| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я пойду к себе, — священник встал, покачиваясь, — и отпустите из-под стражи Пьетро, он очень переживает за вас. Вы не так его поняли.
Луис только и смог кивнуть, бросившись к маркизу и развязывая тому руки, он даже не заметил того, что Августино покинул покои сюзерена.
Эдвин едва дышал, волосы его взмокли и растрепались, губы были едва розовыми, а кожа бледной. Он чуть приоткрыл глаза и посмотрел на Луиса с нежностью, потом уснул.
Когда сюзерен понял, что это всего лишь сон, что все позади, его душа облегченно зазвенела, словно оживший колокольчик. И Луис не стал беспокоить маркиза и перетаскивать. Стянул одеяла и подушки, чтобы получше укрыть и лечь рядом обнимая. И охраняя заветный сон возлюбленного до самого утра.
* * *
Темные коридоры оказались слишком длинными после ритуала, и Августино даже подумал, что заплутает в них до рассвета, а потому он попросил гвардейца, которого встретил по пути, довести его до спальни.
Мрачные каменные стены слишком давили на привыкшего к солнцу и тепло молодого посланника, но теперь его душа освободилась от груза ответственности, и многое зависит от самого сюзерена — как привести в чувство Эдвина Алонсо, гораздо серьезнее выглядела проблема признания. Августино опасался, что слишком открыто выразил барону Моунту то, что должно быть сокрыто под покровом, и теперь сознавал, что сказал это не в порыве, а от того, что действительно влюбился.
И если Пьетро придет поговорить, то сложнее и сложнее станет ему объяснить, что они скоро расстанутся навсегда.
Небольшой сквозняк, сопровождавший открытие потайной двери, подтвердил опасения инквизитора.
— Август, — юноша опустился на колени рядом с кроватью и прижался щекой к ладони любимого. Полутьма скрывала завесой неопознанного комнату, и легко было представить, что ничего не изменилось, кроме самого главного — признания. Оно разительно отличалось от всего, что Пьетро слышал раньше, и не потому что было услышано в минуту страха и слабости, когда было безумно необходимо. Сказанное так просто и так пронзительно. Просто так, без надежды чего-то добиться, привязать, связать обещаниями и узами. Оно не давало барону вновь упасть в свой потайной ужас: засунутые в тайники ума картины — отца после приступов короля, безумия его величества после смерти возлюбленного. И страшная улыбка монарха перед охотой, на которой он погиб.
Когда его выпустили из комнаты, Пьетро понял, что экзорцизм завершился и прошел успешно, иначе милорду было бы не до него. Значит, можно прийти к его теплому Августу.
— С тобой все в порядке?
Пальцы инквизитора сжались сильнее, в глазах появилась почти тоска, которая не соответствует сану. Он ждал Пьетро и потому не ложился отдыхать. Потому думал, что ему сказать.
— Да, все уже хорошо. Твой дядя в безопасности. Я оставил его с сюзереном, и думаю, он позаботится о маркизе лучше нас всех. — Августино опустился рядом с Пьетро и помолчал несколько секунд, прежде чем выдавить хоть слово: — Я в комнате сказал тебе... — священник запнулся, откашлялся, — в общем, Пьетро, я не должен был такого говорить, я никак не могу тебе объяснить, что чувствую и что должен... и в чем собственно разница.
— Это неважно, — юноша обнимал инквизитора, чувствовал, как бьется его сердце — совсем рядом, разделяют всего-то ткань и кожа. Несколько сантиметров, но каждый стук сплетает все больше и больше и эту когда-то тонкую вязь уже не разорвать. — Не уезжай, — попросил тихо, но боль все-таки прорвалась, заставив голос дрогнуть. — Я знаю, все думают, что мне ничего нельзя доверить, что за мной нужно следить, но... Август, я буду очень осторожен. Никто не узнает.
