Мне даже стыдно стало — мне и жаловаться не на что. Живу в достатке, муж хороший, сын — отличник, работа интересная.
— Почему бабку нельзя забрать?
— Демокодекс запрещает. Сюда можно только самому попасть. А как ей хорошо было бы тут, в садочке и в этой хатке. Она же меня вырастила, жалко ее, бабушку-то...— Глаша смахнула слезу.
— А здесь вам хорошо, значит?
— Еще бы! Я скоро учиться пойду, в школу самого Майского.
— А кто это?
— Вы не знаете Майского? Художник он, великий. Я все деньги на Интернет-кафе просаживала в реале, смотрела его картины, на выставки ходила, а потом написала ему и послала свои рисунки. Майский меня сюда и перетащил. То есть, создал подходящие условия для моего сюда попадания.
— О, Глаша, так вы художница!
— Ага,— девушка убежала куда-то и вернулась с большим альбомом, села рядом и открыла его, гордо улыбаясь. — Вот, гляньте.
На рисунке была изображена женщина танцующая под дождем, с венком из лилий на голове — руки подняты вверх, мокрые волосы — по плечам и груди, глаза сияют, за завесой дождя — лица зрителей.
— Это же я... вчера!
— Да. Вам нравится?
— Да. Очень.
— Возьмите себе,— Глаша протянула мне листок.
— Глаша, спасибо тебе. Давай на ты, а?
— Давай.
— Глаша, ты очень талантливая!
— А в Демонете все талантливые, здесь других не бывает.
— Я думаю, что и в реале все люди талантливы, просто их таланты не раскрываются, потому что нет возможности.
— Оно-то так, но здесь все особо талантливые.
— И я тоже, да?
— И ты.
— А какой же у меня талант?
— Да какой-то обязательно есть, причем, особый, редкий, а может даже волшебный. Майский сказал, что из меня может получиться художница-предсказательница.
— Это как?
— Это когда по картинам видно, как модель или местность развиваться будет. Он будет во мне это мастерство оттачивать. Для этого требуется войти в особое состояние, чтобы связь между мной и моделью возникла.
— Хм... А по этой картине видно?
— Не знаю пока. Оно не сразу проявляется как-то, и не все видят, а только те, кто понимает. Ну, ты отдыхай, а я хозяйством займусь. Валентин придет — обедать будем.
— Глаша, может тебе помочь чем-нибудь?
— Валентин велел, чтобы ты отдыхала.
— Да от чего отдыхать? Я и устать еще не успела.
— Ну... он сказал, чтобы ты делала то, что тебе самой хочется.
— Мне бы хотелось тебе помочь.
— Если из вежливости, то нельзя. Правда, нельзя, — я не шучу. Тебе что сейчас хочется делать? Спроси себя. По-честному только.
— Честно? Я бы хотела погулять, посмотреть окрестности.
— Ну вот и иди. Тут места красивые. И возвращайся к обеду.
Иду вдоль тихих улочек мимо домиков с красными крышами, садов пышных, лавочек резных и заборов плетеных. Телега мимо проехала, гуси дорогу перешли...
Я дошла до пруда с лилиями — белыми прекрасными холодными лилиями. Две цапли поглядели на меня насторожено. Да, места живописные, жаль, что я не художник. В чем же мой талант? Да еще и особый, волшебный? К рукоделию — точно нет — я даже пуговицы пришиваю криво. Пою — когда никто не слышит. Танцевать что ли? Ага, особенно в голом виде. Да ну... танцам с детства учиться надо, я просто оторваться могу, если момент подходящий. А может у меня талант отрываться? Нас с Женей занесло сюда когда я захотела быть с Женей... Может у меня к сексу талант? Может во мне пропадает талант соблазнительницы? Этого только не хватало! Мне такая карьера все равно не подойдет. Что еще может быть? В колледже я отличницей была, биохимию лучше всех знала, ну и что? И диетолог я хороший, но разве это талант? А что я еще умею? В школе я в драмкружке участвовала, руководитель меня хвалил. Ну да, я — способная, конечно, но особый талант у меня какой? Самый редкий? Самый волшебный? Ума не приложу. А пока я тут прохлаждаюсь, лилиями любуюсь, время-то бежит, и через несколько дней меня отсюда выгонят. Им партнеры интересны, а одиночки нет. А что если мы только в паре с Женей общий талант можем реализовать, а в одиночку — никак? У нас с ним много общего, но это все — вкусы и интересы, а талант какой? А вдруг у нас секс какой-то экстраординарный? Но, похоже, я так никогда и не узнаю об этом. Пойду-ка обратно другой дорогой. О, да тут торговая улица — магазинов много. Может зайти, купить что-нибудь к обеду? Вино и выпечка конфеты всегда уместны.
