Он метнул дротик, немедленно выдернув из стоявшей рядом корзины ещё один. Примеру триерарха последовали все его воины, обрушив на врага ливень из стрел и дротиков, но люди Офелла ответили тем же.

Носовая мачта "Ликоктона" сломалась и красный акатион, захлопав, затрепетав, накрыл нос триеры Демарата. Оказавшись под парусом, несколько бойцов эвбейца запутались в нём. Люди Красного забросали их дротиками безнаказанно. Сам Демарат сумел выбраться и еле успел подставить щит под удар чужого топора.

— Вперёд! — крикнул Офелл, — Вадрасан, вперёд!

— Бей-убивай! — заорали алифоры.

В числе первых на "Трезубец" перепрыгнул могучий темнокожий воин. Почти полностью голый, одетый лишь в необычного вида набедренную повязку, в правой руке он сжимал топор, в левой — прямой меч. Иссиня-чёрные волосы заплетены в косу, как и длинная борода. Его громоподобный рык перекрыл вопли алифоров:

— Марана[82]!

[82] Марана (санскрит) — смерть.

Этим воином был Ваджрасанджит, который в битве у Каспийских Врат раненным попал в плен к персам. Его не добили, он выжил, но оказался в рабстве. Из-за непокорного неукротимого нрава ни у одного хозяина он не задерживался надолго и, наконец, после долгих мытарств, весь покрытый шрамами от плети и кнута, индиец оказался на судне, вёзшем рабов для продажи на Делос. Судно захватил Красный. Здоровенный раб, проломивший своими колодками головы нескольким матросам-финикийцам, произвёл большое впечатление на Офелла. Он предложил индийцу присоединиться. Тот за время своих злоключений научился сносно говорить на нескольких языках и понял, что от него хочет Ракта Шуура, "Красный Воин". Ваджрасанджит принял предложение. Вскоре он стал личным телохранителем Офелла, безгранично преданным своему освободителю. Правда, имя его никто не мог выговорить, вот он и превратился в Вадрасана.

Похожий на статую из состарившейся бронзы, индиец ворвался на "Трезубец", как ураган. Его топор крушил щиты, меч выпускал кишки. Люди эвбейца вчетвером насели на голого варвара, но он, играючи, раскидал их всех. Почти каждый его удар умножал очередь на пристани Харона.

Гребцы с обоих кораблей высыпали на катастрому, боевую палубу и вступили в драку вместе с воинами. Уже почти все триеры и гемиолии сцепились друг с другом. Мало кому удалось в такой толкотне совершить удачный таран, но все же одна триера Красного и пара кораблей эвбейца погружались в воду, получив шесть локтей бронзы в брюхо. Ни одна не затонула целиком: здесь было слишком мелко, потому на их палубах продолжался бой.

Из камышей одна за другой выныривали лодки, полные вооружённых людей и немедленно втягивались в сражение. Оно кипело уже и на суше: военачальники Одноглазого действительно ожидали, что в лимане Птолемей устроит засаду, потому берегом к месту боя подошёл Леоннат с тремя тысячами гипаспистов и легковооружённых псилов. Он окружил резервы Демарата, захватил часть заготовленных однодревок. На небольшом отдалении ожидали сигнала конные гетайры. Им надлежало довершить разгром врага, когда тот обратится в бегство и станет искать спасения на берегу. Однако время шло, а Демарат, мёртвой хваткой вцепившийся в Красного, продолжал держаться.

Пердикка не рисковал продвигаться вперёд, не убедившись в благополучном для себя исходе боя в лимане, потому правое крыло Антигона опередило левое.

Гребцы "гекатонхейров" работали на пределе человеческих возможностей. Монофтальм каждому пообещал удвоить плату и не имел отбоя от ионийской бедноты. Для службы на самых больших кораблях флота отобрали самых сильных.

— Без команды не стрелять, — распорядился Аменсенеб, мрачно взирая на приближающегося противника, — бить наверняка.

