Вой лишенного или Сорвать покровы с богов

Накинув на плечи шаль, Ири подошла к камину и уселась в кресло, подогнув под себя ноги. Поленья давно прогорели. О том, что ни так давно здесь искрилось пламя, говорила лишь горстка пепла. Девушка улыбнулась, припомнив, как по вечеру Гарья колдовала над огнем. В нем не было необходимости, ночи стояли теплые, но старая нянька настояла на своем, приговаривая: "Утром из щелей тянет". Сейчас Таирия в этом убедилась. По полу на самом деле сквозило.

Поплотнее завернувшись в шаль, девушка разглядывала рисунок золы осыпавшейся вдоль каминной решетки и размышляла над тем, где сейчас находится Лутарг, когда сердце ее ни с того ни с сего странно екнуло, будто в преддверии чего-то. Ири огляделась. Взгляд задержался на окне, затем метнулся к двери, прошелся по стенам, но ничего неожиданного она не увидела.

Тишина и спокойствие присущее рассветным мгновеньям. Все так, как должно быть.

Таирия шумно выдохнула. Закралось подозрения, что что-то случилось с Лутаргом, ведь в том момент она думала о брате. Стало страшно. Она обхватила себя руками за плечи, внутренне сжавшись в комок. Былое умиротворение развеялось, словно дым под шквальным ветряным порывом. Забил озноб.

В попытке отогнать от себя нехорошее предчувствие и усмирить все нарастающее биение пульса девушка задышала медленно и глубоко, но это не помогало. Озноб сменился жаром. Она дрожала. Губы тряслись. Пришлось смежить веки, чтобы удержать внутри себя подступающие слезы.

Когда Таирия позволила себе открыть глаза, они стояли перед ней. Двое. Прозрачные. Сияющие.

Она зашлась в безмолвном крике и отчаянно, до боли, зажмурилась, гоня прочь ужасающее видение. Волна паники накрыла ее с головой, утягивая на дно темного озера боязни. Ири задыхалась.

— Где Лураса? — вопрос прогремел внутри нее, взорвав нервные окончания и окончательно лишив способности мыслить.

Таирия подавилась, горло перехватило, и невнятный писк сорвался с ее губ прежде, чем девушка потеряла сознание. В данный момент темнота стала для нее благословением.

Сколько по времени длилось ее забытье, Ири так и не узнала. Для девушки прошло всего лишь мгновенье, будто она моргнула и вернулась в реальность, вот только за этот быстротечный миг паника успела улечься, а в сознании стали принимать очертания столь необходимые ей объяснения. Теперь Таирия смотрела на нежданных гостей широко раскрытыми глазами, и пыталась отыскать в их облике сходство с Литаурэль, ибо та рассказывала о своих братьях с неизменной нежностью и теплотой.

"Слышать, представлять и узреть пред собой — вещи далеко отстоящие", — вынуждена была признать руанидана, столь неожиданно окунувшись в мир тресаиров. Знать о возможности подобного явления и столкнуться с ним — совсем ни одно и то же. На словах все выглядит гораздо более правдоподобно, нежели на самом деле. В реальности начинаешь сомневаться в собственной адекватности. Во всяком случае, Таирии сомневалась.

Это было странно — лицезреть их перед собой. Видеть и не видеть одновременно. Стоило чуть отвлечься, ослабить внимание и мужчины растворялись в обстановке. Исчезали из поля зрения, становясь не более чем тенями, и только глаза их продолжали высвечиваться синевой, но даже они, в таком случае, представлялись игрой воображения.

Были ли они похожи друг на друга или на сестру Таирия так и не поняла. Эта неуловимость их образа, общая нечеткость мешали ей разглядеть черты, вычленить их на фоне тотальной размытости лиц. Сейчас одно через мгновенье другое — или кажется что другое — и так до бесконечности. Постоянное изменение, за которым она не поспевала. Сперва грубые, затем слащавые, и тут же хмурые, с улыбкой на губах, с задумчивой морщинкой между бровей, кислой гримасой — все и сразу. От этого начинала кружиться голова.