— Дело не в том, что я не хочу остаться с тобой, — Августино шумно выдохнул, а в том, что... Ну, я тебе покажу теперь, — инквизитору пришлось освободиться от жарких рук барона и направиться к сундуку, чтобы принести небольшой футляр. — Сегодня я получил с гонцом, — он развернул бумагу, где Папа отписал, что очень рад тому, что Луис Силвурсонни предан Церкви и назначил в Вестготию кардинала, который будет радеть за страну не меньше, чем король. Там же посланнику было велено возвращаться домой. — Прости, — священник опустил бессильно руки. Он бы все отдал, чтобы остаться с черноволосым северянином, в чьих венах течет королевская кровь, он разрывал себя на части, понимая, что больше никогда его не увидит.
Пьетро пытался всмотреться в буквы. Они, и так плохо видные в темноте, расплывались, перемешивались, но папская печать горела приговором.
— Я поеду с тобой, — проговорил, наконец, когда руки безвольно упали, а проклятое письмо с тихим шелестом опустилось на пол. — Если ты не можешь остаться, я поеду с тобой.
— Ты же сам видишь... И тебе со мной ехать нельзя. Это невозможно, — покачал головой Августино. Как только прибудет кардинал, я отправлюсь с обозом обратно, и мы уже никогда... — хотелось сказать, что он уже умирает от тоски, но нельзя. — Мы не увидимся, Пьетро.
Юноша подавлено молчал, слушая любимого и сглатывая горечь, а затем спросил негромко, шелестом полуночного ветра, что несет надежду на будущий восход:
— У тебя в свите могут быть только монахи?
— Служители, не монахи. В моей свите есть и воины, — Августино напрягся. — Нет, Пьетро, ты не поедешь со мной. Я не могу... — он вспыхнул, и вновь кончики ушей загорелись от самой мысли, что барон будет с ним жить вместе на юге, в его уютном домике, выходящем в сад.
Юноша с некоторым облегчением выдохнул — очень уж не хотелось идти под постриг, да и потом не совсем ясно, как рядом с Августином оказаться, а тут такое простое решение. Шагнув к любимому, сжал его крепко, как нечто долгожданное, утерянное и вновь обретенное.
— Я еду с тобой, — пробормотал безапелляционно в волосы любимого.
— Ты с ума сошел! — развернувшись, Августино посмотрел прямо. — Я никогда не смогу объяснить... Ты не можешь ехать со мной, — сердце билось бешено. — Если кто-то узнает, что между нами происходит, обоим головы не сносить. Там нельзя скрыть подобное. Я опьянен тобой, мы выдадим себя.
— А мне отец говорил, что в монастырях все этим занимаются, — упрямо откликнулся Пьетро. Выход был — значит нужно его использовать и отпустить Августа — это что-то нереальное. Юноша открыл дверь в новую жизнь и возвращаться обратно, в старую, которая теперь казалась столь постылой и невозможной, он не собирался.
Августино совсем покраснел, он о таком тоже слышал, но никогда не думал, что влюбится в мужчину, что позволит себе вообще влюбиться, и теперь Моунт ударил его своим знанием наотмашь, не давая ходу прочь.
— Ты поедешь со мной, хорошо. Я тоже этого хочу, — забормотал он, обнимая юношу и сознавая, что ничего с собой поделать не в состоянии.
Пьетро радостно вздохнул, продолжая облапливать инквизитора. Странно, но состояние счастья было настолько глубокое, что даже не хотелось большего — лишь объятий и трепетных поцелуев, чем он не замедлил заняться.
Сколько раз уже эта сцена повторялась каждый вечер и каждую ночь, Августино даже забыл. Он и теперь испытывал первый трепет от близости, горел, стеснялся собственных чувств, открытости страсти и огня, пробужденного из ниоткуда.
— За что ты мне такой достался? — спросил, когда губы Пьетро добрались до шеи.
— Потому что ты хороший, — не раздумывая, ляпнул юноша в ответ. — Август, я люблю тебя, — пробормотал в шею и сейчас в этой фразе был другой, более глубокий смысл, чем раньше. Раньше было утверждение, но со страхом, не сказать что с просьбой, но все-таки подточенное червячком возможного плохого будущего. Теперь этого не было — только уверенность и глубокая благодарность за чудо, случившееся с ним.
