лишь бы нам не было поздно с тобой, — сказал и опустил голову.

— Не будет, — аффа бережно прижал к себе единственного, даря своей уверенностью. — Я не допущу. Тебя не найдут. А если что вдруг и случиться, я всегда сумею тебя предупредить. Увайи тебе помогут, пока я буду разбираться, — Тайлэ ласково скользнул щупальцами вдоль светящихся изнутри молочным светом чешуек. — А ты будешь меня охранять. Ты мой ангел-хранитель, был всегда и будешь.

— Да, буду... С тобой ничего не страшно, — образ внезапно стал таять, сменяясь темнотой воды и черными внимательными глазами Ктулху, что прервал поцелуй, всматриваясь в обескураженное лицо того, кого создал сам, чтобы раскрыть пути и вернуть силу энергии океана.

— Даже теперь ты думаешь о нем, — сказал черный король мрачно. — Как и я, ты болен его серебром, его светом.

Тайлэ мог бы сказать многое. Он мог бы сказать, что влюбился уже будучи человеком. Что он не болен — он одарен светом чистейшего. Что даже если бы Гнейтта его не выбрал, он бы все равно был бы одарен одним из самых прекрасных путей на свете — нести любовь. Что именно черная, изъедающая душу и сердце болезнь привела короля к потере и червича, и первого аффы. Он бы сказать еще многое, но не стал. Все его образы воспринимались бы только как насмешка, как попытка уязвить или унизить.

Нельзя богу быть таким — сила и ярость воды и разумов, которую с начала веков поддерживал Ктулху, гасли, сменяясь мрачным разложением основ. И даже после всего, что Черный король сделал, даже яростно защищая свое, Тайлэ понимал, что нужно сделать.

— Повелитель, — последний мазок на груди, завершающий белый узор. Легкий толчок — и новый путь Ктулху открыт. Открывающий бесстрастно смотрел на рушащиеся зеркала, уводящие в неведомый лабиринт. Пусть их никто не видит, но и избежать также никто не может. Король либо опять станет богом Океана, либо умрет, либо умрут все. Три выбора, три возможности. И Тайлэ знал, что отдаст всего себя, чтобы осуществилась первая возможность. Чтобы Гнейтта выжил.

— Уходи, предатель, — Ктулху оттолкнул того, с кем делился всем в начале времен, кто вел его войска к победе и строил вместе с ним материю. Огромный дракон взревел и выпустил вверх столп пламени, заставляя ринуться в разные стороны мустангов и рыцарей.

Темным богом стихии взвился вверх всадник по имени буря, оставляя в живых и Цийкона, и Тайлэ. А следом за ним потянулся хвост синей воды, в котором путались лучшие дикие кони, коих себе заберет повелитель подводного мира.

"Я приду", — Открывающий провожал сходящего с ума повелителя надеждой и смертью. В самой глубине разума выкристализовалась крамольная мысль — путь верности не подразумевает полное подчинение и веру на слово и всем действиям. А значит... Значит смерть может быть открыта для любого, кроме серебряного.

— Почему Ктулху хотел убить тебя? — Тайлэ повернулся к молодому аффе.

Цийкон все еще не мог прийти в себя. То, что он недавно видел, не входило ни в какие рамки. Подводный мир — столь разнообразный и величественный в своем многообразии, красках, формах, — предстал перед аффой совсем иным, когда он оказался в круге вместе с двумя древними существами, одно из которых до последнего защищало его. И хотя раньше Цийкон боялся рассказов о Тайлэ и даже не любил его, но теперь... после того странного спасения двуногого с земли и его превращения, после того, как жизнь оказалась вне опасности, не мог не поблагодарить и не выразить приязни, которую совсем недавно испытывал к человеку по имени Иххорь.

— Из-за Раймийена, — синие глаза смотрели на собеседника, а видели то, как мустанги скачут со всех сторон, а потом распадаются на пузырьки воздуха. Как вдруг Ктулху вспыхивает темным пламенем, в центре которого серебрится странное свечение.

— Раймийен? А ты при чем? — Тайлэ искренне удивился. Про золотого охотника он знал только то, что Ктулху опять пытается приручить уже сбегавшего и непокорного червича. И Открывающего немного беспокоило то, что он не смог отследить, куда исчез Ктулху. Но путь не сломлен — это главное.

— Все произошло случайно... Я хотел посмотреть. Ктулху стянул червича сетью. Почти убил, — Цийкон очень нервничал, боясь за судьбу юного возлюбленного. — Мий выбрал меня...

— Червич выбрал за несколько дней? — Тайлэ судорожно проверил зеркала пространств. Похоже, дело еще хуже обстоит, чем он предполагал. Безумие короля нарастало слишком быстро, и мир начал защищаться, создавая пары. Если его с Гнейттом можно было еще как-то объяснить, то Цийкон с Раймийеном не вписывались ни в какие правила. Даже на гормональном уровне у них не могла за такое время создаться пара, не то что на потоках. Открывающий потянулся к молодому аффе: — Ты почему не доплел единение?

Цийкон смутился этому вопросу. Он и сам не знал почему... то есть понимал, что все может быть слишком рано, что червич его пожалел, что... Молодой аффа сомневался в себе, как подросток, впервые влюбившийся.

— Все так быстро произошло, — фыркнул недовольно. — Он может ошибаться.

— Червич? — Тайлэ казалось, что он не может еще больше удивиться, но ошибся. Может. Но это не помешало ему опять приникнуть к Цийкону, всмотреться в него, попробовать проследить нить. — Червичи не могут ошибаться — их ведут не эмоции, не гормоны, не желания — потоки. Вы бы не смогли тогда соединиться. Незавершенное плетение легко разорвать, — щупальце, проверяя связь, скользнуло по гребню глупого юнца, которому непонятно почему выпала такая честь — золотой червич. И который может его потерять. — Где он сейчас?

— Я спрятал его в алой долине. Он сам предложил. Там предки... его родня. Никто не решится идти против цветов, несущих смерть. — Цийкон все больше нервничал, чувствуя, что за словами Тайлэ скрывается нечто большее, чем объяснение их близости с Раймиеном. — Ты думаешь, Ктулху почувствовал... — став фиолетовыми, глаза выдали ужас. — Король направился туда?

— Плетение пока цело, но я не могу привести сюда Раймийена. На охоте мог, — Тайлэ поморщился — нарастал гул океана, выкручивая нервы и больно ударяя по сенсорам. — Нужно уходить. Сейчас будет извержение. Сначала ко мне, потом ты будешь показывать мне червича.

Тайлэ толкнул грань, падая в черный водоворот, обжигающий холодом. Это было плохо. Ктулху мешал потоки океана, оставляя только за собой право идти по каналам. Открывающий не понимал зачем, но они должны были успеть. Щупальца коконом окрутили Цийкона. Глаза Тайлэ, казавшиеся в этом мире яркими осколками неба, терзали синие:

— Думай!

— Не могу, — гулом слышался теперь голос аффы среди поднимавшихся вверх скал. Зарождающийся океан ярился пастью самого Черного короля, который рвал в клочья сердце из-за своей любви. Но другое, юное, что билось в груди Цийкона, умоляло найти Раймийена, тянулось к нему с болью. Если найдут, если только найдут... убьют без жалости, без права возродиться.

Охотник крепче вцепился в щупальце Тайлэ, видя, как где-то далеко подземный огонь заставляет воду озаряться болью и отчаянием. И подчинился старшему брату, следуя за ним по неизведанному пути.

Не было ни времени, ни пространства, только безумство жизнетворной крови мира. Тайлэ двигался по золотой паутинке, тонкой, но крепкой. Безумие жизни, безумие мира, безумие пространства, безумие любви, безумие единения. И каждое движение — нарастание безумия. Остановишься на миг — задавит, попадаешь между жерновами пространства и времени — разотрет в пыль. Пока жива путеводная нить — они будут целы. Безумие пропустит безумие. Щупальца легко отводили в стороны ярящиеся и ластящиеся потоки, плели из них подмогу, прокладывали дорогу. "Спасибо тебе, серебряный мой..."

Руки, еще помнящие рисунок путь на груди бога, отворяют очередную грань. Цветы. Даже цветы изменяются, чувствуя потрясение основ — наливаются все больше красным, стебли розовеют закатом над океаном.

— Куда теперь?

— Туда, — Цийкон ринулся вперед над двигающимся ковром, что пытался стрельнуть в аффу ядом и парализовать. Это напоминало петляние между стрел, что взлетали вверх и падали обратно по новой траектории, рискуя постоянно задеть глупца. Но молодой аффа был ловок и быстр и скоро оказался у края пещер. Именно тогда из-за скалы вынырнул дракон Ктулху, явно ожидавший прибытия парочки беглецов. За ним еще один и еще... Реальности бурного океана множили послушных королю чудовищ.

— Взять их! — послышалось из ниоткуда.

Тайлэ замер. Губы растянула улыбка. "Повелитель..." Ктулху точно услышит. Отрывающий протянул руки и коснулся граней. А теперь и почувствует. Пальцы погружаются в зеркала, тянут их на себя. Открыть путь нельзя, но можно же сузить его. Игорь яростно вцепился в грань. Боль по пальцам. Боль по сплетенному пути. Боль королю.

— Повелитель...

Океан взревел и ударил, сметая алые цветы, как будто срезал вены и капилляры. Алый яд потек к щупальцам древнего аффы.

Драконы ударили пламенем, сжигая до черноты белые камни. А в голове у Тайлэ раздался крик червичей.

— Я уничтожу весь древний город. Отдай Гнейтта.

