Зверь лютый. Книга 37. Дедовщина

— Я... не... я не указывала, там сотник твой был, ещё командиры...

— Правильно. Стратег не должен указывать каждому воину куда тому бежать. Его дело — общий рисунок боя. Вот когда что-то не так... Ты и поскакала к валу. Чтобы пешцев подтолкнуть. Опыта маловато. Можно было вестового послать. Ну, первый раз, выучка придёт ещё.

Она подскочила на овчинке, уселась поморщившись, недоверчиво рассматривая меня, ожидая, что я начну смеяться над ней, над дурочкой, которая поверила. А мне открылись кое-какие смыслы. Прежде не очевидные. Не продуманные, в мыслях не "прощупанные".

Я-то решал простенькую задачку — "раздвоение". Мне надо было находиться одновременно в двух местах. Как князь я должен сидеть на коне, у всех на виду, подать сигнал атаки, воодушевлять воинов своим присутствием. А как пулемётчик — сидеть на дереве, незаметно, весь в мусоре.

Как князь — для своих людей я единственный. И как пулемётчик на тыщу вёрст — тоже. А надо — одновременно двое.

Чудак на коне должен быть в корзне, в косыночке, молодой, лысый, безбородый. Без личной инициативы, без... завихрений в мозгах. Она казалась подходящим "ванька-заменителем". Если издалека и не присматриваться. Увы, насчёт завихрений ошибся, поскакала в атаку.

— Ты понимаешь, что ты сегодня наделала? Лошадка, плащик... Ты — единственная женщина, которая взяла крепость воинским штурмом. Единственная. На весь мир.

Слова доходили медленно. И до неё и до меня. Как-то... уж очень неожиданно. Я ж. вроде, ничего такого экстраординарного не...

Перебирая мысли и воспоминания, я пытался опровергнуть нынешнее... заелдыривание. Или правильнее — уелбантуривание?

— Были женщины, которые убивали вражеских полководцев. Юдифь и Олоферн в Библии. Были дамы, кто оборонял крепости. Почти все просто сидели где-то в башне и на предложения сдаться отвечали: — Фу, противный, куда ж ты с такой мордой в парламентёры попёрся? Хотя, лет двадцать тому, "Орден Топора" в Тартосе, в Каталонии... Тамошние дамы реально отбили атаку мавров. С мечами в руках, на стенах. Была Боудикка, королева иценов-бриттов. В первом веке от Р.Х. с двумя дочерьми на колеснице повела своё войско на римлян. Из более поздних... Матильда Тосканская. Выезжала на поле боя в доспехах и командовала.

Похоже, что до Орлеанской девы — "девы" крепости не штурмовали.

Утром 7 мая 1429 г. Жанна начала атаку на укреплённые ворота главного английского укрепления — крепости Турель. В середине штурма была ранена в плечо стрелой. Повторное появление Жанны д'Арк на поле боя вселило отвагу во французов, англичане бежали.

Упреждение — два с половиной века.

Это чего ж я наделал? Если бабы, ой, извините — женщины, поймут, что могут брать крепости штурмом... Как те большевики...

Гос-с-споди, что станется с историей человечества?! Прощай феминизм, суфражизм и 8 марта. Всё случится задолго до вас, в другой и куда более кровавой форме.

Нет! Я не хотел! Это случайно!

Спокойно, Ваня. Найди в этом хорошее.

Я ж хотел изменить её самооценку? Быстро, сильно и нетривиально? — Исполнилось. Уелбантурил. В планетарном масштабе. Едрить меня и успокаивать.

Спрогресснул. Женские батальоны... грудью на бастионы... грудями... Уж-жас!

Спокуха Ванюха. "Умный не скажет, дурак не поймёт" — русская народная мудрость.

Что гридней на штурм повела ляшская княгиня знают только Охрим и его люди. А они умные. Все остальные видели более привычное: "Колдун Полуночный" раздвоился и двумя штуками бегал по полю, ругаясь матерно. Это куда обыденнее, чем обернуться гнедым туром с золотыми рогами.