Еще до того как я вошла в магазин, меня затопила волна любви, захлестнула просто. Ощущение было новым и неожиданным — будто кто-то только что признался мне в любви, и я очень счастлива. Поначалу я приняла это за пьянящее действие деревенского воздуха. Я постояла на ступеньках магазина, прислушиваясь к странному ощущению, потом вошла. Это был обычный продуктовый магазин: хлебный отдел, молочный, бакалея... Нет, любовь исходила не отсюда. Я вышла и направилась вглубь улицы на чувство любви — как зверь учуявший добычу. Я называла это "любовью", потому что не знала еще этому названия, и термин мне не был известен, но тогда это воспринималось именно как любовь.
В конце улицы я увидела маленькое кафе — три столика и прилавок с самоваром и лотком свежей выпечки: ореховое печенье, творожные рогалики, шанежки с ягодами, пирожки с яблоками и еще всякие... Чувство любви усилилось и смешалось с густым ароматом ванили и корицы.
— Положите мне в коробку каждого вида по два, пожалуйста, — сказала я продавщице. — И один пирожок я здесь, пожалуй, съем.
— Да, это Ромкины фирменные,
— А кто это, Ромка?
— Это новый помощник кондитера. Его из пекарни выгнать невозможно — работает даже в выходные дни. Его пирожки раскупаются быстрее, чем те, что машина печет. А машина-то особая пекарская, по рецептам лучших кондитеров пирожные изготавливает.
Продавщица подала мне поднос с пирожком на тарелочке и чашкой чаю. В тот самый момент, когда я откусила первый кусочек, чувство любви и счастья затопило меня до такой степени, что я была готова петь и кричать от восторга. Я отпила чаю, еще кусочек — о боже, неудобно же петь и кричать прямо здесь. Если бы можно было прямо сейчас оказаться на лугу, бежать по нему босиком и петь во весь голос о том, как здорово жить в мире где столько любви и так интересно, что произойдет дальше!
— Вам плохо? — тревожно спросила продавщица.
— Мне хорошо, — заверила я ее, утирая рукавом слезы счастья. — Просто очень вкусно.
— Ромка, поди сюда! — крикнула продавщица. — Глянь, как посетительница от твоих пирожков млеет.
За прилавком возник юноша, почти мальчик, невысокий, худенький — совсем не похожий на кондитера. Слово "кондитер" ассоциировалось у меня с крупным, солидным усатым мужчиной в поварском колпаке. А мальчик был в синем рабочем халате и обсыпанном мукой переднике, он вытирал руки полотенцем.
Повинуясь порыву, я подошла к нему и поцеловала его в щеку.
— Рома, — сказала я торжественно, положив руку на сердце. — Рома, вы — волшебник! Эти пирожки ... у меня нет слов.
— Ну что вы, — засмущался тот. — Я, всего лишь, — ученик на практике. Но рецепт этих пирожков сам придумал. Вот приходите через неделю, будут еще и другие — мне кондитер разрешил свои рецепты опробовать.
Через неделю! Я чуть не заплакала. Еще обиднее покидать Демонет — мир, где возможна такая вкуснотища!
Я бежала по дороге к дому Валентина, а из перевязанной шпагатом коробки выпечки излучалась любовь. Любовь проникла в меня посредством пирожка — и все печали отошли прочь. Я — Полина Аксен, красивая и талантливая женщина! Мне довелось попасть в другой мир и вновь влюбиться. Так что все прекрасно! А если это счастливый период кончится, то непременно начнется другой, еще интереснее. И к тому же — я танцевала голая под дождем!