Боль... Тайлэ прикрыл глаза... Боль...

— Ты же знаешь — мне все равно.

Пальцы дергают за серебряную паутину, вплавившуюся в реальность, двигают, перестраивают. Плавные движения завораживают, заставляют, подчиняют. Тяжело. Никого из червичей вокруг. Аромат тлена. Боль...

— Я иду, повелитель.

Пальцы бьют зеркала, выстилая путь убивающим серебром. Руки тянутся вперед. Ктулху... Ложатся на знакомую грудь. На выправленный узор.

— Что ты хочешь?

Он жаден в своих желания — бог, что родился из энергии Увайи. Их темный сын... их страдание и их погибель.

— Знаешь. Спрятал... отвел взгляд... пытался, чтобы забыл. Он пласты наслаивает. Множество миров в бусинки превращает, рассыпает жемчуг... Мне предназначался.

Ктулху был спокоен. Ближе, чем в круг не войти изгнаннику.

— Я лишу тебя разума, Тайлэ. Где Гнейтта?

— Ты его потеряешь навсегда. Я не знаю, где он. Уничтожь мой разум — и потеряется все, — рука скользит по рисунку. — Что тебя манит, великий? Что на самом деле?

— Ты манил меня всегда, мой единственный Тайлэ. Ты был моей тьмой. Теперь я тебя потерял. И Гнейтта — потерял! Мне холодно. Остынет мир. Остынет вода... — черная вода проступила на обгоревших камнях, как смола.

— Огонь не приходит извне. Ты ярость мира, и всегда останешься ею. Твои потери мнимы. Ты не Гнейтта хотел, когда убивал меня. Ты себя проверить хотел, — образ Тайлэ плыл и менялся. Волосы стремительно росли, становясь похожими на белые водоросли смерти, что могут задушить, стоит только коснуться. Кожа потемнела до угольного антрацита. Глаза, уже синие, теряли блеск, превращаясь в непрозрачные пластинки драгоценного камня. Пальцы, скользят, правят, добавляют света. — Разочарован?

— Убийца, — Ктулху ненавидел увайи, что создали ему ученика. Много тысячелетий назад их связывали пути, которыми наполнялись миры. На каждом отрезке — жемчужинка нового мира. Они использовали червичей. И убивали их, не вспоминая. Год за годом, пока материя не закрепилась. Теперь вернули древние того, кому отдал Черный король часть себя. И круг пел и манил открыться.

Где-то в отдалении, за гранью скал шевельнулся раненный Цийкон, узревший драконов и огонь, но выживший, потому что нырнул в расщелину. Он задрожал. Опять. Два монстра переплетаются щупальцами в непонятной борьбе...

— Мий, — позвал тихо и поплыл над черной долиной, под которой лежал старый город-лабиринт.

А Тайлэ холодно улыбался своему богу. Он чувствовал, что молодой аффа выжил, но в тот момент это было неважно. Если Раймийен не умер, он в безопасности. И Открывающий обязательно узнает, почему эту парочку связала судьба. Должна быть причина. Они должны вместе уметь что-то такое, что позволит миру защититься.

И Тайлэ улыбался.

— Ты же хотел вернуть меня истинным. Раз не удалось убедить себя, что я тебе не нужен.

Щека коснулась щеки. Это было не просто прикосновение — молния, открывающая казалось бы давно похороненное.

— Я все помню.

Все — это действительно все. И Тайлэ не собирался ничего забывать.

— Не забываешь? — щупальца скручивались в жгуты вокруг тела. Ктулху ждал удара. — Хочешь меня убедить, что еще будешь открывать пути для меня, для нас? Ты любишь его... Ты не любил его тогда, печаль моих ночей. А теперь... Ты думаешь, что я поверю?

Темно-синее пятно над долиной все еще кричало жалобно, призывая золотого червича. Цийкон чуть ли не плакал, и до двух противоборствующих сторон доносились его стоны отчаяния.

— Тогда? Тогда я никого не любил, тебя тоже, — сапфиры глаз становились все более тусклыми. — Сейчас люблю, и в этом смысл моей жизни. И именно поэтому я сделаю все, чтобы ты жил, чтобы ты был. Кроме одного — Гнейтта не отдам, — Тайлэ пытался не двигаться, но если Цийкон не исчезнет, придется еще больше разозлить Ктулху. Неужели этот молодой безумец не чувствует, что его червич не здесь? Связь же не разорвана.

— Бытие — это то, что создают они... Червичи... Мы здесь, чтобы был порядок. Нанизывать бусы на ниточки. Они не понимают этого. Ты любишь? Ты... — Ктулху не верил, проверял, проникал цепкими отростками силы в Тайлэ и читал его серебряную страсть. Увайи нашли... сумели... их надежды, разрушенные и пустые, вдруг обрели полновесность. — Ради чего я должен жить теперь? — усмешка, граничащая с безумием.

— Ради себя. Стоит жить только ради себя, — первый аффа потянулся к своему королю. И что, что руками двинуть нельзя? Движения лишь иллюзия. Зеркала везде... — Повелитель, — лицом к лицу, взгляд отражает то, чем стал великий бог, — ты должен жить. Ты суть.

Суть. Смысл. Слово...

— Есть идея, что поглощает мир в бездну, Тайлэ. Год от года она сильнее жизни на этой планете. Год за годом все ближе к пропасти, — он поцеловал в щеку аффу. — Я дарую вам право быть вместе. Но если путь оборвется, наступит ничто, как и предупреждали увайи. Зайди в круг.

Ярко вспыхнула черная долина, поднимая со дна лабиринты на одно мгновение и переворачивая плотину вверх дном. Дома, площади, улицы...

Открывающий глянул себе под ноги. Змеи волос стремительно опадали, возвращая ему столь странный, но уже привычный вид. Змеились, растворяясь в мире, вплетались в окружающее, впитывались им.

— Повелитель, — Тайлэ склонился, протягивая вперед левую руку ладонью вверх. Вытянутые пальцы чуть вздрогнули. Ожидание и напряженный звон зеркал, которые отражали другие жемчужины жизни.

Ктулху никогда не открывал сердца. Но теперь его суть стала нитями. И рисунками на ладони аффы. Миг, чтобы узреть всю картину бытия и вновь оказаться на дне океана.

Вернулись цветы. Вернулась голубая вода. Исчез только черный король.

— Мий, — плачущий Цийкон сидел теперь на одной из скал и жевал какую-то неизвестно найденную гадость. — Мий, вернись...

Тайлэ смотрел на ладонь. Новый виток. Теперь можно не просто открывать пути. Переплетать их, объединять. Ожерелье должно расти, оно не должно замкнуться. "Гнейтта..."

Открывающий поднял голову. Грани мирно стояли на местах, незыблемо, как им и положено. Надолго ли? Скорее всего — нет. Черный король выбрал путь, но сможет ли пройти до конца? Стать собой настоящим непросто...

— Цийкон! — Тайлэ переместился к молодому аффе. Открывающий казался равнодушным ко всему, как и раньше, до смерти. — Плети связь. Я проведу.

Тот посинел лишь сильнее. Горечь чувствовалась в воде вокруг.

— Наверняка, убили... Драконы... Ты видел же, что здесь происходило. Это не иллюзии, — становясь подростком, аффа не мог контролировать эмоции, а переживания делали его растерянным ребенком. — Я ни разу не плел, — признался он и опустил глаза.

— Плети, иначе больше не увидишь, — раздался абсолютно бесчувственный голос Открывающего. Если Цийкон сейчас не сможет собраться и позвать Мия, их пару придется разрушить. — Плети, — щупальца скользнули по телу молодого аффы, впиваясь жалами, обвивая жадно и требовательно.

Это оказалось больно. Обида ударила в мозг. Одно дело игры, а другое — делать то, чего никогда и не пробовал. Но Раймийен — золотистое чудо, которое так хочется обнимать... Щупальца шевельнулись, как только в голове четко сформировался образ червича.

И Цийкон последовал за своим ведением, словно приближал того. Беспокойство еще гнездилось в области сердца. Ведь именно здесь должен был прятаться Мий от мести Черного короля. "Где ты? Я иду..." — аффа нарисовал свой первый рисунок в жизни, неловкую и смешную ниточку, похожую на его первую любовь.

— Червичи — это потоки, обретшие жизнь и плоть, — мерная речь Тайлэ вплеталась в видение Цийкона. — Они дают нам возможность жить, возможность единения с миром. Раймийен — поток, который принял тебя. И основа потока — волосы. Ты не завершил узор, не завершил построенное выбравшим тебя. Плети его волосы. Зови.

Да, аффе хотелось заплетать в косички золотистые пряди, добавлять туда маленькие перламутровые ракушки и алые цветы, и еще ниточки жемчуга. Он любил Мия. Он хотел видеть его и ощущать. Чтобы никто на свете никогда не обижал больше хрупкого червича. "Иди ко мне".

Тайлэ смотрел на преображающегося Цийкона, на его плетение, на его зов. Это было правильно. После первой атаки Ктулху Открывающий чуть изменил пути всех диких червичей, спрятав их в смещении города. С червичами, которые сами могли образовывать пространства, это было легко. И сейчас все выжившие уже вернулись к себе домой, но Раймийена среди них не было — узор уводил куда-то дальше. Тайлэ мог бы пройти к золотому червичу сам или привезти его, но если аффа сейчас не завершит узор, толку не будет. Убийца ждал. Внешность опять менялась бурным потоком, чувствуя приближение чего-то странного.

