Габриэль остановился перед нужной дверью и в нерешительности прижался лбом к деревянной поверхности. Старые дубовые доски давно пропитались магией дома, став частью Сейшаата. Юноша боялся повернуть ручку и последовать в царство, из которого однажды еле выбрался. Змий обещал, что будет всегда рядом, что станет защищать. Но на самом деле выходило, что теперь юному мастеру нужно нечто иное, чем крепкая стена. Он нуждался в близости, которую здесь всегда подавят, преобразуют в подчинение.

— Я смогу, я хочу этого, — пальцы потянули ручку вниз, и дверь открылась, впуская ангела в темную, точно безжизненную комнату. Сразу заныло плечо. Рана, нанесенная Дагоном безжалостно ныла, но так сильно скрутило лишь тогда, когда нога коснулась темного узора на ковре. Охранные знаки? Что-то другое. Еще шаг вперед, а юный, еще неопытный мастер увидел, как складывается в коридор эта маленькая комната. Несмело шел вперед ангел. Как посмел он опять довериться магу? Почему решился. Призрачный переход постепенно становился объемным: выступали камни, покрытые плесенью и черным мхом, запахло сыростью, бархатные туфли с загнутыми мысами коснулись влаги и подол платья намок.

Но Габриэль не посмел повернуться назад. Он желал видеть Альтазара, взглянуть в его глаза, услышать правду о сати, которого скрывал. Хотел знать, что...

— Пришел? — в самом конце коридора вспыхнуло пламя в светильнике — они зажигались один за другим, пока Юный гость не понял, что находится в каком-то подземелье.

— что это? — невольная дрожь пробежала по спине Габриэля, повеяло холодом и безнадежностью, а в голове забилась всплесками разноцветного огня паника.

— Темницы, — спокойно отозвался Дагон, медленно приближаясь, словно боялся напугать мальчишку, накинул на худые плечи, еще не развитые, практически детские свой теплый черный плащ. — не в моем доме...

— А в чьем?

— Это территория граана похоти, Ланшора, ближайшего друга Сейшаата. Идем, я покажу тебе... — Дагон схватил ангела за запястье и хотя тот сопротивлялся, потащил за собой.

— Вы обещали отвести меня к Альтазару, — Габриэль выдергивал руку бесполезно, лишь сделал себе больнее, когда случайно палец вдавил один из браслетов в кожу. Ангел сжал губы но не издал ни малейшего звука, который показал бы, как он рассержен и как одновременно перепуган.

— И отведу, если ты будешь вести себя тихо, глупыш. — отозвался Дагон, продолжая идти вперед по скудно освещенному туннелю, пахнущему забвением и медленным увяданием. — Ты видел блеск похоти однажды в доме Ланшора, теперь я покажу тебе, что значит быть брошенным сати. Что значит стать близким любому из нас, а потом оказаться отвергнутым.

Демон остановился перед полукруглой дверью, обитой железными полосами со странными гербами, изображавшими собачьи головы, и потянул за кольцо, поворачивая то сначала в одну, а затем в другую сторону. Щелкнул внутренний замок, поднялся засов с зазубринами, и новая тьма дохнула на Габриэля смрадом и... Это был ужасный запах крови... Старой крови.

Все вокруг было залито чернотой: длинный стол, скамья у стены, стены, в которых торчали цепи с наручниками.

Юноша попытался отвернуться, но Дагон заставил сати оценить, почти зримо прикоснуться к происходившему здесь.

— Если Альтазар станет зверем, пощады не будет, — заметил спокойным и совершенно ровным тоном. — Степень твоей выносливости вряд ли остановит изголодавшегося граана, которому дали свежий кусок плоти, готовый к употреблению.

— Сейшаат такой же... Он хуже многих демонов врана, — Габриэль засопел, начиная сильно нервничать. — Или вы думаете со мной?.. Поступить, как это делают с неразумной курицой, которая направилась в лес.

— Забавное замечание. Я дал тебе слово, что приведу тебя к Альтазару поговорить. И ему -тоже. Было бы неправильно, палец с черным когтем приподнял подбородок, — и в высшей степени неразумно лишиться силы магии из-за такой хорошенькой мордашки.