Слова опалили — его Пьетро. Его единственный мальчик. Губы нашли губы барона и нежно поцеловали. "Ни за что и никому не отдам тебя", — подумал Августино, глядя в темные глаза юноши, даже не зная, что в том скрывается и молодой Фернандо с его чаяниями и надеждами, и бесшабашный порывистый Легрэ. Нет, это был его — Пьетро Моунт. Пальцы зарылись в темные волосы.
А юноша целовал и отдавал самого себя — так же, как раньше он с головой бросался в пучину приключений, как любовных, так и мордобитий, так и сейчас отдавал себя полностью взаимному чувству, взращивая и укрепляя его.
Подтолкнув юношу к кровати, Августино потянул с него одежду, не заботясь развязывать и справляться со всем ухищрениями, хотелось скорее почувствовать горячую кожу, лечь под общее покрывало и обниматься. Ночь — есть целая ночь, чтобы они выспались и потом все обдумали.
— Давай спать, иначе утром будем совсем вареными. И тебе предстоит разговор с сюзереном. Он может не понять...
Пьетро кивнул и тому, и другому, помогая разоблачить себя и раздеваться Августу. После пережитого действительно хотелось одного — спать рядом с любимым. Об всем остальном можно подумать завтра.
* * *
Когда Софи втолкнули обратно в камеру, она тут же кинулась в объятия братьев, обняла их обоих очень крепко.
— Я так волновалась за вас, — сказала девушка и заплакала.
Сыч, взволнованный настолько сильно, что это было заметно даже посторонним людям, прижимал к себе девочку, поправлял ее волосы и вообще казалось не знал, что делать:
— С тобой все в порядке? Что с тобой делали?
— Дай ей отдышаться, — Волк сильно волновался за свою голубку, которая вся дрожала, а сам осматривал одним глазом, нет ли намеков на избиение или повреждений. Он уже и не чаял увидеть сестру, он чуть ли не плакал... Такой равнодушный обычно, пытался сдержать всхлипы.
Она поцеловала Флаво в губы и принялась осматривать бинты на его ране.
— У нас все получится. Мы выберемся, я обещаю. Я сделала все, что могла, чтобы король понял все. Надеюсь, эта ночь послужит ему хорошим примером того, как не стоит поступать с другими. Ты только поправляйся, Флаво, любимый. — Софи нежно поцеловала брата в лоб и улыбнулась ему сквозь слезы. Она подумала о том, что никому не отдаст братьев и сможет их защитить.
— Главное только, чтобы ты спаслась, — младший Райсаро ничего не желал, кроме освобождения сестры. И готов был заплатить собственной кровью, лишь бы не продолжался кошмар. К чертям все эти колдовские штучки, когда вся земля вокруг черна и без колдовства. — Девочка наша.
— Зачем мне жизнь без вас, — это откровение слетело с губ Софи так незамысловато, что даже бы самый недоверчивый человек не усомнился в его истинности. Она стерла ладонью слезы со своих щек. — Теперь мы либо погибнем, либо будем жить... Вместе. Мне не нужно другой судьбы, кроме той, что возле тебя и Лучиано.
Флаво посмотрел на брата. Попав в плен, он не утратил бойцовских качеств и уже продумывал, как спасти любимую и даже старшего брата.
— Я останусь, а вы уйдете, — вдруг сказал тихо. — Здесь же недалеко тайные ходы. Если я отвлеку внимание на себя, то вы сможете сбежать.
Лучиано ответил тяжелым и оценивающим взглядом. Да, рана Волка была неприятна, но чтобы их захватить потребовалось достаточно много солдат. Взгляд старшего Райсаро метнулся к дверям. Если сейчас начать колотить в дверь с криком, что Флаво стало плохо, сколько придет солдат? Вряд ли больше трех. Если больше — нужно будет посмотреть на их экипировку и силу. Сыч кивнул брату.
— Когда? — с губ Лучиано упало только одно полновесное слово.
