— Нет, тетя моложе мамы. А были ли они похожи — я не помню, а довоенных фотографий не осталось. Но даже если они были бы близнецами, я все равно бы маму узнал, — полковник вгляделся в цветную фотографию. — Можно, наверное, загримировать человека так, что по фотографии не отличишь. Но вот я же помню маму живой, на фотографии и стоит она точно так же, как всю жизнь стояла, и обнимает этого подростка Максима, как меня обнимала или моих дочек. Нет, это именно мама, никаких сомнений.
— Ладно, все, сдаюсь, полный тупик. Забирай свое пиво, я его не заслужил.
— Нет, Николай Константинович, так не пойдет. Окажите тогда такую вот консультацию, посмотрите под микроскопом вот эти цифры, есть ли следы подделки почерка. Я сам собирался, но до работы не доехал, к Вам завернул, — полковник положил на стол конверт с десятизначным номером.
— Тю, за такой пустяк пиво... А где оригинал почерка?
— Это мой почерк. Без микроскопа я отличий не обнаружил, именно так я пишу. Но я этого точно не писал.
— Ну, я-то твой почерк не помню уже. Напиши мне то же самое снизу и сверху.
Полковник достал из внутреннего кармана пиджака ручку и повторил цифры. Пока написанное на конверте пристально изучалось под микроскопом, стал снова разглядывать цветную фотографию, пытаясь вспомнить, не видел ли он все-таки это незнакомое мамино пальто.
— Шутник ты, Витя. Нашел способ втюхать мне свое пиво. Я совершенно уверен, что это писал ты. Не буду даже расписывать почему, такие простые мелочи ты просто не мог забыть. Писал ты, правда, другой авторучкой, не этой. Дай-ка сюда цветную фотографию, может, хоть на ней все-таки найду какие-то следы.
Надежды разобраться во всем этом безобразии у полковника уже не было. Как ни бейся над этой загадкой, вопросов только прибавляется.
— Ага! Вот! — сказал вдруг пенсионер и снова замер, вглядываясь в окуляр микроскопа. Вскоре перевернул фотографию и рассмотрел обратную, девственно белую сторону. Убрал цветную фотографию, принялся рассматривать черно-белую. Приладился, рассмотрел в микроскоп торцы. Наконец оторвался от микроскопа, встал и подмигнул полковнику
— Нет, пиво я все-таки заработал. Кое-что я все-таки нашел.
— Монтаж? — с надеждой спросил полковник.
— Пошли на кухню, в горле пересохло. А то скажу сейчас, ты сразу улизнешь, а один я пиво пить не стану.
На кухне, когда Николай Костантинович залпом осушил первый стакан, он закрыл глаза и несколько минут размышлял. Полковник нетерпеливо смотрел на него.
— Скажу тебе, Витенька, что вляпался ты по-крупному. И меня на старости лет вляпал. Но, я на тебя за это не в обиде. Потому что я наконец-то узнал, есть ли жизнь на Марсе.
— На каком еще Марсе?
— Да это я так, просто к слову пришлось. Что касается твоих фотографий, последних двух. Во-первых, это не фотографии, ну в смысле не фотоотпечатки, а что-то вроде полиграфической печати на бумаге. И во-вторых, напечатано все это вовсе не на бумаге. Не знаю, что это, но к бумаге этот материал не имеет никакого отношения. Мой тебе совет, спрячь это подальше и больше никому не показывай. Кроме меня это кто-нибудь видел?
— Дочка младшая. Вчера шестнадцать ей стукнуло.
— А, а я-то все гадаю, что ты вчера отмечал. Поздравляю. Дата не круглая, но веха важная. Плохо, что дочка видела. Могут и ее забрать.
— Куда?
— Да куда-нибудь в Москву. Посадят вас в большую пробирку с крепким железным замком и будут много лет изучать под микроскопом. Вы же первые столкнулись с инопланетным разумом и доказательства предоставили. Ты только меня не выдавай, мне в Москву не хочется, я здесь помереть хочу. Хотя вряд ли это тебе удастся, не выдать меня. Так что ты, перед тем, как эти фотографии еще кому-то показать, будь уж так добр, позвони мне, предупреди. Я сразу на поезд и куда-нибудь в тайгу, где меня никто не найдет.