— И потому мы оказались в доме Ланшора. Выбор пал на пыточную камеру, — Габриэль старался держаться, но от картинок, которые рисовало буйное воображение, колени деревенели, а каналы в спине сокращались, предчувствуя, осязая, забирая чужую боль.

Юноша словно зрил, как меньше суток назад Ланшор приволок сюда сбежавшего сати, над которым измывался все это время, содрал с несчастного одежду...

... — Ты научишься быть покорным, — удавка стянулась на шее Сера, и сущий коленями упал на ледяной пол подземелья.

Его била непрекращающаяся дрожь, его сжимали в тугие кольца ненависть и озлобленность граана, который желал отомстить за унижение.

— Ты сбежал. Ты будешь отвечать мне за свой проступок каждый день. — Ланшор вошел в пыточную и обошел вокруг ангела, склонившего голову, утопающего в серых волосах, что теперь, казалось, и вовсе утратили всякий цвет. — Так как тебя зовут теперь?

— Фифи... — мерзкое прозвище для кошек или домашних животных. Унизить разве можно еще больше? Сколько нужно страдать, чтобы отмолить приат? Чтобы забыться безумием. Светлоокий ангел по имени Нафаил и хотел бы умереть, но всякий раз Ланшор вытаскивал из смерти, чтобы продолжить безумие. И если до бегства он постепенно превращал сломленного сущего в игрушку, которую приятно наряжать в кружева и драгоценности, то теперь перешел на самые жестокие пытки, которые совмещал с нежной заботой, когда лечил свою Фифи.

Нафаил не смел подняться с пола. Каждый камень пыточной напоминал пленнику о том, что он еще в сознании.

Ладони оторвались от пола. Белые на фоне мрачного подземелья.

— Снимай одежду, — приказал демон похоти. — Я показал тебе свою любовь. Я желаю, чтобы ты познал унижение, которому подверг меня, отправив на откуп к отцу. Граан снял перчатки из тонкой кожи и расстегнул облегающий алый закрытый военный мундир, из-под которого пышными волнами выглянуло белоснежное жабо. Откинувшись на длинный узкий стол, граан наблюдал, как Нафаил стягивает через голову свое одеяние, что в свете единственного светильника, мерцало снегом. Да, Ланшору нравилось, как сочетается снежность с этим непокорным ангелом, нравилось, что он не умеет ненавидеть, но похож на гибкую стальную нить, которая однажды способна обвиться вокруг горла и задушить.

— Ты унизился сам, — Нафаил не смотрел на своего мучителя. Прочь полетело платье, накрывая плесневелость и затхлость ложным великолепием.

Там, в тот день, демон похоти сам отдавался Змию, чтобы получить обратно сати.

-Посмотри на меня, — граан сделал шаг и длинной рукояткой плети под подбородок поднял лицо Нафаил. Прочитал с удовлетворением на нем ярость.

— А ты, — заметил буднично, — будешь за это отвечать.

Резким рывком за волосы потянул сати вверх, любуясь тем, как сложен, как великолепен этот строптивый красавчик. У Нафаила была стать истинного лидера — достаточно широкая грудная клетка с аккуратной лепниной мышц, развитая мускулатура, крепко сбитые ноги, не лишенные стройности и потенциал бойца. В кровати Нафаил оказался страстным и диким, словно голодный хищник. Царапался, сопротивлялся, но каждый раз сдавался.

Ланшор усмехнулся, вглядываясь в расширившиеся зрачки, где плясало неудовлетворенным гневом и его собственное лицо, а затем сделал несколько шагов вперед, вдавливая сати в стену. На запястьях сомкнулись наручники, на внутренней стороне которых находились небольшие острия, что при определенном давлении разрежут кожу.

— Будешь послушным, Фифи, крови прольется не так много, — Ланшор очертил пальцем по линии скул и подбородка плетью и сделал несколько шагов обратно, чтобы полюбоваться на белое тело у черной стены в пляшущих всполохах факелов. — Так кому ты принадлежишь?

