Через пару шагов мы натыкаемся на ещё несколько.
— Интересно, что здесь было построено? Стена?
— Меня больше занимает, кем построено. И для чего. Или для защиты от чего.
— И здесь ли ещё то, от чего защищались, — заканчиваю я мысль. В принципе, ответа не требуется. Если судить по разбросанным камням, это самое нечто строителей предполагаемой стены всё-таки сожрало... Но я предпочитаю оставаться оптимистом.
Тем более что особого выбора нет.
— И всё-таки не стена.
На этот раз изменения в пейзаже первой замечаю я — впереди за деревьями маячит какое-то белое строение. Как будто через неухоженный, романтически-заброшенный парк выходишь к старинному особняку. Вернее, к развалинам. Когда мы подходим ближе, развалины оказываются остатками башни. Круглая площадка, видимо, когда-то вымощенная похожим камнем, не заросла до сих пор. От самой башни уцелел полукруг стены с узкой щелью бойницы да пара ступенек ведущей наверх лестницы.
— Представляешь, какая она была огромная, — доходит до меня. Видимо, рухнула, и те камни, которые мы нашли, остатки вершины.
И жутко древняя, если поначалу такой громадине было куда рухнуть, а потом на этом месте успели вырасти высоченные сосны. Я обхожу башню кругом. У дальнего обломка стены обнаруживаю безнадёжно засохший куст диких роз. Раскрывшиеся бутоны почернели, но почему-то не осыпались.
— Сказочная страна после катастрофы, — констатирует Дэй. — Всё в наличии: тоннель из одного мира в другой, волшебный лес, зачарованная башня, розы.
— Не хватает только принцессы, ожидающей наверху своего избавителя.
— Или заманивающей благородных рыцарей, чтобы съесть их, — он пожимает плечами. — Почему бы принцессе одновременно не быть чудовищем?
— Действительно. Можем заночевать здесь. Хотя бы есть гарантия, что никто не нападёт сзади.
Сухих веток в лесу предостаточно, и мы разводим костёр внутри, у стены башни. Рюкзаки у нас тощие: туго скатанные спальники, сухой паёк, вода и запасные магазины к автоматам. Пока мы возились с обустройством ночлега, стемнело окончательно. Первым дежурит Дэй, поэтому я ложусь поближе к костру и сразу же засыпаю. Измученному организму нет дела до "проклятых мест" и мистики.
— Всё нормально? — негромко спрашиваю я, когда меня осторожно будят.
— Да, всё тихо. До рассвета несколько часов.
— Опять решил поднять меня позже? Совсем себя не жалеешь.
Не каждый раз, но иногда Дэй впадает в благотворительность такого рода.
— Я привык к бессонным ночам. Если хоть тень промелькнёт или что-то подозрительным покажется — буди. Всё, я спать.
— Боюсь, если тут будет что-то подозрительное, ты проснёшься от стрельбы.
Я сажусь на свёрнутый спальник спиной к костру. Сзади меня прикрывает стена, от огня идёт тепло, а глаза потихоньку привыкают к темноте, и я даже начинаю различать деревья. Городской житель не задумывается о том, насколько темна ночь без фонарей, он, по сути, никогда и не видел настоящей ночи. Да и настоящих звёзд, если на то пошло, а потому считает их свет, помогающий путникам в старинных легендах найти верную дорогу, романтическим преувеличением. Надо уехать подальше от загазованности городов, лучше в степь, чтобы понять, что ночи могут быть по-настоящему светлыми даже без электричества.
Нет, я никогда не была в степи. Дэй рассказывал. Но я могу сравнить небо, видимое из окна квартиры, с небом над Озёрами, куда мы с родителями ездили отдыхать. Никакой неон рядом не светил.
Я поднимаю взгляд от стены леса за краем площадки к небу, но оно по-прежнему затянуто тёмными облаками. А, ладно, всё равно никогда не умела определять местонахождение по звёздам. Может, и к лучшему. Ещё увидишь абсолютно незнакомые созвездия и пару лун в придачу. Нет, у меня, конечно, психика устойчивая, но...
