Небо шамана. 3 часть

Вот сейчас и настало время мне делать то, чему меня учили, делать правильно, ведь в жизни почти никогда не бывает вторых попыток, как бы ни успокаивали себя неудачники. Вообще, по всем канонам у нас сейчас первая брачная ночь, и должна произойти первая близость. Но я чувствую, что если Анечку даже просто потрогаю не через одеяло, то она заверещит от страха, а потом этот страх ещё долго будет стоять между нами. Вот ведь дурные девицы! Это же надо было её до такой степени запугать! Поэтому сижу, держу на коленях завёрнутую в одеяло любимую молодую жену, покачиваю её тихонько и рассказываю какую-то чепуху, сущую ерунду...

Она слушает, а я рассказываю, как на нашей машине Валя Комолов полез проводить регламентный осмотр двигателя. Принёс лестницу, забрался по ней наверх носовой части фюзеляжа, а Подгорный решил пошутить и тихонько лестницу унёс. Валентин парень спокойный и обстоятельный, такой пакости не ожидал и даже смотреть не стал, есть на месте лестница или нет. Вот он спокойно по капоту самолёта сползает, пытаясь ногами нащупать ступеньки лестницы, а её всё нет и нет. В результате Валентин ухватившись за открытый смотровой лючок моторного отсека висит на трёхметровой высоте, внизу как на зло стоят ящики из под снарядов и бочка с моторным маслом, то есть не глядя спрыгивать нельзя, а Валя парень упитанный и у него с прыжками с высоты вообще сложности. Валя висит и орёт дурным голосом, а никого вокруг нет, ведь Сергей не дождавшись реакции на свою шутку, уже куда-то усвистал, и про лестницу давно забыл. Наконец, на крики прибегают Ольга с Мариной и видят своего непосредственного начальника в такой сложном положении. А с ними за компанию оказалась ещё Наташа — техник с машины Коли Шеметова. Они, выяснив, что нужна лестница всполошенными наседками бегают вокруг, но лестницу найти не могут. Потом кто-то решает, что пока они лестницу ищут, у Вали руки могут ослабнуть, и он упадёт и чего-нибудь себе сломает. Оттащить в сторону тяжёлые ящики и почти полную бочку им сил не хватит. В результате наша активная Ольга предлагает гениальное решение, что нужно растянуть брезент и на него Валентина поймать, а не искать неизвестно куда девшуюся лестницу. При этом никому в голову не приходит, что место падения Комолова из-за бочки и ящиков маловато. Ну, а брезент на самолётной стоянке найти не проблема, нашли, принесли и растянули. И если Марина Максимова девушка плотная и спортивная, то Оля с Наташей две мелкие пигалицы. Как они собрались втроём поймать на этот брезент восьмидесятикилограммового довольно упитанного Валентина наверно не узнает уже никто и никогда... К этому месту рассказа Анна уже перестала дрожать и слушала с самым живым интересом, смеясь в нужных местах. Тем более, что история произошла ещё зимой и мы про неё в полку не распространялись. А я продолжаю повествовать, как три наши КРАСАВИШНЫ убеждали висящего Валю отпустить противную железку и уже прыгать, что они внизу уже всё подготовили и готовы его принять. И вообще ужин скоро, а перед ним не плохо бы переодеться и помыться, а он девушек ждать себя заставляет и вообще у них уже руки устали и замёрзли. Неизвестно, у Валентина руки ослабли, и он их разжал, или девушки его убедить сумели. Но он таки упал на подготовленный брезент. Вот только планы с реальностью не совпали. Вместо того, чтобы красиво поймать падающее тело, которое об поверхность натянутого брезента обязано было красиво спружинить. Тело вместе с брезентом к кряком пролетает до самой земли, а девушки стоящие с трёх сторон получают рывок и летят вслед за складывающимся брезентом друг другу навстречу. Кто там ударился об кого и чем не знаю, но криков и ругани, говорят, было много. Поэтому вполне объяснимо, что на этот шум подошёл комиссар, который возжелал узнать, а что здесь собственно случилось и чего за крики во второй эскадрилье? Но в сумерках разобраться, что происходит невозможно, тем более, что все четверо умудрились в брезенте запутаться, а сверху на них ещё завалился штабель пустых ящиков, которые были сверху на полных. Поэтому непонятная куча просто шипит, рычит и ругается разными голосами, а комиссар стоит рядом, задаёт вопросы, но ответа не получает. Ильич решает помочь и как-то ускорить процедуру распутывания из брезента вверенного ему личного состава. Он наклоняется и, продолжая говорить, тянет за конец брезента... Валентин парень честный и не злой, и я ему верю, когда он мне потом рассказывал. Что когда среди этой кутерьмы появился проблеск света и ему точно показалось, что он узнал противный голос Подгорного, и он даже бить его не хотел, а только ухватить, чтобы паразит не сбежал. Вот только с самыми благими целями наклонившийся комиссар из образовавшейся щели поймал совсем не маленький кулачок Вали, от которого Гамбузова в одно движение перекинуло в сугроб. Уже буквально через несколько минут на стоянке моего самолёта были построены вылезшие из-под брезента Валентин и три девушки. В сторонке сидел на сугробе комиссар и прикладывал к скуле снег, а подошедший Петрович пытался у меня узнать, что здесь собственно случилось. Если учесть, что я шёл к стоянкам всего на пару метров впереди него, то логично, что я знаю не больше него... Комиссар быстро взял ситуацию под контроль, выяснил, что же здесь случилось, виноватым определили Подгорного, который схлопотал три наряда на кухню. Всем остальным приказали молчать, потому, что ситуация сложилась путанная и всё переврут и потом концов не найдёшь. Вот только назавтра полк был очень заинтригован тем, что у комиссара под левым, а у комсорга Оли Светловой под правым глазом очень похожие синяки. Кто именно треснул Олю неизвестно, потому, что шишки на голове оказались и у Наташи, и у Марины. Подгорный неделю ходил в наряды обиженный, как самый невинно пострадавший, ведь его там даже не было! И вообще, он бы Валю на брезент точно сумел поймать...

