Демон шарлатана. Часть первая.

Я прервал ход мыслей и обматерил сам себя.

Нашу культуру насквозь пронизывают вечные призывы к свободе от "стада". "Будь независимым", "думай сам", "решай за себя", — и прочие, не менее страстные и не более осмысленный возгласы издает каждый сколько-нибудь себялюбивый индивид, отчаянно воображая себя борцом со всеобщей инертностью. Для кого, как не для стадных баранов, так важно постоянно искать независимости от общества? Свободные люди не ищут свободы — они и так свободны, как бы тавтологично это ни звучало. Все эти вопли — обман и самоутешение; что проку быть овцой, плетущейся в стороне от отары? Так лишь опаснее. Нет, это не свобода. Это только шаг к ней — сопротивление давлению. Что есть свобода и для чего она нужна? Это состояние, в котором возможно исполнять свои желания, только и всего.

В отаре нет свободных, но свободен человек, ведущий овец, куда ему угодно. Воля и хитрость освобождают его от общей массы, позволяя направлять её. Вот путь к свободе — заставить всех вокруг исполнять твои желания.

Я вспомнил страх и восхищение в глазах Анжелики и сделал выбор. На самом деле, момент был настолько важным, что я почти ощутил, как высоко в небесах нечто сдвинулось, отвечая моему решению. Либо то соседи снова двигали мебель. Временами с потолка доносились странные звуки, как будто в верхней квартире кто-то катал по полу массивные металлические шары, и природа этих шумов оставалась для меня не вполне понятной.

Кто обладает неограниченной властью? "Бог" — ответят религиозные идиоты; "пророк" — возражу я.

— Ты не видела телефон? — спросил я, уже догадываясь, что придется лезть под кровать.

Демоница вежливо осведомилась, кому замкнутый отшельник собрался звонить, и почему у неё на этот счет такое весёлое предчувствие.

— Мне нужна помощь умелого мошенника, — пояснил я, отряхиваясь от собранной на полу пыли, и набрал номер старого сообщника.

Саня долго не отвечал, а когда всё-таки взял трубку, говорил быстро и как-то скомкано. Я извинился, что отвлек от, несомненно, важных дел и предложил перезвонить позже.

— Нет, — помедлив, ответил он. — Давай лучше так: завтра похороны Тимура. Ты ведь придешь?

И хотя я терпеть никогда не мог подобные мероприятия, мне оставалось только согласиться, и Саня назвал время, после чего быстро попрощался и отключился.

Стоило отдать должное интеллекту бывшего и, вероятно, будущего коллеги: он сразу понял, что просто так я с ним болтать бы не стал, а раз дело серьезное, то действовать наобум не начну и потому спокойно подожду ещё день. Предложение встретиться лично также говорило, что Саня собирался выслушать меня со всей возможной внимательностью и уже готовился к новым авантюрам.

Приятно быть человеком, которого воспринимают всерьёз.

Но план требовал ещё одного участника, чьё воздействие могло стать решающим. Несколько минут я молча наблюдал за демоницей, сидящей спиной ко мне, и раздумывал, чем именно возможно её соблазнить к участию в моём грандиозном мошенничестве. Муза прекрасно притворялась человеком: ерзала в кресле, потягивала якобы затекшие конечности, накручивала прядь волос на палец; трудно было точно сказать, где заканчивалось подражание, и начинались подлинные рефлексы.

Само существование суккуба являлось обманом, и я понял, что не смогу обыграть мастера в его многовековую игру, отточенную до совершенства. Следовало оперировать искренностью.

— Муза, я собираюсь основать свою религию и нуждаюсь в твоей помощи как сверхъестественного существа. Ты мне поможешь?

— Да, конечно, — рассеянно отозвалась демоница, по-прежнему изучая мерцающий монитор, словно речь шла о покупке мороженого.

— Серьезно? — недоверчиво уточнил я, не ожидавший столь небрежного согласия.

— Да, это будет весело. Я на твоей стороне, не сомневайся.

Особых причин сомневаться в лояльности демона у меня не нашлось, как, впрочем, и несокрушимой веры; оставалось только довериться будущему, как известно, обнажающему все секреты.

Из любопытства я стал за спиной музы и вгляделся в экран. На сей раз моя искусительница выступала непоколебимой противницей абортов и защитницей "ценностей материнства", что бы она под этим ни подразумевала. Судя по комментариям, попавшие под удар чайлдфри были немало шокированы, что схлестнулись в полемике не с обычной одинокой мамашей, чьи интересы не выходят далее цен на подгузники, а со злой и хитрой соперницей, логически обосновывавшей нравственную и политическую неполноценность людей, не желающих продолжения своего рода. Из-под изящных пальчиков дьяволицы выходили такие забавные аргументы как:

— Человек, не желающий продолжать свою волю и ум в потомках, подобен неразумной скотине, живущей одним днём.

— Аборты калечат женщин и являются преступлением по отношению к следующим детям, чьё здоровье будет расплачиваться за желание тупой самки пожить ещё немного ради бессмысленных удовольствий.