Легкий удар пальцами по грани — и около них появился Раймийен, мягко упав безжизненным листком на мох около камня. Чешуя была очень бледная, почти прозрачная, в теле почти не было энергии. Червич был без сознания.

Цийкон бросился к золотому. Живой ли? Что с ним? Щупальца оплетали безжизненный хвост, тело отдавало, дышало за Мия, чувствовало вместе с ним. Неужели ударная волна дошла до маленькой пещерки? Образ боли был алым. Молодой аффа взвыл, прижимая к себе червича и гладя его с детской нежностью.

— Я здесь... С тобой, — губы целовали бледное лицо, энергия вливалась в золото волос. По тонким струйкам. По каналам. — Мий, не покидай меня.

— Живой, — Тайлэ склонился к червичу, не касаясь. Нельзя вмешиваться в контакт объединенной пары, можно им навредить, пока связи не до конца укрепились. — Кто-то выкачал из него силу.

Щупальца аккуратно перестраивали пространство, смещая их подальше от города червичей, от дворца, от жилища афф. Ктулху не проявлял себя, и это было легко сделать. Вокруг выросли белые скалы, изъеденные норами, а над головой сквозь толщу воды можно было увидеть яркую луну. Они оказались почти у поверхности.

— Будем говорить здесь.

Тусклые черно-синие бляшки глаз Тайлэ казались неживыми.

В этот момент Раймийен открыл глаза и первое, что он увидел, было обеспокоенное и расстроенное лицо Цийкона. Горькая слеза растворилась в воде и червич бессловесно потянулся руками к аффе.

— Ты живой, — синие руки обхватили золото, сливаясь в один большой морской цветок. Щупальца заскользили по хвосту, успокаивая, поглаживая Мия. Цийкон даже не заметил перемен и посмотрел на Тайлэ лишь когда уверился, что его червич постепенно приходит в себя. — Выкачали? — синие глаза прищурились. — Мия хотели убить. Только Ктулху желал смерти. О чем тут говорить. Он ненавидит червичей. Использует их... Тише, успокойся, — судорога прошла по тонкому телу Раймийена, которого Цийкон наполнял своей силой.

Мий прижимался к своему избраннику и старался не плакать и терпеть боль. Он думал, что все, связь будет вскоре разорвана, что он больше не увидит Цийкона, а тот нашел, пришел, спас. Как в сказке. Руки судорожно цеплялись за любимого — еще чуть-чуть, а дальше он сам сможет, сам, а пока все в мире было как в песчаной взвеси, которая заглушает и зрение, и мысли, забивает жабры и не дает дышать.

— Нет, — шелест голоса Тайлэ как превращение камня в песок. — Ктулху нужны червичи, он их не ненавидит, и не станет просто так мучить. Он их использует. Мы все их используем, — Открывающий скользнул антрацитовой тенью ближе, вглядываясь в пару. — Чем больше червичей, тем больше энергии, тем сильнее аффа. Используем, пока не влюбимся, а это запрещено. Это карается богом. Ты хоть раз видел влюбленного аффу? — безжизненный взгляд Тайлэ повернулся к Цийкону.

Тот нахмурился.

— Я больше, чем люблю, — сказал твердо. — Мий для меня... — его голос, что лился силой мысли под синью океана, под звездным чистым небом, дрогнул. — Я раньше никогда это не чувствовал. Бог должен меня был покарать. Не Раймийена. Он здесь ни при чем. Но Ктулху хотел сделать больно обоим. Порвать нас, разделить... — он замолчал. Слишком порывистый, темпераментный, от нежных поглаживаний червича, угомонился и услышал наконец то, что говорит теперь ледяной древний монстр. — Что ты хочешь всем этим сказать?

— Король не знает, что ты любишь. Если бы знал, то была бы не охота, а казнь. Ты должен завершить узор. Не сейчас, чуть позже. Завершившие узор могут просить помощи увайи. Зачавшие получат ее всегда, — голос все сыпался и сыпался камешками, выстраивая стену, которая будет хранить двух молодых безумцев. Тайлэ выдавал тайны. Они не скажут никому, не посмеют, раз уж единение настало — нужно сохранить. Такой путь пропасть не должен. Было бы другое время — все решал бы бог, а теперь нужно подбирать каждую крупинку, что бросает мир своим неразумным сынам.

На последних словах Открывающего путь Раймийен вынырнул из боли к своему свету — к Цийкону. Объятия стали осмысленны, и наступило окончательное понимание того, что он не в бреду. Чужая, но такая родная энергия наполнило тело, и Мий смог уже сам включиться в поток, забирая тоненькой струей подпитку, даруемую Океаном жизни, и отдавая ее аффе.

— Сейчас слишком мало сил, — согласился Цийкон, встрепенулся только что родившимся морским коньком, который вдруг увидел впервые потоки воды и помчался им навстречу. О, эти знакомые ласкающие золотые пузырьки. Мий пришел в себя. — Любимый, — аффа потянулся целоваться, абсолютно отвлекаясь от менторского голоса. Губы червича волновали его гораздо сильнее науки.

Гладкий, с кожей, наполнившейся солнечным светом, избранник неразумного сына моря теперь был красивее восхода над океаном.

Тайлэ легким движением отправил себя вверх, ближе к небу. Пусть дети придут в себя. Над головой через прозрачную воду разноцветно переливались звезды. Сердце кольнуло воспоминание, как он обещал взять серебряного на берег с уверениями, что ему понравится. Древний убийца печально и светло улыбнулся — брать творца миров на берег. А ведь Гнейтту понравилось бы. Интересно, каким бы ангел стал на берегу? Тоже был бы наверняка красивым. Серебряным. Пальцы зарылись в волосы любимого, глаза видели небесную черноту взгляда любимого. Тайлэ, равнодушный, бесстрастный, не открывающийся до конца никому уже многие столетия, скучал по возлюбленному. Скучал до красноты в сердце.

Раймийен с Цийконом не заметили исчезновения перворожденного. Червич самозабвенно целовался, отдавая и перемешивая энергию, купаясь в потоке. Руки скользили по синему телу, по восхитительным гребням, перебирая все неровности, выпуклости, как будто рождая новую музыку жизни. Хвост дрожал мелкой дрожью. На что-то большее сил пока не было, хотя и хотелось свернуться кольцом, обвить золотистым росчерком и играть.

Пришла тишина. Рябь моря змеилась разноцветными всплесками. Сменялись черные и синие полосы ряби. Всегда в движении, вода несла жизнь изначально. И информация, хранившаяся в ней, по капле разносила в этот мир новую материю, которую создавали еще увайи. Их энергия теперь преобразовалась во множество существ только на этой планете, где давно позабыли о начале, где лишь иногда, влекомые тайной единения, тянутся к друг другу живые существа, чтобы соединиться в танце воды, из которой и состоят.

Но глубинные пласты сознания, доступные лишь червичам и частично аффам, остались во власти первого, кто смог преодолеть тонкую грань.

— Мий, люблю тебя, люблю, — Цийкон нежно целовал червича, боясь теперь, что гнев Ктулху уничтожит обоих. И радовался, что ему доступно теперь понять, что такое чувствовать.

— Ты пришел, — червич все тянулся и тянулся к аффе, стараясь дать ему все, что накопилось за прошедшие дни, показать, как он отчаянно скучал, как боялся, что они не увидятся больше. — Они хотели уничтожить узор, я не дал. Он правильный, полный, мне нужен только ты. — Губы искали ответ, золотые крапинки в переполненных радостью глазах вспыхивали и гасли, чтобы превратиться в свечение тела.

— Кто это был? Скажи мне, — Цийкон заплетал косички, которые становились все более странными, а потом распускались сами, чтобы нити вспыхивали новым, совершенно иным блеском. Их свечение пробивало даже синь пальцев, добавляя голубого оттенка. — Я не позволю никому нас разделить, — аффа увлек Мия к небольшой скале, под ее тень, как в спальню.

Червич подставлял волосы под мягкие движения Цийкона и розовел. Было настолько хорошо, что все прошедшее казалось злым сном, навеянным неизвестно кем. Как будто они и не расставались. Мий плавился в родных объятиях. Говорить ничего не хотелось, только спать — зря он сразу начал энергию распределять, да и дополнение узора хоть и давало укрепление связи, вытянуло силы. К тому же юный охотник несколько дней уже не ел, и его организм начал сдавать.

— Старейшины. Мой учитель, — Раймийен завозился в щупальцах аффы, стараясь прильнуть к нему как можно ближе. — Он был в ярости. Сказал, что я нарушил свое предназначение, что я теперь должен все вернуть обратно, если не хочу, чтобы меня всю жизнь использовали аффы, — червич почувствовал, что устроился так, как нужно, и с довольным урчанием обнял любимого. — Я посплю, — он стремительно проваливался в состояние между жизнью и не-жизнью, в свое сознание, открываясь все больше Цийкону.

Охотник обнял золотистого маленького возлюбленного, до глубины пораженный, насколько ненавидят их те, кто живет в старом городе. Он лег рядом с червичем и закрыл глаза. Перед Цийконом представали картины — великий Ктулху, который держит в каждом щупальце кротких червичей и вытягивает из них силы, чтобы вить нить миров. Червичи, которые собираются на войну, надевая сияющие доспехи и убивающие афф. А еще аффа видел конец земли, когда та сгорает в огне энергии.

— Даже если мы погибнем, даже тогда я буду только с тобой, — сонно пробормотал аффа, закрывая золотого от посторонних взглядов. Он не представлял теперь, как вернется в город, где каждый почувствует их близость.