— Да что такое? Николай Константинович, не до шуток сейчас.
— Виктор, я на сто процентов уверен, что такие вот фотографии на Земле еще лет пятьдесят сделать не смогут, а то и все семьдесят. Ни мы, ни американцы. Это не бумага, а какой-то пластик. Никаких волокон, единая структура. Но не в этом дело, всякие полимерные пленки мы тоже делать уже умеем. Дело в самой полиграфии. Изображение состоит из квадратиков такого малого размера, что я его только на максимальном увеличении рассмотрел, и то не сразу осознал, что это за квадратики, просто место удачное под микроскопом попалось. Ну не могут сейчас на Земле такие размеры обеспечить. Но даже если обеспечат, то еще надо... В общем неважно. Знаешь, почему обратная сторона этого пластика выглядит как обычная бумага? Потому что на ней напечатана фотография бумаги. Скорее всего, лишь для того, чтобы совершенно гладкий пластик не блестел. Ну как ты думаешь, стали бы у нас или в Штатах делать такую имитацию бумаги? Смысла нет, не выгодно экономически. Даже если бы печатали на пластике, оставили бы обратную сторону как есть.
А насчет того, кто такое мог сделать, версий у меня всего две. Это несомненно пришельцы, то ли с других планет, то ли из будущего. Выходят на контакт с нами и представляют доказательства своих возможностей. Почему таким странным образом? Не знаю, возможно по-другому нельзя. Возможно, оценивают уровень интеллекта, можно контактировать или нет. Вот к тебе кто-то подойдет на улице и скажет — "Землянин, мы тут немного заблудились, будьте так любезны, скажите номер своей планеты в межгалактическом атласе". Ты поверишь? Да ты его или в вытрезвитель потащишь, или сразу в психушку.
— Конечно потащу.
— Это потому, что у тебя воображения не хватает. Жена тебе из своей библиотеки наверняка одни детективы приносит, а фантастику, как мне припоминается, ты не уважаешь. Вы, рожденные в начале тридцатых, все какие-то очень приземленные, фантастику почти все не любите, наверное, война на вас так повлияла. А я вот фантастику всегда любил. Так что я бы поначалу попытался разобраться, хотя бы про средство передвижения спросил.
— Так почему твои пришельцы именно ко мне первому обратились, а не к Вам?
— А с чего ты взял, что первый именно ты? Ты, Витенька, так на меня не зыркай, я не себя имел ввиду. Фотографии ты от кого получил? От племянника. Может он в точно таком же смятении, как и ты — дали ему фотографию, а на ней он стоит с людьми, которых никогда не видел, на месте, где никогда не был, тем более стоит в конце 74-го, когда он, скорее всего, в армии уже дедушкой был, а не школьником, как на фотографии. Может, получил он ее от еще одного человека с этого снимка, а может сразу от пришельца. А может, он и сам пришелец. А может и ты это вовсе не ты, а пришелец в твоем теле, а настоящий ты сидит сейчас дома и пьет вот такое же пиво.
— А Вы позвоните мне, проверьте, дома ли я.
— Смысла не вижу. Попаду еще к одному пришельцу, который голосом твоей супруги ответит мне, что ты ко мне пошел. Может даже поругают меня, что я библиотечную книжку задержал. Вот так-то Витенька, — Николай Константинович рассмеялся. — Ладно, ты не комплексуй, открывай следующую бутылку, а то вижу, ты уже собрался домой бежать, проверять, настоящая твоя супруга или одна только видимость. Подделать живого человека, это тебе не космолет построить, это куда сложнее. Ты координаты этого Максима запомнил, ну, когда документы его рассматривал? Ну там прописка, последняя и предпоследняя? Ищи его, связывайся и разузнай у него все. Да что я тебя учу, в деле розыска дилетант я, а не ты.
