Синеглазка

Когда Брайтон вернулся через несколько дней, слуга, который готовил спальню к приезду хозяина, сообщил, что обнаружил нечто странное в комнате и даже продемонстрировал фотографию, потому что не мог оставить все, как было.

Брайтон кивнул. Приказал разобрать его вещи и, не переодеваясь, сначала направился в гостевой домик. Здесь царил хаос, словно Лотос вообще не разбирался. Выяснив, что тот должен быть на занятиях, господин поехал в университет и долго стоял в коридоре, опершись на стену и задумчиво поглядывая на проходивших изредка мимо студентов.

Лотоса к нему привел ректор, который откликнулся на просьбу освободить сегодня Тима.

— Что все это значит, Лотос? — мужчина смотрел на свою куколку, то и дело бросая взгляд на поврежденное запястье, и чувствовал, как закипает.

— Ты все-таки видел это... — Тим покраснел, опуская глаза, — Извини за эту выходку... Я потом хотел все убрать, но не успел... Прости... это... ну просто истерика... Мы можем поговорить? — он поднял умоляющий взгляд на Брайтона.

— Что, по-твоему, я тогда здесь делаю? Собирайся, пошли, — мужчина подхватил куколку под локоть и повел к выходу, чтобы несколько минут оказаться на заднем сидении. — Что же ты хочешь сказать? — спросил с ироничной улыбкой.

— Просто хочу быть с тобой... Мне нужно было побыть одному... наверное... Но я не могу без тебя, ты же видишь, — Тим говорил тихо, теребя в пальцах край рубашки.

Брайтон сидел, чуть повернувшись всем корпусом к юноше, и молча разглядывал того. Линию шеи, тонкий профиль, опущенные глаза и трепещущие ресницы. Неужели он не понимает, что дело не в нем? Что не будь того дня в Строймаркете, не принеси фотографии агент, Тим жил бы, как и раньше, не стремился бы угождать и потворствовать диким и неправильным желаниям монстра.

— Ты навредил себе из-за меня, Лотос. Быть со мной — вредить себе. Сдавать рубеж за рубежом, обезличиваться. Ты так боялся меня после той прогулки, что я вынужден был отказаться от чувств, которые могут причинить тебе вред. — господин старался быть спокойным, хотя зверь внутри него шевелился и требовал крови. Совершенный цветок! Изящное явление природы. — Это не значит, что я выгоню тебя, как в прошлый раз. Я поступил неразумно. Пока ты не сможешь встать на ноги... Но давай договоримся — ты и я будем теперь общаться по-другому.

— Это жестоко... — Тим уткнулся лицом в ладони, потом вновь поднялся, коротко взглянул на Брайтона и уставился в потолок салона машины, — Ты не хочешь, чтобы я обезличивался и тем не менее решаешь сейчас все за меня... Отказаться от чувств... разве это можно так просто? Взять и отказаться... Научи меня вот так... я не могу...

— Твои чувства прекрасны, а мои похожи на зло. Не обижайся, маленький. Я... люблю тебя, я обещал тебе, что позволю тебе выучиться, выделю тебе наследство и найду работу. — Брайтон продолжал скрывать чувства, которые его ранили даже больше, чем когда он становился чудовищем.

— Если ты меня любишь... — Тим повернулся к нему, — И знаешь, что я тебя люблю... Тогда почему отказываешься и заставляешь отказаться меня? Почему? Потому что... потому что... — губы дрожали, и выговаривать было так трудно, — Ты можешь меня убить, да? Ты этого боишься? ... или... — он с трудом сглотнул вставший в горле ком, — Не боишься, а знаешь, что убьешь?

— Ты сам ответил на свои вопросы. Да, я тебя убью, если подойду слишком близко. Там, на корабле, я себя еще контролировал, Лотос. Все время, даже когда, казалось, что потерял контроль, иначе бы ты отделался не просто банальными разрывами и парой царапин. — отозвался Брайтон, не сводя с Тима черных бездонных глаз.

Губы задрожали сильнее, глаза наполнились слезами. Юноша отвернулся, вновь сгибаясь пополам и утыкаясь в ладони, из груди вырвались глухие рыдания.