Князь-оборотень — нормально. "Это ж все знают". Про такое умные люди книги пишут, сказители былины сказывают. А вот баба-полководка... Да ну, полная несуразность, явная выдумка. У нас даже и слов таких нет.

Принцесса потрясенно смотрела на меня. Не веря мне. Не веря себе. Не веря в себя. Пришлось повторить:

— Запомни. Ты — единственная. Во всём мире.

Какие у неё красивые глаза. Большие. Ошеломлённые. И — ошеломительные.

"Ошеломить" — это когда бьют по шлему. В котором голова. А у нас и шлемов нет.

Уникальность её испугала.

— Не боись, мы никому не скажем. А то злые люди обзавидуются.

Хорошо развито чувство здравого смысла: "Каждая женщина сама по себе уникальна. Но когда чересчур уникальна — она сама по себе". А "сама по себе" женщина в этом мире не выживает.

— Не... но... Ваня... господине... я там... ну... ничего такого... сидела... платочком махнула... потом поскакала... лошадь упала... я ж ничего...

— Ты заставляешь меня повторяться. Повторюсь: дура. Что делает полководец при взятии вражеской крепости? То же, что и ты. Сидит в стороне, подаёт сигнал. А уж заскакать туда, где под ним лошадь убьют... признак высокой воинской храбрости.

— Так я ж не нарочно! Я ж... с испугу! Не подумавши! Я ж просто сдуру!

— М-м-м... храбрость и глупость не являются антагонистами в душе человеческой.

Это что я такое умное сказал? — А, Ф. Бэкона перевираю: "Настоящая смелость редко обходится без глупости".

— Но... а как же... а всё остальное?

— А всё остальное делают другие. Командиры, помощники, мастера. Или ты думаешь, что стратег сам ёлки для лестниц вырубает да вытёсывает?

Она вполне понимала, что моё утверждение: "ты взяла крепость" — несколько... преувеличение. Передёргивание. Вслух такое говорить не надо. Но себе-то... Да, Ванечка пошутил. "В каждой шутке есть доля шутки". А остальное?

Да-да, конечно. Стратег — это много чего. Но... Сам посты не проверяет, рвы не копает, фашины не таскает. Замысел, там, расчёты, снабжение, кадровая политика... Фигня, сложно. В общераспространённом сознании, стратег:

"Вдруг слабым манием руки

На русских двинул он полки".

Такое она сегодня и исполнила. Манием косыночки. Даже и с личной инициативой.

Её это потрясло. Меня, кстати, тоже. Я-то себе представлял... конный статуй символизирующий.

"Сидит статуя,

Прямая спинка.

Совсем без... мда,

В руке косынка".

Принцесса оживала, постепенно отходя от моей ошибки. В смысле: от изнурительно затянутого секса.

Другая ошибка — Ленка-полководка. Будем считать не ошибкой, а... "ударной психокоррекцией на основе индивидуальной резилентности с использование репрессивного копинга для форсированного развития мотивирующей функции самооценки".

Факеншит! А что я ещё могу сказать при моём неизбывном оптимизме?! — Только много непонятных слов. И понимающе улыбнуться.

Принцесса как-то встрепенулась душой. Тело... судя по тому, как кривится, пытаясь пересесть поудобнее, поворачиваясь ко мне... Про это ещё царь Соломон мудрость сказал. В смысле: пройдёт.

Во, уже и навалилась на грудь.

Мда... сравнивая свои утренние ощущения от сдавливания моей грудной клетки выпуклостями ресиверов пулемёта, и от нынешних выпуклостей... вынужден сказать в адрес всех оружейных фанатов:

— Ребята! Дураки вы все.

При всём моём уважении к точной механике, баллистике и сопряжениям фрезерованных поверхностей.

Не поднимая глаз, которые загадочно поблескивали в полутьме избушки, она принялась водить пальцем по моей груди. Явно фанфик по эпизоду нашего последнего свидания в Смоленске. Вообще, последние дни мы, я — точно, постоянно возвращались в мыслях к нашим тогдашним... приключениям. Хорошее же было время! Приятно вспомнить.

Вот сейчас она спросит:

— Ваня, а ты кто?

Не ожидая, но всё-таки надеясь. На честный ответ.