Тайлэ осторожно опустился рядом с заснувшими детьми океана. Жемчужина оказалась без изъяна. Открывающий потянулся к Раймийену — захотелось получше рассмотреть оружие, которое готовили червичи против Ктулху. Глупцы. Конец щупальца нежно коснулся волос Мия. Бог не мог не почуять силу и предназначение. Золотой бы влюбился в Черного короля, если бы его приготовили до конца. Повелитель любит таких — гордых, непокорных, и океан уже давно рассказал старейшинам, как Ктулху их укрощает. Наставник золотого использовал бы при обучении те же методы, и бедный малыш сразу бы попался в сети. Рожденный аффа был бы по возможностям близок к королю, но не к богу. Глупцы. Никакого ослабления силы предвечного не было бы. Щупальце ласково зарылось в блестящие волосы. Но мир взбунтовался — и так достаточно безумия. И к червичу привело того, кто смог бы стать настоящим возлюбленным, и как ни удивительно стал им. Теперь нужно понять, на что эти дети способны.

Дети же просто отдавались тому естественному состоянию, которое постигает после волнений, страха, поиска и ожиданий. Они уткнулись в друг друга и видели общие видения, в которых строили свой маленький счастливый мирок. Где не нашлось место темной воде и где они могли крепнуть.

Во сне Цийкон беспокойно завозился, щупальцем словно отгоняя подальше Тайлэ. Только одному можно касаться говорил этот жест.

Древний убийца склонился чуть ниже. Белые волосы мазнули по сплетенным телам, хищно пробегая по беззащитным телам. Тайлэ холодно улыбнулся, проведя рукой вокруг головы, как будто обрезая волосы. Те тут же опали бесформенными нитями на спящих и принялись быстро опутывать их, вплетаясь в тела, погружаясь в них и буквально через колебание воды все прекратилось. Юный аффа и его червич выглядели как обычно с одним исключением — плетение энергии стало выглядеть белым. Пропал блеск истинного единения, на поверхности осталась только гормональная связь с проблескивающим подчинением червича. Непрозрачные, бесстрастные глаза оглядели картину, которая будет открываться видящим. Кто сказал, что пути нельзя изменять для плетений? Тайлэ взглянул на горящий узор на ладони. Половина дела сделана. Щупальца потянулись к Цийкону, скользнули вдоль гребней. Открывающий звал обоих к себе, они должны показать общий мир.

Но молодой охотник сопротивлялся такому внедрению и закрывал своего избранника. Ему даже во сне не нравилось чье-то еще присутствие. Грани его разума становились острыми, а миры — темными. Раймийен не должен пострадать — никогда больше.

Он бы и дальше защищал, если бы золотой сам не позволил себе открыть путь. В тонкий мир. Чуть дальше, чем можно позволить. Но и теперь Цийкон держал червича крепко, как будто собирался сплести вокруг него кокон.

Тайлэ склонялся к детям, которые, возможно, хранили путь к будущему. Непрозрачный взгляд тонул в открывшемся. Общий мир, общие желания. Страсть, защита. Дальше. Осыпается мелким бисером первая грань. Дальше. Зачем? Кристаллами вторая... Открывающий падал все стремительнее. Где? Зачем их свели? Неужели только для того, чтобы Раймийен не достался богу? Беспорядочные камни третьей грани. Щупальца нежно двигают червича и аффу. "Целуйтесь", — шорох предвечного желания.

Губы аффы нежно коснулись Мия. Молнии. Они пронизали воду. Делая сильным золотого, даря ему новую силу и страсть, новые возможности. Цийкон любовно потянулся пройтись языком по шее червича, и тот засветился ярче солнышка, давая воде все больше тепла.

Тайлэ склонялся все ближе, почти ласкаясь к обоим. Быстрой капелью опадали грани, разбиваясь крупными ракушками будущего. Еще, вперед... Впереди свет, впереди счастье, впереди судьба... Впереди предназначение... Розовый перламутр переплетается с синим, объединяется, создает новую жизнь. Новое начало, новое поколение, новый вид...

Древнейший постепенно выныривал из увиденного пути, складывая искрящиеся потоки дороги. Не потревожить, не изменить. Щупальца нежно прошлись по обнимающимся. Рано, пока рано. Нужно ждать, пока не созреют. И защищать. Оставить здесь или отправить к Цийкону?

Белый узор на руке болезненно запульсировал, как будто хотел изменить, склонить. Непрозрачные глаза равнодушно наблюдали за тщетными попытками.

— Цийкон, — поток холодной воды в сон аффы, поднимая его наверх, заставляя вынырнуть на поверхность, не просыпаясь. — Представляй свою нору.

Аффа во сне забормотал недовольно. На мгновение открыл глаза, чтобы через толщи воды увидеть длинный черный туннель. Его утягивало туда все сильнее, водоворот времени? Скорее, путь.

Почему ты помог, Тайлэ? Защищаешь нас, хотя мы были совсем недавно соперниками... Аффа обхватил червича и вновь погрузился в сон, в котором видел уютную нору в родном городе. Только там он сможет защищать Мия от любой опасности. Только там они откроют друг другу все пласты сознания.

Открывающий точным движением отправил детей океана к Цийкону. Спящие, в единении, хранимые в потоке Раймийеном, они через несколько мгновений окажутся там, где должны, там куда стремятся. Зеркала тонко пели. Как витые ракушки, предвещающие бурю. Тайлэ еще раз взглянул на звездное небо. Игорь всегда любил звезды, казалось, их мерцание зовет куда-то в неведомые дали, там, где лучше, там, где он должен быть. Смешно. Оказалось его место в противоположной стороне. Древнейший вздохнул — как человек, потерявший все и обретший все. Вода манила и звала в черноту дворца, укутанного яростью Ктулху. Внешность убийцы возвращалась, указывая дорогу.

22

Тайлэ-Открывающий путь смерти рухнул в свои покои, до сих пор хранящие вкус и запах Гнейтта.

В синей мгле личной спальни древнего аффы вода мерцала, словно и в ней плавали звезды. Поднималась вверх к норе, опускалась прохладой вниз. А наверху в самом дальней части норы лежал... червич, который не дышал и, кажется, впал в состояние сна. Он открыл глаза лишь тогда, когда присутствие Тайлэ стало ощутимым и когда тот взмыл вверх и загородил собой выход. Гнейтта выдохнул, глядя на аффу — тот был решителен. Он изменился опять. Сильно — за несколько часов охоты.

— Разрешение получено, — Открывающий бережно прижал к себе серебряного, обласкав и ласково обернув кольцами щупалец. — Ты ведь и сам почувствовал, — губы коснулись истинного света. — Только зря ты вернулся так быстро. Ктулху наверняка уже почувствовал твое присутствие, — руки утонули в волосах любимого, принося радость соприкосновения. — Я скучал.

— Все хорошо, я не боюсь гнева... — Гнейтта погладил Тайлэ по наростам. — Я боялся, что ты не справишься, что сорвешься, и тогда мы бы оба погибли. Без тебя я не смогу выносить дитя, — червич прижался к аффе и уткнулся в его плечо.

Умиротворение пробежало током по сущности Открывающего, раскрывая его для безупречного чуда. Чуда любви, чуда рождения. Безрассудство первого запечатления открыло путь, слепота и жажда обладания укрепили его, зрелость истинного чувства указала правильное направление.

— Что сказали увайи?

Гнейтта потерся о плечо щекой, пытаясь понять, что теперь чувствует.

— Что ребенок все исправит. Они говорили со мной через океан и утверждали, что Черный король простит, что примет, что все наладится, — губы поцеловали темную кожу. Серебряный свет разлился по норе. — Любимый мой... мне все равно... так страшно.

— Это хорошо, — кольца продолжали нежить Гнейтта. — Страх — он возбудит Ктулху, страх чуть откроет тебя, он покажет, что ты потерян. Ктулху поймет — ты не сможешь сменить путь. Убить дитя нельзя, даже он не сможет. Кого угодно — меня, даже тебя, но не сформированное дитя, уже получившее дар Океана. Я всегда буду рядом, — белые мертвые волосы мешались с серебряными, закрывая их обоих — хоть на колебание, но мир был только их.

Гнейтта в ответ лишь чуть кивнул, он верил Тайлэ безгранично и не хотел ни в чем перечить. Но волнение за дитя пересиливало все на свете. Слишком много тьмы вокруг, и Ктулху сердит.

— Я должен сам поговорить с ним, — шепнул белыми губами.

Открывающий смотрел на любимого. Символы на руке наливались силой и светом червича, такого мягкого и такого решительного. Единственного. Указывали, мягко толкали. Ладони скользнули по бокам ангела, остановившись напротив зародившегося сияния.

— Иди, — негромкий перезвон колокольчиков, еле колеблющихся волной, вращение зеркал с отсветами будущей зари. — Он ждет.

А руки продолжали обнимать, даря силу и тепло во внезапно ставшей обжигающе холодной воде.

Гнейтта кивнул, понимая, что Тайлэ не сведет взгляда, не отпустит, не позволит, никому не даст до него коснуться. Он поплыл навстречу тьме бесстрашной маленькой рыбкой, которая должна поступить так, а не иначе.

"Иди", — Открывающий проводил взглядом новый сверкающий поток. — "Я всегда буду рядом". Зеркала кружились и словно смеялись.

Каждый раз встреча с Ктулху грозила неприятностями серебряному червичу, который теперь плыл по коридорам, чтобы разрешить все вопросы и получить ответы от темного властелина океана. Тот словно ждал появления Гнейтта, и появился из галерей, ведущих в его покои в полном одиночестве, заставив отступить назад разноцветных айл, что теперь возились с маленьким новым червичем короля. Того щекотали, играли, слышался смех и тихие песнопения.