Эвтитоны египтян не отличались большой дальностью. Менелай, стоявший на палубе "Каллиройи", хорошо представлял себе их возможности, потому отдал такой же приказ.

С одной из гептер Антигона в небо рванулся дымный столб, стремительно превращаясь в арку. Горшок со смесью смолы и серы упал в воду в четырёх десятках локтей от носа "Каллиройи". Та же участь постигла и второй снаряд. Менелай усмехнулся. Отсыревшие торсионы камнемётов все время приходилось подтягивать, несовершенство прицельных приспособлений не позволяло бить точно на предельных расстояниях. Эннера только вблизи — гигант, а поди попади в неё за полторы стадии, когда корабли находятся в движении, а палуба качается, даже несмотря на то, что погода хорошая, ветер слаб, а волны невысоки.

Нехемен поглаживал свой любимый составной лук, на тетиве которого уже лежала лёгкая тростниковая стрела. К её длинному рыбовидному наконечнику был прилеплен сформованный в каплю комок смолы, смешанной с Сети-Инет-Ра, "солнечной солью", усиливавшей горение[83].

[83] Селитра.

Стоя на твёрдой земле, он легко бы попал в одну из голов, которые маячили над бортами приближающихся кораблей, но с шаткой палубы стрелять не спешил.

Пусть подойдут ближе.

Себек-аха, привычные к качке, поглядывали на знаменитого лучника и, видя его бездействие, тоже не стреляли.

Корабли все ближе.

Нехемен покосился на полощущиеся на ветру знамёна. Помощник поднёс головню из жаровни, стрелок растянул лук, прицелился и, задержав оперенье возле уха всего на один удар сердца, отпустил тетиву. Она загудела привычно, замерла, полпальца не достав до левого предплечья.

Стремительный дымный росчерк. Десятки пар глаз не мигая уставились в одну точку в напряжённом ожидании. Предельная дальность. Недолёт.

— Так... — спокойно сказал Нехемен.

На тетиву легла вторая стрела. Нехемен взял чуть повыше, чем при первом выстреле, задумался на ничтожно-краткое мгновение, опустил лук на один палец и выстрелил.

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом... Язык пламени над бортом вражеской гептеры, крики.

— Так... — повторил Нехемен слово, которое давно уже прилепилось к нему прозвищем, — начали.

Пространство между сходящимися кораблями пронзили сотни стрел, выпущенных с обеих сторон. Несколько их, снабжённых горящей паклей, вонзилось в борта "Крокодила". Ветер благоприятствовал стрелкам Антигона, огонь лизал дерево, но оно, влажное от брызг, загораться не спешило. Горючая смола на стрелах египтян имела больший успех.

Заскрипели плечи эвтитонов, осадных луков. Обслуга машин заряжала в них здоровенные стрелы, с короткое копье размером. К стрелам были подвязаны тонкостенные медные трубки, заполненные смесью "крови Геба" и нафты со все той же "солнечной солью". Они, разумеется, снижали дальность и точность выстрела, что компенсировалось опытом стрелков.

Херухат, главный над осадными луками "Великого Крокодила", согнувшись в три погибели, смотрел на приближающегося противника вдоль древка стрелы-копья, вытянув вперёд левую руку с прицельным перстнем в виде лесенки, помогавшим определить дальность.

— Двести десять локтей! Зажигай! Бей!

Плечи эвтитона распрямились с мощным выдохом, и стрела унеслась в цель. Целились по срезу борта, чтобы попасть в палубу. Когда стрела осадного лука просто вонзалась в борт и горючая смесь выплёскивалась на него, это наносило врагу не слишком большой урон. Однако попасть в палубу было куда как непросто.

Палинтоны Антигона выплёвывали горшки со смолой и серой, но точность их оставляла желать лучшего. Рисуя в небе красивые чёрные арки, они во множестве заканчивали свой полет в волнах. Перелёты, недолёты... Отдельные случайные попадания взметали высокие языки пламени, но египтяне быстро забивали их песком.

Менедем определял расстояние на глаз, и по его слову обслуга машин приподнимала станины, передвигая их упоры по специальным зубцам.