— Сейчас, пока они не поняли. Вы должны уйти, не слишком я верю королю, этому псу, — Флаво думал лишь о том, чтобы его брат и сестра оказались на свободе, о себе он не думал совсем, потому что душа болела лишь от одного взгляда на Софи.
— Нет, — вдруг отрезала Софи, сердито сверкнув глазами, но даже сейчас — заплаканная и решительная, она была прекрасна. От волнения за братьев все внутри сжималось, и Софи невольно прижала ладонь к животу. — Прекратите, — сказала она тихо, отпуская глаза. Слушать вас не хочу. Я никуда не пойду... без вас обоих. Иного нет. — Она устало вздохнула и протянула руку к лицу Лучиано. — Мы останемся с Флаво. До конца.
— Ты пойдешь отсюда, а я останусь, — Волк упрямо сжал зубы, почти ими заскрипел. Взгляд на Лучиано говорил, чтобы тот спас сестру в любом случае. Помнились сладкие их ночи и горячие поцелуи Софи, ее нежное тело, стоны, крики и мольбы, так отчаянно хотелось сказать, что так нужно, что необходимо уходить и пожертвовать самым слабым.
— Софи, девочка моя, — Лучиано прижал к себе сестру. — Флаво прав. Нас не выпустят. Чтобы они не говорили. А знать, что тебя сожгут... Лучше я сам сгорю что раз, — он поцеловал девушку в волосы, так и не отпустив ее, и расщедрился на новые слова и объяснения. — Пока есть свидетели, ты жена этого мужеложца. Он сейчас точно от тебя избавится, чтобы завладеть нашим баронством. И от нас тоже. А так — хотя бы ты спасешься. Ты понимаешь? — Сыч обхватил нежное личико Софи своими лапищами и обеспокоенно всмотрелся в ее колдовские глаза, ради которых он был готов продать душу.
— Нет, — прошептала она, снова начиная плакать. — Нет, Лучиано... Я не хочу... — Всхлипывая, Софи переводила взгляд то на Флаво, то на Лучино. Как же так? Они же одно целое. — Ну, неужели нельзя ничего придумать? Флаво, любимый, я не боюсь смерти... Жизнь без тебя мне не нужна, даже самая благополучная, это все равно, что жить без руки или ноги. Не надо меня спасать, я этого не хочу.
Флаво только свел сильнее брови. В последней драке глаз был сильно поврежден, и он видел не очень хорошо, зато понимал, чем закончится эта история, если ничего не предпринять, а потом выдохнул и поднялся тяжело, направляясь к решетке. Они проделывали это не раз. Один заманивал, другой — бил.
— Эй, вы! — решетка вдруг распахнулась и за ней оказался одинокий стражник, который высоко держал факел. — Идите в комнаты. Его светлость приказал сделать.
Младший Райсаро мог бы дождаться решения Лучиано, но не стал. Казалось, согбенный и неуверенный, он не сможет ничего сделать, но когда стражник повернулся спиной, на его голову обрушился удар, который мало кто выдержал бы.
Сыч метнулся к брату. Да, тот лучше владел оружием и лучше тренирован, но старший Райсаро пошел комплекцией в отца и тоже многого стоил. Лучиано быстро обшарил стражника, но у того кроме дрянного меча и такого же ножа, ничего не было. Мужчина взял себе меч, а нож вручил нож брату с приказом:
— Охраняй, — но пристальный взгляд сказал намного больше. Сыч не верил ни Сульвурсонни, ни инквизитору, который их уже один раз предал. И чем отдавать им сестру на сожжение, лучше самим ее убить — их маленькая девочка не заслуживает медленной смерти в огне.
По-звериному втянув воздух, Лучиано радостно осклабился — со стороны подземного хода не несло гарью факелов. Скорее всего, его не обнаружили, либо безответственно оставили без присмотра. Махнув брату и сестре, Сыч быстро и настороженно пошел к лазу в подземный ход.
Софи шла молча, поддерживая Флаво под руку, стараясь поскорее убраться из коридора. По пути она прихватила горящий факел со стены. Она и сама смогла бы драться, если возникнет необходимость. Они уже сделали выбор, и теперь оглядываться назад было нельзя.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