— Никто из нас не является индивидом — все мы лишь часть единого человечества; разум каждого человека воспитывается общей культурой, и если мы не вносим в неё ничего в ответ, то живем взаймы, будто паразиты.

Последнее утверждение выходило далеко за пределы спора о материнстве, но распаленные участники не заметили этого, хотя кто-нибудь вроде меня обязательно уцепился бы за данную фразу и обернул себе на пользу, заявив, что размножаться генами может всякий идиот, но передавать свою сущность потомкам посредством идей куда важнее и благороднее. Покопавшись в памяти, я вспомнил, что подчерпнул эту мысль у самой дьяволицы и фыркнул своей "находчивости". Однако, к сожалению, оппозиция моей музе и в самом деле состояла поголовно из инфантильных эгоистов, только порочащих, в общем, хорошую идею контроля рождаемости.

В 1999 году население Земли составляло шесть миллиардов человек, а к началу 2012 это число возросло до семи. Миллиард человек за двенадцать лет — это пугающе быстрый прирост населения, и хотя всеобщий голод современной цивилизации вряд ли грозит, мне не хотелось бы превращать нашу и без того потрепанную планету в громадный аналог коммунальной квартиры.

— Тебе и вправду так нравится бесить незнакомцев в сети? Я полагал, этим могут заниматься только неудачники или моральные уроды вроде меня.

— А разве я не неудачница? — удивилась муза. — Чего я добилась в жизни? Живу за чужой счет, сплю с тобой ради жилья, и ладно бы ты был человеком хорошим, но ты ведь опасный психопат. Я тебя боюсь и плачу по ночам в подушку, а уйти не могу.

Мы помолчали, затем одновременно засмеялись.

— Нам не хватает только ребенка, который бы смотрел, как я тебя бью и насилую, после чего вырос бы серийным убийцей.

— И ты бы стал его первой жертвой, — весело согласилась демоница. — Ладно, мне в самом деле уже надоело спорить с глупцами. За что не люблю эгоцентристов, так за веру, что их фраза "я так хочу" является достаточным обоснованием для навязывания своей позиции.

Я заметил, что тоже этим грешу.

— Нет, ты обосновываешь своими страстями только собственное поведение. А они требуют, чтобы их желания стали всеобщими. Глупые дети. Не понимают, что попытки воздействия вида "я делаю это и мне хорошо, так попробуй и ты" слишком грубы и потому неэффективны. Понимаешь, почему так?

Мне пришлось поразмыслить перед ответом.

— Потому что удовольствие и личное благоденствие слишком долго считались порочными, ибо в древних нищих культурах достичь их можно было только за чужой счет. В современном обществе изобилия такой проблемы нет — вполне возможно жить в достатке, никого не ограбив, но культура хранит старинные предубеждения.

— Молодец, — похвалила демоница и, подмигнув, послала мне воздушный поцелуй. — А теперь давай поговорим о твоём плане.

Муза велела мне сесть на кровать, а сама развернула кресло ко мне. Закинув ногу на ногу, она начала походить на главную героиню какого-нибудь полицейского триллера, допрашивающую подозреваемого.

— Ответь мне на самый главный вопрос: какую конечную цель ты преследуешь?

Демоница спросила без нажима, будничным тоном, как будто ответ не являлся таким уж и важным; но я понял, что именно сейчас моя муза решает, насколько далеко готова зайти в помощи мне. И если сообщу, что просто ищу могущества ради утоления комплекса власти, она отнесется к моей мечте как к очередному своему развлечению, не стоящему больших усилий. Также, если отвечу, что не имею конкретной, четко выраженной цели, то демоница может принять нерешительность за неразумность и причислит меня к числу "глупых детей".

Но и лгать тоже не стоило: демоница видела меня насквозь. Вполне возможно, что она уже всё решила, и теперь просто подталкивала меня действовать по её собственному плану.

Мне вспомнились её прежние шутливые замечания про мессианство и про поклонение со стороны тех, кто сталкивается со сверхъестественными сущностями. Осмыслив это, я пришёл к выводу, что моё желание с самого начала было спровоцировано демоницей. Это и позволило составить идеальный ответ:

— Тебя. Ты подталкиваешь меня к поиску могущества, и я хочу обрести достаточную силу, чтобы научиться сопротивляться тебе. Чтобы мы стали достойны друг друга и вместе превзошли наше нынешнее жалкое состояние.

Не думаю, что у меня получится описать реакцию демона на мои слова. Взрыв восторженного хохота? Дьявольская радость? Люди не демонстрируют таких эмоций, поэтому в языке нет подходящих слов.

— Ладно, — муза сделала движение, будто утирает слёзы, — признаюсь, именно это я хотела услышать больше всего. Но эти слова не могут быть правдой. Я всё-таки способна воспринимать твои эмоции, и ты на самом деле ничего подобного не чувствуешь.

Вместо возражения я изо всех сил попытался воспылать страстью к дьяволице, что было совсем несложно; а также мысленно принялся клясться ей в любви, описывать прелести музы и восхищаться ею, — на тот маловероятный случай, если она всё же читала мои мысли.