Девушка вновь крепко зажмурилась. В который раз за это утро? Значения не имело! Пока она собиралась с мыслями, в груди взорвался повторный вопрос: "Где Лураса?", — но теперь Таирия была готова к нему и лишь едва заметно вздрогнула, сжав в кулачках бахрому шали.

— Нет ее, — шепнула Ири в ответ, раздумывая, должна ли сказать им, что тетушка отправилась вслед за Лутаргом.

— Куда за Лутаргом?

Девушка шумно втянула воздух, пораженная не столько самим вопросом, сколько заинтересованностью появившейся в голосе и теплыми интонациями, придавшими ему еще большую глубину. По телу отчего-то побежали мурашки. Таирия нахмурилась, обескураженная собственной реакцией. Прикусила губу, пожевала ее, а затем выпалила то, что на ее взгляд было наиболее важным:

— Литаурэль похитили!

Глава 18

Едва за ротулой закрылась дверь, Антаргин скинул с колен теплый плед и поднялся с кресла. Первые несколько шагов дались ему с трудом. Он был младенцем, только что открывшим для себя возможность передвигаться на двух ногах, но еще не разобравшимся, как правильно удерживать равновесие.

Достаточно смешно, если бы не было столь грустно, и в подтверждение этого губы Перворожденного искривила горькая усмешка. Иногда полезно посмеяться над собой — расслабляет.

Мужчину пошатывало, но он продолжал идти к цели. А целью этой был сундук с одеждой, к которому Ираинта ни в какую не хотела его подпускать. "Ты не готов. Вот когда сам сможешь, тогда и иди, куда хочешь", — неизменно отвечала она на все требования тресаира, при этом строго следя за тем, чтобы он не смог совершить нечто подобное.

Добравшись до сундука, Перворожденный откинул крышку и застыл на несколько мгновений, опершись на нее. Он убеждал себя, что в состоянии выполнить то, что намеревался сделать. Сейчас ему недоставало ставшего привычным в последнее время содействия друга. Когда силы покидали Антаргина, калерат всегда оказывался рядом. "Но не теперь", — напомнил себе мужчина, доставая чистую рэнасу, с которой еще предстояло повоевать, что в его нынешнем состоянии занятие не из легких.

— Развалина, — горько усмехнулся Перворожденный, натягивая на себя одежду.

Шнуровка рэнасу словно нарочно выскальзывала из рук, но мужчина с упорством вьючного животного продолжал преодолевать ее сопротивление. В итоге справился, хоть и не столь быстро, как обычно. Давно ставшее привычным действие ему пришлось открывать заново. Событие достойное очередного горького смешка над самим собой.

И Антаргин посмеялся — сипло, горько, но правильно. Ничего другого ему не осталось. Иные эмоции выело бессилие. Только смех был доступен. И он очищал.

Поддержание тропы в открытом виде медленно, но неотвратимо истощало Антаргина. Ираинта оказалась права, Перворожденному понадобились ее настои и снадобья, чтобы подпитывать постепенно убывающие силы, но несмотря на это мужчина сдаваться не собирался. Он будет держать тропу открытой, чего бы это ему не стоило! Именно об этом думал Антаргин, когда бодрящие припарки Ираи касались покрытого испариной лба. Об этом напоминал себе, когда из-за слабости с трудом отрывал руку от подлокотника. Силы всегда соизмеримы с желанием, а его желание было всеобъемлющим!

Приведя себя в надлежащий вид, Антаргин направился к выходу. Необходимость встречи с Рианой подстегивала его. Комок чего-то непонятного клубился в груди, и мужчине требовалась помощь Нерожденной, чтобы разобраться в собственных ощущениях. Вернее, в метаниях рьястора, причину которым Перворожденный, как ни старался, найти не мог.