К концу истории Анна уже от всей души хохотала, потому, как всех участников она прекрасно знает и случай, когда вдруг всё политическое руководство полка, то есть комиссар и комсомольский секретарь ходят с синяками на лице, она прекрасно помнила. Тошке совершенно не понравилось встряхиваться на хохочущей Анне, поэтому она перепрыгнула на подушки и там свернулась калачиком, чтобы спать дальше, если мы такие глупые и не собираемся. После рассказа этой дурацкой истории Анечка немного отошла и расслабилась. Так как я не делал никаких поползновений к тому, чтобы срывать с неё платье и даже завёрнутую в одеяло ещё и подтыкал по краям, чтобы не поддувало, потому, что её ещё немного познабливало. Может она, правда замёрзла, а может это часть нервной реакции, но она успокоилась. Под это настроение мы попробовали представить, если бы вместо комиссара на стоянку тогда пришёл наш особист и там бы нашёл кучу шпионов и захотел их арестовать, что нас ужасно развеселило. Словом, у нас пошёл даже не разговор, а просто болтовня ни о чём. Даже не представлял, что можно вот так в удовольствие болтать ни о чём. Здесь на Земле столкнулся с тем, что этим занимаются не только женщины, но и вполне основательные мужчины. Ближе к утру, моя молодая жена стала засыпать, и я в момент её очередной дрёмы тихонько переложил её на кровать и укрыл, не раздевая, только туфли с ног слетели ещё в самом начале, когда я только завернул её в одеяло. Моя Анна, теперь уже Гурьянова, а не Морозова, тихо спала, подложив под щёку свою изящную ладошку, и улыбалась сквозь сон. А я держал на руках и гладил уже проснувшуюся Тошку, которая выспалась, и могла сейчас разбудить мою жену... Я знаю, что если брачная ночь заканчивается тем, что между молодыми так ничего и не произошло, то это по местным традициям считается очень не хорошо. Как рассказал Гамбузов, им об этом рассказывали на курсах по научному атеизму, что близость после свадьбы является физическим закреплением церковного венчания и вроде бы называется консумацией брака. Правда там ещё куча разных нелепых правил и обычаев, вроде вывешивания на самом видном месте белой простыни с пятном крови, что должно всем показать, что брак консумирован и невеста была невинной. Сейчас на всё это смотрят как на дремучие пережитки, но опять таки, кто знает, что в этой очаровательной головке варится и как она расценит то, что не случилось "как положено у всех". Вот и сижу. Смотрю. Вернее — любуюсь. Даже то, что вся нагромождённая на голове конструкция растрепалась и съехала на сторону мне совершенно не мешает это делать. Цветы я все ещё вчера с головы убрал. Я вижу её расплескавшуюся во все стороны ауру, подрагивающие сомкнутые длинные ресницы, как под тонкими веками шевелятся глаза, наверно она сейчас видит какой-то сон и наверно он хороший, потому, что губы чуть раздвигает улыбка... Я бы может тоже поспал, но мне кажется, что это будет не правильно и пока я сплю Анна может успеть проснуться и надумать себе неизвестно чего, поэтому ничего страшного не случится, если я сегодня не посплю...