Нет, прошедшие годы не прошли даром, интерес чуть сместился:

— Ваня... а что со мной дальше будет?

Но-но, не забывайся. Излишнее любопытство для двуногой тёлки в ошейнике — наказуемо. Тем более, что я и сам не знаю.

— Грядущее рабыни в воле её хозяина. С тобой будет то, что я для тебя выберу. Всё. Всегда. Везде.

— Не-не! Господине! Конечно! Всё что ты велишь. Я же душой своей поклялась! Что из воли твоей не выйду. Со мной будет то, что ты решишь.

Оно помолчала, попыталась сковырнуть у меня несуществующий прыщик, вскинула глаза:

— А что ты решишь обо мне?

* * *

"Три вещи никогда не возвращаются обратно: время, слово, возможность. Поэтому не теряй времени, выбирай слова, не упускай возможность". — Это кто такой умный? А, Конфуций.

Время мы нашли. Может, и не лучшее, но какое есть. Слова я произнёс. Удивившись и удивив. Теперь возможности. Хоть бы прикинуть. По спектру и порядку величины.

* * *

— А давай я тебе погадаю. По руке.

В наше последнее свидание в Смоленске, я гадал ей по линиям ладони. Все мои предсказания сбылись. Но счастья это не принесло.

Она отдёрнула руку.

— Нет. Не надо.

— Это не тебе решать. Дай руку.

Погладил протянутую мне ладошку, подул на неё. Но стал не водить по линиям, а принялся загибать пальцы.

— Рука правая? В левой — судьба даденная, в правой — жизнь сделанная. Вот пять дорог. В твоём кулаке. Растопырь-ка пальчики.

Потёртости между пальцами от поводьев. Вовсе не аморфная мягкость ладони, что была в Берестье. Трудовая рука княгини-рабыни.

— Одна дорога — в могилу.

Осторожно прижал к ладошке большой. Она резко дёрнулась.

Зря. Я могу отпустить, но выдернуть, пока я держу...

— Я... не хочу. Не хочу умирать.

— Это зависит не от тебя. Господь хранит нас всех. Но сроки и условия хранения разные. Пошёл бы сегодня тот срезень не кобыле в шею, а тебе в голову... в том болоте с северной стороны — уже булькнула бы.

Помолчали. Она с задержкой ахнула. Кажется, только сейчас дошло, насколько она была близка... к вечности. Надо быть очень неопытным бойцом, чтобы лезть в зону обстрела без шлема. Как она. Или очень наглым. Как я.

— Другой путь, — загнул ей следующий палец, — в келью. Постриг, посты, молитвы.

— Я не чувствую... я не... не готова.

— Третий путь — к мужу, к детям.

— Нет! Ваня... Господине! Нет! Не отдавай меня ему!

Ишь как её трясёт. А всего-то неделя прошла. От прежнего "благополучного" бытия. Неделя не тихой мирной жизни, а конного марша, весьма изнурительного для неё.

— Четвёртый путь, — пригнул к ладошке её безымянный, — ко мне.

Она молчала. Смотрела на ладонь, не поднимая глаз.

Пауза затянулась. Умница. Понимает, что это... очень проблематично. Увести жену у соседнего князя... да ещё сестру владетельных русских князей... Ко мне — кем? Она — жена венчанная.

Тема в "Уставе Церковном" рассмотрена частично: двоеженство. А двоемужества нет. С двоежёнством просто: вторую, которая "подлегла" — в церковный дом. Пожизненно.

Её — только в наложницы. Её братьям — обида смертная.

Ромочка Благочестник, князь Смоленский, пожалуется Боголюбскому. Тот, конечно, насчёт женщин и сам помолоду... Так, что и Татищев упоминает. Но Андрею нынче шестьдесят. А ещё он Государь, столп, светоч и радетель за веру христову. Он будет очень недоволен, потребует соблюдения пристойности. Мой отказ... создаст конфликт и затормозит прогресс.

Забавно. Народное мнение по теме: в чьей постели ей ноги раздвигать, при том, что почти все из 8 миллионов русских людей не знают даже о её существовании, будучи воспринятым "добрым Государем", прислушивающимся к "воле трудящихся масс", приведёт к пролонгированию нищеты, невежества, грязи... к множеству смертей в этом народе.