— Неужели ничего нельзя сделать?! Совсем ничего... — всхлипнул он.

Хотелось поднять и растрясти, хотелось обнять и поцеловать, одновременно с этим скрутить и ударить так, чтобы до крови.

— Можно выбрать. Но на твоем месте я бы... — господин потянул к себе куколку, о которой так много думал и так сильно скучал, прижал к себе, укрывая в своем скрытом гневе, похожем на ласку. — бежал от меня подальше. А ты бы на моем — отпустил бы. Но я вот отпустить не могу.

— А я не могу убежать... — прошептал Тим, утыкаясь мокрым от слез лицом в плечо мужчины, — Но ты должен простить мне страх... Да, мне страшно... страшно, что однажды ты убьешь меня... Лучше бы ты солгал сейчас... сказал, что всегда сможешь остановиться, если почувствуешь, что я не смогу этого пережить...

— Прекрати... Чтобы не сдержаться, я должен совсем утратить контроль. — мужчина целовал темную макушку, поглаживая Лотоса по спине, пробираясь ладонями под ткань рубашки. Кожа юноши была нежной и гладкой. Только теперь Брайтон до конца осознал, как соскучился.

Тим потянулся к шее мужчины, поймал губами бьющийся пульс.

— Расскажи мне, что нельзя делать, — зашептал, щекоча дыханием, — Отчего ты теряешь контроль? Нельзя говорить "нет", сопротивляться? Что-то еще?

Лучше не начинать лишних разговоров, если они бессмысленны и ведут к тому, что дается слишком много обещаний что-то не делать. Или даже делать. Брайтон знал, что ни слова, ни действия не остановят его, если захочется большего. Тим не готов. И никогда не будет. Он не создан для того, чтобы удовлетворять желания мучителя. Но в любом случае есть другой способ удерживать зверя.

— Если ты хочешь быть со мной. Если так боишься, то я не буду тебя мучить. Достаточно, чтобы ты оставался моим и спал со мной, как в начале наших отношений, — еще немного интимной и раззадоривающей ласки. — Для боли я приобрету менее совершенный цветок. Ты понимаешь меня, милый?

Юноша окаменел в нежащих его объятиях. Любовь ослепляла... Он вновь забыл, что любит монстра и к нему нельзя относится, как к человеку... Он маньяк и садист и то, что Тим оказался на особом положении не отменяет того, что...

— Я так не смогу... — обреченно ответил он, — Мы все равно будем чужими, и я буду мучиться от этого гораздо больше, чем от боли.

— Так что ты решил, Лотос? Ты моя кукла? Ты согласен? Как глупо бояться стать чужими, если я буду с тобой спать... Лотос, ты не хочешь меня ни с кем делить? — Брайтон заставил на себя посмотреть. Как он обожал эти синие глаза, сейчас залитые сильным и страстным огнем. Такой бывает в дальних странах. Падает на раскаленные камни, заставляет подниматься пар от земли. Страстный Тим, ты резал себе вены... Из-за меня...

— А ты разве меня хочешь с кем-то делить? — глаза вспыхнули еще ярче, — И кто я тебе, это не мне решать. Да и разве так можно — раз и навсегда что-то решить? Мы же с тобой живые люди... Нельзя решить — любить навсегда или разлюбить сейчас... относиться к кому-то вот так и запихнуть свое сердце в рамки... Я знаю, что хочу быть с тобой. Знаю, что без тебя мне больнее, чем с тобой. Но если станет иначе... что я могу с этим поделать?! Не решай за меня и меня не проси решать за нас обоих. Реши сам для себя! Но я не смогу так жить, зная, что ты там с кем-то, а потом ко мне приходишь... нежничаешь, потому что напился чужой крови и теперь тебе все равно... Я так с ума сойду! Брайтон, боль тела вылечить легко, а так ты мне душу искалечишь!

— Ты... умеешь убеждать, — усмехнулся хищно мужчина. — Но мне нравится ход твоих мыслей и та логика, которой ты научился пользоваться, — легкий коварный прищур. — Не кажется ли тебе, Лотос, что ты боишься не того, что я перейду рамки — я убивал в сознании, я изощренно могу пытать, — а того, что ты сам переступишь грань? Там, где ты будешь один на один с чудовищем, у которого нет правил... — губы коснулись губ.