— Сто двадцать локтей!

— Недолёт!

— На зубец вверх! Заряжай!

— Готовы!

— Бей!

— Опять недолёт!

На этот раз снаряд нырнул в волны уже совсем недалеко от носа вражеского гиганта, скалящегося крокодильей пастью на единственном проемболлоне.

— Заряжай, станину не трогай! Сейчас влепим точно!

— Ха-ай! — со слитным выдохом гребцов "Гиес" совершил ещё один рывок вперёд.

Менедем поднял руку.

— Ещё немного... Ещё... Давай!

Дымящийся горшок разбился о срез борта "Крокодила", разливая огонь. Несколько человек, охваченные пламенем, заметались, страшно крича. Один перевалился через борт и упал в воду. Остальные исчезли, наверное, катались в агонии по палубе. Менедем видел, что вокруг них засуетились матросы, очевидно, сбивали пламя мокрыми кожами.

— На зубец вверх! Заряжай!

Самый большой палинтон "Бриарея" молчал. В его деревянном жёлобе покоилось каменное ядро весом в талант, но плечи оставались в покое, дабы на напрягать раньше времени волосяные канаты-торсионы. Антигон приказал стрелять из него только наверняка, в упор, когда промахнётся только совсем слепой и безрукий. Момент истины приближался.

Спасаясь от египетского огня, несколько гептер отвернули к югу. В том был двойной смысл — пользуясь численным превосходством, они обходили египтян. Аменсенеб видел маневр противника, но ничего не мог ему противопоставить. Если бы он сражался один, то непременно сам повернул бы к юго-востоку, уходя мористее. Для отрыва даже паруса поставил бы, ловя боковой ветер. Преимущество египтян в умелых лучниках и потому они до последнего старались бы держаться от врага на расстоянии. Но сейчас пожилой флотоводец не мог так поступить, ибо оторвался бы от отряда киприотов, сохранил свои корабли, но похоронил все остальные. Египтяне продолжали идти вперёд. На столкновение.

"Котт", обходя "Стрелу Амена", подставил ей борт, куда влетела горящая стрела из осадного лука. Египтяне попали прямо в крышу парёксейресии, выносной галереи гребцов. Она вспыхнула, заставив транитов засуетиться, сбить темп гребли. Келевст, поддавшись панике, замешкался с приказом и правый борт продолжал работу. "Котт" начал разворачиваться на месте.

Спустя четверть часа после первых залпов дым и языки пламени виднелись уже над всеми кораблями правого крыла Антигона и отрядом египтян, но на большинстве их матросы боролись с пожарами довольно успешно.

Проигрывали сражение огню на трёх "шестёрках" и одной "семёрке" Антигона. У египтян в плавучий факел превратился "Ра-Мефтет". Несколько снарядов разбились о его весла (сломав их, разумеется), отчего пламенем был охвачен не только корабль — горела сама вода возле него. Вернее, нефтяные пятна. Этой эннере повезло менее других в египетском отряде. Аменсенеб видел, что она обречена. Моряки прыгали в воду, прямо в огонь, и старались скорее отплыть как можно дальше. Удавалось не всем.

Менедем и Антигон упрямо шли вперёд. Родосец, даже потеряв несколько кораблей от египетского огня, ответив куда меньшим уроном, сумел занять выгодную позицию для таранной атаки. Несколько "шестёрок" обошли египтян и теперь разгонялись для удара в борт. Аменсенебу пришлось разворачивать тяжёлые эннеры веером.

"Бриарей" на котором находился сам Монофтальм, не мудрствуя ломился вперёд, избрав для атаки на встречных курсах "Двойной Венец". Рассмотрев на его мачте сияющий золотой полудиск Ра, Антигон безошибочно распознал корабль наварха египтян.

Даже горящие, корабли Одноглазого продолжали приближаться. Дальше жечь врага становилось слишком опасно.

— Прекратить огненный бой, — распорядился Аменсенеб.