— Тебе, — Нафаил не выражал ни гнева, ни восторга... И это больше всего бесило демона похоти, который жил всегда чужими эмоциями.

— Мне, — легкая усмешка ядовитыми шипами прорастала на губах, наполнившихся кровью, как первые розы. Ланшор чем больше злился, тем красивее становился: светлые кудрявые волосы взметнулись когда граан гордо вскинул подбородок. Теперь в его пальцах первый раз свистнула змея плети. — Мне думается, что ты заслуживаешь наказания. — воздух рассек первый зигзаг, чтобы опуститься на левое плечо укусом, рассекшим кожу. Тонкая струйка крови потекла вниз — такая яркая и красивая, что хотелось до конца пронаблюдать ее путь.

Нафаил дернулся из своих пут. Напоролся на первое лезвие, которое поранило его запястье. Ладонь заполнила горячая влага.

— Ты признаешь себя моим... Ты лжешь, приатская шлюха. Я выбью из тебя все твои мысли. Ты станешь ублажать меня так, как я того желаю, а не так, как нравится тебе. Тебе ведь нравится подставляться, нравится, когда я тебя трахаю? — Ланшор вновь подошел к Нафаилу и лизнул рану на плече. Длинная полоса была весьма изящна и хорошо вписывалась в его представление о совершенстве.

— Да, нравится... Ненавижу тебя, — Нафаил отвернулся от граана, пытаясь сосредоточиться на камнях. Пусть те защитят от похоти, пусть прекратится сознание бессилия и начнется безумие, в котором согласиться на любую мерзость гораздо проще.

Теперь кладка подземелья служила сущему единственным способом отвлечься от Ланшора, который вылизывал им же нанесенную рану. Каждый потемневший от времени и влаги камень завораживал и отдалял момент, когда гордый ангел превратится в умоляющего о продолжении сати. Удавка на шее сжалась сильнее. Нафаил закашлялся, чувствуя, как соски обжигает болью. Ланшор повесил на один из них железный грузик, сжавший чувствительную плоть маленькой крокодильей пастью. Тяжесть украшения сочеталась с нарастающей постепенно болью.

— Нравится твой вкус. Сладкая кровь, — граан опять отступил на несколько шагов, совсем не выискивая возможности вновь заглянуть в глаза.

— Я знаю, почему ты мне мстишь... — шепнул Нафаил. Он продолжал смотреть на стену, собирая в кулак волю. Колени дрожали.

— Почему же, Фифи? Видимо, ты открыл секрет своего граана, когда выставлял попу в кружевных трусиках и демонстрировал мне желания, крутя бедрами... — усмехнулся Ланшор. Плеть взметнулась опять, и новый удар настиг Нафаила неуправляемой болью. Он завопил, ублажая извращенный слух демона, а затем зарычал:

— Тебе не понравилось, что ты зависим от меня... Что тебе каждый наш день — наркотик.

Демон сразу оказался у стены. Его горячее тело вжимало, расплющивало Нафаила, дыхание было тяжелым и беспокойным. Ланшор не думал о том, что пачкает одежду — стаскивал ее и откидывал на пол. Грязными, полными извращенного желания поцелуями изнурял своего сати. Терзал его плоть, как у шлюхи, заставляя подняться и окрепнуть, а потом защелкнул кольцо на основании и добавил второе на мошонке.

— Ты любишь долгие игры. Я — тоже. Огнем пожгу. Так будет вернее. — граан стал меняться, обретая истинные черты. Его сущность — окрепшая и напитавшаяся похоти и страданий многих миров теперь проявилась во всей красе. — Соси, — приказало чудовище, выжигая огненным хвостом на бедре жертвы зигзаг. Сера вобрал в рот один из трех членов демона, понимая, что крови будет много. Он падал и сам в бездну, которую открыл некогда хозяин, научив получать кайф от подчинения и унижений. Хоть и понимал, насколько пал, но все равно сопротивлялся отчаянно. Вылизывал, вбирал то один, то другой, чувствуя, как обжигает огонь хвоста вход в тело, как трется упругой змеей между ног. Дергался, раня запястья дальше. И кровь капала на пол, заставляя сбиваться с ритма. За этим следовало наказание — стягивалась на горле удавка. Яростно, чтобы Нафаил закашлялся, и снова член толкался глотку.