— Оставил он мне свой телефончик, тот, который на конверте все-таки не я писал. Только вот какая штука. Он сказал, что раньше, чем через две недели, звонить мне ему бесполезно. Я пробовал, не получилось, автоответчик какой-то срабатывает. А вот дочка позвонила — сразу дозвонилась. Каким-то образом на том конце становится известно, кто именно звонит, хотя может и случайность произошла. Вот что, давайте проверим, наберите его номер Вы, если он к телефону подойдет, передадите трубку мне. Сейчас конверт принесу.
— Не надо, я помню. Всего пять цифр, потом пять таких же.
Длинные гудки в трубке появились в трубке сразу после набора первых пяти цифр. Ответил женский голос.
— Алло.
— Будьте так любезны, позовите пожалуйста к аппарату Максима.
— А его нет, он уже уехал.
— Куда, если не секрет?
— По работе, какую-то дорогу строить. Когда вернется, не знаю. Может что-то передать?
— Нет, спасибо, пока не надо ничего, не срочно. До свидания.
Полковник, выслушав полную версию разговора, минуту помолчал, размышляя, потом сказал —
— Когда я звонил, после пяти цифр не было никакого гудков, я набирал все десять. Попробуйте еще раз, когда ответят, сразу мне трубку передайте.
Снова гудки вызова раздались сразу после того, как диск номеронабирателя вернулся на место в пятый раз.
— Алло.
Полковник забрал трубку, прислушался.
-Алло, говорите, Вас не слышно.
— Алена? — удивленно спросил полковник.
— Папа? Ты когда уже домой вернешься? Надо телевизор уже подключить, нам его не поднять.
— Скоро. Извини, дочка, это я просто задумался и машинально не тот номер набрал. Скоро буду.
Полковник положил трубку.
— Ну да, Максим говорил мне, что позвонить ему только из дома можно. Номер не мой, даже если всего пятизначный, но попадаем именно ко мне. Это как напоминание, что звонить нужно только из дома. Ладно, Николай Константинович, поехал я домой. Фотографии, конечно, я больше никому показывать не буду, тут Вы правы, да и Максим то же самое советовал. Не знаю, как насчет пробирки, но нервов мне и семье попортят изрядно. Буду ждать, когда племянничек или сам объявится, или пока две недели пройдут.
нзп костюмчик
НМ
— Проходите в комнату, молодой человек, присаживайтесь. Вас, кажется, Максим зовут? Не ожидал, что Вы явитесь ко мне так быстро, и двух часов не прошло с тех пор, как Виктор от меня ушел. Рассказывайте, что Вам понадобилось от старичка-пенсионера? Только не говорите, что хотели бы просто проконсультироваться по поводу трех вариантов одной групповой фотографии, не поверю.
— Ну, Николай Константинович, — сказал гость, усаживаясь на стул, — тут Вы как раз заблуждаетесь. Нужна именно Ваша консультация и именно по поводу одной групповой фотографии. Но сперва хочу узнать Ваши ответы на парочку маленьких таких моих вопросиков.
— Какой сейчас год и какой номер? — улыбнулся собеседник Макса.
— Какой еще номер? — не понял Макс, пришлось поинтересоваться у грэйва. — Ах да, это из Вашей шутки по поводу первой встречи пришельца с землянами. Нет, Николай Константинович, Вы не первый, кто общается со мной, поэтому я свой первый вопрос уже давно задал. И, если я расскажу, какой это был вопрос, вряд ли Вы мне поверите. А Вам я задам совершенно нормальный вопрос — что Вы дальше собираетесь делать с полученной информацией? Собираетесь дальше ее разносить или будете держать язык за зубами?
— А если собираюсь дальше разносить, что меня ожидает? — с вызовом спросил Николай Константинович, — Ликвидация или небо в клеточку?
— Ну, о ликвидации речь не идет. Я человек достаточно миролюбивый, конечно, иногда подвержен неконтролируемым вспышкам гнева, но все равно, они у меня достаточно адекватные. Большого вреда нанести мне Вы не сможете, видели то Вы самую малость, доказательств у Вас нет, одни слова, значит и вспышки гнева будут соответствовать. И небо в клеточку — не мой метод. Это давно устаревшая технология, сейчас модно небо уже без клеточки. Так что будете жить, как и жили. Но, скажу честно, если Вами заинтересуется Минздрав, препятствовать ему посадить Вас в лечебницу тоже не буду. Могу даже помочь, если слишком сильно буянить начнете. Так что же Вы все-таки дальше собираетесь делать?