— Будешь оправдываться? — Ктулху приподнял бровь, разглядывая возлюбленного, которому готов был вверить все сердце и которому столько лет позволял больше, чем остальным. — Ты соблазнил моего Тайлэ. Ты обманул меня в лучших моих ожиданиях, а теперь... теперь в тебе... — черный король потемнел. — Думаешь, я не чувствую, как в тебе зародилась жизнь? Думаешь, тебе позволю любить? Есть закон. Он непреложен для всех. Можно только играть.

— Ктулху, — Гнейтта произнес имя так тихо, что его вряд ли могли услышать, но только не Черный король, который еще ближе подплыл к червичу и коснулся того щупальцем.

— Дай мне повод простить вас обоих.

— У тебя его нет, но мы преданы тебе, как никто другой, — задрожал червич всем телом. Ему так была теперь нужна поддержка аффы. — Увайи сказали...

— Увайи? Что знают о любви эти сгустки энергии? Ты светишься звездами на небе, отражениями луны на воде. — Ктулху покачал головой. — И я не изменю решения. Ты будешь казнен.

Тайлэ смотрел и ждал. Грани мира лопались и смеялись — ложь, все ложь! Мир — обман, все — иллюзия. Только одна стезя твоя — смерть. Только черный путь ты можешь открыть. В не-жизни темно-синих глаз отражалось — ложь. Рано, пока рано. Еще не решение, еще не выбор. Палец коснулся капели осыпающегося зеркала, подтолкнув ее, разлив звоном сквозь пространство — держись, любимый. В мире нет ничего важнее тебя. Ты справишься.

Но Гнейтте становилось все тяжелее сносить близость бога, который и сам не скрывал своей страсти к червичу. Он сдерживался от порыва сжать того в объятиях.

— Тебя казнить теперь нельзя. Увайи ведь защитят, я знаю. Из-за ребенка, из-за чаяний, которыми так любят покичиться аффы, добившиеся потомства. Что же, плыви к Тайлэ. У вас есть срок. До рождения.

"Этого достаточно", — как ответ мира. Капельки света кружатся в воде, затягивая в круговорот всех. Стихии не имеют начала и конца, вечность поглощает сама себя, выталкивая на поверхность свои крошечные отображения. Увайи, Ктулху, Тайлэ, Гнейтта... Все ли могут понять назначение и принять путь? Бежать, менять, стараться нагнать — что?

"Что тебе на самом деле нужно, древний бог? Черный бог, давший свою силу для создания миров? Кого ты ждешь?" Вода пела, легким потоком огибая застывшие фигуры своих порождений. Услышат или нет — неважно. Вода звала будущее.

Но Черный король не реагировал на знаки, которые чертила ему вода. В нем говорила тьма ревности. Если бы только он хоть на мгновение открыл слои, но слишком злился. Слишком любил... или ошибался, что любит.

Гнейтта нырнул к покоям Тайлэ, остановился перед дверью в его спальню. Серебро волос колебалось в потоках, серебро в душе стучало новой жизнью. Что будет, если Ктулху не откроет глаза?

— Не бойся, — Открывающий неслышно обвил своего единственного. — Король принял путь. Слова страшны, слова ведут к гибели, но действия — нет. Слушай сердце, слушай, потоки, слушай Океан. Тебя проведут, — страсть ограничивается лаской, волосы плетутся косой. Жизнь ведется тьмой. Уже не поглощающей надежду мглой. Тьмой, дарящей надежду. — Мой путь не смерть. Я знаю.

Червич постарался кивнуть, отдаваясь аффе, что сейчас плел его волосы и делал послушным себе. Их близость делала Гнейтта доверчивее, но и теперь он продолжал видеть Ктулху, его скрытую ярость. Червич развернулся и поцеловал Тайлэ.

— Ты мог не попасть в ту бурю, мог прожить на земле до конца и никогда не вернуться в океан.

— Ты бы опять меня создал. Провел бы через миры и годы. Никто не думал, что слабый, лишенный всего человечек, так быстро родится. Он должен был появиться через столетия, когда ты перестал звать и надеться. После смерти уйти на перерождение человеком, потеряв в земной жизни все оставшееся от Тайлэ. Не вышло. Ты любил и любишь по-настоящему, — взгляд аффы все теплел, ловя мысли и чувства серебряного. Лишь для одного на свете таяла душа отправлявшего без всяких сожалений родичей и червичей на смертью, менявшего пути по велению бога. Лишь для одного наполнялась жизнью.

Черные глаза Гнейтта смотрели в душу аффы, гладили ее невидимыми слоями сознания, качали в колыбели из звезд. Их общее теперь свило их в одно целое.

— Я люблю тебя, — червич обнял ладонями лицо Тайлэ. — Я никогда не думал, что, спасая двуногого, верну себе тебя... Что ты откликнешься, что услышишь...

Открывающий любовно притянул к себе Гнейтта и поцеловал. Не нужно больше слов. Весь мир и вся жизнь на двоих. Пока на двоих. И пусть все подождут — грани схлопываются, закрывая на какое-то, пусть недолгое, время не могущих существовать друг друга.

Темные воды сменялись светлыми, холод разбавлялся теплом, и на самом светлом потоке случилось чудо, которого так долго ждали и Гнейтта, и его аффа. Все это время они не разлучались. Все это время пытались удержать мгновения близости, крепче сплетая связи и готовясь к рождению. Их нора была покрыта мягкими белыми мхами, их комнаты сокрыты от влияния чужих вод. Но даже тогда червич не чувствовал себя в безопасности.

Он печалился. И иногда скрывал от Тайлэ темноту за слоями. Только бесполезно. Тогда любимый обнимал и уговаривал не бояться.

Но сегодня настал главный день. И Гнейтта умирал от силы, что струилась через его тело.

Открывающий помогал, как мог. Формирование закончилось, и на свет появлялось новое существо. Не аффа, не червич. Кто-то больший. Аффам запрещено любить червичей — в раковине обоюдной любви рождаются те, кто способен стать богом, а Ктулху не собирался делиться властью над миром. Но и сами аффы никогда не стремились к истинным чувствам. Стихии мира, приобретавшие вид увайи, все продолжали надеяться на появление новых сил в безвременном Океане. Черный бог выполнил свое назначение — толчок дан, материя установлена, пути открыты. Теперь нужны и другие направляющие силы. И увайи помогали этому — выманивали червичей звездными песнями из города, соединяли возможные пары, но долгие столетия все было напрасно... Теперь же стихии незримо присутствовали при акте чуда, защищая и помогая. Ктулху не должен почувствовать ничего. Потоки плелились и менялись в угоду древнейшим.

Тайлэ вливал свою силу в любимого. Руки плотно были прижаты к вискам червича, полыхавшего серебром. Щупальца скользили вдоль тела, замирая там, где чувствовались провалы в энергии, восстанавливая сияние.

Они плели тварную оболочку своему дитя.

Гнейтту становилось все хуже, он метался по мху, не в состоянии контролировать процессы в теле, глаза то и дело закатывались. Сотни картинок мелькали в сознании, открывая пути и вызывая свет. Его трясло. Холод опутывал хвост и отступал, а потом все взорвалось ярким свечением изнутри, заставляя воду совершенно изменить свет. И тогда повсюду отразились осколки миров, через которые смотрели на чудо увайи.

Пальцы Тайлэ сомкнулись на белых ладонях червича, прикладывая их к пульсирующему комочку совершенного сияния. Тот постепенно, под ласковыми прикосновениями, пронизанный всеми потоками, становился все больше внешне похожим на маленького червича. Радуга многоцветными брызгами пробежала по телу малыша, оставив свой блеск на чешуе. Рождение завершилось. Аффа спокойно глянул на грани — пора уходить. Надежды на то, что Ктулху успокоится и примет свой путь окончательно, не оправдались. Выход оставался один — уйти за землю, спрятаться среди людей, пока ребенок не вырастет. Формирование вне потоков Океана будет трудным, но возможным.

Тайлэ притянул к себе измученного любимого, крепко прижимающего к себе рожденного. Луна. Первое сияние на темном небосводе черного мира Ктулху. Дальше будут и другие. Только сначала нужно спастись и вырастить. Открывающий дернул за серебряные нити, вплетенные в ткань мира. После входа в круг это стало совсем просто. Миг — и на ночном песчаном пляже стоит молодой человек, обнимающий самое дорогое, что есть у него на всем свете.

Гнейтта еще не сознавал, что они оказались вне океана, хотя Тайлэ называл это единственным выходом и единственным возможным спасением. Теплый воздух в первое мгновение обжег легкие. Червич никогда не был на земле и теперь ему стало еще хуже. Голова кружилась. Сердце неистово билось под тонкой кожей. Держать малыша сейчас казалось самым важным, а любимый уже нес их куда-то — все дальше от берега, в темноту. И Гнейтта не представлял куда. Лишь раз аффа упоминал, что все уже подготовил, что все будет хорошо. Сейчас он вновь превратился в двуногого — в того самого Игоря, что явился во время бури и навсегда изменил жизнь водного мира.

А Тайлэ шел и менял за собой реальность. Мешанина образов, внезапно обрывающихся путей, осыпающихся зеркал... Открывающий улыбался, ломая то, что строилось давно, обрывая связи с поверхностными потоками. Не отследить. А глубинные потоки есть везде, главное теперь выбирать жилища, где их выплеск максимальный, где Гнейтта и Луна будут чувствовать себя лучше всего. Он шел, шепча что-то на ухо любимому, обещая, ободряя. Скоро, очень скоро все будет хорошо.