Когда моя любимая проснулась, я не сразу это заметил. К моменту, когда наши взгляды встретились, она уже несколько минут меня тихонько разглядывала...

― Доброе утро! Любимая! Извини, я бы принёс тебе завтрак в постель, но очень боялся отлучиться, чтобы не пропустить момент твоего пробуждения...

― Доброе... А ты совсем не спал?...

― Знаешь, мы ведь почти до самого утра проболтали... И когда ты уснула я посмотрел, что спать осталось совсем мало и решил не ложиться, а то только разосплюсь и вставать... А недоспать... Ты же знаешь...

― Ты на меня не сердишься?! — А в ауре такая паника, хотя старается на лице ничего не показать...

― За что?! Я чего-то не знаю? За что должен на тебя сердиться?...

― Нет... Ну, ты ведь понимаешь... У нас брачная ночь была...

― Была. И мы её замечательно провели. Мне понравилось! Наверно ни у кого такой не было... — Я постарался говорить это всё с искренней улыбкой.

― Да-а-а... Кому сказать...

― А вот этого лучше не делать...

― В смысле, не делать?

― Анечка! В смысле рассказывать. Если ты про нашу брачную ночь кому-нибудь расскажешь, то о моей репутации можно забыть навсегда, да и на тебя будут странно смотреть... Люди очень не любят, когда чего-то не понимают или оно не укладывается в понятные им рамки...

― И ты за это на меня не сердишься?

― Вот ты заладила... Сердишься, не сердишься! Конечно, не сержусь. Как на любимую из-за пустяка сердиться можно?

― А я — любимая?

― Как будто ты сама не знаешь...

― А ты скажи...

― Милая моя! Родная! Ты — самая — самая! И единственная! А главное — любимая!

― И ты на меня не сердишься?

― Не сержусь!

― А что же нам теперь делать?

― Жить вместе, строить нашу семью.

― А то, что мы должны были делать сегодня? — И снова вижу, как она напряглась, очень её ответ на этот вопрос волнует.

― Анечка! А давай мы этот вопрос решим тогда, когда ты к нему будешь готова, а до этого даже обсуждать нечего. И торопить я тебя не стану, подождём сколько ты захочешь...

― Но так не бывает...

― А у тебя уже много мужей было?

― Нет, ты первый...