— Не знаю, — выдохнул Тим, раскрывая губы навстречу, скользя мягкой лаской языка по жесткой линии рта господина.

— Соскучился по тебе, и ты знаешь это... — в волосы пробралась рука, чтобы удерживать голову, когда сливаются в одно, когда берут поцелуем, когда открывают истинную суть — подчиненную и желающую подчиняться.

Тим прижимался к господину, с восторгом вновь чувствуя его тепло и власть его сильных рук. Отвечал на поцелуй, растворяясь в ощущениях... поцелуй с примесью горечи... со всей той тоской о невозможности ни полностью обрести, ни потерять. Тонкие пальцы гладили мужчину по лицу и шее, проводили по вискам, зарываясь в волосы. Его монстр... и никуда Тим его не отпустит, чего бы ему это ни стоило. Глубоко внутри ослабла туго натянутая струна — ему вновь удалось найти правильные слова... никто больше не будет мучиться и не умрет вместо него — хватит мамы... и... того несчастного мальчика... Алекса... Эта любовь к монстру была его личным проклятием, личным его крестом — и ни с кем его Тим делить не желал — по многим причинам...

Отчаяние. Тоска. Обреченность. Восторг. Близость. Власть. Все горячее поцелуи и жарче тело, которое совершеннее любого совершенства. Блаженство — закрыть глаза и отдаваться его доверчивости и его красоте, познавать каждое мгновение, приправленное долгой разлукой, что распаляла разум.

Быть с Тимом. Жить Тимом. Вернуть ему имя и подарить ему образ. Забрать образ и подарить Имя. Цветка. Куклы? Милый мой...

Господин затянул юношу на колени, чтобы отдаться поцелуям.

Тим чувствовал, как усиливается накал страсти, как тихонько начинает что-то дрожать внутри... так хотелось попросить Брайтона сегодня быть нежным, чтобы можно было расслабиться и забыть-забыть хоть ненадолго... но Тим знал, что нельзя... что прятаться от этого бесполезно... это нужно принять... за свою любовь ему всегда придется платить болью... чтобы удержать монстра рядом — придется скормить ему себя. Юноша ощущал, что вновь падает в бездну и теперь уже сознательно — по собственной воле.

И чем дольше длилось единение тел, тем явственнее проступало в сознании Брайтона понимание, что он опять зовет в свой мир совершенство, к которому не имеет никакого отношения.

— Ты знаешь, как дорог мне, ты знаешь, что я сорвусь... — поцелуи по шее смещались на подбородок, на щеки, обжигали дыханием виски. — Мне тоже больно. По-другому. Не так, как ты знаешь, но тоже... очень... больно, — господин взял руку Тима и поцеловал перебинтованное запястье. — Каждая капля твоей крови, как моя.

— Знаю... знаю, что сорвешься... — Тим гладил мужчину по голове, а по щекам текли невольные слезы, — А про твои настоящие чувства я мало знаю... прости... ты всегда говорил, что я твоя кукла... и сейчас ведь тоже... Мне иногда кажется, что я тебя понял... но потом эти иллюзии снова рассыпаются... Я не знаю, Брайтон, я ничего не знаю и иногда мне очень страшно... Но не отталкивай меня, пожалуйста, не решай за нас обоих... Пусть будет так, как будет... Это судьба, Брайтон, я не хочу ее менять... и эти чувства мне слишком дороги...

Конечно, можно было бы говорить, убеждать или даже переубеждать, но господин предпочел утешать Лотоса, которого и так слишком наказал, сначала приручив, а теперь и вовсе оттолкнув на долгое время. Мужчина почти уложил Тима на широкое сидение автомобиля, который теперь ехал по широкой улице и разглядывал. Он очень часто разглядывал своих жертв, знал каждую черточку, но у юноши лицо так сильно менялось от эмоций — в радости он цвел, в горести становился бледным отражением дождя, когда злился, то превращался в заледеневшее соцветие с дрожащими ледяными лепестками... Много оттенков для совершенства.