— Куда ты идешь? — Гнейтта обхватил рукой шею уже человека, еще не видя, что тоже лишился хвоста, а вместо него вниз теперь свисают тонкие ноги. — Мне страшно. Ты уверен... так уверен, что он нас... — позади хлопнула дверь, и внезапно над червичем зажегся свет. Обыкновенная лампочка в обыкновенной квартире в многоэтажке. Темные глаза округлились.

— Уверен, — Тайлэ нежно улыбнулся, укладывая в спальне на кровать своих серебряных любимых. Малыш спал, посапывая и смешно морща нос. Аффа погладил Гнейтта по плечу. — Привыкай, — на червича опустилось пушистое одеяло. Защитная пленка костюмов предохранит их от воздуха, заодно и замаскировав жабры. Запасные костюмы и место для их выращивания давно готовы. Дома присмотрены. Связь с Океаном разорвана. Их никто не найдет. — Отдыхай.

Гнейтта слабо кивнул. Он закрыл глаза, крепко обнимая свое беззащитное дитя и взволнованно урча. Звук в воздухе был таким странным, жалобным. Говорить о том, где они оказались не хватило никаких сил, и изгнанник океана погрузился в сон, в котором опутывал младенца серебряными нитями и питал свое силой.

Разбудило Гнейтта солнце, пробивавшееся через странные завесы в квадрате окна. Он резко открыл глаза, но почувствовал, что аффа рядом и обнимает его крепко.

— Тшшш, — Тайлэ потерся носом о шею червича, — все хорошо, не волнуйся. — Легкое касание, несущее успокоение и возлюбленному, и ребенку. Даже он, проживший большую часть жизни на поверхности, чувствовал себя ущербным, что же говорить о Гнейтте. Придется столькому научить, о стольком рассказать. Привыкнуть. Но они обязательно справятся.

— Да, я стараюсь, — червич шевельнулся, а ребенок недовольно пискнул и открыл глаза. Он смотрел на родителей осознанно и улыбался. Гнейтта просветлел. — Я всему научусь, — сказал тихо, любуясь малышом.

— Ты молодец, — аффа продолжал гладить теплыми посылами любимого. Да, они на земле, возможности ограничены, но все же дети Океана могут многое и под солнцем. И они обязаны сохранить будущее. Рука нежно коснулась ребенка.

Гнейтта чуть развернулся, укладывая на себя Луну. Теперь они оба могли смотреть на того, кого создали своей любовью и страстью.

— Ты жил здесь. Я думаю, что быстро научусь обычаям и нравам. Другое дело... — червич огляделся. Комната была абсолютно квадратной. В ней находилось столько предметов.

— Это не проблема, — Тайлэ обнял червича, полностью раскрывая для него образ Игоря. Несколько колебаний воды — и все понятия будут усвоены. — Небольшая проблема в другом, — поцелуй опустился на такие красивые губы. Гнейтта и в человеческом облике поражал воображение неземной красотой и чистотой. Ослепительный блондин с черными глазами — умопомрачительное сочетание! — Здесь не принято жить вместе двум, — аффа на мгновение задумался, стараясь объяснить проще, — двум в фазе самца с ребенком. Как мы с тобой. Только в некоторых местах на это смотрят нормально. И нам там мало какие города подходят. Ты сможешь чуть изменить тело? Стать внешне похожим на человеческих самок? Я не хочу постоянно контролировать окружение — это может привести к всплеску потока и привлечь Ктулху.

Изменить тело? Гнейтта не совсем понимал, о чем теперь говорит его аффа, но образы, которые проецировал, как потоки, любимый, рисовали утонченные создания, у которых обязательным атрибутом были наросты в области груди.

— Я попробую, но весь я не изменюсь, — сказал червич, понимая, что полностью преодолеть фазу самца ему просто не по силам. Немного сосредоточенного дыхания, собирания энергии в одном месте, и явившийся из океана гость добавил к своему образу женский бюст — не такой большой, как у айл, но достаточный, чтобы его не путали с юношами. — Так пойдет? — Гнейтта смутился под взглядом аффы, что слишком пристально на него смотрел.

— Не нужно полностью, только чуть внешне. Этого вполне достаточно, — Тайлэ провел пальцем по груди великолепной формы. Память тела двуногого давала о себе знать самым недвусмысленным образом. — Ты прекрасен.

Открывающий нежно прижал к себе любимого. Малыш довольно завозился, чувствуя рядом два породивших тела, и жадно присосался к ним ручками. Аффа брал из серебряного энергию, пускал через себя, отдавал Луне преобразованную. Червич давал чистую. Постройка каналов к потокам и тверди только начиналась.

Но сейчас эти потоки были достаточны для столь крохотного тельца. Луне нравилось быть с родителями, чувствовать их каждую минуту, пить с них силу, которой у ребенка пока не было.

Гнейтта откликнулся на касание. Пальцы принесли легкое возбуждение. Они так были осторожны, так давно не позволяли себе ничего, чтобы не навредить плоду.

Тайлэ чуть ласкал серебряного и ждал, когда малыш насытиться и уснет. Ток энергии был приятен и совершенно не требовалось усилий, чтобы его поддерживать. Когда кольцо потока замкнулось и Луна довольно закрыл глаза, аффа не смог сдержать дрожи жажды.

— Любимый мой...

Червич отложил в сторону на подушки маленького, чтобы теперь обнять аффу и прижаться всем телом. Одеяло казалось теперь слишком тяжелым. Он никогда не делал ничего подобного не в воде, но ощущал, что желает близости очень сильно. Губы коснулись губ. Необычное ощущение. Темные глаза заблестели.

Тайлэ приподнял любимого, собрал тяжелые, волнистые волосы червича в высокий хвост, и опять восхищенно замер. Тонкая открытая шея, высоко убранные волосы — Гнейтта превратился в произведение искусства, в статуэтку бога или богини, которой должен поклоняться весь мир.

— Я... — тысячелетний аффа чувствовал себя несмышленышем, который в первый раз увидел самых прекрасных созданий Океана. Нега разливалась по комнате. Тонкое пение зеркал призывало окунуться в ласковое море познания, неторопливо исследуя его. Тайлэ уложил червича обратно на подушки. Томные поцелуи все больше захватывали сознание.

— Люблю тебя, — продолжил за аффу Гнейтта, выгибаясь на кровати навстречу. Его прозрачная кожа еще не совсем пришла в соответствие с воздухом, но теперь костюм пополз прочь, позволяя касаться не только шеи но и плеч, груди.

Червич зарылся пальчиками в волосы Тайлэ, пробежал по голове назад, запоминая шелк прядей. Коснулся губами мочки уха, словно дразнил. А потом перевернул аффу на спину.

Открывающий держал в руках свое чудо. Тонкий лучик солнца пробрался сквозь шторы, и запутался в светлых волосах, заставляя их сиять небесным огнем. Ладони аккуратно прошлись по белому телу, запоминая отклики и реакцию. Медленно, очень медленно. Дразнящие прикосновения добрались до паха.

Губы Гнейтта чуть приоткрылись. Он толкнулся членом в руку, потерся бархатистой плотью о ладонь. Комната казалось чем-то чужеродным и волшебным, но, наверняка, за ней мир еще больше. Страшно, а от этого желание захлестывает голову сильнее. Давно не были вместе. Можно чуточку дать себе воли и...

— Мы никогда не играли в мире людей. Я не знаю, — из горла вырвался тихий стон, — как это здесь происходит.

— Не любили. Здесь это называется заниматься любовью, — Тайлэ сел, прижав к себе червича. — Я буду любить тебя. Не бойся, — поцелуи рисовали ответ, руки ласкали ягодицы. — Мы уже играли на воздухе. Связь установлена. Будет лучше, — слова становились все короче, нега постепенно распалялась.

А тот обвил ногами торс аффы, упираясь пятками, обнял за шею. Лукавые глаза манили к продолжению и новым поцелуям. Червич потерся грудью о грудь Тайлэ, а затем чуть откинул голову назад. Его длинная шея, слишком тонкая для особей мужского пола, его волосы, лишенные пигмента, его тонкий профиль в полутьме, освещенный тонким лучом света, — все казалось ирреальным.

Выйдет ли у них скрывать от людей происхождение. Ведь Игорь жил раньше здесь один. Но у него были друзья, родители...

А Тайлэ любил — любил всей душой, всем сознанием, пропуская ее через тела, заново узнавая свою судьбу, так резко сменившую Путь... Вихрь удовольствия и познания кружил их жемчужинами вселенной, уводя за грань, доступную двуногим. Ласки по коже и страстью по связи. Аффа распалял и брал своего червича. Пусть и в человеческом теле, но ярость и безумие оставались прежними — безудержными, доступными только тем, кто рожден потоками и создан судьбой друг для друга.

Все тревоги и сомнения были откинуты, все проблемы в человеческом мире решаемы — аффе никто из людей не сможет ничего противопоставить.

Они были вместе — они будут вместе. Навсегда.

23

Несколько вод сменилось с последнего разговора Гнейтта и Ктулху. Синяя вода стала зеленой. А холод сменился теплом. Расцветали по долине цветы, кораллы тянули новые веточки, пахло рождением. Ото всюду до бога океана доходили свидетельства — казалось бы, совершенно обычные для этого времени года, а с другой — тревожащие, потому что он понимал, что где-то его червич, его серебряный мальчик теперь должен произвести на свет плод любви.