Потом мне удалось её извлечь из постели и мы даже немножко пообнимались и поцеловались, но ровно до того момента, как она руками обнаружила, что у неё на голове нечто и оно давно съехало на бок и сейчас висит как остатки рухнувшей башни. Мне то это не слишком важно, а вот она умчалась смотреться в зеркало и не вернулась, пока не привела себя в порядок... А я встал, переоделся в повседневную форму, до утреннего построения осталось уже совсем немного, это Анна на него не ходит, а мне, как командиру эскадрильи на нём быть обязательно.

Более дурацкого утра я в жизни не помню. Меня разглядывали все, даже кто вчера сильно усугубил с напитками и сейчас чувствовал себя очень плохо. Что уж они хотели разглядеть, не знаю. Мой экипаж в строю встретил меня поздравлениями. Глянул на строй эскадрильи, самыми помятыми выглядят Шеметов и Женя Паулко. Техников и стрелков мне видно хуже, видно что Слава Мудрик стоит со стеклянистыми круглыми красными глазами, похоже ещё не отошёл от вчерашнего, да и запах в строю совсем не амброзия... Но глянув на командование, понял, что и они после нашего ухода плотно посидели. Если бы сегодня потребовалось лететь, полк был бы не боеготов. К счастью мы официально на отдыхе и никаких полётов. Командир быстренько расписал всех на регламентные работы за которые отвечают комэски и зампотех и свернул утренний развод.

После построения подошёл Веселов, пожал руку и поздравил. По пути к лазарету он обронил, что хорошо, что Анна стала Гурьяновой. Ведь как ни крути, а тот дурацкий приказ по её откомандированию мы так и не выполнили и со временем просто забыли про него, хотя и получили бумаги его отменяющие. Но приказ — это такая штука. Ведь не выполнили! Остальное лирика! А теперь даже если он вдруг всплывёт, то Анна уже по документам формально совсем другой человек, не младший военфельдшер Морозова, а младший лейтенант медицинской службы Гурьянова. Спросил, когда мы теперь детей планируем? Я вспомнил про нашу первую ночь подумал, что пока этот вопрос для нас наверно не актуален...

*— Цены настоящие нашла в сети, если где-то неточность, то прошу с вопросами к автору найденного в сети материала.

**— Подлинные факты имевшие место в РИ.

— Действительно существовал такой приказ, благодаря которому наши войска для зимних условий оказались экипированы намного лучше, чем противник. Да и в условиях современной более мобильной войны ватная куртка-бушлат намного удобнее стесняющей долгополой шинели, не говоря уж про то, что дешевле и теплее, особенно в комплекте с ватной душегрейкой, ватными штанами и валенками. Душегрейка — ватная поддёвка в виде облегчённой куртки с практически не утеплёнными рукавами или в виде жилета, носится под курткой-бушлатом или шинелью.

— Наверно сейчас многие не поймут написанную фразу. Ведь сейчас наглаживать, чтобы были стрелочки, не джинсы же в самом деле, а стрелки на футболке или водолазке, я даже представлять не хочу. Так, вот раньше, когда наглаженные стрелочки на брюках были шиком и показателем красоты, чтобы стрелки были чётче и дольше держались, при глажке с внутренней стороны по стрелке проводили мылом, лучше простым хозяйственным. После отпаривания стрелки на мыле держались гораздо дольше и выглядели лучше, а само мыло не проступало, было совершенно безвредно и при стирке просто смывалось.

В тесной коробочке танковой башни едва можно развернуться, а сейчас, когда внутри плавают клубы дыма от сгоревшего заряда уже пятого или шестого выстрела, видно сантиметров на тридцать, но это не мешает прижиматься к обрезиненному налобнику прицела и пытаться в скачущей на ходу панораме углядеть новую цель. Подвывающий хилый вентилятор не справлялся с вытягиванием дыма из нутра бронированной машины, грудь судорожно прокачивала сквозь лёгкие угарную смесь в надежде отыскать в ней хоть немного кислорода...