Народ хочет сдохнуть. Не по суицидности, а по глупости. Это оправдание. Но не решение.

Развод? По западному каноническому праву? Казимир, да и все Пясты стаей, кинутся как волки голодные:

— Тебе чего-то от нас надо? Плати.

"Жену! Жену! Полцарства за жену".

С этими... шакалами и целого "царства" не останется, и дерьма нахлебаешься. Аж по маковку.

Нет, они не особенно мерзкие. Нормальные средневековые аристократы. Кто из владетельных играл в благородство — потомков, может, и оставил. А владение им — нет.

В своём нынешнем состоянии она мне... забота, но не польза. Тревога, но не радость. Я предпринимаю усилия, даже и запредельные, вот — история с этим штурмом, с её уникальностью в мире, чтобы она изменилась. Она уже другая, уже не та кучка бело-розовой слизи под верстаком, как было неделю назад. Изменения будут происходить и дальше. И приведут её... Нам станет тесно. В одном доме. В одной стране. Она, надеюсь, будет расти и крепнуть. Силой духа. И постоянно проверять окружающих "на прогиб".

Стремиться к доминированию. Во всём. В доме, в жизни, в обществе. Не потому, что ей надо. И уж тем более, не потому, что это надо для пропитания или безопасности.

Потому что может.

Детские "рамки допустимого" изменились. Сжались. В замуже. В "выученной беспомощности". В еженедельной порке, в ежедневном потоке унижений. А теперь расширяются. И она будет раздвигать эти пределы. Всегда, везде, сколько сможет. Пока не упрётся в "каменную стену".

Не хочу оказаться той... "стеной". А придётся. Положить пределы её воли. Её своеволия. Чем лучше я её изменю, тем больше она будет меняться сама. Тем сильнее она станет. Тем жёстче она будет добиваться своего. Выгрызать свободу. Себе. А я — ограничивать.

* * *

" — Ваш брат сказал, что хочет себе королевство.

— Я не возражаю. Пусть возьмёт.

— Но он хочет ваше королевство".

Откуда это? Не помню.

* * *

Она будет обижаться, злиться, ненавидеть. Меня. Не хочу.

— Я... согласна.

— А я?

Сама мысль, что у меня может быть собственное мнение по этому поводу, её удивила. Какой же добрый хозяин откажется от имения своего?

Только имуществом, тёлкой двуногой с сиськами, ты мне не нужна. А как личность... станешь опасной.

* * *

" — Миленький ты мой,

Возьми меня с собой.

Там, в краю далёком

Назовёшь ты меня чужой...

— Там, в краю далёком,

Чужая ты мне не нужна".

Русская народная песня станет актуальной. В моей средне-средневековой жизни.

* * *

Глава 752

— Но... а как же...

Она растерянно потрясла полузажатым кулачком.

— У тебя пять пальцев, принцесса.

Я осторожно провел пальцами по её оттопыренному мизинцу. Маленький обгрызенный ноготок. Ни одних маникюрных ножниц в отряде...

— Вот пятый путь.

— К-какой? Куда?!

— Догадайся.

Снова растерянно смотрела на меня. Который раз за этот день. Каждый раз чуть по разному. Ей идёт изумлённое выражение. Живее выглядит. Надо её почаще удивлять.

* * *

" — Удиви меня.

— Я знаю число пи до сорокового знака.

— Я просила удивить, а не испугать".

Чем дальше, тем реже она будет пугаться и чаще удивляться. Мир — удивителен для смелого человека. И пугающ для испуганного.

* * *

— Додумаешься — будешь знать из чего выбирать. Первый шаг — из чего. Второй — что. Третий — как. Всё. Мне надо посты проверить, спи.

— Нет, нет! Господине! Не уходи! Ну нельзя же так! Я же теперь буду всю ночь мучиться над твоей загадкой!

— Мучайся. Только это не моя загадка — твоя. Тебе её и решать. А пока... помалкивай.

Ещё один тяжёлый тест: на молчаливость.