Из темноты, с того края площадки, куда не дотягивается свет костра, и где днём я обнаружила засохший розовый куст, слышится треск. Не такой, как если бы кто-то большой ломился через лес. Скорее, наступили на одинокую сухую веточку. Я вскакиваю и, стараясь не шуметь, делаю пару шагов в ту сторону, не отходя от костра далеко. Не кричать же, в самом деле "стой, кто идёт". Осторожно снимаю автомат с предохранителя. Собираюсь духом и врубаю закреплённый на поясе фонарь, ожидая увидеть в круге света что-то невыразимо отвратительное. Не хочется стрелять вслепую, да и стрелять зря не стоит, мало ли кого привлечёт звук выстрела. Но возле розового куста пусто. Могла ли одна из веток сломаться под порывом ветра? Да какой тут ветер. Быстро оглядываюсь на Дэя. Ещё одно правило — не терять друг друга из виду в темноте. Хотя, казалось бы, сущая ерунда: пройти несколько метров до куста и осмотреться.
Я делаю шаг вперёд и чуть ли не нос к носу сталкиваюсь с конской мордой. Морда белоснежная, глаза тёмные, кожаные ремешки уздечки перечёркивают её узкими полосами. Отпрыгиваю, едва не угодив в костёр, и только потом решаюсь взглянуть на всадника.
Он не похож на мертвеца или призрака. Наоборот, эти черты я узнаю под любой маской: высокие скулы, золотисто-карие, чуть раскосые глаза, нереально яркие на смуглом лице, идеально вычерченные брови. У всадника лицо Дэя, за исключением шрама на левой щеке, но на этом сходство заканчивается. Отсвет пламени ложится бликами на кожаные брюки для верховой езды, на высокие чёрные ботфорты. Белоснежная шёлковая рубашка с широким рукавом вышита чёрной нитью, узор вышивки так тонок, что кажется прорисованным. На грудь спускаются две толстые длинные косы, перевитые нитями мелкого речного жемчуга; тонкие смуглые пальцы, сжимающую уздечку, украшены несколькими серебряными кольцами. Всадник знакомо прищуривается, разглядывая меня, а потом чуть склоняется вперёд, протягивая руку. Сознание автоматически отмечает совершенно лишние детали: широкий серебристый браслет, охвативший запястье, удлинённые ухоженные ногти. Золотистые глаза обещают ночь любви на ложе из горьких трав, бешеную скачку в погоне за рассветом и все дороги этого мира.
Двойник. Как глупо — предлагать девушке копию её живого возлюбленного. Да ещё весьма небрежно сделанную копию. Этакий улучшенный вариант, снабжённый манерами лорда Иного народа (у которого, как известно, не было никаких лордов, пока их не придумали романтические поэты), умением носить драгоценности и улыбкой обольстителя. Настоящий Дэй уже выдёргивал бы из волос "дурацкие побрякушки". И вообще он сейчас спит за моей спиной.
Я осторожно делаю шаг назад, к живому жару огня. Ночной гость тепла сторонится, непроизвольно вскидывает руку, даже не защищённую перчаткой. Человек давно ободрал бы ладони об уздечку, а у этого руки такие, что любая кинозвезда обзавидуется.
— Прочь, — тихо говорю я. — Уходи к теням и туману, уходи за полночь, за тёмный лес.
Ага, а вокруг что, не тёмный лес? Самый что ни на есть тёмный. Вот пусть и едет подальше отсюда. Всадник одаривает меня ещё одной улыбкой, разворачивает коня и без единого звука пропадает в ночи. Меня вдруг пробирает нервный смех. Вот вам и принц на белом коне, получите и распишитесь. Всё по списку. Встреча вымотала меня, ноги подкашиваются, лоб в испарине. Вон, даже заговор то ли сочинила, то ли вспомнила. Я вымученно улыбаюсь, опускаясь на спальник, и неожиданно заваливаюсь вбок. Перед глазами — только пламя и тьма, как узоры в калейдоскопе.
— Очнись! Да очнись же! Рин!— На лицо льётся вода из фляги, затем мне отвешивают не слишком сильную пощёчину, от которой, тем не менее, в голове начинает звенеть. К телу понемногу возвращается чувствительность, я понимаю, что мне холодно, под правой рукой голая земля, под спиной, кажется, тоже.