— А ничего не собираюсь. Болтать дальше не буду, и не потому что вас боюсь, а потому что я и Виктора подставлять не хочу, и самому подставляться не хочется. Ну и, конечно же, Минздрава опасаюсь, если бы он только в дом скорби сажал, так он же еще и лечить пытается.
— Ну что ж, я Вам верю, а значит, задам следующий вопрос. Как Вы считаете, Вы умеете держать язык за зубами? Не отвечайте сразу, подумайте минутку, не замечали за собой такого грешка, как излишнее словоизвержение после совместного распития спиртных напитков или еще в каких-то ситуациях? Ну вот пообещали Вы кому-то молчать, но слова своего не сдержали, было такое?
Николай Константинович послушно поразмышлял с полминуты и ответил
— Да нет, не было.
Макс вздохнул и поднялся.
— Не получилось у нас с Вами откровенного разговора. Что ж, прощайте. Можете не провожать.
— Подождите, Максим. Было однажды. Давно, сорок лет назад, мне тогда всего 24 было. Приехал к нам двоюродный брат моей первой жены, красный командир, сказал, что крупные неприятности у него, вынужден скрываться, пару дней передохнет и дальше рванет. Обещал я никому не говорить, но с раннего утра пошел в НКВД и сдал его. В стране заговор военных, я честный комсомолец, что мне еще оставалось думать? В общем, вытащили родственника прямо из постели, а вечером и жену мою забрали. Ну а через сутки и меня прихватили. Правда, уже через пару дней разобрались, обычная бытовуха, убил начальника на почве ревности. Меня и жену сразу выпустили. В конце 42-го он искупил, похоронка с фронта пришла, подробностей я не знаю, жена то от меня сразу ушла, мы потом почти не общались. Всё, больше таких грехов за мной нет.
— Ладно, теперь верю, — сказал Макс. — А если бы знали, что дело не политическое, а просто убийство из ревности, донесли бы?
— Наверное, все равно бы донес. Все-таки убийство, а он мне седьмая вода на киселе, и я его тогда только в первый раз в жизни увидел.
— Ну а если бы это был двоюродный брат не жены, а Ваш собственный, что тогда?
— Тогда не знаю. Сейчас, прожив длинную жизнь, точно не донес бы, двадцать лет назад не донес бы, а вот тогда — не знаю.
— Ладно, не буду Вас больше мучать. Неприятная правда, но все же правда.
— Полиграф используете? — спросил Николай Константинович, указывая на кейс гостя.
— Вы удивительно догадливы, — улыбнулся Макс. — Теперь последний вопрос — не хотите ко мне в команду, немножко стране помочь? Догнать, так сказать и перегнать капстраны. Только тогда обратной дороги для Вас не будет, даже Минздрав не поможет избежать неба без клетки. У Вас есть на размышление три с половиной минуты, больше, уж извините, дать не могу, иначе придется наш разговор начинать с самого начала.
— Да что тянуть то? Конечно хочу.
— Ну тогда Вы приняты. Заявления писать не надо, мы не в загсе — улыбнулся Макс.
— Спасибо. А не ответите ли и Вы мне на парочку вопросов?
— Да пожалуйста, хоть на три.
— Сколько на самом деле лет той фотографии?
— Этой? — Макс достал из кейса фотографию, посмотрел на нее и передал Николаю Константиновичу. — Да не приглядывайтесь, это она же, та же самая, только в еще неразрезанном виде. Этой фотографии сорок два года. Снимок сделан 29 декабря 1974-го, в последнее воскресенье перед Новым годом. Напечатана в январе семьдесят пятого. Отсканирована в матрицу в 2017-м. Теперь ей всегда будет сорок два года, конечно, в смысле физического возраста. А те две других — это просто цифровая обработка этой. Сделали мне, посмотрел и в матрицу отправил.