Дух был неспокоен с самого утра. Едва Антаргин выплыл из объятий сонного забытья, спровоцированного успокаивающим зельем Ираинты, он почувствовал, что рьястор в нем настойчиво ищет выхода. Что Повелитель стихий хочет поведать ему нечто важное, но что именно, уловить не получалось.

Никогда ранее у мужчины не возникало подобных проблем. Их единство с рьястором было абсолютным. Неделимым. Чувства и мысли одного органично вплетались в эмоциональное состояние другого с того самого момента, когда Антаргин впервые призвал Повелителя стихий. Они были единым целым, в любых обстоятельствах понимающим друг друга.

Сейчас же Перворожденный терялся в догадках, и это несказанно тревожило мужчину. Каждой клеточкой своего существа он понимал, что рьястор стремиться открыть что-то взволновавшее его, но не мог уловить суть сообщения. Она ускользала.

С возвращающейся с кухонь Ираинтой Антаргин столкнулся на лестнице. Взгляд, которым ротула наградила своего подопечного, обещал нешуточный выговор сразу же, как только женщине представиться возможность отчитать его. Перворожденный согласно кивнул, выказывая готовность получить по заслугам, но позже.

И они оба знали об этом — о том, что Антаргин обязательно позволит ей высказаться, и даже внимательно выслушает, хоть сути это и не изменит. Он всегда будет поступать так, как сочтет нужным. А пока, как и подобает, Ираи почтительно склонила голову, пропуская первого их Рожденных с духом.

При всей неординарности их отношений женщина не могла себе позволить накинуться на Антаргина с упреками на глазах у других Истинных, но это не помешало ей недовольно поджать губы и проводить его встревоженным взглядом. Она волновалась за него, и на это у преданной сиделки имелись серьезные причины. Никто, кроме Ираинты не знал, насколько сложно приходится Перворожденному, и чего ему стоит с гордым видом спускаться по лестнице, не опираясь при этом на перила или стену. Она же вполне могла предположить, сколько сил он на это затрачивает, ибо совсем недавно собственноручно помогала мужчине добраться от кровати до кресла у камина.

Путь от собственных покоев до средоточия жизненной силы Рианы показался Антаргину как никогда долгим, а вкупе с нескончаемыми остановками — бесконечным. Каждый из встреченных мужчиной тресаиров считал своим долгом задать ему несколько вопросов, проигнорировать которые Перворожденный не смог бы, даже имей он подобное желание. Все они волновались так же, как и он сам, а с момента последнего сокращения Саришэ это волнение приобрело панический характер. И Антаргин не позволял себе винить их за это. Оказавшись практически запертыми в пределах замковых стен, лишившись даже видимости свободы, Истинные окончательно растеряли те крупицы надежды, что теплились в них ранее, но, несмотря на это, продолжали вести себя вполне достойно. Пусть не все, но большинство. Нерожденная могла гордиться своим народом, в трудное для всех время тресаиры не теряли присутствия духа.

У спуска в подземелье Антаргин отослал Сидьяра, который пытался незаметно следовать за ним с тех пор, как увидел. Парень смутился, поняв, что его сопровождение раскрыто, но Перворожденный не стал щадить его чувств, велев немедленно вернуться к братьям. Оказавшись возле стены, мужчина прижал ладонь к теплому камню с нетерпеливым воззванием принять его. Риана медлить не стала. Черная пропасть разверзлась перед ним, и уже через мгновение Повелитель стихий предстал перед Нерожденной.

— Что происходит? Я не понимаю рьястора, — потребовал Антаргин ответа и, не дожидаясь просьбы, принялся оплетать ее нитями своей сути, чтобы клубящееся над головой облако обрело единообразную форму.

Ее "спасибо" прошелестело в нем прежде, чем сверкающий вихрь собрался в подобие телесной оболочки, и Риана смогла явиться ему в образе женщины.

— Ты разделил силы Повелителя стихий, а теперь столкнулся с последствиями, — ответила она, вскользь коснувшись мягкой шерсти.

— Объясни!

Перворожденного сжигало нетерпение, наряду с беспокойством духа, который все также метался, ища способ донести до него что-то важное.

— Ты и сам все знаешь. Только за своим беспокойством о сыне забываешь о причине вашего единства с ним, — укорила его Нерожденная, и Антаргин нахмурился, задетый ее тоном.

Он вновь обратился к духу, ища объяснение происходящего в самом себе, пытаясь уловить малейшие изменения в состоянии рьястора. Озарение пришло в тот миг, когда Риана закончила свою обличительную речь.

— Повелитель стихий — часть тебя, я никогда не смогу почувствовать или услышать Лутарга, пока дух слит с тобой. Его суть для меня недосягаема, даже притом, что в нем есть часть рьястора.

Дух рыкнул, соглашаясь со словами Нерожденной, а Антаргин осознал, что сомкнуть связь, существующую между ним, сыном и рьястором, возможно лишь при непосредственном соединении. Именно таким образом он делился с Лутаргом воспоминаниями Повелителя стихий. Именно так узнал некоторые подробности из жизни сына — те, которые тот не умел держать сокрытыми, которые непрестанно терзали его, а потому находились на поверхности сознания и стали доступными для духа. Мужчина понял, что лишь коснувшись сына, он сможет узнать о том, что так настоятельно стремится передать ему рьястор в данный момент.

Это было плохо для них обоих. Слишком многое Лутарг не успел узнать, покуда находился в Саришэ. Слишком многое осталось необъясненным и недоступным для него, в том числе возможности Повелителя стихий. Думать о том, что произойдет, если рьястор, подпитываемый кариалом, выйдет из-под контроля Лутарга, было попусту страшно. Но самым худшим открытием из всех для Перворожденного стала невозможность передать сыну те сведения, которыми он обзавелся совсем недавно. Он не мог предостеречь Лутарга насчет Риана, не мог сказать ему, кто настоящий отец Рьястора и для чего когда-то дух понадобился ему. Антаргин мысленно застонал.

— Я говорила тебе об этом... Еще тогда...

Теперь в голосе Нерожденной сквозило сожаление, а многозначительные паузы, одаривающие его возможностью додумать невысказанное, жалили словно иглы.

Способен ли Повелитель стихий противостоять непосредственно Риану? — В свете полученных знаний этот вопрос стал для Антаргина первостепенным, но у мужчины не было уверенности, что Риана сможет ответить на него. Подробности противостояния брата и сестры он прекрасно помнил, ибо принимал в нем непосредственное участие, наряду с Сальмиром и остальными, ныне запертыми в Саришэ тресаирами. Но никогда, ни единого раза за все это время Антаргин не сходился напрямую с Рианом. Тогда он не интересовался, отчего так происходит. Это казалась неважным, несущественным. Главным было выстоять, спасти всех, кого только возможно. Сейчас же потенциально-допустимых объяснений стало чересчур много, чтобы, не задумываясь, безошибочно выбрать единственно верное.

Именно поэтому, во избежание слепых метаний в поисках правды, Антаргин задал свой вопрос той, кто в равной мере знал их обоих: и брата, и сына. Той, которая, как он надеялся, захочет раскрыть еще одну из своих тщательно хранимых тайн.

* * *

Следуя за провожатым по сумрачным коридорам эргастенского дворца, Матерн представлял себе, с каким удовольствием вскоре обрушит на голову сестры все то негодование, что накопилось в нем за время ее отсутствия. Мало того, что Милуани не сочла нужным предупредить его о своих планах, оставив мучиться в неведении относительно того, куда она запропастилась, так еще и приказала скрывать, что цель предпринятого ею путешествия — встреча с божественным правителем рианитов. Об этом мужчина узнал лишь по возвращении основного посольства, то есть не далее как прошлым вечером. Сама же Луани, как выяснилось, прибыла во дворец пятью днями ранее, о чем ему только что милостиво сообщил посыльный.