— Чувства... — повторил, словно эхо, обрисовывая лицо человека, теперь называвшего себя куклой. — Да, ты моя кукла...

Тим горестно вздохнул, в глубине глаз мелькнуло странное выражение, но он тут же стер его улыбкой — правда, она тоже вышла горькой. Ему не вырваться, никогда не вырваться... в детстве казалось, что монстр придет и заберет его из мира, ставшего для него жертвенным алтарем за смерть своей матери... но на самом деле — он просто выбрал стать жертвой в лапах монстра... Это осознание пришло не сразу, а сейчас выступало кровавым узором на душе — четкое, мучительно яркое, неизбежное. Но уж лучше монстр с его извращенной любовью, чем безликая вина за то, что живешь за счет чужой смерти.

Монстр читал в Тиме неизбежность, плохо скрываемую безысходность, которая замешивалась еще и на желаниях мальчика, на его сомнениях и непонимании этого мира. Пальцы начали расстегивать рубашку.

— Тим... Можно я буду называть тебя Тимом? — чернота глаз на мгновение вспыхнула. — Хочешь, я... покажу тебе мир чудовищ? Не тот, в аллее... А тот, который окружает тебя изначально. Ты полон иллюзий насчет людей, Тим.

— Называй, как хочешь... это неважно, — юноша поднял руку, мимолетно касаясь щеки господина, — Я так устал, Брайтон... Можно мы поедем сегодня домой? Я нормально не спал, с тех пор, как ты меня оставил опять... Когда я не знаю, где ты и что с тобой и будешь ли ты со мной завтра... мне снятся одни кошмары...

— Как в твоих рисунках? — поинтересовался мужчина. — Я видел их... Распечатывал... Знаешь, вышла неплохая выставка для тех, кто не боится заглянуть в мир ужаса.

— Видел? — на секунду юноша побледнел еще больше, одни глаза сверкали на белом, как полотно лице, а потом губы прорезала нездоровая улыбка, — Разве там только кошмары и ужасы? Я в детстве такими фантазиями утешался...

— Я всегда думал,— ласковый поцелуй в одну щеку, а затем в другую, — что ты и внутри — сплошь сияние чистого снега, Тим. Никому бы из других цветков я не позволил бы войти в мир монстра не как жертве, а как наблюдателю. Уникальный шанс взглянуть на все с моей стороны. И не уводи разговор от темы.

— Разве я увожу? Прости... я наверное просто сильно устал... Ты думал, что внутри чистое сияние... а теперь... теперь ты так не думаешь? — складка залегла между бровей и юноша невольно вздрогнул, словно по его коже пробежал сквозняк... из темной глубины пещеры монстра.

— Именно, Тим. Именно так... — улыбнулся Брайтон. — Ты привык быть жертвой, мой милый. Тебе нравится это. Ты повышаешь так свою значимость. Ты, как паук, который долго плетет паутину, а потом ждет, чтобы в нее попалось что-то стоящее... по твоему мнению, я стою того чтобы спасать от меня мир?

Тим смотрел на него широко раскрытыми глазами и инстинктивно съеживался. От слов Брайтона внутри сворачивался мерзкий, болезненный комок, стягивая все нити души в грязную кучу.

— Ты... — попытался выговорить онемевшими губами, — ты... так... — он зажмурился и отвернулся.

— Так... именно так, — господин заставил Тима обернуться и вновь посмотреть себе в глаза, теперь удерживая за подбородок. — Чем совершеннее оболочка, тем глубже внутри закопано зло.

— Зло... значит, отталкивая меня, ты хотел уберечь себя, а не меня... какой же я глупый и наивный... Ты прав, я живу в мире иллюзий...

— Ты знатный идиот, Тим, — засмеялся Брайтон. — И я тебе намерен доказывать это каждый день. Добро пожаловать во вторую часть игры, Лотос.

— Игры... — эхом повторил юноша... он думал, что дно пропасти близко, а оказалось, что врата ада под ним еще только распахнулись. И если раньше ему помогала выжить какая-то иллюзия чувств между ним и его монстром, то сейчас его ждал совершенно одинокий ад.