— Дэй... Всё, не трать воду, мне уже лучше.
— Встать получится? — Теперь я различаю лицо склонившегося надо мной Дэя.
— Если поможешь.
С его помощью я осторожно сажусь. Вроде цела, разве что во рту пересохло, и здорово мутит. Синеватые предрассветные сумерки, костёр прогорел. Это сколько же я провалялась? И на посту, считай, заснула, и напарника не разбудила. Подходи — бери тёпленькими, как котят из корзинки.
— Что тут было ночью? — спрашивает Дэй. — Меня как подбросило, вскакиваю, за автомат хватаюсь, тут никого кроме нас, а ты вообще в обмороке.
Я подтягиваю собственный автомат за ремень и пристраиваю на колени. Ставлю на предохранитель — Стэн с таким фанатизмом вбивал нам технику безопасности, что это движение уже стало привычкой. Похоже, оружие всю ночь валялось рядом. Хорошо хоть в костёр не улетело.
— Ты. Вернее, какая-та штука, прикидывающаяся тобой. Если я расскажу тебе, как он выглядел, ты точно захочешь его разыскать и набить морду.
— Если это он тебя так, то набить ему морду определённо стоит, — Дэй озабоченно вглядывается в моё лицо. — У тебя синяки под глазами и кожа как пергамент. В общем, хорошо, что ты себя не видишь.
— Нам... надо идти?
— Нам никуда не надо, пока ты не поешь, — обрывает меня Дэй. — Медик тут, конечно, не я, но вид у тебя слишком вымотанный. Может, это существо успело твоей энергией закусить или что-то в таком роде.
— Не могу. Тошнит.
— Это от голода. — Дэй лезет в рюкзак и сооружает мне пару бутербродов с безвкусным консервированным мясом, отвинчивает крышку фляги. — Ешь.
Бутерброды на вкус как резина, но какой-то аппетит действительно появился. Исчезает давящая тяжесть в висках, руки перестают дрожать. Мне по-прежнему паршиво, но теперь хотя бы нет желания упасть на голую землю и проспать пару тысяч лет. Даже вроде теплее стало.
— Куда пойдём? — спрашиваю я, когда рюкзаки упакованы, а завтрак закончен. Пока Дэй возился со мной, окончательно рассвело. — Может, влезть на дерево и посмотреть?
Последнее предложение — скорее шутка. Влезть на сосну проблематично, уж больно мало у неё низко растущих веток. Но должен же и такой лес где-то кончаться.
— В сторону, противоположную той, откуда пришли. — Ответ звучит как логическая загадка, но только это нам и остаётся. Компасы тут сходят с ума, часы останавливаются или врут. Ситуацию могла бы спасти карта, но не в том случае, когда с дороги вдруг попадаешь в чащу леса. Поэтому остаётся только намечать ориентир, двигаться к нему и намечать следующий. Когда я впервые услышала об этом способе в школе, и подумать не могла, что однажды мне придётся им воспользоваться. Мир вокруг был небольшим и уютным, поезда, автомобили и самолёты обращали даже самые большие расстояния в несколько часов путешествия. А теперь вот по старинке: приметная сосна с обломанной веткой, потом...
— Слышишь?
В безмолвном лесу звук разносится хорошо, а сухой треск автоматной очереди ни с чем не спутаешь. На миг она прерывается, и моё сердце летит в пропасть: всё, не устояли. Но замолчавший на миг автомат вновь разражается гневной тирадой, к нему присоединяется второй, и мы рвёмся туда. Если стреляют, то только свои. Больше некому стрелять в мёртвом лесу посреди убитой сказки. И им наверняка нужна помощь. Двигаться тише мы больше не стараемся, сухие ветки трещат под нашими ногами. "Проклятые места" неохотно возвращают своих жертв, живых или мёртвых, и то, что спустя несколько суток пропавшие ещё живы — настоящее чудо. Что нам удалось на них наткнуться — огромное везение. Только бы не смолкла очередь, только бы не оказалась попыткой подороже продать свои жизни в последнем бою. Ещё один рывок, и стена деревьев неожиданно редеет. Я уж думала, этого никогда не случится. Совсем недалеко то ли холм, то ли курган, что вероятнее, и там уже вовсю палят — одинокая очередь превратилась в многоголосую оружейную перекличку. Мне показалось, что среди высохшего вереска я различаю фигурку одного бойца, второго. И всё бы ничего, вот только...