Черный король готовился к этому моменту с рвением настоящего убийцы, но все равно опоздал, потому что слишком доверялся увайи, предавшим все законы, потому что те укрыли беглецов и замели их след. А еще они пытались забрать и Пьера — любимого малыша, в котором теперь Ктулху находил отдохновение и которого воспитал лично, даруя свою темную энергию.

В час суда ворвались вихрями воды в зал и попытались унести прямо из люльки. Тогда бог океана не знал еще, что это связано с новым рождением. Но он почувствовал через пласты. И разозлился... Пьера защищали от гнева. Да, и гнев правил тьмой, поднявшей воды смиренные к буре. А потом случилось самое страшное: Ктулху осознал, что никогда больше не увидит серебряного. И выбросил в воду из тела яд. Убивая без разбора всех афф и их червичей на многие километры. Быстрые рыбки айлы говорили, что это послужило последней каплей для древних. А потому они лишили Ктулху пластов памяти и погрузили в самую темную пропасть обездвиженного. И закрыли выход огромным камнем. А затем наложили проклятие. Символы, что не позволили бы создателю материи и воды освободиться и захватить сумасшествием обитаемые миры.

В ту скорбную зеленую воду многие семьи распались, а в городах афф царила странная тишина. Умерли сыны черного короля. Остались лишь самые молодые и неопытные и их червичи. Почему так произошло, никто не знал...

А Пьер... Пьер уже не был тем маленьким червичем, которого привезли с земли. Он стремительно рос и формировался все это время, и уже вступил в фазу становления. Увайи защитили воспитанника Ктулху, но Пьер их за это ненавидел. Молодой червич был уверен, что если бы его не забрали, он сумел бы как-то помочь Черному Королю, образумить его. Ведь Пьер любил его — любил как отца. Это было немыслимо, невозможно, противоречило всему, но это было правдой.

И Пьер был с увайи, видел, как упокаивают его отца, видел весь процесс запечатывания пещеры. Прожил с ними какое-то время, старательно обучаясь управлению потоками, а потом исчез. Он должен был придумать способ, как спасти Ктулху.

Золотой червич, пронизывающий все потоки, наполненный черным ядом крови и дара бога... Казалось бы — что он мог противопоставить стихиям? Песчинка, маленький осколок раковины он перед ними. Но даже песчинка может впиться в тело, даже раковинка может порезать...

Пьер жил потоками, читал их, бережно храня энергию Ктулху, и ждал своего часа. Потоки несут много всего, и при должном рвении и ярости можно узнать все, что нужно. Он не следил за сменой воды, не считал сезоны. Червич собирал информацию и стремительно взрослел. Обычный червич сошел бы с ума или развоплотился от гигантских волн, пропущенных сквозь себя. Но Пьер и так был сумасшедший. Ему так был нужен отец. Его объятия, дарующие темные потоки, его руки, плетущие волосы.

Многие попытки закончились неудачей, и червич безумно боялся, что увайи проведают о них. Но те как будто забыли и о Короле, и о сбежавшем ученике. Лишь иногда, очень редко, червич ощущал их присутствие. Как легкое странное течение, которое стремилось ускользнуть от его пристального внимания. И Пьер, распаляя свою ярость и желание, продолжал. Он старался не думать, что это может быть ловушкой, что уваий могут хотеть, чтобы он освободил отца. Зачем им это?

И вот однажды молодому червичу удалось-таки снять печати. Радости и удивлению не было предела, но теперь еще нужно было разбудить бога.

Он стремительно плыл, стараясь как можно быстрее найти Черного Короля, и остатки темной энергии задавали нужное направление. Наконец, он нашел его — на большом плато, которое неведомо как очутилось в бездне пропасти. Распростертый, беспомощный. Сердце Пьера опять захолонуло яростью к увайи и к тем, из-за кого Ктулху сейчас находился в таком состоянии.

— Отец, — червич прижался к нему и принялся отдавать энергию — сначала бережно хранимую темную, потом силу потоков, пропущенную через себя. И Пьер постоянно слышал уханье увайи. Или ему только так казалось.

Дно пропасти было абсолютно темным. Светлячок, над которым нависали камни древней пещеры, в полной тишине и отсутствии движения воды рисовал пассы над черным телом, лишенным слоев. Старался заглянуть в его глубины, вычерчивая линии и связь между ними, которую так яростно разорвали древние. Но Ктулху не дышал. Он был ледянее равнодушных скал. Его память, взорвавшаяся много лет назад яростью и ревностью, погибла вместе с аффами, что пережили несколько перерождений. Остался только Пьер. Его надежда. Его названный сын, в которого Черный король вложил за последние месяцы все, что знал сам. Догадываясь, подозревая именно такой исход.

Червич обнимал лежащее на камне тело, целовал его горячим дыханием жизни. Увайи наблюдали через миры. Наблюдали, как темный поток вдруг обретает направленность — еще слишком слабый, как и внезапное сердцебиение внутри живого мертвеца.

Пьер чувствовал отклик и удваивал, утраивал усилия, рискуя сгореть сам, превратиться в ничто. Для него это было неважно. Хвост трепетал вдоль тела короля и червичу казалось, что каждое его прикосновение оживляет Ктулху. Руки и душа плели новый узор, щедро растрачивая внутреннюю силу. Единственное, что он боялся — не успеть.

— Отец, — одинокая слезинка растворилась в почти мертвом океане.

Чернота потянулась навстречу. Щупальцами, дрожью пробуждения. Образ последней ярости заставлял Ктулху открывать глаза. Пьер. Мальчик мой. Единственный темный червич, который остался с первого падения мира, когда энергия скручивалась и поедала сама себя. Черный король тогда был тоже увайи, что перешел через первую дверь.

— Мой мальчик, — рука ласково погладила нежное светящееся лицо, но до конца Ктулху еще не пришел в себя. Новые картины, где он переплетается в страсти с первым аффой. Их танец любви в еще не знавшей восхода воде.

Пьер затрепетал — получается! Ласковое, призывное урчание разлилось в воде. Червич целовал короля, открываясь ему полностью, пуская в самые глубинные слои, отдавая ему самого себя. И наградой ему было понимание, что все получается, что пробуждается не только тело, но и все слои отца.

Звуки слабо докатывались до слуха существа, что теперь пробуждалось вдали от мира и, тем не менее, оставаясь началом этого самого мира. Горячей лавой билось в нем обладание созиданием и разрушением.

— Пьер, малыш мой золотистый, — руки обняли сильно. Губы отозвались на ласку. — Ты не забыл своего отца.

Червич еще сильнее прижался к нему. Узор был сплетен и почти наполнен, оставались последние крохи, которые сейчас бесшумным потоком стремились в Черного короля. Плетение вспыхнуло, озаряя все вокруг яростным желтым солнцем, пронизывая все потоки, пуская их опять через Ктулху, возвращая ему былое могущество. Душа Пьера ликовала — получилось! Но и вглядывалась беспокойно и напряженно — все ли вышло правильно? Все ли отдано?

— Отец... — полностью открытый, до самых глубин, червич обнимал своего создателя. Это было даже не единение. Это было что-то большее. И опять до Пьера донеслось радостное уханье стихий.

Король дернулся вверх, он продолжал держать маленькое золотящееся тело, гладя то своей беспросветной мглой, огляделся и нырнул в ближайшие пещеры, чтобы теперь пробиваться вверх, в океан, который пытался про него, про повелителя, про бога забыть.

— Все. Все правильно. Мальчик мой, — губы целовали Пьера — его прошитое золотом лицо, его губы, его щеки. — Я с тобой, жив...

Червич устало прижимался к отцу — он смог, он сделал. Ктулху со своей ношей очень долго плутал по переходам, вспыхивающим то искрами камней, то странными цветами и тенями, никогда не знавшими света, то странной белесой водой, от которой хотелось держаться подальше. Пьер понимал, что Король плывет не просто по течениям, он упрямо прокладывает куда-то дорогу.

Когда они, наконец, остановились, червич огляделся и очень удивился — место ничем не отличалось от обычного подводного пейзажа недалеко от теплой земли. Кораллы, яркие шныряющие рыбки, палящее солнце, чувствовавшееся даже через толстый слой воды. В разуме толкнулось какое-то странное воспоминание — двуногие, странный грохот, движения руками. Пьер тут же постарался его затолкать подальше — оно было слишком неприятное.

— Что ты будешь делать? — черные глаза с надеждой смотрели в синеву повелителя, Пьер очень не хотел, чтобы с отцом опять что-то случилось.

— Найду, заберу свое. Заберу жизнь изменника, который полюбил моего сына... Который позволил себе запретное. — Ктулху остановился, поднял глаза к слабому движению прозрачной воды. Берег близко. Там, где-то вдали от моря Тайлэ спрятался от расправы и справедливого суда, прикрываясь путями и словами о будущем. Но на самом деле есть только ярость океана и его ненависть к материи.

— Отец, — темный червич чуть склонил голову, признавая право короля выбирать, решать и казнить, — ты знаешь, я всегда пойду за тобой, но их защищают увайи. Почему?

— Увайи... — злобно рассмеялся черный король. — Презираю этих древних монстров. Они никогда не переступали через грани рождения, зато всем управляют... Ты должен знать — строить может лишь разрушение. Через него идет обновление мира. Запомни... Червич решил нарушить закон. Осветить светом тьму. Нельзя.

Пьер верил Ктулху как самому себе, но от таких слов ему стало не по себе.