Я несла коробку, предвкушая реакцию Глаши и Валентина когда они почувствуют это счастье. Вошла, поставила коробку на стол. Глаша хлопотала на кухне. Коробка продолжала излучать любовь, но Глаша этого не замечала.
— Глаша, а свой мир у тебя есть или ты живешь в мире Валентина? — спросила я.
— Есть, тут недалеко, но он вписался в ландшафт голденгрэйна Валентина и слился с ним. Так случается иногда — это удобно и экономично — админ обычно приветствует такие соединения. Тем более, что я собираюсь жить при художественной школе Майского, а после школы начнется совсем другая жизнь, может на другом уровне. Только мне еще демонов нужно победить — без этого в школу не примут — админ не разрешит.
Я говорила с ней, а чувство любви все усиливалось — будто пыталось сообщить мне нечто важное.
— Так ты оставишь Валентина?
— А чего бы и не оставить? А, ты подумала, что мы вместе да?
— А разве нет? Извини.
— Я ему по хозяйству помогаю, мне это удобно — я свои демонеты экономлю, они мне пригодятся, когда я учиться буду — для школы покупать все придется — кисти, краски, а это недешево. А тут, наверно, поселится какая-нибудь уродка, из тех, кто был вчера в лесу на празднике.
— А что это за праздник был, кстати?
— А он сам праздник назначает, когда захочет.
— А почему они уродки? По— моему они очень даже симпатичные.
— Уроженец Демонета — сокращенно УроД. Им в другой мир несподручно ходить, уж не знаю почему, так они любят поиграть в хорошем голденгрэйне созданном по образцу реала. Они тут до утра веселились. Жалко ты проспала все. Он не велел тебя будить. Он парень хороший, ласковый. Освободил меня от всех забот, чтобы я могла рисовать, так я из благодарности помогаю по хозяйству. Тут спокойно и демоны меня реже донимают.
А действие пирожков все продолжалось — я внезапно ощутила острую тоску по Жене, и сразу же испугалась, что он вернется, а ключ не подойдет к двери, то подумает, что я тут больше не живу. Ах, глупая я какая! Как я могла! Что же я тут сижу, лясы точу, мне домой надо! Я вскочила с места.
— Глаша, не обижайся, но мне надо срочно уйти. Если мой партнер вернется, то дверь открыть не сможет — я замок сменила. Нет, я не голодна, я пирожками перекусила. Спасибо тебе за рисунок! Глаша, я буду рада с тобой еще повидаться. А сейчас покажи мне дорогу до лодочной станции, и я побегу...
— Конечно, Поля, — кивнула Глаша. — Ты должна делать только то, что хочется. Иди.
* * *
Я вбежала в комнату, запыхавшись, и остановилась в изумлении. Женя сидел на кровати и стаскивал с себя рубашку, будто собирался спать. Как мне ни хотелось броситься ему на шею и пожаловаться на местные правила — я сдержалась. Если он не любит меня больше, то я не приму не милости, ни жалости. Я либо покину этот мир, либо останусь здесь сама, своими силами, но просить его не стану. Я о многом хотела рассказать ему — и обо всем происшедшем, и о моей догадке, что он — мой эмоциональный усилитель, но вместо этого молча уставилась на него.
— Соскучилась?— спросил Женя как ни в чем ни бывало. — Иди ко мне. Ой, как я тебя хочу!
— Как я хотела, чтобы ты это сказал!
— Что сказал?
— Что ты меня хочешь.
— Как я тебя хочу!
— Женя! Женчик мой! Ты появился когда я уже потеряла надежду, и почти смирилась с этим. Я так рассердилась на тебя, что даже замок в двери поменяла. А как ты вошел?
— Что значит, потеряла надежду? Ты — моя женщина, Полинка. Мы с тобой подходим друг другу как части головоломки, поэтому менять замки бесполезно. И никто не сможет нам помешать на этом уровне, потому что мы соединены на верхнем.