— В кого они стреляют? — озвучил Дэй нашу общую мысль.
— Друг в друга? — с ужасом предположила я, случаи массового помешательства на моей памяти уже были, но тут же отбросила эту идею.
Иначе бы уже всех перебили.
— Надо подать им знак, вот только как?
Мы вышли из спасительной тени леса на открытое пространство. Надо же, вересковая пустошь. Вот только вереск, как и трава под ногами, поблёк и выцвел. Не живёт, но и не гниёт. На его фоне нас должно быть хорошо видно. У стрелявших случилась какая-то заминка. Воспользовавшись тишиной, Дэй дал короткую очередь в воздух, надеясь привлечь их внимание.
— Эй! Не стреляйте, свои!
В ответ несколько пуль содрали полоски коры с ближайшего дерева. Мы повалились в жёсткую траву. Это только в фильмах герои насмешливо называют неопасную рану царапиной. Полтора месяца назад какой-то мародёр выстрелил мне в плечо. Целился, в грудь, но жаловаться на его криворукость я, разумеется, на стану. Так вот, это очень больно, когда пуля разрывает плоть. Даже если кость не задета, и на память остаётся только похожий на белую звёздочку шрам.
— Вот психи, — не выдерживаю я.
— Не исключено, но придётся проверить. Давай по кромке леса, а потом ползком к ним, попробуем зайти с тыла.
Мы вновь ныряем в лес, но не слишком глубоко, чтобы не потерять из виду холм. Нет, всё-таки это курган. Обязан быть курганом, раз уж тут башня, розы и вересковая пустошь.
— То, от чего они отстреливаются, — тихо рассуждает Дэй, — прёт с той стороны, где склон более пологий. Там, где он отвесный, можно попробовать забраться. Сложнее, но они не сразу врубятся, что к ним кто-то лезет, а там уже глаза в глаза объясняться будем.
— Паршивый план, — честно говорю я.
— Ага. Если бы нам нужно было их убить, всё получилось бы куда проще.
Страшно. До одури страшно, страшнее, чем ночью было. Но надо. И мы поползли. Это только кажется простым — проползти сколько-то там метров по полю, не поднимая головы. Вереск, может, как-то сверху и маскирует, но ощущение всё равно такое, будто ты гусеница на садовой дорожке, и сверху на тебя пикирует какая-нибудь зоркая птица. А спина у тебя огромная-огромная, грех промахнуться. Хорошо, пули над головой нечасто свистят, раз команда с кургана с кем-то на другой стороне воюет.
Подъём дался тяжело, склон и правда слишком отвесный. Приходилось поглубже вгонять каблуки ботинок в землю и при малейшем близком звуке нырять в густой вереск. Ближе к вершине обнаружилась небольшая ложбинка, в ней даже валялся чей-то рюкзак, но сейчас обороняющиеся явно о ней позабыли. Мы осторожно выглянули.
Форма на бойцах была знакомая, даже со знаками различия. Значит, профессиональные солдаты, а не группа добровольцев, набранных с бора по сосенке. Отстреливались они отчаянно, с упорством обречённых, но очереди становились всё короче, а одиночные выстрелы всё реже — патроны заканчивались. Вбитые Стэном уроки сделали своё дело: я обратила внимание, что никто даже не сделал попытки залечь, стреляли стоя. Значит, что бы они там ни видели, оружия оно не носит и в ответ не палит.
Хорошо, может, за противников и не примут.
— Не прибили бы с перепугу.
— Сам боюсь, — прошептал Дэй и резко перемахнул через край ложбинки, оказавшись на верхушке кургана. Я выбралась следом.
— Эй, народ! Помощь пришла, хоть в своих не стреляйте.