— Знаешь, — кое-как справившись с новым приступом смеха, заговорила демоница, — среди людей почитаются опасными те, кто способны принуждать себя к хладнокровию; но почему-то незаслуженно забывают мастеров, чьего самообладания хватает по-настоящему управлять своими чувствами, с легкостью пробуждая и усыпляя любое из них. Признаю, твоё искусное лицемерие — моя вина. Я слишком часто вмешивалась в твои эмоции, держала их под контролем, и ты сумел нечаянно выучиться этому трюку.

Снисходительный тон дьяволицы мне не понравился, и я возразил, что всегда хорошо владел собой. Последовала непродолжительная дискуссия, итогом которой стало следующее заключение музы:

— Все мои ощущения утверждают, что ты говоришь правду. Но мы оба знаем, что ты притворяешься. Ты любишь меня, но никогда твоя страсть ко мне не затмит твоей любви к самому себе. Я разбудила твои амбиции, не просчитав всего как следует.

С моей стороны это выглядело почти грубостью, но я всё же напомнил демонице о судьбе предыдущего носителя амулета.

— Ты прав, — спокойно согласилась она. — Я стала совершать слишком много ошибок. Именно поэтому я собираюсь полностью положиться на тебя. Сочтем это своего рода экспериментом: ты будешь решать, как применять наши совместные силы.

Я закрыл глаза и привычно погрузился в уютный космический мрак. Демоница отплатила мне моей же монетой: именно такие отношения устроили бы меня более всех прочих, и муза, разумеется, сразу это поняла. Я окончательно запутался в паутине взаимных манипуляций.

— Раз уж так вышло, — продолжала тем временем дьяволица, — что слияние со мной улучшило твои способности лжеца, то было бы кощунством не найти достойное применение такому подарку. Забавно, ты чуть ли не единственный, кому общение со мной сразу пошло на пользу.

Усталость тяжким грузом прижала мои плечи. Опустив лицо, я разомкнул веки. Миг в темноте позволил осознать, что я не смогу интриговать с демоном на равных. Она вновь называла меня особенным, но на деле просто крепче привязывала меня к себе узами симпатии и благодарности. И я уже не мог точно предсказать, смогу ли при необходимости порвать дьявольскую связь, если это будет в моих интересах, или же предам свою жизнь и свободу во имя демоницы. Любовь — ужасное чувство, побуждающее на жертвы, и дьяволица сумела возбудить во мне эту страсть, насколько вообще возможно пробудить её в ледяном истукане вроде меня.

Возможно, единственным выходом из клетки стал бы немедленный разрыв. Я коснулся амулета, раздумывая над этим, и демоница тут же соскользнула с кресла. Бросившись предо мной на колени, она обхватила мою руку, сжимающую распятие, и быстро заговорила, умоляя меня не совершать глупостей и обещая, что будет только повиноваться. Я не особенно вслушивался в её речь, но просто следил за гипнотизирующими движениями нежных губ.

— Да какого черта?! — бросил я в сердцах и принудил музу к молчанию поцелуем.

Несколько минут спустя мы продолжили разговор, усевшись на кровати бок о бок. Прежнюю тему, не сговариваясь, мы сочли исчерпавшей себя, и ныне обсуждали более практичные моменты грядущего развлечения.

— Первым делом следует определиться с целевой аудиторией, — говорила дьяволица. — Тебе нужно овладеть умами людей обеспеченных, способных платить снова и снова.

Я усмехнулся и ответил, что проще и справедливее всего будет промыть мозги самым бесполезным среди богачей: деятелям массовой культуры.

— Эти люди занимаются невероятнейшей чушью на потеху невежественной публике и получают за это безумные деньги. Кто важнее обществу: футболист, пинающий мяч полтора часа перед камерой, или шахтер, добывающий уголь с риском для жизни? Разумеется, второй, но их жалования смехотворно несоизмеримы. Для меня будет делом чести обворовать бесполезных паразитов на теле человечества. К тому же, каждый из них в глубине души осознаёт свою никчёмность и с радостью уцепиться за возможность поучаствовать в чем-нибудь "важном". Они вечно ищут подтверждений своим претензиям на элитарность, в том их уязвимость.

Демоница иронично одобрила мой настрой и добавила, что через людей публичных и богатых следующим шагом мне нужно будет перейти к влиянию на законодателей. Я пожал плечами.

— То будет несложно: в моей стране это те же самые люди. Здесь законы принимают дешёвые актрисы, бывшие спортсмены и престарелые певцы. Несомненно, народ, избирающий столь компетентных парламентариев, заслуживает жить в беззаконии.

Я спросил дьяволицу, затевал ли кто-нибудь из её старых держателей контракта аналогичные аферы. Та мило улыбнулась и сообщила, что не станет давать ответ, поскольку тот выставит меня неопытным подчинённым мальчишкой, а это снова поставит наши тёплые отношения под угрозу.

— То есть — да, — заключил я, и муза рассмеялась.

Мы будто фехтовали словами. Никогда прежде мне не приходилось столько думать, прежде чем что-либо сказать. Это утомляло, но и доставляло удовольствие.

Демоница предложила определиться с практическими методами, и я поделился планом, возникшим в моём рассудке в тот миг, когда было принято решение.