А потом был надрезы на плечах, на груди. А потом монстр вжал ангела лицом в стену и ворвался внутрь, чтобы доказать, что нельзя сопротивляться и даже думать...

... Габриэль настолько четко увидел происходившее в пыточной, что теперь боялся пошевелиться.

— Еще желаешь пойти к Альтазару? — спросил Дагон спокойно.

— Не понимаю, — голос молодого мастера срывался, — зачем ты мне показал?

— Затем, что твой возлюбленный то же самое делает с Микаэлем. — маг вновь бил по целям, чтобы юноша осознал, что нисколько не стал умнее или хоть чуточку изменился. — будет ли твой избранник более жестоким, чем демон разврата? Какие черты откроются в его характере завтра? Габриэль, — граан перешел на мягкий шепот, — но если ты уверен, то идем... Не смею удерживать тебя сегодня.

— Ты не такой, как был в то время, когда выкрал меня, — юноша чуть обернулся, разглядывая бледное лицо. Дагон не отводил взгляда. Черные волосы, гладко зачесанные назад, открывали высокий лоб. Раньше Габриэль считал, что мужчина уродлив, как бывает безобразна неизлечимая болезнь по имени жизнь. Теперь он словно впервые разглядывал существо, которое привело его во вран.

— Хуже Змия ничего нет, — сказал одними губами. — Ты убеждал меня в этом — я не слушал. А теперь я вновь игрушка. Меня одевают, целуют, меня носят на руках, но не любят. Змий без ума от Сариила. И всегда послушает и поступит так, как скажет сущий.

Некоторое время оба молчали. Капала лишь где-то далеко вода в подземелье. — Идем, — Дагон взял ангела за руку и, шагнув за порог, открыл вход в океан отчаяния. Предстоящее путешествие не радовало его нисколько. Плата будет слишком высока для глупого, отчаянного мальчишки.

Зачем ты так красив? Зачем затмеваешь солнце? Зачем я черной тенью ползу между линий твоей судьбы? И кровью капаю на чистейший снег, который заметает каждый мой след, лишь синью кладет тени под глаза, что чище горного ручья? Я смотрю на тебя и вижу, что ты умер для меня, ангел по имени Габриэль...

Дагон шел впереди своего крылатого гостя. Высокие своды первого зала, что начинался сразу огромным холлом, сверкали абседиантовыми завездами. Витые колонны с резьбой символов врезались в опоры, которыми служили черные фигуры вранских существ. Черный же пол, отполированный до блеска, казалось, отражает пламя светильников, меняя до неузнаваемости фигуры на той стороне.

Габриэль не пытался вырвать руку из клешни чудовища, которого всегда опасался, но с каждым шагом осознавал, что дом мага — особенный. Не такой, как у других демонов. Даже в многочисленных покоях Змия, где каждый предмет являлся артефактом, где стены выкладывались колдовством, не ощущалось столь сильного влияния миров, погрязших в иллюзиях веры.

— Тебе страшно? — Дагон внезапно остановился и повернулся к юному мастеру, оглядывая, точно не узнавая. Лицо граана изменилось, утратив человеческие черты. Ввалился нос, обнажился череп. Смерть, — подумал ангел завороженно, а сам потянулся проверить, мерещится ли сейчас образ или... Подушечки пальцев провели по голой кости.

— Почему ты показываешь мне? Почему я? Зачем?

— Хочу научить тебя сопротивляться судьбе. Она сильнее всего. Сметает цивилизации, а уничтожить свет способна за одно мгновение, — Дагон наклонился и обнял жесткими костяшками руки-скелета лицо своего спутника. — Сейчас я открою дверь, и ты будешь играть. В выборы. Правила игры знает Альтазар. Ты — нет, — темные пропасти гипнотизировали, зазывая в рассекавшую время пропасть.