"Красиво говорит! Ох, как красиво! И как раз то, что ты хочешь слышать!" — шепнул голос Ахха мне на ухо, но я отмахнулась от него.
* * *
Кофейный аромат, доносившейся с кухни, был необычным — похоже, Женя домешал туда каких-то пряностей. Я сладко потянулась на кровати. Мммм, до чего хорошо! После сумасшедшего секса, я лежу на новой мягкой кровати, завернувшись в новое пушистое покрывало, а мой любовник варит кофе. Мне! Для меня! Прав был модератор — я и вправду умею получать максимум кайфа от каждого момента. Я прислушивалась к его движениям на кухне, закрыв глаза. Что— то звякнуло, стукнуло... и Женя внес в комнату поднос с двумя кофейными чашечками. Аромат — божественный, пена высокая, а вкуса не чувствую — вот странно! Да еще волна подкатывает к горлу, тревожная. Нельзя мне этот кофе пить, нельзя. Что со мной? Вчера я варила себе кофе из этого же пакета, в той же кофеварке — и все было в порядке.
Но Женя смотрел на меня, улыбаясь, и я пила через силу, маленькими глоточками. А потом взял у меня пустую чашку из рук и снял с меня покрывало, а я сладко потянулась перед ним, изгибаясь как кошка.
— Как я хочу, чтобы ты был со мной! Чтобы ты любил меня!
— Ты хочешь подчинить меня своим капризам? Впрочем, я стану перед тобой на колени, если ты обопрешься на локти.
Почему я его слушаю? Почему позволяю ему делать все, что он хочет? И губы кусаю, и стоны мои наверно слышны в той конторе похожей на домоуправление. Я ведь не верю ему больше... А что если закатить ему истерику? Обычную женскую истерику, со слезами и топаньем ног, и посмотреть что получится? Я хочу, чтобы он сказал: "Полинка, я сделаю все, чтобы мы были вместе. Да, у меня проблемы, но никого в мире нет важнее тебя, ни в одном из миров". А он не говорит так. И не обещает остаться. И ничего не рассказывает. Сказал только: "Рассказывать — значит жаловаться на проблемы, а я не хочу жаловаться. Просто полежи со мной вот так... голову на плечо мне положи. Поверь, будет лучше, если ты будешь делать все, что я скажу''.
— А что ты скажешь?
— Держись подальше от демонов.
Эх, а я думала, он о любви говорить будет.
— Полинка, они все врут, понимаешь? Они по сути своей — наглые лжецы и очковтиратели. Они — как тина болотная, на дно затянут. Ты у них чаю попросишь, а они тебе чифирь предложат, и простого чая тебе уже недостаточно будет, и ты опять их искать кинешься, за подпиткой. И заведут они тебя в беспутье, бездорожье, а потом будут играть тобой! Все корявое у них, испорченное!
— Ну ладно, я поняла.
— Ну, так— то лучше.
— А ты любишь меня, Женя?
— А то! Из-за этого и сердиться на тебя не могу.
— За что сердиться-то?
— За то, что отказалась уйти со мной. Кстати, ты не передумала? Полинка, сожрут тебя демоны эти, если меня рядом не будет. А я бы многому тебя мог научить — ты, ведь, любишь учиться, я знаю.
— Чему, например?
— Например, читать эмоции в старых вещах, ставить казадорские печати на двери, ограждать слабых людей от зла, ловушки для демонов расставлять. Да всего не перечислишь! У тебя прекрасные данные, но требуют шлифовки и огранки. Я сам тебя всему научу. У нас будет общее дело — разве это не здорово? С тобой и Оксаной — мы горы перевернем!
С Оксаной? Эх! А я чуть было не согласилась — так вдохновенно он говорил!
Когда я вернулась из душа, то увидела, что Женя внимательно рассматривал подаренный Глашей рисунок — я голая, в венке из лилий и ожерелье из кувшинок.
— Это ты, что ли?— спросил, кивая на рисунок.
— Я.
— А ты тут времени не теряешь, как я погляжу.
Он вытащил из кармана лупу, поднес рисунок к свету и стал изучать его, что-то насвистывая себе под нос. Потом отошел от стола:
