Колос времени

— Как ты можешь быть повсюду и оставаться незаметным? — Жульен капризно скривил губы. — Зачем ты ехал за мной? Я хочу побыть один.

— Слежу, чтобы тебя не загрызли волки, — тихо ответил рыцарь.

— Все волки остались в замке, а другие не нападают без твоего приказа, ведь так?

— Ты говорил с баронессой?

— Говорил ли я с ней? Говорил ли я с этой упрямой, вздорной бабой? С ливонской ведьмой, проклятой потаскухой? О да! Если это можно так назвать... — молодой человек презрительно рассмеялся. — Она даже не соизволила меня выслушать! Она повернулась ко мне спиной, как будто я не ее муж, а попрошайка! Неслыханно! Она за это ответит!

— Тебе стоит напомнить ей о послушании, — прошептал Зауге. — Теперь ты здесь господин и не собираешься покидать Зегельс. Я говорю так, потому что не верю слухам о твоем отъезде в Ригу... Ты же знаешь лэттов — их хлебом не корми, дай почесать языки...

Жульен побледнел.

— Они говорят о моем отъезде? — переспросил он, беспомощно оглядываясь на замок.

— Да, я своими ушами слышал. Но, разумеется, ты не собираешься никуда уезжать... Впрочем, даже если бы ты решил покинуть нас... это было бы понятно. Твоя жена, как говорят, мечтает попасть ко двору короля или императора. Если бы ты уехал, а ее оставил здесь, клянусь святым Николаем, это была бы прекрасная месть... Но ты слишком благороден, чтобы мстить женщине, хоть бы она и заслужила это сотню раз...

Француз задумался.

— Но ведь я не могу сидеть здесь вечно, — пробормотал он тоскливо. — О смерти моего тестя скоро узнают в Мариенбурге. Лучше уехать сейчас, пока ливонцы не прислали своих эмиссаров. Клянусь тебе, я узнаю, где старик спрятал ключи от подвалов в башне, и тогда уже меня ничто не остановит!

Зауге подъехал ближе.

— Друг мой, ты говоришь, как настоящий хозяин, — вкрадчиво произнес он, еще сильнее понизив голос. — Победа почти у тебя в руках... Тебя будут уважать, Жульен, все, и баронесса, и фогт, и епископ... Лучшего момента, чтобы утвердить свое превосходство, у тебя не будет. Если ты покинешь жену, я уверен, вскоре она почувствует величайшее сожаление. Но будет слишком великодушно оставить в ее распоряжении замок и состояние, которое теперь по праву принадлежит тебе...

Жульен вскинул голову.

— Да, да, ты прав! Я уеду отсюда, но не раньше, чем получу свое! Элиза еще пожалеет о том, как со мной обошлась. Она сгниет в своем медвежьем углу, а я буду сыпать золотом и любезничать с красивейшими дамами французского двора! — Он дернул поводья и повернул к замку.

Зауге с невозмутимым видом пристроился следом. Ветер отогнул край повязки на его лице, на миг обнажив налитые кровью уродливые буквы.

Часть 4. Часы

Санкт-Петербург, наши дни

Сверкающие белые осколки застыли в воздухе, словно блики от неподвижного зеркального шара.

— Шссс! — разочаровано прошипел темполог, делая шаг вперед. Вера вцепилась ему в плечо.

— Стой! Ты куда?

Кирилл раздраженно высвободился.

— Никуда.

Веру била крупная дрожь. Голова опять начала кружиться, слепящий блеск осколков вызывал тошноту. Темполог с беспокойством заглянул девушке в лицо:

— Ты снова собираешься в обморок?

— Н-нет, — ей едва удалось разжать стиснутые зубы. — М-мне страшно. Давай уйдем отсюда...

— Нет. Я должен разобраться.

— В чем? — Вера с трудом удержалась, чтобы не завизжать во весь голос. — В чем разобраться? Что тут происходит? Куда делась "Ротонда"? Где Юлька? Я ничего не понимаю! Ты можешь объяснить?!

Она все повышала и повышала голос, пока не захлебнулась собственным криком. Темполог смотрел на нее, не мигая. Лицо у него оставалось невозмутимым, только на дне сузившихся зрачков мелькали едва заметные искры. Выдержав паузу, он спокойно ответил:

— Сейчас я сам ничего не понимаю. С подобным явлением у нас в лаборатории еще не сталкивались. Поэтому я сказал, что нужно разобраться.

— А разве это не то, о чем ты все время твердил? Этот, как его... темпоральный резонанс?

— Пока данные не обработаны, ничего нельзя утверждать... Влияние резонанса на человеческую психику мало изучено. По какой схеме проходит процесс апперцепции? Почему, к примеру, я воспринимаю аритмические хроновсплески через обоняние, а ты — через зрение и слух? Кстати, что ты сейчас видишь?

Вера прикрыла глаза ладонью.

— Блеск, — буркнула она. — Очень много блеска. Жутко раздражает...

У Кирилла дернулись ноздри.

— А я чувствую сильный запах лимона. — Он непроизвольно сглотнул. — И ты права, это действительно раздражает.

— Когда мы сможем отсюда уйти?

— Посмотрим, — уклончиво отозвался темполог, доставая компьютер. — Ты посиди пока в сторонке.

Вера зябко передернула плечами. Мысль оставить Кирилла с его научными изысканиями и никогда больше сюда не возвращаться была столь навязчивой, что девушка, сама того не замечая, сделала шаг к калитке. Но в этот момент перегруженное зрение вдруг выкинуло новый фортель: вместо белого дощатого забора перед глазами выросла трехметровая бетонная ограда, облепленная клочьями старых афиш. Она перегораживала двор целиком, плотно упираясь краями в стены домов. В серых ребристых блоках не было даже отдаленного намека на проход. Вера медленно двинулась вдоль ограды, пытаясь нащупать хоть что-то, похожее на калитку или щель, в которую можно было бы пролезть. Перегретый шершавый бетон неприятно колол ладони, пыль и потеки липкого клея оставляли на коже видимый след.

Девушка отступила, медленно опуская руки.

"Это никогда не кончится, — пронеслось у нее в голове. — Господи, я так больше не могу. Я хочу домой!"

Опустившись на землю, она уткнулась лицом в колени. Кирилл мельком глянул в ее сторону и повернулся к МК.

Компьютер работал нормально, но подолгу раздумывал над каждым запросом. Хмурясь все сильней, темполог пробегал глазами выплывающие строчки расчетов. На голографическом дисплее проступала объемная модель пространственно-временного континуума, похожая на полураспустившийся бутон с длинными тонкими лепестками или на колос с толстыми остями, уходящими в бесконечность. В его основании яркая точка отсвечивала золотисто-зеленым. Тонкие белые линии, оплетавшие модель, словно жидкая паутина, фиксировали всплески временных помех. Последних было не так уж и много, гораздо меньше, чем рассчитывал обнаружить Кирилл, но все "нити" сходились в узел на одной из остей. Через равные промежутки времени узел расплетался, чтобы тут же завязаться на другой ости...

— Это невозможно! — сурово объявил темполог, словно от фразы, произнесенной вслух, что-то должно было измениться. — Бред какой-то!

Он с силой провел ладонью по мокрому лбу, задев еле затянувшуюся рану.

Вера слегка пошевелилась. Внезапно она задрожала и вскинулась, прижимая руки к груди:

— Часы!

— Эй, проснись! — Кирилл тронул ее за плечо. Вера открыла и тут же закрыла глаза, словно ей было больно смотреть.

— Да, — тихо пробормотала она, — часы...

— Какие часы?

— Которые идут назад. Надо их найти. — С тихим вздохом девушка опустила голову на сложенные руки и снова задремала.

Темполог скорчил гримасу. Стилос запрыгал по дисплею, на котором опять стала выстраиваться знакомая пространственно-временная схема, похожая на цветочный бутон. Или на короткий остистый колос.

— Шссс... — прошипел темполог, запуская обе руки в волосы. — Ну, кто в такое поверит?

— Поверит во что? — Вера, приподняв голову, смотрела на него одним глазом.

— Я думал, ты спишь, — буркнул темполог.

— Я сплю.

— Значит, ты говоришь во сне? У тебя лунатизм?

— Не знаю. Я просто сплю и вижу сон. Сейчас ночь, небо темное, горят фонари. В окнах домов — свет. Осколки "Ротонды" сияют, словно застывший звездопад. — Вера зажмурилась и потрясла головой. — А когда я смотрю на тебя, у меня в глазах двоится...

— Вот как? — пробурчал Кирилл. — Еще что-нибудь?

— Надо найти часы.

— Об этом ты уже говорила.

— И Юльку тоже. Юлька знает, где искать Руслана Чернявина, а Руслан знает про часы.

— Опять часы.

— Да. Их надо найти. Я бы пошла одна, но не могу найти выход.

Кирилл равнодушно передернул плечами и вдруг просиял. Несколько секунд он, как одержимый, перетасовывал кубики файлов на дисплее, пока не наткнулся на нужный.

За его спиной хихикнула Вера.

— У тебя выросли рожки! — пропищала она. — Ой-ой-ой, рожки да ножки!

Не сводя глаз с дисплея, Кирилл подобрал обломок кирпича и запустил им в скопление осколков. Кирпич беззвучно влетел в светящуюся сферу и исчез, не оставив после себя даже легкого колебания. Но почти сразу в стороне раздался громкий скрежет, и по стене ближайшего дома пробежала глубокая трещина. И Вера, схватившись за голову, с криком повалилась на землю.

— Перестань! Прекрати! Это невыносимо!

— Уже все, успокойся, — Кирилл, не скрывая довольного лица, помог девушке подняться. — Можешь открывать глаза.

Вера недоверчиво покосилась на него из-под слипшихся ресниц.

— Что это было?

— Небольшой эксперимент, — не удержавшись, Кирилл щелкнул насупленную девушку по носу и едва не схлопотал пощечину в ответ.

— Эксперимент?! Ты, что, совсем рехнулся? Да у меня чуть череп не взорвался!

— Ладно, извини. В следующий раз я предупрежу.

— В следующий... — не договорив, Вера несколько секунд молча хватала ртом воздух. Потом опустила голову и со стоном потерла виски. — Я еще одного раза не вынесу.

Кирилл ласково потрепал ее по макушке.

— Послушай, мне очень нужно знать, что именно ты видишь и чувствуешь. Постарайся описать свои видения как можно точнее.

Лицо девушки сморщилось в болезненной гримасе:

— Оставь меня в покое...

— Вера, Верочка, — затормошил ее темполог. — Соберись и сделай, как я сказал. Ну же! Это очень важно!

— Отстань...

— Вера, посмотри на меня! — Он заставил ее поднять лицо. — Помнишь, я говорил тебе о том, что во время дестабилизации естественной хронончастоты могут происходить изменения в человеческом мозгу?

— Ничего я не помню...

— Сейчас идут очень сильные темпоральные возмущения. Очень, очень сильные! Настолько, что время в качестве последовательности событий фактически теряет свое значение. Понимаешь? Событие, изменение, "сейчас", "сию минуту", настоящее — этого уже нет!

От удивления Вера даже перестала вырываться:

— Ты спятил?

— Знаешь, я сам себя только что об этом спрашивал. Вообще-то спятить в такой ситуации легко, но ситуация от этого не перемениться — пространственно-временной континуум перестраивается в новый порядок. Я не могу сказать точно, как это происходит, но один показатель определился точно: прошлое, настоящее и будущее становятся амбивалентны.

— Что? — непонимающе моргнула девушка.

— Смотри, допустим, чтобы сделать шаг, тебе нужно поднять ногу, перенести ее вперед, поставить на землю. Чтобы сделать еще один, нужно опереться на нее, поднять другую ногу, перенести, поставить, и так далее. Ты делаешь все положенные действия, не задумываясь. Каждый твой шаг является событием в узком смысле, в совокупности же все шаги должны привести к какой-то цели. Эта цель — твое будущее, каждый шаг, который ты делаешь, — твое настоящее, а уже пройденный путь — прошлое. Понятно?

— Ну...

— А теперь представь, что одновременно с одной ногой у тебя поднимается и другая, ты не можешь ни поднять ногу, ни поставить — оба эти действия совершаются вместе в один и тот же момент. И происходит это потому, что настоящее обретает множество вариаций, которые мы привыкли относить сослагательному наклонению: если бы ты споткнулась... если бы пошла не с правой ноги, а с левой... если бы стала двигаться не в перед, а назад... Множество различных "если", которые должны исключать друг друга, но не исключают. В этом суть темпоральной амбивалентности — множества вариантов становятся одинаково вероятны, по числовым показателям вплоть до стотысячной доли процента. И пропорционально увеличивает вариативность для событий будущего и даже прошлого! Да что говорить — само прошлое в такой системе становится не причиной, а следствием настоящего!

— Я ничего не понимаю, — призналась Вера.

Вместо ответа Кирилл улыбнулся, не разжимая губ — странной напряженной улыбкой, от которой на его щеках пролегли глубокие борозды.

— Порядок сменяется хаосом, — пробормотал он. — Но в хаосе существует своя система, которую тоже можно назвать порядком. Порядком иного уровня...

— Что же теперь делать?

— Опиши мне свои видения. Надеюсь, это мне поможет.

Вера вздохнула. Вот уж чего ей абсолютно не хотелось, так это говорить о том, что она видит. Да и видит — слишком сильно сказано. Перед глазами все дрожало и двоилось. Малейшая попытка сфокусировать взгляд отзывалась резью в глазах и острой головной болью. Это напоминало бред, и было также мучительно.

— Не понимаю, чем?.. — пробормотала девушка, прикрыв лицо рукой. — Что это даст?

Темполог пожал плечами.

— Видишь ли, измененные состояния сознания не возникают на пустом месте. Особенно у людей с такой хроночувствительностью, как у тебя. Попробуй, и если повезет, мы узнаем причину...

— Ты же сказал, что причин и следствий теперь не существует!

— Ну, до этого пока не дошло — как видишь, мы с тобой сидим, разговариваем и все еще понимаем друг друга.

"Не уверена", — хотела сказать Вера, но прикусила язык. По глазам вновь резануло яркой вспышкой, вызвав тошноту. Девушка отпустила голову и схватилась за живот.

— Что? — Кирилл мертвой хваткой стиснул ее запястья. — Ну же, Вера, не молчи!

— Часы, — чуть слышно простонала она.

— Опять? Что за часы? Как они выглядят?

Собравшись с силами, Вера вырвалась из его рук.

— Как же ты меня достал! — тоскливо произнесла она. — Ты не представляешь... как же... ты... меня... достал!

— Перестань кривляться.

"Ненавижу!" — мрачно подумала девушка, дрожащими руками отводя волосы с лица. Но, как ни странно, резкость темполога действовала на нее бодряще, поэтому она произнесла гораздо тверже:

— Ты спрашивал, что я вижу? Я вижу часы. Очень отчетливо, лучше, чем тебя сейчас. Старинные, бронзовые. Деревянный резной футляр в готическом стиле. Особая примета — все время идут назад. О них рассказывал Руслан Чернявин, Юлькин приятель... бывший. Раньше они находились в Кунсткамере, а где сейчас — неизвестно. Может, сам Руск их и прибрал. Юлька говорила, он любил тащить все, что плохо лежит...

— Ладно, — Кирилл сосредоточенно подвигал губами. — Что особенного в этих часах?

Вера задумалась.

— Даже не знаю, — произнесла она неуверенно. — Они все время стоят у меня перед глазами, хотя я их ни разу не видела. В жизни, я имею в виду. Может, это еще один тайник? Если камня все-таки четыре...

— Если... — сделал ударение темполог.

— В общем, Руск говорил, что их привезли из Европы. По дороге они сломались, а может, с самого начала были сломаны, и поэтому стали идти назад. Еще время от времени они останавливаются на без четверти десять, и тогда кто-то поблизости должен умереть. Якобы у офицера, который их привез, таким образом умер сначала брат, потом близкий друг, потом еще кто-то, и он решил от часов избавиться и продал за бесценок в музей. А там их никогда и не выставляли...