Теперь только мечи и стрелы. Обычные, но от того не менее смертоносные. Нехемен посылал их одну за другой безостановочно, работая, как заводной механизм, не знающий усталости.

Не надо выцеливать, надо попадать — так учил его наставник много лет назад. Нехемен превзошёл науку. Растянув тетиву, он отпускал её так быстро, что человек за это время едва успел бы моргнуть. Он срелял не думая, но зная, что бьёт наверняка. Сама Нейти-Мстительница направляла руку Нехемена. Стрелковая сума, перед боем заполненная сотней стрел, стремительно пустела. Почти все они нашли свою цель.

Эллины выставили над бортом свои большие круглые щиты, держа их под наклоном. Множество египетских стрел отскочило, не причинив никому вреда, но Нехемен-Маат, "первый лучник", знаменитый в Обеих Землях, замечал малейшую щель между щитами и бил в неё без промаха. Он упивался боем и своим искусством, затянув древнюю победную песнь, он не видел опасности, угрожающей с другого борта.

К "Крокодилу" неудержимо рвалась охваченная огнём гептера. То была "Орестида", которой командовал Сополид.

Гетайр, столько сделавший для того, чтобы подружить Циклопа с Линкестийцем, оказался в этом сражении одним из самых невезучих македонян. Получив тяжёлые ожоги, потеряв кормчего, всю команду и большую часть гребцов, он встал к педалиону и молился лишь о том, чтобы хватило разгона.

Вот он, все ближе... Брошенные весла "Орестиды" обвисли бессильно. У люков давка: обезумевшие от ужаса гребцы ломились наверх из затянутого дымом чрева гептеры. А на палубе бушевало пламя.

— Помоги мне, Эносихтон[84]... — кашляя, задыхаясь, хрипел Сополид, — подтолкни мой корабль десницей своей...

[84] Эносихтон (греч.) — "Колебатель земли", эпитет Посейдона.

Глаза слезились от дыма. Сополид уже почти ничего не видел, но кроваво-чёрные обожжённые руки его вцепились в рукояти рулевых весел мёртвой хваткой.

— Помоги мне Афина, помоги Эниалий, боги морские, помогите...

Пламя подбиралось к кормчему, он старался, как мог, отстраниться от нестерпимого жара, но с места не сходил. Именно тогда, в последние мгновения жизни он увидел её во второй раз — танцующую богиню... Только теперь она была соткана из рыжего пламени.

"Пирриха, пирриха!"

"Шаг, поворот, шаг на носке, пируэт на кончике большого пальца — попробуйте-ка повторить мужи-воины! Прыжок, приземление. Попробуйте повторить..."

За спиной богини из тьмы выплывала страшная оскаленная морда неведомого чудовища.

— А-а-а! — заорал Сополид голосом, в котором уже не было ничего человеческого, — гори, тва-а-арь!

Теряющую скорость "Орестиду", названную так её триерархом в честь далёкой покинутой родины, закрутило и бросило левым бортом на "Крокодил".

Посейдон услышал мольбы Сополида и погребальный костёр триерарха добрался до врага.

— Втянуть весла! — закричал Пентаура.

Через несколько секунд "Орестида" и "Крокодил" столкнулись.

— Шесты! Отталкивай его! Скорее!

Поздно. Пламя, раздуваемое южным ветром, радостно рыча, вцепилось в новую добычу.

Нехемен, почувствовав удар, растерянно обернулся, вскинул лук, но стрелять было не в кого. "Орестида" мертва. Великий и грозный Себек, как видно, проявил малодушие, устрашился неистового гнева эллинских богов и оставил посвящённый ему корабль. И разверзлись перед командой того врата Та-Мери, Земли возлюбленных...

Пентеры и триеры Гегесиппа Галикарнасского почти не несли тяжёлых машин, потому, растянув фронт, как можно шире, с большими промежутками между кораблями, готовились к маневренному бою.

Отряд Птолемея состоял по большей части из таких же судов, среди которых "Астрапей" смотрелся быком в стаде овец.