— Меня когда ты казнишь? Я хотел бы знать заранее, — червич опять поднял взгляд на бога. Чешуя начала светиться, вспыхивая разноцветными звездами, кожа же стремительно белела, как будто вся кровь мгновенно куда-то пропала.

— Тебя? — темный взгляд опустился и вдруг наполнился страшным осознанием. Ненависть к увайи была лишь одной чашей весов, а на другой стояла... любовь, беззаветная, преданная, слепая, как вера. — Никогда, — руки крепко обняли Пьера, губы приникли к губам. Его не собирался убивать древний бог. Ярость вдруг отступила, сменяясь золотом и свечением червича.

Счастье полностью затопило Пьера — такое неожиданное и такое беззаветное, что все остальное, все чувства, мысли, желания — все было неважно. Главное — отец, наконец, вернулся из первобытной пучины собственного первичного подсознания, которое вело его вперед, заставляло строить мир, и одновременно убивало его. Он это точно знал — собственная открытость перед Ктулху приводила к тому, что плетение позволяло чувствовать Короля полностью.

И Пьер целовал, отдавая свое счастье, которое и не думало заканчиваться, а все тянулось, как бесконечный поток, пронизывающий все и вся.

Тот маленький червич перестал существовать, вырос, подарив королю свою нежность, от которой в душе прорезалась невидимая трещина. Пьер сперва лишь был игрушкой, но он с самого начала отдался Ктулху полностью. Не потому, что нуждался, хотя и это послужило причиной, а потому что полюбил и доверился.

— Мой маленький, — губы выцеловывали на шее желание, руки гладили мягкое сияющее тело. — Мой драгоценный...

И Пьер с радостью отдавался отцу, щедро дарясь приобретенной силой струящихся потоков. Ему хотелось петь и танцевать, как в детстве, когда он кружил по покоям Ктулху маленькой рыбкой, рождая смешные пузырьки воздуха и вызывая улыбку у бога. Когда Король угощал невиданными цветами, а потом поил своей энергией, играл, плел волосы. Растил и заботился. Переживания и горечь последнего времени растворялись в пушистом солнце восторга.

И щедрость теперь не ведала пределов, плелась в мягкость. Вновь сплетались Ктулху золотые пряди, вновь бог целовал нежные плечи, гладил и успокаивал.

— Я вернусь. Ты останешься в океане, — сказал нежно, но не терпящим возражения тоном.

Он всколыхнул реальность, чтобы вызвать восстанавливающий его дворец поток, чтобы вернуть всех слуг, чтобы заставить подчиниться и вспомнить, кто правит этим миром.

— Ты будешь готовить дворец. Будешь править ими, — поцелуй по предплечью. — Мой нежный сын. Мой сильный сын.

— Хорошо, — червич опять склонил голову, всколыхнув волосы блестящей волной. — Но я бы хотел пойти с тобой. Мне кажется, что я тебе на поверхности пригожусь. А с дворцом справится и Вайла.

Ктулху нравилось, что его мальчик умеет теперь высказывать мнение, что не боится, не прячется за спину, как глупая рыбка.

Короткий, но глубокий взгляд, подтвердил решимость Пьера.

— Идем, милый, — король, еще недавно желавший защитить мальчика, теперь не желал его отпускать. Их связь была сильной, родственной. Их кровь обрела общность.

Червич взял за руку отца и улыбнулся:

— Идем.

Еще неизвестно, как их встретят первый аффа и чистейший червич. Лишняя энергия и сила не помешают точно.

Их вел инстинкт. Вели нужные двери. И берег, оставшийся позади, лишь обозначал начало нитей, по которым теперь искал истину великий темный бог, желавший отмщения. Быстро, очень быстро листал он страницы чужих мегаполисов, людских селений, перемещался из страны в страну, пока не замер и не приблизил один из серых, однообразных городов. И шагнул вперед, прямо на детскую площадку незнакомого двора.

Пьер, превратившийся в смуглого темноволосого юношу, одетого в светлый костюм, быстро огляделся. В волосах мелькнули рыжие искры. Длинная, мощеная белым камнем дорога, по обе стороны которой располагались небольшие двухэтажные дома, окрашенные в веселые цвета. Ажурные оградки, только чтобы разграничить территорию. Зеленые лужайки с цветниками и деревьями. На многих детские площадки — качели, песочницы. Червич, бывший когда-то человеком, без труда понимал, что он видит. Это было странно, неприятно, но терпимо.

Пьер еще раз окинул взглядом окружающее пространство. Почти никого нет — разве что несколько детишек, да пара престарелых двуногих, сидящих на скамейке. В домах тоже только несколько особей. Ничего необычного, кроме ощущения глубинного потока, проходящего где-то рядом. Почему не чувствуются те, за кем они пришли? Червич перевел обеспокоенный взгляд на отца. Тот неотрывно смотрел на маленькую светловолосую девочку, стоявшую около качелей.

Ктулху было физически плохо. Не от палящего солнца. Не от того, что ему не хватало дыхания. Он почти и не видел окружающего мира. Через пленку, защищающую от ультрафиолета, на ребенка смотрели глаза бога — гипнотизирующие, лишающие воли. Всю площадку накрыло силой бога.

Девочка улыбнулась, подошла к Ктулху и доверчиво взяла его за руку.

— Ты мой жених? — казалось, голубые глаза смотрели в душу Короля, прямо и бесхитростно. Но этими откровенными чувствами угадывалось другое — тяжелая мягкость светлого потока жизни, сокрытого за странной человеческой оболочкой.

Внезапный порыв ветра взметнул светлые пряди, на мгновение приподняв их красивым полотном, как если бы они вдруг оказались в воде. Длинное светлое платье закрутилось вокруг ног, превратив их в одно целое. Девочка моргнула и цвет глаз сменился на фиолетовый. Пьер, пронизанный каким-то инстинктивным ужасом, шагнул к Королю.

Отдаляясь и приближаясь, реальность зашевелилась вокруг разноцветными пузырьками. Ктулху долго смотрел на ребенка. Тот не отводил взгляда. Одни остались они. Не было места убийству. Стена окружила их сильнейшим потоком. Жених? Твой жених? Ты... пальцы потянулись к девочке, но никак не могли прикоснуться. Какое сумасшедшее видение. Сплетенья связей играли мелодию, которую Черный король раньше никогда не слышал.

— Я пришел за тобой. Если ты хочешь отсрочить суд, ты будешь принадлежать только мне, — сказал Ктулху.

— Суд? — Луна склонила голову на бок, с любопытством рассматривая бога. — Папа мне про тебя рассказывал. Говорил, ты придешь когда-нибудь, и мы сможем вернуться домой, если ты мне понравишься. Ты мне нравишься, ты хороший, — решительно продолжила и посильнее сжала пальчиками руку Ктулху. — А когда мы пойдем домой? — потом вдруг обхватила ладонь Короля второй рукой и потребовала: — Хочу на ручки! — и опять улыбнулась.

Казалось, улыбаются не только губы — улыбаются ямочки на щеках, опять голубеющие блестящие глаза, задорные завитки в волосах и еле видные веснушки.

Пьер стоял, не в силах пошевелиться, и разбушевавшийся ветер треплет его волосы черным потоком, переплетая его вязь с миром. Ужас так и остался, но провалился куда-то внутрь, в глубину сущности, больше не задевая его, проступая странной вязью на болезненно пульсирующей правой руке.

Тайлэ поднял взгляд от пробудившегося светящегося узора на ладони. Пора в круг. "Гнейтта".

— Да, пойдешь со мной, ко мне, — черный король потянул на руки свет, понимая, что уже не в состоянии от него отказаться. Луна проникала в его мрак и успокаивала, даже не ласкаясь. Ктулху огляделся. Словно заставил двор повернуться по кругу, слыша приближение аффы, которого так сильно любил — синью мертвой воды, умением открывать двери.

— Не бойся, Пьер, ты не пострадаешь, все будет хорошо, — бог начал открывать двери миров. — Тайлэ, ты здесь, я чувствую.

— Повелитель, — первый аффа неслышно ступил рядом с Королем. Облик Игоря, скользил, покрывался рябью, стремясь перетечь в истинный вид. Спокойно посмотрев на свое дитя, которое сейчас обнимало за шею Ктулху и ясно улыбалось ему, протянул левую руку Пьеру. Тот чуть вздрогнул, на колебание воды потерявшись в переплетении белого света. Потом, сузив глаза, Ужас мира взял за руку Открывающего путь. Новый круг начал открываться.

"Гнейтта" — Тайлэ звал любимого, Того, кто зажигает звезды.

И тот откликнулся. Появился из ниоткуда. Словно ждал, надеялся, словно молился появлению Черного короля.

— Повелитель, — червич сомкнул круг, заставляя тот засветиться. — Я так ждал. Я так надеялся, — из темных глаз Гнейтта потекли слезы. — Мы так любим тебя.

Воплощения трех энергий стояли в разгорающемся безумии природы и ждали своего бога.

Ктулху медлил. Он прижимал к себе тонкое тело Луны, которая светилась и одаривала возлюбленного лучами искренности, а тот смотрел на Тайлэ, на Гнейтта, на Пьера — миллионами лет, миллиардами звезд, стирая прошлое и оставляя себе только сейчас. Начать все заново? Довериться тебе, мой верный Открывающий? Один раз. Простить тебя, Гнейтта? Забыть свою боль... Подарить тебе новую жизнь, Пьер? Лишь боги умеют стирать. Лишь им дано возрождаться и возрождать.

— Да будет Круг.

КОНЕЦ